Весь Альфред Ван Вогт в одном томе

Глава 1

Серо-голубой двигатель почти схоронился в зеленом склоне холма. Он пролежал там все лето 1972 года- бездушная металлическая штуковина, таящая в себе силы, не уступающие по мощи самой Жизни. Дождь омывал его весь июль, а затем и август, солнце жгло его лучами. По ночам в металле тускло отражались безразличные к его участи звезды. Движимый им корабль начал входить в верхние слои земной атмосферы, когда метеорит вспорол блок крепления. В мгновение ока с неописуемой силой двигатель изорвал в клочья остатки конструкций, нырнул в зияющее, проделанное метеоритом отверстие и устремился вниз, вниз.

В течение недель после этого он пролежал на склоне холма, с виду безжизненный, но по-своему вполне живой. В силовое поле попала грязь и спрессовалась настолько, что для того, чтобы прикинуть, с какой скоростью она вращается, потребовалась бы особая острота восприятия. Даже мальчишки, присевшие одним прекрасным днем на фланец двигателя, не обнаружили конвульсий грязи. Если бы один из них попал замурзанной рукой в этот энергетический ад, образующий силовое поле, то мускулы, кости и кровь разлетелись бы струями, как при взрыве бензина.

Но мальчишки ушли, а двигатель лежал на том же месте до вечера, когда у подножия холма появилась поисковая группа. Возможная находка была совсем недалеко. Их было двое, наверное, они уже подустали в этот поздний час; тем не менее они были тренированными наблюдателями, тщательно осматривающими склон. Но облако занавесило яркое солнце, и они прошли мимо, так ничего и не обнаружив.

Прошла неделя с небольшим, и опять на исходе дня взбирающаяся на холм лошадь вскарабкалась на выступающий двигатель. Ее седок начал спускаться на землю удивительным образом. Одной рукой он взялся за луку седла и приподнялся над лошадью. Небрежно, без напряжения он перенес левую ногу, на мгновение замер в воздухе и спрыгнул на землю. Ощущение исходящей от него силы подчеркивалось явным автоматизмом движений. Все это время его внимание было приковано к штуковине под ногами.

Его худое лицо исказилось, когда он принялся рассматривать машину. Он посмотрел по сторонам, его глаза сощурились. Потом до него дошел смысл собственных мыслей и он сардонически улыбнулся. Под конец осмотра он пожал плечами. Маловероятно, что его кто-нибудь видел. До Кресцентвилла было больше мили, а большой окруженный деревьями белый дом на расстоянии трети мили к северо-востоку казался пустым.

Он был наедине с лошадью и машиной. Спустя мгновение в сумрачном воздухе раздался его окрашенный холодной иронией голос:

— Вот и работенка для нас, Денди. Этот кусок лома позволит закупить для тебя кое-что покушать. Когда стемнеет, мы оттащим его к старьевщику. Таким образом она ничего не узнает, а мы сохраним какие-то остатки гордости.

Он замолчал. Невольно повернувшись, он бросил взгляд на похожее на сад поместье, тянувшееся почти на милю между ним и городом. Белая изгородь, очертания которой терялись в вечерних сумерках, огромной цепью охватила зеленый массив деревьев и пастбища. Местами она исчезала в кустарниках и оврагах, пропадая окончательно на севере, за величественным белым домом.

— Каким же я был идиотом, околачиваясь в Кресцентвилле и ожидая ее, — произнес мужчина вполголоса.

Он повернулся и уставился на двигатель.

— Надо бы прикинуть вес этой штуки, — пробормотал он. И добавил: — Любопытно, что же все-таки это такое.

Он забрался на вершину холма и опять спустился вниз, неся сухую ветку около четырех футов длиной и трех дюймов в диаметре. Он начал выковыривать двигатель из земли, но делал это очень неуклюже, поскольку пользовался только левой рукой. Поэтому когда он обнаружил забитое грязью отверстие в центре, то ткнул в него веткой, чтобы получить лучший рычаг.

Его вопль удивления и боли глухим эхом разнесся в вечернем воздухе.

Потому что деревяшка дернулась. Подобно закрученному нарезным стволом ружья заряду, она повернулась у него в руке, разламываясь на куски и обжигая как огонь. Его оторвало от земли, приподняло и отшвырнуло на двадцать футов вниз по склону. Стоная и покачиваясь, прижимая к телу разбитую руку, он встал на ноги.

Звук замер на его губах, как только его глаза остановились на вращающейся штуке, которая еще секунду назад была веткой мертвого дерева. Он внимательно смотрел на нее. Потом, все еще дрожа, забрался на черную лошадь. Оберегая окровавленную руку и жмурясь от боли, он послал животное вниз по склону, по направлению к ведущей к городу дороге.

Одолженные у фермера сани для перевозки камней и упряжь для Денди, веревка и полиспаст, немеющая от боли перебинтованная рука, путь сквозь темень с грохочущей на санях штуковиной — в течение трех часов Пендрейк ощущал себя персонажем кошмара.

И вот двигатель здесь, на полу его конюшни, и можно не бояться, что его кто-нибудь найдет, разве что услышит звук, исходящий от застрявшего в силовом поле куска дерева. Теперь казалось странным, как сработал его мозг. Решение тайно переправить двигатель в собственный дом было подобно выбору жизни вместо смерти, подобно быстрому подбору стодолларовой купюры, лежащей на пустынной улице. Оно пришло автоматически, без малейшего привлечения логики и выглядело таким же естественным, как жизнь.

Тусклый желтый свет фонаря падал на то, что когда-то было частным гаражом и мастерской. В одном углу, мерцая черной шкурой, переминался Денди. Он повернул голову и блестящими глазами уставился на предмет, разделивший с ним его обитель. Дверь была закрыта, в помещении стоял густой лошадиный дух. Двигатель лежал на боку около входа. Главная неприятность заключалась в том, что дерево, застрявшее в нем, не было прямым. Оно колотило по воздуху, как карикатурный пропеллер, извлекая звук исключительно за счет силы и скорости своего вращения.

Пендрейк прикинул скорость — около четырех тысяч оборотов в минуту. Он попытался постичь принцип работы машины, которая в состоянии зажать кусок дерева и вертеть им с такой мощью. Мыслей не было. Он вглядывался в смазанные движением очертания деревяшки, и его лицо хмурилось все больше и больше. Он был просто не в состоянии уяснить происходящее. И несомненно, если в мире существовало несколько механизмов, которые могли бы захватить вращающийся предмет и потянуть его, то они явно были недоступны в этой освещенной фонарем конюшне.

Он подумал: “Где-то должен быть управляющий орган, что-нибудь для отключения питания”.

