Витязь. Змееныш

Глава 26

Ответный ход

— Жди здесь. Если что-то случится, ни во что не лезь. Просто уезжай, — приказал я Ерёме.

— Но как же так-то, Никита Григорьевич? — всполошился оруженосец.

— Поверь, случись заварушка, и ты мне ничем не поможешь. Не для того я теперь тебя с собой таскаю. Твоя задача прикрыть меня на улице, а в змеином кубле ты ничего поделать не сможешь. Даже умереть славно не получится, несмотря на амулет, что танковая броня.

— Какая броня? — не понял парень.

— Забудь. Всё, я пошёл.

Ну что сказать, случай в Клетне научил меня тому, что самоуверенность очень быстро лечится. Причём самым радикальным образом. Предвидение вовсе не панацея. Да, я видел, что через восемь секунд меня атакуют, причём сразу несколько противников, и увернуться не будет никакой возможности. Поэтому действовал на опережение и решил попросту сбежать.

То, что я выставил портал перед одним из нападающих, вышло рефлекторно, ведь я такое уже проделывал. Но это не могло спасти меня от атак двух других противников, и тут вмешался его величество случай, или невероятное везение.

«Ледяной шар» ударил не в меня, а в плотный тюк шкуры саблезуба. Мой несостоявшийся трофей принял на себя основную долю ударной и звуковой волн, отчего и защита просела не так сильно, и контузии серьёзной не случилось. Будь иначе, и мне пришёл бы окончательный и бесповоротный абзац.

После этого я решил, что разгуливать без охраны самая натуральная глупость, и вспомнил о том, что у меня имеется оруженосец. Которого я, к слову, испытал и результатами экзамена остался вполне доволен. Компенсируя же то, что он неодарённый, снабдил его своим амулетом в восемьсот единиц. Таких нет даже в личной охране князя Зарецкого, я узнавал. Но мне ничуть не жалко.

И о родовом алтаре подумаю как-нибудь после, а пока сферу с саблезуба решил использовать в качестве «Панциря». Видели бы вы, какими глазами на меня смотрел амулетных дел мастер. Мало того, что ёмкость у него вышла в десять тысяч триста единиц, так ведь ещё и размеры — закачаешься. Диаметр значительно больше мяча для настольного тенниса плюс отделка. По весу вышло три четверти фунта. Эдакая дура, которую носить под бронёй не больно-то и удобно, ведь амулет непременно должен касаться тела. А главное, он неразборный, и сферу больше ни на что не использовать. Разве только в качестве накопителя.

Впрочем, какой бы серьёзной не была защита, рано или поздно её всё равно пробьют. Помнится, «Панцирь» в две сотни единиц маны казался мне пределом мечтаний, и я считал себя едва ли не танком. А «Щит» в пятьдесят с небольшим вполне достаточным. Но раз за разом убеждался в том, что абсолютной защиты не существует.

Это я к тому, что если уйти в глухую оборону, то скорее рано, чем поздно до меня доберутся. Опять же, из прошлого моего боевого опыта следует, что самой эффективной является активная оборона, а не тупое бодалово, кто кого передавит. Вот я и решил нанести контрудар…

— Сударь, его светлость не принимает, — ответил мне дворецкий.

Дядька серьёзный, представительный, с пышными бакенбардами и несёт себя так, словно британский лорд, никак не меньше. И что с того, что простец. Да наплевать и растереть. Он тут представляет патриарха рода Каменецких, которым его семья наверняка служит не одно поколение. Ну а чтобы не возникло и тени сомнений относительно его права вести себя подобным образом, в вестибюле стоит парочка дворян внушительного вида. Крепкие витязи, без вариантов. Но в мои планы драка не входит, пусть я и решил бить наотмашь.

— Передай его светлости, что пришёл Ртищев Никита Григорьевич. И у меня есть сведения относительно убийцы княжича Михаила, — и не подумав злиться по поводу поведения слуги, подмигнул ему я.

— Непременно, сударь, — с лёгким поклоном ответил дворецкий с явным намёком на то, что мне следует обождать снаружи.

— Ты не перегибай, дядя. Я ведь и осерчать могу, — со вздохом покачал я головой и кивком указал ему в направлении двери внутрь особняка, намекая на обязанности прислуги.

— Вы не у себя дома, сударь, — произнёс один из витязей.

