Весь Кен Фоллетт в одном томе

5.00

Ракета «Юпитер-Си» стоит на стартовой площадке «Комплекс 26» космодрома на мысе Канаверал. Из соображений секретности корпус ее укрыт брезентом: видна лишь хвостовая часть — такая же, как у известной баллистической ракеты «Редстоун». Но то, что скрывается под брезентом, не имеет аналогов в мире военной техники.

Он проснулся в страхе.

Нет, хуже — в ужасе. Тело напряжено, как струна, сердце отчаянно колотится, воздух вырывается из легких резкими толчками. После пробуждения легче не стало, — и наяву его не оставляла уверенность: случилось что-то страшное. Вот только понять бы что.

Он открыл глаза. Слабый свет, сочащийся из соседнего помещения, тускло обрисовывал очертания предметов. Обстановка вокруг казалась смутно знакомой. Где-то рядом журчала вода.

Он попытался успокоиться. Сглотнул, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, сосредоточился на своих ощущениях. Жесткий пол. Холодно. Ломит все тело, раскалывается голова, сухо во рту, к горлу подступает тошнота, словно с похмелья.

Дрожа от холода и страха, он сел. В ноздри ударила вонь моющего средства с хлоркой. В сумраке у противоположной стены белела шеренга умывальников.

Он в общественной уборной.

Ничего себе! Уснул на полу в мужском сортире! Что, черт возьми, с ним стряслось? Так… он полностью одет — пальто, тяжелые ботинки. Однако одежда кажется чужой… Паника постепенно отступала, сменяясь иным, более глубоким страхом.

Нужен свет.

Он поднялся на ноги, вглядываясь во мрак, пытаясь понять, где дверь. Вытянув руки перед собой, чтобы не наткнуться на что-нибудь невидимое, добрался до ближайшей стены и боком, по-крабьи, двинулся вдоль нее. Рука нащупала что-то холодное и гладкое — должно быть, зеркало; за ним — раздатчик бумажных полотенец, какой-то железный ящик, возможно, торговый автомат. Наконец пальцы легли на выключатель.

Яркий свет залил белые кафельные стены, бетонный пол, ряд туалетных кабинок с приоткрытыми дверцами, кучу старого тряпья в углу. Как он сюда попал? Что с ним произошло?

Истерический страх вновь подступил к горлу, когда он осознал, что ничего не помнит.

Что было с ним вчера? А позавчера? Неизвестно. Пустота. Как его зовут?

Он повернулся к умывальникам. Зеркало отобразило грязного бродягу — в лохмотьях, всклокоченного, с безумным взглядом выпученных глаз. Пожалуй, не меньше секунды он смотрел на этого бродягу, не понимая, что видит. А потом понял — и отшатнулся с криком; человек в зеркале сделал то же самое.

Не в силах больше сдерживать панику, он воскликнул дрожащим голосом:

— Кто я?!

Куча тряпья в углу зашевелилась. Из нее возникла голова, и невнятный голос проворчал:

— Чего орешь, Люк? Ты такой же босяк, как я!

Люк. Его зовут Люк.

Даже за эту крупицу знания он готов был благодарить судьбу. Имя — не слишком много, но хоть какая-то опора.

Он взглянул на своего товарища: драное пальто, подпоясанное веревкой, хитрая чумазая физиономия.

— Ох, черт, как башка трещит! — пробормотал тот, протирая глаза.

— А ты кто? — спросил Люк.

— Да я это, дурачина! Я, Пит! Что, не узнал?

— Я не… — Люк судорожно сглотнул, подавляя панику. — Я ничего не помню!

— Неудивительно. Ты вчера, почитай, целую бутыль бурбона вылакал в одиночку! Чудо, что совсем не свихнулся. Лучше бы мне побольше оставил! — облизнувшись, добавил Пит.

Бурбон… что ж, тогда понятно, откуда похмелье.

— А зачем я выпил целую бутылку?

Пит громко заржал.

— Совсем с катушек съехал? Чтобы напиться, само собой, зачем же еще!

Люк почувствовал, что кафельный пол уходит из-под ног. Итак, он бродяга. Пьяница. Ночует в общественных туалетах.

Страшно хотелось пить. Он склонился над раковиной, открыл воду, жадно сделал несколько глотков прямо из-под крана. От холодной воды стало чуть лучше, и он осмелился снова взглянуть на себя в зеркало.

Теперь его лицо стало спокойнее; безумный взгляд исчез, сменившись недоумением. Зеркало показало человека лет под сорок, темноволосого и голубоглазого. Ни усов, ни бороды — только густая темная щетина.

— Люк… а дальше? — спросил он, повернувшись к своему товарищу. — Как моя фамилия?

— Люк… а хрен тебя разберет. Мне-то откуда знать?

— Как я до такого дошел?

— Знаешь, — сказал, поднимаясь на ноги, Пит, — по-моему, нам обоим пора подкрепиться.

Только сейчас Люк почувствовал, что голоден. Интересно, есть ли у него деньги? Он обшарил карманы: пальто, пиджак, брюки… везде пусто. Ни денег, ни бумажника, ни даже носового платка.

— Похоже, я на мели.

— Да неужто? — саркастически откликнулся Пит. — Ладно, пошли. — И побрел к дверям.

Люк двинулся следом.

На свету его ждало новое потрясение. Он оказался в огромном храме, пустом и загадочно молчаливом. Словно в церкви, в ожидании призрачной паствы, выстроились рядами на мраморном полу скамьи красного дерева. По периметру огромного зала на высоких колоннах застыли фантастические каменные воины в шлемах и со щитами — стражи святилища. Высоко над головой простерся белоснежный свод потолка, расписанный золотистыми восьмиугольниками. У Люка мелькнула безумная мысль: что, если он потерял память, став жертвой какого-то чудовищного обряда?

— Что это за место? — спросил он вполголоса в благоговейном страхе.

— Вокзал Юнион-стейшн, — ответил Пит.

Люк выдохнул с облегчением: происходящее обрело смысл. Теперь он заметил и грязь на стенах, и комок жвачки на мраморном полу, и конфетные обертки и окурки по углам. Ну конечно! Просто вокзал — ранним утром, когда еще нет пассажиров. Он сам нагнал на себя страху, словно ребенок, которому в темной спальне мерещатся чудовища.

Пит двинулся к арке с надписью «Выход», и Люк поспешил за ним.

— Эй! Эй, вы двое! — послышался грубый голос откуда-то сбоку.

— Вот черт! — пробормотал Пит и ускорил шаг.

К ним приближался толстяк, затянутый в железнодорожную форму — и явно кипящий от праведного гнева.

— Вы что здесь делаете, а? Бродяги чертовы!

— Уже уходим, уже уходим! — униженно пролепетал Пит.

Люку стало противно, но он промолчал.

Однако толстяку, как видно, мало было просто их выгнать.

— Вы что, здесь ночевали? — продолжал он, следуя за ними по пятам. — Вы же знаете, это запрещено!

Люк почувствовал, что закипает от гнева. Какого черта посторонний жирдяй распекает его, словно мальчишку? Впрочем, в конце концов он действительно ночевал в этой проклятой уборной.

— Здесь вам не ночлежка, уроды вонючие! — надрывался толстяк. — А ну проваливайте! — И толкнул Люка в плечо.

Люк резко обернулся.

— Не смейте меня трогать! — Он сам поразился холодной угрозе, прозвучавшей в его голосе. Толстяк-железнодорожник застыл, как вкопанный. — Мы уходим. Ничего больше не надо ни говорить, ни делать. Ясно?

Толстяк попятился, глядя на него с нескрываемым страхом.

— Пошли, пошли! — поторопил Пит.

В следующий миг Люку стало стыдно. Пусть этот парень — грубиян, но вокзальный служащий имел полное право выгнать бродяг. Зачем его запугивать?

Вместе с Питом он вышел через величественную арку в темноту. Перед входом в вокзал были припаркованы несколько машин. Стоял колючий холод, и Люк плотнее запахнулся в истрепанное пальто. Зима в Вашингтоне, морозное зимнее утро. Должно быть, январь или февраль.

Интересно, какой сейчас год?

Пит повернул налево; он явно знал, куда идти.

— Куда мы? — спросил Люк.

— На Эйч-стрит есть благотворительная столовка. Споешь гимн-другой — и получишь бесплатный завтрак.

— Я так голоден, что готов и ораторию исполнить!

Пит уверенно шагал по узким извилистым улочкам мимо многоквартирных домов для бедноты. Город еще спал: магазины, закусочные, газетные киоски — все закрыто. Бросив взгляд на окно первого этажа с дешевыми блеклыми занавесками, Люк вообразил себе неведомого хозяина этой квартиры — как он лежит сейчас под теплым одеялом, а под боком у него посапывает жена — и ощутил укол зависти. Что-то подсказывало ему, что его место здесь, в предрассветном сообществе людей, спешащих по своим делам, когда прочие еще спят. Вот рабочий в грубой одежде идет на работу; вот крутит педали велосипедист, закутанный в огромный шарф; вот проезжает мимо автобус, и в ярко освещенном салоне курит единственная пассажирка…

Мучительные вопросы крутились в голове и не давали покоя. Долго ли он пьет? Пробовал ли бросить? Есть ли у него родные, друзья? Как он познакомился с Питом? Где они раздобыли выпивку? Где пили? Но Пит молчал, и Люк сдерживал свое нетерпение: он надеялся, что, перекусив, его спутник станет поразговорчивее.

Впереди показалась церковь; маленькая и непрезентабельная с виду, она втиснулась между кинотеатром и табачной лавкой. Бродяги вошли в боковую дверь, спустились по лестнице в подвал и попали в длинную комнату с низким потолком. С одной стороны — небольшое возвышение и рояль, с другой — плита. Между ними три ряда длинных деревянных столов со скамьями. Здесь уже сидели трое бродяг, каждый за отдельным столом, и терпеливо ждали. У плиты плотная женщина помешивала какое-то варево в кастрюле. Седобородый мужчина в воротничке священника, заметив новоприбывших, поднял взгляд от кофеварки и улыбнулся.

— Заходите, заходите! — приветливо заговорил он. — Идите сюда, в тепло!

Люк бросил на него подозрительный взгляд.

В подвале действительно было тепло, после ветра и мороза на улице — даже жарко. Люк расстегнул заскорузлое от грязи пальто.

— Утро доброе, пастор Лониган! — поздоровался Пит.

— Вы здесь уже бывали? — спросил пастор. — Что-то я вас не припомню.

— Я Пит, а это Люк.

— Надо же — Петр и Лука, как два апостола! — Улыбка и добрый юмор пастора казались вполне искренними. — Завтрак еще не готов, но у нас есть свежий кофе.

Удивительно, подумал Люк. Каждый день встает ни свет ни заря, чтобы накормить завтраком толпу бомжей — и ему еще хватает сил шутить и улыбаться!

Тем временем пастор разлил кофе по толстостенным кружкам.

— Молоко, сахар?

Любит ли он кофе с молоком? С сахаром? Этого Люк не знал.

— Да, спасибо, — ответил он наугад и, приняв кружку, сделал большой глоток.

Кофе показался ему тошнотворно сладким. Значит, «в прошлой жизни» он пил черный без сахара. Впрочем, напиток утолял голод — и Люк быстро прикончил всю кружку.

— Через несколько минут мы вместе помолимся, — проговорил пастор. — А тем временем подоспеет знаменитая овсянка миссис Лониган!

К этому моменту Люк убедился, что его подозрения беспочвенны. Пастор Лониган — приятный человек, которому нравится помогать ближним.

Люк и Пит сели за грубый деревянный стол. Исподтишка Люк разглядывал своего спутника. До сих пор он обращал внимание лишь на лохмотья и грязь на лице, но теперь заметил, что во внешности Пита не заметны следы давнего бродяжничества и пьянства: нет ни вздутых вен, ни сеточки лопнувших сосудов на лице, ни шрамов, ни синяков. Кроме того, он молод — на вид не больше двадцати пяти. Однако во внешности Пита была приметная особенность: продолговатое багровое родимое пятно, идущее от уха к нижней челюсти. Зубы неровные и бесцветные. Темные усы он, должно быть, отрастил, чтобы отвлекать внимание от плохих зубов — в те дни, когда еще заботился о своей внешности. Люк чувствовал в нем какой-то подавленный гнев. Наверное, думал он, Пит обижен на весь мир — из-за родимого пятна на лице или по какой-то иной причине. Может быть, он из тех, кто верит, что страну губят враги — будь то китайские мигранты, негры, возомнившие себя равными белым, или те десять безымянных богачей, что втайне правят рынком ценных бумаг.

— На что это ты уставился? — поинтересовался Пит.

Люк пожал плечами и промолчал.

На столе лежали газета, раскрытая на странице с кроссвордом, и огрызок карандаша. Люк бросил на нее рассеянный взгляд, затем взял карандаш и принялся заполнять пустые клеточки.

Тем временем подходили все новые бродяги. Миссис Лониган поставила на стол высокую стопку тарелок и выложила груду ложек.

Люк угадал все слова, кроме одного — «знаменитый датский аристократ», шесть букв. Пастор Лониган заглянул ему через плечо, при виде решенного кроссворда удивленно поднял брови и негромко проговорил жене:

— «О, что за гордый ум сражен!»[380]

«Гамлет!» — сверкнуло в голове у Люка, и он вписал недостающее слово. А затем подумал: «Откуда я это знаю?»

Перевернув газету, он взглянул на первую страницу в поисках даты. Среда, 29 января 1958 года. Взгляд остановился на заголовке: «АМЕРИКАНЦЫ ОСТАЮТСЯ НА ЗЕМЛЕ». Он начал читать:

Мыс Канаверал, вторник. Вследствие технических проблем командование военно-морских сил США отменило уже вторую попытку запуска космической ракеты «Авангард».

Напомним, что первая попытка, состоявшаяся два месяца назад, окончилась провалом: «Авангард» взорвался в воздухе через две секунды после старта.

Теперь все надежды американцев запустить искусственный спутник Земли, который станет достойным соперником советскому спутнику, связаны с конкурентом «Авангарда» — ракетой-носителем «Юпитер».

Послышались звуки фортепиано, и Люк оторвал взгляд от газеты. Миссис Лониган наигрывала на рояле вступление к знакомому гимну. Переглянувшись, они с мужем запели «Иисус — наш самый верный друг», и Люк начал подпевать, радуясь тому, что знает слова.

Странную шутку сыграла с ним бутылка бурбона… Он может решить кроссворд, помнит церковный гимн — однако не помнит имени собственной матери. Быть может, он пьянствовал много лет, и в конце концов алкоголь нанес непоправимый ущерб его мозгу? Но как, как мог он так обойтись с самим собой?!

После гимна пастор Лониган прочел несколько стихов из Библии, а затем проникновенно сказал, что все они, здесь собравшиеся, могут спастись. Да уж, спасение этим людям не помешает, подумал Люк. Впрочем, сам он не испытывал желания положиться на Иисуса. Прежде чем искать Бога, хорошо бы найти самого себя.

Пастор прочел импровизированную молитву; все спели благодарение, выстроились в ряд с тарелками в руках, а миссис Лониган принялась раскладывать кашу по тарелкам и поливать сиропом. Люк съел три тарелки — и почувствовал себя гораздо лучше. Похмелье быстро отступало.

Ему не терпелось найти ответы на свои вопросы, и он обратился к пастору:

— Сэр, я ничего не помню о себе. Скажите, вы видели меня здесь прежде?

Лониган внимательно всмотрелся в него.

— По-моему, нет. Впрочем, каждую неделю здесь бывают сотни людей, и я могу ошибаться. Сколько вам лет?

— Не знаю, — ответил Люк, чувствуя себя круглым дураком.

— Мне кажется, под сорок. И вы определенно не долго живете на улице. Бродяжничество накладывает на человека определенный отпечаток. А у вас энергичная походка, кожа под слоем грязи чистая, и вы способны решить кроссворд. Бросьте пить, не откладывая, прямо сейчас — и сможете вернуться к нормальной жизни.

«Интересно, скольким бедолагам он уже говорил эти слова?» — подумал Люк.

— Постараюсь.

— Если вам понадобится помощь, обращайтесь.

Тут какой-то бродяга, судя по виду, умственно отсталый, принялся дергать пастора за рукав, и Лониган с терпеливой улыбкой повернулся к нему.

— Как давно ты меня знаешь? — спросил Люк у Пита.

— О!.. Да уже порядочно.

— Где мы ночевали прошлой ночью?

— Слушай, не парься. Пройдет немного времени, и ты все вспомнишь.

— Мне нужно понять, кто я.

— Знаешь что, — секунду поколебавшись, проговорил Пит, — по-моему, тебе нужно выпить! Пиво здорово прочищает мозги! — И он повернулся к дверям.

Люк схватил его за руку.

— Нет, пить мне совершенно не нужно! — отрезал он.

Казалось, Пит вовсе не хочет, чтобы к нему возвращалась память. Почему? Боится лишиться товарища? Что ж, очень жаль, но у Люка есть более важные дела, чем развлекать Пита.

— Я знаю, что мне нужно, — проговорил Люк. — Думаю, мне стоит какое-то время побыть одному.

— «Побыть одному!» Эй, ты кем себя вообразил? Гретой Гарбо?

— Я серьезно.

— А кто же за тобой присмотрит, если не я? В одиночку ты не выживешь. Черт, ты же даже не помнишь, сколько тебе лет!

На лице Пита читалась настоящая мольба; но Люк был непоколебим.

— Спасибо за заботу, — твердо ответил он. — Я должен выяснить, кто я такой. А ты мне в этом не помогаешь.

Мгновение поколебавшись, Пит пожал плечами.

— Ладно, дело твое. Может, еще свидимся.

— Может быть.

Пит вышел за дверь. Люк пожал руку пастору Лонигану.

— Спасибо вам за все.

— Надеюсь, вы найдете то, что ищете, — ответил пастор.

Люк поднялся по ступеням и вышел на улицу. У соседнего многоэтажного дома он увидел Пита: тот остановил какого-то прохожего в зеленом габардиновом плаще и такой же кепке и, должно быть, выпрашивал у него мелочь на пиво. Люк пошел в другую сторону и свернул на первом же повороте.

Было еще темно. Мерзли ноги: только сейчас Люк заметил, что на нем нет носков. Тем временем с неба посыпался легкий пушистый снег. Через несколько минут Люк пошел медленнее, сообразив, что спешить нет смысла. Можно и вовсе остановиться и переждать снег под козырьком подъезда.

Все равно идти ему некуда.

6.00

С трех сторон ракету окружает, как бы сжимая ее в стальных объятиях, сервисная башня. Башня — переделанная нефтяная вышка — снабжена двумя парами колес и может передвигаться по рельсам. Перед запуском ракеты эта обслуживающая структура размером с многоэтажный дом будет отодвинута на триста футов в сторону.

Элспет проснулась и сразу вспомнила о Люке.

Несколько мгновений она лежала в постели, переполненная тревогой за человека, которого любила. Затем села и включила лампу на прикроватной тумбочке.

Номер был обставлен «в космическом стиле»: торшер в виде ракеты, на стенах в рамках — сплошные планеты, орбиты и луны над инопланетными горизонтами. Фантазия явно заменяла художнику знание астрономии.

Элспет жила в «Старлайте» — одном из мотелей новой сети, застроившей все песчаные дюны вблизи курортного городка Кокоа-Бич во Флориде, в восьми милях к югу от мыса Канаверал, и гостеприимно распахнувшей двери навстречу новым гостям. Как видно, дизайнер счел космическую тему самой подходящей к случаю, однако Элспет все эти межпланетные красоты напоминали спальню десятилетнего мальчика.

Потянувшись к телефону на тумбочке, она набрала рабочий номер Энтони Кэрролла в Вашингтоне. Длинные гудки. Попробовала домашний номер — никто не ответил и там. Может быть, что-то случилось? «Нет, нет, — ответила себе Элспет, подавляя тошнотворную волну страха, — не о чем волноваться. Он просто едет на работу. Позвоню еще раз, через полчаса — тридцати минут-то ему точно хватит».

Принимая душ, она вспоминала Люка и Энтони в молодости, когда познакомилась с ними обоими. До войны они учились в Гарварде, она в Рэдклиффе[381]. Оба парня пели в Гарвардском клубе любителей хорового пения: у Люка был очень недурной баритон, у Энтони — чудесный тенор. А она руководила женским хором Рэдклиффа и организовывала с Гарвардcким клубом совместные концерты.

Люк и Энтони, неразлучные друзья… Странная пара. Оба высокие, спортивного сложения — но на этом сходство кончалось. «Красавец и Чудовище» — прозвали их девчонки из Рэдклиффа. Красавец — это, конечно, Люк: с черными кудрями, неизменно элегантно одетый. Энтони, с длинным носом и тяжелым подбородком, всегда в измятом и плохо сидящем костюме, на красавца никак не походил, но очаровывал девичьи сердца своей энергией и легким веселым нравом.

Быстро приняв душ, Элспет накинула халат и села за туалетный столик наносить макияж. Рядом с карандашом для век она положила наручные часы, чтобы перезвонить Энтони ровно через полчаса.

Тогда, во время знакомства с Люком, она тоже сидела за туалетным столиком в одном халате. Вышло это так: несколько гарвардцев, угостившись спиртным, решили совершить набег на женское общежитие Рэдклиффа. Поздно вечером влезли в открытое окно на первом этаже, чтобы стащить пару-тройку девичьих трусиков — обычное развлечение студентов тех времен. Странное дело, подумалось Элспет: ни она, ни другие девушки совершенно не боялись подвыпивших парней — самое большее, опасались лишиться деликатных предметов туалета. Наверное, и в самом деле люди в те времена были невиннее, чем сейчас?

Какой-то счастливый случай привел к ней в комнату Люка. Оба они специализировались по математике и часто встречались на занятиях. Лицо парня скрывалось под маской, но Элспет узнала его по одежде: ирландский серый твидовый пиджак и уголок платка в красную крапинку, торчащий из нагрудного кармана. Она улыбнулась и указала рукой на шкаф, сказав только: «В верхнем ящике». Он выбрал белые шелковые трусики с кружевной отделкой, и Элспет ощутила укол сожаления — трусики были дорогими. Зато на следующий день Люк пригласил ее на свидание.

Она постаралась отвлечься от воспоминаний и сосредоточиться на макияже. Ночью Элспет плохо спала, и привычные, отработанные до автоматизма движения давались с трудом. Тональный крем, скрывающий следы усталости, бледно-розовая помада на губы. Она окончила Рэдклифф, у нее степень по математике — и все равно все ждут, что на работе она будет выглядеть как куколка!

Элспет расчесала волосы — рыжевато-каштановые, по моде подстриженные до подбородка. Быстро натянула спортивное платье без рукавов, в зелено-коричневую полоску, застегнула широкий кожаный пояс.

Прошло ровно двадцать девять минут.

Чтобы чем-то занять последнюю минуту, она задумалась о числе 29. Простое число — не делится ни на что, кроме единицы и самого себя, — но в остальном не слишком интересное. Единственное его необычное свойство — то, что 29 + 2х² остается простым числом для любого значения х вплоть до 28. Она мысленно выстроила ряд чисел: 29, 31, 37, 47, 61, 79, 101, 127…

Пора! Элспет сняла трубку и снова набрала номер кабинета Энтони.

Никто не ответил.

1941

Элспет Туми влюбилась в Люка, как только он ее поцеловал.

По большей части парни из Гарварда совершенно не умели целоваться. Одни впивались тебе в губы так, что, казалось, вот-вот останутся синяки, другие разевали рот, словно в кресле зубного врача. Но когда ее поцеловал Люк — а было это в пять минут первого на тенистом заднем дворе общежития, — поцелуй его был страстным и нежным. Он ласкал губами не только ее губы, но и щеки, веки, горло; кончик языка осторожно проник меж ее губ, словно спрашивал позволения войти, — и у Элспет не возникло даже мысли ему отказать. А позже, у себя в комнате, она смотрела в зеркало на свое раскрасневшееся, счастливое лицо и шептала: «Кажется, я его люблю!»

Это было полгода назад. С тех пор ее чувство только окрепло. Оба учились на выпускном курсе и виделись почти каждый день. В будни встречались за обедом или выкраивали время, чтобы позаниматься вместе пару часов, ну а в выходные почти полностью принадлежали друг другу.

Немало девушек из Рэдклиффа обручались на выпускном курсе — со студентами из Гарварда или с молодыми преподавателями. Дальнейший путь их был прост и понятен: летом — свадьба, затем долгий медовый месяц, переезд в отдельную квартиру, работа. Через год или около того — первый ребенок.

Люк о свадьбе не заговаривал.

Сейчас, сидя рядом с Люком в отдельной кабинке бара «У Фланагана», Элспет не сводила с него глаз. Он был погружен в спор с Берном Ротстеном — высоким и тощим аспирантом с суровой, даже мрачной физиономией и пышными черными усами. Темные кудри Люка падали на глаза, и, увлеченно жестикулируя правой рукой, левой он порой привычным жестом откидывал их со лба. Когда он станет старше и найдет себе респектабельную работу, думала Элспет, ему, наверное, придется помадить волосы, чтобы они не лезли в глаза. А жаль — с непослушными кудрями он выглядит так сексуально!

Берн, как и многие студенты и преподаватели в Гарварде, был коммунистом.

— Твой отец — банкир! — проговорил он с отвращением. — И сам ты будешь банкиром. Разумеется, для тебя ничего нет лучше капитализма!

Элспет заметила, что к щекам Люка прилила краска. Только на прошлой неделе в журнале «Тайм» опубликовали статью, из которой явствовало, что отец Люка — один из десяти миллионеров, сумевших сколотить себе состояния во время депрессии. Однако Элспет догадывалась: Люк краснеет не потому, что его обозвали сынком богача, а потому, что любит свою семью и не хочет терпеть даже завуалированных обвинений в адрес отца. Ей тоже стало обидно за него, и она с жаром возразила:

— Берн, мы не судим людей по их родителям!

— Не вижу ничего плохого в работе банкира, — добавил Люк. — Банки помогают начинать свое дело и создавать новые рабочие места.

— Ага, как в двадцать девятом!

— Все совершают ошибки. Да, иногда банки кредитуют не тех, кого следовало бы. Но, знаешь, солдаты на войне тоже иногда стреляют не в тех — однако я не говорю, что ты убийца!

Пришла очередь Берна покраснеть и насупиться. Тремя или четырьмя годами старше остальных, он успел съездить в Испанию и повоевать добровольцем на тамошней гражданской войне; теперь, быть может, ему вспомнились какие-то трагические сцены из военного прошлого.

— Во всяком случае, — заключил Люк, — я становиться банкиром не намерен.

Пег, подружка Берна, взглянула на него с интересом. Эта простенькая с виду девушка тоже была пламенной коммунисткой, однако не обладала острым языком своего приятеля.

— А кем же ты хочешь стать? — спросила она.

— Ученым.

— И чем будешь заниматься?

— Межпланетными исследованиями, — выпрямившись, гордо ответил Люк.

Берн насмешливо расхохотался.

— Полеты в космос? Да это сказки для школьников!

— Придержи язык, Берн! — снова бросилась на защиту Люка Элспет. — Тебе-то откуда знать? — В Гарварде Берн специализировался по французской литературе.

Впрочем, Люка насмешка вовсе не задела. Он, похоже, привык к тому, что люди усмехаются, услышав о его мечте.

— Я думаю, однажды мы полетим в космос. И вот что еще скажу тебе, Берн: уже при нашей жизни научный прогресс сделает для обычных людей столько, сколько твоим коммунистам и не снилось!

Элспет чуть поморщилась: о политике он порой рассуждал, как сущий ребенок.

— Ты слишком все упрощаешь, — проговорила она. — Блага науки доступны лишь элите.

— Неправда, — возразил Люк. — Пароходы улучшили жизнь не только пассажиров, но и матросов.

— А ты был когда-нибудь в машинном отсеке океанского лайнера? — поинтересовался Берн.

— Был — и там никто не умирал от цинги!

— Эй, ребята! — послышался вдруг новый голос, и над столом нависла высокая широкоплечая фигура. — Чем это вы тут заняты? Алкоголь распиваете? А вам всем уже есть двадцать один год?

Это был Энтони Кэрролл, в синем саржевом пиджаке, как обычно, таком изжеванном, словно Энтони не снимал его и на ночь. А с ним… Элспет с трудом подавила невольный возглас удивления — никак не ожидала она увидеть рядом с Энтони такую красотку! Хрупкая миниатюрная девушка в модном красном жакете и черной юбке, в лихо заломленной набок алой шляпке, из-под которой густым водопадом падали на плечи и спину пушистые темные кудри.

— Познакомьтесь с Билли Джозефсон! — представил свою спутницу Энтони.

— Джозефсон… — Берн повернулся на стуле и окинул новую знакомую пристальным взглядом. — Вы еврейка?

От такого прямого вопроса она, кажется, смутилась.

— Да.

— Значит, сможете выйти за Энтони замуж — но даже не надейтесь попасть в его загородный клуб!

— Я не состою в загородном клубе! — запротестовал Энтони.

— У тебя еще все впереди! — заверил Берн.

Люк встал, чтобы пожать Энтони руку, при этом неловко толкнул стол и опрокинул бокал. Такая неуклюжесть была совсем не в его духе; с легкой досадой Элспет заметила, что он не сводит глаз с Билли.

— Признаюсь, я удивлен, — заметил он, одаривая новую знакомую своей самой очаровательной улыбкой. — Когда Энтони сказал, что встречается с девушкой по имени Билли, мне сразу представилась девица шести футов росту и с борцовскими мускулами!

Билли весело рассмеялась и скользнула на скамью рядом с Люком.

— На самом деле меня зовут Билла, — объяснила она. — Это библейское имя. Служанка Рахили и мать Дана[382]. Однако выросла я в Далласе, а там все звали меня Билли-Джо.

— Скажи, она прелесть! — вполголоса проговорил Энтони, усаживаясь рядом с Элспет.

В сущности, Билли нельзя было назвать красавицей. Вглядываясь в ее лицо, Элспет ясно видела в нем недостатки: узкое, с мелкими чертами, острый нос, слишком большие темные глаза. И все же девушка была обворожительна. В ней привлекало все вместе: алая помада на губах, лихо заломленная шляпка, протяжный техасский выговор и более всего — живость и одушевленность. Не успев присесть, она уже рассказывала Люку какой-то техасский анекдот — и не столько рассказывала, сколько изображала в лицах, то улыбаясь, то хмурясь, разыгрывая целую сцену.

— Очень милая, — согласилась Элспет. — Странно, что я ее раньше не замечала.

— Она мало ходит по вечеринкам — почти все время посвящает учебе.

— А где же ты с ней познакомился?

— Заметил ее в Музее Фогга. На ней тогда было зеленое пальто с латунными пуговицами и берет, и я подумал: точь-в-точь игрушечный солдатик!

Ну нет, на игрушку Билли совсем не похожа, подумала Элспет. Она куда опаснее. Как раз в этот миг Билли, рассмеявшись какому-то замечанию Люка, с игривым упреком шлепнула его по руке. Разозленная таким откровенным кокетством, Элспет обратилась к ней:

— А вы не боитесь опоздать к комендантскому часу?

К десяти часам вечера студенткам Рэдклиффа предписывалось быть в общежитии, у себя в спальнях. В принципе разрешалось возвращаться и позже, но всякий раз это была целая история: студентке приходилось вписывать свою фамилию в специальный журнал, объяснять, куда она идет и когда вернется, и время ее возвращения потом проверяли. Однако ученицы Рэдклиффа не зря славились умом и способностью находить нестандартные выходы из самых затруднительных ситуаций.

— Ко мне, видите ли, приехала тетушка, остановилась в «Ритце». Сегодня я ночую у нее, — ангельским голоском объяснила Билли. — А у вас какая версия?

— Никаких версий — просто окно на первом этаже, которое открыто всю ночь.

— На самом деле я переночую в Фенвее, у друзей Энтони, — понизив голос, объяснила Билли.

Поймав взгляд Элспет, Энтони запротестовал:

— Это знакомые моей матери, у них просторная квартира… И нечего бросать на меня такие викторианские взгляды! Страшно респектабельная семья!

— Надеюсь, — чопорно проговорила Элспет. От нее не укрылось, что Билли залилась краской — и, как ни стыдно признаться, это доставило ей удовольствие. — Милый, — проговорила она, повернувшись к Люку, — во сколько у нас фильм?

Он взглянул на наручные часы.

— Нам уже пора.

На выходные Люк арендовал машину, двухместный «Форд» с кузовом модели А, выпущенный лет десять назад. В сравнении с плавными обтекаемыми линиями новых автомобилей, мчащихся мимо по шоссе, эта тесная колымага выглядела непрезентабельно. Однако Люк вел неказистый автомобиль умело, явно наслаждаясь своим мастерством водителя.

В кинотеатре «Лоуи» они смотрели новый фильм Альфреда Хичкока «Подозрение». В темноте Люк приобнял Элспет, а она положила голову ему на плечо. Все было бы чудесно, если бы не сюжет фильма — история брака, обернувшегося кошмаром; совсем не то, на что Элспет хотелось бы смотреть вместе с Люком.

Около полуночи они вернулись в Кембридж и, проехав по Мемориал-драйв, остановились в парке, на берегу Чарльз-ривер, неподалеку от эллинга. Обогревателя в машине не было; Элспет подняла меховой воротник пальто и прижалась к Люку в поисках тепла.

Они разговаривали о фильме. Элспет считала, что в реальной жизни героиня Джоан Фонтейн, спокойная и рассудительная девушка, воспитанная чопорными родителями, едва ли влюбилась бы в такого «обаятельного негодяя», какого сыграл Кэри Грант.

— Так поэтому-то она на него и запала! — возразил Люк. — Почуяла в нем опасность!

— Разве опасные люди привлекательны?

— Еще как!

Элспет отвернулась и уставилась на отражение луны в беспокойных волнах. Ей вспомнилась Билли Джозефсон: опасная штучка, это уж точно!

Почувствовав ее раздражение, Люк сменил тему.

— Кстати, сегодня профессор Дэвис сказал мне, что я могу, если хочу, защитить диссертацию прямо здесь, в Гарварде.

— Почему он об этом заговорил?

— Я упомянул, что надеюсь попасть в округ Колумбия. «Зачем? — ответил он. — Оставайтесь здесь!» Я объяснил, что в Нью-Йорке живет моя семья — а он на это: «Семья? Пфф!» Как будто тот, кто хочет чаще видеться с сестренкой, никогда не станет серьезным математиком!

Люк был старшим из четверых детей. Мать его была француженкой; они с отцом Люка познакомились в Париже в конце Первой мировой войны. Элспет знала, что Люк очень любит братьев-подростков, а одиннадцатилетнюю младшую сестру просто обожает.

— Профессор Дэвис — холостяк, — ответила она. — Он живет только работой.

— А ты не думала защититься?

Сердце Элспет пропустило такт.

— Думаешь, стоит? — Что это? Он просит ее поехать вместе с ним в Колумбию?

— Почему нет? Ты в математике круче большинства наших парней.

— Я всегда хотела работать в Госдепартаменте…

— И жить в Вашингтоне?

Элспет не сомневалась, что Люк не планировал этого разговора. Просто размышлял вслух. Таковы мужчины: запросто, мимоходом говорят о том, что способно определить всю твою жизнь. Однако мысль о том, что они могут разъехаться по разным городам, ему явно не понравилась. Что ж, думала Элспет, у этой задачи очень простое решение — и, несомненно, очевидное ему, как и ей!

— Ты когда-нибудь была влюблена? — вдруг спросил Люк. И, словно сообразив, о чем спрашивает, поспешно добавил: — Извини, это очень личный вопрос, я не имею права спрашивать…

— Все нормально, — ответила Элспет. Желание Люка поговорить о любви играло ей на руку. — Да, было дело, — небрежно бросила она, с удовлетворением отметив, что по его лицу в неверном лунном свете скользнула тень неудовольствия. — В семнадцать лет. В то время в Чикаго начались забастовки сталелитейщиков, а я тогда очень увлекалась политикой. Вот и пришла в штаб забастовщиков и предложила свою помощь. Передавать сообщения, варить кофе, все такое. Там был один молодой активист по имени Джек Ларго, мы работали вместе, — и я в него влюбилась.

— А он в тебя?

— Что ты, конечно, нет! Ему было двадцать пять лет, и на меня он смотрел как на ребенка. Разумеется, был со мной милым, обаятельным… Он со всеми таким был. — Поколебавшись, она добавила: — Хотя… однажды он меня поцеловал.

Наверное, этого не стоило рассказывать Люку — однако Элспет слишком хотелось выговориться. Никому и никогда еще она об этом не рассказывала.

— Мы с ним вдвоем в задней комнате упаковывали листовки. Я сказала что-то такое, что его рассмешило, — уже не помню, что. И вдруг он говорит: «Элли, ты просто сокровище!» — знаешь, он был из тех людей, что всех вокруг называют сокращенными именами, ты для него наверняка стал бы «Лу». Так вот, он сказал: «Ты просто сокровище» — и меня поцеловал. Прямо в губы. Я чуть от счастья не умерла. А он пошел дальше раскладывать листовки по коробкам, как будто ничего не случилось.

— Мне кажется, он все-таки тоже был в тебя влюблен.

— Не знаю.

— А что было дальше? Где он сейчас?

Элспет покачала головой.

— Умер.

— Как? Такой молодой!..

— Его убили. — Она сглотнула непрошеные слезы. Еще не хватало, чтобы Люк решил, что она до сих пор тоскует по Джеку! — Администрация завода наняла двух полицейских. После смены, в штатском, они подкараулили Джека в пустынном месте и забили до смерти арматурой.

— Господи Иисусе! — проговорил Люк, глядя на нее широко раскрытыми глазами.

— Все в городе знали, кто это сделал, но никого так и не арестовали.

Он взял ее за руку.

— Я читал о таких случаях в газетах, но мне казалось, это что-то из другой жизни…

— Это реальность. Завод должен работать и приносить прибыль. Всякого, кто попытается этому помешать, сотрут в порошок.

— Послушать тебя, получается, что наша промышленность ничем не лучше организованной преступности.

— По-моему, особой разницы в самом деле нет. Ладно, неважно. Я этим больше не занимаюсь, с меня хватит. — Вот дура! Люк заговорил о любви — а она умудрилась перевести разговор на политику. — А ты? — спросила она, возвращаясь к прежней теме. — Ты кого-нибудь любил?

— Даже не знаю, — с сомнением в голосе ответил он. — Наверное, я вообще не очень понимаю, что значит «любить».

Типично мужской ответ!.. Но в следующий миг он ее поцеловал, и Элспет расслабилась.

Ей нравилось прикасаться к нему во время поцелуев: кончиками пальцев гладить волосы, уши, затылок — нежно, словно касаниями крыльев бабочки. Иногда он отрывался от ее губ, чтобы с легкой улыбкой взглянуть на нее; в такие мгновения ей вспоминались слова Офелии из «Гамлета»: «Стал пристально смотреть в лицо мне, словно его рисуя»[383]. А потом вновь склонялся к ее губам. «Что ж, — думала Элспет, — по крайней мере, я ему действительно нравлюсь».

— Не понимаю, — наконец произнес он, — почему говорят, что семья — это скучно! Ведь женатых людей ничто не отвлекает!

О, он заговорил о семье!

— Их отвлекают дети, — с улыбкой ответила Элспет.

— А ты хотела бы когда-нибудь иметь детей?

Элспет ощутила, что ее дыхание учащается. О чем он спрашивает?

— Конечно.

— Я хотел бы четырех.

Как и у него в семье!

— Мальчиков или девочек?

— И тех и других.

Наступило молчание — Элспет боялась заговорить, чтобы не спугнуть мгновение. Пауза затягивалась. Наконец Люк поднял на нее серьезный взгляд.

— А ты что об этом думаешь? Четверо детей — как тебе?

Только этого Элспет и ждала!

— Разумеется, если они будут твоими, — со счастливой улыбкой ответила она.

В ответ он снова ее поцеловал.

В воздухе заметно холодало; они с неохотой развернулись и поехали к дому, в общежитие Рэдклиффа.

Когда они проезжали по Гарвард-сквер, кто-то помахал им с обочины.

— Энтони? — воскликнул Люк. — Что он здесь делает?

В самом деле, это был Энтони — и с ним Билли.

Люк приоткрыл окно, и Энтони подошел к машине.

— Какая удача, что я тебя поймал! Выручи меня, ладно?

Билли, дрожащая от холода, стояла у него за спиной; видно было, что она в ярости.

— Что вы здесь делаете? — спросила Элспет.

— У нас беда. Понимаете, друзья из Фенвея куда-то уехали на выходные. Наверное, перепутали даты. И теперь Билли некуда идти.

Ах да, вспомнила Элспет. Билли соврала о том, где проведет ночь, — и, если теперь явится в общежитие, ее обман раскроется.

— Я повез ее в Хаус. — Энтони говорил о Кембридж-Хаусе — мужском общежитии, где жил в одной комнате с Люком. — Думал, она поспит у нас, а мы с Люком проведем ночь в библиотеке.

— Да ты с ума сошел! — проговорила Элспет.

— Многие так делают, и обычно все прокатывает, — вставил Люк.

— Только не сейчас. Нас засекли.

— О господи! — воскликнула Элспет.

Студентка в комнате у студента, особенно ночью — серьезнейшее нарушение: за такое отчисляют обоих провинившихся.

— Кто вас видел? — быстро спросил Люк.

— Джефф Пиджон и с ним еще целая толпа.

— Ладно, Джефф не заложит… А еще кто?

— Я не уверен. Свет мы не включали, а они все были пьяные. Утром поговорю с ними.

Люк кивнул.

— Хорошо, но теперь-то что делать?

— У Билли есть двоюродный брат в Ньюпорте, на Род-Айленде, — сказал Энтони. — Не сможешь ли ты отвезти ее туда?

— Что? — воскликнула Элспет. — До Ньюпорта добрых пятьдесят миль!

— Ну да, дорога займет час-другой, — отмахнулся Энтони. — Так как же, Люк?

— Не вопрос, — ответил Люк.

Иного ответа Элспет и не ожидала. Она понимала, что для Люка помочь другу — дело чести. Почему же ее охватило такое раздражение?

— Спасибо, старина! — поблагодарил Энтони.

— Без проблем, — ответил Люк. — Хотя погоди, проблема есть. Машина-то у меня двухместная.

Элспет открыла дверь и вышла из машины.

— Садитесь, — коротко бросила она, сама стыдясь своей неприветливости. Что дурного в том, что Люк пришел на помощь другу в беде? И все же ей невыносима была мысль о том, что несколько часов он проведет в тесном салоне наедине с этой сексапильной штучкой — Билли Джозефсон!

— Элспет, — окликнул Люк, видимо, почувствовав ее раздражение, — возвращайся в машину, давай я сначала довезу тебя до общежития.

— Не стоит, — ответила она, с усилием натягивая маску любезности. — Энтони меня проводит. А вы, Билли, скорее садитесь, а то замерзнете до смерти.

— Ну, если ты уверена… — проговорил Люк.

Элспет от души пожалела о своем благородстве. Слишком уж легко он согласился!

— Не знаю, как вас благодарить! — воскликнула Билли, чмокнув Элспет в щеку. Затем села в машину и захлопнула дверь, даже не попрощавшись с Энтони.

Люк помахал им и тронулся с места.

Энтони и Элспет, стоя на тротуаре, смотрели, как «Форд» растворяется во тьме.

— Черт! — пробормотала Элспет.

6.30

На белоснежную стенку ракеты нанесены огромные черные буквы UE. Буквенно-цифровой код очень прост:

Н U N T S V I L E X

1 2 3 4 5 6 7 8 9 0

Таким образом, UE означает номер ракеты — 29. Код придуман для того, чтобы не давать иностранным разведкам подсказок о количестве созданных ракет.

Над продрогшим городом занимался серый день. Люди выходили из домов, щуря глаза и морщась от пронзительного ветра и кусачего холода, поднимали воротники и почти бежали по улице, стремясь поскорее оказаться в своих офисах и магазинах, отелях и ресторанах — там, где тепло и светло.

Только Люку некуда было идти. Одна улица для него ничем не отличалась от другой, ибо ни с одной из них его ничто не связывало. Быть может, при следующем повороте за угол его озарит — он узнает место, где вырос, или здание, в котором работал… Увы, каждый поворот приносил ему лишь разочарование.

В бледном утреннем свете он разглядывал попадавшихся на пути прохожих. Что, если где-то среди них — отец, брат, сестра или, быть может, даже сын? Его не оставляла надежда, что какой-нибудь незнакомец, встретившись с ним взглядом, вдруг бросится к нему с распростертыми объятиями, восклицая: «Люк, где ты пропадал? Что с тобой? Идем, я тебе помогу!» Впрочем, быть может, встреченный родственник отвернется от него с каменным лицом и пройдет мимо. А может статься, что все его родные живут где-нибудь в другом городе.

Нет, похоже, ему не повезет. Никто из прохожих не бросался с радостными криками навстречу, и в улицах, по которым он проходил, не ощущалось ничего знакомого. Просто бродить по городу, мечтая об удаче, — не лучшая стратегия. Нужен план. Должен же быть какой-то способ выяснить, кто он!

Вдруг он числится в списках пропавших без вести? Наверняка такие списки существуют. Где их искать? В полиции, разумеется.

Мимо отделения полиции он проходил несколько минут назад. Люк развернулся, чтобы направиться в обратную сторону, — и едва не сшиб с ног молодого человека в зеленом габардиновом плаще и такой же кепке. Где-то он его уже видел… Взгляды их встретились; на мгновение Люку показалось, что незнакомец его узнает, — но в следующий миг тот смущенно отвел глаза и пошел своей дорогой.

Проглотив разочарование, Люк решил пойти обратно по своим следам. Это было не так-то легко: он шел в задумчивости, сам не зная куда, сворачивая или переходя улицы по своей прихоти. Впрочем, рано или поздно полицейский участок ему на дороге попадется.

На ходу он пытался извлечь из памяти хоть какую-нибудь информацию о себе. Вот высокий мужчина в серой фетровой шляпе зажег сигарету и с наслаждением затянулся; глядя на него, Люк не ощутил желания закурить. Значит, в «прежней» жизни он не курил. Мимо проносились автомобили: Люк с удовольствием любовался их плавными очертаниями, низкой посадкой — и знал, что это новые модели. Мог даже назвать марку и модель. Эта безличная информация удержалась в его мозгу, как и умение говорить по-английски. Должно быть, в прошлой жизни ему нравилась быстрая езда, и теперь он не сомневался в том, что умеет водить машину.

Бросая взгляд на свое отражение в витринах, Люк видел там потрепанного бродягу без возраста. Однако, глядя на прохожих вокруг, он без труда мог примерно определить, сколько им лет — двадцать с чем-то, тридцать, сорок или еще больше. Более того: он заметил, что машинально делит встречных на тех, кто старше его и кто моложе. Задумавшись об этом, Люк сообразил, что люди лет двадцати с небольшим кажутся ему молодыми, а старше сорока — старыми. Выходит, ему где-то между тридцатью и сорока.

Эти маленькие победы над амнезией сильно его приободрили.

Однако, задумавшись, он сбился с дороги. С неудовольствием Люк заметил, что оказался на захолустной улочке, полной дешевых лавчонок: магазины одежды с кричащими вывесками «Распродажа! Скидки!» поперек витрин, ломбарды, продуктовые лавки с консервами. Люк оглянулся, размышляя, куда идти дальше… и наткнулся взглядом на молодого человека в зеленом габардиновом плаще. Тот стоял у витрины, разглядывая выставленный в ней телевизор.

«Может быть, он за мной следит?» — нахмурясь, подумал Люк.

Шпик, ведущий слежку, всегда один; в руках у него обычно нет ни сумки, ни портфеля, и выглядит он как праздно слоняющийся бездельник. Тип в зеленом плаще под это определение подходил.

Впрочем, это несложно проверить.

Люк дошел до конца квартала, пересек улицу и пошел обратно по другой стороне. Дойдя до конца, остановился и посмотрел в обе стороны. Зеленый плащ маячил ярдах в тридцати от него. Люк снова перешел улицу. Чтобы не вызывать подозрений, он рассматривал подъезды, словно искал номер улицы и дома. Так он дошел до того места, откуда начал свой эксперимент.

Тип в зеленом плаще шел следом.

Сердце Люка забилось быстрее. Человек, следящий за ним, определенно что-то о нем знает. Может быть, знает, кто он?

Однако, несмотря на возбуждение, рассудительный голос в голове поинтересовался: «А откуда, интересно, тебе известно, как определить слежку?» Люк задумался. Трудно сказать. Может быть, он сам за кем-то следил, прежде чем стать бродягой?

Ладно, об этом подумает позже. А сейчас ему нужна остановка автобуса. В карманах потрепанного пальто и брюк не было ни цента: наверняка вчера он все до последнего гроша истратил на выпивку. Но не беда. Мелочь вокруг повсюду: в карманах у людей, в магазинах, в такси.

Теперь Люк смотрел вокруг себя уже другими глазами. Подмечал газетные киоски, которые можно ограбить, сумки, которые можно вырвать из рук, карманы, которые можно обчистить. Заглянул в небольшую кофейню — увидел крепкого мужчину, стоящего за стойкой, и официантку, обслуживающую столики. Что ж, место не хуже любого другого. Он толкнул дверь и вошел.

Обшарил взглядом столики, надеясь, что там найдутся оставленные чаевые. Ничего. Люк подошел к стойке. Здесь громко хрипело радио — передавали утренние новости: «По утверждениям экспертов, это наш последний шанс сравняться с русскими в гонке за освоение космического пространства…» Бармен за стойкой делал эспрессо: от сверкающей кофемашины валил пар, и от аппетитного запаха у Люка едва слюнки не потекли.

Что должен сказать бродяга?

— Эй, у вас черствой булочки не найдется? — спросил он.

— Вали отсюда! — пробурчал бармен.

Люк подумал было о том, чтобы перепрыгнуть через стойку и вскрыть кассу — но нет, это уж слишком. Ему нужно всего-то несколько центов на автобусный билет!.. В следующий миг он увидел то, что искал. Возле кассы, совсем рядом с ним, стоял ящик с щелью в крышке, а на нем — фотография ребенка и надпись: «Поможем незрячим!» Люк сдвинулся так, чтобы своим телом загородить ящик от бармена и официантки. Оставалось лишь отвлечь бармена.

— А может, пару центов дадите? — жалобно протянул он.

— Ну ладно! — угрожающе проговорил бармен. — Сам напросился! — И, со стуком поставив кофейную кружку на стойку и вытерев ладони о передник, нырнул под стойку.

Пролезая под стойкой, он не видел Люка — а Люку это и было нужно! Он схватил ящик для пожертвований и сунул за пазуху. Ящик был легким, но все же в нем что-то звякнуло, значит, не совсем пустым.

Бармен схватил Люка за ворот и потащил к дверям. Люк не сопротивлялся, пока у самого порога бармен не пнул его коленом под зад. Тут, забыв о своей роли, Люк резко повернулся, сжав кулаки. Бармен изменился в лице и поспешно юркнул в кафе; Люку показалось, что он испугался.

«А почему, собственно, я так разозлился?» — спросил себя Люк. Он попросил милостыню — и не ушел, когда ему велели уйти. Быть может, пинок под зад был лишним — но ведь он это заслужил: в конце концов, он стащил деньги, предназначенные для слепых детишек!

И все же ему стоило немалых усилий скрыть гордость, повернуться и, низко опустив голову, с видом побитой собаки побрести прочь.

Нырнув в безлюдный проезд между домами, Люк подобрал с земли острый камень и принялся потрошить свою добычу. Вскоре ящик поддался. Внутри были мелкие монетки, в основном по одному центу, — всего доллара два или три. Люк сунул их в карман и вернулся на улицу. Спасибо небесам за благотворительность, подумал он. Выберусь из этой передряги — непременно пожертвую слепым три доллара!

Или нет, лучше тридцать.

У киоска, уткнувшись в газету, стоял тип в зеленом плаще.

В нескольких ярдах от Люка остановился автобус. Куда он едет, Люк понятия не имел, — но это было и неважно. Он вошел. Водитель хмуро на него покосился, однако выгонять не стал.

— Мне выходить через три остановки, — сказал Люк.

— Неважно, когда выходить, — проворчал водитель. — Если у тебя нет проездного, то билет стоит семнадцать центов.

Люк расплатился украденной мелочью.

Пробираясь в заднюю часть автобуса, он бросил взгляд в окно, ища глазами своего преследователя. Человек в зеленом плаще шагал прочь, зажав газету под мышкой. Люк нахмурился. Выходит, он за ним вовсе не следил? Шпик сейчас старался бы поймать такси… «Да, должно быть, мне показалось», — разочарованно подумал Люк.

Автобус тронулся, и Люк сел на свободное место.

Он вновь задумался о том, откуда все это знает. Определенно, он где-то учился следить за людьми или уходить от слежки. Но где? Может быть, он служил в полиции? Или это как-то связано с войной… А чем, интересно, он занимался на войне? Люк помнил, что несколько лет назад была война: Америка воевала с Германией в Европе и с Японией на Тихом океане, — однако даже не представлял, чем занимался в это время он сам.

На третьей остановке он вышел вместе с еще несколькими пассажирами. Огляделся. Такси поблизости не было, типа в зеленом плаще — тоже. Один из пассажиров, вышедших вместе с ним, подошел к дверям магазина и начал рыться в карманах. На глазах у Люка он достал сигарету, чиркнул спичкой и с наслаждением затянулся.

Это был высокий человек в серой фетровой шляпе.

Люк понял, что сегодня его уже видел.

7.00

Стартовая площадка — это, по сути, огромный стальной стол на четырех ногах и с отверстием в середине, через которое проходит реактивная струя. Конический отражатель под «столом» гарантирует горизонтальное отклонение реактивной струи.

Энтони Кэрролл ехал по Конститьюшн-авеню на пятилетнем «Кадиллаке Эльдорадо», доставшемся ему от матери. Позаимствовал его год назад, чтобы добраться до Вашингтона из Вирджинии, где жил вместе с родителями, — и так и не собрался вернуть. Ничего, мама наверняка уже купила себе другую машину.

Он заехал на парковку возле Корпуса Кью в Алфавитном Ряду — длинной веренице мрачных, похожих на бараки строений, во время войны наспех выстроенных в парке неподалеку от Мемориала Линкольна. Хотя здания не радовали глаз, Энтони они нравились: ведь большую часть войны он провел здесь, в работе на Управление стратегических служб — организацию, из которой впоследствии выросло ЦРУ. Добрые старые деньки, когда секретные агенты могли творить что хотели — ну, почти, — и ни перед кем, кроме президента, не отчитывались.

Штат ЦРУ рос быстрее, чем у любой другой правительственной организации, и на том берегу Потомака, в Лэнгли, для него уже возводилась новая штаб-квартира стоимостью во много миллионов долларов. Когда ее достроят, знал Энтони, Алфавитный Ряд будет снесен.

Против переезда в Лэнгли Энтони боролся что есть сил — и не только потому, что с Алфавитным Рядом у него были связаны дорогие воспоминания. Сейчас ЦРУ занимало тридцать одно здание, и Энтони доказывал, что так должно быть и впредь. Пока разведывательное управление разбросано на целый квартал, иностранным разведкам трудно оценить его ресурсы и масштабы деятельности. Если же оно будет располагаться в одном-двух зданиях, чтобы понять, сколько людей там работает, достаточно будет разок проехать мимо.

Увы, этот спор Энтони проиграл. Большие шишки из правительства предпочитали держать ЦРУ под одной крышей — так легче было за ним присматривать. Энтони считал, что секретная служба — для отчаянных парней, настоящих сорвиголов. В годы войны так оно и было. Теперь же в его вотчине правили бал счетоводы и канцелярские крысы.

На парковке у Энтони было свое место, под табличкой: «Руководитель Службы технического обеспечения», однако сегодня он плюнул на правила и припарковался прямо возле крыльца. Подняв глаза на уродливое здание перед собой, он задумался о том, не будет ли его снос означать конец эпохи. Все чаще он проигрывает бюрократические битвы — хоть и по-прежнему остается в Управлении очень влиятельной фигурой. «Служба технического обеспечения» — не что иное, как эвфемизм для подразделения, занятого взломами, прослушиванием телефонов, испытанием запрещенных веществ, — словом, теми сторонами секретной службы, которые закон не одобряет. Неофициальное его название — «Департамент грязных трюков». Энтони занял свое положение отчасти благодаря военному послужному списку, отчасти — из-за нескольких удачных операций в годы холодной войны. Но времена изменились, и теперь многие хотят, чтобы ЦРУ в самом деле превратилось в то, чем воображают его обыватели: простое агентство по сбору информации!

Только через мой труп, думал Энтони.

Однако кругом враги. Чинуши, не любящие его за склонность говорить правду в глаза, слабые, некомпетентные агенты, обиженные на то, что он не дает им продвигаться по службе, канцелярские крысы, недовольные уже тем, что секретная служба занимается — вы только подумайте! — секретными операциями… Все только и ждут, когда он споткнется, чтобы накинуться на него и разорвать.

И сейчас он, как никогда, близок к провалу.

Входя в здание, Энтони отбросил все посторонние заботы и сосредоточился на главной проблеме. Доктор Клод Люкас, для друзей Люк. Самый опасный человек в Америке. Человек, поставивший под угрозу все, ради чего Энтони живет.

Большую часть ночи Энтони провел у себя в кабинете, домой вернулся только побриться и сменить рубашку. Неудивительно, что охранник в холле встретил его изумленным возгласом:

— Доброе утречко, мистер Кэрролл! Как, уже вернулись?

— Во сне мне явился ангел и сказал: «А ну-ка быстро за работу, бездельник!» Доброе утро.

Охранник рассмеялся.

— Сэр, вас ждет мистер Макселл.

Энтони нахмурился. Пит Макселл должен быть сейчас с Люком. Что-то пошло не так?

Он взбежал по лестнице.

Пит Макселл сидел в кресле напротив стола Энтони — все еще в тряпье бродяги, разводы грязи на лице частично скрывали родимое пятно. Увидев Энтони, Пит вскочил с испуганным видом.

— Что случилось?

— Люк заявил, что хочет побыть один.

Этого Энтони и ожидал.

— Кто за ним следит?

— Саймонс, Беттс на подхвате.

Энтони задумчиво кивнул. От одного агента Люк избавился; где гарантия, что он не сумеет избавиться и от остальных?

— А как его память?

— Вообще ничего не помнит.

Энтони снял пальто и сел за стол. Он догадывался, что с Люком без проблем не обойдется, и услышанное не застало его врасплох.

Он взглянул на своего собеседника. Пит — неплохой агент, толковый и внимательный. Правда, неопытный — но этот быстро проходящий недостаток с лихвой искупает его фанатичная преданность Энтони. Все молодые агенты знали, что Энтони лично организовал легендарное убийство — в сочельник 1942 года в Алжире его подчиненные ликвидировали одного из вишистских вождей, адмирала Дарлана[384]. Агентам ЦРУ убивать случалось не часто, так что на Энтони смотрели с некоторым трепетом. Но у Пита была и особая, личная, причина для преданности. Заполняя анкету при поступлении на службу, он написал, что никогда не имел проблем с полицией. Однако, как выяснил позже Энтони, это была ложь: еще студентом в Сан-Франциско Пит попался с проституткой и заплатил штраф. По правилам, его следовало уволить, — но Энтони не стал следовать правилам, и Пит был ему за это благодарен.

Теперь он сидел жалкий, пристыженный, чувствуя, что подвел обожаемого шефа.

— Не волнуйся, — отеческим тоном проговорил Энтони. — Просто расскажи, что произошло, и как можно подробнее.

На лице Пита отразились благодарность и облегчение.

— Проснулся он в панике. Поначалу ничего не соображал, кричал в голос: «Кто я?» и все такое. Я его успокоил… правда, при этом сделал ошибку. Назвал его Люком.

Энтони специально предупреждал Пита: не выдавать никакой информации.

— Ладно, ничего страшного. Все равно на самом деле его зовут по-другому.

— Потом он спросил, кто я, и я ответил: «Пит». Само собой выскочило. Я не думал, что говорю, хотел только, чтобы он успокоился и перестал орать, — погибая от стыда, продолжал Пит.

Однако Энтони только отмахнулся — все это не смертельные ошибки.

— Что дальше?

— Как мы и планировали, я повел его в благотворительную столовую. Но там он начал задавать вопросы — и очень неглупые. Спросил пастора, видел ли тот его раньше.

— Не стоит удивляться, — кивнул Энтони. — Во время войны он был нашим лучшим агентом. Память он потерял, но инстинкты и навыки остались при нем.

— Я старался отвлечь его от копания в прошлом, а он, кажется, это понял и сказал мне, что хочет побыть один.

— Ему удалось что-то узнать о себе? Может быть, произошло что-то такое, что могло бы натолкнуть его на истину?

— Нет. Хотя он читал статью в газете о космической программе, ничего в связи с ней не вспомнил.

— Кто-нибудь заметил в нем что-то необычное?

— Пастор удивился, что Люк сумел разгадать кроссворд. Бродяги чаще всего даже читать не умеют.

Да, сложная задачка мне досталась, подумал Энтони.

— Где Люк сейчас?

— Не знаю, сэр. Стив обещал позвонить, когда удастся.

— Как только позвонит, возвращайся туда и присоединяйся к нему. Что бы ни случилось, Люк не должен от нас ускользнуть.

— Хорошо, сэр.

В этот миг на столе у Энтони зазвонил белый телефон. Прямая линия. Он нахмурился: не так уж много людей знали этот номер.

Энтони снял трубку.

— Это я, — послышался в трубке голос Элспет. — Что случилось?

— Расслабься, — ответил он. — Все идет по плану.

7.30

Длина ракеты — 64 фута и 7 дюймов, вес — 64 тысячи фунтов. Однако большую часть ее составляет топливо. В самом спутнике всего лишь 2 фута 10 дюймов в длину, и весит он не больше 18 фунтов.

Люк шел по Восьмой улице на юг, а соглядатай следовал за ним.

Уже совсем рассвело, и в бледном свете дня Люк без труда различал в толпе на углах улиц или на автобусных остановках серую фетровую шляпу. Однако, когда он перешел Пенсильвания-авеню, шляпа исчезла из виду. Быть может, ему все-таки почудилось? Он проснулся в загадочном мире, где правдой может оказаться все, что угодно. Наверное, то, что за ним «хвост» — всего лишь фантазия. Впрочем, минуту спустя из булочной на другой стороне улицы вынырнул зеленый габардиновый плащ.

— Toi, encore! — пробормотал себе под нос Люк.

«Снова ты!» Почему, интересно, он сказал это по-французски?.. Неважно, сейчас есть более насущные задачи. Итак, за ним следят. Следят сразу двое, и вполне профессионально.

Если Габардин и Фетр — копы, значит, он преступник? Вчера в пьяном виде кого-нибудь убил? Возможно, они из КГБ или ЦРУ — хоть и маловероятно, чтобы бездомный бродяга оказался замешан в шпионаже. А может быть, все гораздо прозаичнее: много лет назад он бросил жену, теперь она решила развестись и наняла частных детективов, чтобы получить подтверждение тому, как он опустился (причем она-то в семье и говорила по-французски)?

Все варианты трудно было назвать привлекательными — и все же Люк чувствовал душевный подъем. Этим людям известно, кто он! Раз они за ним следят, значит, что-то о нем знают! Уж во всяком случае, знают больше, чем он сам.

Надо разбить эту парочку, а затем потолковать начистоту с тем, что помоложе.

Люк зашел в табачную лавку и купил пачку «Пэлл-Мэлл», расплатившись украденной мелочью. Когда он вышел, Габардин уже исчез, его место снова занял Фетр. Люк дошел до конца квартала и свернул за угол.

Здесь у тротуара стоял грузовичок с яркой эмблемой «Кока-колы»: водитель выгружал из кузова ящики с газировкой и заносил их в закусочную. Люк вышел на проезжую часть и спрятался за дальним бортом грузовика, расположившись так, чтобы видеть улицу, а самому не попадаться на глаза тем, кто сворачивает из-за угла.

Минуту спустя появился Фетр. Шел он быстро, озираясь по сторонам. Люк припал к земле и заполз под грузовик. Из-под машины ему были видны синие брюки и коричневые «оксфордские» ботинки преследователя.

Шпик ускорил шаг, не понимая, куда исчез его «объект». Потом развернулся и пошел назад. Скрылся в закусочной, минуту спустя снова оттуда вышел. Обошел вокруг грузовика, ничего не обнаружил и, вернувшись на тротуар, торопливо, почти бегом, бросился прочь.

Люк мысленно поздравил себя. Неизвестно где, однако ж научился играть в эти шпионские игры!.. Он выполз из-под грузовика со стороны капота и встал. Осторожно выглянул из-за крыла машины. Фетр торопливо удалялся.

Люк пересек тротуар и свернул за угол. У входа в магазин электроприборов уставился на проигрыватель ценой в восемьдесят баксов, достал пачку сигарет, извлек одну — и стал ждать, не сводя глаз с отражения улицы в стекле витрины.

Вскоре появился Габардин.

Он был высок, спортивного сложения и молод. Инстинкты Люка подсказали ему, что этот парень не слишком опытен.

Заметив Люка, он даже вздрогнул от неожиданности. Люк повернулся и посмотрел ему в глаза. Парень в зеленом плаще поспешно отвел взгляд и продолжил путь по краешку тротуара, явно стараясь избежать встречи, — что, впрочем, было вполне естественно, если вспомнить, что Люк выглядел как грязный бродяга.

Сунув в рот сигарету, Люк шагнул ему наперерез.

— Эй, огоньку не найдется?

Габардин застыл на месте, явно не понимая, что делать, и забегал глазами по сторонам.

— Найдется, отчего же нет, — ответил он нарочито небрежным тоном, извлек из кармана плаща коробок спичек и зажег одну.

Люк вынул изо рта сигарету и спросил:

— Ты ведь знаешь, кто я, верно?

На лице у парня отразился настоящий ужас. Чему бы ни учили его на занятиях по наружному наблюдению, — к тому, что «объект» устроит ему допрос, жизнь его явно не подготовила. Он воззрился на Люка, словно на привидение. Спичка догорела у него в руке; лишь тогда шпик уронил ее наземь и ответил:

— Не понимаю, о чем ты, приятель.

— Ты следишь за мной. Ты должен знать, кто я.

— Э-э… вы хотите мне что-то продать? — поинтересовался Габардин, по-прежнему делая вид, что ничего не понимает.

— А я похож на коммивояжера? Ну, давай, выкладывай!

— Я ни за кем не слежу!

— Ты уже час таскаешься за мной по пятам!

Молодой человек, как видно, принял решение.

— Вы сумасшедший, — твердо сказал он и попытался пройти мимо.

Люк преградил ему путь.

— Позвольте пройти! — проговорил Габардин.

Но Люк не собирался его отпускать. Он схватил шпика за отвороты габардинового плаща и приложил к витрине магазина с такой силой, что стекло задребезжало. Досада и гнев взяли над ним верх.

— Putain de merde![385] — прорычал он.

Габардин был моложе Люка и, пожалуй, в лучшей форме, — однако не сопротивлялся.

— Убери от меня руки, черт побери! — потребовал он, стараясь сохранять спокойствие. — Я за тобой не слежу!

— Кто я? — закричал ему в лицо Люк. — Скажи мне, кто я!

— Мне-то откуда знать? — Он схватил Люка за запястья.

На миг Люк отпустил его — лишь для того, чтобы схватить за горло.

— Нет, ты мне скажешь, что здесь происходит!

Габардин потерял самообладание и вцепился в руки Люка, пытаясь оторвать их от своего горла. Когда это не удалось, принялся бить его под ребра. Первый удар вышел довольно чувствительным, и Люк поморщился — но не ослабил хватку и придвинулся ближе, так что следующим ударам уже не хватало размаха. Он вдавил большие пальцы в горло шпика, пережимая ему доступ воздуха. Габардин закашлялся, глаза его вылезли из орбит.

За спиной у Люка послышался обеспокоенный голос какого-то прохожего:

— Эй, что здесь происходит?

Внезапно Люк опомнился. Что он делает? Он едва не задушил этого парня! Неужели он убийца?

Хватка ослабела, и Габардин разжал его пальцы. Люк не сопротивлялся: он уронил руки, потрясенный и полный отвращения к себе.

Парень в зеленом плаще попятился.

— Больной ублюдок! — проговорил он, все еще со страхом в голосе и в глазах. — Ты меня чуть не убил!

— Мне нужна правда. И я знаю, что ты можешь сказать мне правду.

Габардин потер горло.

— Сукин сын! — продолжал он. — Псих долбанутый! Ничего я о тебе не знаю — и знать не хочу!

Люк ощутил, как закипает от гнева.

— Лжешь! — вскричал он, вновь протягивая руки, чтобы его схватить.

Человек в габардиновом плаще повернулся и бросился бежать.

Погнаться за ним?.. Люк заколебался. Предположим, догонит — и что дальше? Как заставить его сказать правду? Пытать?

В любом случае было уже слишком поздно. Трое прохожих, остановившихся посмотреть на потасовку, теперь пялились на Люка с почтительного расстояния. Оставалось лишь развернуться и пойти в другую сторону.

Люк чувствовал себя еще хуже прежнего: взрыв ярости оставил слабость и дрожь в теле, а его результаты — горькое разочарование. Он встретил двух людей, возможно, знающих, кто он такой, — и умудрился ровно ничего от них не узнать!

«Отличная работа, Люк! — сказал он себе. — Потрясающий успех!»

8.00

У ракеты «Юпитер-С» четыре ступени. Первая, самая крупная — модифицированная ступень баллистической ракеты «Редстоун», — не что иное, как невероятно мощный двигатель, которому предстоит поистине титаническая задача: освободить ракету из пут земного тяготения.

Доктор Билли Джозефсон снова опаздывала на работу.

Она разбудила маму, помогла ей встать, облачиться в стеганый халат и надеть слуховой аппарат, и усадила ее на кухне за чашкой кофе. Разбудила семилетнего сына Ларри, похвалила за то, что сегодня он не намочил постель, сказала: нет, принять душ нужно все равно. И вернулась на кухню.

Мама — маленькая, пухлая семидесятилетняя старушка, которую все звали просто Бекки-Ма — как обычно, включила радио на полную громкость. По радио Перри Комо распевал «Поймай упавшую звезду». Билли нарезала хлеб тонкими ломтиками и сунула их в тостер, затем поставила на стол масло и виноградный конфитюр для мамы. Для Ларри насыпала в тарелку кукурузных хлопьев, порезала сверху банан и залила молоком.

Торопливо сделав бутерброд с арахисовым маслом и джемом, положила его в коробочку для ланча — вместе с яблоком, шоколадным батончиком «Херши» и бутылочкой апельсинового сока. Сунула все это Ларри в ранец, добавив книгу для домашнего чтения и бейсбольную перчатку — подарок отца.

По радио музыка сменилась разговором: репортер брал интервью у туристов, съехавшихся на мыс Канаверал в надежде увидеть запуск первого американского спутника Земли.

Появился Ларри; шнурки не завязаны, рубашка застегнута криво. Билли помогла ему одеться как следует, усадила за стол, а сама принялась чистить вареные яйца.

Четверть девятого — а она уже чувствует себя загнанной лошадью! Билли любила и сына, и мать, но втайне тяготилась необходимостью постоянно о них заботиться.

По радио репортер теперь расспрашивал какого-то военного.

— Скажите, — спрашивал он, — не угрожает ли этим туристам опасность? Что, если ракета собьется с курса и рухнет прямо на побережье?

— Такой опасности нет, сэр, — отвечал его собеседник. — В каждую ракету встроен механизм самоликвидации. Если она отклонится от намеченного курса, мы взорвем ее прямо в воздухе.

— Как же вы ее взорвете, если она уже покинет землю?

— Взрывное устройство включается радиосигналом, подать который вправе лишь высокопоставленный сотрудник службы безопасности.

— Но это само по себе вызывает тревогу. Что, если ракета взорвется случайно, поймав какие-нибудь радиопомехи?

— Такое совершенно невозможно, сэр! Взрывное устройство реагирует лишь на сложный сигнал, нечто вроде кода. Ракеты стоят огромных денег, так что мы постарались исключить любой риск…

— Мама, — заговорил вдруг Ларри, — а мы сегодня на уроке труда будем делать ракеты! Можно мне взять с собой бутылку из-под йогурта?

— Нельзя, мы еще не допили.

— Ой! А что же мне взять? Мисс Пейдж велела обязательно принести какие-нибудь бутылочки или коробочки!

— Зачем?

— Ну для ракеты! Мисс Пейдж еще на прошлой неделе велела обязательно принести! — Рот у Ларри искривился, глаза наполнились слезами с той внезапностью, как это бывает у семилеток.

Билли вздохнула.

— Ларри, если бы ты мне об этом сказал на той неделе, я бы тебе сейчас выдала целую гору бутылок и коробок! Сколько раз повторять: не откладывай дела до последней минуты!

— Ну ма-а-ам! Что же мне делать?

— Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Йогурт я перелью в чашку, и еще… какие банки и коробки тебе нужны?

— В форме ракеты!

Интересно, подумала Билли, когда учителя как бы между прочим просят детей принести на урок то, это и еще вон то — они представляют себе, какую работу задают и без того занятым матерям?

Она намазала маслом тосты, разложила их по тарелкам, добавила яйца — но вместо того, чтобы сесть вместе с родными за стол, бросилась искать что-нибудь «в форме ракеты». Итогом долгих поисков стала пустая упаковка из-под моющего средства — пожалуй, для ракеты сойдет, пластиковая бутылочка от жидкого мыла, картонная коробка из-под мороженого и жестяная баночка в форме сердечка из-под шоколадных конфет.

Почти со всех упаковок на нее смотрели рекламные портреты счастливых семей: очаровательная мать-домохозяйка, двое счастливых детишек и на заднем плане — благодушный папа с трубкой. Мало что так раздражало Билли, как этот стереотип. У нее самой такой семьи никогда не было. Отец, бедный портной из Далласа, погиб, когда Билли была еще ребенком, и Бекки-Ма одна, в беспросветной бедности, поднимала пятерых детей. А сама Билли развелась с мужем, когда Ларри было всего два года. И вокруг себя она видит множество одиноких матерей: вдовы, разведенные или те, кого в былые времена именовали «падшими женщинами»… Такие семьи не рисуют на обертках.

Она сложила все, что нашла, в пакет и вручила Ларри.

— Ух ты! — воскликнул мальчик. — Наверняка никто больше столько не принесет! Спасибо, мам!

Завтрак Билли безнадежно остыл — что ж, зато Ларри был доволен.

За окном послышался автомобильный гудок, и Билли бросила на себя торопливый взгляд в зеркало, вделанное в дверцу буфета. Безразмерный розовый свитер, темные кудри небрежно зачесаны назад, никакой косметики, если не считать забытую с вечера подводку для глаз… и все же, пожалуй, она еще вполне ничего.

Задняя дверь распахнулась, и на кухню влетел Рой Бродски, лучший друг Ларри. Мальчишки бросились навстречу друг другу так радостно, словно месяц не виделись. Любопытно, подумала Билли, что теперь Ларри дружит только с мальчиками. А ведь в детском саду мальчики и девочки играли вместе. Что за психологический механизм побуждает детей после пяти лет предпочитать общество своего пола?