Но серо-голубоватая пончикообразная внешняя оболочке была гладкой как стекло. Даже выступающие с четырех концов фланцы, в которых имелись отверстия для крепящих болтов, казались выросшими из оболочки, как если бы они были выплавленными из одного куска металла. Складывалось впечатление, что оригинальный дизайн устройства отвергал все, противоречащее плавности переходов и монолитности.

Расстроенный Пендрейк обошел вокруг машины. Было похоже, что решение проблемы гораздо выше возможностей человека, располагающего оборудованием конюшни и одной покалеченной и перевязанной рукой.

Он кое-что заметил. Машина лежала на полу тяжело и солидно. Она не дергалась и не дрожала. Она не делала ни малейшего усилия начать спокойное противодействующее движение для компенсации момента безумно вращающейся деревяшки, торчащей из ее середины. Двигатель игнорировал закон равенства и противоположности по направлению действия и противодействия.

Пендрейка осенила новая мысль — он наклонился и ухватился за металлический корпус. В то же мгновение боль ножом пронзила его руку. Слезы брызнули из глаз. Но когда он наконец разрешил себе расслабиться, двигатель стоял вертикально на одном из четырех фланцев. И изогнутая деревяшка вращалась уже не вертикально, а почти параллельно полу.

Пульс жгучей боли в руке Пендрейка замедлился. Он вытер от слез глаза и приступил к следующему шагу задуманного им плана. Гвозди! Он вбил их в отверстия для болтов и загнул шляпки над металлом. Это было сделано для уверенности, что узкий в основании двигатель не опрокинется, если случайно толкнуть его корпус.

Затем последовал ящик для яблок. Положенный на бок, он оказался на полдюйма ниже центра большого отверстия, с противоположной стороны которого торчал обломок ветки. Две книги зафиксировали кусок дюймовой трубы около фута длиной. Ему было больно держать рукоятку небольшого молота в увечной руке, но удар он нанес ловко. Кусок трубы, посланный молотом, ударил по дереву внутри отверстия в двигателе и выбил его наружу.

Раздался треск, потрясший гараж. Спустя мгновение Пендрейк разглядел длинную рваную пробоину в потолке, которую проделала отскочившая от пола четырехфутовая ветка. Постепенно реверберирующий мозг Пендрейка пришел в соответствие с установившейся тишиной. Он сделал глубокий вдох. Еще столько предстояло сделать открытий — перед ним лежал доступный для исследования мир новой машины. Одно он понял четко: он победил двигатель.

В полночь он все еще не спал. Все время вставал, откладывал журнал в сторону и отправлялся в темную кухню коттеджа, чтобы в очередной раз посмотреть на еще более темный гараж. Но ничто не нарушало спокойствия ночи. Мародеры не нападали на мирный город. Издалека иногда доносился звук проезжающего автомобиля.

Он начал осознавать возможность психологической опасности, когда в двадцатый раз обнаружил себя на кухне прижавшимся лицом к холодному оконному стеклу. Пендрейк выругался вслух и вернулся в гостиную. Что, собственно, он пытается сделать? Он не может даже надеяться на то, чтобы сохранить у себя такой двигатель. Он должен стать новым изобретением, радикальным послевоенным открытием, попавшим на тот склон по чистой случайности и оказавшимся у глупого идиота, который не читает газет, не слушает радио и не знает, что происходит вокруг.

Где-то в доме, вспомнил он, должна быть “Нью-Йорк тайме”, которую он купил не так давно. Он обнаружил газету на журнальном столике среди других старых и нечитанных газет и журналов, которые он время от времени покупал. Газета была датирована 7-м июня 1971 года, а сегодня было 16 августа. Не такой уж большой срок.

Только вот год был не 1971-й, а 1972-й.

С криком Пендрейк вскочил на ноги, но потом медленно опустился обратно в кресло. В его воображении возникла смешная картина, событийный калейдоскоп существования человека, настолько оторванного от бега времени, что четырнадцать месяцев прошли мимо него, как четырнадцать дней. “Обленившийся, жалкий пес!” — подумал Пендрейк, использующий потерянную руку и непрощающую его женщину как повод для наплевательского отношения к жизни… С этим покончено. Совсем. Он начнет все заново…

Он понял, что держит в руке газету. И злость его стала проходить по мере того, как со все возрастающим возбуждением он принялся просматривать заголовки статей:

Пендрейк в этот момент понял, что, хотя он и забился подальше от мира в свой маленький коттедж, жизнь продолжает динамично развиваться. И в один прекрасный момент, не так давно, на гребень накатывающего вала воли, амбиций и созидательного гения вынесло выдающееся изобретение. Завтра же он попытается заложить этот коттедж. Это предоставит в его распоряжение немного наличных денег и навсегда уничтожит его рабскую зависимость от этого места жительства. Денди он отошлет Элеоноре таким же образом, каким она прислала его три года назад, — без единого сопутствующего слова. Зеленое пастбище поместья покажется раем животному, которое слишком долго голодало на пенсию бывшего пилота.

С этой мыслью он, должно быть, и уснул. Потому что в три часа утра проснулся, вспотевший от ужаса. Он бросился в ночь и распахнул дверь гаража-конюшни, прежде чем до него дошло, что ему приснился кошмар. Двигатель никуда не исчез, из его силового поля по-прежнему торчал кусок трубы… Вращающийся металл отливал в луче фонаря коричневым сиянием, мало чем напоминая ржавую штампованную деталь, которую Пендрейк раскопал в своем подвале.

Внезапно он обнаружил, что труба вращается значительно медленнее куска дерева, раза в четыре медленнее — не быстрее чем четырнадцать или пятнадцать сотен оборотов в минуту. Очевидно, скорость вращения зависела от типа материала, его атомного веса, плотности или еще чего-нибудь.

Испытывая неясное беспокойство, понимая, что его не должны видеть в это время вне дома, Пендрейк захлопнул дверь и вернулся в коттедж. Он совершенно не злился на себя за момент безумия, погнавший его в ночь. Чем больше он узнавал о машине, тем сильнее становилось его волнение.

Непросто будет отдать двигатель его законному владельцу.

Глава 2

На следующий день Пендрейк первым делом отправился в редакцию местной газеты. В сорока выпусках еженедельника “Кресцентвилл клэрион” он не обнаружил ничего нового. Он прочитал две первые страницы каждого номера, не пропустив ни одного заголовка. Но там не сообщалось ни о авиакатастрофе, ни об изобретении нового типа двигателя. В конце концов, уже в приподнятом настроении, он вышел под горячие лучи августовского солнца. Невероятно. Тем не менее если так пойдет и дальше, то двигатель останется у него.