— Разумеется, сударь. Но и не посыльный, чтобы ожидать милости его светлости на улице. — Я посмотрел ему в глаза со спокойной уверенностью в своих силах, а главное, праве вести себя именно так, и никак иначе.

В гляделки играли недолго. А чего пыжиться, если неправ. Он глянул на дворецкого и лёгким кивком дал понять, что тому следует отправиться за уточнениями к князю. После чего смерил меня оценивающим взглядом и как будто потерял интерес. Похоже, драка откладывается. Вот и славно, трам-пам-пам.

— Итак, юноша, чем обязан? — откинувшись на высокую спинку кресла и сцепив перед собой пальцы, спросил старый князь.

М-да. Плохой взгляд. Ни ненависти, ни злости, нет проявления даже маломальского любопытства. Патриарх Каменецких смотрел на меня как на пустое место, словно меня и нет. Значит, списал. А может, и вовсе никак не учитывал в раскладах. Я для него даже не пешка, а так, всего лишь пыль на сапогах. И уж тем паче после установления моего отцовства. Полагаю, моё убийство для него просто блажь, ну или решил отдать должное памяти внука, коль скоро тот так сильно хотел меня грохнуть.

— А разве слуга не передал вам, что я желаю назвать имя убийцы вашего внука?

Вот, к слову, он не проявил ни капли любопытства ко мне, даже несмотря на это моё заявление. Вероятно, просто не верит в подобное. А то как же. У него же целая толпа далеко не глупых слуг и дворян, которые носом землю роют, но у них ничего, а у сопляка, зятя Зарецких, всё на блюдечке.

— Именно по этой причине вас проводили ко мне, а не вышвырнули на улицу. Итак?

— Услуга за услугу, ваша светлость.

— Вы точно понимаете, с кем говорите, юноша?

Между прочим, никакого пренебрежения. По местным законам я юноша и есть, ну или парубок. Совершеннолетие наступает в двадцать один, мне же первого июня только двадцать исполнится. Хм. Это через три дня получается. М-да. Суетный какой-то год выдался.

— Я говорю с человеком, который по непонятной причине решил снизойти до выскочки из худородных дворян и направить по моему следу убийцу. Не думаю, что мой сильный дар является достаточным для этого оправданием. У вас вообще нет ни единого повода даже замечать меня. Вас может интересовать Ольга, её родители, дед, но не я. Однако вы всё же снизошли.

— Громкие заявления.

— Либо мы обмениваемся именами, либо я просто уйду, и уже сегодня «Московские ведомости» напечатают мой очерк о том, как я оказался посреди вражды двух родов, и как вы изволили изваляться в грязи. Мои, как вы можете сказать, голословные заявления будут подтверждены общеизвестными фактами. Даже если допустить, что изложенное мною ложь, а это правда, ни вам, ни Зарецким до конца не отмыться. Репутационные потери серьёзно так перевесят мою смерть.

— И вы ударите по руке, кормящей вас? — старик хмыкнул и поудобнее устроился в кресле.

Ну вот, давно бы так. В его взгляде появился огонёк любопытства. А то смотрит, словно меня и нет. Б-бесит, йолки.

— А я просил Зарецких меня покормить? Я вообще хоть у кого-то что-то просил? Да меня даже в московский универ силком затащили, а после, не спрашивая, женили. Осчастливили благодетели, м-мать. Так что кусаться буду самозабвенно, даже не сомневайтесь.

— Допустим. И что вы сделаете после того, как узнаете имя нападавшего на вас?

— Вызову на дуэль и убью к Бениной маме.

— Полагаете, кто-то пожелает драться на честном поединке с вещим?

— Я готов подтвердить при свидетелях или подписать бумагу, что не возражаю по поводу использования моим противником зелий, усиливающих ловкость и быстроту. Вкупе с богатым боевым опытом противника это вполне компенсирует мою способность.

— Но в этом случае уже он может убить вас… к Бениной маме, — снова хмыкнув, уточнил он.

— Согласен. Но тут такое дело, что на поединке у меня есть шанс, на улице шансов нет. Я либо решаю эту проблему, либо рано или поздно он меня достанет.

— А если я прикажу ему прекратить?

— Он уже трижды пытался меня убить и трижды потерпел неудачу. Да его самолюбие заест. В этом деле нужно ставить точку так или иначе, но закрывать вопрос окончательно.

