Владыка башни

Хроники Вернье

Я вжался в леер, устрашенный свирепостью в голосе смердящего чужака, и пробормотал:

— Не знаю.

Словно бы ниоткуда в его руке появился нож. Наверное, он прятал его где-то под одеждой, ведь когда чужак поднимался на корабль, никакого оружия я при нем не заметил. С немыслимой быстротой лезвие оказалось у моего горла. Свободной рукой этот негодяй схватил меня за волосы, оттягивая голову назад. Я чуть не задохнулся от его зловонного дыхания.

— Где он? Говори, книжник!

— Се-се-северные пределы, — пролепетал я. — Король Мальций отправил его туда, едва он вернулся в Королевство.

— Это я и без тебя знаю. — Нож, еще глубже впившийся в мою кожу, казался горячим. — Сейчас он где? Что рассказал тебе о нем владыка битв? Какое послание ему передал?

— Никакого, клянусь! Он о нем почти не вспоминал. По-моему, владыка битв его терпеть не может.

Вонючка наклонился, вглядываясь в мое лицо, — видимо, искал малейшие признаки лжи.

— Надеюсь, вы компенсируете мне убыток, — подал голос генерал. — У меня были большие планы на этого раба.

Бородач рыкнул и отступил, отпуская меня. Я привалился к лееру, стараясь остаться на ногах. Если бы я упал на палубу, это было бы расценено как оскорбление моего хозяина. Подошла жена генерала и протянула мне шелковый платок. Я прижал его к порезу на шее, тонкая вышитая ткань сразу же окрасилась кровью.

— Вы допросили пленников, как вам было приказано? — требовательно спросил генерала чужак, подходя к столу. Налил себе кубок вина и выхлебал его в несколько глотков: по подбородку потекла красная струйка, марая и без того грязную одежду.

— Да, — холодно и неохотно ответил генерал, исподлобья глядя на бородача. — Плетут всякие небылицы. Судя по всему, они его ненавидят и не ждут от него помощи.

— Да ну? — Бородач вновь уставился на меня. — Иди-ка сюда, писака.

На нетвердых ногах я подошел к столу, избегая смотреть чужаку в глаза.

— Ты же путешествовал с ним на острова. Как думаешь, станет он спасать тех, кто его ненавидит?

Я припомнил историю, рассказанную мне Аль-Сорной во время нашего плавания: все испытания и сражения, которыми была так богата его жизнь. Самым же ярким моим воспоминанием стал день сражения: Щит Островов без сознания лежит на земле, Аль-Сорна вкладывает меч в ножны и уходит… У меня были свои причины ненавидеть его — не проходило и дня, чтобы я не думал о Селиесене. Однако в тот день моя ненависть померкла. Не исчезла вовсе, но уже не жгла так сильно.

— Простите, хозяин, — обратился я к генералу, — но я должен сказать: рано или поздно Аль-Сорна придет, чтобы сразиться с вами.

— Разумеется, придет. — Бородач осушил еще один кубок и отбросил его прочь, при этом капли вина забрызгали бесценную карту. Он развернулся и пошел прочь к своей лодке.

— Нет ли у вас каких-нибудь ценных сведений? — крикнул ему вслед генерал.

— Ах да! — Тот обернулся через плечо. — Есть кое-что: не надейтесь легко отделаться. — С этими словами он на удивление ловко для человека своих лет перепрыгнул через леер. Очутившись в лодке, отдал отрывистую команду рабам на веслах. Лодка начала стремительно удаляться и скоро причалила к берегу, все это время бородач неподвижно стоял на носу. Но мне казалось, что даже на таком расстоянии я различаю его вонь.

Форнелла тихонько процитировала строчку из третьей песни «Золота и праха», то есть «Размышления о природе политики»: судить о народе лучше всего по его союзникам.

Штурм начался в полдень. Тысячи варитаев и вольных мечников на сотнях лодок пересекли реку и пристали к стенам Алльтора, осыпаемые стрелами защитников крепости. Некоторые из нападающих так и не достигли берега: их тела нашпиговали стрелами, весла выпали из рук, и лодки унесло течением. Другие погибли, когда выпрыгивали на берег и строились в боевые шеренги. Генерал заметил, что его решение обеспечить своих людей щитами было весьма мудрым, и приказал мне записать это.

— Несколько сколоченных вместе досок — и вот уже под ними могут укрыться два-три человека, — вещал он. — Прекрасное противоядие от их хваленых длинных луков.

Несмотря на «противоядие», к тому времени, когда первый батальон добрался до разлома в стене, я насчитал на земле более двух сотен погибших. Корабль с баллистой подошел ближе. Теперь с него стреляли связками пропитанного маслом тряпья, поджигая его с помощью факела перед тем, как метнуть через стену. В небо поползли столбы дыма: в городе начались пожары.

— Огонь — великий союзник смелого военачальника, — важно изрек генерал. Интересно, подумал я, сколько изречений у него еще в запасе? Судя по тому, как закатила глаза его жена, — немало.

Битва возле пролома свирепствовала уже около часа. Воларская солдатня оказалась зажата в капкан под ливнем стрел и не могла сдвинуться с места. Правильно рассчитав время, генерал приказал подать сигнал, чтоб куритаи начинали штурм. Один отряд бегом преодолел дамбу, неся с собой длинные лестницы. Хотя, как и ожидал генерал, основное внимание кумбраэльцев было сосредоточено на разломах, куритаи также подверглись сильнейшему обстрелу: около двух дюжин повалилось на землю прежде, чем остальные достигли крепости и лестницы взметнулись вверх, чтобы зацепиться за зубчатые стены. По моей оценке, они потеряли по крайней мере половину солдат, пока взбирались наверх. Чуть ли не каждое мгновенье вниз падало чье-то тело. В конце концов одна сплоченная группа сумела достичь зубцов на стене: черный клин впился в серо-зеленую толпу кумбраэльцев, пытавшихся сбросить его обратно. Генерал, наблюдавший за сражением в подзорную трубу, скомандовал сигнальщикам:

— Отправить резерв!

Два батальона вольных мечников кинулись с лестницами к дамбе. У них потери были меньше, поскольку кумбраэльцы занимались куритаями. Мечники взобрались на стену в двух местах, отвлекая тем самым часть защитников на себя, и куритаи принялись прорубаться внутрь. По рядам кумбраэльцев пробежала внезапная судорога, и они разом отступили, так что через несколько мгновений на стенах не осталось ни одного защитника. От одного из проломов донесся крик триумфа: атакующие наконец-то прорвались в город.

— Вот и все, — нарочито буднично проговорил генерал, сунул подзорную трубу ближайшему рабу и сел, задумчиво потирая подбородок. — Итак, величайшая осада в истории Воларской империи завершилась успешно. Благодаря разумному планированию и нескольким часам упорной работы. — Он покосился на меня, желая убедиться, что я все записываю.

— Возможно, Совет позволит тебе дать городу новое имя. Как насчет Токревия? — сказала Форнелла, а генерал покраснел и сделал вид, что не расслышал. — Хотя, пожалуй, Горящие Руины подойдут больше, — закончила она, глядя на многочисленные столбы дыма, поднимающиеся над городом.

— Отстроим! — рявкнул он.

— Если ваши солдаты оставят нам для этого рабов. — На лице женщины не было и тени радости, когда она смотрела на город, лишь меланхоличная брезгливость.

Следующие два часа прошли в ожидании формальной сдачи города. Генерал проявлял все большее нетерпение и бесцельно метался по палубе. Направо и налево сыпались приказы избивать матросов-рабов за самые незначительные проступки. Наконец от берега отвалила лодка с человеком, одетым в черные доспехи командира дивизии. На палубу взобрался донельзя усталый мужчина с закопченным лицом и забинтованным предплечьем. Он отдал честь генералу, потом поклонился его жене.

— Ну?! — требовательно сказал Токрев.

— Стены наши, ваше превосходительство, но и только, — доложил офицер. — Судя по всему, кумбраэльцы не особенно старались их удержать. В городе построены баррикады, они разрушили дома, чтобы перегородить дороги, превратив их в ущелья смерти — на всех крышах засели лучники. Мы уже потеряли там больше людей, чем при взятии стен.

— Баррикады?! — взревел Токрев. — Вы явились, чтобы сообщить мне о баррикадах? Ломайте!

— Мы сломали первую час назад, ваше превосходительство, но через сто футов напоролись на следующую. Весь город поднялся против нас: мужчины и женщины, стар и млад. Приходится сражаться за каждый дом, а эта их ведьма… Создается впечатление, она повсюду.

— Еще одно слово о ведьме, — тихо прошипел генерал, — и я сдеру с вас кожу в назидание остальным трусам! — Он прошел на нос корабля и уставился на город.

— Возможно, следует дать приказ отойти и перегруппироваться, — сказала Форнелла. По тону ее голоса было понятно, что это вовсе не совет. — Нужно разобраться в том, чего мы достигли.

Токрев напрягся: я видел, как сжались за спиной его кулаки. Он резко повернулся к командиру:

— Прекратить наступление, перестроиться и собрать все масляные лампы, какие только найдете. Мы нападем в темноте и не будем больше сражаться за каждый дом. Мы их сожжем. Вам ясно?

В ту ночь над Алльтором стояло огромное оранжевое зарево. Оно достигало неба, затмевая звезды. Генерал приказал мне остаться на палубе и записывать происходящее, а сам заперся в каюте с хорошенькой рабыней, которой было не больше пятнадцати лет. Форнелла, зябко завернувшись в шаль, осталась на воздухе. Причиняли ли ей звуки, доносящиеся снизу, какое-либо беспокойство или нет, она ничем не показывала. Встала рядом со мной на носу и разглядывала город все с тем же безрадостным лицом.

— Сколько лет этому поселению? — спросила она.

— Почти столько же, сколько и всему фьефу, госпожа, — ответил я. — Где-то около четырехсот.

— Те два шпиля, насколько я понимаю, это храм их бога?

— Собор Отца Мира, госпожа. Вероятно, самое святое место из всех подобных.

— Быть может, именно поэтому они так сопротивляются нам? Защищают дом своего бога?

— Не могу точно сказать, госпожа, — ответил я, подумав: «А может, они предпочитают смерть рабству и мучениям, которые вы им предложите?»

— Тот вонючий бородач, — продолжала она. — Не хочешь узнать, кто это был?

— Я не в том положении, чтобы спрашивать, госпожа.

— Ты довольно убедительно играешь свою роль, — с улыбкой повернулась она ко мне. — А ведь сделался рабом всего несколько недель назад. Наверное, очень сильно хочешь жить. — Она встала спиной к зареву, скрестив руки на груди. — Ты сильно удивишься, если я скажу, что он вообще не человек? Просто оболочка, заполненная чем-то еще более мерзким, чем его зловоние.

— Я… Я ничего не знаю, о таких вещах, госпожа.

— Разумеется. Куда тебе. Это тщательно охраняемый секрет, известный лишь Совету, да немногим вроде меня: особам достаточно важным, что их нельзя было не проинформировать. Наш грязный, постыдный секрет. — Казалось, она находилась где-то далеко, разговаривая с призраками, о которых не хотела вспоминать. Потом моргнула, встряхнула головой. — Расскажи-ка мне об этом Аль-Сорне. Кто он?

ГЛАВА ПЕРВАЯ Ваэлин

— Я тоже по ней скучаю.

Алорнис оторвалась от резьбы по дереву, темные глаза смотрели на Ваэлина сурово, как и на протяжении последних четырех недель. То, что он принудил сестру к переезду, не слишком-то обрадовало ее, а исчезновение Ривы лишь подлило масла в огонь.

— Ты даже не искал ее, — произнесла она.

Несмотря на обвинение в ее голосе, его обрадовало, что она хотя бы нормально разговаривает с ним. Алорнис и пары слов не сказала ему с того утра, когда, проснувшись, обнаружила исчезновение Ривы. За все путешествие по Нильсаэлю и за время, проведенное на корабле, она общалась исключительно односложно.

— А что я мог сделать? — спросил Ваэлин. — Связать ее и посадить на коня?

— Она одинока, — сказала Алорнис, вновь берясь за короткий кривой нож для резьбы.

Она начала вырезать эту фигурку в тот день, когда они сели на корабль в Студенце: чтобы отвлечься от морской болезни, из-за которой первое время ее постоянно тошнило. Тошнота прошла через неделю, гнев — нет. Нож врезался в дерево, подчиняясь быстрым, нервным движениям запястья.

— У нее никого нет, — тихо добавила она. — Никого, кроме нас.

Ваэлин вздохнул и перевел взгляд на море. Северные воды были куда капризнее Эринейского моря: беспрерывный пронизывающий ветер гнал высокие валы. Корабль — узкий двухмачтовый военный парусник — носил имя «Лирна» в честь сестры короля. К восьмидесяти членам команды добавились гвардейцы, которым король приказал оставаться при Ваэлине весь следующий год. Их капитан, статный молодой аристократ по имени Орвен Аль-Мельна, педантично оказывал Ваэлину все почести, которые по этикету полагались лорду. Словом, вел себя так, будто действительно находился под его командованием, а не исполнял роль тюремщика: эдакая страховка для короля в случае, если намерения Ваэлина вдруг изменятся.

— Так что ты ей наговорил? — Алорнис смотрела по-прежнему настороженно, хотя уже не так зло. — Ведь наверняка сболтнул что-то такое, что заставило ее уйти.

Этот вопрос уже некоторое время беспокоил Ваэлина: что именно рассказать Алорнис. Точнее, как ей солгать, поправлял он самого себя. Ведь он лжет всем подряд, почему же она должна стать исключением? Он мог бы рассказать своей доверчивой, не подозревающей о его лживой натуре сестре, что Рива сбежала из-за своего обожаемого бога. Просто устыдилась того, что приняла опеку Ваэлина, а также из-за своих чувств к ней, Алорнис. Чувств, которые, как ей вдалбливали священники, — грешны. Это было бы идеальным объяснением, а от смущения Алорнис не стала бы продолжать расспросы.

Он уже открыл было рот, чтобы ответить, но слова застряли в горле. Да, Алорнис смотрела на него с обидой, но в ее глазах он видел доверие. «Смотрит на меня, а видит — его. Интересно, он ей врал?»

— Рива рассказывала тебе что-нибудь о своем отце? — спросил он.

В итоге он выложил ей все. Начиная с того дня, как попал в Шестой орден, и до возвращения в отцовский дом. В отличие от истории, которую он поведал альпиранскому книжнику во время их путешествия на острова, эта версия была подлинной. Он рассказал ей обо всех своих секретах, обо всех смертях, о каждой мелодии песен крови. С учетом ответов на ее расспросы времени этот рассказ занял немало. Прошла еще неделя, прежде чем Ваэлин его закончил. В то утро на горизонте как раз появились Северные пределы.

— И песнь позволяет тебе ее видеть? — спросила Алорнис.

Они находились в каюте первого помощника, которую капитан предоставил новому владыке башни и его сестре. Девушка сидела на койке, скрестив ноги, почти законченная фигурка лежала у нее на коленях. Во время его рассказа она продолжала работать, и с каждым днем все яснее становилось, что это будет фигурка высокого, худого и бородатого мужчины. Алорнис выпросила у корабельного плотника немного лака и слой за слоем наносила его собольей кисточкой так, что дерево засияло, словно бронза.

— Ты можешь видеть Шерин, где бы она ни была?

— Мог поначалу, когда только-только научился петь. Затем видения поблекли. В последний раз я явственно чуял ее три года назад.

— Но ты же пытаешься? — В ее пристальном взгляде не было и тени сомнения.

Поначалу его рассказ о песне крови она приняла скептически, так что Ваэлину пришлось продемонстрировать фокус, о котором он услышал еще от Ам Лина: предложил ей спрятать где-нибудь на корабле свой ножик, пока он будет ждать в каюте. Он нашел его в считаные минуты между двумя бочонками эля в трюме. Алорнис попыталась снова, на сей раз она попросила спрятать ножик матроса, сунувшего его в «воронье гнездо». Ваэлин не стал за ним забираться, просто крикнул впередсмотрящему, и тот сбросил ножик вниз. Новых доказательств Алорнис не потребовалось.

— Уже некоторое время как перестал, — ответил Ваэлин. — Слушать песню — одно, петь самому — совсем другое. Забирает слишком много сил: можно и умереть, если перестараться.

— А та тварь, что вселилась в брата Баркуса? Ее ты видел?

— Попадается мне то там, то сям. Она все еще бродит по миру, вводя людей в заблуждение и убивая по приказу того, кому служит. Но видения туманны. Полагаю, она умеет как-то маскироваться. Иначе как бы ей удалось так долго прятаться в теле Баркуса? Но когда тварь думает обо мне, маску на миг прожигает ненависть, и я ее вижу.

— Она снова придет за тобой?

— Наверняка. Впрочем, у нее, как мне кажется, нет выбора.

— А что произошло, когда ты зашел в замок ордена?

Ему вновь захотелось солгать, поскольку говорить о случившемся было слишком горько, однако вместо этого он решил молчать.

— Встречался с аспектом.

— Знаю, но что он тебе сказал?

— Ну, там был не только аспект Арлин. Еще аспект Седьмого ордена и… Нет, не буду тебе говорить кто — ради твоей же безопасности. — Он подался вперед, глядя ей в глаза. — Будь осторожна, Алорнис. Ты — моя сестра, а следовательно — отличная мишень. Потому-то я и забрал тебя с собой и все это рассказал. Северные пределы безопаснее Королевства, но я уверен, что та тварь и ее помощники легко доберутся до нас, если захотят.

— Но кому же я тогда могу доверять?

Ваэлин опустил глаза. «Что ж, я уже сказал ей достаточно много, зачем останавливаться?»

— Честно говоря, никому. Прости меня, сестренка.

Она посмотрела на статуэтку, лежащую в руке.

— Когда умер отец, ты…

— Только эхо. Его уже не было, когда я спел для тебя. Ты стояла со своей матерью и смотрела на погребальный костер. И больше не было никого.

— Неправда. — Она слабо улыбнулась. — Там был ты.

Два дня спустя впереди показалась Северная башня. Это было впечатляющее сооружение: башня, сужавшаяся кверху, высотой футов в семьдесят и вокруг нее мощная стена вполовину ниже. Башня напомнила Ваэлину старые кумбраэльские замки: обтекаемая форма, никаких тебе украшений или статуй. Твердыня иных времен, башня простояла здесь уже полтора столетия.

Порт был забит рыбацкими лодчонками и купеческими судами. Их экипажам пришлось спешно убирать весла и канаты, чтобы освободить место у причала для «Лирны», которая величаво подходила к берегу. По приказу капитана Орвена гвардейцы в сияющей броне двумя стройными рядами сошли по трапу. Они выгодно отличались от двух десятков людей в темно-зеленых плащах, стоявших на противоположном конце причала. Их строй был не таким ровным, а доспехи были сделаны в основном из дубленой кожи, а не из стали — и если не совсем рваные, то не особо аккуратные. Большинство воинов в плащах имело темную кожу, что выдавало потомков ссыльных альпиранцев. Среди них, похоже, не было ни одного ниже шести футов. Перед шеренгой стоял еще более высокий мужчина, также одетый в зеленый плащ, и миниатюрная темноволосая женщина в простом черном платье.

— Как я выгляжу? — поинтересовался Ваэлин у Алорнис, перед тем как ступить на трап. Костюм Аль-Сорне шил портной самого короля: белая шелковая сорочка с воротом, расшитым узорами по мотивам ястребиной охоты, отличные полотняные штаны и длинный темно-синий плащ с собольей оторочкой.

— Вылитый лорд! — заверила его Алорнис. — А выглядел бы еще внушительнее, если бы надел вот это, — она показала глазами на полотняный сверток в его руке, — а не просто таскал его с собой.

Изобразив на лице улыбку, Аль-Сорна спустился по трапу и приблизился к темноволосой женщине и высокому мужчине. Те поклонились, как того требовал этикет.

— Лорд Ваэлин, — сказала женщина, — добро пожаловать в Северные пределы.

— Приветствую вас, госпожа Дарена Аль-Мирна, — поклонился в ответ Ваэлин. — Мы с вами уже встречались, хотя, полагаю, вы меня не помните.

— Напротив, я прекрасно помню тот день, милорд. — Ее голос был подчеркнуто ровным, а миловидное лицо лоначки осталось бесстрастным.

— Его величество передает вам свои наилучшие пожелания, — продолжил Ваэлин, — и искреннюю благодарность за ваши труды по поддержанию должного порядка в этих владениях Короны.

— Его величество, как всегда, очень добр, — ответила госпожа Дарена и повернулась к стоящему рядом мужчине. — Позвольте представить вам капитана Адаля Зену, командующего гвардией Северных пределов.

— Милорд. — Тон капитана, более чем сдержанный, был лишен всякой доброжелательности.

— Надеюсь, это не все ваши люди? — Ваэлин осмотрел пестрый отряд местных гвардейцев.

— В гвардии Северных пределов служит три сотни человек, — ответил капитан. — Бóльшая их часть в данный момент занята. Я решил, что нет необходимости созывать общий сбор. — Он взглянул в глаза Ваэлину, помедлил и добавил: — Милорд.

— Вы совершенно правы, капитан. — Ваэлин кивнул и указал на Алорнис: — Моя сестра, госпожа Алорнис Аль-Сорна. Ей понадобится какое-нибудь достойное жилье.

— Я этим займусь, — поклонилась Дарена и улыбнулась Алорнис, чем немного воодушевила Ваэлина. — Добро пожаловать, госпожа.

Алорнис немного неуклюже поклонилась в ответ — светские манеры были ей непривычны.

— Благодарю вас, — ответила она и скованно поклонилась капитану: — И вас, господин.

Тот ответил куда более изысканным поклоном, чем прежде, а его голос на сей раз зазвучал теплее:

— Добро пожаловать, моя госпожа.

Ваэлин поднял взгляд на башню, темневшую над ними на фоне неба. Вокруг ее верхушки кружили птицы. Неожиданно песнь крови зазвучала ласково и приветливо, даря ощущение безопасности. Ваэлин почувствовал себя так, словно только что вернулся домой.

К основанию башни прилепились многочисленные каменные постройки, конюшни и мастерские, необходимые для нормального функционирования крепости. Ваэлин направил выданную ему лошадь к главным воротам и въехал во внутренний двор, где его приветствовали слуги. Спешившись, он попытался поговорить с ними, но получил в ответ лишь несколько сухих слов, в которых явственно сквозила враждебность.

— Какие они дружелюбные, эти жители Пределов, — пробормотала Алорнис, когда они вошли внутрь башни. Ваэлин похлопал ее по плечу и продолжал упорно улыбаться всем встречным, хотя у него уже заболели щеки.

Приемная зала лорда владыки находилась на первом этаже: в зале на возвышении стояло простое некрашеное дубовое кресло, перед ним — большая круглая площадка. Каменная винтовая лестница у стены вела наверх, на следующий этаж.

— Надо же! — воскликнула Алорнис, восхищенно оглядываясь вокруг. — Никогда бы не подумала, что свод таких размеров можно построить без опор.

— Внутрь стен вставлены железные балки, госпожа, — пояснил капитан Адаль. — Они размещены по всей башне, от фундамента до верхних ярусов. Балками поддерживается каждый этаж, а противовесы не дают им обрушиться под собственной тяжестью.

— Не знал, что наши предки были такими искусными строителями, — заметил Ваэлин.

— А они ими и не были, — ответил капитан. — В действительности это вторая Северная башня, из тех, что строили наши люди, когда получили убежище в этих краях. Первая была вполовину ниже и сильно перекошена.

Взгляд Ваэлина упал на большой гобелен, висевший позади кресла. На полотнище около двенадцати футов в длину и пяти в высоту была выткана батальная сцена. Армия разношерстных воинов сражалась против укутанных в меха дикарей, мужчин и женщин, бок о бок с которыми бились огромные кошки, чьи зубы напоминали кинжалы. Стаи невиданных хищных птиц, которые превосходили размером большого орла, вытягивали когтистые лапы в атаке на разноязыкое воинство.

— Великая битва с Ледяной ордой? — спросил Ваэлин у Дарены.

— Да, милорд.

— А что это за птицы такие?

— Мы называем их копьястребами, хотя на самом деле это потомки боевых орлов, специально выведенных для битвы. Ледяной народ использовал их так же, как мы — стрелы.

Присмотревшись, Ваэлин различил фигуру предыдущего владыки башни, Ваноса Аль-Мирны: могучий великан указывал молотом в сторону атакующей Орды. Рядом с ним виднелась темноволосая фигурка поменьше, с длинным луком в руках.

— Это вы? — удивленно спросил он.

— Да, я там была, — ответила госпожа. — И капитан Адаль тоже. Мы все были там, все подданные короля, жившие в Пределах и способные держать оружие, все сражались бок о бок с воинами эорхиль и сеорда. Нашествие размыло грань между воинами и мирным людом: на счету была каждая рука.

— Тем более что никакой помощи от Королевства мы так и не дождались, — добавил капитан.

Взгляд Ваэлина задержался на боевых кошках в рядах ордынцев, и песнь крови усилилась, направив его мысли на северо-запад. «Значит, они в конце концов нашли здесь свое пристанище».

Вдруг Дарена изумленно ахнула и уставилась на Ваэлина широко раскрытыми глазами.

— Что-то не так, госпожа? — приподнял бровь Аль-Сорна. Женщина покраснела и отвернулась.

— Я покажу вам ваши покои, милорд.

— Сделайте одолжение, госпожа.

Комната находилась тремя этажами выше, оттуда был виден весь город и его окрестности. У дальней стены помещалась широкая, застеленная меховым покрывалом кровать, напротив выходившего на юг окна — крепкий письменный стол с разложенными на нем свитками и объемистой чернильницей.

— Я подготовила ходатайства и отчеты, требующего вашего рассмотрения, милорд. — Дарена кивнула на пергаменты. Они были одни: капитан Адаль предложил показать Алорнис ее покои. — Самые срочные перевязаны красной лентой. Советую вам начать с письма от гильдии судостроителей.

Действительно, поверх других лежал перевязанный красным свиток.

— Благодарю вас за предусмотрительность, госпожа.

— Ну, что же, в таком случае, с вашего разрешения… — Она поклонилась и направилась к двери.

— Что с вами? — спросил он прежде, чем она вышла. Чуть помедлив, Дарена нехотя обернулась:

— О чем вы, милорд?

— О вашем даре. — Он сел в кресло у стола и откинулся на спинку, заложив руки за голову. — У вас он определенно есть, иначе вы не почувствовали бы мой.

— Дар, милорд? — На ее бесстрастном лице мелькнула тень страха, тут же сменившаяся гневом. — Не понимаю, о чем вы.

— Уверен, прекрасно понимаете.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, она — с нарастающим негодованием, он — с пониманием того глубокого недоверия, с которым придется здесь столкнуться.

— Где мне найти моего брата? — продолжил Ваэлин, когда стало ясно, что отвечать она не собирается. — Белокурый парень с красавицей женой и боевой кошкой?..

— Она предупреждала меня, что вы все равно обо всем узнаете. — Госпожа Дарена фыркнула в уморительном раздражении. — Наверное, не стоило пытаться вас обмануть.

— Она была права. А она не предупреждала, что меня не следует бояться?

— Говорила и об этом. Но она вас знает, а я — нет. Как и прочие люди, которых вам отдал в подчинение ваш король.

— Вы хотели сказать «наш король»?

Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула, подавляя гнев.

— Совершенно верно, милорд, я оговорилась. Вы найдете Селлу и ее мужа в поселении на мысе Нерин, что в двадцати милях на северо-запад отсюда. Кто-кто, а они наверняка будут рады вас видеть.

Аль-Сорна кивнул и взял верхний свиток.

— Чего они хотят-то, эти судостроители?

— Гильдия купцов сократила плату за ремонт судов. Торговцы утверждают, что их доходы упали из-за войны с альпиранцами. Корабелы просят, чтобы вы именем короля заставили их вернуть прежние расценки.

— Купцы говорят правду?

— Нет, — покачала головой Дарена. — Оборот, может, и сократился, однако с началом войны цены на лазурит выросли вдвое. Более чем достаточно для компенсации убытков.

— Рост цен — следствие редкости этих камней, верно? Король Янус говорил мне когда-то, что добыча сокращается с каждым годом.

— Я не знаю, что имел в виду наш покойный король, милорд, — возразила Дарена. — Копи дают стабильное количество камней. В действительности мой отец вынужден был даже приказать сократить добычу, чтобы удержать цену. Сейчас же она выросла вдвое только из-за того, что наши корабли не могут доставлять камень непосредственно в альпиранские порты.

Ваэлин подавил горький смешок. «Еще одна нить в паутине старого интригана на поверку оказалась гнилой». Развернул пергамент и подписал, чувствуя ее взгляд на своей руке, выводящей буквы.

— Ходатайство корабелов удовлетворено, — произнес он. — Еще что-нибудь?

— Кроме того, — она перевела взгляд с его корявой подписи на груду оставшихся документов, — капитан Адаль должен закупить гвардейцам новые сапоги.

В тот же вечер в приемном зале был дан обед в честь нового владыки — пышный, но несколько напряженный. Присутствовали главы городских гильдий, старшие братья и сестры орденов, у которых были миссии в Пределах, и целая толпа торговцев. Последние оказались на редкость говорливы: они упорно пытались вовлечь в разговор нового владыку башни, едва им предоставлялась такая возможность. Причем каждый просил о личной аудиенции, «когда лорду позволит время». Дарена предупредила его, что ее отец подобные встречи всегда проводил в присутствии свидетелей, чтобы избежать подозрений в подкупе. Так что Ваэлин объяснял всем просителям, что не видит причин изменять столь полезной практике.

Рядом с ним во главе стола сидели высшие служители Веры. Миссии в Пределах держали Второй, Четвертый и Пятый ордена. Шестой орден здесь так и не появился: за безопасность отвечала гвардия, подчиненная непосредственно королю. Дарена сказала, что по официальной версии безопасность Королевства в целом является более приоритетной задачей в длинном списке обязанностей Шестого ордена. Хотя ее отец полагал, что Янус просто хотел держать воинственных братьев подальше от своих лазуритовых приисков.

Ваэлина заинтересовал брат Холлан из Четвертого ордена, оказавшийся самым разговорчивым из всех Верующих. Этакий круглолицый компанейский парень, который постоянно близоруко щурился. Он охотно и пространно рассуждал об истории Пределов и работе своего ордена по учету местных финансов — особенно в сфере добычи лазурита.

— А вы знаете, милорд, — вещал он, наклонясь к Ваэлину ближе, чем это было необходимо: возможно для того, чтобы рассмотреть его лицо, — что через три банка этого города за месяц проходит больше денег, чем во всем Варинсхолде за год?

— Не знал, — ответил Ваэлин. — Скажите, а как часто вы списываетесь с аспектом Тендрисом?

— Как вам сказать, — пожал плечами брат Холлан, — его письмо приходит где-то раз в год, обычно с советами по поддержанию искры Веры в младших братьях, чтобы они не ослабели в эти тяжелые времена. При нашей удаленности от руководства ордена нам нелегко привлечь внимание аспекта. Думаю, у него есть дела поважнее.

Сестра Вирула из Второго ордена оказалась менее общительна. Эта угрюмая тощая женщина неопределенного возраста ограничилась лишь сетованиями на отказ капитана Адаля предоставить ей сопровождение для поездки в земли лошадников эорхиль-силь.

— Целый народ до сих пор отрезан от Веры из-за чьего-то безволия, брат! — сказала она Ваэлину, не в силах, видимо, произнести слово «милорд». — Уверяю вас, мой аспект крайне недоволен.

— Сестра, — устало произнесла Дарена, — последнюю группу миссионеров, отправившихся к эорхиль-силь, нашли затем у ворот башни: связанными и с кляпами во рту. Мой отец поднимал этот вопрос на последней конной ярмарке и получил недвусмысленный ответ: они не желают слушать ваши унылые рассуждения о мертвецах.

Сестра Вирула прикрыла глаза, пробормотала вполголоса Катехизис Веры и вернулась к своему супу.

Четвертый орден представлял брат Келан: серьезный мужчина, на вид ему было за пятьдесят. Этот разглядывал Ваэлина с такой же настороженностью, которая отмечала лица всех прочих присутствующих.

— Как я понимаю, — спросил Аль-Сорна целителя, — вы дольше всех работаете здесь на благо Веры?

— Это так, милорд, — ответил Келан, подливая себе вина. — Вот уже тридцать лет.

— Брат Келан приехал на север вместе с моим отцом, — пояснила Дарена, ласково дотрагиваясь до руки целителя. — Сколько себя помню, он был моим наставником.

— Госпожа Дарена — сама прекрасная целительница, — откликнулся тот. — Если говорить начистоту, скорее это она меня теперь учит, а не наоборот, поскольку переняла много полезного от сеорда-силь. Должен признать, зачастую их методы прекрасно работают.

— Вы бывали в землях сеорда, госпожа? — спросил Ваэлин. — Я думал, они никому не позволяют входить в их леса.

— К ней это не относится, — сказал Келан. — Я вообще сомневаюсь, что в Северных пределах есть места, где госпоже угрожала бы опасность. — Он наклонился вперед, расплескав вино из переполненного бокала, и пристально посмотрел в глаза Ваэлину. — Все это благодаря уважению и любви, которые она заслужила во время своего правления.

— О, в этом я ни минуты не сомневался, — приветливо кивнул в ответ Ваэлин.

— Госпожа Дарена, а эти сеорда очень жестоки? — поинтересовалась Алорнис, сидевшая по левую руку от брата и молчавшая почти весь вечер, поскольку чувствовала себя неуверенно в новой обстановке. — Все, что я о них знаю, — всякие неправдоподобные истории из исторических хроник.

— Они не более жестоки, чем я, — ответила Дарена. — Ведь я тоже из сеорда.

— Я полагал, что вы из племени лонаков? — удивился Ваэлин.

— Да. Однако мой муж был из сеорда, так что по их обычаям я — тоже сеорда.

— Что-что? Ваш муж был из их племени? — переспросила Алорнис.

— Именно так. — Дарена опустила взгляд и грустно улыбнулась. — Мы встретились, когда началось нашествие Орды, и отец попросил помощи у сеорда. Мой муж был одним из тех, кто откликнулся. Я бы выскочила за него замуж в тот же день, когда впервые увидела, но отец настоял на том, чтобы дождаться моего совершеннолетия. После свадьбы мы три года прожили среди его соплеменников, пока… — Она со вздохом пригубила вино. — Война между лонаками и сеорда никогда не прекращалась. Она разгорелась задолго до того, как ваш народ пришел в эти места, и пламя ее лишь ожесточилось за прошедшие века, поглотив многих достойных мужей.

— Мне очень жаль, — сказала Алорнис.

— Полюби однажды — будешь жить вечно, так говорят сеорда, — улыбнулась Дарена, похлопав ее по руке.

Грусть в глазах Дарены напомнила Ваэлину лицо Шерин в тот день, когда он доверил ее заботам Ам Лина, и о том, как он глядел вслед увозящему ее кораблю.

— Могу я поинтересоваться вашими планами на завтра, милорд? — спросил брат Холлан, и Ваэлин вынырнул из своих воспоминаний. — У меня накопилось много документов, требующих подписи владыки башни.

— Есть небольшое дело на мысу Нерин, — ответил Ваэлин. — Хочу познакомить сестру со старыми друзьями, которые вроде бы там живут. Как только вернусь, мы займемся вашими бумагами, брат.

— Я правильно поняла, брат, — вскинулась сестра Вирула, — что вы собираетесь в Темный анклав?

— Что еще за Темный анклав, сестра? — нахмурился Ваэлин.

— Так, глупые слухи, милорд, — сказала Дарена. — Того сорта, которые всегда окружают все незнакомое. Пределы испокон веков были убежищем для изгнанников, иноверцев и тех, чьи обычаи отличаются от принятых у них на родине. Древняя традиция в доминионе владыки башни.

— Одна из тех, которую нельзя отменить без очень веских оснований, — добавил брат Келан, приканчивая шестой бокал вина. — Как говаривал Ванос, новая кровь нас обогащает. Вам бы тоже не помешало это запомнить.

— Брат, — Ваэлину не понравилась скрытая угроза в словах этого человека, неважно, пьян он или нет, — если служение под моим началом так вас утомляет, вы завтра же можете вернуться в Королевство.

— Вернуться в Королевство? — Лицо Келана сделалось пунцовым, он поднялся, стряхнув руку Дарены. — Мое Королевство и мой дом здесь. А вы кто такой? Знаменитый убийца, вернувшийся с проигранной войны, затеянной безумным королем?

— Брат! — Капитан Адаль схватил целителя за руку и потащил его прочь из-за стола. — Вы забылись! Он просто выпил лишку, милорд, — обратился он к Ваэлину.

— Вы даже понятия не имеете, какого великого человека рассчитываете здесь заменить! — продолжал кричать Келан, вырываясь из рук Адаля. — Вы не знаете, как все любили его! А как любят ее! — Он ткнул пальцем в Дарену, в отчаянье прикрывшую глаза. — Вам здесь не место, Аль-Сорна! Вы нам не нужны!

Он продолжал бушевать, пока Адаль и другой подоспевший гвардеец не выволокли его из зала. За столом воцарилась тишина.

— А я уж подумал, что этим вечером мы будем скучать без развлечений, — произнес Ваэлин, в ответ пробежала легкая рябь смеха. Этого оказалось довольно, чтобы негромкая беседа возобновилась.

— Милорд, — тихо, но серьезно сказала Дарена, склонившись к Ваэлину, — смерть моего отца была очень болезненной для брата Келана. Ему оказалось не под силу справиться с тем недугом, с тех пор он сам не свой.

— Он тут наболтал достаточно для обвинения в государственной измене! — напыщенно провозгласила сестра Вирула. — Заявил, что король Янус якобы был безумцем. Я все слышала.

Дарена стиснула зубы и продолжала, не обращая внимания на сестру:

— Его служение Северным пределам беззаветно. Жизни, которые он спас…

Ваэлин потер виски, чувствуя внезапно навалившуюся усталость.

— Уверен, я смогу простить скорбящего человека, к тому же он много выпил, — сказал он, глядя ей в глаза. — Но лучше бы подобное не повторялось.

— Вы очень добры, милорд, — кивнула Дарена, слабо улыбнувшись. — Даю вам слово, этого больше не случится.

— Вот и прекрасно. — Ваэлин поднялся на ноги, отодвигая кресло. — Благодарю вас за все, госпожа, а сейчас прошу меня извинить, мне действительно нужно отдохнуть.

— Его имя на языке эорхиль означает Тот, За Кем По Пятам Летит Огонь. Это из-за его гривы. — Главный конюх погладил коня по крупу.

Конь был красив. Мускулистый, хотя и не такой мощный, как породистые скакуны Королевства, но высокий в холке. Шкура была насыщенного каштанового оттенка, только грива чуть-чуть отливала рыжим.

— Имя, что и говорить, длинновато, поэтому я зову его просто Огоньком.

— Он еще совсем молодой, — сказал Ваэлин, проверив у коня зубы и отметив отсутствие седых волос на морде.

— Зато умный, хорошо обучен и быстр, как удар хлыста, милорд, — заверил главный конюх.

Это был крепкий мужчина лет тридцати пяти, судя по акценту — из Нильсаэля, с повязкой на левом глазу. Он представился просто Бораном. Утром он приветливо встретил Ваэлина в конюшне, не выказав ни малейшей неприязни, к которой владыка башни уже начал привыкать.

— Он был куплен у эорхиль еще жеребенком, — сказал Боран. — Должен был стать новым конем лорда Аль-Мирны. Госпожа Дарена полагает, что вам он тоже подойдет.

Ваэлин погладил Огонька по носу, жеребец довольно фыркнул. «Ну, хоть этот не пытается кусаться».

— Мне нужна еще оседланная лошадь для сестры.

— Все сделаем, милорд.

Как только лошадей вывели во двор, появилась Алорнис, она зевала и куталась в меха. Даже летом в Северных пределах по утрам было очень свежо.

— Далеко ехать? — спросила она. Глаза казались покрасневшими — очевидно, вечером она выпила слишком много вина.

— Обычно путь занимает всего несколько часов, — ответила Дарена, забираясь в седло. — Но прежде нам нужно посетить еще одно место. Хочу показать вам прииски. Вы согласны, милорд?

— Разумеется. — Ваэлин кивнул Алорнис, указав на ее коня. Девушка заразительно зевнула, что-то проворчала себе под нос и с отчетливым стоном полезла в седло.

Поехали по северной дороге в сторону поросших вереском холмов. Кроме гвардейцев Орвена их сопровождал капитан Адаль и двое его людей. Отличный тракт был покрыт хорошо утрамбованным гравием и оказался довольно оживленным. То и дело им приходилось уступать дорогу тяжело груженным повозкам.

— Когда отец стал владыкой башни, тут был узкий грязный проселок, — сказала Дарена в ответ на похвалу Ваэлина. — Камень пришлось завозить с побережья на вьючных лошадях. С помощью королевских денег он построил эту дорогу, а с помощью королевского слова заставил купцов платить за ее содержание.

Они ехали бок о бок во главе колонны. Подчеркнутое безразличие пополам со злостью, которыми она встретила его накануне, исчезло, но смотрела она по-прежнему настороженно. «Небось беспокоится за своего пьяницу-целителя», — подумал Ваэлин.

— Вы не намерены здесь оставаться? — спросил он.

Дарена покосилась на него. Ваэлин понял, что она размышляет, узнал ли он это с помощью песни крови, хотя на самом деле он просто внимательно наблюдал за нею.

— Я собираюсь вернуться в лес, — ответила она. — На время.

— Очень жаль. Я-то хотел предложить вам титул.

— Разве титулы может даровать кто-либо, кроме короля? — Она подняла бровь.

— Здесь я представляю королевскую волю. Что скажете о звании Первой советницы Северной башни?

Она расхохоталась, но, заметив его серьезный взгляд, взяла себя в руки.

— Вы что, хотите, чтобы я осталась?

— Уверен, что и народ Пределов этого хочет. А следовательно, я тоже.

Некоторое время она ехала молча, задумчиво хмурясь.

— Давайте вернемся к этому разговору после того, как вы увидите прииск, — сказала она наконец и пришпорила коня.

Шахта представляла собой дыру в склоне горы, огороженную деревянными столбами. Вокруг было разбросано множество деревянных строений. Шахтеры, все как один приземистые, бледные, с фонарями, закрепленными на голове с помощью кожаных ремней, едва посмотрели в сторону Ваэлина — проигнорировали приказ десятника засвидетельствовать почтение новому владыке башни. Зато госпожа Дарена удостоилась куда более теплого приема.

— Наглые подземные собаки! — орал десятник, и Ваэлин подумал, что уж больно напоказ тот распекает своих подчиненных. Десятник был повыше и почище остальных, и говорил он с сильным ренфаэльским акцентом. — Вы уж простите их, ваш'лордство, — обратился он к Ваэлину. — Че они понимают-то, невежи. — Он повысил голос: — Только и знают, что коз трахать да пятилистник курить, падлы вонючие!

— Пошел бы ты лучше и засадил горной обезьяне, Ультин, — раздался откуда-то усталый голос.

Десятник побагровел и притих.

— Это все моя вина, ваш'лордство. Больно уж мягок я с ними. В общем, добро пожаловать в Разбойный Лог.

— Лорд Ваэлин желает все здесь осмотреть, — сказала ему Дарена.

— Само собой, госпожа, само собой.

Ультин зажег лампу и повел их ко входу в шахту. Алорнис взглянула на черную пасть провала и объявила, что предпочитает остаться наверху. Вытащила свой вездесущий пергамент, уголек, и отправилась на поиски чего-нибудь подходящего для зарисовки. Дарена же с Ваэлином последовали за Ультином по туннелю, где влажные стены масляно поблескивали в свете лампы. Навстречу прошли двое шахтеров, они катили на поверхность груженую породой тележку. Спустились всего ярдов на двести, однако из-за духоты и затхлой вони казалось, что это самые что ни на есть недра земли. Но не успел Ваэлин пожалеть, что не последовал примеру Алорнис, как они остановились.

— Пришли, ваш'лордство. — Ультин поднял лампу, освещая кавернистую полость, где дюжина шахтеров долбила стены кирками, а другие сгребали отбитые камни в тележки. — Самая богатая жила во всех Пределах. Да и качество камня отменное, что бы там вам ни наболтали на Горе Аль-Мирны.

Ваэлин подошел к стене. Его удивило, как четко виден лазурит в породе: небольшие синие включения, сверкавшие среди серого камня.

— Был у меня как-то один, размером с кулак, — пробормотал он. — Я тогда отдал его в уплату за корабль.

— Ультин, — сказала Дарена, — ту, другую жилу тоже надо показать лорду Ваэлину.

Аль-Сорна обернулся и успел заметить вопросительный взгляд, который десятник бросил на его спутницу. Та кивнула, и Ультин повел их из забоя. Около четверти часа шли по сужающемуся проходу, пока наконец не оказались в тупике, где лампа Ультина выхватила из темноты наклонный пласт породы ярдов в двадцать шириной. Следуя взгляду десятника, Аль-Сорна подошел поближе и увидел в темном камне желтого цвета жилу, пересекающую скалу из конца в конец.

— Но ведь это?.. — Он вопросительно посмотрел на Дарену.

— Золото, — кивнула она. — И, как заверил меня мастер Ультин, по его мнению — чистейшее.

— Именно, ваш'лордство. — Ультин провел рукой по желтой полосе. — Я сызмальства работал на золотых приисках в западном Ренфаэле, но сроду не видал таких богатых жил, да еще таких чистых.

— Не очень-то его много, на мой взгляд. — Ваэлин еще раз взглянул на тонкую полосу.

— Вы меня не поняли, ваш'лордство. Когда я говорил о «богатых жилах», то имел в виду Пределы вообще, а не только наш прииск.

— А что, есть и еще?

— Мастер Ультин, вы не оставите нас с лордом наедине? — Дарена дотронулась до плеча десятника.

Тот кивнул, зажег головной фонарь, оставив им лампу, двинулся по туннелю обратно.

— Мы нашли много жил, — сказала Дарена, когда стихли шаги Ультина. — Все — в последние четыре года, и чем глубже мы копаем, тем больше находим.

— Признаюсь, я удивлен, что король Мальций ни словом не обмолвился о такой удаче.

— Удача для короля обернется крахом для этих земель, — поджала губы Дарена.

— Ваш отец знал о золоте?

— Он сам распорядился, чтобы ни словечка об этом открытии не дошло до короля. Сейчас об этом знают лишь гильдия шахтеров, брат Келан и я.

— Знает целая гильдия, и все они молчат?

— Жители гор очень серьезно относятся к клятвам, которые дают. Они жили здесь задолго до того, как на горизонте показался первый азраэльский корабль. И очень хорошо понимают, что произойдет, если слухи о золоте расползутся по Королевству.

— Королевство переживает не лучшие времена. Такое богатство многим облегчило бы жизнь, не говоря уже о честолюбивых замыслах короля.

— Наверное, милорд. Но в результате Королевство падет на нас, как чума. Лазурит — это одно, а золото — уже совсем другое. Ничто так не возбуждает алчность и не сводит с ума, как этот желтый металл, который мы обнаруживаем в каждой новой шахте. Все тут изменится, милорд, но поверьте мне, эта земля и ее люди заслуживают того, чтобы сохранить их в неприкосновенности.

— Клятвы там или нет, однако секрет такой важности утаить невозможно. Рано или поздно, случайно или в результате предательства, но он раскроется.

— Я и не утверждаю, что мы надеемся скрывать его вечно. Всего лишь утаить на время. Король так и так получит свое золото и построит мосты и школы, какие захочет. Просто получит не сразу.

Речь шла не более и не менее, как о государственной измене, и, судя по ее напряженному взгляду, Дарена это понимала.

— Вижу, вы питаете ко мне большое доверие, — сказал он.

— Вы… — Она пожала плечами. — Вы оказались не таким, как я ожидала. К тому же, как вы сами только что заметили, вы все равно скоро узнали бы наш секрет.

Ваэлин вновь посмотрел на жилу, тускло поблескивающую при свете лампы. Жадностью он не отличался и никогда не мог понять власти золота над людьми, хотя она была неоспорима. Попытался услышать песнь крови, но внутренняя музыка молчала: ни предупреждения, ни подтверждения. «Следовательно, решение, кажущееся мне таким важным, на самом деле ничтожно».

— Госпожа Дарена Аль-Мирна, — начал он, обернувшись к женщине, — теперь я официально прошу вас принять титул Первой советницы Северной башни.

— Я с радостью его принимаю, милорд, — кивнула она.

— Хорошо, — сказал Ваэлин и повернулся идти назад. — Когда мы вернемся, я попрошу вас помочь мне написать соответствующее письмо королю — я сообщу ему о том, что нам повезло найти небольшое и, увы, не слишком богатое месторождение золота.

Когда, щурясь на солнце, они вышли на свет, то увидели капитана Адаля со свитком в руке. Рядом вновь прибывший гвардеец расседлывал взмыленную лошадь. Капитан хмуро протянул свиток Ваэлину.

— С нашего северного форпоста, милорд. Новость трехдневной давности.

Ваэлин посмотрел на свиток, исписанный каракулями.

— Вы не могли бы…

— Да, милорд, почерк ужасающий. — Дарена заглянула ему через плечо и воскликнула: — Это уже подтвердилось?

— Сержант Лему, — Адаль кивнул на гвардейца, — видел их передвижение собственными глазами, а он не склонен к пустым фантазиям.

— Чье передвижение? — спросил Ваэлин.

Дарена взяла пергамент и перечитала его. Ваэлин с тревогой заметил, как задрожали ее руки.

— Орда, — еле слышно прошептала она. — Они вернулись.

ГЛАВА ВТОРАЯ Лирна

Проснувшись, Лирна обнаружила девочку, которая сидела у ее кровати и не сводила с принцессы широко распахнутых голубых глаз. В голове у Лирны как будто резвился злобный карлик, стучащий изнутри по черепу огромным молотком, во рту так пересохло, что вместо приветствия из него вырвалось какое-то кваканье. Девочка же склонила голову набок и продолжала смотреть.

— Ее привлекли твои волосы, королева, — послышался голос Давоки — она сидела на соседней кровати в одной набедренной повязке. — У лонаков не бывает волос цвета золота.

