Властелин страны кошмаров

Глава 23

Охранник на входе взглянул на нее и вежливо улыбнулся. Она припомнила, что пару раз видела его раньше, но он ее не узнал.

— Линда Маккей, из спецпроектов. Мой пропуск нужно перекодировать, — сказала она.

Он взял пропуск, который она положила перед ним, и осмотрел его с обеих сторон. Фотография была старая и нуждалась в замене. Раньше она носила волосы длиннее. Правда, недавно она снова решила их отрастить.

— В чем, собственно, дело? — спросил он.

— Я отсутствовала последние два месяца: была на задании, а теперь не могу пройти в свою секцию. Здесь произошли перемены?

— Возможно, — сказал охранник, седеющий мужчина лет сорока в хорошей спортивной форме.

Линда обратила внимание на его наманикюренные руки. Про себя она подумала, что наверное, неспроста так упорно держится слух, будто все охранники в компании «Ризингер-Жено» «голубые» и это целенаправленная политика с середины семидесятых.

— Я сейчас проверю, — сказал он.

Не вставая, он передвинулся в кресле на колесиках вдоль стола к встроенному терминалу и вставил ее пропуск в какую-то щель сбоку. Щелкали клавиши, пока он печатал, читал и снова что-то печатал. Когда на дисплее сменилось изображение, он сказал, не поднимая головы:

— С домашним адресом у вас все в порядке?

— Все, за исключением почтовой доставки. В ящике лежит корреспонденция недельной давности.

— Хотите, чтобы я послал им жалобу?

— Я сама пошлю им уведомление.

Он читал еще какое-то время, на лицо ему падал зеленоватый свет от панели пульта, потом он достал пропуск и вернул его Линде.

— Вы правы, — сказал он. — Нужно перекодировать. Пока вас не было, понадобилось помещение, и ваше оборудование перебазировали.

— Куда? — спросила Линда.

— На склад. В досье сказано, что никто не знал, когда вы вернетесь, вот и… — Охранник пожал плечами.

— Что мне делать теперь?

— Отнесите свой пропуск Гилберту Машуду в компьютерный зал, он все уладит. Или вы можете оставить его мне, в таком случае вам придется положиться на службу доставки. Вы знаете Машуда?

— Я с ним знакома.

— Вам нужно пройти две разграничительные зоны, — объяснил охранник, когда она собралась уходить. — Наберите двести двенадцать, когда будете у дверей, я отключу сигнализацию.

Она снова была дома. Почему же это ее не радовало?

Домом для нее был не Базель, а комплекс компании «Ризингер-Жено», настоящий город в городе. Он раскинулся на площади равной квадратной миле, был обнесен стеной в двенадцать футов высотой, эдакий индустриальный тематический парк, над которым возвышалась зеркальная коробка административного здания. Когда Линда попала в компанию, здесь еще только расчищали территорию, демонтируя старый завод, убирая рельсы. Уже три года, как комплекс был закончен, а наладить нормальную службу безопасности они не в состоянии.

Все здание было поделено на зоны, для входа в каждую зону требовалась своя степень допуска. Коды допусков были нанесены на оборотную сторону идентификационной карточки каждого служащего в виде голографической схемы. Двери между зонами назывались контрольными пунктами. Небольшие антенны, встроенные в стену, посылали слабые сигналы, схема на карточке модулировала эти сигналы, воспроизводя код допуска. Код поступал в компьютер, и компьютер открывал дверь.

Или не открывал, как это случилось с Линдой.

«Какая тоска», — думала Линда, набирая 212 на стенном телефоне и дожидаясь, пока пост охраны ответит.

Компьютер больше не считывал ее код, значит, он больше не узнавал ее. Она не могла пройти даже в кафетерий, который, как и компьютерный зал, находился в зоне свободного доступа. Если она попытается пройти в двери вслед за кем-то другим, завоют сирены и зона автоматически заблокируется.

Блокировку с двери сняли. У Линды было десять секунд на то, чтобы повесить трубку и пройти внутрь. Пока она шла до следующего контрольного пункта, ей попалось человек двенадцать, знакомых с виду, и одно-два лица, незнакомых совершенно. После того как ее заметили в британской дочерней компании, большая часть ее служебной деятельности прошла здесь то на одной должности, то на другой. Но никогда раньше она не воображала о себе слишком много — так, клерк, не более, — пока ей не дали это последнее задание.

Принимая во внимание, что оно провалилось, она стала задумываться, каким будет ее профессиональное будущее. Ее служебный стол уже убрали, и это только начало.

Чтобы попасть в компьютерный зал, нужно было пройти по коридору из матовых стеклянных панелей, он походил на крытый переход в бассейне с акулами. Терминалы помещались по одну сторону коридора, автоматические процессоры — по другую. Линда просунула голову в комнату с терминалами и сказала:

— Привет, Гилберт. Помнишь меня?

