Власть холодного железа

Глава четвертая

Кайл нашел мне адвоката. Он сказал, что эта женщина дорого берет, она очень вредная и раздражительная, зато лучший адвокат по уголовным делам в Сиэтле. Она не любит защищать иных, но Кайл заверил, что это никак не скажется на качестве ее работы, только на цене. Живет в Спокане, но согласилась, что время дорого, и к трем часам дня была в Кенневике.

Убедившись сначала, что Зи не разговаривает с полицейскими, она, прежде чем отправиться в полицейский участок, потребовала встречи со мной в офисе Кайла. Чтобы услышать мой рассказ, объяснила она Кайлу, до того как говорить с Зи и полицейскими.

Поскольку была суббота, большой штат Кайла и два других адвоката, работавших с ним вместе, отсутствовали и весь его роскошный офис был в нашем распоряжении.

Джин Райан оказалась женщиной за пятьдесят, сохранившей отличную фигуру благодаря напряженной работе; под ее легким льняным костюмом были заметны тугие мышцы. Такие светлые-светлые волосы могли возникнуть только в салоне красоты, зато удивительно мягкая голубизна глаз никак не была связана с контактными линзами.

Не знаю, что она подумала, увидев меня, хотя мои обломанные ногти и грязь, въевшуюся в костяшки пальцев, заметила.

Чек, который я ей выписала, заставил меня с трудом сглотнуть и понадеяться, что дядюшка Майк сдержит слово и все оплатит, — а ведь это была только стоимость начальной консультации. Может, моя мама была права, и мне следовало стать адвокатом. Она всегда говорила, что для адвоката мое упрямство было бы достоинством.

В меньшей из комнат Кайла для совещаний мисс Райан спрятала мой чек в сумочку, потом сложила руки на столе.

— Расскажите, что случилось, — велела она.

Я начала, и Кайл сразу кашлянул. Я замолчала и посмотрела на него.

— Зи не поможет, если Джин будет знать только безопасную часть, — сказал Кайл. — Тебе придется рассказать ей все. Никто лучше адвоката по уголовным делам не способен почуять ложь.

— Все? — переспросила я, широко раскрыв глаза.

Он потрепал меня по плечу.

— Джин умеет хранить тайны. Если она не будет знать всего, ей придется защищать твоего друга словно бы с одной рукой, привязанной к спине.

Я сложила руки на груди и долго, пристально смотрела на мисс Райан. Ничто в ней не вызывало желания делиться тайнами. Никогда не видела женщину, меньше похожую на мать, — если бы не эти голубые глаза.

У нее было холодное и слегка недовольное лицо — то ли потому, что ей пришлось в субботу проехать сто пятьдесят миль, то ли потому что предстояло защищать иного, к тому же убийцу — или по обеим причинам, этого я не знаю. Я набрала полную грудь воздуха и выдохнула.

— Ну хорошо.

— Начните с того, почему мистер Адельбертсмайтер пригласил механика осмотреть место убийства, — сказала она, не запнувшись на фамилии Зи. Я подумала: может, она по дороге тренировалась его произносить? — И начните так: «Потому что я не просто механик, а…»

Я посмотрела на нее, прищурясь: легкая неприязнь, вызванная наружностью, усилилась из-за этого покровительственного тона. Я выросла среди вервольфов и терпеть не могла покровительственный тон. Мне эта Райан не нравилась, я не хотела доверять ей защиту Зи — а ведь только необходимость защищать Зи может оправдать то, что я открою ей свои тайны.

Кайл все это прочел у меня на лице.

— Она стерва, Мерси. Именно поэтому так хороша. Она вытащит твоего друга, если только это возможно.

«Она» чуть приподняла изящную бровь.

— Спасибо за лестную оценку, Кайл.

Кайл улыбнулся ей легкой расслабленной улыбкой. Что бы я ни думала об этой женщине, Кайлу она нравится. Поскольку ее дружелюбием это не объяснишь, значит, она действительно мастер своего дела.

Я чувствовала бы себя лучше, будь у нее какое-нибудь домашнее животное. Собака или даже кошка намекнули бы на внутреннее тепло, но от нее пахло только «Шанель номер 5» и чистящей жидкостью.

— Мерси, — произнес Кайл тоном, которым, должно быть, говорил со своими клиентками, — ты должна все ей рассказать.

Я никому не рассказываю, что я ходячая. Об этом знает моя семья, а из людей — только Кайл.

— Защита вашего друга может потребовать, чтобы на суде вы рассказали о себе все, — сказала мисс Райан. — Насколько вас волнует судьба мистера Адельбертсмайтера?

Она считала меня какой-то разновидностью малого народа.

— Отлично.

Я встала с преступно удобного кресла, подошла к окну и некоторое время смотрела на движение по Клирвотер-авеню. Я видела только один способ побыстрее с этим покончить.

— Я не просто механик, — сказала я, используя ее слова. — Я друг Зи.

Я резко повернулась к ней лицом и сняла через голову футболку, одновременно сбрасывая с ног теннисные туфли и носки.