Лирна отбросила меховые покрывала и со стоном спустила ноги с кровати: тело болело все целиком, от макушки до кончиков пальцев на ногах. Давока поднялась, налила в чашку воды и поднесла к губам принцессы. Обнаженная Давока производила сильное впечатление: рельефные мышцы, кожа в узоре из татуировок и шрамов. Когда Лирна напилась, лоначка отставила чашку и потрогала ладонью ее лоб.

— Лихорадка прошла. Это хорошо.

— Сколько времени мы уже здесь?

— Три дня.

Лирна осмотрелась. Каменные стены были увешаны козьими шкурами и плетенными из кожи и резного дерева шпалерами: на некоторых были изображены животные и люди, на других — что-то совсем незнакомое и непонятное.

— Это женский дом, — объяснила Давока, переходя на лонакский. — Здесь принимают роды, и мужчинам сюда путь заказан.

Лирна почувствовала, что кто-то тянет ее за волосы, и оглянулась. Девочка перебирала в пальчиках золотистые пряди. Глаза ребенка сияли восхищением.

— Как тебя зовут? — с улыбкой спросила она по-лонакски.

— Ане'ла сер Альтурк, — ответила девочка, вскидывая голову. «Дочь Альтурка», — перевела Лирна.

— У нее еще нет имени, — сказала Давока, жестом отсылая девочку прочь. Малышка перебралась в угол и села на пол, не сводя глаз с принцессы. Давока достала из мешка фляжку и протянула Лирне. Та принюхалась.

— Красноцвет…

— Он заберет твою боль.

Лирна замотала головой и отдала фляжку обратно.

— Те, кто пьет красноцвет, становятся его рабами.

Давока нахмурилась, потом рассмеялась и отпила глоток.

— Королева любит усложнять себе жизнь. Я это ясно вижу.

Встав с кровати, Лирна сделала несколько неуверенных шажков. Воздух приятно холодил обнаженную кожу.

— А где брат Соллис и остальные? — спросила она.

— Они невредимы, но их держат за пределами деревни. С ними говорил лишь Альтурк, и то постольку поскольку.

— Он староста этой деревни?

— Глава клана Серых Соколов. В его подчинении свыше двадцати поселений и все их военные отряды. Больше разве что у самой Малессы.

— Ты ему доверяешь?

— Он никогда не подвергал сомнению решения Горы.

— Но будет ли он и впредь подчиняться этому решению? — спросила Лирна, уловив тень сомнения в тоне Давоки.

— Он всю жизнь воевал против твоего племени, проливая кровь и теряя родичей из-за твоих богомерзких братьев. Наши люди ненавидят вас с пеленок. Думаешь, она, — Давока кивнула на девочку, — не испытывает к тебе ненависти? Скорее всего, ее прислали сюда шпионить за нами.

— И все же Малесса предложила мир. Даже ценой раскола своего племени.

— Слово, исходящее с Горы, не подлежит сомнению. — Давока вдруг кинула глиняный горшок в сидящую девочку, заставив ту стремглав выскочить из комнаты. — Так и передай своему отцу! — крикнула она ей вслед, затем, повернувшись к Лирне, пробежалась взглядом по ее обнаженному телу. — Ты слишком отощала. Тебе надо больше есть.

Следующие три дня Лирна провела в женском доме, питаясь тем, что готовила Давока, и набираясь сил. Затем ей было позволено покинуть дом и пройти несколько шагов — туда, где стояли два лонакских воина. Она вежливо поприветствовала их, но в ответ получила лишь угрюмое молчание. Давока не отходила от нее ни на шаг и не выпускала из рук оружия. На дальнем конце деревни, рядом с небольшой каменной хижиной, она заметила Соллиса и Иверна. Те, окруженные дюжиной воинов, проводили тренировочный бой на мечах. Она махнула им, и брат-командор, заметив принцессу, коротко отсалютовал ей мечом. Его примеру последовал Иверн, но этот, судя по бликам солнца на стали, махал мечом более энергично. Она рассмеялась и склонила голову в знак уважения.

Несмотря на то что Давока постоянно выгоняла девочку из комнаты, дочь Альтурка возвращалась вновь и вновь, не сводя с принцессы своих голубых глазищ. Лирна показала ей, как она расчесывает волосы черепаховым гребнем бедняжки Нирсы, и ребенка это совершенно заворожило.

— У тебя есть братья и сестры? — спросила ее Лирна. Она сидела на кровати, а девочка расчесывала ее влажные после мытья кудри.

— Кермана, — ответила та. «То есть столько, что и не сосчитать». — И десять матерей.

— Десять — это много, — сказала Лирна.

— Было одиннадцать, но одна решила уйти в сентары, и Альтурк убил ее.

— Как это грустно.

— Вовсе нет. Она меня вечно била.

— Наверняка ее родная мать, — заметила Давока. — Родные всегда бьют чаще.

— А у тебя сколько матерей, королева? — Как и Давока, девочка отказывалась понимать разницу между королевой и принцессой.

— Всего одна.

— Она тебя тоже била?

— Нет. Она умерла, когда я была совсем маленькой. Я почти ее не помню.

— А она умерла на охоте или в бою?

— Просто заболела и умерла, — ответила Лирна. «Как и отец. Только она — слишком рано, а он — слишком поздно».

В дверном проеме появилась женщина, довольно молодая, но выглядевшая не менее грозно, чем воины, стоявшие снаружи на страже. По словам Давоки, это была старшая дочь Альтурка. Женщина приносила им еду и дрова, выполняя свои обязанности с непроницаемым выражением лица.

— Сегодня вечером ты должна отвести мерим-гер к огню Талессы, — сказала она Давоке.

Скользнула взглядом по Лирне, заметила свою младшую сестренку, возившуюся с волосами принцессы, и что-то коротко скомандовала девочке. Та скорчила гримаску, но подчинилась. Сползла с кровати и встала рядом с женщиной.

— Верни это, — приказала та, увидев в ее руках гребень.

— Пусть оставит себе, — возразила Лирна. — Как… королевский дар.

— В ее жилах кровь Альтурка, ей не нужны твои дары, — рявкнула женщина и принялась вырывать гребешок из руки девочки. Та страдальчески всхлипнула.

— Я сказала, что она может его оставить! — Лирна вскочила на ноги, глядя в глаза женщине. Лоначка буквально затряслась от ярости, ее рука потянулась к висевшему на поясе ножу.

— Вспомни слово Горы, — тихо произнесла Давока.

Женщина покипела еще какое-то время, затем взяла себя в руки и сунула гребень сестре, не сводя с Лирны гневного взгляда. Девочка посмотрела на гребешок в своей руке, потом вдруг швырнула его на пол и растоптала.

— Все вы, мерим-гер, слабаки! — прошипела она Лирне и выбежала вон. Молодая женщина презрительно усмехнулась и последовала за сестрой.

— Ты здесь не королева, — напомнила Давока. — Не забывай, как они тебя ненавидят.

Лирна посмотрела на осколки гребня.

— Они — да, — согласилась она, потом с улыбкой повернулась к Давоке. — Но не ты, сестра.

Как и следовало ожидать, жилище Альтурка оказалось самым большим в деревне — обнесенный каменной стеной круг диаметром в двадцать шагов с наклонной крышей из сланцевых плиток. Когда Давока привела туда Лирну, уже наступила ночь. Глава клана сидел у горящего очага — в ямке в центре помещения горела горка углей. Рядом с Альтурком стоял, скрестив руки на груди, молодой мужчина, он зло глянул на вошедшую принцессу. У ног вождя лежал огромный пес и грыз лосиную кость.

— Я слышал, — начал Альтурк на языке Королевства, посчитав, очевидно, что здороваться — значит впустую сотрясать воздух, — моя старшая дочь оскорбила королеву.

— Не стоит об этом беспокоиться, — ответила Лирна.

— Как бы там ни было, она показала себя слабой и неспособной должным образом внять распоряжению Малессы, поэтому я собственноручно выпорол ее.

— Мы благодарим вождя за любезность, — произнесла по-лонакски Давока прежде, чем Лирна успела раскрыть рот.

Альтурк кивнул и смерил принцессу взглядом, потом безапелляционно заявил:

— Ты достаточно окрепла для того, чтобы продолжить путь.

— С рассветом мы отправимся на северо-восток, — сказала Давока. — Мне нужны пони и сопровождение. Одного отряда будет достаточно.

Молодой человек презрительно захохотал, но сник под взглядом вождя.

— Я дам вам пони, но не людей, — отрезал Альтурк. — Всех своих воинов я отправил на охоту за сентарами, оставив лишь нескольких для охраны деревни.

На скулах Давоки заходили желваки.

— Я насчитала здесь больше двух сотен воинов. — В ее тоне послышался едва сдерживаемый гнев.

— Сентаров много, — пожал плечами Альтурк, — а твоя сестра охвачена жаждой крови. Серые Соколы надеются на защиту своего талессы, я не могу им отказать.

— Но тем самым ты отказываешься от слова Горы.

Альтурк поднялся на ноги. Оружия при нем не было, но его мощь пугала сама по себе.

— Малесса отнюдь не приказывала мне снаряжать отряд для твоего сопровождения. Я уважил слово Горы тем, что предоставил убежище этой золотоволосой сучке, с которой ты носишься, как горная обезьяна с своим детенышем.

Вскрикнув от ярости, Давока подняла свое копье. В руке парня мгновенно оказалась дубинка.

— Нет! — воскликнула Лирна, с поднятыми руками встав перед Давокой. — Нет, сестра. Так не пойдет.

Лоначка отвела взгляд, ее ноздри раздувались от желания начать драку, но она все-таки опустила оружие. Лирна повернулась к Альтурку.

— Талесса, примите мою благодарность за ваше гостеприимство. Я, Лирна Аль-Ниэрен, принцесса Объединенного Королевства, буду перед вами в вечном долгу. Утром мы уйдем.

Пони, которого получила Лирна, скоро заставил ее с тоской вспоминать несчастного Воронка. Животное имело отвратительный норов, то и дело самовольно переходило в галоп или вставало на дыбы, когда ему что-то мерещилось. Спина у него была самой бугристой из всех лошадиных спин, на которых приходилось сидеть Лирне. Тонкое лонакское седло из козьей шкуры ни в коей мере не способно было защитить благородное седалище, и Лирна чувствовала себя так, словно скачет на куче камней, прикрытых ветхой простынкой. Смолену его пони тоже, судя по всему, не пришелся по душе: лорд-маршал весь извертелся, когда они ехали прочь от деревни Серых Соколов, тогда как Соллис и Иверн держались в седлах совершенно спокойно. Как и Давока — казалось, она знала своего пони всю жизнь. Лоначка пустила его резвой рысью, стремясь покрыть до темноты как можно большее расстояние. Прежде чем они углубились в холмы к северу от долины, Лирна оглянулась на деревню, гадая, найдет ли дочь Альтурка локон золотых волос, спрятанный в узкой, доступной лишь для детской ручки щели между камнями в женском доме.

— Надеюсь, с вами прилично обращались, господа? — спросила Лирна мужчин, когда они пересекали неглубокий ручей.

— Если не считать мучением полное молчание, ваше высочество, — ответил Иверн.

— Ну, для тебя-то это действительно мучение, — буркнул Соллис.

— Хорош болтать, — оборвала их Давока. — Нужно успеть к порогам до захода солнца, — и она пустила пони в галоп, принуждая остальных следовать за ней.

Долгое сидение в седле утомило Лирну, однако она чувствовала себя уже не так паршиво, как прежде. Спина и ноги болели заметно меньше, а бедра стали менее чувствительными к лошадиным ребрам. Принцесса заметила, что и в седле она сидела теперь более уверенно: если прежде ей приходилось изо всех сил стараться, чтобы не свалиться, сейчас она двигалась вместе с конем, хотя ее все еще пугал галоп, при котором волосы развевались на ветру, а копыта громко стучали по земле. «Скоро сделаюсь настоящей лоначкой», — усмехнулась она про себя.

До порогов добрались уже к вечеру. Бурный поток в пятьдесят шагов шириной тянулся в обе стороны, насколько хватало глаз. Давока повела их по берегу на восток, пока они не достигли широкого плеса, где течение было потише.

— Но здесь же все равно нет брода, — заметил Соллис.

— Пони умеют плавать, — ответила Давока. — Люди — тоже.

— Эм-м… — тихонько произнесла Лирна.

— Течение слишком быстрое, — продолжал спорить Соллис, — надо поискать другое место.

— Нет времени, — отрезала Давока, спешилась и повела пони к реке. — Сентары наверняка уже взяли наш след. Мы переплывем тут.

— Я не смогу, — пискнула Лирна, уставившись на пенные буруны.

— У нас нет выбора, королева. — Давока приготовилась прыгнуть в воду.

— Я же сказала, что не могу! — закричала Лирна явно озадаченной Давоке. — Я не умею плавать!

— Совсем-совсем не умеете, ваше высочество? — спросил Иверн.

— Уж простите великодушно, что еще младенцем не вступила в ваш орден, брат! — огрызнулась Лирна. — Моим учителям и в голову не приходило, что принцессе может пригодиться умение плавать.

Иверн даже попятился, но все равно не смог вполне подавить улыбку:

— А вот бы и пригодилось, как видите.

— Придержи-ка язык, брат! — рявкнул Соллис.

— Но нам обязательно надо на ту сторону, — стояла на своем Давока.

— Лично я согласна с братом Соллисом. — Лирна скрестила руки на груди, стараясь говорить как можно более властно. — Нужно подыскать другую переправу, не такую глубокую… — Она замолчала, увидев, что Давока решительно направилась к ней. — Не смей! — выкрикнула она.

Лоначка быстро нагнулась, взвалила Лирну на плечо и вернулась к реке.

— Даже горные обезьяны умеют плавать, а их никто не учит.

— Брат Соллис, я приказываю вам… — только и успела заорать Лирна, как оказалась в реке.

Ледяная вода, в которую она тут же погрузилась с головой, обожгла кожу. На Лирну навалилась глухота, вокруг было лишь облако пузырьков, а потом ее вдруг вытолкнуло на поверхность, где она судорожно начала хватать воздух ртом. Соллис оказался прав: река была слишком быстрой. Лирну успело отнести футов на двадцать вниз по течению, прежде чем она, бултыхая руками и ногами, не нащупала каменистое дно. Ползком выбралась на берег, дрожа и отплевываясь. К ней тут же подбежал Смолен и заботливо помог подняться.

— Ты оскорбила ее высочество! — накинулся он на подошедшую Давоку.

— Видишь, — обратилась та к Лирне, не обращая на Смолена внимания. — Ты тоже уме…

Лирна размахнулась и со всей силы двинула ее в челюсть. Лоначка даже не пошатнулась, а кулак Лирны свело болью.

Воцарилась полная тишина. Смолен положил руку на рукоять меча. Лирна, морщась, потрясла рукой. Давока потерла скулу, где уже начинал наливаться кровоподтек, затем крякнула и скривила губы в ухмылке.

— Держись в следующий раз за шею пони, и все будет хорошо, — посоветовала она Лирне и пошла прочь.

В общем, переправа оказалась не столь опасной, как предрекал Соллис. Хотя на середине реки Смолена оторвало от пони, и Иверну пришлось спасать лорда-маршала, которого унесло течением. Молодому брату удалось схватить Смолена за рубаху, когда тот проплывал мимо. Лирна крепко обнимала пони за шею, пока животное переплывало поток. Пони, похоже, совершенно не боялся воды, хотя фырканьем давал понять, что принцесса на его шее — совсем не то, о чем он мечтал. Вскоре все пятеро, целые и невредимые, выбрались на противоположный берег. Насквозь мокрые и донельзя уставшие — кто больше, кто меньше.

— Некогда отдыхать. — Давока тут же вскочила в седло и двинулась на восток.

Они ехали следом, пока не добрались до густого соснового бора милях в десяти от реки. Лоначка отыскала в ущелье неглубокую пещеру, в которой они посменно проспали остаток ночи. Лирна замерзла и дрожала, но болезнь, сразившая ее на горе Нишака, не возвращалась. Утром все ее тело болело, и тем не менее она чувствовала себя достаточно бодрой, чтобы продолжить путь. Подошла к Давоке — та сидела у входа в пещеру и внимательно осматривала склоны ущелья.

— Ни следа преследователей? — спросила Лирна. Та покачала головой.

— Ни следа, ни запаха. Они охотятся за нами, но не в этом лесу. — По ее тону нельзя было сказать, довольна ли она этим фактом.

— Извини, что ударила тебя.

— Из-ви-и-ни-и? — Давока недоуменно уставилась на принцессу.

Лирна попыталась подобрать лонакское слово и обнаружила, что точного перевода не существует.

— Илле'а, — наконец произнесла она. «Сожаление или вина — в зависимости от интонации».

— Лонакхим постоянно дерутся, — пожала Давока плечами. — Вот если бы ты попробовала пырнуть меня ножом, тогда все кончилось бы по-другому. — Она встала, вошла в пещеру и пинками растолкала спящих мужчин. — Подымайтесь, вялые стручки! Пора в путь.

Поздним утром они наконец выехали из леса и поскакали на северо-восток. Местность здесь была менее гористая, между скалами то и дело попадались широкие, поросшие травой проплешины. Вновь обретенное умение Лирны ехать верхом позволило ей выдерживать заданную Давокой скорость. Какое-то время они двигались бок о бок, но внезапно лоначка осадила своего пони, уставившись на восток. Лирна проследила за ее взглядом и увидела на горизонте пыльное облачко.

— Сентары? — спросила она.

— А кто ж еще? — отозвался Иверн.

— Ваше высочество! — Смолен привстал в стременах и указал еще один столб пыли на юге.

Лирна повернулась к Давоке. Та смотрела на горную гряду на севере, очевидно, прикидывая расстояние.

— Слишком далеко, — заметил Соллис, снимая с плеча свой лук. Особой тревоги в его голосе не было, лишь покорность судьбе.

— Королева должна ехать дальше, — сказала Давока. — А мы их задержим.

Лирна присмотрелась к туче пыли на востоке, стала считать темные пятнышки в ней, дошла до пятидесяти и бросила.

— Их слишком много, — сказала она. — Но все равно спасибо тебе, сестра.

Взгляды женщин встретились, и впервые Лирна увидела замешательство в глазах Давоки, ее нежелание смириться с тем, что всему конец. Похоже, лоначка никогда прежде не испытывала подобных чувств.

— Из-ви-ни-и, Лир'на, — произнесла Давока.

К своему удивлению, принцесса ответила искренней и непринужденной улыбкой:

— Я сама это выбрала, — ответила она, а затем повернулась к мужчинам, окружившим ее: Иверн и Соллис стояли с луками на изготовку, Смолен — с обнаженным мечом. — Благодарю, господа, за вашу верную службу и выражаю искреннее сожаление, что вовлекла вас в эту безумную авантюру.

Соллис лишь фыркнул, Смолен низко поклонился, а Иверн сказал:

— Ваше высочество, если вы подарите мне поцелуй, то на том свете я не буду ни о чем сожалеть.

Она пристально посмотрела на него и с удовольствием заметила, что парень покраснел.

— Простите меня, ваше высочество… — пробормотал он.

Лирна подъехала к нему и прикоснулась губами к его губам, продлив свой поцелуй чуть дольше, чем полагалось.

— Достаточно? — спросила она.

Казалось, впервые в жизни Иверн утратил дар речи.

— Сек'ара ке Лесса Илвар! — вскричала Давока.

«Мы живем пред очами богов. Выражение благодарности за подарок судьбы, как правило — нежданный», — перевела Лирна, отворачиваясь от остолбеневшего брата.

Лоначка всматривалась в облако пыли. Теперь всадников вполне можно было разглядеть как следует. Впереди ехал крупный мужчина в медвежьей шкуре со здоровенной дубиной в руке. Альтурк!

Вначале Лирна подумала, что вождь клана собирается присоединиться к их врагам, что было бы довольно странно, ведь у него оставалась возможность убить всех гостей разом, если бы ему этого захотелось. Однако Альтурк направил свой отряд на восток. Около пяти сотен воинов скакали во весь опор, отрезая Лирну и ее спутников от приближающихся сентаров.

Оба отряда встретились где-то в двухсот шагах от них. Сильный ветер быстро уносил пыль, поэтому сражение было видно как на ладони: лонаки бились свирепо, мелькали дубинки, топоры и копья, все это сопровождалось непрерывными криками и ржанием пони. Альтурк, вооруженный дубиной и топором, находился в самой гуще схватки, враги падали перед ним как снопы.

Давока издала вопль, подстегнула пони и вскоре скрылась в сутолоке боя, однако Лирна то и дело видела отблеск ее копья.

Вдруг трое сентаров отделились от остальных и с воинственными криками понеслись в их сторону. Братья сняли двоих стрелами, третьего встретил Смолен — пригнулся, избегая удара копья, и рубанул пони мечом. Иверн прикончил упавшего воина выстрелом из лука.

Сражение, казалось, завершилось так же быстро, как началось. Уцелевшие сентары сложили оружие, а Серые Соколы, спешившись, прикончили раненых. Альтурк с окровавленным топором за поясом и перепачканной в крови дубиной в руках подъехал к Лирне и ее спутникам. Рядом с ним был и тот самый молодой парень, которого принцесса видела в хижине.

— Приветствую тебя, королева. Ты не ранена? — спросил вождь.

— Нет, — помотала головой она. — Теперь я дважды в долгу перед тобой, талесса. Однако с твоей стороны было опрометчиво не поставить нас в известность о своих намерениях.

— Какая ж ловушка без приманки? — Губы Альтурка чуть скривились, и непонятно было, улыбка это или гримаса презрения.

Внезапно со стороны усеянного телами поля битвы послышался гневный крик, и Лирна увидела, что Давока тащит к ним связанную пленницу, обмотав веревку вокруг ее шеи.

— Заберешь ее на Гору? — спросил Альтурк, когда Давока рывком вытащила сестру в центр круга. Лирна не без удивления услышала в его голосе скрытое беспокойство.

— Ее будет судить Малесса, — ответила Давока.

— Я видел, как она убила пятерых мужчин. — Взгляд вождя вперился в покрытое шрамами лицо девушки. — Я требую ее по праву крови.

— Ты несколько припозднился с требованиями, — отрезала Давока, покосившись на молодого воина рядом с Альтурком. — К тому же тебя ждет собственный суд.

— Твоя правда, — мрачно кивнул вождь, и тень пробежала по его лицу.

— Но отец… — нахмурился парень.

Дубина Альтурка стукнула того по виску, и парень свалился как подкошенный. Вождь кивнул двум находившимся неподалеку воинам:

— Связать этого предателя. Вечером будем его судить.

У Давоки был глубокий порез на плече, который Соллис обработал и умело забинтовал. Пока он занимался раной, воительница потягивала настойку красноцвета и шипела от боли, стискивая зубы. Они расположились на равнине вместе с воинами клана Серых Соколов. Последние казались подавленными, а не ликующими в честь победы: у костров не слышалось ни песен, ни радостных возгласов. Причина этого стояла на коленях со связанными руками и склоненной головой перед костром Альтурка: сын ожидал приговора отца. Парень бушевал в течение многих часов, пока солнце не склонилось к закату и тени не удлинились. Он кричал, обзывая и оскорбляя своих бывших соплеменников:

— Вы предали лонакхим… сделали нас рабами мерим-гер… открыли для них границы, вскоре они заберут все, ради чего мы сражались… они осквернят нас… ослабят… превратят в таких же, как они сами… Лже-Малесса… ее слово больше не отражает волю богов…

Никто не пытался заставить его замолчать или наказать за богохульство. Они позволили ему кричать до изнеможения, не обращая внимания на его слова. «Предатель», — подумала Лирна.

— А как ты узнала, что это он нас предал? — спросила она Давоку, когда Соллис закончил бинтовать рану.

— Так же, как и его отец. Никто больше не слышал о том, куда мы направляемся. — Она бросила взгляд на свою пленницу, которую для надежности привязали к вбитому в землю колу. Шрам от подбородка до брови, которым девушку наградила Лирна, краснел в мерцающем свете костра. Она так и не произнесла ни слова, только молча падала на землю, когда они останавливались, а на лице ее отражалась лишь легкая досада и ни капли страха.

Когда взошла луна, Альтурк поднялся, взял в руки дубинку и подошел к сыну. Серые Соколы подтянулись поближе. Вождь воздел руки.

— Призываю вас, братья по оружию, стать свидетелями моего суда, — провозгласил он. — Этот проклятый выродок был когда-то моим сыном, но он предал нас. Он отрекся от слова Горы, позволял себе кощунственные речи. Лонакхим так не поступают. Мы будем его судить.

Раздались возгласы одобрения, воины собрались вокруг в напряженном ожидании. Альтурк подошел к сыну вплотную. Однако вместо того, чтобы ударить парня, он отбросил свою дубинку и опустился рядом с ним на колени.

— Но если судить его, то надлежит судить и меня, ибо виной всему — моя слабость. Слабость, заставившая вымолить его жалкую жизнь, когда он валялся, побежденный ничтожнейшим из мерим-гер. Слабость, побудившая меня вернуться в свой клан, но при этом бесстыдно утаить его грех. Я молил за его жизнь, словно слабейший из мужей, и вот получил по заслугам — единственную награду, которую заслуживает слабость. Я, Альтурк, талесса Серых Соколов, прошу вашего суда.

На миг Лирне показалось, что все это — не более чем спектакль и показное смирение вождя, однако нарастающий ропот недовольства и замешательства среди воинов свидетельствовал, что театром тут и не пахло. Альтурк говорил искренне. Он действительно хотел, чтобы его судили.

Вперед выступил пожилой воин — невысокий и тонкий, как хлыст. Судя по тому, как все стихли, когда он поднял свою дубинку, он пользовался большим уважением среди соратников. Воин смотрел на коленопреклоненного вождя с оттенком сожаления.

— Наш талесса просит о суде, — начал он. — И, исходя из того, что он нам поведал, его действительно следует судить. Я, Мастэк, был его братом по оружию с того времени, когда он вырос настолько, что мог сам забраться на пони. И я ни разу не видел, чтобы он дрогнул в бою. Ни разу не видел, чтобы он бежал от трудного решения или трудного пути. Я никогда не видел его слабым… До сегодняшнего дня. — Старый воин прикрыл глаза, собираясь с силами, чтобы продолжить. — Я считаю его виновным в слабости. Он не может дольше оставаться нашим талессой. Я присуждаю его к той судьбе, которая ждет предателя, стоящего рядом с ним. — Воин оглядел лонаков. — Есть кто-нибудь, кто может оспорить мое решение?

Все молчали. Лирна не видела на их лицах гнева, лишь мрачное одобрение. Она понимала, что происходит: эти люди были по рукам и ногам связаны своими обычаями, как жители Королевства — законами. Это был суд, а не мстительная толпа, и суд сказал свое слово.

Молчание разорвал резкий взрыв хохота, такой громкий, что он эхом пронесся по долине. Глаза Кираль смотрели на поверженного вождя и горели ликованием, зубы оскалились, она вся заходилась от радости. Давока поднялась и отвесила девушке пощечину, принуждая замолчать. Это не помогло, та продолжала хохотать: казалось, что с каждой новой пощечиной ее смех становится все громче. В конце концов Давоке пришлось засунуть ей в рот кляп, завязав узел на затылке. Стало тихо, однако смеяться Кираль не прекратила. Она повалилась на землю, слезы радости текли у нее из глаз. Она перехватила взгляд Лирны, ее глаза вспыхнули в пламени костра, и она сестре подмигнула.

Принцесса отвернулась от них и увидела, как Мастэк шагнул к своему бывшему вождю, сжимая обеими руками дубинку.

— Я предлагаю тебе нож, Альтурк, — произнес он. — В память о наших битвах.

— Убей меня, но не надо оскорблять, — покачал головой Альтурк.

Старый воин кивнул и занес дубинку.

— Подождите! — Лирна вскочила на ноги и, растолкав воинов, встала между Альтурком и Мастэком. Тот уставился на принцессу с изумлением пополам с яростью.

— У тебя нет здесь голоса, — прошипел он.

— Я — королева мерим-гер, — сказала она, стараясь говорить достаточно громко, чтобы услышали все. — Сама Малесса призвала меня к себе для переговоров, гарантировав безопасный проезд и уважение, соответствующее моему титулу.

Давока подошла к ней, с тревогой оглядывая толпу.

— Это глупо, королева, — прошептала она на языке Королевства. — Ты не у себя дома.

Лирна, не обратив на нее никакого внимания, продолжала сверлить глазами Мастэка.

— Серые Соколы пролили за меня кровь и потеряли боевых товарищей, они достойно защищали слово Горы. И все — по приказу этого человека. — Она указала на Альтурка. — Я перед ним в долгу, а для моего народа неоплаченный долг — величайшее бесчестье. Если вы убьете его, не дав мне заплатить свой долг, вы обесчестите меня и обесчестите слово Малессы.

— Я не нуждаюсь в твоей защите, женщина, — прорычал Альтурк, наклонив голову, его огромные кулаки вдавились в землю. — Неужели я должен терпеть еще больший стыд?

— Он — предатель, — напомнила Лирна, обращаясь к Мастэку. — Воины только что объявили свой приговор. Его слова больше не значат ничего для лонакхим.

Мастэк медленно опустил свою дубинку, гнев все еще горел в его глазах, но поникшие плечи были более красноречивы — он испытывал облегчение.

— Чего же ты от нас хочешь?

— Отдайте его мне. Я отвезу его к Малессе. Только она сможет снять мой долг перед ним.

— А второго куда? — Мастэк ткнул дубинкой в сторону сына Альтурка.

Лирна посмотрела на молодого парня, на ненависть в его лице. Тот плюнул наземь и забился в своих веревках, пытаясь подняться, но стоявшие рядом воины повалили его обратно на землю.

— Слабаки! — завопил он. — Мерим-герская сучка превратила вас всех в слабаков!

Лирна повернулась к Мастэку:

— Перед ним у меня нет долга.

Пока на его руки наматывали веревку и привязывали к седлу пони Мастэка, он пел песню смерти. Повернувшись лицом к восходящему солнцу, обреченный сын Альтурка пел скорбную песнь на своем гортанном наречии. Бóльшая часть древних слов была незнакома Лирне, но она уловила фразу «месть богов», повторившуюся несколько раз. Посреди пения он упал — Мастэк пустил пони галопом, волоча привязанного юношу за собой. За ними последовал остальной отряд, направляясь на юг. Давока сказала, что однажды была свидетельницей, как мужчина, приговоренный к такой казни, оставался живым целый день. Альтурк же молча смотрел вслед своим бывшим соплеменникам, пока те не скрылись из виду.

Лирна подошла с своему пони. Проверила копыта и принялась распутывать свалявшуюся гриву, когда внезапно почувствовала на себе взгляд Соллиса.

— Что-то хотите сказать, брат? — спросила она.

Лицо у него было, как всегда, непроницаемо, но в голосе прорезались новые нотки: привычный гнев сменился чем-то похожим на уважение:

— Я просто подумал, ваше высочество, что лонаки, возможно, правы и сейчас мы сопровождаем именно королеву. — Он поклонился и пошел осматривать своего пони.

По мере того как они продвигались все дальше на север, горы вновь обступили их со всех сторон. Здесь пики были куда неприступнее, чем на Скелланском перевале, их вершины вечно скрывались за облаками. Тропинки, по которым ехали всадники, становились все у́же, коварно змеясь по склонам. В первую ночь после битвы с сентарами они встали лагерем над обрывом глубиной футов в пятьсот, по прикидке Иверна. С наступлением ночи сверху опустилось влажное одеяло тумана.

Альтурк молча сел поодаль, почти на самом обрыве, не заботясь ни о еде, ни о тепле. Лирна направилась было к нему, но Давока выразительно покачала головой. Тогда она устроилась напротив Кираль. Давока усадила пленницу у небольшого костра, разведя его настолько далеко от остальных, насколько было возможно. Ноги ей связали, поскольку твердая земля не позволила вбить кол и привязать ее. Она равнодушно взглянула на Лирну, продолжая неподвижно сидеть, привалившись к скале. Ни дать, ни взять — обычный заскучавший подросток.

— Болит? — спросила Лирна, показав на шрам.

— Я не говорю на твоем песьем языке, мерим-герская сучка, — огрызнулась Кираль.

«Да, не все уловки срабатывают», — грустно усмехнулась про себя Лирна.

— Рана, которую я тебе нанесла, — перешла она на лонакский. — Болит?

— Боль — извечный спутник воина, — пожала плечами девица.

Лирна покосилась на Давоку. Та напряженно прислушивалась к их разговору.

— Моя подруга считает, что ты больше не ее сестра, — продолжала она. — Думает, что ее сестра была поглощена тобой — тем, что поселилось внутри, а той девочки, о которой она заботилась, больше нет.

— Моя сестра слепо предана Лже-Малессе. Она видит ложь там, где есть лишь правда, — по-прежнему равнодушно и безразлично произнесла Кираль, словно ребенок, бубнящий «Катехизис Веры».

— И в чем же заключается твоя правда?

— Лже-Малесса вознамерилась умертвить дух лонакхим, чтобы боги отвернулись от нас, чтобы не было больше историй у костра и не звучали песни смерти. Сначала — мир с вами, а потом что? Мир с сеорда? Во что же мы превратимся? Будем ковыряться в земле, подобно твоему племени? Сделаем из наших женщин рабынь, как это заведено у вас? Станем, как вы, слугами мертвых? — Тон ее голоса оставался ровным, слова звучали без малейшего намека на страсть.

— Знаешь, почему я его спасла? — Лирна кивнула на громадную фигуру Альтурка, полускрытую туманом.

— Потому что мерим-гер — слабаки. У тебя мягкое сердце, вот ты и выдумала долг там, где его нет и в помине. Он подчинялся слову Лже-Малессы, и ты ему ничего не должна.

— Нет, — покачала головой Лирна, всматриваясь в лицо девушки. — Я спасла его потому, что увидела, как ты жаждешь его гибели. Зачем тебе его смерть?

— Он — гонитель сентаров. Так отчего ж мне не порадоваться его смерти? — Голос звучал абсолютно безмятежно и искренне.

«Все это ничего не доказывает», — решила Лирна. Девушка была действительно чуднóй, может быть, даже сумасшедшей, но убеждение Давоки пока ничем не подкреплялось. Принцесса встала, намереваясь вернуться к большому костру.

— Я слышала странные вещи о женщинах мерим-гер, — произнесла Кираль.

— Да? И какие же?

Впервые лицо девушки оживилось, губы тронула ехидная усмешка.

— Обычаи запрещают им ложиться с мужчиной, пока они не вступят в союз. И даже потом вам разрешено иметь только одного мужа. Это правда?

Лирна кивнула.

— Но ты, королева, ты ведь не замужем. — Ее взгляд ощупывал Лирну, и это не было взглядом юной девушки. — Следовательно, ты никогда не ложилась с мужчиной.

Лирна молчала, глядя на смеющееся лицо, смех был негромким и дребезжащим.

— Я предлагаю тебе сделку, королева, — продолжила Кираль. — Я честно отвечу на все твои вопросы, а взамен попрошу лишь вкусить от чистого персика у тебя между ногами.

«Неужели это оно? — мелькнула мысль в голове принцессы. — Доказательство, которое я ищу?»

— Что ты такое? — спросила она.

Смех девушки стих, и через мгновенье она снова лежала, привалившись к камню, все с тем же скучающим выражением на лице.

— Я — Кираль из клана Черной Реки, истинная Малесса лонакхим. — Она спокойно и безмятежно смотрела в огонь.

Лирна вернулась к большому костру и опустилась рядом с Давокой. Лоначка, похоже, старалась не смотреть ей в глаза.

— Я не могу убить ее, Льерна, — произнесла она чуть погодя извиняющимся тоном.

— Знаю. — Принцесса похлопала ее по руке и улеглась спать.

Два дня спустя показалась Гора — дом Малессы. Она брала начало в небольшой долине меж двух громадных горных хребтов: кривой каменный коготь, вонзившийся тонким острием в небо на высоте по меньшей мере трех сотен футов. Сначала Лирне показалось, что Гора переливается в солнечных лучах, но, когда они приблизились, она поняла, что Гора похожа на соты: сплошь покрыта балкончиками и окнами, вырезанными в скале. По тому, насколько выветрился камень, она заключила, что это действительно очень древнее сооружение. Архитектура была совершенно чуждой, словно пришедшей из иных мест и иных времен.

— Это лонакхим построили? — поинтересовалась она у Давоки.

— Гора уже ждала нас в конце великого переселения, — покачала та головой. — Как доказательство того, что боги от нас не отвернулись. Кто еще мог сделать нам подобный дар?

Они вступили в туннель, образованный изящно сходящимися каменными стенами. Охраны там не было, и они беспрепятственно проследовали внутрь Горы. Шагов через сто открылся широкий двор, окруженный галереями — солнечный свет падал на них сквозь множество круглых окон. Здесь их ждали женщины, одни вооруженные и одетые так же, как Давока, другие — в простых белых или серых платьях. Среди них встречались и юные девушки, и старухи, причем никого, похоже, их появление не встревожило. Разве что кое-кто из воительниц сурово посмотрел на Кираль.

— Вижу, у тебя было интересное путешествие. — Вперед выступила невысокая женщина с грубым солдатским лицом, беря под уздцы пони Давоки. — Надеюсь, у тебя найдется история для костра.

— И не одна. — Давока тепло улыбнулась воительнице. — Нам нужны комнаты, Несталь.

— Они уже готовы и ждут вас. — Несталь оглядела их компанию, задержала взгляд на Лирне и слегка склонила голову. — Королева, Малесса приказала, чтобы тебя проводили к ней, как только ты приедешь. Вместе с этой. — Она кивнула на Кираль.

Лирна ожидала, что жилье Малессы окажется где-то на вершине Горы, однако Давока повела ее к лестнице в центре зала, спиралью уходящей вниз, в темноту.

— Нет! — рявкнула лоначка на Смолена и братьев, попытавшихся последовать за ними. — Оставайтесь здесь. Мужчинам нельзя на нее смотреть.

Смолен хотел было возмутиться, но Лирна взяла его за руку:

— Сомневаюсь, что ваш меч поможет мне там, лорд-маршал. Подождите меня здесь.

Он поклонился, отступил и замер в напряжении: преданный своей принцессе офицер, хотя от его начищенной брони и щегольского наряда остались лишь сапоги да меч, и те давным-давно утратили парадный лоск. Лирне пришло в голову, что и ее внешний вид теперь не особенно представителен: ни тебе горностаевого палантина, ни элегантного платья для верховой езды, лишь грубая кожаная одежда и крепкие сапоги, потертые и запыленные в дороге. От лонаков ее отличал разве что цвет волос.

— Прошу тебя, сестра!

Оглянувшись, Лирна увидела, что Давока тянет за собой упирающуюся Кираль. Лицо девушки, еще недавно такое невыразительное, сейчас было искажено до неузнаваемости, как будто на ней была надета маска ужаса.

— Прошу тебя, — жалобно умоляла Кираль. — Если ты все еще считаешь меня сестрой, лучше убей, только не веди к ней!

Она продолжала упрашивать и вырываться, пока Давока волокла ее вниз по лестнице. Жалобное нытье превращалось в горестные вопли по мере того, как они спускались все ниже и ниже в сумрак. «Это не просто страх смерти, — догадалась Лирна. — Она боится чего-то еще более ужасного».

Она стряхнула с себя дорожную пыль и начала спускаться вниз.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Рива

Она бежала до тех пор, пока легкие не начали гореть огнем, а ноги — подкашиваться от усталости. Бежала, не разбирая дороги — по высокой траве, по лесу, лишь бы подальше от лагеря, от этого мужчины, от его вранья. Бежала, пока не свалилась в изнеможении, запутавшись в своем плаще. Потом, еле-еле поднявшись на ноги, огляделась вокруг, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь ориентиры. Грудь судорожно вздымалась от страха и усталости. «Он все равно придет за мной, выследит, вновь заставит слушать свою ложь…»

И снова бросилась бежать, но тут же споткнулась о корень и упала на четвереньки, захлебываясь бессильными рыданиями, в полном смятении. «Даже если он действительно существует, он ненавидит тебя за то, что ты такая, какая есть. Так ведь утверждают его священники?.. Тебя послали за тем, чего нельзя отыскать, в надежде, что я убью тебя… Новая жертва…»

— Мерзкая ложь! — Ее исступленный крик эхом разнесся по лесу. Но деревья молчали, лишь скрипели ветвями на ветру.

Она села на корточки, подняв лицо к небу, хватая воздух широко раскрытым ртом. Тут до нее дошло, что вдогонку за ней никто побежит: Аль-Сорна легко сумеет найти ее, где бы она ни находилась. Бежать смысла не было, и какое-то время она просто сидела на месте, одна-одинешенька. Вспомнилось бессильное отчаяние в его голосе, когда он кричал ей вслед… «Потому же, почему я теперь отвергаю мою песнь, которая кричит мне „Отпусти ее!“»

«Следуй своей песне, Темный Меч, — подумала она. — А я спою свою собственную».

Провела дрожащей рукой по отросшим волосам — гриве азраэльской распутницы. «Грязная, забывшая Отца грешница…»

«Священник! Вот кто сможет опровергнуть всю его ложь!» Ей надо вернуться, и он объяснит всю правду, и Отец Мира снова осенит любовью свою дщерь в знак того, что она ему не постыла, что грех был выбит из нее, что она достойна возложенной на нее священной миссии… Достойна меча своего отца.

Меч. Вернуться к священнику с пустыми руками, да еще с требованием разъяснить лживые слова Темного Меча… Невозможно. А вот если у нее будет меч, тогда она увидит всю правду по его лицу. Меч и есть правда.

Открыв глаза, Рива нашла созвездие Оленя. Переднее «копыто» должно было указывать почти прямо на юг, в сторону Кумбраэля и Серых гор… А еще — в сторону Высокой Твердыни. Возможно, меч до сих пор там: валяется, позабытый, в темном углу покоев Лорда и ждет ее. Потому что, если его там нет, она вообще вряд ли когда-нибудь сможет его отыскать.

Рива уже начала подниматься на ноги, когда в голове мелькнула быстрая, словно шепоток предателя, мысль: «Вернись. Тебя ждут».

— Со своей грязной ложью! — прошипела она в ответ.

«С любовью. Твой священник хоть раз ее проявил?»

— Плевать мне на его любовь! И на них на всех. Любовь Отца — это все, что мне нужно. — Она встала, отряхнулась и зашагала на юг.

Лук был изготовлен из желтоватой древесины горного ильма. Рукоять в центре — гладкая, блестящая от частого использования, плечи украшены резьбой: с одной стороны — олень, с другой — волк. Он отличался от ясеневого лука, который вырезал для нее Аль-Сорна и который остался в лагере, когда она убежала. Этот был длиннее, толще и, без сомнения, мощнее.

Хозяин лука лежал на лугу, с подветренной стороны трухлявого пня, а вокруг на многие мили не было ни души. Мужчина блаженно спал, уронив на колени пустой винный кувшин, седоватая борода была вся в бордовых винных пятнах. Неподалеку пристроилась такая же сонная пастушья собака: косматая псина со слезящимися глазами. Не выказывая ни малейшей тревоги, она с любопытством склонила голову, наблюдая за девушкой, которая осторожно вытащила лук из руки пьяницы. Увы, колчан был надежно пристегнут у него за спиной. Ну и ладно — стрелы сделать куда проще, чем лук.

Отошла шагов на двадцать и остановилась, засмотревшись на резьбу. Вблизи стало видно, что делал ее настоящий мастер: на верхнем плече лука стоял, воинственно склонив рога, благородный олень, а на нижнем — готовый к прыжку оскалившийся волк. Судя по мастерству резчика, вещь должна была стоить немало.

«Меч — это самое главное» — так сказал священник. Отец Мира простит ей все грехи, совершённые во время поиска.

Рива вздохнула, вернулась назад, вложила лук в руку спящего, присела рядом и стала ждать, когда он проснется. Подошла собака. Принюхалась и заскулила, выпрашивая остатки кролика, пойманного Ривой накануне. Девушка скормила ей кусочек, и псина благодарно гавкнула, чем разбудила старика.

— А? Чего? — Он схватился за лук и принялся нащупывать стрелу. — У-у-у, вот я тебя, зараза!

Рива молча смотрела, как пьяница с диким взглядом безуспешно пытается вытащить из колчана стрелу, потом отказывается от этой идеи и достает из сапога короткий нож. Но при виде монеты на ладони Ривы старик завороженно уставился на золото.

— У тебя очень красивый лук.

Стрела с скрипом вонзилась в ствол дерева, по крайней мере на пядь уйдя в глубину. Это была учебная стрела — просто заостренная ветка поваленной ветром ивы, без наконечника или оперения. И тем не менее Рива попала в цель с двадцати шагов.

Старик назвался пастухом, хотя никакой отары вокруг не было и в помине. Он сказал, что лук — это трофей, привезенный им с какой-то полузабытой войны с кумбраэльцами, куда его забрали совсем мальчишкой люди Лорда, как ни плакала его несчастная матушка. Рива подумала, что пьяница врет. Лук, конечно, прекрасен, но это не кумбраэльское оружие. Скорее всего, пастух или украл его, или выиграл в кости. В любом случае он слишком торопился убраться прочь со своим новоприобретенным богатством, чтобы внятно объяснять происхождение оружия. Подхватив кувшин, старик нетвердым шагом побрел через луг, где не было ни единой овцы, а вслед за ним поплелась собака с грустными глазами.

Рива шла уже две недели, держась подальше от дорог. Ночевала в лесу, охотилась, когда представлялась возможность, в прочее время старалась подавить голод и не потерять направление, куда указывало «копыто» Оленя. Людей здесь почти не было, пьяный пастух был первым, встреченным ею за все эти дни. Столь далеко от наезженных трактов одинаково маловероятно было наткнуться как на других путников, так и на разбойников. Тем не менее Рива держалась начеку.

Тем вечером она подстрелила болотную курочку, ощипала ее, насадила на вертел, зажарила и съела еще до заката. Она знала, что время, проведенное с Аль-Сорной, ослабило ее. Те недели, когда она ложилась спать с туго набитым животом, сделали ее нестойкой в сопротивлении голоду. Каждый вечер она благодарила Отца за то, что он освободил ее от лжи Темного Меча, и молила простить за потакание своим слабостям.

Поев, Рива собрала в кулак отросшие волосы и поднесла к ним нож. Это стало ежевечерним ритуалом. Каждый раз ее решимость испарялась, как только лезвие касалось кудрей, кудрей гулящей девки, но она не могла заставить себя их обрезать. Рива уговаривала себя, что ей требуется маскировка. «Азраэльские женщины носят длинные волосы…» А в Кумбраэль она еще нескоро придет. И нет в этом ни капли тщеславия, и слова Алорнис о том, как красиво ее волосы переливаются на солнце, совершенно ни при чем…

«Врешь, сучка». Со вздохом она спрятала нож и завернулась в плащ. Голос священника преследовал ее и во сне: «Лживая грешница, позабывшая своего Отца…»

Через неделю впереди показались Серые горы: они синели неровной линией в туманной дали. Чем дальше на юг продвигалась Рива, тем выше становились холмы и гуще — покрывавшие их леса. Дичи было немного, ей удалось подстрелить лишь куропатку да старого зайца, слишком неповоротливого, чтобы удрать от ее стрелы. Прошло еще два дня. Еще пара часов — и она достигнет гор. Точное местонахождение Высокой Твердыни ей было неизвестно, но времена, когда кумбраэльцам запрещалось даже упоминать о крепости из-за мученической смерти Хентеса Мустора, давно миновали. Рива знала, что деревня расположена у реки на границе с Азраэлем. Священник рассказывал, что все пилигримы могли рассчитывать там на помощь и ночлег, поскольку все Сыны Истинного Меча должны хотя бы раз в жизни совершить паломничество и почтить честь достойнейшего из Отцовых слуг.

Обнаружив озерцо чистой воды под небольшим водопадом, Рива искупалась, постирала, как смогла, одежду и разложила ее сушиться, а сама устроилась на горячем камне, глядя на плывущие по небу величественные облака. Как всегда, когда ее мысли путались, она вспоминала об Аль-Сорне и его уроках, об Алорнис и ее рисунках, и даже о пьянчуге-поэте с его дурацкими песенками. Рива знала, что это неправильно, что она греховно потакает своим слабостям, и всегда потом искренне молила Отца простить ее. И все равно она каждый день упорно предавалась воспоминаниям, ожидая того мига, когда коварный голосок начнет соблазнительно нашептывать: «Еще не поздно. Возвращайся на север. Найди корабль, идущий в Пределы. Там тебя ждут…»

В этот раз Рива наказала себя упражнениями с мечом, проходя комбинацию за комбинацией, все быстрее и быстрее, пока не начало мутиться в глазах. Она едва не рухнула наземь от изнеможения. Уже в сумерках нарвала папоротника и устроилась спать, на этот раз даже не попытавшись вытащить нож и обрезать волосы, хотя теперь их действительно следовало бы подстричь, чтобы не лезли в глаза.

Ее разбудили крики. Она выхватила меч и перекатилась на четвереньки, судорожно шаря взглядом по черному лесу. «Вроде никого… Нет, погоди!» Она почувствовала запах дыма прежде, чем увидела желтый отблеск большого костра между деревьями. Крик повторился — пронзительный, истошный… Кричала женщина.

«Разбойники, — подумала Рива, поднимаясь на ноги. — Не моя забота». Еще крики, бессвязное, умоляющее бормотание, внезапно захлебнувшееся тишиной.

Рива вспомнила разбойников, убитых ею в Рэнсмилле: некрофила Келлу и других. Они ни разу с тех пор не беспокоили ее во сне.

Вложила меч в ножны, чтобы ее не выдал блеск металла, закинула колчан на плечо, подхватила лук и осторожно двинулась вперед, как учил Аль-Сорна, когда они вместе охотились: ступня едва-едва отрывается от земли, шаги короткие, а тело наклонено как можно ниже. Мерцающий столб огня вырос, пламя взвивалось высоко над кострищем, разложенным в центре поляны, вокруг двигались темные силуэты, а над всем этим разносился полный свирепости голос.

В тридцати шагах Рива опустилась на землю и поползла, сжимая в левой руке лук: тетива елозила по ее плечу. Через несколько мгновений она увидела картину, заставившую ее застыть. Грузный человек стоял спиной к огню, всматриваясь в темноту. За его спиной виднелся меч, а в руках он сжимал заряженный арбалет. Часовой. Никакие разбойники не бывают так добротно вооружены.

