«С меня хватит!» — подумала Сандра Коул, проснувшись в своей душной квартире. В последний раз она поедет на работу и проведет целый день в обществе изможденных проституток, потных наркоманов на первом этапе «ломки», хронических лгунов, мелких преступников. Сегодня же она уволится!
Каждый будний день начинался у нее с одной и той же мысли. Еще вчера эта мысль была неосуществимой. И сегодня тоже. Но рано или поздно мечта станет явью. «Хватит с меня!» Она смаковала эту мысль под душем и после, когда одевалась. Эта мысль поддерживала ее за первой чашкой кофе, за завтраком — йогурт, тост с маслом. И вот она уже собралась с силами для нового дня. Для того, чтобы пережить неизбежное: все равно ничего не изменится.
Она как раз находилась в приемном отделении, когда полицейский доставил для регистрации и проверки нового паренька.
Этим мальчишкой она будет заниматься целую неделю: уже с утра ей вручили его личное дело. Оррин Матер, как будто не из буйных, скорее до смерти напуган. Влажные глаза расширены от страха, крутит по сторонам головой, как воробышек, боящийся нападения хищников.
Полицейского, который его привел, Сандра не узнала: он был не из тех, кто здесь постоянно бывал. Ничего странного: доставка задержанных несовершеннолетних в приемник социальной службы штата Техас не считалась в полиции Хьюстона престижным занятием. Странно было другое — заботливое отношение полицейского к пареньку. Тот не пытался вырваться, а наоборот, жался к нему, словно искал защиты. Полицейский, крепко держа его за плечо, что-то сказал — Сандра не разобрала слов, но парень от них вроде бы немного успокоился.
До чего контрастная парочка! Рослый, крупный, но не толстый, смуглый черноглазый брюнет полицейский — и задержанный дюймов на шесть ниже него, в робе тюремного покроя, болтающейся на щуплой фигурке. Бедняга был так бледен, словно добрых полгода прожил в темной пещере.
Дежурным санитаром в приемном отделении был Джек Геддес — по слухам, он подрабатывал вышибалой в ночном баре. Он частенько бывал груб с пациентами — на взгляд Сандры, даже перебарщивал. Увидев возбужденное состояние Оррина Матера, он бросился к нему, следом за ним заторопилась дежурная медсестра, до зубов вооруженная иглами и успокоительными средствами.
Но полицейский, — что было совсем уж необычно, — загородил Оррина от санитара:
— Ничего этого не понадобится.
Произношение у него было совершенно техасское, хотя что-то в нем все же выдавало чужака.
— Я сам отведу мистера Матера, куда нужно.
Сандра, смущенная тем, что замешкалась, представилась как доктор Коул и сказала:
— Первым делом мы должны провести собеседование. Вы меня понимаете, мистер Матер? Мы поговорим в специальном кабинете, это дальше по коридору. Я задам вам вопросы и запишу ваши данные. После этого вам будет предоставлена отдельная комната. Вы меня понимаете?
Оррин Матер сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и утвердительно кивнул. Геддес и сестра попятились, хотя санитар выглядел недовольным. Полицейский окинул Сандру взглядом.
— Моя фамилия Боуз, — сказал он. — Доктор Коул, можно мне с вами поговорить после того, как вы разместите Оррина?
— Это может занять какое-то время.
— Я подожду, — сказал Боуз. — Если не возражаете.
Вот уж чего здесь отродясь не бывало!
Днем в городе дней десять уже держалась температура под сорок градусов. В приюте вовсю работали кондиционеры (Сандре даже приходилось иногда кутаться в своем кабинете в свитер), но в помещение для собеседования с новичками холодный воздух почти не проникал. Сев за стол напротив Оррина Матера, Сандра увидела, что он уже взмок.
— Доброе утро, мистер Матер.
Услышав ее, он немного пришел в себя.
— Можете называть меня Оррином, мэм. — Синие глазищи и длинные ресницы, плохо сочетающиеся с угловатым лицом, на правой щеке зарубцевавшийся шрам. — Почти все меня так называют.
— Спасибо, Оррин. Я доктор Коул, мы с тобой будем много разговаривать — несколько дней.
— Вы будете решать, куда меня поместят?
— Отчасти да. Я займусь психиатрической экспертизой. Но это еще не суд, понимаешь? Моя задача — определить, какая тебе требуется помощь, и можем ли мы ее тебе предоставить.
Оррин кивнул и уронил голову на грудь.