Вслед за Роем вошел его отец Гарольд, симпатичный мужчина с добрыми карими глазами. Гарольд Бродски преподавал химию в университете Джорджа Вашингтона. Он был вдовцом: мать Роя погибла в аварии. Гарольд и Билли уже некоторое время встречались.

— Боже мой, ты сегодня великолепна! — воскликнул Гарольд, глядя на нее влюбленными глазами. Билли улыбнулась и подставила щеку для поцелуя.

Как и Ларри, Рой тащил с собой целый мешок банок, коробок и картонок.

— Тебе тоже пришлось опустошить половину упаковок на кухне? — с улыбкой спросила Билли у Гарольда.

— Да. И кукурузные хлопья, и шоколад, и плавленый сыр теперь разложены по тарелкам и прикрыты крышками. А у шести рулонов туалетной бумаги не хватает картонных вкладышей в середине.

— Вот черт, а мне и в голову не пришло! — воскликнула Билли.

Гарольд рассмеялся.

— Знаешь, я тут подумал… не хочешь сегодня поужинать у меня?

— Собираешься что-то приготовить? — удивилась Билли.

— Не совсем. Попрошу миссис Райли сделать запеканку, а вечером ее разогрею.

— Хорошо, — ответила Билли, немного удивленная.

До сих пор Гарольд не приглашал ее к себе. Обычно они ходили в кино, или на концерты классической музыки, или на вечеринки с коктейлями к другим университетским профессорам. Интересно, почему сегодня он решил пригласить ее в гости?

— Рой вечером идет на день рождения к своему двоюродному брату и останется там ночевать. Так что мы сможем спокойно поговорить.

— Ладно… — протянула Билли.

Спокойно поговорить, разумеется, можно и в ресторане. Видимо, у Гарольда есть иная причина пригласить ее к себе домой, когда Роя всю ночь не будет. Билли подняла на него глаза и встретилась с открытым, честным взглядом.

— Договорились! — ответила она.

— Отлично. Заеду за тобой около восьми. Пошли, ребята! — И Гарольд вывел мальчишек через заднюю дверь на улицу.

Ларри исчез за дверью, даже не сказав «до свиданья» — признак, по которому можно было понять, что у него все хорошо. Билли знала: если он становится очень вежливым или начинает липнуть к матери — это верный знак, что чем-то встревожен или заболевает.

— Хороший человек Гарольд, — заметила ее мать. — Лучше бы тебе выйти за него замуж поскорее, пока он не передумал!

— Он не передумает, мама.

— И все же не тяни. Знаешь, как говорится: от добра добра не ищут.

— От тебя ничего не скроешь, верно, ма? — улыбнулась Билли.

— Может быть, я и старуха, но из ума еще не выжила!

Билли убрала со стола и выкинула свой остывший завтрак в мусорное ведро. Торопливо заправила постели — свою, Ларри и мамину, бросила в корзину грязное белье. Показав корзину матери, сказала:

— Мама, видишь? Когда зайдет человек из прачечной, просто отдай ему все это. Договорились?

— Билли, — сказала вдруг ее мать, — а ведь у меня кончились таблетки от сердца!

— Вот черт! — Обычно Билли не ругалась при матери, но сегодня ее терпение было на исходе. — Мама, у меня очень много работы. Когда я еще должна бежать в аптеку?

— Но что же мне делать? Они кончились!

Больше всего раздражало Билли то, с какой скоростью ее мать переходила от роли проницательной, все понимающей родительницы к роли беспомощного ребенка.

— Почему ты не сказала мне вчера? Вчера я ходила за покупками, заодно зашла бы и в аптеку! Я не могу бегать по магазинам каждый день, я работаю!

На глазах у Бекки-Ма заблестели слезы — и Билли немедленно раскаялась в своей резкости.

— Прости, мама, — устало и виновато проговорила она.

В последнее время Бекки-Ма плакала из-за любой ерунды — совсем как Ларри. Пять лет назад, когда они поселились здесь втроем, мама очень помогала Билли с сыном, но теперь с трудом справлялась с ним даже пару часов. В самом деле, мелькнуло в голове у Билли, насколько же все станет проще, если они с Гарольдом поженятся!

Зазвонил телефон. Билли успокаивающе погладила мать по плечу и сняла трубку.

Звонил Берн Ротстен, ее бывший муж. После развода они остались друзьями: Берн заходил два-три раза в неделю, чтобы пообщаться с Ларри, и охотно выплачивал свою долю расходов на сына.

— Привет, Берн. Что-то ты рано поднялся!

— Да… Скажи, пожалуйста, Люк тебе не звонил?

Такого вопроса она совсем не ожидала.

— Люк Люкас? В последнее время? Нет, а что? Что-то случилось?

— Не знаю. Может быть.

Берна и Люка связывала многолетняя дружба-вражда. В молодости они вели бесконечные споры о политике, и порой казалось, что готовы вцепиться друг другу в глотки — однако и в колледже, и после, во время войны, оставались очень близки.

— Что стряслось? — спросила Билли.

— Он позвонил мне в понедельник. Я удивился — давненько ничего о нем не слышал.

— Я тоже. — Билли напрягла память. — Последний раз я его видела пару лет назад.

«Как давно!» — мелькнуло у нее в голове. Почему же она так легко отказалась от их старой дружбы? Слишком была занята. Дела, дела, дела… вот так и жизнь проходит мимо.

— А я получил от него письмо прошлым летом, — ответил Берн. — Он писал, что читает племяннику мои книги. — Берн стал детским писателем: его серия книг о приключениях шалопаев-близнецов имела большой успех. — И сам тоже над ними смеется. Очень теплое было письмо.

— Так зачем же он тебе позвонил?

— Сказал, что приезжает в Вашингтон и хочет со мной увидеться. Мол, кое-что произошло.

— Он объяснил, что именно?

— Нет. Сказал только: «Помнишь, чем мы занимались на войне? Вот это из той же оперы».

Билли нахмурилась, встревоженная. Во время войны Люк и Берн служили в разведке — работали за линией фронта, помогали французскому Сопротивлению. Но в 1946 году все это закончилось… или нет?

— Как ты думаешь, что он имел в виду?

— Ума не приложу. Он сказал, что, как только приедет в Вашингтон, мне позвонит. В понедельник вечером зарегистрировался в отеле «Карлтон». Сегодня среда, а он так и не позвонил. И вчера не ночевал у себя в номере.

— Откуда ты знаешь?

Берн нетерпеливо фыркнул.

— Билли, ты ведь тоже служила в разведке! Что бы ты сделала на моем месте?

— Наверное, заплатила бы пару баксов горничной за информацию.

— Вот именно. Его не было всю ночь, и он до сих пор не вернулся.

— Ну, может, просто… загулял?

— По-моему, весьма маловероятно.

Берн был прав. Люк отличался страстным темпераментом, но в сексе его привлекало не разнообразие, а сила чувств. Кому, как не Билли, об этом знать?

— Да, наверное, ты прав, — согласилась она.

— Позвони мне, если он вдруг появится, хорошо?

— Конечно.

— Увидимся.

— Пока.

Билли повесила трубку и медленно опустилась на табурет. Повседневные дела были забыты; она вспоминала Люка.

1941

Машина мчалась по шоссе 138, что разрезает Массачусетс и бежит на юг, к Род-Айленду. Облака рассеялись, и дорогу ярко освещала полная луна. Обогревателя в стареньком «Форде» не было: Билли подняла воротник пальто, укуталась шарфом и натянула перчатки; ноги у нее совсем закоченели. Хотя, пожалуй, стоило померзнуть ради того, чтобы провести два часа в машине рядом с Люком Люкасом — пусть он и не ее парень. Красивые мужчины, с которыми Билли приходилось иметь дело до сих пор, раздражали ее смешной и утомительной самовлюбленностью; но этот красавчик, как видно, исключение из правила.

Иные гарвардские студенты рядом с привлекательными женщинами нервничают: не вынимают сигареты изо рта, или начинают прихлебывать из фляжки, или беспрерывно приглаживают волосы и поправляют галстук. Иное дело Люк: он уверенно вел машину, держался спокойно и непринужденно поддерживал беседу. Шоссе в этот поздний час было почти пустым, так что он нередко отводил взгляд от дороги и смотрел на свою собеседницу.

Сперва они говорили о войне в Европе. Как раз сегодня утром во дворе Рэдклиффа прошли студенческие дебаты: сторонники вторжения страстно доказывали, что Америка должна вступить в войну, сторонники изоляции с тем же пылом защищали противоположную точку зрения. Обе стороны развернули плакаты и раздавали листовки с изложением своих взглядов. Послушать их собралась целая толпа — мужчины и женщины, студенты и преподаватели. Спор не был отвлеченным — все понимали, что студенты Гарварда, попав на фронт, скорее всего погибнут там первыми.

— У меня в Париже есть родственники, — говорил Люк. — Я хотел бы, чтобы мы высадили туда войска и им помогли. У меня с немцами личные счеты.

— У меня тоже — я ведь еврейка, — ответила Билли. — Но, чем отправлять американцев умирать в Европу, я бы лучше открыла страну для беженцев. Лучше спасать людей, чем убивать!

— Вот и Энтони так говорит.

Билли поджала губы, вспомнив сегодняшнее происшествие.

— Не могу тебе передать, как я зла на Энтони! — призналась она. — Почему он не мог нормально обо всем договориться и убедиться, что его друзья будут дома?

Она ждала, что Люк ей посочувствует, однако тот ее разочаровал.

— По мне, оба вы были не слишком осторожны, — заметил он с несомненной ноткой упрека в голосе.

Билли почувствовала себя задетой, но проглотила резкий ответ, просившийся на язык, — в конце концов, она у Люка в долгу.

— Ты защищаешь своего друга, и это правильно. И все равно он обязан был подумать о моей репутации!

— Да, но и ты тоже.

Такая резкость удивила Билли. До сих пор Люк был с ней безукоризненно любезен.

— Ты так говоришь, словно это моя вина!

— Ничьей вины здесь нет, вам просто не повезло, — ответил он. — Тем не менее Энтони поставил тебя в такое положение, что любое неудачное стечение обстоятельств может сильно тебе навредить.

— Уж это точно!

— А ты ему позволила.

Билли закусила губу. Неодобрение Люка ее расстроило: сама не понимая, почему, она очень хотела, чтобы этот парень не думал о ней дурно.

— Как бы там ни было, — решительно сказала она, — больше я такой глупости не сделаю! Ни с кем!

— В сущности, Энтони отличный парень. Умница. Правда, немного эксцентричный.

— Когда на него смотришь, сразу хочется начать о нем заботиться — причесать, выгладить ему рубашку и сварить куриный бульон.

Люк рассмеялся, а потом спросил:

— Можно задать тебе личный вопрос?

— Попробуй.

На миг он встретился с ней взглядом.

— Ты его любишь?

Хотя вопрос был неожиданный, Билли нравились мужчины, способные ее удивить, так что она ответила честно:

— Нет. Он мне очень нравится, мне с ним легко и приятно, но я его не люблю. — И тут же подумала о девушке Люка — Элспет, признанной первой красавице Рэдклиффа: высокой и стройной, с длинными золотисто-рыжими волосами, красивой холодной нордической красотой. — А ты? Ты любишь Элспет?

— Вряд ли я вообще понимаю, что такое любовь, — ответил Люк, не отводя взгляда от дороги.

— Уклончивый ответ.

— Верно. — Он бросил на нее задумчивый взгляд — и, как видно, решив, что с ней можно быть откровенным, продолжил: — Если честно, то это очень похоже на любовь. Ни одна девушка в прошлом не нравилась мне так, как она. Но, понимаешь… я еще не уверен, что это настоящее.

Билли ощутила укол вины.

— Вряд ли Энтони с Элспет понравилось бы, как мы здесь их обсуждаем, — заметила она.

Люк смущенно кашлянул и сменил тему.

— Чертовски не повезло, что вас застукали в Хаусе!

— Надеюсь, это не выйдет наружу. Ведь Энтони могут исключить!

— И не его одного. Тебе тоже достанется.

Об этом Билли старалась не думать.

— Вроде бы они не поняли, кто я. Я слышала, как один из них сказал что-то про «шлюху».

Люк бросил на нее удивленный взгляд — и Билли сообразила, что Элспет, должно быть, не употребляет при нем слов вроде «шлюха». И ей не стоило.

— Пожалуй, по заслугам, — добавила она. — В конце концов, меня застали среди ночи в мужском общежитии!

— Вряд ли это оправдывает грязную брань, — заметил Люк.

И снова его слова прозвучали как обвинение не только тому незнакомому студенту, но и ей самой. А он колючий парень, Люк, подумала Билли. С ним нелегко, он ее злит… но этим ей и нравится. Она вдруг почувствовала, что в машине не так уж холодно, и сняла перчатки.

— А как насчет тебя? Читаешь мораль нам с Энтони — а сам-то чем лучше? Не боишься скомпрометировать Элспет тем, что катаешь ее на машине до поздней ночи?

К ее удивлению, Люк добродушно рассмеялся.

— Ты права, я рассуждаю как ханжа. Сегодня вечером все мы отличились!

— Уж это точно! — Она вздрогнула. — Не знаю, что буду делать, если меня выгонят.

— Ничего, доучишься где-нибудь еще.

Она покачала головой.

— Я на государственной стипендии. Отец умер, у матери нет ни гроша. И если меня исключат за нарушение этики, второй раз стипендию я не получу… А что тебя так удивляет?

— Ну… откровенно сказать, по одежде ты вовсе не похожа на бедную сиротку!

— Это я на Левенвортовский грант принарядилась, — объяснила Билли, польщенная тем, что он заметил ее наряд.

— Ого! — Получить Левенвортовский грант было недосягаемой мечтой для многих отличников. — Да ты, должно быть, просто гений!

— Ну уж не знаю, — протянула Билли, польщенная нескрываемым уважением в его голосе. — Гений вряд ли попал бы в такую историю, как я сегодня.

— С другой стороны, вылететь из колледжа — еще не самое страшное. Некоторые умнейшие люди бросают учебу, а потом становятся миллионерами.

— Нет, для меня это будет конец света. Я не хочу зарабатывать миллионы, моя цель — возвращать больным здоровье.

— Собираешься стать врачом?

— Психологом. Хочу понять, как работает человеческий ум.

— Зачем?

— Меня завораживает мышление. Таинственный, невероятно сложный процесс. Как мы думаем? Откуда берется логика? Как нам удается воображать то, чего нет перед глазами?.. Ты знаешь, что животным это недоступно? А память? Знаешь, что у рыб нет памяти?

Люк кивнул.

— А почему практически каждый из нас способен узнать музыкальную октаву? — продолжил он. — Две ноты, частота одной вдвое больше, чем у другой — откуда это известно нашему мозгу?

— Так тебе тоже это интересно! — воскликнула она, обрадовавшись тому, что Люк разделяет ее увлечение.

— От чего умер твой отец? — спросил он вдруг.

Билли тяжело сглотнула; к горлу вдруг подступили слезы. Вот так всегда: случайное слово об отце — и вдруг из ниоткуда появляется острое горе, хватает за горло, почти лишает дара речи.

— Ох, прости! — поспешно добавил Люк. — Я не хотел тебя расстраивать!

— Ничего-ничего, — выдавила она. Сделала глубокий вдох. — Он сошел с ума. И однажды воскресным утром отправился купаться на реку Тринити. А ведь всю жизнь ненавидел воду и даже не умел плавать! Я полагаю, он хотел умереть. Коронер тоже так думал, но присяжные сжалились над нами и вынесли вердикт о несчастном случае, чтобы мы могли получить страховку. Страховка составляла сто долларов, и на нее мы прожили целый год. — Билли снова глубоко вздохнула. — Давай поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи мне о математике.

— Ладно. — Люк помолчал. — Математика, пожалуй, в своем роде не менее увлекательна, чем психология. Возьмем, например, число «пи». Почему соотношение длины окружности с ее диаметром всегда равно 3,14? Не шесть, не два с половиной? Кто так решил — и зачем?

— Ты говорил, что хочешь заниматься космическими исследованиями?

— Да. Если люди сумеют выйти в космос, это будет самое грандиозное приключение в истории человечества.

— А я хочу составить карту человеческого разума, — ответила Билли, постепенно успокаиваясь. — Похоже, у нас много общего — у обоих большие планы на будущее!

Люк рассмеялся, затем притормозил.

— Впереди перекресток.

Билли включила фонарик и посмотрела на карту, разложенную на коленях.

— Нам направо, — сказала она.

Они уже подъезжали к Ньюпорту. Время пролетело незаметно, и Билли даже пожалела о том, что путешествие подходит к концу.

— Не представляю, что я скажу кузену, — заметила Билли.

— А что он за человек?

— Голубой.

— «Голубой»? В каком смысле?

— В прямом. Он гомосексуалист.

— А… понятно, — пробормотал Люк, бросив на нее изумленный взгляд.

— Что, я опять тебя шокировала? — поинтересовалась Билли. Она предпочитала говорить прямо обо всем, о сексе в том числе, и терпеть не могла мужчин, ждущих, что при упоминании секса женщина будет краснеть, опускать глазки и бормотать какую-нибудь невнятицу.

— Выражаясь твоими словами — «уж это точно!» — широко улыбнулся Люк.

Билли рассмеялась, приятно согретая тем, что он заметил и оценил ее любимую техасскую фразу.

— Впереди на дороге развилка, — сообщил Люк.

Билли снова сверилась с картой.

— Что-то не вижу. Посмотри сам.

Он остановил машину и склонился над картой, освещенной фонариком. Протянув руку, повернул карту к себе, — и его теплое прикосновение согрело холодную ладонь Билли.

— Мы, наверное, здесь, — произнес он, указывая на карту.

Но вместо того, чтобы проследить взглядом за его рукой, Билли вдруг обнаружила, что не может оторвать глаз от лица Люка, полускрытого глубокими тенями, освещенного лишь луной и боковым отсветом фонарика. Его непослушные кудри растрепались и упали на лицо, почти закрыв левый глаз. Миг спустя он почувствовал ее взгляд и встретился с ней глазами. Не думая, что делает, Билли, подняв руку, тыльной стороной мизинца погладила его по щеке. Он изумленно уставился на нее — и в его глазах она разглядела смятение и желание.

— Куда же нам ехать? — тихо спросила она.

Он резко отодвинулся и завел мотор.

— Нам… — Голос изменил ему; он прокашлялся и договорил: — Нам сейчас налево.

«Что я делаю? — смятенно думала Билли. — Люк весь вечер обхаживал самую красивую девушку в Рэдклиффе. А я встречаюсь с его лучшим другом. Что я, черт побери, вытворяю?!»

Пусть ее чувства к Энтони не были особенно сильны, даже до сегодняшнего происшествия, — все же она с ним встречается. А значит, не имеет права заигрывать с его соседом по комнате.

— Зачем ты это сделала? — сердито спросил Люк.

— Не знаю, — честно ответила она. — Я не хотела, само собой вышло. Люк, нельзя ли помедленнее?

Вместо ответа он только прибавил скорость.

— Я этого не хочу! — прорычал он сквозь зубы, явно обращаясь к самому себе.

У нее вдруг перехватило дыхание.

— Чего не хочешь?

— Неважно.

В воздухе чувствовался солоноватый запах моря; до дома кузена Билли было совсем недалеко, она уже узнавала знакомые места.

— Сейчас снова налево, — предупредила Билли. — И, пожалуйста, притормози, иначе мы пропустим поворот!

Люк притормозил и съехал на раскисшую гравийную дорогу.

Билли мечтала об одном: поскорее добраться до места, выйти из машины и покончить с этим невыносимым напряжением. И все же… какая-то часть ее души страстно желала, чтобы это путешествие рядом с Люком никогда не кончалось.

— Вот мы и приехали, — сказала она.

Они остановились у симпатичного одноэтажного коттеджа с резным деревянным карнизом и фонарем над входом. Фары «Форда» выхватили из темноты сидящую на подоконнике кошку; со спокойным презрением смотрела она на людей и их глупые человеческие страсти.

— Зайдешь? — спросила Билли. — Дэнни сварит кофе, чтобы тебе не заснуть на обратном пути.

— Нет, спасибо, — ответил Люк. — Подожду, пока ты войдешь в дом, и поеду.

— Ты очень меня выручил. Я не заслужила такой доброты, — проговорила она, протягивая ему руку.

— Так мы друзья? — спросил он, сжав ее ладонь в своей.

Она подняла его руку к своему лицу, поцеловала, прижала к щеке и закрыла глаза. Секунду спустя послышался тихий стон. Открыв глаза, Билли увидела, что Люк смотрит на нее, как завороженный. Затем он положил руку ей на затылок и привлек к себе. Их губы встретились. Нежный поцелуй, теплое дыхание — и сильные пальцы Люка, ласково перебирающие ее волосы… Она схватила его за отвороты грубого твидового пальто и притянула к себе. «Если сейчас он схватит меня в охапку и увезет куда угодно, я не стану сопротивляться!» Эта мысль зажгла ее желанием. Исполненная такого страстного влечения, какого никогда прежде не ощущала, Билли слегка прикусила его нижнюю губу…

И в этот миг послышался голос Дэнни:

— Кто там?

Билли поспешно отстранилась. В доме вспыхнул свет, на порог вышел Дэнни в пурпурном шелковом халате.

Билли снова повернулась к Люку.

— Чтобы влюбиться в тебя, мне хватило двадцати минут, — прошептала она. — Но нет, друзьями мы вряд ли станем.

Еще одно долгое мгновение смотрела она на него — и видела в его глазах то же смятение чувств, что ощущала в своем сердце. Затем отвернулась, сделала глубокий вдох и вышла из машины.

— Билли! — воскликнул Дэнни. — Боже правый, что ты здесь делаешь? Что случилось?

Перебежав через двор, она рухнула в его объятия.

— О Дэнни, — простонала она, — я… я люблю его… но у него есть другая!

Дэнни сочувственно похлопал ее по спине.

— Ох, милая, — проговорил он, — как я тебя понимаю!

За спиной взревел мотор. Билли обернулась, чтобы помахать Люку на прощание, — и увидела его лицо. На щеках его в свете луны блестели слезы.

Машина развернулась и исчезла во тьме.

8.30

На конической вершине ракеты «Редстоун» находится странное сооружение — нечто вроде огромной птичьей клетки со ступенчатой крышей и с флагштоком, торчащим из центра. В этой секции, около тринадцати футов высотой, расположены вторая, третья и четвертая ступени ракеты — и сам спутник.

Никогда еще секретные службы в Америке не достигали такого могущества, как в январе 1958 года.

Директор ЦРУ Аллан Даллес приходился родным братом Джону Фостеру Даллесу, госсекретарю правительства Эйзенхауэра — а это означало, что у руководства ЦРУ была прямая связь с Белым домом. Но это лишь половина объяснения.

Вместе с Даллесом работали четыре его заместителя, однако настоящей властью обладал лишь один из них — руководитель планово-оперативного отдела. Именно этот отдел, известный также под зловещей аббревиатурой СС — секретная служба, планировал операции, правда о которых никогда не должна была выйти на свет. Например, как произошли государственные перевороты в некоторых странах, чьи предыдущие правительства слишком явно склонялись на сторону СССР.

Белый дом был глубоко впечатлен этими переворотами, почти бескровными и совсем не затратными — особенно в сравнении с недавним опытом Кореи, где США развязали настоящую войну, стоившую немало денег и жизней. Вот почему парни из секретной службы пользовались в правительственных кругах огромным влиянием. Что же до широкой публики — она и не подозревала об их существовании, искренне полагая, что левые правительства в Иране и Гватемале свергли собственные антикоммунистические силы этих стран.

В состав планово-оперативного отдела входила служба технического обеспечения — подразделение, возглавляемое Энтони Кэрроллом. Сам Кэрролл служил в ЦРУ с самого его основания в 1947 году. Он всегда хотел работать в Вашингтоне — не случайно в Гарварде он специализировался по государственному управлению, — а во время войны пошел в УСС и там быстро обратил на себя внимание. В начале пятидесятых направленный в Берлин Энтони прорыл там тоннель с американской стороны в советскую зону, подключился к советской телефонной сети и полгода — пока его не засекли — прослушивал переговоры КГБ. В результате ЦРУ получило гору бесценной информации. Это была, пожалуй, самая успешная операция эпохи холодной войны, и после нее карьера Энтони стремительно взлетела вверх.

Теоретически служба технического обеспечения представляла собой учебное подразделение. Где-то в глубинке Виргинии располагалась принадлежащая ей старая ферма, на которой новобранцы проходили тренировки: учились проникать в дома, не оставляя следов, устанавливать подслушивающую аппаратуру, использовать коды и невидимые чернила, шантажировать дипломатов, выпытывать информацию. Однако эта «учеба» была и прикрытием для всевозможных тайных операций в США. По закону, на территории родной страны ЦРУ действовать запрещалось, — мелкое неудобство, с точки зрения сотрудников СТО. Все, что делал Энтони — от прослушивания телефонов профсоюзных боссов до испытания «сыворотки правды» на заключенных, — он с легкостью представлял начальству в виде итогов тренировочных операций.

Не была исключением и слежка за Люком.

Шесть опытных агентов собрались в кабинете Энтони — просторной комнате, обставленной по-военному скудно: небольшой письменный стол, стальной сейф для документов, круглый стол и стулья вокруг него. В новых апартаментах ЦРУ в Лэнгли наверняка будет избыток мягких кресел и панелей красного дерева, — но на своей территории Энтони предпочитал спартанскую обстановку.

Пока Пит Макселл раздавал коллегам распечатанные фотографии Люка и описание его костюма, сам Энтони вводил агентов в курс дела.

— Наш сегодняшний объект — госслужащий среднего ранга, с высоким допуском секретности. У него случилось что-то вроде нервного срыва. В понедельник он прилетел сюда из Парижа, остановился в «Карлтоне», во вторник запил. Ночь провел неизвестно где, а сегодня утром появился в столовой для бездомных. Риск утечки секретных данных здесь очевиден.

Один из агентов, рыжий Ред Райфенберг, поднял руку.

— У меня вопрос.

— Слушаю.

— Почему бы нам просто не задержать его и не выяснить, что с ним стряслось?

— Хороший вопрос. Разумеется, рано или поздно мы так и сделаем.

В этот миг дверь кабинета отворилась, и на пороге показался Карл Хобарт — полный лысый мужчина в очках, руководитель отдела специализированных служб, который, помимо службы технического обеспечения, включал в себя отделы кодирования и шифрования. Теоретически — непосредственный начальник Энтони.

Энтони застонал про себя и мысленно взмолился о том, чтобы чертов Хобарт не лез в его дела — хотя бы сегодня!

— Прежде чем объект окажется у нас в руках, — продолжал он, — мы должны проверить, где он, чем занимается, контактирует ли с кем-либо, и если да, то с кем. Мы ведь не знаем, что происходит. Может быть, он просто поссорился с женой. А может быть, сливает другой стороне секретную информацию — либо по идеологическим причинам, либо потому, что они его чем-то шантажируют, и ушел в запой, не выдержав напряжения. Если он замешан в государственной измене, до задержания мы должны получить всю возможную информацию.

— О чем речь? — прервал его Хобарт.

Энтони неторопливо повернулся к нему.

— Небольшое учебное задание. Организуем слежку за подозреваемым дипломатом.

— Передайте это дело ФБР, — отрезал Хобарт.

Войну Хобарт провел в разведке ВВС. По его понятиям, разведка должна была выполнять одну-единственную задачу: выяснять, где враг и чем он занят. Ветеранов УСС он презирал за «грязные трюки». Раскол проходил по самому центру управления. Ветераны, пришедшие сюда из УСС, были по натуре свободными корсарами: они делали все, что считали нужным, не задумываясь рисковали головой и терпеть не могли следовать правилам или держаться в рамках оговоренного бюджета. За эту безалаберность бюрократы их ненавидели. Энтони же был корсаром из корсаров — отчаянный сорвиголова, из тех, кому даже убийство сходит с рук.

— С какой стати? — холодно поинтересовался Энтони.

— Вы прекрасно знаете: ловить коммунистических шпионов на территории США — работа ФБР, а не наша.

— Нам необходимо проследить связи подозреваемого. Такое дело, если правильно к нему подойти, может открыть уйму информации. А ФБР это не интересует, у них одна забота — разрекламировать себя, отправив очередного «красного» на электрический стул!

— И все же таков закон.

— Мы с вами оба знаем, что это дерьмо собачье, а не закон.

— Тем не менее…

Как бы ни ненавидели друг друга разные «партии» в ЦРУ, все они разделяли неприязнь к ФБР и его директору, самовлюбленному Дж. Эдгару Гуверу.

— Вспомните, когда ФБР в последний раз делилось с нами информацией? — стараясь сохранять хладнокровие, мягко поинтересовался Энтони.

— Никогда, — ответил Хобарт. — Но в любом случае сегодня у меня для вас другое поручение.

Энтони почувствовал, что закипает. Что этот жирный ублюдок о себе вообразил? Считает себя вправе давать ему «поручения»?!

— О чем речь?

— Белый Дом запросил у нас доклад: что делать с переворотом на Кубе[386]. Совещание по этому вопросу начнется через несколько часов. Мне нужно ваше мнение и мнения самых опытных ваших людей.

— Хотите, чтобы я вам рассказал биографию Фиделя Кастро?

— Разумеется, нет! О Кастро я и так все знаю. Мне нужны практические предложения: как нам поступить в этой ситуации.

— Почему бы не сказать прямо: как нам уничтожить Кастро и его шайку?! — ответил Энтони, который терпеть не мог хождений вокруг да около.

— Ну… может быть.

— А что еще, интересно, мы можем с ними сделать? — язвительно усмехнулся Энтони. — Отправить в воскресную школу?

— Это уж Белому дому решать. Наша задача — предложить варианты. Поэтому мне хотелось бы вас выслушать.

Энтони пытался сохранить внешнее хладнокровие. Сегодня у него попросту нет на это времени! Да и люди ему нужны все, а опытные — особенно.

— Посмотрим, что я смогу сделать, — ответил он, надеясь, что Хобарт удовлетворится таким расплывчатым обещанием.

Надеялся он зря.

— У меня в конференц-зале, со всеми самыми опытными вашими агентами, в десять часов — и не опаздывать! — приказным тоном объявил Хобарт и пошел к двери.

Энтони принял решение.

— Нет, — ответил он.

Хобарт резко повернулся к нему.

— Это не просьба, — сообщил он. — Это приказ.

— Читайте по губам, — предложил Энтони и, когда Хобарт недоуменно воззрился ему в лицо, громко и отчетливо, старательно артикулируя каждый звук, произнес: — Пошел на хрен!

Кто-то из агентов фыркнул. Лысая макушка Хобарта побагровела.

— Ну… — пропыхтел он. — Ну… погодите, Кэрролл! Вам это с рук не сойдет!

И вылетел за дверь, с треском захлопнув ее за собой.

Все в комнате дружно расхохотались.

— Вернемся к работе, — предложил Энтони. — Сейчас за нашим объектом наблюдают Саймонс и Беттс. Как только они выйдут на связь, Ред Райфенберг и Экки Горвиц их заменят. Будем следить четырьмя сменами по шесть часов каждая, плюс дежурные на телефоне. Пока все.

Агенты толпой вышли за дверь, однако Пит Макселл задержался. Он уже побрился и переоделся в обычный деловой костюм с модным узким галстуком: в таком виде родимое пятно у него на щеке и неровные зубы бросались в глаза, словно разбитые окна в новом доме. Быть может, из-за своей непривлекательной внешности Пит был застенчив и необщителен, зато немногим своим друзьям по-настоящему предан. Сейчас он с тревогой спросил Энтони:

— Это не опасно для вас — так разговаривать с Хобартом?

— Он никчемный болван.

— И еще наш босс.

— Я не допущу, чтобы он сорвал мне важную операцию.

— Вы солгали. Ему не составит труда выяснить, что Люк — вовсе не дипломат из Парижа.

— Тогда сочиню другую историю, — пожал плечами Энтони.

Пит посмотрел на него с сомнением, но кивнул и двинулся к дверям.

— Вообще-то ты прав, — остановил его на пороге Энтони. — Я рискую, и чертовски сильно. Если что-то пойдет не так, Хобарт не упустит возможности откусить мне голову!

— Так я и думал.

— Значит, наша задача — чтобы все прошло, как задумано.

Пит вышел. Оставшись один, Кэрролл несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Кабинетные «войны» и подковерные интриги его бесили… К сожалению, от людей вроде Хобарта нигде не спрячешься.

Он не сводил глаз с телефона — и действительно, не прошло и пяти минут, как телефон зазвонил. Энтони снял трубку.

— Кэрролл слушает.

— Опять ты изводишь старину Хобарта! — раздался в трубке хриплый прокуренный голос человека, который большую часть жизни наслаждался всеми возможными дурными привычками.

— Утро доброе, Джордж! — ответил Энтони. Джордж Купермен, заместитель директора ЦРУ и глава оперативного отдела, был непосредственным начальником Хобарта и боевым товарищем Энтони в годы войны. — Пусть не путается у меня под ногами!

— Ну-ну, хватит дерзить начальству! — почти ласково проговорил Купермен. — Зайди-ка ко мне.

— Уже иду.

Энтони повесил трубку. Открыв ящик письменного стола, достал оттуда толстую папку с бумагами, накинул пальто и отправился к Купермену — в соседний Корпус Пи.

Джордж Купермен был высоким костлявым человеком лет пятидесяти, хотя изрытое морщинами лицо делало его старше. Он сидел, закинув ноги на стол, с неизменной сигаретой во рту; перед ним дымилась на столе огромная кружка кофе. Он читал московскую газету «Правда»: в Принстоне Купермен специализировался по русской литературе и отлично знал русский язык.

— Ну почему ты не можешь быть с этим жирным ублюдком хоть немного повежливее? — проговорил он, откладывая газету и не вынимая сигареты изо рта. — Нелегко, понимаю, но хоть ради меня постарайся!

— Хобарт сам виноват, — ответил Энтони, садясь. — Пора бы уже усвоить, что я его оскорбляю только в одном случае — когда он открывает рот.

— Ну и какую отговорку ты придумал на этот раз?

Энтони молча положил на стол папку. Купермен раскрыл ее и некоторое время вглядывался в ксерокопированные бумаги.

— Чертежи, — проговорил он. — Судя по всему, чертежи ракеты. И что?

— Это сверхсекретные материалы. Найдены у объекта слежки. Он шпион, Джордж.

— И ты решил не говорить этого Хобарту.

— Я хочу проследить за этим парнем, пока он не раскроет нам всю сеть, а затем использовать его для дезинформации. А Хобарт передаст дело в ФБР; они просто схватят парня, потащат в тюрьму — и прости-прощай вся сеть его контактов.

— Черт, ты прав! И все же очень хотелось бы увидеть тебя на совещании. Я там председательствую. Сделаем так: приходи один, твои ребята пусть работают, а если случится что-то срочное, всегда сможешь уйти.

— Спасибо, Джордж.

— И послушай: ты сегодня вытер ноги о Хобарта на глазах чуть ли не у всего своего отдела, так?

— В общем, да.

— Так вот: в следующий раз, когда захочешь послать его куда подальше, сначала пригласи его выйти. Договорились?

И Купермен снова уткнулся в «Правду». Энтони собрал чертежи и двинулся к дверям. Уже у дверей начальник его окликнул:

— И постарайся, черт побери, чтобы с этой слежкой дело выгорело! Если к оскорблению босса добавится провал операции, я уже не смогу прикрыть тебе задницу!

Энтони молча вышел.

Он не стал сразу возвращаться к себе, а прошел вдоль обреченных корпусов ЦРУ, заполняющих пространство между Конститьюшн-авеню и набережной пруда, мимо парковки и вышел через задние ворота в парк.

Энтони шел по аллее, обсаженной английскими вязами, с наслаждением вдыхая свежий морозный воздух, смягченный близостью моря. Утро выдалось нелегкое, но в целом все идет по плану. Главное — что никто из его коллег так и не узнал правду.

Он дошел до конца аллеи и остановился примерно посредине между Мемориалом Линкольна и памятником Вашингтону. «Это вы во всем виноваты, — думал Энтони, обращаясь к двум великим президентам. — Вы внушили людям, что они могут стать свободными, зажгли их этой мечтой. Теперь я сражаюсь за ваши идеалы. Давно уже не верю в свою правоту, не уверен, что у меня вообще остались какие-то принципы… Должно быть, я просто слишком упрям, чтобы сдаться. Быть может, и вы чувствовали себя так же?»

Мертвые президенты не давали ответа; и, немного подышав воздухом, Энтони вернулся в Корпус Кью.

У себя в кабинете он обнаружил Пита вместе с парой агентов, следивших за Люком: Саймонс — в синем пальто, Беттс — в зеленом габардиновом плаще. Однако здесь же сидели и Райфенберг и Горвиц, которые должны были их сменить.

— Какого дьявола вы здесь делаете? — проговорил Энтони, охваченный внезапной тревогой. — Кто следит за Люком?

Саймонс потупился, сжимая в руках серую фетровую шляпу.

— Н-никто, — пробормотал он.

— Что?! — взревел Энтони. — Что случилось, мать вашу? Отвечайте, недоумки!

После короткого тяжелого молчания заговорил Пит.

— Мы… — Он тяжело сглотнул. — Мы его упустили.

9.00

Ракета «Юпитер-Си» изготовлена для армии корпорацией «Крайслер». Огромный и мощный двигатель, который поднимет в воздух первую ступень, произведен компанией «Норт-Американ авиэйшн инкорпорейтед». Вторая, третья и четвертая ступени ракеты были разработаны и прошли испытания в Лаборатории реактивного движения в Пасадене.

Люк был страшно зол на себя. Как он мог так оплошать? Встретил двух человек, скорее всего знающих, кто он такой, — и упустил обоих!

Он вернулся в район дешевых съемных квартир вблизи благотворительной столовой на Эйч-стрит. Уже совсем рассвело, и в бледном свете зимнего дня трущобный квартал казался непригляднее прежнего: дома старше, улицы мрачнее, люди потрепаннее. На крыльце какого-то давно закрытого магазина он увидел двух бродяг с бутылкой пива — и, вздрогнув, поспешно прошел мимо.

Тут Люка поразила новая мысль. Алкоголика постоянно тянет выпить, верно? Но его затошнило при одной мысли о том, чтобы накачиваться пивом с раннего утра. Значит, заключил он с огромным облегчением, он не алкоголик.

Хорошо, он не пьяница; тогда кто же?

Мысленно он составил список всего, что знает о себе. Ему от тридцати до сорока. Не курит. Не пьет, хотя с виду похож на пьяницу. Служил в полиции или в какой-то секретной службе. И знает слова гимна «Иисус — наш лучший друг».

Негусто.

Следуя своему плану, Люк разыскивал полицейское отделение и решил спросить дорогу у прохожих. Минуту спустя, проходя мимо заброшенного дома с железной оградой, ржавой и кое-где поломанной, он увидел, как сквозь дыру в ограде, отдуваясь, вылезает на улицу полицейский. «Вот это удача!» — подумал Люк и обратился к нему:

— Вы не подскажете, как мне добраться до отделения полиции?

Коп — жирный тип с крысиными усиками — взглянул на Люка с отвращением и прорычал:

— У меня в багажнике доедешь, если не уберешься отсюда к долбаной матери!

Грубость полицейского поразила Люка. Что с ним такое? Однако Люк устал бродить по улицам и хотел знать, куда ему идти, так что повторил вопрос:

— Я просто хотел узнать, где ближайший полицейский участок.

— Вали отсюда, придурок гребаный! Второй раз повторять не буду!

Люк почувствовал, что начинает злиться. Что этот коп о себе вообразил?

— Мистер, я просто задал вам вопрос! — проговорил он.

С удивительным для толстяка проворством коп схватил Люка за отвороты потрепанного пальто и толкнул сквозь дыру в заборе. Люк пошатнулся и упал на асфальт, больно стукнувшись плечом.

К его удивлению, он оказался не один. Рядом, прямо за забором, он увидел молодую женщину — грубо размалеванную крашеную блондинку, в расстегнутом пальто поверх легкого платья, вечерних туфлях на каблуках и порванных чулках. Она торопливо поправляла чулки. Люк догадался, что это проститутка — и, должно быть, она только что обслужила толстяка-полицейского.

Полицейский шагнул следом и пнул его ногой.

— Господи, Сид, — послышался рядом голос проститутки, — что он тебе сделал? Плюнул на тротуар? Оставь беднягу в покое!

— Я его научу уважать закон и порядок! — прорычал полицейский.

Краем глаза Люк заметил, что коп вытаскивает свою дубинку. Он откатился в сторону — но недостаточно быстро: удар пришелся по левому плечу, и рука сразу онемела. Полицейский занес дубинку еще раз.

В этот миг в мозгу у Люка что-то щелкнуло.

Вместо того чтобы снова ускользнуть от удара, он сгруппировался и бросился копу под ноги. Из-за неустойчивой позы тот рухнул наземь, выронив дубинку. Люк вскочил. Полицейский тоже успел подняться: но Люк, не теряя времени, бросился на него, схватил за форменную куртку, резким движением притянул к себе и нанес удар кулаком в лицо. Послышался тошнотворный хруст, и коп заорал от боли.

Люк выпустил его и, повернувшись на одной ноге, ударил копа другой ногой по колену. Заскорузлым, давно потерявшим форму ботинком ему едва ли удалось бы сломать кость; однако колено — слабое место, и от удара по нему коп грохнулся наземь.

«Где это, черт возьми, я научился так драться?» — как-то отстраненно, словно во сне, подумал Люк.

Из носа и рта у полицейского шла кровь; однако он приподнялся на одно колено и правой рукой потянул из кобуры пистолет.

Люк прыгнул и ударил копа правым локтем об асфальт — пистолет выпал из его руки. Затем Люк выкрутил ему руку за спину, заставив упасть на живот, сел на него, схватил за указательный палец правой руки и со всей силы заломил назад.

Коп заорал. Люк продолжал выкручивать ему палец. Раздался треск сломанной кости, и коп вырубился.

— Теперь долго не будешь бить бродяг! — тяжело дыша, проговорил Люк. И, чуть подумав, добавил: — Придурок гребаный!

Затем он встал, подобрал револьвер, открыл затвор и высыпал патроны на асфальт.

Проститутка смотрела на него во все глаза.

— Ты кто такой, Элиот Несс?[387] — спросила она.

Люк взглянул на нее: изможденное тело, бледное лицо под неровным слоем пудры и румян.

— Я и сам не знаю, кто я.

— Ну, не обычный бродяга, это уж точно! — заметила она. — В жизни не видела алкаша, который сумел бы так отделать эту жирную свинью!

— Да, пожалуй.

— Нам надо валить отсюда, — сказала женщина. — Когда Сид придет в себя, на глаза ему лучше не попадаться.

Люк кивнул. Сида он не боялся, но понимал, что скоро здесь появятся другие полицейские — и им действительно попадаться не стоит. Он пролез сквозь дыру в заборе обратно на улицу и быстро зашагал прочь.

Женщина шла рядом, цокая каблуками по тротуару. Люк замедлил шаг, чтобы она поспевала за ним, ощущая с ней что-то вроде общности: ведь оба они пострадали от жирной свиньи в форме по имени Сид.

— Вообще круто, что Сидни наконец напоролся на кого-то, кто дал ему отпор, — проговорила женщина. — Наверное, я у тебя в долгу!

— Вовсе нет.

— Ладно, когда тебе захочется девчонку, приходи, обслужу бесплатно!

Это щедрое предложение вызвало у Люка только гадливость, однако он постарался ее скрыть.

— Как тебя зовут?

— Ди-Ди.

Он поднял брови.

— Ну, на самом деле Дорис Доббс, — призналась женщина. — Но что это за имя для девочки на ночь?

— Я Люк. А фамилии не знаю. Я потерял память.

— Ух ты! Стремно, наверное, себя чувствуешь, когда ничего не помнишь!

— Чувствуешь себя совершенно дезориентированным.

— Ну да, я это и хотела сказать.

Он покосился на нее — и увидел, что она улыбается. «Я ей нравлюсь», — подумал Люк, и на сердце у него стало теплее.

— Я не просто не помню свою фамилию или адрес. Я даже не знаю, что я за человек.

— Как это?

— Я спрашиваю себя: порядочный ли я человек? — Быть может, глупо изливать душу случайно встреченной проститутке посреди улицы, но иных собеседников у Люка не было. — Может быть, я верный муж, любящий отец, надежный товарищ… А может, какой-нибудь бандит. Понимаешь? Отвратительно этого не знать.

— Солнце мое, можешь не париться. Что ты за человек, и так понятно. Бандит, будь он на твоем месте, думал бы совсем о другом. Он спрашивал бы: есть ли у меня бабки, много ли народу я пришил, достаточно ли меня боятся?

Люк кивнул: в этом был смысл. Однако такое утешение его не вполне удовлетворило.

— Одно дело — хотеть быть хорошим человеком, и совсем другое… Что, если я жил не так, как считал правильным?

— Добро пожаловать на землю, солнце, — улыбнулась женщина. — Все мы так живем. — Она остановилась у подъезда. — Ладно, ночка сегодня выдалась нелегкая, и мне пора на боковую.

— Пока.

— Хочешь совет? — спросила она вдруг.

— Конечно.

— Приведи себя в порядок. Побрейся, причешись, раздобудь где-нибудь нормальное пальто, а то это выглядит так, словно ты попону у лошади стащил.

Люк понял, что она права. Никто на него и внимания не обратит — не говоря уж о том, чтобы ему помогать, — пока он напоминает уличного сумасшедшего.

— Да, думаю, ты права. Спасибо!

— И достань себе шляпу!

Он машинально поднял руку к голове, только сейчас сообразив: в самом деле, он единственный человек на улице без шляпы! Но где бродяге раздобыть новый костюм? На мелочь у него в кармане много не купишь.

Решение пришло мгновенно: то ли это был очень простой вопрос, то ли в такой ситуации Люку случалось бывать и раньше. Нужно пойти на вокзал. Там целая толпа путешественников, в чемоданах у которых найдется и полный набор одежды, и расческа, и бритвенные принадлежности.

Дойдя до следующего угла, он взглянул на табличку на доме. Сейчас он на углу А-стрит и Седьмой. А несколько часов назад, выходя с вокзала, заметил, что поблизости располагался угол Ф-стрит и Второй.

Люк зашагал в ту сторону.

10.00

Первая ступень ракеты скреплена со второй пружинными пироболтами. Когда она исчерпает свое топливо, болты взорвутся, пружины распрямятся, и использованная ступень будет сброшена вниз.

Психиатрическая клиника Джорджтауна размещалась в викторианском здании из красного кирпича, с современной пристройкой сзади. Билли Джозефсон оставила свой красный «Форд Тандерберд» на стоянке и вихрем влетела внутрь.

Она терпеть не могла опаздывать. Это выглядело как неуважение к работе и к коллегам. А ведь они здесь занимались жизненно важным делом! Медленно, с трудом преодолевая каждый шаг, учились понимать, как работает человеческий ум, словно составляли карту далекой планеты, на поверхность которой удавалось бросить лишь краткие взгляды сквозь разрывы в густой пелене облаков.

Сегодня она опоздала из-за матери. Проводив Ларри в школу, Билли побежала в аптеку за таблетками — а вернувшись, увидела, что мать лежит одетая на кровати и тяжело дышит. «Скорая» приехала немедленно, но ничего нового врач не сказал: у Бекки-Ма слабое сердце, ей нужно регулярно принимать таблетки и избегать нагрузок. Особенно же вреден для нее стресс.

«А как насчет меня? — хотелось спросить Билли. — Для меня стресс не вреден?!» Вместо этого она в который уже раз поклялась себе с сегодняшнего дня ходить вокруг матери на цыпочках.

На секунду задержавшись в приемном покое, она бросила взгляд на регистрационный журнал, раскрытый на стойке. Вчера поздно вечером, уже после ее ухода, в клинике появился новый пациент: Джозеф Беллоу, шизофрения. В имени почудилось что-то знакомое, хотя Билли не могла вспомнить, где его слышала. Как ни странно, пациента в ту же ночь выписали.

Билли прошла через общую комнату, где собирались больные в дневное время. Работал телевизор. Репортер вещал: «Здесь, на мысе Канаверал, у всех на устах один вопрос: когда же наш искусственный спутник Земли отправится в космос? Хотя военные утверждают, что это произойдет в ближайшие несколько дней, точная дата и время остаются неизвестны».

Объекты исследований Билли сидели вокруг: одни смотрели телевизор, другие читали или играли в настольные игры, некоторые просто невидящим взором смотрели перед собой. Билли помахала Тому, молодому человеку, утратившему понимание смысла слов.

— Привет, Томми! — поздоровалась она.

Тот широко улыбнулся и помахал в ответ. Том прекрасно чувствовал язык тела, часто реагировал так, словно понимал, что ему говорят — и лишь через несколько месяцев Билли смогла определить, что он не сознавал ни единого слова.

Рядом строила глазки молодому медбрату алкоголичка Марлин. Алкоголь выжег ее память: пятидесятилетняя Марлин не помнила о себе ничего, начиная с девятнадцатилетнего возраста. Она считала себя юной девушкой и не желала верить, что «старик», навещающий ее в больнице, — ее муж.

Сквозь стеклянную стену опросной Билли увидела Рональда, сидящего за математическим тестом. Рональд, блестящий архитектор, получил травму головы в автомобильной аварии и напрочь утратил способность считать. Даже на вопрос «сколько будет три плюс четыре» он отвечал страшно медленно, считая на пальцах — и далеко не всегда находил правильный ответ.

Многие пациенты здесь страдали шизофренией — болезнью, разрушающей связи человека с реальным миром.

Некоторым больным удавалось помочь лекарствами или электрошоком, однако Билли занималась не лечением, а исследованием расстройств. Изучая болезни, при которых те или иные умственные способности «выпадают», оставляя неповрежденным рассудок в целом, она составляла перечень функций сознания. Так, архитектор Рональд легко мог ответить, три или четыре предмета стоят перед ним на столе; но если предметов было больше — например дюжина — и их приходилось считать, он очень мучился с подсчетом и часто ошибался. Это подсказало Билли, что способность определить на глаз количество предметов в небольшой группе не то же самое, что способность их сосчитать.

Таким-то образом она постепенно составляла карту человеческого разума: вот память, вот речь, вот способность к счету. А в тех случаях, когда психические расстройства были связаны с механическими повреждениями мозга, это подсказывало, какой участок мозга за какую способность отвечает. Рано или поздно, думала Билли, у нас появится «карта», на которой каждому участку мозга будет соответствовать та или иная функция сознания.

Учитывая скорость работы, на это понадобится лет двести.

Впрочем, она работает одна. Будь у нее команда психологов, работа пошла бы куда быстрее и, возможно, «карту мозга» удалось бы составить еще при ее жизни.

Много лет прошло с тех пор, как отец Билли, впав в депрессию, покончил с собой. Некоторым больным врачи с тех пор научились помогать, но для многих и многих лечения не было, и человеческое сознание в целом по-прежнему оставалось загадкой для ученых. Если бы только Билли могла работать быстрее! Тогда скоро появилось бы лекарство и для таких, как ее отец…

Она поднялась по лестнице на второй этаж, размышляя о таинственном ночном пациенте. Джозеф Беллоу — похоже на Джо Блоу[388]. Может быть, имя вымышленное? И почему его выписали среди ночи?

Из окна ее кабинета открывался вид на строящееся здание. К больнице пристраивали новый корпус — а вместе с ним открывалась и новая должность: заместитель директора по научной работе. Билли очень надеялась, что должность достанется ей. На это же кресло претендовал один из ее коллег, доктор Леонард Росс. Лен был старше Билли, однако у нее больше опыта и публикаций: несколько статей в научных журналах и учебник «Введение в психологию памяти». Она не сомневалась, что Лена сможет обойти — весь вопрос в том, с кем еще придется соперничать. А эта должность ей нужна, очень нужна. Ведь, заняв руководящий пост, она сможет привлечь к своим исследованиям и других психологов!

Возле здания, среди строителей, она заметила группу мужчин в деловых костюмах — шерстяные пальто и фетровые шляпы вместо комбинезонов и касок. Они, как видно, осматривали строительство. Приглядевшись, она заметила среди них Лена Росса.

— Что это за делегация, которой Лен Росс показывает новый корпус? — спросила Билли у секретарши.

— Из Фонда Соуэрби.

Билли нахмурилась. Фонд Соуэрби будет финансировать отдел научной работы — а значит, кто будет им руководить, решат именно эти большие шишки. И Лен уже их вовсю обхаживает!

— Мы знали, что они приедут сегодня?

— Лен говорил, что оставил вам записку. И заходил к вам утром, но вас не было.

Билли была совершенно уверена, что никакой записки не получала. Лен не позаботился предупредить ее о приезде спонсоров — что и неудивительно. А сегодня, как назло, она опоздала!

— Черт! — с чувством проговорила Билли и выбежала за дверь.

О странном пациенте по имени Джозеф Беллоу она больше не думала.

11.00

Перед конструкторами стояла задача собрать ракету как можно быстрее: поэтому для верхних ступеней был использован двигатель, уже несколько лет находящийся в производстве, — от миниатюрной версии ракеты «Сержант», показавшей при испытаниях отличные результаты. Верхние ступени ракеты снабжены несколькими связками этих маленьких двигателей, получивших название «Бэби-сержант».

Пробираясь по перекрестьям улиц к вокзалу, Люк поймал себя на том, что каждую пару минут проверяет, не следят ли за ним.

От «хвоста» он оторвался больше часа назад — но, вполне возможно, сейчас его ищут. Кто они, что им нужно? Интуиция подсказывала: ничего хорошего.

Он потряс головой, чтобы прочистить мысли. Что толку в пустых размышлениях? Надо не гадать, а выяснить.

Но прежде всего необходимо сменить одежду. План состоял в том, чтобы стащить чемодан у пассажира на вокзале. Люк не сомневался, что когда-то прежде это уже проделывал.

Задача не из легких. Грязная рваная одежда будет выделять его из толпы респектабельных путешественников. Однако других вариантов нет. Проститутка Ди-Ди права: пока он выглядит как бродяга, его никто не станет слушать.

Полиция едва ли поверит, что он законопослушный гражданин, потерявший память и непонятно как оказавшийся в лохмотьях посреди улицы. Можно угодить в тюрьму… Люк вздрогнул. Это по-настоящему пугало — не столько сама тюрьма, сколько перспектива на несколько недель или месяцев застрять в неизвестности, в смятении, не понимая, кто ты такой, и не имея никакой возможности это выяснить.

На Массачусетс-авеню показались величественные белые колонны вокзала Юнион-стейшн. Люк задумался о том, как действовать дальше. После кражи придется быстро отсюда исчезнуть, значит, нужна машина. Машина… И немедленно в мозгу всплыло воспоминание о том, как ее угнать.

Улица у вокзала была забита припаркованными автомобилями; хозяева большинства из них сели на поезд и уехали. Люк замедлил шаг, следя глазами за машиной, въезжающей на свободное место неподалеку. Бело-голубой «Форд Ферлейн», не слишком приметный. То, что нужно. Ключ?.. Под приборной доской расположены два провода, соединив которые, можно завести машину без ключа.

И снова в голове пронеслось: «Откуда я все это знаю?»

Из «Форда» вышел мужчина в темном пальто, достал из багажника чемодан, запер машину и двинулся на вокзал.

Надолго ли он ушел? Ведь может случиться, что на вокзале у него просто какое-то дело: тогда он вернется через несколько минут и обнаружит, что машины нет. Поднимется шум, машину объявят в розыск. Нет, так не пойдет. Сначала нужно выяснить, куда он направляется.

Люк последовал за ним.

В величественном здании вокзала, с утра напоминавшем заброшенный храм, теперь было полно народа. Люк сразу почувствовал себя лишним, — все вокруг были прилично одеты, выглядели чистыми и ухоженными. Большинство людей отводили от него глаза, некоторые бросали презрительные взгляды. Люк вспомнил утреннего служащего — не встретиться бы…

Хозяин «Форда» встал в очередь за билетами в кассу, Люк пристроился за ним. Он смотрел в пол, ни с кем не встречаясь взглядом и надеясь, что никто не обратит на него внимания.

Очередь постепенно двигалась вперед. Наконец хозяин «Форда» оказался у окошка.

— Один до Филадельфии и обратно, на сегодня, — сказал он.

Отлично. Филадельфия в нескольких часах езды от Вашингтона — значит, хозяина «Форда» не будет в городе весь день. Исчезновение машины он обнаружит не раньше вечера. До вечера Люк в безопасности.

Выйдя из очереди, он поспешил наружу.

И вздохнул с облегчением. Гулять по улицам вправе все — даже бродяги.

Люк вернулся на Массачусетс-авеню и нашел припаркованный «Форд». Улица была полна машин, по тротуарам туда-сюда сновали пешеходы. Проблема в том, сказал себе Люк, что он выглядит как преступник. Надо действовать быстро.

Он шагнул на проезжую часть, обошел вокруг машины, остановился возле дверцы водителя. Прижал обе ладони к стеклу и попытался сдвинуть его вниз. Не получилось. Люк облизнул пересохшие губы. Быстро оглянулся — никто не обращал на него внимания, — привстал на цыпочки и надавил на стекло всем своим весом. Стекло медленно поползло вниз.

Когда окно открылось полностью, Люк сунул руку внутрь и отпер дверь. Потом закрыл окно, а дверь прикрыл, не захлопывая. Теперь к бегству все готово.

Сразу завести? Пожалуй, не стоит. Пустая машина с работающим мотором привлечет внимание проходящего мимо патрульного или любопытных прохожих.

Он вернулся на Юнион-стейшн, по-прежнему опасаясь, что его заметит какой-нибудь вокзальный служащий. Не обязательно тот, с которым Люк сцепился утром, — любой из них, увидев бродягу, выкинет его, как грязную тряпку. Надо быть незаметным: идти не медленно и не быстро, держаться поближе к стене, не вставать ни у кого на пути и никому не смотреть в глаза.

Стащить чемодан проще всего сразу после прибытия поезда — большого поезда, полного пассажиров, когда на перроне образуется толпа спешащих людей. Люк поднял глаза на информационное табло. Через двенадцать минут прибывает поезд из Нью-Йорка. То, что надо!

Он снова взглянул на расписание, желая узнать, на какой путь прибудет поезд… И тут волосы у него на затылке зашевелились.

Люк оглянулся. Должно быть, краем глаза он заметил что-то, пробудившее инстинктивную тревогу. Сердце заколотилось. Что могло его напугать?

По-прежнему стараясь не привлекать к себе внимания, он подошел к газетному киоску и начал разглядывать стойку с ежедневными газетами. В глаза бросились заголовки:

Выждав секунду, он взглянул через плечо. Две дюжины людей пересекали перрон в разных направлениях, еще больше сидели на скамьях красного дерева или стояли, прислонившись к стене, в терпеливом ожидании — родные и встречающие. В дверях ресторана маячил метрдотель, зазывая посетителей на поздний завтрак или ранний обед. Покуривала в сторонке компания грузчиков…

А вот и два агента.

В том, кто они такие, Люк не усомнился ни на мгновение. Оба — молодые люди, одетые аккуратно и неприметно: пальто, шляпы, начищенные остроносые ботинки. Выдавала их не внешность, а поведение. Молодые люди явно были начеку: скользили глазами по перрону, всматривались в лица пассажиров, глядели по сторонам… но только не на информационное табло. Прибывающие и отбывающие поезда определенно их не интересовали.

Люк ощутил искушение с ними заговорить. Слишком велика была нужда хоть в ком-нибудь, кто его знает. Слишком устал он ждать слов: «Здравствуй, Люк! Где ты пропадал? Как я рад тебя видеть!»

Быть может, они скажут: «Мы — агенты ФБР, а вы арестованы», — но Люку казалось, что и это станет для него облегчением. Однако… Всякий раз, как возникала мысль довериться преследователям, Люк спрашивал себя: если они не желают ему зла, зачем за ним следят?

Он зашагал прочь, стараясь идти так, чтобы газетный киоск был между ним и агентами. Уже в тени сводчатого выхода решился обернуться. Двое молодых людей шли по открытому перрону, в направлении с востока на запад.

Кто же они такие, черт побери?

Он вышел из здания вокзала, прогулялся вдоль колонн у входа и снова вошел в главный зал. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как два агента исчезают в дверях западного выхода.

Судя по часам на стене, вот-вот прибудет экспресс из Нью-Йорка.

Едва показались первые пассажиры, Люка охватило холодное спокойствие. Он пристально вглядывался в людей, идущих навстречу. Была среда, середина недели, и с нью-йоркского поезда сходили в основном бизнесмены и военные в форме; туристов, женщин и детей почти не было. Он искал глазами мужчину своего роста и телосложения.

Пассажиры проходили через ворота, ожидающие бросались им навстречу, и скоро у выхода образовалась толпа. Люк приметил молодого человека одного с собой роста и сложения; к сожалению, тот был в шерстяной кепке и с вещевым мешком, — вряд ли в багаже у него найдется костюм. Отверг он и пожилого путешественника одного с собой роста, но слишком худого. И мужчину, который выглядел как надо, однако нес с собой только портфель.

Наконец Люк заметил подходящего. Из-под пальто выглядывали фланелевые брюки — значит, деловой костюм спрятан в коричневом кожаном чемодане, который мужчина нес в правой руке. Шел он быстро, с озабоченным лицом — наверное, опаздывал на встречу.

Люк ввинтился в людской водоворот и вышел у намеченной жертвы за спиной.

Толпа была плотной и двигалась медленно. Пассажир с чемоданом вынужден был семенить; но вот он заметил просвет и торопливо шагнул вперед.

В этот-то момент Люк его и настиг. Он поставил свою ногу между ногами незнакомца, подцепил его ботинком за лодыжку и сильно дернул.

Пассажир вскрикнул, выставил обе руки перед собой, выпустив чемодан, и повалился на женщину в шубе, идущую впереди. Та охнула и тоже начала падать. Мужчина с грохотом рухнул на мраморный пол, шляпа откатилась в сторону. Секунду спустя упала на колени и женщина, выронив сумочку и шикарный чемодан из белой кожи.

Вокруг мгновенно столпились другие пассажиры: кто-то пытался помочь, кто-то спрашивал, что случилось.

Люк спокойно подобрал коричневый кожаный чемодан и быстро зашагал прочь, остро ощущая свою незащищенную спину. У выхода он быстро обернулся через плечо. Люди толпились на том же месте. Ни обокраденного пассажира, ни женщины в шубе видно не было, зато он заметил высокого мужчину самоуверенного вида, который внимательно оглядывал вокзал и перрон — так, словно что-то искал.

Выйдя наружу, Люк поспешил на Массачусетс-авеню и минуту спустя был уже у «Ферлейна». Машинально взялся за крышку багажника, чтобы спрятать туда украденный чемодан… Багажник не открывался. Ах да, ведь хозяин его запер! Люк оглянулся в сторону вокзала. Тот высокий мужчина тоже вышел и теперь переходил улицу, направляясь в сторону Люка. Кто это? Коп в штатском? Частный детектив? Или просто любопытный зевака?

Люк бросился к водительской дверце, открыл ее, швырнул чемодан на заднее сиденье, сел за руль и захлопнул дверцу.

Пошарив под приборной доской, он обнаружил провода с обеих сторон от замка зажигания. Вытащил их, соединил… Ничего не произошло. Несмотря на холод, на лбу выступил пот. В чем дело?! И тут же откуда-то из глубин памяти всплыл ответ: не тот провод. Люк снова сунул руку под приборную доску. Действительно, справа от зажигания был еще один провод. Он вытащил его и соединил с левым.

Мотор взревел.

Люк снял машину с тормоза, включил поворотный сигнал и тронулся с места. Машина стояла носом к вокзалу, так что ему пришлось развернуться. Затем он быстро поехал прочь.

Все прошло отлично. Теперь у него есть (скорее всего есть!) чистая одежда, смена белья и бритвенные принадлежности. Похоже, он вновь становится хозяином своей жизни.

Осталось найти какое-нибудь тихое место, где можно спокойно привести себя в человеческий вид.

12.00

Примечательно устройство второй и третьей ступеней. Это центральная труба из алюминий-магниевого сплава, по окружности которой установлены одиннадцать двигателей «Бэби-сержант». Внутри нее еще три «Бэби-сержанта» — это третья ступень. На верхушке третьей ступени находится четвертая: одна-единственная ракета, и на носу у нее — сам спутник.

Ровно в полдень начался обратный отсчет: 630 минут до запуска. Мыс Канаверал гудел от нетерпения.

Все ракетчики одинаковы: мечтают о полетах в космос, а сами создают по правительственным заказам оружие. Команда «Эксплорер» запустила уже множество ракет; теперь ракете предстояло преодолеть земное притяжение и выйти в безвоздушное пространство. Для большей части команды сегодняшний день обещал стать исполнением всех надежд. В том числе и для Элспет.

Ученые и технические специалисты размещались в двух ангарах, обозначенных буквами Д и Р. Стандартные самолетные ангары идеально подходили для ракетостроения: в центре большое свободное пространство, куда можно завезти ракету для осмотра и проверки, по бокам — двухэтажные крылья, где теперь располагались кабинеты и лаборатории.

Рабочее место Элспет находилось в ангаре Д. Ее стол и пишущая машинка стояли в кабинете Уилли Фредриксона, руководителя проекта и непосредственного начальника Элспет, которого, впрочем, почти никогда не было на месте. Работа Элспет состояла в том, чтобы уточнять график запуска спутника и доводить его до сведения сотрудников.

Легко сказать!.. График постоянно менялся. Запуск ракеты в космос был для Америки делом совершенно новым. Никаких проверенных планов или схем не существовало. То и дело возникали непредвиденные технические проблемы, и инженеры лезли из кожи вон, изобретая для них нестандартные решения.

Поэтому Элспет приходилось то и дело вносить в график изменения. А для этого постоянно контактировать со всеми членами команды, узнавать обо всех сбоях и задержках, помечать их в записной книжке, затем распечатывать, копировать на ксероксе и разносить новый график по рабочим местам. Требовалось бывать везде и знать почти обо всем. Если где-то возникала заминка, Элспет узнавала об этом первой — и одной из первых слышала, что проблема решена. На бумаге ее должность значилась секретарской, и платили ей соответственно: однако едва ли такую задачу смог бы выполнять человек без университетского образования.

Впрочем, против тяжелой работы и небольшой зарплаты Элспет не возражала. Ей нравилось занимать ключевое место, быть в эпицентре происходящего. Особенно если вспомнить, сколько ее бывших сокурсниц сейчас просто печатают под диктовку чиновников из госдепартамента!

Последнее обновление было готово: Элспет собрала листки с графиком в стопку и вышла за дверь. Сегодня она сбивалась с ног, и хорошо: постоянная беготня отвлекала от мыслей о Люке. Будь ее воля, она бы каждые пять минут звонила Энтони и спрашивала, нет ли новостей. Зачем? Если что-то случится, он сам ей позвонит. А пока лучше сосредоточиться на работе.

Путь ее лежал сначала в отдел прессы, где ответственные за связь с общественностью обзванивали доверенных журналистов, сообщая им, что запуск состоится сегодня вечером. Военные хотели, чтобы журналисты присутствовали при пуске ракеты и освещали их триумф. Однако до того, как ракета поднимется в воздух, информация не должна просочиться в прессу! Запуск уже не раз отменяли из-за разных технических накладок. А ракетчики знали по горькому опыту: любая пустячная заминка, стоит ей попасть в газеты, немедленно превращается в крушение всех надежд. Вот почему с крупнейшими новостными агентствами заключили сделку: они дают информацию о запуске лишь на условии, что информация эта попадет в печать, «когда загорится хвост» — иначе говоря, не прежде, чем заработают двигатели.

В отделе работали только мужчины — и некоторые из них проводили Элспет заинтересованными взглядами, когда она прошла через комнату и положила график на стол руководителю отдела. Ее стройная фигура и холодная скандинавская красота привлекали многих; однако было в ней что-то — быть может, решительно сжатые губы или опасный блеск зеленых глаз, — что внушало робость и не позволяло мужчинам называть ее «милочкой» или свистеть вслед.

В лаборатории по разработке двигателей кипела работа. Пятеро ученых в рубашках с коротким рукавом стояли вокруг стола и озабоченно рассматривали плоский лист железа, почернелый и искореженный, словно побывавший в огне.

— Доброе утро, Элспет! — с сильным акцентом поздоровался руководитель группы, доктор Келлер. Как и многие здесь, он был немцем: попал в плен в конце войны и был переправлен в США для работы над американской ракетной программой.

Элспет протянула ему график.

— Что это у вас? — спросила она, кивнув в сторону стола.

— Лопасть двигателя.

Элспет знала, что в хвосте первой ступени ракеты вращаются лопасти.

— А что с ней?

— Эрозия под воздействием горючего, — объяснил Келлер. Голос его потеплел, и акцент усилился, как всегда, когда он говорил о любимом деле. — Эффект неизбежный, однако с обычным спиртовым топливом лопасти держатся достаточно долго, чтобы выполнить свою задачу. Сегодня мы попробовали новое топливо, гидин: у него дольше время горения и выше скорость истечения выхлопных газов — но и лопасти гидин буквально уничтожает… — Он с досадой развел руками. — Что поделать? У нас не было времени провести необходимые испытания!

— Мне нужно знать, не придется ли снова откладывать запуск.

Элспет чувствовала, что еще одной задержки просто не выдержит. Ожидание невыносимо!

— Именно это мы и пытаемся решить. — Келлер обвел взглядом коллег. — Думаю, наш ответ таков: попробуем не откладывать — и будь что будет!

Остальные мрачно кивнули.

Элспет вздохнула с облегчением.

— Я скрещу пальцы, чтобы все прошло гладко, — пообещала она и пошла к дверям.

— Мы тоже! — ответил Келлер, и его коллеги невесело засмеялись.

Элспет вышла наружу, под палящее солнце Флориды. Ангары возвышались на песчаной равнине, очищенной от растительности, что густо покрывала мыс Канаверал: карликовых пальм, падуболистных дубов и жесткой травы, которая может порезать ноги, если ходить по ней босиком. Элспет пересекла пыльную забетонированную площадку и, облегченно вздохнув, вошла в ангар Д. После прогулки по раскаленному бетону прохлада ангара напомнила ей дуновение свежего ветерка.

В центре телеметрии Элспет обнаружила Ханса Мюллера, которого все звали, на американский манер, Хэнком. Увидев девушку, он ткнул в нее пальцем и произнес:

— Сто тридцать пять!

Это была их излюбленная игра: один называл число, а другой должен был сообразить, что в нем необычного.

— Ну, это просто, — ответила она. — Берем первую цифру, складываем с квадратом второй, прибавляем куб третьей — и получаем искомое число: 1 + 3 в квадрате + 5 в кубе = 135.

— Ладно. А скажи-ка, с каким следующим по величине числом можно сделать то же самое?

На этот раз Элспет задумалась надолго.

— Сто семьдесят пять. 1 + 7 в квадрате + 5 в кубе = 175.

— Правильно! Получаешь приз! — Хэнк извлек из кармана и вручил ей монетку в десять центов.

— Даю тебе шанс отыграться, — предложила Элспет. — Сто тридцать шесть!

— Хм… — Он нахмурился. — Погоди-ка… Для начала суммируем кубы его цифр. 1 в кубе + 3 в кубе + 6 в кубе = 244. Теперь повторим операцию с цифрами полученного числа — и пожалуйста, искомое! 2 в кубе + 4 в кубе + 4 в кубе = 136.

Элспет отдала ему монетку и вместе с ней график.

Уже выходя, она заметила телеграмму, прикрепленную кнопкой к доске объявлений: «У МЕНЯ МАЛЕНЬКИЙ СПУТНИК УЖЕ ЕСТЬ — ДЕЛО ЗА ВАМИ!»

— От жены Штулингера, — пояснил Мюллер, перехватив взгляд Элспет. Штулингер был начальником отдела исследований. — На днях у нее родился малыш.

Элспет улыбнулась и вышла.

Уилли Фредриксона она нашла в коммуникационном центре вместе с двумя военными инженерами: они проверяли телетайпную связь с Пентагоном. Начальник Элспет был высоким худым человеком; лысина в венчике седеющих кудрей делала его похожим на средневекового монаха. Телетайп не работал, и Уилли явно нервничал, однако, приняв из рук Элспет листок с графиком, бросил на нее благодарный взгляд и проговорил:

— Элспет, вы просто сокровище!

Секунду спустя к нему подбежали двое: молодой офицер с картой погоды и ученый по фамилии Стимменс.

— У нас проблема! — воскликнул офицер, протянув Уилли карту. — Струйное течение сдвинулось к югу, скорость сто сорок шесть узлов в час.

У Элспет упало сердце. Струйным течением называют ветер высоко в стратосфере. Как правило, над мысом Канаверал струйных течений нет, но иногда ветер приходит сюда с соседних территорий. Слишком сильный ветер в стратосфере может сбить ракету с курса.

— Где оно сейчас? — спросил Уилли.

— Над всей Флоридой, — ответил офицер.

Уилли повернулся к Стимменсу.

— Нам же это ничем не грозит, верно?

— Как сказать, — протянул Стимменс. — Экспериментов, конечно, никто не проводил, но, по нашим прикидкам, ракета выдержит ветер до 120 узлов в час, не больше.

Уилли снова повернулся к офицеру.

— Каков прогноз на вечер?

— До ста семидесяти семи узлов. И никаких признаков, что течение вернется на север.

— Черт! — Уилли огорченно провел рукой по лысой макушке.

Элспет понимала, о чем он думает. Если ветер не стихнет, запуск придется отложить.

— Запустите метеозонд, — распорядился он. — В пять часов снова посмотрим прогноз и проведем совещание.

Элспет сделала пометку у себя в блокноте: «Узнать результаты совещания в 17.00» — и вышла, расстроенная. Хотя ее коллеги легко справлялись с самыми заковыристыми техническими задачками, перед капризами погоды они были бессильны.

На улице Элспет села за руль джипа и поехала к Стартовому комплексу 26.

Неасфальтированная дорога шла через лес; джип подпрыгивал на колдобинах. Один раз Элспет спугнула белохвостого оленя, пившего из придорожной канавы: при виде автомобиля он скрылся в чаще. В зарослях карликового дуба на мысе Канаверал кишела жизнь. Говорят, здесь водились даже пумы и аллигаторы; впрочем, Элспет пока ни тех ни других не видела.

Затормозив у блокгауза, она подняла взгляд на Стартовый комплекс 26Б, в трехстах ярдах отсюда.

Башня сервисного обслуживания, «обнимавшая» ракету с трех сторон, была переделана из буровой вышки и окрашена оранжевой противокоррозийной краской. Сбоку на башне располагался подъемник. В переплетении ядовито-оранжевых балок белели вытянутые очертания «Юпитера-Си». Несмотря на мужское имя и фаллическую форму ракеты, мужчины говорили о ней исключительно в женском роде, и Элспет тоже привыкла думать о ней как о женщине. Когда ракету только привезли сюда, верхние ее ступени скрывались от любопытных глаз под брезентовыми чехлами, словно под фатой; теперь чехлы исчезли, она стояла, готовая к взлету, и на блестящем белоснежном корпусе играло солнце.