— Вы хотите сказать, что вы еще и стриптизерша? — спросила она, когда я сняла бюстгальтер и бросила его на пол. Тон ее вопроса был такой, словно я не раздевалась, а просто делала физические упражнения.

Я потянула молнию джинсов и сбросила их вместе с бельем. Стоя нагишом, только в татуировках, я позвала к себе койота и приняла его облик. Все закончилось почти мгновенно.

— Вервольф?

Мисс Райан вскочила со стула и медленно пятилась к выходу.

Не может отличить волка от койота? Все равно что смотреть на «Гео Метро» и называть его «Хам-Ви»[22].

Я почуяла ее страх, и то, что скрывалось под ее внешним хладнокровием, вызвало у меня глубокое удовлетворение. Я вздернула верхнюю губу, чтобы она хорошо разглядела зубы. В обличье койота я вешу всего тридцать фунтов, но я хищник и, если бы захотела, могла бы убить человека: однажды я убила вервольфа без всякого оружия, зубами.

Кайл встал и подошел к Райан раньше, чем она успела выскочить из кабинета. Он крепко взял ее за руку.

— Будь она вервольфом, — сказал он, — вы нажили бы неприятности. Никогда не бегите от хищника. Даже самые спокойные из них с трудом сдерживают стремление преследовать добычу.

Я села и зевнула, стряхивая остатки последствий перемены облика. И снова показала зубы, что, по-видимому, мисс Райан не понравилось. Кайл бросил на меня укоризненный взгляд, но продолжал успокаивать женщину-адвоката.

— Она не вервольф. Поверьте мне, вервольфы гораздо больше и страшней. Но она и не из малого народа. Она совсем другое дело — местное порождение, не из Европы, как вервольфы и малый народ. Она может только становиться койотом, а потом снова человеком.

Не только. Я могу убивать вампиров — когда они беспомощны днем.

Я сглотнула, стараясь увлажнить внезапно пересохший рот. Ненавижу этот непрошеный, переворачивающий внутренности страх, который внезапно нападает на меня. Каждый раз при виде легкой хромоты Уоррена я понимаю, что убила бы вампиров снова. Но плата за их уничтожение — эти приступы паники.

Спокойное объяснение Кайла дало мисс Райан время восстановить внешнюю невозмутимость. Кайл, вероятно, не понимал, насколько она сердита, но мое острое чутье ее холодный самоконтроль не обманул. Она по-прежнему боялась, но гнев был сильнее страха.

Страх обычно и меня заставляет сердиться. Сердиться и забывать об осторожности. И я усомнилась в том, что показать ей перемену было такой уж удачной мыслью.

Я вернулась в человеческий облик, не обращая внимания на желудок, урчащий от голода из-за двух быстрых перемен. Оделась, старательно завязав на теннисных туфлях шнурки, чтобы узелки были одинаковы, и села, давая мисс Райан время прийти в себя.

Когда я подняла голову, она сидела, но по другую сторону стола и рядом с Кайлом.

— Зи мой друг, — спокойно повторна я. — Он научил меня чинить машины и продал мне свою мастерскую, когда вынужден был признать, что он из малого народа.

Она хмурясь смотрела на меня.

— Вы старше, чем выглядите? Когда малый народ объявил о себе, вы, должно быть, были совсем ребенком.

— Они объявляли о себе не сразу, — ответила я. Ее вопрос подействовал мне на нервы. На кону жизнь Зи, не моя. Пока не моя. Я продолжала говорить, чтобы она не спросила, почему Зи перестал таиться. Я никому не могу сообщать только об одном: о существовании Серых Повелителей. — Зи перестал таиться несколько лет назад, семь или восемь. Он знал, что клиенты не пойдут в мастерскую иного. Я уже несколько лет работала с ним, я ему нравилась, и он продал мне мастерскую.

Я собралась с мыслями: нужно рассказать ей все необходимое, но при этом нельзя говорить бесконечно.

— Как я уже говорила, он позвонил мне вчера и попросил помочь, потому что кто-то убивает иных в резервации. Зи думал, что мое чутье поможет найти убийцу. Я поняла, что это у него последнее, самое крайнее средство. Когда мы подъехали к резервации, у ворот дежурил О'Доннелл. Когда мы проезжали, он записал мое имя, это должно быть в записях. Думаю, если полиция догадается туда заглянуть, она найдет мое имя. Зи показал мне все места убийств, и я обнаружила, что единственным человеком, побывавшим во всех домах, был О'Доннелл.

Она делала заметки, пользуясь стенографией, но остановилась, положила карандаш и нахмурилась.

— О'Доннелл присутствовал на всех местах убийств, и вы утверждаете это, опираясь на обоняние?

Я подняла брови.

— У койотов очень острое обоняние, мисс Райан. Я прекрасно запоминаю запахи. Запах О'Доннелла я уловила, когда мы проезжали в резервацию, — и этот запах был во всех домах жертв, где я побывала.

Она смотрела на меня — но ведь она не вервольф, который может порвать мне горло за вызывающий взгляд, поэтому я не отвела глаз.

