Весы Таэраны

Глава вторая

Менестрели и слагатели легенд любят победителей. А все, что выходит за рамки победы, интересует их примерно в той же степени, в какой составителей карт — земли за морями или хотя бы по другую сторону Пограничных Гор.

То есть, конечно, картограф или автор землеописания может признать, что за горами за морями наверняка что-то есть… не может не быть. И менестрель вправе не только воспеть храбрость доблестных, непременно победоносных, воителей, но и оплакать тех из них, кто до победы не дожил.

Однако если в том же землеописании его автор вздумает изображать заморские края, опираясь на байки сомнительных очевидцев да собственное воображение, он по меньшей мере перестанет быть ученым мужем, превратившись в досужего фантазера. Так же и балладе или легенде вредно слишком близко касаться оборотной стороны победы — в противном случае это будет уже совсем другой жанр.

Нельзя, например, задумываться над тем, как делились ее плоды… и насколько справедливо.

Ни к чему вспоминать о том, что за радостью победителей обычно приходит усталость от войны, разочарование и даже оторопь какая-то. Ведь одни хотя бы подспудно ждали, что, победят не только некоего врага, но и собственные беды, невзгоды, что заживут после войны припеваючи… ну, во всяком случае, заметно лучше, чем до. А другие войны не хотели, шли из-под палки, боялись погибнуть, но выжили… по крайней мере, в большинстве своем. И теперь запоздало удивляются: «Неужели мы это сделали?! Сделали! Мы?..» Ни дать ни взять, дети, что, расшалившись, разбили крынку с молоком.

Но особенно вредно легенде или балладе напоминать простую вроде бы истину: что победить-то на самом деле легко. Во всяком случае, куда легче, чем удержать плоды победы. Но если б живые (и разумные вроде бы) обитатели мира почаще вспоминали об этом, желающих проливать кровь во славу своих владык сильно бы поубавилось.

В общем, вредно вспоминать и задумываться о некоторых вещах. Но даже если забыть о них напрочь, выкинуть из головы, они все равно явятся непрошено и встанут во весь рост… как, например, перед Квендароном, за жизнь свою успевшим и удостоиться прозвища Изменник, и сесть на престол Хвиэля и Дорбонара.

Квендарона можно было назвать дважды победителем. Мало того, что ему удалось вызвать на поединок предыдущего короля, Сириния — и одолеть его. Так, вдобавок, случилось это в день одной из крупнейших побед эльфийского королевства за его историю. Незадолго до поединка, давшего Светлым Эльфам нового короля, воинство Хвиэля и Дорбонара взяло Вестфильд — главную твердыню спорных с Белым Орденом земель. Взяло после долгой осады. И после битвы, в которой, кстати, участвовал и сам Квендарон. Хоть и на правах простого воина, инкогнито свое раскрывшего уже после боя.

Потом был поединок, сразить в котором Сириния Квендарону оказалось не так-то просто. Да, король успел подрастерять боевую форму, а противник его в бытность наемником и бродягой неплохо поднаторел в деле отнятия чужих жизней. Но Сиринию следовало отдать должное: хотя бы одну рану его меч Квендарону успел нанести, прежде чем тот сам пронзил короля своим клинком. И к чародейству его теперь уже покойное величество прибегнуть не решился. Не позволил себе поступиться честью даже напоследок, перед лицом неминуемой гибели. В противном случае — и хотя бы про себя Квендарон это признавал — закончиться поединок мог иначе.

Но что сделано, то сделано… и наоборот. Победа была в руках Квендарона… точнее, целых две победы.

«Я на троне, — думал он теперь, — и Вестфильд наш! И что дальше?»

А дальше новоиспеченному королю-победителю оставалось, похоже, одно. Как курице на яйце сидеть в захваченном замке — в одном из тех помещений, что худо-бедно пережили штурм и было пригодно для жизни. Сидеть, наслаждаясь победой… вымученно. И предаваться безрадостным мыслям.

Будь Квендарон персонажем легенды — великим завоевателем — ему следовало гнать свои рати дальше. До самого Сойхольма, до полного освобождения южных земель от рхаванов.

Вот только не так много бойцов осталось под его знаменами. Сперва эльфийское воинство потрепала осада Вестфильда, не говоря уже про штурм. Потом его ряды покинуло Лесное Братство — после того как в еще одном поединке его предводитель Гелеворн пал от руки отпрыска Сириния, принца Леандора.

