Властелин тигр

Глава 13. Тюремщик, кто твой пленник?

Три года тому назад один из частых визитов Раса в окрестности деревни вонсу совпал с третьим днем пленения Гилака. Со своего излюбленного дерева за рекой Рас разглядел клетку перед Большим домом. Бамбуковое сооружение, высотой в семь, а шириной фута четыре, висело на перекладине, каждый конец которой был уложен на высокий деревянный треножник. И клетка, и ее необычная опора были выстроены по такому случаю специально, в чем Рас и убедился, подобравшись поближе и подслушав разговоры обитателей.

Об этом говорили все: и женщины на прополке, и подростки, и сторожа северных ворот. Казалось, вся деревня охвачена тревожным ликованием. Пленение короля шарикту было событием, достойным легенд и песен для многих поколений вонсу. Им случалось брать в плен шарикту — последний попался около четырех лет тому назад, — но никогда еще не попадал им в руки сам король. Ему готовились царственные мучения; пытки должны были длиться по меньшей мере месяц; затем намечалось сожжение заживо.

Это и послужило причиной всеобщего ликования. Тревогу же вызывала опасность вооруженного нападения шарикту с целью отбить короля. Следовало принять дополнительные меры по охране увеличить число стражей на стенах и послать разведчиков для слежки за передвижениями противника. А это было нелегко — маленькое племя не могло позволить себе надолго такую роскошь. И часовые, и лазутчики должны были по мере возможности совмещать свои обязанности с охотой. Недостаток дичи и так уже вызывал нарекания и ропот среди вонсу; поэтому Тибасу, вождь племени, обратился к воинам с речью, в которой призвал их к самообладанию и терпению. Им следовало также утихомиривать собственных жен, если те начнут вслух жаловаться. Время сейчас непростое, говорил вождь, но это и время нашего величайшего торжества. Ничто не дается даром, и такой наш успех требует от всех и каждого самопожертвования, тяжкого труда, непрерывных молений и неослабевающей бдительности.

Лишь соединив усилия, вонсу смогут, как случалось и в прошлом, отразить любое вооруженное вторжение, продолжал вдохновенно ораторствовать Тибасу. Вонсу — великий народ, люди, что и означает само слово «вонсу», и, естественно, их ждет победа над этими погаными шарикту — двуногой разновидностью крокодила. И так далее в том же духе.

Раздавались одобрительные возгласы. Народ, потрясая копьями, повторял самые пылкие и меткие выражения. Пиво лилось рекой. Вся деревня: воины, женщины, дети и даже часовые на стенах — попросту упилась. Если бы шарикту предприняли освободительный рейд в первую же ночь, они потревожили бы в худшем случае лишь кур и свиней. Рас слышал это собственными ушами от смеющихся женщин, обсуждавших события той ночи.

На следующее утро вождь, воссев на трон, сделал воинам строгое внушение и велел блюсти трезвость до тех пор, пока не минует опасность нападения. Сам же при этом, ссылаясь на жажду и похмелье, прихлебывал пиво.

Расу не составило труда узнать, как попался Гилак. И женщины, и стражи обсуждали великое событие множество раз и в мельчайших подробностях. Оказалось, что раз в году, непременно на седьмой день, седьмой с начала года луны, шарикту совершают набег. Поэтому два подростка-вонсу устроились на дереве рядом с местом впадения реки в болото и увидели, как перед самыми сумерками в реку скользнуло каноэ с семью воинами-шарикту. Милей выше по реке шарикту разбили лагерь на ночь, юнцы же проскользнули мимо них в потемках часом позже.

Наутро, когда шарикту подкрадывались к деревне, их поджидала засада. Тяжелый брусок красного дерева ударил короля по голове. Вонсу посыпались с деревьев, полезли из всех кустов, чтобы захватить бесчувственное тело Гилака. Шарикту, уступающие вонсу числом (трое из них были ранены первым же залпом), предприняли тем не менее мужественную попытку отбить тело. Один из них при этом погиб, еще двое получили ранения. Лишь тогда они отступили и обратились в бегство. Вонсу преследовать не стали, хотя с легкостью, как сами же и утверждали, могли захватить всех до последнего. Они уже одержали замечательную, славную победу, не потеряв при этом ни одного воина даже раненым, зачем же испытывать судьбу?

Хотя шарикту и не сумели спасти Гилака, они прихватили с собой, отступая, «бибаду», как называлось это на языке вонсу. Рас, услышав немало описаний, в конце концов сообразил, что собой представляет королевское оружие. По-английски оно называлось мечом. Очевидно, меч был единственным — даже у шарикту, — и лишь король удостаивался права носить его. А по убеждению многих вонсу, меч этот и был настоящим королем шарикту. Воин, который завоевывал право ношения меча, был просто его хранителем, королем же величался из простой учтивости.