— Тем не менее от вас зависит, отправлять меня в лагерь или нет.
— Не от меня одной. Этим будут так или иначе заниматься все сотрудники.
— Но разговаривать я буду с вами?
— Пока что да.
— Ладно, — проговорил он, — я понял.
В комнате установлены четыре видеокамеры — по углам под самым потолком. Сандра видела записи своих собеседований и знала, как она выглядит на мониторах в соседней комнате: маленькая, строгая, синие блузка и юбка, бейджик на шнурке ложится на грубый сосновый стол, когда она наклоняется вперед. Мальчишку эти камеры превращают в рядового пациента без отличительных черт. Хотя почему «мальчишка»? Оррин Матер только выглядит ребенком, хотя ему уже, судя по личному делу, полных девятнадцать лет. Достаточно, чтобы сообразить, что к чему, как говаривала мать Сандры.
— Ты родом из Северной Каролины, Оррин, правильно?
— Думаю, это написано в бумагах, вы же в них смотрите.
— Бумаги не врут?
— Родился в Рейли, там и жил, пока не подался в Техас.
— Хорошо, поговорим об этом позже. Пока что мне надо убедиться в правильности анкетных данных. Тебе известно, за что тебя задержала полиция?
Он потупил взгляд.
— Да.
— Можешь рассказать?
— За бродяжничество.
— Это официальный термин. Как бы ты сам это назвал?
— Ну, не знаю… Я спал на скамейке. Меня избили какие-то типы.
— Быть избитым — не преступление. Полицейские забрали тебя ради твоей же безопасности, ведь так?
— Наверное. Я был весь в крови. Тех парней не задирал — они напились, вот и принялись за меня. Хотели отнять у меня рюкзак, а я не отдавал. Жаль, что полиция не подоспела раньше.
Полицейский патруль обнаружил Оррина Матера почти без сознания и в крови на аллее в юго-западном Хьюстоне. Ни адреса, ни удостоверения личности, никаких средств к существованию. Согласно законодательству о бродяжничестве, принятому после Спина, Оррина задержали для проверки. Залечить его телесные травмы оказалось нетрудно, но его психическое состояние оставалось невыясненным — этим Сандре и предстояло заниматься следующие семь дней.
— У тебя есть семья, Оррин?
— Только сестра Эриел, она живет в Рейли.
— Полиция с ней связывалась?
— Они говорили, что связывались, мэм. Полисмен Боуз сказал, что она уже едет на автобусе забрать меня. Автобусом неблизкий путь, да еще в такую жару. Но Эриел жара нипочем.
Надо будет спросить об этом самого Боуза. Обычно, когда ответственность за бродягу соглашался взять на себя кто-то из родни, то его незачем было передавать в приют. Никаких насильственных действий за Оррином не числилось, он ясно сознавал свое положение, никаких признаков галлюцинаций — по крайней мере в данный момент. Хотя Сандра и улавливала в нем какую-то странность (непрофессиональное наблюдение, в своих записях она не станет этого отражать).
Для начала — стандартные вопросы из «Руководства по диагностике и статистике»: насчет дат и так далее. Большинство его ответов были прямыми и связными. Но когда она спросила, слышит ли он голоса, Оррин замялся.
— Пожалуй, что нет… — выдавил он.
— Ты уверен? Все в порядке, об этом вполне можно поговорить. Если есть проблема, мы здесь именно для того, чтобы тебе помочь.
Он согласно кивнул.
— Знаю. Но это трудный вопрос. Не то, чтобы я слышал голоса, мэм, но… Иногда я кое-что записываю.
— Что именно?
— Бывает, что сам не пойму.
Вот они и добрались до самого главного.
Сандра записала в личном деле Оррина: «Возм. галлюцинации, письмен.», чтобы потом заняться этим подробнее. Эта тема определенно портила ему настроение, поэтому она сказала с улыбкой:
— Пока что хватит и этого. — Прошло уже полчаса. — Скоро мы потолкуем еще. Санитар проводит тебя в палату, ты проведешь в ней несколько дней.
— Уверен, это славное место.
По сравнению с задворками Хьюстона очень даже может быть.
— Некоторым первый день у нас дается нелегко, но, поверь, все не так плохо, как может показаться. Ужинают у нас в шесть часов вечера в общей столовой.
Оррин не пришел от услышанного в восторг.
— Это что, типа кафетерия?
— Типа того.
— Скажите, а там не слишком шумно? Не люблю есть, когда шумят.