Положа руку на сердце, Квендарон рассчитывал на другой исход того поединка. Не из любви к Лесному Братству, разумеется — ведь именно эти лесные воители убили его отца, а самого князя рассорили с Сиринием, вынудив его покинуть Хвиэль и скитаться по рхаванским землям. Квендарон помнил об этом и понимал, что вряд ли сможет ужиться с Братством, вне зависимости от того, кто победит — Гелеворн или Леандор. Все, чего хотелось бывшему изгнаннику, это избавить престол Хвиэля и Дорбонара от лишнего претендента.

Но претендент остался. И более того, Квендарон так и не решился выдать его на расправу Лесному Братству. Как ни привык князь, а теперь король к предательству, буквально пропитавшему рхаванские земли, самому предать, как ни крути, боевого товарища ему было нелегко. Особенно в руки тех, к кому он и сам имел неоплаченный счет. Да и уподобляться рхаванам Квендарону не хотелось. В конце концов, раз решил он стать королем эльфов, следовало для начала снова научиться быть эльфом. А не приемышем у народа двуногих бабочек-однодневок.

Все, что смог сделать Квендарон — это запереть соперника-претендента в вестфильдских подвалах. И только. «Закон поединка священен, — заявил новый король вожакам Лесного Братства, — победителей не судят».

И дня не прошло после этих слов, как Лесное Братство покинуло Вестфильд, убравшись в Дорбонар. Огорчился тому Квендарон не сильно. Даже подумал, что могло быть и хуже: например, Братство попыталось бы силой скинуть с трона нового короля.

Хуже было то, что вслед за Лесным Братством ушли и другие выходцы из Дорбонара. Включая энтов — огромных ходячих деревьев, составлявших ударную силу эльфийского войска. На стороне Квендарона оставались лишь такие же как он уроженцы Хвиэля. Да и то не все. Хвиэльская знать колебалась: кто-то сохранил верность Сиринию и его отпрыску, а кто-то видел на троне себя. И хотя в открытую выступить против нового короля ни те, ни другие не решились, но время от времени очередной князь уводил из расположения войска свой отряд. И силы Перворожденных, засевшие в Вестфильде, таяли, как облака, раздуваемые ветром.

Так что нечем Квендарону было наступать, продолжая начатый Сиринием поход. Но и бросить захваченную твердыню и возвращаться в Хвиэль по примеру тех ренегатов и дезертиров он позволить себе не мог. Королевский титул обязывал. И Квендарон прекрасно себе представлял, как воспримет его отступление молва, в каком цвете выставят летописи начало его славного правления. Дескать, Сириний начал войну за освобождение исконных эльфийских земель и одержал победу. Но тут явился изгнанник, изменник и просто бездарь в военных делах. Явился, убил короля-победителя, и первое, что сделал — это спустил его победу в нужник.

«Квендарон Бесславный» — вот под каким именем новому королю грозило попасть в историю Перворожденного Народа.

Но и просто сидеть на месте резону не было. Во всяком случае, избежать титула «Бесславный» Квендарону это вряд ли бы помогло. Из почти неприступной крепости Вестфильд превратился в руины. На серьезное подспорье эльфийскому войску он не тянул. Да, эльфы согнали крестьян-рхаванов из окрестных деревень, заставив трудиться, восстанавливая крепостные стены. Но и крестьяне не каменщики, и из-под палки никто не станет работать ни быстро, ни, что важно, качественно.

Так что Квендарон не обольщался. Понимал, что если под разрушенные и кое-как латаные стены Вестфильда нагрянут силы Белого Ордена, едва ли оставшиеся эльфы смогут отбиться. Придется либо драпать позорно, либо геройски погибать. А ни один из этих двух исходов нового короля, разумеется не устраивал.

Спасало остатки эльфийского воинства пока только одно: с контрнаступлением Белые Рыцари отчего-то не спешили. Не иначе, нашлась у них забота поважнее. Квендарону оставалось только надеяться, что «забота» эта связана с пролитием крови — тем меньше останется у Белого Ордена сил на засевших в Вестфильде Перворожденных.

Но если бы только одни рхаваны, считавшие эти земли своими, угрожали войску Квендарона! Еще раньше новых хозяев Вестфильда мог погубить банальный голод. Ни знать из Хвиэля, ни, тем паче, Дорбонар не торопились слать воинам провиант, а старые запасы стремительно таяли.

Пока и с этой бедой удалось справиться благодаря местным крестьянам. Но много ли с них возьмешь. Слишком усердствовать в изъятии продовольствия король запретил, понимая, что менее всего ему нужно портить отношения с новыми подданными, пускай и рхаванами. Крестьяне ведь и так не в восторге оттого что приходится гнуть спину на восстановлении крепостных стен. На бунт они вряд ли решатся — особенно против эльфов, вооруженных не только железом, но и боевыми чарами. Но могут, собрав скарб, попросту удрать куда-нибудь, где поспокойнее. И не видать тогда эльфам ни восстановленных крепостных стен, ни кормежки.