Первой опустила глаза она, будто бы сверяясь со своими заметками. Люди — обычные люди — очень плохо понимают язык тела. Может, она даже не заметила, что проиграла соревнование в доминировании, но ее подсознание об этом не забудет.

— Я поняла, что О'Доннелл состоял в штате БДМН охранником, — сказала она, переворачивая несколько страниц. — Может, он приходил расследовать убийства?

— БДМН понятия не имеет об этих убийствах, — ответила я. — Малый народ сам решает свои дела. Если бы они обратились за помощью к федералам, я уверена, этим занялось бы ФБР, а не БДМН. А О'Доннелл был охранником, а не следователем. Мне сказали, что у О'Доннелла не было никаких причин оказаться в доме у каждой из жертв, и я этому верю.

Она снова начала делать заметки. Я раньше никогда не видела, как пользуются стенографией.

— Итак, вы сказали мистеру Адельбертсмайтеру, что О'Доннелл убийца.

— Я сказала, что О'Доннелл единственный человек, чей запах я обнаружила во всех домах.

— Сколько мест вы посетили?

— Четыре.

Я решила не говорить ей, что есть и другие. Не хотела объяснять, почему не обошла все места убийств. Если Зи и со мной не хотел обсуждать мое посещение Волшебной страны, тем более он не захотел бы, чтобы я говорила об этом с адвокатом.

Она снова помолчала.

— В резервации убили четверых, а иные не обратились за помощью?

Я улыбнулась уголками губ.

— Малый народ не любит привлекать к себе внимание. Это может быть опасно для всех. Иные понимают также, что думают о них обычные люди, в том числе федералы. «Хороший иной — мертвый иной» — вот самое распространенное мнение консервативно настроенных работников национальной гвардии, ФБР, БДМН и любого другого правительственного агентства.

— У вас неприятности с федеральным правительством? — спросила она.

— Насколько мне известно, ни у кого нет предубеждений против механика-полукровки, наполовину индианки, — ответила я, отвечая откровенностью на откровенность, — так почему у меня должны быть неприятности? Но я прекрасно понимаю, почему иные не стремятся обратиться к правительству с просьбой о расследовании убийства: в прошлом их отношения были далеко не безупречны. — Я пожала плечами. — Может, если бы иные быстро поняли, что убийца не из их числа, они поступили бы по-другому, не знаю.

Она снова просмотрела свои записи.

— Итак, вы сказали Зи, что О'Доннелл убийца?

Я кивнула.

— Потом взяла грузовичок Зи и поехала домой. Когда мы расстались — было раннее утро, примерно четыре часа. Как я поняла, он собирался пойти к О'Доннеллу и поговорить с ним.

Я пожала плечами, посмотрела на Кайла и попробовала решить, насколько можно доверять его суждениям. Только правду, гм? Я вздохнула.

— Так он сказал, но я совершенно уверена, что, если бы у О'Доннелла не нашлось хорошего объяснения, до утра он бы не дожил.

Ее карандаш со стуком упал на стол.

— Вы хотите сказать, что Зи отправился к О'Доннеллу, чтобы убить его?

Я перевела дыхание.

— Вам этого не понять. На самом деле люди совершенно не знают малый народ. Помещать иного в тюрьму… непрактично. Прежде всего, это невероятно трудно. Удержать в заключении обычного человека трудно. Удержать иного, если он не захочет остаться, почти невозможно. А пожизненное заключение вообще очень невыгодно, если вспомнить, что иные живут сотни лет. — Или даже гораздо больше, но публике об этом знать не обязательно. — Если его отпустить, он вряд ли успокоится, объявив, что справедливость восторжествовала. Малый народ мстителен. Если вы помещаете иного под арест — неважно, по какой причине, — вам лучше умереть до того, как он выйдет на свободу, или вы пожалеете, что не умерли. Человеческое правосудие просто не готово иметь дело с малым народом, поэтому он сам о себе заботится. Иного, совершившего серьезное преступление, например убийство, просто казнят на месте.

Вервольфы поступают так же.

Она ущипнула себя за переносицу, как будто у нее заболела голова.

— О'Доннелл не был иным. Он был человеком.

Я хотела объяснить ей, что люди, привыкшие к своему правосудию, не будут так стараться, если преступник человек, но решила, что это бесполезно.

— Остается фактом, что Зи не убивал О'Доннелла. Кто-то побывал в доме охранника до Зи.

Ее бесстрастное лицо не говорило о том, что она мне верит, поэтому я спросила:

— Вы знаете историю Томаса Рифмача?

— Честного Томаса? Это сказка, — ответила она. — Прототип ирвинговского «Рипа ван Винкля»[23].

— Гм, — сказала я. — На самом деле я считаю, что это в основном подлинная история. Во всяком случае, Томас — реальная историческая личность, известный поэт тринадцатого века. Он утверждал, что королева фей семь лет продержала его у себя, потом позволила вернуться. То ли он попросил королеву дать ему знак, который мог бы показать родичам, чтобы они ему поверили, то ли просто украл у нее поцелуй. Какова бы ни была причина, свой дар Томас получил, но, как и большая часть даров малого народа, тот оказался скорее проклятием, чем благословением. Королева отняла у Рифмача способность лгать. Для дипломата, любовника или дельца это жестокий дар, но малый народ часто бывает жесток.