Медленно и осторожно Рива подкралась поближе, тщательно ощупывая землю перед собой и убирая с пути веточки или сухие листья, которые могли бы ее выдать. Часовой пока ничего не замечал. Она видела, что мужчина одет в черный плащ. «Четвертый орден».

Голос теперь слышался яснее, показался и сам кричавший: худой человек с землистым цветом лица, также одетый в черное. Бурно жестикулируя, он обращался к кому-то, находящемуся справа от него:

— …как отрицатели вы жили и как отрицатели умрете! Ваши души канут в небытие, не найдя утешения среди Ушедших. Ложь, которая принесла вам несчастье в жизни, повергнет вас в вечное одиночество и в том мире…

Рива подождала, пока часовой не отведет глаза, и вытянулась так далеко, как только смогла, стараясь рассмотреть, кому адресована проповедь. Там было четыре человека, связанных и с кляпами во рту: мужчина, женщина, девочка лет десяти и плотный паренек лет на пять или шесть постарше. Позади них стояли еще два стражника в плащах и с мечами наголо. Подросток вел себя беспокойно, постоянно дергался в своих путах: ему вставили палку между спиной и локтями и связали веревкой так сильно, что она глубоко врезалась в кожу рук. В рот ему засунули шестидюймовый кусок дерева и примотали его бечевкой. Слюна стекала у него по подбородку, а горевшие яростью глаза смотрели не на разглагольствующего мужчину, а на костер позади него.

Присмотревшись, Рива разглядела в языках пламени нечто, напоминающее человека. Нечто, источавшее вонь горелого мяса.

— Ты! — Желтолицый ткнул обвиняющим пальцем в коленопреклоненного мужчину, в отличие от мальчика тот сидел спокойно, в немой покорности опустив голову. — Ты завлек своих детей в сети лжи, осквернил их отрицательством, поэтому станешь свидетелем той судьбы, на которую их обрек.

Один из братьев схватил мужчину за волосы и приподнял его голову. На лице пленника не было ни гнева, ни страха: он плакал, но не испугался, когда оратор навис над ним.

— Узри же, отрицатель, — прошипел тот с перекошенным, красным от пламени лицом и подтянул к себе за ногу девочку. — Узри, что ты натворил.

Девочка завизжала и попыталась вывернуться из хватки, но мужчина легко поднял ее и понес к огню. Послышался заглушенный кляпом крик парнишки, он даже вскочил на ноги, но тут же был повален на землю одним из братьев, который ударил его между лопаток рукояткой меча.

Рива в мгновенье ока оценила диспозицию: фанатик-пустослов, двое рядом с пленниками и часовой. Все четверо, насколько она могла судить, хорошо вооружены. Это тебе не пьяные разбойники. Безнадежно. К тому же это вообще не ее дело. Выбор был совершенно очевиден.

Она выскользнула из темноты. Часовой умер первым, сраженный ее ножом. Схватился за рану на горле и упал ничком в траву, не успев даже застонать. Рива спокойно убрала нож в ножны, наложила стрелу и выстрелила в спину «оратора», который уже успел поднять брыкающегося ребенка над головой. Он рухнул как сноп, выпустив из рук девочку, и та тут же поползла прочь, быстро перебирая ножками.

Рива успела наложить на тетиву еще одну стрелу, когда охранники наконец стряхнули оцепенение и повернулись к девушке с мечами наголо. Она выбрала ближайшего к ней, того, который принуждал мужчину смотреть на смерть девочки. Тот попытался уклониться, шарахнувшись влево, но оказался недостаточно быстр. Стрела вонзилась ему в плечо, и он рухнул. Рива выхватила меч и кинулась на последнего, мимоходом прикончив раненого косым ударом в шею.

Его товарищ выступил из-за спин пленников, поднимая арбалет. Мальчик с глухим ревом кинулся на него, ударив плечом под ребра. Послышался отчетливый хруст, и брат повалился в костер. Взвизгнул, забился, охваченный пламенем, и покатился по земле, пронзительно вопя от боли.

Чей-то вскрик заставил ее посмотреть влево. Оттуда приближались еще трое братьев с заряженными арбалетами. Рива скользнула взглядом по лицу паренька, скорчившегося на коленях. Тот умоляюще смотрел на нее, мыча что-то сквозь кляп.

Она повернулась и опрометью кинулась к лесу: арбалетная стрела скользнула по ее развевающимся волосам прежде, чем она скрылась в темноте.

Пробежав шагов двадцать, она повернулась и припала к земле. Глубоко вздохнула, выдохнула, затем заставила себя замереть и ждать. Троица в плащах, разозленная и обескураженная, принялась пинать подростка, вымещая на нем свой гнев, и лишь после этого они стали закидывать землей своего горящего товарища, обсуждая, что же им делать дальше. Они стояли рядком, хорошо различимые на фоне горящего костра.

«В общем, все не так уж безнадежно», — подумала Рива, поднимая лук и прицеливаясь.

Парнишку звали Аркен, его сестренку — Руала, мать — Элисс, а отца — Модаль. Сожженное тело принадлежало матери Модаля по имени Йельна, Руала и Аркен звали ее просто бабулей. Спрашивать имя у единственного выжившего — фанатика — Рива не собиралась, продолжая называть его «Пустословом».

— Ведьма! Богопоклонница! — орал прислоненный к дереву брат.

Его ноги лежали на земле вяло и безжизненно — стрела Ривы перебила ему позвоночник, парализовав ниже талии. На голосе, к сожалению, это никак не сказалось.

— Только с помощью Тьмы ты смогла победить моих братьев! — тыкал он в нее дрожащим пальцем. Кожа была бледной и влажной, глаза тускнели. Убить его было бы актом милосердия, но Модаль остановил ее, когда она собралась прирезать калеку.

— Он хотел заживо сжечь твою дочь, — напомнила она мужчине.

— Что, по-твоему, такое милосердие? — спросил тот. Его лошадиное лицо исказила гримаса горя, но гнева не было. Он приподнял брови в искреннем любопытстве.

— Чего? — переспросила Рива, нахмурившись.

— Милосердие — сладчайшее вино и горчайшая полынь, — ответила Элисс. — Оно вознаграждает милостивых и повергает в стыд виноватых.

— Это из «Катехизиса Знания», — с оттенком горечи пояснил Аркен, подтаскивая труп к огню. — Она же явно из Кумбраэля, отец. Очень сомневаюсь, что ей хочется выслушивать твои лекции.

«Катехизис?!»

— То есть вы — Верующие? — изумленно спросила Рива. Она-то решила, что они принадлежат к одной из многочисленных дурацких сект, пышным цветом расцветших под сенью эдикта о веротерпимости.

— Мы принадлежим к Истинной Вере, — отрезал Модаль, — а не к извращению, которому следуют эти заблудшие.

«Пустослов» что-то фыркнул, разбрызгивая слюну. Что-то вроде: «Отрицательская ложь!»

— Скажи, если будет больно. — Рива выдернула стрелу из его спины. Он ничего не почувствовал.

Обгоревший брат пережил ночь и умер перед самым рассветом. Какое-то время он визгливо стонал, но, когда Рива хотела его утихомирить, Модаль вновь остановил ее. Ничего уже не понимающая, она принялась помогать Аркену подтаскивать трупы к костру.

— Этот был неплох. — Рива приподняла ноги самого высокого, того, который пал последним. — Небось служил в гвардейцах до того, как ушел в орден.

— Но ты все равно лучше, — сказал Аркен, берясь за плечи трупа. — Здорово, что ты заставила его помучиться.

А она действительно это сделала? Ну да, позабавилась немножко, не без этого. Когда все прочие упали, сраженные ее стрелами, высокий уклонился от последнего выстрела и попытался было удрать в лес. Рива с мечом в руке догнала его на краю поляны. Мужчина был быстр, хорошо тренирован и знал множество приемов. Но она знала больше. И была быстрее. Сражение она затянула специально, чувствуя, как ее умение возрастает с каждым выпадом, с каждой раной, которую ее меч оставлял на лице или руках противника. Совсем как на занятиях с Аль-Сорной только все по-настоящему. Она завершила бой ударом в грудь, когда встретилась взглядом с девочкой. Та, связанная, с кляпом во рту, лежала на земле и всхлипывала.

«Отец Мира, прости мне мою слабость».

Пламя взвилось вверх. Модаль призвал свою семью возблагодарить Йельну за жертву, вспомнить доброту ее и мудрость, поразмышлять над дурным выбором, который привел этих несчастных людей к подобному концу. Рива стояла поодаль, обтирая меч от крови, и заметила, как потемнело лицо Аркена. Мальчик смотрел на отца с яростью, если не с ненавистью.

Утром начал накрапывать дождь. Из беспокойного сна Риву вырвал голос «Пустослова». Костер потух, превратившись в кучу темно-серого пепла, и теперь дождь размывал его, обнажая человеческие кости и оскаленные черепа.

— О, мои братья! — ныл тот. — Вы пали от руки Тьмы. Пусть Ушедшие очистят ваши души.

— Какая еще Тьма, — зевая, проворчала Рива. — Нож, лук, меч — и умение ими пользоваться.

— Я… — «Пустослов» начал было что-то отвечать, но захлебнулся в хриплом кашле. — Пить…

— Пей дождь.

От братьев осталось несколько отличных лошадей, запас еды и неплохой урожай монет. Рива выбрала самого высокого коня: норовистого серого жеребца, обученного, по всей видимости, для охоты, а остальных прогнала. По настоянию Модаля оружие братьев они бросили в костер еще ночью. Когда отец мягко, но решительно вынул меч из рук сына, тот лишь презрительно хмыкнул.

Их волы и повозка никуда не делись, хотя лежавшие в ней вещи были раскиданы и потоптаны. Рива увидела, как маленькая Руала рыдает над раздавленной куклой.

— Мы направлялись в Южную башню. У нас там родственники. Говорят, под крылом владыки Южного побережья Терпимые живут спокойно, — объяснил Аркен.

— На вас объявят охоту, — заметила Рива.

— Это точно, — кивнул Аркен. — Отец проповедует свою веротерпимость всем, кто готов его слушать, и надеется, что на юге слушателей будет больше. Сдается мне, аспект Тендрис не особенно был во всем этом заинтересован.

— Что ты делаешь? — спросила Рива, увидев, что Модаль сдвинул в сторону вещи и расстилает одеяло в задней части повозки.

— Это для раненого брата, — объяснил он. — Мы должны найти ему лекаря.

— Если ты, — тихо проговорила Рива, вплотную подойдя к Модалю, — только попытаешься заставить свою дочь ехать в одной повозке с этим куском дерьма, я отрублю ему башку и выкину в реку.

Она несколько мгновений пристально смотрела ему в глаза, чтобы убедиться, что он все понял. Модаль обреченно опустил плечи и начал созывать свою семью.

— В нескольких милях на восток есть деревня. Хотите, провожу? — предложила девушка. Модаль, похоже, собирался отказаться, но его жена успела проговорить:

— Это было бы чудесно, милая.

Рива взобралась на серого жеребца и подъехала к дереву, где сидел «Пустослов».

— Ты… убьешь меня… ведьма? — проговорил тот, преодолевая хрип. На восковом лице его глаза горели двумя угольками. Рива кинула ему на колени полную фляжку, которую обнаружила в седельной сумке.

— Зачем мне тебя убивать? — Она наклонилась и многозначительно посмотрела на его безжизненные ноги. — Надеюсь, ты проживешь еще долго, брат. Если, конечно, тебя не найдут волки или медведи.

И, повернув жеребца, поскакала вслед за повозкой.

Деревня была довольно необычным поселением. Кумбраэльцы и азраэльцы жили здесь бок о бок и говорили со странным акцентом, который, похоже, включал все самые режущие слух звуки из обоих языков. Было ясно, что это место является важным перевалочным пунктом для многочисленных путешественников и возчиков с их фургонами. На север везли вино, на юг — сталь и уголь. На главном деревенском перекрестке торчала группа королевских гвардейцев, надзирая за оживленным движением и следя, чтобы не образовывались заторы. На южной стороне стоял храм Отца Мира, напротив него — миссия Пятого ордена.

— В ордене вам дадут мазь от порезов и все такое прочее, — сказала Рива Модалю. — Скажете, что на вас напали разбойники. Обокрали и удрали. Зачем вам проблемы с гвардией?

Модаль неуверенно кивнул, но Рива по глазам видела, что он ей не верит. «Он считает, что убийц не существует, — заключила она. — При том что этих самых убийц он бросается лечить. Какая нелепость эта их вера».

— Прими нашу благодарность, — тепло сказала Элисс, придержав повод серого жеребца. — Мы бы с радостью продолжили завтра путь вместе с тобой.

— Спасибо за приглашение, но мне надо в Серые горы, — ответила Рива и тронула поводья. Отъехав, она оглянулась и увидела, как Аркен смотрит на нее из повозки. Мальчик помахал ей на прощание, Рива тоже махнула ему рукой и отправилась дальше.

Гостиница была самой маленькой из тех трех, что имелись в деревне. Вывеска над дверью гласила: «Приют доброго возчика». Внутри толпились путешественники и погонщики, в основном мужчины с неспокойными руками, готовые чуть что выхватить нож. Рива отыскала табурет в углу и стала ждать подавальщицу.

— Хозяин этого места — Шиндалль? — спросила она у подошедшей девицы. Та настороженно кивнула. — Мне нужно его видеть, — объявила Рива, протягивая девушке медяк.

Шиндалль оказался жилистым человеком, с голосом, напоминающим бычий рев.

— Кого это ты ко мне притащила? — заорал он на девушку, когда та ввела Риву в заднюю комнату, где хозяин считал деньги. — Хочешь, чтобы я сбился со счета из-за какой-то костлявой су… — Он взглянул в лицо Риве и запнулся.

Она приложила большой палец к груди точно над сердцем и провела им вниз. Шиндалль еле заметно кивнул и рявкнул, обращаясь к служанке:

— Пива! И жратвы! Пирог тащи, а не помои какие-нибудь.

Он подтянул к столу кресло для Ривы. Пока она отстегивала меч и снимала плащ, мужик не сводил глаз с ее лица. Дождавшись, чтобы подавальщица принесла еду и ушла, он благоговейно прошептал:

— Ведь это же вы, правда?

Рива запила элем кусок пирога и вопросительно приподняла бровь. Шиндалль пододвинулся ближе и чуть слышно сказал:

— Кровь Истинного Меча.

Рива подавила удивленный смешок: серьезность кабатчика одновременно смешила и обескураживала ее. Горящие глаза напомнили ей тех чокнутых еретиков, которые толпились вокруг дома Аль-Сорны.

— Истинный Меч был моим отцом, — кивнула она.

Шиндалль со свистом втянул воздух и в волнении сцепил пальцы.

— До нас дошли слова священника о том, что мы скоро услышим о вас. Что эта весть потрясет все основы Еретического Доминиона. Но я никогда не думал, даже не мечтал увидеть вас собственными глазами. По крайней мере не здесь, в этой рыгаловке, где я исполняю роль трактирщика.

«Дошли слова священника, ну-ну…»

— И что же вам передал священник? — поинтересовалась она, стараясь говорить небрежно. «Что я вскоре умру? Что у вас будет новая жертва, которой можно будет поклоняться?»

— Его послание было кратким и весьма туманным. Неспроста, разумеется. Если бы лорд фьефа или король еретиков перехватили его, излишняя ясность раскрыла бы нас.

Рива кивнула и вернулась к еде. Пирог был на редкость хорош: мягкое тесто с начинкой из маринованного в эле мяса с грибами.

— Мне бы хотелось… — продолжил Шиндалль. — Не смею задавать вопросов о вашей миссии, но… Она завершена? Неужели наше освобождение уже близко?

— Я должна посетить Высокую Твердыню, — рассеянно улыбнулась Рива. — Священник предупредил меня, что ваша задача — оказывать помощь пилигримам.

— Ну конечно! — воскликнул он. — Вполне понятно, что вы желаете совершить паломничество, пока еще есть время. — Шиндалль встал, прошел в самый темный угол комнаты, нагнулся, вытащил из стены кирпич и что-то достал из тайника.

— Вот, нарисовано на шелке, — сказал он, расстилая на столе лоскут дюймов шести в поперечнике. — Легко спрятать, а если что — можно и проглотить.

Это была карта. Простенькая, но вполне понятная. Пунктир, начинаясь у группы квадратиков, очевидно, изображающих деревню, извилисто тянулся вдоль горы и реки, пока не упирался в черный символ, похожий на наконечник копья.

— Отсюда где-то шесть дней пути, — пояснил Шиндалль. — В последнее время пилигримов мало, так что вам никто не помешает. Вы встретите там разве что наших друзей, изображающих из себя бездомных.

— Так Твердыню не охраняют? — удивилась Рива. Она как раз начала прикидывать, как лучше пробраться в крепость под носом у гвардии Лорда.

— Нет, не охраняют — с тех самых пор, как пал Истинный Меч. Пьянчуга и бабник, восседающий нынче в Алльторе, будет только рад, если крепость превратят в руины.

— Мне нужно где-то переночевать. — Рива проглотила последний кусочек и допила эль. — И коня бы поставить в стойло.

Она предложила ему деньги в уплату за ночлег и еду, но Шиндалль их с негодованием отверг и повел ее на второй этаж. Комната была маленькой и не очень чистой, но едва Рива увидела узкую кровать, все ее дурные предчувствия испарились сами собой: в последний раз она спала на кровати в доме Темного Меча.

— Я видел его однажды, — произнес кабатчик, задержавшись у двери и всматриваясь в лицо девушки. — Истинного Меча. Это случилось вскоре после того, как Отец спас его от разбойничьей стрелы, его шрам все еще был свежим, красным, будто рубин, горящий на утреннем солнце. Истинный Меч остановился, чтобы обратиться к народу. Те его слова… Удивительно, сколько правды можно услышать всего за несколько минут. Я сразу понял, что слышу призыв Отца. — Его взгляд стал пристальным, а голос — многозначительным, напомнив Риве о кузнеце из Варинсхолда. — У вас в точности его глаза.

— Патрулирует ли королевская гвардия горы? — спросила она, швыряя на кровать плащ и меч. Шиндалль моргнул, потом покачал головой.

— Только дороги в долине, да и то лишь там, где попадаются разбойники. В горах их и не встретишь, холодновато, видать. — Кабатчик поставил зажженную свечу на стол и пошел к двери. — Первый колокол — в пять утра.

— К тому времени я уже уйду. Спасибо вам за заботу.

Он бросил на нее последний взгляд и, прежде чем выйти, произнес:

— Увидеть ваше лицо — и ничего больше не надо.

Прежде она никогда не бывала в Серых горах. Они показались ей совершенно неприступными, и чем дальше она ехала, тем круче вздымались окрестные склоны. Постоянный холод усугублялся частыми моросящими дождями и туманами. Дорога оборвалась у широкого стремительного потока, текущего на восток. Рива двинулась вдоль реки: карта на шелке утверждала, что это — кратчайший путь к Твердыне. Серый конь возмущенно захрапел, не желая идти по усеянному камнями берегу.

— Какой ты у меня ворчун, — сказала Рива, погладив коня по гриве. — Пожалуй, так я тебя и назову, Ворчуном.

Шорох осыпающихся камней заставил ее обернуться. К реке сворачивал еще один всадник: довольно крупный подросток на невысокой крестьянской лошадке. Рива стала ждать.

— Лошадь-то украл небось? — спросила она подъехавшего Аркена.

— Нет, купил на монеты того брата, — ответил мальчишка, закашлялся и принялся ерзать в слишком маленьком седле. Рива молча смотрела на паренька. Тот снова закашлялся и покраснел. — Если бы я остался с ними еще хотя бы на день, убил бы его, — объяснил мальчик. — К тому же я у тебя в долгу.

Над горами прокатился далекий раскат грома. Девушка посмотрела на небо: с востока наползала темная туча.

— Нам лучше убраться подальше от реки, — сказала она, пришпоривая Ворчуна. — Во время дождя тут будет настоящий потоп.

— Он был обыкновенным колесником, — рассказывал Аркен. — Умелым, не больно грамотным и Верующим, как и большинство горожан. Таких колесников пруд пруди. А потом город посетил аспект Второго ордена, и отца нелегкая занесла на его проповедь. С того дня все переменилось.

Они с Ривой спрятались от дождя в узкой щели на склоне горы. От ливня она более или менее защищала, но развести огонь было невозможно. Они укрылись под плащами и согревались дыханием лошадей.

— Все свободное время он начал посвящать беседам, — продолжал Аркен. — Каждая лишняя монетка тратилась на печатание его так называемых трактатов, которые он бесплатно раздавал на улицах. Нам с сестрой приходилось часами торчать рядом с ним, пока он нес эту ахинею. А хуже всего было то, что некоторые действительно останавливались и начинали слушать. Я просто ненавидел их за это. Если бы слушателей не было, отец наверняка бросил бы это дело, и Четвертый орден оставил бы нас в покое. У вашего бога ведь нет никаких орденов, верно?

— Наш мир создан по воле единственного Отца, — сказала Рива, — чтобы мы узнали его любовь. Один мир, один Отец, одна церковь.

«Пусть даже продажная и развращенная».

Аркен кивнул и тут же чихнул. На кончике носа повисла прозрачная капелька.

— Они будут тебя искать? — спросила Рива.

— Очень сомневаюсь. Мы поцапались, наговорили друг другу всякого, — с тоской произнес мальчик.

— Слова не стрелы, их можно взять назад.

— Он приказал нам не сопротивляться! — рявкнул Аркен и сжал кулаки. — Просто сидеть и бубнить его дурацкий катехизис, глядя, как они выезжают из леса. Ну что он за человек такой?

«Обычный верующий», — подумала Рива.

— Что же он проповедовал, что они так сильно разозлились?

— Утверждал, что Вера ушла с правильного пути. Якобы мы совершили огромную ошибку, «красная рука» исковеркала наши души, превратив нас в ненавистников, тогда как на самом деле мы должны любить друг друга. Мы убиваем, вместо того чтобы спасать. Ну, и еще говорил, что, преследуя отрицателей, мы воздвигаем стену между нашими душами и Ушедшими. И вот в один прекрасный день к нам постучался брат из Четвертого ордена. Он привез послание аспекта. Тот вежливо, но твердо просил отца заткнуться. Отец разорвал пергамент и бросил клочки в лицо брату. А два дня спустя его мастерская сгорела.

Ворчун начал бить передним копытом по камню и мотать головой. Рива уже немного изучила его характер: конь терпеть не мог просто стоять на месте. Она приподнялась, достала из седельной сумки морковку, протянула жеребцу. Тот благодарно захрумкал.

— Нет у тебя передо мной никакого долга, Аркен. К тому же путешествовать в моей компании… опасно.

— Ты не права. Это что касается долга. А на опасность мне плевать.

Его взгляд был искренен, но в нем промелькнуло еще что-то. Смущение. «Он же еще совсем мальчишка. При всех своих проблемах».

— Я кое-что ищу, — проговорила Рива. — Давай договоримся: помоги мне, и твой долг будет исполнен. Потом можешь убираться на все четыре стороны.

— Как скажешь. — Аркен кивнул и криво улыбнулся.

— Твой отец забыл посмотреть, было ли оружие у «Пустослова», — сказала она, достала из седельной сумки нож и бросила мальчику.

Тот покрутил его в руках, вытащил из ножен: длинное лезвие из хорошей стали, нож отлично сбалансирован, рукоятка из черного дерева сделана с перекрестной резьбой для лучшего хвата.

— Я все равно не умею им пользоваться. Когда был маленьким, отец не разрешал мне играть даже с деревянным мечом.

Рива выглянула наружу. Дождь вновь превратился в легкую морось. Взяла Ворчуна под уздцы и повела наружу.

— Я тебя научу.

Это было похоже на игру с ребенком, пусть даже ребеночек был на целый фут выше и в два раза тяжелее. «Какой же он увалень», — удивлялась Рива. Аркен споткнулся, его нож (в ножнах) прошел на расстоянии вытянутой руки от девушки. Та с легкостью увернулась, прыгнула на спину подростку и прижала нож к его горлу.

— Попробуй еще раз, — приказала она, отскакивая назад. Заметила легкий румянец на его щеках и нервную неуверенность, с которой он поднял свое оружие. «А ведь это вовсе не смущение, — поняла она. — Не надо было мне на него прыгать».

Следующие четыре дня она тратила по часу утром и вечером, обучая его основным приемам работы с ножом. Задача оказалась безнадежной. Аркен был большим и сильным, но слишком медленным и неуклюжим, чтобы парировать даже самые простые удары. Тогда она предложила убрать ножи и заняться рукопашной борьбой. Это у Аркена получалось лучше. Мальчик довольно быстро освоил основные комбинации, ему удалось даже один раз чувствительно задеть Риву по руке.

— Ой, прости! — выдохнул он, увидев, как она потирает ушиб.

— За что? Сама виновата… — Она поднырнула под его руку, легонько ударила ладонью по щеке и отскочила прежде, чем он успел отреагировать. — Я двигалась слишком медленно. Все, на сегодня хватит. Давай поедим.

Рива понимала, что позволила ему остаться, потакая нечестивому желанию — ей хотелось человеческого общения, которого она была лишена с тех пор, как бежала от Аль-Сорны. Кроме того, мальчишка без разговоров взял на себя роль помощника: разводил костер, ухаживал за лошадьми, готовил еду по вечерам, и все это — почти с религиозным рвением. «Это нечестно, — думала она, глядя, как он нарезает бекон на сковороду. — Мне не нужна его помощь. А уж то, как он пялится на меня…» Хотя в его взгляде не было никакой плотоядной похоти или чего-то в этом роде. Скорее тоска. «Он же еще совсем мальчишка!»

На следующий день вдалеке показался зазубренный шип Высокой Твердыни. По слышанным когда-то рассказам Рива представляла ее выше, мощнее: легендарный замок, в котором пал мученической смертью ее отец. Но чем ближе они подъезжали, тем очевиднее становилось полное отсутствие романтики. В стенах зияли огромные дыры, зубчатые стены оказались щербатыми, словно были изгрызены каким-то великаном. Дорога, идущая по земляному скату к воротам, была завалена камнями, на ней паслось стадо длиннорогих горных козлов. Те почти не обратили внимания на людей и спокойно продолжали щипать траву, пробивавшуюся между плитами.

— Здорово! — воскликнул Аркен, задрав голову, когда они подъехали к воротам. — Вот уж не думал, что можно выстроить такую высоченную крепость.

Раздался скрежет металла. В воротах приоткрылась дверца, и из темноты выглянуло старческое лицо.

— Здесь вам нечего красть.

Рива продемонстрировала знак Истинного Меча, и враждебность исчезла с его физиономии.

— Вам лучше войти, — сказал старик и скрылся в полумраке.

Когда она вошла внутрь, старик отступил на несколько шагов. Рива не могла точно определить его возраст: во всяком случае, далеко за семьдесят, судя по обвисшим морщинистым щекам. Одет в какие-то давно не стиранные обноски, на плечи накинуто потертое покрывало. У него был длинный посох, но, глядя на то, как старик на него опирался, Рива заключила, что это вряд ли его оружие.

— Я Вантиль, — представился тот. — Кто вы, я догадываюсь, а вот его, — старик кивнул на Аркена, который остался с лошадьми снаружи, — его я не знаю.

— Я ему доверяю, — сказала Рива.

Вантилю, судя по всему, этой рекомендации хватило, и он заковылял к крутому лестничному пролету.

— Вы, конечно, первым делом захотите увидеть залу, не так ли?..

— Да. — Сердце Ривы забилось неожиданно сильно, сильнее даже, чем когда она стояла лицом к лицу с «Пустословом» и его братьями. — Да, я хочу ее увидеть.

Это была обыкновенная комната. Попросторнее, чем другие, мимо которых они проходили, но находилась она в не менее плачевном состоянии. Самая обыкновенная комната: голый холодный камень, мрак и пустота. Лишь напротив двери стояло кресло с высокой спинкой. Рива взяла факел, который по ее просьбе прихватил Вантиль, и принялась осматривать углы среди теней, освещая стены, пространство за колоннами и позади кресла.

— Вы разве не хотите помолиться возле этого кресла? — проскрипел Вантиль, озадаченный ее поведением.

Рива проигнорировала его вопрос. Обойдя комнату один раз, она тут же начала заново. Снова и снова. Осмотрела каждый угол, осветила факелом каждую щель. «Ни-че-го».

— Давно вы здесь живете? — спросила она у старика.

— Пришел сюда почти сразу после гибели Истинного Меча.

— Вы понимаете, зачем я здесь?

— Помолиться Истинному Мечу, — пожал плечами Вантиль. — Поговорить с Отцом там, где погиб его величайш…

— У него был меч. Здесь, в этой самой комнате. Где он?

— Не было тут никакого меча, — в замешательстве покачал головой старик. — Я знаю эту крепость так, как не знает никто другой. Всё растащили. Сначала — головорезы Темного Меча, а что не забрали те, подчистили гвардейцы Лорда.

— Темный Меч его не брал, — буркнула она. — Когда здесь появились люди Лорда?

— Они приходят каждый год, чтобы проверить, нет ли тут пилигримов. Тогда мы прячемся в горах и ждем, пока они не уберутся. Последний раз приезжали месяца два назад.

Такой длинный путь — и все напрасно. Меча нет. Если его не взяли люди Аль-Сорны, следовательно, прикарманил Лорд фьефа: тот самый, из Алльтора.

— Могу я провести здесь ночь?

— Потомок Истинного Меча всегда желанный гость: вы можете остаться столько, сколько захотите. — Старик замялся, постукивая посохом по каменному полу. — А как же… ну… молитвы?

Рива в последний раз осмотрела залу. «Пустой стул в пустой комнате». От Истинного Меча не осталось и следа, не было даже пятен крови, отмечавших его путь. «Интересно, думал он когда-нибудь обо мне? Знал ли он вообще о моем существовании?»

— Отцу Мира известна моя глубокая любовь к Истинному Мечу, — ответила она Вантилю и пошла к двери. — Кстати, мальчишке тоже потребуется ночлег.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Френтис

Укромное местечко нашлось на холмах в нескольких милях от усадьбы — скопище камней на вершине одного из них. Оттуда прекрасно просматривалась окрестная пустошь. Он соорудил примитивный навес, собрал хвороста для костра и отпустил коня, шуганув его на юг. Можно было надеяться, что это собьет со следа возможных преследователей. Женщина все еще истекала кровью. Струйки ее сочились из носа, ушей и глаз, а судя по пятнам на штанах, кровь лилась отовсюду, откуда только можно. Он раздел ее и принялся обтирать кровь. Мало-помалу кровотечение начало ослабевать. Она лежала обнаженная, бледная и бесчувственная, едва дыша. Не было ни трепетания век, ни стона — ничего, что могло бы показать, что она просто спит. Тут Френтис испугался. Если она не очнется, он так и просидит, привязанный к ее телу, до самой своей смерти. Путы оставались такими же крепкими, как и прежде, а вот зуд исчез. Он вновь всецело принадлежал ей, даже беззащитно лежащей на земле, и мог только мечтать о том, как вонзит в ее грудь кинжал, снова и снова. Вместо этого приходилось о ней заботиться, укрывать от ночного холода… пока на третье утро женщина вдруг не открыла глаза.

Увидев Френтиса, она благодарно улыбнулась.

— Я знала, что ты меня не оставишь, любимый.

Френтис вперился в нее, надеясь, что она увидит ненависть в его глазах, но промолчал.

Женщина откинула плащ, которым он ее укрыл, и потянулась. Она похудела, но оставалась все такой же: сильной, гибкой… и красивой. Из-за ее красоты его ненависть вспыхнула с новой силой.

— Ну-ну, не дуйся, — пробормотала она. — Их необходимо было уничтожить. Это нужно и нам, и Союзнику. Со временем ты все поймешь. — Она скорчила гримасу, взглянув на свою пропитанную кровью одежду, но решительно натянула штаны и рубаху. — Слушай, у нас еда есть?

Френтис указал на горную змею — единственную свою добычу, пойманную накануне, уже освежеванную и разделанную. Он подвесил полоски мяса над тлеющим костром. Мясо оказалось неожиданно вкусным. Женщина накинулась на оставшиеся кусочки, жадно жуя и глотая, и даже постанывала от удовольствия.

— Ты просто кладезь талантов, — похвалила она, облизываясь. — Из тебя выйдет отличный муж.

Они шли на северо-восток, пока солнце не начало слишком припекать. В затененной расщелине среди скал обнаружили мелкое озерцо дождевой воды и пополнили ею свои запасы. Из-за скудости рациона быстро идти было трудно. Через полтора дня, в течение которых они продирались сквозь колючий пустынный кустарник, они вышли наконец к морскому побережью, очутившись в добрых двадцати милях к северу от Альпиры.

— До Янеллиса еще полдня пути, — сказала женщина. — Нам потребуется кое-что украсть, ведь теперь мы с тобой разбойники в бегах.

С тех пор как он забросил жизнь мелкого карманника из Варинсхолда, Френтису не приходилось воровать всерьез. Во время обучения в ордене мальчишки таскали разве что какую-нибудь мелочовку. Как оказалось, детские навыки никуда не делись: через несколько часов блуждания по Янеллису он вернулся с двумя набитыми кошелями и внушительной коллекцией блестящих побрякушек. Этого хватило на то, чтобы купить новую одежду и снять скромную комнату на постоялом дворе. Они опять представились парочкой влюбленных молодоженов, ищущих корабль на север, чтобы навестить родственников. Хозяин постоялого двора порекомендовал им торговое судно, которое должно было отплыть на следующее утро.

— Я ожидала более сильной реакции, — задумчиво протянула женщина, лежа рядом с ним. Этой ночью она была нежнее, даже поцеловала его в первый раз за все время, очевидно пытаясь придать некую убедительность их близости. Путы принудили его ответить взаимностью: целовать, ласкать и крепко обнимать, когда она прижималась к нему. После того как все закончилось, она переплела ноги с его ногами и провела пальцем по мускулистому животу.

— Жена и сын их потухшего Светоча умерли при пожаре, — сказала женщина, — и никому, ни единой душе нет до них дела.

Френтис мечтал, чтобы вернулся зуд — вместе с восхитительной агонией освобождения, которая позволяла двигаться, позволяла быть тем, кто спасает жизни, а не прерывает их. Он старался, чтобы правда о событиях той ночи не проскользнула как-нибудь в мыслях, и нарочно вызывал образы, провоцировавшие отчаянное чувство вины. Они призваны были скрыть то, чем на самом деле завершилась миссия в усадьбе. «Батрак, трактирщик, мальчик, сидящий на кровати…»

— Положим, император решил умолчать о случившемся, — рассуждала она. — Избавить своих подданных от нового горя. Действительно, сначала Светоч, а потом еще и это, причем как раз в тот момент, когда он собирается объявить нового Избранного. После смерти этой сучки выбор у него, прямо скажем, невелик. — Она хихикнула, почувствовав удивление Френтиса. — Боюсь, я была не до конца откровенна с тобой, дорогой. В нашем списке не было имени мальчика, только имя матери. Мальчишка стал всего лишь небольшим уроком, который я хотела тебе преподать. Нет, любимый, истинной драгоценностью была она, Эмерен Насур Айлерс — имя, которое следовало вычеркнуть. Это ее император желал назначить новым Светочем, будущей императрицей Альпиранской империи. — Женщина положила голову ему на плечо, голос становился все тише, по мере того как сон брал свое. — Теперь, кого бы он там ни избрал, освещать путь будет некому…

Их путешествие в Марбеллис заняло восемь дней. Все это время они разыгрывали влюбленную парочку перед экипажем торгового парусника. Хорошо повеселились, став объектом скабрезных шуточек матросов, которые наперебой советовали Френтису, как ему лучше исполнять супружеский долг. Из-за скромных познаний в альпиранском он чаще всего ограничивался стыдливым смехом в ответ. Ночами, в каюте, после того как они заканчивали заниматься любовью, он получал немного свободы и принимался осторожно ощупывать шрам. Стало очевидно, что рубец разглаживается и что островок чистой кожи все увеличивается. Однако ни зуд, ни освобождающая боль больше не возвращались. «Появись!» — молил он, стараясь поддерживать в себе чувство безысходности, чтобы женщина ничего не заметила.

Дождавшись утреннего прилива, судно бросило якорь в Марбеллисе. Обменявшись с матросами несколькими солеными шуточками на прощание, они спустились по трапу на берег.

— Отлично, — оценила женщина открывшуюся панораму. — Сейчас самое время разыскать какую-нибудь подходящую сволочь.

Как и во всех портовых городах, в Марбеллисе имелись места, куда лучше было не соваться. Если в Варинсхолде это был западный квартал, то здесь — всего лишь скромные трущобы: кособокие навесы, теснившиеся около складов. Последствия оккупации города королевской гвардией были до сих пор явственно видны: в крышах зияли прорехи, на стенах чернели пятна гари. Суета в доках и оживление на улицах показывали, что город за прошедшие после войны годы практически исцелился, лишь беднейшие закоулки все еще несли на себе отметины боев.

— Говорят, когда пали стены, завоеватели изнасиловали тысячу женщин, или даже больше, — сказала она. Они как раз проходили мимо развалин бывших домов. — А потом многим из них перерезали горло. Так ваши люди празднуют победу, не правда ли?

«Меня здесь не было», — хотел ответить Френтис, но прикусил язык. «Какая разница, здесь или там? Каждая душа, побывавшая в армии, запятнана войной, развязанной Янусом».

— Что-что? Чувство вины за чужие проступки? — Женщина погрозила ему пальцем. — Так не пойдет, любовь моя. Никуда не годится.

Она присмотрела винный погребок в самом темном переулке, какой только смогла найти. Показав монету, заказала бутылку красного вина и устроилась за столом напротив двери. Несколько постоянных посетителей — мужчин различной степени потасканности — встали и ушли сразу после их появления. Они остались одни, если не считать человека, расположившегося в отдельной нише. В полумраке белел дым его трубки.

— Всегда выбирай того, кто сидит в укромных местах, — посоветовала Френтису женщина, подняла кружку с вином и улыбнулась человеку в нише. — Такие никогда не упустят своего, как только подвернется возможность.

Тот в последний раз пыхнул своей трубкой, после чего встал и с ленцой подошел к их столику. Жилистый коротышка с физиономией кулачного бойца, невесело осклабившийся щербатой ухмылкой. Френтису показалось, что тот родом откуда-то с севера, но заговорил подошедший на альпиранском.

— Я владею языком Королевства, — ответила женщина. — Сразу предупреждаю: я пришла сюда не за пятилистником.

— А-а-а, так вас, дамочка, интересует красноцвет? — закивал коротышка.

Говорил он с сильным акцентом, который Френтис наконец распознал: нильсаэлец. Коротышка подтянул поближе стул, подсел к ним и налил себе вина из их бутылки.

— Имеется красноцвет, как не быть. Только цена кусается. Здесь вам не Королевство, наш император объявил красноцвет великим злом.

— Мы не собираемся покупать никаких… снадобий. — Мельком оглядев кабачок, она понизила голос: — Нам нужно попасть в Королевство.

Коротышка откинулся на стуле и даже крякнул от удивления.

— Ну, тогда удачи вам, дамочка. Альпиранские корабли больше к нам не заходят. У нас тут войнушка приключилась, слыхали небось? Вот так-то.

— Я слышала, что бывают… — Женщина наклонилась ближе, заговорив вкрадчиво: — Другие корабли. Которые не столь строго придерживаются суровых законов императора.

— Опасные речи вы ведете, дамочка. А ведь я вас совсем не знаю, — произнес коротышка, прищурив глазки. Его лицо утратило остатки дружелюбия.

— Неважно. — Ее голос упал до шепота. — Нам надо бежать. Мой муж… — она кивнула на Френтиса, — он из Королевства, мы встретились еще до войны. Тогда к подобному относились куда проще, и родители одобрили мой выбор, но сейчас… — Ее лицо приняло трагическое выражение. — Послевоенные годы стали настоящим испытанием, на нас косо смотрят и соседи, и родственники. Может быть, хоть в Королевстве мы найдем себе приют.

— Из Королевства, значится? — Жилистый окинул Френтиса оценивающим взглядом. — И из же каких краев?

— Варинсхолд, — ответил Френтис.

— Ага-ага, по говору слышу. Как же тебя занесло-то в империю? Ты больше смахиваешь на вояку, нежели на купца.

— Я моряк, — ответил Френтис. — Когда в Квартале запахло жареным, сбежал в юнги.

— Жареным, говоришь, запахло?

— Одноглазый.

— Ну-ну, слыхал-слыхал. — Коротышка одним глотком осушил кружку. — Он же помер вроде?

— Да. Слез я по нему не проливал.

— Ясно. — Усмешка искривила рот коротышки. — Ну что ж… Могу шепнуть имечко-другое. Но это денег стоит.

— Мы заплатим, — заверила его женщина, показывая туго набитый кошель.

Мужик поскреб под подбородком, делая вид, что размышляет, потом важно кивнул.

— Сидите тут. Вернусь к девятому удару колокола.

Женщина проводила его взглядом, потом повернулась к Френтису.

— Одноглазый? — приподняла она бровь.

Он отпил немного вина и не ответил. Тогда она сжала путы.

— Мои шрамы, — прошипел он сквозь боль. — Это он оставил их мне. Потому мои братья его и убили.

— Следовательно, — пробормотала она, чуть отпуская путы, — ты был одним из людей Посланника.

Тон был серьезным, как будто она узнала некий неприятный факт. По крайней мере смотрела она очень пристально — точно так же, как смотрела на него в храме, только на сей раз обошлась без мучительства. Через несколько мгновений моргнула, тряхнула головой и сжала его руку.

— Прости мне мои сомнения, любимый. Долгие века научили меня осторожности. — С этими словами она поднялась, поправляя короткий меч, висевший у нее под плащом. — А знаешь что? Не будем мы здесь дожидаться нашего благодетеля.

Они забрались на крышу сарая, с которого просматривался весь переулок, и притаились там. Жилистый коротышка вернулся намного раньше, чем обещал, и не один: с ним шли четверо громил. Они ворвались в кабачок и почти сразу выбежали обратно. Самый крупный из бандитов схватил коротышку за грудки. Послышались приглушенные угрозы.

— Вперед! Только не убивай никого, — прошептала женщина. — И пусть наш друг останется в сознании.

По опыту Френтис знал: чем крупнее и агрессивнее противник, тем хуже он дерется. Здоровяки, особенно любители грязных делишек, больше привыкли запугивать, чем сражаться. Поэтому Френтис ничуть не удивился, когда мужчина, за спиной которого он спрыгнул, не смог избежать его удара — тот угодил ему точно в основание черепа. Еще более крупный громила просто стоял, разинув рот, пока не получил в челюсть. Третий, самый низкорослый из всех, попытался достать нож, но женщина уже двинула его кулаком в нервное сплетение позади уха. Четвертый оказался настолько расторопен, что успел даже замахнуться дубинкой, но женщина легко поднырнула под его руку, стукнула под колени и довершила дело тычком в затылок.

Вытащив меч, она направилась к вжавшемуся в стену коротышке. Тот поднял руки, избегая смотреть ей в глаза. Женщина прижала острие меча к его подбородку и заставила поднять голову.

— Нам нужны имена. Сейчас же.

— Это зрелище должно было произвести на меня впечатление?

Контрабандист с веселым презрением взглянул на избитого и окровавленного коротышку. Последний после небольших уговоров привел их на склад, где на первый взгляд не было ничего, кроме ларей с чаем. Контрабандист и несколько членов его экипажа играли в кости, сидя за фальшивой стенкой. Это был крепкий человек, он говорил с мельденейским акцентом и держал под рукой саблю. Его товарищи тоже были неплохо вооружены.

— Это демонстрация того, — ответила женщина, кидая контрабандисту набитый кошель, — что случается с теми, кто не умеет выполнять условия сделки.

Контрабандист взвесил кошель, потом двинул коротышку по скрюченной спине.

— С ним было еще четверо. Где они?

— Прилегли поспать. — Женщина показала еще один кошель и небольшой мешочек с драгоценностями, которые украл Френтис. — Получишь, когда мы доберемся до Королевства. Этот тип сообщил, что ты собираешься в очередной рейс в обход королевского сборщика податей. Считай, что мы — просто дополнительный груз.

Контрабандист сунул кошель в карман и махнул двоим матросам, указав на коротышку. Те подхватили его под мышки и выволокли в темноту.

— Я не против честной сделки, но он не должен был называть вам мое имя.

— Я все равно уже забыла его, — заверила женщина.

Судно контрабандистов было ненамного больше речных баркасов, которые Френтис помнил с детства, однако оно имело осадку поглубже и парус посерьезнее. Не считая капитана, команда состояла из десяти человек. В отличие от языкастой матросни на купеческих судах, эти передвигались по палубе в полной тишине, расторопно и без понуканий выполняя свои обязанности.

Пассажирам указали небольшой уголок на носу и приказали сидеть там. Через какое-то время принесли поесть, при этом ни один из матросов даже не попытался завязать с ними беседу. Путешествие получалось довольно унылым, нескончаемый монолог женщины веселья Френтису тоже не прибавлял. Ко всему прочему, на четвертый день на Эринейское море опустился плотный туман.

— Однажды я посетила ваше Королевство, — говорила женщина. — Было это… Постой-ка, да, уже полторы сотни лет назад. Провидцы указали тогда на мелкопоместную сошку из дворян, который должен был через несколько лет организовать заговор и стать королем. Насколько помню, убить его оказалось проще простого. Это была настоящая свинья, потакающая всем своим прихотям, и мне потребовалось просто соблазнить его. Разумеется, он умер прежде, чем смог ко мне прикоснуться. Один-единственный удар в солнечное сплетение — сложный прием, который я осваивала несколько лет. Самое странное, когда несколько десятилетий спустя началось восхождение Януса, Союзник не дал нам указаний его убить. Судя по всему, ваш безумный король вполне вписывался в его планы.

К вечеру седьмого дня туман немного рассеялся. Слева по ходу в нескольких милях показалась темная громада южного побережья Королевства. Капитан приказал сменить курс, и кораблик повернул к западу. Френтис не сводил глаз с береговой дымки, пока не увидел знакомый ориентир: высокий колонноподобный утес в узкой бухте.

— Заметил что-то интересное? — спросила женщина, почувствовав, что он узнал это место.

— Эта скала. Называется Старец, в бухте Прыжок Уллы, — ответил Френтис.

— И что?

— Мы в нескольких милях к востоку от Южной башни.

— Сможем мы здесь пристать?

Бегущие Волки провели тогда на побережье Южной башни несколько месяцев, охотясь на контрабандистов. Канал вокруг Старца был слишком узок для нормальных кораблей, но для мелких контрабандистских суденышек не представлял опасности. Поэтому Френтис кивнул.

— Сначала — капитана, — сказала женщина, направляясь к трапу, ведущему в трюм. — А я пока пройдусь по нижней палубе.

Несмотря на грозный вид, капитан оказался слабым противником. Не успел он взмахнуть своей саблей, как был сражен ударом в грудь. Первый помощник был побойчее, и ему удавалось некоторое время отмахиваться багром, выкрикивая проклятья и призывая помощь на незнакомом Френтису языке. Впрочем, ни мужество, ни ругань ему не помогли. Пришлось немного повозиться, но в итоге умер и он, и остальные члены команды.

— Почему бухта называется Прыжком Уллы? — спросила женщина.

Они стояли на обрыве и смотрели на залив. Внизу, на галечном берегу валялась брошенная ими шлюпка. Неподалеку от Старца беспомощно дрейфовал кораблик, двигаясь прямо на торчавшие под утесом камни: женщина крепко привязала руль, чтобы судно не свернуло с курса.

— Никогда не приходило в голову спрашивать, — ответил Френтис, ничуть не заботясь о том, что она почует ложь.

Эту историю ему когда-то рассказал Каэнис. Бухта была названа в честь женщины, ее любимого забрали на какую-то позабытую войну. Каждый день она в отчаянии поднималась на скалу и смотрела на море, ожидая его возвращения. Проходили недели, месяцы, жара сменялась дождем, туман — снегопадом, а женщина все приходила к морю и ждала. И вот показался корабль, на мостике стоял ее любимый и махал ей рукой. Тогда она бросилась с утеса и разбилась о камни. Мужчина изменил ей перед самым отъездом, и она хотела, чтобы он своими глазами увидел ее смерть.

Они стояли и смотрели, как корабль с мертвым экипажем плывет прямо на камни. Вот корпус с треском раскололся, в пробоину хлынула вода, мачта покосилась, и хлопающий парус затянуло в волны прибоя. Когда они уходили, суденышко уже наполовину погрузилось под воду. Быстро наступала ночь, сильный холодный ветер резал щеки.

— В Южной башне знают тебя в лицо? — спросила женщина.

— Сомневаюсь, что кто-нибудь сможет меня вспомнить. — На сей раз Френтис ответил правду.

В огромной армии, сосредоточенной здесь для вторжения, был сам Ваэлин Аль-Сорна. Кого заинтересует какой-то брат из Шестого ордена? Френтис бережно лелеял свои воспоминания о Ваэлине, но стоять рядом с ним в толпе было равносильно невидимости.

Путь в Южную башню занял у них весь остаток ночи. Женщина не собиралась задерживаться у места кораблекрушения, куда вскоре наверняка сбежались бы мародеры. Когда они впервые остановились передохнуть, солнце как раз поднималось над городскими крышами. Городок окружала стена, а Южная башня, давшая ему название, была самым высоким сооружением: тонкий зазубренный клык, впившийся в утреннее небо. Они вошли через западные ворота, снова назвались мужем и женой. Френтис заметил, что женщина отказалась от иных легенд, и задумался, не поверила ли она всерьез в эту выдумку.

Стражники у ворот обыскали путников со всей тщательностью: убедились, что оружия при них нет, а деньги для оплаты входа, напротив, имеются. Мечи Френтис зарыл на поросшем травой холме в миле от города. Один из стражников заинтересовался странным выговором женщины, но Френтис объяснил ему, что его жена — из Северных пределов, и это вполне удовлетворило бдительного служаку. Их впустили, предупредив, что бродяг здесь не жалуют, и если они не найдут себе жилье, то с десятым колоколом должны будут уйти.