От газетчиков он направился прямо в местное отделение национального банка. Служащий, ведающий ссудами, робко улыбнулся, когда Пендрейк сообщил ему о своем намерении, и предложил переговорить с управляющим банка. Управляющий предложил ему:

— Мистер Пендрейк, вам вовсе необязательно закладывать ваш коттедж. На вашем счету имеется внушительная сумма. — Он представился Родериком Клеем и продолжил: — Как вам известно, когда вы в составе военно-воздушных сил отправились в Китай, вы отписали все свое имущество вашей жене, за исключением коттеджа, в котором сейчас проживаете. Насколько я понимаю, это упущение было чистой случайностью.

Не решаясь заговорить, Пендрейк кивнул. Он уже знал, что последует дальше, и слова управляющего просто подтвердили его догадку. Тот произнес:

— В конце войны, через несколько месяцев после того, как вы с женой стали жить раздельно, она тайно перераспределила в вашу пользу всю собственность, включая боны, акции, наличность, землевладения, в том числе и поместье “Пендрейк”. При этом было указано не ставить вас в известность о происшедшем до момента, когда вы тем или иным способом означите потребность в деньгах. Также было оговорено предоставление ей минимального месячного содержания на собственные нужды и на уход за домом. Смею утверждать, — управляющий излучал вежливость и самодовольство, полностью удовлетворенный ходом разговора, который он, должно быть, спланировал в праздные моменты службы, пробираемый дрожью предвкушения, — ваши дела процветали вместе с делами нации. На настоящий момент вы располагаете акциями, бонами и наличностью — всего на сумму около одного миллиона двухсот девяносто четырех тысяч долларов. Если желаете, один из клерков подготовит для подписи чек. На какую сумму?

Снаружи стало еще теплее. Пендрейк шел назад к коттеджу и размышлял: он должен был ожидать, что Элеонора выкинет нечто подобное. Ох уж эти напряженные, ушедшие во внутренний мир, непрощающие женщины — как она сидела в тот день, когда он пришел, холодная и отчужденная, спрятавшаяся в скорлупу сдержанности. Сидела и знала, что полностью теперь зависит от его прихоти во всех финансовых вопросах. Нужно будет еще разобраться, что все это означает, в точности спланировать подход, слова и действия. Тем временем его ждал двигатель.

Он был на том же месте, где Пендрейк его оставил. Он бросил на него беглый взгляд и закрыл дверь. По дороге к кухонной двери он похлопал Денди по спине, когда тот выбежал к нему с лужайки позади дома. В коттедже он поискал и нашел адрес патентной фирмы в Вашингтоне. Он был в Китае с сыном представителя фирмы. Вскоре он написал неуклюжее письмо. Направляясь на почту, чтобы его отправить, Пендрейк заглянул в единственный в городе магазин инструментов и заказал похожее на колесо зажимное приспособление, кольцевая часть которого должна была обладать возможностью вращаться вместе с тем, что в ней будет зажато.

Ответ на его письмо пришел через два дня, еще до того, как был изготовлен зажим. В письме было следующее:

У Пендрейка стоял ком в горле, когда он читал и перечитывал письмо. Ему стало больно при мысли, что он обрубил все нити, связующие его с друзьями. Слова “великий Джим Пендрейк” заставили его невольно бросить взгляд на пустой правый рукав свитера.

Он мрачно улыбнулся. Прошло несколько минут, прежде чем его мысли опять вернулись к двигателю. Он подумал: “Я закажу автомобильные шасси, самолет без мотора и стержень, сделанный из разных металлов, — сначала придется провести кое-какие тесты”.

Пендрейк замер, его глаза расширились при мысли об открывающихся возможностях. Жизнь вновь распахнулась перед ним. И все-таки ему было странно сознавать, что двигатель по-прежнему принадлежит ему.

Прошло два дня, и он отправился за зажимом. Расправляя брезент, чтобы завернуть в него устройство, Пендрейк услышал посторонний звук, а потом голос молодого мужчины произнес:

— Что это?

Стоял поздний вечер, нанятый им грузовик казался почти бесформенным в наступающей темноте. Неподалеку неясно прорисовывались очертания магазина инструментов — унылого неокрашенного строения. Сквозь грязные окна пробивался тусклый свет. Служащие магазина, загрузившие зажим в его грузовик, скрылись внутри, их хриплые “спокойной ночи” продолжали звучать у него в ушах. Пендрейк был наедине с тем, кто задавал лишние вопросы.

Точным и быстрым движением он прикрыл зажим куском брезента и повернулся, чтобы взглянуть на обратившегося к нему человека. В тени стоял высокий и с виду сильный мужчина. Свет от ближайшего уличного фонаря выхватывал из темноты только изгиб его высоких скул, рассмотреть же черты лица не было никакой возможности.

Именно преднамеренность в поведении незнакомца вызвала у Пендрейка холодную дрожь. Это было не любопытство бездельника, а настойчивая устремленность, подчиненная определенной цели Пендрейк сделал усилие и взял себя в руки

— Какое вам дело? — резко ответил он.

Он забрался в кабину. Двигатель заурчал. Пендрейк неуклюже проманипулировал предназначенным для правой руки рычагом переключения скоростей, и грузовик тронулся с места.

В зеркале заднего вида он все еще мог видеть высокую сильную фигуру, наполовину спрятанную в тени магазина. Незнакомец медленно пошел в том же направлении, в котором ехал Пендрейк. Секундой позже Пендрейк свернул за угол и покатил вниз по боковой улочке. Он подумал: “Доберусь кружным путем до коттеджа, потом быстро верну грузовик хозяину, потом…”

Что-то мокрое сползло по его щеке. Он отнял руку от рулевого колеса и дотронулся до лица. Оно было покрыто потом. Он заставил себя расслабиться и подумал: “Что я схожу с ума? Не думаю же я в самом деле, что кто-то тайно разыскивает двигатель?”

Его расшатанные нервы успокаивались медленно. В конце концов, о нелепости его подозрений говорило уже то, что такой вот разыскивающий тип оказался рядом с единственным в маленьком городке магазином по продаже инструментов в тот самый момент, когда там объявился Джим Пендрейк. Слишком уж это было похоже на старую мелодраму, в которой злодеи ходят по пятам за ничего не подозревающим главным героем. Чушь! Тем не менее этот эпизод подчеркнул важный аспект его обладания двигателем Где-то этот двигатель был сделан, и у него был владелец.

Он должен всегда помнить об этом.

Когда Пендрейк наконец вошел в гараж-конюшню и включил установленное утром освещение, темнота ночи стала непроглядной. Двухсотваттная лампа светила, как солнце, маленькое помещение при таком освещении почему-то казалось еще более странным, чем при свете фонаря.

