Вихрь

Глава 4 РАССКАЗ ТРЭИ / РАССКАЗ ЭЛЛИСОН

Хотите знать, что случилось с Боксом и что было потом?

Расскажу.

Надо ведь что-то оставить после себя.

Чтобы было, что читать ветру и звездам.

Я родилась от Трэи (у ее имени был пятисложный суффикс, но я не стану его здесь повторять), но лучше считать меня Эллисон Пирл-Марк Второй. Вынашивали меня десяток лет, восемь дней рожали в муках, и само мое появление на свет сопровождалось травмой. С первого дня своей жизни я знала, что являюсь подделкой, но при этом понимала, что лишена выбора и вынуждена такой оставаться.

Я родилась за семь дней до того, как Воксу полагалось проплыть через Арку и попасть на древнюю Землю. Роды приняли мятежные фермеры, при рождении по моей спине обильно струилась кровь. Когда ко мне вернулся дар речи, кровь уже высохла и превратилась в корку.

Фермеры выковыряли и вырвали из моего тела, а потом уничтожили мой персональный лимбический имплантат — мой сетевой интерфейс или «узел». «Узел» сразу после прежнего рождения был вставлен в мой позвоночник, у третьего позвонка, так что боль от его потери была невыносимой. Когда я очнулась, волны адской боли прокатывались по мне от этого позвонка до макушки и обратно, но еще хуже было то, что остальное мое тело онемело, и я его совсем не чувствовала. Ниже плеч как будто ничего не было — только онемение, беспомощность и тихий ужас. В конце концов фермеры накачали меня каким-то варварским анестетиком из своей первобытной аптечки — подозреваю, что не из сострадания, а просто устав от моих воплей.

Когда я снова пришла в себя, все мое тело нестерпимо ныло, я ощущала ломоту во всех членах, и это было прекрасно, так как означало, что я оживаю. Даже без «узла» мой окрепший организм бодро сращивал разорванные нервные волокна и сокрушенные кости. Рано или поздно я смогу садиться, вставать, потом ходить. Осознав это, я заинтересовалась наконец тем, что меня окружало.

Я лежала в повозке, на подстилке из какой-то сушеной травы. Повозка быстро ехала. Ее борта были слишком высокими, чтобы видеть, что за ними, зато в глаза мне бил свет дня. Я могла любоваться небом, облаками, проплывающими мимо верхушками деревьев. Определить, как давно меня схватили, не было возможности, а именно этот вопрос не давал мне покоя больше всего. От ответа на него зависело расстояние до Вокс-Кора и от Вокс-Кора до Арки гипотетиков.

Несмотря на пересохший рот, я смогла громко крикнуть: «Эй!» Крикнув так пару раз, я спохватилась, что кричу по-английски, и перешла на вокский:

— Вех-э! Вех-э ми!

Чтобы кричать, надо было расходовать силы, и я быстро унялась, убедившись, что на меня не обращают внимания.

Когда повозка остановилась, уже спускались сумерки. В небе загорались первые звезды. Лазурный отлив неба напомнил мне витражи в церкви Шамплейна. Я не большая любительница церквей, но витражи мне всегда нравились, особенно просвеченные воскресным утренним солнцем. До моего слуха донеслись голоса фермеров. Фермеры говорят по-вокски с акцентом, как будто перекатывают во рту камешки. Я почувствовала запах их стряпни — новая пытка, ведь меня не удосужились до сих пор покормить.

Вскоре над бортом повозки возникла мужская физиономия, темная и морщинистая, как у всех фермеров. Лысый череп, кустистые брови, желтая радужная оболочка глаз, откровенная неприязнь во взгляде.

— Эй, ты, — произнес он, — сесть можешь?

— Мне надо бы поесть.

— Если сможешь сидеть, значит, сможешь и поесть.

Следующие несколько минут я пыталась привести свое непослушное тело в сидячее положение. Фермер и не думал мне помочь. Он наблюдал за мной с каким-то медицинским безразличием. Умудрившись привалиться спиной к борту повозки, я простонала:

— Я сделала, что ты хотел. Пожалуйста, дай поесть.