Когда шесть лет назад Френтис отплывал отсюда, Южная башня была суетливым, шумным и процветающим портом. У причалов теснились корабли, готовые перевезти армию через Эринейское море. Теперь же тут было тихо и пустынно: ни лоточников, ни тяжело нагруженных повозок, направляющихся в гавань, где обычно швартовалось более дюжины кораблей. «Нет больше шелка, нет специй, — думал Френтис, вспоминая прежний рынок с его яркими цветами и запахами. — Янус забрал у нас куда больше, чем просто наши жизни».

Они отыскали постоялый двор неподалеку от башни и поели там. Их обслуживала пухлая женщина, шумно хлопотавшая вокруг — очевидно, работы у нее было немного.

— Неужто из самих Северных пределов? — восхитилась она. — Далеконько от дома вы забрались, дорогуша.

— За ним я поеду хоть на край света. — Женщина накрыла ладонью руку Френтиса, гладя костяшки большим пальцем.

— Ах, какие ж вы милашки! Что до меня, самое длинное путешествие, которое я когда-либо проделала, это поход из одного конца комнаты в другой. А все из-за этого паскуды, висящего на моей шее мертвым грузом!

Хозяйка так растрогалась, что угостила их за счет заведения яблочным пирогом и сбавила плату за комнату.

Этой ночью женщина не воспользовалась его телом. Пока Френтис стоял у окна и следил за происходящим на улице, она молча, неподвижно сидела на кровати. В ней появилось какое-то странное напряжение, настороженность во взгляде, которую он прежде не замечал. «Она не знает, что должно произойти», — решил Френтис.

Вероятно, он понял правильно. Женщина сурово взглянула на него, однако удержалась от мучительства. В последнее время она редко причиняла ему боль. Не повторялось больше и то пристальное изучение, как тогда, в кабачке Марбеллиса. «Она считает, что я принадлежу ей с потрохами, — думал Френтис. — Будто пес, которого приучили к послушанию побоями». Руки чесались от желания потрогать шрам, почувствовать, как рубец сменяется необычно гладкой кожей. Он ни на миг не прекращал тихо, как только мог, умолять его про себя: «Расти!»

Взошла луна. Вдруг на мостовой появилась тень. Ее обладатель еще не показался, но по тени было заметно, что движется он плавно и неторопливо. Френтис молча обернулся. Женщина уже вскочила на ноги. В первый раз при них не было никакого оружия, и он задумался, не сделано ли это нарочно.

Раздался тихий стук. Она кивнула, и Френтис пошел открывать. За порогом стоял мужчина, по телосложению схожий с самим Френтисом, но лет на десять старше. Резкие, но приятные черты лица, зачесанные назад черные волосы, гладкий лоб. Незнакомец носил простую одежду и потертые крепкие сапоги. Оружия видно не было, но осанка и то, как быстро и цепко он осмотрел комнату, сразу выдавали в нем воина. Его взгляд задержался на Френтисе, потом впился в женщину, сразу выделив того, кто более опасен.

— Прошу, заходите, — сказала она.

Медленно, стараясь держаться от женщины на расстоянии, человек вошел и встал у окна.

— Дорогой, а он нас боится, — произнесла женщина, пока Френтис запирал дверь.

— Я не боюсь ничего, кроме утраты любви нашего Отца. — Красивое лицо незнакомца исказилось гримасой ярости. Говорил он правильно, но с сильным кумбраэльским акцентом.

Женщина поморщилась от отвращения, однако продолжала все тем же веселым тоном:

— Как ваше имя?

— Мое имя известно лишь Отцу.

Френтис слышал о таком раньше — однажды, когда они гонялись за фанатиками, которые похищали детей в Нильсаэле. За похищениями стоял священник, отлученный от церкви Отца Мира за ересь, но продолжавший считать себя носителем сана. Наперекор приказу он выкрикивал свои безумные молитвы, пока Дентос не всадил ему стрелу в глаз.

Уловив тень его воспоминаний, женщина вопросительно повернулась.

— Он священник, — объяснил Френтис. — Когда их посвящают в сан, они отказываются от имен, получая от церкви новые, известные только им самим и их богу.

Женщина вновь надменно скривила губы, но заставила себя улыбнуться.

— Как я понимаю, вам многое пообещали за вашу помощь, — произнесла она, обращаясь к незнакомцу.

— Мне даны не обещания, а гарантии. — Человек начал горячиться, на щеках выступили красные пятна. — Было явлено доказательство. Вы выполняете работу, угодную Отцу, разве не так?

Френтис почувствовал, что женщина едва сдерживает смех.

— Конечно-конечно! Простите мне эту маленькую проверку. Мы должны быть осторожными, ведь у слуг… э-э-э… Отца Мира — множество врагов.

— И весьма многоликих, как выясняется, — тихо пробормотал священник.

— Слышала, у вас есть новости, — продолжала женщина. — Об Аль-Сорне.

— Месяц назад он был в Варинсхолде. Король еретиков назначил его владыкой Северной башни.

— Мне дали понять, что у вас был некий замысел? Который если не убьет его, то хотя бы нанесет ущерб?

— Был. Но результаты… Несколько неожиданные.

— А они всегда таковы, когда дело касается этого человека.

— С тех пор были предприняты определенные шаги. До Пределов не так уж далеко. — Священник достал маленькую кожаную сумочку, положил ее на кровать и отступил назад.

Женщина быстро изучила содержимое.

— Со списком я закончила, — сказал она. — У нас назначена встреча в Варинсхолде.

— Нужно добавить еще одно имя. Хотя с этой задачей я бы справился и сам, Посланник настаивает, чтобы ею занялись вы. Владыка башни Южного побережья держит вокруг себя крепкий гарнизон, но бывают ситуации, когда до него все-таки можно дотянуться.

Женщина извлекла из сумки лист с оттиснутым изображением белого пламени на черном фоне. Френтис тут же узнал эмблему. Фанатики, за которыми охотились Бегущие Волки, ставили это клеймо на домах Верующих — после того как убивали родителей и похищали детей. Чистое пламя Отцовской любви.

— Я просила вам передать, что одного Лорда фьефа будет недостаточно, — заметил женщина. — Сучка тоже должна сдохнуть.

— Все сучки должны сдохнуть, — с ненавистью прошипел он, оглядывая собеседницу с ног до головы горящими глазами.

В одно мгновенье она очутилась перед ним лицом к лицу, скрючив пальцы, словно когти. Священник невольно отступил на шаг, но тут же взял себя в руки.

— Если нам доведется свидеться еще раз, — проговорила она, — вполне вероятно, я отправлю вас к вашему богу, так горячо вами любимому.

Священник быстренько прошмыгнул между ними. Френтис понял, насколько они двое могут пугать своим видом: ее неистовство и его собственная неподвижность. «Он не имеет ни малейшего представления о том, кто мы такие. Понятия не имеет, что за сделку заключил».

Священник молча направился к двери и вышел, не говоря ни слова.

— Пойди-ка убей эту хрюшку внизу в трактире, — приказала женщина. — Мы произвели на нее слишком сильное впечатление.

— До чего дурацкое место это твое Королевство, — сказала она на следующее утро, глядя, как владыка башни в сопровождении супруги раздает милостыню беднякам. Рядом с ним было всего два гвардейца, несмотря на толпу бродяг у ворот. — В Воларии, — продолжала она, — никто не голодает. Голодный раб бесполезен. Те из свободнорожденных, кто так ленив или глуп, что не может себя прокормить, становятся рабами и трудятся на благо тех, кто заслуживает свободы. И получают взамен еду. Ваши же люди скованы свободой. Свободой голодать и просить милостыню у более удачливых. Как это отвратительно.

«Бродяг не всегда было так много, — подумал Френтис, но не стал говорить этого вслух. — Я и сам был одним из них, но никогда не просил подаяния».

Они раздели пьяных нищих, валявшихся в переулке у доков, натянули их вонючие лохмотья поверх своей одежды и спрятали под дырявыми тряпками лица, испачкав щеки грязью. На кухне у покойной хозяйки постоялого двора прихватили два отточенных ножа.

Владыка башни стоял у стола, на котором лежали стопки чистой одежды. Каждого согбенного неудачника он приветствовал улыбкой и добрым словом, отмахиваясь от их благодарностей. Его жена занималась детьми: раздавала сладости или отправляла вместе с матерями, если таковые имелись, к стоящим позади братьям Пятого ордена в серых плащах.

«Расти!» — отчаянно умолял Френтис, обращаясь к своему зуду, по мере того как они приближались к владыке. Но чесотка не возвращалась. Ее не было ни сегодня, ни прошлой ночью, когда он прижимал подушку к лицу спящей хозяйки постоялого двора.

— Ты разделаешься с гвардейцами, — прошептала женщина. — А этот щедрый олух — мой. Как же я презираю лицемеров.

«Расти!»

Лицо владыки башни показалось Френтису чем-то знакомым, хотя он никак не мог вспомнить его имени. Может быть, они встречались во время войны? Меч Королевства выжил в бойне, чтобы вернуться домой к своему лордству, и занялся благотворительностью? Для каждого несчастного владыка находил особенные слова, и это не были заранее заготовленные фразы: многих он знал по имени.

— Аркель! Как твоя нога?.. Димела, надеюсь ты не начала опять прикладываться к бутылочке?

«Расти!» Френтис сунул руку под лохмотья, нащупывая сандаловую рукоять ножа.

— А, новые лица, — улыбнулся владыка башни, когда подошла их с женщиной очередь. — Добро пожаловать, друзья. И как же вас зовут?

«Расти!!!»

— Хентес Мустор, — громко ответила женщина, так, чтобы услышали окружающие.

— Я не… — нахмурился владыка.

Ее первый удар нарочно был не смертельным, предназначенным скорее для устрашения столпившихся вокруг бедняков: это было частью спектакля под названием убийство. Владыка охнул от боли и удивления, когда нож вонзился ему в плечо. Женщина выдернула лезвие с криком:

— Во имя Истинного Меча!

И ударила снова. На сей раз целилась в сердце. Владыка когда-то был воином: он попытался парировать удар рукой, и нож вонзился глубоко в предплечье.

Гвардейцы, придя в себя, кинулись на них с алебардами наперевес. Один тут же упал на землю — нож, брошенный Френтисом, вошел в щель между нагрудником и шлемом. Рванувшись вперед, Френтис подхватил падающую алебарду и замахнулся на второго. Тот отбил удар, действуя с выучкой бывалого вояки, причем чуть не пропорол Френтису бедро. Отступив в сторону, Френтис рубанул гвардейца по ногам. Тот повалился на землю.

Откуда-то сзади донесся крик. Обернувшись, он увидел, что женщина наступает на владыку башни. Лорд лежал на спине, из ран хлестала кровь: он пытался уползти, отталкиваясь ногами.

— Умри, еретик! — завопила женщина, поднимая нож. — Такая смерть ждет каждого врага Отц…

Две тощие руки сомкнулись вокруг ее груди, оттаскивая назад. Это была та самая пьянчужка, которую владыка башни назвал Димелой.

Женщина мотнула головой, ударив Димелу по лицу и выбив зубы. Нищенка взвыла, но не отпустила. Со всех сторон потянулись новые руки, вцепляясь в убийцу: какой-то старик обхватил ее за ноги, калека тыкал ей в живот своим костылем. Бродяги навалились всем скопом, и вскоре женщина исчезла в ворохе тряпья, под грудой немытых тел.

«Пожалуйста! — взмолился Френтис. — Пусть она сдохнет!»

Однако путы сжались, давя так жестко, как никогда прежде. Они требовали помочь ей.

Он с размаху двинул ногой по шлему упавшего гвардейца, затем врезался в толпу бродяг. Его секира в одно мгновение сразила четверых. Он прорубался вперед, все еще надеясь, что, как только бродяги убьют ее, путы исчезнут.

Он уже преодолел половину пути, когда это произошло. Вспышка жаркого пламени выжгла дыру посреди толпы, люди отхлынули назад, крича от ужаса и боли, заметались в дыму. Френтис продрался сквозь оставшихся, ошеломленных невесть откуда взявшимся огнем. Женщина стояла на коленях, истекая кровью — как из-за украденного дара, так и из-за ран, нанесенных бродягами. Ее лицо напоминало красную маску ярости. Позади нее бесформенной кучей плоти и обгоревших лохмотьев лежало тело Димелы.

— Сто семьдесят два года, — задумчиво проговорила женщина, хотя гнев все еще горел в ее глазах. — Столько прошло времени с тех пор, когда я потерпела поражение в прошлый раз.

В свое время Френтису довелось побывать во множестве туннелей для сточных вод: варинсхолдские были прекрасным убежищем и вполне подходили для быстрого скрытного передвижения под улицами. Потом он помог Ваэлину захватить Линеш, пройдя такими же подземными дерьмостоками. Нынешние оказались чище и просторнее прочих, имели отличную кирпичную кладку и один-два карниза для отдыха. Воняло, впрочем, так же, как и везде.

Выходить наверх было бы теперь самоубийством. Гвардия Южной башни несомненно стояла на ушах, поэтому Френтис доверился инстинктам уличного мальчишки и поволок женщину в канализацию. Там, следуя за потоком, они добрались до гавани и теперь ждали ночи, когда вечерний отлив позволит им уплыть.

— Сто семьдесят два года, — повторила она, ловя взгляд Френтиса и ослабляя путы, чтобы он мог говорить.

«Она жаждет утешения, — понял он. — Моего сострадания по поводу ее неудавшегося убийства». Уже не в первый раз он задумывался о глубине ее безумия.

— Просто есть разница, — ответил он.

Она в недоумении покачала головой, жестом веля ему продолжать. В первый раз за многие недели Френтис улыбнулся.

— Есть разница между голодной бродяжкой и сытым рабом.

ГЛАВА ПЯТАЯ Ваэлин

— Наш дозор оценивает их число примерно в четыре тысячи. Они перешли льды здесь. — Палец капитана Адаля ткнул в разложенную на столе карту. — Идут на юго-запад.

— Прошлый раз они направились прямиком к Северной башне, — сказала Дарена. — Убивая всех на своем пути.

— Четыре тысячи, — задумчиво произнес Ваэлин. — Цифра внушительная, но это все же не Орда.

— Это их авангард, я уверен, — отозвался Адаль. — Похоже, они выучили урок.

— Но, как я понял, Орда была полностью уничтожена.

— Ну, кое-кто выжил, — сказал Дарена. — Несколько сотен женщин и детей. Отец тогда позволил им уйти, хотя многие требовали их смерти. Однако никому не было известно, сколько их еще пряталось во льдах, вынашивая планы мести.

— Милорд. — Адаль вытянулся, повернувшись к Ваэлину, его тон стал официальным. — Прошу разрешения объявить общий сбор.

— Общий сбор?

— Мы должны немедленно призвать к оружию всех мужчин, способных его держать. Через пять дней у нас наберется шесть тысяч воинов, не считая гвардейцев.

— Необходимо также направить послания к эорхиль и сеорда, — добавила Дарена. — Если они отзовутся, как прежде, то у нас будет армия тысяч в двадцать. Другое дело, для того чтобы всех собрать, потребуются недели. Которых вполне хватит основным силам Орды для пересечения границы, а их передовой отряд будет громить наши поселения на севере.

Ваэлин устало откинулся в кресле, изучая линию на карте, прочерченную Адалем, — они скакали весь день, чтобы вернуться в башню до заката. Адаль выбрал самую подробную карту Пределов из тех, что хранились в покоях лорда. Снаружи доносились крики мужчин, возбужденных надвигающейся войной. Гвардейцы Северной башни и люди капитана Орвена точили оружие, седлали лошадей. А он-то надеялся, что дни карт и баталий остались позади и что здесь, в Пределах, ему не придется больше руководить сражениями. Но, как и всегда, война шла за ним по пятам. Некоторым утешением служило то, что песнь крови звучала необычно тихо. Не то чтобы она была полностью лишена тревожных ноток, но по крайней мере в ней не слышалось агрессивной назойливости, как во время подготовки атаки на Лехлунский оазис, стоивший жизни Дентосу.

— Какова была численность Орды в прошлый раз? — спросил он.

— Остается только гадать, милорд, — ответил Адаль. — Они двигались огромной волной, без деления на отряды или полки. Брат Холлан в своей хронике оценивает их количество в сотню тысяч, включая детей и стариков. Орда — это не столько войско, сколько народ.

— Северные поселения предупреждены?

— Гонцы отправлены, — кивнула Дарена. — Они, конечно, постараются организовать оборону, но людей у них мало, и без помощи они долго не продержатся.

— Хорошо. — Ваэлин поднялся. — Капитан, созывайте сбор. Отберите ответственных людей, которые смогут организовать оборону башни и города. Мы же во главе гвардейцев короля и Северных пределов отправимся на север, чтобы помочь поселенцам.

— Более половины моих людей расквартированы по разным поселениям, — заметил Адаль, мельком взглянув на Дарену. — Мы вряд ли наберем больше полутора тысяч человек.

— Все лучше, чем ничего. — Аль-Сорна взял со стола свой полотняный сверток и пошел к лестнице. — Выезжаем как можно раньше. Госпожа Дарена, как я понимаю, вы хотите остаться? Но я вынужден просить вас поехать с нами.

Та удивленно подняла брови. На самом деле Ваэлин знал, что она готова была требовать, чтобы ее взяли в поход.

— Я… готова, милорд.

Они скакали весь день, до самой ночи. Когда стемнело, разбили лагерь в предгорьях, в двадцати милях к северу от башни. Алорнис просто взбесилась, когда они прощались на ступенях башни, но Ваэлин остался непреклонен:

— Художнице нет места на войне, сестренка.

— И что же я должна, по-твоему, теперь делать? — воскликнула она. — Сидеть, сложа руки, день за днем ожидая новостей о твоей судьбе?

— Сомневаюсь, что тебе это удастся. — Ваэлин сжал руки девушки, поцеловал в лоб и, не оглядываясь, пошел туда, где один из гвардейцев держал под уздцы Огонька. — Между прочим, — бросил он, забираясь в седло, — ты мне нужна именно здесь, в Башне. Присутствие сестры владыки успокоит народ. Уверен, они будут спрашивать о новостях, так ты всегда говори, что все будет хорошо.

— А оно будет?

Ваэлин подъехал к ней, наклонился и тихо прошептал:

— Не знаю.

Гвардейцы Северной башни споро развернули лагерь: костры зажжены, лошади стреножены и расседланы, пикеты выставлены, и все это проделано без каких-либо специальных распоряжений капитана Адаля. Королевская же гвардия действовала с точностью до наоборот: костры и палатки выстроены словно по линеечке, а капитан Орвен, инспектируя подчиненных, оштрафовал двух человек за дурно начищенные доспехи.

— Не слишком похоже на пустыню, не так ли, милорд? — сказал он, подсаживаясь к костру, где уже сидели Ваэлин, Дарена и Адаль. Орвен раздобыл где-то волчью шкуру и, завернувшись в нее, дул себе на руки.

— Вы были на Кровавом Холме, капитан? — спросил Ваэлин.

— Так точно. Мое первое сражение, по правде говоря. Можно сказать, повезло. Во время последней атаки получил копьем в бедро, вот лекари и отправили меня сначала в Унтеш, а оттуда уже на корабле назад, в Королевство. Если бы не ранение, то после падения города я бы остался там вместе с королем.

— Они убили всех, кроме него, да? — спросила Дарена.

— Верно, госпожа. Я единственный, кто выжил из всего моего полка.

— Похоже, эти альпиранцы такие же дикари, как и ордынцы, — заметил Адаль. — Мои люди могут рассказать множество историй о притеснениях со стороны имперцев.

— Они вовсе не дикари, — сказал Ваэлин. — Просто были очень обозлены. И не без причины. — Он повернулся к Дарене. — Мне нужно больше знать об Орде. Кто они и чего хотят?

— Крови, — ответил Адаль. — Крови всех тех, кто не принадлежит к их племени.

— То есть вера велит им убивать чужаков?

— По крайней мере, они этим и занимаются. А об их вере нам ничего неизвестно. Язык, на котором они говорят, — это нечленораздельное сочетание щелчков и звериного рычания. Пленные, которых мы захватывали, были настолько дикими, что оказалось невозможно сохранять им жизнь или добиться от них чего-нибудь осмысленного.

— Я слышал, они используют в сражениях гигантских кошек и ястребов, — сказал Орвен.

— Так и есть, — кивнул Адаль. — На наше счастье, кошек было всего несколько сотен. Не так просто остаться в строю и не дрогнуть, когда оказываешься перед подобными чудищами, доложу я вам. А эти их копьястребы… Их были тысячи, они с клекотом кидались на нас, стремясь вцепиться в глаза. До сих пор многие ветераны в Пределах носят на лице черные повязки.

— Как же вы победили? — спросил Ваэлин.

— Так же, как побеждают во всех прочих битвах, милорд. Сталь и… — Капитан Адаль с улыбкой взглянул на Дарену. — И правильная разведка вражеских диспозиций.

— Правильная разведка? — приподнял бровь Аль-Сорна, в свою очередь посмотрев на Дарену. Женщина, сделав вид, что не может сдержать зевоту, поднялась на ноги.

— Прошу прощения, господа, но я должна отдохнуть перед завтрашней дорогой.

Два дня спустя они достигли первого поселения — скопления огороженных частоколом домиков под сенью горного кряжа, все южные склоны которого были изрыты шахтами. У ворот их встретили сержант Северной гвардии и донельзя взволнованный староста деревеньки.

— Есть какие-нибудь новости, госпожа? — спросил последний у Дарены, потирая влажные руки. — Когда они нападут на нас?

— Мы их пока не видели, Идисс, — заверила его Дарена, в ее голосе отчетливо сквозила неприязнь. — А вы разве не хотите поприветствовать нового владыку башни? — указала она на Ваэлина.

— Ну разумеется! — Мужчина поспешно поклонился Аль-Сорне. — Прошу прощения, милорд. Добро пожаловать в нашу Гору Мирны. Мы чрезвычайно рады видеть вас здесь.

— Нет ли известий из других поселений? — спросил Ваэлин.

— Никаких, милорд. Я боюсь за них.

— Тогда нам лучше не медлить, — сказал Аль-Сорна, разворачивая Огонька, но староста так и вцепился в повод.

— Но как же, милорд! Вы же не можете покинуть нас? Здесь всего две сотни шахтеров и дюжина гвардейцев.

Ваэлин пристально поглядел на руку Идисса, и тот отпустил повод.

— Вы совершенно правы, уважаемый. — Ваэлин окликнул сержанта. — Собирайте своих людей, поедете с нами.

Тот покосился на Адаля. Капитан кивнул, и сержант со всех ног кинулся собирать гвардейцев.

— Вы оставляете нас совершенно беззащитными! — взвыл Идисс. — Бросаете на растерзание Орды!

— Даю вам позволение покинуть городок и отправиться в Северную башню, — отрезал Ваэлин. — Дорога пока безопасна. Но если вы дорожите этим местом и его жителями, то, вероятно, предпочтете остаться здесь и сражаться.

Как выяснилось, конь у Идисса был быстрым. Спустя короткое время над южной дорогой клубилась лишь пыль из-под его копыт.

— Глава гильдии шахтеров согласился взять командование на себя, — сказала Дарена через час, выходя из ворот. — По моему настоянию они вооружили и женщин, так что в итоге получилось триста пятьдесят мечей: этого хватит, чтобы какое-то время удерживать стены. — Она вскочила на свою кобылу и посмотрела Ваэлину в глаза. — Идисс — трусливая, жадная душонка, но он прав. Если сюда придет Орда, городишко падет через час.

— Значит, нам надо сделать все от нас зависящее, чтобы дикари сюда не пришли. — Аль-Сорна махнул гвардейцам и пустил коня в галоп.

В последующие два дня они побывали еще в трех поселениях к северу от Горы Мирны, обнаружив там лишь испуганных шахтеров и ни малейшего намека на Орду. К счастью, их старосты оказались крепче духом, чем Идисс, и успели подготовились к обороне. Каждому из них Ваэлин предлагал перебраться в Гору Мирны, где защитников было побольше, но все, как один, отказались.

— Вот уж скоро двадцать лет, как я добываю камень в этих горах, милорд, — сказал староста Болотной Кочки, дюжий нильсаэлец, за спиной которого висел огромный топор. — Не бегал от этих отмороженных задниц в прошлый раз, не побегу и нынче.

Наконец они выехали на равнину. Морозный ветер продувал одежду насквозь и словно стальными стрелами пробивал доспехи.

— Во имя Веры! — прошипел сквозь зубы капитан Орвен, щуря слезящиеся от ветра глаза. — Здесь что, всегда так?

— Ну что вы! — рассмеялся Адаль. — Сейчас тут теплый летний денек, а вот зимой…

— Горы больше не защищают нас от ледников, — объяснила Дарена. — Эорхиль называют это «черным ветром».

Проехав еще с десяток миль, они остановились. Ваэлин приказал выслать разведку на север, на запад и на восток. Гвардейцы вернулись лишь к вечеру, не обнаружив ни следа Орды.

— Чепуха какая-то, — произнес Адаль. — Они уже должны были достигнуть гор.

Вдруг Дарена выпрямилась в седле, обернувшись на запад. Ее глаза блеснули — похоже, она что-то услышала.

— Что случилось, госпожа? — спросил Ваэлин.

— Кажется, у нас гости, милорд.

Теперь уже и Аль-Сорна услышал звук, напоминающий далекий раскат грома. Рокот приближался, становясь все отчетливее.

— По коням! — рявкнул Ваэлин, рванувшись к привязанному Огоньку.

— Не надо, милорд, — остановила его Дарена. — Это не Орда.

На западе появилось облако пыли. Оно быстро увеличивалось, вместе с ним нарастал и грохот копыт. Показались первые всадники на крупных конях разной масти. Каждый из воинов держал копье, а к седлам приторочены были костяные луки. Все новые и новые конники выныривали из тучи пыли, пока Ваэлин окончательно не сбился со счета. Не доезжая до отряда Северной башни, прибывшие осадили коней. Пыль немного рассеялась, и стало видно, что воинов, среди которых были и мужчины, и женщины, всего около двух тысяч. Их черные волосы заплетены были в косицы, а бледные лица напомнили Аль-Сорне остролицых сеорда, с которыми он встречался много лет назад. Одежда была сшита из темно-коричневой кожи и украшена бусинами из кости или рога лося. Они стояли и безмолвно ждали. Не слышно было даже конского ржания.

Один всадник неторопливо выехал вперед, сразу же направившись к Ваэлину. Остановился в нескольких шагах и сурово смерил взглядом владыку башни. Он был невысок, но от него веяло силой, по худому не получалось определить возраст.

— Как твое имя? — с сильным акцентом спросил всадник на языке Королевства.

— Имен у меня много, — ответил Ваэлин. — На языке сеорда я зовусь Бераль-Шак-Ур.

— Мне ведомо, как тебя прозвали лесные люди и почему. — Мужчина нахмурился и немного склонился в седле. — Но вороны редко залетают к нам на равнины. Если хочешь получить имя от нас, ты должен его заслужить.

— Я готов.

Всадник крякнул, перехватил свое копье и метнул его под ноги Аль-Сорне. Как ни тверда была земля, копье глубоко вошло в мерзлую почву, а его древко задрожало, с такой силой оно было брошено.

— Я, Санеш Полтар, из народа сеорда, принес свое копье на призыв владыки башни.

— Мы рады приветствовать тебя и твой народ.

Дарена выехала вперед и широко улыбнулась вождю.

— Я ни на миг не сомневалась, что ты найдешь нас, степной брат, — сказала она, крепко пожимая руку мужчине.

— Мы рассчитывали встретить зверолюдей первыми, — ответил тот. — И преподнести вам их черепа в качестве дара. Однако не нашли ни следа дикарей.

— Как и мы.

— Даже ты, лесная сестра? — озадаченно воскликнул всадник.

— Даже я, — подтвердила Дарена, покосившись на Ваэлина.

Вечером они вместе с воинами эорхиль ели вяленую лосятину. Мясо было жестковатым, но вкусным, особенно если подержать его над дымом костра. Запивали густым белым напитком с резким запахом и отчетливым хмельным духом.

— О Вера! — воскликнул капитан Орвен, поморщившись после первого глотка. — Что это такое?

— Квашеное лосиное молоко, — объяснила Дарена.

Орвен подавил брезгливую гримасу и вернул мех с напитком молодой женщине-эорхиль, севшей рядом с ним, когда разожгли костер.

— Благодарю вас, госпожа, но это как-то не по мне.

Та нахмурилась, затем пожала плечами, сказав что-то на родном языке.

— Она спрашивает, сколько лосей ты убил, — перевела Дарена.

— Лосей? Ни одного, — ответил Орвен, улыбаясь женщине. — Зато добыл множество кабанов и оленей. У моей семьи большое поместье.

Дарена перевела женщине его слова, получив в ответ новую удивленную фразу.

— Она не понимает, что такое поместье, — объяснила Дарена. — Эорхиль не знают, что значит владеть землей.

— Как и то, что равнины, на которых они живут, принадлежат короне, — прибавил Адаль. — Именно поэтому они не сражались с первыми поселенцами из Королевства. Вы не можете заявить свои права на то, что никому не принадлежит, так зачем же воевать?

— Инша-ка-Форна, — произнесла молодая женщина, ударив себя в грудь.

— Сталь-под-Луной, — перевела Дарена с улыбкой. — Это ее имя.

— Понятно. А я — Орвен, — представился капитан, тоже стукнув себя в грудь. — Ор-вен.

Женщина-эорхиль и Дарена вновь обменялись фразами.

— Она захотела узнать, что означает ваше имя. Я сказала, что это имя одного легендарного героя.

— Но это же неправда, — возразил Орвен.

— Капитан… — Дарена запнулась, сдержав смешок. — Когда женщина племени эорхиль решает назвать свое имя мужчине, она делает ему серьезный комплимент. Очень серьезный.

— Ох! — Орвен широко улыбнулся Инша-ка-Форне, и та улыбнулась в ответ. — Что же я должен ответить?

— Думаю, вы уже дали ответ.

Вскоре, пожелав всем спокойной ночи, Дарена направилась к своему довольно-таки необычному шатру, который захватила из дому. Всего лишь лосиные шкуры и несколько деревяшек, но за какие-нибудь минуты они превращались в маленькое, удобное убежище, не уступающее палаткам королевских гвардейцев. У некоторых солдат из Северной башни имелись такие же, хотя большинство предпочло спать, просто завернувшись в меха.

Ваэлин выждал некоторое время и подошел к Дарене. За время пути у него накопилось немало вопросов, и он желал наконец получить на них ответы.

— Госпожа, — окликнул он Дарену, сидевшую у входа в палатку.

Дарена не ответила, и Ваэлин увидел, что глаза ее закрыты, а волосы упали на лицо, подставленное ветру. Казалось, она совершенно не чувствовала холода.

— Вам не удастся сейчас поговорить с ней, милорд. — Рядом возник капитан Адаль. На его черном лице пламенели отблески костра, и создавалось впечатление, что ему жарко.

Ваэлин присмотрелся к Дарене. Ее лицо было совершенно неподвижно, руки, лежащие на коленях, не шевелились. Песнь крови зазвучала знакомым мотивом: это было узнавание.

Приветливо кивнув капитану, он вернулся к костру.

— Железный ручей, — сказала Дарена на следующее утро. — Это в сорока милях к северо-востоку отсюда. Единственный достаточно крупный источник воды к югу от ледника. Разумно предположить, что ордынцы встанут лагерем именно там, если уж решили ждать.

— Просто логика и ничего больше? — спросил Ваэлин. — У вас, госпожа, нет каких-либо иных оснований для подобного предположения?

— Ни единого, милорд, — ответила Дарена, подавив гнев и избегая смотреть Аль-Сорне в глаза. — Разумеется, вы вольны не прислушиваться к моему совету.

— Напротив, я думаю, с моей стороны было бы крайне неразумно игнорировать слова моего нового Первого советника. Железный ручей так Железный ручей.

Двинулись тремя колоннами: Ваэлин с гвардейцами в центре, эорхиль — с флангов. Ваэлин слышал множество восторженных баек о наездниках-эорхиль и теперь мог своими глазами убедиться, что восторги эти имели под собой основание. Каждый всадник двигался в полном согласии с конем, складывалось впечатление, что по равнине скачут диковинные существа, полулюди-полукони. Аль-Сорна заметил, что они сдерживают лошадей, подстраиваясь под аллюр его гвардейцев. Одна из всадниц скакала в их колонне: бок о бок с Орвеном ехала Инша-ка-Форна на пегом жеребце, он был на целый фут выше капитанского боевого коня. Ее косички развевались за спиной, открывая слегка надменное лицо.

День уже давно перевалил за полдень, когда они наконец наткнулись на огромное стойбище. Ледяной ветер нес с восточного берега ручья дым многочисленных костров. Не доезжая двух сотен шагов, Ваэлин остановил свое войско, приказав обоим флангам развернуться, а гвардейцам перестроиться в боевой порядок. Достал притороченный к седлу полотняный сверток и положил ладонь на узел. «Одно движение, и я его вытащу». Ваэлин знал, что сегодня лезвие будет сиять на солнце, а звук разрезаемого воздуха родит новую песнь крови, ту, которую он умеет петь, как никто другой. Аль-Сорна завернул его в тот самый день, когда встретился со Щитом Островов. Ему не понравилось ощущение, с каким он тогда его извлек, а также как… удобно лег он в его руку.

— Милорд! — воскликнул капитан Адаль, привлекая внимание Аль-Сорны.

К ним направлялась одинокая фигура. На краю стойбища толпились люди. Может быть, из-за скудного света и расстояния они все казались тощими, если не вконец истощенными: бледные изможденные лица проступали из мехов, глаза в каком-то оцепенении глядели на врагов без всякого гнева или ненависти.

— Я не вижу у них оружия, — сказал Орвен.

— Наверняка хитрят, — ответил Адаль. — Ордынцы коварны, у них тысячи уловок.

Ваэлин смотрел на одинокого человека, идущего к ним. Тот был приземист, такой же худой, как остальные, но значительно старше них. Двигался медленно и целенаправленно, опираясь на то, что Аль-Сорна принял сперва за клюку, однако потом разглядел, что это — огромная бедренная кость какого-то зверя, вся испещренная затейливой резьбой и странными письменами.

— Шаман! — выдохнул Адаль, снимая с плеча лук. — Милорд, я прошу права первой крови.

— Шаман? — переспросил Ваэлин.

— Именно они управляли боевыми животными, — объяснила Дарена. — Натренировали их и повели в бой. Нам так и не удалось узнать, как они это делали.

— По-моему, у него нет никаких животных, — заметил Аль-Сорна, наблюдая за приземистым человеком, остановившимся в двадцати ярдах от них.

— Тем хуже для него, — сказал Адаль, поднимая лук.

— Отставить, капитан! — рявкнул Аль-Сорна. Его голос разнесся над покорным его воле войском.

— Милорд?.. — Адаль изумленно уставился на Ваэлина, не опуская натянутого лука.

— Вы находитесь под моим командованием, — напомнил Ваэлин, не глядя на капитана. — Подчиняйтесь приказу, или я вас разжалую и прикажу наказать.

Аль-Сорна не сводил глаз с шамана, не обращая больше внимания на негодование Адаля: Дарена пыталась успокоить капитана. Шаман взял свой костяной посох обеими руками и протянул к Ваэлину, дрожа на «черном ветру».

Ваэлин почувствовал, как зазвучала песнь крови, приветствуя душу, обладающую даром. Дарена тоже напряглась в седле, ее рука упала с плеча Адаля. Ваэлин наклонил голову.

— Похоже, госпожа, нас приглашают на переговоры, — сказал он, обращаясь к Дарене.

Ее глаза расширились от ужаса, лицо побледнело, но она согласно кивнула. Вдвоем они выехали вперед и спешились против пришельца. Вблизи его худоба производила жуткое впечатление: кости белели под тонкой кожей лица, которая казалась не более чем бумагой, в которую мясник заворачивает обрезки. Седеющие грязные клочковатые волосы с висящими на них талисманами падали на плечи. Ваэлин понял, что старик дрожит не от страха, а от голода. «Они пришли не воевать, а умирать».

— У тебя есть имя? — спросил он шамана.

Тот молча воткнул свой посох в землю, оперся о него обеими руками и по-совиному пристально посмотрел в глаза Ваэлину. Этот неподвижный взгляд словно притягивал к себе. В душе шевельнулось беспокойство. «Может, действительно, хитрость, как полагает Адаль?» Однако песнь крови продолжала звучать дружелюбно, и он доверился ей. Она походила на воспоминание, на давно забытое виденье, пришедшее из иных времен, и оно явно было чужим.

Одетые в меха люди и животные. Медведи, огромные белые бестии, бредущие сквозь пургу. Много раненых, много детей. Из снежной круговерти возникают одетые в черное всадники, кромсающие плоть мечи, колющие копья… Кровь на снегу… реки крови… Всадники разворачиваются, перестраиваются и вновь атакуют, смеясь и убивая. Все новые и новые их шеренги появляются из-под белой завесы, тогда как людей, одетых в меха, становится все меньше. Тогда человек поднимает огромный костяной посох, и медведи кидаются на всадников, рвут, раздирают тела, убивают… Но тех слишком много… И становится все больше…

Виденье исчезло. Лицо шамана по-прежнему неподвижно белело над вершиной костяного посоха.

— Вы это видели? — Ваэлин взглянул на Дарену и заметил ужас в ее глазах.

Она кивнула, пряча дрожащие руки в рукава, и отступила на шаг. Он знал, что ей хочется убежать: этот изможденный, безоружный старик с посохом пугал ее. Но она не двинулась с места, прерывисто дыша и не отводя глаз.

Ваэлин вновь повернулся к шаману.

— Вы бежите от черных всадников?

Старик нахмурился: судя по всему, он не понял ни слова. Аль-Сорна сокрушенно вздохнул, мельком оглянулся на своих гвардейцев и конников-эорхиль, а затем запел. Единственная нота, вряд ли способная вызвать кровотечение, — он просто озвучил свой вопрос, окрасив его видениями, которые послал ему шаман. Старик вздрогнул, его глаза расширились, он кивнул, снова посмотрев на Ваэлина. И новое виденье возникло у него в голове.

Темная людская масса бежит по ледяной равнине, спины белых медведей мелькают в толпе. Бегут на запад, всегда только на запад, подальше от всадников… некогда отдыхать… некогда охотиться… только бежать… или упасть замертво. Сначала — старики, потом — дети, племя все редеет, оставляя краску жизни на белом снегу. Медведи свирепеют от голода, вырываются из-под воли шаманов, нападают на людей. Даже сильнейшие из воинов плачут, когда приходится убивать благородных животных и есть их мясо, ибо кто они без своих медведей? К тому времени, когда показываются равнины, становится ясно, что их народ умер… Они ничего не хотят и не просят, лишь спокойной смерти.

Виденье исчезло. Дарена всхлипнула, по ее лицу потекли слезы.

— Какие же мы черствые дураки, — прошептала она.

Ваэлин запел снова, вкладывая в песнь образ сражения, увиденного на гобелене в Башне: Орда и ее ужасные звери. Шаман с презрительным ворчаньем послал ему новую картинку.

Битва жестока, пощады никто не ждет, кошки и медведи в ярости кидаются друг на друга, стаи копьястребов затмевают небо, сталкиваются, как грозовые тучи, роняя на землю дождь окровавленных перьев, люди дерутся копьями и костяными дубинами… Кровавая битва завершена: Медвежий народ показал Кошачьему, как надо сражаться во льдах, и те трусливо убираются в южные долины в поисках более легкого противника. Больше их никто не видел.

«Медвежий народ». Ваэлин посмотрел на стойбище: мужчины, женщины, совсем немного детей… Все крайне оголодавшие. Стариков не видно, как и животных. «Потеряв медведей, они потеряли имя». Он перевел взгляд на шамана и запел снова, вызвав образ всадников в черном и закончив вопросительной нотой, уже чувствуя знакомую усталость: на сегодня он спел достаточно.

Впервые шаман заговорил, его рот искривился, когда он попытался выговорить единственное слово незнакомого языка:

— Воларс-с-сы.

Приказав гвардии Северных пределов отдать северянам половину наличных запасов еды, он отослал гвардейцев к местам их службы: оставил не более дюжины. Капитана Адаля, чья угрюмая ярость становилась уже утомительной, отправил на юг с приказом отменить общий сбор и послать гонцов к сеорда с известием, что их воины больше не требуются.

— Кошачий народ, Медвежий народ, — прошипел Адаль Дарене, почти на пределе слышимости для Ваэлина. — Все одно — ордынцы. Мы не можем им доверять.

— Вы этого не видели, Адаль, — прошептала та, тряхнув головой. — Единственное, чего нам теперь следует страшиться, это чувство вины, если мы дадим им умереть.

— Людям все это не понравится, — предупредил он. — Многие будут требовать мести.

— Мой отец всегда выбирал верный путь, не заботясь о том, как его поймут другие. — Дарена замолчала, и Ваэлин почувствовал, что она смотрит в его сторону. — В этом отношении ничего не изменилось.

Эорхиль уехали вечером. Пока его народ седлал коней, Санеш Полтар поднял руку, прощаясь с Ваэлином, и произнес:

— Авенсурха.

— Это мое имя?

Вождь указал на север, где над горизонтом вставала одна-единственная звезда.

— Всего лишь один месяц за всю человеческую жизнь она сияет так ярко. Под ее светом не бывает войны.

Он снова поднял руку, повернул коня на восток и ускакал вместе со своим народом, за исключением одного всадника. Вернее, всадницы.

— Она отказывается уезжать, милорд, — напряженно произнес Орвен, избегая смотреть в глаза Аль-Сорне.

Неподалеку Инша-ка-Форна раздавала полоски вяленого лосиного мяса кучке детей, жестами показывая, чтобы они не глотали слишком быстро.

— Я спросил госпожу Дарену, почему она так поступает. Госпожа ответила, что я, гм… и сам знаю.

— Капитан, вы хотите, чтобы она уехала?

Орвен закашлялся и нахмурил брови, обдумывая ответ.

— Тогда примите мои поздравления. — Ваэлин хлопнул его по плечу и пошел искать Дарену.

Она сидела рядом с шаманом. Оба склонились над носилками, на которых лежала старуха. Женщина была еще худее, чем остальные члены племени: она едва дышала, рот раскрылся, взгляд уже стекленел. Старик смотрел на нее с глубокой тоской, и Ваэлину не требовалась песнь крови, чтобы понять: мужчина смотрит на умирающую жену.

Дарена достала из своей сумки пузырек и влила содержимое в рот старухи, несколько прозрачных капель на пересохший язык. Та слегка шевельнулась, поморщилась и закрыла рот, почувствовав свежую влагу. Взгляд приобрел осмысленное выражение, и шаман, взяв женщину за руку, тихо заговорил на своем родном наречии. Гортанные слова звучали резко для уха Ваэлина, напоминая скорее порывы горного ветра, но все равно в них чувствовалась нежность. «Он говорит ей, что они спасены, — догадался Аль-Сорна. — Говорит, что нашли убежище».

Взгляд старой женщины скользнул по лицу мужа, уголки ее губ дрогнули в улыбке. Затем свет потух в ее глазах, и грудь перестала вздыматься. Шаман не шевелился, продолжая сидеть у ее ложа и держать за руку, недвижимый, как и его покойная жена.

Дарена поднялась и подошла к Ваэлину.

— Мне нужно вам кое-что рассказать.

— Мой народ зовет это странствием духа, — начала она, когда они устроились у костра на границе стойбища Медвежьего народа.

Было тихо, племя молча ело и ухаживало за больными, не слышалось ни единого радостного возгласа. «Они ведь считают себя мертвыми, — подумал Ваэлин. — Они утратили свое имя».

— Это сложно описать, — продолжала Дарена. — Это мало похоже на обычное путешествие, больше на полет. Ты паришь, охватывая взглядом огромные пространства. Для этого требуется покинуть тело.

— Именно так вы нашли этих людей, — сказал он. — Точно так же, как в свое время отыскали Орду?

— Да, — кивнула она. — Когда знаешь все о передвижениях врага, легче планировать войну.

— Это больно? — поинтересовался Ваэлин, вспомнив кровь, которая текла каждый раз, когда он пел слишком долго.

— Пока летаешь — нет. Но когда возвращаешься… Вначале все это волнует и радует, ибо кто из нас не мечтал о полете? Я слышала рассказы о Тьме и знала: это то, чего надлежит страшиться. Но полеты так удивительны, будто летаешь наяву. Мне тогда как раз исполнилось тринадцать. Я лежала в кровати без сна, мысли текли спокойно и безмятежно — насколько вообще могут быть безмятежными мысли тринадцатилетней девочки. И вдруг я обнаружила, что вишу над кроватью и смотрю на себя, лежащую на ней. Я сильно испугалась, вообразив, что мне снится кошмар. В ужасе мои мысли обратились к отцу, я полетела к нему и обнаружила его в покоях, где он засиделся до глубокой ночи со своими бумагами, как это часто бывало. Отец потянулся за бокалом вина, опрокинул чернильницу, испачкав рукав, и ругнулся. Тогда я вспомнила о своей лошади, Голубике, и полетела в ее стойло. Только подумала о Келане — и увидела, как он в своей комнате растирает травы в ступке. Это был чудесный сон: стоило мне о ком-то подумать, и я тут же оказывалась рядом, причем меня никто не видел, тогда как я сама видела всех. И не просто видела. Я вдруг стала различать их внутреннее свечение: мой отец горел яростно-голубым светом, Голубика — нежно-каштановым, брат Келан постоянно мигал, становясь то красным, то белым. Тогда я полетела вверх, так высоко, как только могла, чтобы разом окинуть взглядом все Пределы, и увидела множество душ, сияющих, словно звезды.

Но я вдруг заметила, что начала уставать — во сне, — поэтому вернулась в собственное тело. Постель немного остыла, но не настолько, чтобы мешать сну. На следующее утро за завтраком я увидела рукав отцовской рубахи, испачканный чернилами, и поняла, что никакой это не сон. Я очень испугалась, но не могла остановиться: радость полета была слишком сильной. И я продолжала летать, используя каждую свободную минуту: парила над горами и равнинами. Наблюдала, как эорхиль охотятся на громадных лосей, танцевала в снежной буре, беснующейся над ледниками. Однажды я улетела далеко-далеко, надеясь пересечь океан и увидеть берега Далекого Запада. Но отец ожидал меня к обеду, и пришлось вернуться назад в мое тело — но возвращение было похоже на то, как будто натягиваешь ледяную кожу. От ужаса я начала дико кричать. Отец нашел меня трясущейся на полу комнаты, словно я только что искупалась в ледяном озере. Тогда я все ему рассказала. Он не испугался и не удивился. Положил меня на кровать, приказал принести теплого молока и сидел рядом, пока дрожь не прошла. Затем взял меня за руку и подробно рассказал, что ваш народ делает с теми, в ком обнаруживается подобный дар. Предупредил, чтобы я никогда и никому не рассказывала о полетах.

— А потом пришла Орда?

— Через два лета. Я была осторожна, никогда не летала дольше часа и всегда только ночью, чтобы мое тело оставалось в безопасности у горящего камина. Я увидела, как они разделались с караваном, везущим лазурит из Сребродола на юг. Четыре десятка погонщиков были в одно мгновенье растерзаны боевыми котами и копьястребами. Воины ходили среди трупов, срезая трофеи, и все они светились темно-красным. Никогда прежде я не видела душ, покидающих тело. Это походило на легкое дуновение ветерка, задувающего свечу. Но среди них была одна, сиявшая ярче прочих. Когда она взлетела, мне показалось, что мир прогнулся под нее, будто воронка, в которую и затянуло сверкающую душу…

— Куда же она отправилась? — Ваэлин наклонился поближе, когда женщина умолкла.

— Не знаю. На миг я увидела то, что находилось в воронке, — сплошную тьму. — Она вновь умолкла и обняла себя за плечи, подавляя дрожь. — Я рада, что больше никогда этого не видела.

— И ваш дар помог лорду Аль-Мирне заранее подготовиться к обороне?

— Верно. Я побежала к нему с новостями, выложив ему все в присутствии капитана Адаля и брата Келана. Он взял с них клятву молчать, они держат ее уже много лет. Впрочем, я уверена, многие что-то подозревают, а есть и те, кто знает наверняка, вроде вас или Санеша.

— Эорхиль не боятся Тьмы?

— Они, как и сеорда, уважают ее. Они знают, что ее можно использовать во вред, но не боятся без причины тех, кто владеет даром, — ответила Дарена и вопросительно приподняла бровь.

«Баш на баш. Секрет за секрет».

— Сеорда зовут это песнью крови, — произнес он.

— Это они вам сказали? — На лице ее мелькнул страх, который он уже видел, когда шаман делился с ними воспоминаниями.

— Слепая женщина. Она назвала себя Нерсус-Силь-Нин. Я повстречал ее в лесу Мартише.

— Повстречали? — дрожащим от страха голосом произнесла Дарена.

— Да, теплым летним деньком, который вдруг настал посреди зимы. Она сказала, что это память, заточенная в камне. И дала мне имя на языке сеорда.

— Бераль-Шак-Ур, — произнесла Дарена, и страх сменился недоверием. — Значит, это она так вас назвала? — Дарена моргнула, тряхнула головой. — Ну да, конечно, она.

— Вы о ней слышали?

— Все сеорда от мала до велика слышали о ней, но никто ее не видел… За исключением меня.

— Когда?

— После смерти моего мужа, — ответила Дарена, и от Ваэлина не укрылось, что она очень расстроена, как если бы услышала давно ожидаемую дурную весть. — Слова, которые она произнесла… Но я была совершенно уверена… когда он умер… — Женщина замолчала, погрузившись в свои мысли.

— Ваш муж? — подсказал Ваэлин. Она гневно посмотрела на него, но гнев мало-помалу сменился глубокой усталостью.

— Извините, я должна все обдумать. Спасибо вам за вашу искренность, я рада, что мое доверие было оценено. — С этими словами Дарена поднялась на ноги и пошла к своему шатру.

Аль-Сорна взглянул на север, нашел яркую звездочку, в честь которой назвал его Санеш. Сейчас она стояла высоко над горизонтом, сияя даже ярче, чем луна. «Авенсурха… Под ее светом не идет война. Хорошее имя, — подумал он с невольной улыбкой. — Хоть раз в жизни мне досталось хорошее имя».