Двигатель стоял на том самом месте, где он пригвоздил его в первую ночь. Он был похож на надутую шину для небольшого широкого колеса, на огромный сладкий серо-голубой пончик. Если забыть про фланцы и размеры, то сходство с пончиком было просто разительным. Его стенки выгибались наружу от центрального отверстия, само отверстие было чуть-чуть меньше, чем у пончика такого размера. Но на этом все сходство заканчивалось. Это отверстие было самой непостижимой вещью, встретившейся ему в жизни.

Оно имело около шести дюймов в диаметре. Его внутренние стенки были гладкими, просвечивающими и явно неметаллическими; в его геометрическом центре плавал ровный обрубок трубы. Фактически труба висела в воздухе, удерживаемая в этом положении силой, которая не имела видимого источника.

Пендрейк сделал глубокий вдох, взял молот и осторожно прижал его к выступающему концу трубы. Молот завибрировал в руке, но он угрюмо превозмог пульсирующие иглы боли и надавил. Неподдающаяся труба продолжала вращаться. Молот задрожал сильнее. Лицо Пендрейка исказила гримаса боли, и он оторвал инструмент.

Подождав, пока перестанет ныть рука, он нанес резкий удар по торчащему концу трубы. Та ушла в глубь отверстия, выступив на девять дюймов с противоположной стороны. Это напоминало перекатывание шара. Аккуратно прицелившись, Пендрейк стукнул по трубе с другого конца. Она скользнула обратно с такой легкостью, что целых одиннадцать дюймов выплыло наружу и только один дюйм остался в силовом поле. Она продолжала вращаться, словно ось паровой турбины, не издавая при этом ни малейшего звука, ни намека на шипение.

Пендрейк сжал губы и присел на пятки. Двигатель не был идеальным. Легкость, с которой труба, а до нее деревяшка перемещались внутрь и наружу, говорила о том, что ему потребуется привод или что-нибудь вроде этого. Нечто, что будет устойчиво к высоким скоростям и большим нагрузкам. Его намерения определились. Он встал, подтащил к двигателю устройство, изготовленное для него в магазине по торговле инструментами. Несколько минут ушло на то, чтобы зажимное колесо оказалось на необходимой высоте. Но Пендрейк был терпелив.

Наконец удалось привести в действие рычаг управления. Завороженный, он наблюдал, как сошлись вместе две половинки колеса, сомкнулись на дюймовой трубе и начали вращаться. Пендрейка заполнило ощущение радости. За последние три года он не испытывал удовольствия, даже отдаленно похожего на это. Пендрейк осторожно потянул зажимной механизм, пытаясь подтащить его по полу к себе. Тот не сдвинулся ни на дюйм. Пендрейк нахмурился. У него было ощущение, что машина слишком тяжела для того, чтобы реагировать на легкое подталкивание. Здесь требовалась вся мускульная сила, которой он располагал. Он взялся поудобнее и потянул.

Впоследствии он вспомнил, как бросился к двери от греха подальше. Перед его глазами стояли гвозди, выползшие из пола в тот момент, когда двигатель начал опрокидываться на него. В следующее мгновение двигатель замер в воздухе и совершенно непонятным образом слегка поднялся над полом. Секунду он медленно вращался, как пропеллер, а потом обрушился на зажимной механизм.

Деревянные доски пола разломились с оглушающим треском. Под ними был бетон — первоначальный пол гаража, который начал со скрежетом разлетаться в стороны по мере того, как в него со скоростью четырнадцать сотен оборотов в минуту стало вгрызаться зажимное устройство. На какое-то мгновение для ошеломленного Пендрейка окружающей средой стала воющая смесь пыли и мечущихся обломков металла и бетона.

Подобно ночи, сменяющей день битвы, на сцену вползла напряженная неестественная тишина. На дрожащем боку Денди проступила кровь — что-то его зацепило. Пендрейк стоял, успокаивая лошадь, и прикидывал масштабы разрушения. Он взглянул на движок — тот лежал на боку, явно незатронутый своим собственным бешенством, — блестящая, серо-голубая махина, залитая светом чудом уцелевшей лампы.

Полчаса ушло на поиски обломков того, что было зажимным устройством. Он собрал все детали и отнес их в дом. Первый эксперимент с машиной закончился. Успешно, решил он.

Джим Пендрейк сидел в темноте кухни и смотрел. Бежали минуты. Снаружи по-прежнему не было никакого движения. Пендрейк тяжело вздохнул. Похоже, никому не было дела до катаклизма в гараже. Если кто-нибудь что-нибудь и заметил, то не спешил проявлять любопытство. Двигатель все еще был в безопасности.

Отпускающее его напряжение усилило ощущение одиночества. Внезапно само спокойствие тишины показалось ему раздражающим. У него вдруг появилось четкое убеждение, что грядущая победа над двигателем не доставит особого удовольствия человеку, отрезанному от мира по причине меланхоличности собственного характера. В голову вползла мысль: “Я должен увидеться с ней”.

Нет, это не сработает. Элеонора получила эмоциональный момент в нужном направлении. Из затеи увидеться с ней не выйдет ничего хорошего. Впрочем, существует другой вариант.

Пендрейк надел шляпу и вышел в ночь. В угловой аптеке он направился прямо к кабинке телефона. Когда на том конце подняли трубку, он спросил:

— Миссис Пендрейк дома?

— Да, са. — Незнакомый женский голос означал, что среди прислуги большого дома появился по меньшей мере один новый человек. — Одну минутку, са.

Через несколько секунд в трубке прозвучало глубокое контральто Элеоноры:

— Миссис Пендрейк у телефона.

— Элеонора, это Джим.

— Да?

Пендрейк грустно улыбнулся, уловив в легком изменении тона внезапно появившийся налет обороны.

— Элеонора, я хочу вернуться, — произнес он тихо.

Тишина, и потом…

Клац!

Оказавшись опять в темноте, Пендрейк посмотрел на усеянные звездами небеса. Небо было темным и слегка голубоватым. Вселенная западного полушария окунулась в ночь. Кресцентвилл разделял со всем восточным побережьем тень огромной материнской планеты. Он подумал: “Может, это и было ошибкой, зато теперь она знает”. Ее мысли о нем должны были пребывать в состоянии покоя. Теперь они завертятся по новой.

Он зашагал по аллее к коттеджу. Дойдя до двора, он подавил в себе желание забраться на дерево, с которого хорошо просматривался большой белый дом. Пендрейк растянулся на холодной траве лужайки позади здания, посмотрел на гараж и с дрожью подумал: “Двигатель, вращающий все, что попадет в его силовое поле. Если же какая-нибудь вещь оказывает этому полю сопротивление, то она уничтожается с легкостью и беспредельной мощью. Двигатель, в который можно втолкнуть ось, но из которого ее невозможно вытянуть. Это означает, что винт самолета придется насадить на стержень, сплавленный из упорядоченных металлов, то есть располагающихся в соответствии с атомным весом и плотностью”.