Он бросил на меня сердитый взгляд и удалился. Я не была уверена, что он вернется. Но он принес миску с чем- то зеленым и тягучим и поставил ее передо мной.

— Если тебя слушаются руки, приступай.

Он развернулся, чтобы уйти.

— Погоди!

Он нехотя обернулся.

— Чего еще?

— Назови свое имя.

— Зачем оно тебе?

— Незачем, просто хочу знать.

Он ответил, что его зовут Чой, а фамилия — Диггер, он с семьей живет на Третьем уровне Урожайного сектора. «Чой Диггер», перевела я мысленно на английский.

— А ты Трэя, рабочая, сопровождающий, терапевт.

Эти принятые в Коре определения он произнес с усмешкой.

— Меня зовут Эллисон Пирл, — услышала я собственный голос.

— Мы прочли твои бирки. Лучше не ври.

— Эллисон, — уперлась я. — Пирл.

— Называй себя, как хочешь.

Я сунула непослушную руку в миску с едой, зачерпнула мерзкой зеленой гущи и запихнула себе в рот. Гуща имела вкус сена, по пути ко рту я половину расплескала, но мой организм так изголодался, что принимал и такое. Чой Диггер дождался, пока я доем, и забрал миску. Голод не прошел, но Чой Диггер и слышать не хотел о добавке.

— Вот, значит, как вы обращаетесь со своими пленниками?

— Мы пленных не берем.

— А кто тогда я?

— Заложница.

— Вы так дорого меня цените?

— Почему бы и нет? Если ошибаемся, то не составит труда тебя прикончить.

Поскольку ко мне вернулась способность двигаться, фермеры из осторожности связали мне руки за спиной и в таком виде оставили на ночь — это оказалось даже хуже, чем парализованной. Утром они выволокли меня из повозки и потащили к другой, похожей на прежнюю как две капли воды, с той разницей, что в ней сказался Турк Файндли.

Пока меня волокли, я осмотрела стоянку фермеров. На этой оконечности того самого острова, где находился Вокс-Кор, присутствие человека почти не ощущалось. Разве что все фруктовые деревья стояли без плодов, которые пошли в пищу фермерам.

Фермеров оказалось много, целая армия. Только на одном лугу я насчитала их добрую тысячу, а неподалеку виднелись дымки других стоянок. Оружием им служили самодельные сабли и всевозможные детали от комбайнов и молотилок. Все это было бы смешно, если бы им противостояло организованное Сетью ополчение Кора; но в сложившихся обстоятельствах исход подобного противостояния было трудно предугадать. Все фермеры как один были темноликими и морщинистыми потомками очень давней марсианской диаспоры. Чой Диггер провел меня сквозь толпу своих собратьев, провожавших меня недобрыми взглядами и порой кричавших мне вслед оскорбления.

Повозка, к которой он наконец подвел меня, была просторнее прежней. Внешне она походила на двухколесный ящик с длинными оглоблями, который могло тащить и животное, и робот, и просто могучий фермер. Казалось бы, нехитрое устройство, но примитивным оно только казалось. Повозки фермеров были изготовлены из особого материала, который позволял использовать энергию толчков для поступательного движения. При этом они продолжали сохранять равновесие даже на пересеченной местности. И тюремная камера из такой повозки была что надо, если покрепче связать заключенного.

Турка связали на совесть, меня тоже. Чой Диггер откинул задний борт повозки, втолкнул меня внутрь и снова запер борт. Я оказалась вплотную прижата к Турку Файндли, у которого руки тоже были связаны за спиной. Мы долго возились, принимая более удобное положение и вытягивая ноги, чтобы сесть лицом к лицу. Фермеры сильно избили Турка — скрутить его оказалось не так-то просто. Вся его левая щека превратилась в черный синяк, уже приобретавший зеленый отлив, левый глаз затек. Поглядывая на меня, он не скрывал удивления. Думал, наверное, что меня уже нет в живых, что выдирание из позвоночника лимбического имплантата несовместимо с жизнью.

Мне хотелось его как-то подбодрить, но я никак не могла решить, с чего начать. Ведь он помнил меня как Трэю из Вокс-Кора и почти не ошибался. Я оставалась Трэей — в каком-то смысле. Но только в каком-то.

