Владычица магии

Глава 18

Но Артур не приехал на Авалон под новолуние.

Моргейна в Доме дев видела, как в небо поднялась народившаяся луна, но поста, подобающего поре темной луны, не нарушила. Ее одолевала слабость, девушка знала, что, если возьмет в рот хоть что-нибудь, ее затошнит. Впрочем, возможно, это в порядке вещей. Иногда перед началом месячных с ней так бывало, позже все пройдет. Спустя какое-то время ей и впрямь стало лучше, она попила молока и съела немного хлеба, а ближе к вечеру за ней прислала Вивиана.

— Утер скончался в Каэрлеоне, — сообщила она. — Если ты считаешь, что долг призывает тебя к матери…

Моргейна минуту подумала — и покачала головой.

— Я не любила Утера, — промолвила она, — и Игрейна отлично это знает. Дай Богиня, чтобы ее святоши-советники утешили мою мать лучше, чем удалось бы мне.

Вивиана вздохнула. Выглядела она измученной и усталой, неужели и она чувствует себя больной и разбитой на исходе изматывающей поры темной луны.

— Скорблю я, что вынуждена сказать такое, — промолвила Вивиана, — но боюсь, что ты права. Я бы уступила тебя ей на время, будь в том нужда. Ты бы успела вернуться на Авалон прежде, чем… — Вивиана умолкла на полуслове, а затем докончила:

— Ты знаешь, что при жизни Утер сдерживал натиск саксов, пусть и ценою непрестанных сражений; как бы то ни было, мы знали лишь по несколько месяцев мира, не более. А теперь, страшусь я, станет еще хуже, недруг того и гляди подступит к самым вратам Авалона. Моргейна, ты — жрица, достигшая высшей ступени, ты видела священное оружие…

Девушка знаком дала понять, что да. Вивиана кивнула.

— Возможно, близок день, когда сей меч поднимут в защиту Авалона и всей Британии.

«Зачем объяснять это мне? — думала про себя Моргейна. — Я — жрица, а не воин, я не могу поднять меч в защиту Авалона».

— Ты помнишь меч?

«Босиком, иззябшая, я обхожу круг, ощущая в руке тяжесть меча; слыша исполненный ужаса крик молчальницы Враны…»

— Помню.

— Так слушай мое поручение, — промолвила Вивиана. — Когда этот меч возьмут в битву, его должна хранить вся наша магия. Моргейна, тебе предстоит сработать ножны для меча и вложить в них все ведомые тебе заклятия, так что тот, кто сражается этим клинком, не потеряет и капли крови. Сумеешь ли ты?

«А ведь я и позабыла, что находится дело и для жрицы, точно так же, как и для воина», — думала про себя Моргейна.

И, по обыкновению своему прочитав мысли, Вивиана добавила:

— Так что и ты поучаствуешь в сражении в защиту нашей страны.

— Да будет так, — отозвалась девушка, гадая, с какой стати Вивиана, верховная жрица Авалона, не взяла эту миссию на себя. На этот вопрос Владычица ничего не ответила, но молвила:

— Для того должно тебе работать, держа перед собою меч, пойдем, Врана станет прислуживать тебе под сенью безмолвия магии.

И хотя девушка пыталась вспомнить, что она — лишь вместилище силы, а не сама сила, что сила приходит от Богини, Моргейна была достаточно молода, чтобы упиваться восторженным предвкушением, когда ее в молчании отвели в тайную обитель, где должно вершиться таким трудам. Там ее окружили жрицы: им предстояло предвосхищать малейшую ее потребность, чтобы Моргейне не пришлось нарушать молчание, накапливающее силу, потребную для создания заклятий. Перед нею на льняной ткани лежал меч, рядом с ним — неглубокая серебряная чаша с золотой зернью по краю, доверху наполненная водой из Священного источника: не для питья — ей загодя принесли и воды, и снеди, — но дабы Моргейна могла заглянуть в чашу и увидеть все то, что необходимо ей для работы.

В первый день лезвием самого меча она выкроила из тончайшей оленьей кожи подкладку для ножен. В первый раз в жизни ей доверили инструменты настолько совершенные; немалую радость доставила ей особая железная иголка, с помощью которой предстояло сшивать края; она гордилась — совсем по-детски, и она сама это понимала — тем, что, раз или два уколов палец, она даже не вскрикнула. Не сдержавшись, она задохнулась от восторга, когда ей показали бесценный отрез бархата густого, темно-красного оттенка; унция таких красителей, рассказывали ей когда-то, обходится дороже, нежели стоит купить дом и в течение года платить наемным работникам, возделывающим землю. Эта ткань належится поверх оленьей кожи; на ней должно ей вышить золотыми и серебряными нитями магические заклятия и их символы.