Пусть ученые мало интересовались политикой, каждый знал, что на них устремлены сейчас взгляды всего человечества. Четыре месяца назад Советский Союз поразил мир, запустив в космос первый искусственный спутник Земли. Для всех стран, где еще шла борьба капитализма с коммунизмом, от Италии до Индии, от Латинской Америки до Африки и Индокитая, смысл этого был очевиден: коммунистическая наука неоспоримо лучшая! А два месяца спустя Советы запустили второй спутник, с собакой на борту.

Американцы были в ужасе. Сегодня собака — а завтра человек?!

Президент Эйзенхауэр пообещал отправить на орбиту первый американский спутник еще до конца года. В первую пятницу декабря, в 11.45, на глазах у мировой прессы ВМС США запустили ракету «Авангард». Ракета оторвалась от земли на несколько футов и взорвалась в воздухе, засыпав бетон раскаленными осколками. «У них СПУТНИК — у нас ШЛЁПНИК!» — так охарактеризовала провал одна известная газета.

«Юпитер-Си» был для Америки последней надеждой. Если провалится и этот запуск, Соединенным Штатам придется выйти из космической гонки. И вопли коммунистической пропаганды станут тогда лишь самой меньшей из неприятностей. США придется перестраивать свою космическую отрасль; а это означает, что СССР окончательно обгонит американцев и надолго станет безраздельным хозяином космического пространства.

Судьба всего мира, думала Элспет, зависит от одной-единственной ракеты.

На пусковую площадку запрещалось въезжать машинам, кроме случаев крайней необходимости, — например, запрет не распространялся на грузовики с топливом. Поэтому Элспет оставила джип возле блокгауза и двинулась к башне пешком, вдоль кабеля, соединяющего командный пункт с пусковым. С задней стороны башни имелась длинная пристройка, наскоро собранная из стальных листов и выкрашенная все в тот же ядовито-оранжевый цвет. Элспет толкнула металлическую дверь и вошла.

Гарри Лейн, начальник сервисной башни, сидел в вертящемся кресле, сдвинув шляпу на затылок и водрузив ноги в тяжелых ботинках на стол, и изучал какой-то чертеж.

— Привет, Гарри! — весело поздоровалась Элспет.

Тот лишь что-то буркнул в ответ. Гарри Лейн считал, что женщинам на пусковой площадке не место, и не видел нужды это скрывать.

Элспет молча положила график на стальной стол и вышла. Теперь путь ее лежал в блокгауз — приземистое белое здание с толстыми зелеными стеклами в окнах-бойницах. Взрывостойкие двери были открыты, так что она вошла. Блокгауз состоял из трех помещений: машинного зала, протянувшегося на всю его длину, и двух комнат для персонала, соответствующих двум пусковым площадкам — А слева и Б справа. Элспет вошла в комнату для персонала Б.

Яркий солнечный свет, сочащийся сквозь зеленое стекло, придавал комнате вид аквариума. Перед окнами сидели за приборными досками ученые, все в рубашках с коротким рукавом. Словно в униформе, подумала Элспет. На голове у каждого были наушники и микрофон — связь с пусковой площадкой. Подняв глаза от приборной панели, каждый мог увидеть ракету в окно; а на случай, если этого окажется недостаточно, изображение выводилось на цветные телевизионные экраны над головами. У задней стены комнаты стоял вплотную друг к другу ряд самописцев, фиксирующих температуру, напряжение, давление в системе подачи топлива. В дальнем углу на табло отражался вес ракеты. В комнате царила напряженная сосредоточенность: ученые не разговаривали друг с другом, лишь бормотали что-то в микрофоны и работали за своими пультами, то подкручивая ручки, то щелкая выключателями, постоянно сверяясь с показателями на счетчиках и циферблатах. Вверху на больших часах шел обратный отсчет минут, оставшихся до старта: на глазах у Элспет цифра 600 со щелчком сменилась на 599.

Элспет положила расписание на стол и вышла из здания. По дороге к ангару мысли вновь обратились к Люку, и она подумала, что теперь у нее есть уважительная причина позвонить Энтони. Расскажет ему о струйном течении, а потом задаст вопрос.

Эта мысль ее приободрила: она торопливо вошла в ангар и поднялась по лестнице к себе на второй этаж. Набрала прямой номер Энтони. Он снял трубку после первого звонка.

— Сильные ветры в стратосфере, — сообщила Элспет. — Может случиться, что запуск отложат до завтра.

— Я и не знал, что так высоко тоже дует ветер!

— Его называют струйным течением. Пока еще ничего не решено, в пять часов будет новый прогноз погоды и совещание по результатам. Как Люк?

— Сообщи мне, что решили на совещании, хорошо?

— Конечно. А как Люк?

— Вот с Люком, боюсь, у нас проблема.

Сердце ее пропустило такт.

— Какая?

— Мы его упустили.

Элспет похолодела.

— Что?!

— Ему удалось уйти от моих людей.

— Боже правый! — проговорила Элспет. — Вот теперь мы точно в беде.

1941

В Бостон Люк вернулся на рассвете. Припарковал старенький «Форд», проскользнул в общежитие Кембриджа через заднюю дверь и взбежал по лестнице к себе в спальню. Энтони спал сном младенца. Люк торопливо умылся и в трусах и майке рухнул на постель.

И, кажется, уже секунду спустя Энтони тормошил его, приговаривая:

— Давай просыпайся!

Люк с трудом разлепил глаза. Сразу обдала холодом мысль: случилось что-то плохое. Но что, он не помнил.

— Который час? — пробормотал он.

— Уже час дня, и внизу тебя ждет Элспет.

Упоминание имени Элспет пробудило память: сразу, в мельчайших подробностях, вспомнилось все, что произошло вчера. Так вот что за беда с ним стряслась! Он ее больше не любит.

— О Боже!

— Давай-ка одевайся и иди вниз, не заставляй даму ждать.

Да. Он больше не любит Элспет, потому что влюбился в Билли Джозефсон, девушку своего лучшего друга. И принес несчастье всем четверым. Что же теперь делать?!

— Черт! — пробормотал Люк, поднимаясь с кровати.

Даже под холодным душем, стоило закрыть глаза — и перед мысленным взором возникала Билли: нежная кожа, смеющийся алый рот, пристальный взгляд огромных темных глаз… Натянув фланелевые брюки, свитер и теннисные туфли, Люк поспешил вниз.

Элспет ожидала его в холле — единственной части общежития, куда допускались женщины, не считая особых Дамских дней. Холл был просторным, с камином и удобными мягкими креслами. Элспет, в голубом шерстяном платье и широкополой шляпе, выглядела сногсшибательно — как всегда. Еще вчера мысль о том, что эта красавица — его девушка, заставила бы сердце Люка радостно подпрыгнуть; но сегодня, зная, что она так нарядилась ради встречи с ним, он только почувствовал себя еще большим негодяем.

Увидев Люка, Элспет рассмеялась.

— Ты похож на маленького мальчика, который никак не может проснуться!

Люк поцеловал ее в щеку и тяжело опустился в кресло.

— Поездка в Ньюпорт оказалась длиннее, чем я думал.

— Ты, как видно, забыл, что обещал сегодня со мной пообедать! — игриво заметила она.

Люк взглянул на нее. Так хороша, так сияет радостью жизни… и ему придется разрушить ее счастье. Еще вчера он говорил, что не знает, что такое любовь — а теперь знал точно: любовь — совсем не то, что он чувствует к Элспет. Но как ей сказать?.. Сердце ныло от горя и стыда.

Однако сейчас надо было что-то ответить.

— Знаешь, может быть, отменим обед? Я еще даже не брился.

Тень беспокойства скользнула по прекрасному лицу Элспет. Люк понял: она догадалась, что что-то не так. Впрочем, ее ответ прозвучал, как всегда, беззаботно.

— Разумеется. Рыцарям в сверкающих доспехах тоже нужно отдыхать!

Он пообещал себе, что непременно поговорит с ней начистоту, все объяснит сегодня же… только позже.

— Прости, что заставил тебя зря нарядиться, — покаянно пробормотал Люк.

— Почему же зря? Ведь я все-таки тебя увидела. Да и твоим соседям мой наряд понравился. — Она встала. — Ладно, схожу к профессору Дерхэму — они с миссис Дерхэм сегодня устраивают «толкучку». — На жаргоне студенток Рэдклиффа так именовался прием гостей.

Люк встал и помог ей надеть пальто.

— Увидимся позже.

«Сегодня же ей признаюсь, — мысленно повторил он. — Тянуть нельзя».

— Отлично! Зайди за мной часов в шесть.

Элспет послала ему воздушный поцелуй и вышла, высоко подняв голову. Невозможно было догадаться, что она лишь притворяется веселой и беззаботной.

Люк побрел к себе в комнату, где Энтони читал воскресную газету.

— Я кофе сварил.

— Спасибо. — Люк налил себе кофе.

— Я у тебя в огромном долгу, — продолжал Энтони. — Прошлой ночью ты просто спас и меня, и Билли.

— Ты бы поступил так же. — Сделав несколько глотков обжигающего кофе, Люк почувствовал себя немного лучше. — Что ж, кажется, мы выпутались. Тебе никто ничего не говорил сегодня утром?

— Ни слова.

— А Билли потрясающая девушка, — вырвалось у Люка. Хоть он и чувствовал, что заводить разговор о Билли опасно, но удержаться не мог.

— Она просто прелесть, правда? — Лицо Энтони осветилось гордостью, и Люк невольно вздрогнул. А его друг, ничего не замечая, продолжал: — Знаешь, я ведь уже давно ходил вокруг нее, облизывался и говорил себе: «Ну давай же, не трусь, пригласи ее куда-нибудь!» Но почему-то был уверен, что она никуда со мной не пойдет. Наверное, потому, что она такая маленькая, хрупкая, хорошенькая — что ей делать рядом с медведем вроде меня? А когда наконец решился, и она согласилась… Господи, я ушам своим поверить не мог!

Люк с трудом выдавил улыбку; на душе у него было мерзко, как никогда. Уводить девушку у друга — всегда подлость; но если друг от нее в таком восторге…

Люк невольно застонал.

— Что с тобой? — спросил Энтони.

Люк решил сказать ему правду — наполовину.

— Я больше не люблю Элспет. Чувствую, что нам пора расстаться.

У Энтони вытянулось лицо.

— Как же так? Вы были идеальной парой!

— Сам не знаю. И чувствую себя последней сволочью.

— Ну, не казни себя, такое случается. Вы ведь не женаты, даже не обручены…

— Официально — нет.

Энтони поднял брови.

— Ты что, сделал ей предложение?

— Нет.

— Значит, не обручены — ни официально, ни неофициально.

— Но мы говорили о том, сколько у нас будет детей.

— Это еще ничего не значит!

— Да, наверное, ты прав… И все же я подлец.

В этот миг раздался стук в дверь. На пороге стоял немолодой человек, которого Люк никогда прежде не видел.

— Мистер Люкас и мистер Кэрролл, я полагаю? — надменно поинтересовался он.

По сочетанию потрепанного пиджака с высокомерными манерами — типичный клерк из деканата.

Энтони вскочил.

— Да. А вы, должно быть, доктор Вагинус, знаменитый гинеколог!.. Слава богу, вы пришли!

Однако Люк не засмеялся. В руках у незнакомца он заметил два белых конверта — и с тяжелым чувством понял, что это.

— Я помощник проректора по работе со студентами. Проректор просил меня передать эти записки вам лично в руки. — С этими словами клерк вручил студентам конверты и удалился.

— Вот черт! — проговорил Энтони, когда за ним закрылась дверь. — Черт! Черт! — простонал он, разрывая конверт.

Люк открыл свой конверт и прочел короткую записку:

Уважаемый мистер Люкас!

Будьте так любезны зайти ко мне в кабинет сегодня в три часа дня для беседы.

Искренне ваш,

Питер Райдер, проректор по работе со студентами

Такая записка предвещала лишь одно — большие неприятности. Значит, кто-то все-таки донес проректору, что видел у них в комнате девушку! Теперь скорее всего Энтони исключат.

Взглянув на Энтони, Люк даже немного испугался. Он никогда не видел своего энергичного, непоколебимо жизнерадостного друга таким бледным, подавленным, едва не дрожащим от страха.

— Я не могу вернуться домой, — прошептал Энтони.

О своих родителях он почти не рассказывал; по обрывочным упоминаниям у Люка создались смутные образы тирана-отца и страдалицы-матери. Теперь он понял: возможно, все гораздо хуже, чем он себе представлял. Лицо друга было таким, словно перед ним открылась дверь в ад.

Послышался стук в дверь, и вошел Джефф Пиджон, добродушный толстяк из комнаты напротив.

— Что это? Кажется, я только что видел клерка из ректората?

— Ты чертовски прав, — помахал запиской Люк.

— Надо же! Ребята, я никому не говорил, что застал у вас девушку!

— Кто же нас выдал? — проговорил Энтони. — Единственный стукач в Хаусе — Дженкинс… — Пол Дженкинс, чрезвычайно религиозный молодой человек, считал своим священным долгом исправлять гарвардские нравы при помощи доносов. — Но ведь он уехал на выходные!

— Нет, не уехал, — ответил Пиджон. — У него в последний момент изменились планы.

— Тогда, лопни мои глаза, это он! — воскликнул Энтони. — Вот сукин сын! Да я его придушу собственными руками!

Если Энтони исключат, подумал вдруг Люк, Билли станет свободна. И тут же устыдился такой эгоистической мысли: о чем он только думает, когда рушится жизнь лучшего друга! А в следующий миг ему пришло в голову, что Билли тоже может оказаться в беде.

— Интересно, — проговорил он, — получили ли такие же записочки Элспет и Билли?

— А они-то почему? — спросил Энтони.

— Возможно, Дженкинс знает, как зовут наших девушек — он же вечно вынюхивает и собирает сплетни.

— Если знает — не сомневайтесь, настучит и на них! — вставил Пиджон. — Такой уж это человек.

— Элспет ничего не грозит, — размышлял вслух Люк. — Ее здесь не было, и никто не сможет доказать обратного. А вот Билли могут исключить…

— Да плевать на Билли! — взревел Энтони. — Мне-то что теперь делать?!

Люк изумленно взглянул на друга. Ведь это Энтони втянул Билли в неприятности — значит, о ней должен сейчас беспокоиться больше, чем о самом себе!.. Зато сейчас у Люка появился предлог увидеться с Билли.

— Вот что, — проговорил он, подавляя чувство вины, — схожу-ка я в общежитие к девушкам и узнаю, вернулась ли Билли из Ньюпорта.

— Правда? — спросил Энтони. — Спасибо!

Пиджон ушел. Энтони присел на кровать и мрачно закурил, пока Люк торопливо брился и переодевался в новые фланелевые брюки, голубую рубашку и любимый серый твидовый пиджак.

В два часа пополудни он подошел к четырем кирпичным корпусам, расположенным прямоугольником: здесь находилось женское общежитие. Во внутреннем дворе, засаженном деревьями, гуляли парочками влюбленные студенты. Именно здесь, с горечью вспомнил Люк, он впервые поцеловал Элспет — в конце их первого свидания, субботним вечером, за пять минут до полуночи. Люк презирал парней, которые меняют девушек как перчатки, такое отношение к женщине казалось ему пошлым и низким, а теперь именно так поступал он сам.

Сотрудница общежития открыла ему дверь и ввела в холл. Люк попросил позвать Билли. Женщина села за стол, взяла рупор вроде тех, какими пользуются на кораблях, и громко объявила:

— Посетитель к мисс Джозефсон!

Через пару минут в холл спустилась Билли. Сегодня на ней был серо-голубой кашемировый свитер и плиссированная юбка. Люку она показалась еще прекраснее, чем вчера, но вид у нее был расстроенный, и он с трудом подавил желание заключить ее в объятия и утешить. Ее, как оказалось, тоже вызвали к проректору к трем часам. Такую же записку клерк оставил и для Элспет.

Билли провела Люка в курительную — комнату, где девушкам разрешалось принимать посетителей-мужчин.

— Что же мне теперь делать? — спрашивала она, чуть не плача, и при виде огромных горестных глаз у Люка разрывалось сердце.

Хотел бы он заверить ее, что все будет хорошо, что он ее спасет!.. Увы, Люк сам не понимал, как выпутаться из этой истории.

— Энтони может сказать, что с ним в комнате была какая-то другая девушка, — но тогда ему придется назвать эту девушку, а может быть, и привести к проректору.

— Как я объясню маме?!

— Вот что я подумал: может, Энтони заплатит какой-нибудь женщине… ну, знаешь, уличной женщине… и та подтвердит, что это была она?

— Никто не поверит, — покачала головой Билли.

— Ну да… Еще и Дженкинс заявит, что видел другую… Это Дженкинс на вас настучал.

— Вот и конец моей научной карьере, — с горькой улыбкой проговорила Билли. — Вернусь в Даллас и пойду в секретарши к какому-нибудь нефтянику в ковбойских сапогах.

Трудно поверить, что какие-нибудь сутки назад Люк был вполне доволен жизнью!

Вдруг в комнату вбежали две девушки в шляпках и пальто. Лица их раскраснелись от волнения.

— Слышали новость? — спросила одна из них.

Люк молча покачал головой. Его сейчас не интересовали никакие новости.

— Что еще стряслось? — мрачно поинтересовалась Билли.

— Война!

— Что? — нахмурился Люк.

— На нас напали японцы! — подтвердила вторая девушка. — Они бомбили Гавайи!

— Гавайи? Какого черта? Что там на Гавайях?.. — пробормотал Люк, с трудом отвлекаясь от собственных переживаний.

— На улице все только об этом и говорят! Даже машины останавливаются!

Билли подняла глаза на Люка.

— Мне страшно, — прошептала она.

Люк молча сжал ее руку.

Вбежали еще две девушки — и у них на устах была та же новость. Кто-то принес со второго этажа радио: все замерли в напряженном молчании, ожидая, пока заработает приемник. Наконец послышался голос диктора:

— Из Перл-Харбора сообщают, что линкор «Аризона» полностью уничтожен бомбами, а линкор «Оклахома» затонул. По сообщениям с военных аэродромов Форт-Айленд, Уилер-Филд и Хикам-Филд, более сотни самолетов ВВС США уничтожены на земле. Потери американцев оцениваются по меньшей мере в две тысячи убитых и еще тысячу раненых…

— Две тысячи убитых! — вскричал, сжимая кулаки, Люк. Его охватила ярость.

В курительную, оживленно разговаривая между собой, вошли еще несколько девушек; на них шикнули и велели замолчать. Диктор продолжал:

— Япония напала на США без объявления войны, в семь пятьдесят пять по местному времени и двенадцать пятьдесят пять по стандартному восточному времени.

— Война? — тихо промолвила Билли.

— Еще какая! — прорычал Люк. Он понимал, что нерационально и жестоко ненавидеть целый народ, но ничего не мог с собой поделать. — За такое я бы всю Японию стер с лица земли!

Билли сжала его руку.

— Пожалуйста, Люк, не уходи на войну! — проговорила она со слезами на глазах. — Я не хочу, чтобы тебя… чтобы ты пострадал!

Люку казалось, что сердце его готово разорваться.

— Как я рад слышать от тебя такие слова! Странно — все вокруг рушится, а я счастлив!.. — Он взглянул на часы. — Однако война или не война, а нам пора в ректорат…

И вдруг замолчал, пораженный новой мыслью.

— Что? — спросила Билли. — Что такое?

— Кажется, я знаю, как вам с Энтони остаться в Гарварде!

— Как?

— Дай мне подумать.

Элспет нервничала, хоть и уверяла себя, что беспокоиться не о чем. Да, она вчера явилась в общежитие позже положенного — но ее-то не поймали! Нет, ни ей, ни Люку ничего не грозит. Кто в беде, так это Энтони и Билли. Билли Элспет почти не знала, зато с Энтони дружила и теперь переживала за него — как бы не отчислили.

Все четверо встретились перед кабинетом проректора.

— У меня есть план… — начал Люк, однако договорить не успел: дверь кабинета распахнулась, и их пригласили войти. Люк торопливо шепнул: — Говорить буду я!

В кабинете их встретил сам проректор, Питер Райдер — чопорный старомодный человек в строгой черной двойке и серых брюках в полоску. На шее у него красовался безупречно завязанный галстук-бабочка, ботинки сияли, густо набриолиненные волосы, казалось, были нарисованы черной краской на черепе. Рядом с ним сидела Айрис Рейфорд, седовласая старая дева, отвечавшая за нравственность студенток Рэдклиффа.

Студенты расселись полукругом, словно на семинаре. Проректор закурил.

— Что ж, молодые люди, — начал он, — надеюсь, вы будете джентльменами и скажете мне правду. Что произошло этой ночью в вашей комнате?

Вместо ответа Энтони, как видно, решив перейти в наступление, задал свой вопрос.

— А где Дженкинс? — резко спросил он. — Это ведь он на нас донес?

— Никого, кроме вас четверых, я не приглашал, — ответил проректор.

— Мы вправе встретиться лицом к лицу со своим обвинителем!

— Мистер Кэрролл, у нас здесь не суд, — с раздражением ответил проректор. — Дисциплинарное разбирательство, если понадобится, пройдет установленным порядком, а сейчас мы с мисс Рейфорд хотим установить факты.

— Я считаю, что это неприемлемо, — высокомерно заявил Энтони. — Дженкинс должен быть здесь.

Элспет догадывалась: Энтони надеется, что, оказавшись с ним лицом к лицу, Дженкинс не посмеет признаться в доносительстве и откажется от своих слов — а значит, дело будет закрыто. Вряд ли это сработает, думала она, но попробовать стоит.

И вдруг Люк прервал спор.

— Хватит! — проговорил он с нетерпеливым жестом, повернувшись к проректору. — Сэр, это я привел в Хаус женщину прошлой ночью.

Элспет ахнула. Что он делает?!

— По моей информации, привел мистер Кэрролл, — нахмурился проректор.

— Боюсь, вас неверно информировали, сэр.

— Неправда! — вырвалось у Элспет.

Люк взглядом заставил ее замолчать.

— Мисс Туми в полночь была у себя в спальне. Можете проверить по журналу женского общежития.

Элспет смотрела на него, широко раскрыв глаза. Разумеется, с журналом все чисто — подруга там за нее расписалась. И сейчас лучше молчать, чтобы не попасть в беду. Но что задумал Люк?!

Энтони, как видно, задавался тем же вопросом.

— Люк, — начал он, недоуменно глядя на друга, — не понимаю, что ты делаешь…

— Дай мне договорить, — прервал его Люк. Энтони поколебался, и Люк добавил: — Пожалуйста.

Энтони пожал плечами.

— Что ж, продолжайте, мистер Люкас. — Проректор выразительно пожал плечами. — Нам не терпится услышать вашу историю.

— Со мной была девушка, с которой я познакомился в баре «Промочи горло», — начал Люк.

Тут впервые подала голос мисс Рейфорд:

— «Промочи горло»… Я правильно поняла, что имеется в виду употребление алкоголя?

— Именно так, мэм.

— Продолжайте.

— Девушка работает там официанткой. Ее зовут Анджела Карлотти.

Проректор явно не верил ни одному его слову.

— Мне сообщили, — возразил он, — что в Кембридж-Хаусе сегодня ночью видели присутствующую здесь мисс Биллу Джозефсон.

— Нет, сэр, — с той же непоколебимой уверенностью в голосе ответил Люк. — Мы с мисс Джозефсон друзья, но сегодня ночью ее не было в городе. Она ночевала у родственника в Ньюпорте, штат Род-Айленд.

— Ваш родственник сможет это подтвердить? — спросила мисс Рейфорд у Билли.

— Да, мисс Рейфорд, — ответила Билли, бросив смятенный взгляд на Люка.

Элспет смотрела на Люка во все глаза. Неужели он готов пожертвовать своей карьерой, чтобы выручить Энтони? Безумие! Она всегда знала, что Люк — верный друг, но всему же есть предел!

— Вы сможете привести сюда эту… официантку, чтобы она подтвердила ваши слова? — поинтересовался Райдер. Слово «официантка» он произнес с таким презрением, словно оно означало «проститутка».

— Да, сэр.

— Что ж, хорошо, если так, — с легким удивлением протянул проректор.

Элспет не верила своим ушам. Выходит, Люк подкупил какую-то девушку в городе, чтобы она подтвердила его ложь? И все равно не выйдет! Дженкинс скажет, что видел другую девушку!

— Однако вряд ли есть смысл втягивать ее в эту историю, — продолжал Люк.

— Вот как? — ответил проректор. — В таком случае мне трудно будет вам поверить!

Элспет уже совсем ничего не понимала. Люк сочинил целую историю, а теперь отказывается ее подтвердить! Как же он рассчитывает выпутаться?

— Нам не потребуется свидетельство мисс Карлотти, — спокойно сказал Люк.

— Мистер Люкас, я вынужден с вами не согласиться.

— Дело в том, сэр, — не изменившись в лице, продолжал Люк, — что сегодня я покидаю колледж.

— Люк! — воскликнул Энтони.

— И что с того? — не понял проректор. — Это не помешает нам провести разбирательство и отчислить вас, если понадобится.

— Наша страна вступила в войну.

— Это мне известно, молодой человек.

— И завтра утром, сэр, я намерен уйти добровольцем в армию.

— Нет! — вскричала Элспет.

В первый раз проректор не нашел, что ответить — просто смотрел на Люка с открытым ртом.

«В самом деле, ловко придумано!» — отстраненно, словно во сне, подумала Элспет. Едва ли Гарвард начнет дисциплинарное разбирательство против молодого человека, ушедшего на фронт защищать родину. А если разбирательства не будет, то Билли останется в безопасности.

Слезы затуманили ее взор. Итак, Люк пожертвовал всем, чтобы спасти Билли.

Мисс Рейфорд, возможно, еще потребует подтверждений у кузена Билли — но тот солжет, что всю ночь кузина провела у него. Во всяком случае, никто не станет требовать у Билли, чтобы она нашла и привела к проректору официантку по имени Анджела Карлотти.

Впрочем, все это уже не имело для Элспет никакого значения. В голове осталась лишь одна мысль: она только что потеряла Люка.

Райдер что-то бормотал о том, что составит рапорт и передаст его на усмотрение декана, мисс Рейфорд старательно записывала адрес кузена Билли… Пытались сохранить лицо: они проиграли.

Наконец студентов отпустили.

В коридоре Билли расплакалась.

— Люк, не уходи на войну! — воскликнула она.

— Ты спас мою шкуру! — проговорил Энтони, крепко обнимая друга. — Я никогда этого не забуду! Никогда! — Отпустив Люка, он взял Билли за руку и сказал ей: — Не бойся за Люка! Такого парня не убить!

Люк повернулся к Элспет. Встретившись с ней взглядом, он болезненно поморщился, и она догадалась, что ее чувства ясно читаются на лице. Но ей было уже все равно. Одно долгое мгновение она смотрела ему в глаза — затем подняла руку и ударила его по щеке.

— Ублюдок! — сказала Элспет.

Развернулась и пошла прочь с гордо поднятой головой.

13.00

Каждая ракета «Беби-сержант» имеет четыре фута в длину и шесть дюймов в диаметре, а весит пятьдесят девять фунтов. Двигатель ее работает всего шесть с половиной секунд.

Люк колесил по городу в поисках какой-нибудь тихой улочки в жилом квартале. Складывалось впечатление, что он никогда прежде не бывал в Вашингтоне. Поначалу наугад выбранная дорога привела его в центр города, в район роскошных особняков и величественных правительственных зданий. Здесь было красиво, но Люку в такой обстановке стало не по себе. Однако он знал, что, если ехать по прямой, рано или поздно начнутся кварталы, где стоят нормальные дома и живут обычные семьи.

Переехав через мост, Люк попал в очаровательный пригород с узкими улочками. На табличке, мимо которой он проехал, значилось: «Джорджтаунская психиатрическая лечебница»; очевидно, этот район называется Джорджтаун. Он свернул на боковую улицу, тихую и обсаженную деревьями. Скромные двухэтажные домики выглядели многообещающе. У людей, живущих в таких домах, подумал Люк, вряд ли есть слуги — а значит, больше шансов, что в дневное время эти дома стоят пустыми.

Улица оканчивалась тупиком: дальше располагалось кладбище; там Люк и припарковал украденный «Форд», предварительно развернувшись на случай, если придется быстро смываться.

Теперь ему нужны инструменты, самые простые — долото или отвертка и молоток. Быть может, ящик с инструментами найдется в багажнике… Однако багажник заперт. Пожалуй, если найти проволоку, замок удастся открыть. Если же нет — придется найти магазин инструментов и там купить или стащить необходимое.

Он достал с заднего сиденья украденный чемодан и, порывшись в куче одежды, наткнулся на папку с бумагами. Бумаги скреплялись скрепкой. То, что нужно!

Чтобы открыть багажник, ушло всего секунд тридцать. Как он и надеялся, здесь нашлась жестяная коробка с инструментами. Люк выбрал самую большую отвертку. Молотка не было, но его мог заменить тяжелый гаечный ключ. Люк сунул то и другое в карманы своего потрепанного пальто и захлопнул багажник.

Он понимал, что выглядит подозрительно: бродяга, шастающий по приличному тихому кварталу с дорогим чемоданом в руках! Если какой-нибудь бдительный житель позвонит копам — а тем как раз нечем будет заняться, — уже через несколько минут Люк окажется в беде. С другой стороны, если все пройдет гладко и ему удастся помыться и переодеться, уже через полчаса он станет респектабельным гражданином.

Люк подошел к первому же дому и, перейдя через дворик, решительно постучал в дверь.

На симпатичный бело-голубой автомобиль, медленно едущий мимо ее дома, Розмари Симс сразу обратила внимание. «Интересно, чей? — размышляла она. — Может, Браунинги купили новую машину? У них ведь денег куры не клюют. Или мистер Сайрус: он холостяк, ему экономить не приходится… Или приехал кто-то чужой?»

Зрение у миссис Симс до сих пор было хоть куда, а удобная позиция в кресле у окна на втором этаже обеспечивала ей доступ ко всему, что творилось на улице, — особенно зимой, как сейчас, когда с деревьев опадали листья, и ничто не загораживало обзор. Поэтому, когда из-за угла вышел высокий незнакомец, она сразу его заметила. Да и, правду сказать, приметный тип: без шляпы, пальто разорвано на спине, башмаки подвязаны веревкой, а в руках новехонький чемодан!

Он подошел к двери миссис Бритски и постучал. С тех пор как помер ее муж, миссис Бритски жила одна, и женщина она неглупая — определенно не из тех, что открывают дверь подозрительным незнакомцам. Должно быть, она выглянула в окно и жестом показала странному типу, куда ему лучше отправиться.

Он подошел к следующей двери и снова постучал. Здесь дверь открыла миссис Лоуи — высокая темноволосая женщина, на взгляд миссис Симс, страшная гордячка. Они обменялись несколькими словами, а затем она захлопнула дверь.

Незнакомец пошел к следующему дому — как видно, решил все дома на улице обойти. Здесь ему открыла Джинни Эванс с малюткой Ритой на руках. Пошарила в кармане передника и дала ему, похоже, пару монеток. Так вот оно что — он просит милостыню!

Старый мистер Кларк открыл дверь в халате и шлепанцах. От него странный нищий не получил ни гроша.

Хозяин следующего дома, мистер Бонетти, был сейчас на работе, а его жена Анджелина, беременная на седьмом месяце, пять минут назад вышла из дому с авоськой, должно быть, за продуктами. Проситель и здесь ничего не получит.

Люк успел хорошенько рассмотреть двери, во всех домах однотипные. Везде стояли йельские замки: с язычками, входящими в металлический паз, закрепленный на дверном косяке. Снаружи такой замок отпирается ключом, изнутри — защелкой.

В каждой двери на высоте человеческого роста было окошко из матового стекла. Проще простого разбить окошко и, просунув руку внутрь, отпереть дверь изнутри. Однако разбитое стекло будет заметно с улицы. Поэтому Люк решил использовать отвертку.

Он бросил осторожный взгляд по сторонам. Жаль, что пришлось побеспокоить хозяев в пяти домах, прежде чем ему наконец-то попался пустой. Идя по улице и стуча во все дома подряд, очень легко привлечь внимание. Однако улица была пуста. Да и в любом случае выбирать не приходилось. Он должен попасть внутрь! Придется рискнуть.

Миссис Симс отвернулась от окна, сняла телефонную трубку и принялась набирать номер полицейского отделения, который знала наизусть.

Действовать требовалось быстро.

Рабочую часть отвертки Люк вставил между дверью и косяком на уровне замка. Затем ударил по рукоятке отвертки тяжелым концом гаечного ключа, надеясь загнать ее ребро в паз.

От первого удара отвертка не сдвинулась с места — только железо звякнуло о железо. Он подергал отвертку туда-сюда, стараясь найти щель. Снова стукнул гаечным ключом, уже сильнее. Отвертка по-прежнему не желала входить в паз. Несмотря на холод, на лбу у Люка выступил пот.

Он приказал себе успокоиться. Все в порядке. Все получится. Он ведь не раз делал это раньше. Где, когда?..

Он снова подвигал отвертку туда-сюда — и на этот раз почувствовал, как кончик ее скользнул в щель. Люк ударил гаечным ключом со всей силы и подергал за ручку двери. К его безмерному облегчению, дверь отворилась.

На косяке осталось несколько едва видимых царапин, с улицы совершенно не заметных.

Закончив набирать номер, Розмари Симс снова обернулась к окну. Странного незнакомца уже и след простыл.

Вот так-так! Куда он делся?

На том конце провода ответили, но сконфуженная миссис Симс молча повесила трубку.

Почему незнакомец перестал стучать в двери? Куда исчез? И кто он такой?

Что ж, сегодня ей будет о чем поразмыслить.

Дом, куда вломился Люк, явно принадлежал молодым супругам. Свадебные подарки чередовались здесь с покупками из дешевых магазинов. Гостиную украшали новый диван и большой телевизор, а на кухне стояли нераспакованные картонные коробки с посудой. На обогревателе в прихожей лежало нераспечатанное письмо, адресованное мистеру Бонетти. И никаких признаков детей.

Должно быть, и мистер, и миссис Бонетти работают и ушли из дома на весь день.

Люк быстро взбежал на второй этаж. Из трех спален меблирована была только одна. Он бросил чемодан на застеленную постель и раскрыл. Внутри обнаружился аккуратно сложенный костюм, голубой в тонкую белую полоску, белая рубашка и строгий полосатый галстук. Нашлись здесь и черные носки, и нижнее белье, и пара блестящих черных ботинок, лишь слегка ему великоватых.

Люк стащил с себя грязные лохмотья и бросил их в угол. Расхаживать голым по чужому дому — в этом было что-то странное, даже пугающее. Неловкость мешала и помыться, однако от него пахло, он сам это чувствовал, значит, наверняка чувствуют и другие.

Люк отправился в ванную, включил душ и с наслаждением встал под струи горячей воды, намыливаясь с ног до головы. Вымывшись, на секунду замер и прислушался. В доме стояла тишина.

Он вытерся розовым купальным полотенцем миссис Бонетти — должно быть, еще один свадебный подарок, — натянул трусы, носки, брюки, надел ботинки. Лучше хотя бы наполовину одеться — вдруг, пока он бреется, случится что-то непредвиденное.

Мистер Бонетти пользовался электробритвой, Люк предпочитал обычную. Повезло: в чемодане он нашел и бритву, и кисточку для бритья. Быстро намылил себе лицо и сбрил щетину.

Одеколона у мистера Бонетти не было; может, в чемодане что есть?.. В чемодане обнаружился кожаный чехол на молнии — в таких обычно возят туалетные принадлежности. Однако одеколона в нем не было, а была сотня долларов, аккуратно сложенных двадцатками, — запас наличных на всякий случай. Люк сунул деньги в карман, пообещав себе, что рано или поздно найдет этого парня и отдаст ему долг.

В конце концов, он же не коллаборационист!..

Эта мысль застала его врасплох. Что бы это значило?

Впрочем, размышлять Люку было некогда: он уже надевал рубашку, галстук и пиджак. Костюм пришелся впору — не зря он выбрал пассажира одного с собой роста и телосложения. Адрес на багажной бирке гласил: Нью-Йорк, Центральный парк. Должно быть, хозяин чемодана — важная корпоративная шишка и приехал в Вашингтон по делам.

На двери в спальню висело зеркало в человеческий рост. Люк не смотрел на свое отражение с раннего утра, — когда в ужасе отпрянул от зеркала в привокзальной уборной, откуда на него смотрел опустившийся бродяга.

Теперь, решительно сжав губы, он шагнул к зеркалу.

Перед ним стоял высокий крепкий мужчина лет тридцати пяти, с темными волосами и голубыми глазами. Самый обычный человек, разве что слегка озабоченный и смущенный. Люк с облегчением выдохнул.

А чем может заниматься такой человек?

Руки мягкие, без мозолей — едва ли он зарабатывал себе на жизнь ручным трудом. Лицо незагорелое, не обветренное — значит, проводить много времени на улице в любую погоду тоже не приходится. Короткая аккуратная стрижка… Больше всего человек в зеркале походил на служащего или бизнесмена.

Никак не на полицейского.

Ни пальто, ни шляпы в чемодане не нашлось. Люк понимал, что без того и другого в холодный январский день будет выглядеть подозрительно. Может, в доме что-нибудь найдется? Пожалуй, на это стоит потратить еще несколько секунд.

Он открыл стенной шкаф. Три платья миссис Бонетти, спортивная куртка супруга и черный костюм, который мистер Бонетти, наверное, надевал по воскресеньям в церковь. Пальто не было — скорее всего мистер Бонетти ушел в единственном пальто, — зато был легкий дождевик. Люк снял его с вешалки: все же лучше, чем ничего. Примерил. Немного тесноват, но сгодится.

Вместо шляпы пришлось позаимствовать твидовую кепку: возможно, мистер Бонетти носил ее по выходным со спортивной курткой. Люк примерил ее — мала! Надо доехать до ближайшего магазина одежды и купить себе шляпу. Но пока и кепка сойдет…

Внизу послышался шум. Люк замер, прислушиваясь.

— Смотри-ка! Что это с дверью? — проговорил женский голос внизу.

А другой женский голос ответил:

— По-моему, кто-то пытался забраться к тебе в дом!

Люк выругался сквозь зубы. Надо было не тянуть и уходить сразу, как побрился!

— Господи боже!

— Может, позвоним в полицию?

Миссис Бонетти, как видно, ушла не на работу, а скорее, в магазин, встретила там подругу и пригласила ее к себе на чашечку кофе.

— Не знаю… похоже, воры внутрь так и не попали.

— Откуда ты знаешь? Давай проверим.

Люк понял, что надо убираться — и чем быстрее, тем лучше.

— Да что у нас красть? Фамильные драгоценности?

— Например, телевизор.

Люк открыл окно спальни и выглянул наружу. Увы, ни удобно растущего дерева, ни водосточной трубы, по которой легко спуститься вниз, под окном не нашлось.

— Все на месте, — послышался снизу голос миссис Бонетти.

— А наверху?

Люк бесшумно прокрался в ванную комнату. Здесь окно выходило на мощеный задний дворик. И тоже никакой возможности слезть; а если прыгнуть — гарантированно поломаешь себе ноги.

— Пойдем посмотрим!

— А не боишься?

Нервный смешок.

— Боюсь. Но что остается? Глупо же получится: позвоним в полицию, копы приедут, а здесь никого!

На лестнице послышались шаги. Люк притаился за дверью ванной.

Шаги звучали уже на площадке второго этажа. Женщины вошли в спальню — и миссис Бонетти громко ахнула.

— А что это за чемодан? — спросила ее подруга.

— Вот и мне интересно! У нас такого нет!

Люк бесшумно выскользнул из ванной, пробежал мимо приоткрытой двери в спальню и бросился вниз по лестнице, благодаря бога за то, что она покрыта ковром.

— Что за странные грабители! Ничего не украли, наоборот, свои вещи сюда принесли!

— Да, очень странно… Как-то мне не по себе. Давай все-таки позвоним в полицию!

Люк открыл дверь и шагнул на крыльцо.

По его лицу расплылась улыбка. Победа!

Он тихо прикрыл за собой дверь и быстрым шагом пошел к машине.

Миссис Симс озабоченно нахмурилась. Странные, очень странные вещи творятся сегодня за окном! Только что из дома мистера Бонетти вышел мужчина в черном плаще мистера Бонетти, в серой твидовой кепке, которую тот надевает, когда ходит на бейсбол, — но определенно не мистер Бонетти!

Миссис Симс видела, как он повернул за угол и скрылся из виду. Там тупик, так что он скоро появится снова. Но вместо него из-за угла вылетел бело-голубой автомобиль — тот самый, который миссис Симс приметила чуть раньше. И в тот же миг она поняла: человек в чужом плаще — тот самый нищий, что ходил по улице, просил милостыню, а потом исчез непонятно куда. Должно быть, он вломился к мистеру Бонетти в дом и украл его одежду!

Автомобиль ехал быстро, однако миссис Симс успела разглядеть номерной знак и хорошенько запомнить цифры.

13.30

Двигатели «Сержант» прошли 300 статических испытаний, 50 испытаний в полете и 290 пробных запусков системы зажигания — без единой осечки.

Энтони сидел в конференц-зале, сгорая от нетерпения и досады.

Люк все еще бродит где-то по городу. Один бог знает, чем он занимается! А Энтони вынужден торчать здесь и слушать, как какой-то приспособленец из Госдепа талдычит о необходимости противостоять мятежникам, наводнившим кубинские горы. О Фиделе Кастро и Че Геваре Энтони знал все. Под командованием у них меньше тысячи человек. Разумеется, стереть их с лица земли ничего не стоит, но что толку? Убьешь Кастро — на его место тут же явится кто-то другой.

Энтони хотел сейчас только одного: выйти на улицу и отправиться в погоню за Люком.

Его люди обзвонили уже большинство полицейских участков в округе Колумбия. Попросили полицейских сообщать им обо всех инцидентах с участием пьяниц или бродяг, о любых нарушителях спокойствия с подозрительно интеллигентной речью и манерами, вообще обо всех необычных происшествиях. Копы были только рады сотрудничать с ЦРУ: им нравилось думать, что они участвуют в расследовании международного шпионажа.

Человек из госдепа наконец умолк, и началось обсуждение. Энтони помалкивал: он прекрасно знал, что единственный способ остановить Кастро и ему подобных — поддержать на Кубе те силы, которые готовы проводить реформы и идти навстречу пожеланиям народа. Впрочем, коммунисты могут спать спокойно: на это США никогда не пойдет.

Дверь бесшумно отворилась, и в зал проскользнул Пит Макселл. Виновато кивнув председателю Джорджу Купермену, Пит сел рядом с Энтони и протянул ему толстую пачку полицейских рапортов.

Необычные происшествия случались сегодня почти на всех участках — только всё не те. Хорошенькая воровка, задержанная у Мемориала Джефферсона, на поверку оказалась мужчиной. Компания битников в зоопарке попыталась выпустить на волю орла. В Уэсли-Хайтс какой-то муж едва не задушил жену, запихнув ей в рот огромный кусок пиццы. В Петуорте перевернулся грузовик, принадлежащий религиозному издательству, и движение на Джорджия-авеню парализовала огромная гора Библий…

И никаких следов Люка.

Быть может, он покинул Вашингтон? Маловероятно. Чтобы уехать на поезде или на автобусе, нужны деньги, а у Люка их нет. Конечно, деньги можно и украсть — только куда ему ехать и зачем? Его мать живет в Нью-Йорке, сестра — в Балтиморе, но он ничего о них не помнит.

Торопливо просматривая рапорты, Энтони краем уха слушал, как его босс Карл Хобарт рассказывает о неустанной борьбе Эрла Смита, американского посла на Кубе, с кубинскими церковными лидерами и другими оппозиционерами, выступающими за мирное реформирование. Иногда Энтони спрашивал себя: может, этот Смит — тайный агент Кремля? И сам себе отвечал: нет, скорее всего просто идиот.

Один из полицейских рапортов привлек его внимание, и Энтони показал его Питу.

— Это правда? — недоверчиво прошептал он.

Пит кивнул.

— Бродяга напал на патрульного и избил его на углу А-стрит и Седьмой.

— Бродяга избил полицейского?

— Да. И недалеко от того места, где мы упустили Люка.

— Возможно, это он! — От волнения Энтони повысил голос, и Карл Хобарт недовольно на него покосился. Пришлось понизить голос до шепота. — Но зачем он напал на патрульного? Украл у него что-нибудь — может быть, оружие?

— Ничего не украл, но отделал бедолагу как следует. Сейчас полицейский в больнице со сломанным пальцем на правой руке.

— Наверняка он! — громко воскликнул Энтони.

— Да сколько ж можно… — проговорил Карл Хобарт.

— Энтони! — добродушно окликнул подчиненного Джордж Купермен. — Либо заткнись на хрен, либо выйди за дверь и там трепись сколько влезет, договорились?

Энтони встал.

— Прошу прощения, Джордж. Сейчас вернусь.

Он вышел из зала, и Пит последовал за ним.

— Точно он! — повторил Энтони, едва за ними закрылась дверь. — Его любимый прием. На войне он так поступал с гестаповцами — ломал им указательные пальцы, чтобы больше не нажимали на курок.

— Откуда вы знаете? — удивленно спросил Пит.

Тут Энтони сообразил, что допустил промах. Пит считает, что Люк — дипломат, переживший нервный срыв. Об их знакомстве Энтони ничего не говорил — и теперь мысленно выругал себя за невнимательность.

— Я не все тебе рассказал, — небрежно ответил он. — Во время войны мы вместе служили в разведке.

— А после войны он стал дипломатом? — Пит бросил на шефа проницательный взгляд. — Похоже, дело тут не в ссоре с женой, верно?

— Верно. Дело очень серьезное.

Таким «объяснением» Пит удовлетворился.

— Однако безжалостный тип — вот так взять и сломать человеку палец!

— Безжалостный? — Да, пожалуй, он бывал безжалостным. И к себе, и к другим. — Ты прав, Пит. Он по-настоящему опасен, особенно в экстремальных обстоятельствах.

Промах, похоже, заглажен, подумал Энтони. Осталось главное — найти Люка.

— В какое время произошла драка с полицейским?

— В девять тридцать.

— Черт! Больше четырех часов назад! Сейчас он может быть где угодно.

— Что же нам делать?

— Пошли пару человек на А-стрит, дай им с собой фотографию Люка, пусть поспрашивают местных. Вдруг кто-то его видел и сможет сказать, куда он пошел. А сам поезжай поговори с полицейским.

— Хорошо.

— Если что-нибудь выяснишь — не стесняйся, спокойно вытаскивай меня с этого идиотского заседания, чтоб его!

— Понял.

Энтони вернулся в зал. Выступал Джордж Купермен, его боевой товарищ.

— Все, что нам нужно, — нетерпеливо говорил он, — отправить туда крепких парней из спецназа! Они этого Кастро с его оборванцами за два дня в лепешку раскатают!

— А сможем мы сохранить такую операцию в тайне? — нервно поинтересовался представитель Госдепартамента.

— Нет. Но сможем выдать ее за местные разборки — так же, как сделали в Иране и в Гватемале[389].

Тут встрял Карл Хобарт:

— Простите, если задам глупый вопрос… почему мы скрываем то, что сделали в Иране и в Гватемале?

— Это же очевидно: потому что не хотим, чтобы наши методы стали известны, — ответил представитель Госдепартамента.

— Простите, глупость какая-то, — не отставал Хобарт. — Русские знают, что это мы. Иранцы и гватемальцы знают, что это мы. Черт побери, европейские газеты открыто писали, что это мы! Нам никого не удалось обмануть, кроме американцев. Но зачем обманывать собственный народ?

— Если все это всплывет, — из последних сил сдерживая раздражение, заговорил Джордж, — Конгресс начнет расследование. Гребаные политиканы забросают нас идиотскими вопросами о том, как все это повлияло на благосостояние иранских крестьян и гватемальских сборщиков бананов…

— Быть может, вопросы не такие уж идиотские, — упрямо продолжал Хобарт. — Если вдуматься, что хорошего мы принесли Гватемале? Не так-то легко увидеть разницу между режимом Армаса и бандой гангстеров!

Джордж потерял терпение.

— К черту вашу болтовню о добре и зле! — взревел он. — Мы здесь не для того, чтобы кормить голодающих или учить вонючих дикарей соблюдать права человека! Наша задача — защищать интересы Америки! А демократия… да хрен с ней!

На секунду воцарилось молчание; затем Карл Хобарт негромко произнес:

— Спасибо, Джордж. Я рад, что кто-то наконец сказал это вслух.

14.00

Запальное устройство каждого «Сержанта» состоит из двух параллельно подключенных систем зажигания. Запальные устройства крайне чувствительны: к примеру, в случае грозы на расстоянии двенадцати миль от мыса Канаверал их требуется разъединять, чтобы избежать случайного воспламенения.

В магазине мужской одежды в Джорджтауне Люк купил себе серую фетровую шляпу и темно-синее шерстяное пальто. Выйдя из магазина, надел их — и наконец почувствовал, что может смотреть всему свету в глаза.

Теперь он был готов разбираться со своими проблемами. Прежде всего нужно побольше выяснить о амнезии. Что вызывает потерю памяти, каковы ее разновидности, долго ли она может продлиться? И самое главное — как ее вылечить?

Куда идти за информацией? В библиотеку. Как найти библиотеку? Взглянуть на карту. В газетном киоске возле магазина одежды он купил дорожную карту Вашингтона. В глаза ему сразу бросилась Центральная публичная библиотека — на углу Нью-Йорк-авеню и Массачусетс-авеню. Туда-то Люк и отправился.

Библиотека располагалась в величественном здании, стоявшем над землей на высоком фундаменте, словно греческий храм. На фронтоне над колоннами были выбиты слова:

Поднявшись по ступеням, Люк на мгновение замешкался, потом вспомнил, что теперь он добропорядочный гражданин, и смело вошел внутрь.

Влияние его нового облика проявилось немедленно. Седовласая библиотекарша привстала из-за стойки.

— Сэр, чем я могу вам помочь?

От вежливого обращения у Люка вдруг комок подступил к горлу.

— Мне нужно почитать что-нибудь о человеческой памяти, — совладав с собой, ответил он.

— Это в разделе психологии, — сказала библиотекарша. — Идемте со мной, я вам покажу.

Она провела его по широкой, крытой красным ковром лестнице на второй этаж и указала на книжную полку в углу.

Люк пробежал взглядом по полке. Психоанализ, развитие ребенка, восприятие… Нет, все не то. Вытащил толстый том под названием «Мозг человека», просмотрел его — однако о памяти там было не слишком много, да и изложено слишком уж научным языком. Кое-что Люк понимал без труда — уравнения, статистические выкладки; но большая часть текста требовала обширных знаний по биологии человека, которыми, очевидно, он не обладал.

Взгляд упал на соседнюю книгу: «Введение в психологию памяти», за авторством Биллы Джозефсон. Люк взял книгу, нашел главу о расстройствах памяти и прочел:

Достаточно распространено состояние, при котором пациент «теряет память». Оно именуется «глобальной амнезией».

«Значит, я не один такой!» — радостно подумал Люк.

Такой пациент не помнит, кто он такой, может не узнавать собственных родителей или детей. Зато он помнит многое другое. Если до потери памяти он, например, умел водить машину, мог разобрать и собрать мотор, знал иностранные языки или фамилию премьер-министра Канады — эти знания и навыки у него сохраняются. Таким образом, это состояние правильнее было бы называть «автобиографической амнезией».

Да-да, все прямо про него! Он смог оторваться от «хвоста» и вспомнил, как угнать машину.

Дальше доктор Джозефсон излагала теорию, согласно которой в мозгу находятся несколько хранилищ памяти — вроде нескольких шкафов для разной информации.

Автобиографическая память хранит события, пережитые нами лично. Каждое событие снабжено «ярлычком» с местом и временем: мы помним не только то, что произошло, но и где это произошло, и когда.

В долговременной семантической памяти хранятся общие знания — например, о столице Румынии или о том, как решать квадратные уравнения.

Существует и кратковременная память: в ней хранится, например, номер телефона в те несколько секунд, когда мы его набираем.

Далее она приводила примеры пациентов, которые утратили доступ к одному из «шкафов» своей памяти, сохранив другие. С облегчением и благодарностью к автору книги Люк читал о том, что, оказывается, его проблема — распространенное психологическое явление.

И вдруг его озарило. Ему лет тридцать пять — значит, не меньше десяти лет он работал. Профессиональные знания относятся к долговременной семантической памяти, они должны были сохраниться. Может быть, сообразив, что он помнит, он сможет угадать свою профессию? Тогда и выяснить, кто он, станет гораздо легче!

Итак, есть ли у него какие-либо специальные знания? Навыки секретного агента в расчет не идут: незагорелое лицо и интеллигентный вид убедили Люка в том, что он точно не полицейский. Но что еще он знает и умеет?

Ответа на этот вопрос не было. Память — не холодильник, который достаточно открыть, чтобы одним взглядом окинуть все содержимое. Скорее, она напоминает библиотечный каталог: чтобы что-то в нем найти, нужно знать, что ищешь. Люк справился с досадой: наберись терпения и хорошенько подумай!

Если он юрист, то, наверное, должен хорошо знать законы? А если врач — сможет ли он, едва взглянув на человека, сказать: «У него или у нее аппендицит»?

Нет, так ничего не выяснишь! Люк пошел иным путем: начал припоминать свои действия в обратном порядке — и почти сразу наткнулся на «подсказку». Листая книгу «Мозг человека», он хорошо понимал приведенные в ней уравнения и формулы, хотя все остальное оставалось для него темным лесом. Может быть, его профессия связана с вычислениями? Бухгалтер, страховщик, учитель математики?

Он нашел раздел математики и пробежался глазами по полкам. Внимание привлекла книга под заглавием «Теория чисел»; он снял ее с полки и полистал. Изложение ясное, но на несколько лет устарело…

Стоп! Он знает теорию чисел!

Вот это уже серьезная подсказка. На страницах этой книги уравнений больше, чем текста. Очевидно, он занимался наукой.

Люк бросился к соседней полке, в раздел химии, и схватил «Технологию получения полимеров». Эта книга далась с трудом. Перешел в раздел физики и попробовал «Симпозиум по поведению газов при низких и сверхнизких температурах». Приключения газов при низких температурах читались как увлекательный роман.

Круг поисков сузился: его специальность — математика и физика. Но какая отрасль физики? Хотя поведение газов при низких температурах его заинтересовало, о предмете он знал намного меньше участников симпозиума. Люк внимательно осмотрел полки — и, вспомнив заголовок в сегодняшней газете «НАШ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС ДОГНАТЬ СОВЕТСКУЮ РОССИЮ В КОСМОСЕ», остановился на геофизике и вытащил «Принципы проектирования ракет».

Текст был элементарным, однако на первой же странице Люк обнаружил ошибку. А на следующих страницах — еще две…

— Есть! — вскричал он в восторге, напугав какого-то школьника, уткнувшегося в учебник по биологии.

Если Люк видит ошибки в учебнике, значит, в этой дисциплине он настоящий специалист! Итак, ракетостроение.

Интересно, сколько в Соединенных Штатах ученых-ракетчиков? Должно быть, несколько сотен. Люк поспешил к столу информации и спросил у седовласой библиотекарши:

— Есть ли у вас какие-нибудь списки ученых?

— Конечно, — ответила она. — Вам нужна «Энциклопедия ученых США» — в секции научной литературы, в самом начале.

В огромном фолианте едва ли значились все американские ученые; скорее, лишь выдающиеся. И все же его стоило просмотреть. Люк сел за стол и открыл именной указатель, разыскивая ученых по имени Люк. Усилием воли он подавил волнение и заставил себя смотреть внимательно.

Улов был небогат: в списке обнаружились биолог Льюк Парфитт, археолог Лукас Димитри и фармаколог Люк Фонтенбло. Физиков по имени Люк не было.

Желая убедиться, что никого не упустил, он тщательно просмотрел разделы геофизики и астрономии. Пусто.

«Чего удивляться, — со вздохом подумал он, — я ведь даже не знаю, в самом ли деле меня так зовут. Люком назвал меня Пит — и что с того? С тем же успехом я могу оказаться Персивалем».

В голову пришла другая идея. Где-то наверняка есть люди, которые его знают. Возможно, Люк — чужое имя, но лицо-то у него точно свое собственное!.. «Энциклопедия ученых» сопровождала фотографиями лишь статьи о наиболее выдающихся деятелях науки, вроде доктора Вернера фон Брауна[390]. Однако у Люка непременно должны быть коллеги и друзья, которые его узнают, если только он их найдет. И теперь он понимал, откуда начинать поиски: среди его друзей должны быть ученые-ракетостроители!

А где искать ученых? В университете.

В энциклопедической статье о Вашингтоне, округ Колумбия, приводился целый список университетов. Люк выбрал университет Джорджтауна: в Джорджтауне он сегодня уже был и знал, как туда добраться. Выяснилось, что университет окружен огромным кампусом, по меньшей мере, из пятидесяти зданий. Наверняка там и физический факультет большой, с десятками преподавателей. Вероятно, кто-нибудь из них его знает!

Он вышел из библиотеки, полный надежд.

14.30

Изначально запальные устройства «Сержантов» не предназначались для работы в безвоздушном пространстве. Для ракеты «Юпитер» в их конструкцию были внесены следующие доработки: а) двигатель заключен в герметичный контейнер; б) на случай, если этот контейнер будет поврежден, само запальное устройство также находится в герметичном контейнере и в) в любом случае запальное устройство может работать и в вакууме. Эта многоуровневая система безопасности воплощает в себе так называемый «принцип избыточности».

На совещании по Кубе объявили перерыв на кофе, и Энтони помчался к себе в Корпус Кью, надеясь услышать новости от своей команды.

На лестнице его встретил Пит.

— Нашли кое-что странное, — сообщил он.

— Выкладывай! — нетерпеливо воскликнул Энтони.

— Сообщение из полицейского отделения в Джорджтауне. Домохозяйка, вернувшись домой из магазина, обнаружила, что в доме побывали взломщики. Ничего не украли, но воспользовались ее душем и оставили чемодан, а также целую кучу старой и грязной одежды.

— Наконец-то! — вскричал Энтони. — Давай адрес!

— Думаете, это наш «клиент»?

— Не сомневаюсь! Ему надоело, что на него смотрят как на бродягу, и он вломился в пустой дом, помылся, побрился, переоделся в чистое. Очень на него похоже — он всегда тщательно следил за своей внешностью.

— А вы, кажется, хорошо его знаете, — задумчиво заметил Пит.

Энтони сообразил, что снова допустил промах.

— Да нет, не слишком. Просто читал его досье.

— Извините, — ответил Пит и секунду спустя продолжил: — Интересно, почему он бросил свои вещи в доме?

— Должно быть, хозяйка вернулась слишком рано и его спугнула.

— А как нам быть с совещанием по Кубе?

Энтони остановил проходившую мимо секретаршу.

— Будьте добры, позвоните в конференц-зал Корпуса Пи и скажите мистеру Хобарту, что у меня расстройство желудка и я вынужден уйти. Мистер Макселл отвезет меня домой.

— Расстройство желудка? — невозмутимо переспросила секретарша.

— Ну да, — бросил он через плечо, уже направляясь к выходу. — Или сами что-нибудь придумайте!

Вместе с Питом он вышел за дверь, и оба сели в старый желтый «Кадиллак» Энтони.

— Тут нужен деликатный подход, — объяснял Энтони Питу, пока они ехали в Джорджтаун. — Хорошая новость в том, что Люк оставил следы. Но есть и плохая: в нашем распоряжении нет сотни агентов, чтобы разыскивать его по всему городу. Что же нам делать? Вот мой план: пусть поработает вашингтонская полиция!

— Что ж, хорошо бы, — с некоторым скепсисом отозвался Пит. — Что мне делать?

— Мило улыбайся копам, а разговоры предоставь мне.

Энтони ехал быстро и без труда нашел адрес, указанный в полицейском рапорте. Тихая улочка, скромный коттедж на одну семью. Возле дома стояла патрульная машина.

Прежде чем войти в дом, Энтони внимательно оглядел дома на противоположной стороне улицы. Через пару секунд он заметил то, что искал: в окне второго этажа маячило старушечье лицо. Встретившись с Энтони глазами, старушка не отвернулась от окна — напротив, встретила его взгляд с беззастенчивым любопытством. «То, что нужно! — подумал Энтони. — Скучающая пенсионерка, которой до всего есть дело!» Он улыбнулся и помахал старухе рукой, а та кивнула в ответ.

На двери коттеджа почти не было видимых следов взлома — лишь несколько царапин и небольшой скол дерева на косяке. Чистая, профессиональная работа. Очень похоже на Люка.

Симпатичная молодая женщина, явно готовящаяся стать матерью, провела Энтони и Пита в гостиную, где уже сидели с кофе и сигаретами двое полицейских. Один — патрульный в форме, второй, наверное, детектив — молодой человек в дешевом пиджаке. Перед ними на низком кофейном столике с красной пластмассовой столешницей лежал раскрытый чемодан.

Энтони представился, не называя своей должности, и показал полицейским удостоверение. Он не хотел, чтобы миссис Бонетти — а также все ее друзья и соседи — узнали, что делом интересуется ЦРУ, поэтому сказал просто:

— Мы коллеги этих офицеров полиции.

— Вам что-то об этом известно? — настороженно спросил молодой детектив по имени Льюис Хайт.

— Думаю, у нас есть информация, которая вам поможет. Но для начала давайте посмотрим, что тут у нас.

Хайт в замешательстве развел руками.

— Чемодан принадлежит человеку по имени Роули Анструтер-младший, из Нью-Йорка. Выходит, он вломился в дом к миссис Бонетти, принял здесь душ и ушел, оставив чемодан. Странно…

Энтони начал рассматривать чемодан. Дорогая качественная вещь из натуральной кожи. Почти пуст. Он внимательнее взглянул на его содержимое: чистые рубашки, белье — но ни пиджаков, ни брюк, ни ботинок.

— Похоже, мистер Анструтер только сегодня приехал в Вашингтон из Нью-Йорка.

Хайт кивнул.

— Откуда вы знаете? — воскликнула миссис Бонетти, явно завороженная тем, что у нее на глазах разворачивается самое настоящее расследование.

— Детектив Хайт вам объяснит, — улыбнулся Энтони.

«Дам Хайту покрасоваться перед «публикой», — сказал он себе. — Пусть это настроит его в мою пользу».

— В чемодане только чистое белье, совсем нет грязного, — пояснил Хайт. — Этот парень не менял белье — значит, скорее всего, ночевал дома. А это означает, что приехал он только сегодня утром.

— Старая одежда, видимо, тоже где-то здесь? — спросил Энтони.

— Я принесу, — отозвался патрульный по имени Лонни и притащил из соседней комнаты картонную коробку. — Пальто, — проговорил он, роясь в ее содержимом. — Рубашка, штаны, ботинки.

Энтони сразу их узнал: это были лохмотья Люка.

— Не думаю, что к вам в дом вломился мистер Анструтер. Скорее всего этот чемодан у него сегодня утром украли, возможно, прямо на вокзале. — Он повернулся к патрульному. — Лонни, вы не могли бы позвонить в ближайшее к вокзалу отделение полиции и выяснить, не поступало ли к ним заявление о такой краже? Разумеется, если миссис Бонетти разрешит нам воспользоваться телефоном.

— О, конечно! — откликнулась она. — Телефон в прихожей.

— В заявлении, — продолжал Энтони, — должно быть перечислено содержимое чемодана. Скорее всего там найдутся костюм и пара ботинок, которых здесь не хватает. — Теперь все смотрели на него с восхищением. — Пожалуйста, попросите у полицейских подробное описание костюма.

— Хорошо. — И патрульный скрылся в прихожей.

Энтони улыбнулся. Он сумел взять расследование в свои руки, не отодвигая и не обижая полицейских. Детектив Хайт теперь смотрел на него так, словно ждал приказаний.

— Полагаю, что мистер Анструтер — человек спортивного телосложения, около шести футов и одного-двух дюймов роста, около 180 фунтов веса, — заметил Энтони. — Льюис, если вы проверите размер рубашек, скорее всего увидите, что обхват ворота у них 16, а длина рукава 35.

— Проверил. Так и есть, — ответил Хайт.

— Отличная работа, вы меня опередили! — польстил ему Энтони. — У нас есть фотография человека, который, как мы полагаем, украл этот чемодан и вломился в дом. — Энтони кивнул Питу, и тот протянул Хайту конверт с фотографиями. — Имени его мы не знаем. Рост — шесть футов один дюйм, вес 180 фунтов, спортивного телосложения. Возможно, притворяется, что потерял память.

— А что произошло? — с любопытством поинтересовался Хайт. — Этот парень украл одежду Анструтера, а потом зашел сюда переодеться?

— Вроде того.

— Но зачем?

— Извините, — развел руками Энтони, — этого я вам сказать не могу.

— Понимаю, секретная информация! — с энтузиазмом воскликнул Хайт.

Вернулся Лонни.

— Вы попали в точку! Именно такая кража произошла на Юнион-стейшн сегодня в половине двенадцатого.

Энтони кивнул. Теперь оба копа смотрели на него, как на божество.

— А описание костюма?

— Синий в тонкую белую полоску.

Энтони повернулся к детективу.

— Итак, можно распространить среди полицейских фото и описание его одежды.

— Думаете, он все еще в городе?

— Да. — Энтони был далеко не так в этом уверен, как говорил. С другой стороны, зачем Люку покидать Вашингтон?

— Должно быть, передвигается на машине?

— Попробуем выяснить. — Энтони повернулся к миссис Бонетти. — Не подскажете, как зовут ту пожилую леди, что живет на другой стороне улицы, в паре домов от вас?

— Розмари Симс.

— И она много времени проводит у окна, верно?

— Мы ее даже прозвали «Любопытная Рози».

— Отлично! — Он повернулся к детективу. — Что ж, потолкуем с Любопытной Рози?

— Идемте! — воскликнул детектив.

Они перешли через улицу и постучали в дверь миссис Симс. Хозяйка открыла немедленно — должно быть, поджидала их в прихожей.

— Я его видела! — воскликнула она. — Явился сюда в лохмотьях, а ушел одетый с иголочки!

Энтони жестом пригласил Хайта задавать вопросы.

— Миссис Симс, у него была машина? — спросил детектив.

— Как же! Такая симпатичная, бело-голубая. На нашей улице такой ни у кого нет! — Она бросила на них лукавый взгляд. — Я знаю, о чем вы дальше спросите.

— Не заметили ли вы номер машины? — спросил Хайт.

— Не просто заметила! — торжествующе сообщила старушка. — Я его записала!

Энтони довольно улыбнулся.

15.00

Центральная труба из алюминий-магниевого сплава, в которую заключены вторая и третья ступени ракеты, снабжена креплениями, позволяющими ей вращаться во время полета. Предполагается, что она будет вращаться со скоростью 550 оборотов в минуту.

На углу Тридцать седьмой и О-стрит Люка встретили распахнутые ворота Джорджтаунского университета. Высокие готические здания из серого гранита окружали с трех сторон раскисшую лужайку, по которой, кутаясь от ветра и пряча носы в воротниках пальто, спешили из одного здания в другое студенты и преподаватели. Люк медленно въехал в ворота. Ему все казалось, что вот-вот кто-нибудь помашет рукой и воскликнет: «Эй, Люк, давай сюда!» И бесконечный кошмар закончится.

На многих преподавателях Люк заметил белые воротнички священников: должно быть, это католический университет. Кроме того, совсем не видно было женщин.

Он припарковал машину возле главного входа — высокого величественного портика с тройным сводом и надписью: «Хили-Холл». За стойкой стояла первая встреченная здесь Люком женщина. Она сообщила, что физический факультет расположен прямо под ними: нужно выйти наружу и спуститься по лестнице, ведущей под портик. Туда Люк и пошел, чувствуя, что приближается к средоточию тайны — словно искатель сокровищ, спускающийся в таинственные глубины египетских пирамид.

Следуя указаниям женщины, он обнаружил большую лабораторию, и по сторонам от нее — двери, ведущие в помещения поменьше. В одном из них группа мужчин, все в защитных очках, колдовали над деталями микроволнового спектрографа. По их возрасту Люк заключил, что это преподаватели и студенты-старшекурсники. Вполне возможно, кто-то из них его знает! Он подошел поближе и обратил на них полный ожидания взгляд.

Один из мужчин постарше поднял глаза.

— Могу вам чем-то помочь? — спросил он.

— Надеюсь, — ответил Люк. — Есть у вас здесь отделение геофизики?

— Чего нет, того нет, — вздохнул преподаватель. — В нашем университете даже физика считается предметом второстепенным.

Другие сочувственно рассмеялись.

Люк дал им всем возможность хорошенько себя рассмотреть, однако никто его не узнал. «Не тот университет я выбрал, — сокрушенно подумал он, — надо было ехать в университет Джорджа Вашингтона!»

— А астрономии?

— О, другое дело! Изучение небес здесь приветствуется. У нас даже есть знаменитая обсерватория.

— Где? — поинтересовался Люк.

Мужчина указал на дверь в задней стене лаборатории.

— Пройдете здание насквозь, выйдете к спортивным площадкам. Обсерватория сразу за бейсбольным полем.

Люк двинулся по длинному, темному и довольно грязному коридору, проходившему, похоже, через все здание. Навстречу попался сутулый преподаватель в поношенной твидовой паре, и Люк посмотрел ему прямо в лицо, готовый улыбнуться. Однако преподаватель взглянул на него с испугом и поспешно прошел мимо.

Люк, нисколько не обескураженный, пошел дальше, заглядывая в лицо всем встречным. Его не узнавали. Выйдя наконец из здания, он увидел перед собой теннисные корты, реку Потомак вдали, а слева, на западе, за спортивным полем — белый купол.

К обсерватории он почти бежал, предвкушая удачу. Небольшое двухэтажное здание венчал белый вращающийся купол с раздвижной крышей. Такая обсерватория — дорогое удовольствие; значит, астрономический факультет здесь серьезный.

Внутренние помещения располагались вокруг массивной центральной колонны, поддерживающей немалый вес купола. Открыв одну дверь, Люк увидел пустую библиотеку. Открыл другую — и обнаружил симпатичную женщину примерно одного с ним возраста, сидящую за пишущей машинкой.

— Доброе утро, — поздоровался он. — Профессор здесь?

— Вы про отца Хейдена?

— М-м… да.

— Можно узнать, кто вы?

— Э-э… — Только сейчас Люк сообразил, что не придумал себе имя! Его замешательство заставило секретаршу недоверчиво поднять брови. — Он меня не знает. То есть, надеюсь, знает, — торопливо добавил Люк, — но не по имени.

— И все же у вас есть имя? — Недоверие секретарши только усилилось.

— Люк. Профессор Люк.

— В каком университете работаете, профессор Люк?

— Я… м-м… в Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке много высших учебных заведений. В каком из них?

Спеша разгадать тайну, Люк позабыл продумать, как объяснять свою ситуацию посторонним людям — и теперь понял, что сам все испортил. Что ж, вряд ли уже что-то исправишь. Стерев с лица дружелюбную улыбку, он проговорил холодно:

— Я пришел сюда не для того, чтобы подвергаться допросу. Просто передайте отцу Хейдену, что профессор Люк, физик-ракетостроитель, хочет перемолвиться с ним парой слов.

— Боюсь, это невозможно, — твердо ответила она.

Люк вышел, хлопнув дверью, злясь не столько на секретаршу, охраняющую покой босса от разных захожих психов, сколько на самого себя. Он решил побродить здесь еще, заглядывая во все двери, пока его отсюда не выгонят. По лестнице Люк поднялся на второй этаж. Здесь, похоже, никого не было. По винтовой лестнице без перил поднялся в обсерваторию, тоже пустую. Несколько минут постоял, любуясь огромным вращающимся телескопом и размышляя, что же, черт возьми, делать дальше.

Позади возникла секретарша. Люк уже приготовился к скандалу, когда она неожиданно ласково проговорила:

— У вас какие-то проблемы?

От ее доброты вдруг комок подступил к горлу.

— Мне очень неловко… — ответил Люк. — Дело в том, что я потерял память. Ничего о себе не помню. Но уверен, что работал в ракетостроении — вот и пришел сюда, надеясь встретить кого-то, кто меня узнает.

— Сейчас вы никого здесь не встретите, — ответила она. — Профессор Ларкли читает сегодня в Смитсоновском институте лекцию о ракетном топливе, в рамках Международного года геофизики, и весь наш факультет пошел его послушать.

Люк ощутил прилив надежды. В лекционной аудитории, полной геофизиков, наверняка найдется хоть кто-то знакомый!

— А где Смитсоновский институт?

— В центре города, прямо на набережной, возле Десятой улицы.

По Вашингтону он сегодня колесил достаточно, чтобы более или менее представлять его географию, — и понял, что это недалеко.

— А когда лекция?

— Началась в три.

Люк взглянул на часы. Три тридцать. Если он поторопится, то успеет к четырем.

— Смитсоновский институт, — повторил он.

— Да. Лекция в Музее авиации, в отдельном здании сзади.

— А вы не знаете, сколько примерно людей должно быть на лекции?

— Человек сто двадцать.

Сто двадцать геофизиков!

— Спасибо вам! — воскликнул Люк и бросился назад, к машине.

15.30

Вращение корпуса второй ступени стабилизирует полет ракеты, усредняя индивидуальные различия в работе одиннадцати двигателей, кольцом расположенных вокруг нее.

Билли страшно злилась на Лена Росса. Пост замдиректора по науке должен занять лучший ученый, а не тот, кто лучше умеет очаровывать спонсоров! Она все еще кипела от ярости, когда после обеда секретарша директора клиники попросила зайти к нему в кабинет.

По профессии Чарльз Силвертон был финансистом, однако хорошо понимал нужды ученых. Управляющий фонд ставил перед клиникой две задачи: облегчать течение психических заболеваний и их исследовать. А Силвертон свою задачу видел в том, чтобы решать административные и финансовые вопросы, не отвлекая медиков от работы. Билли он нравился.

Кабинет Силвертона располагался в бывшей столовой викторианского особняка: здесь сохранились камин и роспись на потолке. Хозяин кабинета жестом пригласил Билли сесть и начал разговор:

— Вы видели сегодня утром людей из Фонда Соуэрби?

— Да. Лен показывал им стройку, и я к ним присоединилась. А что?

Вместо ответа он продолжал:

— Вы не сказали ничего такого, что могло бы кого-то из них задеть?

Билли нахмурилась, припоминая.

— По-моему, нет. Мы говорили только о новом крыле больницы.

— Знаете, я действительно хотел, чтобы должность замдиректора по науке досталась вам.

— А почему в прошедшем времени? — встревоженно спросила Билли.

— Лен Росс — компетентный специалист, — продолжал Силвертон, — но вы — выдающийся ученый. Вы на десять лет его моложе и сделали в науке гораздо больше.

— Фонд поддерживает кандидатуру Лена?

Силвертон замешкался с ответом; ему явно было неловко.