— Ну и кто первым назовёт имя?

— Разумеется, вы. Причём я ещё должен буду и удостовериться в том, что это действительно он.

— Уверены, что сможете его опознать?

— Однозначно. Я видел его глаза. Мне этого будет достаточно.

— Допустим, вы получите своё. Где же тогда гарантии, что я получу своё.

— Моё честное слово.

— То есть вы моему верить не желаете, а я вашему должен? Забавно.

— У вас нет повода обвинить меня в нечестной игре. У меня есть.

— А вот это было дерзко, юноша, — во взгляде князя блеснула сталь.

— Мне терять нечего, ваша светлость. Либо выживу, либо сдохну.

— Резонно. Еремей, — повысил он голос.

— Да, ваша светлость, — тут же появился в дверях дьяк старого князя.

— Немедля вызови ко мне Рыкова. И прикажи подать чаю.

— Если можно, кофе, — попросил я.

А что такого? Наглеть, так наглеть. Хуже точно уже не будет.

— Чаю и кофе, — в очередной раз хмыкнув, уточнил старик.

— Слушаюсь, — обозначил поклон дьяк и вышел из кабинета.

В полном молчании мы успели выпить по чашке, когда дверь отворилась, и в кабинете появился худощавый мужчина средних лет. Я узнал его сразу же. Разумеется, во всех случаях он прибегал к гриму. Но ни один грим не сумеет замаскировать глаза, которые зеркало души. А я их рассмотрел хорошо, когда раз за разом применял предвидение во время покушения у матушкиного дома. Иное дело, что это не та примета, которую можно указать в розыскных листах.

— Ваша светлость, — поклонился он хозяину кабинета.

— Афанасий Петрович, сей молодой человек желает закрыть с вами вопрос поединком. При этом не возражает, если вы используете зелья усиления ловкости и быстроты.

— Учитывая его способность, вполне справедливо, но его практический опыт владения клинком несопоставим с моим, — не моргнув глазом, ответил гость.

— Он это понимает, — со значением кивнул князь.

— В таком случае я готов. Признаться, мне надоело из-за него терять своих помощников.

М-да. Что там говорят про дворянскую честь, благородство и тому подобную дребедень? Вот смотрю я на эту парочку и понимаю, что благородство не в происхождении и не в образованности, а в людях. В этих нет ничего, кроме дерьма. Как и во многих других дворянах. Есть, конечно же, и иные, и их большинство, но они заперты в рамки условностей, созданных меньшинством для более ловкого манипулирования. Вот и я вынужден подстраиваться под укоренившиеся правила.

— Никита Григорьевич? — посмотрел на меня старый князь.

— Хотелось бы всё же поговорить наедине, — не стал я откровенничать при убийце.

— Как скажете. Афанасий Петрович, не обождёте ли в приёмной.

— Разумеется, ваша светлость.

— Кто именно нанёс удар Михаилу, я не знаю. Но это ведь и неважно, у оружия нет имени. Главное, кто его направляет. И это рука князя Зарецкого Игоря Всеволодовича.

— М-да-а, не ожида-ал. Никита Григорьевич, вы за кого меня держите? Полагаете, что я не подумал на него в первую очередь?

— Полагаю, что он был достаточно убедителен, коль скоро не разгорелась межродовая война. Но у меня по этому поводу есть свои аргументы, которые вы можете проверить. — Я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Ну что же, излагайте.

И я рассказал ему всё то, что не так давно поведал Ольге. Вот только ей этого оказалось недостаточно, чего не сказать о патриархе Каменецких. Я видел, как по мере моего рассказа менялось его выражение лица. И это при том, что князь старый и прожжённый интриган. Он мне верил. Разумеется, проверит сказанное тут, но все мои доводы выстраивались в стройную логическую цепочку.

— Зачем это вам? Так хочется оказаться посреди межродовой бойни? — спросил меня князь.

— А разве она случится? Война ослабит оба влиятельных рода и приведёт их к упадку. Той интригой вы скорее всего рассчитывали нанести очередной укол Зарецким. Болезненный, но не смертельный. Игорь Всеволодович пошёл дальше и планировал более серьёзный удар на дальнюю перспективу, воспользовавшись вашей кровью, дабы изрядно ослабить Каменецких в будущем. Но война… Нет, войну не планировал никто.