Первый день ушел на то, чтобы скроить и сшить ножны из оленьей кожи и обтянуть их бархатом; перед тем как уснуть, глубоко погрузившись в мысленное созерцание того, что ей предстоит, — едва ли не в трансе, — она чуть надрезала руку и смазала оленью кожу своей кровью.

«Богиня! Великая госпожа Ворон! Ножны эти загодя запятнала кровь, так что незачем проливаться ей в битве».

Спала Моргейна плохо, ей пригрезилось, будто она сидит на высоком холме, откуда видно всю Британию, и стежок за стежком накладывает заклятия, вплетая их, точно зримый свет, в ткань самой земли. Внизу, под холмом, промчался Король-Олень, и некий муж поднялся по холму к ней и принял меч у нее из рук…

Вздрогнув, она проснулась, думая: «Артур! Это Артуру носить меч, ведь он — сын Пендрагона…» — и, лежа во тьме, поняла: вот поэтому Вивиана и поручила ей великую миссию — сработать магические ножны для меча, которым ему суждено владеть как символом всего своего народа. Артур пролил кровь ее девственности; она, тоже принадлежащая к священному роду Авалона, должна создать зачарованные ножны его безопасности, охраняющие королевскую кровь.

Весь следующий день работала Моргейна молча, неотрывно глядя в чашу на возникающие образы, то и дело прерываясь и погружаясь в созерцательность в ожидании вдохновения, она вышила двурогий лунный серп — пусть Богиня бдит над миром днем и ночью и хранит священную кровь Авалона. Магическое безмолвие настолько подчинило ее себе, что любой предмет, к которому обращались ее глаза, любое движение ее освященных рук становились источником силы для заклятий; порою Моргейне казалось, будто к пальцам ее струится зримый свет: к рогатому серпу луны она добавила полную луну, а потом и темную луну, ибо всему свой срок. А затем, зная, что королю Британии предстоит править в земле христиан, и еще потому, что, когда приверженцы Христа впервые явились в Британию, они пришли сюда, к друидам, она вышила символ дружбы христиан и друидов: крест в круге с тремя крыльями. Она расшила красный бархат знаками магических стихий, земли и воздуха, воды и огня, а затем изобразила стоящую перед нею чашу с ручкой у самого донца, в которой сплетались и сменялись видения, то выступая из тьмы, то вновь теряясь во мраке; скипетр и глиняное блюдо, змею исцеления и крылья мудрости, и пламенеющий меч власти… Порою Моргейне казалось, будто иголка с ниткой проходят сквозь ее же плоть или сквозь плоть земли, пронзая почву и небо и ее собственную кровь и тело… знак за знаком, символ за символом вышивала она, и каждый сбрызгивала своей кровью и водой Священного источника. Три дня работала она, почти не смыкая глаз, подкрепляясь лишь кусочком-другим сушеных плодов, утоляя жажду лишь водой Источника. Порою, из недосягаемой дали собственного сознания, она глядела со стороны на свои пальцы, работающие словно непроизвольно; заклятия ткались сами: кровь и кость земли, кровь ее девственности, сила Короля-Оленя, что умер и пролил кровь, дабы не погиб поборник своего народа…

К закату третьего дня все было кончено: каждый дюйм ножен покрывали сплетающиеся символы, некоторые из них Моргейна даже не могла узнать — надо думать, они пришли напрямую от руки Богини через ее руки. Она взяла ножны, вложила в них меч, взвесила на ладонях, и объявила вслух, нарушая ритуальное молчание:

— Сделано.

Теперь, когда схлынуло затянувшееся напряжение, Моргейна осознала, до чего она измучена и потрясена и как ей дурно. Обряд и долгое пользование Зрением порою оказывают подобное воздействие, вне всякого сомнения, оттого и месячные у нее сбились: обычно они случались в лору темной луны. Оно и к лучшему; на это время жрицы уединялись, дабы сберечь свою силу, это было то же самое, что ритуальное затворничество темной луны, когда сама Богиня запиралась в одиночестве, дабы сберечь источник силы.