ГЛАВА ШЕСТАЯ Лирна

Она начала спускаться во тьму, такую черную и беспросветную, что найти дорогу можно было, только прикасаясь рукой к камню. А еще по всхлипам Кираль. Та перестала молить о пощаде, лишь скулила, временами страдальчески подвывая. Сначала Лирна подумала, что свет впереди — это морок в изголодавшемся мозгу, настолько свечение было слабым. Так, легкая розоватая дымка, которая окутала высокую фигуру Давоки. Однако с каждым шагом оно усиливалось, и когда они достигли нижней ступеньки, повсюду уже разливалось глубокое красное сияние.

Комната была огромной, круглой, пол, стены и даже потолок выложены точно подогнанными мраморными плитками. В стенах зияло множество отверстий в рост человека — черные дыры, манившие забытьем. Красный свет исходил из большого круглого отверстия в центре, оттуда поднимался столб густого дыма, уходя в такое же отверстие на потолке.

Давока потащила упирающуюся Кираль к колодцу, Лирна последовала за ними. Жар от пара был таким, что они не смогли подойти ближе, чем на дюжину шагов. Прищурившись, принцесса попыталась заглянуть хотя бы в отверстие на потолке, но увидела лишь влажные, выложенные все той же мраморной плиткой стенки туннеля, пробитого в горе.

— Когда мы впервые попали сюда, в нижней шахте были установлены огромные медные ножи, — сказала Давока.

Из одного туннеля появилась женщина. Темноволосая, одетая в простое хлопковое платье без рукавов. В свете зарева из колодца ее лицо тоже отливало розовым.

— Но шахта внизу была засыпана камнями, — продолжила она фразу Давоки, подходя ближе.

— Пожалуйста, сестра! Пожалуйста! — шептала Кираль, обняв ноги Давоки.

Молодая женщина, не обращая на нее внимания, остановилась перед Лирной и приветливо улыбнулась.

— Под нами на расстоянии трехсот футов отсюда подземная река встречается с потоком Крови Нишака, и получается пар, который поднимается из этого колодца. Пар встречался с теми лезвиями, установленными крест-накрест на большом металлическом стержне, который достигает третьего уровня башни. Интересная загадка, не правда ли?

Лирну поразила уверенность, излучаемая лицом такой молодой женщины, к тому же она говорила на языке Королевства без малейшего акцента. В ее пристальном взгляде почти не было заметно любопытства.

— Пар заставлял ножи вращаться, — ответила Лирна. — Получалось что-то вроде мельницы.

— Именно. — Молодая женщина широко улыбнулась. — К сожалению, те лонакхим, которые впервые пришли сюда, не ценили подобные секреты. Ножам суждено было стать куда более полезными для быта кастрюлями и сковородами, а огромный железный стержень переплавлен на наконечники копий. Лишь когда я приказала очистить колодец от камней, прояснилось истинное назначение ножей. В каждом новом перерождении я обещала себе, что велю сделать новые лезвия, мечтая увидеть, как они начнут вращаться, но так и не сделала этого. — Она перевела взгляд на девушку, скорчившуюся у ног Давоки. — Вечно что-нибудь отвлекает.

— Но для чего она была нужна? — спросила Лирна. — Энергия, производимая ножами?

— У меня нет ответа. Стержень оканчивался большой шестерней, но то, что она вращала, рассыпалось в пыль сотни лет назад. Я подозреваю, что все это как-то связано с обогревом пещер в горе над нами. — Несколько мгновений женщина молча смотрела на дрожащую Кираль, затем подняла взгляд на Давоку и перешла на лонакский: — Это тело твоей сестры?

— Да, Малесса.

— Если я верну ее, она будет… иной. Я говорю не только о шрамах. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, Малесса. Я хорошо знала сестру. Она предпочла бы вернуться к нам, чего бы это ни стоило.

— Как пожелаешь, — кивнула Малесса. — Тогда веди ее.

— Нет! — взвизгнула Кираль, попытавшись уползти.

Давока рывком подняла ее на ноги и потащила к колодцу.

— Думаешь, эта тварь меня боится? — спросила Малесса у Лирны. — Ошибаешься. Вовсе не я ее пугаю, а наказание за неудачу, которое последует, когда я верну ее в пустоту.

Кираль продолжала вопить, захлебываясь ужасом. Она умоляла, брыкалась, плевалась, ругалась. Все было бесполезно. Давока подтянула ее к краю колодца, пот градом тек с обеих женщин. Малесса подошла к Кираль, но Лирна не заметила ни капли пота на ее лице. Она протянула руку за склянкой, стоявшей на краю колодца, — маленьким пузырьком из дымчатого стекла с темной жидкостью.

— Дай ее руку, — сказала Малесса Давоке, вытаскивая пробку.

Лирна увидела парок, поднявшийся из склянки, и почувствовала нестерпимую вонь. Давока достала нож, разрезала веревку, стягивающую запястья Кираль, и принудила девушку убрать одну руку за спину, а другую протянуть Малессе.

— Когда думаешь о страданиях и горестях, которые посеяли эти твари, — сказала Малесса Лирне, погладив судорожно сжатый кулак девушки, чей визг перешел уже в бессильное хрюканье, — начинает казаться, что их — целый легион. На самом же деле их всегда было не больше трех. Эта — самая молодая. Она была женщиной, когда впервые попала в гибельные сети, и сейчас умеет занимать лишь женские оболочки. Она не способна контролировать больше одной, и то — только до тех пор, пока смерть не выкинет ее из тела. К тому же она не слишком искусная обманщица. Вот ее брат, тот куда опытней. Он может использовать несколько оболочек разом, любого пола, он живет, годами прячась под масками. Так что никто, даже те, кто знает их с самого рождения, ничего не подозревают. Что до его сестры… Лучше бы вам никогда не встречаться. Век за веком они убивают и обманывают, плетя паутину раздора в нашем мире. Теперь они пытаются довести до конца великий план их хозяина. Эти трое погрязли в пучине злобы. Но что же порождает эту злобу, если не страх и… боль?

С этими словами Малесса подняла склянку и капнула одну-единственную каплю на руку Кираль.

Яростный вопль нестерпимой боли, вырвавшийся из горла девушки, заставил Лирну прикрыть глаза, с трудом подавляя тошноту. Недели опасностей и постоянное зрелище чужой смерти укрепили ее дух, но явное нечеловеческое уродство этого звука содрало наросшую корку, словно скальпель лекаря вонзился в рану. Когда принцесса вновь подняла веки, то увидела, что девушка стоит на коленях, ее лицо зажато в руках Малессы, а широко распахнутые глаза немигающе смотрят перед собой.

— Боль — это дверь, — продолжала Малесса. — А страх — ручка двери, тот инструмент, который удалит из пораженного разума скверну, присосавшуюся к ее дару, подобно пиявке. — Кираль задрожала, забормотала какую-то невнятицу, вылетающую изо рта вместе со слюной. — Ибо даже такая тварь боится истинного забвения: она знает, что, если будет противиться мне, я обращу ее в ничто.

Тело Кираль обмякло, глаза закатились, она бессильно выскользнула из рук Малессы, повиснув в объятьях Давоки. На ее правой руке прорезалась черная, сочащаяся кровью рана. Лирна, сглотнув горькую слюну, подошла и прижала пальцы к шее девушки, нащупывая пульс.

— Сколько… сколько времени?.. — Раздавшийся откуда-то сверху голос был тонким, придушенным смятением и тоской.

Лирна подняла глаза и увидела, что Малесса исчезла. Место уверенной в себе молодой женщины заняла испуганная девочка, смотревшая на принцессу со страхом, тонкими руками она обнимала себя за плечи. То есть лицо и стройная фигура жрицы остались теми же, а душа была иной.

— Малесса? — произнесла Лирна, подходя ближе.

Девочка издала полувсхлип-полусмешок на грани истерики, ее глаза уставились на склянку в ладони.

— Да-да. Я — Малесса, и моя власть велика и ужасна… — Она закончила безрадостным смехом.

— Пять зим, — произнесла Давока. — С момента обновления.

— Пять зим… — Взгляд девочки скользнул по волосам Лирны, потом она посмотрела ей прямо в глаза. — Королева мерим-гер. Сколько же времени она тебя ждала. Сколько видений было… — Девочка протянула руку, погладив принцессу по щеке. — Какая красота… Какой позор… На что же это похоже…

— Малесса?

— …когда убиваешь стольких людей? Видишь ли, сама я убила лишь свою мать…

Затем она исчезла. Лицо несчастной девочки уступило место вечной уверенности, рука, трогавшая лицо принцессы, отстранилась.

— Что она тебе сказала? — спросила Малесса.

Лирна принудила себя остаться на месте, хотя винтовая лестница манила к себе до невозможности. «Ты же хотела доказательств? — напомнила она себе. — Так вот они».

— Что убила свою мать, — ответила она, стараясь говорить твердо.

— Ах да. Грустная история. Юная красавица, добрая, к тому же владеющая даром целительницы, но вместе с тем — совершенно безумная, если не сказать — несущая смерть. Так часто бывает с целительством: некоторые стороны дарованной тебе власти расшатывают разум. Все имеет свою цену. И вот ты уже воображаешь, что твоя мать одержима богом ненависти Джишаком. После убийства матери ей пришлось покинуть клан. Люди не казнили девушку из уважения к ее дару, ибо все лонакхим знают, что одаренных может судить лишь Малесса. Она бродила по горам, пока Давока не отыскала ее и не привела ко мне. Прекрасный сосуд, один из лучших. Хотя и стремится освободиться от меня чаще, чем ее предшественницы.

Повернувшись к Кираль, она схватила ее за израненную руку. По телу девочки пробежала судорога, она немного пришла в себя и забилась в руках Давоки.

— Я… Сестра? — Она заглянула в лицо воительницы. — Мне… так холодно.

Малесса отпустила ее руку, и Лирна невольно ахнула. Безобразная рана исчезла, затянувшись на глазах. На коже оставался рубец, но и только. «Доказательство».

— Как же это все-таки утомительно, — тряся рукой проговорила Малесса, и ее чистый лоб прорезала морщинка. — Утомляет больше прочего. Возможно, именно тут и берет свое начало сумасшествие: с каждым излечением ты теряешь часть себя. Альтурк здесь? — обратилась она к Давоке, отступая на шаг.

— Здесь, Малесса.

— Без сомнения, потерянный и сломленный. Талесса без клана. Было бы лучше из сострадания позволить ему кинуться в Пасть Нишака.

— Я в великом долгу перед Альтурком… — начала было Лирна, но Малесса жестом остановила ее.

— Не беспокойся, королева. Он слишком ценен, чтобы позволить ему погибнуть из-за жалости к самому себе. — Ее взгляд задержался на обескураженном лице Кираль, потом она вновь взглянула на Давоку. — Десять веков жизни научили меня без рассуждений отбрасывать опыт, приобретенный в результате жестокого урока. Тварь, поработившая твою сестру, была достаточно мудра, чтобы сыграть на истории лонакхим. Красивая легенда о сентарах продолжает жить в сердцах людей. Ты скажешь Альтурку, что теперь он — талесса сентаров, благословленный истинной Малессой. Он должен отобрать лучших воинов из всех кланов, числом в тысячу — не больше, но и не меньше. Они не будут ни охотиться, ни враждовать, они будут готовиться к войне, чтобы в любой момент выступить по моему приказу.

— Малесса, — Давока торжественно кивнула, — я тоже прошу места в отряде сентаров. Я буду для них твоими глазами и твоим голосом…

— Нет-нет, мое сверкающее копье, — с улыбкой покачала головой Малесса. — Для тебя у меня есть более важное задание, хотя ты, наверное, расценишь его как проклятие. Отведи свою сестру наверх, ей надо отдохнуть. А нам с королевой нужно потолковать. — Она обернулась к Лирне.

Давока нежно подняла Кираль на ноги. Девушка озиралась вокруг со смесью страха и удивления, и они усилились, когда она заметила Лирну.

— Она видела, — прошептала Кираль, отшатываясь. — Она слышала… Она знала…

— Тихо, тихо, котенок, — успокоила ее Давока. — Это Льерна, королева мерим-гер. Она наш друг.

Кираль сглотнула и опустила взгляд, страх сменился раскаянием.

— Я хотела убить ее… Хотела уничтожить ее, больше всех прочих… Я чувствовала это желание…

— Я знаю, что этого хотела вовсе не ты. — Лирна подошла к девушке и подняла за подбородок ее лицо. — Твоя сестра стала сестрой и мне, следовательно, ты — тоже.

— Я тебя боялась… — Выражение лица Кираль было близко к благоговению. — Поэтому и хотела убить. Ты казалась чем-то новым, неожиданным… Ни один ильварек не помог распознать твою природу.

Ильварек? Слово звучало архаично, оно напоминало лонакское, означающее «зрение», но девушка произнесла его так значительно, что Лирне сделалось не по себе.

— Ильварек? Я не знаю такого слова.

— Отведи свою сестру наверх, Давока, — мягко, но непреклонно напомнила Малесса.

Давока кивнула и повела Кираль к спиральной лестнице, но девушка продолжала шептать:

— Когда я спала, мне снился кошмар… Оно задушило собственное дитя…

— Позволь мне показать тебе кое-что, — сказала Малесса, когда стих голос Кираль. — То, что обычно позволено видеть лишь глазам лонакхим.

Темнота в туннеле оказалась не такой непроницаемой, как ожидала Лирна. Стены светились тусклым зеленым светом, поэтому факел им не потребовался.

— Это что-то вроде порошка, его находят в западных холмах, — объяснила Малесса. — Он светится и никогда не гаснет. Его принесли сюда и покрыли им стены выдолбленных в Горе пещер. Изобретательно, не правда ли?

— Довольно-таки, — согласилась Лирна. — Почти так же изобретательно, как и твой ум, Малесса?

Та не ответила, но Лирна знала, что Малесса улыбается.

— Почему ты так решила?

— Ловушка без приманки — не ловушка. Мое путешествие сюда, совершенное по твоему приглашению, было непреодолимым соблазном для твари, которую ты только что изгнала. Уверена, ты все точно рассчитала.

— Именно так.

— Чтобы проводить меня сюда, погибло много хороших людей. И твоих, и моих.

— Хорошие люди умирают постоянно. Точно так же, как и плохие. Но всегда лучше умирать не напрасно.

— Однако продолжать жить еще лучше.

— Мы не всегда вольны в своем выборе. Возьми, к примеру, мой народ. Мерим-гер, обрушившиеся на наши берега подобно чуме, — мы этого не выбирали. Как не было нашим выбором и то, что три десятилетия на нас охотились, как на диких зверей. Не выбирали мы и жизнь среди холодных гор, где поселились жалкие остатки великого прежде племени.

Лирну поразило отсутствие ненависти в словах Малессы, ее тон оставался спокойным и непринужденным: они беседовали, словно две придворные дамы, обсуждающие тонкости поэмы Алюция.

— Я не могу отвечать за деяния моих предков, — сказала принцесса, ее собственный голос никак нельзя было назвать непринужденным. — Чего не скажешь о людях, которые утратили жизни, пока я ехала на предложенные тобой переговоры. Вряд ли родителей Нирсы утешит сознание того, что их дочь умерла не напрасно, послужив твоим целям.

Малесса рассмеялась, легко и добродушно.

— Боюсь, у них просто не будет времени горевать или утешаться. Ни у них, ни у кого из нас.

Туннель закончился входом в большой круглый зал, раза в три превосходящим тот, который они только что покинули. Никаких колодцев здесь Лирна не увидела, лишь ярко светились зеленоватым светом пол и потолок — при желании можно было даже читать. А вот стены почему-то оставались темными. В сухом воздухе висел легкий запах тления.

— Принцесса Лирна Аль-Ниэрен, — произнесла Малесса, входя в зал и воздевая руки, — я приветствую тебя в месте памяти лонакхим.

«Книги!» — обрадовалась Лирна, проходя внутрь. Вдоль стен от пола до потолка высились стеллажи с бесчисленными фолиантами и свитками. Ей захотелось тут же погрузиться в их глубины. Некоторые тома были толстыми и такими огромными, что понадобилось бы несколько человек, чтобы их поднять. Другие — тоненькими и крохотными, их можно было бы спрятать в ладони. Не удержавшись, Лирна сняла с полки ближайшую книгу, смутно осознавая, что вообще-то следовало бы спросить позволения. Книга была в кожаном переплете с оттиснутым замысловатым узором. Несмотря на возраст, страницы оставались целыми и легко переворачивались, а вовсе не рассыпались в пыль. Буквы четкие, украшенные сусальным золотом, выписаны разноцветными чернилами, но язык абсолютно незнакомый.

— «Премудрости Релтака», — прокомментировала Малесса. — Его единственный философский труд. Он больше астрономией интересовался. Первый ученый из лонакхим, которому удалось вычислить длину окружности Луны. Хотя Аркиоль и утверждает, что тот ошибся на двадцать футов.

Лирна оторвалась от книги, в замешательстве от того, что слово «ученый» применено было в отношении к лонакам.

— О да! Прежде не все из нас были воинами. Пока твое племя не пришло сюда, а сеорда еще бродили по лесам, теряя себя в дикой природе, мой народ учился, наблюдал, писал великие книги и сочинял прекрасные поэмы. То, что ты здесь видишь, — лишь ничтожная часть наших прежних достижений. Если бы нас оставили в покое еще хотя бы на сотню лет, нам покорилась бы и тайна Горы. К сожалению, при всей нашей мудрости мы так и не научились плавить железо. Какая мелочь, казалось бы, но зачастую войны выигрываются или проигрываются именно из-за таких вот мелочей.

— Ты его знала? — поинтересовалась Лирна, поднимая книгу.

— Нет, что ты! — со смехом покачала головой Малесса. — Не настолько уж я древняя. Впрочем, я была знакома с его прапрапра-и-так-много-раз-внуком. Встретилась с ним, когда он умирал от голода во время нашего тягостного перехода.

— Кем ты была прежде, Малесса? — спросила Лирна, возвращая книгу на место.

— Маленькой девочкой, которой снились кошмары. Они снятся мне и по сей день. И сейчас я как раз смотрю один из них. — В тоне женщины не было шутки, она говорила взвешенно и спокойно.

Прошло много лет с тех пор, как Лирна встречала такого похожего на нее саму человека, который был способен различать малейшие оттенки и тонко чувствовать обман. Ей сделалось стыдно. Но, несмотря на то что смерть стольких людей лежала тяжестью на сердце, Лирна почувствовала радость. Она могла смотреть в глаза, которые видели ее насквозь — не было нужды, да и возможности что-либо скрывать от них. Здесь не требовалось улыбок, слез, интриг, чтобы произвести благоприятное впечатление. Только холодный разум и знания, наполнявшие эти книги. Восторг от этого нового для нее чувства немного горчил виной.

— Ильварек, — произнесла Лирна. — Провидение. Вот что значит это слово.

— Точнее, на твоем языке было бы «гадание». Тебе знакомо это понятие?

— Да. Темная сила, умение заглядывать в будущее.

— Я никуда не заглядываю. Но будущее всматривается в меня, а я — в него. И я вижу там тебя.

— Что же я делаю?

Лицо Малессы помрачнело.

— Одно из двух. — Женщина взяла свиток, лежавший на стопке книг, и протянула его Лирне. — Вот, возьми.

— Это подарок?

— Договор. Война между нашими народами закончилась. Пожалуйста, прими мои поздравления с успешными переговорами о мире.

Лирна подошла, взяла свиток, развернула его. Там были только два абзаца, написанных каллиграфическим почерком: первый — на языке Королевства, второй — теми самыми чужими буквами, которые она видела в книге.

— Здесь нет никаких условий, — удивилась Лирна. — Только подтверждение, что война завершена.

— А чего бы ты еще хотела?

— Ну, обычно мы долго и нудно спорим о границах, размере дани и всем таком прочем.

— Границы постоянно меняются, а твоя роль в свержении Лже-Малессы для меня более чем достаточная дань, и я желаю достойно вознаградить тебя. У тебя ведь есть нож?

— Так, простая безделушка. — Рука Лирны коснулась цепочки на шее. — Ничего серьезного, я даже бросать его как следует не умею.

— Пока не умеешь. Дай его мне. — Малесса протянула руку, и Лирна заметила, что в другой та до сих пор держит склянку.

Воспоминания о визге Кираль и вони из склянки были еще слишком свежи. Помедлив, Лирна сняла с шеи цепочку и вложила нож в ладонь Малессы.

— Тебе любопытно, что это? — спросила жрица, сжав рукоять ножа и поднимая склянку над лезвием. — Среди лонакских ученых были не только поэты и математики, но и химики. Сотни лет назад они создали зелье, заставляющее человека испытывать чистую, абсолютную боль, даже если использовать всего одну каплю эликсира. — Малесса наклонила склянку и капнула темной вязкой жидкостью на лезвие.

Вонючий пар заставил принцессу отступить, зажав нос. Жидкость растеклась по стали и вдруг с шипением впиталась в нее, словно вода в ткань.

— Вот, держи. — Малесса вернула нож Лирне. — Тебе самой не будет больно. Раз впитавшись в сталь, зелье возвращается к жизни лишь при смешении с кровью.

— Но зачем это мне? — спросила Лирна, не решаясь дотронуться до ножа.

— Чтобы совершить одно из двух деяний, которые я видела в твоем будущем.

Лирне стало ясно, что больше она ничего не узнает. Принцесса робко дотронулась до лезвия, почувствовав лишь холод металла.

— Пусть он всегда будет при тебе, — предупредила Малесса, надевая цепочку ей на шею.

— В любом случае я с ним никогда не расстанусь, — ответила Лирна. — Это мое самое заветное сокровище.

— Ты не такая, как я ожидала, — серьезно и даже с некоторым удивлением произнесла жрица. — Ильварек рисовал мне совсем другую картину.

— Наверное, я была толще? — со смешком спросила Лирна.

— Нет, но намного более надменной. По его словам, тебе было безразлично, сколько жизней прервется за время пути сюда, для тебя люди — всего лишь фигурки на доске для игры в кешет. Наша встреча должна была привести тебя в ярость, а известие об ильварек — вызвать в тебе ненависть. Грозя мне всеми возможными карами, ты должна была разорвать договор, который держишь сейчас в руках. Что-то в тебе изменилось, Лирна Аль-Ниэрен. Не было ли это сознанием вины за преступление, которое ускользнуло от ильварек? Настолько ужасного, что вина открыла новую грань твоей души?

«Отец, умоляю вас…»

— Могу поспорить, — произнесла Лирна, — что в твоей книге жизни преступлений было куда больше, чем в моей.

— Ради выживания моего народа мне действительно приходилось совершать ужасные вещи, это правда. Я лгала, подкупала, мучила и убивала. Но каждое из этих преступлений я бы совершила снова, тысячу раз, лишь бы достичь результата. Не забывай об этом, королева. Когда увидишь вздымающееся пламя, вспомни мои слова и спроси себя: смогу ли я сделать это вновь? — Малесса подошла ближе, взяла книгу, которую перед тем рассматривала Лирна, и протянула ее принцессе. — Выносить отсюда что бы то ни было запрещено под страхом смерти, но для тебя я могу сделать исключение. «Размышления о природе божественного» особенно занимательны. Релтак много повествует о безумии фанатизма.

— Но я не могу это прочесть.

— Думаю, мы обе знаем, что ты вполне сможешь перевести книгу. Текст на лонакском в этом договоре будет тебе подспорьем, я уверена. А мое сияющее копье всегда тебе поможет. Она прекрасно умеет читать.

— Давока?

— Насколько я знаю, страны, заключившие мирный договор, обмениваются послами, разве не так? Она будет моим послом у вас.

— Я буду рада видеть ее в качестве посла. Мне придется как можно скорее направить к вам чиновников с соответствующими полномочиями.

— Как тебе угодно, спешки в этом нет. Только не забудь послать ко мне женщину, если не хочешь, чтобы твой посол подарил мне все твое Королевство.

— Твоя красота настолько губительна для мужчин?

— Не красота. Дар женщины, умершей триста лет назад. Как ни странно, действует он только на мужчин.

— Жаль, что мне нечего подарить тебе в ответ, — сказала Лирна, принимая книгу.

Пронзительный взгляд Малессы потускнел в мрачной задумчивости.

— Ты сама — великий дар. Ты — подтверждение того, что все было не зря. — Она протянула Лирне руку, и та приняла ее. — Они придут, королева. Придут, чтобы растоптать все в прах. И твой мир, и мой. Когда тебя закуют в цепи, посмотри на заклинателя зверей.

— Малесса?

Но Малесса уже исчезла, на ее месте опять стояла испуганная девочка, ее ладонь дрожала в руке Лирны: голова запрокинулась, она смотрела в глаза принцессе с ужасом и отчаянием.

— Что ты при этом чувствуешь? — спросила она Лирну, и та поняла, что девочка повторяет свой предыдущий вопрос.

— Я никого не убивала, — ответила принцесса.

— О… — Взгляд ребенка шарил по лицу Лирны. — Нет… Пока нет… Но они появятся…

— Что появится?

Девочка улыбнулась, зубы ее блеснули в зеленоватых отсветах.

— Следы твоего грядущего величия.

Лирна вернулась тем же путем, что и вошла. Пройдя сквозь «парилку», она поднялась по спиральной лестнице. Перед этим она целый час расспрашивала девочку обо всем. «Кто этот таинственный Хозяин, о котором говорила Малесса? Каков его план? Кто придет, чтобы втоптать нас всех в прах?»

Однако ответы испуганной девчушки ясности не внесли, скорее наоборот. «Он прячется в пустоте… Он голодает… О, как силен его голод… Мать говорила, что моя душа должна стать украшением рода лонакхим, а я перерезала ей горло отцовским ножом…»

Невнятное бормотание прервалось, девушка замолчала. Вдруг ее глаза закатились, и она рухнула на пол. Лирна помедлила еще немного, ожидая, не вернется ли Малесса, хотя чуяла, что они никогда больше не увидятся.

— У тебя же есть имя? — спросила она, дотронувшись до плеча девочки.

— Хельса, — едва слышно выдохнула та. «Целительница, или — на древнелонакском — спасительница, в зависимости от интонации».

— Я рада, что познакомилась с тобой, Хельса.

— Ты еще навестишь меня?

— Надеюсь, когда-нибудь…

По губам Хельсы скользнула улыбка, затем ее глаза снова остекленели. Лирна погладила девочку по плечу и пошла прочь. Она не обернулась, ей было слишком больно.

Оба брата и Смолен ждали ее наверху. Женщины, которая приветствовала их вначале, видно не было — наверное, занялась своими делами.

— Где Альтурк? — спросила она у Смолена.

— Ушел, ваше высочество. Поговорил о чем-то с Давокой и ушел.

— Даже не попрощался, — заметил Иверн. — Обидно как-то.

— А Давока?

— Где-то тут, возится со своей сестрой, — ответил молодой брат. — Нам выделили комнаты на верхнем уровне.

Лирна кивнула и опустила взгляд на свиток в своей руке.

— Переговоры прошли успешно, ваше высочество? — не выдержал Смолен.

— Да, — принужденно улыбнулась принцесса. — Очень успешно. Отдохните сегодня как следует, господа. С рассветом мы возвращаемся домой.

Путь до Скелльского перевала занял почти две недели. Давока выбрала более длинную, но зато и более удобную дорогу, чем те глухие тропинки, по которым они ехали к Горе. Лирна предложила захватить с собой Кираль, но воительница отказалась.

— На Горе о ней позаботятся лучше.

— Но ты же только-только ее обрела, — удивилась Лирна. — Разве тебе не хочется побыть с сестрой? А к моему двору прибудешь попозже, когда захочешь.

— Нет. — Давока мотнула головой. — У меня приказ Малессы.

На этом их разговор и закончился.

По вечерам они работали над переводом «Премудростей Релтака». Давоку сильно встревожили его откровения.

— «Богословие сохраняет видимость божественного прозрения, — как-то вечером прочитала она и нахмурилась. — Тогда как в действительности оно предпочитает невежество. Его принципы подобны глине, а когда глина застывает, она становится догмой». — Давока посмотрела на Лирну поверх страниц. — Не нравится мне эта книга.

— Правда? А вот я нахожу ее чрезвычайно занимательной.

По утрам Давока учила ее метать нож, чем принцесса пренебрегала во время путешествия на север. К ним присоединился брат Иверн, приспособив под мишень широкую и тонкую деревянную доску. Иногда он подбрасывал ее в воздух, продолжая с обескураживающей скоростью посылать ножи в самое яблочко.

— Стрельба по летящим мишеням всегда была моим коньком, — сказал он. — Я выигрывал больше ножичков, чем любой новичок моего возраста. Разве что Френтис мог меня превзойти.

Френтис. Это имя было знакомо Лирне, его часто упоминал ее брат.

— Вы знали Френтиса?

— Мы были с ним в одной орденской группе, ваше высочество.

— Король высоко ценит его мужество. Говорит, что если бы не брат Френтис, Унтеш пал бы в первый же день.

— Вполне возможно, — грустно улыбнулся Иверн. — После испытания мечом его направили к Бегущим Волкам, как и меня. Стыдно теперь признаться, но я завидовал Френтису — думал, что ему просто повезло.

Через несколько дней Лирна уже куда лучше управлялась с ножом и все чаще попадала в цель, на собственном опыте убедившись в правдивости слов Давоки: «Будешь бросать и бросать, пока не попадешь. Тогда и узнаешь как».

В то утро, когда до перевала оставался всего день пути, мишень Иверна упала на землю: ее нож торчал точно в центре. И Лирна могла наконец сказать, что теперь она знает как.

В крепости их возвращение было встречено с некоторым воодушевлением и немалым удивлением. За прошедшее время гарнизон значительно увеличился за счет полка королевской кавалерии, который король вознамерился отправить в земли лонаков на поиски принцессы. Приготовления к рискованному походу были в самом разгаре, но, к счастью, полк прибыл всего днем раньше путешественников.

— Но вы же подверглись нападению, ваше высочество! — запротестовал лорд-маршал, когда она приказала полку сопровождать ее на юг. — Дикарям необходимо преподать достойный урок. Я почту за честь…

— Милорд, не забывайте, мы только что заключили мир с лонаками. — Лирна помахала свитком. — Кроме того, боюсь, урок пришлось бы извлечь вам самим, как только вы пересечете перевал.

В этот момент она заметила, как напрягся брат Соллис, который слушал доклад одного из братьев. Он перехватил ее взгляд и подошел к ним.

— Вести из Королевства, ваше высочество. Покушение на жизнь владыки башни Аль-Бера. Он жив, но тяжело ранен. Очевидцы винят кумбраэльских фанатиков.

Лирна едва сдержала стон. «Не успеешь закончить одну войну, как в дверь стучится новая».

— Что приказал король?

— Владыка битв объявил сбор королевской гвардии с приказом истребить фанатиков. Мустор, владыка фьефа, велел оказывать нам содействие, но подчинятся его люди или нет — это еще вопрос.

— Понятно. Тогда мне лучше здесь не задерживаться. Выезжаем через час, лорд-маршал.

Тот поклонился и отошел, выкрикивая приказы гвардейцам. Лирна повернулась к Соллису.

— Кажется, наше прощание будет кратким, брат. Я знаю, что у меня нет дара или привилегии, которые вы согласились бы принять, поэтому я хочу просто поблагодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь и помогли успешно завершить наш поход.

— Это было… интересное путешествие. — Соллис немного помедлил. — Есть и еще новости, ваше высочество. В Королевство вернулся лорд Аль-Сорна.

Ваэлин…

— Вернулся? — Ее голос против воли сорвался, Лирна закашлялась. — Но как?

— По-видимому, император освободил его за какие-то заслуги. Подробности довольно сумбурны. Он прибыл в Варинсхолд несколько недель назад и вроде бы объявил, что покидает орден. Король Мальций назначил его владыкой Северной башни.

«Северные пределы…» Похоже, в кои-то веки ее глупый брат совершил мудрый поступок, хотя Лирна предпочла бы, чтобы он немного подождал с назначением.

— Пожалуйста, передайте мою благодарность брату Иверну, а также мое глубокое сожаление, что у меня нет больше поцелуев, которые я могла бы ему предложить, — попросила она Соллиса.

— Думаю, и одного было более чем достаточно, ваше высочество.

— Куда вы теперь, брат? — поинтересовалась принцесса. — Здесь вам больше не с кем сражаться.

— Отправлюсь туда, куда меня направит мой аспект, ваше высочество. А сражаться всегда есть с кем. — Он поклонился намного ниже, чем требовал этикет, и направился к приземистой башне на южном склоне перевала.

К ней подбежал сержант королевской гвардии, ведя в поводу красивую серую кобылу.

— Лорд-маршал передает вам ее в дар, ваше высочество, — сказал сержант, протягивая ей повод. — Из его собственных конюшен.

Лирна погладила по носу своего пони. Она назвала его Крепконогом, чем немало озадачила и даже насмешила Давоку. Лонаки не давали имен тем, кого, вполне вероятно, придется съесть в голодные зимние месяцы.

— У меня уже есть скакун, сержант, — сказала она, взбираясь на знакомую бугристую спину. — Все готовы к отправке?

В Кардурине ликующие толпы запрудили все улицы. Бесчисленные мостики, соединявшие высокие здания, были украшены флажками, горожане бросали цветы под ноги Крепконогу. На главной площади управляющий города произнес длинную витиеватую речь, назвав Лирну спасительницей и миротворицей.

— Какой бы приказ вы ни отдали, ваше высочество, весь город в вашем распоряжении! — закончил он с замысловатым поклоном.

Толпа замерла, ожидая ее судьбоносных слов. Лирна заерзала в седле.

— Э-э-э… Про ванну, господин управляющий, — произнесла она. — Мне бы очень хотелось принять ванну.

Она долго плескалась в ванне в усадьбе самого управляющего, потом перебирала наряды от лучших городских портных. Давока смотрела на одежду со скептической гримасой.

— В этих тряпках нельзя ни ездить в седле, ни драться, — вынесла она свой вердикт.

— Надеюсь, мне не придется больше заниматься ни тем, ни другим, — отрезала Лирна. — Вот это, — сказала она горничной, показав на длинное платье из темно-голубого шелка и сбрасывая купальный халат. Служанка ахнула и отвернулась, густо покраснев. — Она никогда еще не видела королевских сисек, — объяснила Лирна удивленной Давоке.

Одевшись, принцесса с удовольствием посмотрела на свое отражение в высоком зеркале. Платье прекрасно облегало фигуру, хотя было чуть широковато в талии — результат многих дней, проведенных в седле. Она внимательно осмотрела собственное лицо, ожидая найти какие-нибудь следы тяжелого путешествия. Обветренную кожу, может быть, или некую особенную жесткость. Лицо было как лицо, хотя… Разве что глаза. Какая-то открытость, которой не было раньше?

— Ваше высочество, вы… потрясающе красивы. — Девушка пришла в себя и теперь изо всех сил старалась подольститься.

— Спасибо, — поблагодарила Лирна, подарив горничной одну из своих лучших улыбок. — Будьте любезны, подготовьте к утру мое платье для верховой езды, а остальные упакуйте: пожалуй, я заберу их с собой.

Потом ей пришлось вытерпеть многочасовой пир, который задал управляющий в ее честь. Выслушивать нудные речи многочисленных городских нотаблей и бессмысленное воркование их жен. Сама Лирна ограничилась тем, что зачитала свиток Малессы, затем приказала снять с него копии и разослать во все уголки Королевства. Из речей и разговоров принцессе стало ясно, что эти люди воспринимают ее скорее как победительницу, нежели как миротворицу. Можно подумать, она выиграла великую битву, а не просто вернулась с клочком пергамента, едва пережив опасное путешествие. Слушая их глупый смех и наблюдая за пьяными физиономиями вокруг, она продолжала обдумывать слова Малессы: «Они придут, королева. Придут, чтобы растоптать все в прах. И твой мир, и мой».

Она вздохнула, пригубив вино. «Ну вот, теперь у меня есть доказательства. Только что мне с ними делать?»

Они выехали утром, хотя управляющий громогласно упрашивал ее задержаться хотя бы на несколько дней.

— Ваше величие осчастливило наш город, принцесса.

Однако, судя по подаркам, которыми они пытались осчастливить ее саму, а также по размаху торжеств, Лирна решила, что если задержится еще на день — городская казна опустеет. Она приняла еще только одну вещь: копию договора о мире, написанную на телячьей коже, с рисунком, изображающим ее прибытие к воротам города — девушка со свитком в руке верхом на Крепконоге. Гильдия книжников, вероятно, корпела над свитком всю ночь: чернила едва успели просохнуть.

Они были уже в двух днях пути от Кардурина, когда прискакал один из разведчиков лорда-маршала с новым посланием: тем, которое она так боялась услышать по мере продвижения на юг:

— Владыка фьефа Дарнел выехал приветствовать вас, ваше высочество.

— Враг, королева? — спросила Давока, заметив, как напряглась Лирна.

— Помнишь, я тебе рассказывала про одного человека?

Давока кивнула, глядя на колонну всадников, показавшуюся вдали.

— Так это он?

— Нет, это его полная противоположность.

С тех пор как они в последний раз обменялись краткими приветствиями на коронации Мальция, владыка фьефа Дарнел не утратил ни грана своей красоты. Рыцарь был с ног до головы закован в доспехи, изящно инкрустированные синей эмалью. Шлема он не надел, и, когда владыка скакал на вороном жеребце, его длинные черные кудри струились по ветру, открывая прекрасно вылепленное, аристократическое лицо. «Благородство — это ложь, — однажды сказал ей отец. — Претензия на то, что высокое положение зависит исключительно от денег либо воинского искусства. Любой болван может изобразить из себя благородного. И со временем ты поймешь, дочь моя, что именно болваны этим и занимаются».

— Принцесса! — воскликнул лорд Дарнел. Осадил коня, спешился и опустился перед ней на одно колено. Свита из более чем пятидесяти рыцарей также преклонила колени. — Я приветствую вас в Ренфаэле. Простите, что я не могу оказать вам должный прием: новость о вашем визите дошла до меня лишь вчера.

— Лорд Дарнел, — ответила Лирна и указала на Давоку. — Позвольте представить вам… госпожу Давоку, полномочного посла лонаков.

Дарнел поднялся и с плохо скрытым отвращением посмотрел на воительницу.

— Так значит, это правда? Дикари наконец сдались?

Лирна увидела, как ладонь Давоки сжала копье, и почувствовала сильное искушение позволить ей утолить свой гнев. Она слышала немало историй о поведении Дарнела во время падения Марбеллиса — и ни одной лестной для лорда.

— Никто нам не сдавался, — ответила Лирна. — Мы заключили с ними мир, только и всего.

— Жаль, жаль. Мы в результате лишились прекрасного развлечения. Первый человек, которого я убил, был именно лонаком. Если, конечно, считать их людьми.

— Я прошу тебя не убивать его, — быстро проговорила Лирна на лонакском, увидев, как воительница поднимает копье.

— Вы даже выучили их язык? — расхохотался Дарнел. — Потрясающий успех для такой очаровательной…

— У вас случайно нет каких-нибудь других дел, милорд? — оборвала его Лирна. — У нас впереди долгий путь, король ждет моего возвращения.

— Ах да. У меня действительно есть одно довольно важное дельце. Не могли бы вы уделить мне минутку для разговора наедине?

Лирна хотела было послать его куда подальше, но не решилась на подобную грубость в присутствии королевской гвардии и рыцарей лорда.

— Хорошо. — Принцесса спешилась, шепнув Давоке на лонакском: «Будь поблизости».

Они с Дарнелом отошли немного в сторону, но Лирне очень не нравилось множество глаз, наблюдающих за ней.

— Есть тут один человечек, — начал Дарнел, — который под меня копает. Распространяет всякие небылицы, на каждом шагу пороча мою честь. Думаю, вы согласитесь, ваше высочество, что измена мне равносильна измене королю?

— И кто же этот злодей? — ответила Лирна вопросом на вопрос, преодолевая внутреннее сопротивление.

— Бендерс! — сказал, как выплюнул, Дарнел.

— Что? Барон Хьюлин Бендерс? Самый почитаемый рыцарь в Ренфаэле? Один из капитанов, покрывших себя неувядаемой славой во время альпиранской войны? Этого человека вы назвали предателем?

— Я управляю фьефом от имени короля, согласно законам, соединяющим воедино наше Королевство.

«Как это возможно, чтобы человек столько видел — и ни на йоту не изменился?» — удивилась про себя принцесса. Вот оно, то самое, что заставило ее в один миг отказать отцу, — в этом лице, в этой позе. Непоколебимая уверенность в собственной правоте, осознание своей исключительности. «Каким, наверное, ужасным ребенком он был… И остался».

— Это свободная страна, — холодно заметила она. — Где каждый без страха может выражать свое мнение.

— Но не тогда, когда его речи отдают крамолой. Этот человек держит открытый дом, ваше высочество. И благородные, и простолюдины идут к нему за советом — при том что он никто в этом фьефе. Нищеброд, и только.

— Так вы хотите расправиться с нищебродом? Это был бы не очень благородный поступок.

— Разумеется, несмотря на всю ту ложь, которую он распространяет обо мне, милосердие не чуждо вашему покорному слуге. Я бы удовлетворился его вечным изгнанием.

«А заодно избежал бы восстания своих подданных». Глупость и коварство Дарнела начали ее утомлять. Она бы предпочла просто глупость.

— Положим, изгнание с конфискацией, — рассуждал владыка фьефа. — О его подданных я, конечно же, позабочусь.

В последней фразе прозвучала некая недомолвка, заставившая Лирну задуматься. «Он хочет не просто отомстить сопернику, ему нужно нечто большее».

— Я поведаю о ваших заботах королю, — сказала она, поворачиваясь, чтобы уходить. — Если у вас все…

— Осталась только моя неизбывная любовь к вам.

Искренность его слов и выражение лица покоробили Лирну. Прежде она не замечала, какие синие у него глаза. В другое время, будь это другой человек, она могла бы поддаться обаянию этих синих глаз. Единственное, чего ей хотелось сейчас, — это вернуться к своему пони и убраться отсюда подобру-поздорову.

— Этот вопрос уже давно закрыт… — тихо сказала она.

— Только не для меня. — Дарнел подошел ближе, и Лирна почувствовала, что он едва сдерживается. — Ни на мгновенье! Вы никогда не спрашивали себя, почему я до сих пор так и не женился? Почему всего себя я отдаю без остатка ради сохранения мира во фьефе, хотя справедливость вопиет о том, что я должен немедленно собрать вассалов и сжечь дотла замок Бендерса вместе с его хозяином? А заодно замки всех остальных неблагодарных негодяев в этом проклятом фьефе. Все ради вас, Лирна! Если бы вы могли увидеть, как я…

— Я уже все видела, — твердо ответила Лирна. — И видела достаточно.

На его скулах заходили желваки, Дарнел опустил взгляд. Когда он вновь заговорил, его голос был тих и полон глубокой печали:

— Это ваш окончательный ответ?

— Окончательный ответ на этот вопрос я дала своему отцу восемь лет назад. И не вижу причины изменять свое решение.

— Если бы ваш брат погиб в Линеше, сейчас вы были бы королевой. — Искренняя любовь все еще светилась в лице Дарнела, хотя оно и окрасилось гневом. — Уверен, вы были растроганы до слез, когда он вернулся домой живым и невредимым.

— Уверяю, если бы мой брат тогда погиб, вас за ваши преступления отправили бы в цепях обратно в империю на первом же корабле.

— Преступления? — хрипло хохотнул он. — Вы рассуждаете о каких-то преступлениях, будто война — это игра и правила что-то значат в бойне. Как будто эти правила хоть что-нибудь значат для таких, как мы, Лирна. Я же вас насквозь вижу. — Он подошел еще ближе, его темные глаза пристально смотрели на нее. — Я вижу то, что вы прячете от придворных и простолюдинов. Но от меня вы не спрячетесь, поскольку все то же самое есть и во мне. Я вижу, кем мы могли бы стать. Если мы объединимся, через десять лет весь мир будет у наших ног.

— Когда же это случилось?

— Принцесса? — нахмурился он.

— Когда ваша жестокость превратилась в безумие?

Его лицо застыло, словно от удара. Дарнела обуяла ярость. Пони Давоки громко фыркнул, воительница как раз проезжала мимо владыки фьефа на расстоянии броска копья.

— Если не ошибаюсь, — прошипел мужчина, — в Королевство вернулся Аль-Сорна. И поскольку он уже не находится под защитой Шестого ордена, ничто больше не мешает мне вызвать его на поединок. Скажите, вы бы предпочли в качестве трофея его голову или сердце?

— Я искренне мечтаю, милорд, чтобы вы действительно его вызвали и я смогла выбрать себе трофей из ваших органов. Я бы даже отправила его в Марбеллис в качестве скромного возмещения за понесенный ущерб.

На несколько мгновений Дарнел словно окаменел от ярости, лицо исказила ужасная гримаса, но он сумел взять себя в руки.

— Надеюсь, ваше высочество, — тихо просипел он, — что вы хорошенько запомните свои слова. И, надеюсь, будете помнить их еще очень, очень долго!

— С огромным сожалением вынуждена сказать, что намерена забыть их, едва вы исчезнете с моих глаз. Так что прошу сделать это как можно скорее.

Он мог отказаться, а у Лирны не было власти ему приказывать. Она могла только требовать. Как правило, этого было довольно, но подействует ли ее воля на безумца?

Он прикрыл веки, часто дыша, с его губ сорвался шепот:

— Спаси меня, Вера. Но я должен был попытаться.

Когда он открыл глаза, в них не было ни гнева, ни жестокости, лишь молчаливое смирение. Он учтиво, холодно поклонился и, не сказав больше ни слова, направился к своему коню.

— Позволь мне разобраться с ним, Льерна, — предложила Давока, провожая взглядом Дарнела и его рыцарей. — Сегодня же ночью все закончится. Его сердце просто остановится во сне. Некого будет винить.

— Нет.

— Я хорошо знаю подобных мужчин, Льерна. Я убила их достаточно, чтобы узнать очень хорошо. Он не остановится, пока не выпьет из тебя всю кровь.

Лирна забралась на Крепконога, посмотрела Давоке в глаза и твердо покачала головой. Лоначка сжала зубы, но покорилась.

— Лорд-маршал Аль-Смолен, — окликнула Лирна.

Тот подъехал к ней и отсалютовал.

— Милорд, наши планы внезапно изменились. Мы направляемся в замок барона Бендерса.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Рива

Шпили собора, которые виднелись над хребтом, они заметили еще издали, ведя лошадей вверх по склону.

— О Вера! — выдохнул Аркен и, пока они не достигли вершины, не сводил с них глаз.

Два шпиля высились над городом, словно две стрелы.

— Как думаешь, какой они высоты?

— Достаточной, чтобы соответствовать великой славе Отца, — ответила Рива словами священника.

Она никогда прежде не бывала в Алльторе, но священник многое рассказывал ей о городе, названном в честь величайшего пророка Отца Мира. «Во имя Отца был выстроен целый город, чудо, высеченное из мрамора, — чудо, призванное посрамить жалкие деревянные хибары азраэльцев». Глядя на город, раскинувшийся перед ней, Рива никак не могла отделаться от ощущения, что священник слишком приукрасил его в своем описании, полагая, что она никогда не увидит это место собственными глазами. Алльтор оказался меньше Варинсхолда, он стоял на окруженном стенами острове в середине Железноводной реки. С другой стороны, вонял город тоже куда меньше, по крайней мере на таком расстоянии. В общем, никакого чуда Рива не увидела. Нагромождение каменных зданий, над которыми висит дым из тысяч каминных труб. Разве что собор более-менее соответствовал картинке, нарисованной когда-то ее детским воображением, но даже он был лишь закопченной тенью ее тогдашних фантазий: мрамор шпилей давно потемнел от грязного, дымного ветра.

— У тебя что, родные здесь? — спросил Аркен. В последние дни его вопросы участились и начали надоедать девушке. Между тем, врать она ему почему-то не могла и вынуждена была давать краткие, но всегда честные ответы.

— Ага. — Рива забралась на Ворчуна и поехала вниз. — Дядя.

— Мы у него остановимся, да? — с явной надеждой поинтересовался юноша. Каждодневный сон под открытым небом охладил мальчишеские мечты о великом приключении, так что перспектива домашнего уюта и вкусной еды весьма его привлекала.

— Еще чего. Не думаю, что он встретит меня с распростертыми объятьями.

День был рыночным, и стражники у ворот, по уши занятые сбором дани с лоточников, не обратили внимания на двух всадников без поклажи. Рива припрятала оружие под попоной Ворчуна, а Аркен сунул свой нож под рубаху. Без происшествий миновав ворота, они тут же попали в круговерть уличной толчеи. Риве пришлось спешиться, чтобы успокаивать коня, который начинал артачиться от такого количества чужих людей.

— Не нравится, да? — спросила она, сунув ему морковку. — Не привык к городу? Я тоже.

На то чтобы выбраться из толпы, им потребовался целый час. Они попали в лабиринт узких улочек, окружавших рыночную площадь. Наконец, после бесцельных блужданий, показавшихся им бесконечными, разыскали постоялый двор с конюшней. Ворчуна и конька Аркена, прозванного Горбунком за свою исключительно бугристую спину, вверили заботам конюха. Рива заплатила еще пять медяков за комнату для себя и «брата».

— Брат, говоришь? — понимающе ухмыльнулся трактирщик. — Не больно-то вы похожи.

— Ты сейчас сам на себя не будешь похож, если я прикажу ему начистить тебе рыло, — ответила Рива. — Как нам добраться отсюда до дворца владыки фьефа?

На мужчину ее угрозы, похоже, не произвели особого впечатления — посмеиваясь, он сказал:

— Да просто иди к шпилям, не сворачивая. Прямо напротив собора и увидишь. Но прошения положено подавать в фельдриан.

— Мы подождем.

— Тогда плати еще за два дня вперед, — осклабился трактирщик.