Кто-то стучался в парадную дверь коттеджа. Пендрейк мгновенно насторожился и вскочил на ноги. Но это был всего лишь мальчишка с телеграммой следующего содержания:

На следующий день Пендрейк отправился получать доставленное. Он арендовал ангар в дальнем углу лётного поля, в котором сопровождавшие большой трайлер рабочие сгрузили самолет. Когда все ушли, он запер и закрыл на засовы все двери. На рассвете следующего дня Пендрейк привез двигатель и приступил к решению трудоемкой задачи по его установке, используя специально припасенное для этой цели оборудование. Это оказалось непростым делом для однорукого, но он был настойчив и добился успеха. Эту ночь он провел в ангаре и был на ногах с первыми проблесками солнца. Ранее он привез с собой все необходимое для завтрака и сейчас вскипятил кофе и на скорую руку поел. Затем он открыл дверь и вытолкал самолет наружу.

Он проделал простой контрольный полет, не поднимаясь выше пяти тысяч футов и не разгоняясь более ста семидесяти пяти миль в час. Пендрейка постоянно беспокоило полное отсутствие рева двигателя, он приземлился с ощущением дискомфорта и мыслью, что его кто-нибудь мог заметить. Он прекрасно понимал, что если даже этого еще не произошло, то рано или поздно бесшумные полеты его самолета привлекут внимание окружающих. И что с каждым прошедшим днем, с каждым часом его душевное состояние будет становиться все хуже и хуже. Кто-то же располагал правами на этот двигатель. И кроме того, хотел им обладать. Он должен решить, раз и навсегда, объявлять о своей находке или нет. Пришло время для принятия решения.

Пендрейк нахмурился — направляясь вдоль границы света и тени, к нему приближались четверо. Двое тащили большой ящик с инструментами, еще один тянул за собой небольшую тележку с какими-то материалами. Группа остановилась в пятидесяти футах от самолета Пендрейка. Затем один из них приблизился, роясь в кармане, и постучал в дверь кабины.

— Можно задать вам вопрос? — заорал он.

Пендрейк застыл в нерешительности и тихо выругался. Его заверяли, что в этой части лётного поля никто, кроме него, не арендовал ангары, что эллинги поблизости пустовали и предназначались для использования в будущем.

Охваченный беспокойством, он привел в действие рычаг, открывающий дверь. “В чем…” — начал было он и поперхнулся. Пендрейк уставился на револьвер, тускло поблескивающий в уверенной руке, потом перевел взгляд на лицо, которое, как он внезапно осознал, было скрыто под маской.

“Выбирайся оттуда”, — услышал он.

Когда Пендрейк спрыгнул на землю, незнакомец осторожно отступил на два шага назад, а его товарищи подбежали к самолету, прихватив с собой ящик и тележку. Они погрузили все в кабину и забрались туда сами. Человек с револьвером, прежде чем последовать за ними, достал из нагрудного кармана пальто пакет и бросил его под ноги Пендрейку.

— Это тебе за самолет. И запомни: ты только выставишь себя на посмешище, если не забудешь про всю эту историю. Этот двигатель находится в стадии экспериментальной разработки. Прежде чем его запатентовать, мы хотим исследовать все его возможности. И нам не нужны разные побочные патенты, усовершенствования и тому подобные штучки, укладывающиеся в схему нашего изобретения. Это всё.

Самолет начал разбег. Он быстро поднялся в воздух, превратился в точку и растворился в голубоватой дымке западного горизонта. В голове Пендрейка прорезалась наконец мысль: “Мне так и не пришлось принимать решение”. Чувство потери усилилось. Как и ощущение полной беспомощности. Какое-то время он наблюдал за взлетающими и садящимися на северную полосу самолетами; минуты текли, а у него так и не сформировалось ни плана, ни цели.

Он может отправиться домой. Он представил себя пробирающимся в коттедж подобно побитой собаке и ждущие его длинные-предлинные дни. Однако пришедшая в голову мысль заставила его приподнять бровь — он может пойти в полицию. Он вспомнил о пакете, брошенном к его ногам, нагнулся, поднял его с бетона, вскрыл и пересчитал зеленые купюры. Закончив это занятие, Пендрейк криво усмехнулся: на сотню долларов больше, чем он уплатил за “пуму”.

Но сделка была совершена под принуждением, а следовательно, была незаконной. Внезапно решившись, Пендрейк запустил двигатель одолженного грузовика и направился в отделение полиции штата в Дормантауне. По мере того как сержант записывал его показания, сомнения нахлынули на Пендрейка с новой силой.

— Так вы утверждаете, что нашли двигатель? — Полицейский в конце концов добрался и до этого эпизода.

— Да.

— Вы заявили об этом в отделение полиции штата в Кресцентвилле?

Пендрейк смутился. Было невозможно объяснить принятое им инстинктивно решение утаить факт обладания двигателем без самого двигателя, без главного доказательства всей необычности его находки. Наконец он произнес:

— Сначала мне показалось, что это просто кусок металлического лома. Когда я понял, что ошибся, то быстро выяснил, что никто не заявлял о подобной пропаже. Тогда я решил придерживаться политики: кто нашел, тот и обладатель.

— Но теперь он возвратился к своему законному владельцу?

— Пожалуй, да, — согласился Пендрейк. — Но это применение оружия, эта секретность, сам способ, которым они заставили продать самолет, убедили меня, что я должен сообщить о происшедшем.

Полицейский сделал пометку в журнале и спросил:

— Вы можете сообщить мне заводской номер этого двигателя?

Пендрейк застонал. Он вышел под яркое дневное солнце с ощущением, будто только что сделал холостой выстрел в темноту непроницаемой ночи.

Глава 3

Он прибыл в Вашингтон утренним рейсом из Дормантауна и сразу отправился в офис “Хоскинс, Кендлон, Бейкер и Хоскинс, юристы-патентоведы”. Через минуту после того, как он представился, в приемную вприпрыжку вбежал стройный, с шиком одетый молодой мужчина. Не обращая никакого внимания на ошарашенный вид младшего клерка, он прокричал пронзительным голосом:

— Стальной мужик из военно-воздушных сил! Джим, да я…

Он остановился. Его голубые глаза расширились. Он изменился в лице и ошалело уставился на пустой рукав Пендрейка. Потом, не говоря ни слова, потащил Пендрейка в личный офис.

— Человек, который в спешке отрывал дверные ручки, который сокрушал все, что держал в руках, стоило ему немного разволноваться… — Он встряхнулся и с усилием сбросил нашедшее на него настроение. — Как Элеонора, Джим?