Пришла Вивиана и взяла ножны. Глядя на них, Владычица не сдержала изумленного восклицания; воистину, даже самой Моргейне, знающей, что сработали ножны ее собственные пальцы, казалось, что это — вещь превыше любого творения смертных рук, насквозь пропитанная магией. Вивиана едва прикоснулась к ножнам и тут же завернула их в широкий отрез белого шелка.

— Хорошая работа, — промолвила она, и у Моргейны на миг закружилась голова. «С какой стати она считает, будто вправе судить меня? Я тоже жрица, ее наставления мне уже не указ», — подумала она и ужаснулась собственным мыслям.

Вивиана ласково погладила девушку по щеке.

— Ступай спать, родная, великие труды утомили тебя.

Моргейна заснула и спала крепко и долго, снов не видя; но после полуночи она вдруг проснулась, разбуженная внезапным оглушительным шумом и гудом набата — набатные колокола, церковные колокола, ужас, пришедший из детства. «Саксы! Саксы идут на нас! Вставайте, к оружию!»

Но вот она словно бы очнулась от кошмара: она была не в Доме дев, но в церкви, и на алтарном камне лежало оружие, а на столе рядом — воин в доспехах, накрытый покровом. Над головой Моргейны по-прежнему тревожно вызванивали и гудели колокола — от такого шума и мертвый бы проснулся… но нет, погибший рыцарь даже не пошевелился, и, внезапно, мысленно попросив прощения, она выхватила меч… и на сей раз пробудилась окончательно в своей собственной, залитой светом, тихой комнате. Даже звон церковных колоколов с иного острова не нарушал безмолвия ее вымощенного камнем покоя. Ей все привиделось: и колокольный звон, и мертвый рыцарь, и часовня, озаренная пламенем свечей, и оружие на алтаре, и меч — словом, все. «Как же так вышло? Зрение никогда не приходит ко мне без зова… значит, это просто-напросто сон?»

Позже в тот же день ее призвали к Владычице, уже в ясном сознании она припомнила часть видений, что, размытые и невнятные, проносились в ее мыслях, пока она трудилась над ножнами, глядя на лежащий перед нею меч. Он пал на землю падучей звездой, раскатом грома, огромной вспышкой света; еще дымящимся его притащили на наковальню приземистые смуглые кузнецы, что жили в меловых холмах еще до того, как воздвиглось кольцо камней; исполненное мощи оружие короля, сломанное и перекованное на сей раз в длинное, в форме листа, лезвие, заточенное и закаленное в крови и огне, несокрушимо-стойкое… «Меч, откованный трижды, не вырванный из чрева земли и оттого вдвойне священный…»

Моргейне назвали имя меча: Эскалибур, что означает «рассекающий сталь». Мечи из небесного железа встречались крайне редко и ценились очень высоко; этот, надо думать, стоит не меньше, чем целое королевство.

Вивиана велела девушке накрыться покрывалом и идти с нею. Медленно спускаясь с холма, она издалека заметила высокую фигуру мерлина Талиесина, а рядом с ним неуверенно ковылял Кевин Арфист. Сегодня он показался ей еще более безобразным и неуклюжим, чем обычно, — точно сгусток жира, прилипший к краю серебряного подсвечника тонкой работы. А подле них… похолодев, Моргейна узнала стройную, мускулистую фигуру, блестящие, словно вызолоченное серебро, волосы…

Артур. Но ведь она знала, что меч предназначен для него. Вот он и прибыл на остров за этим даром — что может быть естественнее?

Он — воин и король. Маленький братик, которого она качала на коленях. Все это казалось Моргейне просто нереальным. Но в этом Артуре, в мальчике с серьезным лицом, что шагал ныне между двух друидов, она смутно различала черты юноши, увенчанного рогами Бога; при всей его смиренной торжественности она словно наяву видела взмах рогов, смертельную, отчаянную битву и то, как он пришел к ней, залитый оленьей кровью, — уже не дитя, но мужчина, воин, король.

По тихой подсказке мерлина он преклонил колени перед Владычицей Озера. В лице его читалось благоговейное изумление. «Ну, конечно же, — подумала Моргейна, — Вивиану он прежде не видел, только меня, и то в темноте».

Но вот он увидел Моргейну, в подвижных чертах отразилось узнавание. Артур поклонился и ей («По крайней мере, — не к месту подумала девушка, — там, где он воспитывался, его обучили манерам, подобающим королевскому сыну»), — и прошептал:

— Моргейна.