Стоящий в клетке Гилак был так же черен, как и вонсу. Но в отличие от своих низкорослых и коренастых тюремщиков — высок и строен. Длинные волосы пленника казались не курчавыми, а просто волнистыми — для полной уверенности Расу следовало рассмотреть их поближе, — и были аккуратно уложены в узел на макушке. Рас рассматривал узкое и худое лицо Гилака, его гладкий высокий лоб, большие темные глаза, орлиный, как у матери Раса, нос, выступающие скулы, тонкие губы и выдающийся вперед подбородок. Такой одежды, как у пленника, за исключением короткой накидки из шкуры леопарда на плечах, Рас еще не видывал — белая мантия с длинными рукавами закрывала тело почти до колен. И, что уж совсем необычно, она была изукрашена по кромке орнаментом из красных и черных то ли букв, то ли знаков.

Сжав руками прутья, Гилак стоял в клетке и изучал своих тюремщиков. Те глумились над пленником, тыкали в него острыми кольями. Гилак стоял недвижно, точно изваяние, и лишь когда колья угрожающе приблизились к глазам, отвернулся.

Рас легко мог сообразить, как вонсу собираются поступить с пленником. Еще совсем ребенком, в компании Вилиды и остальных он наслушался восторженных рассказов о пытках, которым был подвергнут последний из захваченных в плен. Описывая муки пленного шарикту, дети закатывали глаза, цокали языками, нервно хихикали и содрогались в притворном ужасе. Казалось, лишь Вилида немного сочувствовала жертве. И это еще сильнее привязало Раса к ней. Он не мог себе объяснить, как сочувствие девушки к бедняге может так сильно влиять на его чувства. К тому же, не вмешайся этот шарикту в дела вонсу, не лезь он на их территорию, он и не пострадал бы. Что мешало ему заниматься в болоте собственными делами и не соваться куда не просят?

Возможно, по той же самой причине, объяснял себе Рас, по которой он и сам не упускает случая пошпионить за вонсу. Это проявление храбрости, это любопытно и нервы щекочет. Но если уж попался, пеняй только на себя!

На похищение короля Раса подвигло не сочувствие к нему — лишь любопытство и дерзость самого предприятия. Ко всему еще примешивалась обида на вонсу, грубо отвергших его, и желание насолить им за это. И Бог знает что еще! Это будет чертовски занятно, и Рас вздрагивал от нетерпения в предвкушении предстоящего рискованного развлечения.

Юноша долго выбирал подходящий момент. В первую ночь он лишь забрался на священное дерево, чтобы тщательно разведать обстановку. Возле клетки постоянно горел костер, и один часовой неотлучно бодрствовал при нем. Смены происходили примерно каждые два часа, и всякий раз сменяющий довольно долго болтал возле костра с прежним караульным.

Рас изучил клетку: одна из ее стенок служила дверью и была заперта лишь на узел из сыромятного ремешка. Ничто, кроме бдительности стражей, не мешало Гилаку развязать ее самостоятельно.

Еще четверо часовых на платформах охраняли ворота — каждый свои. Предполагалось, что они должны следить за происходящим снаружи; часовые, однако, больше таращились на пленника.

На следующий день деревня вернулась в основном к привычному ритму жизни. Лишь стражей стало больше обычного. Женщины спозаранку подались в поле, двое охотников с двумя подростками-подручными ушли в джунгли на охоту либо на разведку. Тибасу, восседая на троне, попивал пиво и разглядывал свой знатный трофей. Заклинатель духов, облаченный в высокую ритуальную шапку и с закрытым деревянной маской лицом, отплясывал вокруг клетки, вращая вокруг головы на бечеве деревянный ревун. Его глуховатый вой, накладываясь на журчание струн арфы старого Габаду, звучал весь день напролет.

В полдень небольшими группками удалились почти все остальные — вероятно, на разведку, предположил Рас. Вонсу, отправляясь на охоту, лиц обычно не раскрашивали, лишь когда дичь вызывала особое почтение и, следовательно, имела прозвище. Но в таких случаях они отправлялись на нее целым отрядом.

Из взрослых в деревне оставались лишь подвыпивший с утра Тибасу, шаман Вавафу, старик Габаду да три старухи с грудными младенцами. Остальные женщины с детьми постарше трудились на прополке. Один часовой стоял у западных ворот деревни, второй — на стене через перешеек.

И снова Раса посетила мысль, что, наблюдай сейчас за деревней из джунглей отряд шарикту, спасение короля было бы для них минутным делом. Но вонсу не выглядели озабоченными подобными опасениями — вероятность нападения представлялась им сейчас минимальной. Действительно, сбежавшим шарикту, чтобы вернуться к себе и собрать спасательную экспедицию, требовалось как минимум еще несколько дней.

Рас, проводив взглядом разведчиков, буквально задергался. В голову пришла идея, ошеломившая наглостью даже его самого. Почему бы прямо сейчас не войти через северные ворота и не забрать короля? Пока поспеет караульный от западных ворот, если он вообще осмелится подойти ближе, Рас уже справится с запорами. Он может вооружить короля копьем и ножом, и если часовой все-таки нападет, придется его прикончить. Жирный Тибасу и старый шаман не в счет. Рас с королем заберут на берегу один из челноков и переправятся через реку. Может быть, Гилаку не очень-то придется по душе направление на север — из-за всяческих суеверий, связанных с белой кожей Раса, — но выгода самого освобождения из плена наверняка будет ему очевидна. Если же нет, если он так туп, что упрется и не захочет выходить из клетки, так не стоит с ним и возиться, рисковать ради него.