У меня был выбор из двух историй. Трэя называла Эллисон Пирл своей виртуальной наставницей, учившей ее американским культурным традициям и языку двадцать первого века. Тогда «Эллисон Пирл» не была реальностью — если понимать это слово в его расхожем значении. Но теперь я сама была Эллисон из плоти и крови, Эллисон, включившейся в игру и «психологически закаленной», по выражению Менеджеров.

Впрочем, пока что главной проблемой было не это.

— Ты жива! — выдавил он из себя.

— Как видишь.

В его взгляде появилось любопытство — Трэя ответила бы иначе.

— Я думал, они тебя убили. Столько крови!

Вся моя одежда была в запекшейся крови.

— Они убили не меня, а мой сетевой интерфейс. «Узел» на позвоночнике посылает сигналы в головной мозг. У фермеров тоже есть имплантаты, но они, очевидно, вывели их из строя, как только отключилась Сеть. Они ненавидят свои «узлы», делающие их работящими и покладистыми.

— Они, что же, рабы? Это восстание рабов?

— Нет, все не так просто.

Я стала Эллисон Пирл и не взялась бы компетентно судить о социальной структуре Вокса. Зато у меня сохранилась сильная вторичная память о воинственной гражданственности Трэи. Трэя была неплохим человеком, хотя и дроном. Мне не хотелось, чтоб он счел ее надсмотрщицей за рабами.

— Предки этих людей попали в плен много веков назад. Они были радикальными бионормативами из марсианской диаспоры, отказывавшимися ассимилироваться. Им предложили сделку, в результате которой сохранили им жизнь, но обрекли на труд на земле.

Турк все еще смотрел на меня с сомнением, что и понятно: окровавленная одежда, манера речи. Поэтому я решила расставить точки над i насколько это возможно.

— У меня теперь нет «узла». Трэя была переводчицей, так? Много лет у нее была вторая индивидуальность — Эллисон Пирл. Я была для нее младшим сознанием — улавливаешь? Многое из ее собственных воспоминаний и личных свойств диктовалось Сетью. Мы были тесно переплетены, я и Трэя, но «узел» всегда обеспечивал ее превосходство надо мной. Но теперь «узла» не стало, и верховожу я. Похоже, за последнее десятилетие она передала мне весомую долю своих мозговых активов. Что было ее большой ошибкой, если попытаться посмотреть ее глазами, но вряд ли она рассчитывала, что племя взбунтовавшихся фермеров лишит ее сетевого интерфейса.

— Прошу прощения, — проговорил Турк медленно, — с кем я сейчас разговариваю?

— С Эллисон. Теперь я — Эллисон Пирл.

— Эллисон… — повторил он. — А что с Трэей? Она умерла?

— Сеть сможет снова ее оживить, если захочет. Пока что она «невоплощенный потенциал», на грубом языке технических терминов.

Турк обдумывал услышанное.

— Признаться, будущее представляется довольно поганым местом временами.

— Попробуй принять на веру, что я теперь Эллисон. Может, тогда мы сумеем придумать, как спастись.

— Ты знаешь, как это сделать?

— Штука в том, что мы умрем, если не попадем в безопасное место, прежде чем Вокс пересечет Арку.

— Похоже, мы обречены. Ты видела небо перед рассветом? Арка находится в зените, выглядит как прямая линия. Это значит…

— Я знаю, что это значит. — Мы находились в опасной близости к Переходу.

— Где же в таком случае нам спасаться, Эллисон Пирл? И как нам туда попасть?

Тем временем фермеры закончили завтрак, свернули лагерь и были готовы продолжить поход на Вокс-Кор. Двое мужчин схватили оглобли повозки, и мы превратились в горошины, перекатывающиеся в кастрюле с длинной ручкой. Обстановка не благоприятствовала беседе. Но я все равно сумела сообщить Турку все, что ему следовало знать. Он уже был в курсе дела, когда мы добрались до развалин Вокс-Кора.