Оставив оружие и Аркена в комнате и строго-настрого наказав мальчишке не высовываться за дверь, особенно если хозяин припрется вынюхивать, Рива отправилась на поиски дворца. Она пошла в сторону собора, как ей было сказано, еще больше дивясь высоте его шпилей, — пока улица не вывела ее на широкую площадь, мощенную гранитными плитами, над которой носились тучи голубей: они то сбивались в стаи, то разлетались в разные стороны. По левую руку вздымался собор. Воистину это было самое огромное сооружение, которое ей только доводилось видеть, — настолько высокое, что Рива не могла понять, как оно до сих пор не обрушилось. Напротив обнаружилось трехэтажное здание со множеством окон, оно было окружено десятифутовой стеной, увенчанной острыми шипами. Вдоль ограды прохаживались гвардейцы, пятеро из них дежурили у главных ворот. На крыше она заметила четверых лучников. Ее дорогого дядюшку никак нельзя было обвинить в пренебрежении к безопасности.

Рива несколько раз обошла дворец, стараясь держаться в тени, и обнаружила еще четверых лучников на обратной стороне крыши и четверых охранников у задних ворот. Стена была в отличном состоянии, между ней и ближайшим укрытием — не менее двадцати ярдов. Охранники держались начеку и сменялись каждые два часа. Наверняка имелась какая-нибудь канализационная труба, через которую можно было попробовать проникнуть внутрь, но Рива подозревала, что кто бы ни заботился о жизни ее дяди, наверняка он подумал и об этом пути.

«Никак не попасть», — заключила она, после чего уселась на ступени собора и принялась грызть яблоко, купленное у лоточника неподалеку.

— Прошение подавать? — поинтересовался тот, едва она успела откусить кусочек. — Вид у тебя не городской, ходишь с открытым ртом.

— Батюшка мой умер, а мачеха забрала себе его ферму, — ответила Рива, жуя. — И теперь эта жирная корова не хочет отдавать нам с братом нашу долю.

— Отец Мира, спаси нас от жадных женщин, — пробормотал лоточник. — Мой тебе совет, не обращайся к лорду, проси сразу блудницу.

— Блудницу?

— Ага. У него сейчас одна такая. Из Азраэля, прикинь? Она за него и думает, и правит. Говорят, судит справедливо, хотя все одно — блудница и еретичка.

— Спасибо, дедушка, — с улыбкой поблагодарила Рива.

— Не такой уж я и старый, — притворно возмутился лоточник. — Каких-нибудь пару лет назад ты бы счастлива была, взгляни я на тебя хоть мельком. — Вдруг он заметил что-то за ее спиной и посерьезнел: — Они уже идут! — сказал он, выходя из-за своей тележки и опускаясь на одно колено.

Оглянувшись, Рива увидела процессию, входившую на площадь с северной стороны. Все прохожие опускались на колени. Во главе размеренно вышагивал молодой священник, высоко подняв шелковую хоругвь, украшенную изображением пламени Отца Мира. За ним бок о бок шли пятеро мужчин, облаченных в темно-зеленые епископские одежды. В каждой руке они держали по книге. Шествие завершал старик в простых белых одеяниях, безучастно глядевший перед собой. Его достойный вид портил лишь отчетливо выступавший живот.

— На колени, девчонка! — прошипел лоточник. — Или хочешь, чтобы тебя выпороли?

«Чтец», — догадалась Рива, опускаясь на одно колено и наблюдая за процессией, которая поднималась по ступеням в нескольких ярдах от нее. Священник любил напоминать, кто первым должен пасть от меча ее отца: «Продажный глава продажной церкви. Такой же предатель Отца, как и пьянчуга в замке».

Поднимаясь по лестнице, старик в белом слегка подобрал подол своей мантии. Его лицо было ничем не примечательно, выделялись разве что крючковатый нос и морщины. Глаза ни добрые, ни злые, просто никакие. Церковники утверждали, что каждый раз, читая Десятикнижие, Чтец слышит голос самого Отца. Глупость несусветная, ведь Отец ясно сказал, что сейчас книг должно быть одиннадцать. Этот пузатый старикашка вместе со своими лизоблюдами — еретики похуже азраэльских. В страхе потерять власть они совсем оглохли и не слышат слов Отца.

Процессия между тем скрылась в соборе.

«Не всё сразу, — подумала Рива и вновь повернулась ко дворцу. — Значит, попасть туда можно только в день подачи прошений».

Следующие два дня она потратила, изучая город и пытаясь разузнать как можно больше о том, что находится во дворце владыки фьефа.

— Он сидит в кресле на возвышении в главном зале, — сказал ей хозяин постоялого двора. — Люди выходят, излагают свои дела, все это записывается, а через неделю он выносит вердикт. Точнее, пересказывает то, что ему наказала блудница.

— И люди не возмущаются? — спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучало только любопытство. — Ведь выходит, нашим фьефом управляет азраэльская шлюха?

Трактирщик захихикал. Хихикал он вообще слишком часто.

— А чего им возмущаться, коли все идет хорошо? Улицы чистые, торговля процветает, преступность под контролем. Говорят, у нас куда лучше, чем в других фьефах. По крайней мере, скажу тебе по секрету, во времена его отца здесь было совсем иначе.

В общем, ей удалось узнать, что в день подачи прошений просители с утра выстраиваются в очередь перед главными воротами. Слушания начинаются в десять, хотя пунктуальность владыки оставляет желать лучшего, и заканчиваются в шесть вечера. Просителей вызывают по жребию. По традиции в полдень владыка фьефа приказывает раздать им еду.

— Не пир, конечно, — пояснил ей лоточник, — но вполне приличная жратва, ее разносят дворцовые слуги.

«Слуги… Толпа слуг, снующих туда-сюда, пажи и горничные».

В тот вечер они с Аркеном сидели на ступенях собора, ожидая, когда к воротам подкатит повозка.

— То, что ты ищешь, находится во дворце? — с сомнением спросил он.

— Думаю, да.

— И ты собираешься это выкрасть?

— Нельзя украсть то, что твое по праву. Хотя… Ну, в общем — да. Боишься, что ли?

— Обокрасть замок владыки фьефа? — Мальчишка сморщил нос и покачал головой. — Нас убьют, если схватят.

— Меня они не убьют, а ты со мной не пойдешь. — Рива подняла руку, пресекая протесты. — Ты мне понадобишься снаружи. Будешь ждать с лошадьми у городских ворот.

— А если ты не придешь?

— Значит, уедешь один. И как можно скорее.

— Я не…

— Слушай, это тебе не сказочка и не деревенская баллада, а сам ты — далеко не благородный рыцарь, спасающий принцессу. Ты прав: если меня схватят, со мной все будет кончено, и станешь ты где-то бродить снаружи, дожидаясь меня, или нет — разницы никакой. Так что возьмешь коней, деньги и свалишь отсюда подобру-поздорову.

Наконец подъехала повозка, груженная вином и всякой едой. Стражники отперли ворота. Появилась группа слуг, в основном — сильных мужчин, которые принялись разгружать повозку. Рива внимательно наблюдала за ними, стараясь запомнить, как одеты служанки. «Бледно-голубая лента, стягивающая волосы, черная юбка, белая блуза».

— И куда же я пойду? — совершенно по-детски спросил Аркен.

Забрав груз, слуги исчезали в задней части дворца.

— На север, — сказала она. — В Пределы. Если ты назовешь мое имя владыке башни, уверена, он о тебе позаботится.

— Ты знакома с лордом Аль-Сорной? — чуть слышно, с трепетом произнес мальчик.

— Еще бы, — сказала она, поднимаясь на ноги и отряхивая пыль со штанов. — Я же была его сестрой.

Рива купила простую белую блузу, голубую ленту и две юбки: одну черную, другую зеленую. Весь вечер накануне фельдриана она сшивала их вместе: черная — внутри, зеленая — снаружи. Она заметила, как педантично осматривали стражники всех посетителей дворца, и отказалась от идеи спрятать под юбкой оружие. В конце концов, кухню она всегда сможет найти, а там будут и ножи. Утром она уже стояла у дворцовых ворот, сжимая в руке пергамент с жалобой на несуществующую мачеху. Ей было немного не по себе. Прощание с Аркеном вышло скомканным, мальчишка попытался чмокнуть ее щеку и обиженно насупился, когда Рива отстранилась.

— Запомни: ждать меня не надо, — сказала она. — Если не появлюсь через час после открытия ворот…

— Да понял я, понял, — скривился Аркен.

Рива надеялась, что он остался доволен прощальным рукопожатием, и отправилась ко дворцу. Как ни рано она пришла, там уже выстроилась очередь из дюжины человек. К тому времени, когда ворота открылись, их собралось более двухсот. Стражник с мешком в руках прошелся вдоль очереди, и каждый проситель вытащил из мешка деревянную табличку. Когда подошел ее черед, Рива тоже взяла одну, изо всех сил стараясь выглядеть взволнованной.

— Шесть! — воскликнула стоящая позади пожилая женщина, увидев номер, вырезанный на табличке девушки: у нее самой оказался пятьдесят девятый. — А вот я проторчу здесь весь этот проклятущий день. Бедные мои больные ноженьки! Как бы мне не свалиться замертво.

Рива подумала, что тетка выглядит достаточно крепкой, но скроила сочувствующую мину.

— Не тревожьтесь, бабушка. Хотите, поменяемся? — протянула она свою табличку.

— Сколько? — подозрительно нахмурилась женщина.

— Великодушные поступки угодны Отцу, — сказала Рива, широко улыбаясь.

— Ага-ага. — Тетка покосилась на собор и достала свою табличку. — Значит, договорились.

Из конца очереди донеслись возмущенные крики.

— Не моя забота, — пробурчал охранник с пустым мешком на плече, возвращаясь в замок. — В следующем месяце приходите.

Вскоре всех тщательно обыскали и пропустили за ворота. Затем через мешанину причудливо подстриженных кустов и фруктовых деревьев просителей препроводили во дворец. Они собрались в главном зале, куда вел короткий коридор, в который выходило несколько дверей — давно закрытых, судя по их виду. Перед возвышением, где стояло пустое кресло, выстроился караул. Когда все сто просителей вошли, гвардеец поднял руку. Люди притихли.

— Склонитесь перед владыкой фьефа лордом Сентесом Мустором, преданнейшим слугой Объединенного Королевства, который правит Кумбраэлем от имени короля.

Рива находилась в задних рядах и не могла толком рассмотреть человека, появившегося из боковой двери. Среднего роста, заметно за пятьдесят, элегантно одетый, но сутуловатый и с длинными, нечесаными патлами. Он тяжело опустился в кресло, и тогда она увидела его лицо: впалые небритые щеки, желтоватая кожа, слишком красные даже для пьяницы глаза. Короче говоря, никак не похоже на лицо праведника. Рива попыталась обнаружить хоть какое-то сходство с собой, хотя бы далекий отголосок родства, но ничего не увидела. Может быть, она больше похожа на мать, чем на отца?

Гвардеец ударил в пол алебардой и заорал:

— Приветствуйте госпожу Велисс, почетного советника владыки фьефа Кумбраэль.

Женщина, поднявшаяся на возвышение, была одета в простую блузу и юбку — очень похожие на наряды служанок, за которыми Рива наблюдала накануне. Госпожу отличал от них лишь лазуритовый амулет на золотой цепочке, который притягивал взгляд к ее пышной груди. Темные волосы, отливающие рыжиной, были стянуты простой голубой лентой. Приятное лицо с легким румянцем, полные губы, никакой косметики.

— Грязная блудница, — прошипел рядом мужской голос, впрочем, не так громко, чтобы услышала охрана.

Госпожа Велисс улыбнулась и развела руки в приветственном жесте, а затем заговорила. Речь ее была правильной, но грубоватый азраэльский акцент выдавал неблагородное происхождение:

— Приветствую вас от имени лорда Мустора и заверяю, что все прошения будут выслушаны и внимательно рассмотрены, прежде чем мы вынесем решение. Терпение, как говорит нам Отец, — одна из лучших добродетелей. — Она вновь улыбнулась, блеснув ровными белыми зубами.

— И как только Отец позволяет таким ходить по земле? — опять пробормотал голос рядом с Ривой.

— Что же, начнем, — продолжила госпожа Велисс. — Номер первый. Пожалуйста, выйдите вперед, назовите свое имя и где вы проживаете, после чего изложите суть дела.

Просителем оказался пожилой мужчина, от имени своей деревни он жаловался на возросшую арендную плату, заодно обвинив землевладельца в том, что тот портит своего сына:

— Кажный месяц нового коня ему покупает, милорд. Разве ж это дело? Люди голодают, а отрок, которому и двенадцати годков еще не исполнилось, гарцует на дорогих жеребцах.

— Как имя твоего землевладельца? — спросила Велисс.

— Лорд Явен, госпожа.

— Понятно. Если не ошибаюсь, лорд Явен потерял старшего сына в битве у брода через Зеленоводную?

— Половина парней из нашей деревни полегли там, госпожа, — сурово кивнул старик. — Только не в битве, нет. Их подло убили, после того как они сдались, хотя обещали обойтись с ними достойно.

Велисс поморщилась. Действительно, у брода через Зеленоводную азраэльцы устроили кумбраэльцам настоящую бойню.

— Хорошо. — Она взглянула на двух писцов за столами сбоку от возвышения. Один из них кивнул. — Твое прошение записано, — сказала госпожа старику. — И будет рассмотрено как можно быстрее.

Слушания продолжались. Один проситель сменялся другим, и беды их не слишком отличались друг от друга. Несправедливая рента, незаконное лишение наследства, кража земли. Одна девушка попросила денег, чтобы купить новый деревянный протез своему деду, который потерял ногу на службе у великого предка нынешнего лорда.

— Полагаю, эту просьбу можно удовлетворить немедленно, — сказала госпожа Велисс, кивнув одному из слуг. Тот с поклоном подал кошель, и госпожа вручила девушке сумму вдвое больше, чем та просила. По толпе пробежал одобрительный ропот. «А она не дура, — подумала Рива. — Мой дядюшка выбрал себе отличную блудницу».

Последний проситель, успевший попасть до обеда, оказался довольно интересным. Мужчина среднего возраста, низенький, но очень мускулистый и без лишнего жира. Руки так и бугрились мышцами. «Лучник», — подумала Рива, глядя на него. Выйдя вперед, коротышка поклонился и начал излагать свое дело:

— Брен Антеш из фьорда Дырявая Голова, я прошу разрешения собрать отряд лучников.

Услышав имя просителя, владыка фьефа заерзал в своем кресле, впервые за все время приема.

— В Линеше был такой капитан Антеш, — хрипло произнес он. — Я прав?

— Совершенно правы, мой лорд, — кивнул лучник.

— Говорят, он спас жизнь Темному Мечу, — продолжил дядя Ривы, вызвав шепотки в толпе просителей. — Это так?

— Я не произношу этого имени, милорд, — улыбнулся Антеш. — Нет никакого Темного Меча, это все сказки для детишек.

Шепотки усилились до злобных выкриков: «Ересь! В священных книгах…» Однако все звуки стихли, стоило гвардейцу ударить алебардой по каменному полу. Владыка фьефа, похоже, не обратил внимания на шум в толпе. Протер мутные глазки и спросил:

— Отряд лучников, значит? С какой целью?

— Молодежь фьорда вконец обленилась, милорд. Пьянствуют и дебоширят. А для стрельбы из лука нужен добрый глаз, стрельба укрепляет тело и разум. Мастерство лучника — это верный кусок хлеба, она дает мужчине возможность гордиться собой. Наши леса изобилуют оленями, но люди разучились охотиться, разве что арбалет им в руки дать. — Слово «арбалет» в его устах прозвучало как ругательство. — Я берусь обучить парней, чтобы они не забыли искусство своих отцов.

— За мой счет, разумеется?

— Мы не просим денег, милорд, — покачал головой Антеш. — Мы сами сделаем себе луки и стрелы. Как законопослушные подданные, мы просим лишь разрешения собрать отряд и начать тренировки.

— Смогу ли я рассчитывать на этот ваш отряд в военное время?

Антеш заколебался. Рива поняла, что он ждал этого вопроса и боялся его. Наконец медленно произнес, опустив голову:

— Мы будем в вашем распоряжении, милорд.

— Когда я был маленьким, — начал владыка фьефа, его зрачки затуманились воспоминаниями, — я прекрасно стрелял из лука, куда лучше моего брата, кстати говоря. Знаю, сейчас трудно представить, что я хоть в чем-то его превосходил, и тем не менее это так. Если бы меня… не закрутила жизнь, то сейчас я был бы, наверное, таким же здоровяком, как ты. Как думаешь, капитан?

— Если милорд решит вновь взять в руки лук, я с радостью готов учить его, — торопливо ответил Антеш, изящно выкрутившись из щекотливой ситуации. Мустор прыснул со смеху.

— Человек, который точно бьет словом в цель, должен быть хорош и в стрельбе. — Он повернулся к писцам и принялся диктовать, возвысив голос: — Настоящим владыка фьефа Кумбраэль дозволяет поселянам фьорда Дырявая Голова создать отряд лучников под началом, э-э-э… Ах, да! Под началом мастера Антеша, сроком на один год. — Он вновь повернулся к просителю. — А там видно будет.

— Благодарю вас, милорд, — поклонился лучник.

Владыка встал, потянулся и выжидающе взглянул на госпожу Велисс:

— Ну что? Обед?

Слуги внесли в зал столы на козлах и скамьи. Разложили хлеб, вареную курятину, сыр, расставили тарелки с дымящимся супом. Лоточник не соврал: еда была простой, но сытной. Просители принялись за обе щеки уплетать угощение. Владыка фьефа и госпожа Велисс также удалились на обед. Рива оказалась рядом с той пожилой женщиной из очереди. Ее иск к бывшей хозяйке о невыплате жалованья уже заслушали, но она не преминула остаться и на обед.

— Почти десять лет шила платья этой неблагодарной свинье, так-то вот, — рассказывала женщина с набитым ртом. — Все пальчики до костяшек стерла. И вот, представляешь, в один прекрасный день она заявляет, что с нее хватит! Мол, язык у меня ядовитый, так что я могу идти на все четыре стороны. Ну ничего! Теперь уж блудница ее проучит, так проучит, что навек запомнит.

Рива вежливо кивала, отрывая кусочки курицы, а сама внимательно следила за снующими вокруг слугами. По большей части те выходили из широких дверей в восточной стене, шустро исполняли свою работу и почти не болтали. Очевидно, госпожа Велисс не жаловала лентяев, а это значило, что она должна была хорошо знать их всех, если не по именам, то в лицо.

Подождав еще немного, Рива поинтересовалась у пробегавшей мимо служанки, где находится уборная. Девушка указала ей на неприметную дверку в западной стене. Небольшая комнатка оказалась свободна. Рива быстро вывернула наизнанку юбку и связала волосы в хвост, затянув их голубой лентой. «Мошенничество — это просто вопрос ожиданий, — сказал ей как-то священник. — Люди не задумываются над тем, что они воспринимают как должное. Их взор привлекает только необычное». Если все ожидают, что служанки в этом доме быстро ходят и мало разговаривают, значит, и ей надлежит вести себя так же. Рива выскользнула из уборной, уверенно прошла к столу, собрала несколько пустых тарелок и направилась к восточной двери. Ей повезло: болтливая портниха не подняла взгляда от своей курицы, когда девушка проходила мимо.

Рива отступила в сторону, пропуская входящих в зал слуг. Те, по счастью, были слишком заняты собственными обязанностями и не обратили на нее внимания. За дверью открылся длинный коридор, заканчивался он у лестницы, которая вела вниз — по-видимому, на кухню. Эхо множества голосов, доносившихся оттуда, заставило девушку временно отказаться от идеи стащить кухонный нож. Пристроив тарелки на ближайшем подоконнике, Рива огляделась в поисках подходящего укрытия. Лишь одна дверь во всем коридоре оказалась незапертой, за ней находился обыкновенный чулан с кучей щеток и швабр. Ей опять повезло: в углу стояла объемистая корзина с грязным бельем. Через несколько мгновений Рива надежно спряталась под ворохом простыней. Просители натащили такое количество грязи, что у служанок вряд ли сегодня дойдут руки до стирки: вероятнее всего, никто не заинтересуется корзиной до утра. Делать здесь было нечего, и Рива уснула.

Ее разбудил мягкий толчок от брошенной в корзину охапки белья. До нее глухо донеслись усталые голоса, потом хлопнула дверь, и все стихло. Рива нервно сжала кулаки и начала считать. Каждый раз, досчитав до ста, она отгибала палец. Когда кулаки полностью разжались, заставила себя повторить все с самого начала, и так еще три раза. После чего выбралась из корзины и в полной темноте нащупала дверь. Приоткрыла ее и выглянула в тускло освещенный коридор. Во дворце было тихо, не слышалось ни шагов, ни голосов.

Рива скинула тяжелую двойную юбку, под которой у нее были надеты штаны, и вышла в коридор, прислушиваясь к малейшему шуму. Все было спокойно. Донельзя довольная, что все складывается так удачно, девушка направилась к лестничному пролету. Кухня оказалась просторной и тоже пустой. Единственный звук издавали несколько пыхтящих горшков, оставленных на длинной бронзовой плите. Вскоре Рива заметила металлический проблеск на разделочных столах. Богатый набор ножей был аккуратно разложен на столешнице: от широких тесаков до тоненьких шампуров. Рива выбрала простой шестидюймовый мясницкий нож с удобной ручкой и сунула его за кожаный ремешок на лодыжке, специально для этой цели привязанный перед тем, как надеть юбки.

Как она и ожидала, на кухню выходила еще одна лестница. Рива надеялась, что та приведет ее в покои лорда. То есть туда, где он, без сомнения, и должен хранить все самое ценное. Она осторожно поднялась по ступенькам, стараясь двигаться бесшумно. В первой комнате стоял длинный обеденный стол, его темная полированная поверхность блеснула в свете масляных ламп. Стены украшали гобелены и картины, в основном — портреты. Рива пробежала взглядом по нарисованным лицам, вновь пытаясь отыскать сходство с собой, но обнаружила лишь тяжелые челюсти и широкие носы, что отметила еще в облике дяди.

К столовой примыкала библиотека: три высоких стены занимали полки, уставленные книгами. В центре находился письменный стол с лежащей на нем раскрытой книгой — страницу пересекала шелковая ленточка закладки. Рядом виднелись исписанные листы пергамента. Рива не удержалась и перевернула книгу, чтобы прочесть название: «О народах и богатстве» Дендриша Хендрила. Заметки на пергаменте сделаны были четким, уверенным почерком: «Этот фьеф зависит от торговли вином, таким образом, его богатство проистекает из виноградной лозы. Кто же является важнейшим человеком во фьефе? Тот, кто владеет лозой, или тот, кто собирает гроздья?»

Рива вернула книгу на место и пошла дальше. В конце библиотеки обнаружилась еще одна лестница. Она заглянула в комнату на следующем этаже, и сердце ее подпрыгнуло от радости. Мечи!

Окон здесь не было, помещение освещалось лишь люстрой на потолке. Свет многочисленных ламп играл на клинках, которыми увешаны были все четыре стены. Деревянный тесаный пол пружинил под ногами, когда она прошла внутрь и принялась рассматривать мечи, начав с ближайшего. Это был простой, но отлично выкованный азраэльский клинок, как и большинство мечей в комнате. Каждый из них висел на железных скобах и легко снимался. Белые оштукатуренные стены украшены были фресками, изображавшими воинов, навеки застывших в различных боевых позициях. По-видимому, это была комната для занятий фехтованием. Ее отец наверняка тренировался именно здесь. Где же еще его брату хранить заветный меч? Она вновь внимательно осмотрела стены. Так, азраэльский, азраэльский, еще один азраэльский… А вот — совсем древний длинный меч, рядом — кинжал, но ничего похожего на клинок, описанный Аль-Сорной, или на тот, который показал кузнец… «Стоп!»

Он висел в самом центре — близнец меча, виденного ею в лавке кузнеца. Только рукоять малость поизящнее, с выгравированной серебряной эмблемой: натянутый лук в окружении дубовых листьев — герб дома Мусторов. «Неужели он?» Ее пальцы погладили рукоять, взгляд отмечал все щербинки и царапины на лезвии. Да, этот меч явно бывал в бою. Может быть, дядя, когда привез его из Высокой Твердыни, приказал сделать новую рукоять? Остатки порядочности побудили его хотя бы таким образом почтить память погибшего брата?

«Точно он! — решила Рива и сняла меч. — Иначе и быть не может».

Прикрыла глаза, прижала холодный клинок к груди, пытаясь справиться с бешено бьющимся сердцем. «Наконец-то…»

Медленно выдохнула, успокаиваясь. Об успехе можно будет рассуждать лишь тогда, когда они с Аркеном покинут город. А сейчас надо вернуться в чулан, спрятать меч в корзине с бельем и пересидеть до утра, а затем спокойно выйти через центральные ворота прямо под носом у гвардии.

Рива вышла на лестницу, мельком взглянула вверх и… увидела руку. Она высовывалась из-за угла, лежа на каменном полу в десяти шагах от нее. Рука была небольшой, с гладкой молодой кожей и тонкими пальцами. Вся заляпанная кровью, рука не шевелилась.

Меч был тяжел и неудобно лежал в ладони, заставив Риву с тоской вспомнить о собственном клинке с Дальнего Запада. Ухватив меч покрепче и опустив его вниз, она поднялась по ступенькам. Девушка лежала на спине с широко распахнутыми глазами, голубая лента сползла с головы, белая блузка залита кровью из раны на шее. Кровь еще текла, служанку только что убили.

Рива осмотрела ступеньки, ведущие наверх, и заметила цепочку кровавых отпечатков, которые накладывались друг на друга. «Двое. А может, и больше». Осознание было холодным и ясным: это Сыновья, никто другой. «Здесь Сыновья, и пришли они не за мной».

Первым ее побуждением было бежать без оглядки. Дворец сейчас превратится в растревоженное осиное гнездо. Это опасно, зато в неразберихе легче смыться с трофеем…

«Они хотят убить моего дядю».

То, что ей это было не по душе, удивило Риву. В конце концов, он оставался единственным ее живым родственником — этот мужчина, которого она никогда не видела, но всегда презирала. Он должен умереть вместе со своей азраэльской блудницей. «Туда им и дорога, предателю Отца и его шлюхе-еретичке». Рива попыталась пробудить в себе ненависть, но чувство было каким-то вялым, словно давным-давно затверженная догма, пустая и фальшивая перед лицом готовящегося злодеяния.

«А как насчет нее? — спорила с собой Рива, глядя на убитую девушку. — Разве она заслужила смерть?»

Сама не заметив как, она аккуратно переступила через труп и начала подниматься по лестнице. Меч держала перед собой обеими руками. Кровавые следы бледнели по мере того, как она поднималась все выше, но оставались достаточно заметными на протяжении всего подъема. Перед последним поворотом лестницы девушка присела и, используя отполированное лезвие мясницкого ножа как зеркало, заглянула за угол: в полумраке коридора темнели неясные фигуры. Они не позаботились выставить дозорного, чтобы тот присматривал за путем отхода, — глупейшая ошибка… Очевидно, они не ожидали никакого сопротивления.

Она повернула за угол, преодолела последний лестничный пролет, вошла в коридор. Их было трое, все в черном, черные же шелковые маски прикрывали лица. В руках мечи — легкие азраэльские клинки, а не эта заостренная дубина, которую она с трудом могла удержать. Они приникли к двери, из-под которой выбивалась полоска желтого света. В комнате разговаривали двое — мужчина и женщина. Женский голос звучал нервно и сердито, мужской — устало и пьяно. Среди невнятного бормотания отчетливо слышались слова «лучники» и «сумасбродство». Заговорщик, стоявший у самой двери, взялся за ручку.

— Зачем вы убили девушку? — тихо спросила Рива.

Сыновья все как один обернулись. Тот, который собирался открыть дверь, разогнулся в полный рост, под маской блеснули зеленые глаза: он ее узнал. Рива тоже узнала эти глаза и невольно сделала шаг назад, опуская меч. Шумно выдохнула.

— Я… — начала Рива, поперхнулась, закашлялась и, заставив себя продолжать, подняла меч. — Я нашла его. Видите?

Зеленые глаза сузились, из-под маски послышался голос, равнодушный и самоуверенный, такой, каким был всякий раз, когда его обладатель избивал Риву.

— Убейте ее, — произнес священник.

Ближайший к ней мужчина сделал выпад, целя в горло. Ее реакция была бездумной, спасибо занятиям с Аль-Сорной. Тяжелый меч приподнялся, отбивая оружие нападавшего, а сама она уже отскочила и пригнулась, уходя из-под следующего удара. В это время священник распахнул дверь и с поднятым мечом ворвался внутрь. Раздался удивленный женский крик.

Увернувшись от очередного удара, Рива ткнула растопыренными пальцами в глаза противника, подняла свой тяжелый меч и рубанула по лодыжке. Клинок вонзился в плоть. Мужчина завопил, покатившись по полу, а она, перепрыгнув через него, побежала в покои.

Второй сообщник священника стоял к ней спиной, нанося удар за ударом по чему-то, извивающемуся на кровати в ворохе пуховых одеял, из-под его клинка вылетали тучи перьев. Рива ткнула мечом в спину, вложив в удар весь свой вес, — лезвие вонзилось между лопатками и на целый дюйм вышло из груди. Изо рта у мужчины потоком хлынула кровь, он выгнулся и рухнул на пол.

Рива думала, что владыка фьефа уже погиб, но он изумленно уставился на нее из-под толстых одеял, похоже, единственной его раной был порез на щеке. Яростный крик привлек внимание Ривы к другой стороне кровати, где священник сражался с госпожой Велисс. В руке она держала короткую рапиру, нескончаемый поток ругательств изливался из ее рта с каждым новым ударом:

— Жополиз хренов! Я заставлю тебя сожрать собственные яйца!

Риву удивило, что при всем этом удары женщины были быстры, точны и не слишком размашисты. Она упорно теснила священника прочь от кровати. Тот без труда парировал ее выпады, его меч описывал сверкающие дуги, точно так же когда-то он парировал все попытки Ривы достать его ножом. Несмотря на ловкость госпожи Велисс, умения ей явно не хватало. Сделав обманный выпад в голову, священник создал дыру в ее защите и ударил кулаком в лицо. Женщина упала.

Рива подхватила меч убитого ею мужчины и встала между священником и кроватью. Он разочарованно и возмущенно взглянул на девушку.

— Своим предательством ты отрекаешься от любви Отца! — завопил он, и его глаза тут же налились кровью. — Ты изуродована Тьмой Аль-Сорны!

— Нет, — прошептала Рива, с отвращением чувствуя, что у нее текут слезы. — Нет, это ты меня изуродовал.

— Грязная, забывшая Отца греш…

Она рванулась к нему, нанеся быстрый и точный удар в бедро. Из раны полилась кровь, мужчина с воплем отшатнулся.

Топот множества ног заставил их оглянуться на двери, отвлекая от боя. Священник схватил табурет и швырнул его в окно. Из-под задернутой портьеры на пол посыпались осколки стекла. Он в последний раз оглянулся на Риву, глаза его сверкнули ненавистью. Затем он подбежал к окну и выпрыгнул наружу.

Девушка выронила меч и уставилась на колышущуюся ткань, за которой виднелось черное беззвездное небо. Раздались крики, звон вытаскиваемых из ножен мечей, и чьи-то руки сомкнулись вокруг ее шеи.

— Нет! — громкий приказ остановил стражников.

Владыка фьефа выпутался наконец из одеял и уставился на Риву, хотя та не замечала его, не сводя глаз с занавесей на окне.

— Посмотри на меня, — сказал дядя, мягко приподняв ее голову за подбородок.

Девушка взглянула в покрасневшие глаза и увидела, что он плачет и улыбается одновременно.

— Рива… — с нежностью прошептал он.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Френтис

Десять дней они провели в глуши, углубившись в холмы к северу от Южной башни и держась как можно дальше от проезжих трактов и возможных маршрутов лесных патрулей. Охота продолжалась: гвардейцы с собаками и следопытами оттесняли их все дальше, заставляли петлять, прокладывая ложные следы в сторону Кумбраэля. Самим охотиться было некогда, они голодали, питаясь грибами да корнями, собранными по пути. Костер стал непозволительной роскошью, ночами они согревались, прижимаясь друг к другу.

Женщина все время молчала, подавленная своим провалом, в ее взгляде отражалась какая-то неуверенность. Френтис все пытался разглядеть в этих изменениях предвестники слабости, но замечал лишь возрастающую злобу. Теперь он хорошо знал свою спутницу и ненавидел это знание, понимая, что ее мрачные размышления приведут лишь к яростному стремлению убивать. Она презирала других за их набожность, сама же поклонялась смерти так, как и не снилось кумбраэльским фанатикам.

— Не думай, что я виню тебя, любимый, — наконец произнесла она впервые за много дней. — Во всем виновата я одна, теперь мне это совершенно ясно. Любовь к тебе сделала меня безрассудной, а дар Ревека — самоуверенной. Мне начало казаться, что я неуязвима. Горький урок, как и все стоящие уроки.

На десятый день они вышли к старому домику лесника. Заросший мхом и полуобвалившийся, он был каким-никаким убежищем, в котором можно было развести ночью огонь. Френтис собрал грибов и корней, а потом ему удалось руками поймать в недалеком ручье форель, дождавшись, когда та неосторожно подплывет к берегу. Он выпотрошил рыбину и запек ее на углях, завернув в листья. Женщина с волчьим аппетитом проглотила свою долю.

— Голод — лучшая приправа, — заметила она после еды, и впервые за долгое время губы ее тронула улыбка. Френтис, уже закончивший еду, промолчал. — Ты обеспокоен, — сказала она, подсаживаясь ближе и прижимаясь к нему. — Гадаешь, кто будет следующей жертвой, когда мы доберемся до Варинсхолда? Хотя, я уверена, в глубине души ты это уже знаешь.

Френтис подумал, что лучше бы она и дальше продолжала молчать. Путы даже позволили ему высказать это вслух. Сейчас она редко связывала ему язык: похоже, ее успокаивали его слова, как бы грубы они ни были. «Почему ты не сдохла тогда в Южной башне?» — хотел он сказать, но не решился. Что-то надвигалось. Близился момент воплощения ее безумного плана, что бы это ни было. Теперь Френтис о многом догадывался и понимал, что это, скорее всего, может означать.

— Как насчет сделки? — спросил он.

— Сделки, любимый? — искренне удивилась она.

— «Любимый»… — передразнил он. — Ты постоянно так меня называешь — и даже душой не кривишь, правда? За всю свою долгую жизнь ты в первый раз влюбилась.

Ее лицо сделалось непроницаемым, разве что в глубине глаз плеснулось легкое беспокойство. Она кивнула, видимо, ожидая очередного укола или ехидного замечания.

— Ты меня хочешь, меня всего, — продолжил он. — И я в твоем распоряжении. Мы будем вместе. Мы останемся вместе так долго, как ты сама захочешь, и тебе не придется больше меня принуждать. Я никогда не выступлю против тебя. Мы уйдем вместе, отыщем какое-нибудь забытое людьми место и поселимся там: мы вдвоем, ты и я.

Идеальную маску ее лица нарушил лишь едва заметный изгиб губ и легкое подрагивание ресниц.

— Ты читаешь в моем сердце, — произнес Френтис. — И знаешь, что я честен сейчас.

Когда она заговорила, ее голос был тусклым, но отчего — от злости или от черной тоски, Френтис понять не мог:

— Думаешь, это меня удовлетворит?

— Это то, что я могу тебе предложить.

— А что взамен?

— Свернуть с этого пути, перестать убивать. Забыть о Варинсхолде.

Она закрыла глаза и отвернулась. Ее точеный профиль багровел в пламени костра.

— Когда я была так же юна, как ты сейчас, я познала ненависть. Ненависть столь же жгучую и восхитительную, как любовь. Ненависть, которая смогла пробиться сквозь пустоту, слившись с даром песни, и эта песнь достигла нужных ушей, чей обладатель предложил мне сделку. И я ее приняла. Заключила договор и пролила море крови. Увы, любимый, твои условия мне не подходят.

Женщина открыла глаза и взглянула на Френтиса. Она казалась грустной и смущенной, настолько, что ему больно было на нее смотреть.

— Вот ты толкуешь о забытых местах. Но для Союзника не существует таких мест. Неужели ты не можешь понять, что наш единственный шанс — воплотить его план? Подарить ему вожделенный миг триумфа, последний мазок в его великой картине, и только после этого мы можем пытаться написать свою собственную. Тогда, любимый, я тебе обещаю, нам не потребуется бежать на край мира. Мы подарим ему победу, а потом сожжем его холст вместе с ним самим.

Френтис отвернулся. Женщина прижалась к нему, обняла за талию, положила голову на плечо.

— Я хочу тебя убить, — сказал он. — Ты должна это знать.

Она поцеловала его в шею, и он не отклонился, хотя путы ему позволяли.

— В таком случае, любимый, — прошептала она, и жаркое дыхание опалило его кожу, — ты обречен, а вместе с тобой — и все души этого мира.

Они прятались еще три дня, пока не убедились, что поиски прекращены, а в лесах больше не слышится собачий лай и не видны костры солдат. Тогда они продолжили путь на север, по-прежнему оставаясь начеку, избегая дорог и не отваживаясь даже обокрасть какой-нибудь крестьянский дом. Женщина была теперь полностью поглощена своей целью и не собиралась рисковать. Она мало разговаривала и не пользовалась по ночам его телом. Они просто шли, спали, ели — и только.

Через две недели они вышли на равнины и увидели дорогу к мосту через Соленку. Оба сильно похудели и приобрели одичалый вид, что женщине, кажется, даже нравилось.

— Беглые рабы редко едят досыта, — сказала она в ночь перед тем, как они вошли в город.

Разбили лагерь на берегу реки, в нескольких милях вверх по течению выше моста, опасаясь попасться на глаза чрезмерно бдительным стражникам. Денег на оплату пошлины у них не было.

— Мы с тобой познакомились в ямах, — сказала она ему. — Двое рабов, предназначенных для разведения. Меня похитили еще ребенком из какого-то дикого северного племени, неважно какого. Они все там очень воинственны, и многие из куритаев — потомки всякого северного быдла. Я боялась, что ты будешь как зверь удовлетворять свою похоть, используя мое невинное тело, но ты оказался добр ко мне, мы полюбили друг друга и со временем смогли сбежать. О нашем путешествии через всю империю можно сложить страшную и волнующую сагу. В Воларе нам удалось пробраться на судно, идущее на запад, и вот наконец мы добрались до варинсхолдского порта, где тебя признает добрый лорд. — Она усмехнулась, заметив его удивление при словах о добром лорде. — Это старая заготовка, любимый, таких орудий у Союзника хватает.

Ранним утром, в рассветном тумане, стоящем над водой, они переплыли реку. Когда подошли к западным воротам города, гвардия оттеснила в сторону желающих войти пешеходов и махала алебардами подъезжающим повозкам, чтобы те сворачивали на обочину. Вскоре выяснилась причина переполоха: из ворот показались солдаты. Френтис узнал штандарт тринадцатого пехотного полка — кабан с красными клыками. Полк был полностью уничтожен под Унтешем: по-видимому, его возродили. Позади развевалось знамя шестнадцатого — черный медведь. Полки двигались один за другим: судя по всему, на марш вышла вся армия. Из толпы зевак донеслись слова «Кумбраэль» и «владыка башни».

— Ага, нашу неудачу нельзя считать полным провалом, — пробормотала женщина, глядя на марширующих солдат.

Френтис насчитал десять полных пехотных полков и пять — кавалерийских, пока наконец не показался последний, сильно отличавшийся от прочих. Темно-синие плащи, кольчуги, кожаные шлемы и знамя с изображением бегущего волка над башней. Их лорд-маршал был моложе других военных его ранга, но, несмотря на молодость и сравнительно хрупкую фигуру, выглядел опытным и суровым солдатом. Он также был в одежде брата Шестого ордена.

Едва в голове у Френтиса зародились слова приветствия, путы сдавили его горло. Женщина сочувственно улыбнулась, заставляя его отвернуться:

— Не время для братских объятий, любимый.

Таким образом, он лишился возможности наблюдать, как Каэнис ведет Бегущих Волков, а никто из братьев не бросил случайный взгляд на оборванного, но крепкого бродягу в разношерстной толпе.

Западный квартал остался почти таким, каким Френтис его помнил с детства. Ну, может, чуть почище. Улицы, закоулки и дома были все теми же, только как будто ужались в размерах. В детстве ему представлялось, что это — огромный лабиринт, в котором развлечения удалого воришки в один миг сменяются жестокой битвой между бандами. Путы позволили ему чуть задержаться у заколоченной конуры на Потешной улице. У женщины, когда-то жившей здесь, были длинные всклокоченные волосы и отупевший от злоупотребления красноцветом взгляд. С ней жил мужчина, вечно вонявший мочой и джином. Его в конце концов пырнули ножом и бросили истекать кровью на задах таверны, но Френтис был тогда слишком мал, чтобы запомнить его лицо. Вскоре женщина тоже куда-то пропала: говорили, что подалась в бордель. Другие утверждали, что она бросилась в реку. Наверное, у нее было какое-то имя, Френтис его не знал.

— Не надо страдать, любимый, — сказала женщина, погладив его по руке. — Все это вскоре исчезнет, и ничто не будет навевать моему мужу горькие воспоминания.

Она привела его к складам. Остановилась перед дверью с меловым знаком — круг в круге — и постучала. Им отпер мужчина в одежде моряка, но по осанке и манере держаться Френтис узнал в нем куритая. Уважительно кивнув, но не кланяясь женщине так, как того требовали воларские обычаи, он пропустил их внутрь. Помещение оказалось забито бочками, лишь в середине оставалось немного места, где их ждали еще десять куритаев — у каждого был наготове короткий меч. Все они поклонились женщине.

— Кто здесь Первый? — спросила она.

— Я, госпожа, — отозвался тот, который открыл дверь.

— Все ли готово?

— Да, госпожа.

— Какова ваша первая цель?

— Дворец. Мы нападем через час после вашего прибытия туда. Потом встречаемся у северных ворот и атакуем замок Шестого ордена.

— Сколько вас всего?

— Все наши лазутчики, госпожа, а с ними — вольные конники. Всего пять сотен.

— Маловато. — Женщина покосилась на Френтиса. — Когда высадится генерал, передайте ему, что силы должны быть утроены. Под мою ответственность.

— Да, госпожа.

— На этой помойке есть что пожрать? — поинтересовалась она, оглядываясь вокруг и морщась от затхлого воздуха.

Им дали овсяную кашу с ягодами — обычный рацион куритаев, хорошо известный Френтису по ямам. Несмотря на нарастающий страх, голод заставил его проглотить две полные миски. Он как раз выскребал остатки, когда в дверь застучали.

Женщина кивнула. Первый жестом приказал двоим солдатам вытащить мечи и встать по обеим сторонам дверного проема. Вновь пришедший оказался высоким, хорошо одетым мужчиной с тонкими чертами лица, на котором отражался испуг и вместе с тем — решимость. Женщина поднялась ему навстречу, почтительно поклонилась:

— Милорд.

Мужчина кивнул и во все глаза уставился на Френтиса:

— Это действительно он? Король немедленно обнаружит самозванца.

— Уверяю вас, это действительно брат Френтис, бравый товарищ короля Мальция, восставший из мертвых, как и было нами обещано.

— Какой рукой обычно пользуется король? — спросил мужчина, буравя Френтиса взглядом.

— Пишет — левой, а меч держит в правой, — не задумываясь, ответил тот. — Его отец заставлял мальчика подавлять естественную наклонность, опасаясь, что она повредит ему в бою.

Мужчина удовлетворенно крякнул, а женщина сказала:

— Зачем нам обманывать вас, милорд? Разве мы не сдержали все данные прежде обещания?

— Где ваш обычный посредник? — Мужчина проигнорировал ее вопрос, обшаривая взглядом склад. — Тот, которого я знаю в лицо?

— Вы скоро его увидите. Когда город будет взят, а наше соглашение исполнено.

— У меня есть еще одно условие.

Ее губы дрогнули, брови приподнялись, и Френтис понял, что этот щеголь только что обеспечил себе быструю смерть.

— Условие, милорд?

Мужчина кивнул, нервно облизывая губы. Руки он прятал в складках отороченного соболем плаща, но Френтис мог бы поклясться, что они у него дрожат.

— В Варинсхолд возвращается принцесса Лирна. Король наверняка пожелает, чтобы она присутствовала на его встрече со старым боевым товарищем. Ее не должны ранить ни при каких обстоятельствах. Принцессу надо спасти и доставить под мою защиту. От этого будет зависеть мое дальнейшее сотрудничество с вами. Думаю, я выразился ясно.

— Принцесса Лирна славится своей красотой, — кивнула женщина. — С нашей стороны было бы невежливо отказывать вам в маленьком подарке.

— Но она ничего не должна узнать о моей роли во всей этой… истории. — Глаза мужчины злобно сверкнули. — Мое спасение и последующее возвышение должны выглядеть как мудрые решения практичного человека.

Женщина улыбнулась. «Медленная мучительная смерть», — подумал Френтис.

— Еще какие-нибудь условия, милорд? Впрочем, не волнуйтесь: что бы вы ни пожелали, все будет так, как захотите. — Она проводила его до двери, и на ее лице читалось только подобострастное выражение служанки перед добрым хозяином. — Корабль прибудет через день или два. Мы дадим знать, когда придет время открыть личность брата Френтиса.

Она с почтительным поклоном придержала дверь. Лорд открыл было рот и, без сомнения, заработал бы сейчас дополнительные мучения, но он передумал говорить и торопливо ушел.

— Ну? Что скажешь, любимый? — повернулась женщина к Френтису. — Сжечь или освежевать?

— В Королевстве предателей обычно вешают, — ответил он. — Но я думаю, этому типу сожжение вполне подойдет.

Ночью он смотрел на спящую женщину, заклиная Ушедших вернуть ему зуд в боку, но те не снизошли. Тогда, попросив у них прощения, Френтис взмолился всем альпиранским богам, каких только смог припомнить: Безымянной провидице, которой служил старик; богу моря Олбиссу; богу мужества Мартуалу, статую которого друг-каменщик Ваэлина высек в Линеше… Но и они остались глухи к его просьбам. Френтис оставил надежды достучаться до мира Вовне и решил обратиться к кумбраэльскому Отцу Мира: «Если ты есть, освободи меня, верни мне боль. Я оставлю Веру, оставлю орден и буду служить тебе всю жизнь. Только освободи меня!»

Но Отец Мира, как и прочие боги или души Ушедших, остался безучастен к бедам Френтиса.

Следующие два дня с началом утреннего прилива они забирались на крышу склада и наблюдали за портом. Корабли отплывали, приплывали, а женщина все не сводила глаз с горизонта.

— Мое предложение остается в силе, — на второй день сказал ей Френтис, ненавидя себя за умоляющий, как у нищего, голос. — Пожалуйста, прими его.

Она продолжала молча смотреть на море.

Парус появился после десятого колокола. Небольшое торговое судно в утренней дымке приближалось к берегу, на главной мачте развевался воларский флажок. Вид судно имело потрепанный, паруса и обшивка потемнели. Судя по осадке, оно было тяжело нагружено.

— Пожалу… — вновь начал Френтис, но она больно стянула путы.

— Ни слова больше, любимый. — Женщина отвернулась от моря и направилась к лестнице у стены склада. — Время пришло.

Они оделись как портовые грузчики, спрятав лица под широкополыми шляпами, и отправились на пристань, где стали ждать корабль. Когда спустили трап, они немедля поднялись на борт. Матросы на палубе не обратили на прибывших никакого внимания. В трюме ждал хорошо сложенный мужчина средних лет, по его черному камзолу Френтис определил, что это капитан и владелец судна. Тот отвесил женщине глубокий поклон:

— Почтеннейшая гражданка.

Женщина на него и не взглянула: она рассматривала ряды людей, сидящих в трюме. Около трехсот куритаев.

— Где флот? — спросила она.

— Ждет за линией горизонта, — ответил капитан. — Они атакуют ночью. Все суда, которые нам повстречались в пути, были захвачены и сожжены вместе с командами. Так что идолопоклонники ничего не узнают о нашем прибытии.

— Нам требуется одежда, — сказала женщина, начиная раздеваться. — Что-нибудь вроде той, какую носят самые бедные из матросов.

Они переоделись в грязные штаны и рубахи, в которых выглядели немногим лучше, чем в прежних лохмотьях.

— Можете не церемониться, — сказала женщина капитану, перед тем как они поднялись на палубу.

— Убирайся с моего корабля, поганая сучка! — заорал тот, замахиваясь на них кнутом. — И забирай с собой своего паршивого кобеля!

Женщина прижалась к Френтису, пытаясь спрятаться от кнута в его объятьях. Вместе они опрометью бросились к трапу и сбежали на причал.

— Считайте, вам еще повезло, что я не скормил вас акулам! — кричал им вслед капитан. — Именно так я поступаю с теми, кто тайком пробирается ко мне на корабль!

Они стояли на пристани, тесно прижавшись друг к другу. Несколько зевак остановились, ожидая продолжения спектакля. Френтис, будто не веря своим глазам, оглянулся вокруг:

— Варинсхолд! — воскликнул он.

— Мы добрались, Френтис! Наконец-то мы добрались. — Женщина повисла у него на шее, в ее глазах стояли слезы.

Высокий мужчина в отороченном собольим мехом плаще подошел к собравшейся толпе. Наморщил лоб, словно припоминая.

— Парень, а ты случайно не… — Его глаза расширились от изумления, он подошел ближе и вдруг низко поклонился. — Брат Френтис! — Мужчина выпрямился и обернулся к толпе. — Брат Френтис вернулся в наше Королевство!

Он знаком подозвал какого-то человека — судя по всему, слугу.

— Беги во дворец! Скажи гвардейцам, что я сейчас приведу к королю брата Френтиса.

— Слушаюсь, милорд. — Слуга склонил голову.

Толпа радостно загомонила, когда лорд Аль-Тельнар повел их в город. Лица людей сияли радостью, а некоторые и благоговением. «Они считают меня героем», — понял Френтис, натянуто улыбаясь в ответ на их оклики. «Убейте меня!» — молил он, но и люди оставались глухи к его мысленной мольбе.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Ваэлин

Они провели с Медвежьим народом около трех недель, первые дни которых целиком были заняты раздачей еды, доставляемой им с юга. Эорхиль тоже время от времени привозили лосятину для голодающих. Несмотря на помощь, настроение медвежьих людей оставалось подавленным, лишь маленькие дети понемногу начали радоваться жизни. Люди, в основном старшего возраста, продолжали умирать, так и не оправившись от тяжелого перехода через льды. Несколько дюжин меховых холмиков появилось на равнине в первую же неделю. Медвежий народ не сжигал и не закапывал своих мертвых, зная, что природа сама найдет применение оставленному телу.