Наклоном головы она приветствовала гостя. Итак, Артур узнал ее, даже под покрывалом. Пожалуй, ей должно опуститься перед королем на колени. Но Владычица Авалона не склоняет колен перед мирской властью. Мерлин мог бы встать на колени, и Кевин тоже, если его попросить, но Вивиана — никогда, ибо она — не только жрица Богини, но воплощает в себе Богиню так, как мужчины-жрецы мужских божеств никогда не узнают и не поймут. Вот и она, Моргейна, никогда впредь не склонит колен.

Владычица Озера протянула ему руку, веля подняться.

— Ты проделал долгий путь, — молвила она, — и ты устал. Моргейна, отведи его в мою обитель и накорми, прежде чем мы приступим к церемонии.

Вот теперь гость улыбнулся — не король, готовый принять власть, не Избранный, но просто-напросто изголодавшийся мальчишка.

— Спасибо, госпожа.

Уже в доме у Вивианы он поблагодарил жриц, принесших угощение, и жадно набросился на еду. Слегка утолив голод, он полюбопытствовал у Моргейны:

— Ты тоже здесь живешь?

— Владычица живет одна, но при ней состоят жрицы, по очереди ей служащие. Я жила здесь с нею, когда настал мой черед ей прислуживать.

— Ты, дочь королевы! И прислуживаешь?

— Нам должно ходить в служанках, прежде чем мы обретем право повелевать, — строго промолвила Моргейна. — В молодости она сама прислуживала Владычице, в ее лице я служу Богине.

Артур обдумал ее слова со всех сторон.

— Эту вашу Великую Богиню я не знаю, — наконец отозвался он. — Мерлин говорил мне, будто Владычица приходится тебе… нам… родней.

— Она сестра Игрейны, нашей матери.

— Так выходит, она мне тетка, — промолвил Артур, пробуя слово на вкус, как если бы оно казалось не вполне уместным. — Мне это все так странно. Отчего-то я всегда пытался убедить себя, что Экторий мне отец, а Флавилла — мать. Разумеется, я знал, что здесь кроется какая-то тайна; и поскольку Экторий упорно отказывался поговорить об этом со мною, я думал, это что-то позорное: дескать, я — бастард или чего похуже. Утера… моего отца я не помню, вот совсем не помню. Да и мать, по сути дела, тоже, хотя порою, когда Флавилла меня наказывала, — я порою мечтал про себя, что я живу где-то в другом месте, с женщиной, которая меня то баловала, а то отталкивала… а Игрейна, наша мать, очень на тебя похожа?

— Нет, она высокая и рыжеволосая.

Артур вздохнул.

— Значит, я и ее совсем не помню. Потому что в мечтах она походила на тебя… да это ты и была…

Гость прервался, голос его дрожал. «Опасный разговор, — подумала про себя Моргейна, — не должно нам толковать об этом». И спокойно промолвила:

— Съешь еще яблоко, они растут здесь, на острове.

— Спасибо. — Он вгрызся в сочную мякоть. — Все это так ново и странно. Столько всего со мной произошло с тех пор, как… — Голос его дрогнул. — Я все время о тебе думаю. Ничего с собою не могу поделать. Я сказал правду, Моргейна, — всю свою жизнь я буду вспоминать тебя, потому что ты у меня — самая первая, и буду думать о тебе и любить тебя…

Моргейна знала: ответить ей подобает сурово и жестко. Вместо того слова ее прозвучали мягко, но отчужденно.

— Тебе не должно так обо мне думать. Для тебя я не женщина, но воплощение Богини, к тебе явившейся, и кощунством было бы вспоминать меня как смертную. Забудь меня и помни Богиню.