— Что вы хотите сказать?

Говорила она недовольно. Думаю, ей не нравится считать волшебные сказки правдивыми. Это распространенное отношение.

В малый народ люди могут поверить, но сказки есть сказки. В них верят только дети.

Сами иные всячески поддерживают такое отношение. Ведь в большинстве сказок малый народ не выглядит дружелюбным. Возьмите, например, сказку «Гензель и Гретель». Зи как-то сказал мне, что в резервации немало иных, которые, если бы им разрешили любимую диету, с удовольствием ели бы людей, особенно детей.

— Он был проклят тем, что стал как малый народ, — сказала я. — Большинство малого народа не может лгать, и Зи — не исключение. Они прекрасно умеют заставить вас поверить, что говорят одно, тогда как на самом деле говорят другое. Но лгать они не могут.

— Лгать могут все.

Я напряженно улыбнулась ей.

— Иные — нет. Не знаю почему. С правдой они могут проделывать черт знает что, а вот солгать ни-ни. Вот так. — Я вздохнула с несчастным видом. Все пыталась найти способ оградить от участия дядюшку Майка, но, к несчастью, это, по-видимому, невозможно. Мы с Зи после ареста не разговаривали; это известно. И мне обязательно нужно убедить ее, что Зи невиновен. — Я еще не разговаривала с Зи, так что не в курсе его истории…

— С ним никто не разговаривал, — сказала она. — Мой источник в отделении полиции заверил меня, что с самого ареста Зи ни с кем не разговаривает. Это разумно и позволило мне побеседовать с вами, прежде чем идти к нему.

— С Зи в доме О'Доннелла побывал еще один иной — именно он и рассказал мне, что Зи не убивал О'Доннелла. Они с Зи вошли вместе и обнаружили тело почти одновременно с полицией. Тот иной успел скрыться от полиции, а Зи нет.

— Значит, он мог скрыться?

Я пожала плечами.

— У всех иных есть чары, которые позволяют им менять внешность. Некоторые могут исчезнуть без следа. Спросите сами — хотя он, вероятно, не скажет. Думаю, Зи сделал так, чтобы полиция не искала его друга.

— Самопожертвование?

Тот, кто не вырос среди волков, как я, не ощутил бы ее презрение к моему рассказу. Очевидно, она считает, что малый народ не способен на самопожертвование.

— Зи один из немногих иных, которые переносят металл — его друг на это совершенно не способен. Заключение в тюрьму для большинства иных крайне болезненно.

Она постучала краем блокнота по столу.

— Итак, все сводится к тому, что вы утверждаете: иной, неспособный солгать, сказал вам, что Зи не убивал О'Доннелла. Присяжных это не убедит.

— Я надеялась убедить вас.

Райан приподняла брови.

— То, что я думаю, не имеет никакого значения, мисс Томпсон.

Не знаю, какое у меня сделалось лицо, но она рассмеялась.

— Адвокат защищает и виновного и невиновного, мисс Томпсон. Так работает наша юридическая система.

— Он невиновен.

Она пожала плечами.

— Или вы так говорите. Даже если друг Зи лгать не может, вы ведь сами не из малого народа? И во всяком случае никого нельзя назвать виновным, пока виновным его не назовет суд. Если это все, что вы хотите мне сказать, я пойду поговорю с мистером Адельбертсмайтером.

— Можете добыть для меня разрешение побывать в доме О'Доннелла? — спросила я. — Может, я что-нибудь узнаю о подлинном убийце.

И я постучала пальцами по носу. Она задумалась, потом отрицательно покачала головой.

— Вы наняли меня защищать мистера Адельбертсмайтера, но у меня есть определенные обязательства и перед вами. В данный момент не в ваших интересах… и не в интересах мистера Адельбертсмайтера… показывать, что вы не обычный человек. Вы платите мне за работу, поэтому полиция обратит на вас внимание. Надеюсь, они ничего не обнаружат.

— Ничего интересного.

— Никто не знает, что вы можете… меняться?

— Те, кто знает, полиции не скажут.

Она взяла блокнот и снова его положила.

— Если вы читаете газеты или следите за новостями, то в курсе, что против вервольфов подано несколько судебных исков.

Судебные иски. Вероятно, можно сказать и так. Малый народ, приняв систему резерваций, тем самым открыл дорогу попыткам провести через Конгресс закон, лишающий вервольфов гражданства и связанных с ним конституционных прав. Ирония в том, что законопроект предлагали как поправку к закону об исчезающих видах животных.

Мисс Райан резко кивнула.

— Если станет известно, что вы умеете оборачиваться койотом, суд может счесть ваши показания неприемлемыми, а это грозит вам серьезными юридическими последствиями. — Потому что они могут решить, что я не человек, а животное, подумала я. — Даже если ваши показания будут приняты, их сочтут неубедительными. Суд не оценит вашу надежность в такой же мере, в какой, по-видимому, ее оценивает Зи. Особенно если вам придется объявить себя представителем особого вида — такое признание в наше время чрезвычайно опасно.