Турк все быстро схватывал, хотя за десять тысяч лет, проведенных среди гипотетиков, мало чему научился. Но иначе и быть не могло. «Среди них» он толком никогда и не был, хотя людей, прошедших через Арку Времени, и принято было считать наделенными неким особым сверхзнанием. Трэя воображала, что он провел все эти годы в восхитительном обществе гипотетиков, не важно, помнил ли это он сам, но для меня, ставшей теперь Эллисон Пирл, это было просто псевдорелигиозной болтовней. Совершивший путешествие через любую из Арок, связывавших все Восемь Миров, превращался в «бывшего среди гипотетиков» — вот и Турк принадлежал к их числу. Многие даже при моей жизни (я о жизни Эллисон) проходили через Арку и попадали из Индийского океана на Экваторию, а это значило, что силы гипотетиков подхватывали их и несли среди звезд. Но это не делало их ни богами, ни даже подобиями богов — это не делало их вообще никем, за исключением того, что они совершали необыкновенное путешествие. Правда, время — особое измерение. Жутковатое.

Арки Времени стояли, конечно, и в других краях. Это обычные сооружения гипотетиков. Геологические раскопки свидетельствовали, что Арки Времени появлялись и исчезали примерно раз в десять тысяч лет. Они были для гипотетиков частью системы обратной связи, накапливавшей и распределявшей информацию. Но та Арка, которая выросла в экваторианской пустыне и втянула, в частности, Турка Файндли, была первой, начавшей заглатывать живых людей. То есть она должна была стать первой, исторгающей свой людской груз, — что она и сделала, точно по расписанию, пару недель назад.

Получается, Турк был одним из тех первых людей, что вернулись живыми из Арки Времени. Но сколько же ерунды умудрились нагромоздить вокруг этого нехитрого факта! На Воксе служило постулатом незыблемой веры, что выжившие выйдут из Арки преображенными, прямо- таки проводниками между человечеством и силами, смастерившими Кольцо Миров. Этим выжившим якобы будет под силу провести нас через бездействующую Арку назад, на «старую добрую Землю».

Трэя никогда не сомневалась в этой догме, в которой, возможно, и присутствовала доля истины. Но даже если бы нам удалось перенестись на Землю, это оказалось бы не решением проблемы, а новой проблемой. Ведь Земля, судя по всему, уже перестала быть обитаемой планетой.

Частично я поделилась этими мыслями с Турком. Он в ответ спросил, в своем ли уме жители Вокса, раз верят в такое. Я почувствовала, какое оскорбление наносит такая реакция призраку Трэи.

— В своем ли они уме? Это смотря с чем сравнивать. Вокс существует как функционирующее общество уже сотни лет. У него за плечами уйма сражений. Это лимбическая демократия, регулируемая Сетью, и все, что относится к гипотетикам и к представлениям о старой доброй Земле, записано в ее кодексе. Я не удивлюсь, если это частично окажется правдой.

— Но у Вокса есть враги, — резонно заметил Турк, — которые решились даже на то, чтобы его разбомбить.

— Они бы уже нас прикончили, если бы у них оставалось хоть что-то, что можно на нас сбросить.

— Значит, мы так или иначе все же проскользнем под Аркой?

— Существует две возможности, — сказала ему я. — Если ничего не получится, мы окажемся беззащитными и станем дрейфовать в экваториальном океане. Тогда, скорее всего, бионормативы вторгнутся и оккупируют нас, если сумеют объединиться.

— А если нам удастся попасть на Землю?

— Об этом можно только гадать. Когда Арка перестала действовать, Земля еще оставалась обитаемой, только с тех пор минула уже примерно тысяча лет. Океаны становились все более безжизненными, катастрофически разросшиеся колонии бактерий отравляли воздух сероводородом. Надо готовиться к тому, что атмосфера там стала непригодной для дыхания и смертельной для любого незащищенного живого существа. Так что даже если мы туда попадем, лучше будет не высовываться наружу.

— Где же нам искать защиты?

— Единственное по-настоящему безопасное место — Вокс-Кор. Там возможна полная герметичность и замкнутый цикл снабжения воздухом. Фермеры туда и направляются. При поломке Сети и других систем находиться на мелких островах опасно. Вот они и спешат оказаться внутри стен до Перехода. Только в Коре нет места для всех коммун Архипелага. Фермерам, чтобы попасть туда, придется сражаться.