— Откровенно говоря, они настаивают на его кандидатуре. Обещают в противном случае лишить нас гранта.

— Черт побери! — потрясенно воскликнула Билли.

— У вас есть знакомые, связанные с Фондом?

— Да. Один из членов правления — мой старинный друг, Энтони Кэрролл, крестный моего сына.

— А почему он в правлении? Чем он занимается?

— Он служит в Госдепартаменте, а благодаря богатой матери состоит в руководстве нескольких благотворительных учреждений.

— Может быть, у него на вас какой-то зуб?

Билли задумалась, на миг погрузившись в прошлое. После неприятных событий, в результате которых Люк бросил Гарвард и ушел на войну, она была очень зла на Энтони. Однако со временем обида исчезла — особенно когда Билли увидела, как Энтони заботится об Элспет. Тогда Элспет погрузилась в уныние и практически перестала учиться; ей грозило отчисление. Бедняжка бродила по колледжу как тень — бледный рыжеволосый призрак, худела и пропускала занятия. Спас ее Энтони. Он сблизился с ней, хотя их отношения так и не перешли из дружбы во что-то большее. Занимался с ней вместе, помог выйти из депрессии и благополучно получить диплом. Этим он вернул себе уважение Билли, и они вновь стали друзьями.

— Когда-то мы были в ссоре, — ответила она. — Давным-давно, в сорок первом году! Все это в прошлом.

— Может, кто-то в правлении восхищается работой Лена?

Билли снова задумалась.

— У нас с Леном разные подходы. Он фрейдист и всему ищет психоаналитические объяснения. Если пациент вдруг теряет умение читать, Лен видит в этом подавленный подсознательный страх перед литературой или что-то подобное. Я же вижу в вероятной причине повреждение мозга.

— Что ж, наверное, против вашей кандидатуры выступает какой-нибудь ярый поклонник Фрейда.

— Должно быть, так, — вздохнула Билли.

— Необычная ситуация, — сказал Чарльз. — Как правило, фонды не вмешиваются в принятие решений, которые требуют суждения профессионалов. Однако это не запрещено.

— Сдаваться я не собираюсь! Какую они привели причину?

— Мне позвонил председатель, неформально. Просто сказал: они считают, что Лен более квалифицирован.

— Ну нет, — покачала головой Билли. — Должно быть какое-то другое объяснение!

— Почему бы вам не спросить своего друга?

— Именно так я и сделаю, — ответила она.

15.45

При помощи стробоскопа конструкторы точно определили точки корпуса, на которых следовало расположить балансирующие грузы, чтобы не допустить опасных вибраций, способных разрушить всю конструкцию.

Перед тем как выехать из кампуса Джорджтаунского университета, Люк сверился с картой. Смитсоновский институт располагался посреди парка под названием Молл. Ехать туда примерно десять минут. Допустим, еще пять минут уйдет на поиск лекционного зала — выходит, он подойдет как раз к концу лекции, когда там еще будут слушатели. И наверняка кто-нибудь его узнает!

На Девятой улице Люк повернул направо и, преисполненный надежд, поспешил на юг. Однако через несколько секунд сзади взвыла полицейская сирена, — и сердце его пропустило такт.

Он взглянул в зеркало заднего вида. На хвосте, мигая фарами, висел полицейский патрульный автомобиль. На переднем сиденье сидели два копа; один из них что-то прокричал и сделал знак рукой — мол, сворачивай на обочину и тормози.

Люка охватило отчаяние. Именно теперь, так близко к цели…

Быть может, он просто нарушил правила, и они хотят выписать ему штраф? Даже если и так — полицейские попросят водительские права, а прав у него нет. Как и вообще никаких документов. Да и скорее всего дело не в нарушении правил. Он разъезжает по городу на угнанной машине. Люк рассчитывал, что до вечера кража останется незамеченной, — но, как видно, в чем-то просчитался. И теперь его хотят арестовать.

Что ж, пусть сначала догонят!

Улица, по которой они ехали, была с односторонним движением; впереди почти всю полосу занимал длинный грузовик. Не раздумывая больше, Люк переключил передачу, вдавил педаль газа в пол — и начал обгонять грузовик.

Сирена взвыла; полицейский автомобиль бросился в погоню.

Люк обогнал грузовик и теперь мчался вперед. Доверившись инстинктам, он ударил по тормозам и резко вывернул руль вправо.

«Форд» занесло, он развернулся поперек дороги. Чтобы в него не врезаться, водитель грузовика резко взял влево — перегородив, таким образом, путь патрульной машине.

Встав лицом против движения, Люк нажал на газ и помчался по встречной.

Автомобили шарахались от него, кто вправо, кто влево, чтобы избежать лобового столкновения. Люк бросил машину вправо, пропуская автобус, подрезал «универсал» и снова вырулил на середину улицы под негодующий хор гудков. Какой-то старенький, еще довоенный, «Линкольн», спасаясь от него, выехал на тротуар и врезался в фонарный столб. Мотоциклист потерял управление и кубарем покатился с мотоцикла; оставалось надеяться, что он не слишком пострадал.

На следующем перекрестке Люк свернул на широкую улицу. Проехал два квартала, не обращая внимания на красный свет, затем взглянул в зеркало заднего вида. Полицейской машины сзади не было.

Теперь безопаснее было вернуться к нормальной скорости. Однако, думал Люк, уже четыре часа — а он дальше от Смитсоновского института, чем был пять минут назад! Что, если к его появлению все слушатели уже разойдутся? И он снова нажал на газ.

Улица, ведущая на юг, оканчивалась тупиком, так что ему пришлось свернуть направо. Проносясь мимо домов, обгоняя другие автомобили, он старался рассмотреть таблички на домах, чтобы понять, где находится. Наконец это удалось: сейчас он на Д-стрит. Минуту спустя он выехал на Седьмую и снова повернул на юг.

На этот раз ему повезло: на всех перекрестках горел зеленый свет. Меньше чем за минуту Люк добрался до пересечения Седьмой и Конститьюшн-авеню и оказался в парке.

Справа от себя, посреди лужайки, он увидел большое темно-красное здание, похожее на сказочный дворец. Судя по карте, Институт. Люк затормозил и снова взглянул на часы. Пять минут пятого — слушатели, должно быть, уже расходятся!.. Выругавшись сквозь зубы, он выскочил из машины и бросился бежать по лужайке.

Секретарша сказала, что лекция состоится в Музее авиации, в отдельном здании позади Института. Интересно, он перед фасадом?.. Институт огибала пешеходная дорожка, идущая между деревьями. Бросившись по ней, Люк выбежал на широкую проезжую дорогу, а сбоку от нее увидел кованые чугунные ворота с причудливыми завитушками, как видно, скрывавшие задний вход в Институт. Люк вбежал в ворота и увидел слева от себя большое неуклюжее здание, напоминающее старый самолетный ангар.

Войдя внутрь, он огляделся. С потолка «ангара» свисали модели всевозможных летательных аппаратов: и старые бипланы, и истребители времен войны, и даже воздушный шар. Вдоль стен в витринах были выставлены опознавательные знаки самолетов, форменные куртки, шлемы и перчатки летчиков, аэрофотокамеры и фотографии. Люк обратился к смотрителю в форменной одежде:

— Я на лекцию по ракетному топливу.

— Вы опоздали, — ответил, взглянув на часы, смотритель. — Уже десять минут пятого, лекция закончилась.

— Где она проходила? Может быть, я еще застану лектора.

— Думаю, он ушел.

Глядя ему прямо в глаза, Люк произнес медленно и раздельно:

— Просто ответьте на вопрос. Где проходила лекция?

Смотритель испуганно попятился.

— Вон там, в дальнем конце зала, — торопливо проговорил он.

В дальнем конце зала действительно находился импровизированный лекционный зал с кафедрой, доской и рядами стульев. Большая часть слушателей разошлась; служители складывали и убирали к стене металлические стулья. Однако человек восемь или девять собрались в углу вокруг седовласого мужчины — должно быть, лектора — и увлеченно что-то обсуждали.

Люк упал духом. Всего несколько минут назад в этой комнате было больше сотни ученых — его коллег; а теперь перед ним лишь жалкая горстка! И очень вероятно, что никто из оставшихся его не знает.

Седовласый лектор взглянул было на него — и снова повернулся к своим собеседникам. Если он и узнал Люка, то ничем этого не показал. Он продолжал разговор:

— Нитрометан требует чрезвычайно осторожного обращения. Нельзя игнорировать фактор безопасности.

— Ерунда, меры безопасности всегда можно предусмотреть, — возразил ему молодой человек в твидовом костюме.

Спор этот показался Люку очень знакомым. Он помнил, что ракетчики испытывают самое разнообразное топливо, что многие виды горючего намного эффективнее стандартной смеси спирта и жидкого кислорода, однако у каждого из них свои недостатки.

— А как насчет несимметричного диметилгидразина? — спросил еще один человек, с сильным южным выговором. — Я слышал, в Лаборатории реактивных двигателей в Пасадене пробовали его использовать.

И Люк, неожиданно для самого себя, вдруг ответил:

— Как горючее он хорош, но это смертельный яд.

Все обернулись к нему. Седовласый нахмурился, видимо, недовольный вмешательством в разговор постороннего.

И вдруг молодой человек в твидовом костюме воскликнул:

— Боже мой, Люк, что вы делаете в Вашингтоне?

И Люк едва не разрыдался от счастья.

16.15

Программирующее устройство внутри трубы варьирует скорость вращения верхних ступеней от 450 до 750 оборотов в минуту, чтобы избежать резонансных вибраций, из-за которых ракета могла бы рассыпаться во время полета.

Люк обнаружил, что не может выдавить из себя ни слова. Облегчение было так велико, что горло сдавили эмоции. Весь день он заставлял себя оставаться спокойным и рассудительным — а сейчас ощутил, что готов сломаться.

Другие ученые, не замечая его волнения, вернулись к беседе, но молодой человек в твидовом костюме посмотрел на него встревоженно и спросил:

— С вами все хорошо?

Люк молча кивнул. Мгновение спустя ему удалось выдавить из себя:

— Мы можем поговорить?

— Конечно, конечно. Вот там, позади витрины братьев Райт, есть маленький кабинетик, в нем профессор Ларкли готовился к лекции. Кстати, лекцию организовал я!

Молодой человек открыл неприметную дверь в стене и ввел Люка в спартански обставленную комнатку: пара стульев, письменный стол и телефон. Они сели.

— Что случилось? — спросил молодой ученый.

— Я потерял память.

— О господи!

— Автобиографическая амнезия. Научные знания у меня сохранились — так я и нашел вас, — однако о себе я ничего не помню.

— А меня помните? — спросил молодой человек, явно потрясенный.

Люк покачал головой.

— Я не знаю даже собственного имени.

— Фью! — присвистнул молодой человек. — В жизни с таким не сталкивался!

— Пожалуйста, расскажите все, что вам обо мне известно.

— Гм… ну да, понимаю. С чего начать?

— Вы назвали меня Люк.

— Вас все зовут Люком. Настоящее ваше имя — доктор Клод Люкас, но, кажется, вам не очень-то нравится имя «Клод». А я Уилл Макдермот.

Люк прикрыл глаза, переполненный облегчением и благодарностью.

— Спасибо, Уилл!

— О вашей семье я ничего не знаю. Мы с вами встречались только пару раз, на научных конференциях.

— А где я живу?

— Скорее всего в Хантсвилле, штат Алабама. Вы работаете в Управлении баллистического ракетостроения, на базе «Арсенал Редстоун» в Хантсвилле. Сами вы человек гражданский, не военнослужащий. Работаете под началом Вернера фон Брауна.

— Не могу описать вам, какое счастье все это узнать!

— Я удивился, что вы здесь, потому что вся ваша команда сейчас на мысе Канаверал, ждет запуска первого американского искусственного спутника Земли. Ходят слухи, что его запустят сегодня вечером.

— Да, я читал утром в газете… Погодите, я что же, работал над спутником?!

— Да. В команде «Эксплорер». Это самый важный запуск в истории американской космической программы — особенно после успеха русских и падения нашего «Авангарда»!

Люк был вне себя от радости. Еще несколько часов назад он считал себя опустившимся бродягой, пьяницей, а оказался ученым на пике научной карьеры!

— Но я должен быть там!

— Вот именно! Почему же вы здесь? Не помните?

Люк покачал головой.

— Я проснулся сегодня утром в общественном туалете на вокзале Юнион-стейшн. Понятия не имею, как я туда попал.

— Должно быть, вчера повеселились на славу! — заговорщицки усмехнулся Уилл.

— А если серьезно — это на меня похоже? Я мог напиться до потери памяти?

— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы сказать точно, — нахмурился Уилл. — Но… меня бы это удивило. Мы ученые, это не в наших правилах. Сами знаете: для нас нет лучше развлечения, чем за чашкой кофе обсуждать свою работу.

С этим Люк был совершенно согласен.

— Действительно, напиваться — попросту скучно…

Однако других объяснений не было. Как он попал в эту передрягу? Кто такой Пит? Почему за ним следили? Кто те двое, что искали его на вокзале?

Он хотел было рассказать обо всем Уиллу, но подумал, что история со слежкой будет звучать слишком уж странно. Чего доброго, его примут за сумасшедшего.

— Мне нужно позвонить на мыс Канаверал.

— Отличная мысль! — Уилл пододвинул к себе телефон и набрал «ноль». — Уилл Макдермот. Можно позвонить отсюда по межгороду? Спасибо… — И передал трубку Люку.

Люк выяснил у оператора номер и набрал его.

— Это доктор Люкас. — Собственное имя, произнесенное вслух, снова наполнило его невероятным чувством радости и облегчения. — Я хотел бы поговорить с кем-нибудь из группы запуска «Эксплорера».

— Они все в ангарах Д и Р, — ответил мужской голос. — Пожалуйста, подождите на линии.

Минуту спустя в трубке послышался другой мужской голос:

— Служба безопасности, полковник Хайд.

— Это доктор Люкас…

— Люк! Наконец-то! Куда ты запропастился?

— Я в Вашингтоне.

— Господи Иисусе, какого хрена ты там делаешь?! Мы тут буквально с ума сходим! Тебя все ищут — СБ, ФБР, даже ЦРУ!

Так вот откуда те два агента на вокзале, подумал Люк.

— Видите ли, со мной произошло нечто странное. Я потерял память. Весь день бродил по городу, пытаясь понять, кто же я такой — пока не нашел физиков, которые меня знают.

— Черт побери, удивительное дело! Как же это с тобой случилось?

— Я надеялся, что вы мне расскажете, полковник.

— Ты всегда звал меня Биллом!

— Хорошо… Билл.

— Ладно, расскажу тебе все, что знаю. В понедельник утром ты сказал, что тебе срочно нужно в Вашингтон, и улетел с «Патрика».

— Патрика?

— База ВВС «Патрик», возле мыса Канаверал. Георгина зарезервировала тебе номер…

— Кто такая Георгина?

— Твоя секретарша в Хантсвилле. Заказала твой обычный номер в отеле «Карлтон» в Вашингтоне.

В голосе полковника послышалась нотка зависти, и Люк на секунду задумался о том, что означает «твой обычный номер». Впрочем, сейчас ему предстояло выяснить более важные вопросы.

— Я объяснил кому-нибудь, зачем уезжаю?

— Георгина договорилась о встрече с генералом Шервудом в Пентагоне, вчера в десять часов утра, однако на встрече ты так и не появился.

— У меня была какая-нибудь причина встречаться с генералом?

— Если и была, мне о ней ничего не известно.

— Чем этот генерал занимается?

— Вопросами безопасности. Кроме этого, он старый друг твоих родителей, так что говорить вы могли о чем угодно.

Люк понимал: только дело чрезвычайной важности могло заставить его покинуть мыс Канаверал за двое суток до запуска спутника.

— Запуск назначен на сегодняшний вечер?

— Уже нет, отложили из-за погоды. Ориентировочно запускаем завтра в 22.30.

«Какого же черта я здесь делаю?» — думал Люк.

— У меня есть друзья в Вашингтоне?

— Безусловно. По крайней мере один — тот, что каждый час сюда названивает. Его зовут Берн Ротстен.

Люк записал продиктованный ему телефонный номер Ротстена.

— Сейчас же ему позвоню.

— Может быть, сначала поговоришь с женой?

Люк замер, словно громом пораженный; у него перехватило дыхание. С женой? Значит, он женат? Какая же она — его жена?

— Ты слушаешь? — спросил Хайд.

Люк судорожно вздохнул.

— Да. Билл…

— Что?

— Как ее зовут?

— Элспет, — ответил Хайд. — Твою жену зовут Элспет. Переключаю, не вешай трубку.

От волнения Люк ощутил легкую тошноту. «Что за глупости! — сказал он себе. — Чего бояться? Она же моя жена!»

— Элспет у телефона. Люк, это ты?

Теплый глубокий голос, идеальное произношение. Ему представилась высокая, уверенная в себе женщина.

— Да, — ответил он. — Я потерял память.

— Я так о тебе беспокоилась! Как ты?

При мысли о том, что кто-то о нем беспокоился, к глазам Люка снова подступили слезы.

— Теперь, кажется, нормально, — ответил он.

— Но, боже мой, что случилось?!

— Честное слово, не знаю. Я проснулся в общественном туалете на вокзале Юнион-стейшн и весь день бродил по городу, пытаясь выяснить, кто я такой.

— Тебя все ищут! Где ты?

— В Смитсоновском институте, в Музее авиации.

— С кем ты? Там есть кому о тебе позаботиться?

Люк улыбнулся Уиллу Макдермоту.

— Мне помогает один коллега-ученый. И у меня есть номер Берна Ротстена. Но вообще-то заботиться обо мне не нужно, физически я в полном порядке — просто ничего не помню.

Тут Уилл Макдермот неловко заворочался на стуле, затем встал и прошептал:

— Я лучше оставлю вас наедине. Подожду снаружи.

Люк благодарно кивнул.

— То есть ты не помнишь, зачем в такой спешке улетел в Вашингтон? — говорила тем временем Элспет.

— Нет. Тебе, выходит, тоже не сказал?

— Сказал только, что мне лучше этого не знать. Я чуть с ума не сошла! Позвонила нашему старому другу Энтони Кэрроллу, который работает в Вашингтоне. Он сотрудник ЦРУ.

— Он что-нибудь сделал?

— В понедельник вечером позвонил тебе в «Карлтон», и ты обещал встретиться с ним во вторник рано утром за завтраком — но так и не появился. Он прождал тебя весь день. Сейчас позвоню ему, расскажу, что ты нашелся.

— Очевидно, со мной что-то произошло между вечером понедельника и утром вторника.

— Тебе нужно сходить к врачу, провериться…

— Да чувствую я себя прекрасно! Просто нужно многое выяснить. Скажи, у нас есть дети?

— Нет.

Люк ощутил знакомую печаль — словно тупая боль на месте старого шрама.

— Мы женаты четыре года, — продолжала Элспет, — и все это время стараемся завести детей, но пока не выходит.

— А мои родители живы?

— Мать жива, живет в Нью-Йорке. Отец твой умер пять лет назад.

Люк ощутил внезапный прилив горя: отец умер, о нем не осталось даже воспоминаний.

— У тебя двое братьев и сестра, — продолжала Элспет, — все моложе тебя. Сестра Эмили младше на десять лет, твоя любимица. Она живет в Балтиморе.

— У тебя есть их телефоны?

— Конечно. Подожди, я поищу.

— Я очень хочу с ними поговорить, хотя… хотя что я им скажу? — В трубке послышался сдавленный всхлип. — Ты плачешь?

Элспет шмыгнула носом.

— Нет-нет, все хорошо. — Он представил себе, как она достает из сумочки носовой платок. — Просто… мне вдруг стало так тебя жаль! — Она всхлипнула. — Должно быть, это ужасно — ничего не помнить о себе!

— Да, есть неприятные моменты.

— Записывай телефоны. — И она продиктовала ему номера.

Люк записал их на клочке бумаги.

— У нас есть деньги? — спросил он после этого.

— Твой отец был банкиром, и дела у него шли очень хорошо. Он оставил тебе большое состояние. А что?

— Билл Хайд сказал, что я остановился в «Карлтоне», в «своем обычном номере».

— Твой отец, советник администрации Рузвельта, часто приезжал в Вашингтон и всегда брал с собой семью. Останавливались вы в одном и том же угловом номере в «Карлтоне». Должно быть, ты и сейчас соблюдаешь эту традицию.

— Значит, живем мы с тобой не на армейское жалованье.

— Нет, однако стараемся особенно не выделяться среди коллег.

— Ладно. Вопросы я могу задавать весь день, но сейчас по-настоящему важно одно: выяснить, что со мной произошло. Ты сможешь прилететь сегодня вечером?

На том конце провода наступило короткое молчание.

— Боже мой, зачем?

— Чтобы разгадать вместе со мной эту загадку. Мне нужен помощник… да и просто легче, когда кто-то есть рядом.

— Лучше выкинь это из головы и лети сюда!

— Я не могу просто забыть!.. Не могу вести себя так, словно ничего не произошло. Это слишком странно, я хочу разобраться.

— Люк, прости, но я не могу сейчас уехать с мыса Канаверал! Мы вот-вот запустим первый спутник! Бога ради, нельзя бросать команду в такой момент!

— Да, наверное. — Люк понимал ее, быть может, сам он поступил бы так же; и все же ее отказ больно его задел. — А кто такой Берн Ротстен?

— Он учился в Гарварде с тобой и Энтони Кэрроллом. Потом стал писателем.

— Может быть, он сумеет объяснить, в чем дело.

— Позвони мне попозже, хорошо? Я живу в мотеле «Старлайт».

— Хорошо.

— И пожалуйста, береги себя! — В ее голосе звучало искреннее беспокойство.

— Обещаю. — И он повесил трубку.

Некоторое время Люк сидел молча, чувствуя себя выжатым, как лимон. Очень хотелось вернуться в номер, рухнуть на кровать и забыться сном — но желание разгадать загадку было сильнее усталости. Он набрал номер Берна Ротстена.

— Это Люк Люкас, — проговорил он, когда на том конце провода сняли трубку.

У Берна оказался хрипловатый голос с легким нью-йоркским выговором.

— Люк? Слава богу! Где тебя черти носили?

— Все об этом спрашивают. Я и сам не знаю. Вообще ничего не знаю, кроме того, что я потерял память.

— Потерял память?!

— Верно.

— Вот черт! Как с тобой такое стряслось?

— Понятия не имею. Я думал, ты мне что-нибудь подскажешь.

— Ну… хм… может быть.

— Ты меня искал?

— Я о тебе беспокоился. Ты позвонил в понедельник, сказал, что летишь в Вашингтон, хочешь со мной встретиться и позвонишь уже из «Карлтона». А потом пропал.

— Что-то случилось со мной в ночь с понедельника на вторник.

— Да. Послушай, я знаю, кому тебе стоит позвонить. Билли Джозефсон. Она специалист по проблемам памяти.

«Знакомое имя», — подумал Люк.

— Ах да, в библиотеке я наткнулся на ее книгу.

— Она — моя бывшая жена и наша с тобой старая подруга. — Берн продиктовал Люку номер телефона Билли.

— Хорошо, сейчас ей позвоню. Берн…

— Да?

— Я потерял память, и вдруг оказывается, что моя старая знакомая — специалист по проблемам памяти. Чертовски удачное совпадение, верно?

— Это уж точно! — ответил Берн.

16.45

Последняя ступень ракеты, цилиндрической формы, несет на себе спутник. Она совсем небольшая: восемь дюймов в длину и шесть в ширину, а весит чуть больше тридцати фунтов.

Позвонить Энтони сразу, выйдя из кабинета Силвертона, Билли не смогла. У нее была назначена беседа с пациентом: футболистом, получившим сотрясение мозга от столкновения на поле. Интереснейший случай: в результате сотрясения из его памяти полностью стерлись события, начиная за час до игры. Однако во время беседы Билли была рассеянна: снова и снова она возвращалась мыслями к Фонду Соуэрби и Энтони Кэрроллу. Наконец с футболистом было покончено, и, кипя от нетерпения и досады, Билли набрала номер Энтони. Ей повезло: он взял трубку после первого же гудка.

— Энтони, — резко начала она, — что, черт возьми, происходит?

— Многое, — ответил он. — Египет и Сирия собрались объединяться[391], женские юбки становятся все короче, а Рой Кампанелла попал в аварию и скорее всего не сможет больше играть за «Доджеров»[392].

Билли едва не сорвалась на крик.

— Я не получила должность замдиректора по науке, на которую очень надеялась. Ее дают Лену Россу. Ты в курсе?

— Да, кажется, что-то слышал.

— Энтони, я не понимаю! Если бы еще меня обошел действительно хороший ученый со стороны — Сол Вейнберг из Принстона, например, или кто-нибудь в том же роде… Но Лен Росс? Все знают, что я лучше!

— Думаешь?

— Да брось! Вспомни, ты сам уговаривал меня заняться этим направлением — в конце войны, когда мы…

— Да-да, помню, — торопливо прервал ее Энтони. — И ты, пожалуйста, не забывай, что это все еще засекреченная информация.

Билли трудно было поверить, что и теперь, семнадцать лет спустя, то, чем они тогда занимались, остается государственной тайной. Но сейчас перед ней стоял более важный вопрос.

— Фонд настаивает на кандидатуре Лена.

— Полагаю, у них есть на это право.

— Энтони, поговори же со мной!

— А я чем занимаюсь?

— Ты — член правления. Ситуация очень необычная: как правило, фонды в такие вопросы не вмешиваются, оставляют их на усмотрение специалистов. Ты должен знать, что заставило их пойти на такой исключительный шаг!

— Нет, этого я не знаю. Более того, думаю, что никакого «шага» и не было. Во всяком случае, заседание по этому поводу не проводилось.

— Но Чарльз сказал, что все уже решено!

— К сожалению, боюсь, что так и есть. Такие вопросы редко решаются в открытую. Скорее всего директор фонда с одним или двумя членами правления перетерли за рюмкой в клубе «Космос», потом кто-то из них позвонил Чарльзу и шепнул ему словцо. А Чарльз не может позволить себе ссориться с директором фонда — вот и согласился. Так это всегда и делается. Меня только удивило, что с тобой Чарльз разоткровенничался.

— По-моему, он сам был изумлен. Не понимал, зачем им понадобилось меня отодвигать. Может быть, ты знаешь?

— Скорее всего причина какая-нибудь самая простая. Этот Росс женат?

— Да, и у него четверо детей.

— Ну вот! Наш директор не любит, когда высокооплачиваемые должности занимают женщины. По его мнению, высокие зарплаты должны оставаться у мужчин, чья обязанность — кормить семью.

— Бога ради! У меня на руках ребенок и больная мать!

— Я же не сказал, что в этом есть логика… Ладно, Билли, извини, мне пора бежать. Позвоню тебе позже.

— Хорошо, — ответила она.

Билли повесила трубку — и еще некоторое время сидела у телефона, пытаясь разобраться в своих чувствах. Что-то в этом разговоре ее насторожило, и теперь она спрашивала себя, что именно. Разумеется, Энтони вполне мог не знать о махинациях руководства Фонда. Почему же она ему не верит? Должно быть, потому, что он был с ней холоден и говорил уклончиво, а это совсем на него не похоже.

Скорее всего Энтони ей лгал.

17.00

Четвертая ступень изготовлена не из нержавеющей стали, а из легкого титанового сплава. Экономия на весе в два фунта позволила нагрузить ракету дополнительным научным оборудованием.

Энтони дал отбой — и тут же телефон зазвонил снова. Подняв трубку, он услышал раздраженный и испуганный голос Элспет:

— Господи боже, я четверть часа не могу до тебя дозвониться!

— Я разговаривал с Билли. Она…

— Неважно! Энтони, я только что говорила с Люком.

— Господи! Как?!..

— Заткнись и слушай! Он в Смитсоновском институте, в Музее авиации, с ним какие-то физики.

— Еду.

Энтони бросил трубку и выскочил из кабинета. Пит, дежуривший у дверей, припустил за ним. Вместе они выбежали на улицу и прыгнули в «Кадиллак».

Итак, Люк что-то выяснил о себе — по крайней мере смог связаться с женой. Плохо. Очень плохо. Все трещит по швам. Но, может быть, дело еще удастся поправить, если Энтони доберется до Люка раньше, чем кто-нибудь другой.

«Кадиллак» промчался по Индепенденс-авеню и Десятой стрит; путь занял всего четыре минуты. Оставив машину у заднего входа в Институт, Энтони и Пит бросились в старый ангар, где располагался Музей авиации.

У входа они сразу заметили телефон-автомат… и никаких следов Люка.

— Разделимся, — сказал Энтони. — Я пойду направо, ты налево.

Он быстро шел по залам и вглядывался в лица посетителей, переходящих от витрины к витрине. В противоположном конце здания он встретился с Питом — тот молча развел руками.

Пит проверил мужской туалет, Энтони заглянул в кабинеты для сотрудников. Здесь были телефоны; должно быть, отсюда Люк и позвонил Элспет.

— Ничего! — проговорил Пит, выходя из туалета.

— Это катастрофа! — воскликнул Энтони.

— Вот как? — нахмурился Пит. — Катастрофа? То есть этот парень — не просто загулявший дипломат?

— Верно. Быть может, он сейчас самый опасный человек в Америке.

— Ничего себе!

У дальней стены Энтони заметил переносную кафедру и несколько рядов складных стульев. Рядом молодой человек в твидовом костюме разговаривал с двумя рабочими. Энтони вспомнил слова Элспет: «Люк в Музее авиации с какими-то физиками». Не найдется ли след?

Подойдя к человеку в твиде, он спросил:

— Прошу прощения, здесь, видимо, было какое-то собрание?

— Да, профессор Ларкли читал здесь лекцию о ракетном топливе. А я ее организовал в рамках Международного года геофизики, — гордо добавил молодой человек. — Я Уилл Макдермот.

— А доктор Клод Люкас здесь был?

— Да. Вы его друг?

— Близкий друг, — улыбнулся Энтони.

— Вы знаете, что он потерял память? Даже собственного имени не помнил, пока я ему не сказал!

Энтони подавил проклятие, готовое сорваться с уст. Этого он и боялся! Итак, теперь Люк знает, кто он…

— Мне нужно найти доктора Люкаса немедленно, — объяснил Энтони.

— Какая жалость! Вы разминулись на пару минут!

— Он сказал, куда пойдет?

— Нет. Я уговаривал его показаться доктору, однако он отвечал, что физически с ним все нормально. По-моему, он сильно потрясен и…

— Большое спасибо за помощь, — оборвал его Энтони и бросился к выходу.

На Индепенденс-авеню он заметил полицейскую патрульную машину. Двое полисменов осматривали автомобиль, припаркованный на другой стороне дороги. Подойдя ближе, Энтони увидел, что это бело-голубой «Форд Ферлейн».

— Смотри-ка! — кивнул он Питу, указывая на номерной знак автомобиля. Номер был тот самый, что продиктовала им Любопытная Рози в Джорджтауне.

Энтони показал полицейским удостоверение ЦРУ.

— Почему вас заинтересовала эта машина? — спросил он. — Неправильно припаркована?

— Дело не в этом, — ответил тот полицейский, что постарше. — Мы пытались остановить ее на Девятой, но парень от нас ушел.

— И вы дали ему уйти? — недоверчиво воскликнул Энтони.

— Вы бы видели, какой он выкинул фортель! — воскликнул полицейский помоложе. — Развернулся и погнал по встречке! Кто бы он ни был, нервы у парня стальные!

— А несколько минут спустя мы заметили его машину здесь, — продолжил старший полицейский.

Энтони хотелось схватить обоих за вороты форменных курток и столкнуть лбами, чтобы затрещали их деревянные головы.

— Скорее всего ваш беглец угнал где-нибудь неподалеку другую машину и уехал на ней. — Он достал из бумажника свою визитку. — Если получите сообщение о краже машины в этом районе, пожалуйста, позвоните мне.

— Разумеется, мистер Кэрролл! — ответил старший полицейский, прочитав имя на карточке.

Энтони и Пит вернулись в желтый «Кадиллак» и поехали прочь.

— Как вы думаете, — спросил Пит, — что он теперь будет делать?

— Понятия не имею. Может, отправится в аэропорт и улетит во Флориду, может, пойдет в Пентагон, а может, к себе в отель. Черт, он может даже уехать к своей матери в Нью-Йорк! А у нас, к сожалению, нет сотни агентов, чтобы предусмотреть все варианты.

Энтони погрузился в мрачное молчание — и молчал, пока они не припарковали машину у Корпуса Кью. Войдя к себе в кабинет, он сказал:

— Отправь двоих в аэропорт, двоих на Юнион-стейшн, двоих на автовокзал. Еще двое пусть сядут на телефон и обзванивают всех родных, друзей и знакомых Люка, спрашивают, не появлялся ли он в последнее время и не назначал ли им встречу. Еще двоих отправь в «Карлтон». Пусть снимут там номер, сядут в холле и ждут. Сам я присоединюсь к вам чуть позже.

Пит вышел.

В первый раз за сегодняшний день Энтони был по-настоящему напуган. Люк уже понял, кто он такой; что еще он выяснит? Проект, задуманный как грандиозная победа, на глазах превращался в провал, который разрушит его карьеру.

Не только карьеру — жизнь.

Остается одно: как можно скорее найти Люка и все уладить. Но теперь придется принять крайние меры. Просто следить за Люком недостаточно — надо решить проблему раз и навсегда.

С тяжелым сердцем он подошел к большому фотографическому портрету президента Эйзенхауэра на стене. Нажал на боковую часть рамы — и портрет бесшумно повернулся на невидимых петлях. За ним скрывалась дверца сейфа. Энтони набрал нужную комбинацию цифр, открыл сейф и достал пистолет.

Это был автоматический «вальтер-П38», состоявший на вооружении у немцев во время Второй мировой. Энтони получил пистолет перед экспедицией в Северную Африку — и с ним глушитель, сконструированный в УСС.

Из этого ствола он в первый раз убил человека.

Альбен Мулье был предателем: выдал гестапо нескольких участников Сопротивления. Он заслужил смерть, и пятеро членов ячейки единодушно проголосовали за казнь. В заброшенной конюшне, далеко за полночь, при свете единственной керосиновой лампы, отбрасывавшей на каменные стены причудливо пляшущие тени, они тянули жребий. Энтони мог бы уклониться, как иностранец; ему даже предлагали не участвовать, но он понимал, что тогда потеряет уважение товарищей, и настоял на том, чтобы тянуть жребий вместе с прочими. Короткая соломинка досталась ему.

Альбен ждал своей участи, привязанный к ржавому старому плугу; он слышал спор, видел, как тянули жребий. Когда прозвучал смертный приговор, он намочил штаны, а когда увидел, как Энтони берет свой «вальтер» — тонко, по-заячьи, закричал. Этот крик подтолкнул Энтони к действию: он подошел вплотную и выстрелил Альбену между глаз, не раздумывая, просто для того, чтобы прекратились вопли. Убил мгновенно, одной пулей — и товарищи потом говорили, что он все сделал правильно, как мужчина: без колебаний, без сожалений.

На следующую ночь Альбен явился ему во сне. И порой снится до сих пор.

Энтони достал из сейфа глушитель, навинтил его на дуло. Затем накинул на себя пальто — длинное зимнее пальто из верблюжьей шерсти, однобортное, с глубокими внутренними карманами. Пистолет Энтони сунул в правый карман, рукояткой вниз, дулом с глушителем вверх. Оставив пальто незастегнутым, вытащил оружие за дуло левой рукой, быстро переложил в правую, снял с предохранителя — на все ушла секунда, не больше. Удобнее было бы снять глушитель и положить его в другой карман — но на то, чтобы его надеть, уйдет еще несколько драгоценных секунд, которых может и не быть. Нет, лучше так.

18.00

Спутник не шарообразен — он имеет форму пули. Теоретически, сферическая форма более устойчива; однако антенны радиосвязи нарушают сферическую форму.

До Джорджтаунской психиатрической больницы Люк доехал на такси и сказал у стойки в приемном покое, что у него назначена встреча с доктором Джозефсон.

В разговоре по телефону доктор Джозефсон показалась ему очаровательной женщиной. Она обрадовалась, услышав его голос, была явно заинтригована тем, что он потерял память, настойчиво просила приехать к ней как можно быстрее, — и хотя разговор был коротким и деловым, в ее теплом голосе с протяжным южным говором звучала искрящаяся радость.

Теперь она сбежала по лестнице ему навстречу — хрупкая женщина в белом халате, с огромными сияющими глазами, в которых читалась радость встречи, нетерпение и любопытство. Люк невольно улыбнулся.

— Как же я рада тебя видеть! — воскликнула она и крепко его обняла.

Люка охватило острое желание сжать ее в объятиях. Однако он сообразил, что не знает, уместно ли это — в конце концов, они всего лишь старые друзья! — и застыл с нелепо поднятыми руками.

— Ах да, ты меня совсем не помнишь! — рассмеялась Билли. — Расслабься, я не кусаюсь… ну, почти.

Он осторожно обнял ее. Тело под халатом оказалось мягким и податливым.

— Пойдем, я покажу тебе свой кабинет! — И она повела его вверх по лестнице.

Когда они шли по широкому коридору, Билли окликнула седая женщина в белом халате:

— Доктор, какой у вас симпатичный парень! Просто красавчик! Хочу такого же!

— Как только он мне надоест, Марлин, непременно вас познакомлю! — с широкой улыбкой ответила Билли.

Кабинет был небольшим и обставленным просто, почти скудно: письменный стол, два стула, металлический шкаф для бумаг. Но на столе стояли свежие цветы в вазе, а на стенах красовались яркие, жизнерадостные абстрактные картины. Билли налила Люку кофе и предложила печенье, а затем начала расспрашивать его об амнезии.

Он отвечал на вопросы, она делала пометки в блокноте. Люк ничего не ел уже двенадцать часов и поэтому моментально расправился с печеньем.

— Хочешь еще? — с улыбкой спросила Билли.

Он покачал головой.

— Ну, картина более или менее ясна, — сказала наконец Билли. — У тебя глобальная амнезия, в остальном же ты выглядишь вполне психически здоровым. Твое физическое состояние я оценить не могу, я не специалист, так что советую тебе как можно скорее пройти медицинское обследование. Впрочем, на вид ты вполне здоров, разве что сильно не в своей тарелке, — улыбнулась она.

— Такую амнезию можно вылечить?

— Как правило, нет.

Это был тяжелый удар: ведь Люк надеялся, что память вот-вот к нему вернется!

— Черт! — пробормотал он.

— Не расстраивайся, — мягко посоветовала Билли. — У таких пациентов сохраняются все знания и навыки, а то, что забыли, они могут выучить заново; обычно они скоро возвращаются к нормальной жизни. У тебя все будет хорошо.

Даже сейчас, слыша от этой женщины ужасный приговор, Люк не мог не наслаждаться беседой с нею. С неописуемым удовольствием смотрел он в ее огромные глаза, лучащиеся добротой и сочувствием, на выразительный рот, на пушистые кудри, отливающие в свете настольной лампы теплым каштановым блеском. Ему хотелось, чтобы этот разговор не кончался. Никогда.

— Но что могло вызвать у меня амнезию?

— Прежде всего стоит подумать о повреждении мозга. Однако следов травмы нет, и ты говоришь, что голова не болит.

— Верно. Тогда что же?

— Есть несколько вариантов, — начала объяснять Билли. — Продолжительный стресс, или внезапное потрясение, или воздействие каких-либо химических веществ. Кроме того, потеря памяти может быть побочным эффектом лечения шизофрении, сочетания электрошока и некоторых лекарств.

— А можно как-нибудь установить, что на меня подействовало?

— Точно — вряд ли. Ты говорил, что сегодня утром мучился от похмелья. Если ты не пил, то, возможно, так сказался прием некоего препарата. Однако точного ответа ни один врач тебе не даст. Чтобы понять, что вызвало амнезию, нужно выяснить, что с тобой вчера произошло.

— Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что искать. Шок, какая-то химия или лечение от шизофрении.

— Ты точно не шизофреник, — заверила его Билли. — Контакт с реальностью у тебя — дай бог каждому! Что собираешься делать дальше?

Люк поднялся. Ему не хотелось уходить от этой очаровательной женщины.

— Пойду к Берну Ротстену. Может, он что-то мне подскажет.

— У тебя есть машина?

— Я попросил таксиста подождать.

— Пойдем, я тебя провожу.

Когда они спускались по лестнице, Билли взяла его за руку.

— Скажи, — спросил Люк, — давно ты развелась с Берном?

— Пять лет назад. Достаточно, чтобы снова стать друзьями.

— Прости, это странный вопрос, но я должен его задать… Мы с тобой когда-нибудь… были близки?

— О-о-о! — протянула Билли. — Еще спрашиваешь!

1943

Билли столкнулась с Люком в холле Корпуса Кью в день, когда Италия объявила о капитуляции.

В первый миг она не поняла, что это он, — просто какой-то тощий человек в пиджаке не по размеру. Рассеянно скользнув по нему взглядом, она прошла мимо.

— Билли! — окликнул Люк. — Ты меня не узнаешь?

Голос она, разумеется, узнала; и при звуках этого голоса ее сердце забилось быстрее. Снова, уже внимательнее, Билли взглянула на истощенного человека, — и с ее губ сорвалось негромкое восклицание ужаса. Голова Люка напоминала череп. Прекрасные черные кудри поредели и потускнели. Пиджак болтался, как на вешалке, тонкая шея как-то жалко выглядывала из чересчур просторного ворота рубашки. Глаза же его… это были глаза старика.

— Господи, Люк! — воскликнула она. — Что с тобой? Ты ужасно выглядишь!

— Хм, спасибо, — устало улыбнувшись, ответил он.

— Ох, прости!

— Ничего страшного. Знаю, я малость похудел. Там, где я был, с кормежкой было не очень.

Билли хотелось его обнять, но она взяла себя в руки.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

— У меня здесь учебный курс. Картография, радиосвязь, стрельба, рукопашный бой.

— Что-то ты одета явно не для занятий джиу-джитсу!

Стремление хорошо одеваться Билли не утратила и на войне. Сегодня на ней был светло-желтый костюм с коротким жакетом-болеро и юбкой смелой длины — всего лишь до колена, и широкополая шляпа, похожая на перевернутую тарелку. На модные вещи ее армейской зарплаты, разумеется, не хватило бы, так что Билли шила себе сама, взяв напрокат швейную машинку. Ее отец научил шить всех своих детей.

— Буду считать, что это комплимент, — улыбнулась она в ответ. — А где ты был?

— Найдется минутка поговорить?

— Конечно! — На самом деле ее ждало занятие по криптографии, но… но и черт с ним!

Стоял теплый сентябрьский денек. Вместе они шли по берегу пруда; Люк снял пиджак и закинул его за плечо.

— Как ты оказалась в УСС?

— Энтони Кэрролл меня сюда устроил, — ответила Билли. Назначение в Управление стратегических служб считалось престижным. — Сам он сюда попал благодаря семейным связям. Теперь он личный помощник Билла Донована. — Генерал Уильям Донован, по прозвищу Дикий Билл, был руководителем УСС. — До этого я год возила по Вашингтону одного генерала, так что была очень рада сменить работу. Энтони, когда закрепился, потихоньку перетащил сюда всех старых друзей из Гарварда. Элспет теперь в Лондоне, Пег — в Каире, а вы с Берном, кажется, были где-то за линией фронта?

— Во Франции, — ответил Люк.

— И каково там?

Люк закурил. Это что-то новенькое, отметила Билли. В Гарварде он не притрагивался к сигаретам.

Ответил Люк не сразу — и слова его прозвучали отрывисто и резко.

— Первый человек, которого я убил, был французом.

С болью в сердце Билли поняла, что Люк страдает и хочет выговориться.

— Расскажи, — попросила она.

— Это был полицейский, жандарм. Звали его Клод, как и меня. В сущности, неплохой человек. Ну, антисемит — но мало ли во Франции антисемитов! Да если уж на то пошло, и в Америке… Он вломился в деревенский дом, где собралась вся наша группа. На столе были разложены карты, у стены составлены винтовки, а Берн показывал французам, как устанавливать часовую бомбу. — Люк безрадостно рассмеялся. — Этот чертов идиот заявил, что мы все арестованы!.. Впрочем, нам все равно пришлось бы его убить.

— И что ты сделал? — прошептала Билли.

— Вывел его на улицу и выстрелил в затылок.

— О господи!

— Он умер не сразу. Еще с минуту корчился и хрипел.

Билли сжала его руку. Они пошли дальше по берегу пруда — рука в руке. Люк начал рассказывать другую историю, о женщине из Сопротивления, которую схватили и подвергли страшным пыткам. Слушая его, Билли плакала, и слезы блестели у нее на щеках под ласковым сентябрьским солнцем. День клонился к вечеру, а Люк все говорил, и рассказы его были один другого страшнее: взорванные автомобили, убийства немецких офицеров, гибель товарищей в перестрелках, еврейские семьи, от стариков до малых детей, которых загоняли, словно скот, в вагоны без окон и увозили неведомо куда…

Они гуляли уже часа два, когда Люк вдруг споткнулся, едва устояв на ногах.

— Господи, как же я устал! — пробормотал он.

Билли подозвала такси и отвезла Люка в отель.

Как выяснилось, он жил в «Карлтоне». Большинству военных такая роскошь была недоступна, но Билли вспомнила, что у Люка богатая семья. Он остановился в угловом номере. В гостиной стоял рояль, а в ванной то, чего Билли нигде прежде не видела, — второй телефонный аппарат.

Она позвонила и заказала куриный бульон, яичницу, горячие бутерброды и пинту холодного молока. Люк сел на диван и начал рассказывать новую историю, на сей раз забавную: как его группа пыталась устроить диверсию на фабрике, изготовлявшей посуду для немецкой армии.

— Представь себе, вбегаю я в огромный цех — а там человек пятьдесят таких здоровенных теток, стоят у печей и стучат молотками по формам. Я кричу: «Вон из здания! Мы сейчас все здесь взорвем!» А они только хохочут в ответ. Понимаешь, мне просто не поверили!..

Чем закончилась эта история, Билли так и не узнала. Появился официант с едой на подносе; Билли расплатилась, дала ему на чай, повернулась с подносом к Люку — и увидела, что он уснул прямо на диване.

Ей удалось растолкать его ровно настолько, чтобы отвести в спальню и уложить там на кровать.

— Не уходи! — пробормотал он и снова закрыл глаза.

Она сняла с него ботинки, ослабила ему галстук. Через открытое окно в спальню проникал легкий ветерок; вечер был теплым, и одеяло не требовалось.

Присев на краешек кровати, Билли долго смотрела на Люка и вспоминала пустынную ночную дорогу из Кембриджа в Ньюпорт, почти два года назад. Протянув руку, она нежно погладила его щеку тыльной стороной мизинца — совсем как тогда. Он не пошевелился.

Билли сняла шляпу и туфли, поколебавшись мгновение, скинула и костюм. В одном белье и чулках она легла с ним рядом, обняла его худые плечи, положила голову себе на грудь.

— Теперь все хорошо, — прошептала она. — Можешь спать, сколько хочешь. Когда ты проснешься, я буду здесь.

Наступила ночь. Похолодало. Билли закрыла окно и укрыла Люка и себя покрывалом. Вскоре после полуночи, все еще обнимая его, она заснула.

На рассвете, проспав уже часов двенадцать, Люк проснулся и пошел в ванную. Пару минут спустя вернулся, уже в одном нижнем белье. Снова лег рядом и крепко ее обнял.

— Я кое-что забыл тебе сказать, — прошептал он. — Кое-что очень важное.

— Что же?

— Там, во Франции, я все время думал о тебе. Каждый день.

— Правда? — прошептала она.

Но Люк не ответил — он снова погрузился в сон.

Билли лежала, глядя в светлеющее небо за окном, обнимая Люка и думая о том, как там, во Франции, ежечасно рискуя жизнью, он думал о ней, — и сердце ее готово было разорваться от счастья.

В восемь утра она вышла в гостиную, позвонила в Корпус Кью и сказалась больной. Впервые больше чем за год военной службы она решилась прогулять, сославшись на болезнь. Затем она приняла ванну, причесалась и оделась. Позвонив, заказала себе кофе и кукурузные хлопья. Официант назвал ее «миссис Люкас». Билли была рада, что это мужчина, — женщина заметила бы, что у нее нет обручального кольца.

Билли думала, что запах кофе разбудит Люка, но тот все спал. Она прочла «Вашингтон пост» от корки до корки, даже спортивные страницы, а затем, найдя в номере бумагу и чернила, села писать письмо матери в Даллас, когда дверь спальни отворилась и вышел Люк: сонный, взъерошенный, с сизой щетиной на подбородке. Билли радостно улыбнулась ему.

— Сколько я проспал? — смущенно спросил он.

Билли взглянула на свои наручные часы. Был уже почти полдень.

— Часов восемнадцать.

Она смотрела на него неуверенно, не понимая, что делать дальше. Рад ли он тому, что она здесь? Смущен? Может быть, хочет, чтобы она поскорее ушла?

— Господи боже! Я целый год так не спал! — Он потер глаза. — И ты все время была здесь? Выглядишь свеженькой, как огурчик.

— Я тоже немного вздремнула.

— Ты осталась со мной на всю ночь?

— Ты ведь сам меня попросил.

Люк нахмурился.

— Да, кажется, помню… — Он потряс головой. — Ох, ну и сны мне снились! — И направился к телефону. — Ресторан? Будьте добры мне в номер бифштекс на косточке, с кровью, и яичницу-глазунью из трех яиц. И еще апельсиновый сок, тосты и кофе.

Билли нахмурилась. Никогда еще она не проводила ночь с мужчиной и не знала, чего следует ожидать поутру, однако поведение Люка ее разочаровало. Все было так неромантично, что казалось почти оскорбительным. Ей вспомнилось, как просыпались дома ее братья: обычно они тоже выползали из постели сонные, недовольные, бурчащие на весь свет — но их настроение улучшалось, как только на столе появлялся завтрак.

— Секундочку, — сказал он по телефону и повернулся к Билли: — Хочешь чего-нибудь?

— Да, холодного чая.

Он повторил заказ, повесил трубку и присел на диван с ней рядом.

— Я много всего наговорил тебе вчера.

— Уж это точно!

— Сколько мы разговаривали?

— Часов пять, не меньше.

— Извини.

— Не извиняйся! Пожалуйста, не извиняйся ни за что! — Глаза ее наполнились слезами. — Я никогда этого не забуду.

Он взял ее за руки.

— Я рад, что мы снова встретились!

Ее сердце подпрыгнуло в груди. Да, что-то подобное она и хотела услышать!

— Я тоже.

— Хотел бы я тебя поцеловать, но не знаю, стоит ли лезть с поцелуями в несвежем белье…

Словно какая-то пружина со щелчком распрямилась у Билли внутри, — и она с изумлением ощутила, что в трусиках становится горячо и влажно. Что это? Никогда раньше ей не случалось возбуждаться от простого разговора о поцелуе!

Однако Билли сдержала порыв. У нее была вся ночь, чтобы принять решение, но о таком она даже не задумывалась, а теперь боялась, что, едва прикоснувшись к нему, потеряет самоконтроль. И что дальше?

Война принесла в Вашингтон новую сексуальную свободу, но Билли новые поветрия не коснулись. До сих пор она не позволяла себе ничего лишнего — не собиралась позволять и сейчас. Сцепив руки на коленях, она чопорно проговорила:

— Разумеется, я не собираюсь тебя целовать, пока ты не оденешься.

Он бросил на нее скептический взгляд.

— Боишься за свою репутацию?

От иронии в его голосе она поморщилась.

— О чем ты?

— Вообще-то мы только что провели вместе ночь, — пожал плечами он.

— Я осталась только потому, что ты меня попросил! — воскликнула Билли.

— Ладно, ладно, не сердись.

Страсть мгновенно обратилась в раздражение и обиду.

— Ты просто рухнул от усталости, — сердито заявила Билли. — Я оттащила тебя на кровать. Ты попросил меня не уходить, и я осталась.

— Спасибо, я это ценю.

— Тогда не разговаривай со мной так, словно я вела себя как… как шлюха!

— Я ничего подобного не имел в…

— Нет, имел! Мол, за свою репутацию я могу не бояться — сильнее ее уже не испортишь!

Он шумно вздохнул.

— Послушай, что ты раздуваешь из мухи слона?

— Ага, хороша «муха»! — гневно откликнулась Билли. Она сознавала, что и в самом деле себя скомпрометировала — и от этого злилась еще сильнее.

В дверь постучали.

— Официант, должно быть, — сказал Люк.

Билли не хотела, чтобы официант увидел ее вместе с раздетым мужчиной.

— Уйди в спальню, — сказала она.

— Хорошо.

— И вот еще что: дай мне свое кольцо.

Он посмотрел на свою левую руку, где на мизинце блестело золотое кольцо с печаткой.

— Зачем?

— Чтобы показать, что я замужем.

— Но я его никогда не снимаю!

Это разозлило ее еще сильнее.

— Скройся с глаз! — прошипела она.

Люк исчез в спальне. Билли открыла дверь: перед ней стояла официантка с тележкой на колесиках.

— Пожалуйста, мисс, — проговорила она.

Билли покраснела: это «мисс» прозвучало как оскорбление. Она расплатилась, но чаевых не оставила — еще чего не хватало!

— Пожалуйста! — отрезала она и повернулась к официантке спиной.

Официантка вышла. За спиной у себя Билли услышала шум воды в душевой. Ее охватила усталость и отвращение. Всю ночь она была влюблена и счастлива — а теперь за несколько минут ее счастье рассыпалось в прах. Что случилось с Люком? Он всегда был таким внимательным, галантным… а теперь превратился в сущего грубияна!

Как бы там ни было, она чувствовала себя униженной. Через пару минут он выйдет из душа, и они сядут завтракать, словно супружеская пара. Вот только они вовсе не муж и жена, и от этой мысли Билли становилось все неуютнее.

Ладно, сказала она себе. Если меня все это не устраивает — почему я еще здесь?

Хороший вопрос.

Она надела шляпку. Может, оставить ему записку? Но тут шум воды прекратился. Сейчас Люк выйдет из ванной — в халате, пахнущий мылом, с влажными волосами, босиком, такой, что просто невозможно удержаться…

Нет, на записку времени не оставалось. Билли вышла из номера, тихо прикрыв за собой дверь.

Весь следующий месяц они встречались почти каждый день.

Поначалу он приходил в Корпус Кью отчитываться о своей работе. В обеденный перерыв разыскивал Билли, и они вместе шли в кафе или обедали бутербродами на берегу пруда. Люк вновь стал галантен и внимателен; рядом с ним Билли чувствовала, что он уважает ее и о ней заботится. Обида на его поведение в «Карлтоне» прошла. Наверное, думала Билли, он тоже никогда не проводил ночь с женщиной и, как и она, просто не знал, как себя вести. Он держался с ней как с сестрой; может, сестра и была единственной женщиной, до сих пор видевшей его в нижнем белье?

В конце недели Люк пригласил ее в кино, и в субботу вечером они вместе посмотрели «Джен Эйр». В воскресенье они катались на каноэ по Потомаку. В Вашингтоне в то время царил какой-то особый дух бесшабашного веселья. Город был полон молодых людей, едущих либо на фронт, либо с фронта домой в отпуск — людей, для которых страшная и безвременная смерть стала событием повседневным. Все они стремились играть, пить, танцевать и заниматься любовью, ибо знали, что другого случая может и не представиться. Городские бары были переполнены, и одиноким девушкам не приходилось беспокоиться о том, где найти себе кавалера на вечер. Союзники побеждали; однако радостные новости с фронта, что ни день, разбавлялись совсем иными — новостями о погибших и раненых родных, друзьях, товарищах.

Люк немного набрал вес и стал лучше спать. Он купил себе одежду по размеру: рубашки с короткими рукавами, белые фланелевые брюки и темно-синий фланелевый костюм, в котором встречался с Билли по вечерам. Из его глаз ушла затравленность, на лице появилась улыбка, а в повадках — мальчишеская веселость.

Они говорили обо всем на свете. Билли рассказывала Люку, как психология со временем научится исцелять душевные болезни, а он ей — как люди однажды полетят на Луну. Оба вспоминали тот роковой гарвардский уик-энд, изменивший их жизнь. Говорили о войне и о том, когда же она кончится: Билли считала, что теперь, когда сдалась Италия, Германия долго не продержится, Люк с этим соглашался, но полагал, что понадобятся годы, чтобы вытеснить японцев с Тихого океана. Порой они выбирались куда-нибудь в бар вместе с Энтони и Берном и там до хрипоты спорили о политике — совсем как в старые добрые времена в Гарварде. Как-то раз на выходные Люк уехал в Нью-Йорк повидаться с семьей, — и Билли так по нему скучала, что чувствовала себя почти больной. С Люком она могла и обсуждать серьезные темы, и беззаботно болтать, и делиться задушевными чаяниями: она не уставала от его общества, и ей никогда не было с ним скучно.

Впрочем, пару раз в неделю они ссорились. Ссоры всегда развивались одинаково — точь-в-точь как та первая размолвка в отеле. Люк бросал походя какое-нибудь замечание, которое ее обижало, или строил планы на вечер, не посоветовавшись с ней, или заявлял, что лучше ее разбирается в чем-то — будь то радио, автомобили или теннис. Билли горячо возражала; Люк говорил, что она делает из мухи слона. Ей становилось еще обиднее: она пыталась объяснить, что ее так задело, а он начинал чувствовать себя, словно пленный на перекрестном допросе. В пылу спора Билли порой преувеличивала, и Люк ловил ее на этом. «Вот видишь, — говорил он, — с тобой просто нет смысла спорить: ты готова нести любую чушь, лишь бы настоять на своем!» Поворачивался и уходил, уверенный в своей правоте. Однако буквально через несколько минут Билли раскаивалась в своей горячности: она бросалась за ним, уговаривала простить ее и снова стать друзьями. Поначалу он выслушивал ее с каменным лицом; но скоро ей удавалось его рассмешить, и оба забывали о ссоре.

Ни разу за этот месяц Билли не была у Люка в отеле, а если целовала его — то лишь в людных местах и целомудренно, едва прикасаясь губами к губам. Но и от такого поцелуя, и даже от простых прикосновений внутри у нее становилось жарко и влажно. Билли знала, что, стоит зайти хоть на шаг дальше — и она уже не сможет остановиться.

В промозглом октябре, сменившем солнечный сентябрь, Люк получил новое задание.

Об этом она узнала в пятницу после обеда. Билли выходила с занятий, а Люк поджидал ее в холле Корпуса Кью. По его лицу она сразу поняла: что-то случилось.

— В чем дело? — прямо спросила она.

— Я возвращаюсь во Францию.

— Когда?.. — почти с ужасом прошептала Билли.

— Вылетаю в понедельник рано утром. Вместе с Берном.

— Господи боже! Мне казалось, с тебя уже хватит!

— Опасность меня не пугает, — ответил он. — Только с тобой жаль расставаться.

К ее глазам подступили слезы. Она судорожно сглотнула.

— Два дня…

— Мне надо собрать вещи.

— Я тебе помогу.

И они пошли к нему в отель.

Едва за ними закрылась дверь, Билли схватила его за свитер, притянула к себе и запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя. На этот раз в их поцелуе не было ничего целомудренного. Билли ласкала его губы языком, а затем раздвинула свои губы, впуская внутрь его язык.

Она скинула пальто. Под ним было голубое платье в вертикальную белую полоску, с белым воротничком.

— Прикоснись к моей груди, — прошептала она.

Люк изумленно застыл.

— Пожалуйста! — взмолилась Билли.

Сильные ладони легли на ее маленькую грудь. Билли закрыла глаза, сосредоточившись на своих ощущениях.

Когда он убрал руки, она открыла глаза и впилась в него взглядом так, словно хотела навсегда запомнить каждую черточку его лица — синеву глаз, прядь черных волос, падающую на лоб, твердый подбородок, нежный изгиб губ…

— Подари мне свою фотографию, — сказала она вдруг. — У тебя есть фото?

— Как-то я не привык носить с собой собственные фотографии, — с улыбкой заметил Люк и добавил с нью-йоркским выговором: — Кто я, Фрэнк Синатра?

— Ну, хоть какие-то снимки у тебя должны быть!

— Кажется, есть семейное фото… Подожди минутку! — И он скрылся в спальне.

Билли пошла за ним.

На чемоданной полке — там же, вспомнила Билли, где она видела его месяц назад — лежал потертый чемодан из коричневой кожи. Люк достал серебряную рамку, открывающуюся, как книжка. Внутри были две фотографии; одну из них он протянул Билли.

Снимок был сделан три или четыре года назад: Люк здесь был моложе, еще с округлым мальчишеским лицом, в рубашке-поло. С ним — пожилая пара, наверное, его родители, мальчики-близнецы лет пятнадцати и маленькая девочка, все в купальных костюмах.

— Нет, я не могу ее взять! — воскликнула Билли, хотя ничего ей так не хотелось, как заполучить эту фотографию.

— Я хочу, чтобы она была у тебя. Ведь я — часть своей семьи.

— Ты брал ее с собой во Францию?

— Да.

Можно ли лишать Люка такой драгоценности? Билли уже знала, что не откажется, но будет хранить эту фотографию, как святыню.

— Покажи мне другую, — попросила она.

— Что?

— В этой рамке две фотографии.

Люк поколебался, однако открыл рамку. С фотографии, вырезанной из Рэдклиффского ежегодника, на Билли смотрела она сама.

— Ее ты тоже брал с собой во Францию? — прошептала Билли. Ей трудно было говорить; горло сжалось.

— Да.

Слезы брызнули у нее из глаз. Так, значит, все это время он носил ее фотографию с собой, рядом с фотографией отца и матери! А она даже не подозревала, что столько значит для него!

— Почему же ты плачешь? — спросил Люк.

— Потому что ты меня любишь, — ответила она.

— Это правда, — сказал он. — Я боялся тебе признаться. Но я люблю тебя — люблю с той самой ночи, когда мы ездили в Ньюпорт, и с того дня, когда началась война.

— Вот как? — вскричала Билли; ее страсть обратилась в гнев. — Значит, ты полюбил меня еще тогда — и бросил! Как ты мог?!

— Если бы мы с тобой начали встречаться, это разбило бы сердце Энтони.

— К черту Энтони! — Изо всех сил она заколотила кулачками по его груди, хоть он, кажется, вовсе не чувствовал ударов. — Как ты мог? Мерзавец, негодяй, как ты мог поставить счастье Энтони выше моего?

— Это было бы подло!

— Из-за тебя мы потеряли два года! — По ее щекам струились слезы. — А теперь у нас с тобой два дня — всего два разнесчастных дня!

— Раз так, не стоит терять времени. Перестань реветь и поцелуй меня.

Она обвила руками его шею и приникла к его губам. Они целовались, ощущая на губах соленый вкус слез.

Люк начал расстегивать на ней платье.

— Пожалуйста, просто порви! — прошептала Билли; она не могла больше ждать.

Он рванул — и пуговки посыпались на пол. Еще один рывок — и на пол полетело платье: Билли стояла в одном белье и чулках.

— Ты уверена, что этого хочешь? — серьезно спросил Люк.

— Да, да! — вскричала Билли, страшась, что он передумает в последний миг. — Пожалуйста, не останавливайся!

Он нежно уложил ее на кровать и лег сверху, приподнявшись на локтях и глядя ей в глаза.

— Знаешь, — сказал он, — у меня никогда еще никого не было.

— Не беда, — ответила она. — У меня тоже.

В первый раз все произошло быстро; однако вскоре обоим захотелось еще. На этот раз они занимались любовью неторопливо: Билли сказала, что хочет испытать все возможное, подарить ему все известные наслаждения, разделить с ним все, что могут разделить мужчина и женщина. Они занимались любовью два дня подряд, почти без перерывов, сходя с ума от страсти и горя, зная, что, быть может, никогда больше не увидятся.

В понедельник рано утром Люк улетел. Билли проплакала два дня.

А два месяца спустя она поняла, что беременна.

18.30

Ученые могут лишь гадать, какие температурные перепады предстоит вынести спутнику в космосе, в глубокой тени Земли или в пламени солнечных лучей, от которых его не защитит земная атмосфера. Чтобы снизить воздействие высоких и низких температур, конструкторы покрыли цилиндрическую поверхность спутника блестящими полосами окиси алюминия, в одну восьмую дюйма шириной, отражающими смертоносные лучи солнца, и добавили в обшивку стекловолокно, способное противостоять экстремальному космическому холоду.

— Да, мы с тобой были близки, — тихо ответила Билли, спускаясь вместе с ним по лестнице.

У Люка пересохло во рту. Он представил себе, как держит ее за руку, вглядывается в ее лицо, озаренное свечой, целует ее, смотрит, как соскальзывают с ее плеч бретельки лифчика. Эти мысли вызывали чувство вины — в конце концов, он женат! Но жену свою он даже не помнил; а Билли стояла перед ним — живая, смеющаяся, пахнущая чем-то чистым и сладким.

Они дошли до входной двери и остановились.

— Мы любили друг друга? — спросил Люк.

До сих пор в лице Билли легко читалось каждое ее душевное движение; теперь оно вдруг померкло, стало похоже на закрытую книгу, сквозь обложку которой ничего не увидишь.

— Разумеется, — ответила она вроде бы беззаботно, однако он уловил в ее голосе нотку то ли горечи, то ли тревоги. — Для меня никого больше не существовало.

Как он мог позволить ей уйти?! Это казалось страшнее, чем лишиться всех на свете воспоминаний!

— А потом ты передумала?

— Потом я повзрослела. И поняла, что никаких Прекрасных Принцев нет, а есть только мужчины, получше и похуже. Порой они надевают сверкающие доспехи, но, если приглядеться, нетрудно разглядеть на них ржавчину.

Ему хотелось узнать все, до мельчайших подробностей… Увы, пришлось бы задать слишком много вопросов.

— И ты вышла замуж за Берна?

— Да.

— Какой он?

— Умный. Других мужчин у меня не бывает — с дураками скучно. И сильный — достаточно сильный, чтобы бросить мне вызов. — Она улыбнулась тепло и задумчиво.

— Почему же вы разошлись?

— Из-за несовпадения ценностей. Берн, сражаясь за свободу, рисковал жизнью в двух войнах — гражданской войне в Испании и Второй мировой, и для него политика превыше всего остального.

Был еще один вопрос, интересовавший Люка… Он не знал, как спросить об этом обиняком, и решил пойти напрямик:

— А сейчас у тебя кто-нибудь есть?

— Конечно. Его зовут Гарольд Бродски.

Люк почувствовал себя глупцом. Конечно, у нее кто-то есть — как же иначе? Красивая разведенная женщина за тридцать — разумеется, мужчины должны у ее дверей в очередь вставать! Он грустно улыбнулся.

— А он — Прекрасный Принц?

— Нет. Просто хороший и умный человек, с ним легко, и он меня обожает.

Люк ощутил укол ревности. «Счастливчик этот Гарольд!» — подумал он.

— И, должно быть, разделяет твои ценности.

— Да. На первом месте для него семья — он вдовец и обожает своего сынишку, на втором научная работа.

— А чем он занимается?

— Химией. Я тоже обожаю свою работу, — улыбнулась Билли. — Может быть, в мужчинах я и разочаровалась, но в том, что касается раскрытия тайн человеческой психики, я по-прежнему идеалистка.

Эти слова напомнили Люку о его нынешних бедах: напоминание было острым и болезненным, словно внезапный удар.

— Хотел бы я раскрыть тайну своей психики!

Билли нахмурилась — и Люк не мог не отметить, как очаровательно она в задумчивости хмурит брови и морщит нос.

— Все это очень странно… Может быть, ты получил травму черепа, не оставившую видимых следов, но тогда у тебя должна болеть голова!

— А она не болит.

— Ты не алкоголик и не наркоман, это сразу видно. Если бы ты страдал от какого-то потрясения или длительного стресса, скорее всего я бы об этом знала — либо от тебя самого, либо от общих друзей.

— Остается…

Она покачала головой.

— Нет, ты определенно не шизофреник! Значит, не мог получать то сочетание электрошока и лекарств, которое приводит к…

Билли замерла на полуслове с открытым ртом.

— Что такое? — спросил Люк.

— Я только что вспомнила про Джо Блоу.

— Кого?

— Джозефа Беллоу. Мне сразу показалось подозрительным это имя, оно похоже на вымышленное.

— Кто такой Джозеф Беллоу?

— Пациент. Поступил к нам вчера поздно вечером, после моего ухода. Но по-настоящему странно то, что той же ночью его выписали.

— И что с ним было?

— Шизофрения… — Она вдруг побледнела. — О черт!

Люк начал понимать ход ее мыслей.

— Так ты думаешь, что этот пациент…

— Давай посмотрим его карточку.

Она повернулась и побежала назад, вверх по лестнице. Люк поспешил за ней. Вместе они вошли в кабинет с табличкой «Хранение документации». Здесь никого не было. Билли включила свет.

Открыв ящик, маркированный: «А — Д», Билли порылась в нем, извлекла одну папку и прочитала вслух:

— Белый мужчина, рост шесть футов один дюйм, вес сто восемьдесят фунтов, возраст тридцать семь лет.

— Ты думаешь, это я? — спросил Люк.

Она кивнула.

— Этому пациенту назначили лечебную процедуру, способную привести к глобальной амнезии.

— Господи Иисусе! — потрясенно проговорил Люк.

Его охватили ужас и отвращение — и в то же время жгучее любопытство. Выходит, кто-то намеренно лишил его памяти! Это объясняет, почему за ним следили — неведомый враг, кто бы он ни был, хотел удостовериться, что «лечение» подействовало.

— Пациента осмотрел и назначил ему лечение мой коллега, доктор Леонард Росс. Хотелось бы мне послушать, как он это объяснит! В норме пациента вначале помещают под наблюдение, обычно на несколько дней, и лишь затем назначают лечение. И я даже представить себе не могу, какие медицинские причины могут быть для того, чтобы выписать пациента немедленно после процедуры, среди ночи — пусть даже по просьбе родственников. Так просто не делается.

— Значит, этого Росса ждут неприятности.

— Не факт, — вздохнула Билли. — Если я на него пожалуюсь, меня могут обвинить в интриганстве: мол, я зла на Лена за то, что он, а не я, получил должность замдиректора по науке.

— А когда это произошло?

— Сегодня.

— Сегодня Росс получил повышение в должности? — изумленно спросил Люк.

— Ну да. Ты думаешь, это не совпадение?

— Черт побери, конечно нет! Его подкупили. Пообещали ему должность в обмен на то, что он пролечит пациента от несуществующей шизофрении и тут же выпишет.

— Поверить не могу… Хотя нет, могу. Пожалуй, Лен на такое способен.

— Но он здесь — лишь чье-то орудие. Кто мог его подкупить? Директор больницы?

— Нет, — покачала головой Билли. — На кандидатуре Росса настоял фонд, финансирующий эту должность, Фонд Соуэрби. Теперь я понимаю…

— Да, все сходится… хотя нет, по-прежнему ничего не ясно. Зачем кому-то в Фонде Соуэрби лишать меня памяти?

— Кажется, я знаю, кто это может быть, — медленно проговорила Билли. — Энтони Кэрролл. Он состоит в правлении Фонда.

Имя показалось знакомым. Люк вспомнил: Энтони Кэрролл — знакомый церэушник, о котором говорила ему Элспет.

— И все же остается вопрос, зачем.

— Зато теперь мы знаем, кого об этом спрашивать! — ответила Билли, снимая трубку телефона.

Пока она набирала номер, Люк пытался привести в порядок мысли. Последний час принес ему сразу несколько потрясений. Он услышал, что память никогда к нему не вернется. Узнал, что любил Билли и потерял ее. А теперь выяснил, что памяти его лишили намеренно, и что в этом замешан какой-то тип из ЦРУ!

— Я хотела бы поговорить с Энтони Кэрроллом, — произнесла в трубку Билли. — Это доктор Джозефсон. Хорошо, — настойчиво продолжила она после короткой паузы, — тогда передайте ему, что мне необходимо с ним поговорить как можно скорее. — Она взглянула на часы. — Пусть позвонит мне домой примерно через час. — Вдруг на ее лице отразился гнев. — Послушай, парень, не вешай мне лапшу на уши! Мне прекрасно известно, что ты можешь ему сообщить что угодно и когда угодно, в любое время дня и ночи! — И она бросила трубку на рычаг.

— Извини, — проговорила Билли, смутившись под взглядом Люка. — Просто этот парень ответил: «Ну, посмотрим, чем я могу помочь…» — таким тоном, как будто одолжение мне делает!

Люк припомнил: по словам Элспет, в Гарварде они были большими друзьями — Люк, Энтони и Берн.

— Этот Энтони… Я думал, он мой друг.

— Верно, — ответила Билли, и ее выразительное лицо омрачилось. — Я тоже так думала.

19.30

Проблема температуры — основное препятствие к тому, чтобы отправить в космос корабль с экипажем. Чтобы определить эффективность обшивки, на «Эксплорере» установлено четыре термометра: три внешних датчика измеряют температуру на поверхности спутника, а четвертый — температуру внутри приборного отсека. Желательно, чтобы последняя составляла от сорока до семидесяти градусов по Фаренгейту — температурный диапазон, при котором может нормально существовать человек.

Берн жил на Массачусетс-авеню, на живописном берегу Рок-Крик, по соседству с особняками богачей и иностранными посольствами. Квартира была отделана и обставлена в испанском духе: с белыми стенами, на которых висели солнечные южные пейзажи, и изящной колониальной мебелью темного дерева. Люк вспомнил слова Билли: Берн воевал в Испании во время гражданской войны.

В последнее верилось без труда. Пусть его темные волосы уже редели и живот слегка нависал над поясом легких домашних брюк, но в суровом решительном лице, в жестком взгляде серых глаз чувствовался боец. Люк даже усомнился, что этот человек, судя по всему, твердо стоящий на ногах, поверит его удивительной истории.

Берн тепло пожал гостю руку и налил ему крепкого кофе. Рядом, на граммофоне, стояла фотография в серебряной рамке, запечатлевшая мужчину средних лет в разорванной рубахе и с винтовкой в руках. Люк взял ее, чтобы рассмотреть поближе.

— Ларго Бенито, — объяснил Берн. — Самый надежный друг. Я воевал с ним в Испании. И в его честь назвал сына, хотя Билли предпочитает называть парня Ларри.

Должно быть, Берн вспоминает войну в Испании как лучшее время жизни…

— Хотел бы я, чтобы и мне было о чем вспомнить! — со вздохом заметил Люк.

Берн устремил на него острый взгляд.

— Так, давай-ка выкладывай, что за чертовщина с тобой творится.

Люк сел и рассказал Берну обо всем, что они с Билли выяснили в больнице.

— Не знаю, поверишь ли ты хоть одному слову, — закончил он, — но все равно решил рассказать, потому что надеюсь, что кто-то все же прольет свет на эту загадку.

— Сделаю все, что смогу.

— В Вашингтон я прилетел в понедельник, накануне запуска ракеты, чтобы увидеться с генералом из Пентагона для какой-то загадочной цели, о которой никому не хотел рассказывать. Жена встревожилась и позвонила Энтони, попросила его за мной присмотреть. Энтони созвонился со мной, и мы договорились вместе позавтракать утром во вторник.