Пендрейк знал, что начало будет трудным. Коротко, насколько это было возможно, он пояснил:

— Тебе известно, какой она была. Раньше она работала в исследовательском отделе компании “Энциклопедия Хилларда” и вела жизнь “не от мира сего”, из которой я ее вытянул, а потом… — Он сделал паузу, пожал плечами и продолжил: — Потом она каким-то образом узнала о других женщинах. Я не знаю, кто ей рассказал. Она показала мне письмо и спросила, правда ли то, что там написано.

Хоскинс с пониманием произнес:

— Мы находились в Китае три года. Пока я был там, у меня сменилось с десяток женщин; должен отметить, две из них были очень хорошенькими. Я взял бы в жены одну из них, если бы уже не был женат. Что было в письме и кто его отправил?

— Я не читал его, — сказал Пендрейк. — Я не могу понять, почему сходил с ума от Элеоноры. Наверно, она напоминала мне мою мать, или что-то вроде этого. Она обладала качествами, которые делали остальных женщин неприметными. Ну да хватит об этом.

Не тратя времени на предисловие, он пустился в подробное описание двигателя. Когда его история подошла к концу, Хоскинс мерил шагами пол офиса.

— Тайная группа с новым, изумительным изобретением двигателя. Джим, за этим кроется что-то большее. У меня прекрасные связи с военно-воздушными силами, я знаком с комиссаром Блейклом. Нельзя терять ни секунды. У тебя много денег?

Вопрос поставил Пендрейка в тупик.

— Это зависит от того, что ты имеешь в виду под словом “много”.

— Я имею в виду, что мы не можем тратить время на волокиту. Ты в состоянии выложить пять тысяч долларов за аппарат для съемки электронных изображений? Ты знаешь, что я имею в виду, — его изобрели в самом конце войны с Китаем. Быть может, ты его окупишь, а может быть, и нет. Важно, чтобы ты как можно скорее отправился на склон, где лежал двигатель, и сфотографировал сохраненное электронами почвы изображение. Нам необходима фотография, чтобы убедить циника, который приобретает все большее влияние в этом городе и даст нам от ворот поворот, если не увидит своими глазами, о чем идет речь.

Энергия и интерес, проявленные этим человеком, были заразительными. Пендрейк встряхнулся.

— Я отправляюсь немедленно. Где я могу приобрести такую камеру?

— В городе есть фирма, снабжающая ими различные правительственные учреждения, а также научные институты, которые используют их в археологических и геологических исследованиях. Пойми, Джим, я с ненавистью думаю о том, что мне приходится так с тобой поступить. Мне бы хотелось, чтобы ты побывал у меня дома, познакомился с женой, но потеря времени играет чрезвычайно существенную роль для таких съемок. Почва открыта дневному свету, и с каждым днем изображение теряет первоначальную четкость.

— Ничего, мы еще свидимся, — сказал Пендрейк и направился к выходу.

Отпечатки получились превосходными, изображение двигателя не вызывало ни малейших сомнений. Пендрейк сидел в гостиной и любовался глянцевым результатом своих усилий, когда постучался посыльный из офиса телефонной компании.

— Вас вызывают на переговорный пункт, — сообщил он, — междугородный звонок из Нью-Йорка. Абонент ждет, вы будете разговаривать?

“Хоскинс”, — подумал Пендрейк, хотя не мог представить, что тому могло понадобиться в Нью-Йорке. Первые же звуки странного голоса в трубке заставили его вздрогнуть.

— Мистер Пендрейк, — сказал голос, — у нас есть все основания полагать, что вы по-прежнему привязаны к вашей жене. Будет очень неприятно, если в результате вашего вмешательства в дела, которые вас не касаются, с ней что-нибудь произойдет. Будьте осмотрительней.

В трубке раздался щелчок. Короткий резкий звук продолжал реверберировать у него в мозгу, когда несколькими минутами позже он, ничего не видя перед собой, шел по аллее. Единственное, что Пендрейк сознавал совершенно четко, — расследование закрыто.

Дни тянулись. В который раз Пендрейк думал о том, что именно двигатель вывел его из длительного оцепенения. И что он бросился на поиски с таким рвением. именно потому, что каким-то десятым чувством понял, что, кроме двигателя, у него в жизни не осталось ничего. Теперь было еще хуже. Он попытался вернуться к прежнему прозябанию. И не смог. Почти бездумные поездки верхом на Денди, которые когда-то продолжались с рассвета до заката, закончились на второй день в десять утра и больше не возобновлялись. Не то чтобы он больше не хотел ездить верхом. Просто жизнь оказалась чем-то большим, чем идеал бездельника. Трехлетняя спячка закончилась. На пятый день от Хоскинса пришла телеграмма:

С тяжелым чувством Пендрейк разорвал телеграмму в клочья. Он решил послать ответ, но все еще раздумывал над его формулировкой, когда двумя днями позже пришло письмо.

“…Не могу понять твое молчание. Я заинтересовал комиссара Блейкла, и мне уже начали названивать ребята из технической службы. Еще неделя, и я буду выглядеть круглым идиотом. Ты же приобрел камеру — я навел справки в магазине. Ты должен был сделать снимки, ради всего святого, дай мне знать…”

На что Пендрейк ответил:

“Я выхожу из игры. Мне очень жаль, что я втянул тебя в эту историю, но возникшие обстоятельства полностью меняют мои взгляды на существо дела. Извини, я не могу раскрыть, в чем они заключаются”.

“Не могу раскрыть, в чем они заключаются” могло быть и правдой, но высказываться таким образом было неблагоразумно. Эти офицеры из действующих ВВС (в свое время он был таким же) до сих пор не усвоили факт, что мирное время коренным образом отличается от войны. Угроза Элеоноре их обеспокоит; ее увечье или смерть будут зафиксированы в списке потерь такого мизерного масштаба, что его даже рассматривать никто не будет. Конечно же, будут приняты все меры предосторожности. Пошли они все к чертям собачьим.

На третий день после отправки письма Пендрейк увидел в окно, что к коттеджу подкатило такси, из которого выбрались Хоскинс и незнакомый бородатый гигант. Пендрейк впустил их внутрь, спокойно перенес представление великому Блейклу и холодно выслушал град вопросов своего друга. Уже через десять минут Хоскинс раскалился добела.

— Ничего не понимаю, — бушевал он. — Ты сделал снимки, не так ли?

Ответа не последовало.

— Они получились?

Молчание.

— Что ты узнал такого, что изменило твои планы? Ты получил дополнительную информацию о том, кто стоит за этой историей?

Пендрейк с болью подумал, что ему надо было откровенно соврать в своем письме, а не делать глупые компромиссные заявления. То, что он сообщил, только возбудило любопытство и послужило причиной напористости этого допроса.