— Я пытался… — Он умолк на полуслове, стиснул кулаки и угрюмо промолвил:

— Ты права. Именно так и должно об этом думать: это лишь еще одно в череде странных событий, что случились со мною с тех пор, как меня отослали из дома Эктория. Загадочные, волшебные события. Как та битва с саксами… — Артур протянул руку и закатал тунику, явив взгляду повязку, густо смазанную уже почерневшим сосновым дегтем. — Там меня ранили. Вот только это первая моя битва… все было как во сне. Король Утер… — Артур потупился и сглотнул. — Я приехал слишком поздно. Я так с ним и не повидался. Тело было выставлено в церкви для торжественного прощания, я увидел его уже мертвым, а оружие лежало на алтаре… мне объяснили, что таков обычай, когда гибнет отважный рыцарь, оружие кладут рядом. И тут, пока священник читал «Ныне отпущаеши», зазвонили в набат — это напали саксы, — караульные вбежали прямо в церковь, выхватили колокольные веревки из рук монаха, вызванивающего похоронный звон, и забили тревогу; и все королевские дружинники похватали оружие и выбежали вон. Меча у меня не было, только кинжал, но я отобрал копье у одного из солдат. Моя первая битва, подумал я, но тут Кэй — мой приемный брат, Кай, сын Эктория, — сказал мне, что оставил свой меч в гостинице, так что пусть я сбегаю принесу. А я знал: это просто-напросто уловка, чтобы удалить меня из битвы; Кэй и мой приемный отец говорили, я еще не готов принять боевое крещение. Так что я не побежал в гостиницу, а пошел в церковь и схватил меч короля с каменного возвышения… Ну, так что ж, — оправдывался Артур, — Утер двадцать лет сражался этим мечом с саксами, наверняка он порадуется, что меч вновь вступил в битву, а не валяется без толку на истертых камнях! Я выбежал на свет и уже собирался отдать клинок Кэю, пока все мы выстраивались в боевой порядок, готовясь к бою, и тут я увидел мерлина, и он громко вопросил — такого гулкого голоса я в жизни своей не слышал: «Где ты взял этот меч, мальчик?»

А я разозлился, что меня мальчиком назвали, после всего, что я совершил на Драконьем острове; и я сказал ему, что меч этот, дескать, для того, чтобы с саксами сражаться, а не затем, чтоб валяться на камнях; и тут подошел Экторий и увидел, что в руке у меня меч, и тогда они с Кэем оба встали передо мною на колени, вот так взяли да и встали! Мне не по себе сделалось, я и говорю: «Отец, зачем ты преклоняешь колени и брата принуждаешь к тому же? Ох, да встаньте же, это ужасно!» А тут мерлин произнес этим своим грозным голосом: «Он — король, и должно ему владеть сим мечом». А в следующий миг из-за стены появились саксы — заиграли рога, — и уже не было времени рассуждать о мечах или о чем бы то ни было; Кэй схватил копье, а я вцепился в меч — и тут все и началось. Самой битвы я толком не помню… наверное, так оно всегда бывает. Кэя ранили — серьезно ранили, в ногу. А после мерлин перевязал мне руку и рассказал мне, кто я такой на самом деле. Ну, то есть кем был мой отец. Подоспел Экторий, преклонил передо мною колени и сказал, что станет служить мне верой и правдой — как некогда служил моему отцу и Амброзию, — а мне было так неловко… и попросил-то он меня об одном лишь — чтобы я назначил Кэя сенешалем, когда обзаведусь своим двором. И конечно же, я сказал, что буду только рад, — в конце концов, он же мой брат. Ну, то есть я всегда буду видеть в нем брата. Из-за меча такой шум поднялся, но мерлин объявил всем королям, что сама судьба заставила меня взять меч с камня, и, вот не поверишь, к нему прислушались. — Артур улыбнулся, и при виде его растерянности Моргейну захлестнули любовь и жалость.

Разбудившие ее колокола… она все видела, вот только не знала, что такое видит.

Девушка опустила глаза. Отныне и впредь они навсегда связаны незримыми узами. Неужто любой нанесенный ему удар почувствует и она, точно удар меча прямо в сердце?

— А теперь похоже на то, что мне дадут еще один меч, — промолвил Артур. — То ни одного меча, а то сразу два, да каких! — Он вздохнул и жалобно добавил:

— Не понимаю, зачем это все королю.

При том, что Моргейна видела Вивиану в облачении Верховной жрицы Авалона не раз и не два, девушка так до конца и не привыкла к этому зрелищу. Артур переводил взгляд с одной на другую, конечно же, он заметил сходство. Юноша молчал, вновь преисполнившись благоговейного трепета. По крайней мере, подумала Моргейна, вновь ощутив сосущую дурноту, его не заставили соблюдать ритуальный пост. Пожалуй, следовало и ей подкрепиться с ним вместе, но от одной только мысли о еде ее вновь начинало подташнивать. От долгого общения с магией такое бывает, не диво, что Вивиана так исхудала.