— Пока все звучит разумно. Энтони — твой старинный друг; когда мы с тобой познакомились, вы с ним жили в одной комнате.

— Дальше начинаются предположения и догадки. Видимо, я встретился с Энтони утром во вторник, перед поездкой в Пентагон. Он подсыпал мне что-то в кофе, я заснул, а он погрузил меня в машину и отвез в Джорджтаунскую психиатрическую клинику, положив туда под вымышленным именем. Затем связался с доктором Леном Россом и, используя свое положение — он член правления Фонда Соуэрби, финансирующего клинику, — уговорил его подвергнуть меня лечебной процедуре, стирающей память.

Тут Люк замолчал, ожидая, что Берн воскликнет: «Быть не может! Полная чушь! Как ты умудрился такое выдумать?» Однако Берн спросил только:

— Но, боже правый, зачем?

Люк немного приободрился: если Берн ему верит…

— Зачем — я не представляю. Давай пока сосредоточимся на том, как.

— Ладно.

— Чтобы замести следы, Энтони забирает меня из клиники, переодевает в лохмотья — я, видимо, все еще без сознания, под действием лекарств — и бросает на Юнион-стейшн, а рядом со мной оставляет своего сообщника, задача которого — убедить меня, что я всегда так жил, а также проследить за мной и проверить, сработало ли «лечение».

— Но ведь он должен был понимать, что рано или поздно ты выяснишь правду! — нахмурился Берн.

— Не обязательно — и не факт, что всю правду. Разумеется, следовало допустить, что несколько дней или недель спустя я выясню, кто я такой. Но, возможно, я решу, что просто напился. Ведь именно из-за пьянства люди теряют память — по крайней мере, так принято считать. А если мне будет трудно в это поверить и я начну задавать вопросы… что ж, к тому времени след уже остынет. Билли вряд ли вспомнит таинственного пациента — а на случай, если все же вспомнит, Росс позаботится уничтожить все записи о нем.

Берн задумчиво кивнул.

— Хотя план рискованный, шансы на успех неплохие. В работе секретных агентов на лучшее обычно рассчитывать не приходится.

— Честно говоря, я не ожидал, что ты мне поверишь.

Берн пожал плечами.

— Почему ты так легко принял мою историю? — настаивал Люк.

— Все мы в прежние годы работали в секретной службе. Я знаю, что такие вещи случаются.

Люк почувствовал, что Берн что-то недоговаривает.

— Если ты знаешь что-то еще — ради бога, не молчи! Мне нужно знать все!

— Да, кое-что я знаю, — неохотно ответил Берн, — но это секретная информация. Не хочу, чтобы из-за меня кто-то попал в беду.

— Прошу, расскажи все, что тебе известно! Я в отчаянии!

— Да, еще бы! — проговорил Берн, смерив его пристальным взглядом. Тяжело вздохнул и начал: — Ладно. В конце войны Билли и Энтони вместе работали над секретным проектом УСС. Их команда называлась «Отдел препаратов правды». Мы с тобой об этом не знали; я узнал позже, когда женился на Билли. Они искали препараты, заставляющие арестованных говорить правду на допросе. Пробовали скополамин, мескалин, барбитураты, каннабис… Ставили опыты на солдатах, заподозренных в симпатиях к коммунистам. Билли и Энтони отправлялись в военные части в Атланте, Мемфисе или Нью-Орлеане, входили в доверие к подозреваемому, угощали травкой и смотрели, не начнет ли он выбалтывать военные тайны.

— Повезло солдатикам! — рассмеялся Люк.

Берн кивнул.

— Да, до поры до времени все это выглядело безобидно и забавно. После войны Билли вернулась в колледж и защитила диссертацию по теме воздействия легальных препаратов, например, никотина, на интеллектуальные способности человека. Став преподавателем, она продолжила исследования, в первую очередь ее интересовало воздействие химических веществ на человеческую память.

— Она прекратила работать на ЦРУ?

— Я так считал. Но ошибался.

— Господи Иисусе!

— В 1950 году управление открыло проект под кодовым названием «Синяя птица». Директор ЦРУ, Хилленкоттер, распорядился финансировать его из незарегистрированных фондов, так что ход работы невозможно было проследить. «Синюю птицу» интересовал контроль над человеческим разумом. Они организовали серию легальных исследовательских проектов в университетах, а деньги переводили через трастовые фонды, чтобы скрыть их истинный источник. Среди этих проектов была и работа Билли.

— И как она сама к этому относилась?

— Мы часто спорили. Я говорил, что ЦРУ ищет способ промывать людям мозги и содействовать им нельзя. Она отвечала, что любые научные знания можно употребить и на добро, и во зло, что ее исследование бесценно, и плевать, кто за это платит.

— Вы с ней поэтому и развелись?

— Вроде того. В то время я писал сценарии для радиосериала «Детективные истории», хотел попасть в Голливуд. В 1952 году я написал сценарий о том, как ЦРУ промывает мозги ничего не подозревающим гражданам. Джек Уорнер[393] купил сценарий. Но Билли я ничего не сказал.

— Почему?

— Чтобы ЦРУ не узнало раньше времени и не запретило фильм.

— Как? Они и это могут?

— Еще как могут, черт возьми!

— Что же было дальше?

— Фильм вышел на экраны в 1953 году. Фрэнк Синатра сыграл певца в ночном клубе, который становится свидетелем политического убийства, а затем ему стирают память. Джоан Кроуфорд играла его менеджера. Фильм стал хитом. Успех был невероятный — меня завалили выгодными предложениями от студий.

— А Билли?

— Я повел ее на премьеру.

— Должно быть, она сильно разозлилась!

Берн грустно улыбнулся.

— Она пришла в ярость. Сказала, что я использовал конфиденциальную информацию. Она была уверена, что ЦРУ прекратит финансировать ее исследования. Так рухнул наш брак.

— Так вот что Билли имела в виду, когда говорила, что у вас с ней разные ценности!

— Да. Ей следовало выйти замуж за тебя. Никогда не понимал, почему она этого не сделала.

Сердце Люка замерло. Он не понимал, почему Берн так сказал, но решил пока об этом не спрашивать.

— Хорошо, вернемся к пятьдесят третьему году. Насколько я понимаю, ЦРУ не срезало ей финансирование?

— Нет, — с горькой усмешкой ответил Берн. — Зато они уничтожили мою карьеру.

— Как?

— Обвинили в коммунистических взглядах. Положим, причины у них были: я ведь действительно состоял в компартии почти до конца войны. Меня внесли в черный список Голливуда; вернуться на радио я тоже не смог.

— А Энтони?

— По словам Билли, он из кожи лез вон, чтобы меня защитить, но ему ничего не удалось сделать. Впрочем, услышав сейчас твой рассказ, — нахмурился Берн, — я уже сомневаюсь, что это правда.

— Что же ты делал дальше?

— Пару лет перебивался случайными заработками, затем придумал «Проделки близнецов».

Люк поднял бровь.

— Это серия детских книг. — Берн указал на полку, полную книг в ярких цветастых обложках. — Ты как-то писал мне, что читаешь их малышу своей сестры.

При мысли, что у него есть племянники или племянницы и он даже читает им вслух, у Люка потеплело на сердце.

— Похоже, твои книги успешно продаются, — заметил он, обводя рукой богатую обстановку квартиры.

Берн кивнул.

— Первую я написал под псевдонимом и продал через агента, симпатизировавшего жертвам маккартистской «охоты на ведьм»[394]. Книга стала бестселлером, и с тех пор я дважды в год выпускаю продолжения.

Люк снял с полки одну из ярких книжек, открыл ее и прочел:

«Что сильнее липнет — мед или растопленный шоколад? Близнецы решили провести эксперимент. Ох, только бы им не влетело от мамы!»

Да, маленьким мальчикам и девочкам должны нравиться такие истории… Люк тут же ощутил укол боли.

— Элспет сказала мне, что у нас с ней детей нет.

— Верно, — ответил Берн, — и это странно. Ты всегда хотел большую семью!

— Мы пытаемся, но ничего не выходит. — Люк закрыл книгу. — Скажи, я с ней счастлив?

Берн вздохнул.

— Раз уж ты спросил — нет.

— Почему?

— Не знаю. Ты и сам не знаешь. Ты звонил мне однажды, говорил, что семейная жизнь у вас не ладится, и просил совета, но я ничем не смог тебе помочь.

— Пару минут назад ты сказал, что Билли следовало выйти замуж за меня.

— Да, вы оба с ума сходили друг по другу.

— Что же произошло?

— После войны вы сильно поссорились. Понятия не имею, из-за чего.

— Наверное, мне лучше спросить Билли.

— Пожалуй.

Люк поставил книгу обратно на полку.

— Что ж, теперь ясно, почему ты поверил моей истории.

— Да, — ответил Берн. — Я верю, что Энтони мог такое сделать.

— Но, ради всего святого, зачем?!

Берн молча развел руками.

20.00

Если перепады температуры окажутся сильнее ожидаемых, возможен перегрев германиевых транзисторов и замерзание ртутных батарей; в этом случае спутник не сможет передавать данные на Землю.

Билли сидела за туалетным столиком, обновляя макияж. Самой выигрышной чертой своей внешности она считала глаза и потому над ними трудилась особенно тщательно: подводила черным карандашом, растушевывала серые тени, добавляла тушь на ресницы. Дверь спальни она оставила открытой, и снизу доносились звуки телевизионной стрельбы: Ларри и Бекки-Ма смотрели «Путешествие на Дикий Запад».

Билли не очень хотелось идти на свидание. Слишком взволновали и расстроили ее многообразные события дня. Она злилась оттого, что не получила должность, на которую так рассчитывала, еще сильнее злилась на Энтони — и была смущена, даже напугана тем, что старое притяжение между ней и Люком по-прежнему столь сильно. Она поймала себя на том, что мысленно перебирает мужчин в своей жизни — Энтони, Люка, Берна, Гарольда — и гадает, всегда ли принимала правильные решения. Как бы ни был симпатичен ей Гарольд, после всего этого провести вечер с ним за просмотром «Театра Крафта»[395] по телевизору казалось чем-то… до отвращения пресным.

Зазвонил телефон.

Билли подскочила на стуле и бросилась к аппарату, но Ларри уже ответил в холле. Сняв трубку, она услышала голос Энтони:

— Говорит ЦРУ! Вашингтон в опасности! Вот-вот на Землю вторгнется армия кабачков-убийц!

— Дядя Энтони, это ты! — в восторге воскликнул Ларри.

— Если к вам приблизится кабачок, не пытайтесь, повторяю, не пытайтесь вступать с ним в разговор!

— Но ведь кабачки не разговаривают!

— Единственный способ остановить кабачка-убийцу — безжалостно изжарить его в сметане!

— Ты все выдумываешь! — захихикал Ларри.

— Энтони, я слушаю, — проговорила в трубку Билли.

— Давай, Ларри, беги-ка к телевизору, а то самое интересное пропустишь! — сказал Энтони.

— Ладно, — проговорил Ларри и повесил трубку.

Голос Энтони мгновенно изменился.

— Билли!

— Да?

— Ты просила меня срочно перезвонить. И, насколько я понял, едва не откусила голову моему дежурному офицеру.

— Вот именно. Энтони, что, черт побери, ты вытворяешь?!

— Если ты сформулируешь вопрос чуть конкретнее…

— Ради Бога, не пытайся водить меня за нос! Еще в прошлом нашем разговоре я почувствовала, что ты врешь, но не могла понять, почему. Теперь все ясно. Я знаю, что ты сделал с Люком прошлой ночью у меня в больнице.

Наступило молчание.

— Мне нужны объяснения! — потребовала Билли.

— Послушай, такие вещи по телефону не обсуждают. Давай встретимся где-нибудь в ближайшие дни, и…

— Черта с два! — Она не собиралась больше ходить вокруг да около. — Выкладывай прямо сейчас!

— Ты же знаешь, я не могу…

— Я прекрасно знаю, что, когда тебе надо, ты делаешь все, что хочешь, черт бы тебя побрал!

— Ты должна мне доверять! — возразил Энтони. — В конце концов, мы дружим двадцать лет!

— Да, и на первом же нашем свидании я из-за тебя попала в беду!

— И все еще злишься? — спросил Энтони; по голосу Билли поняла, что он улыбается.

— Нет, конечно, — уже спокойнее ответила она. — И я хотела бы тебе доверять. В конце концов, ты крестный моего сына.

— Тогда давай встретимся завтра, и я все тебе объясню.

Она уже готова была согласиться, но снова вспомнила, что он сделал.

— Сегодня ночью ты мне не доверился, так? Действовал в моей больнице у меня за спиной!

— Я же сказал, я все объясню…

— Лучше бы ты все объяснил до того, как пошел на обман! Или говори все как есть — или я вешаю трубку и звоню в ФБР. Выбирай.

Угрожать мужчинам опасно — часто от этого они становятся только упрямее. Однако Билли знала, что ЦРУ ненавидит и боится вмешательства ФБР, особенно там, где работает на грани законности, — а с ЦРУ такое случается сплошь и рядом. Федералы, ревниво охраняющие свое эксклюзивное право шпионить за гражданами США, с радостью возьмутся за расследование незаконных делишек ЦРУ на американской земле. Если действия Энтони легальны, угроза Билли ничего для него не значит. Но если он преступил закон — он испугается.

Энтони вздохнул.

— Ладно. В конце концов, я звоню из автомата, а твой телефон вряд ли прослушивают. — Он помолчал. — Тебе нелегко будет в это поверить…

— Рискни.

— Хорошо. Билли, Люк — советский шпион.

Секунду или больше она ничего не могла сказать, затем выдавила из себя:

— Что за чушь!

— Он коммунист и работает на Москву.

— Господи боже! Если ты считаешь, что я поверю…

— А мне плевать, поверишь ты или нет, — неожиданно резко ответил Энтони. — Много лет он передавал Советам секреты нашего ракетостроения. Думаешь, почему они запустили на орбиту свой спутник, когда наш еще лежал в лаборатории? Потому что коммунистическая наука эффективней капиталистической? Черта с два! У них был прямой доступ к нашим разработкам! И виновен в этом Люк.

— Энтони, бога ради! Мы с тобой знаем Люка двадцать лет! Он никогда не интересовался политикой!

— Отличное прикрытие.

Это замечание поколебало уверенность Билли — в нем был смысл. Действительно, серьезный шпион будет делать вид, что политика ему безразлична, а то и вовсе притворится республиканцем…

— Люк не мог предать родину!

— Такое случается. Вспомни, во французском Сопротивлении он сражался плечом к плечу с коммунистами. Конечно, в то время они были на нашей стороне — но, по-видимому, эти контакты продолжились и после войны. Знаешь, может, он потому и не женился на тебе, что не хотел подвергать тебя опасности в случае, если вскроется его работа на красных.

— Он женился на Элспет.

— И детей так и не завел.

Билли присела на ступеньку лестницы. Голова у нее шла кругом.

— У тебя есть улики?

— Есть доказательство — сверхсекретные чертежи, которые он передавал известному нам офицеру КГБ.

Билли уже не знала, чему верить.

— Даже если все это правда… допустим… зачем ты стер ему память?

— Чтобы спасти жизнь.

— Не понимаю… — пробормотала Билли.

— Билли, мы намеревались его убить.

— Кто? Кто хотел его убить?

— Мы, ЦРУ. Ты же знаешь, сейчас военные запускают наш первый спутник. Если запуск провалится, в обозримом будущем в космосе будут господствовать русские — как над нами двести лет господствовали британцы. Пойми: сейчас Люк — самая страшная угроза могуществу и престижу Америки. Было принято решение его ликвидировать.

— Почему просто не арестовать, не судить за шпионаж?

— И объявить на весь мир, что наша госбезопасность никуда не годится? Что русские много лет спокойно воровали наши секреты? Подумай, что тогда станет с американским влиянием — особенно во всех этих недоразвитых странах, что заигрывают с Москвой! Нет, такой вариант даже не рассматривался.

— Что было дальше?

— Я убедил их попробовать другой путь. Дошел до самого верха. О том, что я делаю и зачем, знают лишь двое — директор ЦРУ и президент. И все бы сработало, не окажись Люк таким цепким и настойчивым сукиным сыном! Я бы спас Люка и сохранил все в тайне. Если бы он поверил, что потерял память из-за пьянки и какое-то время прожил бродягой, все было бы в порядке! Он даже не узнал бы никогда, какие секреты выдавал!

— И ради этого ты, не колеблясь, разрушил мою карьеру, — не удержалась Билли.

— Чтобы спасти жизнь Люку? Едва ли ты захотела бы, чтобы я колебался.

— Ты слишком уверен, что все знаешь лучше и вправе решать за других!

— Ладно. Так или иначе Люк сорвал мой план — с твоей помощью. Сейчас он у тебя?

Билли вдруг почувствовала, как по коже пробежал холодок.

— Нет.

— Мне нужно с ним поговорить, пока он не навредил себе еще сильнее. Где он?

— Не знаю, — инстинктивно солгала Билли.

— Ты ничего не стала бы от меня скрывать?

— Ты сам сказал: ваша организация хочет убить Люка. Если бы я и знала, где он, ни за что бы его не выдала. Но я не знаю.

— Билли, послушай меня! Я — его единственная надежда. Если хочешь спасти ему жизнь, передай, чтобы немедленно мне позвонил!

— Я подумаю, — ответила Билли.

20.30

У приборного отсека нет ни дверц, ни люков. Чтобы работать с оборудованием, находящимся внутри, инженерам на мысе Канаверал приходится снимать крышку целиком. Это неудобно, однако позволяет сэкономить на весе. Чтобы преодолеть земное тяготение и выйти в космос, спутник должен быть как можно легче, и каждый грамм на счету.

Дрожащей рукой Люк положил трубку на рычаг.

— Ради всего святого, — воскликнул Берн, — что она тебе сказала? Вид у тебя такой, словно ты увидел привидение!

— Энтони говорит, что я — советский агент, — объяснил Люк.

— И?.. — прищурился Берн.

— В ЦРУ об этом узнали и решили меня ликвидировать, но Энтони убедил их, что с тем же успехом можно стереть мне память.

— Любопытная история, — хладнокровно заметил Берн.

— Господи Иисусе! — простонал Люк, совершенно ошарашенный. — Как ты считаешь, это правда?

— Черт, конечно нет!

— Почему ты так уверен?

— Потому что советским агентом был я.

Люк уставился на него, широко открыв глаза. Какие еще откровения его ждут?

— Мы оба могли быть агентами и не знать друг о друге, — проговорил он наконец.

Берн покачал головой.

— Именно ты положил конец моей работе на Москву.

— Как?

— Хочешь еще кофе?

— Нет, спасибо. Что-то голова кружится.

— Выглядишь хреново. Когда ты последний раз ел?

— Билли угостила меня каким-то печеньем. Ладно, забудем о еде — лучше расскажи мне все, что знаешь.

Берн встал.

— Сделаю-ка я тебе бутерброд, пока ты не свалился.

В этот миг Люк ощутил, что в самом деле умирает от голода.

— Не возражаю.

Вместе они вышли на кухню. Берн открыл холодильник и достал оттуда буханку ржаного хлеба, брусок масла, буженину и бермудский лук. Люк почувствовал, как рот наполняется слюной.

— Это случилось на войне, — начал Берн, отрезая четыре куска хлеба и намазывая их маслом. — Французское Сопротивление делилось на сторонников де Голля и на коммунистов, и уже тогда они боролись за позиции в послевоенном правительстве. Рузвельт и Черчилль хотели быть уверены, что коммунисты не выиграют выборы. Поэтому оружие и боеприпасы союзники поставляли только голлистам.

— И как я к этому относился?

Берн положил на хлеб буженину, намазал горчицу, пристроил сверху луковые кольца.

— Французская политика тебя мало интересовала, ты просто хотел разбить нацистов и вернуться домой. Однако у меня были другие планы. Я хотел выровнять счет.

— Как?

— Передал коммунистам весточку о том, где и когда приземлится парашют с посылкой от союзников, чтобы они могли подстеречь нас и отобрать снаряжение. — Берн грустно покачал головой. — Но эти идиоты все испортили. Предполагалось, что нас встретят на обратном пути, как бы случайно, и предложат поделиться по-товарищески. Вместо этого на нас напали прямо на месте парашютной выброски; следовательно, их кто-то навел — и самым очевидным подозреваемым был я.

— Что же я сделал?

— Предложил мне сделку. Я немедленно рву все связи с Москвой, а ты никому и никогда об этом не рассказываешь.

— И?..

Берн пожал плечами.

— Мы оба сдержали свое слово. Впрочем, по-моему, ты меня не простил. Во всяком случае, наша дружба после этого уже не была прежней.

Толстый серый кот, появившись из ниоткуда, уставился на бутерброд и выжидающе мяукнул. Берн бросил ему на пол ломтик буженины.

— Будь я коммунистом, — медленно проговорил Люк, — я был бы с тобой заодно.

— Вот именно.

— Но ведь я мог стать коммунистом уже после войны! — возразил Люк, боясь поверить в свою невиновность.

— Вряд ли. Такое случается с людьми в юности — или не случается вообще.

— А может, я шпионил за деньги?

— Тебе не нужны деньги. Твоя семья богата.

Да, то же говорила и Элспет.

— Значит, Энтони ошибается.

— Или лжет. — Берн собрал два сандвича и поставил их на стол на двух разнокалиберных блюдцах. — Газировки хочешь?

— Конечно.

Берн достал из холодильника и открыл две бутылки кока-колы. Прихватив еду и напитки, Берн и Люк вернулись в гостиную.

Люк набросился на свой сандвич, словно голодный волк, и разделался с ним в одну минуту. Берн с улыбкой наблюдал за ним.

— Хочешь мой?

— Нет, спасибо, — покачал головой Люк.

— Бери-бери. Мне все равно пора садиться на диету.

Люк взял второй сандвич и с наслаждением откусил большой кусок.

— Если Энтони врет, — продолжал между тем Берн, — то зачем он на самом деле стер тебе память?

Прожевав сандвич, Люк ответил:

— Тогда это должно быть связано с моим внезапным отъездом с мыса Канаверал.

— Да уж, на совпадение не похоже, — кивнул Берн.

— Видимо, я узнал что-то очень важное — настолько важное, что бросил все и помчался докладывать в Пентагон.

— Почему же ты не рассказал об этом своим ребятам на мысе Канаверал? — нахмурился Берн.

Люк подумал.

— Наверное, счел, что им нельзя доверять.

— Может быть. Итак, ты собрался в Пентагон, однако Энтони тебя перехватил.

— Верно. Видимо, ему я доверял, поэтому рассказал все, что мне известно.

— А потом?

— Он решил стереть мне память, чтобы тайна никогда не вышла наружу.

— Черт возьми! Что же ты такое раскопал?

— Когда узнаю — пойму и все остальное.

— С чего начнешь?

— Думаю, для начала вернусь в отель и осмотрю свои вещи. Вдруг там найдется ключ.

— Если Энтони промыл тебе мозги, скорее всего он и в вещах твоих порылся.

— Он мог уничтожить очевидные ключи к разгадке, но пропустить что-нибудь такое, что счел неважным… Так или иначе надо проверить.

— А дальше?

— Единственное место, где еще стоит искать разгадку, — мыс Канаверал. Вернусь туда ночью… — Люк взглянул на часы. Было уже больше девяти. — Нет, скорее, завтра утром.

— Переночуй у меня, — предложил Берн.

— Зачем?

— Не стоит тебе оставаться на всю ночь одному. Съезди в отель, забери вещи и возвращайся. А утром я отвезу тебя в аэропорт.

Люк кивнул.

— Знаешь, — проговорил он, чувствуя неловкость, — похоже, ты чертовски хороший друг.

— Мы долгий путь прошли вместе, — пожал плечами Берн.

Такой ответ Люка не удовлетворил.

— Ты сам сказал: после того случая во Франции наша дружба дала трещину.

— Верно. — Берн встретил взгляд Люка прямым, открытым взглядом. — Ты, как видно, думал: кто предал однажды — предаст и дважды.

— Да, понимаю… — задумчиво ответил Люк. — Но я ошибался, так?

— Да, — ответил Берн. — Ты ошибался.

21.30

При испытаниях обнаружилось, что приборный отсек начинает перегреваться еще до взлета. Найденное решение проблемы типично для торопливых и грубых, но эффективных разработок команды «Эксплорера»: снаружи на корпусе ракеты на электромагнитах закреплен контейнер сухого льда. Как только отсек начинает перегреваться, термостат включает вентилятор. Непосредственно перед взлетом срабатывают электромагниты, и охлаждающий элемент падает на землю.

Желтый «Кадиллак Эльдорадо» Энтони был припаркован на К-стрит, в длинном ряду такси, готовых по мановению руки швейцара поспешить к отелю «Карлтон». Отсюда, из машины, Энтони ясно видел дорожку, ведущую ко входу в отель, и сам ярко освещенный вход. Пит дежурил в снятом на вечер номере у телефона, ожидая звонков от агентов, что разыскивали Люка по всему городу.

В глубине души Энтони надеялся, что никто не позвонит, что Люку удастся ускользнуть. Тогда и ему не придется принимать самое страшное в своей жизни решение. Однако другая часть его души отчаянно желала найти наконец Люка и разобраться с ним раз и навсегда.

Люк — старый друг, достойный человек, любящий семьянин, выдающийся ученый… но в конечном счете все это не имеет никакого значения. Мало ли хороших людей убивали во время войны — просто потому, что те сражались не на той стороне? Вот и теперь, в холодной войне, Люк выбрал не ту сторону.

Из здания выбежал Пит. Энтони приоткрыл окно машины. Торопливо подойдя к нему, Пит сообщил:

— Звонил Экки. Люк на Массачусетс-авеню, в квартире Бернарда Ротстена.

— Наконец-то! — Энтони отправил агентов следить за домами Берна и Билли, рассчитывая, что Люк отправится за помощью к кому-то из старых друзей, и теперь испытывал мрачное удовлетворение от того, что не ошибся.

— Когда он уйдет, Экки на мотоцикле проследит за ним, — добавил Пит.

— Хорошо.

— Думаете, он отправится сюда?

— Очень может быть. Подождем. — В холле отеля дежурили еще два агента: их задачей было предупредить Энтони, если Люк войдет через другой вход. — И второй возможный вариант — аэропорт.

— Там у нас четверо.

— Отлично.

Пит кивнул.

— Ладно, пойду-ка я назад к телефону.

Энтони нахмурился, размышляя о том, что ему предстоит. Люк ошарашен и сбит с толку, однако решительно настроен докопаться до истины. Он забросает Энтони вопросами. Энтони постарается завлечь его в какое-нибудь уединенное место. И как только они останутся вдвоем — всего секунда понадобится ему, чтобы выхватить из кармана пальто пистолет с глушителем.

Скорее всего, Люк не сдастся без боя: не в его характере безропотно принимать поражение. Быть может, он прыгнет на Энтони или попытается скрыться. Что ж, ему уже случалось убивать, он сумеет совладать с нервами и выстрелит Люку в грудь, несколько раз, чтобы наверняка — и рука не дрогнет. Люк упадет. Энтони склонится над ним, пощупает пульс. Если понадобится, сделает последний выстрел, чтобы прекратить мучения.

Вот и все. Его лучший друг будет мертв.

Проблем не возникнет. Энтони предъявит украденные чертежи с пометками, сделанными рукой Люка. Правда, он не сможет доказать, что нашел их у советского агента… Ничего страшного, в ЦРУ ему поверят на слово.

Тело он вывезет куда-нибудь в безлюдное место и бросит там. Разумеется, его найдут, и начнется расследование. Рано или поздно полиция докопается, что убитым интересовалось ЦРУ, и начнет задавать вопросы. Однако управление знает, как работать с чересчур любопытными полицейскими детективами. Им ответят, что связь убитого с управлением — вопрос национальной безопасности, дело совершенно секретное и не имеет никакого отношения к убийству.

А всякого, кто этим не удовлетворится и продолжит задавать вопросы — будь то коп, журналист или политик, — подвергнут проверке лояльности. К его родным, друзьям и соседям явятся агенты, начнут расспрашивать о нем, мрачно намекая на подозрения в связях с коммунистами. Расследование ни к чему не приведет, однако репутация «подозреваемого» будет безнадежно испорчена.

Для нас нет ничего невозможного, с мрачной усмешкой подумал Энтони.

К дверям отеля подъехало такси, из которого вышел Люк — в синем пальто и серой шляпе, должно быть, где-то купленных или украденных. С другой стороны улицы за ним наблюдал Экки Горвиц на мотоцикле. Энтони вышел из машины и двинулся ко входу в отель.

Люк выглядел усталым и напряженным. Протягивая деньги таксисту, он скользнул взглядом по Энтони, но его не узнал. Бросив таксисту: «Мелочь оставьте себе», он вошел в отель. Энтони шел за ним следом.

Они ровесники — обоим тридцать семь. Познакомились в Гарварде, когда им было восемнадцать. Полжизни назад.

«Если бы тогда знать, чем все закончится! — горько подумал Энтони. — Если бы только знать…»

Еще у дверей дома Берна Люк заметил, что за ним следят. Всю дорогу до «Карлтона» за ним следовал человек на мотоцикле. И теперь, входя в отель, Люк был насторожен и готов к любым неожиданностям.

Холл отеля «Карлтон» походил на роскошную гостиную, обставленную в стиле рококо. Конторка портье и столик консьержа, утопленные в альковах, не нарушали геометрию пространства. У входа в бар две женщины в шубах непринужденно болтали с группой мужчин в смокингах. Бесшумно сновали взад-вперед коридорные в ливреях и служащие в черных фраках. В этом первоклассном отеле все было продумано и организовано так, чтобы путешественник расслабился и наслаждался жизнью.

Люк расслабляться не собирался.

Окинув холл быстрым взглядом, он сразу заметил двух мужчин, очень похожих на шпиков. Один, сидя на элегантном турецком диване, читал газету, второй курил неподалеку от лифта. В окружение не вписывались оба: плащи, заурядные костюмы…

Не подойти ли к одному из них, не завести ли разговор начистоту?.. Нет, вряд ли будет толк. Люк обратился к портье, назвал свою фамилию и получил ключ от номера. Едва он повернулся к лифту, как его окликнул незнакомый голос:

— Эй, Люк!

К нему обращался человек, вошедший в отель за ним следом. На агента он не походил, поэтому Люк поначалу не обратил на него внимания. Высокий — примерно одного роста с Люком, он производил впечатление человека непростого и не бедного, хотя одет был небрежно: пальто из верблюжьей шерсти, явно дорогое, но старое и поношенное, ботинки, похоже, давно не чистили, а еще ему не мешало бы подстричься. Однако держался он уверенно и жестко, как человек, облеченный властью.

— Боюсь, я вас не узнаю, — произнес Люк. — Я потерял память.

— Энтони Кэрролл. Как я рад, что наконец тебя поймал! — И он протянул Люку ладонь для рукопожатия.

Люк напрягся: он не знал, друг перед ним или враг. Тем не менее пожал протянутую руку и сказал:

— У меня к тебе много вопросов.

— А я готов на них ответить.

Люк на секунду замялся, вглядываясь ему в лицо и не зная, с чего начать. Энтони не походил на человека, готового предать старого друга. Лицо у него было открытое и умное, некрасивое, но привлекательное. Наконец Люк спросил:

— Какого черта ты все это со мной сделал?

— Пришлось, ради твоего же блага. Я спасал тебе жизнь.

— Я не шпион!

— Все не так просто.

Люк смотрел на Энтони, пытаясь понять, что у того на уме. Он не мог понять, правду ли говорит старый друг. Энтони выглядел вполне искренним, смотрел прямо и открыто. И все же Люка не оставляло чувство, что он что-то скрывает.

— Никто не поверил, что я работаю на Москву.

— Что значит «никто»?

— Ни Берн, ни Билли.

— Они не знают всего.

— Но они знают меня!

— Я тоже.

— Что же ты знаешь такого, чего не знают они?

— Я объясню, только не здесь, информация секретная. Может быть, зайдем ко мне на работу? Это в пяти минутах отсюда.

Люк не собирался идти на территорию Энтони — по крайней мере, пока не получит на все свои вопросы удовлетворительные ответы. Однако и холл, полный народу, для таких разговоров явно не подходил.

— Идем ко мне в номер, — предложил он наконец.

У себя в номере Люк избавится от двоих агентов и станет хозяином положения: один на один Энтони вряд ли с ним справится.

Энтони поколебался, затем, приняв решение, кивнул:

— Конечно.

Они пересекли холл и вошли в лифт. Люк взглянул на номер на ключе: 530.

— Пятый этаж, пожалуйста, — сказал он лифтеру. Тот закрыл двери и потянул за рычаг.

Пока лифт поднимался, оба молчали. Люк снова обратил внимание на одежду Энтони: старое пальто, мятый ворот пиджака, неописуемый галстук. Как ни странно, неаккуратность костюма придавала ему особый шарм…

И вдруг Люк заметил, что мягкая шерсть верблюжьего пальто с правой стороны слегка оттопыривается. Похоже, в кармане лежит что-то большое и тяжелое.

Мурашки поползли у Люка по спине. Кажется, он совершил большую ошибку.

Ему и в голову не пришло, что Энтони может быть вооружен.

Сохраняя внешнее спокойствие, Люк лихорадочно думал. Неужели Энтони готов пристрелить его прямо в отеле? Почему бы и нет — в номере, без свидетелей… А грохот выстрела? Возможно, пистолет с глушителем.

Лифт остановился на пятом этаже, и Энтони как бы невзначай расстегнул пальто.

Чтобы быстрее добраться до оружия, понял Люк.

Они вышли. Люк не знал, куда идти, зато Энтони уверенно свернул направо.

На спине у Люка под теплым пальто выступил холодный пот. Казалось, что-то подобное уже было с ним раньше — давным-давно. Какого черта он не взял с собой револьвер того копа, которому сломал палец? Но тогда, в девять утра, мог ли Люк знать, что ждет его впереди?

Он приказал себе успокоиться. Они здесь один на один. Правда, Энтони вооружен — однако его намерения известны. Так что силы примерно равны.

Идя по коридору с отчаянно бьющимся сердцем, Люк искал глазами что-нибудь, чем можно оглушить Энтони: тяжелая ваза, стеклянная пепельница, картина в тяжелой раме… Нет, ничего подходящего.

Нужно что-то придумать, и поскорее — когда они войдут в номер, будет поздно!

Броситься на него и попытаться отнять пистолет? Попробовать можно, но слишком рискованно. Во время драки оружие может выстрелить случайно — и кто знает, куда в этот миг будет направлен ствол?

Они уже подошли к двери номера. Люк достал ключ; на лбу выступили бисеринки пота. Стоит войти в номер — и он будет мертв.

Он отпер и распахнул дверь.

— Заходи! — пригласил Люк и отступил в сторону, пропуская гостя.

Энтони поколебался, но шагнул вперед.

В этот миг Люк поставил ему подножку, зацепив ногой за лодыжку, а обеими руками изо всех сил толкнул в спину. Энтони с грохотом рухнул на антикварный столик, перевернув вазу c нарциссами. В полете он попытался ухватиться за латунную напольную лампу с бледно-розовым абажуром, но лампа полетела на пол вместе с ним.

Люк захлопнул дверь и бросился бежать со всех ног. В мгновение ока он преодолел коридор. Лифт уже ушел. Люк рванулся к двери с надписью «Пожарный выход» и кинулся вниз по черной лестнице. На следующем этаже врезался в горничную с охапкой полотенец; та завизжала, полотенца разлетелись.

— Прошу прощения! — крикнул Люк на бегу.

Не сбавляя скорости, он добрался до первого этажа, оказался в узеньком коридорчике и, пробежав его насквозь, увидел в арке перед собой уже знакомый холл отеля.

Энтони сразу понял, что входить в номер первым — большая ошибка; увы, Люк не оставил ему выбора. По счастью, он не пострадал при падении. Замешкавшись лишь на пару секунд, он вскочил, бросился к двери, распахнул ее — и увидел, как Люк улепетывает вдоль по коридору. Энтони бросился за ним, но Люк свернул направо и скрылся из виду. Должно быть, выбежал на черную лестницу.

Энтони последовал за ним. Он бежал так быстро, как только мог, однако опасался, что Люка ему не догнать — тот в отличной форме. Оставалось надеяться, что Кертису и Мелоуну в холле хватит ума его задержать.

На следующем этаже Энтони пришлось замедлить шаг, чтобы обогнуть горничную, собирающую с пола рассыпанные полотенца. Должно быть, сообразил он, секундой раньше в нее врезался Люк. Пока он обходил горничную, послышался шум лифта, остановившегося на четвертом этаже, и сердце Энтони радостно подпрыгнуло. Неужели ему наконец повезло?

Из лифта вышла роскошно одетая пара; судя по оживлению и блеску в глазах, мужчина и женщина что-то отмечали в одном из ресторанов внизу. Энтони протиснулся между ними, впрыгнул в лифт и закричал лифтеру:

— Первый этаж, и поскорее!

Лифтер захлопнул двери и потянул за рычаг. Энтони нетерпеливо следил, как на табло сменяются цифры: четыре, три, два… Наконец лифт достиг первого этажа. Двери раскрылись, и Энтони шагнул в холл.

Люк выбежал в холл, неподалеку от лифта, — и тут у него упало сердце. Двое агентов, которых он заметил здесь раньше, теперь стояли у главного входа, перекрыв путь к бегству. А секунду спустя рядом с ним открылся лифт, и оттуда вышел Энтони.

Доля секунды на то, чтобы принять решение: бороться или бежать?

Драться сразу с тремя? Бессмысленно: они легко его одолеют. Да и служба безопасности отеля охотно им поможет, как только Энтони покажет свое удостоверение.

Он повернулся и бросился по коридору назад, в глубины отеля. За спиной грохотали тяжелые шаги Энтони. Где-то с другой стороны, думал Люк, должен быть служебный вход, куда доставляют еду и прочие припасы.

На пути оказался легкий занавес; отбросив его и шагнув вперед, Люк оказался в маленьком крытом дворике, задекорированном под средиземноморское кафе. На крошечном танцполе танцевали несколько пар. Пробравшись между столиками, Люк нырнул в другой выход. Узкий коридор сворачивал налево; Люк побежал туда. По-видимому, он был уже где-то в задней части отеля, но выхода на улицу пока не видел.

Еще поворот, новая дверь — и он попал в помещение вроде буфетной, где сервировали блюда, прежде чем нести клиентам. С полдюжины официантов в униформе подогревали еду на больших жаровнях, раскладывали на тарелки и расставляли по подносам. Посреди комнаты Люк увидел лестницу, ведущую вниз: растолкав официантов, он бросился туда.

— Извините, сэр, туда нельзя! — раздалось ему вслед. А секунду или две спустя тот же голос возмущенно воскликнул: — Да что здесь, проходной двор, что ли?! — это вслед за Люком ринулся Энтони.

В подвале была кухня — предместье ада, где десятки поваров готовили для сотен клиентов отеля. Пылали газовые горелки, валил пар, в кастрюлях шипело и булькало. Официанты покрикивали на поваров, а те — на поварят. Все были слишком заняты, чтобы обращать внимание на Люка, так что он спокойно пробирался между холодильниками и плитами, стопками тарелок и ящиками овощей.

С другой стороны кухни нашлась лестница, ведущая наверх. Может быть, это и есть задняя дверь? Если нет, Люк угодит в ловушку. Но он решил положиться на удачу: взбежал по ступеням вверх, распахнул двери — и с безмерным облегчением вдохнул холодный ночной воздух.

Он оказался в темном дворе. Тусклая лампа над дверью освещала огромные мусорные баки и груды деревянных ящиков, видимо, из-под овощей. Ярдах в пятидесяти справа виднелся высокий забор с колючей проволокой, и в нем запертые ворота, а за забором улица.

За спиной с грохотом распахнулась дверь: должно быть, Энтони. Здесь они один на один, понял Люк.

Ворота были заперты на огромный висячий замок. Если бы мимо проходил какой-нибудь пешеход, Энтони, пожалуй, не решился бы стрелять!.. Как назло, на улице никого не было.

С отчаянно бьющимся сердцем Люк начал карабкаться по забору и, уже добравшись до верха, услышал глухой хлопок — звук пистолета с глушителем. Но ничего не почувствовал. Попасть в движущуюся мишень с тридцати ярдов, да еще и в темноте, не так-то легко. Люк перекинул ногу через забор. Позади снова хлопнуло. Он потерял равновесие и полетел наземь. Сзади раздался третий хлопок. Люк вскочил на ноги и бросился бежать на восток. Выстрелов он больше не слышал.

Добежав до угла, Люк обернулся. Энтони не было.

Ему удалось уйти.

У Энтони подкашивались ноги. Чтобы не упасть, он оперся рукой о холодную стену. От мусорных баков несло гнилыми овощами, но ему казалось, что вонь исходит от него самого.

Никогда еще он не чувствовал такого отвращения к себе. По сравнению с этим убийство Альбена Мулье казалось детской забавой! Он сам не понимал, как ему хватило духу прицелиться в Люка, висящего на заборе, как он заставил себя спустить курок.

Что ж, все хуже некуда. Люк снова ушел — и теперь, едва избежав гибели, он настороже и полон решимости докопаться до истины.

Дверь кухни распахнулась; выбежали Кертис и Мелоун. Энтони торопливо сунул пистолет во внутренний карман.

— Через забор — и за ним!

Он прекрасно понимал, что Люка им не догнать. Когда агенты исчезли из виду, Энтони наклонился и начал собирать гильзы.

22.30

Конструкция ракеты основана на знаменитом «Фау-2», которыми во Вторую мировую войну немцы обстреливали Лондон. Двигатель даже выглядит так же. Акселерометры, реле, гиродатчики — все здесь от «Фау-2». В турбонасосе, подающем топливо в камеру сгорания, используется перекись водорода; проходя через кадмиевый катализатор, она высвобождает энергию, вращающую турбину, — это также позаимствовано у «Фау-2».

Сухой мартини у Гарольда Бродски был высшего качества, а запеченная рыба, приготовленная миссис Райли — как всегда, выше всяких похвал. На десерт Гарольд подал вишневый пирог и мороженое. Билли чувствовала себя виноватой. Он очень старался ей угодить, — а ее поглощали мысли о Люке, Энтони, их общем прошлом и неимоверно запутанном настоящем.

Пока Гарольд варил кофе, она позвонила домой и убедилась, что у Ларри и Бекки-Ма все в порядке. Затем Гарольд предложил перейти в гостиную и посмотреть телевизор. Он достал бутылку дорогого французского бренди и плеснул щедрые порции в два высоких бокала. Интересно, подумала Билли, чего он хочет: подбодрить себя — или помочь расслабиться ей? Она поднесла бокал к губам и с удовольствием вдохнула запах коньяка, но пить не стала.

Гарольд тоже о чем-то задумался. Обычно он бывал весел и разговорчив, и Билли не приходилось с ним скучать, однако сегодня помалкивал, как будто чем-то озабоченный.

По телевизору шел сериал «Беги, Джоуи, беги!»; Джен Стерлинг играла официантку, любовницу бывшего гангстера Алекса Найкола. Но приключения на экране не увлекали Билли; мысли ее снова и снова возвращались к тому, что Энтони сделал с Люком. Да, УСС нарушала все писаные и неписаные законы, и Билли знала, что Энтони по-прежнему занимается секретной работой — и все же ее поразило, что он зашел так далеко. Ведь сейчас не война, а в мирное время действуют другие правила!

И, главное, зачем? Ей звонил Берн, — и Билли от всей души с ним согласилась: нет, Люк не может быть шпионом! Выходит, Энтони ошибается? А если нет — каковы его истинные мотивы?

Гарольд выключил телевизор и налил себе еще бренди.

— Знаешь, — начал он, — я тут думал о нашем будущем…

У Билли упало сердце. Сейчас он сделает ей предложение! Случись это еще вчера, она бы согласилась; сейчас даже думать об этом не могла.

Гарольд взял ее за руку.

— Я люблю тебя, — проговорил он. — Мы хорошо ладим, у нас общие интересы, у обоих есть дети… Но дело не в этом. Я хотел бы жениться на тебе, будь ты даже фанаткой Элвиса Пресли со жвачкой во рту!

Билли невольно рассмеялась.

— Я люблю тебя, — продолжал Гарольд, — просто потому, что ты — это ты. Я знаю, что это чувство настоящее, потому что уже его испытывал — всего раз в жизни, к Лесли. Ее я любил всем сердцем… однако судьба отняла ее у меня. Так что сомнений нет. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы всегда были вместе. — Он взглянул на нее и спросил: — Что ты мне ответишь?

Билли вздохнула.

— Ты мне очень нравишься. Уверена, что и в постели с тобой было бы чудесно. — Он поднял брови, но промолчал. — И я не могу не думать о том, насколько легче жить, когда можешь с кем-то разделить повседневные заботы.

— Это хорошо.

— Еще вчера этого было бы достаточно. Я ответила бы: да, и я тебя люблю, давай поженимся. Но сегодня… сегодня я встретила одного человека из своего прошлого — и вспомнила, как была влюблена в двадцать один год. — Она подняла на Гарольда прямой, открытый взгляд. — Прости, этого я к тебе не чувствую.

— В нашем возрасте и нельзя влюбляться так, как в двадцать лет! — заметил он, ничуть не обескураженный.

— Быть может, ты прав.

В самом деле, глупо ждать, что разведенная женщина под сорок, с семилетним сыном на руках, влюбится, как девчонка!.. Не зная, что ответить, Билли снова поднесла к губам бокал с золотистой каемкой.

В этот миг раздался звонок в дверь.

Сердце Билли тревожно забилось.

— Кого там принесло? — сердито проговорил Гарольд. — Надеюсь, это не Сидни Боумен явился на ночь глядя одолжить разводной ключ! — Он встал и вышел в прихожую.

Билли знала, кто это. Она поставила на стол нетронутый бокал и встала.

Из прихожей послышался голос Люка:

— Мне нужно поговорить с Билли.

Билли сама не понимала, почему при звуках его голоса сердце ее забилось быстрее и кровь прилила к щекам.

— Вряд ли мисс Джозефсон захочет, чтобы ее сейчас беспокоили, — ответил Гарольд.

— Это важно!

— Откуда вы вообще узнали, что она здесь?

— Ее мать сказала. Извините, Гарольд, мне сейчас не до болтовни!

Билли услышала шум и негодующий возглас Гарольда и поняла, что Люк проложил себе путь силой. Она подошла к двери и выглянула в прихожую.

— Придержи коней, Люк! Это дом Гарольда, и… — Тут она заметила, в каком он виде: без шляпы, пальто разорвано, лицо такое, словно он чудом избежал смерти. — Что случилось?

— Энтони в меня стрелял.

— Энтони? — переспросила Билли, не веря своим ушам. — Господи, что на него нашло? Стрелял в тебя?!

— Подождите, кто в кого стрелял? — испуганно воскликнул Гарольд.

Люк его даже не услышал.

— Думаю, настало время обо всем рассказать властям, — сказал он, обращаясь к Билли. — Я иду в Пентагон. Только, боюсь, мне одному не поверят. Пойдешь со мной, чтобы подтвердить мои слова?

— Разумеется! — ответила она, снимая с вешалки пальто.

— Билли! — вскричал Гарольд. — Бога ради… у нас с тобой очень важный разговор…

— Ты нужна мне, — просто сказал Люк.

Билли заколебалась. Она понимала, что наносит Гарольду большую, быть может, непростительную обиду. Он долго готовился к этому разговору… Но нет: жизнь Люка в опасности — о чем тут еще думать?

— Прости, — обратилась она к Гарольду, — я должна уйти.

Она подставила ему щеку для поцелуя, но Гарольд отвернулся.

— Не обижайся, пожалуйста! — торопливо попросила Билли. — Я завтра все объясню!

— Убирайтесь из моего дома, оба! — гневно взревел Гарольд.

Билли с Люком вышли, и за ними с треском захлопнулась дверь.

23.00

В 1956 году программа «Юпитер» обошлась государству в 40 миллионов долларов, в 1957 году — в 140 миллионов. Ожидается, что в 1958 году на нее уйдет не менее 300 миллионов долларов.

В номере, занятом Питом, Энтони нашел письменные принадлежности и конверты. Достав из кармана три сплющенные пули и три гильзы, положил их в конверт, тщательно запечатал и сунул в карман. От этих улик он избавится при первой же возможности.

Хотя времени было в обрез, прежде чем продолжать погоню, следовало тщательно замести следы. Кроме того, работа отвлекала Энтони от самобичевания, от которого горчило во рту.

В комнату, кипя от гнева, влетел дежурный администратор — маленький лысый человечек в строгом костюме.

— Присаживайтесь, пожалуйста, мистер Сушар, — пригласил Энтони и показал ему свое удостоверение.

— ЦРУ?! — воскликнул Сушар; гнев его заметно поубавился.

Энтони достал из бумажника визитную карточку.

— Здесь написано «Государственный департамент», но телефон мой. Можете звонить в любое время, если я вам зачем-нибудь понадоблюсь.

Сушар принял карточку так осторожно, словно она вот-вот взорвется у него в руках.

— Чем могу помочь, мистер Кэрролл? — поинтересовался он с легким акцентом, как показалось Энтони, швейцарским.

— Прежде всего я хочу извиниться за тот переполох, что мы здесь устроили.

Сушар чопорно кивнул. Ясно было, что ответа: «Не волнуйтесь, все в порядке!» от него не услышишь.

— По счастью, большинство наших гостей ничего не заметили. Лишь несколько официантов и работники кухни видели, как вы преследовали этого джентльмена.

— Что ж, приятно слышать, что даже проблемы государственной безопасности не нарушили работу вашего прекрасного отеля.

— Государственной безопасности? — поднял брови Сушар.

— Я не вправе посвящать вас в детали…

— О, конечно!

— Надеюсь, я могу положиться на ваше благоразумие?

Благоразумие у гостиничных работников считается первейшей добродетелью; и Сушар энергично кивнул.

— Разумеется, разумеется!

— Думаю, не стоит сообщать об этом инциденте вашему начальству.

— Как же…

Энтони извлек из бумажника пачку наличных.

— У Госдепартамента есть небольшой фонд, специально для возмещения ущерба в таких случаях. — С этими словами он вручил Сушару двадцать долларов. — А если кто-нибудь из персонала будет недоволен, то… — Он отсчитал и передал Сушару еще четыре двадцатки.

Для скромного гостиничного служащего сумма была огромная.

— Благодарю вас, сэр! — пылко воскликнул Сушар. — Уверен, мы вас не разочаруем!

— Если кто-нибудь будет расспрашивать, лучше всего отвечайте, что ничего не видели и не слышали.

— Конечно. — Сушар встал. — Но если что-нибудь…

— Если что — звоните мне.

Энтони кивнул, и Сушар исчез за дверью. Вместо него тут же появился Пит.

— Глава армейской службы безопасности на мысе Канаверал — полковник Билл Хайд, — сказал он. — Проживает в мотеле «Старлайт».

Пит протянул Энтони клочок бумаги с записанным на нем телефонным номером и снова скрылся за дверью.

Энтони набрал номер и попросил соединить его с полковником Хайдом.

— Энтони Кэрролл, ЦРУ, служба технического обеспечения, — представился он.

— Чему обязан, мистер Кэрролл? — поинтересовался Хайд. Язык у него слегка заплетался; полковник, должно быть, угостился рюмкой-другой виски или бренди.

— Я звоню по поводу доктора Люкаса.

— Вот как?

В голосе полковника послышалось недовольство, и Энтони решил его умаслить.

— Простите, что беспокою вас в такой поздний час, но не могли бы вы уделить мне минутку? Нам крайне необходим ваш совет.

— Разумеется, все, что смогу… — проговорил Хайд уже намного любезнее.

Так-то лучше!

— Вы, конечно, знаете, что доктор Люкас в последнее время ведет себя странно, а это повод для беспокойства, когда речь идет о человеке, имеющем доступ к секретной информации.

— Безусловно, безусловно…

— Что бы вы сказали о его психическом состоянии? — вкрадчиво поинтересовался Энтони.

— Ну, когда я его видел в последний раз, он был вполне нормальным. Однако несколько часов назад он сюда звонил и сказал, что потерял память.

— Могу многое добавить: он угнал машину, вломился в чужой дом, покалечил полицейского…

— Боже правый! Похоже, с головой у него еще хуже, чем я думал!

«Ага, купился!» — с облегчением отметил Энтони.

— Мы полагаем, что у него какие-то проблемы психического характера. Но вы знаете его лучше, чем мы. Как по-вашему, что с ним происходит?

Энтони затаил дыхание, надеясь на правильный ответ.

— Вот черт! Должно быть, у него нервный срыв.

Именно такой ответ и хотел услышать Энтони! А главное, полковник Хайд был уверен в том, что додумался до этого сам, — и теперь старался убедить в этом собеседника.

— Сами знаете, мистер Кэрролл, мы никогда не наняли бы для работы над сверхсекретным проектом какого-то психа. Так-то Люк совершенно нормальный человек, такой же, как вы и я. Видно, что-то выбило его из колеи.

— Похоже, он убежден, что против него организован заговор. Значит, вы считаете, это не стоит принимать на веру?

— Конечно нет!

— Тогда, наверное, мы спустим дело на тормозах. Я имею в виду, не стоит беспокоить по такому поводу Пентагон, верно?

— Господи, разумеется, нет! — встревоженно ответил Хайд. — Я, пожалуй, сам им позвоню и предупрежу, что у Люка шарики за ролики заехали.

— Как пожелаете.

Вошел Пит. Энтони, подняв палец, знаком попросил его подождать, а сам продолжил разговор:

— Знаете, так получилось, что я старый друг доктора и миссис Люкас. Попробую убедить его обратиться за психиатрической помощью.

— Да, хорошая мысль.

— Что ж, благодарю за помощь, полковник. Будем действовать, как вы советуете.

— Всегда пожалуйста. Если захотите еще что-то со мной обсудить, звоните в любое время!

— Непременно. — И Энтони повесил трубку.

— Психиатрическая помощь? — переспросил Пит.

— Для его же блага, — рассеянно ответил Энтони, прикидывая, не упустил ли чего.

Итак, все следы происшествия в отеле надежно скрыты. Если Люк пойдет в Пентагон, военные, предупрежденные полковником Хайдом, ему не поверят. Осталась клиника Билли.

— Вернусь через час, — сказал Энтони, поднимаясь. — Ты оставайся здесь. Возьми Мелоуна и Кертиса, заплатите официанту или горничной, чтобы вас впустили в номер Люка. У меня предчувствие, что он сюда еще вернется.

— Если он появится, что нам делать?

— Делайте что хотите, только не дайте ему снова уйти!

00.00

В качестве горючего для «Юпитер-Си» используется гидин — секретное высокоэнергетическое топливо, на двенадцать процентов мощнее стандартного спиртового горючего, применяемого в ракетах «Редстоун». Это едкое и ядовитое вещество представляет собой смесь несимметричного диметилгидразина и ДЭТА — диэтилентриамина.

Билли припарковала красный «Тандерберд» на стоянке Джорджтаунской психиатрической клиники и заглушила мотор. Рядом остановился оливковый «Форд Ферлейн», принадлежащий полковнику Лопесу из Пентагона.

— Он не верит ни одному моему слову! — сердито проговорил Люк.

— Немудрено, — возразила Билли. — Дежурный администратор в «Карлтоне» сказал, что никаких происшествий в отеле не было, и на заднем дворе мы не нашли ни гильз, ни пуль.

— Энтони замел все следы!

— Да, но полковник-то этого не знает.

— Слава Богу, хоть ты меня поддерживаешь!

Они вышли из машины и вошли в здание клиники; полковник Лопес, молчаливый латиноамериканец с внимательным и бесстрастным лицом, следовал за ними. Билли кивнула дежурному за стойкой и повела мужчин наверх, в комнату для хранения документации.

— Я покажу вам медицинскую карту человека по имени Джозеф Беллоу, чьи физические характеристики совпадают с характеристиками Люка, — объяснила она.

Полковник кивнул.

— Вы увидите, — продолжала Билли, — что он поступил в больницу вечером во вторник, получил лечение и был выписан в среду, в четыре часа утра. Надо вам сказать, что больным шизофренией крайне редко назначают лечение без предварительного обследования и наблюдения. И едва ли нужно говорить, насколько это неслыханное дело — выписать пациента из психиатрической больницы в четыре часа ночи!

— Понимаю, — бесстрастно заметил Лопес.

Билли открыла ящик, достала оттуда папку с ярлычком «Беллоу», положила на стол, открыла…

Папка была пуста.

— О Боже! — простонала Билли.

Люк смотрел на пустую папку, не веря своим глазам.

— Я своими глазами видел все эти бумаги! И шести часов не прошло! — воскликнул он.

— Ну, похоже, теперь их здесь нет, — устало произнес Лопес.

Люк будто очутился в кошмарном сне, где все не то, чем кажется; на что ни пытаешься опереться, — все рассыпается у тебя в руках.

— Может, я все-таки шизофреник? — мрачно проговорил он.

— Но я-то нет! — воскликнула Билли. — А я тоже видела эти документы!

— Похоже, здесь нам больше делать нечего, — проговорил Лопес.

— Постойте! — сообразила Билли. — Всех новоприбывших пациентов регистрируют в журнале. А журнал хранится на стойке в приемном покое.

Она с треском захлопнула ящик и первой выбежала в приемный покой.

— Чарли, — обратилась она к дежурному, — покажи мне, пожалуйста, регистрационный журнал.

— Сейчас, доктор Джозефсон. — Дежурный, молодой чернокожий парень, полез в какой-то ящик за своей конторкой и секунду спустя воскликнул: — Вот так-так! Куда это он делся?

— Господи Иисусе! — пробормотал Люк.

— Пару часов назад журнал точно был здесь! — недоуменно проговорил дежурный.

— Скажи мне кое-что, Чарли, — с тихим, едва сдерживаемым гневом в голосе проговорила Билли. — Доктор Росс был здесь сегодня вечером?

— Да, мэм. Несколько минут назад ушел.

Она кивнула.

— Когда в следующий раз его увидишь — спроси у него, где журнал. Он знает.

— Хорошо.

Билли в отчаянии отвернулась от стойки.

— Полковник, позвольте задать вам один вопрос, — заговорил Люк. — Сегодня вечером, перед тем, как вы с нами встретились, кто-нибудь говорил с вами обо мне?

Поколебавшись, Лопес ответил:

— Да.

— Кто?

— Что ж, думаю, вы имеете право знать, — неохотно ответил Лопес. — Нам звонили с мыса Канаверал. Полковник Хайд. Сказал, что за вами наблюдает ЦРУ и что, по их сведениям, вы переживаете психическое расстройство и ведете себя иррационально.

Люк мрачно кивнул.

— Снова Энтони!

— Черт побери, — проговорила Билли, повернувшись к Лопесу, — я просто не знаю, как вас убедить! И не виню за то, что вы нам не верите — ведь у нас нет ни одного доказательства!

— Я не сказал, что не верю вам, — возразил Лопес.

Люк, изумленный, с новой надеждой поднял на него взгляд.

— Можно допустить, — продолжал Лопес, — что вы выдумали церэушника, гонявшегося за вами по отелю «Карлтон» и стрелявшего в вас на заднем дворе. Можно допустить, что вы с доктором Джозефсон зачем-то сговорились и разыграли сцену с якобы пропавшей медицинской картой. Но в то, что еще и этот Чарли с вами в заговоре, я не верю. Регистрационный журнал исчез. Не думаю, что его взяли вы — зачем это вам? Но тогда кто? Видимо, кто-то, кому есть что скрывать.

— Так вы мне верите? — спросил Люк.

— Чему тут верить? Вы сами не понимаете, что происходит. Я тоже. Однако что-то явно происходит. И, полагаю, это как-то связано с запуском нашего спутника.

— Что же вы намерены делать?

— Для начала позвоню на мыс Канаверал и прикажу усилить меры безопасности. Я там бывал и знаю, как они относятся к дисциплине, это им в любом случае не помешает.

— А Энтони?

— У меня есть хороший знакомый в ЦРУ. Расскажу ему вашу историю и попрошу его выяснить все, что сможет.

— И только?! — воскликнул Люк. — Нам нужно знать, что происходит, зачем мне стерли память!

— Согласен, — ответил Лопес. — Но большего я для вас сделать не могу. Дальше все в ваших руках.

— Господи! — пробормотал Люк. — Значит, я совсем один!

Маленькая теплая рука легла ему на плечо.

— Ты не один, — негромко сказала Билли.

01.00

Новое топливо крайне опасно. На мыс Канаверал его доставляют в специальном вагоне с азотной подушкой безопасности. Одна капля этого вещества, попав на кожу, мгновенно проникает в кровь и вызывает смертельный исход. Технологи о нем говорят: «Чувствуешь рыбный запах — беги без оглядки!»

Билли вела «Тандерберд» быстро и уверенно, легко переключая передачи. Люк невольно ею любовался. Они промчались по тихим ночным улочкам Джорджтауна, пересекли мост и, выехав в центр города, направились к отелю «Карлтон».

Люк снова воспрял духом. Теперь он знал, кто его враг, понимал, что делать дальше — а кроме того, рядом с ним был друг и союзник. Правда, он по-прежнему не понимал, что произошло, — но был полон решимости разрешить эту загадку как можно скорее.

Билли припарковала машину недалеко от отеля, за углом.

— Я пойду первой. Замечу в холле что-то подозрительное — сразу уйду. Если увидишь, что я снимаю пальто, значит, все чисто.

— А если там Энтони? — с тревогой спросил Люк. План показался ему слишком опасным.

— Не станет же он в меня стрелять! — И Билли вышла из машины.

Несомненно, думал Люк, Энтони тщательно обыскал его номер и уничтожил все, что могло показаться ему ключом к тайне, которую так необходимо сохранить. Однако он должен делать вид, что ничего необычного с Люком не произошло — просто потерял память в результате алкогольного отравления. Значит, большая часть вещей Люка осталась на месте. Собственные вещи помогут ему сориентироваться. А если повезет, найдется и какая-нибудь существенная улика, пропущенная Энтони.

К отелю они подошли порознь, и Люк занял наблюдательный пост на другой стороне улицы. Он смотрел, как Билли заходит внутрь, любуясь ее легкой, танцующей походкой. Сквозь стеклянные двери было все хорошо видно. Вот к ней подходит портье — красивая одинокая женщина, входящая в отель среди ночи, вызывает у служащего подозрение. Они обмениваются несколькими словами. Скорее всего Билли говорит: «Я миссис Люкас, мой муж сейчас подойдет». Затем снимает пальто.

Люк перешел улицу и вошел в отель.

— Подожди, дорогая, — обратился он к Билли, поддерживая ее игру, — сначала мне нужно сделать звонок.

На конторке стоял внутренний телефон, однако Люку не хотелось, чтобы его разговор слушал портье. Недалеко от конторки была небольшая комната, смежная с холлом, а в ней — кабинка платного телефона-автомата. Люк вошел в кабинку. Билли последовала за ним и плотно закрыла дверь. Здесь им пришлось стоять вплотную друг к другу. Люк опустил в щель монетку и вызвал отель, затем повернул трубку так, чтобы Билли тоже все слышала. Несмотря на напряженность момента, он не мог не ощущать радостного возбуждения от близости этой чудесной женщины.

— «Шератон-Карлтон», доброе утро!

Ах да, понял вдруг Люк, «доброе утро» — ведь уже четверг! Он на ногах почти двадцать часов. Однако спать ему совсем не хотелось — для этого Люк был слишком взволнован.

— Пожалуйста, номер пятьсот тридцать.

— Сэр, второй час ночи. — Телефонистка колебалась. — Если…

— Доктор Люкас просил звонить ему в любое время.

— Хорошо.

Наступила пауза; затем в трубке послышался гудок. Билли, в пурпурном шелковом платье, стояла совсем рядом; Люк ощущал тепло ее тела — и с трудом сдерживал желание обнять ее за плечи и прижать к себе.

После четырех гудков он уже решил, что номер пуст — но в этот миг на другом конце кто-то снял трубку. Значит, Энтони или кто-то из его людей сидит в засаде! Это усложняло задачу; с другой стороны, предупрежден — значит вооружен.

— Алло? — неуверенно проговорил голос на том конце провода. Нет, точно не Энтони. Возможно, Пит.

— Салют, Ронни! — громким пьяным голосом заговорил Люк. — Это Тим! Ты где пропадаешь? Мы тебя заждались!

— Пьяный какой-то, — проворчал человек на том конце в сторону, а потом сказал в трубку: — Приятель, ты ошибся номером.

— Ой, правда? Ч-черт! Извините, я вас не разбудил?

На том конце послышались короткие гудки, и Люк бросил трубку на рычаг.

— Там кто-то есть, — утвердительно сказала Билли.

— И, похоже, он там не один.

Лицо Билли озарилось широкой плутовской улыбкой.

— Я знаю, как их оттуда выкурить! Я так делала в Лиссабоне во время войны.

Они вышли из телефонной кабинки. Люк заметил, что Билли, словно невзначай, прихватила с соседнего столика с пепельницей коробок спичек.

Лифт доставил их на пятый этаж. Они нашли номер 530, но тихо прошли мимо. Билли подвела Люка к неприметной двери без таблички в конце коридора и распахнула ее: там оказался бельевой шкаф.

— То, что надо! — прошептала она. — Посмотри, кнопка пожарной тревоги где-нибудь здесь есть?

Оглянувшись вокруг, Люк увидел на стене за стеклом пожарный сигнализатор, а рядом — молоточек, которым в случае пожара требовалось разбить стекло.

— Вот, — ответил он.

— Отлично!

В шкафу, аккуратными стопками на деревянных полках, были сложены постельное белье и одеяла. Билли сняла с полки несколько одеял и сбросила на пол. Люк начал догадываться, что она задумала, — и догадка подтвердилась, когда она сдернула с дверной ручки ближайшего номера меню и подожгла. Когда бумага как следует разгорелась, Билли бросила ее в груду одеял.

— Вот почему нельзя курить в постели! — объявила она.

Одеяла занялись мгновенно. Лицо Билли раскраснелось от жара и возбуждения; сейчас она казалась Люку еще красивее, чем прежде. Скоро перед шкафом разгорелся настоящий пожар. Дым заполнил шкаф и клубами повалил по коридору.

— Пора включать сигнализацию, — сказала Билли. — Мы ведь не хотим, чтобы кто-то пострадал.

— Не хотим, — согласился Люк.

И снова в голове у него всплыла странная фраза: «Они же не коллаборационисты!» Теперь он понимал, откуда взялась фраза. Во время войны, сражаясь во французском Сопротивлении, он, должно быть, не раз взрывал фабрики или склады — и всегда беспокоился о том, чтобы при этом не пострадали ни в чем не повинные французы.

Он схватил молоток, висящий на цепочке рядом с сигнализацией, одним ударом разбил стекло и нажал большую красную кнопку. Тишину нарушил пронзительный звон.

Люк и Билли отступили в конец коридора, подальше от лифта, остановившись там, откуда могли разглядеть сквозь клубы дыма дверь номера Люка.

Ближайшая дверь отворилась, оттуда выглянула женщина в ночной рубашке. Увидев дым, она истошно завизжала и бросилась к лестнице. Из соседней двери показался мужчина в рубашке, брюках и с карандашом в руке — должно быть, заработался допоздна; из следующего номера выскочили, завернувшись в одеяла, мужчина и женщина — похоже, «пожар» прервал их любовную игру; из следующего вывалился сонный толстяк в измятой розовой пижаме. Несколько секунд — и коридор наполнился людьми. Все они, кашляя и протирая слезящиеся от дыма глаза, пробирались к спасительной лестнице.

Дверь номера 530 медленно приотворилась.

В коридор вышел высокий мужчина. Вглядываясь сквозь дымный полумрак, Люк разглядел у него на щеке винно-красное родимое пятно — отличительную примету Пита. Мужчина замялся на миг, затем, видимо, принял решение и поспешил к лестнице вместе со всеми. Вслед за ним из номера выбежали еще двое.

— Путь открыт! — объявил Люк.

Они с Билли вошли в номер. Люк плотно закрыл дверь, чтобы преградить доступ дыму, и снял пальто.

— Боже мой! — проговорила у него за спиной Билли. — Это же… это та самая комната!

Билли застыла посреди комнаты, широко раскрыв глаза.

— Поверить не могу! — приглушенным голосом повторила она, охваченная воспоминаниями. — Тот самый номер!

Люк растерянно на нее посмотрел.

— Тот самый?.. А что здесь произошло?

Билли изумленно покачала головой.

— Трудно поверить, что ты ничего этого не помнишь! — Она прошлась по гостиной. — Вот здесь, в углу, стоял рояль. Только представь себе: рояль в номере отеля! — Заглянула в ванную. — А здесь был телефон. Никогда прежде не видела телефона в ванной!

На ее лице отражалась печаль — и еще какое-то чувство, Люк не мог понять, какое. Он молча ждал.

— Ты жил здесь во время войны, когда приезжал в Вашингтон, — объяснила она наконец. Затем, повинуясь внезапному порыву, добавила: — Здесь мы с тобой любили друг друга.

Он заглянул в спальню.

— На этой самой кровати?

— И не только на кровати! — хихикнула Билли. — Какими же мы были… молодыми!

От одной мысли о близости с этой очаровательной женщиной Люк ощутил, как к чреслам приливает кровь.

— Боже мой, — проговорил он хрипловатым от желания голосом, — хотел бы я это вспомнить!

К его удивлению, она покраснела.

Не без труда отведя от нее взгляд, Люк снял телефонную трубку и набрал оператора. Он хотел убедиться, что пожар не распространится по этажу. После долгого ожидания телефонистка сняла трубку.

— Это мистер Дэвис, — быстро заговорил Люк. — Я слышал пожарную сигнализацию. Хочу сообщить, что горит белье в бельевом шкафу, возле номера пятьсот сорок. — И, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

Тем временем Билли, овладев собой, оглядывалась по сторонам уже иным, трезвым взглядом.

— Смотри, вот твои вещи.

В спальне на кровати лежал серый спортивный твидовый пиджак и черные фланелевые брюки, судя по виду, недавно выстиранные и поглаженные. Должно быть, в этих вещах Люк летел в самолете, а затем отдал их в чистку. На полу стояла пара темно-коричневых остроносых ботинок, в одном из них лежал аккуратно свернутый ремень из крокодиловой кожи.

Открыв ящик стола у кровати, Люк достал бумажник, чековую книжку и перьевую ручку. Однако больше всего его заинтересовал ежедневник с телефонами в конце. Пролистав книжицу, он нашел текущую неделю:

Воскресенье, 26 января

Позвонить Элис (1928)

Понедельник, 27 января

Купить плавки

8.30 совещ. по апексу в мот. «Авангард»

Вторник, 28 января

8.00 встр. с Э. К. кофейня «Хей Адамс»

Билли встала рядом и легким, каким-то очень естественным жестом положила руку ему на плечо. Это мимолетное прикосновение обдало Люка волной тепла.

— Не знаешь, кто такая Элис? — спросил он.

— Твоя младшая сестра.

— Сколько ей?

— Она на семь лет моложе тебя, значит, сейчас ей тридцать.

— Родилась в 1928 году… Должно быть, я поздравлял ее с днем рождения. Что, если позвонить ей и спросить, не говорил ли я чего-нибудь необычного?

— Хорошая мысль.

Люк приободрился, чувствуя, что к нему понемногу возвращается утраченная жизнь.

— И, похоже, я уехал во Флориду без плавок.

— Кто в январе думает о купании?

— Тем же утром в восемь тридцать я был на совещании в мотеле «Авангард».

— А что такое «апекс»?

— Вершина, высшая точка параболы. Видимо, имеется в виду путь ракеты в полете. Я, конечно, не помню, как над этим работал, но знаю: чтобы вывести спутник на постоянную орбиту, необходимо отбрасывать вторую ступень ракеты именно в апексе — ни раньше, ни позже. Это требует сложных вычислений.

— Можно выяснить, кто еще был на совещании, и поговорить с ними.

— Так я и сделаю.

— Во вторник у тебя была назначена встреча с Энтони в кофейне при отеле «Хей Адамс».

— И дальше — ничего. На этом записи кончаются.

Люк начал листать страницы с телефонами. Здесь были номера Энтони, Билли, Берна, мамы, Элис и еще нескольких десятков человек, чьи имена ничего ему не говорили.

— Не видишь здесь ничего необычного? — спросил он у Билли. Та покачала головой.

Нашлось несколько нитей, за которые можно было ухватиться, однако явных ключей к разгадке не было. Люк сунул ежедневник в карман и огляделся. На стойке для чемоданов стоял раскрытым дорогой чемодан из черной кожи. Там обнаружились чистые рубашки, белье, блокнот, наполовину заполненный математическими вычислениями, и книга в мягкой обложке, «Старик и море»[396], с загнутым уголком на странице 143.

Тем временем Билли осматривала ванную. Бритва, зубная паста, туалетные принадлежности… Ничего примечательного.

Люк открыл все ящики и дверцы шкафов в спальне, Билли сделала то же самое в гостиной. В шкафу нашлись черное пальто и черная фетровая шляпа.

— Пусто, — объявил Люк. — Что у тебя?

— На столе сообщения о телефонных звонках. Тебе звонили Берн, полковник Хайд и некая Георгина.

Должно быть, Энтони видел эти сообщения, но счел их безвредными.

— Не знаешь, кто такая Георгина? — спросила Билли.

Люк задумался. Имя казалось знакомым: определенно, он его сегодня уже слышал.

— Моя секретарша в Хантсвиле! Полковник Хайд сказал, что она заказывала мне билет на самолет.

— Может быть, ты ей сообщил, зачем летишь в Вашингтон?

— Вряд ли. Я не говорил об этом никому на мысе Канаверал.

— Она ведь не на мысе Канаверал, — рассудительно заметила Билли, — и, возможно, своей секретарше ты доверяешь больше, чем остальным.

Люк кивнул.

— Не исключено. Ладно, проверим. Пока что это самая многообещающая нить. — Он снова достал ежедневник и начал просматривать список телефонов. — Ага, вот: «Георгина — домашний».

Люк сел за стол и набрал номер, мимолетно подумав о том, сколько у них осталось времени до того, как вернется Пит.

Словно прочтя его мысли, Билли принялась складывать вещи в черный чемодан.

Трубку сняла сонная женщина с тягучим алабамским говором. По произношению Люк догадался, что она чернокожая.

— Прошу прощения, что звоню так поздно, — проговорил он. — Это Георгина?

— Доктор Люкас! Слава Богу! Как вы там?

— Я в порядке, спасибо.

— Боже правый, что с вами стряслось? Сначала пропали куда-то, никто не знал, где вас искать, а теперь, я слышала, вы потеряли память! Это правда?

— Правда.

— Что же такое случилось?

— Сам не знаю, Георгина. Надеюсь на вашу помощь.

— Если смогу…

— Мне нужно знать, почему я неожиданно для всех в понедельник улетел в Вашингтон. Вам я это объяснил?

— Нет, ни словом не обмолвились. Я сама удивилась.

— А что именно я сказал?

— Сказали, что вам нужно лететь в Вашингтон через Хантсвиль, и попросили меня заказать билет в ВАТС.