— Давайте я с ним поговорю, Хоскинс.

Пендрейк испытал заметное облегчение после слов комиссара Блейкла. С незнакомым человеком будет легче справиться. Он заметил, как Хоскинс пожал плечами, нервно закурил сигарету и сел на диван.

Великан начал сухим и решительным тоном:

— Мне думается, мы имеем дело с чисто психологическим случаем. Пендрейк, вы помните историю парня, который году в пятьдесят шестом, или что-то около этого, заявил, что изобрел двигатель, который использует энергию окружающего воздуха? Репортеры, проверившие его автомобиль, обнаружили тщательно спрятанную батарею. А потом… — продолжал он холодным, резким голосом, — вспомните о женщине, которая два года назад сообщила, что видела в озере Онтарио русскую подводную лодку. По мере роста масштабов расследований, проводимых военно-морскими силами, ее история становилась все круче и круче. В конце концов она призналась, что выдумала все это для того, чтобы освежить интерес друзей к своей персоне, а когда началась шумиха, у нее не хватило мужества сказать правду. Так вот, все говорит о том, что вы значительно умнее их обоих.

Оскорбление вызвало кривую улыбку на лице Пендрейка. Он стоял, смотрел в пол и почти безучастно выслушивал обрушивающиеся на него словесные нападки. Он ощущал себя так далеко от рокочущего голоса, что был ошеломлен, когда две большие руки схватили его за лацканы пиджака, в лицо воинственно уткнулась красивая бородатая физиономия и оглушающий голос проревел:

— Это правда, не так ли?

Пендрейку казалось, что он вполне спокоен. Он не испытывал ни намека на ярость, когда нетерпеливым движением руки разорвал двойной захват комиссара, крутанул его, ухватился за воротник его пальто и вынес его, брыкающегося и орущего в изумлении, в коридор и затем на веранду. Еще мгновение — и Блейкл был вышвырнут вниз на лужайку. Он вскочил на ноги и разразился матом. Но Пендрейк уже отвернулся от него. В дверях он столкнулся с Хоскинсом, который произнес ровным голосом:

— Должен напомнить тебе кое о чем… — Он произнес речитативом слова присяги на верность Соединенным Штатам. И он так и не узнал о своей победе, потому что спустился по лестнице вниз и больше ни разу не оглянулся. Ожидавшее их такси скрылось из виду прежде, чем до Пендрейка дошло, что последние произнесенные слова полностью противоречат его собственным целям.

Этой же ночью он написал письмо Элеоноре. На следующий день он в указанный час отправился вслед за письмом. Дверь большого дома открыла полная негритянка, и у Пендрейка промелькнула мысль, что сейчас ему скажут, что Элеоноры нет дома. Вопреки предчувствию, его провели по знакомым залам в сорокафутовую гостиную. Венецианские шторы на окнах были закрыты, и Пендрейк не сразу рассмотрел в тусклом свете стройную фигуру поднявшейся навстречу молодой женщины.

В полумраке прозвучал ее голос, глубокий, знакомый и вопрошающий:

— Твое письмо многое оставило необъясненным. Впрочем, я все равно хотела с тобой увидеться. Не придавай этому особого значения. Так какая опасность мне угрожает?

Он мог видеть ее теперь более отчетливо. И какое-то мгновение он стоял и пожирал ее глазами — ее стройное тело, каждый изгиб ее лица и обрамляющих его темных волос. Пендрейк заметил, что она вспыхнула под его изучающим взглядом, и быстро перешел к разъяснениям.

— Я намеревался, — сказал он, — полностью оставить это дело. Но в тот самый момент, когда я вышвырнул Блейкла и думал, что поставил на этом точку, Хоскинс напомнил мне о присяге, которую я принес моей стране, начиная службу в ВВС.

— Ого!

— Для твоей же безопасности, — продолжил он более решительно, — ты должна на какое-то время уехать из Кресцентвилла и затеряться в безграничном Нью-Йорке, пока это дело не будет раскручено до конца.

— Так, так. — Взгляд ее темных глаз ни о чем не говорил. Она выглядела какой-то напряженной, присев в кресло, как если бы ей стало нехорошо. Наконец она сказала: — Голоса тех двух, с которыми ты разговаривал, — того, что был с пистолетом, и того, который говорил по телефону, — какими они были?

Пендрейк задумался.

— Один голос принадлежал молодому человеку, второй — мужчине средних лет.

— Нет, я не это имела в виду. Выговор, степень владения языком, уровень образованности.

— Хм! — Пендрейк уставился на нее, потом медленно произнес: — Я не задумывался над этим. Мне кажется, очень хорошо образованны.

— Англичане?

— Нет. Американцы.

— Это то, что я имела в виду. Примесь иностранного, вспомни?

— Ни малейшей.

Они оба, почувствовал Пендрейк, стали вести себя естественнее. Ему было приятно, что она с таким спокойствием встретила сообщение об угрожающей ей опасности. В конце концов, ее никто не учил противостоять физическим расправам. Прежде чем он успел еще о чем-нибудь подумать, она сказала:

— Этот двигатель — что он собой представляет? Ты думал над этим?

Думал ли он над этим? Он, который иссушил свой мозг бессонными ночами!

— Он должен, — начал осторожно Пендрейк, — быть плодом огромной по объему исследовательской работы. Ничто столь совершенное не может возникнуть, не опираясь на мощный задел, подготовленный другими. И даже при самом удачном стечении всех обстоятельств кто-то должен был испытать озарение истинного гения. — Он задумчиво добавил: — Этот двигатель должен быть атомным. Он не может быть никаким другим. Ничто другое не сопоставимо с его возможностями.

Элеонора внимательно смотрела на него. Ее следующие слова прозвучали не очень уверенно:

— Ты не имеешь ничего против того, что я задаю эти вопросы?

Пендрейк понял значение этих слов. Она внезапно почувствовала, что смягчается. Он подумал: “Будь проклята ее сверхчувствительность!”

Его ответ был быстрым и искренним:

— Ты уже помогла прояснить некоторые важные моменты. К чему они могут привести — это уже другой вопрос. У тебя есть еще какие-нибудь предположения?

С минуту она молчала, а потом медленно произнесла:

— Я понимаю, что не имею соответствующей подготовки. Я не владею научными знаниями, но у меня есть навыки исследователя. Не знаю, может быть, мой следующий вопрос покажется тебе глупым, но все же — какая дата была определяющей для атомного двигателя?

Пендрейк нахмурился.

— Мне кажется, я понял, что ты имеешь в виду. До какого времени создание атомного двигателя было невозможным?

— Вот именно, — согласилась она. Ее глаза заблестели.

Пендрейк задумался.