Законопроект о вервольфах не пройдет — влияния Брана в конгрессе для этого хватит, — но ведь я не вервольф и не из малого народа, и на меня такая защита не будет распространяться.

Мисс Райан нахмурилась и беспокойно подвинула блокнот.

— Вы должны знать, что я состою в Обществе Джона Лорена.

Я взглянула на Кайла. Общество Джона Лорена — самое большое и влиятельное из тех, что настроены против малого народа. Хотя внешне это общество старается сохранить респектабельность, появились утверждения, что оно нанимает и наущает студентов колледжей, например, взорвать известный бар в Лос-Анджелесе, который посещали иные. К счастью, компетентность этих ребят уступала их убежденности, и они сумели причинить лишь незначительный ущерб и отправить несколько туристов в больницу с жалобами на отравление дымом. Полиция быстро обнаружила виновных и нашла квартиру с большим запасом взрывчатки. Ребят осудили, но доказательств против головной организации не нашли.

У меня был свой доступ к информации, которая недоступна властям, и я знала, что на счету у этого общества гораздо больше грязных дел, чем подозревает ФБР.

Кайл отыскал юриста, который не просто не любит малый народ, а стремится его уничтожить. Кайл погладил меня по руке.

— Джин не позволит своим личным убеждениям мешать работе. — Он улыбнулся. — И совсем неплохо, если твоего друга будет защищать представитель враждебного общества.

— Я берусь за дело не потому, что считаю его невиновным, — сказала мисс Райан.

Кайл повернулся к ней, и его улыбка стала похожа на оскал акулы. Он редко показывал кому-нибудь эту свою сторону.

— Можешь сказать это газетчикам, присяжным и судье — и все равно они будут думать, что он невиновен, иначе ты не взялась бы за это дело.

Она посмотрела на него с испугом, но не возразила.

Я попыталась представить себе, каково работать вопреки своим убеждениям, и решила, что предпочту орудовать гаечным ключом, во сколько бы раз больше ей ни платили.

— В таком случае, я буду держаться подальше от места преступления, — солгала я.

Я ведь не из малого народа. То, чего не знают полиция и мисс Райан, — не их забота. Койот хитрый зверь и красться умеет. И я не собиралась оставлять судьбу Зи целиком в руках этой женщины.

Я найду убийцу О'Доннелла и постараюсь найти доказательства его виновности. И при этом не должна пытаться объяснять двенадцати людям, что нашла это по запаху.

По дороге домой я купила в ресторане быстрого питания несколько гамбургеров с олениной и жареной картошки. Мой трейлер выглядел настолько элегантно, насколько может узкий дом на колесах производства семидесятых годов, рассчитанный на одиночку[24]. Новая обшивка казалась безвкусной, поэтому я перекрасила ее в серый цвет. Сэмюэль предложил украсить дом горшками с цветами, но я не люблю мучить растения, и к тому же я плохой садовник.

«Мерседеса» Сэмюэля на обычном месте не было; должно быть, он еще на «Перекати-поле». Он предлагал пойти со мной на встречу с адвокатом… Адам тоже. Мне удалось избавиться от них с помощью Кайла: вервольфы не считали его соперником.

Я открыла входную дверь, и от запаха жаркого в горшочке мой желудок одобрительно заурчал.

На кухонном столе рядом с глиняным горшочком лежала записка. Сэмюэль научился писать до того, как пишущие машинки и компьютеры вытеснили из начальной школы искусство каллиграфии. Его записки всегда напоминают официальные приглашения на свадьбу. Трудно поверить, что так может писать врач.

«Мерси, — говорилось в записке, написанной таким красивым почерком, что она казалась произведением искусства, — прости, что меня нет. Я обещал поработать на фестивале до конца ночного концерта. Поешь».

Я последовала его совету и взяла тарелку. Сэмюэль хорошо готовит, а до темноты еще несколько часов.

Адрес О'Доннелла нашелся в телефонном справочнике. Он жил в Кенневике неподалеку от Олимпии в доме среднего размера, с аккуратным двором перед крыльцом и белой изгородью высотой восемь футов, окружавшей задний двор. Один из шлакоблочных домов, обычных в этом районе. Недавно кто-то ошибочно предположил, что, если выкрасить дом синим и поставить на окна жалюзи, он будет меньше похож на «инкубаторский».

Я проехала мимо, заметив желтую ленту, которой полицейские обносят место преступления; миновала и темные дома по сторонам от него.

Какое-то время заняли поиски удобной парковки. В таком районе люди замечают незнакомую машину перед своим домом. Наконец я остановилась на церковной стоянке, сравнительно недалеко.

Достала ошейник с табличкой, где указан телефонный номер Адама и его адрес, как мой домашний. Стоило один раз попасть в приют для бездомных собак, чтобы я не забывала об этой предосторожности. Я не похожа на собаку, но в городе нет разгневанных фермеров, готовых выстрелить в меня раньше, чем увидят ошейник.

Найти место для перемены оказалось труднее. С приютом для собак я бы смирилась, но вот штраф за непристойное поведение платить не хотелось. Наконец я отыскала пустой дом с вывеской «Продается» на двери и забралась в сарай, где хранились садовые инструменты.