«Король без королевства — вот кто я такой!» — с горечью признал про себя Квендарон. Государство эльфов виделось ему старым больным деревом, прогнившим настолько, что хватило одного удара, чтобы оно рухнуло и развалилось на части. Он, Квендарон, и нанес этот удар. И получил себе в награду трухлявый пенек.

Пришлось признать (правда, опять-таки мысленно), что Сириний, коего он назвал «слабым королем» пытался дерево-королевство хотя бы подлечить. Найдя общую цель и для Лесного Братства, и для знати из Хвиэля, сплотив их вокруг этой цели — освобождения захваченных земель. Сплотив и заставив забыть о взаимной ненависти.

И если это «слабый король», то как следовало бы назвать Квендарону самого себя? Учитывая, что его иждивением от хрупкого того единства не осталось и следа. Теперь Дорбонар был отдельно, хвиэльские князья — каждый сам за себя. А политая кровью Перворожденных победа висела на волоске. Грозя обернуться позорнейшим поражением.

И что теперь делать новому королю — при таком-то незавидном раскладе? Что он вообще может сделать… и может ли?

Размышляя об этом уныло тянущимися днями и тревожными ночами, Квендарон приходил раз за разом к одному и тому же выводу: спасти его корону, остатки эльфийского войска и его победу способно только чудо. Вот только где его взять?

И в конце концов незадачливый король эльфов понял — где. А заодно смекнул, как разыграть карту, которую он все еще придерживал в рукаве… точнее, в подвалах Вестфильда.

— Ты… мой! — снова и снова провозглашало существо, похожее на огромного безглазого червя, в очередной раз появившись из дыры в полу, предназначенной для отправления естественных надобностей.

При других обстоятельствах эта деталь могла бы повеселить Леандора, но теперь ему было не до смеха.

То, что спутник эльфийского принца, помогавший ему вернуться к своим, оказался изменником, еще было нечего. Иного, собственно, от знатного эльфа, оказавшегося в изгнании, и ждать не следовало.

И даже то, что этот изгнанник-изменник жаждал стать королем, а на пути к заветной короне убил предыдущего короля — отца Леандора, было лишь полбеды. Тем более что Сириний можно сказать отрекся от своего сына да при всем честном народе. Отрекся после того, как сам же послал в опасное путешествие. Глупо с его стороны было ждать, что сын и наследник справится и при этом останется безвинным как младенец. Трудно остаться чистеньким в свинарнике. И если Сириний не понимал этого, то плохи были дела у Перворожденного Народа, имевшего такого короля.

Тогда как Квендарон Изменник вроде бы как за Леандора даже вступился. Так стоило ли горевать о том, что именно этот изгой вышел из схватки с Сиринием победителем? Как и держать зла на нового короля?

Да, Квендарон заточил Леандора в темницу. Но сделал это больше для приличия — чтобы убрать с глаз эльфийской знати долой другого претендента на престол. Сохранив, что примечательно, этого претендента в живых. А вот Братству Лесному, требовавшему его выдачи, отказал.

Еще Леандора не пытали, вовремя кормили, не лишали света — для чего не забывали менять в его камере горящие факелы. Да и спал бывший принц, а ныне узник не на соломе и уж точно не на голом полу. Для него в одной из замковых спален нашли и принесли в камеру уцелевшую кровать. С периной и подушкой.

В общем, все, что потерял Леандор по вине Квендарона — это отца (который сам от него отрекся), трон (не очень-то ему нужный) и свободу. Толку от которой бывшему эльфийскому принцу, если подумать, не было. Куда идти-то, кабы появилась такая возможность? Опять в земли рхаванов? Возвращаться туда он желанием не горел.

Да и хотел он по большому счету только одного — сражаться за Перворожденный Народ. Об этом он попросил Квендарона, когда тот распорядился заточить Леандора в темницу: «Когда будет битва — не хочу прохлаждаться. Я шел сюда биться с рхаванами, и я буду биться… если ты позволишь… ваше величество. Почему я должен сидеть в подземелье, когда другие Перворожденные будут драться и гибнуть?»

И новый король пообещал исполнить эту просьбу в первый же бой.

Так что по большому счету ничего Леандора вроде не угнетало, ничего ему не досаждало. Ничего… если не считать, собственно, треклятого червя, вылезающего из дыры в полу. Вернее, той силы, что стояла за ним.

Если не считать… но в том-то и беда, что не брать в расчет ни то, ни другое не получалось. Легче, наверное, было бы не обращать внимания на жар, стоя босыми пятками на раскаленной сковороде.