С другой стороны, не безопаснее ли проделать все это ночью, под покровом темноты? Главную трудность ночью составит путь по ветке священного дерева и по крыше хижины шамана. Если из-за неизбежного шума поднимется тревога, вся деревня вскоре будет на ногах. В своей собственной резвости Рас был уверен, он-то ускользнет, а вот как насчет короля? Попытка может быть лишь одна, у второй слишком мало шансов на успех — охрана пленника значительно усилится. Кроме того, выйдя на свет костра возле клетки, никак не укрыться от глаз часовых на воротах.

— Я сделаю это прямо сейчас, — сказал себе Рас. Он не мог объяснить себе, почему решил, что более подходящего времени не найти — словно черт за язык дернул!

Спустившись с дерева и скрываясь за кустами, юноша подкрался к северным воротам. Они были прикрыты, но не заперты изнутри на засов и скрипнули, когда Рас слегка налег плечом на створки. Приоткрыв их, Рас скользнул внутрь. Скрип ворот затерялся в гуле ревуна, завываниях шамана и звоне арфы и никого не всполошил. Рас притаился на мгновение за углом хижины Вавафу. Все было спокойно. Чафаджу, страж западных ворот, стоял к нему спиной, а Сазангу, охраняющий далекую восточную стену, как раз утолял жажду из большой тыквенной бутыли.

Сердце у Раса подпрыгивало и бухало, как вонсу, отплясывающий неуклюжую ритуальную пляску. От волнения он дрожал, но рука крепко сжимала копье, а грудь вздымалась ровно. Он вышел из-за хижины и под ярким полуденным солнцем направился к центру деревни. Рас шел спокойно, не спеша, словно всю жизнь провел внутри этих стен. И почти до самой цели добрался никем не замеченный.

Когда Рас был всего в нескольких шагах, Вавафу замер и прервал декламацию. Деревянный ревун на конце бечевы совершил по инерции несколько оборотов вокруг его головы и с унылым свистом, напоминающим последний вздох умирающего, замер. Детишки с воплями брызнули по деревне во всех направлениях. Тибасу, уронив в пыль деревянную чашу с пивом, с трудом приподнялся. Затем он взвыл и попытался забиться под трон. С северных ворот его вой подхватил Чафаджу. Гилак, сжав прутья, стоял, казалось, совсем спокойно; лишь широко распахнутые глаза да мелкая дрожь всего тела выдавали его истинные чувства.

Вавафу, выйдя из оцепенения, шлепнулся оземь и забился в конвульсиях с шакальим повизгиванием. Через него Рас просто перешагнул, но вот пройти спокойно мимо торчавшего из-под трона могучего зада не сумел, просто не удержался. Отвесив вождю изрядного пинка — тот с тихим воем пытался втянуть под трон и огузок, — Рас захохотал, подошел к клетке и одним резким движением ножа разрубил запоры.

— Выходи оттуда, Гилак! Медлить опасно! У нас совсем мало времени, — произнес он на языке вонсу.

Если Гилак и понял, то ничем этого не выказал. Зубы у него клацали; кожа под глубоко-коричневым пигментом посерела. Но когда Рас вытащил его из клетки за руку, противиться не стал — вообще вел себя как человек, по душу которого собственной персоной явилась Костлявая.

— Я не призрак, я сын Бога, — сказал ему Рас. Гилак промычал что-то в ответ, но явно не успокоился. — Ты не понимаешь языка вонсу? Ну, не беда.

Рас решил не давать королю оружия — очухавшись, тот чего доброго нападет на своего спасителя.

Подталкивая Гилака перед собой, Рас спешил к западным воротам. Чафаджу, слабоумный сынок вождя, плотно зажмурив глаза и пуская слюни, стоял на платформе и бешено отмахивался копьем от невидимых напастей. Рас с Гилаком уже прошли под ним, а он все никак не мог уняться, все тыкал и тыкал копьем в воздух.

Погони не было. Рас греб, Гилак же сидел на носу. Рас решил, что можно подняться на несколько миль по реке, прежде чем бросить челнок. Когда еще вернутся разведывательные команды! А из оставшихся сейчас в деревне никто даже не потрудился проследить, в каком направлении они отчалили. Так что сразу прятаться в джунглях, а затем шагать лишнее было вроде незачем.

Когда, покинув челнок, они с Гилаком шли к заготовленному заранее укрытию, Рас не мог удержаться от смеха. Он был счастлив. Сейчас, когда опасность миновала, все происшедшее представало исключительно в забавном виде. Внутренне он корчился от хохота. Рас то шел, то приплясывал. И всякий раз, когда приближался к королю, тот вздрагивал.