ВАТС — военная авиатранспортная служба, сообразил Люк. Должно быть, он имеет право ею пользоваться, разъезжая по служебным делам. Однако кое-чего другого он не понял.

— Я полетел через Хантсвиль? — Об этом никто до сих пор не упоминал.

— Да, сказали, что вам нужно туда заглянуть.

— Интересно, зачем?

— Вы еще добавили кое-что странное: попросили меня никому не говорить, что будете в Хантсвиле.

— Вот как! — Люк почувствовал, что наконец набрел на что-то важное.

— Да. И военные, и ФБР наседали на меня с расспросами, но я молчала, потому что вы велели не говорить. Не знаю уж, хорошо это или нет, но я решила держаться того, что вы мне сказали. Я правильно поступила, доктор Люкас?

— Ах, Георгина, самому бы понять!.. В любом случае спасибо вам. — Вой сигнализации за дверью стих, время было на исходе. — Мне пора идти. Благодарю вас за помощь.

— Не за что, доктор Люкас! Вы там берегите себя! — И она повесила трубку.

— Я собрала твои вещи, — сказала Билли.

— Спасибо. — Люк надел пальто и шляпу. — А теперь бежим отсюда, пока шпики не вернулись!

Доехав до круглосуточного кафе на углу Чайна-тауна, неподалеку от здания ФБР, они зашли туда, чтобы выпить кофе.

— Интересно, когда вылетает первый самолет на Хантсвиль, — произнес Люк.

— Нам нужно расписание полетов, — заметила Билли.

За соседним столиком двое полицейских сосредоточенно жевали гамбургеры, чуть поодаль веселилась компания пьяненьких студентов, тут же крутилась пара каких-то легко одетых женщин — должно быть, проституток.

— Что-то сомневаюсь, что у них под стойкой найдется расписание, — заметил Люк.

— У Берна наверняка есть. У него полно всевозможных энциклопедий и справочников — писатели постоянно собирают информацию.

— Берн, наверное, уже спит.

— А я его разбужу. — Билли встала. — Мелочь у тебя найдется?

— Конечно. — Запустив руку в карман, Люк протянул ей горсть украденных утром монет.

Билли подошла к телефону-автомату возле двери туалета. Потягивая кофе, Люк смотрел, как она говорит по телефону, улыбаясь и кивая — должно быть, извиняясь за то, что разбудила Берна в такой поздний час, и ясно понимал, что с каждой секундой желает ее все сильнее и сильнее.

— Он сейчас приедет, — сообщила Билли, вернувшись к столику, — и привезет расписание.

Люк взглянул на часы. Два часа ночи.

— Наверное, я отсюда сразу в аэропорт. Надеюсь, там найдется достаточно ранний рейс.

— Думаешь, надо спешить? — нахмурилась Билли.

— Очень может быть. Я все думаю: какая у меня могла быть причина все бросить и полететь в Вашингтон? Видимо, это как-то связано с ракетой. Скорее всего возникла угроза запуску.

— Диверсия?

— Да. И если я прав, это необходимо выяснить до двадцати двух тридцати сегодняшнего дня.

— Хочешь, полетим в Хантсвиль вместе?

— Тебе нужно заботиться о Ларри.

— Ларри останется с Берном.

Люк покачал головой.

— Нет… не стоит.

— Ты всегда был чертовски независимым!

— Дело не в этом. На самом деле я очень хочу, чтобы ты полетела со мной. Слишком хочу. В том-то и проблема.

Протянув руку через пластиковый столик, Билли накрыла его ладонь своей.

— Это нормально, — сказала она.

— Может быть, но я сбит с толку. Я женат на другой женщине — и не помню, что к ней чувствую. Какая она?

— Я не могу говорить с тобой об Элспет, — покачала головой Билли. — С ней тебе самому придется познакомиться.

— Да, наверное.

Билли поднесла его руку к губам и нежно поцеловала.

Люк судорожно сглотнул.

— Ты всегда мне так нравилась, или это что-то новое?

— Нет, Люк, ничего нового.

— Похоже, мы с тобой отлично ладили.

— На самом деле мы с тобой часто ругаемся. Но обожаем друг друга.

— Ты сказала, что когда-то мы были любовниками. Что занимались любовью в том самом номере отеля.

— Перестань!

— Нам с тобой было хорошо вместе?

— Лучше не бывает, — ответила Билли, подняв на него полные слез глаза.

— Почему же я на тебе не женился?

Вместо ответа она заплакала — горько, по-детски; слезы текли по ее щекам, хрупкое тело содрогалось от рыданий.

— Потому что… — Рыдания сжали ей горло; она уткнулась в носовой платок и лишь через минуту или две смогла ответить: — Однажды ты разозлился на меня так сильно, что пять лет со мной не разговаривал.

1945

Родители Энтони разводили лошадей в Шарлотсвиле, штат Вирджиния, в паре часов пути от Вашингтона. Жили они в просторном белом здании: в двух его широко раскинутых крыльях умещалось не меньше дюжины спален. Здесь были конюшни, теннисный корт, река и озеро, пастбище и лес. Мать Энтони унаследовала дом вместе с пятью миллионами долларов от своего отца.

Люк приехал сюда в пятницу, сразу после капитуляции Японии. У дверей его встретила миссис Кэрролл, нервная светловолосая женщина со следами былой красоты. Она проводила гостя в маленькую, безупречно чистую спальню с отполированным до блеска полом и высокой старинной мебелью.

Люк скинул форму — к тому времени уже майорскую, переоделся в спортивный пиджак из черного кашемира и серые фланелевые брюки. Когда он завязывал галстук, в спальню заглянул Энтони.

— В гостиной ждут коктейли! — объявил он.

— Сейчас буду, — ответил Люк. — А где комната Билли?

По жизнерадостному лицу Энтони скользнула тень озабоченности.

— Боюсь тебя огорчить, но девушки спят в другом крыле, — вздохнул он. — У адмирала на сей счет старомодные понятия. — Отец Энтони всю жизнь прослужил во флоте.

— Ничего страшного, — пожав плечами, ответил Люк. Последние три года он только и делал, что пробирался ночами по закоулкам оккупированной Европы; неужели же не сможет в темноте прокрасться в спальню к любимой девушке?

В шесть вечера, спустившись в гостиную, Люк обнаружил, что все его старые друзья уже в сборе. Кроме Энтони и Билли здесь были и Берн, и Элспет, и подружка Берна Пег. Большую часть войны Люк провел вместе с Берном и Энтони, с Билли встречался всякий раз, приезжая в отпуск, однако ни Элспет, ни Пег не видел с 1941 года.

Адмирал предложил ему бокал сухого мартини, и Люк с удовольствием сделал большой глоток. Когда же пить и праздновать, как не сейчас? Воздух в гостиной гудел от возбужденных, радостных голосов; даже мать Энтони, забыв о своей вечной гримасе мученицы, улыбалась. Сам адмирал не отходил от стола и пил бокал за бокалом.

За ужином Люк снова и снова смотрел на друзей, мысленно сравнивая их с теми беззаботными юнцами и девицами, для которых всего четыре года назад не было беды страшнее исключения из Гарварда. Элспет три года провела в военном Лондоне — и, как видно, узнала на себе все тяготы полуголодного существования: она похудела так, что выпирали кости, а от лица остались одни глаза. Пег, когда-то милая добродушная простушка, теперь была одета и накрашена по последней моде, однако исполнилась непривычной циничности. Берн выглядел лет на десять старше своих двадцати семи. Для него это была уже вторая война. Он трижды был ранен, и на нем лежал суровый, жесткий отпечаток, свойственный людям, повидавшим немало страданий — и своих, и чужих.

Пожалуй, меньше всех война сказалась на Энтони. Он тоже бывал в Европе, участвовал в опасных переделках, однако большую часть войны все-таки провел в Вашингтоне — и не утратил ни уверенности в себе, ни оптимизма, ни добродушного юмора.

Мало изменилась и Билли. С безысходным горем и нищетой она столкнулась еще в детстве — быть может, поэтому война не стала для нее потрясением. Два года девушка провела под прикрытием в Лиссабоне, и Люк знал — хотя не знали остальные, — что однажды ей пришлось убить человека: на заднем дворике какого-то кафе она точным бесшумным движением перерезала предателю горло. И все же Билли осталась прежней — лучик света, маленький сгусток энергии: то смеющаяся, то страстно спорящая и всегда с сияющими глазами и оживленным лицом, на смену выражений которого Люк мог смотреть вечно.

Удивительно, что все они живы. Как правило, в таких дружеских компаниях к концу войны хотя бы одного друга недоставало.

— Я хочу поднять тост, — сказал Люк, поднимая бокал. — За тех, кто выжил, — и за тех, кого уже нет с нами.

Все выпили. Затем Берн сказал:

— У меня тоже есть тост. Выпьем за тех, кто сломал хребет нацистской военной машине — за Красную армию!

Снова все подняли бокалы; но на этот раз адмирал поморщился и проворчал:

— Думаю, хватит с нас на сегодня тостов.

Хотя Берн остался убежденным коммунистом, Люк был уверен, что он больше не работает на Москву. Они заключили сделку, и Люк не сомневался, что Берн сдержал слово. Однако былая близость не вернулась. Доверие — что пригоршня воды, которую несешь в ладонях: расплескать легко, собрать потом невозможно. Всякий раз, вспоминая прежнюю дружбу с Берном, Люк с грустью понимал, что прежней теплоты не вернуть.

В гостиной накрыли кофе, и Люк вызвался поухаживать за дамами. Когда он предлагал Билли сахар и сливки, она шепнула:

— Восточное крыло, второй этаж, последняя дверь налево.

— Сливки?

Билли подняла бровь, и Люк едва удержался, чтобы не выдать себя смехом.

В половине одиннадцатого адмирал предложил мужчинам перейти в бильярдную, к крепким напиткам и кубинским сигарам. Люк решил больше не пить: он с нетерпением ждал свидания с Билли и не хотел приходить к ней пьяным или сонным.

Адмирал щедрой рукой плеснул себе бурбона и повел Люка в дальний конец комнаты показать свои ружья, выставленные на стойке у стены. В семье у Люка не было охотников, и оружие ассоциировалось у него только с убийством людей, так что никакого удовольствия в этом он не находил. Кроме того, его не оставляла мысль, что огнестрельное оружие и выпивка — опасное соседство. Однако из вежливости он изображал интерес.

— Люк, — заговорил адмирал, когда они осматривали энфилдовскую винтовку, — я знаю и уважаю твою семью. Твой отец — поистине великий человек!

— Спасибо, — ответил Люк.

Звучало это как предисловие к пространной, заранее заготовленной речи. Отец Люка провел войну в Управлении регулирования цен, хотя адмирал, вероятно, по-прежнему видел в нем банкира.

— И когда ты, мой мальчик, захочешь выбрать себе жену, прежде всего подумай о своей семье! — продолжал адмирал.

— Разумеется, сэр, — ответил Люк. «Интересно, что у старика на уме?»

— Та девушка, которой посчастливится стать миссис Люкас, займет место в высших кругах американского общества. И ты должен выбрать такую невесту, которая будет достойна этой чести.

Люк начал понимать, куда клонит старик.

— Непременно учту ваш совет.

Адмирал положил руку ему на плечо, не давая уйти.

— Не трать время на женщин, которые тебя не заслуживают!

Люк бросил на отца друга сердитый взгляд. Он не собирался спрашивать, что тот имеет в виду. Догадываясь, каким будет ответ, Люк понимал, что лучше этому ответу остаться непроизнесенным.

Однако от адмирала так легко было не отделаться.

— Как отец тебе говорю, — пропыхтел он, — не связывайся ты с этой евреечкой! Она тебя не стоит!

Люк стиснул зубы.

— Прошу прощения, такие темы я предпочитаю обсуждать со своим отцом.

— Но твой отец ничего о ней не знает, верно?

Адмирал попал в точку: Люк еще не знакомил Билли со своими родителями — как и она не познакомила его со своей матерью.

Прежде всего, у них не было на это времени: роман их развивался урывками, в краткие дни увольнительных и отпусков. Однако была и иная причина. Глубоко в душе Люка какой-то ехидный голосок нашептывал ему, что еврейка без гроша в кармане — совсем не та невеста, которую его родители желали бы сыну. Нет, они ее примут, Люк не сомневался — а со временем даже полюбят: ведь Билли невозможно не любить! Но поначалу будут несколько разочарованы. Вот почему он не спешил знакомить ее с родителями и ждал подходящего случая, когда они смогут пообщаться друг с другом спокойно, без спешки.

То, что в словах адмирала была доля правды, разозлило Люка еще сильнее. С трудом сдерживаясь, он процедил:

— Вынужден вас предупредить: ваши слова для меня оскорбительны!

В бильярдной вдруг стало тихо; разговоры смолкли, все смотрели на них. Однако пьяный адмирал не замечал, какие тучи сгустились над его головой.

— Сынок, я живу на свете дольше тебя. Я знаю, о чем говорю…

— Простите, но сейчас вы говорите о том, чего совершенно не знаете.

— Да неужели? А тебе не приходило в голову, что я об этой девушке могу знать больше, чем ты?

В тоне адмирала звучала угроза, однако Люк был слишком зол, чтобы обратить на это внимание.

— Ни хрена вы не знаете! — с намеренной грубостью ответил он.

— Послушайте, — попытался вмешаться Берн, — может, хватит? Давайте лучше партию в бильярд…

Но адмирала уже ничто не могло остановить.

— Послушай меня, сынок, — пропыхтел он, положив руку Люку на плечо и наваливаясь на него всей своей тяжестью, — я ведь тоже мужчина, я все понимаю. Нет ничего дурного в том, чтобы разок-другой вставить хорошенькой шлюшке, если только…

Закончить ему не удалось. Люк резко развернулся и обеими руками толкнул его в грудь. Старик пошатнулся, выронив бокал, не удержался на ногах и тяжело плюхнулся на ковер.

— Заткнитесь, или я заткну вам рот кулаком! — крикнул Люк.

Энтони, белый как стенка, схватил Люка за руку.

— Ради бога! Что ты творишь?!

Берн втиснулся между ним и упавшим адмиралом.

— Успокойтесь немедленно! — потребовал он.

— Черта с два я успокоюсь! — кричал Люк. — Зовет меня в гости, а сам оскорбляет мою девушку! Ну нет, пора кому-то поучить старого дурака хорошим манерам!

— Говорю тебе, она шлюха! — перекрыл их голоса мощный бас сидящего на полу адмирала. — Кому и знать, как не мне — ведь это на мои деньги она сделала аборт!

— Аборт?! — не веря своим ушам, переспросил Люк.

— Ну да. — Он с трудом поднялся. — Энтони ее обрюхатил, а я тысячу долларов выложил, чтобы избавиться от маленького ублюдка! — Его лицо исказилось гримасой злобного торжества. — Что, будешь и дальше кричать, что я не знаю, о чем говорю?

— Вы лжете!

— Спроси у Энтони!

Люк повернулся к другу.

Тот покачал головой.

— Ребенок был не мой. Я так сказал отцу, чтобы он помог Билли деньгами. Но ребенок был от тебя, Люк.

Люк побагровел до корней волос. Пьяный старый адмирал выставил его полным идиотом! Он думал, что знает Билли, как самого себя, что ближе ее у него нет никого на свете — а она скрыла от него такое… такое… У него мог быть ребенок, но его девушка сделала аборт — и об этом знает весь свет, а сам он не знает! Люк был страшно унижен.

Он пулей вылетел из комнаты и бросился через холл в гостиную. Там никого не было, кроме матери Энтони: девушки уже ушли спать.

— Люк, дорогой мой, что случилось? — спросила миссис Кэрролл, увидев его лицо.

Люк ничего не ответил и выскочил вон, с треском захлопнув за собой дверь.

Он взбежал вверх по лестнице и свернул в восточное крыло. Найдя спальню Билли, открыл дверь и вошел без стука.

Билли раскинулась на кровати, обнаженная, с книгой в руках. Темные кудри ее волной спускались на грудь — и снова, как бывало уже не раз, у него захватило дыхание от ее красоты. Теплый свет настольной лампы придал ее коже золотистый блеск, и вся она — от аккуратного маленького плеча до изгиба бедра, от бедер до пальчиков ног с алым лаком на ноготках — казалась каким-то сказочным созданием. Но сегодня от ее красоты у него стало лишь горше на сердце.

Со счастливой улыбкой Билли подняла глаза на возлюбленного… И испугалась, увидев выражение его лица.

— Ты меня обманула! — вскричал Люк.

Билли села на кровати.

— Что ты! Никогда!

— Чертов адмирал сейчас заявил, что оплатил тебе аборт!

— О нет! — побледнев, прошептала Билли.

— Это правда? — кричал Люк. — Ответь мне!

Билли кивнула — и зарыдала, закрыв лицо руками.

— Так ты меня обманула!

— Прости! — сквозь слезы воскликнула Билли. — Я хотела ребенка от тебя — так хотела! Но я не могла с тобой связаться. Ты был во Франции, я не знала, когда ты вернешься, да и вернешься ли. Пришлось все решать самой. Ты не представляешь, как мне было тяжело!

— У нас с тобой мог быть ребенок! — не слушая ее, потрясенно проговорил Люк.

В мгновение ока настроение ее переменилось — горе обратилось в гнев.

— Только не надо пафоса! — с раздражением воскликнула она. — Когда ты меня трахал, то не задумывался, что будет дальше с твоей спермой. И сейчас не начинай — поздно, черт побери!

— Ты должна была мне сказать! Хорошо, тогда ты не могла со мной связаться — но должна была сказать позже, при первой же нашей встрече!

— Да, знаю, — вздохнула она. — Это Энтони меня убедил, что говорить не стоит. И никто бы ничего не узнал, если бы не треклятый адмирал Кэрролл!

От хладнокровия, с каким она рассуждала о своем обмане, у Люка потемнело в глазах.

— Я с этим жить не смогу, — сказал он.

Наступило короткое молчание.

— О чем ты? — робко спросила Билли.

— Ты меня обманула — и в чем?! Как тебе доверять?

На лице Билли отразилось страдание.

— Ты хочешь сказать, что между нами все кончено?

Он промолчал.

— Я вижу, — продолжала Билли. — Я слишком хорошо тебя знаю. Я права?

— Да.

Билли зарыдала с новой силой.

— Идиот! — воскликнула она сквозь слезы. — Что ты понимаешь! Что ты вообще знаешь о жизни, кроме этой проклятой войны?!

— Война научила меня, что главное в людях — верность.

— Чушь собачья! Ты даже не понял, что все мы в тяжелом положении начинаем лгать!

— Даже тем, кого любим?

— Особенно тем, кого любим! Потому что, черт побери, они нам не безразличны! Почему, как ты думаешь, мы исповедуемся священникам, собутыльникам, незнакомцам в поездах? Да потому, что нам на них плевать — и плевать, что они о нас думают!

Звучало убедительно — но сама эта убедительность бесила Люка сильнее прежнего. Билли не просто поступила подло — она еще и оправдывала свою подлость.

— Я смотрю на вещи по-другому, — холодно произнес он.

— Тебе повезло! — с горечью воскликнула она. — Ты вырос в счастливой семье, у тебя толпа друзей. И никогда не было большого горя, никогда тебя не отвергали. Да, на войне тебе пришлось нелегко; и все же тебя не пытали, ты не стал калекой и даже от страха особенно не мучился — для страха тебе недостает воображения. Никогда с тобой не случалось ничего плохого! Чего же удивляться, что ты не врешь? Разумеется, не врешь — как миссис Кэрролл не ворует хлеб в булочной!

Поразительно — она сумела убедить себя в том, что Люк кругом не прав, а она права!.. Разговаривать с ней дальше не было смысла; полный гнева и отвращения, Люк повернулся к дверям.

— Если ты в самом деле обо мне такого мнения, то радуйся, что между нами все кончено.

— А я не радуюсь. — По ее лицу вновь заструились слезы. — Потому что люблю тебя. Люблю, как никого никогда не любила! Мне очень жаль, что я тебя обманула, прости. Но я не собираюсь ползать на коленях и биться лбом об пол только потому, что в тяжелую минуту поступила дурно!

Нет, Люк не хотел, чтобы она ползала на коленях или билась лбом об пол. Он ничего больше от нее не хотел. Теперь он желал только одного: убраться как можно дальше — от нее, от друзей, от Энтони Кэрролла, из этого ненавистного дома.

Что-то в глубине души шептало ему: он совершает непоправимую ошибку и, быть может, еще долгие, долгие годы будет об этом жалеть. Но он был слишком зол, слишком унижен, слишком уязвлен…

Люк шагнул к дверям.

— Не уходи! — взмолилась Билли.

— К черту все! — бросил он и вышел, захлопнув за собой дверь.

02.30

Новое топливо и более вместительный топливный бак увеличивают тягу «Юпитера» до 83 тысяч фунтов и продлевают время работы двигателя со 121 до 155 секунд.

— Энтони тогда поступил как настоящий друг, — рассказывала Билли. — Я была в отчаянии. Тысяча долларов! Откуда мне взять такие деньги? А он попросил помощи у отца и взял вину на себя. Настоящий мужской поступок. Вот почему мне так трудно понять то, что он делает сейчас.

— Не могу поверить, что я тебя бросил! — воскликнул Люк. — Как я мог не понимать, через что тебе пришлось пройти?

— Не ты один виноват, — устало ответила Билли. Казалось, рассказ отнял у нее последние силы. — В то время я винила только тебя, но теперь понимаю, что и сама была очень виновата перед тобой.

Некоторое время оба молчали, подавленные раскаянием. Люк задумался о том, сколько времени понадобится Берну, чтобы доехать сюда из Джорджтауна; затем его мысли вновь обратились к истории, рассказанной Билли.

— Не очень-то мне нравится то, что я узнаю о себе, — заметил он после некоторого раздумья. — Выходит, я потерял двух лучших друзей, тебя и Берна, просто потому, что не захотел простить им их ошибки?

Билли поколебалась мгновение, затем рассмеялась.

— К чему ходить вокруг да около? Да, именно так.

— И ты вышла замуж за Берна.

Она снова рассмеялась.

— Ты, похоже, считаешь себя центром вселенной! — с добродушной насмешкой заметила Билли. — Я вышла за Берна не потому, что ты меня бросил, а просто… просто потому, что он — один из лучших людей, кого я знаю. Умный, добрый, благородный. И в постели с ним классно. Да, мне потребовалось несколько лет, чтобы перестать думать о тебе — но потом я полюбила Берна.

— А мы с тобой опять стали друзьями?

— Не сразу. Мы по-прежнему тебя любили, хоть ты порой и бесил нас своей твердолобостью. Когда родился Ларри, я написала тебе, и ты приехал к нам в гости. А на следующий год Энтони устроил грандиозный праздник по случаю своего тридцатилетия — и ты появился и там. Ты вернулся в Гарвард, защитил диссертацию. Мы все остались в Вашингтоне: Энтони и Элспет продолжали работать на ЦРУ, я работала в университете Джорджа Вашингтона, Берн писал сценарии для радиоспектаклей.

— Когда я женился на Элизабет?

— В пятьдесят четвертом году. Тогда же, когда я развелась с Берном.

— Ты не знаешь, почему я на ней женился?

Билли поколебалась. Люку подумалось, что на этот вопрос есть очень простой ответ: «Потому что любил ее!» — но нет, этого Билли не сказала.

— Не у меня стоит спрашивать, — промолвила она наконец.

— Тогда я спрошу у самой Элизабет.

— Да уж, спроси лучше у нее!

Люк взглянул на Билли с легким удивлением. В последней ее реплике явно звучал какой-то непонятный подтекст. Он еще раздумывал, как бы выяснить, что она имеет в виду, когда на парковке у кафе показался белый «Линкольн Континентал», из него вылез Берн и вошел внутрь.

— Прости, что мы тебя разбудили, — сказал Люк.

— Забудь, — отмахнулся Берн. — Билли не разделяет веру в то, что мужчин будить нельзя: если она не спит — значит, и никому вокруг поспать не удастся. Ты бы и сам это знал, если бы не потерял память. Держи.

Он грохнул на стол пухлую книгу в мягкой обложке: «Официальный справочник авиакомпаний США. Обновляется ежемесячно».

— Посмотри «Капитал эйрлайнз», они летают на юг, — посоветовала Билли.

Люк отыскал нужные страницы.

— Первый самолет в шесть пятьдесят пять — через четыре часа… Черт побери, он садится в каждой деревушке по дороге и прибывает в Хантсвиль только в два двадцать три по местному времени!

Берн нацепил на нос очки и заглянул ему через плечо.

— Следующий самолет — только в девять, зато остановок у него меньше, и в Хантсвиле он будет быстрее, еще до полудня.

— Лучше сесть на тот, что попозже. Хотя мне и не хочется болтаться в Вашингтоне дольше необходимого, — заметил Люк.

— Есть еще две проблемы, — проговорил Берн. — Проблема номер один: в аэропорту тебя наверняка поджидают люди Энтони.

Люк нахмурился.

— Может, уехать отсюда на машине, а в самолет сесть где-нибудь по дороге? — Он снова взглянул на расписание. — Первая остановка у того, что вылетает раньше, в местечке под названием Ньюпорт-Ньюс. Интересно, где это?

— В Вирджинии, неподалеку от Норфолка, — ответила Билли.

— Он садится там в восемь ноль две. Успею?

— Это в двухстах милях отсюда, — ответила Билли. — Ехать примерно четыре часа. Конечно, успеешь, у тебя еще час останется!

— Даже больше, если возьмешь мою машину, — вставил Берн. — Домчит быстрее ветра.

— Ты одолжишь мне свою машину?

— Мы не раз спасали друг другу жизнь, — улыбнулся Берн. — Что такое машина?

— Спасибо, — кивнул Люк.

— Но есть еще одна проблема, — добавил Берн.

— Какая?

— Меня «пасут».

03.00

Для предотвращения колебаний уровня топлива в топливных баках установлены гасители. Испытания учебного образца ракеты «Юпитер-1Би» показали, что без них не обойтись: динамическое перемещение топлива в баках было таким бурным, что ракета взорвалась на 94-й секунде полета.

Энтони сидел за рулем своего желтого «Кадиллака» через два дома от кафе. Он припарковался прямо за кузовом грузовика, чтобы его приметный автомобиль не бросался в глаза, — однако сам хорошо видел и вход в кафе, и площадку перед ним, освещенную светом из окон. Похоже, сюда заглядывали перекусить копы на ночном дежурстве: кроме красного «Тандерберда» Билли и белого «Континентала» Берна, перед кафе стояли две полицейские машины.

Экки Горвиц дежурил под окнами у Берна Ротстена, ожидая, когда появится Люк; однако, когда сам Берн куда-то сорвался среди ночи, по счастью, у Экки хватило здравого смысла нарушить инструкцию и погнать на мотоцикле за ним следом. Едва Берн добрался до кафе, Экки позвонил в Корпус Кью, и Энтони немедленно прибыл.

Экки вышел из кафе — в кожаной мотоциклетной куртке, с бумажным стаканчиком кофе в одной руке и плиткой шоколада в другой. Он подошел к «Кадиллаку», и Энтони опустил стекло.

— Люкас здесь, — сообщил Экки.

— Так я и думал! — с мрачным удовлетворением ответил Энтони.

— Теперь он в черном пальто и черной шляпе.

— Да, прежнюю свою шляпу он оставил в «Карлтоне».

— С ним Ротстен и дамочка.

— Кто там еще?

— Четверо копов пьют кофе и делятся анекдотами, да какой-то чудак, которому не спится, читает ранний выпуск «Вашингтон пост».

Энтони кивнул. На глазах у копов он ничего с Люком сделать не сможет.

— Подождем здесь, пока Люк выйдет, и последуем за ним. На этот раз постараемся его не упустить!

— Понял.

Экки отошел к своему мотоциклу, припаркованному позади машины Энтони, сел в седло и стал пить кофе.

Энтони раздумывал о том, что делать дальше. На какой-нибудь тихой улочке они набросятся на Люка, схватят его и отвезут на базу ЦРУ в Чайна-тауне, где им никто не помешает. По дороге Энтони под тем или иным предлогом избавится от Экки. А затем убьет Люка.

Сейчас он чувствовал только холодную решимость. Минута слабости, едва не сломившая его в «Карлтоне», осталась позади: Энтони ожесточил свое сердце, убедив себя, что нет смысла думать ни о дружбе, ни о предательстве, пока все не останется позади. Он знал, что поступает правильно. А с сожалениями он разберется потом, когда исполнит свой долг.

Дверь кафе отворилась.

Первой вышла Билли. Свет бил ей в спину, и Энтони не видел ее лица, однако сразу узнал хрупкую фигурку и легкую, словно танцующую походку. Следующим появился мужчина в черном пальто и черной шляпе: Люк. Они сели в красный «Тандерберд». Мужчина в пальто военного покроя, вышедший последним, сел в белый «Линкольн».

Энтони завел мотор.

«Тандерберд» двинулся прочь от кафе, «Линкольн» — за ним. Энтони выждал несколько секунд и поехал следом. Позади него завел мотоцикл и сорвался с места Экки.

Билли направлялась на запад, и маленький конвой следовал за ней. Энтони старался держаться от них кварталах в полутора; однако ночные улицы были пустынны, и беглецы наверняка заметили, что за ними следят. Но Энтони это больше не волновало. Игры кончились, теперь можно вести дело в открытую.

Доехав до 14-й, все остановились на красный свет. Энтони притормозил прямо за «Линкольном» Берна. Когда свет сменился на зеленый, «Тандерберд» Билли рванулся вперед, но «Линкольн» неожиданно остался на месте.

Чертыхнувшись, Энтони дал задний ход, отъехав на несколько ярдов, вырулил из-за «Линкольна» и вдавил педаль газа в пол. «Кадиллак» рванул вперед, объехал стоящий «Линкольн» и погнался за остальными.

Билли отчаянно петляла по узким улочкам на задворках Белого дома: проезжала на красный свет, сворачивала, не обращая внимания на знаки «поворот запрещен», гнала в обратную сторону на улицах с односторонним движением. Энтони делал то же самое, пытаясь удержаться на хвосте: однако неповоротливый «Кадиллак» уступал маленькому юркому «Тандерберду» в маневренности и вскоре отстал.

Экки обогнал его и по-прежнему ехал за Билли. Ее план стал понятен: попетляв по закоулкам, избавиться от Энтони, а затем выехать на шоссе и там уйти от мотоцикла, который не сможет развить скорость в сто двадцать пять миль, доступную «Тандерберду».

— Черт! — пробормотал Энтони.

Ему помог счастливый случай. На полном ходу свернув за угол, Билли угодила прямо в лужу. Из сточной трубы на обочине хлестала вода, и вся проезжая часть была покрыта слоем воды в дюйм или два. «Тандерберд» потерял управление, его занесло. Машина повернулась вокруг своей оси, развернувшись вперед багажником. Экки попытался ее объехать, не удержал равновесие, упал на мотоцикле в лужу, но тут же вскочил. Энтони ударил по тормозам и остановился перед самым перекрестком. «Тандерберд» проехал по инерции еще немного и остановился, едва не задев припаркованную машину. Энтони своим автомобилем перегородил путь: теперь Билли было некуда бежать.

Экки подскочил к водителю «Тандерберда». Энтони поспешил к пассажирской двери.

— Из машины! — рявкнул он, выхватив из кармана пистолет.

Дверь отворилась, и из «Тандерберда» вышла фигура в черном пальто.

Это был Берн.

Энтони обернулся в ту сторону, откуда они приехали, — ни следа белого «Линкольна»!

Энтони охватила ярость. Так вот что! Они обменялись одеждой, и Люк уехал на машине Берна! Его снова провели!

— Идиот гребаный! — завопил он на Берна, готовый пристрелить его на месте. — Ты хоть понимаешь, что натворил?!

— Нет, не понимаю, — со спокойствием, от которого у Энтони потемнело в глазах, ответил Берн. — Объясни мне. Что я такого натворил?

Энтони отвернулся и молча сунул пистолет в карман.

— Подожди минутку, — окликнул его Берн. — Тебе в самом деле стоит объясниться. То, что ты сделал с Люком, незаконно.

— Я не намерен ничего тебе объяснять, черт побери! — выплюнул Энтони.

— Люк не шпион.

— Ты-то откуда знаешь?

— Знаю.

— Я тебе не верю!

Берн бросил на него проницательный взгляд.

— Веришь, — ответил он. — Тебе не хуже меня известно, что Люк — не советский агент. Так зачем же ты делаешь то, что делаешь?

— Иди к черту! — крикнул Энтони и зашагал прочь.

Билли жила в Арлингтоне, зеленом пригороде на вирджинском берегу реки Потомак. Проезжая мимо ее дома, Энтони заметил на другой стороне улицы темный «Шевроле-седан» — служебную машину ЦРУ. Он завернул за угол и припарковался.

Через пару часов Билли вернется домой. Она знает, куда поехал Люк. Знает, но Энтони не скажет. Он потерял ее доверие. Теперь она будет хранить молчание… если только не заставить ее все рассказать.

Быть может, он сошел с ума? Какой-то тревожный голос в глубине души уже спрашивал его, стоит ли овчинка выделки, найдется ли оправдание тому, что он готов сделать. Но усилием воли Энтони подавил сомнения. Свою судьбу он выбрал давно и никому — даже Люку — не позволит сбить себя с пути.

Открыв багажник, он достал оттуда небольшой футляр из черной кожи, размером с книгу, и фонарик-карандаш. Затем вернулся к «шеви» и молча скользнул на пассажирское сиденье, рядом с Питом. Из окна машины были видны темные окна уютного домика Билли. Энтони знал: то, что он сейчас сделает, станет худшим поступком его жизни.

— Пит, ты мне доверяешь?

Лицо Пита, изуродованное родимым пятном, озарилось смущенной улыбкой.

— Что за вопрос? Конечно!

Большинство молодых агентов боготворили Энтони, однако у Пита была особая причина хранить ему верность. Энтони знал, что у Пита были проблемы с законом: однажды, в ранней молодости, он попался с проституткой и получил штраф. Узнав об этом, Энтони обязан был немедленно уволить Пита, однако промолчал и тем самым нарушил инструкцию.

— Скажи, — продолжил он, — если бы ты узнал, что я сделал что-то дурное — или то, что кажется дурным, — ты бы меня поддержал?

Пит ответил не сразу — а когда заговорил, его голос дрожал от волнения.

— Что тут сказать? Мистер Кэрролл, вы для меня как отец. Вот и все.

— Я собираюсь сделать нечто такое, что тебе не понравится. И мне очень нужно, чтобы ты мне верил. Мне нужна твоя поддержка, Пит.

— Все что могу!

— Хорошо. Теперь я иду в дом. Если кто-нибудь появится, посигналь.

Быстрым бесшумным шагом он обогнул гараж и подошел к задней двери дома. Посветил фонариком в кухонное окно. Луч света выхватил из темноты знакомый стол и стулья.

Энтони прожил жизнь, полную обмана и предательства; но при мысли о том, что предстоит ему сделать теперь, его затрясло от отвращения к себе.

Замок на кухонной двери был старого образца, открывающийся с двух сторон; с той стороны в замке торчал ключ. Энтони взял фонарик в зубы, раскрыл свой кожаный футляр, извлек оттуда длинный тонкий инструмент, вроде зубоврачебного зонда. Просунул его в замочную скважину, подтолкнул ключ, чтобы тот выпал с той стороны. Ключ без звука упал на коврик. Энтони повернул «зонд» в замочной скважине, открыл дверь и бесшумно проскользнул в спящий дом.

Он бывал здесь много раз и хорошо знал, куда идти. Сперва проверил гостиную, затем спальню Билли — обе пусты. Заглянул к Бекки-Ма. Она крепко спала, слуховой прибор лежал рядом на тумбочке. Вот и отлично. Энтони прокрался в комнату Ларри.

Он посветил фонариком на кровать — и при виде безмятежно спящего ребенка снова содрогнулся от чувства вины. Но, совладав с собой, Энтони присел на край кровати и включил свет.

— Ларри! — негромко позвал он. — Просыпайся!

Мальчик открыл глаза, несколько секунд растерянно моргал — а затем просиял улыбкой, увидев крестного.

— Дядя Энтони!

Энтони улыбнулся в ответ.

— Пора вставать, — сказал он вполголоса.

— А сколько времени?

— Еще очень рано.

— А что мы будем делать?

— Устроим маме сюрприз, — ответил Энтони.

04.30

Топливо поступает в камеру сгорания двигателя со скоростью около 100 футов в секунду. Две жидкости, встречаясь, мгновенно воспламеняются. Давление возрастает до нескольких сот фунтов на квадратный дюйм, а температура взлетает до 5 тысяч градусов по Фаренгейту.

— Ты по-прежнему любишь Люка, верно? — сказал Берн.

Они сидели в машине возле его дома. Билли не хотела заходить к Берну: ей не терпелось попасть домой, к Ларри и Бекки-Ма.

— Люблю? Тебе так кажется? — уклончиво ответила она. Пусть они с бывшим мужем друзья, эта тема слишком интимна.

— Все нормально, — произнес он. — Я еще много лет назад понял, что тебе надо было выйти за Люка. Наверное, ты никогда не переставала его любить. Меня ты тоже любила, но по-другому.

Это была правда. К Берну она испытывала спокойное теплое чувство — однако рядом с ним не ощущала урагана страсти, памятного ей по кратким и жарким свиданиям с Люком. Когда же она спросила себя, что чувствует к Гарольду — любовь или легкую симпатию, — ответ оказался до огорчения очевиден. Хотя Билли не обладала большим опытом — за всю жизнь она была близка лишь с двумя мужчинами, Люком и Берном, — инстинкт подсказывал ей, что рядом с Гарольдом у нее никогда не закружится голова, что в его объятиях она никогда не ощутит себя беспомощной и сгорающей от желания.

Так, как чувствовала себя с Люком.

— Люк женат. На красивой женщине. — Помолчав немного, она отважилась спросить: — Как ты считаешь, Элспет сексуальна?

— Вопросик… — нахмурился Берн. — С правильным мужчиной — наверное… Мне она всегда казалась холодной. С другой стороны, она и не смотрела ни на кого, кроме Люка.

— Впрочем, неважно. Люк не из тех, кто изменяет женам. Будь она холодна, как айсберг, он оставался бы с ней из чувства долга. — Билли помолчала. — Знаешь, я должна тебе кое-что сказать…

— Валяй.

— Спасибо. Спасибо, что не говоришь: «Ну вот, я же тебе говорил!» Я ценю твое великодушие.

— Неужели ты о нашем знаменитом споре? — рассмеялся Берн.

Она кивнула.

— Ты говорил, что ЦРУ использует мою работу, чтобы промывать людям мозги. И теперь твое предсказание сбылось.

— И все же я ошибался. Ты правильно сделала, что продолжила работу. Нам нужно понимать, как работает человеческий мозг. Да, люди способны любые знания использовать во зло, но это не причина останавливать развитие науки… Послушай, может, у тебя есть какие-то соображения о том, зачем Энтони все это понадобилось?

— Одно-единственное: Люк обнаружил на мысе Канаверал шпиона и отправился в Вашингтон, чтобы сообщить об этом в Пентагоне. Но этот шпион — на самом деле двойной агент, работающий на нас, и Энтони сейчас его защищает.

Берн покачал головой.

— Нет, не сходится. Энтони мог бы просто объяснить Люку, что этот человек работает на нас. Зачем было промывать ему мозги?

— Наверное, ты прав. И потом, несколько часов назад Энтони стрелял в Люка! Я знаю, секретные агенты ради своих целей готовы идти по головам, — и все же не могу поверить, что сотрудник ЦРУ, защищая какие-то свои секреты, способен запросто пристрелить американского гражданина!

— Не сомневайся, — мрачно заметил Берн. — Однако это было просто не нужно. Люку Энтони мог доверять.

— А у тебя есть объяснение получше?

— Нет.

— Что ж, это уже и неважно, — пожала плечами Билли. — Энтони обманул и предал своих друзей — не все ли равно, почему и зачем? Что бы его к этому ни привело, главное, мы его потеряли. А он был хорошим другом.

— Жизнь вообще чертовски несправедливая штука. — Берн поцеловал ее в щеку и вышел из машины. — Если Люк завтра даст о себе знать, позвони.

— Ладно.

Берн вошел в дом, а Билли поехала к себе.

Она пересекла реку Потомак по Мемориальному мосту, обогнула Центральное кладбище и узкими пригородными улочками добралась до своего дома. Подъехала к гаражу задним ходом — привычка, выработанная от постоянной спешки, когда порой нет времени разворачивать машину. Вошла в дом, повесила пальто и, на ходу расстегивая платье и стягивая его через голову, пошла прямо наверх. Бросив платье на стул и сняв туфли, она заглянула в спальню к Ларри.

И ахнула, увидев, что там пусто.

Билли бросилась в ванную, затем — в спальню Бекки-Ма.

— Ларри! — закричала она во весь голос. — Где ты?!

Сбежала вниз, заглянула во все комнаты. Как была, в одном белье, выскочила на улицу, чтобы посмотреть во дворе и в гараже. Вернувшись в дом, вновь начала обшаривать все комнаты — смотрела в шкафах, под кроватями, везде, где может спрятаться семилетний мальчик.

Ларри исчез.

Из спальни появилась Бекки-Ма: на ее морщинистом лице читался страх.

— Что случилось? — спросила она дрожащим голосом.

— Где Ларри? — закричала Билли.

— Я думала, спит у себя… — пробормотала ее мать.

Билли на миг замерла, борясь с паникой; справившись с собой, она вернулась в спальню Ларри и начала внимательно ее осматривать.

В комнате все было на своих местах. Никаких следов борьбы. Проверив шкаф, Билли обнаружила там голубую пижаму с игрушечными мишками, которую Ларри надевал в постель — аккуратно сложенную на полке. Зато исчезла школьная одежда, приготовленная на завтра. Что бы ни произошло, перед тем, как уйти, Ларри оделся и убрал пижаму. Скорее всего, он ушел с кем-то, кому доверяет.

Энтони!

В первый миг она испытала облегчение. Энтони не сделает Ларри ничего дурного!.. Но полно, так ли? До сегодняшнего дня она была уверена, что Энтони никогда не причинит зла Люку — а он его чуть не убил. Что может и чего не может сделать Энтони, предсказать невозможно. И в любом случае он уже причинил мальчику вред: разбудил среди ночи, потащил неизвестно куда, возможно, запугал или заморочил какой-нибудь ложью…

Ларри надо вернуть — и чем скорее, тем лучше!

Она сбежала по лестнице на первый этаж, чтобы позвонить Энтони. Однако, не успела Билли протянуть руку к телефону, как раздался звонок.

— Да?

— Это Энтони.

— Как ты мог? — закричала она. — Как ты мог украсть у меня сына?!

— Мне нужно знать, где Люк, — холодно ответил он. — Ты не представляешь, как это важно.

— Он поехал… — Билли тут же оборвала себя. Если она сразу выдаст Энтони информацию, у нее не останется никакого оружия.

— Куда поехал?

Она глубоко вздохнула.

— Где Ларри?

— Со мной. Не беспокойся, с ним все в порядке.

Это ее взбесило.

— Как я могу не беспокоиться, тупой ты ублюдок!

— Просто скажи мне то, что я хочу знать, и все будет хорошо.

Она отчаянно хотела ему поверить, хотела выпалить, куда поехал Люк, и покончить с этим кошмаром…

— Послушай меня. Я скажу тебе, где Люк, когда увижу сына. Не раньше.

— Ты что, не доверяешь мне?

— Шутишь? — горько усмехнулась она.

Он вздохнул.

— Ладно. Встретимся у Мемориала Джефферсона.

Билли ощутила прилив радости. Победа! Пусть пока и очень скромная.

— Когда?

— В семь.

Она посмотрела на часы. Уже больше шести.

— Я буду там.

— И, Билли…

— Что?

— Приезжай одна.

— Хорошо. — Она повесила трубку.

К ней подошла Бекки-Ма: руки у нее дрожали, сейчас она выглядела совсем дряхлой.

— Что такое? Что происходит?

Билли постаралась ответить спокойно.

— Должно быть, Энтони заехал и забрал Ларри, пока ты спала. Сейчас я еду за ним. Все хорошо, не волнуйся.

Зайдя к себе, Билли оделась. Затем придвинула к гардеробу стул, залезла на него и достала с верха гардероба небольшой чемоданчик, положила его на кровать и открыла.

В чемоданчике, завернутый в ткань, лежал «кольт» сорок пятого калибра.

После войны Билли сохранила его как сувенир; однако какой-то инстинкт заставлял ее регулярно чистить и смазывать револьвер. Наверное, человек, в которого хоть раз стреляли, уже не может жить спокойно, если под рукой нет оружия.

В чемоданчике хранились и пули. Билли зарядила револьвер и прокрутила барабан, чтобы убедиться, что тот не заржавел.

Обернувшись, она увидела, что в дверях комнаты стоит Бекки-Ма и смотрит на оружие широко раскрытыми, полными ужаса глазами.

Долгое мгновение Билли молча смотрела на мать; затем выбежала из комнаты, села в машину и сорвалась с места.

06.30

Первая ступень содержит в себе приблизительно 25 тонн горючего. Все оно сгорит за две минуты тридцать пять секунд.

Вести «Линкольн Континентал» Берна было настоящим наслаждением. Мощная машина с плавными обводами словно летела по пустынным дорогам спящей Вирджинии со скоростью сто миль в час. Выбравшись из Вашингтона, Люк вздохнул с облегчением; он несся вперед, и в этом ночном путешествии таилось упоительное чувство свободы.

В Ньюпорт-Ньюс он прибыл еще до рассвета и оставил машину на маленькой стоянке возле закрытых дверей аэропорта. Приземистое здание было совершенно темным: горела лишь одинокая лампочка над телефоном-автоматом слева от входа. Люк прислушался к тишине. Ночь выдалась ясная: над аэропортом сияли и перемигивались звезды. Все вокруг спало — даже самолеты на своих местах, казалось, погрузились в сон, будто лошади в стойлах.

Люк был на ногах уже больше суток и едва не падал от усталости, однако сознание его по-прежнему напряженно работало. Итак, он любит Билли. Сейчас, когда их разделяло двести миль, он мог признаться в этом хотя бы самому себе. Но что это значит? Всегда ли он ее любил? Или это кратковременное увлечение, повторение безумной влюбленности, что обрушилась на него летом сорок первого? И как насчет Элспет? Почему он на ней женился?

От Билли ответа он не получил. «Наверное, лучше спросить у самой Элспет», — сказал он тогда.

Люк взглянул на часы. До самолета еще больше часа — времени полно. Он вышел из машины и направился к телефону-автомату.

Элспет взяла трубку сразу, словно в этот ранний час уже была на ногах. Телефонист предупредил ее, что разговор будет включен в счет, и она торопливо ответила:

— Конечно, конечно, соединяйте скорее!

Люку вдруг стало неловко. О чем говорить с женой, которую он совсем не помнит? Как начать разговор?

— Э-э… доброе утро, Элспет.

— Как я рада, что ты позвонил! — воскликнула она. — Я с ума схожу от беспокойства! Что у тебя там происходит?

— Даже не знаю, с чего начать.

— С тобой все в порядке?

— Да, сейчас все нормально… в целом. Элспет, память мне стер Энтони. Он подверг меня медицинской процедуре, вызывающей амнезию.

— Господи!.. Зачем ему это?

— Он говорит, что я советский шпион.

— Что за чушь!

— Так он сказал Билли.

— Ты встречался с Билли? — В голосе Элспет послышалась тень враждебности.

— Она мне очень помогла, — сухо ответил Люк. В этот миг он особенно ясно вспомнил, что просил Элспет прилететь в Вашингтон и помочь ему, но она отказалась.

— Откуда ты звонишь? — сменила тему Элспет.

Люк поколебался, не зная, стоит ли отвечать. Его враги вполне могли поставить телефон Элспет на прослушку.

— Знаешь, не стоит об этом. Вдруг нас кто-то слушает.

— Да, понимаю. И что ты теперь намерен делать?

— Хочу выяснить, зачем Энтони заставил меня все забыть.

— Но как?

— Об этом тоже лучше не по телефону.

— Жаль, что ты ничего не можешь мне рассказать, — заметила Элспет, и голос выдал ее разочарование.

— На самом деле я хотел кое о чем тебя спросить.

— Я слушаю.

— Почему у нас нет детей?

— В прошлом году ты проходил обследование, никаких нарушений у тебя не обнаружили. Несколько недель назад я была у женского врача в Атланте, сдала анализы, сейчас ждем результатов.

— Ты не расскажешь мне, как вышло, что мы поженились?

— Я тебя соблазнила.

— Как?

— Старым проверенным способом. Притворилась, что в глаза попало мыло, чтобы дать тебе удобный случай меня поцеловать. Старый-старый трюк, даже удивительно, что ты так легко попался.

Люку стало неуютно: он не мог понять, шутит она или говорит всерьез.

— Пожалуйста, расскажи подробнее. Как мы общались, как я сделал тебе предложение?

— Что ж, — начала она, — мы с тобой не виделись несколько лет и снова встретились в 1954 году, в Вашингтоне. Я в то время была еще в ЦРУ. Ты работал в Лаборатории реактивных двигателей в Пасадене, а в Вашингтон прилетел на свадьбу Пег. За завтраком мы с тобой сидели рядом. — Голос ее смягчился, окрашенный ностальгией. — И говорили, говорили без умолку — словно и не было этих тринадцати лет, словно мы по-прежнему студенты и перед нами открыты все пути. Мне нужно было уйти пораньше: я руководила детским оркестром 16-й улицы, и у нас в тот день была репетиция. И ты ушел со мной…

1954

Юные музыканты были детьми бедняков, и большинство из них — чернокожими. Репетиция проходила в актовом зале церкви в трущобном квартале. Инструменты — все старые, где-то выпрошенные, одолженные или купленные за бесценок в лавках старьевщиков. Однако, несмотря ни на что, увертюра к опере Моцарта «Женитьба Фигаро» в исполнении этого странного оркестра звучала очень и очень неплохо.

Элспет оказалась великолепным преподавателем: слышала каждую фальшивую ноту, каждый сбой ритма, и с бесконечным терпением снова и снова поправляла своих учеников. Высокая, стройная, в золотистом платье, она встряхивала головой, и рыжие волосы ее волной струились по спине, а руки, изящные, но сильные, страстными жестами вторили музыке.

Репетиция продолжалась два часа, но Люк смотрел и слушал, забыв о времени. Он видел, что все мальчишки в оркестре без ума от Элспет, а все девочки берут с нее пример.

— Таланта и любви к музыке у этих детишек не меньше, чем у детей богатых родителей со стейнвеевским роялем в гостиной, — сказала она позже, в машине. — Но у меня из-за них полно неприятностей.

— Бог ты мой, почему?

— Не всем нравится, что я «нянчусь с ниггерами». Из-за этого застопорилась моя карьера в ЦРУ.

— Не понимаю.

— Всякого, кто видит в неграх людей, подозревают в симпатиях к коммунистам. Так что выше секретарши мне не подняться. Впрочем, невелика потеря. В любом случае, женщине в ЦРУ не взлететь выше оперативной сотрудницы.

Маленькая квартирка Элспет благодаря продуманной обстановке — только современная мебель, и лишь самая необходимая — казалась просторной. Люк смешал сухой мартини, а Элспет отправилась на крохотную кухню. Пока они готовили ужин, Люк рассказывал о своей работе.

— Как я за тебя рада! — с улыбкой сказала Элспет. — Ты всегда хотел исследовать космос. Помнишь, еще в Гарварде на наших свиданиях ты только об этом и говорил?

Он улыбнулся.

— А ведь в те дни большинство людей считало, что космические полеты возможны только в воображении писателей-фантастов!

— По-моему, мы и сейчас не уверены, что полетим в космос.

— Думаю, полетим, — серьезно ответил Люк. — Основные проблемы были решены немецкими учеными во время войны. Уже тогда немцы создавали ракеты, которыми можно было из Голландии обстреливать Лондон.

— Как же, помню! Мы их называли «самолеты-снаряды». — Элспет поежилась. — Одна такая едва меня не убила. Шел воздушный налет, но я спешила на работу: пережидать в укрытии времени не было — следовало проинструктировать агента, которого через несколько часов сбросят на парашюте в Бельгию. Бомба упала прямо позади меня. Когда падает бомба, сначала раздается страшный грохот: «Брррум!» — а потом слышишь, как рушатся стены, звенит разбитое стекло… и что-то вроде ветра, несущего пыль и осколки кирпичей. Я знала: если обернусь и увижу это, то не выдержу. Скорее всего просто рухну на землю, свернусь клубочком, закрою глаза и заткну уши, да так и останусь. Так что я не оборачивалась и шла дальше.

Люк невольно представил себе, как юная Элспет идет с гордо поднятой головой по темным лондонским улицам, а вокруг падают бомбы… Какое же счастье, что она выжила!

— Бесстрашная женщина! — пробормотал он.

Она пожала плечами.

— Вот уж бесстрашной я себя не чувствовала! На самом деле мне было чертовски жутко.

— О чем ты думала в этот момент?

— А ты не догадываешься?

Люк вспомнил: когда они встречались, Элспет в любую свободную минуту думала о математике.

— О простых числах? — предположил он.

Она рассмеялась.

— О числах Фибоначчи!

Математик Фибоначчи однажды вообразил себе пару кроликов, которые каждый месяц производят на свет двоих крольчат, а их потомство месяц спустя начинает размножаться в той же прогрессии, — и спросил, сколько кроличьих пар получим мы через год. Ответ был — 144; а рост численности кроликов на протяжении двенадцати месяцев стал одной из самых известных математических последовательностей: 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144… Каждое следующее число можно получить, сложив два предыдущих.

— По дороге от дома до офиса я дошла до сорокового числа Фибоначчи, — продолжала Элспет.

— Ты его помнишь?

— Конечно. Сто два миллиона триста тридцать четыре тысячи сто пять. Так что же, конструкция наших ракет происходит от немецких самолетов-снарядов?

— Если говорить точнее, от ракеты «Фау-2». — Вообще-то Люку не полагалось распространяться о своей работе; но Элспет работала в ЦРУ, и уровень допуска к секретным материалам у нее был скорее всего даже выше, чем у него. — Мы создали ракету, которую можно выпустить из Аризоны — и она взорвется в Москве. А если это возможно, значит, мы можем и на Луну полететь!

— То есть в космических полетах все то же самое, только в большем масштабе?

Люк еще не встречал девушку, которая бы с таким интересом расспрашивала его о ракетостроении.

— Да. Кое-чего нам еще не хватает — нужны двигатели побольше, горючее поэффективнее, направляющие системы поточнее и так далее. Но все эти проблемы разрешимы. И потом, немецкие ученые, создавшие «Фау-2», теперь работают на нас.

— Да, я слышала. — Она сменила тему. — А как вообще ты живешь? Встречаешься с кем-нибудь?

— Сейчас — нет.

После разрыва с Билли девять лет назад Люк не раз пытался завести роман, с несколькими девушками даже переспал, но, откровенно говоря, все они оставляли его равнодушным.

Пожалуй, была лишь одна женщина, которую он мог бы полюбить. Высокая, с карими глазами и непослушной копной темных кудрей, своей энергией и жизнелюбием она напоминала ему Билли. Познакомились они в Гарварде, когда Люк работал над диссертацией. Однажды вечером, на прогулке по Гарвард-Ярду, прервав разговор ни о чем, она взяла его за руку и сказала: «Прости, лучше я скажу тебе сейчас… Я замужем». Поцеловала его в щеку и пошла прочь. Так ему и не случилось отдать ей сердце.

— А ты? — спросил он у Элспет. — Пег выходит замуж, Билли уже разводится… Пора бы и тебе!

— Ну, ты же знаешь наше девичье царство! — отмахнулась Элизабет.

«Девичьим царством» в газетах называли бюрократический аппарат Вашингтона, в котором после войны наблюдался явный перевес женского пола: на одного чиновника-мужчину приходилось пять женщин. Принято было считать, что они страдают от недостатка мужского внимания и готовы любому кинуться на шею. Люк очень сомневался, что это относится к Элспет; однако не хочет говорить о своей личной жизни — имеет право.

Она попросила его присмотреть за плитой, а сама пошла в ванную «освежиться». На плите стояла большая кастрюля спагетти и вторая, поменьше — с аппетитно побулькивающим томатным соусом. Сняв пиджак и галстук, Люк принялся помешивать соус деревянной ложкой. Мартини помог ему расслабиться, над плитой клубились аппетитные запахи, рядом была очень симпатичная женщина… словом, Люк чувствовал себя счастливым.

— Люк, ты не мог бы подойти? — послышался из ванной женский голос — и в нем звучали нехарактерные для Элспет нотки беспомощности.

Он вошел в ванную. Платье Элспет висело на двери, а сама она стояла перед ним в персиковом лифчике без бретелек, такой же нижней юбке, чулках и туфлях. Одной рукой она прикрывала глаз. Люку случалось видеть на ней и меньше одежды — например, на пляже, — однако вид Элспет в белье показался ему почти нестерпимо сексуальным.

— Черт, мне мыло в глаз попало! — пожаловалась она. — Пожалуйста, помоги промыть!

Люк включил холодную воду.

— Наклонись над раковиной, — посоветовал он и сам помог ей наклониться пониже, положив ей руку между лопаток. Белая кожа под его ладонью была теплой и нежной. В правую ладонь, сложенную чашечкой, Люк набрал воды и поднес к ее глазу.

— Да-да, вот так лучше! — воскликнула Элспет.

Он промыл ей глаз еще несколько раз, пока она не сказала, что жжение утихло. Тогда Люк помог ей выпрямиться и вытер лицо чистым полотенцем.

— Глаз немного покраснел… Ничего, скоро пройдет, — сказал он.

— Должно быть, я ужасно выгляжу!

— Вовсе нет.

Он всмотрелся в ее лицо. Да, глаз покраснел, и волосы с одной стороны намокли и свисали сосульками — и все же Элспет была прекрасна. Еще прекраснее, чем тринадцать лет назад, в день, когда он впервые ее увидел.

— Ты прекрасна, — сказал вслух Люк.

Он уже не вытирал ей лицо, но она по-прежнему стояла, запрокинув к нему голову; полные губы раскрылись в улыбке. Что могло быть естественнее, чем ее поцеловать? И Элспет ответила на поцелуй: поначалу робко, затем, обвив его шею руками, начала целовать его с нескрываемой страстью.

Лифчик вдавился ему в грудь, застежка ощутимо царапала Люка сквозь тонкую хлопковую рубашку. В конце концов он прервал поцелуй, чувствуя себя довольно глупо.

— Что такое? — спросила Элспет.

Легко прикоснувшись к застежке, он сказал с улыбкой:

— Колется.

— Ах ты бедняжка! — насмешливо протянула Элспет.

Быстрым движением она расстегнула застежку — и лифчик упал на пол.

Во время их студенческих свиданий Люку случалось трогать грудь Элспет; однако никогда прежде он ее не видел. Груди были белыми, полными, округлыми, маленькие розовые соски приподнялись и затвердели от возбуждения. Она прижалась к нему всем телом.

Он подхватил ее на руки, понес в спальню и уложил на кровать. Элспет скинула туфли. Люк коснулся пояса ее нижней юбки и спросил:

— Можно?

Элспет хихикнула.

— Ох, Люк, до чего же ты вежливый!

Люк расплылся в улыбке. Быть может, это глупо, но он не представлял себе, как можно раздеть женщину в первый раз, не спрашивая у нее разрешения. Элспет приподняла бедра и стянула с себя юбку, обнажив трусики того же персикового цвета.

— Не спрашивай, — попросила она. — Просто сними.

Потом они занимались любовью, медленно и чувственно. Пока Люк двигался в ней, Элспет покрывала его лицо поцелуями.

— Я так долго об этом мечтала! — прошептала она ему на ухо; а несколько секунд спустя застонала от наслаждения, выгнулась в его объятиях и уронила голову на подушку.

Вскоре Элспет погрузилась в глубокий сон.

Люк лежал без сна, думая о своей жизни.

Он всегда хотел семью. Счастье представлялось ему как огромный шумный дом, полный детей, друзей и собак. Ему уже тридцать три, годы летят все быстрее — а он по-прежнему один. Все дело в том, говорил себе Люк, что после войны он сосредоточился на карьере. Вернулся в колледж, наверстал потерянные годы, защитил диссертацию… Впрочем, он понимал, что не женился вовсе не поэтому. Лишь двум женщинам — Билли и Элспет — удалось затронуть его сердце. Билли его обманула; но Элспет здесь, рядом. Он смотрел на ее роскошное тело, слабо освещенное светом уличных фонарей за окном. Эта женщина умна, отважна, любит детей и прекрасно с ними ладит — и наконец, потрясающе красива! Что может быть лучше, чем проводить с ней дни и ночи?

На рассвете он встал, сварил кофе и принес его на подносе в спальню. Элспет уже сидела в постели: растрепанная и сонная, еще более аппетитная, чем вчера, она встретила его счастливой улыбкой.

— Хочу тебя кое о чем спросить. — Люк присел на край кровати. — Ты выйдешь за меня замуж?

Улыбка пропала с ее лица, уступив место смущению и озабоченности.

— О боже! — сказала Элспет. — Можно, я подумаю?

07.00

Выхлопные газы, проходя через сопло ракеты, выжигают его изнутри — словно чашка горячего кофе, влитая в рот снеговику.

Энтони подъехал к Мемориалу Джефферсона; Ларри сидел на переднем сиденье между ним и Питом. Было еще темно и совершенно пустынно: ни машин, ни пешеходов. Энтони развернул машину и поставил ее так, чтобы фары освещали любой подъезжающий автомобиль.

Монумент представлял стоящую на высоком постаменте ротонду — двойной круг колонн и белый купол над ними. Чтобы подняться к памятнику, нужно было обойти ротонду сзади и взойти по ступеням.

— Памятник Джефферсону, девятнадцати футов высотой, отлит из бронзы, — заговорил Энтони, обращаясь к Ларри.

— А где он?

— Отсюда его не видно. Он внутри, за колоннами.

— Надо было приехать днем, когда светло! — недовольно протянул Ларри.

Энтони уже случалось возить Ларри развлекаться. Вместе они побывали и в Белом доме, и в зоопарке, и в Смитсоновском музее. Обедали хот-догами, лакомились мороженым; а прежде чем отвезти Ларри домой, крестный обязательно покупал ему что-нибудь в подарок. Им было хорошо вместе. Энтони любил своего маленького крестника. Но сегодня все было иначе — и Ларри не мог этого не замечать. Дядя Энтони поднял его среди ночи, увез, ничего не сказав маме; а главное, мальчик ясно чувствовал напряжение дяди Энтони и другого, незнакомого взрослого.

— Посиди здесь, Ларри, пока я поговорю с дядей Питом.

Двое мужчин вышли из машины. Холодный воздух вырывался из легких облачками пара и таял в предрассветной мгле.

— Я буду ждать здесь, — сказал Энтони. — А ты возьми парнишку и покажи ему монумент. Держитесь на этой стороне, чтобы она, когда приедет, вас увидела.

— Хорошо, — коротко и холодно ответил Пит.

— Поверь, мне все это так же неприятно, как и тебе, — солгал Энтони.

На самом деле ему было уже все равно. Ларри не понимает, что происходит, Билли теряет голову от страха — ну и черт с ними! Сантименты подождут: надо выполнить свою задачу, и никто и ничто его не остановит.

— Мы не станем причинять вред ни ребенку, ни его матери, — продолжал он, желая подбодрить Пита. — Она лишь должна сказать, куда уехал Люк.

— И тогда мы вернем ей сына?

— Нет.

— Не вернем? — Ночная тьма скрывала лицо Пита, однако голос выдал его потрясение. — Но почему?!

— На случай, если позже нам понадобится выяснить у нее что-то еще.

Питу все это определенно не нравилось; но он готов был подчиняться — по крайней мере, пока, — а большего Энтони и не требовалось. Он открыл дверцу машины.

— Выходи, Ларри! Дядя Пит покажет тебе памятник.

Выбравшись из машины, Ларри сказал:

— А потом, когда мы посмотрим памятник, пожалуйста, отвезите меня домой.

Что-то сжало Энтони горло. Он понял, что мальчик напуган и храбрится из последних сил — и это едва не вывело его из равновесия. Однако, овладев собой, он спокойно ответил:

— Это мы обсудим с твоей мамой. Идите, идите.

Мальчик взял Пита за руку, оба они исчезли в тени ротонды — и минуту спустя появились на постаменте, между колонн, освещенные ярким светом фар.

Энтони взглянул на часы. Через шестнадцать часов ракета оторвется от земли — и так или иначе все закончится. Шестнадцать часов. Еще очень, очень долго. Этого времени Люку хватит, чтобы нанести делу Энтони невосполнимый ущерб. Люка нужно перехватить — и как можно быстрее.

Где Билли? Она уже должна быть здесь!.. Он ощутил укол сомнения. Что, если она не приедет? Нет, конечно, приедет. Она слишком напугана, слишком тревожится за сына, чтобы позвонить в полицию или попытаться выкинуть какую-нибудь штуку, успокоил себя Энтони.

И он был прав. Несколько секунд спустя к Мемориалу подъехала еще одна машина. Цвета ее Энтони не видел, однако и в полумраке различил, что это «Форд Тандерберд». Автомобиль припарковался ярдах в двадцати от «Кадиллака», и маленькая хрупкая женщина выпрыгнула из него, не заглушив мотор.

— Здравствуй, Билли! — сказал Энтони.

Подняв глаза на ярко освещенный монумент, она увидела Пита и Ларри, стоящих между колонн к ней спиной, — и застыла как вкопанная.

— Только, пожалуйста, никаких драм. Ты можешь напугать Ларри.

— «Напугать Ларри»? Ах ты, ублюдок! — Ее голос дрогнул. Она была близка к слезам.

— Прости, я был вынужден так поступить.

— На такое «вынудить» нельзя! Здесь нужна природная склонность!

Энтони ожидал, что Билли будет злиться, и все же презрение в ее голосе и словах больно его задело.

— Помнишь слова Томаса Джефферсона, что высечены там, внутри? — спросил он, кивнув на монумент. — «Клянусь перед алтарем Господа Бога быть вечным врагом любой тирании, угрожающей свободному человеческому разуму». Вот почему я делаю то, что делаю.

— К чертовой матери твои мотивы! Если у тебя и были какие-то идеалы, ты давно их растерял! Никакие идеалы не совместимы с таким предательством!

Что ж, спорить с ней — лишь зря терять время.

— Где Люк? — резко спросил он.

Наступило долгое молчание. Наконец Билли ответила:

— Улетел в Хантсвиль.

Из груди Энтони вырвался вздох удовлетворения. Наконец-то он получил то, что хотел!

Однако ответ Билли его удивил.

— В Хантсвиль?

— Там шла работа над созданием спутника.

— Да, знаю. Но зачем ему сейчас в Хантсвиль? Почему не во Флориду?

— Понятия не имею.

Энтони попытался вглядеться ей в лицо.

— Я думаю, ты что-то от меня скрываешь, — проговорил он.

— Мне плевать, что ты думаешь. Я забираю сына и уезжаю.

— Нет, подожди, — ответил Энтони. — Ларри пока останется с нами.

— Как?! — вскричала Билли. — Я же сказала тебе, где Люк!

— Мне хотелось бы пользоваться твоей помощью и дальше.

— Ты меня обманул!

— Ничего, переживешь. — Энтони отвернулся и пошел к машине.

В этом была его большая ошибка.

Билли ждала чего-то подобного и знала, что ей делать.

Едва Энтони шагнул к машине, она бросилась на него сзади и толкнула в спину. Билли весила лишь сто двадцать фунтов — Энтони был фунтов на пятьдесят тяжелее; но ярость придала ей сил, а внезапность нападения сыграла на руку. Он пошатнулся и упал на четвереньки, хрипло вскрикнув от неожиданности и боли.

Билли выхватила из кармана «кольт».

Когда Энтони попытался встать, она со всей силы толкнула его еще раз, теперь сбоку. Он рухнул наземь и покатился по земле. Билли оказалась рядом: опустившись на одно колено возле его головы, она всунула ему в рот дуло револьвера, почувствовав, как хрустнул зуб.

Энтони замер.

С рассчитанной медлительностью Билли щелкнула предохранителем, переводя оружие в боевую готовность. По подбородку Энтони стекала кровь; взглянув ему в глаза, Билли увидела в них страх. Такого поворота событий он не ожидал.

Билли подняла взгляд. Ларри и его «сторож» все еще осматривали монумент; короткая потасовка внизу не привлекла их внимания. Билли снова повернулась к Энтони.

— Сейчас я уберу револьвер у тебя изо рта, — сказала она, тяжело дыша. — Шевельнешься — пристрелю. Окликнешь своего товарища и прикажешь ему то, что я скажу. — Она вытащила револьвер изо рта Энтони и нацелила в его левый глаз. — Давай, позови его!

Энтони колебался.

Она приставила дуло револьвера к его глазу вплотную.

— Пит! — завопил Энтони.

Пит оглянулся. Наступило короткое молчание.

— Где вы? — недоуменно спросил Пит. Энтони и Билли прижались к земле в стороне от участка, освещенного фарами, и Пит их не видел.

— Скажи ему, чтобы оставался на месте, — потребовала Билли.

Энтони молчал. Билли вдавила револьвер ему в глаз.

— Стой, где стоишь! — завопил Энтони.

Пит приложил руку козырьком ко лбу, вглядываясь во тьму, пытаясь понять, откуда доносится голос.

— Что происходит? Я вас не вижу!

— Ларри, — громко крикнула Билли, — это мама! Садись в машину!

Пит схватил Ларри за руку.

— Он меня не пускает! — закричал Ларри.

— Стой спокойно! — крикнула Билли в ответ. — Сейчас дядя Энтони попросит тебя отпустить!

С этими словами она еще сильнее надавила дулом револьвера на глаз Энтони.

— Хорошо, хорошо! — воскликнул Энтони.

Билли слегка ослабила давление.

— Отпусти мальчика! — прокричал Энтони.

— Точно? — недоуменно спросил Пит.

— Делай, как я говорю! Скорее, ради Бога, она держит меня под прицелом!

— Ладно, ладно! — Пит выпустил руку Ларри.

Ларри бросился бежать вниз по ступенькам и минуту спустя был уже на земле. Он помчался прямо к Билли.

— Не сюда! — крикнула Билли, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и уверенно. — Садись в машину, быстро!

Ларри добежал до «Тандерберда», прыгнул внутрь и захлопнул за собой дверцу.

Двумя быстрыми хлесткими движениями Билли ударила Энтони револьвером по лицу — справа и слева, со всей силы. Он заорал от боли; но, прежде чем успел шевельнуться, Билли снова сунула ствол ему в рот. Энтони стонал и корчился на земле, словно раздавленный червяк.

— Вспомни об этом, — сказала Билли, — если тебе снова захочется похитить ребенка!

Она встала, вытащив револьвер у него изо рта.

— Лежи смирно!

Билли попятилась к машине, продолжая держать Энтони на прицеле. Бросила быстрый взгляд на монумент. Пит не двигался.

Билли прыгнула в машину.

— Мама, у тебя пистолет? — спросил Ларри.

Не отвечая, Билли сунула «кольт» в карман.

— Как ты? — спросила она.

Ларри заплакал.

Билли включила передачу, сорвалась с места и исчезла во тьме.

08.00

В миниатюрных ракетных двигателях, несущих вторую, третью и последнюю ступени, используется твердое топливо, известное как Т 17-Е 2 — полисульфид алюминия с перхлоратом аммония в качестве окислителя. Каждый такой двигатель развивает тягу приблизительно в 1600 фунтов.

Берн подлил молока в тарелку с кукурузными хлопьями, а Билли разбила яйцо, чтобы приготовить французский тост. Оба старались вкусно накормить Ларри, чтобы помочь ему успокоиться и забыть о пережитом. Мальчик слушал утреннюю детскую передачу по радио и ел с аппетитом.

— Я убью этого сукина сына! — проговорил Берн приглушенно, чтобы Ларри его не услышал. — Богом клянусь, я его прикончу!

Гнев Билли уже испарился: она дала ему выход, отколотив Энтони револьвером. Теперь она была встревожена и напугана — отчасти за Ларри, которому пришлось пережить тяжелое испытание, отчасти за Люка.

— Боюсь, Энтони снова попытается убить Люка, — сказала она.

Берн бросил на скворчащую сковородку кусок масла, затем окунул в сырое яйцо, подготовленное Билли, кусочек белого хлеба.

— Люка убить не так-то просто.

— Он считает себя в безопасности. Он ведь не знает, что я выдала его Энтони! — Закусив губу, Билли принялась расхаживать по кухне. — Наверное, Энтони уже в дороге. Люк летит в Хантсвиль с множеством посадок. Энтони запросто может сесть на рейс ВАТС и его обогнать. Нужно как-то предупредить Люка!

— Оставить сообщение в аэропорту?

— Ненадежно… Нет, придется мне лететь самой. Там был еще один самолет, в девять, верно? Где расписание полетов?

— Вон оно, на столе.

Билли взяла расписание. Да, рейс 271 вылетал из Вашингтона ровно в девять. В отличие от самолета Люка, по пути он делал всего две остановки и приземлялся в Хантсвиле в одиннадцать пятьдесят шесть. Люк прилетит только в два двадцать три — значит, Билли сможет дождаться его в аэропорту.

— Да, все получится! — сказала она.

— Тогда лети.

Билли поколебалась, бросив взгляд на Ларри, явно раздираемая противоречивыми желаниями.

— С ним все будет хорошо, — угадав ее чувства, сказал Берн.

— Если бы ты знал, как мне не хочется его оставлять!

— Я о нем позабочусь.

— Не пускай его сегодня в школу, хорошо?

— Конечно.

— Я все съел! — объявил Ларри.

— Отлично, значит, пора приступать к тосту! — И Берн выложил перед ним на тарелку поджаренный хлеб с яичницей. — Кленовым сиропом тебе полить?

— Да!

— «Да» — а дальше?

— Да, пожалуйста!

Берн полил бутерброд сиропом из бутылки.

Билли села за стол напротив сына.

— Ларри, давай сегодня ты в школу не пойдешь.

— Но я пропущу плавание! — запротестовал Ларри.

— Пусть папа сводит тебя в бассейн.

— Я ведь не заболел!

— Знаю, милый, но сегодня у тебя было напряженное утро, и тебе надо отдохнуть.

Шумные протесты сына приободрили Билли: она видела, что мальчик быстро оправился от потрясения. Однако в школу ему лучше не ходить — по крайней мере, пока не закончится эта история.

Билли не опасалась оставлять Ларри с Берном. У Берна большой опыт секретной работы, он сумеет защитить сына. Значит, решено: она летит в Хантсвиль.

— Сегодня отдохнешь и повеселишься с папой, а в школу пойдешь завтра. Хорошо?

— Ладно.

— А теперь маме пора идти. — Билли не хотела устраивать долгих прощаний, опасаясь, что это напугает или расстроит сына. — Увидимся!

Уже на выходе она услышала голос Берна:

— Спорим, еще один бутерброд с яйцом в тебя просто не влезет!

И звонкий голосок Ларри:

— А вот и влезет!

Билли закрыла за собой дверь.