— Ты! Гнусная, противная всему живому тварь! — выкрикнул Леандор первый раз, когда червь появился, — провались в Изначальную Бездну!

И… тотчас же пожалел о сказанном. Словно кровь вскипела в жилах бывшего принца, а все тело пронзила нестерпимая боль. Длилось это всего мгновение, но и мгновения хватило, чтобы понять: говоря «ты мой» червь не солгал ни на йоту.

— Осторожнее, ваше высочество, — донеслось затем из широко раскрытой беззубой пасти, как из трубы, — Хаос щедр и терпим… но терпение его не беспредельно. Хаос умеет даровать… это он дает тебе силу и сохраняет жизнь. Но Хаос может ее и отобрать.

В некоторые свои визиты червь еще позволял себе быть почти любезным. К кнуту, коим он щелкнул тогда, в первый раз, добавлял еще и некое подобие пряника.

— Не нужно бояться Хаоса, — говорил он, а Леандору не оставалось ничего, кроме как терпеливо слушать, — ведь именно из Хаоса родился весь мир. И в Хаос вернется… когда заслужит этого.

— Мы все погибнем? — поначалу вопрошал Леандор с осторожностью.

— Напротив, — отвечал огромный червь… или кто-то, кто через этого червя общался с узником-эльфом, — обретем бессмертие. Став частью Хаоса, который был всегда и всегда будет. А если что погибнет, так это наши страхи. И глупые суетные желания, и жалкие игры вроде «войны», «власти», «богатства»… которыми смертные слишком увлеклись, не правда ли?

— А что взамен? — еще пробовал спорить, но уж очень жалко, Леандор, — для чего мне бессмертие… что еще получу в Хаосе, например, я?

— Все, — было ему ответом, — все, что захочешь. Хоть целый мир, который ты сможешь создать взамен этого… до того загнившего, что тебе, такому храброму и благородному, не нашлось в нем места.

И слушая эти речи день за днем, разговаривая с червем за неимением других собеседников, Леандор мало-помалу признавал его правоту. Действительно, что ему этот мир, если в нем он, хоть почетный и знатный, но узник? И коли нет в этом мире ни одной живой души, которой бывший эльфийский принц мог бы по-настоящему довериться?

В этом мире все готовы его если не убить, то предать — начиная от отца и заканчивая прохожим незнакомцем. Хоть соплеменник, хоть последний рхаван может оказаться врагом. Так зачем держаться за этот мир, что плохого в том, если Таэрану пожрет Хаос? Зато получив от него обещанное всемогущество, Леандор мог бы создать новый мир. Такой, где бывшему и преданному эльфийскому принцу захочется жить.

В новом мире он мог бы сесть на престол… причем на престол великой державы, а не агонизирующего полутрупа, в который превратилось нынешнее эльфийское королевство. Хотя что такое трон даже великой державы для подлинного и всемогущего творца? Мелочь… Уж если творить, то творить по-настоящему. И мир новый сделать… ну, например, сплошным садом, красотой затмевающим усадьбы хвиэльской знати. Садом, где, что ценно, даже не будет места грязным рхаванам!

И вот однажды, поняв, что Леандор созрел, червь сообщил ему:

— Завтра сюда придет тот, кто заточил тебя. И предложит выпустить тебя… а взамен потребует, чтобы ты кое-что для него нашел и принес. Ты согласишься…

На этих словах Леандор еле удержался от возражений. Но смолчал, вспомнив кипение крови и жуткую боль, которые принесла первая и единственная же попытка взбунтоваться против порождения Хаоса.

— …ты согласишься, — продолжал червь, — и найдешь. Но принесешь это не сюда, а Белым Рыцарям.

— Предлагаешь мне обмануть? Слово нарушить? — здесь Леандор уже не выдержал, — да и с какой стати мне помогать рхаванам? Это враги…

— Неужели ты так плохо слушал то, о чем я до сих пор тебе говорил? — в голосе червя, обычно невыразительном, неожиданно послышалась не то обида, не то нотки недовольства, — или тебе не хватило ума понять то, что услышал? Рхаваны тебе такие же враги, как и так называемые соплеменники. Но рыцари тебя по крайней мере не предавали. Так что значит слово, данное врагу и предателю? Что такое вообще все детские представления смертных о чести? Они канут в небытие вместе со своими приверженцами, когда Хаос поглотит этот мир.

Это первое. Второе. Если в этом мире нет никого, кроме врагов, то кого из врагов ты выберешь? Соплеменников, которые предали тебя? Или, может быть, совсем чуждых тебе орков, чьи тела и души изуродованы Тьмой?