— Пойдем, — приказала Вивиана и двинулась вперед, указывая дорогу, — Владычица Авалона на подобающем ей месте, впереди самого короля, — прочь из дома, вдоль берега Озера и в жилище жрецов. Артур молча шел рядом с Моргейной, и на мгновение девушке померещилось, что он вот-вот того и гляди уцепится за ее руку, точно в детстве… но ныне крохотная ладошка, которую она встарь сжимала в своей, стала ладонью воина, больше ее собственной, закаленной долгими упражнениями с мечом и другим оружием. Позади Артура с Моргейной шел мерлин, а рядом с ним — Кевин.

Вниз по узкой лестнице спустились они в затхлый воздух подземелья. Моргейна не заметила, чтобы кто-нибудь зажег свет, но внезапно в темноте замерцала крохотная искорка, и вокруг них разлилось бледное сияние. Вивиана остановилась так резко, что идущие сзади врезались в нее, и в первое мгновение Моргейна изумилась, какая та хрупкая и мягкая — самое обычное женское тело, а вовсе не отчужденное воплощение Богини. Владычица протянула руку — и смуглые маленькие пальцы легли на Артурово запястье, а вот сомкнуться им бы не удалось.

— Артур, сын Игрейны с Авалона и Пендрагона, законного короля всей Британии, — промолвила она, — узри же величайшие святыни своей земли.

Свет заиграл на золоте и драгоценных камнях чаши и блюда, на длинном копье, на красных, золотых и серебряных нитях ножен. Из ножен Вивиана извлекла на свет длинный, темный клинок. Тускло блеснули вделанные в рукоять самоцветы.

— Меч из числа Священных реликвий друидов, — тихо произнесла она. — Теперь поклянись мне, Артур Пендрагон, король Британии, что, приняв корону, ты станешь обходиться по справедливости с друидами так же, как и с христианами, и что путеводной нитью для тебя станет священная магия тех, кто возвел тебя на трон.

Глаза Артура расширились, он потянулся к мечу, во взгляде его Моргейна читала: юноша отлично знает, что это за клинок. Резким жестом Вивиана заставила его остановиться.

— Для неподготовленного прикосновение к святыням стоит жизни, — промолвила она. — Артур, клянись. Когда ты возьмешь в свои руки этот меч, не найдется в мире такого вождя и короля, из числа язычников ли, христиан ли, кто смог бы выстоять против тебя. Но меч этот — не для короля, что прислушивается лишь к христианским священникам. Ежели ты откажешься поклясться, ты волен уйти и владеть тем оружием, что получишь от своих христианских приверженцев; народ же, признающий над собою власть Авалона, последует за тобою лишь тогда, когда ему прикажем мы. Или ты принесешь клятву и обретешь их верность через священное оружие Авалона? Выбирай, Артур.

Он пристально поглядел на жрицу, слегка нахмурившись, бледный свет мерцал в его волосах, что казались совсем белыми.

— В этой земле может быть лишь один владыка, не должно мне склоняться перед Авалоном, — наконец проговорил он.

— Равно как и не должно тебе склоняться перед священниками, что охотно превратят тебя в орудие своего мертвого Бога, — тихо отозвалась Вивиана. — Но мы не намерены принуждать тебя. Выбирай, примешь ты меч или отвергнешь его и станешь править своим собственным именем, презрев помощь Древних Богов.

Моргейна видела: слова Владычицы попали в цель — Артур не позабыл тот день, когда он мчался среди оленей, и Древние Боги подарили ему победу, так что этот народ признал его королем — к слову сказать, признал первым.

— Господь упаси, чтобы я презрел… — поспешно проговорил он и прервался на полуслове, нервно сглотнул. — В чем я должен поклясться, Владычица?

— В одном лишь: по справедливости обходиться со всеми своими подданными, неважно, приверженцы ли они христианского Бога или нет, и неизменно чтить Богов Авалона. Ибо что бы ни говорили христиане, Артур Пендрагон, и как бы ни называли они своего Бога, все Боги — едины и все Богини — суть одна Богиня. Поклянись лишь признавать эту истину и не держаться одного и отвергать другое.

— Ты сам видел, — промолвил мерлин, и голос его, низкий и звучный, эхом прокатился в тишине, — что я искренне чту Христа: я преклонял колени перед алтарем и вкушал святое причастие.