10.30

Ракета взлетит вертикально, затем будет двигаться по траектории под углом сорок градусов к горизонту. В активной фазе полета направление движения первой ступени будут определять аэродинамические хвостовые поверхности и подвижные графитовые рули в выходном устройстве двигателя.

Люк провалился в сон, едва застегнув ремень безопасности, и не помнил, как самолет поднялся в воздух. Все время полета он крепко спал, однако просыпался на каждой из бесчисленных остановок по пути через Вирджинию и Северную Каролину. Всякий раз он с тревогой открывал глаза и смотрел на часы, проверяя, сколько часов и минут осталось до запуска. Маленький самолетик проезжал по взлетной полосе и подкатывал к «аэропорту», больше похожему на деревенский сарай; кто-то сходил, иногда кто-то садился, и все это очень напоминало поездку на автобусе.

В Уинстон-Салеме самолету потребовалась дозаправка, и пассажиров на несколько минут выпустили наружу. Люк нашел телефон-автомат и позвонил в «Арсенал Редстоун», набрав рабочий номер своего секретаря Георгины Кларк.

— Доктор Люкас! — воскликнула она. — Как вы там?

— Все хорошо, только мало времени на разговор. Скажите, запуск назначен на сегодня?

— Да, на половину одиннадцатого вечера.

— Я сейчас лечу в Хантсвиль. Самолет прилетает в два двадцать три. Пытаюсь понять, куда и зачем я сорвался в понедельник.

— Вы так ничего и не вспомнили?

— Нет. А вы не знаете, зачем я уехал в Вашингтон и зачем заезжал в Хантсвиль?

— Говорю же, вы мне ничего не сказали.

— Когда я прилетел в Хантсвиль, что я там делал?

— Дайте-ка подумать… Я встретила вас в аэропорту на армейской машине и отвезла на базу. Вы зашли в Вычислительную лабораторию, затем сели за руль сами и поехали на южную сторону.

— Что там, на южной стороне?

— Площадки для проведения статических испытаний. Может быть, вы пошли в Конструкторский корпус — вы иногда работаете там, однако точно сказать не могу, меня с вами не было.

— А потом?

— Вы попросили заехать к вам домой. Я ждала в машине; вас не было всего минуту или две. Затем я отвезла вас в аэропорт.

— И все?

— Да.

Люк застонал от разочарования. Он так надеялся, что Георгина даст ему какой-нибудь ключ!

В отчаянии он продолжил расспросы, готовый ухватиться за любую соломинку.

— Как я выглядел?

— Как обычно, только в облаках витали. Ну, очень напряженно о чем-то думали. Я отметила, что вас что-то тревожит. Но с учеными вечно так, я уж и внимание обращать перестала.

— Одет был как обычно?

— В одном из этих ваших симпатичных твидовых пиджаков.

— Что-нибудь нес в руках?

— Черный чемодан. Ах да, и еще папку.

Люк затаил дыхание.

— Папку? — У него вдруг пересохло в горле.

За спиной выросла стюардесса.

— Доктор Люкас, мы вылетаем, прошу на борт.

Он прикрыл трубку рукой и ответил:

— Одну минуту. — Затем вновь обратился к Георгине: — Что за папка? Какая-нибудь особенная?

— Обычная армейская папка: коричневая, из тонкого картона.

— Вы не заметили, что в ней было?

— Похоже, какие-то бумаги.

— Сколько листов бумаги? — продолжал Люк, стараясь восстановить дыхание. — Один, десять, сто?

— Я бы сказала, листов пятнадцать-двадцать.

— А что за бумаги, вы не видели?

— Нет, сэр, при мне вы их не доставали.

— А когда мы ехали в аэропорт, эта папка была со мной?

На другом конце провода наступило молчание.

Снова появилась стюардесса:

— Доктор Люкас, возвращайтесь на борт, иначе нам придется улететь без вас!

— Иду, иду!.. Когда мы ехали в аэропорт…

— Я слышала, сэр, слышала, — прервала его Георгина. — Я пытаюсь припомнить.

Люк закусил губу.

— Хорошо, вспоминайте.

— Была ли она с вами, когда вы ехали домой, я не могу сказать.

— А в аэропорту?

— Знаете… по-моему, не было. Вот вы идете от меня к терминалу, и в одной руке у вас чемодан, а в другой… в другой — ничего!

— Вы уверены?

— Да, теперь уверена. Должно быть, вы где-то ее оставили — на базе или дома.

Мозг Люка лихорадочно работал. Он не сомневался, что именно с этой папкой связано его появление в Хантсвиле. В ней скрывалась тайна, которую Энтони заставил его забыть. Может, в папке были копии документов, которые он спрятал где-нибудь в надежном месте? Поэтому и просил Георгину никому не говорить, что появлялся в Хантсвиле?

Если найти папку, тайна будет раскрыта!

Оглянувшись через плечо, он увидел, как стюардесса бежит по бетонированному покрытию к самолету. Пропеллеры самолета уже вращались.

— Видимо, эта папка очень важна, — сказал он в трубку. — Поглядите хорошенько, вдруг вы ее найдете?

— Боже мой, доктор Люкас, мы же в армии! Таких коричневых картонных папок здесь миллион! Откуда мне знать, какая из них ваша?

— Посмотрите вокруг — вдруг какая-нибудь лежит не на своем месте. Прилетев в Хантсвиль, я отправлюсь к себе домой и поищу там. Если не найду, приеду к вам на базу.

Люк повесил трубку и побежал к самолету.

11.00

План полета запрограммирован заранее. Во время полета сигналы, телеметрически передающиеся на ЭВМ, активируют систему наведения, которая поддерживает правильный курс.

Самолет ВАТС, летящий в Хантсвиль, был битком набит генералами. Энтони, всегда следивший за такими вещами, знал, что на базе «Арсенал Редстоун» проходили испытания самые разнообразные баллистические ракеты — от «красноглазиков», портативных ракет размером с бейсбольную биту, которыми пехотинцы могли поражать вражеские самолеты с земли, до огромных ракет класса «земля — земля» под кодовым названием «Честный Джон». Неудивительно, что на эту базу частенько наведывалось высокое начальство!

Синяки под обоими глазами, полученные от Билли, Энтони спрятал за темными очками. Губа уже не кровоточила, а сломанный зуб был заметен лишь во время разговора. Несмотря на ранения, Энтони воспрял духом: он снова верил, что вот-вот настигнет Люка.

Но что делать с ним дальше? Пристрелить при первой же возможности? Соблазнительно просто. Однако Энтони не знал, что Люк намерен делать в Хантсвиле, и это его тревожило. Нужно принять решение…

Энтони не спал уже двое суток, поэтому, как только самолет оторвался от земли, он погрузился в сон. Во сне он снова был молод: вокруг зеленел весенний Гарвард, впереди расстилалась жизнь, полная бесконечных возможностей… А в следующий миг Пит уже тряс его за плечо; капрал открыл дверь, и Энтони вдохнул свежий теплый воздух Алабамы.

Самолет ВАТС приземлился прямо на территории «Арсенала Редстоун», на бетонированной взлетной полосе. Роль терминала здесь играл невзрачный деревянный домик, роль диспетчерского пункта — открытая платформа, приподнятая на толстых стальных ногах, с диспетчерской будкой наверху.

Энтони потряс головой, прогоняя остатки сна, и зашагал вперед по выгоревшей траве. В руке он нес портфель с пистолетом, фальшивым паспортом и пятью тысячами долларов — «тревожный чемоданчик», без которого никогда в самолет не садился.

Прилив адреналина его подбодрил. Через несколько часов ему предстоит убить человека — впервые после войны. Где и как? Встретить Люка в Хантсвильском аэропорту, поехать за ним и пристрелить где-нибудь на дороге? Нет, слишком рискованно. Люк запросто может заметить «хвост» и сбежать. Легкой мишенью он никогда не был. Уже несколько раз за последние сутки он ускользал от Энтони — и тот понимал, что надо быть очень, очень осмотрительным.

Выяснить, куда намерен отправиться Люк, обогнать его и устроить засаду?

— Мне нужно расспросить служащих на базе, — сказал Энтони Питу. — А ты отправляйся в аэропорт и следи за прибывающими самолетами. Если появится Люк или произойдет еще что-то интересное, — свяжись со мной.

В конце взлетной полосы стоял молодой человек в форме лейтенанта и с табличкой в руках: «Мистер Кэрролл, Государственный департамент». Энтони пожал ему руку.

— Полковник Хикам свидетельствует вам свое почтение, сэр, — официальным тоном объявил лейтенант. — По заявке Госдепартамента мы приготовили для вас автомобиль. — Он указал на неприметный коричневый «Форд».

— Отлично! — ответил Энтони.

Перед тем как вылететь, он позвонил на базу, беззастенчиво сообщил, что вылетает в Хантсвиль по приказу шефа ЦРУ Аллена Даллеса, и потребовал у военных содействия в чрезвычайно важной миссии, суть которой строго засекречена. Сработало: лейтенант явно готов был из кожи вон лезть.

— Полковник Хикам будет очень рад, если вы заедете к нему в штаб. — Лейтенант достал карту и развернул ее перед Энтони. База оказалась огромной: она простиралась на несколько миль к югу, вдоль реки Теннесси. — Здание штаба обозначено на карте… Да, вас просил перезвонить мистер Карл Хобарт из Вашингтона.

— Благодарю, лейтенант. Где кабинет доктора Клода Люкаса?

— В Вычислительной лаборатории, вот здесь. — И он поставил карандашом отметку на карте. — Хотя сейчас все наши ракетчики на мысе Канаверал!

— А секретарь у доктора Люкаса есть?

— Да, миссис Георгина Кларк.

Возможно, ей известно, куда направляется Люк?

— Отлично. Лейтенант, это мой коллега Пит Макселл. Ему нужно добраться до гражданского аэропорта, чтобы встретить самолет.

— С удовольствием его отвезу, сэр.

— Спасибо, ценю вашу помощь. Если ему понадобится связаться со мной на базе, как лучше всего это сделать?

Лейтенант перевел взгляд на Пита.

— Сэр, вы можете оставить сообщение в кабинете полковника Хикама, а я постараюсь передать его мистеру Кэрроллу.

— Решено, — кивнул Энтони. — Ладно, пошли.

Он сел за руль «Форда» и, сверившись с картой, двинулся вперед. Перед ним была типичная военная база. Прямая, как стрела, дорога шла через заросли, время от времени чередующиеся с лужайками, строго прямоугольными и голыми, словно макушка новобранца. Повсюду висели указатели, и Энтони без труда нашел Вычислительную лабораторию — двухэтажное здание в форме буквы Т. Поначалу он не понял, почему для вычислений требуется два этажа, потом сообразил, что в здании, должно быть, находится мощная вычислительная машина.

Припарковавшись перед лабораторией, он задумался: куда направится Люк, прибыв в Хантсвилль? Вполне возможно, что секретарше Георгине это известно: однако она на стороне Люка и скорее всего не будет откровенничать с незнакомцем. Особенно с незнакомцем, сверкающим «фонарями» под обоими глазами. С другой стороны, большая часть ее коллег улетела на мыс Канаверал, а ее оставили здесь — и очень может быть, что ей тут скучно и одиноко…

Он вошел в здание. В приемной обнаружились три стола с пишущими машинками. Два из них были пусты; за третьим сидела пухлая негритянка лет пятидесяти в цветастом платье и очках в оправе, украшенной стразами.

— Добрый день! — поздоровался Энтони.

Негритянка подняла глаза. Энтони снял темные очки. Глаза ее расширились от удивления.

— Мэм, я ищу жену, — скорбно сообщил Энтони. — Пожелание всего одно: чтобы не била!

Женщина прыснула со смеху. Энтони придвинул себе стул и сел у ее стола.

— Я от полковника Хикама, — небрежно сообщил он. — Ищу Георгину Кларк. Не подскажете, где она?

— Это я.

— Не может быть! Миссис Кларк, которая мне нужна, — зрелая женщина, а не юная девушка!

— Ну уж вы скажете! — игриво протянула женщина, расплываясь в широкой улыбке.

— Думаю, вы уже знаете, что доктор Люкас летит сюда.

— Да, он утром мне звонил.

— Когда вы его ждете?

— Его самолет прилетает в два двадцать три.

Ага, полезная информация!

— И он, должно быть, сразу поедет сюда?

— Не обязательно.

Вот как?

— А куда же еще?

В ответ Георгина выложила все, что он хотел знать:

— Доктор Люкас сказал, что сначала заедет к себе домой, а потом уже сюда.

Лучше не бывает! Сказочная удача! Из аэропорта Люк поедет прямо домой. А там его уже будет ждать Энтони — и всадит ему пулю в голову, как только Люк перешагнет порог. Свидетелей не будет. Благодаря глушителю выстрела никто не услышит. А поскольку Элспет сейчас на мысе Канаверал, то и труп обнаружат не скоро!

— Благодарю вас, — сказал Энтони и встал. — Очень рад был с вами познакомиться. — И скрылся за дверью прежде, чем Георгина успела спросить, кто же он такой.

Далее Энтони поехал в штаб — мрачное трехэтажное здание, с виду очень похожее на тюрьму, — и разыскал там кабинет полковника Хикама. Самого полковника на месте не было, но сержант проводил его в свободную комнату с телефоном.

Энтони набрал номер Корпуса Кью, однако с Карлом Хобартом разговаривать не стал, а попросил связать его с начальником Карла, Джорджем Куперменом.

— Джордж, что там стряслось? — спросил он.

— Ты в кого-то стрелял прошлой ночью? — поинтересовался Джордж — и его хриплый прокуренный голос сейчас звучал мрачнее обычного.

С некоторым усилием Энтони натянул на себя маску, из-под которой предпочитал общаться с Куперменом, — образ бесшабашного рубахи-парня.

— Вот черт, попался! И кто меня заложил?

— Какой-то полковник из Пентагона позвонил Тому Илли, а тот сказал Карлу Хобарту. Хобарта едва удар не хватил.

— У них нет доказательств. Я собрал все пули.

— Этот гребаный полковник обнаружил в стене дыру в девять миллиметров шириной — и сообразил, от чего в стенах бывают такие дырки. Ты попал в кого-нибудь?

— Увы, нет.

— А сейчас ты в Хантсвиле, да?

— Верно.

— Возвращайся немедленно. Это приказ.

— Правда? Что ж, хорошо, что я тебе не звонил и приказа не слышал.

— Послушай, Энтони! Сам знаешь: я всегда закрывал глаза на твои выходки, потому что ты даешь результаты. Но сейчас дело зашло слишком далеко. Я тебя больше покрывать не буду. С этой минуты ты один, приятель. И все, что делаешь — делаешь под свою ответственность.

— Мой любимый стиль работы, — безмятежно отозвался Энтони.

— Что ж, удачи тебе.

Энтони повесил трубку и несколько секунд сидел, уставившись на телефон. Ситуация накаляется — а времени мало, очень мало. Открытое неповиновение приказу… нет, это тоже может сойти ему с рук, главное — покончить с Люком.

Он позвонил на мыс Канаверал и попросил к телефону Элспет.

— Ты говорила с Люком?

— Он позвонил мне в половине седьмого, — ответила Элспет дрожащим голосом.

— Откуда?

— Он не сказал, где он, не сказал, куда направляется и что собирается делать. Боится, что мой телефон прослушивают. Но сказал, что в его потере памяти виновен ты.

— Люк летит в Хантсвиль. Я сейчас в «Арсенале Редстоун». Хочу поехать к вам домой и там его подождать. Ты позволишь мне зайти?

Вместо ответа она задала свой вопрос:

— Энтони, ты по-прежнему стараешься его защитить?

— Конечно.

— С ним все будет хорошо?

— Сделаю все, что в моих силах.

Наступило короткое молчание; затем Элспет промолвила:

— Ключ на заднем дворе, под цветочным горшком с бугенвиллеей.

— Спасибо.

— Только помоги ему. Пожалуйста!

— Я же сказал, сделаю все, что смогу!

— Не кричи на меня! — В голосе Элспет прозвучало раздражение; кажется, она слегка приободрилась.

— Говорю тебе, я о нем позабочусь. — И Энтони повесил трубку.

Он уже собрался выйти из кабинета, как вдруг телефон зазвонил.

Энтони протянул руку к трубке… и замер. Кто бы это мог быть? Хобарт? Нет, Хобарт не знает, что он у полковника Хикама. Кажется… да, об этом знает только Пит!

Он снял трубку.

— Здесь доктор Джозефсон! — выпалил Пит.

— Черт!

«А она-то откуда здесь взялась?» — с раздражением подумал Энтони.

— Сошла с самолета?

— Да. Должно быть, села на более быстрый рейс. Сидит в здании терминала, словно кого-то ждет.

— Понятно, кого она ждет, — проворчал Энтони. — Черт побери, она предупредит его, что мы здесь! Убери ее оттуда.

— Как?

— Мне плевать, как! Просто избавься от нее — и чем быстрее, тем лучше!

12.00

Орбита «Эксплорера» наклонена под углом 34 градуса к экватору. Относительно поверхности Земли она направлена на юго-восток через Атлантический океан к южной оконечности Африки, затем на северо-запад через Индийский океан и Индонезию в Тихий океан.

Первым делом, сойдя с самолета в Хантсвиле, Билли нашла расписание и выяснила, что самолет Люка опаздывает почти на час — он прилетит в три пятнадцать. Нужно чем-то занять три часа.

Она купила в автомате шоколадку и банку газировки «Доктор Пеппер». Поставила на пол портфель, в котором везла с собой «кольт», прислонилась к стене и задумалась. Что ей предстоит? Предупредить Люка: Энтони знает, где он. Люк, конечно, будет настороже и примет меры предосторожности, однако прятаться не станет. Ему нужно выяснить, чем он занимался здесь в понедельник, — придется бегать по городу и общаться с людьми. Это означает неминуемый риск. Как ей его защитить?

Размышления Билли прервала девушка в форме «Капитал эйрлайнз».

— Извините, вы доктор Джозефсон?

— Да.

— У нас для вас телефонное сообщение. — И девушка протянула ей конверт.

Билли нахмурилась.

— Спасибо, — ответила она и вскрыла конверт.

— Рады помочь.

Билли подняла взгляд и улыбнулась. Она уже и забыла, как вежливы люди на Юге!

Девушка отошла, а Билли прочла записку: «Пожалуйста, позвоните доктору Люкасу в Хантсвиле, номер JE 6–4231».

Билли не знала, что и думать. Выходит, Люк уже здесь? И как он узнал, что и она здесь будет?

Что ж, есть лишь один способ это выяснить. Билли выбросила в урну недопитую газировку и направилась к телефону-автомату.

Трубку сняли сразу, и мужской голос произнес:

— Лаборатория тестирования компонентов.

Выходит, Люк уже в «Арсенале Редстоун»! Как ему это удалось?

— Доктора Клода Люкаса, пожалуйста, — попросила Билли.

— Одну секунду. — После паузы мужчина сообщил: — Доктор Люкас на минуту вышел. А с кем я говорю?

— Доктор Билла Джозефсон. Я получила сообщение с просьбой перезвонить ему по этому номеру.

Тон незнакомца в трубке немедленно изменился.

— О, доктор Джозефсон, как я рад, что мы вас нашли! Доктор Люкас очень хотел с вами связаться.

— Но как он здесь очутился? Я думала, он еще летит…

— В Норфолке, штат Вирджиния, он пересел на армейский самолет и добрался быстро.

Билли обрадовало, что Люк в безопасности, однако удивление ее не исчезло.

— А что он здесь делает?

— Я думал, вы знаете.

— Хм… да, пожалуй, знаю. И как у него дела?

— Я не вправе делиться с вами подробностями, особенно по телефону. Может, вы к нам приедете?

— А где вы?

— Лаборатория примерно в часе езды от аэропорта по дороге на Чаттанугу. Я мог бы послать за вами служебную машину, но, думаю, получится быстрее, если вы возьмете машину напрокат или найдете такси.

— Тогда расскажите, как до вас добраться, — сказала Билли, доставая из сумочки записную книжку. И, вспомнив о южной вежливости, добавила: — Будьте так добры!

13.00

По завершении работы двигатель первой ступени ракеты должен немедленно отделиться, иначе, при постепенном сбросе тяги, возникает опасность, что он сцепится со второй ступенью и собьет ее с курса. Поэтому, как только в топливопроводе падает давление, клапаны закрываются, а пять секунд спустя срабатывают пироболты, увеличивая скорость второй ступени до 2,6 фута в секунду и гарантируя отделение.

Дорогу до дома Люка Энтони знал — как-то раз, вскоре после того, как Люк и Элспет переехали сюда из Пасадены, он приезжал к ним на выходные. Дом располагался на Эколс-стрит, улице больших старинных домов в паре кварталов от центра города. Энтони припарковал машину за углом, чтобы Люк не заподозрил дурного, увидев перед домом чужой автомобиль, и пешком прошел к дому. Ему следовало бы ощущать полную уверенность в себе: все карты у него на руках. Времени еще полно, на его стороне эффект неожиданности — и оружие. Тем не менее он до тошноты волновался. Уже дважды Люк был у него в руках — и дважды сумел ускользнуть.

По-прежнему неясно, почему Люк отправился в Хантсвиль, а не на мыс Канаверал. Это необъяснимое решение означало, что есть что-то, чего Энтони не знает — какой-то секрет, который может всплыть в самый неожиданный момент.

Люк и Элспет жили в колониальном особняке с просторной верандой и увитыми зеленью колоннами. Для скромного военного спеца жилище более чем роскошное; впрочем, Люк никогда и не притворялся, что живет на зарплату. Энтони открыл ворота в невысокой стене и вошел во двор. Влезть в дом, если нужно, проще простого, только незачем: его ведь пригласили войти. Он обогнул дом и попал на задний двор. Здесь, у кухонной двери, стояли горшки с цветами; под одним, из которого свисали разросшиеся побеги бугенвиллеи, Энтони нашел большой железный ключ.

И вошел.

Снаружи дом выглядел очаровательно старомодным, но внутри все было обставлено по последнему слову моды и техники. Кухню Элспет заполнила современными приборами. Прихожая была отделана в ярких светлых тонах, в центре гостиной стояли телевизор и проигрыватель, в столовой имелись стойки и модные табуреты с широко расставленными ножками. Энтони предпочитал более традиционные интерьеры, но не мог не признать, что дом обставлен с большим вкусом.

Стоя посреди гостиной и глядя на изогнутую кушетку, обтянутую розовым винилом, он вспоминал, как здесь гостил. Ему сразу бросилось в глаза, что Люк и Элспет несчастливы. Элспет сияла улыбкой и играла глазами, однако за ее показной беззаботностью чувствовалось напряжение, а Люк демонстрировал такое натужное гостеприимство, что Энтони сделалось за него неловко.

В субботу они устроили вечеринку с коктейлями и пригласили к себе целую толпу из «Арсенала». Дом заполонили неряшливые ученые, умеющие говорить только о ракетах, молодые офицеры, обсуждающие перспективы повышения по службе, и хорошенькие женщины — мастерицы сплетен и интриг, в которых не было недостатка в замкнутом мирке военной базы. Хозяева ставили долгоиграющие джазовые пластинки, но тягучие звуки джаза казались не столько чувственными, сколько жалобными. И Люк, и Элспет налегали на выпивку — такого Энтони за ними прежде не замечал; Элспет смеялась звонким русалочьим смехом и кокетничала со всеми вокруг, а Люк становился все мрачнее и мрачнее. Больно было видеть, что двое его старых друзей, которых Энтони любил и уважал, так несчастны друг с другом.

И вот теперь долгая история их неразрывно переплетенных жизней подходит к неизбежному концу.

Энтони решил осмотреть дом и надел пару резиновых перчаток, найденных на кухне. После убийства будет расследование — незачем оставлять улики.

Начал он с кабинета — небольшой комнаты с книжными полками вдоль стен, заставленными научной литературой. Сел за стол Люка, у окна, выходящего на задний дворик, и начал открывать ящики.

В течение двух часов он обыскал весь дом, от чердака до подвала — и ничего не обнаружил.

Он заглянул в каждый карман каждого костюма в шкафу — а костюмов у Люка было немало. Открыл и перелистал все книги, надеясь найти между страниц какие-нибудь документы. Заглянул во все кастрюльки и баночки в огромном холодильнике с двустворчатой дверью. Сходил в гараж и обыскал от капота до багажника роскошный черный «Крайслер-30 °C» — самый быстрый в мире седан, если верить газетам.

По пути он узнал несколько интимных секретов. Выяснил, что Элспет красит волосы, пьет по назначению врача снотворное и страдает запорами, а Люк пользуется шампунем от перхоти и читает «Плейбой».

На столике в прихожей обнаружилась небольшая стопка почты, должно быть, принесенная горничной. Ничего интересного: рекламная листовка, номер «Ньюсуик», открытка от каких-то Рона и Моники с Гавайев, конверты с прозрачным окошком для адреса — деловые письма.

Поиски ничего не дали.

Энтони вернулся в гостиную и опустился на розовую кушетку. Со своего места он видел в окно двор и подъезд к дому, а сквозь раскрытую дверь — прихожую.

Он достал пистолет, убедился, что он полностью заряжен, навинтил на ствол глушитель.

Желая приободрить себя, начал обдумывать, что ему предстоит сделать. Вот появится Люк — скорее всего из аэропорта он приедет на такси. Он пройдет через двор, достанет ключ, отопрет дверь. Войдет, закрыв за собой дверь, и направится на кухню. По дороге бросит мимолетный взгляд в гостиную и увидит Энтони, сидящего на диване. Его брови поднимутся в изумлении; он откроет рот, чтобы сказать: «Энтони! Какого черта ты тут…» — но договорить не успеет; нет, даже начать не успеет — взгляд его скользнет вниз, к пистолету, и все станет ясно.

А в следующий миг он умрет.

15.00

Ориентацию носовой части ракеты в пространстве контролирует система струйных рулей.

Билли заблудилась.

Она заподозрила это еще полчаса назад. Взяв напрокат «Форд», без нескольких минут час она выехала на центральную улицу Хантсвиля, проехала город насквозь и свернула на шоссе 59, ведущее в Чаттанугу. Немного странным показалось ей то, что лаборатория тестирования компонентов находится в добром часе езды от базы — но, возможно, подумала она, это из соображений безопасности: вдруг какое-нибудь опасное вещество взорвется во время испытаний! Найдя такое объяснение, она больше об этом не думала.

Собеседник по телефону говорил, что, отъехав от Хантсвиля на тридцать пять миль, ей нужно свернуть на проселочную дорогу вправо. В центре Хантсвиля Билли обнулила счетчик пробега; однако, когда цифра 34 на табло сменилась на 35, никакого проселка справа от себя она не обнаружила. Впрочем, это не слишком ее обеспокоило: она поехала дальше и свернула на первом повороте, пару миль спустя.

Указания, когда она их записывала, выглядели очень точными — однако не соответствовали тому, что она видела вдоль дороги, и тревога ее росла; однако Билли продолжала ехать вперед, удовлетворяясь самым вероятным объяснением. Очевидно, парень из лаборатории все напутал. Жаль, что не удалось поговорить с самим Люком.

Пейзаж вокруг становился все более пустынным: мелькали ветхие лачуги и сломанные заборы, автомобиль подскакивал на ухабах и выбоинах. Разница между ожиданиями и реальностью все сильнее бросалась в глаза; и наконец Билли в отчаянии всплеснула руками, признавшись себе, что понятия не имеет, где она и куда ехать дальше. Черт побери того идиота, что объяснял ей дорогу!

Билли остановилась у края поля, где какой-то негр в парусиновых штанах и соломенной шляпе ковырял землю ходовым плугом.

— Я ищу лабораторию тестирования компонентов «Арсенала Редстоун», — обратилась она к нему. — Не подскажете, где это?

Негр удивился.

— Военная база? Так она по другую сторону Хантсвиля! Возвращайтесь в город.

— Да, знаю, но одна лаборатория у них расположена где-то здесь.

— Никогда не слышал…

Безнадежно! Остается только звонить в лабораторию и спрашивать дорогу еще раз.

— Вы разрешите мне от вас позвонить?

— Да у меня и телефона нет.

Билли хотела спросить, где ближайший телефон-автомат, однако заметила в глазах негра страх. Ясно, он оказался в неловкой и неприятной ситуации: в глуши, посреди дикого поля, наедине с белой женщиной… Она торопливо поблагодарила его и тронулась с места.

Через пару миль обнаружился ветхий продуктовый магазинчик, а рядом с ним — телефонная будка.

Трубку на том конце сняли немедленно.

— Алле! — сказал молодой мужской голос.

— Могу я поговорить с доктором Клодом Люкасом? — спросила она.

— Детка, ты номером ошиблась!

«Могу я хоть что-нибудь сделать как следует?!» — в отчаянии подумала Билли.

— А это не Хантсвиль JE 6–4231?

Наступило короткое молчание.

— Гм… ну да, на аппарате написан этот номер.

Билли еще раз проверила записанные буквы и цифры. Нет, все верно.

— Я звоню в лабораторию тестирования компонентов.

— Да? А дозвонились на телефон-автомат в Хантсвильском аэропорту.

— На автомат?!

— Ну да, мэм.

Ее обвели вокруг пальца!

Голос на другом конце провода продолжал:

— Я хочу маме позвонить, чтобы меня встретила, снимаю трубку, а тут вы!

— Черт! — рявкнула Билли и шмякнула трубку на рычаг, проклиная себя за доверчивость.

Теперь она понимала: Люк не пересаживался в Норфолке на военный самолет, не был в лаборатории тестирования компонентов… да такой лаборатории вообще, наверное, нет. Все это выдумка, предназначенная лишь для одного — убрать Билли из аэропорта.

Она взглянула на часы. Люк уже приземлился в Хантсвиле, где-то в городе его караулит Энтони… С таким же успехом можно было вовсе не выезжать из Вашингтона!

С отчаянием в сердце Билли спросила себя, жив ли еще Люк.

Если жив — быть может, она сумеет его предупредить. Оставлять сообщение в аэропорту уже поздно… Вроде бы на базе у Люка была секретарша… точно, дама с каким-то цветочным именем…

Георгина!

Билли набрала номер «Арсенала Редстоун» и попросила позвать к телефону секретаря доктора Люкаса. Ответила женщина с тягучим алабамским говором:

— Вычислительная лаборатория, чем могу помочь?

— Здравствуйте, это Георгина?

— Да.

— Я доктор Джозефсон, друг Люка.

— Вот как? — В голосе Георгины явственно прозвучало подозрение.

— Мы с вами уже как-то разговаривали, — торопливо продолжила Билли, всей душой желая, чтобы женщина ей поверила. — Меня зовут Билли.

— Ах, конечно, помню. Как поживаете?

— Прямо сейчас — неважно, очень беспокоюсь о Люке. Мне нужно срочно передать ему сообщение. Он не с вами?

— Нет, мэм. Он поехал к себе домой.

— Зачем?

— Искать папку с документами.

— Папку? — Билли сразу поняла, что речь идет о чем-то важном. — Он оставил эту папку здесь в понедельник?

— Уж чего не знаю, того не знаю, — отозвалась Георгина.

Разумеется, Люк приказал Георгине держать его визит сюда в понедельник в секрете. Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения.

— Если вы встретитесь с Люком или если он вам позвонит, передадите сообщение от меня?

— Конечно.

— Скажите ему, что в городе Энтони.

— И все?

— Он поймет. И, Георгина… Не знаю, стоит ли это говорить — наверное, вы решите, что я сумасшедшая, — и все же я скажу: Люку грозит опасность.

— От этого Энтони?

— Да. Вы мне верите?

— На свете всякое случается. Не зря он память потерял.

— Пожалуйста, передайте ему мое сообщение. От этого зависит его жизнь. Я серьезно.

— Сделаю все, что смогу, доктор.

— Спасибо. — И Билли повесила трубку.

С кем еще может связаться Люк? С Элспет.

Билли вызвала оператора и попросила соединить ее с мысом Канаверал.

15.45

Сбросив первую ступень, ракета начнет двигаться в безвоздушном пространстве по инерции. Система контроля ориентации в пространстве будет удерживать ее строго горизонтально по отношению к поверхности Земли.

Мыс Канаверал кипел от ярости. Пентагон приказал усилить меры безопасности — и перед воротами космодрома выстроилась длинная очередь автомобилей. Вся команда «Эксплорера», приехавшая с утра на работу, чтобы провести последние проверки и подготовить запуск, вынуждена была томиться в пробке, ожидая досмотра. Иные торчали здесь, под жарким флоридским солнцем, по три часа. Заканчивался бензин, выкипали радиаторы, ломались кондиционеры, моторы глохли и отказывались заводиться. Каждую машину перетряхивали сверху донизу: открывали багажники, потрошили сумки с клюшками для гольфа, снимали запаски. А потом — словно этого мало — военная полиция полковника Хайда заставляла ракетчиков открывать портфели и коробочки для ланча, вытряхивала женские косметички, рылась в тюбиках помады, тампонах и любовных записочках.

Добравшись наконец до своих кабинетов и лабораторий, ракетчики обнаружили, что и там все перевернуто вверх дном! Сотрудники службы безопасности обыскивали ящики столов, заглядывали в вакуумные шкафы. Работать было невозможно. «Мы просто хотим запустить наконец эту чертову ракету!» — снова и снова повторяли люди, однако им приходилось терпеть.

Несмотря на переполох, запуск больше не откладывали: «Эксплорер» взлетит, как и планировалось, в 22.30.

Элспет была только рада суматохе: во всеобщем раздрае не так бросалась в глаза ее собственная тревога. Она ошибалась в расписании, запаздывала вносить изменения в график, — но Уилли Фредриксон был слишком озабочен повальным обыском, чтобы делать ей замечания. Элспет не находила себе места: она не понимала, что с Люком, и боялась, что больше не может доверять Энтони.

Когда без пяти четыре на столе зазвонил телефон, ее сердце едва не выпрыгнуло из груди.

Элспет схватила трубку.

— Да?

— Это Билли.

— Билли?! — удивленно переспросила Элспет. — Откуда ты звонишь?

— Я в Хантсвиле, пытаюсь связаться с Люком.

— А он что там делает?

— Ищет то, за чем прилетал сюда в понедельник.

Элспет открыла рот от удивления.

— Он прилетал в Хантсвиль в понедельник? Я этого не знала.

— Никто не знал, кроме Георгины. Элспет, ты понимаешь, что происходит?

— Думала, что понимаю… но, похоже, ошиблась, — с безрадостным смешком ответила Элспет.

— Люку грозит опасность.

— Почему ты так говоришь?

— Прошлой ночью в Вашингтоне в него стрелял Энтони.

Элспет похолодела.

— О Господи!

— Слишком сложно сейчас все объяснить. Если Люк тебе позвонит, пожалуйста, просто скажи ему, что Энтони в Хантсвиле, хорошо?

— Я… — пробормотала Элспет, не в силах оправиться от потрясения, — да, я… конечно, скажу!

— Это может спасти ему жизнь!

— Да, понимаю. Билли, еще одно…

— Что?

— Береги Люка, хорошо? Позаботься о нем.

Наступило короткое молчание.

— То есть? — спросила Билли. — Ты так говоришь, словно собралась на тот свет!

Элспет нажала на рычаг, разъединив связь.

К горлу подступили рыдания, однако она приказала себе успокоиться. «Слезами делу не поможешь!» Наконец, почувствовав, что слезы отступили и она снова может говорить, Элспет набрала номер своего дома в Хантсвиле.

16.00

Основные параметры орбиты «Эксплорера»: апогей — 1800 миль, перигей — 187 миль. Скорость спутника на орбите — 18 тысяч миль в час.

Энтони услышал шум машины и, выглянув из окна, увидел, что к воротам дома подъезжает такси с номерами Хантсвиля. Во рту сразу пересохло, и он положил палец на предохранитель пистолета.

В этот миг раздался телефонный звонок.

Телефон стоял на одном из треугольных столиков по сторонам от кушетки. Энтони испуганно застыл. Телефон зазвонил снова. Энтони не двигался с места, не зная, что предпринять. Через окно он видел, как такси тормозит перед домом и из машины выходит Люк. Кто сюда звонит и зачем? Скорее всего ошиблись номером. Или звонок предвещает жизненно важную информацию?

В душе поднялся темный ужас. Что делать? Нельзя же отвечать на звонок и одновременно стрелять!

Телефон зазвонил в третий раз. В страхе Энтони схватил трубку.

— Да?

— Это Элспет.

— Что? Что?!

— Он ищет папку, которую оставил в Хантсвиле в понедельник, — тихим, напряженным голосом проговорила Элспет.

Внезапно Энтони все понял. Люк сделал не одну, а две копии чертежей, обнаруженных им в воскресенье! Один набор копий повез с собой в Вашингтон, чтобы показать в Пентагоне, — но Энтони его перехватил, и эти чертежи теперь у него. К несчастью, ему и в голову не пришло, что есть еще один, запасной, набор, и он где-то спрятан! Он забыл, что Люк — ветеран Сопротивления, а у тех, кто вел подпольную работу в годы войны, осторожность развита до степени паранойи.

— Кто еще об этом знает?

— Его секретарша Георгина. И Билли Джозефсон — она сказала мне. Возможно, и кто-то еще.

Люк расплатился и двинулся по дорожке к дому. Времени почти не оставалось.

— Мне нужна эта папка! — воскликнул Энтони.

— Я так и думала.

— Но здесь ее нет! Я весь дом обыскал сверху донизу!

— Значит, она на базе.

Шаги Люка послышались на крыльце.

— Не могу больше говорить, — пробормотал Энтони и бросил трубку.

Он выбежал на кухню, а оттуда через заднюю дверь во двор. Ключ еще торчал в замке. Энтони бесшумно повернул его, запирая дверь, и сунул ключ под горшок с бугенвиллеей.

Он припал к земле и пополз вдоль веранды, держась у самой стены дома и ниже уровня окон. Так он обогнул угол и оказался перед домом. Отсюда до самой улицы никакого прикрытия не было. Оставалось положиться на удачу.

Лучше всего броситься бежать сейчас, пока Люк ставит чемодан и снимает пальто. Вряд ли в этот момент он станет смотреть в окно.

Стиснув зубы, Энтони поднялся и шагнул вперед.

Он торопливо шел к воротам, подавляя желание обернуться, каждую секунду ожидая, что за спиной у него сейчас раздастся голос Люка: «Эй! Стой! Стой, или я стреляю!»

Но никто его не окликнул.

Энтони вышел на улицу и бросился прочь.

16.30

В спутник встроены два крохотных радиопередатчика на ртутных батареях размером не больше батарейки фонарика. Каждый передатчик работает на четырех телеметрических каналах.

На телевизоре в гостиной, рядом с бамбуковой настольной лампой, стояла свадебная фотография в такой же бамбуковой рамке. Потрясающе красивая рыжеволосая женщина в шелковом свадебном платье цвета слоновой кости и рядом с ней, в смокинге — сияющий Люк.

Он долго стоял перед этой фотографией, разглядывая Элспет. Необыкновенная женщина — высокая, изящная, с округлой грудью и тонкой талией. Могла бы сниматься в кино. «Повезло мне — женился на такой красавице!» — как-то отстраненно подумал он.

Дом ему не понравился. Точнее, понравился только снаружи: тенистая веранда, увитая зеленью, вызвала в нем теплое чувство. Но внутри дом состоял из одних лишь острых углов, кричащих цветов и блестящих поверхностей. И еще здесь было слишком чисто. Так чисто и прибрано, словно здесь никто и не живет. Он вдруг понял, что хотел бы жить в доме, где книги не умещаются на полках, где в прихожей спит собака, на рояле видны круги от чашек кофе, а путь к гаражу преграждает брошенный трехколесный велосипед.

Но в этом доме не было ни детей, ни собак. Некому было нарушать идеальный порядок. Жилище напоминало рекламу в женском журнале или декорацию из телесериала — стерильное место, которым можно только любоваться.

Люк начал поиски. Коричневую армейскую папку найти достаточно легко — если, конечно, он не переложил документы из нее куда-то еще, а папку не выбросил. Он сел за стол в кабинете — своем кабинете — и методично перерыл все ящики.

Затем поднялся наверх, в спальню.

Несколько секунд смотрел на большую двойную кровать под желто-синим покрывалом. Трудно поверить, что каждую ночь он делит это ложе с той красавицей со свадебного фото.

Люк открыл шкаф и с приятным удивлением обнаружил там целую гору синих и серых костюмов, твидовых спортивных пиджаков, рубашек в клетку и в полоску, на полках — кипу свитеров, а внизу, на стойке для обуви — несколько пар отполированных до блеска ботинок. Уже больше суток Люк таскал на себе украденный костюм, и сейчас его охватило искушение принять душ и переодеться в собственную одежду. Увы, на это времени нет.

В каждом уголке собственного жилья он узнавал о себе и своей жене что-то новое. Они любили Глена Миллера и Фрэнка Синатру, читали Хемингуэя и Скотта Фицджеральда, пили «Дьюар», ели пшеничные хлопья «Олл-Бран» и чистили зубы «Колгейтом». Элспет, как обнаружил он, заглянув к ней в шкаф, любила дорогое белье. Сам Люк, по-видимому, обожал мороженое — в морозилке нашелся большой запас. Элспет, судя по ее тонкой талии, вообще почти ничего не ела.

На кухне он обнаружил ключи от «Крайслера», стоящего в гараже. Надо поехать на базу и поискать там.

Перед тем как уйти, Люк обратил внимание на стопку писем в прихожей. Все письма выглядели деловыми — счета и тому подобное. Отчаянно нуждаясь хоть в каком-нибудь ключе к разгадке, он принялся вскрывать конверты и просматривать письма.

Одно из них было от врача из Атланты.

Уважаемая миссис Люкас!

Получены результаты анализов крови, сданных вами в ходе очередного врачебного осмотра. Показания анализов вполне нормальны.

Однако…

Люк остановился. Что-то подсказывало ему, что у него нет привычки читать чужие письма. С другой стороны, Элспет — его жена, а слово «однако» звучало зловеще. Что, если у нее какие-то проблемы со здоровьем, о которых ему нужно знать?

Он прочел следующий абзац:

Однако ваш вес ниже нормы, вы страдаете от бессонницы, а на приеме вы плакали, хотя в ответ на вопрос сказали, что ничего плохого с вами не произошло. Налицо симптомы депрессии.

Люк нахмурился. Это еще что? Почему у нее депрессия? Она с ним несчастна?

Депрессию вызывают изменения биохимии тела, неразрешенные проблемы — например, плохие отношения в браке или детские травмы, такие, например, как ранняя смерть родителей. Рекомендую прием антидепрессантов и/или психиатрическое лечение.

Час от часу не легче! Выходит, Элспет психически больна?

У меня нет сомнений, что ваше состояние связано с лигацией маточных труб, произведенной в 1954 году.

А что такое «лигация»? Люк вернулся в кабинет, включил настольную лампу, снял с полки «Энциклопедию здоровья семьи». Ответ его поразил. Лигация или перевязка маточных труб — самый распространенный метод стерилизации для женщин, которые не хотят иметь детей!

Он тяжело опустился в кресло и начал читать статью в энциклопедии. По описанию было понятно: именно эту процедуру имеют в виду женщины, когда говорят, что у них «перевязаны трубы».

Ему вспомнился утренний разговор с Элспет. Он спросил, почему у них нет детей, и она ответила: «Не знаю. В прошлом году ты ходил к специалисту, но он не нашел никаких отклонений. Несколько недель назад я была у женского врача в Атланте, она назначила анализы. Сейчас ждем результатов».

Выходит, все это ложь! Она прекрасно знает, почему у них нет детей — потому что сама отказалась от возможности рожать!

Что за отвратительный обман! Но почему она так поступила?.. Люк начал читать дальше:

Эта процедура может вызвать депрессию в любом возрасте, однако в вашем случае, когда она была проведена за шесть недель до свадьбы…

От изумления Люк открыл рот. Элспет начала его обманывать накануне свадьбы! Как такое возможно? Что вообще было у нее на уме? И как ей это удалось? Должно быть, предупредила его, что ей нужно на несколько дней лечь в больницу. Нет-нет, ничего серьезного. Может быть, даже расплывчато сказала что-то про «женские дела».

Он прочел абзац целиком:

Эта процедура может вызвать депрессию в любом возрасте, но в вашем случае, когда она была проведена за шесть недель до свадьбы, депрессия почти неизбежна, и я полагаю, что вам следует снова прибегнуть к регулярным консультациям…

Гнев Люка утих, когда он понял, как мучается сама Элспет. Он снова перечитал строчку: «Ваш вес ниже нормы, вы страдаете от бессонницы, а на приеме вы плакали, хотя в ответ на вопрос сказали, что ничего плохого с вами не произошло». По каким-то неведомым Люку причинам эта женщина обрекла себя на личный ад.

Их брак оказался сплошным обманом. Да и весь дом, только что обысканный сверху донизу, ни сейчас, ни в прошлом не воспринимался им родным. В маленьком кабинете ему было уютно; он ощутил что-то вроде проблеска узнавания, открывая шкаф с одеждой; но все остальное было ему чуждо и рисовало совсем не ту картину семейной жизни, какую он себе представлял. Его не интересовали кухонные приборы и модная мебель. Он предпочел бы старые ковры и семейные сувениры. И прежде всего он хотел детей — а Элспет сознательно лишила его этой радости. И четыре года лгала.

Это открытие его парализовало. Люк долго сидел за столом, бездумно глядя в окно, где над кронами пеканов уже сгущались сумерки. Почему же так криво сложилась его жизнь? Сбился ли он с пути постепенно, как ребенок, который, блуждая в чаще, уходит все дальше и дальше от дома? Или было какое-то роковое решение, развилка, после которой все пошло наперекосяк? Кто он — слабый человек, плывущий по течению? Или некий роковой недостаток характера помешал ему построить свою жизнь так, как хотел он сам?

Люк вспоминал все, что узнал за эти тридцать шесть часов об Элспет, Билли, Энтони и Берне. Похоже, он очень плохо разбирается в людях. Дружил с Энтони, который его предал и пытался убить, — и порвал с Берном, который был верным другом. Порвал с Билли и женился на Элспет, — но Билли бросила все, чтобы ему помочь, а Элспет, как выяснилось, его обманывала.

Крупный мотылек с размаху ударился в стекло, и Люк, вздрогнув, вернулся к реальности. Господи, уже больше семи вечера!

Если он надеется разгадать загадку, в которую превратилась его жизнь, то прежде всего нужно найти эту таинственную папку. Здесь ее нет — значит, она в «Арсенале Редстоун». Сейчас надо выключить свет, запереть дом, вывести из гаража черный «Крайслер» и поехать на базу.

Время поджимает. Запуск ракеты назначен на половину одиннадцатого. Осталось три часа, чтобы выяснить, существует ли заговор против «Эксплорера» — и если существует, то в чем он состоит…

И все же Люк продолжал сидеть за столом, слепо глядя через окно в темнеющий сад.

19.30

Один радиопередатчик — большой мощности, однако срок его службы всего две недели. Второй послабее, зато его сигналы могут поступать в течение двух месяцев.

Проезжая мимо дома Люка, Билли увидела, что все окна темные. Но что это значит? Возможны три варианта. Первый: дом пуст. Второй: где-то в темноте сидит в засаде Энтони. И третий, от которого Билли содрогнулась: остывающее тело Люка лежит в луже крови на полу… Неопределенность сводила ее с ума.

Она все испортила. Совершила непоправимую ошибку. Несколько часов назад она ждала в аэропорту, желая встретить Люка и предупредить его об опасности, — и что же? Позволила увести себя со своего поста, поддавшись на простейший обман! Несколько часов потребовалось ей, чтобы вернуться в Хантсвиль и разыскать дом Люка. Она понятия не имела, дошло ли до него хоть одно из ее предупреждений. Проклинала себя за глупость и приходила в ужас при мысли, что ее промах стоил Люку жизни.

Свернув за угол, Билли остановилась, заставила себя дышать глубоко и рассуждать спокойно. Нужно выяснить, есть ли кто-то в доме. А вдруг там Энтони? Незаметно прокрасться в дом и застать его врасплох? Нет, слишком опасно. Не стоит пугать вооруженных людей — от страха они порой начинают стрелять. Лучше спокойно подойти к двери и позвонить. Но что, если он хладнокровно ее пристрелит, просто за то, что появилась на пороге? М-да, пожалуй, Энтони на это способен. А она не имеет права безрассудно рисковать жизнью: у нее сын.

Из портфеля на пассажирском сиденье Билли достала «кольт». Тяжелая вороненая сталь неприятно холодила ладонь. Мужчины, вместе с которыми Билли служила во время войны, обожали оружие. Сжимать в руке рукоять пистолета, крутить цилиндр револьвера, прижимать к плечу приклад винтовки — все это, как обнаружила Билли, доставляет мужчинам какое-то почти сексуальное наслаждение. Сама она ничего подобного не испытывала. Для нее оружие было холодным и жестоким механическим чудовищем, созданным для того, чтобы крушить кости и рвать на куски теплую живую плоть.

С револьвером на коленях Билли развернула машину и вернулась к дому Люка.

Она резко затормозила напротив ворот, схватила револьвер, выпрыгнула и помчалась к дому. Прежде чем кто-нибудь внутри успел бы среагировать, она перемахнула через невысокий забор и бросилась по лужайке в тень веранды.

Изнутри не доносилось ни звука.

Билли обежала дом кругом, оказавшись на заднем дворе, заглянула в окно одной из комнат. Слабый свет далекого уличного фонаря подсказал ей, что оконная рама обычной конструкции, с одной задвижкой. Билли перехватила револьвер за дуло и рукоятью разбила стекло, каждую секунду опасаясь, что сейчас прогремит выстрел и оборвет ее жизнь. Потом отодвинула задвижку, открыла окно, перелезла через подоконник и прижалась к стене, прислушиваясь. В сумраке смутно виднелись письменный стол и книжные полки. Кабинет. Хотя инстинкт подсказывал, что она здесь одна, Билли с ужасом думала о том, что где-нибудь здесь, во мраке, лежит тело Люка.

Медленно, привыкая к темноте, она пересекла комнату и нашла дверь. За дверью обнаружилась прихожая, также пустая. Так, не зажигая свет и держа револьвер наготове, Билли обошла весь дом. В конце концов она оказалась в самой большой из спален — смотрела на двуспальную кровать, на которой спали Люк и Элспет, и размышляла, что делать дальше. Тела Люка здесь не было — и от этого она испытывала такое облегчение, что слезы подступали к глазам. Но где же он? Поменял планы и решил сюда не заезжать? Или Энтони спрятал его тело? А может быть, Люк получил одно из ее предупреждений и избежал с ним встречи?

Возможно, ответы на эти вопросы знает Георгина.

Билли вернулась в кабинет и включила свет. На столе лежала медицинская энциклопедия, открытая на статье о женской стерилизации; странно, но сейчас не время об этом думать. Она набрала справочную службу и попросила домашний телефон Георгины Кларк. Минуту спустя голос в трубке продиктовал ей хантсвильский номер.

По телефону ответил мужчина, вероятно, муж Георгины.

— Она на репетиции, дирижирует хором. Миссис Люкас сейчас во Флориде, а Георгина ее заменяет.

Билли вспомнила, что Элспет дирижировала любительским хором еще в Рэдклиффе, а потом, в Вашингтоне, организовала детский негритянский оркестр. Как видно, чем-то подобным она занималась и в Хантсвиле, а Георгина была ее помощницей.

— Мне очень нужно с ней поговорить! — сказала Билли. — Как вы думаете, ничего, если я зайду на репетицию?

— Наверное, ничего. Они репетируют в Евангельской церкви Голгофы на Милл-стрит.

Билли села в машину и, найдя на карте, врученной ей в прокатном агентстве, Милл-стрит, двинулась туда. Симпатичная на вид церковь из красного кирпича была расположена посреди бедного квартала. Пение Билли услышала, едва открыла дверь. Когда же она шагнула в церковь, музыка окатила ее, словно океанская волна. Певцы стояли в дальнем конце церкви. Мужчины и женщины, всего человек тридцать — но пели они так, словно их здесь была целая сотня. «Слава, слава, аллилуйя!» — распевали они, прихлопывая в ладоши и раскачиваясь в такт музыке под джазовый аккомпанемент рояля, а дирижировала ими крупная женщина, стоящая к Билли спиной.

Билли присела на деревянную скамью в заднем ряду, остро сознавая, что она здесь — единственная белая. Несмотря на снедающую душу тревогу, музыка тронула ее сердце. Она родилась в Техасе, и дух Юга для нее был неразрывно связан с распевами госпела.

Билли не терпелось забросать Георгину вопросами; однако она понимала, что лучше проявить уважение и дождаться конца песни.

Наконец хор затих на высокой ноте, и женщина-дирижер сразу обернулась.

— Так вот на кого вы все время глазели! — проговорила она, обращаясь к хору. — Ладно, перерыв!

Билли подошла к ней.

— Простите, что помешала. Мне нужна Георгина Кларк. Это вы?

— Я, — осторожно ответила женщина, полная негритянка лет пятидесяти в очках со стразами. — Только я вас не знаю.

— Мы с вами сегодня говорили по телефону. Я Билли Джозефсон.

— А, доктор Джозефсон, здравствуйте!

Билли спросила вполголоса:

— Люк не появлялся?

— Нет, с утра о нем ничего не слышала. Как вы думаете, у него все хорошо?

— Я была у него дома, там никого нет. Боюсь, как бы его не убили.

— Что вы такое говорите! — всплеснула руками Георгина. — Двадцать лет я работаю на армию, но о таком не слыхивала!

— Если он жив, то он в большой опасности, — сказала Билли. Она взглянула Георгине прямо в глаза. — Вы мне верите?

Одно бесконечно долгое мгновение Георгина молчала в задумчивости; затем ответила:

— Да, мэм, верю.

— Тогда помогите мне! — воскликнула Билли.

21.30

Радиосигнал более мощного передатчика способны уловить обычные радиоприемники. Более слабый сигнал второго передатчика доступен только специально оборудованным следящим станциям.

Энтони сидел во тьме в армейском «Форде», не спуская глаз с дверей Вычислительной лаборатории.

Люк в лаборатории искал свою папку. Энтони прекрасно знал, что он ее там не найдет — так же, как и дома, поскольку ни там, ни там не нашел ее сам Энтони. Однако предсказать действия Люка он не мог: оставалось лишь следовать за ним.

Однако время на его стороне. С каждой минутой Люк становится все менее опасен. Запуск «Эксплорера» состоится через час. Сможет ли Люк за час все погубить? Едва ли. И все же прошедшие два дня показали Энтони, что старого друга недооценивать нельзя.

Дверь лаборатории распахнулась, залив темноту желтым светом. Темная фигура двинулась к «Крайслеру», припаркованному у входа. Как и ожидал Энтони, Люк вышел с пустыми руками. Он сел в машину и поехал прочь.

Энтони завел мотор, включил фары и последовал за ним.

Дорога, прямая, как стрела, шла прямо на юг. Примерно милю спустя Люк затормозил у длинного одноэтажного здания. Энтони, не снижая скорости, промчался мимо. Через четверть мили он развернулся и поехал обратно. Машина Люка по-прежнему стояла возле дома; самого его не было.

Энтони заглушил мотор и приготовился ждать.

Люк был уверен, что найдет папку в Вычислительной лаборатории. Обыскал все сначала у себя в кабинете, потом в комнате, где сидели секретарши. И ничего не нашел.

Оставалась еще одна возможность. Георгина говорила, что в понедельник он заезжал в Конструкторский корпус. Для чего?.. Так или иначе, это последняя надежда. Если папка не обнаружится и там, то где еще искать? Да и в любом случае времени уже нет. Через несколько минут ракета взлетит… или не взлетит по чьей-то злой воле.

Конструкторский корпус разительно отличался от Вычислительной лаборатории. Если во владениях математиков царила стерильная чистота, необходимая для работы огромных вычислительных машин, то у инженеров и техников было довольно неряшливо, пахло резиной и смазкой.

Люк поспешил вперед по коридору со стенами, выкрашенными в две краски — темно-зеленую снизу и светло-зеленую сверху. Вокруг себя он видел двери кабинетов с табличками, как правило, начинавшимися со слова «доктор». Однако таблички «доктор Клод Люкас» нигде не было. С досадой Люк понял, что у него здесь нет своего кабинета. Но, может быть, есть свой письменный стол?

В конце коридора обнаружилась просторная комната с дюжиной стальных столов. Открытая дверь в дальнем ее конце вела в лабораторию; а в дальней стене лаборатории виднелись двойные двери, по-видимому, выходящие на погрузочную платформу.

Слева от себя Люк увидел ряд шкафчиков с фамилиями — в том числе со своей. Может быть, папка там?

Достав связку ключей, он нашел подходящий на вид ключ, попробовал — дверца открылась. На верхней полке лежала каска, ниже свисала с крючка пара комбинезонов, внизу стояли черные резиновые сапоги, на вид его размера.

А рядом с сапогами Люк увидел коричневую армейскую папку.

В папке находились какие-то чертежи. Люк отнес ее на один из стальных столов и разложил чертежи под светом лампы. Не потребовалось и минуты, чтобы понять, что перед ним, — и, поняв, он похолодел от ужаса.

Механизм самоуничтожения, встроенный в ракету «Юпитер-Си».

Подобный механизм позволяет взорвать ракету в воздухе, если она отклонится от курса и будет представлять собой угрозу. По всей длине основной ступени «Юпитера» проложен пентритовый детонирующий шнур. На верхнем его конце — электродетонатор, от которого отходят два проводка. Из чертежей было ясно: если подать на эти провода напряжение, то детонатор подожжет шнур, топливо в баке взорвется, и ракета разлетится на куски.

Команду на взрыв подают кодированным радиосигналом. На чертежах Люк увидел два парных сменных блока: один — для наземного передатчика, другой — для приемника на спутнике. Один из них превращал радиосигнал в сложный код; второй принимал сигнал и, если код верен, пускал по проводам ток. Отдельная схема — не чертеж, просто грубый набросок от руки — показывала точную схему проводки. Любой, кому попадет в руки эта схема, сможет продублировать закодированный сигнал!

Да это же настоящий клад, понял Люк. Диверсантам нет нужды проносить на борт ракеты взрывчатку или бомбу с часовым механизмом — «бомба» там уже есть! Им вообще не нужен доступ к ракете. Зная код, и на мысе Канаверал не обязательно находиться. Радиосигнал можно отправить издалека.

На последней странице Люк увидел фотокопию конверта, адресованного некоему Тео Пэкмену в мотель «Авангард». Предотвратил ли Люк посылку оригинала? Как правило, обнаружив шпионскую сеть, контрразведка ее не трогает и в дальнейшем использует для дезинформации. Однако если Люк и конфисковал оригинал, вредители могли отправить по почте другой набор копий. Так или иначе, этот Тео Пэкмен сидит сейчас где-то в Кокоа-Бич с радиопередатчиком, готовый взорвать ракету через несколько секунд после того, как она поднимется в воздух.

Люк взглянул на часы на стене: двадцать два пятнадцать. Надо позвонить на мыс Канаверал, предупредить их, сказать, чтобы отложили запуск!.. Он потянулся к трубке телефона…

И услышал негромкий голос:

— Положи трубку.

Люк медленно повернулся с трубкой в руке. В дверях перед ним, сжимая в руке пистолет с глушителем, стоял Энтони в верблюжьем пальто, с разбитой губой и синяками под обоими глазами.

Люк медленно положил трубку.

— Значит, ты ехал за мной!

— Ты слишком спешил и волновался, чтобы заметить слежку. На это я и рассчитывал.

Люк молча смотрел на человека, в котором так ошибся. Было ли в нем что-то подозрительное, какая-то черта, способная подсказать — это предатель? Пожалуй, нет. Некрасивое, но выразительное лицо Энтони говорило лишь об энергии и силе характера.

— И давно ты работаешь на Москву? — спросил Люк. — С войны?

— Дольше. Еще с учебы в Гарварде.

— Зачем?

Губы Энтони искривились в странной усмешке.

— Ради светлого будущего.

В тридцатых-сороковых годах, вспомнил Люк, многие — и далеко не худшие — люди верили, что коммунизм способен преобразить мир. Однако страшные открытия о жизни в СССР при Сталине изменили взгляды большинства из них.

— Неужели ты еще в это веришь? — недоверчиво спросил он.

— Как тебе сказать… Точнее — все еще надеюсь.

Спорить с ним Люк не собирался.

— Два десятка лет мы с тобой были друзьями, — сказал он. — А прошлой ночью ты в меня стрелял.

— Да.

— И ты убил бы лучшего друга? За дело, в которое сам уже не веришь?

— Да — как и ты. На войне мы рисковали и своей жизнью, и чужой — ради того, что считали правильным.

— Не думаю, что мы там лгали друг другу, не говоря уж о том, чтобы друг в друга стрелять.

— Послушай, если я сейчас не убью тебя, неужели ты дашь мне уйти? Не попытаешься задержать?

Несмотря на страх, Люк не мог солгать, да и не хотел.

— Черт, разумеется, я тебя задержу!

— Тогда я попаду на электрический стул. И ты это знаешь.

— Ну… да.

— Выходит, ты тоже готов убить друга?

— Это совсем другое дело! — запротестовал Люк. — Я готов отдать тебя под суд.

— Какая разница? Для меня результат будет один.

— Да… — кивнул Люк. — Пожалуй, да.

Энтони поднял револьвер.

Люк пригнулся и нырнул за стальной стол.

Револьвер глухо «кашлянул», и пуля со звоном ударилась о крышку стола.

Люк перекатился под стол. Он понимал, что Энтони сейчас бежит через комнату к нему, поэтому приподнялся, поднимая стол спиной, схватил его за ножки, выпрямился, оторвав тяжелый стол от земли, и вслепую оттолкнул его от себя. Стол рухнул на пол ножками вверх.

Энтони под ним не было.

Люк споткнулся и упал на перевернутый стол, больно ударившись головой о стальную ножку. Перекатился на бок, сел… и затуманенным взором увидел Энтони в дверях лаборатории. Его враг стоял, широко расставив ноги, и обеими руками сжимал направленный на него револьвер. Энтони не стал бросаться навстречу неуклюжей атаке Люка — он обошел его сзади. Теперь Люк превратился, в буквальном смысле, в сидячую мишень: жить ему осталось не более секунды…

И в этот миг раздался женский голос:

— Энтони! Стой!

Голос Билли.

Энтони замер, не опуская пистолета. В дверях стояла Билли: красный свитер — словно пятно крови на тускло-зеленой стене, алые губы решительно сжаты. Она держала Энтони под прицелом, и рука ее была тверда. Позади нее, с ужасом и изумлением на лице, стояла немолодая негритянка.

— Брось ствол! — крикнула Билли.

Люк был почти уверен, что Энтони все равно выстрелит. Разве убежденный коммунист не готов пожертвовать жизнью ради своего дела?.. Впрочем, едва ли это что-то ему даст: ведь чертежи окажутся у Билли, и вся история выйдет на свет.

Энтони медленно опустил руки.

— Бросай оружие, или я стреляю!

Губы Энтони искривились в улыбке.

— Ты не выстрелишь.

Направив пистолет в пол, он начал отступать в сторону лаборатории. Люк вспомнил, что видел там дверь, по всей видимости, ведущую на улицу.

— Стой! — закричала Билли.

— Не верю, что ракета для тебя ценнее человеческой жизни, — проговорил Энтони, продолжая пятиться. — Даже если это жизнь предателя.

Он был уже в двух шагах от двери.

— Не искушай меня! — воскликнула Билли.

Люк смотрел на нее во все глаза, гадая, выстрелит она или нет.

Энтони повернулся и бросился бежать.

Билли не выстрелила.

Энтони перемахнул через лабораторный верстак и с размаху ударил плечом в двойную дверь. Дверь распахнулась, и Энтони исчез во тьме.

Люк вскочил. Билли бросилась к нему с распростертыми объятиями. Люк взглянул на часы — 22:29. Осталась ровно минута, чтобы предупредить мыс Канаверал.

Отстранив Билли, он потянулся к телефону.

22.29

Научные приборы на борту спутника способны выдержать перегрузки при взлете более чем в 100 g.

Когда оператор соединил Люка с блокгаузом, тот сказал в трубку:

— Это Люк. Дайте мне руководителя запуска.

— Он сейчас…

— Я знаю, где он сейчас и чем занят! Позовите его к телефону, быстрее!

Наступило молчание. Издалека до Люка доносился обратный отсчет: «Двадцать, девятнадцать, восемнадцать…»

На линии послышался новый голос, напряженный и нетерпеливый.

— Это Уилли. Какого дьявола?..

— Кто-то украл код самоуничтожения ракеты.

— Черт! Кто?

— Скорее всего, диверсанты. Хотят взорвать ракету. Останови запуск.

На заднем плане слышалось: «Одиннадцать… десять…»

— Откуда ты знаешь? — спросил Уилли.

— Нашел чертежи кодирующих блоков вместе с конвертом, адресованным некоему Тео Пэкмену.

— Я не могу отменить запуск на таких шатких основаниях.

Люк вздохнул, на него вдруг навалилась страшная усталость. Он сделал все, что мог.

— Уилли, больше мне ничего не известно. Решай.

— Пять… четыре…

— О черт!.. — Уилли повысил голос: — Остановите отсчет!

Люк упал на стул. Получилось! Словно в тумане, он видел над собой обеспокоенные лица Билли и Георгины.

— Запуск отменен, — сказал Люк.

Билли, приподняв край свитера, сунула револьвер за пояс лыжных брюк.

— Ну… — проговорила Георгина. — Ну, скажу я вам… — И вновь замолчала, не в силах подобрать слова.

Командный пункт гудел, словно встревоженный улей; из телефонной трубки доносились сердитые вопросы и восклицания. Затем послышался новый голос:

— Люк? Это полковник Хайд. Объясни мне, какого черта здесь происходит?

— Я выяснил, зачем в понедельник в такой спешке улетел в Вашингтон. Скажи, ты знаешь, кто такой Тео Пэкмен?

— Да вроде бы. Независимый журналист, пишет для нескольких европейских газет…

— Я нашел адресованный ему конверт. В конверте чертежи механизма самоуничтожения «Эксплорера», в том числе схема кодирующих блоков.

— Господи боже! Да ведь любой, к кому попадет эта информация, сможет взорвать ракету прямо на взлете!

— Вот почему я убедил Уилли остановить запуск.

— Слава богу!

— Послушай, теперь надо немедленно найти этого Пэкмена. Адрес на конверте — мотель «Авангард». Думаю, он там.

— Понял.

— Пэкмен работал в связке с двойным агентом из ЦРУ, человеком по имени Энтони Кэрролл. Это он перехватил меня в Вашингтоне, прежде чем я успел передать информацию в Пентагон.

— Я же с ним разговаривал! — изумленно воскликнул Хайд.

— Не сомневаюсь.

— Немедленно звоню в ЦРУ.

— Хорошо. — Люк повесил трубку.

— Что дальше? — спросила Билли.

— Теперь мне нужно на мыс Канаверал. Запуск, скорее всего, перенесут на завтра, на это же время. Хотелось бы быть там.

— Мне тоже.

— Заслужила, — улыбнулся Люк. — Ведь это ты спасла ракету. — Он встал и обнял ее.

— Да бог с ней, с ракетой! Главное, я тебя спасла! — И Билли со счастливой улыбкой его поцеловала.

За спинами у них кашлянула Георгина.

— Последний самолет из Хантсвильского аэропорта вы уже пропустили, — сообщила она деловым тоном.

Люк и Билли неохотно разжали объятия.

— Ближайший рейс — ВАТС, вылетает с базы в 5.30, — продолжала Георгина. — Или можете успеть на поезд Южной железнодорожной системы. Поезд идет от Цинциннати до Джексонвиля, около часа ночи прибывает в Чаттанугу. На вашем черном красавце вы до Чаттануги доберетесь за пару часов!

— Поезд, — проговорила Билли. — Мне нравится!

— Хорошо. — Люк бросил взгляд на перевернутый стол. — Кому-то придется объяснить службе безопасности, откуда здесь следы от пуль.

— Я утром все им объясню, — ответила Георгина. — А вы не теряйте времени.

Они вышли на улицу. Возле здания стояли машины Люка и Билли; автомобиль Энтони исчез.

Билли крепко обняла Георгину.

— Спасибо! Вы нам очень помогли!

Георгина явно смутилась и снова поспешно приняла деловой тон.

— Если хотите, могу вернуть вашу машину в агентство проката.

— Да, было бы здорово.

— Поезжайте спокойно, я тут со всем разберусь.

Билли и Люк сели в «Крайслер» и тронулись в путь.

Когда они уже выехали на шоссе, Билли сказала вдруг:

— Есть еще один вопрос.

— Верно, — кивнул Люк. — Кто отправил чертежи Тео Пэкмену?

— Наверняка кто-то с мыса Канаверал, из команды «Эксплорера».

— Вот именно.

— Ты кого-нибудь подозреваешь?

Люк поморщился.

— Да.

— Почему же ничего не сказал Хайду?

— Потому что у меня нет доказательств. Даже оснований особых нет — только интуиция. И все же я уверен, что не ошибаюсь.

— Кто же это?

Люк тяжело вздохнул.

— Думаю, это Элспет, — мрачно ответил он.

23.00

Для сохранения исходных параметров приборов спутника в телеметрическом кодировщике используется принцип петли гистерезиса.

Элспет не верила своим глазам. Взлет снова отложен — за несколько секунд до запуска! А ведь она была так близка к успеху! Триумф всей жизни был у нее в руках и снова ускользнул меж пальцев!

Она находилась не в блокгаузе — вход туда был разрешен лишь ключевым фигурам, — а на плоской крыше административного здания, вместе с другими секретарями и клерками, озиравшими залитую светом стартовую площадку в бинокли. Ночь во Флориде была теплой, близость моря увлажняла воздух. Минуты шли — а ракета, к недоумению и тревоге зрителей, оставалась на земле; когда же наконец на площадку высыпали техники в рабочих комбинезонах и начали сложную работу по сворачиванию систем, из уст зрителей вырвался дружный стон. Последние сомнения исчезли, когда к белоснежной ракете подкатила по рельсам сервисная башня, готовая вновь заключить «Эксплорер» в свои объятия.

Элспет была вне себя от досады и разочарования. Какого черта?! На этот-то раз что не так?

Ни словом не перемолвившись с остальными, она спустилась с крыши и решительно зашагала в сторону ангара Р. Едва она вошла в свой кабинет, как зазвонил телефон. Элспет схватила трубку.

— Да?

— Что у вас происходит? — спросил Энтони.

— Запуск отменили. Не знаю почему. А ты знаешь?

— Должно быть, им позвонил Люк. Он нашел бумаги.

— И ты не смог его остановить?

— Я буквально держал его на мушке, — и тут влетела Билли с револьвером и все испортила.

При мысли о том, что Энтони держал Люка под прицелом, к горлу Элспет подступила тошнота. Но еще тошнее было от мысли, что Люку помогает Билли.

— С Люком все в порядке?

— Да. Со мной тоже. Но, если помнишь, в бумагах упоминается имя Тео.

— О черт!

— Скорее всего за ним уже выехали. Ты должна найти его первой.

— Дай подумать… Он где-то на побережье, я доберусь за десять минут… машину его знаю — у него «Хадсон Хорнет».

— Тогда не теряй времени!

— Хорошо. — Она бросила трубку на рычаг и выбежала из здания.

Элспет пересекла парковку и села за руль собственной машины — «Корвет Бел-эйр» с откидным верхом. Она не откидывала верх и держала окна плотно закрытыми: на мысе Канаверал хозяйничали москиты. Подъехав к воротам, Элспет помахала рукой охране. Ей открыли беспрекословно: служба безопасности интересовалась теми, кто въезжал на космодром, а не теми, кто его покидал.

В разных местах от шоссе отходило несколько узких проселков, идущих по песчаным дюнам до самого прибрежного пляжа. Элспет решила свернуть на первом же повороте и дальше ехать вдоль побережья, чтобы не разминуться с Тео. Всматриваясь в заросли по обочине дороги, она напрягала глаза, стараясь различить в неверном свете фар поворот к морю. Вот и проселок… Однако свернуть не удалось — по нему навстречу ей шла машина.

А за ней — еще, и еще, и еще. Элспет включила поворотник и остановилась, пропуская их, однако вскоре поняла, что машины идут сплошным потоком. Очевидно, зрители, собравшиеся на берегу в надежде увидеть запуск ракеты, разглядели в свои бинокли сервисную башню, поняли, что запуска сегодня не будет, и теперь разъезжались по домам.

К несчастью, дорога была слишком узкой — двум машинам не разъехаться. Элспет ждала. Позади нее кто-то нетерпеливо загудел. Наконец Элспет поняла, что этим путем на пляж не попадет. Нетерпеливо вздохнув, она выключила сигнал поворота и нажала на газ.

Скоро она доехала до следующего поворота — но и здесь ждала ее та же картина: машины шли навстречу сплошным потоком, и разъехаться с ними на узком проселке не получалось.

— Черт возьми! — пробормотала Элспет.

На берег ей не попасть — значит, надо придумать что-то другое. Подкараулить машину Тео на шоссе? Нет, слишком велик риск его пропустить. А куда он поедет с пляжа? К себе в мотель. Отлично: подождем его там!

Она помчалась по ночному шоссе в обратную сторону, по дороге прикидывая, встретит ли в «Авангарде» полковника Хайда и его людей? Скорее, нет. Им нужно связаться с полицией и ФБР, получить ордер на арест… Потребуется время. Правда, сотрудники госбезопасности умеют при нужде обходить требования закона; но в любом случае, им придется предупредить полицию и ФБР, заручиться их неформальным сотрудничеством…

Мотель «Авангард» располагался на островке асфальтированной земли у самого шоссе, бок о бок с заправкой и магазином для рыболовов; перед ним имелась большая автостоянка. Ни полиции, ни сотрудников безопасности видно не было: Элспет успела вовремя. Впрочем, не было и машины Тео. Элспет припарковалась недалеко от входа в отель, в таком месте, откуда могла наблюдать за всеми въезжающими и выезжающими, и заглушила мотор.

Долго ждать ей не пришлось: через пару минут к мотелю свернул с шоссе желто-коричневый «Хадсон Хорнет». Тео заехал на свободное место в дальнем конце стоянки, у самой дороги, заглушил мотор и вышел — маленький человечек с редеющими волосами, в легких брюках и пляжной гавайской рубашке.

Элспет вышла из машины.

Она уже открыла рот, чтобы позвать Тео, — и в этот миг на шоссе появились две патрульные полицейские машины.

Элспет замерла на месте.

Полицейские приближались быстро, однако без мигалок и сирен. За ними ехали еще две машины, без опознавательных знаков. Добравшись до стоянки, они перегородили въезд на нее так, что никто не мог выехать.

Тео поначалу их не заметил. Он беззаботно шагал ко входу в мотель, по направлению к Элспет.

В мгновение ока она поняла, что делать. Однако для этого требовались поистине стальные нервы. «Успокойся, — сказала себе Элспет. — Успокойся. У тебя все получится». И, глубоко вздохнув, направилась навстречу Пэкмену.

Подойдя ближе, Тео ее узнал.

— Не понимаю, — громко заговорил он, — что за чертовщина творится? Они что, опять отменили запуск?