Гилберт Машуд был самым молодым завсекцией во всей компании. Но в свои двадцать девять он был стариком в своей секции. Большинству его сотрудников, похоже, еще не приходилось слишком часто бриться. Услышав ее голос, он поднял голову от табеля учета отработанных часов, который проверял.

— Линда! — В его голосе звучала неподдельная радость. — Ты уже вернулась?

Линда вошла внутрь. Человек шесть операторов сидели, повернувшись спиной к терминалам, попивая кофе, еще двое читали журналы. Картина вполне традиционная до тех пор, пока что-то не выходило из-под контроля.

— Мое задание, похоже, накрылось. Я вернулась, а двери не открываются и мой стол куда-то убрали. Может, они таким образом хотят мне что-то сказать?

— Здесь так не делается. Давай твой пропуск, я посмотрю.

Линда протянула ему пропуск.

— Можно мне пока взглянуть на списки распределений по кабинетам? Не хотелось бы, чтобы меня запихнули в какой-нибудь угол.

— Будь как дома, — сказал Машуд и придвинул ей ближайший стул на колесиках. — Четвертый терминал свободен.

Четвертый терминал стоял рядом с настольным лазерным принтером, который они использовали для распечаток, чтобы уточнить сомнительные места в программе. Линда ввела свое имя в указатель распределения по кабинетам, но в ответ ничего не получила, не появилось даже название ее отдела. Единственное, что она заметила, — это маленький значок рядом со своей фамилией, скрытый символ, который не появился бы на экране обычного компьютера, но она пользовалась четвертым терминалом, на который программисты для собственного удобства вывели все скрытые символы. Этот флажок означал, что кто-то в здании попросил уведомить его о появлении Линды и ее местопребывании.

Когда Линда подошла, Машуд как раз заканчивал перекодировку ее пропуска.

— Пока люди наверху не оформят свои бумажки и не заложат тебя обратно в компьютер, я мало что могу сделать. Я нанес основной код, чтобы ты могла передвигаться по зоне свободного доступа, не наталкиваясь каждый раз на закрытую дверь. В остальных зонах тебе придется звонить в комплекс охраны и просить разрешения.

— Как глупо!

— Потерпи пару дней. К тому же это прекрасный предлог, чтобы зайти ко мне еще раз.

Линда пошла к двери:

— Еще увидимся, Гилберт.

Машуд приложил руку к сердцу, изобразив покорность судьбе.

— Неужели я буду так счастлив? — произнес он.

Кто-то спешил ей навстречу по стеклянному коридору, словно он долго ждал ее возвращения, о котором ему только что сообщили.

— Вы Линда Маккей? Меня зовут Питер Виверо. Можем мы где-нибудь поговорить?

Маленькое кафе-бар выходило окнами в городской парк. Они часто бывали здесь в прежние дни, но теперь многих перевели в другие отделы или даже другие компании. Отделка кафе не изменилась, хотя официант был уже другой. Они сели за угловой столик. Было еще рано, других посетителей не оказалось.

По дороге в кафе Виверо признался, что это он просил отметить значком ее фамилию:

— Я хотел поговорить с вами раньше других. Это касается проекта «Октябрь».

— Это официальный разговор или как? — поинтересовалась Линда.

— Я думаю, «или как» лучше определит сущность разговора.

Сидя напротив него в полутемном баре, Линда заметила на его лице признаки беспокойства. Он походил на человека, который, оглянувшись через плечо, увидел нечто, стремительно настигающее его сзади, от чего он не мог убежать.

— У меня не было полной информации, пока я не вернулся из Азии. Уже тогда все было достаточно плохо, но мне это жить не мешало, Сейчас ситуация совсем другая. Мне страшно, потому что я здорово влип в эту историю.

— Если вы хотите узнать какие-то подробности о проекте «Октябрь», не думаю, что имеет смысл продолжать нашу беседу.

— Сядьте. Вы не скажете мне ничего нового. Например, я в курсе, что вы приняли близко к сердцу все дела подопытного и были на грани того, чтобы открыть ему, что он находится под наблюдением.

Эти слова выбили Линду из колеи. Она рухнула на стул:

— Кто вам такое сказал?

— Никто. Мне передали несколько отчетов, которые я проанализировал. Первое утверждение очевидно само по себе. Второе — только моя догадка, которую я держу про себя. Кажется, я недалек от истины.

Линда промолчала.

Виверо продолжал:

— Вы допускаете что я прав, потому что, вернувшись, вы не нашли своего рабочего стола и не встретили горячего приема. Вам кажется, что вы потеряли свою профессиональную репутацию и вас больше не будут продвигать по службе. Но сегодня утром я видел один из меморандумов, рассылаемых сотрудникам. Там сказано, что вас переводят на более высокооплачиваемую работу и переселяют в апартаменты в более престижном районе.