— Да, это так, лорд мой мерлин, — отвечал Артур в замешательстве. — И тебе, сдается мне, я доверяю превыше прочих советников. Так ты велишь мне поклясться?

— Лорд мой и король, — промолвил Талиесин, — юным восходишь ты на трон, и, возможно, твои священники и епископы попытаются воздействовать на совесть самого короля. Но я не священник, я — друид. И скажу одно лишь: мудрость и истина не есть безраздельная собственность кого-либо из священников. Спроси себя, Артур: дурно ли это — дать клятву обходиться по справедливости со всяким и каждым, не важно, какому Богу он поклоняется, вместо того чтобы присягнуть на верность лишь одному из Богов.

— Ну что ж, тогда я принесу клятву и возьму меч, — тихо произнес Артур.

— Так преклони колени, — молвила Вивиана, — в знак того, что король — это лишь мужчина, а жрица, даже Верховная жрица — не более чем женщина, и Боги стоят над всеми нами.

Артур опустился на колени. Свет играл в его золотых волосах — точно корона, подумала про себя Моргейна. Вивиана вложила меч в его руку, пальцы сомкнулись на рукояти. Артур перевел дух.

— Прими этот меч, мой король, — проговорила Вивиана, — и владей им по справедливости. Клинок сей сделан не из железа, силой вырванного из тела матери нашей земли, клинок сей священен, ибо откован из металла, упавшего с небес так давно, что даже легенды друидов не сохранили точного счета лет, ибо выковали его раньше, чем на островах появились друиды.

Артур поднялся, сжимая в руке меч.

— Что тебе больше нравится? — спросила Вивиана. — Меч или ножны?

Артур восхищенно полюбовался богато изукрашенными ножнами, но ответил:

— Я — воин, госпожа моя. Ножны прекрасны, но меч мне более по душе.

— И однако же, — промолвила Вивиана, — никогда не расставайся с этими ножнами; они вобрали в себя всю магию Авалона. Пока ножны при тебе, даже если тебя ранят, умереть от потери крови тебе не грозит, в ткань вплетены заклятия, кровь унимающие. То вещь бесценная и редкостная и весьма волшебная.

Юноша улыбнулся — нет, едва не рассмеялся теперь, когда долгое напряжение наконец схлынуло:

— Ах, будь у меня эти ножны, когда я получил рану в битве с саксами; кровь из меня так и била ручьем, точно из зарезанной овцы!

— Тогда ты еще не был королем, лорд мой. Но теперь магические ножны защитят тебя.

— И, однако ж, король мой, — раздался напевный голос Кевина Барда, что скрывался в тени за спиною мерлина, — сколько бы ты ни доверял ножнам, очень тебе советую изучать науку боя и без устали упражняться с оружием!

Артур рассмеялся, прицепляя к поясу меч и ножны.

— Да уж, не сомневайся, господин. Мой приемный отец приставил мне в учителя одного старика священника, так тот, обучая меня книжной премудрости, помнится, однажды прочел мне из Евангелия о том, как диавол соблазнял Иисуса, говоря, что Господь приставил ангелов оберегать его; Иисус же ответствовал, что не должно искушать Господа Бога своего. А ведь король — не более чем смертный из плоти и крови; вспомни, что первый свой меч я взял с того места, где лежал умерший Утер. Не думай, что я дерзну таким образом искушать Господа, лорд друид.

С мечом из числа Священных реликвий у пояса Артур вдруг показался выше и внушительнее. Моргейна уже видела его с короной на челе, в королевских одеждах, восседающим на высоком троне… на миг ей померещилось, что маленькую комнатку заполнила толпа людей: призрачные тени, пышно разряженные, величественные, тесно обступили короля — это его соратники… а в следующее мгновение все исчезло; перед нею вновь стоял неуверенно улыбающийся юноша — он еще не вполне свыкся со своим высоким уделом.

Все двинулись к выходу из подземной часовни. Но у самой двери Артур на мгновение обернулся и оглядел остальные реликвии, полускрытые в тени. В лице его отражалась неуверенность, в глазах читался вопрос: «Правильно ли я поступил, не кощунствую ли я против Господа, которому меня учили поклоняться как Единому Богу?»

Голос Талиесина прозвучал тихо и мягко:

— Знаешь ли ты, о чем я мечтаю всем сердцем, лорд мой и король?

— О чем, лорд мерлин?