— Ни тех, ни других, — отвечал на это Леандор.

— То-то и оно, — вторил червь, — тогда почему не предпочесть Белый Орден, что ведет войну и с предавшими тебя сородичами, и с уродливыми орками?

— Сказать по правде, я вообще не хотел бы никого их них предпочитать, — узник вздохнул.

— Увы, решать и выбирать ты не можешь, — отрезал червь, — ты мой, как я уже сказал. С потрохами принадлежишь Хаосу. А Хаосу нужно, чтобы победил Белый Орден. Победил по крайней мере в войне с орками. Тем самым мир станет на шаг ближе к торжеству Хаоса. А те вещи, за которыми тебя пошлют, станут для Белых Рыцарей в этой войне большим подспорьем.

Червь не ошибся. На следующий день, едва Леандор успел позавтракать, как решетчатая дверь его камеры отворилась, и на порог пожаловал сам Квендарон в сопровождении двух стражников-эльфов.

— Думаете, такой конвой удержит меня? — критически глянув на последних, высокородный узник не удержался от ерничества.

Квендарон пожал плечами. Он помнил, как в таверне «Мокрый лапоть» сотворенное Леандором заклинание вывело из игры целых пятерых эльфов — воинов Лесного Братства.

— Вопрос риторический, — молвил король невозмутимо, спиной прислонившись к решетке и скрестив руки на груди, — но я не думаю… точнее, надеюсь, что тебя насильно удерживать не придется. Не потому, что слишком уповаю на твое чувство благодарности. Нет, конечно. На другое надеюсь: что если бы ты и впрямь хотел сбежать, то сделал бы это… после… нашего с Сиринием поединка. И уж точно не дал бы заточить себя в темницу.

Теперь настала очередь Леандора пожимать плечами. Промолчав, он тем не менее вынужден был признать: в словах Квендарона имелся свой резон.

— Ну да перейдем к делу, — проговорил затем король, — помнится, ты… то есть, вы, ваше высочество… не возражаете, если я буду обращаться к вам так? Привычнее, знаете ли.

Леандор кивнул, и коронованный его собеседник продолжил:

— Ваше высочество как-то просили меня позволить… когда понадобится, позволить вам биться с рхаванами. Так вот, понадобилось, — последнее слово Квендарон отчеканил, — у вас будет возможность биться с рхаванами… вам встретится много рхаванов… наверняка. И вашему высочеству придется убивать их… большинство, по крайней мере. Потому что вам предстоит отправиться в земли рхаванов. Где либо убиваете вы — либо вас.

Леандор едва заметно дернулся… но смолчал. Не прельщало его снова отправиться в рхаванские земли. Но и противиться безглазому червю, посланцу Хаоса, он не смел.

— …а вернуться вашему высочеству нужно живым, — продолжал король, — причем не с пустыми руками.

— Кое-что найти и принести? — дежурно поинтересовался Леандор, помня о словах червя.

— Кое-что, способное сильно помочь нам в войне с рхаванами, — отвечал Квендарон, — ваше высочество, вы слышали когда-нибудь о Затопленном Замке?

Его собеседник покачал головой, а король вздохнул.

— Знаете, в жизни бродяги, изгнанника есть свои преимущества, — начал он, — когда живешь не в доме, а в мире, узнаешь об этом мире много интересного. В том числе и о таких вот необычных местах. Которые однажды могут принести пользу.

— Затопленный Замок — он в воде… под водой? — с опаской спросил Леандор. Как и большинство эльфов, от водной стихии он предпочитал держаться подальше — почти инстинктивно и не вполне осознанно. Так человек старается без нужды не приближаться к грудам гниющего мусора, а дикие звери боятся огня.

— Не целиком, — хотя бы отчасти успокоил его Квендарон, — скорее всего, только двор… ну и подвал, разумеется. А вот донжон затопить — тут море нужно. Тогда как замок наш не у моря стоит. А всего лишь у реки… точнее у двух рек. Там, где река Безымянная вливается в Мид-Бранг. То есть примерно к северу отсюда. И да: картой я ваше высочество обеспечу.

Картой… и не только. Еще, коли путь пройдет через враждебные земли, не лишним будет вашему высочеству подкрепление. Ну, скажем, десяток бойцов… лучших бойцов.

Леандор не удержался и хмыкнул. На что Квендарон пояснил:

— Белые Рыцари почему-то сдали назад. По крайней мере в бой сюда не рвутся… испугались, наверное. Так сильно подорвало это поражение их боевой дух. Так что с крупными силами вы вряд ли встретитесь. Да и не на Сойхольм, чай, идете. А совсем в другую сторону.