После очередного дневного перехода фермерское ополчение устроило привал на ночь. Чой Диггер откинул задний борт повозки, поставил на ее дно две миски с зеленым месивом и развязал нам руки, чтобы мы могли поесть. Турк впервые задень выпрямился в полный рост и стал разминать суставы, тереть запястья. Потом припал к высокому борту повозки и стал вертеть головой, чтобы оглядеться. Так он впервые увидел Вокс-Кор.

Мне было забавно наблюдать за выражением на его лице — смесью восхищения и страха.

Большая часть Вокс-Кора находилась под землей, но и то, что было наверху, производило сильное впечатление. Фермеры устроили привал на склоне невысокого холма, и Вокс-Кор выглядел отсюда как шкатулка с драгоценностями, оброненная расточительным божеством. Собственно шкатулкой были оборонительные стены высотой в полмили, а ее бесценным содержимым — сотни сохранившихся многогранных башен, служивших пунктами связи и передачи энергии, улавливающие свет панели, посадочные площадки для летательных аппаратов, жилые корпуса. Турку все это могло показаться слишком уж цветастым, но я-то знала (поскольку это знала Трэя), что каждый материал и каждая поверхность служат здесь определенной цели: черные фасады поглощали тепло, белые излучали, сине-зеленые панели производили фотосинтез, рубиново-красные и дымчато-синие окна блокировали или, наоборот, усиливали световые волны. В лучах заходящего солнца представшая картина производила мягкое, успокаивающее впечатление.

Значительная часть всего этого великолепия осталась нетронутой. Во мне, оказывается, сохранилось достаточно от Трэи, чтобы скорбеть по его другой, погубленной части.

Почти четверть города в правой его части лежала в руинах. Это было очень скверно, поскольку именно под ней располагалась жизненно важная инфраструктура Вокс- Кора. Благодаря комплексной взаимосвязи всех структур Вокс в прошлом выдерживал сильнейшие удары, не утрачивая работоспособности. Но даже самая децентрализованная сеть даст сбой, если утратит значительную долю проходимости, а именно это и произошло, видимо, когда нашу оборону сокрушил ядерный удар. Похоже, что мозг Вокса постиг сильнейший апоплексический удар, и повреждения оказались так обширны, что весь организм утратил способность нормально функционировать. Эпицентр катастрофы все еще был окутан дымом. В стене города зияла огромная дыра, в которую устремились бы силы фермеров, если бы не завал из все еще дымящихся радиоактивных обломков.

Трэя прожила в этом городе всю жизнь, и ее потрясение передалось мне, так что на глаза даже навернулись слезы.

Турк, убедившись, что Чой Диггер отошел достаточно далеко и не сможет нас слышать, попросил:

— Расскажи о тех, кто все это натворил.

— Построил город или сбросил бомбу?

— Сбросил бомбу.

— Это альянс кортикальных демократий и бионормативов-радикалов. Они решили во что бы то ни стало не дать нам пересечь Арку. Боятся, как бы мы не навлекли беду, не привлекли внимание гипотетиков.

— По-твоему, это могло бы случиться?

Трэя вести такую беседу не стала бы. Как истинная гражданка Вокса, она была слепо уверена благосклонности гипотетиков и в возможности установить контакт с ними. Но, будучи Эллисон, я могла позволить себе сомневаться в этом.

— Пока не знаю, — сказала я.

— Рано или поздно нам придется выбрать, на чьей мы стороне.

«Выбрать» — какая роскошь!

Но пока что это был беспредметный разговор. Мы съели месиво горохового цвета из мисок и привстали, чтобы напоследок изучить окрестности, прежде чем Чой Диггер снова свяжет нас на сон грядущий. Небо потемнело, и верхушка Арки серебрилась чуть не над нашими головами. Вокс-Кор наполнился густыми тенями.

Для меня самым грустным было именно это — погружение Вокс-Кора в темноту. Всю мою жизнь (то есть всю жизнь Трэи) это был город света. Свет сиял из него, как из бездонного решета, он был его сердцебиением. И вот он погас, не осталось даже маленького проблеска.