Так король шарикту и стал его пленником-гостем на долгие шесть месяцев. У Раса, неподалеку от скал, с которых начинались земли вонсу, хранилась бамбуковая клетка, изначально задуманная как ловушка на леопардов. Король безропотно влез в нее лишь по мановению руки Раса. Запоры, рассчитанные на леопарда, человека сообразительного не могли задержать дольше чем на минуту-другую. Поэтому Расу пришлось сконструировать самострел, приводимый в действие дверью клетки. Если, спасаясь от стрелы, Гилак пригнулся бы или лег на пол, то в такой позе ему было бы непросто приподнять тяжелую дверь. В то же самое время механизм двери опускал еще одну, внутреннюю дверь — из заостренных внизу кольев. Они вонзались как раз туда, где должен был лежать открывающий дверь пленник. Стоило приподнять наружную завесу лишь наполовину, и немедленно вылетала стрела, а следом в пол вонзались колья внутренней решетки. Рас так гордился своим изобретением, что порою просто испытывал искушение подбить Гилака на побег и увидеть механизм в действии.

Он объяснил королю, что может случиться с ним при попытке к бегству. Казалось сперва, что тот не понял, но несколько мгновений спустя Гилак кивнул и произнес что-то на языке вонсу. Это был не совсем вонсу, во всяком случае не тот, на котором говорили в деревне и к какому привыкло ухо Раса. Разница вскоре получила объяснение: Гилак немного говорил на языке рабов племени шарикту. Рабы же вели свое происхождение от вонсу, захваченных в плен много поколений тому назад, и говорили потому иначе.

Рас, слегка обжарив на костре кусок обезьяньей тушки, протянул ее королю, но тот отказался наотрез. Расу было невдомек пока, то ли это мясо табу для шарикту, то ли король попросту боится отведать пищу духов. Рас пожал плечами и предоставил королю самому беспокоиться, когда и что есть и есть ли вообще.

Следующим же утром Рас приступил к изучению языка шарикту. Гилак сперва отказывался от содействия, но, когда Рас пообещал королю свободу при условии сотрудничества или смерть в противном случае, тот мгновенно поумнел и разомкнул уста. В полдень он не отверг уже и пищу. Рас же в награду позволил Гилаку выйти из клетки ненадолго — на расстояние вытянутого копья, — перспектива загадить клетку экскрементами пока откладывалась.

На следующий же вечер Рас вернулся к деревне вонсу — оценить последствия своей проказы. Он вскарабкался на любимый свой насест на ветке священного дерева и навострил уши. Все взрослое население деревни, кроме часовых, сгрудилось возле костра перед троном вождя.

Биджагу с копьем в руке держал речь.

— Этот дух вовсе не дух!

— Аххх! — выдохнула толпа. — Этот дух вовсе не дух!

— Этот дух вовсе не дух, — уточнил Биджагу — Он явился к нам из Страны духов.

— Он явился из Страны духов?

— Да, он явился из Страны духов. Но этот дух вовсе не дух!

— Этот дух вовсе не дух!

Биджагу, потрясая во тьму копьем, мерил пятачок шагами.

— Этот дух вовсе не дух. Он не призрак. Он сын матери-обезьяны и высокого божества.

— Он сын матери-обезьяны и высокого божества? — загудело собрание.

— Он сын матери-обезьяны и высокого божества! — повторил Биджагу. — Дух сказал мне это сам!

— Дух сказал тебе это сам?

— Дух, который вовсе не дух, сказал мне это сам. Я тогда был еще ребенком, а не воином. И Вилида, и Сатину, и Фьювита, и Патапи, и я — мы все играли с ним, когда были детьми. Мы играли с ним в кустах на берегу.

— Аххх! — дружно выдохнули все вместе.

— Сейчас Сатину умер и стал духом. Мы не можем спросить его без помощи Вавафу. Но если вы мне не верите, спросите Вилиду и остальных, которые еще живы.

— Спросить Вилиду и остальных, которые еще живы? — повторили воины.

— Они подтвердят, что я не лгу! Этого духа зовут Лазазу Тайгади!

— Этого духа зовут Лазазу Тайгади!

— Этот дух вовсе не дух!

— Этот дух вовсе не дух!

— Из него течет кровь!

— А-а-а! Из него течет кровь!

— Я сам это видел! У него красная кровь!

— У него красная кровь? А-а-а!

— У настоящих духов кровь белая! Белая!

— У настоящих духов кровь белая!

— А из этого течет красная!

— А из этого течет красная!

— Этот дух вовсе не дух! Этот дух сын матери-обезьяны и высокого божества!

Прежде чем воины снова взвыли, вмешался Тибасу, вождь племени:

— А разве сын божества это не дух?

— Этот дух может умереть! — громка парировал Биджагу. — Значит, он вовсе не дух!

— Этот дух может умереть?

— Гм, гм! — откашлялся Тибасу. — Но этот дух живет в Стране духов. Может ли простой смертный осмелиться на это?

— Шабагу, — воскликнул юноша, — наш великий предок Шабагу поведет нас туда за собой!

— Наш великий предок Шабагу поведет нас туда за собой!