Оттуда оставалось только пробежать два квартала до дома О'Доннелла. К счастью, задний двор дома О'Доннелла был полностью закрыт от посторонних глаз. К счастью — потому что мне предстояло снова принять обличье человека и снять с ошейника прикрепленные к нему отмычки.

Лето кончилось совсем недавно, ночь была приятно теплая — неплохо, потому что пришлось нагишом открывать проклятый замок, а это заняло немало времени. Когда мне было четырнадцать, Сэмюэль научил меня вскрывать замки отмычками. Я редко это делала — всего несколько раз, когда забывала ключи в машине.

Открыв дверь, я снова спрятала отмычку в ошейник: липкая лента хорошо ее держала.

Сразу за дверью оказалась раковина и сушка для посуды, на сушке — грязное полотенце. Я взяла полотенце и протерла им дверь, дверную ручку и вообще все, на чем могли остаться мои отпечатки. Не знаю, есть ли возможность снимать отпечатки босых ступней, но я вытерла и пол, на который ступила, а потом бросила полотенце назад на сушку.

Оставив дверь прикрытой, но не запертой, я снова обернулась койотом, ежась под взглядами, которых здесь нет. Я знала, знала, что внутри никто меня не видит. Мягкий ветер донес бы до меня запах любого, кто здесь прятался бы. И все равно мне казалось, что кто-то наблюдает за мной, как будто дом знал обо мне. Бр-р.

Поджав хвост, я занялась делом, чтобы иметь возможность побыстрее уйти. Но в отличие от домов иных, в этом доме недавно побывало множество народу.

Полиция, решила я, криминалисты, но и до них здесь побывало немало людей. Я не думала, что у такого неотесанного глупца, как О'Доннелл, много друзей.

Я прошла через первую дверь, оказалась на кухне, и тут количество посетителей сразу сократилось. Три или четыре легких запаха. Здесь был О'Доннелл и еще человек с редкостно гадким одеколоном.

Дверцы шкафа распахнуты, ящики торчат косо. На стойке — груды посудных полотенец.

Может, Человек с Одеколоном — полицейский, обыскивавший кухню, если только О'Доннелл не относился к людям, которые небрежно сдвигают всю посуду на один край, а средства для мытья наваливают грудой, а не укладывают в специальное место под раковиной; сейчас этот шкафчик под раковиной открыт и пуст.

При слабом свете луны (вторая четверть) виден тонкий черный порошок, покрывающий стойку и шкаф; я узнала средство, которым пользуются полицейские для снятия отпечатков пальцев. ТВ неплохо обучает, да и Сэмюэль — любитель шоу и мыльных опер на криминальные темы.

Я посмотрела на пол, но там порошка не было. Может, когда я вытирала место, куда ступила босыми ногами, меня обуяла легкая паранойя?

Первая спальня, в коридоре напротив кухни, очевидно, принадлежала самому О'Доннеллу. Все, кто был в кухне (Человек с Одеколоном тоже), побывали и здесь.

И опять такое впечатление, будто кто-то тщательно осмотрел все уголки. Всюду беспорядок. Содержимое всех ящиков высыпали на кровать, перевернув сами ящики. Все карманы брюк вывернуты.

Пожалуй, полиция не могла оставить все в таком виде.

Я попятилась и перешла в следующую комнату. Тоже спальня, поменьше и без кровати. Три опрокинутых карточных столика. Окно разбито и заклеено полицейской лентой. В этой комнате побывал кто-то очень сердитый, и я готова биться об заклад, что это не полицейские.

По возможности избегая осколков стекла на полу, я внимательнее присмотрелась к оконной раме. Рама новая, виниловая и закрывается движением сверху вниз. Тот, кто что-то бросил в окно, почти целиком вырвал из стены и раму.

Но я ведь знаю, что убийца силен. В конце концов, он ведь оторвал человеку голову.

Я отошла от окна и принялась внимательно разглядывать комнату. Несмотря на беспорядок, смотреть особенно было не на что, кроме трех опрокинутых карточных столов и одиннадцати складных стульев… я взглянула на окно и подумала, что складной стул, если его бросить с большой силой, как раз может так его разбить.

Металлическое устройство, казавшееся странно знакомым, прежде чем упасть на землю, оставило вмятину в стене. Я потрогала его и поняла, что это старая машина для упаковки почты. Кто-то рассылал отсюда обширную корреспонденцию.

Я опустила нос и постаралась прислушаться к тому, что он мне говорит. Во-первых, в этой комнате бывало гораздо больше народу, чем на кухне и в первой спальне; скорее как у задней двери и в коридоре.

У большинства домов есть свой специфический запах — в основном применяемые там средства для мытья и запахи тех, кто там живет. Эта комната пахла иначе, чем остальные. Здесь бывало — я снова посмотрела на разбросанные стулья — человек десять-двенадцать, и они бывали здесь часто, так что оставили не только поверхностный случайный запах.