Леандор вспомнил, как червь говорил о войне Белого Ордена еще и с орками, как будто одного врага ему мало. Учитывая это обстоятельство — новую войну — бывший принц готов был поверить, что серьезного сопротивления в землях Ордена ему не грозит. Хотя и не стал сообщать о том Квендарону. И уж тем более не пришло Леандору в голову выдавать источник этих сведений.

— Но остаются еще простые подданные, мирные жители, — продолжал король, — для которых всякий Перворожденный считается врагом, и надо его либо повесить, либо на вилы насадить… или просто затоптать, напав всей толпой. Одиночку, даже вооруженного и владеющего боевыми заклинаниями такая толпа с вилами не испугается. Толку-то от чародейства, если такого чародея… ну, скажем угостить поленом по голове, подобравшись со спины? Зато на целую группу да при оружии напасть такая толпа не решится.

Теперь, собственно, о Затопленном Замке. Лет сто назад он принадлежал одному из мирхских баронов. Не слишком, увы, умному. Хотел он каждый день любоваться красивыми видами на обе реки. Надеялся заодно от судоходства на этих реках руки погреть. А вот об их весенних разливах отчего-то не подумал. Как и о ливнях, из-за которых реки могут выходить из берегов.

Но не это главное. Прежде чем владетель Затопленного Замка то ли умер, то ли свалил оттуда, когда зачастившие потопы его доконали, успел он приютить у себя… настоящего мага.

— Из Рах-Наваза? — спросил Леандор, почти выкрикнув. Так удивили его последние слова, и совершенно искренне.

— Откуда же еще, — Квендарон усмехнулся, — да, обычно маги из своего города и из пустыни не высовываются. Но если кому-то сидеть в Рах-Навазе становится скучно — кто способен там его удержать? У магов нет правителей… в нашем понимании. Они никому не служат. И главное: мало кого боятся во внешнем мире. Из-за такого независимого поведения тот барон с магом в конце концов и рассорился. По некоторым слухам еще маг напоследок проклял владетеля Затопленного Замка, отчего имение то и обезлюдело. Не знаю, было проклятье на самом деле или нет, но желающих сунуться в Затопленный Замок, насколько я знаю, до сих пор не находилось. Даже искателей сокровищ. Рхаваны — они ведь очень суеверные. Особенно простолюдины.

— Так я должен поискать там сокровища, — предположил Леандор, — а нельзя… в другом месте… более сухом?

— Увы, ваше высочество, — развел руками Квендарон, — сокровища, которые могли бы мне помочь… они… несколько иного рода. Не драгоценные побрякушки. Видите ли, тот маг умел зачаровывать предметы — наделять простые вроде бы вещи магическими свойствами. Вот и наделил. Создав для хозяина Затопленного Замка Меч Льда и Посох Огня.

С помощью этих двух магических предметов барон наводил страху на соседей еще несколько лет после ухода мага. А поскольку с тех пор, как Затопленный Замок был покинут, Посох Огня и Меч Льда больше ни в чьих руках не показывались — никто их не использовал — скорее всего, оба эти предмета по-прежнему в замке.

И теперь я прошу ваше высочество достать их. Иначе войну нам не выиграть.

— Хорошо… я сделаю это… ваше величество, — с трудом проговорил Леандор, вспоминая приказ червя. А мысленно скрестил пальцы — жест, которым, насколько он слышал, рхаваны облегчали свою совесть от нежелательных обещаний и клятв.

В ответ на «ваше величество» Квендарон внимательно посмотрел в лицо своего узника. Будто заметил в нем что-то подозрительное. Или заподозрил, пытался рассмотреть, заглядывая в глаза, словно в окна. Но, как видно, безуспешно.

— Величество, говорите, — затем молвил он, а лицо сделалось не по-эльфийски простым и даже чуточку виноватым, — боюсь, величеством зваться я еще не заслужил. Чтоб понять это, мне потребовалось стать… вернее, провозгласить себя королем. Я провозгласил — а народ мой меня не принял. Так что подождем с королевским титулом… хотя бы до ближайшей победы. Которую, я надеюсь, мы все одержим благодаря Посоху Огня, Мечу Льда… и, конечно, помощи вашего высочества.

Хотя встреча с Магистром вроде бы не принесла успеха, ни расстроенным, ни отчаявшимся бургомистр Фрейгольда не выглядел. Подобный исход он предвидел. И, что ценно, знал, как в этом случае ему следует поступить.

Тем же вечером бургомистр отправился в таверну. Не в заведение для простого народа, конечно. И уж точно не в место для увеселений всякого сброда — вроде печально известного «Веселого людоеда», где несложно и без кошеля остаться, и даже без головы.