— Но почему? — удивилась она.

— Потому что вы его подцепили на крючок, и они хотят этим воспользоваться. Вас будут ублажать, пока снова не смогут добраться до него, на этой стадии вы станете его блюстителем. Примерно так они мыслят. Проанализировав отчеты, я понял: вы очень близки к тому, чтобы принять его сторону и все ему рассказать. Если это произойдет, мне бы хотелось, чтобы вы знали, что я не сознавал истинных масштабов проекта, а как только узнал все, я решил поскорее унести ноги, не вызывая подозрений.

— Так объясните мне, чего я по-вашему не знаю.

Он наклонился вперед. Линда никогда еще не видела человека, говорившего серьезнее, чем Питер Виверо в эту минуту.

— Вы в курсе, что ему ввели повышенную дозу ЭПЛ? — спросил он.

— Я знала, что мы должны уладить несчастный случай на медицинской почве, который мог вызвать неприятные последствия для компании.

— А вы знакомы с производственной стороной этого дела?

— Это эпетелин, стимулятор центральной нервной системы, патентованное средство.

— Он был запатентован всего три года назад. Компания столкнулась с большими сложностями при наладке серийного производства, поскольку существуют две зеркальные версии молекулы ЭПЛ. Они не симметричны, при этом правосторонняя молекула на девяносто процентов эффективнее как препарат, чем левосторонняя. Но потом был найден путь, как их можно разделить. Запатентован был декстроэпетелин (правосторонний). Лаево эпетелин (левосторонний) пошел в отходы производства, он составлял половину производимого заводом объема, но годился только на то, чтобы его спустили глубокой ночью в воды Рейна. Так продолжалось, пока кто-то в секторах R и D не выдвинул идею переработать его и выпустить на рынок как слабую форму ЭПЛ, применяемую в больших дозах.

— Я не понимаю зачем.

— Затем, чтобы продавать его под видом уже запатентованного ЭПЛ в тех странах, где не слишком строгий контроль позволяет проделывать подобные вещи. На всех упаковках проставляли просроченную дату на случай возможных претензий. Продажи должны были производиться по каналам черного рынка. Мы и раньше отправляли некондиционные партии или партии с коротким сроком хранения в неразвитые страны, да и связи с черным рынком начались не вчера. Но проект «Октябрь» отличается тем, что впервые разработана вся стратегия — от идеи до воплощения.

— Какое это имеет отношение к Джиму Харперу? — спросила Линда.

— Побочные эффекты, — объяснил Виверо.

Он замолчал, поскольку к ним направлялись три молодых человека, судя по виду, клерки, которые собирались пообедать. Но они сели довольно далеко, и Виверо заговорил снова, только понизил голос:

— Первая партия попала в госпиталь в зоне военных действий. Сотрудники госпиталя принимали его, чтобы переносить длительные нагрузки, когда им приходилось иметь дело с жертвами бомбардировок. Отсутствие психических реакций при длительном приеме и большой дозировке считалось одним из самых больших преимуществ этого препарата. Но передозировка левостороннего ЭПЛ, не прошедшего тестирование, привела к необратимой коме. К тому же картина комы была нехарактерна, поскольку включала постоянную мозговую активность. У потерпевших проявились странные симптомы, которые мы до сих пор не в состоянии объяснить. Одному делают инъекцию, а все остальные вздрагивают, даже если находятся в разных отделениях госпиталя. Одного обкладывают льдом, все начинают дрожать. Харпер получил дозу того же препарата, но в отличие от них выжил. Если сравнивать его видения и некоторые перемены в его психике и то, что происходит с этими людьми, внеся поправку на разницу во времени, можно прийти к выводу, что их подсознание проходит через одни и те же испытания.

— Как вы это объясняете?

— Никак. Это самое необычайное событие в фармакологии, которое мне довелось наблюдать. Но мне хочется поскорее унести ноги, когда я думаю, как это все произошло, пока все не раскрылось и дело не дошло до Нюрнбергского процесса. Это один из вариантов развития событий. Однако это ничто по сравнению с тем, что произойдет, если все и дальше будет развиваться так, как шло до сих пор. Хотите знать мое мнение? Я считаю, что Харпер и остальные не просто подтверждают существование «коллективного бессознательного», открытого Юнгом, Харпер близок к тому, чтобы входить в него и контролировать его осознанно. Именно он — властелин проклятой страны ужасов, хотя сам еще этого не знает. Я не желаю больше иметь с ним дело.

Виверо встал:

— Передайте ему это от меня, хорошо?

Он вышел.

Линда сидела не шелохнувшись, пока один из посетителей, сидевший через столик от нее, не подошел к ней, желая завязать знакомство. Она не взглянула на него, ничего не ответила, не смогла бы даже вспомнить, что крикнули ей в спину эти ребята, когда она выходила из бара на улицу.