Это хорошо, подумала я. Принимая во внимание, как О'Доннелл обошелся со мной, всякий, кто знал об этом, мог бы его убить. Однако — я снова посмотрела на окно — среди этих посетителей был представитель малого народа или другое сверхъестественное существо. Я в этом уверена. Человек не может так вышибить окно — или оторвать О'Доннеллу голову.

На всякий случай я запомнила все эти запахи.

В этой комнате я сделала все, что могла. Остается еще одна, последняя. Гостиную я оставила напоследок по двум причинам. Во-первых, если кто-то может меня увидеть, то лишь через большое окно, выходящее на улицу перед домом. Во-вторых, даже человеческий нос говорил мне, что О'Доннелл был убит именно в гостиной, а меня уже начал утомлять вид крови.

Думаю, именно страх перед тем, что я могу обнаружить в гостиной, заставил меня вначале вновь заглянуть в спальню — на самом деле я не думала, будто что-то упустила.

Койот — по крайней мере этот койот — в холке высотой чуть меньше двух футов. Наверное, именно поэтому я не посмотрела на картинки на стенах. Я считала их обычными постерами; размер и форма у них подходящие, и каждая в дешевой плексигласовой или черной пластиковой раме. К тому же в комнате темно, темнее, чем на кухне, потому что луна — с другой стороны дома. Но теперь, от двери, я внимательно рассмотрела эти картинки.

Действительно, постеры — и весьма любопытные для охранника, работающего в БДМН.

На первом девочка в пышном воскресном пасхальном платье сидит на мраморной скамье в саду. Волосы у нее светлые и кудрявые. Девочка смотрит на цветок в своей руке. Лицо у нее круглое, нос курносый, губы алые. Поверх постера крупными буквами надпись: ЗАЩИТИМ НАШИХ ДЕТЕЙ. Внизу более мелко объявляется, что «Общество светлого будущего» восемнадцатого ноября проводит митинг. Два года назад.

Как и Общество Джона Лорена, «Светлое будущее» выступает против малого народа. Организация гораздо меньше ОДЛ и рассчитана на членов и сторонников другого типа. Члены ОДЛ подобны мисс Райан: образованны и относительно богаты. Для сбора средств ОДЛ проводит банкеты и турниры по гольфу. «Светлое будущее» организует собрания, в основном напоминающие старомодные церковные службы, где произносят проповедь, развлекают пришедших, а потом пускают по кругу шляпу.

Остальные плакаты походили на первый, хотя даты различались. Три объявляли о собраниях в Тройном городе, один — в Спокане. Гладкие, глянцевые и профессионально изготовленные. Я решила, что их в большом количестве заготавливают в центре организации, а потом только вписывают черным время и место.

Должно быть, встречались здесь и отсюда отправляли свою почту. Поэтому в доме О'Доннелла и побывало столько народу.

Я задумчиво прошла в гостиную. Думаю, я видела накануне столько крови, что не она изумила меня прежде всего, хотя кровь была разбрызгана повсюду в поразительном количестве.

Прежде всего, сквозь кровь и смерть я ощутила знакомый запах, совершенно неуместный в этой комнате. Что-то пахло так же, как в доме иного-лесовика. Второе, что я поняла, — что за этим запахом, чем бы он ни был, стоит мощнейшая магия.

Но вот найти это что-то оказалось нелегко. Все равно что играть в поиск спрятанного, когда нос и ощущение магии говорят мне, «холодно» или «горячо». Наконец я остановилась перед крепким дорожным посохом, стоявшим в углу за входной дверью, рядом с другой, более высокой, украшенной сложной резьбой палкой для ходьбы, от которой, впрочем, ничем интересным не пахло — только полиуретаном.

Сначала, посмотрев на посох, я сочла его малоинтересным и простым, хотя, очевидно, очень древним. Но тут я поняла, что металлический наконечник вовсе не из стали — он серебряный, и я различила на нем какую-то очень слабую гравировку. Но в комнате было темно, а даже мое ночное зрение имеет свои пределы.

Однако на этом посохе было написано «Ключ к разгадке» так четко, как будто писали яркой флуоресцентной краской. Я долго и напряженно думала, решая, не забрать ли посох с собой, но потом решила, что он вряд ли куда-нибудь денется, если пережил убийство О'Доннелла и нашествие полиции.

От посоха пахло древесным дымом и трубочным табаком: О'Доннелл украл его в доме иного-лесовика.

Я оставила посох и начала обход гостиной.

Стены заняты встроенными книжными полками, на них в основном DVD и видеозаписи VHS. Одна полка занята журналами для мужчин, которые покупают «ради статей», а смотрят в основном снимки. Журналы на нижних полках, судя по обложкам, не имели даже претензий на художественность.

Еще в одном шкафу нижняя половина полок была закрыта. Верхние открытые полки пусты, если не считать нескольких… камней. Я узнала большой кусок аметиста и очень красивый кристалл кварца. О'Доннелл коллекционировал камни.

На телевизоре рядом с DVD-плеером лежала открытая коробка от «Читти Читти Бэнг Бэнг». Как такой человек, как О'Доннелл, мог быть поклонником Дика Ван Дайка[25]? Я подумала, успел ли О'Доннелл до смерти досмотреть фильм.