Нет, то заведение, где фрейгольдский градоначальник назначил встречу, было открыто только для избранных. Богатые купцы здесь обсуждали (или обмывали) сделки, обладатели высоких чинов плели интриги. Еще время от времени кто-то из богатеев мог откупить заведение целиком, на вечер или ночь — справить свадьбу своего чада или собственный юбилей.

Здесь на пол, устланный мягкими коврами, никому и в голову не могло прийти плевать, блевать или сделать что похуже. По крайней мере, в трезвую голову. Пьяный же, если и оставлял на коврах следы своего недомогания, то очнувшись, непременно был готов нанесенный ущерб возместить.

Здесь не было слышно ни пьяных выкриков, ни грохота падающей мебели или бьющейся посуды, ни звука ударов очередной драки. Напротив, застольные беседы было принято вести вполголоса, не привлекая к себе внимания окружающих. Неприличным считалось и проявлять внимание к другим посетителям. Зато слух тех, кто пожаловал в это шикарное заведение, услаждали музыканты — мелодиями, то тихими и плавными, то залихватски-веселыми.

А простолюдинов и оборванцев сюда и на порог не пускали. Даже через заднюю дверь — в качестве прислуги. Что уж говорить, если еду и напитки здесь разносили не девки-крестьянки во втором поколении, а вышколенные утонченные красавицы, поведением подражавшие, кажется, аж уроженцам Хвиэля.

В общем, таверной это место могло считаться разве что символически. С тавернами обычными его роднили только цели, ради которых сюда заходили — поужинать, выпить, да обсудить дела.

Названия, кстати, так называемая таверна не имела. Как и вывески, понятной любому босяку, и оных босяков зазывающей. Кому надо, об этом заведении знал без всякой вывески. И говоря «таверна», именно его представители избранного меньшинства имели в виду.

Всем же остальным знать сюда дорогу было без надобности. Эти остальные в большинстве своем принимали заведение за очередной богатый дом. Отличный разве что слишком часто проходящими в нем празднествами.

Бургомистр Фрейгольда о таверне, разумеется, знал. Должность обязывала быть как можно более осведомленным и о подвластном городе, и обо всех, кто черпал свою долю из текущего через Фрейгольд золотого ручья.

Не было тайной существование таверны и для его сегодняшнего соседа по полированному, с изящными витыми ножками, столу из дорогой древесины. Немолодой, но статный, с окладистой рыжей бородой и одетый с иголочки — визави бургомистра смотрелся в этом заведении так же естественно, как птица в небесах. По меньшей мере две подавальщицы терялись в догадках, кто это мог быть: проезжий дворянин, торговый воротила или обладатель высокого сана, прибывший… ну, например, из соседнего города.

Интерес у девушек, разумеется, был не праздный. То одна, то другая тщетно ловили хотя бы малейшие знаки внимания со стороны рыжебородого господина. Ну а вдруг, если и не замуж возьмет (это было бы слишком хорошо), так хотя бы покровительство проявит, щедрость.

И невдомек было подавальщицам из безымянной таверны, что встречался этим вечером бургомистр не с сановником, не с купцом и уж точно не с дворянином. Но с главой воровской гильдии — этаким «ночным повелителем» Фрейгольда.

Впрочем, сам Ансельм (так его звали) ни словом ни жестом не выказывал своей принадлежности к сонму лихих людей. Подчеркнуто вежливый, со спокойным рассудительным голосом, он слушал бургомистра очень внимательно, время от времени отвлекаясь от еды и сочувственно кивая. А затем сказал следующее:

— Итак, с Орденом все понятно. Но вы не расстраивайтесь… я, кажется, знаю, чем здесь можно помочь. Ну, то есть, кому помочь, а кому и помешать. Есть у меня знакомый парень толковый. Он мог бы это дельце провернуть. Тем более что к «серым» у него свои счеты.

Речь Ансельма звучала плавно, и столь же приглаженными были его слова. О сути «дельца» он ни словом не обмолвился, как и о собственном ремесле, и занятии упомянутого «парня».

Более того, слова «знакомый парень толковый» правду не столько искажали или скрадывали, сколько… преуменьшали. Парень был не просто знаком Ансельму. Глава гильдии воров вполне мог назвать его даже родственником. Уж очень спелись парень этот, по имени Салех, и дочь Ансельма — Ванда по прозвищу Белка. Достаточно сказать, что мальчишку-посыльного после ухода из таверны глава гильдии отправил за Салехом не абы куда, а в дом Ванды. Где не так давно принятый в гильдию, «парень толковый» как раз валялся в кровати… единственной кровати в доме, одной кровати на двоих.