— Шабагу был сыном высокого божества! — добавил Биджагу. — А его матерью была Задафа, простая женщина вонсу.

— Шабагу был сыном высокого божества. А его матерью была Задафа, простая женщина вонсу!

— Шабагу умер! — выкрикнул Биджагу.

— Аххх! Шабагу умер! Он и вправду умер!

— Лазазу Тайгади — сын высокого божества! Шабагу тоже был сыном высокого божества! Шабагу умер! Лазазу Тайгади может умереть!

— А-а-а! Он может умереть! Он может умереть! Воины, размахивая копьями, повторяли вновь и вновь:

— Он может умереть!

Поднялся старик Вавафу и принялся отплясывать, потрясая жезлом, на кончике которого гремели наполненные горохом пустые тыковки.

— Он может умереть! — подвывал шаман. — Мальчик-дух может умереть!

Включились в пляску и остальные; скоро все вместе скандировали:

— Он может умереть! Он может умереть!

Тибасу грузно поднялся с трона и вонзил в насыпь скипетр. Воины смолкли и прекратили танец.

— Кто же в таком случае убьет духа?

— Этот дух вовсе не дух, — отозвался Биджагу. — Я готов убить сына матери-обезьяны и высокого божества! Я, Биджагу, убью его копьем моего отца!

Мгновение спустя в землю у ног Биджагу вонзилось копье, пущенное рукою Раса; его древко упруго вибрировало. Воины оцепенели; их глазки воровато забегали — они поглядывали друг на друга. Тут Рас выпрямился во весь рост и испустил долгое пронзительное улюлюканье, которому его некогда научил Юсуфу. Воины подняли глаза и в отблесках костра увидели на ветке священного дерева светлую фигуру духа.

Поднялась мгновенная паника; через несколько мгновений всех с площадки как корова языком слизнула; народ рассыпался по хижинам и позапирался. На площадке в одиночестве остался Вавафу; старик лежал подергиваясь, с распахнутыми широко глазами, и обильно пускал слюни.

Рас испустил еще один клич и ретировался.

В следующий свой визит Рас обнаружил, что Биджагу, присвоивший Расово копье, сулится убить Лазазу Тайгади именно им. Это Расу не понравилось.

Поздно ночью он проник в деревню и выкрал свое копье. Возвращаясь по кругу к священному дереву, остановился в раздумье: не заглянуть ли по пути к Вилиде?

Чем дольше Рас думал о девушке, тем сильнее возбуждался. Наконец подкрался к ее хижине, стоявшей неподалеку от западных ворот, отогнул край циновки, которой был прикрыт дверной проем, и бочком скользнул внутрь. Постоял, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к темноте. Хижина состояла из двух помещений, разделенных бамбуковой перегородкой. Родители Вилиды спали в дальней комнате, а Вилида с братом семи лет — на циновках у стены прихожей.

Рас осторожно улегся рядом с девушкой и тихим шепотом окликнул ее. Услышав сонное мычание, прижал к ее губам ладонь. Тут она наконец проснулась и попыталась подняться. Рас мягко придавил ее к циновке и шикнул на ухо, Вилида дергаться перестала, но все еще вздрагивала. Второй ладонью, лежавшей на груди девушки, Рас ощутил, как тревожно бьется ее сердечко.

— Я не собираюсь причинять тебе вред, любимая, — шепнул Рас. — Если ты не станешь кричать, я уберу ладонь.

Девушка кивнула, и Рас освободил ее уста.

— Ой, Рас, зачем ты здесь? — нежно шепнула она.

— Я хочу тебя, Вилида! Я так долго тосковал по тебе! А ты хоть немного тосковала?

Вилида поцеловала его и, прежде чем юноша успел вернуть поцелуй, поднялась:

— Подожди немного!

Она прошла через комнату и завозилась с горшками. Звон посуды действовал Расу на нервы.

— Я приняла средство от беременности, — сообщила она, вернувшись к ложу.

— Почему — ты не хочешь от меня ребенка?!

— Все поймут, что это твой ребенок, и бросят его на корм крокодилам. А меня сожгут заживо.

Спустя час братец Вилиды сел и громко заплакал. И неудивительно, подумал Рас, удивительно, что так долго не просыпался.

Мать окликнула Вилиду, и девушка ответила ей, что брату приснился дурной сон и сейчас она его убаюкает. Рас попытался укрыться за телом Вилиды, но та тотчас же поднялась, и юноше осталось полагаться лишь на темноту и рассеянность Тизаби, матери Вилиды.

Вилида быстро укачала малыша и, вернувшись к Расу, попросила его поскорее уйти, пока не случилось еще что-нибудь непредвиденное. Ей было страшно и за себя, и за Раса, и она пообещала при первом же удобном случае прийти на свидание, но только лишь за частоколом.

А затем добавила:

— Я слыхала разговор двух женщин. Им кажется, что Селиза встречается с тобой в джунглях. Это правда?