Думаю, мне взгрустнулось, и поэтому я услышала скрип половиц под ногами мертвого хозяина дома.

Другие люди — те, в ком нет ничего сверхъестественного, — тоже видят призраков. Может, не так часто и не при свете дня, но видят. Поскольку на местах преступления в резервации никаких призраков не было, я подсознательно решила, что здесь их тоже не будет. И ошиблась.

В гостиную из коридора вошла тень О'Доннелла. Как часто бывает с призраками, О'Доннелл, приближаясь, виделся все отчетливее. Я различала швы на его джинсах, но лицо сливалось в неопределенное пятно.

Я заскулила, но О'Доннелл прошел мимо, даже не глянув на меня.

Призраки редко способны общаться с живыми как личности, какими были при жизни. Меня как-то застали за разговором с призраком, причем я не понимала, с кем говорю, пока мать не спросила меня об этом.

Некоторые призраки сохраняют прижизненные привычки. Иногда они даже реагируют, но я очень редко могу с ними разговаривать. Рядом с тем местом, где я росла, каждое утро подбрасывал сена коровам, издохшим полвека назад, призрак ранчера. Иногда он замечал меня и махал рукой или кивал, как будто видел того, с кем был знаком при жизни. Но когда я пыталась с ним разговаривать, он продолжал заниматься своим делом, словно меня нет.

Третий вид призраков — это те, что родились в момент травмы. Они все время переживают свою смерть, пока окончательно не рассеиваются. Некоторые исчезают через несколько дней, другие продолжают умирать много столетий.

О'Доннелл не увидел меня, хотя я стояла прямо перед ним, значит, он не относится к первому, самому полезному виду призраков.

Я могла только смотреть, как он прошел к полкам с камнями и дотронулся до чего-то на самом верху. Этот предмет зазвенел, коснувшись поддельной древесины полки. О'Доннелл постоял, поглаживая пальцами взятое, сосредоточившись на этом небольшом предмете.

На мгновение я испытала разочарование. Если он повторяет то, что делал ежедневно, я ничего не узнаю.

Но вот он выпрямился, думаю, отвечая на неслышимый мне звук, и быстро пошел к входной двери. Я слышала, как открылась дверь, хотя сама дверь, в отличие от привидения материальная, не шелохнулась.

Это не обычный посетитель. Я приготовилась смотреть, как умер О'Доннелл.

Он знал человека у двери. Казалось, визит его не обрадовал, но после недолго разговора О'Доннелл отступил, приглашая гостя войти. Однако язык тела О'Доннелла становился все более враждебным. Я видела, как тяжело вздымается его грудь; он сделал резкое движение рукой и повернулся лицом к посетителю.

Что-то схватило его за шею и плечи. Я почти видела тень руки убийцы на бледной плоти О'Доннелла. Нападавший показался мне человеком. Но прежде чем я смогла что-нибудь разглядеть, он доказал, что это не так.

Все произошло невероятно быстро. Только что О'Доннелл был цел, а в следующее мгновение его тело лежало на полу, дергаясь и корчась, а голова, прокатившись по неправильной дуге, остановилась в футе от того места, где стояла я. Впервые я отчетливо увидела лицо О'Доннелла. Взгляд его плыл, рот дергался: губы сформировали слово, но произнести его уже не хватило дыхания. На лице охранника был не страх, а гнев, как будто он не успел понять, что произошло.

Я плохо читаю по губам, но тут смогла разобрать.

Шахта.

Я еще несколько минут стояла на месте и дрожала. Призрак О'Доннелла рассеялся. Это была не первая виденная мной смерть: убийство — одно из тех обстоятельств, что порождают призраков. Я однажды видела даже отрезанную голову — только это дает уверенность, что вампир не воскреснет. Но те смерти не были следствием столь грубого насилия, хотя бы потому, что у меня не хватит сил оторвать кому-нибудь голову.

Постепенно я вспомнила: прежде чем кто-нибудь заметит, что на месте преступления бегает койот, нужно кое-что сделать. Я прижала нос к ковру, чтобы узнать, что он мне скажет.

Кровь О'Доннелла впиталась в диванные подушки, стены и ковер, и поэтому различить отдельные запахи было трудно. В углу комнаты я уловила легкий запах дядюшки Майка, но он быстро рассеялся, и, хотя я тщательно обыскала угол, больше я его не почуяла. В комнате, кроме О'Доннелла, побывали также Человек с Одеколоном, Зи и Тони. Не знала, что Тони был среди полицейских, производивших арест. Кого-то вырвало у входной двери, но рвоту затерли, остался только слабый след.

В остальном все было так, словно ищешь след в торговом центре «Колумбия». Здесь побывало чересчур много людей. Выделить один запах я бы могла, но различить такое количество запахов — пустые хлопоты.

Я сдалась и отошла в угол, где перед тем почуяла запах дядюшки Майка: вдруг удастся снова его уловить — или понять, как тот сумел оставить такой слабый след.

Не знаю, сколько времени я пробыла здесь, прежде чем подняла голову и увидела ворона.