Столовая для пациентов была настоящим зверинцем в этом отношении, как персонал ни старался. «Чувствителен к громким звукам», — записала Сандра.
— По правде говоря, там и впрямь бывает шумновато. Для тебя это так важно?
Он утвердительно кивнул, явно погрустнев.
— Надеюсь, что нет. Спасибо, что заранее предупредили. Это мне поможет.
Еще один неприкаянный, более хрупкий и незлобивый, чем большинство других… Оставалось надеяться, что неделя в приюте пойдет Оррину Матеру на пользу, хотя Сандра не поручилась бы, что так и будет.
Выйдя из кабинета для собеседований, Сандра с удивлением обнаружила, что полицейский ее дожидается. Обычно полицейские, приведя задержанного, торопились исчезнуть. Приют изначально создавался с целью разгрузить переполненные тюрьмы в худшие годы Спина. Но уже четверть века, как ситуация стабилизировалась, а приют по-прежнему использовался как накопитель для мелких правонарушителей с явными умственными расстройствами. Полицию это устраивало, чего не скажешь о раздутом и плохо оплачиваемом персонале самого заведения. Служители правопорядка редко проверяли, что потом происходило с теми, кого они сюда отправляли. Для полиции сдать задержанного в приют значило закрыть дело, если не хуже — спустить в унитазе воду.
Форма сидела на полисмене Боузе как новенькая, несмотря на пепельную жару. Он стал расспрашивать Сандру, какое впечатление на нее произвел Оррин Матер, но уже настало время обеда, после чего ей предстояла еще масса дел, и поэтому она пригласила его в кафетерий — нормальный, для сотрудников, а не дурдом для пациентов, которого так опасался Оррин Матер.
Она взяла, как и обычно в понедельник, суп и салат. Боуз последовал ее примеру. Большинство персонала уже успело пообедать, поэтому проблем со свободным столиком не было.
— Я собираюсь держать дело Оррина под контролем, — сообщил Боуз.
— Это что-то новенькое!
— В каком смысле?
— Обычно полиция Хьюстона не заботится о тех, кого сюда доставляет.
— Да, действительно. Но в деле Оррина есть вопросы.
Она отметила, что Боуз называет его «Оррином», а не «задержанным» или «пациентом», что говорило о явной личной заинтересованности.
— Я не заметила в его деле ничего из ряда вон выходящего.
— Его имя всплыло в связи с другим делом. Я не могу рассказать об этом подробнее и хочу только спросить: он ничего не говорил вам про то, что он пишет?
Как интересно! Сандра навострила уши.
— Обмолвился — так, между прочим.
— При задержании на Оррине был кожаный рюкзак, и в нем десяток линованных тетрадок, все с записями. Когда на него напали, он его яростно защищал. Вообще- то, Оррин — парень покладистый, но чтобы забрать у него эту писанину, нам пришлось попотеть. Он взял с нас слово, что мы ее никуда не денем и возвратим ему, когда его дело будет закрыто.
— Вы так и сделали? Отдали ему тетрадки?
— Еще нет.
— Раз Оррину так важны его записи, они могут пригодиться в моей работе с ним.
— Понимаю, доктор Коул, потому и решил с вами поговорить. Дело в том, что они имеют отношение к другому делу, расследуемому полицией Хьюстона. Я отдал их на расшифровку, но дело движется медленно — почерк Оррина оказался не из простых.
— Я могу ознакомиться с расшифровкой?
— Именно это я и хочу вам предложить. Но услуга за услугу. Могли бы вы ничего официально не разглашать, пока не прочтете всего?
Еще одна необычная просьба. Она не спешила с ответом.
— Не пойму, что значит «официальное разглашение». Я не могу утаить ничего, имеющего отношение к моей оценке Оррина. Это не подлежит обсуждению.
— Оценивайте его, как хотите, главное — не копируйте и не цитируйте напрямую его записи в тетрадках. Сначала нам надо кое в чем разобраться.
— Я буду наблюдать за Оррином ровно неделю, мистер Боуз. По прошествии этого срока я обязана представить свое заключение.
Она не стала объяснять, какие это может иметь последствия для жизни Оррина Матера.
— Я понимаю и не собираюсь вмешиваться. Ваша оценка — это именно то, что меня интересует. Неофициально я хотел бы получить от вас только одно — ваше мнение о писанине Оррина. Конкретнее — насколько можно ей доверять.