Если фермеры решатся атаковать, то ждать их атаки придется недолго. Пока что нам оставалось только таращиться на небо и снова убеждаться, что, судя по нахождению Арки в зените, мы достигли критического момента для перехода. Архипелаг Вокс был так велик, что частично мог уже миновать разделительную черту. Хотя это не имело значения: Вокс преодолеет Арку сразу, целиком, или не преодолеет ее совсем. Уже много столетий назад было ясно, что любая Арка больше похожа на разумный фильтр, чем на дверь. Раньше, когда эта Арка еще функционировала, она была способна отличить летящую птицу от плывущей лодки: лодку она перемещала с Земли на Экваторию, а птицу оставляла, что не так просто. Арка должна была обладать умением опознавать людей и продукты их труда и игнорировать другие бессчетные живые существа, обитавшие в обоих мирах (или населявшие их прежде). Иначе говоря, переход через Арку не был механическим процессом. Арка смотрела на тебя, оценивала и принимала или отвергала.

Старая добрая Земля останется для нас недосягаемой — такой исход был наиболее вероятным. Но меня больше пугала другая возможность. Еще до того, как Арка перестала функционировать, Земля претерпела такие изменения, что Турк ее просто не узнал бы. Последние беженцы из полярных городов живописали катастрофические сдвиги океанских побережий, бьющие из глубин мертвых вод фонтаны сероводорода, внезапные провалы в преисподнюю обширных участков суши…

Я закрыла глаза и погрузилась в то полубессознательное состояние, которое заменяет сон при крайней усталости, голоде или боли. Время от времени я открывала глаза и видела Турка, лежавшего в темноте со связанными за спиной руками. В нем не было ничего от того эмиссара гипотетиков, которого рисовало воображение Трэи. Он выглядел именно тем, кем был, — неприкаянным скитальцем, уже немолодым и смертельно изможденным.

Ему, наверное, что-то снилось, потому что время от времени он стонал.

Наверное, мне тоже что-то снились.

В следующий раз я очнулась беспросветной ночью из- за громкого резкого звука, вспоровшего темноту, как острый кинжал. Это был какой-то свист и вой, нескончаемый и бесчеловечный, но откуда-то мне знакомый… Спросонья я не сумела опознать этот истошный звук, а когда все-таки опознала, то почувствовала то, чего, казалось, уже давно лишилась: надежду.

Я лягнула Турка, чтобы его разбудить. Он открыл глаза, заморгал, кое-как сел.

— Слышишь? — сказала я ему. — Знаешь, что это? Это сирена тревоги, Турк, она призывает: «Все в убежище!» — Я постаралась как можно адекватнее перевести вокское понятие на древнеанглийский: — Воздушная тревога, будь она неладна!

Нестерпимый вой раздавался с самых высоких башен Вокс-Кора. Этот сигнал предупреждал о нападении врага. Смысл сигнала не мог измениться. А если Вокс-Кор мог включить сирену, это значило, что энергоснабжение хотя бы частично восстановлено.

Вокс-Кор жив!

— Ну и что? — промямлил Турк, еще борясь со сном.

— А то, что у нас есть шанс вырваться! — Я попыталась привстать и осмотреться. Вокс-Кор по-прежнему почти полностью тонул во тьме. Но я не успела отчаяться, как с ближайшей башни ударил луч прожектора. Он скользнул по лишенному деревьев лугу и осветил фермеров, уже тушивших свои костры и хватавшихся за оружие. Луч прожектора недолго оставался в одиночестве: башня за башней, квартал за кварталом Вокс-Кор неумолимо восставал из тьмы, опоясываясь огнями. Аэродромы на крышах высотных зданий стали россыпями огоньков: там готовились к взлету несущие смерть боевые воздушные машины.

У меня пошла кругом голова. Я услышала собственный отчаянный крик: «Мы здесь! Сюда!» Может, из меня вырвалось не буквально это, но какая-то похожая дурь. Гражданственный пыл Трэи бурлил и рвался из моей глотки.

А потом мы попали под смертоносный огненный град, косивший фермеров одного за другим.