— Так зачем вам это, юноша? Если я правильно вас понимаю, вы не стремились к высокому положению, не желали участия в интригах и межродовых распрях. Вы вообще хотели быть обычным витязем, пусть и весьма сильным. Жить полной жизнью, ни в чём не нуждаясь, вот и все ваши устремления. Так что изменилось?

— Скажу больше того, тот факт, что нас с Ольгой обвенчали, для меня ничего не значит. Мне тупо наплевать на таинство венчания. Но так уж вышло, что она стала мне небезразлична. На церковь мне плевать, на неё нет. Хочется жить с ней в мире и покое, но она со мной в неизвестность не отправится. А ещё хочется убить вас и её дедушку. Вот только такие противники мне сейчас не по зубам. И боюсь, когда стану для этого достаточно сильным, вы и сами покинете этот бренный мир. Чего мне не хотелось бы. Я не верю, что вы простите Игоря Всеволодовича. Но и межродовую войну не начнёте. Смею надеяться, что вы возьмётесь лично отомстить за смерть своего любимого внука и вызовете Зарецкого на поединок. Для суда княжеской думы моих доказательств недостаточно, но лично для вас более чем.

— Вся моя жизнь — череда побед и поражений, которые всегда сопровождались потерями. Так с чего ты взял, щ-щенок, что я пойду у тебя на поводу и вызову Зарецкого?

— С того, что если этого не случится, то в «Московских ведомостях» выйдет целый ряд статей о гнусной интриге с Ольгой, но главное, о целом ряде фактов, которые мне стали известны от некоей Тарасовой Марфы Николаевны. Вассалы Зарецких и других родов из партии противников царя сами потребуют от своих князей отмщения, а горячая молодёжь бросится творить глупости. Да и ваши вассалы не останутся в стороне. Чему сторонники царя будут только способствовать. И моя смерть ничего не изменит. Даже мёртвый я заставлю Зарецких и Каменецких рвать друг друга в клочья, а вы будете наблюдать, как угасает величие древних родов.

— Значит, это ты похитил её, — хмыкнул князь.

Вообще-то, я блефовал. Тарасова была в руках у Зарецких, хотя я и имел возможность с ней плотно пообщаться, вызнав много интересного. И если опубликовать всё это, то резонанс выйдет изрядным. А уж если постоянно подогревать новости, во что тут же включится его величество, то оба рода будут просто обречены на кровавое противостояние и ослабление друг друга. Ну дураком будет Иван Четвёртый, если не воспользуется такой возможностью.

Всё это да, но есть один нюанс. В действительности я не могу провернуть подобное. Нет, если бы я встретился с каким-нибудь модным борзописцем и изложил факты ему или вышел на канцелярию его величества, что не является невозможным, то у меня получилось бы. Но я не в состоянии отсрочить этот удар и сделать его своей страховкой на случай смерти. Увы, но таких связей у меня нет.

— Вот только ты слишком молод и глуп. Царю не выгодна усобица. Слишком уж неспокойно на западной границе.

— Государь не сможет предотвратить драку, а потому будет вынужден ускорить события, чтобы разобраться с обеими родами как можно быстрее. И вы понимаете, что я прав. Сразитесь с Игорем Всеволодовичем, и лучше бы вам его убить.

— Почему желаешь смерти именно ему?

— Потому что вы хотели извалять в дерьме внучку вашего врага, он же свою, вина которой была лишь в том, что она искренне полюбила. Так что убейте его и спокойно доживайте свой век.

— А если вы станете расти слишком быстро? — ухмыльнувшись, князь вновь перешёл на «вы».

— Тогда наблюдайте за мной с опаской и просто помните, что когда-нибудь я приду за вами. Устранив же меня, вы откроете ящик Пандоры. Как-то так.

— Молод, умён, хитёр и независим. Это хорошо. Потому что Зарецкие могут рассчитывать только на ваш меч, да и то лишь в случае угрозы вашей семье.

— Вы правильно меня понимаете, ваша светлость.

— Живу давно, видел много. Идите, Никита Григорьевич, и для начала постарайтесь выжить в предстоящем поединке.

— Я постараюсь. И да, в случае моей гибели на ЭТОМ поединке ничего не случится.

— Это-то я понял. Идите уже, — махнул на меня рукой патриарх Каменецких.