Имя их шамана Ваэлин не смог бы выговорить даже под пытками, но из посланных им видений понял, что оно говорит о медвежьей свирепости и великих знаниях, поэтому для простоты стал называть его Мудрым Медведем. Общались они посредством видений, хотя Ваэлин быстро почувствовал, что долго так не продержится, поэтому с помощью Дарены начал учить старика языку Королевства.

— Медведь! — произнес шаман, ударив по посоху, когда Дарена втолковала ему, что хочет узнать, чья это кость.

— А это? — спросила она, пробежав пальцами по вырезанным на посохе символам. — Слова?

Старик нахмурился, будто удивленный ее невежеством. Ваэлин же начинал подозревать, что знания этого человека о Тьме намного превосходят его собственные. Несмотря на возраст, шаман, похоже, никогда не уставал при использовании своего дара и легко учил язык благодаря способности понимать значения слов с помощью видений. Однако на сей раз вопрос Дарены поставил его в тупик.

— Письмена, — сказал Ваэлин, напев образ слов, запечатленных на бумаге.

— А-а-а! — кивнул Мудрый Медведь. — Нет… слова. — Его рука погладила ряды вырезанных значков. — Власть.

На второй неделе они были готовы к переходу. Дарена повела их на юго-запад.

— Там есть бухта шириной миль в пятьдесят, — объяснила она. — В лесах много дичи, а в воде — рыбы. Прежде там было наше поселение, но шахты истощились, доходов перестало хватать на зимовку, и это место забросили. Однако для северян холодный климат не будет проблемой.

Во время путешествия Ваэлин попытался сложить вместе все кусочки картины и понять, что за сила заставила племя покинуть свою землю. Мудрый Медведь рассказал, что они с незапамятных времен жили во льдах, воюя с Кошачьим народом на западе и торгуя с людьми Волков на севере. Так было, пока Кошачьи люди не захотели большего. Говорили, у них появился новый шаман, одаренный великим искусством повелевать зверями. Под его дланью Кошачьи люди стали еще более заносчивыми, они с завистью глядели на благодатные земли своих соседей. Но даже с помощью своих боевых кошек и копьястребов они не могли рассчитывать на победу в честной схватке. Тогда они заключили союз с Хозяевами Железа, живущими к югу от ледника. Те всегда вызывали недоумение и презрение у племен севера, поскольку круглый год жили в домах и прятались в тепло, едва начинал идти снег. Однако их ценили за умение изготавливать железные инструменты, которые они обменивали на меха. В последние годы племена с ледников заметили кое-какие перемены: Хозяева Железа упорно продвигались все дальше на север, и далеко не всегда их целью была честная торговля. Начали пропадать дети, и некоторые свидетели видели, как потом детей угоняли в цепях на юг. Медвежий народ требовал мщения, а во льдах не принято поворачиваться спиной к опасности, так что многие из Хозяев Железа были убиты. Но на их место приходили все новые и новые. Тогда-то шаман Кошачьего народа и придумал заключить с ними союз.

— Но вы же их победили, — удивился Ваэлин, вспомнив картинку сражения между котами и медведями. — Вытеснили в дикие земли, где они и сгинули.

— Мы потерять… много люди, — сказал шаман. — Много медведи. Очень много.

Та дорогостоящая победа оказалась не более чем передышкой. Когда воларцы хлынули на север, племя было слишком обескровлено, чтобы противостоять им. Волчий народ бежал на восток, Медвежий — дальше на север. Родные места оказались потеряны для них навсегда.

Бухта называлась Зеркальным заливом, настолько тихи были ее воды, в которых отражались высокие, поросшие лесами холмы. Дарена привела племя на место бывшего поселения, от которого сохранился лишь ветхий частокол на восточном берегу да заросшие мхом и плющом деревянные домики. Мудрый Медведь мельком посмотрел на руины, потом уставился на море.

— Лодки, — произнес он.

— Я прикажу, чтобы вам доставили несколько штук, — сказал Ваэлин, но шаман покачал головой.

— Мы сами сделать лодки.

Вместе с группой молодых мужчин и женщин он тут же отправился в лес, откуда вскоре послышался звук топоров. Через несколько часов они вернулись, волоча средних размеров стволы, и занялись их очисткой. Когда деревья были ошкурены, с помощью клиньев и точных ударов топора их раскололи надвое, и Медвежий народ принялся тесать долбленки. Через два дня у них была уже небольшая флотилия из десятка лодочек и еще больше заготовок лежало на берегу. Люди начали ловить рыбу, в основном — треску и лосося.

Ремонтом поселения они заниматься не стали: напротив, окончательно развалили деревянные дома на дрова для костров. Их собственные жилища были легкими разборными шатрами из скрученных ветвей, накрытых шкурами или листвой.

— Мы кочуем, — ответил шаман Ваэлину, когда тот поинтересовался, где будет их поселение. — Наш дом — это люди, а не… место.

Ночью в племени родился первый ребенок на новом месте, девочка. Она увидела свет лишь благодаря силе воли своей матери и жертвенности семьи, которая голодала сама, но кормила беременную женщину. Шаман вышел из шатра и поднял кричащего младенца к небу, моля осенить того неизмеримой благодатью. Весь прочий народ встал вокруг в почтительном молчании. Ваэлин почувствовал, что непроницаемая завеса отчаяния, лежавшая на них, чуть-чуть приподнялась. На некоторых лицах он заметил слабые улыбки, на других — слезы. Они потеряли свое имя, но оживали.

На следующее утро он их покинул, договорившись, что через два месяца приедет вновь и привезет еды. Хотя, судя по их умению охотиться, она вряд ли могла им понадобиться. Мудрый Медведь тепло поблагодарил Ваэлина, крепко пожав ему руку, но предчувствие беды не покидало шамана.

— Воларсссы не остановятся, — произнес он.

— Здесь они вас не достанут, — успокоил его Ваэлин. — Если же они придут, мы будем вместе сражаться с ними.

Лицо шамана стало еще более печальным: он послал Ваэлину видение, в котором читалось горькое сожаление — армия, темные ряды пехоты и кавалерии сжимают кольцо вокруг промерзших долин, их так много, что невозможно сосчитать, они движутся на юг, к какому-то отдаленному порту…

— Они идут не за нами, — сказал шаман. — Они идут за тобой.

Ваэлин возвращался в молчании, видение старика не выходило у него из головы, как он ни гнал его от себя.

— Они назвали девочку Темноглазкой, — подъехав, сказала Дарена. — В вашу честь.

Ваэлин рассеянно кивнул. «Старик сказал, что на Королевство движется целая армия, но песнь крови по-прежнему спокойна, а Воларию от нас отделяет целый океан».

— Признаться, я счастлива, что возвращаюсь домой, — продолжила Дарена. — Давненько мне не приходилось сидеть в седле так долго. Боюсь, я слишком привыкла к удобствам.

— Мне хотелось бы повидаться с друзьями, прежде чем я вернусь в Башню, — сказал Ваэлин. — Вы не могли бы сопроводить меня?

— Разумеется, милорд, — ответила Дарена. Она немного помолчала и рассмеялась.

— Госпожа?

— Так, ничего. Просто вспомнила слова брата Келана: «Они прислали нам ястреба войны». А оказалось, что прибыл миротворец.

Той ночью он сел отдельно от костра, у которого расположились Дарена, капитан Орвен и женщина-эорхиль. Отошел подальше, чтобы не мешали их голоса, и запел. Первым делом отыскал свою сестру. Та была в комнате, в башне, и рисовала в своей обычной нервной, но точной манере: на холсте постепенно проступала гавань, корабли, моряки. Девушка была совершенно захвачена работой, но ее одиночество огорчило Ваэлина.

Затем, в первый раз за все время, он попытался вызвать Риву. И с облегчением увидел, что беглянка жива. Она с отсутствующей миной слушала какую-то пышногрудую женщину, держащую в руке свиток. Комната походила на библиотеку, в окно которой Ваэлин разглядел двойной шпиль собора Алльтора. Было непривычно видеть Риву в платье, девушка явно извелась уже от неудобного наряда и откровенной скуки. Женщина показалась Ваэлину чем-то знакомой. Недовольство Ривы все возрастало, и вдруг она рявкнула что-то, без сомнения — грубость. Но женщина лишь рассмеялась и развернула следующий свиток.

Каэниса он нашел в лагере королевской гвардии, тот держал совет с другими офицерами Бегущих Волков. Это напряженное выражение лиц Ваэлин знал прекрасно: лица мужчин, отправлявшихся на войну. «Опять волнения в Королевстве? — подумал он. — Или что похуже?»

Впрочем, сам Каэнис казался беспечным, как всегда перед надвигающейся битвой. Он с памятной Ваэлину уверенностью раздавал приказы. Но при взгляде на брата в песни появилась скорбная нота: Ваэлин знал, что последние их слова, сказанные друг другу, продолжают мучить его.

Аль-Сорна продолжил петь, чувствуя подступающий холод, который вскоре заставит его прекратить пение. Он бросил последние силы на поиски Френтиса — но вновь потерпел неудачу. Песнь обратилась какой-то какофонией, картинка рассыпалась на мелкие черточки: груда камней в заросшей кустарником пустыне, горящий дом, корабль, входящий в порт… Последний образ оказался самым цельным, пусть видение и длилось всего несколько мгновений. По волнам медленно плыл корабль с потемневшими от времени парусами и обшивкой, и мелодия сразу зазвучала зловеще…

Холод разлился, вытягивая из тела последнее тепло, и Ваэлин понял, что пришло время остановиться. Он уже открывал глаза, пытаясь заставить песнь замолчать, но она продолжалась помимо его воли: дорога, идущая по Урлишскому лесу, золотоволосая молодая женщина на пони едет во главе кавалерийского полка, и высокая лоначка скачет бок о бок с ней. Лирна… Принцесса даже похорошела за прошедшие годы. Кроме того, какими бы ни были пережитые ею испытания, они добавляли к ее облику нечто, превосходящее обыкновенную красоту. В ее манерах появилось что-то новое, а то, как она смеялась, болтая с лоначкой, говорило об их искренней дружбе. Острый ум, который принцесса скрывала прежде, теперь ясно светился в ее глазах, и смотрела она непривычно раскованно. Песнь зазвучала с новой силой, лицо Лирны заполнило собой весь разум Ваэлина, а зловещая нота, возвестившая о приближении старого корабля, все тянулась и тянулась, пока не превратилась в визг…

Ваэлин закашлялся, по подбородку текла кровь. Его вырвало, он в изнеможении лежал на спине и дрожал от смертного холода.

— Не двигайтесь, милорд, — послышался шепот Дарены. Ваэлин почувствовал ее теплые пальцы на своем лбу, женщина нахмурилась. — Боюсь, наделали вы глупостей.

— Когда я жила с сеорда, то познакомилась с одной женщиной. Низенькой, очень старой, но все племя от мала до велика оказывало ей глубочайшее почтение. — Дарена подкинула дров в костер, и Ваэлин, кутаясь в плащ, присел к огню так близко, как только возможно. Он успел немного согреться, но до сих пор дрожал. — Я почувствовала ее дар, — продолжала Дарена, — а она — мой. Сеорда не такие, как мы, они спокойно рассуждают о Тьме, исследуют ее, пытаются понять, пусть истина до сих пор и недоступна даже мудрейшим из них. Эта женщина кое-что поведала мне о природе нашего дара: она говорила, что чем сильнее дар, тем выше цена, которую ты платишь. Поэтому сама она редко им пользовалась: ее дар был настолько велик, что каждый миг, когда она заглядывала во Тьму, приближал ее к смерти, а она хотела еще увидеть, как вырастут внуки. Лишь однажды я была свидетелем того, как она пользуется своим даром. Летние пожары — обычное дело в тех непроходимых лесах. Деревья сохнут, превращаясь в трут, и достаточно одного удара молнии, чтобы занялось всепожирающее пламя. Сеорда пожары не беспокоят, напротив, они считают их благом: леса прореживаются, охотиться становится легче, а на пепелище вырастают молодые, сильные деревья. Но иногда пожар слишком велик, или же сталкиваются два пожара, и пламя становится настоящим бедствием, разрушая больше, чем способно породить. То лето выдалось очень жарким.

Начавшийся пожар двигался так быстро, что от него нельзя было убежать. Словно голодный зверь, огонь перепрыгивал с дерева на дерево, все мы вот-вот должны были стать его пищей. Пламя окружило становище со всех сторон, мы находились посреди огненного круга, и мои братья и сестры запели песни смерти. И тогда вперед вышла эта маленькая старушка. Она не пела, не делала каких-либо жестов, просто стояла и смотрела на огонь. И вдруг небо почернело. Налетел ледяной ветер, принеся с собой дождь. Дождь такой силы, что его струи валили людей на землю. Я даже испугалась, что мы, избежав опасности сгореть заживо, вместо этого утонем. Когда вода встретилась с огнем, густой пар окутал лес плотной завесой. Потом он исчез, потух и огонь, оставив после себя влажные черные пеньки. Старая женщина лежала на земле и истекала кровью, точь-в-точь как вы только что.

— Он-на выж-жила? — стуча зубами, выговорил Ваэлин, растирая замерзшие руки.

— Да, — кивнула Дарена и улыбнулась, — но прожила всего несколько месяцев. И, насколько мне известно, до смерти больше не пользовалась своим даром. Странно, но лето закончилось мгновенно, в тот самый день. Солнце и жара сменились ливнями и ветром, и только золотая осень принесла облегчение. Старуха объяснила мне, что слишком сильно нарушила равновесие, и требовалось время, чтобы все пришло в порядок. — Дарена протянула руки к огню, растопырила пальцы. — Наш дар, милорд, — это всего лишь мы сами. Он не приходит извне, он — часть нашей сути, как мысли или чувства. И, как любому усилию, ему требуется топливо, которое сгорает и питает его. Пока наконец огонь не выжжет нас дотла. — Она отдернула руку, лицо посерьезнело. — Как ваш Первый советник прошу вас впредь быть осторожней.

— Что-то г-грядет, — тоскливо пробормотал Ваэлин, стискивая зубы. — Песнь предупредила меня.

— О чем?

«Лицо Лирны… И песнь, превратившаяся в визг…» Аль-Сорна закрыл глаза, отгоняя видение: он опасался, что песнь вернется. Он знал, что еще одного раза ему не выдержать.

— Я н-не знаю. Н-но среди одаренных есть тот, кто поможет нам узнать. Он живет в месте под названием Темный анклав… Его зовут Харлик.

Дарена настаивала, чтобы Аль-Сорна отдохнул хотя бы один день, но он отказался. Забрался на Огонька, удерживаясь в седле усилием воли. Капитану Орвену пришлось даже поддержать его раз или два. Гвардейцев заметно смутила внезапная болезнь их лорда, однако им хватило ума не задавать лишних вопросов. Инша-ка-Форна между тем особой деликатностью не отличалась и адресовала Дарене несколько едких замечаний. Посмотрев на Орвена, который, судя по всему, неплохо продвинулся в изучении языка эорхиль, Ваэлин расхотел просить его перевести сказанное.

Холод начал оставлять его к полудню, и к тому времени, когда они разбили лагерь, дрожь полностью исчезла. Чего нельзя сказать о непрошеных видениях. Лицо принцессы так и стояло у него перед глазами. Будучи в плену, он никогда не искал ее в песни — скорее из равнодушия, нежели из злости. Его гнев испарился в тот же день на причале Линеша, но с тех пор, кроме уважения к остроте ее ума, он ничего больше к ней не испытывал. Ее амбиции были слишком велики, а объединившее их преступление — столь ужасно, что на этой почве не могли взрасти ни приязнь, ни дружба. Впрочем, временами он чувствовал, что песнь тянется к ней, свиваясь в мелодию, подобную той, с какой он видел ее в последний раз: плачущей в одиночестве. Однако Ваэлин всегда сопротивлялся такому повороту мелодии, сосредоточиваясь на Френтисе. Иногда — на Шерин. Но Френтиса он видел лишь какими-то обрывками, а Шерин все больше исчезала и расплывалась в тумане.

«Может быть, она просто чувствует, что наша любовь ушла?» — спрашивал он себя.

Теперь он понимал, что песнь крови не всесильна, что он может отыскать лишь тех, кого знает, кто каким-то образом запал ему в душу. И даже в этом случае четкость видений изменялась. Его первые видения Шерин были яркими и отчетливыми, словно при взгляде в отполированное зеркало. Но со временем стекло помутилось. В последний раз он увидел ее рядом с Ам-Лином во внутреннем дворике какого-то странного дома. Они беседовали с мужчиной в простой одежде и без оружия, по виду — бывшим воином. Ваэлин видел, что тот пытается не показывать своего глубокого уважения к Шерин, но взгляд все-таки выдавал его. Аль-Сорна знал, что когда-то и сам смотрел на нее так же. Видение исчезло, оставив в душе боль и сожаление. Целый год после этого он не пытался ее искать. А теперь все, что смог найти, — ощущение прозрачного воздуха и огромной высоты, как если бы она стояла на вершине горы… Еще он почувствовал, что она счастлива.

Путешествие в то место, которое сестра Вирула называла Темным анклавом, а Дарена — мысом Нерин, заняло почти неделю. Они ехали по лесам и горам, ночуя в селениях по пути, и Ваэлин мог оценить все трудности и преимущества жизни в Пределах.

— Я перебрался на север четыре года назад, милорд, — рассказывал щербатый лодочник из Счастливой бухты — небольшого порта, который обслуживал шахты, разбросанные в сорока милях от Зеркального залива. — Сызмальства работал на соленковских баржах, а потом адмирал загреб меня под королевский флаг на три года. Теперь уж и флота того нет, половина его распродана за военные долги. И вот высадили меня на берег, а всего нажитого — только рубаха, что на мне. Делать нечего, нанялся на купеческое судно, шедшее в Пределы. Прибыл сюда голый и босый, а теперь, погляди-ка, и дом у меня, и жена с сыночком, и треть баржи моя.

— Не скучаете по Королевству? — поинтересовался Ваэлин.

— А чего мне по нем скучать? Там если кем родился — тем и пригодился, а здесь все в моих руках. А воздух какой! — Лодочник поднял голову и сделал глубокий вдох. — Он тут чище и слаще колодезной воды. Живя в Королевстве, я вечно кашлял.

Мыс Нерин выходил в серповидный залив, где волны лизали белый песчаный пляж. Там стояло около сорока крепких домов с толстыми каменными стенами, способными защитить обитателей от любой бури. Путники прибыли туда уже к вечеру. Из одного большого дома вышла целая толпа детей. Ваэлин не замечал здесь никаких признаков присутствия орденов Веры или гвардии.

Он направился к высокому зданию, рядом с которым бородатый блондин играл со светловолосым мальчиком лет пяти-шести. Ребенок кидал камешки, беря их из кучки, сложенной у ног, а мужчина отбивал их палкой. Несмотря на возраст, у мальчика была крепкая рука, он швырял камни быстро и точно. Однако мужчина безошибочно отбивал все броски, его палка двигалась с такой скоростью, что временами напоминала размытое пятно. Завидя пришельцев, мужчина остановился и тут же вскрикнул — камень угодил ему в грудь.

— Попал! Попал! — закричал мальчик, подпрыгивая от радости. — Отец, я в тебя попал!

Ваэлин спешился и пошел навстречу мужчине. Тот выронил из рук биту и бросился к Аль-Сорне с раскрытыми объятьями.

— Брат, — сказал ему Ваэлин.

— Брат! — засмеялся Норта. — Глазам своим не верю, это действительно ты?

Аль-Сорна обернулся и увидел любопытный взгляд ребенка, а поодаль — других поселенцев, опешивших при виде владыки башни. Песнь крови зазвучала узнаванием, обнаружив столько одаренных людей разом.

— Артис, — окликнул Норта своего сына, — поздоровайся с дядей Ваэлином.

— Здравствуйте, — поклонился мальчик, пристально разглядывая приезжего.

Ваэлин поклонился в ответ, чувствуя, что песнь утихает. «У него дара нет».

— Вижу, племянник, ты пошел в отца — у тебя верная рука.

— Посмотрел бы ты, как он управляется с рогаткой, — усмехнулся Норта, кланяясь подошедшей Дарене. — Ваш визит всегда радость для нас, госпожа.

— Благодарю, учитель, — склонилась она в ответ.

— До нас дошли слухи об Орде, — продолжил Норта. — Люди обеспокоены.

— Не было никакой Орды, — ответила Дарена. — Всего только умирающие с голоду беглецы. Владыка башни позаботился о них.

— То есть война отменяется, брат? — В глазах Норты блеснул огонек. — Небось это горькая пилюля для тебя?

— Как раз эту я проглотил с удовольствием.

Норта заметил холщовый сверток, притороченный к седлу Огонька, и прищурился, но не стал углубляться в скользкую тему.

— Ладно, идемте, — сказал он, жестом приглашая их следовать за собой и беря Артиса за руку. — Селла с ума сойдет, когда тебя увидит.

Женщина как раз развешивала мокрое белье на веревку, прикрепленную к стене одноэтажного дома. Рядом взад и вперед расхаживала огромная кошка, на ее спине подскакивала хохочущая девочка лет четырех. Кошка зарычала, показав саблевидные клыки, и кони отпрянули. Всадники спешились, Аль-Сорна приказал Орвену разбить лагерь в стороне от дома.

Селла с улыбкой подошла к Ваэлину, протягивая ему руку в перчатке. Она была все так же прекрасна и к тому же вновь беременна — развевающееся на ветру платье облегало огромный живот. «Близнецы, — сказали ее руки, когда она перехватила его взгляд. — Мальчик и девочка. Мальчика назовем Ваэлином».

— Зачем же налагать на ребенка такое проклятье? — сказал Ваэлин, стискивая ее руку.

«Это не проклятье. Благословение». Она протянула руку Дарене, та подошла и взяла ее в свои.

— Так много времени прошло.

К ним подбежала Снежинка, ставшая совсем взрослой со времени разрушения города, и ткнулась башкой в бок Ваэлину с оглушительным мурлыканьем. Ваэлин погладил ее по густой шерсти. Девчушка, сидевшая на спине кошки, уставилась на него широко распахнутыми глазами. Песнь крови усилилась, узнавая свое подобие, и он вдруг увидел картинки в голове ребенка: игрушки и сладости, смех и слезы… Ваэлин хмыкнул и поежился.

Селла хлопнула в ладоши, и картинки исчезли. Мать погрозила дочери пальцем, девочка надула губки. «Извини, — сказали руки Селлы Ваэлину. — Она у нас так здоровается. Просто пока не понимает пока, что не все способны делать то же, что и она».

— Я твой дядя Ваэлин, — сказал Аль-Сорна, присаживаясь на корточки. — А тебя как зовут?

«Лорен», — застенчиво прозвучало у него в голове. Селла вновь хлопнула в ладоши. Девочка насупилась и буркнула вслух:

— Лорен.

— Рад познакомиться с тобой, Лорен.

— А я тебя во сне видала, — ответила та, внезапно разулыбавшись. — Ты ходил по пляжу, и была ночь, а потом ты зарубил какого-то дядю топором.

Селла сняла дочь со спины Снежинки, показала руками «еда» и подтолкнула в сторону дома.

— Не дрейфь, — сказал Норта. — Слышал бы ты, что ей снится обо мне.

Селла подала им пирог с рыбой и тушенный в луковой подливке картофель, пока Норта рассказывал об их путешествии в Пределы.

— Путь занял у нас добрых четыре месяца, и не все его пережили.

— Лонаки? — спросил Ваэлин.

— Нет, как ни странно, они нас не тронули. Холод. Зима в тот год пришла рано, застав нас еще на равнинах. Если бы не эорхиль, мы бы все там перемерли с голодухи. Одаренным доступно многое, но даже они не умеют извлекать еду из воздуха. Эорхиль накормили нас и проводили к башне, а там уже лорд Аль-Мирна, благодаря заступничеству госпожи Дарены, разрешил нам поселиться на пустошах мыса Нерин.

— А как поживают твоя мать и сестры? — спросил Ваэлин.

— Матушка умерла за год до нашего переезда. А сестры… — Лицо Норты потемнело, он замолчал, и Селла взяла его за руку. — Что говорить, не все способны побороть свой страх перед Тьмой. Когда слышишь в голове голос племянницы, лежащей еще в пеленках, это может кого угодно привести в замешательство. Халла вышла замуж за сержанта гвардии, Керран — за купца. Они живут в Северной башне и не рвутся нас навещать.

— Харлик с тобой? — покончив с угощеньем, спросил Ваэлин, прежде чем разговор потек по другому руслу.

— Ну, если можно так сказать, — ответил Норта. — Живет один в хижине на берегу и строчит что-то от рассвета до заката. А что уж он там пишет, никому не известно, почитать-то ничего не дает. Если бы не Плетельщик, про него бы и думать уже забыли. Тот делает корзины на продажу и покупает еду для них обоих.

— Мы с госпожой должны срочно поговорить с ним, так что прошу нас извинить… — Ваэлин поднялся из-за стола.

«Но переночуете вы у нас, — сказали ему руки Селлы. — Места всем хватит».

Дом действительно был достаточно велик, чтобы принять всех гостей. Норта рассказал, что строил его изгнанник из Альпиранской империи, не пожелавший отказаться от принятого в его племени многоженства.

— Он побил одну тетю, — встряла Лорен. — Сильно побил. Тогда другие тети разозлились и зарезали его ножиком. Вот так. — Девочка крепко схватила вилку и начала с размаху тыкать ею булку. — Раз, раз, раз!

Селла хлопнула в ладоши, и Лорен, скорчив гримаску, отложила вилку.

— Я с радостью принимаю ваше приглашение, — сказал Ваэлин Селле и повернулся к Дарене. — Как насчет прогулки по пляжу, госпожа?

— Я видела войну, огонь и души страшных людей, — сказала Дарена, когда они шли по пляжу к хижине Харлика. Приближалась ночь, и вода стояла высоко. Ветер шевелил черные волосы Дарены. — Но эта маленькая девочка пугает меня больше всего остального, вместе взятого.

— Да, такая сила поневоле внушает страх, — согласился Ваэлин. — Когда она станет старше, ее дар тяжело будет вынести.

— Сейчас, по крайней мере, у нее есть дядюшка, который сможет ее защитить.

— Это правда.

— Когда вы в последний раз видели учителя?

— Почему вы так его называете?

— Так он зовет себя сам. Собственно, этим он и занимается. Шесть дней в неделю дети и те взрослые, которые не в ладах с цифрами и буквами, приходят в его школу. Он учит их всех, и учит прекрасно. В определенном смысле у него тоже есть свой дар.

Ваэлин вспомнил, как терпеливо Норта возился с Дентосом, натаскивая того перед испытанием знаниями. Или как тот умудрялся заставить непоседливого Френтиса заниматься. А уж о быстроте, с которой он обучал лучников Бегущих Волков, и говорить нечего. «Все эти годы в душе он был учителем. А останься он в ордене, без сомнения сделался бы мастером по стрельбе из лука».

— Мы не виделись свыше восьми лет, — сказал Ваэлин. — Еще со времен разрушенного города. Хорошо, что он поселился здесь.

— Кое-кто советовал моему отцу спровадить пришельцев восвояси. Эорхиль так красочно описали их возможности, что люди испугались.

— Но он все-таки прислушался к вам?

— Честно говоря, я думаю, отец в любом случае дал бы им убежище. У него было доброе сердце, и столь щедрый подарок — вполне в его духе.

Ее слова невольно напомнили Аль-Сорне о Шерин, и он обрадовался, когда невдалеке показалась хижина. Это было ветхое строение из плавника, крытое сланцевыми плитками, с криво торчащим дымоходом. Окон хижина не имела, однако через полуоткрытую дверь виднелся огонек свечи. У входа на песке сидел широкоплечий человек в безрукавке, его кудрявые светлые волосы шевелились на вечернем ветерке. Мускулистые руки мужчины сноровисто сплетали широкие ленты водорослей, а у стены хижины высилась пирамида уже готовых корзин.

— Рад снова увидеться с вами, Плетельщик, — поприветствовал его Ваэлин.

Тот поднял широкое дружелюбное лицо и улыбнулся. Перевел взгляд голубых глаз на Дарену, моргнул и вернулся к работе.

— Не сломано, — произнес он.

Дверь со скрипом приоткрылась, и оттуда выглянул сухощавый человек с длинными седыми волосами и более чем негостеприимным выражением лица.

— Чего вам надо? — набросился он на Ваэлина. Может, из-за их неурочного вторжения, а может — из-за страха, который внушил ему Аль-Сорна во время их последней встречи.

— Все того же, брат, — ответил Ваэлин. — Ответа на трудный вопрос.

— Нету у меня для вас никаких ответов, — замотал головой Харлик, ретируясь. — Оставили бы вы меня в покое…

— Думаю, ваш аспект с этим не согласится, — произнес Ваэлин, и Харлик замер. — Я виделся с ним недавно, и в беседе всплыло ваше имя. Вам не хочется узнать почему?

Библиотекарь резко выдохнул сквозь сжатые зубы и скрылся внутри, оставив дверь нараспашку. Ваэлин кивнул Дарене:

— Пойдемте, госпожа?

Из мебели в хижине были лишь простой стол, стул и узкая койка. В углу помещалась железная печь с только что закипевшим чайником, из носика поднимался парок. Стол был весь завален пергаментами, перьями и чернильницами, преимущественно — пустыми. Но больше всего в хижине было свитков. Они были сложены у дальней стены, и огромный ворох достигал потолка.

— Вы, что, просто бросаете их? — поинтересовался Ваэлин. — Пишете, а потом оставляете тут?

Харлик то ли фыркнул, то ли рассмеялся и направился к печке.

— Прошу прощения, госпожа, — опомнился Ваэлин. — Позвольте представить вам брата Харлика из Седьмого ордена, бывшего ученого Главной библиотеки Варинсхолда. А это — госпожа Дарена Аль-Мирна, Первый советник Северной башни.

— Очень приятно, госпожа, — поклонился Харлик. — Простите за убогость моего жилища и позвольте предложить вам свежего чаю.

— Не в этот раз, господин. — Дарена наклонила голову и вежливо улыбнулась.

— Что ж, тем лучше. — Харлик снял чайник с плиты. — Потому что чаю у меня всего на одну чашку. — Он высыпал из глиняного кувшинчика несколько листочков в небольшую фарфоровую чашку и залил их кипятком.

— Ваш аспект рассказал мне интересную историю, — продолжил Ваэлин. — О лесе и о мертвом мальчике.

Его впечатлило, что рука, помешивающая чай, даже не дрогнула. Однако Харлик метнул осторожный взгляд на Дарену.

— У меня нет секретов от госпожи, — добавил Ваэлин.

— Не лгите, милорд. — Харлик со вздохом покачал головой. — У нас у всех есть секреты. Подозреваю, у вашей госпожи их целый мешок, да и у вас тоже, готов поклясться.

«А Харлик изменился, — подумал Ваэлин. — Перестал всего бояться. — Он покосился на свитки. — Может, начитался чего?»

— Скажите мне, — начал Харлик, усаживаясь на свой единственный стул и отпивая чай. — Аспект ничего не просил мне передать? Не приказал ли он отвечать на ваши вопросы?

— Нет, — успокоил его Ваэлин. — Но он сказал, что ваша нынешняя миссия — отнюдь не святое подвижничество и вы не пользуетесь его расположением. Более того, вы еще должны быть счастливы, что до сих пор живы, а это… — Аль-Сорна обвел взглядом хижину. — Это вам в качестве наказания. Сказал, что вы — в изгнании.

— Как и вы, — устало парировал Харлик, отставляя чашку и откидываясь на стуле. — Если вас отправили отомстить мне, то можете приступать, не откладывая. Хотя мои поступки и могли быть поняты неправильно, мною двигали лишь добродетель и бескорыстие.

Впервые за долгие годы Ваэлин разозлился не на шутку.

— Неправильно поняты? В Урлише вы подослали ко мне убийц, которые по ошибке убили вместо меня моего брата. Мальчику было всего двенадцать лет. Ему отрезали голову. Вас там не было? Вы не захотели задержаться, чтобы узнать результат ваших бескорыстных намерений?

— Милорд, — тихо позвала Дарена, и Ваэлин внезапно заметил, что идет прямо на книжника со сжатыми кулаками. Харлик даже не поднял на него глаза, лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Ваэлин заставил себя глубоко вздохнуть и разжал кулаки.

— Вы знаете о моем даре? — спросил он после того, как дыхание успокоилось и он смог говорить спокойно.

— «Проявления», том первый, — бесцветным голосом произнес Харлик, — перечень четвертый, столбец второй. «Все известные случаи зарегистрированы среди сеорда, иных соответствий не обнаружено. Сеордское название — „песнь крови“ или „кровавая песнь“, в зависимости от интонации. Аналогичных проявлений в Королевстве на время написания: не обнаружено. Обо всех зарегистрированных проявлениях немедленно докладывать аспекту. — Он взглянул в глаза Ваэлину и продолжил: — Дополнение: зарегистрированных проявлений в Королевстве — одно».

— Когда? — спросил Ваэлин. — Когда вы о нем узнали?

— Задолго до того, как узнали вы сами, полагаю. Пророчество было до странности однозначным: «Родится у целительницы и владыки битв». Кто еще это мог быть?

— О каком пророчестве вы толкуете?

— «Он сойдется с Тем, Кто Ждет под пустынной луной, и его песнь будет принята возрожденной Злобой». — Харлик отпил глоток. — Я не хотел видеть, как исполнится пророчество.

— Аспект говорил мне, что есть еще одно предсказание, не столь безнадежное. То самое, которому вы предпочли не поверить.

— Всем нам приходиться выбирать. Иногда выбор труден.

— И на всякий случай вы наняли убийц, чтобы предотвратить его?

— Как я мог это сделать? Книжники из Главной библиотеки, знаете ли, не столь ловки. К тому же я понимал, что мой аспект не одобрит моих намерений. Но, как выяснилось, имелось одно заинтересованное лицо, которого подобные соображения не заботили. Полагаю, у первого королевского министра руки и без того были по локоть в крови.

«Первый королевский министр…»

— Артис Аль-Сендаль. Получается, что убийц нанял отец Норты?

— И, уверяю вас, уговаривать его долго не пришлось. Сначала, конечно, он сделал вид, что ему все это не по сердцу, но… Когда он пару раз услышал шепоток моего Темного знания, он быстренько воспылал энтузиазмом, решив, что это чуть ли не его долг перед Королевством. К тому же, если сын владыки битв трагически погибал во время обучения в ордене, своего сына оттуда вполне можно было забрать.

— И когда ваш план провалился…

— Мы приложили все усилия, чтобы скрыть свое участие, но вашему ордену настойчивости не занимать. Вам понадобилось два года, чтобы выяснить правду, и когда это произошло… мой аспект остался мною недоволен. Думаю, со временем вся эта история дошла и до ушей короля, а отсюда и казнь лорда Аль-Сендаля якобы по обвинению в коррупции.

Ваэлин вспомнил слова короля, произнесенные много лет назад: «О, он воровал не деньги! Он воровал власть». Отец Норты был казнен за то, что присвоил власть убивать, которая принадлежала лишь королю.

— В ту ночь там был кто-то еще, — сказал он Харлику. — Убийцы с кем-то шептались. И они его боялись. Кто это был?

— Мне больше ничего не известно. — Книжник отпил еще глоток.

Видно было, что впервые за все это время он испугался. Внешне почти незаметно: всего лишь легкое подрагивание ноздрей и губ, но в песни крови зазвучала резкая фальшивая нота.

— Вы же знаете, в чем мой дар, — напомнил Ваэлин.

Харлик отставил чашку и промолчал. Аль-Сорна почувствовал, что кулаки у него снова сжимаются. Он знал, что, если ему захочется, он сможет выбить из книжника нужные сведения, поскольку, при всем своем показном безразличии, в душе тот оставался трусом.

— Были, были другие, — сказал Ваэлин. — Кто-то в Седьмом ордене, кто разделял вашу уверенность. Вы действовали не в одиночку. — Песнь крови согласно зажурчала, хотя Харлик продолжал хранить молчание. — Даже сейчас, спустя все эти годы, вы цепляетесь за свои иллюзии, убеждая себя, что поступили правильно.

— Нет, — произнес Харлик. — Все пророчества лживы. Теперь я это ясно вижу. Все, кто обладает даром предвидения, как правило — сумасшедшие, затянутые водоворотом видений, замутивших их мысли и грезы. Они видят не настоящее будущее, они видят только возможности. А их неисчислимое множество. Вы согласны? Иначе говоря, был шанс, что сейчас передо мной стоит гибельная душа из мира Вовне, обладающая вашим даром и даже возвысившаяся до титула владыки башни. Но жребий выпал иначе. Я ошибся, но только чуть-чуть.

— Жребий тут ни при чем, — сказал Ваэлин. — Это кровь. По большей части — кровь невинных, пролитая моей рукой.

Харлик чуть кивнул, глядя на Ваэлина в покорном ожидании.

— Благодарю вас за то, что позволили мне напоследок выпить чаю, милорд.

— О нет! — невесело рассмеялся Ваэлин. — Я не собираюсь убивать вас, брат. Каким бы высокомерным негодяем вы ни были, и от таких порой есть польза. Я предоставлю вам шанс возместить совершенное прежде зло. Я назначаю вас архивариусом Северной башни. Собирайтесь и к утру будьте готовы уехать. — Он обвел рукой хижину и направился к двери. — В Башне нам о многом нужно будет переговорить. Пойдемте, госпожа?

Дарена любезно поклонилась ошеломленному Харлику и последовала за Ваэлином.

— Мне не нравится этот человек, — сказала она, когда они возвращались по берегу моря.

Ваэлин оглянулся на хижину и увидел жилистую фигуру книжника, застывшую в дверном проеме.

— Уверен, он и сам себе не нра…

И тут его словно ударило молотом. Песнь взвизгнула неистовым крещендо. Ваэлин пошатнулся, из носа потекла кровь, он рухнул на песок, а визг превратился в видение: огонь, все в огне, боль и ярость… Мужчина умирает, женщина умирает, дети умирают… Визг все не кончается… Языки пламени извиваются, сливаются, в них появляются два темных пятна, это — глазницы в огненном черепе… Череп одевается плотью, образуя лицо — идеально прекрасное и… знакомое… Лирна, изваянная из пламени… Она кричит.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Лирна

Замок барона Хьюлина Бендерса располагался в тридцати милях от азраэльской границы. Беспорядочное нагромождение каменных надстроек и кирпичных пристроек, сделанных различными зодчими и в различные времена. Строение находилось посреди обширного поместья, расположенного меж лесистых холмов, в которых в изобилии водились олени. Путники прибыли, когда день уже клонился к закату. Навстречу из замка выдвинулось в боевом порядке свыше пятидесяти закованных в броню рыцарей. Всадник во главе отряда поднял забрало, и тревога тут же пропала с его лица: он узнал Лирну. Нос рыцаря был обезображен шрамом, но, несмотря на разбойничий вид, он говорил и держался в седле как аристократ.

— Приношу вам свои извинения, ваше высочество, — произнес он, спешился и опустился на одно колено, склонив голову. — Увидев приближение большого отряда, мы неверно истолковали происходящее.

— Не корите себя, милорд, — ответила Лирна, находившая изысканную галантность ренфаэльского рыцарства чересчур утомительной. К тому же сейчас она была не в том настроении, чтобы разводить антимонии. — Мне нужен барон Бендерс. Он в замке?

— В замке, ваше высочество. — Рыцарь поднялся и снова сел на коня. — Позвольте мне проводить вас, принцесса.

Барон Бендерс уже ждал в дверях своего дома. Доспехов на нем не было, но он опирался на длинный меч в ножнах. Позади него молодая женщина держала за руку долговязого юношу, которому, несмотря на рост, вряд ли было больше четырнадцати лет.

— Ваше высочество, — ровным тоном произнес барон и опустился на одно колено. Лицо у него при этом оставалось совершенно безучастным. — Добро пожаловать, принцесса. Мой дом — ваш дом.

— В котором я с радостью переночую, милорд, — ответила Лирна, слезая с Крепконога и подходя к Бендерсу. — Однако для начала вы должны дать мне одно обещание.

Его глаза расширились, когда она протянула руку для поцелуя — честь, которую принцесса жаловала весьма редко. Барон почтительно дотронулся губами до ее кожи.

— Обещание, принцесса? — спросил он, поднимая взгляд.

— Да, — улыбнулась Лирна. — Прошу вас, не нужно никаких пиров. Мне требуется лишь скромный ужин, приправленный удовольствием от беседы с вами.

Молодую женщину звали Алис, барон представил ее как свою воспитанницу. Мальчик, Арендиль, оказался ее сыном. Бендерс не назвал родового имени Алис, но Лирна заметила, что та очень похожа на самого барона: по крайней мере, цвет и разрез глаз были совершенно одинаковыми. Отсутствие родового имени говорило о том, что Алис — непризнанная внебрачная дочь, хотя, судя по ее богатой одежде, она пользовалась отцовским покровительством. Мальчик, как ни странно, лишь отдаленно походил на мать, от деда же не взял ничего. Его глаза сияли яркой синевой, тогда как у его родни были карими. Сальные темные кудри, падавшие на плечи, резко контрастировали с соломенными локонами матери и с поредевшей седой шевелюрой Бендерса.

Ужин, поданный в парадном зале, был отлично приготовлен, но не слишком обилен. Давока неумело пыталась воспользоваться приборами, которые слуги раскладывали рядом с тарелками после каждой перемены блюд. Она внимательно следила за действиями Лирны, пытаясь ей подражать, но получалось у нее неважно.

— Ешь так, как тебе удобно, — предложила Лирна. — Ты здесь никого этим не обидишь.

— Ты узнала мои обычаи, теперь я хочу узнать твои, — ответила Давока, сосредоточенно хмурясь.

— Вот это да! Вы говорите по-лонакски? — воскликнул мальчик, изумленно уставившись на принцессу. Бендерс хлопнул ладонью по столу, и подросток поспешно добавил: — Ваше высочество.

— Иногда она говорит даже лучше меня, — сказала Давока, разгрызая перепела. — Она знает слова, которых не знаю я.

— Успехи принцессы — пример, достойный подражания, — произнесла Алис. Вид у нее был какой-то застенчивый, если не сказать — испуганный, но на Лирну она смотрела в искреннем восхищении. — Ее высочество принесла мир, который для многих поколений оставался недостижимой мечтой. Ах, если бы все благородные дамы были таковы!

— Говорят, климат к северу от перевала довольно суров, — заметил барон. — Сам я там никогда там не бывал, хотя, должен признаться, сразил немало лонаков. — Он метнул взгляд на Давоку, которая только ухмыльнулась и продолжила жевать.

— К счастью, все это позади, — отозвалась Лирна и подняла кубок, намереваясь произнести тост. — Желаете выпить со мной, милорд? За мир во всем мире?

Улыбка у Бендерса вышла довольно жалкой, но он с готовностью поднял свой кубок и осушил его.

— Мир — это всегда благо, ваше высочество.

— Без сомнения. Кроме того, это как раз то, чем озабочен ваш владыка фьефа. Я случайно повстречала его по дороге.

Вилка Алис с громким стуком упала на тарелку. Лирна посмотрела на побледневшую женщину, а та опустила глаза и побелела, как полотно.

— Кажется, вам нехорошо, милая? — спросила ее принцесса.

— Простите меня, ваше высочество, — прошептала Алис. Сидевший рядом с ней Арендиль с осунувшимся от тревоги лицом сжал руку матери.

— Ваше высочество, — твердо произнес барон, — давайте мы продолжим разговор о владыке фьефа после ужина? Эта тема не способствует пищеварению.

Остаток застолья прошел в молчании, которое нарушали лишь вопросы Давоки о составе блюд, появлявшихся перед ней.

— Жел-ле? — протянула она, ковырнув ложкой трепещущий десерт, созданный поваром в виде замка. — А выглядит как чьи-то сопли.

— Насколько я понимаю, милорд, — сказала Лирна, — моей лекции о положении дел в Королевстве вам не требуется.

Они были в главном зале одни, если не считать двух волкодавов. Лирна определенно нравилась этим зверюгам: один из псов положил голову ей на колени, едва она уселась в кресло перед огромным камином. Бендерс остался стоять у мраморной каминной полки. Выражение его лица было настороженным, однако Лирна разглядела старательно подавленный гнев.

— Нет, ваше высочество, — подтвердил барон. — Не требуется.

Один из волкодавов зарычал и взъерошил загривок.

— Покушение на владыку башни Аль-Беру грозит нам новыми беспорядками, — продолжила Лирна. — До сих пор Ренфаэль можно было назвать тишайшим уголком Королевства. Полагаю, вы согласитесь со мной, что лучше бы ему таковым и остаться.

— Я не ищу междоусобиц. Я лишь хочу защитить то, что принадлежит мне.

— Пороча репутацию владыки фьефа?

— Его репутация запятнана давным-давно, еще до войны. Я же говорю чистую правду и только тогда, когда меня спрашивают.

— И как часто вас об этом спрашивают?

Бендерс взял кочергу и принялся шуровать в камине, точными ударами разбивая головни.

— Многие здесь приходят к мысли, что под управлением подобного человека они пятнают свою честь. А если рыцарь приходит ко мне за советом, имею ли право я ему отказать?

— Вы обязаны хранить мир в Королевстве. Ваше положение в этом фьефе и при дворе чрезвычайно высоко. Никакой другой рыцарь не пользуется подобным уважением. Но чем выше находишься, тем больше ответственность, хочется нам того или нет.

Барон опустил глаза, совершенно в манере Алис, подтверждая догадку Лирны об их родстве, при этом ничем не напоминая ее темноволосого, кудрявого сына. «Я лишь хочу защитить то, что принадлежит мне…»

— Почему вы не признали свою дочь? — спросила она. — Или хотя бы внука?

— Я… — Бендерс распрямился, по-прежнему избегая ее взгляда. — Не понимаю вас, ваше высочество.

— У вас нет ни жены, ни других детей. Ваша дочь, пусть даже рожденная вне брака, несет в себе вашу кровь. Вы, без сомнения, сильно ею дорожите. И все же не даете ей свое имя.

— Это слишком личное. — Он отошел от камина и отвернулся, заложив руки за спину.

— Милорд, я проделала длинный путь и видела много опасностей. Неужели вы думаете, что меня остановят тонкости этикета? Ответьте на мой вопрос, прошу вас.

Барон тяжело вздохнул, повернулся к Лирне и поглядел ей прямо в глаза. Он был скорее огорчен, нежели разгневан.

— Дело в том, что мать Алис была… низкого сословия. Дочь мельника. Я знал ее с детства. Отец мой погряз в азартных играх и разврате, так что моим воспитанием никто не занимался. Я делал все, что мне заблагорассудится, и общался с кем хотел. Потом, когда я возмужал, я попытался сделать Карлу своей законной женой. Но отец мне этого не позволил, несмотря на то что сам придерживался крайне свободных нравов. Дочь мельника родит ребенка, который унаследует титул и земли, пока еще не спущенные за карточным столом и в борделях? Немыслимо! Когда он умер, я надеялся, что мне удастся договориться с Теросом, но старый владыка фьефа верил в святость рыцарской крови со страстью, с которой другие придерживаются Веры. Так что мне пришлось отказаться от всех надежд, и мы с Карлой начали жить в этом доме как муж и жена, оставаясь вне уз официального брака. Она умерла при родах, подарив мне Алис, и я никогда не искал любви другой женщины.

— А ваш внук? Алис слишком молода для вдовы.

— Ваше высочество, — снова напрягся Бендерс, — вы всегда задаете вопросы, ответы на которые столь очевидны?

«Темные волосы, синие глаза… „О его иждивенцах я, конечно же, позабочусь“…»

— Лорд Дарнел!

— Алис была совсем еще девочкой, — продолжил Бендерс. — Ей едва исполнилось пятнадцать, когда я впервые взял ее с собой в замок владыки фьефа. Мы с Дарнелом никогда не были друзьями. Он завидовал уважению, которое питал ко мне его отец, тогда как при взгляде на собственного сына Терос испытывал презрительное разочарование. Уверен, его увлечение моей дочерью было вызвано лишь желанием отомстить, а она приняла все за чистую монету, по-девичьи наивно полагая, что все рыцари — благородные герои. Поэтому, когда красивый сын владыки фьефа признался ей в любви, она ни в чем не сомневалась. Конечно, как только она забеременела, он сразу же ее бросил, зло посмеявшись над ней, а заодно — надо мной, когда я пришел жаловаться Теросу. По своему обыкновению тот избил сына до полусмерти, прямо в главном зале, на глазах приближенных и дам. Помню, он бил его так, что нам казалось, сейчас убьет на месте. К огромному сожалению, Терос не довел дело до конца. На следующий день я подал в отставку, отвез дочь домой и стал растить внука. Несколько лет спустя, дело было на летней ярмарке, я попытался отомстить за свою честь. Полагаю, вы тоже там присутствовали. И отомстил бы, если бы один из его прихлебателей не ударил меня булавой в спину.

— Дарнел так никогда и не женился, — напомнила Лирна.

— Да. И, насколько мне известно, других детей у него нет.

— Таким образом, если вы признаете его мать, Арендиль станет юношей благородного происхождения. Достойным рыцарем, в жилах которого течет кровь владыки фьефа. А заодно — претендентом на его трон.

— Дарнел приходил ко мне после того, как я возвратился с войны. Требовал вернуть сына. Я ответил, что сына у него нет. Дарнела сопровождали едва ли двадцать воинов, молодых и неопытных, поскольку все до единого вассалы полегли под Марбеллисом. У меня же было более пятидесяти рыцарей, прошедших пустыню. До сих пор жалею, что не покончил с ним тогда раз и навсегда.

— Он отказался от своих претензий?

— Увы, нет. — Барон покачал головой. — Он по-прежнему жаждет получить своего наследника, из которого либо вылепит чудовище, подобное себе, либо пожертвует мальчиком, когда сочтет, что ему это выгодно. Но если я дам Арендилю свое имя, все будет выглядеть, как претензия на трон владыки. И тогда войны в Ренфаэле не избежать.

— В таком случае позвольте поблагодарить вас за вашу стойкость, барон.