Да и просто «толковым» назвать Салеха значило немало преуменьшить и его умения, и ту роль, которую он уже сыграл в этой истории. И не только.

Считавшийся одним из искуснейших воров на родном юге, он и во фрейгольдской гильдии вскоре хорошо себя зарекомендовал. Причем не только на ночном промысле. Вдобавок, на пару с Вандой Салеху удалось выяснить, где скрывается разбойничья шайка, портившая кровь городским торговцам… и, тем самым, покушавшаяся в том числе на неправедные доходы гильдии. Ведь чем больше золота не дойдет до Фрейгольда, попав в грязные руки разбойников, тем меньше поживы будет у городских воров.

Еще именно Салех, проследив за особняком, занятым Серым Орденом, узнал, что это именно Орден треклятый перебрался во Фрейгольд из разоренного Грейпорта. А вовсе не купец очередной вздумал поселиться в городе да нанять охрану для караванов. И не отряд наемников избрал этот дом в качестве штаба.

Салех узнал, что за новые жители появились в городе, и доложил Ансельму. Ансельм же поделился сведениями с бургомистром, с коим поддерживал отношения почти дружеские.

А главное: у Салеха и впрямь имелись счеты к Серому Ордену. Этот клубок двуногих змей некогда втянул в свои интриги и самого вора, и его брата, караванщика Хамида. Последнему участие в играх Ордена даже стоило жизни.

И потому, если визит мальчишки-посыльного да необходимость покинуть и теплую кровать, и Ванду под боком (тоже отнюдь не холодную) Салеха поначалу обескуражил, то позже, после встречи с Ансельмом, недовольство южанина сменилось злорадным предвкушением. О, уж он-то ни за что не упустит возможности подгадить Ордену. Хоть по мелочи — но отомстить.

План главы гильдии заключался в следующем. Уж если «серые» вознамерились оказать помощь оркам, то сделать это они должны не силой мысли и не на расстоянии. Магия Ордену была чужда; чтобы сделать нечто вдалеке от мест обычного пребывания, ему следовало в эту даль кого-нибудь отправить. Этого «кого-то» Салеху и надлежало выслеживать. Не в одиночку, понятно. Ведь из ворот занятого Орденом дома мог выйти не только посланник на помощь зеленокожим, но и просто некто, отправленный за провизией в лавку или направившийся выпить и развеяться в ближайший кабак.

Но если человек Ордена явно двинулся к городским воротам — об этом каждый из нескольких воров, также участвовавших в слежке, должен был доложить Салеху. После чего именно на южанина возлагалась миссия сопровождать «серого» на его дальнейшем пути.

Продолжалась слежка не меньше недели. Пока наконец Магистр Даррен, предиктор Робар и оставшиеся стратеги не увидели во Всевидящем Оке то, чего ждали. Тром, буквально запруженный лодками и плотами. Огни от множества факелов, освещавших ночь. И другой огонь — охвативший первую же человеческую деревню, оказавшуюся на пути Большого Благрака.

Тогда-то изрядно поредевшая после всех потрясений Коллегия Ордена решила: пора. И из ворот сперва занятого Орденом дома, а затем и из городских ворот вышел, отправляясь в путь, человек в сером плаще. Звали его Эдгар, и, несмотря на относительную молодость, он принадлежал к «старой гвардии» Ордена. Из тех, кто застал печально известных Магистра Ольгерда и стратега Долабеллу.

Еще в Ордене Эдгар слыл одним из лучших бойцов. Во всяком случае, проверял его лично Даррен. И вынужден был признать: парень этот немногим уступает самому Магистру. По крайней мере, в том поединке они держались почти на равных.

Путь Эдгара лежал к Затопленному Замку. Про его незадачливого владельца, пригретого им мага, а главное — волшебные предметы, магом сработанные, ведали и в Ордене. И в отличие от Квендарона и Леандора, что могли только гадать, «серые» точно знали: Меч Льда и Посох Огня по-прежнему в замке. Более того, Око подсказало, где именно они хранятся. Чем изрядно облегчило поиски.

В отличие что от нового эльфийского короля, что от Серого Ордена, Салех не знал ни куда направлялся Эдгар, чтобы добыть помощь для орков, ни в чем эта помощь должна заключаться. От него требовалось проследить за посланцем Ордена… а что делать дальше — решать уже самому. Полагаясь на опыт и инстинкты.

В общем, не сильно отличалась миссия Салеха от известного «пойти туда — не знаю куда, найти то — не знаю что». Но южанина это не огорчало. Ведь ни опыт, ни инстинкты еще ни разу не подводили его. В противном случае этот, в прошлом некоронованный король воров Рах-Наваза, просто не дожил бы до своих лет.