Наконец-то Сандра начала понимать. Написанное Оррином могло послужить свидетельскими показаниями в расследуемом деле, и Боузу нужно было выяснить степень его достоверности (или правдивости автора).
— Если это просьба выступить с показаниями в суде, то…
— Вовсе нет! Просто поделитесь вашим мнением. Всем, что вы могли бы мне сказать, не нарушая конфиденциальности и собственных профессиональных обязательств.
— Не уверена, что…
— Вы поймете меня, когда приступите к чтению.
Она не смогла устоять перед искренностью Боуза и в конце концов все-таки согласилась, хотя и неуверенно. К тому же тетрадки Оррина и то, как он за них цеплялся, возбудили у нее нешуточное любопытство. Если в них обнаружится что-то существенное для клинической картины, то без всяких угрызений совести она нарушит данное Боузу обещание. Первым делом — защита интересов пациента, пусть полицейский не питает на сей счет никаких иллюзий.
Он безропотно принял ее условия и встал из-за стола. Свой салат он не доел, оставив на тарелке все листья и ни одного помидорчика черри.
— Спасибо, доктор Коул, я ценю вашу готовность помочь. Сегодня же пришлю вам по электронной почте первые страницы.
Он дал ей карточку управления полиции Хьюстона с номером телефона, электронным адресом и своим полным именем: Джефферсон Эмрит Боуз. Она повторяла про себя эти три слова, провожая его глазами, пока он не исчез в толпе врачей в белых халатах, покидавших кафетерий приюта.
Закончив очередной рабочий день, Сандра ехала по шоссе домой в длинных лучах заходящего солнца.
Закат часто навевал ей мысли о Спине. За резко сократившиеся годы Спина солнце состарилось и выросло в размерах, и хотя оно по-прежнему прозаично сияло в западном секторе неба, оно было всего лишь рукотворной иллюзией. Настоящее солнце превратилось в дряхлое распухшее чудище, в корчах издыхавшее в центре солнечной системы. То, что Сандра видела на горизонте, было его остаточным излучением, отфильтрованным и отрегулированным непостижимо могущественной технологией гипотетиков. Уже много лет — всю взрослую жизнь Сандры — человечество жило только с молчаливого согласия этих безмолвных инопланетных существ.
Ярко-синее небо заволакивали на юго-востоке облака, смахивавшие на глянцевые коралловые наросты. Согласно метеосводке, температура воздуха в центре Хьюстона перевалила за сорок градусов — то же самое было и накануне, и днем раньше. В новостях твердили об одном: о пусках ракет «Белые пески», распылявших в верхних слоях атмосферы сернистые аэрозоли для замедления глобального потепления. Против этого надвигающегося апокалипсиса гипотетики, никак к этому не причастные, не предложили землянам никакого защитного средства. От разбухшего Солнца они Землю защитили, а содержание углекислого газа в ее атмосфере их, выходит, не волнует. Само собой, это дело самих землян. И правда, вереницей плыли по Хьюстонскому каналу танкеры с дешевой экваторианской нефтью, в изобилии добываемой в Новом Свете, за Аркой. Столько ископаемого горючего, что можно поджарить сразу две планеты! Кондиционер в машине Сандры так надрывался, что она устыдилась собственного лицемерия. Если уж ты такая честная, то откажись от спасительного холодка. А не можешь — так сиди и не рыпайся.
Поступив после интернатуры в университете Сан- Франциско на работу в техасский приют, Сандра занималась составлением положительных и отрицательных заключений для людей с нарушенной психикой, пользуясь для этого тестами, пройти которые для большинства нормальных взрослых не составляло труда. Ориентируется ли испытуемый во времени и пространстве? Понимает ли последствия своих поступков? Вот бы подвергнуть такому тестированию человечество как таковое, — подумывала Сандра, — результат мог бы получиться в высшей степени сомнительный. «Испытуемый мыслит сбивчиво, и зачастую саморазрушительно. Стремится к скоротечному наслаждению за счет собственного благополучия…»
Пока она доехала до своей квартиры в Клир-Лейк, успело стемнеть, температура понизилась — но всего-то ничего, на какие-то два-три градуса. Она разогрела в микроволновке ужин, откупорила бутылку красного вина и проверила, нет ли письма от Боуза.
Есть. Несколько десятков страниц. Похоже, написанных Оррином Матером, но Сандре показалось, что здесь что-то не то.
Распечатав страницы, она устроилась поудобнее в кресле и принялась читать.
«Меня зовут Турк Файндли…» — так начинался этот текст.