— О том, что однажды — не сейчас, нет, ибо земля к тому еще не готова, равно как и те, кто идут за Христом, — однажды друид и священник станут молиться бок о бок; и в огромном их храме святое причастие примут из вот этой чаши и блюда в знак того, что все Боги — едины.

Артур перекрестился и еле слышным шепотом произнес:

— Аминь, лорд мерлин, и волею Господа Иисуса да сбудется это в один прекрасный день на здешних островах.

Моргейна ощутила, как от плеча к локтю пробежало легкое покалывание, и, словно со стороны, услышала свои собственные слова — она и не знала, что говорит, это Зрение вещало ее устами:

— Этот день наступит, Артур, но иначе, нежели ты думаешь. Остерегись, приближая сей день, возможно, он станет для тебя знаком, что труды твои закончены.

— Если такой день и впрямь придет, Владычица, так воистину он станет для меня знаком, что я исполнил все, ради чего взошел на трон, и я на том упокоюсь, — приглушенным голосом промолвил Артур.

— Избегай сказать лишнего, — очень тихо промолвил мерлин, — ибо воистину слова наши рождают тени того, что будет, и, произнося их, мы заставляем чаемое сбыться, король мой.

Они вышли на солнечный свет, Моргейна заморгала, покачнулась — Кевин поддержал ее, не давая упасть:

— Тебе недужится, госпожа?

Девушка досадливо покачала головой, усилием воли разгоняя пелену, застлавшую глаза. Артур встревоженно оглянулся на нее. Но здесь, в ярком солнечном свете, мысли его тут же обратились к делам насущным.

— Мне предстоит короноваться в Гластонбери, на острове Монахов. Вольна ли ты покидать Авалон, Владычица, будешь ли ты там?

Вивиана улыбнулась юноше:

— Думается мне, что нет. Но с тобой поедет мерлин. И Моргейна тоже полюбуется на коронацию, если ты того желаешь и желает она, — добавила Вивиана, и девушка подивилась про себя словам Владычицы. Отчего она улыбается? — Моргейна, дитя мое, не поедешь ли ты с ними в ладье?

Моргейна поклонилась. Она встала на носу, ладья стронулась с места, унося с собою лишь Артура и мерлина; по мере того как берег приближался, девушка разглядела у кромки воды нескольких вооруженных воинов. Задрапированная черной тканью ладья Авалона внезапно возникла из туманов, и в глазах ожидающих отразилось благоговейное изумление; одного из всадников девушка тут же узнала. Ланселет ничуть не изменился с того памятного дня двухгодичной давности; разве что стал еще выше, еще красивее; богато разодетый в темно-красные ткани, он держал в руках меч и щит.

Ланселет поклонился, он тоже узнал девушку.

— Кузина, — промолвил он.

— Ты уже знаком с моей сестрой, леди Моргейной, герцогиней Корнуольской и жрицей Авалона, — промолвил Артур. — Моргейна, это мой самый дорогой друг, наш кузен.

— Мы и впрямь встречались. — Ланселет склонился к ее руке, и опять, сквозь пугающую дурноту, Моргейна испытала приступ острой тоски и желания, от которых ей вовеки не избавиться.

«Он и я были предназначены друг для друга, надо мне было в тот день набраться храбрости, пусть это и означало нарушить обет…» В глазах гостя читалось, что и он помнит тот день, — как нежно коснулся он ее руки!

Моргейна вздохнула, подняла взгляд, ее представили остальным.

— Мой приемный брат Кэй, — промолвил Артур. Дюжий, темноволосый Кэй — римлянин до мозга костей — обращался к АРТУРУ с врожденной почтительностью и любовью, от взгляда девушки это не укрылось. Итак, у Артура есть по меньшей мере два могучих вождя, способных встать во главе войска. Затем представили и остальных: Бедуир, Лукан и Балин. Услышав это имя, Моргейна и мерлин удивленно вскинули глаза: то был приемный брат старшего сына Вивианы, Балана. Светловолосый, широкоплечий Балин изрядно пообносился, но двигался не менее грациозно, чем Ланселет. Платье его превратилось в лохмотья, но оружие и доспех ослепляли блеском, содержались они в образцовом порядке, и, по всему судя, пользовались ими часто.

Моргейна охотно предоставила Артура его рыцарям, но сперва он церемонно поднес руку девушки к губам.

— Приезжай на мою коронацию, если сможешь, сестра, — промолвил он.