— Поверьте, ваше высочество, если во фьефе начнется усобица, то не из-за меня. Однако, если свара все же произойдет, с помощью короля я по крайней мере смогу излечить эту землю. Наш же владыка фьефа способен лишь наносить раны, но не врачевать их.

Лирне хотелось предостеречь Бендерса от чересчур смелых речей, но ведь она сама вытянула из него всю правду с крайне неучтивой настойчивостью.

— Война не должна начаться в этом фьефе, — сказала принцесса. — Ни при каких обстоятельствах. Вы меня понимаете, барон?

Тот мрачно кивнул, глядя в огонь.

— Прошу вас, милорд, будьте терпеливы и стойки в исполнении долга. Завтра Арендиль отправится со мной в Варинсхолд, где я посоветую королю взять его под свое покровительство. Мальчик получит должное образование и станет служить короне, находясь далеко за пределами посягательств своего отца. Его мать также может отправиться с нами, я всегда буду рада ее обществу.

— Это поместье — весь их мир, — мягко произнес Бендерс. — За его пределами я видел многое, что хотел бы забыть, и мечтал оградить от этого опыта своих близких.

Лирна погладила напоследок обоих волкодавов и, несмотря на поскуливание того пса, чья голова лежала у нее на коленях, поднялась с кресла.

— Такова цена благородной крови, милорд. Мы не вольны выбирать собственную дорогу в жизни, но лишь то, как именно пройдем по ней. А сейчас мне надо отдохнуть, а вам — поговорить с семьей.

Она так и знала, что Алис расплачется, а вот благодарность женщины удивила принцессу.

— Мудрость и сострадание, — сказала дочь барона на следующее утро, подавив очередной приступ рыданий, когда они прощались на дорожке у дома Бендерсов. — Да хранят вас Ушедшие, ваше высочество.

Стоило Лирне вырваться из ее рук, как Алис принялась отбивать поклоны.

— Ну, хватит, хватит, дорогая! Мне очень жаль, что вы не едете с нами.

— Отец… Барон нуждается во мне. — Алис обеими руками вытерла слезы и через силу улыбнулась. — Я не могу оставить его. К тому же мать должна знать, когда следует отпустить своего птенца, вы согласны?

— Совершенно, — ответила Лирна, успокаивающе сжимая ей руку.

— Могу ли я попросить вас еще об одной услуге, ваше высочество? — продолжила Алис, когда принцесса уже хотела садиться на Крепконога. — Вы уже так много для нас сделали, и я не…

— Просто попросите, — сказала Лирна и улыбнулась, видя, как та еще больше побледнела. — Не стесняйтесь.

— Умоляю, не отдавайте его владыке фьефа, — горячо зашептала Алис, приблизившись вплотную. — Спрячьте его, отправьте за море, только не отдавайте в руки отца. — Ее обычная застенчивость исчезла вдруг без следа: сейчас это была мать, яростно защищающая свое дитя.

Лирна сжала ее руки и поцеловала в щеку, прошептав на ухо:

— Подлец и насильник сдохнет, но не приблизится к вашему сыну, даю вам слово.

Алис облегченно вздохнула и, отступив назад, протянула руку Арендилю, который хмуро переминался рядом с дедом:

— Иди же ко мне, попрощайся со своей матушкой.

Если мать была переполнена благодарностью, то Арендиль являл собой образец угрюмой обиды.

— Ну почему мне нужно уезжать прямо сейчас? — тоскливо протянул он. — Может, лучше зимой? Или через год?

— Арендиль! — возвысила голос Алис, вновь протягивая руку.

Мальчик еще больше насупился и хотел было заспорить, но дед подтолкнул внука коленом:

— Не смей оскорблять ее высочество и не заставляй себя ждать, мальчик.

Давока на своем пони подъехала к ним, ведя в поводу прекрасную серую кобылу — ту самую, которую лорд-маршал собирался подарить Лирне.

— Бери, — сказала лоначка, кидая повод Арендилю.

— Ну вот, теперь у меня есть собственный конь, — скривился тот.

— Боюсь, лошадь действительно великовата, — сказала Лирна Давоке. — У нас нет ничего более подходящего для ребенка?

— Я вполне справлюсь с ней! — рявкнул Арендиль, вставляя ногу в стремя и ловко вскакивая в седло. — Просто лошадь незнакомая, вот и все.

Алис взяла сына за руку и поцеловала. Барон мягко потянул ее прочь. Лирна заметила, как щеки мальчика залились густым румянцем, и отвернулась.

— Барон, госпожа Алис, благодарю вас за гостеприимство, — попрощалась принцесса, возвысив голос, чтобы слышали все окружающие всадники. — Будьте уверены, что ваш воспитанник-сирота получит при королевском дворе самое лучшее образование.

Бендерс обнял дочь за плечи и прижал к себе, а Лирна, развернув Крепконога, поскакала во главе отряда прочь от замка.

Ехали они быстро и уже три дня спустя расположились лагерем у северной опушки леса Урлиш. Лирна с Давокой поупражнялись в метании ножа, что стало их ежевечерним обычаем. У лоначки была целая связка метательных ножей, позаимствованная, вероятно, у какого-то беспечного брата из крепости на перевале, так что Арендиль смог присоединиться к ним, хотя отсутствие нужных навыков удручало мальчика.

— Мальчишку вообще не учили воевать, — сказала Давока, глядя, как ножик Арендиля пролетел мимо бревна, которое они использовали в качестве мишени.

— Неправда! — запротестовал тот. — Я умею ездить верхом, бросать копье и биться на мечах. Дедушка сам меня учил. С тех пор как мне исполнилось восемь, мы с ним занимались каждый день. У меня даже есть собственные доспехи, только мне не разрешили взять их с собой.

— Доспехи, — передразнила Давока, и ее ножик вонзился в самый центр бревна. — Этих железнопузых убить проще простого — нужно просто подождать, пока они спешатся. Опасны они только тогда, когда несутся на коне во весь опор.

— Во дворце ты легко сможешь подобрать себе что-нибудь подходящее, — заверила Лирна Арендиля, и ее собственный ножик вонзился в край бревна. — У нас там бесконечные залы, заполненные разнообразными доспехами и мечами на стойках. Меня всегда удивляло, что мы тратим так много денег на вооружение гвардии, в то время как эти мечи пылятся, захламляя дворец.

— У моего дедушки тоже есть куча мечей. И копий. Он привез их с войны в пустыне.

— А он рассказывал тебе что-нибудь? — поинтересовалась Лирна. — О той войне?

— О да! Хотя потом часто грустил. Предательство лорда Аль-Сорны до сих пор мучит его. Он говорит, что если бы армия узнала об этом, то все солдаты остались бы там и умерли, лишь бы не дать его схватить. Даже кумбраэльцы.

Лирне нравилась детская непосредственность Арендиля, а упорное игнорирование титулов проводило ее в восторг, хотя принцесса понимала, что подобная привычка сделает юношу легкой добычей придворных. Как, впрочем, и Давоку…

— Дворец — нехорошее место, — сказала Лирна лоначке перед сном.

Они отдыхали у костра, Арендиль уже посапывал в палатке. Давока уселась на волчью шкуру, вытянув длинные ноги, и резала вяленую говядину охотничьим ножом.

— Опасное? — спросила она на языке Королевства. Принцесса заметила, что Давока почти всегда говорит на нем.

— В определенном смысле. Хотя подобные опасности вряд ли тебе знакомы. Понимаешь, люди там лгут, как дышат. Твоя близость ко мне вызовет подозрение и зависть у одних, другие же постараются обратить это обстоятельство в свою пользу. Тебе придется следить за своим языком и никому не доверять.

— У меня есть твое доверие, это все, что мне нужно, — улыбнулась Давока, продолжая жевать.

— Ты сколько угодно можешь называть меня королевой, но я не правлю здесь. Во дворце мои советы лишь терпят, отвергая или принимая, если вдруг мой брат находит их выгодными. Боюсь, моего доверия не хватит, чтобы избавить тебя от зла, которое ждет нас там.

— Но ведь это твой дом, пусть ты и говоришь о нем так, словно ненавидишь.

«Ненавижу?» Можно ли ненавидеть место, которое ты знаешь, как свои пять пальцев? Дворец утратил для нее свое таинственное очарование, еще когда она была маленькой. За все эти годы там сменилось огромное количество лиц, множество людей умерло в петле или на ристалище. Жадный до власти болван лорд Артис, которого она ценила за прагматизм. Толстый лорд Аль-Унса с его неуклюжими манерами, продажный до мозга костей, зато умевший рассмешить, как никто другой. Линден, бедный, влюбленный дурачок Линден… И Ваэлин.

— Да, наверное, я действительно ненавижу дворец, но другого дома у меня нет.

— А твой брат никак не управится без твоих советов?

— Он, разумеется, хотел бы, но мне противна сама мысль о том, чтобы покинуть его. Может быть, позже, когда наступят спокойные времена, я найду себе другой дом.

— На Горе много места, — улыбнулась Давока.

— Сомневаюсь, что мое общество придется по вкусу Малессе, — рассмеялась Лирна. «В конце концов, всегда есть Северные пределы…»

— Этот лес очень стар, — с тревогой сказала Давока, глядя на темную чащу, подступавшую к самой дороге. — Я чую его древность.

Лирна и раньше замечала неприязнь Давоки к лесам. Плотный строй деревьев беспокоил лоначку, привыкшую к горам и тундре.

— Урлишский лес — самый большой в Королевстве, — пояснила Лирна. — Он находится под охраной самого короля. На нашем континенте только Великий Северный лес превосходит его по размерам.

— Каком еще континенте? — нахмурилась Давока.

— На суше, по которой мы едем.

— А есть и другие?

Лирна чуть было не рассмеялась, но заметила искреннее любопытство в глазах Давоки. «Она знает так много и в то же время так мало».

— Нам известны еще четыре, — ответила она. — И все — крупнее нашего. Может быть, имеются и другие, но пока никто из Королевства их не видел. Или просто не вернулся, чтобы рассказать нам.

— Вовсе нет, — встрял Арендиль. — А как же Керлис Неверный? Говорят, он уже совершил два кругосветных путешествия и сейчас как раз отправился в третье.

— Но это же сказка, — возразила Лирна. — Легенда.

— Нет-нет! — настаивал Арендиль. — Дядя Ванден клянется, что встретил его лет тридцать назад.

— Кто такой этот дядя Ванден?

— Дедушкин кузен, в свое время он был славным рыцарем. Я зову его дядей потому, что он всегда вел себя со мной как дядя. И он очень старый.

— Такой старый, что даже встречался с тем, кто никогда не умирает?

— Но это правда! — начал горячиться Арендиль. — Мой дядюшка никогда не лжет. Это случилось, когда он был на службе у смотрителя Северного взморья. Его ранили во время облавы на контрабандистов, он отстал от своих и заблудился среди осыпающихся скал, которые покрывают там все побережье вплоть до подножия гор. Он рассказывал, что бродил там несколько часов и уже начал бояться, что истечет кровью, когда наткнулся на Керлиса — тот прятался вместе с какими-то странными людьми среди камней. Дядюшка был уже на волосок от смерти, но один маленький мальчик, отмеченный Тьмой, просто дотронулся до него и вылечил.

— Вылечил прикосновением? — Интерес Лирны к истории Арендиля резко возрос.

— Знаю, звучит невероятно. Дедушка сказал мне, что это старческие бредни и ничего более. Однако дядя показал мне шрам на плече: вся кожа там была покрыта пятнами, морщинистая и грубая на ощупь, но в центре виднелось совершенно гладкое пятно в форме детской ладошки.

Давока глухо зарычала и пустила пони в галоп, отъезжая от них подальше.

— Ее расстраивают подобные речи, — объяснила Лирна. — Что же произошло дальше?

Арендиль помедлил, словно боясь, что она вновь начнет подшучивать над ним, но продолжал свой рассказ:

— Мальчик излечил рану, но дядя страдал от жара. Керлис со своими спутниками спас дядю от надвигающегося прилива: они вынесли его повыше на берег и разожгли костер. Керлис оставался с ним всю ночь, а дядю била лихорадка, и он лежал и ждал смерти. Тогда-то он и услышал историю о проклятии Ушедших из уст самого Керлиса. Того прокляли вовсе не за Неверие, как описывают легенды, а за то, что он не захотел получить место Вовне, отказавшись присоединиться к Ушедшим. Тогда они закрыли перед ним все двери, ведущие к смерти, даже провал в Великую Пустоту, который ждет неверных. Дважды Керлис обогнул весь мир, рассказывал дядя, и дважды возвращался в эти земли, чтобы спасти тех, кого мог, и он постоянно в поисках.

Лирна знала легенду о Керлисе Неверном, но подобный поворот сюжета был для нее в новинку. Легенда о Керлисе обернулась поучительной байкой о потерянной душе, обреченной на вечное скитание в одиночестве и отчаянии, без надежды на избавление. Оказывается, Керлис — жалкая жертва, а отнюдь не искатель.

— Что же он ищет? — поинтересовалась она.

— Дядя спросил его о том же. Наверное, Керлис посчитал, что дядюшка уже не жилец на свете, поэтому говорил откровенно. Он склонился к нему и прошептал: «Я ищу то, что мне было обещано. Однажды среди одаренных на этой земле родится тот, кто сможет меня убить. Я узнаю его, когда увижу. А до тех пор я буду стараться спасти всех, кого смогу, ведь вполне вероятно, что он родится от спасенных мною. Через несколько лет большинство рожденных от этого поколения людей рассеется по свету или будет безжалостно умерщвлено, и тогда я все начну заново. Это мое третье кругосветное путешествие, милорд. Кто знает, что я увижу?» Тут дядюшка впал в забытье, а когда очнулся, ни Керлиса, ни тех странных людей уже не было.

«Действительно, стариковские бредни», — подумала Лирна скорее с надеждой, нежели с уверенностью. То, чему она стала свидетелем в покоях Малессы, терзало ее и днем, и во сне. «Я искала доказательства и нашла их, почему же мне теперь так тяжко?»

Через два дня лес начал редеть, и наконец показалась заросшая густой травой равнина вокруг Варинсхолда. Когда кавалькада приблизилась к северным воротам, стражники как раз зажигали фонари — пробил восьмой колокол. В отличие от Кардурина, здесь не было ни флажков, ни ликующих толп, приветствующих принцессу. Видимо, брат не счел нужным отметить ее успех и благополучное возвращение народными празднествами. «Наверное, сэкономленные деньги пойдут на очередной мост», — подумала Лирна. Все же зеваки и благодушно настроенные горожане останавливались на улицах, завидев всадников, которые расчищали дорогу принцессе. Кое-кто выкрикивал приветствия и поздравления, но без той чрезмерной лести, с которой ее встретили на севере. Куда больше горожан заинтересовала Давока. Вид настоящего лонака, скачущего по улицам столицы, к тому же женщины, заставлял людей показывать на нее пальцами, разинув рты. Давока держалась как ни в чем не бывало, но Лирна видела, как она стискивала копье, слыша грубые выкрики.

У самого дворца толпа сделалась плотнее, и гвардейцам пришлось грубо расталкивать ротозеев, чтобы проложить Лирне дорогу к главным воротам, где ее встретил лысеющий дородный господин.

— Ваше высочество, — проговорил он с широкой улыбкой и низко поклонился.

— Лорд Аль-Денса, — приветствовала она его. Аль-Денса был мажордомом королевского двора. Обычно спокойный и невозмутимый, сейчас он казался несколько оживленным.

— Король шлет вам свои извинения за то, что не смог должным образом встретить ваше высочество, — произнес Аль-Денса. — Нежданная радость отвлекла внимание короля.

— Какая еще радость? — спросила Лирна, спешиваясь и передавая поводья груму.

— Настоящее чудо, ваше высочество, если не сказать больше. В Королевство вернулся брат Френтис, живой и невредимый. Он переплыл через океан. Как видно, сами Ушедшие позаботились о нем.

Френтис? Ведь именно он заботил ее брата больше всех прочих, пропавших под Унтешем.

— Воистину это великая радость, — сказала Лирна.

— Не хотелось бы с порога беспокоить вас докучной канцелярщиной, но… — Аль-Денса извлек небольшой свиток и протянул принцессе. — Судя по всему, король желает оказать этому господину всяческое содействие.

— Какому господину? — Лирна развернула пергамент. Он был исписан прекрасным каллиграфическим почерком на языке Королевства, хотя некоторые завитушки на буквах смотрелись необычно.

— Один альпиранский книжник, ваше высочество. Приехал сюда писать летопись или что-то в этом роде. Король считает, что это прекрасная возможность урегулировать отношения между нашими странами.

— Вернье Алише Сомерен, личный летописец императора, — прочитала Лирна, приподняв бровь. — Он сейчас здесь?

— Был, ваше высочество. Король согласился удовлетворить его просьбу сопровождать королевскую гвардию в их походе на Кумбраэль. Однако он, как вы, полагаю, прочитали в письме, весьма заинтересован в аудиенции у вашего высочества.

Лирна была хорошо знакома с трактатами Вернье, хоть и в неважном переводе с альпиранского. Она собиралась собственноручно перевести его «Песни», как только найдет на это время. «Историк, ищущий истину, — это по меньшей мере хороший историк. Приехал разузнать об отце и его безумной войне».

— Разумеется, я встречусь с ним. Как только он вернется, назначьте ему время.

— Хорошо, ваше высочество. Король ожидает вас в тронном зале. Брата Френтиса и его товарища по несчастью скоро должны доставить во дворец.

— Так он не один?

— С какой-то воларской женщиной. Вроде бы они оба были в рабстве. Подробностей мы пока не знаем, но наверняка нас ждет рассказ о захватывающих приключениях.

— Не сомневаюсь. — Лирна сделала жест Давоке и Арендилю, подзывая их ближе. — Лорд Аль-Денса, позвольте представить вам госпожу Давоку, полномочного посла лонаков, и сквайра Арендиля из Дома Бендерсов, который вскоре будет помещен под опеку короля. Им требуются комнаты, соответствующие их положению.

— Все будет исполнено, ваше высочество.

— Пока же я провожу их в свои покои. Передайте королю, что вскоре я буду у него.

— Брат Френтис! — восклицал мальчик, когда Лирна вела их в свои покои в восточном крыле. — Он почти такой же легендарный герой, как лорд Аль-Сорна. А я тоже смогу с ним увидеться?

— Думаю, да, — ответила Лирна. — Главное, чтобы при встрече с королем ты не забывал называть его «ваше величество». Такие уж у нас во дворце правила.

В ее комнатах все оставалось по-прежнему: мебель, картины, длинные полки с книгами, стоящими в том самом порядке, в котором она их оставила, разве что на потертых кожаных переплетах заметна была пыль. На столе, за которым она провела столько часов, стояли полные чернильницы и свежеотточенные перья — она приказывала обновлять их каждое утро. А вот и кровать. Прекрасная, мягкая кровать, такая теплая и… слишком большая. Как ни странно, все в комнате показалось каким-то маленьким, все, кроме этой кровати — она словно бы увеличилась в размерах.

«Кто же здесь жил? — удивилась Лирна, подходя к столу и присоединяя „Премудрости Релтака“ к вороху пергаментов. — Наверное, какая-то одинокая старая женщина, все свои дни проводящая за бесконечной писаниной?»

Она позволила горничным привести себя в порядок, приказала приготовить подходящее платье и принести угощение своим гостям.

— Не знаю, сколько времени продлится прием, — сказала она Давоке, сменив наряд для верховой езды на голубое шелковое платье с вышитым золотом корсажем. Лирна стояла перед зеркалом, а одна из девушек пристраивала диадему на ее тщательно расчесанные волосы. — Лучше, если вы с мальчиком останетесь здесь. Потом я устрою вам отдельную встречу с королем. — Принцесса повернулась к молчаливой Давоке и обнаружила, что та стоит с наморщенным лбом. — Что случилось?

— Ты стала… другой, — тихо сказала Давока, оглядывая ее с ног до головы.

— Лишь блестящая обертка, сестра, — ответила Лирна по-лонакски. — Маскировка, точнее говоря.

«Или ножны для вот этого», — подумала она, нащупывая под корсажем свой метательный ножик на цепочке. После перевала она стала носить нож в открытую, но теперь решила, что лучше пока спрятать. «Пусть он всегда будет при тебе».

— Принцесса Лирна Аль-Ниэрен! — громогласно объявил мажордом, три раза ударив жезлом в мраморный пол тронного зала. Лордам полагался один удар, аспектам — два, ей и королеве — три. Это был один из ритуалов, введенных ее отцом, когда он занял трон. Однажды она спросила его о смысле этих ударов и получила в ответ лишь кривую улыбку. Как писал Релтак, «все ритуалы пусты». Чем больше она читала этого давно умершего лонакского философа, тем выше ценила его проницательность.

— Сестра! — Мальций поднялся ей навстречу и нежно обнял. — Я весь извелся, пока ты где-то пропадала, — шепнул он ей на ухо.

— Думаю, все же не так извелся, как я. Нам нужно многое обсудить, брат.

— Всему свое время. — Он разжал объятья и протянул руку, указывая на двух людей посреди зала: молодые мужчина и женщина, неприглядно одетые, были очень красивы и замечательно сложены. Мускулистый мужчина выглядел грозно, его лицо было худым — похоже, он долго голодал. Женщина производила не менее сильное впечатление: гибкая, как танцовщица, полная таинственного очарования. Она испуганно жалась к мужчине, бросая настороженные взгляды на лордов и гвардейцев. — Сестра, вы вернулись как раз вовремя, ибо сегодня нас постигла великая радость, — произнес Мальций, подходя к мужчине. — Брат Френтис! Ты осчастливил мое сердце! — Король как бы в удивлении покачал головой.

Лирна направилась к своему обычному месту слева от трона, задержавшись, чтобы поцеловать королеву и потихоньку поздороваться с племянником и племянницей.

— А вы привезли мне подарочек, тетушка? — спросила маленькая Дирна.

— Ну конечно! — ответила Лирна, с нежной улыбкой потрепав ее по щеке. — Тебе — лонакского пони, а твоему братику — товарища для игр. И завтра мы все вместе отправимся на прогулку.

— Я вернулся… — нетвердым голосом начал брат Френтис в тот момент, когда Лирна усаживалась в кресло. — Я вернулся, ваше величество, чтобы… попросить у вас прощения.

— Прощения? — рассмеялся Мальций. — Но за что же?

— За Унтеш, ваше величество. Я не смог удержать стену… Мои люди… Из-за меня пал город.

— Город был обречен, брат. Не стоит корить себя за воображаемые проступки.

В глубине зала Лирна заметила лорда Аль-Тельнара, бывшего министра королевских строительных работ. Когда он поклонился ей, она обратила внимание, что обычное самодовольное или подобострастное выражение его лица сменилось нервным возбуждением. От горничных она слышала, что именно лорд Аль-Тельнар узнал брата Френтиса сегодня в доках. И незамедлительно воспользовался случаем, чтобы вновь втереться в доверие к королю. «Почему же он тогда не торжествует? — удивилась Лирна. — Нет даже привычной злобы». Аль-Тельнар был одним из нежелательных претендентов на ее руку, принцесса отвергла его так же решительно, как и Дарнела. Но, как и владыка фьефа, Аль-Тельнар не утратил надежд.

— Все эти годы, проведенные в рабстве и мучениях, — бубнил брат Френтис, — моим единственным желанием было встать перед вами и вымолить прощение.

— В таком случае не буду тебя разочаровывать, — ответил Мальций и крепко обнял Френтиса. — Тебе не требуется мое прощение. — Он чуть отстранился. — А теперь поведай же нам о своих приключениях в компании столь очаровательной спутницы.

Френтис слабо улыбнулся, опустив глаза, потом кивнул и, схватив голову Мальция, резко повернул вверх и в сторону, с отчетливым хрустом ломая шею.

Лирна поднялась с кресла, ножик был уже у нее в руках. Она даже не заметила, как вытащила его из-за корсажа. Всеобщее оцепенение вдруг сменилось воплями и суматохой. Гибкая незнакомка, ловко увернувшись от алебарды гвардейца, нанесла тому удар в горло. Королева завизжала. Ножик Лирны сам собой вылетел из руки и вонзился в бок Френтиса. Тот конвульсивно дернулся, издал звук, похожий на кошмарный визг Кираль, и рухнул на мраморный пол, забившись в агонии. Воларка отвернулась от мертвого алебардиста и в ужасе уставилась на корчащегося Френтиса. Тот вздрогнул раз, другой, затем его конечности бессильно поникли. Из губ женщины вырвалось единственное слово:

— Любимый, — прошептала она по-воларски.

— Убейте ее! — в отчаянии закричала королева. — Убейте их обоих!

Тронный зал вдруг наполнился гвардейцами с алебардами наперевес. Воларка не обратила на них никакого внимания, она неотрывно глядела на Лирну, ее лицо превратилось в маску мстительной злобы. Она протянула руки в сторону подбегающих гвардейцев, и из ее ладоней хлынуло пламя.

Лирна в ужасе отшатнулась, когда ее опалило жаром. Женщина крутилась, поджигая все вокруг себя: гвардейцев, лордов, пажей… Пламя окутало маленькую Дирну, затем — ее мать, а после — принца Януса. В считаные мгновенья тела почернели, обугливаясь. Лирна хотела закричать, но от дыма и вони горящей плоти упала на пол и могла только ползти, хрипя и кашляя.

— Ты украла его у меня! — крикнула женщина Лирне, приближаясь к принцессе на нетвердых ногах, из ее глаз текли кровавые слезы. — Ты похитила моего любимого! Ты, вонючая сука!

Чья-то шатающаяся фигура возникла из-за завесы дыма и попыталась схватить женщину, которая уже вытянула руки в сторону принцессы. «Аль-Тельнар!» — поняла потрясенная Лирна.

Лорд что-то закричал, цепляясь за воларку, но его слова заглушило ревущее пламя. Женщина оскалилась, рыча, словно дикий зверь, и с размаху ударила лорда открытой ладонью в лицо. Аль-Тельнар споткнулся, повалился на колени, его нос оказался вмят в череп, затем тело безжизненно повалилось на пол.

Лирна попыталась отползти, но воларка приблизилась и подняла руку, из которой полилось пламя… Принцесса вспыхнула.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Френтис

Когда лезвие вонзилось ему в бок, мгновенно началась агония, охватившая все тело. Френтис услышал крик и понял, что это кричит он сам. Его словно ударило огромным кулаком, состоящим из миллиона стальных игл. Ноги подкосились. Боль была так сильна, что рассудок начал оставлять его, память померкла, утопая в бездне мучений. Ваэлин, орден, женщина… Глаза короля перед смертью — светлый взгляд человека, избавленного от чувства вины. Где-то рядом тоже кричали, потом вдруг стало очень жарко, но все это казалось смутным, будто происходило за стеной: стеной боли, окружавшей его. Последней мыслью было: «По крайней мере, я умру и не буду больше мучиться угрызениями совести».

Вдруг что-то изменилось. Агония, начавшаяся после удара ножа, отступила, словно наткнувшись на что-то, на некое отражение предыдущей боли. Уснувшее семя, которому прежде не разрешали прорасти, давало новую жизнь. «Семя прорастет…» Колючий кулак исчез, но на его место пришло нечто куда хуже. На Френтиса обрушилось жгучее пламя, оно растеклось по коже, ища старые шрамы. Вот, достигнув апогея, пламя ожгло рубцы так, как никогда ранее… А затем все ушло. В один миг боль исчезла… и унесла с собой путы.

Френтис с шумом выдохнул, катаясь по полу, свобода буквально оглушила его. Он ощупывал грудь в поисках шрамов, но находил одну лишь гладкую кожу. Шрамов не было, они исчезли без следа. «Нет шрамов, нет пут, я могу теперь двигаться сам. Я могу двигаться!»

Он начал вставать и застонал от позабытой боли — в боку все еще торчал нож принцессы. «Орденский метательный нож», — удивленно подумал Френтис, вытащив лезвие. Рана сильно кровоточила, но не была смертельной. Поднявшись на ноги, он обнаружил, что стоит в центре огненного смерча. Повсюду валялись обгоревшие тела, стен не было видно за языками пламени и дымом. У его ног лежал труп короля, глядя ему в глаза своими мертвыми глазами.

Крик заставил его повернуть голову. Он увидел женщину, простиравшую истекающие огнем руки в сторону упавшей принцессы. Еще миг — и пламя охватило волосы Лирны и ее лицо, исторгнув крик боли и ужаса.

— Нет, — сказала воларка с окровавленным лицом, остановила огонь и подошла к принцессе. — Это слишком быстрая смерть. Я буду убивать тебя долго, день за днем, годами отрезая по кусочку. Я теб…

Острие алебарды ударило в бок и вышло из груди. Женщина выгнулась, кровь хлынула у нее изо рта. Она повисла на древке, мотая головой, ее глаза нашли лицо Френтиса.

— Любимый, — сказала она, скаля красные зубы в преданной улыбке. Френтис повернул лезвие, и свет потух в ее глазах.

Лирна продолжала кричать, ее руки царапали лицо, дергали волосы, пытаясь сбить пламя.

— Принцесса… — Он кинулся к ней, но та с воплем отшатнулась и побежала, ее голубое платье тут же исчезло в дыму. Френтис погнался за ней, налетая на горящие стены, спотыкаясь о трупы. В коридоре дым рассеялся. В отдалении слышны были крики принцессы, продолжавшей свое бессмысленное бегство. Френтис побежал за ней, задержавшись немного у тела гвардейца неподалеку от тронного зала. Этот погиб не от огня: его глотка была перерезана, причем сделали это сзади, одним ударом. «Куритаи. Они уже здесь. Началось».

Френтис взял меч погибшего и понесся дальше, следуя за криками Лирны и обнаруживая все новые трупы за каждым изгибом коридора. Белый мрамор дворца был залит кровью. Крики принцессы вскоре затерялись в звуках сражения и воплях ужаса: куритаи перестали скрываться и напали в открытую. Он увидел девушку, застывшую во внутреннем дворике перед четырьмя трупами. Вцепившись в корзину белья, она беспомощно оглядывалась. Прежде чем он успел ее окликнуть, из темной арки позади девушки возник куритай и зарубил ее.

Подняв меч, убийца двинулся к нему. Френтис поднял руку и заговорил на воларском:

— Король убит. Мне приказали позаботиться о его сестре.

Куритай засомневался и немного опустил оружие. Этого оказалось достаточно. Френтис отбил меч противника и вонзил свой ему в глаз, пробив мозг. Выдернув лезвие, Френтис побежал дальше.

По пути он то и дело натыкался на трупы и на куритаев, резавших королевских солдат как баранов. Нападавших было слишком много. Любого, кто пытался преградить ему дорогу, Френтис убивал, не колеблясь. Он испытывал радость от привычного ощущения азраэльского меча в руке, от того, как оружие парировало удары и наносило их. Навыки, полученные за годы тренировок в ордене, вернулись, будто и не пропадали вовсе. «Я больше не раб, — крутилось в мозгу Френтиса, в то время как сам он, шагнув в сторону, замахнулся на нападающего и отрубил ему руку. — Я брат Шестого ордена». Свобода пьянила, заставляя двигаться быстрее. Он должен был бы испытывать чувство вины за убийство короля, кровавый след тянулся за ним через всю Альпиранскую империю, но освобождение от пут было слишком прекрасно и не оставляло места отчаянию. Впрочем, он не сомневался, что отчаяние еще придет.

«Они должны были убить меня еще в ямах, — думал он. — А теперь я превращу их нападение в их же поражение. Буду лить кровь до тех пор, пока не обескровлю всю империю».

В коридоре, увешанном громадными картинами, он наткнулся на офицера гвардии в поединке с двумя куритаями. Офицер в униформе кавалерийского лорд-маршала оказался опытным фехтовальщиком: ему удавалось сдерживать нападающих, хотя те понемногу теснили его в угол. Гвардеец бился все отчаяннее, чувствуя, что ему вот-вот нанесут смертельный удар.

Френтис достал из сапога метательный нож принцессы, все еще испачканный его собственной кровью, и метнул в ближайшего куритая, попав ему точно в основание черепа. Его товарищ отпрыгнул от лорда-маршала, нашел взглядом нового противника и занял оборонительную стойку, прекрасно знакомую Френтису еще по ямам. Лорд-маршал увидел в этом шанс на спасение и замахнулся, целя в грудь.

— Нет! — закричал Френтис, но было уже поздно: гвардеец попался в ловушку. Куритай пригнулся, перекатился по полу, в мгновенье ока очутился перед лордом-маршалом и вонзил свой короткий меч ему в грудь.

Френтис напал на куритая. Тот вскочил на ноги, крутанул мечом, отбивая первый удар, ударил сам. Френтис успел закрыться, действуя совершенно помимо сознания. И тут же узнал противника: это был Первый, тот самый, который открыл им дверь на складе. Капитан куритаев. Лицо Первого оставалось совершенно бесстрастным. Казалось, его не удивляло, что он дерется с человеком, который за день до того стоял рядом с госпожой. Не человек, а истукан, натасканная на убийство кукла. Раб, одурманенный наркотиками, — и одна Вера знает, чем еще была исковеркана его душа. Идеальный убийца, не знающий ни страха, ни усталости. Ничего, Френтис убил уже многих подобных ему, убьет и этого.

Он провел комбинацию, заученную еще под руководством мастера Соллиса, она была вбита в память с беспощадной точностью — как раз для боя с такими опытными врагами. Серия косых и рубящих ударов, проведенных на пределе скорости: все они были нацелены в лицо, чтобы заставить противника поднять меч и открыть живот. Однако финальный удар наносился не мечом, а ногой. Сапог Френтиса вломился в грудину Первого, громко хрустнули кости, изо рта полилась кровь, однако тот нашел в себе силы для последнего удара. Френтис отбил его и перерубил куритаю горло в обратном замахе.

— К-король… — прохрипел лорд-маршал, глядя на Френтиса. Его лицо побелело от кровопотери.

— Король пал, — ответил Френтис, осмотрев рану и поняв, что никакой надежды нет. — Но принцесса Лирна жива. Я должен ее найти.

— Вы брат… Френтис, да? Я видел… с Бегущими Волками… много лет назад…

— Да, я — брат Френтис — «Я — брат Шестого ордена!» — А вы, милорд?

— С-смолен… — Гвардеец закашлялся, по подбородку потекла кровь.

— Милорд, ваша рана… Я не смогу…

— Не беспокойтесь обо мне, брат. Вы н-найдете ее в восточном крыле… Там покои принцессы… — Он улыбнулся, глаза начали стекленеть. — Передайте ей… что это было прекрасно… проделать такой длинный путь… в обществе той, которую я любил…

— Милорд?

Но улыбка уже поблекла, лицо лорда-маршала превратилось в безжизненную маску. Френтис сжал его плечо, поднялся и пошел дальше. Завернул за угол, надеясь, что идет в правильном направлении. Дворец здесь был совершенно пуст, трупов Френтис тоже не видел, хотя эхо битвы доносилось и сюда. Проходя мимо широкого окна, он увидел, что в городе начались пожары. Задержался на мгновение и разглядел воларский флот, заполнивший гавань. Более тысячи кораблей выгружали десант. Непрерывным потоком отходили лодки от судов, стоявших на рейде. Он не увидел королевской гвардии, лишь варитаев и вольных мечников, строившихся в ряды и марширующих в город в хорошо отработанном порядке. «Это старая заготовка, любимый…»

«Ночью Варинсхолд падет», — понял он, заставил себя отвернуться от окна и бежать дальше. Он должен был найти принцессу и вывести ее из города. Затем — бежать в орден и предупредить братьев о предстоящем нападении.

Добравшись до восточного крыла, он снова набрел на трупы. Эта часть дворца была отделена от главного здания узким двориком, в котором между кустами роз и цветущими вишневыми деревьями лежали тела. Из-за двери напротив доносился звон оружия и крики на непонятном языке. Голос был женским.

Вбежав, Френтис обнаружил, что куритаи сражаются с высокой татуированной женщиной. Та орудовала длинным копьем, с которого во все стороны летели брызги крови. Один из нападавших уже лежал на земле, другого она ранила в ногу, когда тот неосторожно приблизился к ней, и тут же сама отскочила в сторону, прежде чем остальные смогли достать ее. «Лоначка», — сообразил Френтис по татуировкам и неразборчивой брани, которой воительница осыпала куритаев. Позади нее маячил какой-то парнишка, неуклюже сжимавший длинный меч. Он взирал на бой с широко распахнутыми глазами, в которых застыла мучительная нерешительность. Френтис восхитился, что пацан еще не сбежал.

Он зарубил куритая, раненного лоначкой, косым ударом в шею, затем уложил еще одного ударом в спину, парировал атаку третьего и отступил. Лоначка двинула противника копьем в живот, а затем наступила ему на шею, круша кости. Не опуская копья, повернулась к Френтису.

— Кто ты? — спросила она на языке Королевства.

— Я — брат Шестого ордена. Я ищу принцессу Лирну.

— На тебе нет плаща, — сказала женщина, подозрительно сощурив глаза.

— Брат Френтис? — Долговязый мальчишка выскочил вперед. — Вы же настоящий брат Френтис?

— Да, это я. Принцесса здесь?

— Тут кое-кто уже попался на эту удочку. Не будь таким простачком, — одернула лоначка мальчика, но копье чуть опустила, хотя и продолжала смотреть на Френтиса подозрительно.

— Говорю вам, это брат Френтис! Вы же сами видели, что он только что сделал. Если не доверять ему, то кому же?

— Где принцесса? — повторил Френтис.

— Ее здесь нет, — ответил мальчик. — Мы не видели ее с тех пор, как она ушла на прием к королю. Я — Арендиль, а она — Давока.

— Вы пришли с далеких гор, — сказал Френтис, пристально глядя на воительницу.

— Я — полномочный посол, — ответила та. — Что здесь происходит?

— Король убит вместе с женой и детьми. Принцесса тяжело ранена. Мы должны ее найти.

— Ранена? Как? — Глаза лоначки сверкнули гневом и тревогой.

— Ее подожгли. Убийца… владел огнем Тьмы.

— Где убийца сейчас? — Давока сжала копье.

— Мертв от моей руки. Но у нас нет времени. Пока мы тут точим лясы, на берег высаживается вся воларская армия. Несколько часов — и город падет. — Френтис оглянулся на пустые дворцовые коридоры. «Мы ее никогда здесь не найдем». — Надо уходить. Надо добраться до ордена.

— Я не уйду без моей королевы, — отрезала Давока.

— Если вы останетесь, то умрете, а ее все равно не сумеете спасти. — Френтис кивнул на длинный меч в руках мальчика. — Драться-то умеешь?

Мальчишка покрепче перехватил рукоять и кивнул.

— Так дерись в следующий раз, а не стой, разинув рот, — сказал Френтис и направился во внутренний дворик. Арендиль побежал следом, потом остановился и прошептал.

— Давока, пойдем с нами. Ну пожалуйста!

Френтис бегом направился к западной стене. Ворота уже наверняка были в руках воларцев, значит, надо найти другой путь. Забравшись на стену, он оглянулся и увидел высокую фигуру Давоки, идущую за ним. Пробежав футов сорок вправо, он заметил то, что искал: узкую дренажную трубу у основания стены, из которой зловонные сточные воды текли в городскую канализацию.

— Мы туда не влезем, — сказал Арендиль, морщась от запаха.

Труба была около фута диаметром — и, к счастью для них, здесь отсутствовали решетки.

— Ничего, проползешь, — ответил Френтис, снимая рубаху. — Обмажься дерьмом, и проскочишь, как по маслу.

Он пошел первым. Зачерпнул ладонью вонючую грязь из дренажного канала, обмазал грудь и руки. Бросил меч перед собой, лег и пополз, словно ввинчиваясь в трубу. Кожу царапало камешками, рана засаднила от попавшей в нее грязи — наверняка теперь начнется заражение. Крякнув, он рванулся, вывалился из трубы и протянул руку мальчишке. Показался сначала меч, а потом и его обладатель, блюющий от вони. Из трубы вылетело копье, затем выглянула голова Давоки, женщина натужно скалилась, пытаясь выбраться наружу. Арендиль с Френтисом схватили ее за руки и вытянули. Арендиль тут же уставился на ее голую, пусть и испачканную дерьмом, грудь. Давока беззлобно двинула пацана в ухо и подобрала копье.

— Но как мы найдем здесь дорогу? — спросил Арендиль, почесав гудящую голову.

— А как ты находишь дорогу, обходя вокруг своего дома? — расхохотался Френтис, удивляясь тому, что еще способен смеяться.

Сперва он попытался пройти северным путем до реки, это был бы кратчайший путь до ордена. Приказав Давоке с Арендилем ждать, пролез по сточной трубе и выглянул наружу. На дальнем берегу темнели северные ворота. Варитаи были уже там. Они заняли сторожку, много людей виднелось на стенах, в том числе лучников. Френтис рассчитывал проползти берегом и выбраться по каналу под городскими стенами, но теперь их сразу заметили бы. А плыть по реке против течения было невозможно.

— Не пойдет, — сказал он, возвратившись назад. — Стены уже взяты.

— Есть другие пути? — спросила Давока.

— Только один.

Эта дорога ему не улыбалась, маршрут был извилист, а путь к ордену удлинялся на несколько миль. Однако другие варианты, очевидно, были для них потеряны. Как ни ненавидел он воларцев, их расторопность и четкая подготовка вызывали уважение.

— Ты ведь был в тронном зале, — нарушила молчание Давока, пока он вел их на восток по лабиринту туннелей. Они шлепали по вонючей жиже, и Арендиль едва сдерживал тошноту. — Ты видел убийцу?

«Глаза короля… Звук, с которым сломалась его шея, словно треснула сухая ветка…»

— Да, видел.

— И не заметил ничего подозрительного? Нельзя было его остановить?

— Если бы можно было, я бы это сделал.

— Горин… — Она замолчала, подыскивая слова на чужом языке. — Приметы убийц? Их имена?

— Воларская женщина. Я так и не узнал ее имени.

Френтис поднял руку, услышав тихое эхо, разнесшееся по туннелю, — короткий вскрик, который сразу оборвался. Френтис присел, вслушиваясь в тишину. До него донесся шепот, потом грубые, неразборчиво спорящие голоса. Пополз вперед, не отрывая ног от воды, и остановился за углом — голоса стали яснее. Разговаривали двое, мужчины.

— Мы что же? Должны торчать тут всю эту долбаную ночь? — донесся до Френтиса гортанный шепот, в котором отчетливо звучало отчаяние.

— Ну так иди, прогуляйся по городу. — Второй говорил спокойнее, но тоже явно испуганно. — Глядишь, заведешь себе парочку новых приятелей.

— Можно было подыскать что-нибудь получше этой дерьмовой трубы, — глухо пробормотал первый голос после паузы.

— Вряд ли, — ответил Френтис, выходя из-за угла.

Двое мужчин шлепнулись в грязь, уставившись на пришельца, потом медленно встали. Тот, что пониже, был бритоголовым, с золотой серьгой в ухе, в руке он сжимал длинный кинжал. Его спутник, крупный мужчина со спутанными черными волосами, размахивал дубинкой.

— А ты что еще за хрен?

— Я — брат Шестого ордена.

— Не бреши. Плащ твой где? — Мужик с рычаньем занес дубину и кинулся на Френтиса, но замер, когда меч уткнулся ему в горло.

— Достаточно доказательств? — поинтересовался Френтис.

Коротышка хотел было прийти на помощь товарищу, но замер, увидев выходящую из туннеля Давоку с копьем наперевес.

— Без обид, брат, — сказал низенький, убирая кинжал за пояс и поднимая руки. — Я — Ульвен, а этого красавчика прозвали Медведем: сам видишь, какая у него шевелюра. Мы — всего-навсего добропорядочные горожане, ищем спасения.

— Да ну? — Френтис прищурился, всматриваясь в зверскую рожу здоровяка. — Когда он собирал дань для Одноглазого, его звали Дергачом, а тебя — Крысятником, судя по всему, за твердость характера.

— Мы знакомы, брат? — Коротышка изучающе уставился в лицо Френтиса.

— Обычно ты называл меня «мешком с дерьмом», когда бил. В ту ночь, когда я подарил Одноглазому его имя, насколько я помню, вы как раз торчали за его спиной.

— Френтис, — выдохнул Крысятник с удивлением и страхом.

— Брат Френтис.

— Слушай… — Крысятник судорожно сглотнул и оглянулся, собираясь дать деру. — Ведь прошла хренова туча лет, брат.

И все эти годы Френтис мечтал, что однажды ему выпадет шанс отомстить за избиения и поборы. Убить их теперь было легче легкого, уж в чем, в чем, а в убийствах он основательно поднаторел.

— А ведь Одноглазый тогда во всем нас обвинил, вишь какое дело, — начал Крысятник, пятясь. — Ну, что не прирезали тебя. Пришлось нам драпать из города и жить подаянием.

— Ага, исстрадались, бедняги. — Френтис посмотрел в глаза Дергачу. В них был только страх, совсем как у того разбойника в пустыне или у первого помощника контрабандиста… — Ладно. Нам надо в трубу, ведущую в гавань, — сказал Френтис, опуская меч. Крысятник шарахнулся в сторону, когда Френтис прошел рядом. — Можете идти с нами, но если я услышу хоть звук от одного из вас, вы — трупы. Все ясно?

Им пришлось еще час шлепать по канализации, прежде чем они добрались до трубы, выходящей к портовой стене. По дороге через дренажные отверстия до них то и дело доносились крики боли и ужаса, рев пламени, грохот рушащихся домов и звуки сражения, которые ни с чем нельзя было спутать: яростный звон стали, вопли раненых. Варинсхолд пал.

— О Вера! — выдохнул Крысятник, уставившись на кровь, которая стекала из дренажного отверстия в потолке. — Вот уж никогда не думал, что буду жалеть городскую стражу.

Френтис выглянул через трубу в гавань. Воларские корабли теснились вдоль набережной, в лодках прибывали все новые и новые войска. Прикинул расстояние до ближайшего корабля: чуть больше ста шагов. Могут заметить, а хороший лучник легко достанет. Однако он надеялся, что лучники заняты другим. В любом случае, иного выхода у них не было.

— Не возражаешь, если я пойду первым, брат? — вызвался Крысятник. — Проторю путь, то да се.

— Какого хрена ты пойдешь первым? — удивился Дергач.

— А такого, что у последнего больше шансов схлопотать стрелу в спину, — сказал Френтис и кивком подозвал Арендиля. — От трубы до земли десять футов, сейчас отлив, так что плыть нам не придется. Держись камней и иди на север. Обогнешь мыс. Как только корабли скроются из глаз, сиди там и жди нас. Ты следующая, — кивнул он Давоке. — А уж потом вы двое, — оборвал он Крысятника, открывшего было рот.

Арендиль набрал в грудь побольше воздуха и полез в трубу, исчезая из виду. Давока подождала немного и, прежде чем последовать за мальчиком, спросила:

— А если ты погибнешь?

— Резиденция ордена — в двенадцати милях к западу. Отыщи северную дорогу и иди вдоль нее.

Лоначка кивнула и полезла в трубу. Френтис обернулся: Крысятник и Дергач подбрасывали монетку. Крысятник, к радости Дергача, проиграл.

— Хорошенькой тебе стрелы в задницу, мелкий ублюдок, — захохотал Дергач и с трудом втиснулся в трубу.

— Сейчас жирдяй застрянет в дерьмоходе, и тогда нам каюк, — проворчал Крысятник.

И действительно, толстяку понадобилась чуть ли не вечность, чтобы пролезть по трубе. Наконец его туша исчезла в дыре, и до них донесся крик, ознаменовавший приземление Дергача на камни внизу. Крысятника упрашивать не понадобилось. Скользнул в трубу и через несколько мгновений исчез.

Френтис высунул голову наружу, вдохнул свежий морской воздух. Ловко спрыгнув вниз, он поскользнулся на влажных камнях, но удержался на ногах. Крысятник уже обогнал Дергача, который ковылял к мысу. Френтис оглянулся на гавань. Там по-прежнему копошился народ, но беглецов вроде бы никто не замечал. Перепрыгивая с камня на камень, он побежал вдогонку за остальными. Ребенком он часто приходил сюда во время отлива. Иногда удавалось найти что-нибудь стоящее, принесенное волнами, но чаще всего он просто прыгал по камням. Он надеялся тогда, что это упражнение будет хорошей практикой для домушника, которым Френтис собирался стать, когда вырастет, чтобы воровать по-крупному.

— Не бросай меня, брат, — прохрипел Дергач, когда Френтис пробежал мимо.

— Тогда шевели копытами, — ответил Френтис, но тут же умолк, услышав позади резкий звук. Он прыгнул, схватил Дергача и повалил его за камни. Что-то ударило в валун и отскочило в темноту.

— Что это было? — выдохнул Дергач.

— Бьют из стреломета, — ответил Френтис. — Похоже, нас заметили.

— О Вера! — захныкал Дергач. — Че ж нам теперь делать?

— Помнится, раньше ты был куда смелее. — Френтис приподнял голову и увидел горящую лампу на носу ближайшего корабля. Темные фигуры двигались около паучьего силуэта стреломета, кто-то с ленцой вращал ручку ворота.

«Заскучали и решили пострелять в бродяг, — подумал Френтис. — Это не рабы, это вольные мечники».

— Нам повезло, — сказал он Дергачу, встал и поднял руки.

— Ты че творишь-то? — зашипел толстяк.

— Приготовься, — приказал Френтис, продолжая размахивать руками.

— Чего?

— Беги!

Тетива щелкнула, когда кто-то из команды спустил затвор. Френтис отсчитал два удара сердца и упал на колени. Стрела пролетела над головой и отскочила от камней. Он слышал, как, сопя и бормоча проклятья, бежит Дергач. С корабля донеслись изумленные восклицания и смешки людей, довольных подвернувшимся развлечением. Френтис повернулся и, не оглядываясь, пошел себе к мысу. Стреломет был, конечно, грозным оружием, но это — не скорострельный лук, а мечники не настолько опытны, как тренированная команда рабов.

Ему пришлось еще три раза падать на четвереньки, пропуская стрелы, пока Дергач не скрылся из виду. Френтис остановился на самом мысу и помахал рукой кораблю, чем вызвал нестройный хор разочарованных голосов. Бóльшая часть команды уже собралась на палубе, наблюдая за представлением. Френтис сложил руки рупором и проорал на воларском:

— Смейтесь, смейтесь! Вы все здесь передóхнете!