Искушенный во лжи с самого детства, когда пользовался увертками, чтобы избежать очередной порки, Рас нашелся мгновенно:

— Ох, да разве я прикоснулся бы к ней, если бы не эта штука, которая от тоски по тебе стала длиннее копья! А страдаю я только по тебе, моя Вилида!

Рас убрался из деревни лишь за час до рассвета, как только из хижины Биджагу раздался вопль. Со всех сторон туда сбегался народ. По словам Биджагу, он проснулся и сразу обнаружил исчезновение копья. Кто посмел забрать его?

Биджагу не успел повторить свой вопрос дважды, как получил ответ — ясный и недвусмысленный. Копье вылетело из темноты и вонзилось в землю в самом центре деревни, рядом с троном вождя. А следом донесся клич от которого в жилах застыла кровь. И уже через несколько мгновений все, не исключая и Биджагу, снова попрятались по хижинам.

Рас спокойно спустился со священного дерева и отправился к своему подопечному шарикту. Гилак тем временем начал уже свыкаться со своим положением и явного страха перед Расом не выказывал. Они занялись языком; Рас схватывал все на лету, и уже недели через три они могли вести непринужденный разговор на простую тему. Гилак, смекнув, что его знания можно продать и подороже, стал жаловаться на тесноту и неудобства. Рас выстроил клетку побольше.

Спустя месяц Гилак снова начал охать. Рас расширил бамбуковое сооружение до размеров настоящего дома: двадцать на двадцать футов, и в высоту десять, тростниковая крыша и циновки, из которых можно было ставить перегородки.

Гилак пожаловался, что не любит недожаренное мясо. Рас стал тщательнее готовить еду для него.

Гилак стал сетовать, что ему недостает женщины. Дома он имел трех жен и ублаготворял их каждую ночь, кроме, разумеется, нечистого женского времени. А еще…

— Еще что? — не выдержал Рас.

— А еще меня сочтут неудачником, а неудачливый король означает слабое королевство. И я отправлюсь на корм нашему богу, крокодилу Бастмаасе.

— Вряд ли я смогу помочь тебе с женщинами, — ответил Рас. — Придется тебе поработать ручками.

— Это не по-королевски! — воскликнул Гилак. — Так делают лишь мальчишки.

— В самом деле? — удивился Рас. — Может, это и правда так у шарикту? Но лично я никогда не видел смысла в воздержании, хотя родители и принуждали меня к нему. Знаешь, ты мне в чем-то их напоминаешь. Расскажи еще о ваших любопытных обычаях.

Однажды, когда Рас обратился к Гилаку с королевскими почестями, тот объявил:

— Увы, я больше не король. С момента когда я обронил Тукаат, мой божественный меч, я утратил королевские полномочия. Но я смогу стать королем снова, когда нынешний король, обладатель меча, на седьмое новолуние года явится в Великое болото, чтобы в течение семи дней сразиться один на один с любым претендентом.

Гилак пояснил, что любой, в жилах которого течет королевская кровь, убив в эти дни короля, наследует престол Гилаку удавалось убивать кандидатов в короли в течение целых семи лет — и все же меч покинул его.

— А что ты станешь делать, если я тебя освобожу? — спросил Рас.

— До начала седьмого новолуния придется скрываться в болоте. Затем убью короля, кто бы он ни был, и вернусь в свою деревню. Если же вернусь раньше, король вправе убить меня. И будет глупцом, если так не поступит. В нашем роду нет воина лучше меня.

— А у многих ли, как ты выразился, течет в жилах королевская кровь?

— Все шарикту до единого королевской крови.

— Вот, скажем, я. Я сын Бога, — заинтересовался Рас. — Шарикту примут меня королем, если я убью меченосца?

Гилак, ошарашенный вопросом, надолго задумался В конце концов изрек:

— Это неслыханно, чтобы нешарикту стал королем шарикту!

— Почему бы и нет, не понимаю? — сказал Рас.

— Такого еще никогда не случалось.

— Но отсюда же не следует, что и не может случиться!

— Мой ум не в силах представить себе такое, — пробормотал Гилак.

— Вообрази, что я, убив короля, вхожу в вашу деревню с мечом в руках. Что будет?

— Не знаю. Может, убьют тебя, может быть, разбегутся, а может, просто не обратят на тебя внимания.

— Не так-то это легко — не обратить на меня внимания, — усмехнулся Рас.

Через пару недель Гилак снова стал жаловаться на тесноту.

— Но у тебя две комнаты, — удивился Рас. — У тебя больше места, чем у любого вонсу, кроме разве их вождя. Но тот живет в доме, служащем одновременно и молельней для всех.

— В моем собственном доме много комнат, — печально отозвался король. — Столько, сколько пальцев у меня на руках и ногах. Дом каменный, в три этажа. Широкая деревянная веранда вокруг всего дома по второму этажу. И большой двор в центре.

— Ну, тогда ты был королем и жил в королевском доме, — заметил Рас. — Теперь-то ты уже не король.

— Да, но осталась привычка жить по-королевски.