— Дай мне ключи от машины, — напряженным голосом сказала Элспет и протянула руку.

— Это еще зачем?

— Оглянись.

Оглянувшись через плечо, он увидел полицейские автомобили.

— Вот черт! — пробормотал Тео. — Что им здесь нужно?

— Ты, что же еще. Спокойно. Дай мне ключи.

Он уронил ключи от машины в ее раскрытую ладонь.

— Иди вперед, — приказала она. — Багажник моей машины не заперт. Полезай туда.

— В багажник?!

— Да! — И Элспет прошла мимо него.

Правоохранители уже вышли из машин. Она узнала полковника Хайда и с ним еще одного военного с мыса Канаверал. Тут же были четверо местных полицейских и двое подтянутых, хорошо одетых молодых людей, в которых сразу угадывались агенты ФБР. В ее сторону никто не смотрел. Все столпились вокруг Хайда и выслушивали его указания. До Элспет донеслось:

— Двое проверяют номера машин, остальные идут внутрь!

Добравшись до машины Тео, Элспет открыла его багажник. Здесь лежал вместительный кожаный чемодан с радиопередатчиком — мощным и очень тяжелым. Она схватила чемодан обеими руками и перевалила через бортик багажника; он с глухим стуком упал наземь.

Элспет быстро захлопнула багажник и оглянулась. Хайд по-прежнему раздавал указания. Бросив взгляд в сторону своей машины на другом конце стоянки, Элспет заметила, что багажник медленно закрывается, словно сам собой. Значит, Тео уже внутри. Отлично, полдела сделано.

Стиснув зубы, она взялась за ручку чемодана и оторвала его от земли. Весил он словно сундук свинца. Элспет протащила чемодан несколько ярдов, затем от напряжения онемели пальцы; пришлось перехватить его левой рукой. Так она прошла еще десять ярдов, пока боль не пересилила ее волю и не заставила снова опустить чемодан.

Полковник Хайд и его люди шагали ко входу в мотель. Элспет опустила голову, радуясь темноте позднего южного вечера. Если полковник ее узнает, она, конечно, сможет выдумать какую-нибудь историю о том, что ей здесь понадобилось, — но как объяснить чемодан?

Она снова поменяла руки, однако на этот раз не смогла даже оторвать передатчик от земли. Решив не тратить силы зря, Элспет потащила чемодан волоком, надеясь, что царапанье по бетону не привлечет внимания Хайда и полицейских.

Вот наконец и ее машина! Элспет открыла багажник… и в этот миг к ней подвалил полицейский с широкой улыбкой на смазливой физиономии.

— Мэм, вам помочь? — предложил он.

Из багажника смотрело на нее белое, перекошенное от ужаса лицо Тео.

— Сама справлюсь, — процедила Элспет; на вежливость сил уже не оставалось.

Подняв чемодан обеими руками, она почти швырнула его в багажник. Оттуда раздался приглушенный стон. Не обращая внимания и не заглядывая внутрь, Элспет захлопнула крышку багажника и выпрямилась, чувствуя, что руки у нее сейчас отвалятся.

Заметил ли коп Тео? Полицейский еще улыбался, но самоуверенности в его улыбке сильно поубавилось.

— Папа всегда мне говорил: не собирай чемодан, который сама не сможешь поднять, — проговорила Элспет.

— Сильная женщина! — с легким недовольством протянул полицейский.

— Все равно спасибо.

Мимо прошли, направляясь ко входу в мотель, люди полковника Хайда. Элспет отвернулась, чтобы ни с кем из них не встретиться взглядом. Молодой полицейский задержался.

— Уже уезжаете? — спросил он.

— Да.

— Одна?

— Именно.

Он заглянул в окно машины, бросил взгляд на переднее и заднее сиденья. Снова выпрямился.

— Ладно, будьте осторожны на дороге. — И зашагал вслед за остальными.

Элспет села в машину и завела мотор.

Еще двое копов в конце стоянки проверяли номера машин. Элспет подъехала к ним ближе и приоткрыла окно.

— Пропустите, или мне придется здесь заночевать? — спросила она, с трудом выдавив из себя милую улыбку.

Один из полисменов взглянул на ее номер.

— Вы одна?

— Да.

Он заглянул через окно на заднее сиденье. Элспет затаила дыхание.

— Ладно, — сказал он наконец. — Проезжайте.

И, сев в одну из патрульных машин, задним ходом убрал ее с дороги.

Элспет выехала на шоссе и погнала на полной скорости к мотелю «Старлайт».

Она отъехала уже довольно далеко, когда ее накрыло. Перед глазами все поплыло, руки задрожали так, что пришлось сбросить скорость.

— Боже всемогущий! — прошептала Элспет. — Пронесло!

00.00

Четыре гибкие антенны, закрепленные на корпусе спутника, передают радиосигналы принимающим станциям по всему земному шару. Радиопередача с «Эксплорера» ведется на частоте 108 МГц.

Энтони хотел убраться из Алабамы, и чем скорее, тем лучше. Срочно нужно во Флориду. Все, ради чего он работал двадцать лет, в ближайшие двадцать четыре часа решится на мысе Канаверал.

Аэропорт Хантсвиля был еще открыт, взлетная полоса ярко освещена; следовательно, ночью прилетает или улетает по меньшей мере один самолет. Энтони припарковал свой армейский «Форд» на обочине у терминала и не стал даже запирать машину — сразу поспешил внутрь.

В здании аэропорта было тихо, но не сказать, чтобы совсем пусто. Девушка в форме за конторкой что-то записывала в журнал. Две чернокожие уборщицы протирали пол. Посреди зала торчали в ожидании трое мужчин, один в униформе шофера, двое в замасленных куртках и кепках таксистов. А на скамейке в углу притулился Пит.

От Пита Энтони хотел избавиться — ради его же блага. Свидетельницами сцены в Конструкторском корпусе «Арсенала Редстоун» стали Билли и Георгина, а значит, очень скоро об этом узнают и полиция, и армия. Сообщат и в ЦРУ. Джордж Купермен уже сказал, что прикрывать Энтони не будет. Притворяться, что он здесь на задании от Даллеса, больше не выйдет. Игра окончена; Питу лучше отправиться восвояси, пока и ему не досталось.

Как ни странно, Пит не скучал после двенадцати часов ожидания в аэропорту, напротив, выглядел вполне бодрым, даже напряженным. Увидев Энтони, он вскочил на ноги.

— Наконец-то!

— Какие рейсы летят отсюда ночью? — отрывисто спросил Энтони.

— Никаких. Прилетает один самолет из Вашингтона; но первый рейс отсюда — в семь утра.

— Черт! Мне срочно нужно во Флориду!

— Рейс ВАТС вылетает с «Арсенала Редстоун» в пять тридцать. Летит на базу ВВС «Патрик», это недалеко от мыса Канаверал.

— Хорошо, годится.

Пит помялся, не решаясь что-то сказать, и наконец выпалил:

— Только… во Флориду вы улететь не сможете.

М-да? Что ж, этого следовало ожидать.

— Вот как? — холодно проговорил Энтони. — Почему же?

— Распоряжение из Вашингтона. Со мной говорил сам Карл Хобарт. Сказал, что мы должны вернуться немедленно и, цитирую, «это приказ, а приказы не обсуждаются».

Внутренне Энтони кипел от ярости; однако ему удалось сохранить внешнее спокойствие и выглядеть лишь слегка раздосадованным.

— Вот осел! — проворчал он. — Где ему понять, что, сидя в штабе, нельзя руководить полевой операцией!

Пит не купился.

— Мистер Хобарт сказал, что операция закрыта. Отныне этим делом занимается армия.

— Армия? Но армейская служба безопасности совершенно не умеет работать. Они нам все завалят!

— Боюсь, сэр, у нас нет выбора.

Энтони глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Рано или поздно это должно было случиться. В ЦРУ пока не знают, что он двойной агент, — считают, что он вышел из-под контроля, и хотят, не поднимая шума, его отодвинуть.

Однако Энтони не зря годами муштровал молодых агентов, приучая их смотреть на себя как на божество. У него были основания надеяться, что Пит и теперь не подведет.

— Тогда сделаем вот что, — произнес он, как бы размышляя вслух. — Возвращайся в Вашингтон и скажи им, что я отказался выполнить приказ. Ты тут ни при чем, теперь за все отвечаю я. — Сказав это, он отвернулся, словно не ждал от Пита ничего, кроме молчаливого согласия.

— Ладно, — ответил Пит. — Я догадывался, что вы так скажете. В самом деле, не могу же я вас связать и силой привезти!

— Вот именно, — небрежно бросил Энтони, скрывая свое облегчение от того, что Пит не стал спорить.

— Только… — добавил Пит.

Энтони резко развернулся; раздражение его прорвалось наружу.

— Что еще?

Пит побагровел, и родимое пятно у него на щеке приобрело пурпурный оттенок.

— Сэр, мне приказано забрать у вас оружие.

Холодок прошел по спине Энтони; он начал понимать, что легко из этой ситуации не выпутается. Оружие он не отдаст. Это исключено.

— Так скажи им, что ты попросил меня отдать пистолет, а я не отдал, — ответил он, с трудом выдавив улыбку.

— Простите, сэр… Не могу выразить, как мне это неприятно. Но мистер Хобарт дал совершенно ясные и четкие указания. Если вы не сдадите оружие, мне придется обратиться в местную полицию.

Тут Энтони понял, что Пита придется убить.

На секунду его охватила почти невыносимая скорбь. В какое болото подлости и предательства он себя завел! Двадцать лет назад, когда клялся посвятить жизнь благородному делу — мог ли он предвидеть, к чему приведет эта клятва?!. Однако вслед за скорбью пришло ледяное спокойствие. На войне ему приходилось принимать трудные решения. Это тоже война: другая, но правила те же. Раз уж вступил в игру — побеждай любой ценой.

— Ладно, — проговорил он с непритворным вздохом. — Хотя, по-моему, это на редкость дурацкое решение.

— Спасибо! — даже не пытаясь скрыть облегчение, ответил Пит.

— Не беспокойся. Я на тебя зла не держу. Хобарт отдал прямой приказ, и, разумеется, ты не можешь его ослушаться.

— Так что же, — решительно свел брови Пит, — вы сдадите оружие?

— Разумеется. Оно у меня в багажнике. Подожди, я принесу.

Как и ожидал Энтони, у Пита возникли подозрения.

— Я пойду с вами.

Именно этого Энтони и хотел! Он притворился, что колеблется, затем кивнул:

— Как хочешь.

Вместе они покинули здание терминала и подошли к машине, припаркованной у обочины ярдах в тридцати от аэропорта. Вокруг никого не было.

Энтони подцепил пальцем защелку багажника и распахнул его.

— Здесь, — сказал он.

Пит склонился над багажником.

Энтони бесшумно достал пистолет с глушителем. На миг его охватило искушение вставить дуло себе в рот, нажать на спусковой крючок и раз навсегда покончить с этим кошмаром.

Миг промедления едва не стал для него роковым.

— Что-то я не вижу… — заговорил Пит, оборачиваясь.

Он среагировал молниеносно. Прежде чем Энтони успел поднять оружие с громоздким глушителем, Пит шагнул в сторону, уходя с линии огня, и выбросил вперед руку. Его кулак встретился с челюстью противника, и Энтони пошатнулся. Пит ударил его другой рукой; Энтони начал заваливаться назад — однако в падении поднял пистолет. Слишком поздно Пит заметил направленное на него дуло. Лицо парня исказилось от страха, он поднял руки, словно надеясь отвратить смерть этим беспомощным детским жестом… а в следующий миг Энтони трижды выстрелил.

Все три пули попали Питу в грудь. Потоки крови хлынули на серый пиджак, и тело с глухим звуком рухнуло наземь.

Энтони вскочил на ноги, сунул пистолет в карман, огляделся.

Пит еще дышал и шевелил губами, словно пытаясь что-то сказать.

Борясь с тошнотой, Энтони поднял окровавленное тело на руки и бросил в открытый багажник. Затем снова достал пистолет. Пит корчился от боли и смотрел на него расширенными, полными ужаса глазами. Ранения в грудь не всегда смертельны; если бы сейчас Пита быстро доставили в больницу, он бы выжил.

Энтони приставил пистолет к его виску. Пит попытался закричать; изо рта хлынула кровь. Энтони нажал на спусковой крючок.

Потом захлопнул багажник и сам рухнул сверху. Его мутило, перед глазами все плыло; второй раз за день он получил серьезные удары по голове.

— Эй, приятель, с вами все в порядке? — спросил кто-то.

Энтони выпрямился, торопливо спрятал пистолет в карман пальто и обернулся. Рядом остановилось такси; по тротуару подходил его водитель — пожилой негр с озабоченным добрым лицом.

Что он видел? Энтони не знал, хватит ли у него духу убить и этого непрошеного свидетеля.

— Не знаю уж, что вы там грузили в багажник, — проговорил таксист, — но, я смотрю, тяжеленько вам пришлось!

— Ковер, — пытаясь отдышаться, произнес Энтони.

Таксист смотрел на него с простодушным любопытством жителя маленького городка.

— Ох, да вам кто-то фингал поставил? Или даже два?

— Небольшой инцидент, ничего страшного.

— Может, зайдете внутрь, выпьете чашечку кофе?

— Спасибо, я в порядке.

— Ну, не хотите — как хотите. — Таксист повернулся и пошел к терминалу.

Энтони сел за руль и поехал прочь.

01.30

Важнейшая задача радиопередатчиков — подавать следящим станциям на земле сигналы, позволяющие убедиться, что спутник находится на орбите.

Постепенно набирая скорость, поезд отходил от Чаттануги. В тесном двухместном купе Люк стянул пиджак и повесил его на крючок, затем присел на нижнюю полку и расшнуровал ботинки. Билли сидела на той же полке, скрестив ноги, и не сводила с него глаз. За окном мелькнули и пропали огни станции; дальше потянулась бескрайняя темная равнина. Поезд мчался сквозь южную ночь в город Джексонвиль, что в штате Флорида.

Люк начал развязывать галстук.

— Если это стриптиз, то какой-то вялый, — заметила Билли.

Люк грустно улыбнулся в ответ. Раздевался он медленно, потому что не понимал, что делать дальше. Им пришлось взять одно купе на двоих — других билетов не было. Ничего ему так не хотелось, как сжать Билли в объятиях. Все, что он узнал о себе и о своей жизни, ясно говорило: они с Билли предназначены друг для друга. И все же он колебался.

— Что? — спросила она. — О чем ты думаешь?

— Как-то все слишком быстро произошло.

— Быстро? А семнадцать лет не в счет?

— Я их не помню. Для меня прошла только пара дней.

— Пара дней, которая стоит целой жизни.

— И я по-прежнему женат на Элспет.

Билли невесело кивнула.

— Она много лет тебя обманывала.

— И поэтому я должен прыгнуть из ее постели в твою?

— Ты ничего мне не должен! — с обидой ответила Билли.

— Мне просто не нравится, что я как будто подыскиваю предлог, — попытался объяснить Люк. Билли молчала; и он добавил: — Ты со мной не согласна?

— Разумеется, нет! — отрезала она. — Я хочу заняться с тобой любовью. Помню, как это было, и умираю от желания повторить. — Билли замолчала, глядя в окно. Поезд проезжал через какой-то городишко: десять секунд залитых огнями улиц — и снова бесконечная тьма. — Я ведь тебя знаю, — продолжала она. — Никогда, даже в юности, ты не жил одним днем. Тебе нужно время, чтобы все обдумать и убедиться, что ты поступаешь правильно.

— Разве это плохо?

— Нет, — улыбнулась она. — Я рада, что ты такой. Надежный, как скала. Будь ты другим, наверное, я бы не… — Ее голос дрогнул и прервался.

— «Не» что?

Билли ответила ему прямым взглядом.

— Не полюбила бы тебя так сильно. И не любила бы до сих пор. — Собственное признание ее смутило, и она поспешила сгладить впечатление более приземленной репликой: — А кроме того, ты давно не принимал душ!

Да, вот уже тридцать шесть часов Люк не мылся, не переодевался и даже не снимал одежды — той, которую украл в Вашингтоне.

— Всякий раз, когда я пытаюсь переодеться, надо куда-то бежать, — пожаловался он. — Но в чемодане у меня есть смена одежды.

— Ладно, неважно. Забирайся-ка наверх, а я хотя бы туфли скину.

Люк послушно поднялся по лесенке и лег на верхней полке, подперев голову рукой.

— Потерять память — все равно что начать новую жизнь. Как будто заново родился. Можешь пересмотреть все свои решения.

Билли сняла туфли и встала.

— Я бы так не смогла, — заметила она.

Одним быстрым движением она скинула черные лыжные брюки, оставшись в свитере и белых трусиках. Поймав его взгляд, обезоруживающе улыбнулась.

— Все в порядке, смотри на здоровье!

Заведя руки за спину и сунув под свитер, она расстегнула на себе лифчик; затем выпростала левую руку из рукава, стянула бретельку лифчика с правой руки, вернула руку в рукав, затем проделала тот же фокус с правой бретелькой — все это с мастерством иллюзиониста.

— Браво! — сказал Люк.

Билли бросила на него задумчивый взгляд.

— Так что же, будем спать?

— Да, давай спать.

— Ладно.

Поднявшись на край нижней полки, она дотянулась до Люка и подставила ему лицо для поцелуя. Чуть помедлив, он прикоснулся губами к ее губам. Билли прикрыла глаза. Он ощутил, как быстрый язычок ее облизнул его губы; затем она отстранилась, и ее лицо исчезло внизу.

Люк повернулся на спину и закинул руки за голову. Он думал о том, что всего в нескольких дюймах под ним лежит Билли, прекрасная и желанная, с округлой маленькой грудью под пушистым ангорским свитером, со стройными обнаженными ногами… Но усталость взяла верх, и через несколько секунд он крепко спал.

Люку приснился эротический сон. Это был шекспировский «Сон в летнюю ночь»: он был ткачом Основой с ослиной головой, и феи — прекрасные девы со стройными ногами и округлой маленькой грудью — целовали его в мохнатую морду, а Титания, царица фей, расстегивала на нем брюки, пока колеса поезда выводили свою нескончаемую песню…

Просыпался он медленно и неохотно, не желая расставаться со страной фей и возвращаться в мир ракет и железных дорог. Однако, проснувшись, обнаружил, что его рубашка расстегнута, как и брюки, а рядом лежит прекрасная фея и нежно его целует.

— Проснулся? — шепнула она ему в самое ухо — человеческое ухо, не ослиное. — А то, знаешь, не хочется тратить свой пыл на мужчину, который спит и ничего не чувствует!

Люк коснулся ее, провел рукой по ее плечу, стройному стану, бедру. Билли все еще была в свитере, но трусики исчезли.

— Я чувствую все, — проговорил он хриплым от желания голосом.

Билли привстала на четвереньки и нависла над Люком, втиснувшись в узкое пространство между ним и потолком купе. Неотрывно глядя ему в глаза, опустилась на него. Испустив судорожный вздох наслаждения, Люк скользнул в ее влажную глубину — а колеса все пели им свою безыскусную песню.

Люк сунул руки под свитер Билли, чтобы ощутить мягкость и округлость маленьких грудей.

— Они тоже скучали по тебе! — прошептала она ему на ухо.

Ему казалось, что все это продолжение сна: мчался вперед, раскачиваясь на стыках, поезд, а Билли покрывала поцелуями его губы, щеки, лоб, глаза. Он обнял ее и крепко прижал к себе, словно желая убедиться, что она человек из плоти и крови и не растает в его объятиях. Но едва он подумал: «Хочу, чтобы это длилось вечно!» — как тело его, у которого были другие планы, взяло верх над разумом; Люк тихо застонал и содрогнулся, охваченный волной острого наслаждения.

Когда все закончилось, Билли прошептала ему:

— Не шевелись. Обними меня крепче.

Она зарылась лицом ему в плечо, обжигая горячим дыханием. Люк лежал неподвижно, не выходя из нее, — а она содрогалась и выгибалась в судорогах наслаждения, снова и снова, пока наконец с глубоким вздохом не упала ему на грудь.

Несколько минут они лежали вместе; но спать Люку больше не хотелось. Билли, видимо, чувствовала то же самое, потому что сказала:

— У меня есть идея. Давай-ка помоемся.

Он рассмеялся.

— Да уж, вымыться мне в самом деле не помешает!

Она скатилась с него и спрыгнула вниз, он последовал за ней. В углу купе была крошечная раковина с умывальником. Билли нашла в шкафу полотенце для рук и кусочек мыла, затем наполнила раковину горячей водой.

— Сначала я тебя вымою, — предложила она, — а потом ты меня.

И начала его мыть — удивительно интимно и нежно, Люк даже глаза прикрыл от удовольствия. Билли намылила ему грудь и живот, потом присела, чтобы вымыть ноги.

— По-моему, ты что-то пропустила, — заметил он.

— Не переживай, самое интересное я оставлю на десерт.

Когда Билли закончила, Люк сделал то же самое для нее — и это оказалось еще приятнее. А потом они снова легли рядом, теперь на нижней полке.

— Скажи-ка, — начала Билли, — ты помнишь, что такое оральный секс?

— Не помню, — ответил он. — Но догадываюсь!

08.30

Чтобы точно отслеживать движение спутника, Лаборатория реактивных двигателей разработала новую технологию радиосвязи под названием «Микролок». Станции «Микролок» используют фазовую автоподстройку: она позволяет локализовать сигнал мощностью в одну тысячную ватта, исходящий с расстояния в 20 тысяч миль.

Маленький военный самолетик пыхтел, ныряя в каждую воздушную яму, над Алабамой и Джорджией. Вместе с Энтони летели во Флориду генерал и два полковника — и каждый из них, не раздумывая, пристрелил бы его на месте, если бы знал, что у него на уме.

Самолет приземлился на базе ВВС «Патрик», в нескольких милях к югу от мыса Канаверал. Терминал здесь состоял из нескольких комнаток на задворках самолетного ангара. Энтони уже представлял себе, как на взлетной полосе выстраиваются, сверкая значками и начищенными ботинками, сотрудники ФБР, жаждущие его арестовать; однако его встречала одна лишь Элспет.

Вид у нее был совершенно измученный. В первый раз Энтони заметил, что она уже не молода — заметил первые морщинки на бледном, классически правильном лице, сутулость плеч, усталость походки. Элспет вывела его наружу, где жарился на флоридском солнце ее белый «Корвет».

Едва они сели в машину, Энтони спросил:

— Как Тео?

— Перепуган до потери пульса, но в порядке.

— У полиции есть его описание?

— Да, полковник Хайд его предоставил.

— Где он прячется?

— В мотеле, у меня в номере. Останется там, пока не стемнеет. — Она выехала с военной базы на шоссе и повернула на север. — А ты? ЦРУ дало полиции описание твоей внешности?

— Думаю, нет.

— Значит, ты можешь передвигаться свободно. Это хорошо, только тебе понадобится купить машину.

— Управление предпочитает свои проблемы решать само, не впутывая в свои дела посторонних. Сейчас они считают, что я просто потерял берега, и хотят вывести меня из дела прежде, чем я их подставлю. А когда выслушают Люка и поймут, что в руководстве у них долгие годы работал двойной агент, — тем более приложат все усилия, чтобы это не вышло наружу. Не могу гарантировать, конечно, но думаю, что достоянием гласности моя история не станет, и искать меня всей страной не будут.

— А на меня никаких подозрений нет. Значит, мы трое по-прежнему в игре. У нас неплохие шансы. Может быть, все еще и выгорит.

— Люк тебя не подозревает?

— С чего бы? У него нет никаких причин.

— Где он сейчас?

— Если верить Георгине, едет на поезде. — Она поморщилась. — С Билли.

— Когда будет здесь?

— Я не уверена. За ночь он доедет до Джексонвиля, а там пересядет на медленный поезд, идущий по побережью. Должно быть, где-то после обеда.

Некоторое время они ехали молча. Сегодня, говорил себе Энтони. Сегодня все решится. Либо они нанесут противнику удар, который войдет в историю — сделают то, ради чего трудились все эти двадцать лет, — либо все окажется тщетно, и борьба двух сверхдержав за первенство в космосе продолжится на равных.

Элспет искоса взглянула на него.

— Что ты собираешься делать дальше? После сегодняшнего?

— Уеду из страны. — Он похлопал по портфелю, который держал на коленях. — Паспорт, наличные, кое-какие средства маскировки — у меня все с собой.

— А дальше?

— В Москву. — Именно об этом он думал в полете. — Устроюсь в американский отдел КГБ.

Энтони носил звание майора КГБ. Элспет вступила на эту стезю раньше его — в сущности, она его и завербовала много лет назад — и была уже полковником.

— Получу место какого-нибудь старшего консультанта, — продолжал он. — В конце концов, о ЦРУ мне известно больше, чем всему советскому блоку, вместе взятому.

— И как ты себе представляешь жизнь в СССР?

— В раю для рабочих и крестьян? — Он криво усмехнулся. — Ты же читала Джорджа Оруэлла. «Все животные равны, но некоторые равнее других»[397]. Думаю, многое будет зависеть от того, чем закончится сегодняшний день. Если все получится, мы станем героями. Если нет…

— И тебе не страшно?

— Конечно, страшно. Поначалу я буду там совсем один: ни родных, ни друзей, и даже по-русски я не говорю. А потом… кто знает, может, женюсь. И напложу целый выводок маленьких «товарищей»! — Неуклюжая попытка пошутить яснее всего прочего говорила о глубине его тревоги. — Ты ведь знаешь, я давным-давно для себя решил, что личной жизнью можно пожертвовать ради того, что важнее.

— И я решила так же. Но все же мысль о переезде в Москву меня пугает.

— С тобой этого не произойдет.

— Да, верно. Меня хотят любой ценой оставить на своем месте.

По всей видимости, Элспет успела пообщаться со своим «старшим», кто бы это ни был. Энтони не удивлялся тому, что КГБ хочет любой ценой продолжать ее работу. В последние четыре года русские ученые знали об американской космической программе все. Каждое важное сообщение, все чертежи, все результаты испытаний, проводимых в «Редстоуне», немедленно отправлялись в Москву благодаря Элспет. Результат получился такой же, как если бы вся команда «Арсенала Редстоун» работала бок о бок с советскими ракетчиками. Именно благодаря Элспет Советский Союз обгонял американцев в освоении космоса. Несомненно, она была самым важным из бойцов невидимого фронта холодной войны.

Только Энтони знал, какие жертвы ей пришлось принести. Она вышла замуж за Люка, чтобы шпионить за космическими исследованиями: но любовь ее к нему была неподдельной, и то, что она предает мужа, разрывало ей сердце. Однако ради победы Советского Союза в холодной войне она была готова на все. Как и сам Энтони.

Его собственные достижения уступали лишь достижениям Элспет. Советский агент, он проник в высшие этажи руководства ЦРУ. Знаменитый его успех — «берлинский тоннель», открывший американцам доступ к секретным переговорам КГБ, — был на самом деле каналом дезинформации. Только Энтони знал, что по этому каналу КГБ скормил ЦРУ немало баек: заставил тратить силы и средства на слежку за ни в чем не повинными людьми, проникновение в организации, не имеющие никакого отношения к коммунистическому движению, дискредитацию политиков стран третьего мира, на самом деле тяготеющих к США. Если в московской квартире Энтони будет одиноко, воспоминания о былых победах согреют ему сердце.

В стороне от дороги, в окружении пальм, показалось здание, выстроенное в форме ракеты — офис мотеля «Старлайт». Элспет сбросила скорость и свернула с шоссе, припарковавшись как можно дальше от дороги. Номера мотеля располагались в двухэтажном здании на берегу пруда; в ветвях деревьев радостно щебетали какие-то утренние птахи. За прудом Энтони увидел песчаные дюны.

Несмотря на собственные заверения в том, что искать его не будут, Энтони не хотел, чтобы его разглядели и запомнили; надвинув шляпу на глаза, он быстрым шагом прошел от машины в мотель и поднялся на второй этаж.

В номерах здесь, как и снаружи, обыгрывалась космическая тематика: торшеры в форме ракет, на стенах — стилизованные изображения планет и звезд. Тео стоял у окна, глядя на океан. Элспет представила мужчин друг другу и, сняв трубку, заказала в номер кофе и пирожные.

— Как Люк меня нашел? — спросил Тео у Энтони. — Он вам объяснил?

Энтони кивнул.

— Он был в ангаре Р, копировал что-то на ксероксе. Из соображений безопасности каждый, кто работает на ксероксе, должен отметиться в журнале — записать время, дату, число копий, и поставить свою подпись. Люк обратил внимание на некие двенадцать страниц за подписью «В. Ф. Б.» — «Вернер фон Браун».

— Я всегда пользовалась именем фон Брауна, — вставила Элспет, — чтобы не было лишних вопросов о том, что и зачем понадобилось ксерокопировать нашему шефу.

— Однако Люк, — продолжал Энтони, — знал то, чего не знали мы — что фон Браун в этот день был в Вашингтоне. Он почуял неладное. Пошел в канцелярию — и обнаружил там копии чертежей в конверте, адресованном вам. Однако у него не было способа выяснить, кто отправил эту посылку. Он решил, что здесь никому доверять нельзя, и отправился в Вашингтон. По счастью, Элспет позвонила мне, и я смог перехватить Люка прежде, чем информация дошла до Пентагона.

— Но теперь мы вернулись к тому, с чего начали в понедельник, — добавила Элспет. — Люк снова выяснил то, что ты заставил его забыть.

— Как ты думаешь, что теперь станут делать военные? — спросил ее Энтони.

— Они могут запустить ракету, отключив механизм самоуничтожения. Но это слишком опасно: если что-то пойдет не так, катастрофа может быть ужасной. Поэтому скорее всего они просто сменят код. Запрограммируют взрыв по другому сигналу.

— Но как?

— Не знаю.

Послышался стук в дверь. Энтони напрягся, но Элспет быстро сказала:

— Я заказала кофе.

Тео исчез в ванной; Энтони повернулся к двери спиной. Чтобы выглядеть естественно, он раскрыл шкаф и сделал вид, что разглядывает одежду. Здесь висел один из костюмов Люка, светло-серый с рисунком в «елочку», и лежала стопка голубых рубашек. Элспет не впустила официанта в номер: она приняла поднос и расплатилась с ним в дверях.

Когда за ним закрылась дверь, Тео вышел из ванной, а Энтони снова сел.

— Что же нам делать? — спросил он. — Если они изменили код, мы не сможем запустить механизм самоуничтожения.

Элспет поставила поднос с кофе.

— Для начала я выясню, каков их план, а потом придумаю, как его обойти. — Она взяла сумочку и накинула жакет. — Купи себе машину. Как только стемнеет, отправляйтесь на пляж и встаньте как можно ближе к ограждению мыса Канаверал. Встретимся там. А теперь пейте кофе и отдыхайте.

С этими словами она вышла за дверь.

— Удивительная женщина! — помолчав, заметил Тео. — Что у нее вместо нервов, стальные канаты?

— Иначе ей не выжить, — ответил Энтони.

16.00

Цепь станций слежения тянется с севера на юг приблизительно по линии в 65 градусов западной долготы. Эти станции будут по очереди принимать сигналы от пролетающего над ними спутника.

На 390-й минуте до запуска обратный отсчет прервался.

До сих пор время обратного отсчета соответствовало реальному времени; однако Элспет знала, что в любой момент это может измениться. Случись что-то непредвиденное, какая-то задержка — обратный отсчет тут же остановят. После того как проблема будет решена, он возобновится с той же цифры, на которой был прерван, даже если на самом деле пройдет уже десять-пятнадцать минут. Чем ближе к запуску, тем, как правило, сильнее время обратного отсчета отстает от реального.

Сегодня обратный отсчет начался за полчаса до полудня, с 660-й минуты до запуска. У Элспет не было ни секунды покоя: она бегала по базе, внося в график все новые изменения. Однако ключа к тому, как ученые намерены предотвратить диверсию, раздобыть не удавалось, — и она уже начала впадать в отчаяние.

О том, что журналист Тео Пэкмен оказался шпионом, знал весь космодром. Портье из мотеля «Авангард» рассказывал всем, кто желал его слушать, что полковник Хайд ворвался в мотель с четырьмя полицейскими и двумя фэбээровцами и сразу спросил, где проживает Пэкмен. Команда «Эксплорера» без труда связала эту новость с тем, что вчера запуск был снова отложен — буквально за секунду до старта. Официальным объяснением стали, как и в прошлый раз, неблагоприятные погодные условия — якобы усилилось струйное течение в стратосфере. Никто на космодроме этому не верил; к утру все только и говорили, что о диверсии. Тем не менее никто не знал, как же решено ее предотвратить; а кто знал, тот об этом не распространялся. Наступил полдень, затем время обеда, а у Элспет по-прежнему не было никаких ключей к разгадке. Задавать вопросы напрямую она боялась, чтобы не навлечь на себя подозрение; однако еще немного — и об осторожности придется забыть. Если она срочно не выяснит планы противника, у них с Энтони и Тео попросту не останется времени на то, чтобы им противостоять.

Люк все не появлялся. Элспет и надеялась его увидеть, и страшилась этой встречи. В разлуке с ним она тосковала, а когда он был рядом — не могла не думать постоянно о том, что своими руками разрушает его мечту. Ее обман отравил их брак и лишил счастья их обоих; и все же она мечтала вновь с ним встретиться — увидеть его улыбку, коснуться руки, услышать спокойный, уверенный голос.

Ученые в блокгаузе устроили перерыв на обед: не вставая с мест, они перекусывали бутербродами и прихлебывали кофе. Обычно появление красивой женщины вызывало веселое оживление, но сегодня атмосфера в штабе была сосредоточенной и напряженной. Ракетчики ожидали проблем: тревожной лампочки или сирены, сообщающей о перегрузке, поломке, неработающей детали. Едва обнаруживалась проблема, ученые, сразу приободрившись, принимались искать и наперебой предлагать решения. Ведь если понимаешь, что и где не в порядке — нетрудно догадаться, как это исправить. Куда страшнее, если не знаешь, когда и откуда прилетит следующий удар.

Элспет присела рядом со своим начальником, а Уилли Фредриксон, сдвинув на шею наушники и микрофон, откусывал от сандвича с сыром.

— Сейчас все только и говорят, — начала она как бы невзначай, — что о попытке диверсии.

По его угрюмому лицу Элспет поняла: шеф прекрасно знает, о чем речь. Однако прежде чем он успел ответить, техник позвал с другого конца комнаты: «Уилли!» — и указал на наушники.

Руководитель проекта отложил бутерброд, пристроил наушники на место и рявкнул в микрофон:

— Фредриксон!

С минуту он молча слушал, затем ответил:

— Да, принято. Постараемся побыстрее. — И, подняв глаза на коллег, громко приказал: — Остановите обратный отсчет!

Элспет насторожилась и замерла с деловым видом, приготовив карандаш и блокнот.

Уилли снял наушники.

— Запуск отложен на десять минут.

— Можно узнать, почему? — спросила Элспет.

— Проходной конденсатор придется заменить. Что-то он трещит.

Вполне возможно. Конденсаторы — важнейшая часть системы слежения, а «треск» — беспорядочные мелкие электрические разряды — в конденсаторе означает, что он вот-вот выйдет из строя. Тем не менее Элспет сделала себе мысленную пометку: если удастся, проверить, действительно ли дело в конденсаторе.

Она встала и, с улыбкой помахав техникам рукой, вышла на улицу. Тени уже удлинились, и одинокий белый корпус ракеты высился на стартовой площадке, словно указующий перст, подъятый к небесам. Элспет ясно представилось, как ракета медленно, нестерпимо медленно отрывается от земли, волоча за собой хвост из дыма и пламени, как взмывает в ночное небо… а в следующий миг — вспышка ярче солнца и оглушительный гром! Ракета взорвется в небесах, превратившись в ослепительный огненный шар, и угнетенные бедняки всех стран будут приветствовать ее гибель, как свое освобождение…

Быстрым шагом Элспет пересекла пусковую площадку, обошла кругом сервисную башню и толкнула железную дверь в ее основании, за которой располагались машинный зал и помещения для рабочих. Главный по башне, Гарри Лейн, говорил по телефону, одновременно записывая что-то в блокноте толстым карандашом. Когда он повесил трубку, Элспет спросила:

— У нас задержка на десять минут?

— Может, и дольше, — проворчал он, даже не взглянув на нее. Гарри Лейн всегда был грубияном: считал, что женщинам на космодроме делать нечего, и не видел нужды это скрывать.

— Причина? — деловым тоном спросила Элспет, черкнув что-то в блокноте.

— Заменяем неработающее устройство.

— Может быть, уточните, какое?

— Не уточню, — отрезал он.

Вот чертов хам! Обиднее всего, что Элспет не знала, темнит ли он из соображений секретности или просто по грубости. Она уже повернулась, готовая уйти, когда в башню вошел рабочий в промасленном комбинезоне.

— Гарри, вот старый! — проговорил он и протянул Лейну раскрытую ладонь.

На ладони у него лежал блок радиоприемника.

Элспет сразу поняла, что это. Приемник сигнала для кода самоуничтожения!

Элспет отвернулась, чтобы скрыть торжествующую улыбку, и вышла за дверь. Оказавшись на улице, она поспешила к своему джипу, обдумывая то, что узнала. Итак, чтобы избежать диверсии, ракетчики заменили блок. У нового блока другая схема, а значит, он запускается другим кодом. Второй такой же блок закрепят на передатчике. По-видимому, новые блоки прибыли сегодня из Хантсвиля.

Да, все сходится, с удовлетворением подумала она. По крайней мере, теперь ясно, что предпринял противник. Но как его переиграть?

Блоки для приемников и передатчиков всегда изготовлялись четверками: два основных, два запасных. Именно запасная пара попала Элспет в руки в воскресенье; именно с нее она срисовала разводку проводов, которая давала Тео возможность повторить код и подать сигнал к уничтожению. И теперь, с тревогой думала она, придется сделать все это еще раз: добраться до запасной пары блоков, разобрать их и скопировать схему проводки.

Элспет вернулась к ангарам, однако вместо своего ангара Р подъехала к ангару Д и вошла в телеметрическую лабораторию — туда, где обнаружила запасные блоки в прошлый раз.

Хэнк Мюллер вместе с еще двумя учеными, склонившись над столом, мрачно взирал на какое-то сложное устройство. Увидев Элспет, он широко улыбнулся и произнес:

— Восемь тысяч!

Один его коллега издал притворный стон, другой возвел глаза к потолку.

Элспет подавила нетерпение. Она должна вести себя как всегда — и притворяться, что эта игра, как обычно, ее увлекает.

— Двадцать в кубе, — ответила она.

— А еще?

Элспет немного подумала.

— Сумма последовательных кубов: 11 в кубе + 12 в кубе + 13 в кубе + 14 в кубе.

— Очень хорошо! — Хэнк выжидательно вручил ей монетку.

Элспет напрягла мозг в поисках какого-нибудь любопытного числа и наконец сказала:

— Куб из 16830.

Хэнк нахмурился.

— Здесь нужна вычислительная машина, так не посчитаешь! — обиженно проговорил он.

— Неужели никогда не слышал?.. Это сумма всех последовательных кубов от 1,134 до 2,133.

— Понятия не имел.

— Когда я училась в школе, мы с родителями жили в доме номер 16830, поэтому я и знаю.

— Что ж, в первый раз мне не удалось отыграться! — комически развел руками Хэнк.

Обыскивать лабораторию Элспет не могла; оставалось только спросить. По счастью, другие ученые стояли в стороне и их не слышали. Не заботясь больше об осторожности, она выпалила:

— Скажи, запасную пару новых блоков из Хантсвиля передали тебе?

— Нет, — ответил он со вздохом. — По их словам, у нас плохо с безопасностью. Блоки хранятся в сейфе.

— В каком сейфе?

— Не знаю, мне не сказали.

— Ладно, неважно. — Элспет сделала вид, что записывает что-то в блокнот, вышла и, увязая каблуками в песке, поспешила в соседний ангар Р. У нее снова появилась надежда; однако уже темнело, а сделать предстояло еще очень, очень многое.

На космодроме ей был известен лишь один сейф — в кабинете у полковника Хайда.

Сев за свой стол, она вставила в пишущую машинку конверт армейского образца и напечатала на нем: «Доктору Фредриксону, конфиденциально». Затем вложила в конверт пару чистых листов бумаги и запечатала.

С этим конвертом Элспет отправилась в кабинет к полковнику Хайду и, постучав, вошла. Полковник, сидя за столом, курил трубку. Он поднял глаза на посетительницу, и его лицо озарилось улыбкой.

— Элспет! Чем могу служить?

— Вы не положите к себе в сейф? Это для Уилли, — и она протянула ему конверт.

— Разумеется, — ответил он. — А что там?

— Не знаю, он мне не сказал.

— Хорошо, хорошо.

Полковник повернулся во вращающемся кресле и открыл шкаф у себя за спиной. Заглянув ему через плечо, Элспет увидела в недрах шкафа железную дверцу с круглым циферблатом. Она подошла поближе. На циферблате было 99 делений, однако цифрами обозначались только десятки, а между ними шли черточки. Элспет вперила взор в циферблат. Даже при остром зрении со своего места ей нелегко было разглядеть, какой шифр набирает полковник Хайд.

Первое число было понятно: 10. Дальше — что-то рядом с 30, то ли 28, то ли 29. И последнее число — между 10 и 15. Возможно, 10–29–13. Должно быть, это день его рождения, догадалась Элспет: 29 (или 28?) октября 1911, 1912, 1913 или 1914 года. Итого, восемь возможных комбинаций. Если ей удастся проникнуть в кабинет в отсутствие полковника, она переберет их все за пару минут.

Хайд открыл дверцу сейфа. Внутри лежали два блока.

— Эврика! — прошептала Элспет.

— Что вы сказали? — переспросил Хайд.

— Ничего.

Он положил конверт в сейф, захлопнул дверцу и повернул кодовый замок.

— Огромное вам спасибо, полковник! — прощебетала Элспет, направляясь к дверям.

— Не за что.

Теперь оставалось подождать, пока полковник выйдет. Со своего рабочего места Элспет не видела двери его кабинета, зато видела коридор, по которому он неминуемо должен пройти. Она приоткрыла дверь.

На столе зазвонил телефон.

— Выезжаем через несколько минут, — сказал Энтони. — Ты достала то, что нам нужно?

— Еще нет, но достану, — с уверенностью, которой вовсе не чувствовала, ответила Элспет. — Какая у вас машина?

— Светло-зеленый «Меркьюри Монтерей», пятьдесят четвертого года, старая модель.

— Отлично, узнаю. Как Тео?

— Спрашивает, что ему делать дальше.

— Вернуться в Европу и писать для «Ле Монд», что же еще.

— Он боится, что его настигнут и там.

— Да, могут… Что ж, тогда пусть уезжает вместе с тобой.

— Он не хочет в Россию.

— Пообещай ему все, что угодно, — нетерпеливо сказала Элспет. — Главное, чтобы вечером он выполнил свою задачу.

— Ладно.

В этот миг мимо ее двери прошел полковник Хайд.

— Мне пора, — торопливо сказала Элспет и повесила трубку.

Однако, выглянув в коридор, она обнаружила, что Хайд никуда не ушел. Стоя в дверном проеме, он болтал с машинистками в соседней комнате. Дверь кабинета оставалась в поле его зрения; Элспет не могла туда зайти. Она с минуту помялась на пороге, надеясь, что полковник все-таки уйдет, но вместо этого он вернулся к себе в кабинет.

И не выходил оттуда целых два часа.

Элспет с ума сходила от нетерпения. Шифр сейфа у нее есть, осталось только открыть. Ну когда же этот старый козел куда-нибудь смоется? Как назло, он не выходил даже в туалет. И за кофе к кофейному автомату отправил секретаршу. Элспет начала уже придумывать, как вывести его из игры. В УСС учили душить людей нейлоновыми чулками, однако пробовать эти навыки на практике ей не приходилось. В любом случае, Хайд — крупный, сильный мужчина, задушить его быстро и без шума вряд ли удастся.

Каждые несколько минут Элспет поглядывала на часы. В восемь двадцать пять Хайд наконец вышел. Элспет вскочила и выглянула в коридор. Спина полковника скрылась за дверью, ведущей на лестницу. До взлета оставалась всего пара часов, и, должно быть, он отправился в блокгауз.

Навстречу ей по коридору шел другой человек.

— Элспет! — неуверенно окликнул он.

Она узнала его голос, и сердце заколотилось.

Это был Люк.

18.30

Информация с приборов спутника передается по радио на Землю при помощи музыкальных тонов. Различные приборы используют тоны различных частот; приняв эти «голоса», электронная аппаратура может отделить их друг от друга и «прочесть».

Люк страшился этой встречи.

Билли он оставил в мотеле «Старлайт». Она собиралась снять номер, освежиться и приехать на космодром ближе к запуску. Сам Люк отправился прямиком в блокгауз — и выяснил, что запуск назначен на 22.45. Уилли Фредриксон рассказал ему, какие предосторожности предприняла служба безопасности, чтобы исключить диверсию. Однако Люка эти объяснения не успокоили. Ведь Тео Пэкмен скрылся, а главное, непонятно было, где сейчас Энтони. Впрочем, заверил его Уилли, не зная нужного кода, сорвать запуск не сможет ни один диверсант на свете. А новые блоки с кодами надежно заперты в сейфе.

О своих подозрениях в адрес Элспет Люк никому не обмолвился — отчасти потому, что обвинять ее было для него нестерпимо, а отчасти потому, что не имел доказательств. Он не сомневался, что, взглянув ей в глаза и задав прямой вопрос, узнает правду.

На второй этаж ангара Р Люк поднимался с тяжелым сердцем. Ему придется заговорить с Элспет о ее предательстве — и признаться, что сам он ей изменил; трудно сказать, что из этого тяжелее.

На верхней лестничной площадке ему встретился человек в форме полковника; он прошел мимо, торопливо бросив на ходу:

— Привет, Люк, рад, что ты вернулся, увидимся в блокгаузе!

Вслед за тем из кабинета выглянула в коридор стройная рыжеволосая женщина с озабоченным лицом. Не обращая внимания на Люка, она провожала полковника напряженным взглядом. Люк сразу ее узнал: она была еще прекраснее, чем на свадебной фотографии. Бледное лицо с классически правильными чертами словно светилось изнутри, как озерная гладь на рассвете. Люк ощутил, как всплывают из глубины подсознания забытые чувства — острый, словно удар ножом, прилив нежности и сострадания.

Он окликнул ее, и она его заметила.

— Люк!

Элспет бросилась к нему. В ее улыбке сияла искренняя радость, однако в глазах плескался страх. Она крепко его обняла и прильнула к его губам. Люк сообразил, что удивляться тут нечему: в конце концов, что же и делать жене, как не обнимать мужа?

Но он оборвал поцелуй и отстранился от нее. Элспет недоуменно застыла.

— Что такое?

Вдруг она втянула в себя воздух, и ее лицо исказилось гневом.

— Сукин ты сын! От тебя разит сексом!.. Ты переспал с Билли Джозефсон, ублюдок! — Какой-то мимо проходящий ученый удивленно обернулся, явно не ожидая услышать от красивой женщины такую брань, но Элспет его даже не заметила. — Ты трахнул ее на том самом гребаном поезде!

Люк не знал, что ответить. Ее предательство было намного хуже — и все же он стыдился того, что совершил.

В следующую секунду ее настроение снова изменилось.

— Ладно, — проговорила она уже спокойнее. — В любом случае, у меня сейчас нет на это времени.

— Что же для тебя важнее, чем наш разговор? — спросил Люк, ощутив внезапное подозрение.

— Моя работа!

— Об этом не беспокойся.

— Что ты такое несешь, черт возьми? Мне пора идти. Поговорим позже.

— Вряд ли.

Его тон заставил Элспет насторожиться.

— Что это значит? О чем ты?

— Когда я был у нас дома, то вскрыл адресованное тебе письмо. — Он достал из кармана пиджака письмо и протянул ей. — От врача из Атланты.

Элспет побелела, однако достала письмо из конверта и начала читать.

— Боже мой! — прошептала она.

— За полтора месяца до нашей свадьбы ты сделала себе стерилизацию, — проговорил Люк. Даже сейчас ему с трудом в это верилось.

Слезы выступили у нее на глазах.

— Я не хотела! — прошептала Элспет. — Меня… У меня не было другого выхода!

Люку вспомнилось то, что писал врач о состоянии Элспет — потеря веса, бессонница, депрессия, внезапный плач без видимых причин, — и прилив сострадания смыл его гнев.

— Как жаль, что ты была со мной несчастна, — тихо, почти шепотом произнес он.

— Не жалей меня, не надо! Я этого не вынесу.

— Пойдем к тебе.

Он взял ее за руку и повел к ней в кабинет. Элспет машинально села за стол, порылась в сумочке в поисках носового платка. Люк выдвинул из-за стола кресло Фредриксона и сел рядом.

Элспет высморкалась.

— Тысячу раз я готова была отказаться от этой операции! — призналась она сквозь слезы. — Легче бы мне было умереть!

Сердце Люка сжималось от жалости, и ему приходилось держать себя в руках, чтобы сохранять ясный ум и отстраненность.

— Видимо, тебя заставили, — заметил он и замолчал, ожидая ответа.

Элспет смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— КГБ. Они приказали тебе выйти за меня замуж, чтобы шпионить за нашей космической программой, и заставили пройти стерилизацию, чтобы дети не стали обузой в твоей шпионской деятельности.

Глаза Элспет потемнели от боли, и Люк понял, что не ошибся.

— Только не лги, — быстро сказал он. — Я все равно тебе не поверю.

— Это правда, — ответила она.

Вот и все. Она призналась. Люк бессильно откинулся в кресле; он чувствовал себя измочаленным, словно прошел сквозь строй.

— До последнего дня я не могла решиться, — продолжала Элспет, и по щекам ее катились слезы. — Просыпалась утром и говорила себе: сегодня я это сделаю. А в обед звонила тебе, и ты говорил что-нибудь о доме с большим двором, где будут бегать дети… И я решала: нет, ни за что, я откажусь! А потом ночью, одна в постели, думала о том, как нужна нам информация, которую я смогу получить, если выйду за тебя…

— Неужели никак нельзя было без этого обойтись?

— Нельзя. Я и так едва все выдерживала. Любить тебя и в то же время за тобой шпионить было невыносимо. А если бы у нас родились дети… Нет, я бы не вынесла!

— Почему же ты в конце концов решилась?

Она шмыгнула носом и вытерла глаза.

— Ты не поверишь — из-за переворота в Гватемале. — С ее губ слетел короткий безрадостный смешок. — Гватемальские бедняки хотели всего-навсего школ для своих детей и профсоюзов для себя, чтобы защищать свои права и нормально зарабатывать на жизнь. Но кто-то в Вашингтоне решил, что из-за этого цена на бананы на международном рынке упадет на несколько центов, а нам это невыгодно. И что же мы сделали? Устроили переворот и поставили у власти фашиста-марионетку. Я в то время работала в ЦРУ, так что знала правду. Ты не представляешь, как меня это разозлило: чертовы толстосумы ради своей выгоды ввергли в нищету и произвол целую страну — и им ничего, ничего за это не будет! Никто даже не узнает правды — все будут считать, что революцию в Гватемале устроили местные антикоммунисты! Быть может, глупо принимать политику так близко к сердцу, но… ты не представляешь, как я разозлилась!

— Так разозлилась, что искалечила себя.

— И предала тебя, и разрушила наш брак. — Она подняла голову, и ее глаза сверкнули. — Но чего стоит мир, в котором Дядя Сэм может растоптать своим сапогом целый народ и уйти безнаказанным? Я жалею лишь о том, что лишила тебя детей. Это было подло. Всем остальным я горжусь.

— Да… пожалуй, я могу тебя понять.

— Что ж, и на этом спасибо, — вздохнула Элспет. — Что теперь? Позвонишь в ФБР?

— А стоит?

— Если позвонишь — я кончу на электрическом стуле, как Розенберги[398].

Лицо Люка исказилось от боли.

— О господи!

— Но есть и другой выход.

— Какой?

— Отпусти меня. Я сяду на первый же самолет в Европу. Улечу в Париж, Мадрид, Франкфурт — куда угодно. Оттуда доберусь до Москвы.

— Ты действительно хочешь провести остаток своих дней в России?

— Почему бы и нет? — криво усмехнулась Элспет. — Знаешь, я ведь полковник КГБ. В США мне никогда не стать полковником.

— Тогда уезжай сейчас же, — сказал он.

— Хорошо.

— Я провожу тебя до ворот, и ты отдашь мне свой пропуск, чтобы у тебя не было возможности вернуться.

— Хорошо.

Люк всмотрелся в ее лицо, словно хотел навеки сохранить его в памяти.

— Что ж… на том и попрощаемся.

Элспет встала и взяла сумочку.

— Можно мне зайти в уборную?

— Конечно, — ответил он.

21.30

Главная задача спутника — провести измерение уровня космической радиации, технологию которого разработал доктор Джеймс Ван Аллен из Государственного университета штата Айова. Основной научный прибор на борту — счетчик Гейгера.

Выйдя из кабинета, Элспет повернула налево, однако прошла мимо женской уборной и проскользнула в кабинет полковника Хайда.

Он был пуст.

Элспет тихо прикрыла за собой дверь и прислонилась к ней, дрожа от облегчения. Слезы затуманивали глаза. Цель всей жизни — перед ней, на расстоянии вытянутой руки, но ради этой цели она предала лучшего человека на свете, разрушила собственную семью, а теперь обречена покинуть родину и провести остаток дней в далекой и неведомой стране.

Прикрыв глаза, она заставила себя дышать медленно и размеренно: вдох — выдох, вдох — выдох, вдох — выдох. Это помогло.

Элспет повернула торчащий в двери ключ, затем подошла к шкафу за письменным столом Хайда и присела перед дверцей сейфа. Почему-то вспомнилась латинская пословица, которую она проходила в школе: «Festina lente» — «Поспешай медленно».

Элспет повторила действия, которые несколько часов назад совершил Хайд. Сперва четыре раза повернула ручку против часовой стрелки, остановившись на числе 10. Затем — три раза в другую сторону, остановившись на 29. И еще дважды против часовой стрелки, остановившись на 14. Дернула за ручку. Дверца не поддалась.

Снаружи, из коридора, донеслись шаги и женский голос; звучали они как-то неестественно громко, словно в кошмарном сне. Элспет замерла. Однако женские каблучки процокали мимо, и голос затих.

Первое число — 10, это Элспет знала точно. Она снова набрала 10, затем 28 и снова 14.

Дверца не открывалась.

Элспет попробовала комбинации 28–11 и 29–11. Пальцы стали скользкими от пота; она вытерла их о подол платья. 10–29–13. 10–28–13.

Исчерпана половина комбинаций из списка. Никаких результатов.

Издалека донесся предупредительный сигнал сирены: два коротких гудка и один длинный. Это означало, что все посторонние должны покинуть пусковую площадку. Запуск через час.

10–29–12. Не сработало.

10–28–12. Есть!

Торжествуя, она распахнула тяжелую дверцу.

Блоки были на месте — и Элспет поздравила себя с победой.

Разбирать блоки и срисовывать проводку времени не было. Придется взять их с собой на пляж. Там Тео либо скопирует схему проводки, либо просто вставит в передатчик один из этих блоков.

Вдруг ей пришла в голову новая мысль. Что, если за оставшийся час кто-нибудь заметит отсутствие блоков и поднимет тревогу? Впрочем, полковник Хайд ушел в блокгауз и скорее всего сюда уже не вернется… Так или иначе, придется рискнуть.

Снаружи снова послышались шаги — тяжелые, мужские. На этот раз они остановились у двери кабинета. Кто-то подергал за ручку.

Элспет застыла на месте.

— Эй, Билл, ты тут? — донесся мужской голос.

Кажется, Гарри Лейн. Какого черта ему здесь надо?!

Дверь снова дернулась. Элспет не осмеливалась даже дышать.

— С чего бы это Биллу запирать дверь? — проворчал Гарри за дверью. — Никогда он не запирается.

— Ну, знаешь, — ответил ему другой голос, — я думаю, начальник службы безопасности вправе запирать свой кабинет, когда пожелает.

Послышались удаляющиеся шаги и голос Гарри:

— Безопасность, как же! Просто боится, что у него из шкафа бутылку скотча сопрут!

Элспет схватила блоки и сунула их к себе в сумочку. Потом закрыла сейф, торопливо повернула замок и захлопнула дверцы шкафа.

Повернула ключ, вышла из кабинета…

Перед ней стоял Гарри Лейн.

— Ой! — не удержалась от восклицания Элспет.

— Что вы там делали? — нахмурился Лейн.

— Н-ничего, — пробормотала она и попыталась пройти мимо.

Он схватил ее за локоть и больно сжал.

— Если «ничего», то зачем запирались?

Его грубость разозлила Элспет, и, забыв о том, что надо изображать смирение, она рявкнула:

— А ну отпустите меня, пока я вам глаза не выцарапала, медведь вы безмозглый!

Пораженный таким наскоком, Лейн выпустил ее руку и отступил на шаг, однако сказал:

— И все же хотелось бы знать, что вы делали в кабинете у полковника.

Вдруг ее осенило.

— Мне понадобилось поправить чулок, а женская уборная была занята. Вот я и воспользовалась кабинетом полковника в его отсутствие. Уверена, он не стал бы возражать.

— А… — протянул Гарри. — Ну да… наверное… не стал бы.

— Понимаю, все мы сейчас озабочены безопасностью, — смягчив тон, проговорила Элспет, — но все же это не причина оставлять на мне синяки.

— Да… гм… извините.

Тяжело дыша, Элспет прошла мимо него к себе в кабинет.

Люк ждал ее на том же месте, где она его оставила.

— Я готова, — сказала она.

Он поднялся.

— Поедешь отсюда прямо в мотель. — По его лицу Элспет видела, что он с трудом сдерживает чувства.

— Да, — просто ответила она.

— А утром уедешь в Майами и сядешь на первый же самолет в Европу.

— Да.

Он удовлетворенно кивнул. Вместе они спустились по лестнице и вышли в теплую ночь. Люк довел Элспет до машины. Когда она открыла дверцу, он сказал:

— Отдай мне свой пропуск.

Элспет открыла сумку… и ее охватила паника. Блоки лежали наверху, на самом виду! По счастью, Люк их не заметил. С неизменной своей вежливостью он отвел взгляд, не желая заглядывать в дамскую сумочку. Элспет торопливо отдала ему пропуск на космодром и закрыла сумку.

— Я провожу тебя до ворот на джипе, — сказал он, сунув пропуск в карман.

Элспет поняла: это прощание. Больше она его не увидит. Слезы сдавили ей горло; не в силах ответить, она села в машину и захлопнула дверцу.

Сглотнув слезы, она тронулась с места. Позади нее мигнули и загорелись фары джипа. Вместе они проехали мимо пусковой площадки; взглянув туда, Элспет заметила, что сервисная башня чуть отведена в сторону, и ракета стоит, освободившись из ее надежных объятий — нагая, белоснежная, залитая светом прожекторов, такая хрупкая и неустойчивая на вид, словно любой толчок может опрокинуть ее наземь. Элспет взглянула на часы: без минуты десять. Осталось сорок пять минут.

Не останавливаясь, она выехала за ворота. Огни джипа в зеркале заднего вида становились все меньше и наконец исчезли за поворотом.

— Прощай, любовь моя! — громко сказала Элспет и дала волю слезам.

Сдерживаться она больше не могла — да и зачем? Мчась вдоль побережья, она горько плакала: слезы текли по щекам, и грудь содрогалась от рыданий. Фары встречных машин расплывались в потоках слез. Она едва не пропустила съезд, но, вовремя его заметив, ударила по тормозам и повернула через двойную сплошную, не обращая внимания на встречный поток автомобилей. Какое-то такси, отчаянно гудя, едва не врезалось в багажник ее «Корвета», лишь в последний миг избежав столкновения. Наконец Элспет вырулила на песчаный проселок, затормозила и остановилась, чтобы перевести дух. Она едва все не погубила!

Утерев слезы рукавом, она снова тронулась в путь.

Когда машина Элспет скрылась во тьме, Люк в джипе остался у ворот, решив дождаться Билли. Он сам не мог сказать, что чувствует — гнев, сожаление или печаль. Вернее всего, он был ошарашен и потрясен, словно на полном ходу врезался в стену и теперь лежал на земле, пытаясь побороть головокружение и встать. Элспет во всем призналась. В последние сутки он был убежден, что она работает на Советы; и все же одно дело — подозревать, и совсем другое — услышать от нее самой. Да, разумеется, он знал, что шпионы существуют, читал в газетах про Этель и Джулиуса Розенберг. Однако читать в газетах — совсем не то, что… совсем не то, что жениться на шпионке и прожить с ней четыре года.

В четверть одиннадцатого на такси подъехала Билли. Люк провел ее через пропускной пункт, она пересела к нему в джип, и они направились к пусковой площадке.

— Элспет уехала, — сказал Люк.

— Кажется, я ее встретила, — ответила Билли. — У нее ведь белый «Бел-эйр»?

— Да.

— Мы в нее едва не врезались. Она развернулась через сплошную прямо у нас перед носом. Разминулись на какой-то дюйм. Да-да, точно она — в свете фар я видела ее лицо.

— А зачем она разворачивалась? — нахмурился Люк.

— Съезжала с дороги.

— Мне она сказала, что поедет прямо в «Старлайт».

— Нет, она ехала на пляж, — покачала головой Билли.

— На пляж?!

— Ну да, свернула на один из этих проездов к пляжу, знаешь?

— Черт! — воскликнул Люк, разворачивая джип.

Элспет медленно ехала по пляжу, всматриваясь в людей, которые собрались здесь поглазеть на запуск ракеты. Группы с женщинами или детьми не привлекали ее внимания. Другое дело чисто мужские компании: в рубашках с короткими рукавами, с сигаретами в зубах, биноклями или камерами в руках, они ждали взлета, попивая кофе или пиво. В их машины Элспет внимательно вглядывалась, ища среди них «Меркьюри Монтерей». Энтони уточнил, что автомобиль у них зеленый, однако темнота мешала Элспет различать цвета.

Элспет начала поиски с того края пляжа, что ближе к космодрому, однако Энтони и Тео здесь не было. Наверное, они выбрали более уединенное место. Боясь их пропустить, она медленно продвигалась по песчаному берегу на юг.

Один мужчина в старомодных подтяжках, что, прислонившись к светлому автомобилю, смотрел в бинокль на огни мыса Канаверал, показался ей знакомым. Элспет остановила машину и вышла.

— Энтони!

Мужчина опустил бинокль — и она увидела, что обозналась.

— Простите, — пробормотала она и, снова сев в машину, поехала дальше.

На часах была половина одиннадцатого. Времени оставалось совсем немного. Блоки у нее, все готово: осталось найти двоих мужчин на переполненном пляже!

Ряды машин и людей постепенно редели. Элспет притормозила возле машины, похожей на «Меркьюри Монтерей», но она казалась пустой. Элспет снова прибавила скорость — и в этот миг машина загудела ей вслед.

Элспет притормозила и оглянулась. Мужчина вышел из машины и махал ей рукой. Энтони.

— Слава богу! — воскликнула Элспет.

Она подъехала к нему задним ходом и выпрыгнула из машины.

— У меня с собой запасные блоки.

Из «Меркьюри» следом за Энтони вылез Тео и открыл багажник.

— Давайте их сюда, — скомандовал он. — И, ради бога, скорее!

22.48

Обратный отсчет доходит до нуля.

— Зажигание! — раздается команда в блокгаузе.

Один из членов дежурного расчета дергает за металлическое кольцо и поворачивает его. Открываются клапаны, начинает поступать горючее. Закрывается выхлопное отверстие для жидкого кислорода, и облачко белого пара, окружавшее ракету, внезапно исчезает.

— Топливные баки под давлением! — объявляет руководитель запуска.

В следующие одиннадцать секунд ничего не происходит.

Джип мчался по берегу на полной скорости, вздымая тучи песка. Люди шарахались в стороны и провожали его возмущенными криками. Не обращая внимания, Люк внимательно оглядывал машины, мимо которых проезжал. Рядом с ним, держась за ветровое стекло, стояла Билли.

— Видишь белый «Корвет Бел-эйр»? — крикнул он, перекрывая рев мотора.

Билли помотала головой.

— Он очень приметный!

— Вот именно! — прокричал Люк. — Так где же они, черт побери?

Отходит последний соединительный шланг. Секунду спустя оживает гигантский двигатель первой ступени. Из-под основания ракеты вырывается первый огромный язык пламени.

— Ради бога, Тео, скорее! — простонал Энтони.

— Заткнись! — рявкнула на него Элспет.

Оба склонились над открытым багажником «Меркьюри», глядя, как Тео возится с радиопередатчиком. Он присоединял провода к тому блоку, что передала ему Элспет.

В отдалении послышался низкий гул, словно рокот далекой грозы — и все трое невольно посмотрели вверх.

«Эксплорер-1» медленно отрывается от пусковой площадки.

— Давай, детка! — кричит кто-то в блокгаузе.

— Вон они! — воскликнула Билли, указывая на белый «Бел-эйр», припаркованный рядом с более темным седаном.

— Вижу! — прокричал в ответ Люк.

Над открытым багажником седана склонились трое. Билли сразу узнала Элспет и Энтони; третьим, очевидно, был Тео Пэкмен. Однако сейчас они смотрели не в багажник — взгляды их были устремлены вверх, в звездное небо над мысом Канаверал.

Билли мгновенно все поняла. В багажнике радиопередатчик, с него и пойдет сигнал к самоуничтожению. Но почему они смотрят вверх?

Она тоже повернулась в сторону мыса Канаверал и ничего не увидела, зато услышала отдаленный мощный гул, словно гудение доменной печи.

Ракета поднималась в воздух.

— Мы опоздали! — в отчаянии крикнула Билли.

— Держись крепче! — ответил Люк.

Билли схватилась за ветровое стекло, и джип описал широкую дугу.

Внезапно ракета набирает скорость. Кажется, только что она нерешительно висела над пусковой площадкой — а в следующий миг выстреливает в небо, словно пуля из ружья, оставляя за собой хвост из огня и дыма.

Сквозь грохот взлетающей ракеты до Элспет донесся новый звук — рев мчащегося на полной скорости автомобиля. Секунду спустя троицу, склонившуюся над багажником «Меркьюри», ослепил свет фар. Подняв голову, Элспет увидела джип, ехавший прямо на них.

— Скорее! — отчаянно закричала она.

Тео подсоединил последний провод.

На передатчике было два тумблера: на одном надпись «ГОТОВНОСТЬ», на другом — «ВЗРЫВ».

Джип был уже совсем рядом.

Тео щелкнул тумблером «ГОТОВНОСТЬ».

Тысячи лиц на пляже запрокинуты к небу. Из тысяч глоток вырывается восторженный крик.

Люк нацелил машину прямо в багажник «Меркьюри».

При развороте джип сбросил скорость, однако все еще делал не меньше двадцати миль в час. Билли выпрыгнула из машины на ходу и покатилась по земле.

В последнюю секунду Элспет успела отскочить в сторону. Затем раздался оглушительный грохот.

Багажник «Меркьюри» был раздавлен всмятку, крышка его захлопнулась. Кажется, кого-то — Тео или Энтони, Люк не видел — зажало между машинами. Самого его при ударе швырнуло вперед: руль впился ему в грудь, и Люк ощутил острую боль от сломанных ребер. Миг спустя его голова встретилась с верхним краем руля, и по лбу заструилась горячая кровь.

Люк заставил себя выпрямиться и нашел глазами Билли. Она, похоже, отделалась легче: сидела на земле, потирая локоть.

Тео недвижно лежал на земле лицом вниз, раскинув руки и ноги. Рядом с ним стоял на четвереньках Энтони, потрясенный, но, кажется, не раненный. Элспет тоже не пострадала; она уже поднялась на ноги и бросилась к багажнику «Меркьюри».

Люк выпрыгнул из машины и побежал. Едва ей удалось открыть покореженную крышку багажника, как он оттолкнул ее. Элспет упала на песок.

— Стой! — послышался крик Энтони.

Люк обернулся. Энтони стоял над Билли, приставив к ее затылку пистолет.

Люк поднял глаза к небу. Там, словно яркая комета, пылал на черном бархате ночи огненный хвост «Эксплорера». Люк знал: пока виден хвост, ракету еще можно уничтожить. Первая ступень будет израсходована и отделится на высоте в шестьдесят миль. В этот момент ракета станет невидима — огненный хвост второй ступени, далеко не столь яркий, невооруженным глазом с Земли не разглядишь. В этот же миг отключится и система самоуничтожения. Первая ступень, в которой находится детонатор, полетит вниз и упадет в Тихий океан.

Отделение должно произойти через две минуты двадцать пять секунд после начала работы двигателей. По ощущениям Люка, ракета взлетела примерно две минуты назад. Значит, осталось около двадцати пяти секунд.

Полно времени, чтобы переключить один-единственный тумблер!

Элспет снова вскочила на ноги.

Люк взглянул на Билли. Она замерла, стоя на колене, словно спринтер на старте; дуло с глушителем упиралось ей в затылок.

«Готов ли я пожертвовать жизнью Билли ради ракеты?» — спросил себя Люк.

И без колебаний ответил себе: НЕТ.

Но что будет, если он шевельнется? Неужели Энтони застрелит Билли? Скорее всего, да. Люк уже убедился, что Энтони способен на все.

Элспет вновь склонилась над багажником машины.

И тут начала действовать Билли.

Она резко дернула головой, уходя с линии огня, и бросилась назад, под ноги Энтони.

В ту же секунду Люк оттолкнул Элспет от машины.

Энтони и Билли, сцепившись, покатились по песку. Послышался глухой хлопок.

Энтони выстрелил — неужели попал в Билли?.. В следующий миг Билли вскочила на ноги, по-видимому, невредимая, и у Люка отлегло от сердца.

А миг спустя Энтони поднял свой пистолет и прицелился в Люка.

Люк замер, глядя в лицо смерти. На него снизошло холодное спокойствие: он сделал все, что мог.

Энтони застыл, словно не решаясь нажать на спусковой крючок. Еще одно долгое, бесконечно долгое мгновение… и вдруг Энтони закашлялся, изо рта у него брызнула кровь, и, выпустив из рук пистолет, он мешком повалился на песок. Вероятно, понял Люк, во время драки он случайно выстрелил и попал в себя. Широко раскрытые глаза Энтони смотрели в небо, однако уже ничего не видели; для него все было кончено.

Элспет вскочила на ноги и в третий раз склонилась над передатчиком.

Огненный хвост ракеты был уже едва различим — золотая нить на черной канве небес. Еще секунда, и он исчез.

Элспет щелкнула тумблером и подняла взгляд к небу. Но было поздно. Первая ступень отделилась и летела вниз. Хотя шнур, возможно, и воспламенился, в двигательном блоке не осталось топлива, и в любом случае все это уже ничем не могло повредить спутнику.

Из груди Люка вырвался глубокий вздох. Все позади. «Эксплорер» спасен!

Билли положила руку Энтони на грудь, затем проверила пульс.

— Все, — сказала она. — Он мертв.

Словно по команде, оба они повернулись к Элспет.

— Ты снова меня обманула! — сказал Люк.

Элспет смотрела ему в лицо; ее огромные глаза блестели странным блеском.

— Мы боролись за правое дело! — вскричала она страшным голосом. — За правое дело!

Позади нее собирали пожитки и рассаживались по машинам многочисленные зеваки. Все они были слишком далеко от «Меркьюри» да и смотрели только на небо; короткой схватки, разыгравшейся на берегу моря, никто не заметил.

Элспет смотрела на Люка и Билли так, словно хотела сказать что-то еще; наконец, после долгой паузы, она повернулась, села к себе в машину и, хлопнув дверцей, завела мотор.

Однако вместо того, чтобы вернуться на дорогу, Элспет погнала машину прямо в море. Билли и Люк в ужасе смотрели, как она въезжает в океан.

«Бел-эйр» остановился; волны перехлестывали через капот. В свете фар Люк и Билли увидели, как Элспет вышла из машины и поплыла в открытое море.

Люк хотел броситься за ней, но Билли вцепилась ему в плечо.

— Она убьет себя! — в отчаянии кричал он.

— Ты ее не спасешь! — кричала в ответ Билли. — Только сам погибнешь!

Люк снова рванулся из ее рук. Но Элспет уже пересекла освещенный фарами участок и скрылась во мгле. Плыла она сильными, размашистыми гребками, и Люк понял, что не найдет ее в темноте. Он опустил голову, признавая свое поражение.

Билли крепко обняла его, и мгновение спустя Люк обнял ее в ответ.

Сказалось напряжение последних трех дней: он пошатнулся и едва не упал, — Билли помогла ему удержаться на ногах.

Секунду или две спустя ему стало лучше. Стоя у самой кромки прибоя, обнявшись, Люк и Билли подняли головы к небесам.

Над ними сияли звезды.

1969

Данные, полученные с «Эксплорера-1», свидетельствовали о том, что уровень радиации в космосе в тысячи раз превышает ожидаемый. Информация со спутника позволила ученым создать карту радиационных поясов вокруг Земли, названных поясами Ван Аллена — в честь задумавшего это исследование ученого из Государственного университета Айовы.

Эксперимент с микрометеоритами показал, что ежегодно на Землю падает до двух тысяч тонн космической пыли.

Земной шар оказался на 1 % более сплющенным в районе полюсов, чем считалось ранее.

Но самым важным результатом запуска «Эксплорера» стали температурные данные. Из них следовало, что внутри ракеты возможно поддерживать температуру, при которой в состоянии существовать человек.

В работе группы специалистов НАСА, готовивших полет «Аполлона-11» на Луну, принимал участие и Люк Люкас.

К тому времени он жил в большом уютном доме в Хьюстоне вместе с Билли, руководившей кафедрой когнитивной психологии в университете Бейлора. У них было трое детей: Кэтрин, Луис и Джейн. (Ларри, пасынок Люка, тоже жил с ними, но тем летом он гостил в Вашингтоне у отца.)

Вечер 20 июля у Люка был свободен: и неудивительно, что за несколько минут до девяти он вместе со всей своей семьей — и еще с половиной планеты — сидел перед телевизором. Билли прильнула к его плечу, а младшая дочь, Джейн, забралась на колени. Кэтрин и Луис сидели на ковре вместе со своим любимцем, золотистым лабрадором по кличке Сидни.

Когда Нил Армстронг сделал первый шаг по поверхности Луны, по щеке Люка скатилась слеза.

Билли крепко сжала его руку.

Девятилетняя Кэтрин, унаследовавшая от матери темные кудри и большие серьезные карие глаза, спросила шепотом:

— Мама, а почему папа плачет?

— Это долгая история, милая, — ответила Билли. — Когда-нибудь мы вам ее расскажем.

По расчетам ученых, «Эксплорер» должен был пробыть на орбите от двух до трех лет. Однако он вращался вокруг Земли целых двенадцать лет. 31 марта 1970 года он наконец вошел в атмосферу над Тихим океаном, в районе острова Пасхи, и сгорел в 5 часов 47 минут, сделав 58 376 оборотов вокруг Земли и пролетев в общей сложности 1,66 миллиарда миль.