По причине, самому себе непонятной, Рас все-таки выстроил Гилаку еще одну комнату. Король повеселел немного, но по-настоящему довольным назвать его было нельзя. А Раса, помимо иных соображений, увлек сам процесс строительства, да еще интересовало, как далеко осмелится зайти Гилак в своих требованиях. Поразмыслив, юноша пристроил еще пару комнат.

Гилак назвал результат трудов Раса «домом что надо», хотя и посетовал на отсутствие веранды, с которой можно было бы дышать свежим воздухом.

Рас соорудил ему и веранду. Король следил за ходом работ и давал советы. Когда Рас закончил веранду, пришлось расширять и клетку. Чтобы Гилак не сбежал во время прогулок по веранде, Рас сплел ее из прочных прутьев и покрыл сверху тростником; теперь король мог дышать воздухом, не опасаясь промокнуть под дождем.

Немало времени отнимала охота и приготовление Гилаку еды. Раз в несколько дней Рас навещал родителей. Кроме того, спускался до деревни вонсу, чтобы быть в курсе событий и встречаться с Вилидой. Когда позволяли обстоятельства или не удавалось заполучить на свидание Вилиду, встречался с Селизой или с Фьювитой. Однажды столкнулся с младшей женой вождя Тилазой, когда та возвращалась от берега с горшком воды. Тилаза была на грани обморока, пока Рас, приставив ей к горлу нож, объяснял ей, чего от нее хочет. То ли говорил он ласково, то ли она оказалась чересчур напуганной — во всяком случае, возражений Рас не встретил. Позднее она, сменив страх на пыл, сама искала с ним встреч. Время от времени случались и другие любовницы.

Рас делился с Гилаком своими похождениями. Король, выслушивая подробности, впадал, казалось, в полный восторг — до того ему нравилась мысль, что кто-то за него насолил мужчинам вонсу. Затем снова погружался в уныние.

— Полагаю, ты по-прежнему желал бы получить женщину вонсу? — участливо поинтересовался однажды Рас.

— Конечно! Если уж ты не можешь привести мне соплеменницу, так приведи хотя бы вонсу! — загорелся Гилак — Черт, когда я был королем, я каждую ночь имел всех трех своих жен, а уж сколько раз за день ложился с рабынями или незамужними — просто не упомню!

— Если я приведу тебе женщину, ей придется здесь остаться. Я ведь не смогу ее отпустить. Она приведет за собой воинов, и ты снова попадешь в плен к вонсу.

— Ну так и не отпускай! — ответил Гилак бодро; таким оживленным Рас давно его не видел.

— Она может стать здесь несчастлива, а это несправедливо, — заметил Рас. — Видишь ли, так уж получилось, что у меня нет ненависти к вонсу. Более того, я люблю их женщин, почти всех до единой. Почему же, чтобы доставить тебе удовольствие, я должен причинить одной из них горе?

Король не ответил. Тогда Рас снова заговорил:

— Две вещи изумляют меня. Первая — почему это я так стараюсь доставить тебе удовольствие, тружусь для этого как каторжный? А вторая — почему ты ни разу не пытался сбежать? На твоем месте я давно уже был бы свободен. Думаю, что и ты бы справился.

— А куда еще мне сейчас податься? — угрюмо ответил Гилак. — До седьмой луны должно пройти целых полгода. Что же, прикажешь мне жить до тех пор в Великом болоте? Не очень-то хотелось.

Округлив глаза и присвистнув, Рас сказал:

— Стало быть, ты еще побудешь здесь немного в неге и покое. Извини уж, что уход за тобой не вполне достоин столь царственной особы, как ты.

— Но и ты не внакладе! — сказал Гилак. — Ты учишь мой язык, узнаешь наши обычаи. Кроме того, получаешь удовольствие от моей компании.

— Я мог бы иметь все это и с меньшим трудом, — возразил Рас.

— Вряд ли. Если со мной по-плохому, от меня и слова не дождешься.

— Небольшой костер под твоей тощей задницей разговорил бы тебя, точно мартышку.

— Не думаю. Шарикту и под пытками не сдаются. Они смеются, поют и оскорбляют врагов, пока не прогорит плоть и не займутся кости. Тебе меня не принудить.

Наконец Гилак признал дом достойным по размерам даже короля шарикту. Но сразу начал сетовать на пустоту внутри, на полное отсутствие мебели. Мысленно простонав, Рас поинтересовался, какой мебели хотелось бы Гилаку. Тот детально описал множество предметов привычной для себя обстановки.

— Господи! Но чтобы изготовить столько мебели, тебе придется трудиться больше месяца! — поразился Рас.

— Мне?! Я не умею делать мебель. Король ничего не делает собственными руками. Это занятие для ремесленников. Король же властвует над людьми, лепит их по своему подобию — это его работа.

— Мне ты не король. Но так уж и быть — я сделаю тебе мебель. Пойми лишь, что я займусь этим не из любви к тебе или почтения; мне просто нравится делать разные вещи, особенно из дерева. Мне нравится брать кусок сырой древесины, бесформенный брусок и открывать, что кроется у него внутри.

— А мне нравится брать сырых, несложившихся людей и открывать, что кроется, если, конечно, кроется, внутри у них.

— Мне тоже, пожалуй, но только не таким, как у тебя, способом, — сказал Рас. — Я действую словами, а не ножом, как в случае с деревом. При помощи слов я могу открыть людей себе и себя людям. Ты же, если я понял правильно, оболваниваешь их, чтобы служили только лишь твоим целям. А у меня нет иной цели, кроме моей любознательности и восхищения всем новым.

— Я изменяю людей для их же собственного блага и на благо всего королевства в целом, — возразил Гилак.

— Мне кажется, что для королевства куда полезнее было бы позволить людям самим добираться до собственной сути, до своих подлинных наклонностей. Вот тебе пример: эта деревяшка скрывает свою истинную форму, но я беру в руки нож, и скрытое выходит на свет Божий. Но это форма, открытая мной. Если за ту же деревяшку возьмется вонсу, он откроет совсем другое. Шарикту — третье. Ты же стремишься подстричь всех под одну гребенку — если я верно уловил смысл твоих королевских обязанностей. Это неправильно. Творцом собственной судьбы каждый должен быть сам.

— Тогда королевство перестанет быть королевством и станет похожим на стаю бабуинов.

— С бабуинами ты выбрал как раз не самый удачный пример, — улыбнулся Рас. — Любая их стая напоминает описанное тобой королевство.

— Ты совершенный невежда в государственных делах! — отрезал Гилак.

— Не спорю, — сказал Рас и уселся мастерить королю мебель.

Когда же позвал наконец короля — полюбоваться первой обставленной комнатой, — не прочитал на его лице признаков одобрения.

— Эта обстановка не совсем такая, к какой я привык у себя дома. Впечатление, что ее замыслил шарикту, а осуществил замысел некто с причудами. Мебель в моем королевском дворце квадратная и тяжелая; она внушает ощущение прочности и безопасности. У тебя же все получилось воздушным и затейливым, от этих узоров у меня в глазах рябит. Вроде и стулья похожи на стулья, и лежанка на лежанку, и вазы на вазы — но это сходство улавливаешь не вдруг.

— А мне нравится. — Рас чувствовал себя задетым. — Пусть мебель немного и странная, но это вдохновляющая странность. Я делал ее с радостью, как всегда, когда удается что-то очень красивое. А та мебель, что описывал ты, кажется мне просто чудовищной.

— Ну а скульптура? — сказал Гилак. — Неужели ты видишь меня таким?

— Только не теми глазами, которыми я вижу солнце и землю. Внутренним взглядом. Он видит тебя именно таким. Но если тебе не нравится, я могу все унести — мастери мебель по собственному вкусу!

— Лучше уж это, чем ничего, — сдался Гилак. — Надеюсь, подо мной ничего не развалится. Полагаю, теперь ты собираешься изготовить мне кровать?

— Да, я как раз собирался за нее взяться, — подтвердил Рас. — А ты не станешь критиковать снова?

— Постараюсь, — пообещал Гилак. — Но что мне в кровати, если в ней не лежит женщина!

Рас поднял руки вверх, как бы сдаваясь, и покинул чудовищно разбухшую клетку. Ему уже начинало казаться, что, если целиком пойти на поводу у короля и потакать всем его прихотям, дом скоро заполнит собою долину — от скал до скал, от северных водопадов до устья реки в южных горах. Придется вырубить джунгли на мебель до последнего деревца, да и тогда он вряд ли дождется одобрения Гилака.

Рас решил, что скоро отпустит короля на волю. Седьмая с начала года луна должна была взойти недели через три. Тогда Рас и завершит строительство своего дворца. Получалось великолепное местечко для отлучек из родительского дома. Придется выкопать еще несколько подземных выходов, чтобы дворец не стал однажды ловушкой, но в остальном дом был просто чудом из чудес. Рас представил себе изумление родителей, когда он покажет им однажды творение собственных рук. Он, как наяву, слышал их восхищенные восклицания, восторженные отзывы. Ему не терпелось перед ними похвастаться. И в то же время хотелось сохранить дом в тайне, оставить лишь для себя. Одно противоречило другому. Поразмыслив, Рас решил, что вряд ли родители пойдут так далеко, чтобы оценить его жилище. Если верить их словам, они никогда еще не спускались с плато.

Сомнения Раса были решены в один прекрасный день за него. Рас не успел освободить Гилака — когда он явился, чтобы сделать это, птичка уже упорхнула. Более того, и дом, и вся мебель обратились в пепел.

Чертовски раздосадованный, Рас сперва хотел отомстить королю, затем поостыл и одумался. Подвернись даже удобный случай, вряд ли Рас бы им воспользовался. Невосприимчивому к красоте Гилаку это не помогло бы, а долгов особых за ним не числилось. Да и за что он мог быть у Раса в долгу? За то, что Рас использовал его как вздумается? Знакомство с королем дало куда больше самому Расу, чем Гилаку. Да и дом он строил не по принуждению; строил, потому что нравилось строить. И пока хотелось строить. Точно так же и Гилак — оставался в плену, пока желал этого.