— В последнее время я перечитал все, что написано по этому вопросу. Пятьдесят четвертый год, впрочем, пятьдесят пятый более вероятен.

— С тех пор прошло много времени, достаточно много.

Пендрейк кивнул. Он знал, что она собирается сказать, это было здорово, и он ждал, когда она это скажет.

Прошло мгновение, и она сделала это.

— Есть ли способ проверить, над чем работал каждый ученый, проводящий исследования в области атомной энергетики в этой стране, начиная с этого времени?

Он кивнул.

— Для начала я навещу моего старого профессора физики. Он один из тех вечно молодых стариков, которые всегда идут в ногу с веком.

Ее голос, прохладный и ровный, прервал его размышления:

— Ты собираешься лично заняться поисками?

Сказав это, она невольно перевела взгляд на его правый рукав и тут же залилась краской. Он прекрасно знал, что она вспомнила. Пендрейк быстро, с незаметной улыбкой, согласился:

— Боюсь, что больше некому. Как только я раскопаю что-нибудь интересное, отправлюсь к Блейклу и принесу извинения за то, как я с ним обошелся. До того времени, с правой рукой или без нее, я не думаю, что есть более подходящая кандидатура. — Он нахмурился. — Конечно, однорукий более приметен, чем другие.

Она опять взяла себя в руки.

— Мне кажется, ты должен обзавестись лицевой маской и протезом. Те люди, скорее всего, были в лицевых масках обычного типа — ведь ты так быстро распознал маскировку. Тебе нужно раздобыть военную, они более высокого качества.

Она встала и закончила ровным голосом:

— Что касается отъезда из Кресцентвилла, я уже договорилась с моей старой фирмой, они берут меня на прежнее место. Я уезжаю сегодня вечером, и с завтрашнего утра ты волен приступить к своим расследованиям. Желаю удачи.

Они стояли друг против друга. Пендрейк до глубины души был шокирован внезапным окончанием встречи и словами Элеоноры. Они расставались как люди, испытывающие огромное нервное напряжение.

“И это, — подумал Пендрейк, выйдя под солнечные лучи, — чистая правда”.

Эту ночь он решил провести в Кресцентвилле. Нужно было нанять кого-нибудь, кто будет присматривать за коттеджем, и, среди прочих дел, предстояло возвратить Денди в конюшню большого дома. Когда перед отходом ко сну Пендрейк принимал ванну, почти наступила полночь.

Он расслабился в воде и снял повязку с обрубка правой руки. В течение нескольких последних дней он испытывал в этом месте дискомфортные, пожалуй, даже болезненные ощущения. Сняв повязку, он наклонился, чтобы окунуть четырехдюймовую культю в теплую воду.

И застыл.

Он не поверил своим глазам.

А потом закричал.

Дрожа, Пендрейк откинулся на спину. И посмотрел опять. Сомнений быть не могло: рука выросла на добрых два дюйма. Уже наметились едва заметные, но четкие очертания ладони и пальцев. Они выглядели как искривления гладкой плоти.

Было почти три часа утра, когда он смог немного успокоиться и забыться сном. К этому времени он смог предположить только одну возможную причину этого чуда. За все последние суматошные дни он имел дело только с одним предметом, который отличался от всех других предметов в мире, — с двигателем.

Теперь ему и в самом деле придется найти его. У него родилась странная мысль о причастности к этой машине. В связи со всем тем, что произошло, в связи с секретностью и угрозами, а теперь еще и этим, ему стало казаться, что его права на владение этим двигателем все время укрепляются. В конце концов он пришел к совершенно четкому умозаключению, что двигатель принадлежит тому, кто “наложил на него руку”.

Глава 4

Было восьмое октября, за полночь. Пендрейк, наклонив голову, продирался сквозь сильные порывы восточного ветра на хорошо освещенной улице района Ривердейл города Нью-Йорк. По мере продвижения вперед он всматривался в таблички с номерами домов: 418, 420, 432.

Дом под номером 432 стоял третьим от угла, и Пендрейк прошел мимо него к фонарному столбу. Повернувшись спиной к ветру, он еще раз при хорошем освещении изучил свой бесценный список — последний контроль. Сначала Пендрейк намеревался проверить каждого из семидесяти трех американцев, перечисленных в этом списке, начиная с буквы “А”. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что ученые из фирм типа “Вестингауз” или “Рокфеллер Центр”, сотрудники частных лабораторий, не обладающих достаточными средствами, а также физики и профессора, проводящие индивидуальные исследования, являются наименее вероятными кандидатами. Первые — ввиду невозможности сохранения секретности, последние — потому, что для создания такого двигателя потребовалась бы весьма крупная сумма денег. Это ограничивало размах его поисков двадцатью тремя частными предприятиями.

Даже эта задача была исключительно сложной для одного человека. Постоянный риск попасть в переделку оставил отпечаток усталости на его лице, отзывался напряжением в мускулах тела и растущей правой руке. А ведь это была всего лишь одиннадцатая попытка. Остальные оказались настолько же бесплодными, насколько были опасными.

Пендрейк спрятал список и вздохнул. Тянуть было нельзя. Алфавитная очередь подошла к институту Лембтона. Ведущий физик этого заведения, выдающийся ученый доктор Макклинток Грейсон жил в третьем доме от угла.

Пендрейк подошел к передней двери затемненного здания и испытал первое разочарование. Он почему-то думал, что дверь окажется незапертой. Его надежды не оправдались, и это означало, что все двери, которые он когда-либо в своей жизни открывал, даже не обратив внимания на то, что они заперты, оказались теперь прецедентами, доказательствами того, что уэльсский замок можно сломать почти бесшумно. Замок хрустнул с легким звоном металла, внезапно подвергшегося сильнейшему давлению.

В чернильной темноте холла Пендрейк остановился и прислушался. Единственным звуком был стук его собственного сердца. Он осторожно пошел вперед, подсвечивая фонариком и заглядывая в двери. Вскоре он понял, что кабинет должен находиться на втором этаже. Перешагивая через четыре ступеньки, Пендрейк пошел наверх по лестнице.

Коридор второго этажа был весьма просторным. Перед Пендрейком оказались пять закрытых и две открытые двери. Первая открытая дверь вела в спальню, вторая — в большую уютную комнату, обставленную шкафами с книгами. Пендрейк зашел в нее и с облегчением вздохнул. В одном из углов находились письменный стол и небольшой шкафчик для бумаг, там и тут стояло несколько напольных светильников. После краткого осмотра Пендрейк закрыл дверь и включил тройной торшер рядом с креслом у стола.

Затем он опять напряженно замер, вслушиваясь в тишину. Откуда-то доносился звук размеренного дыхания. Других звуков не было: после дневных трудов обитель доктора Грейсона мирно отдыхала. “Что естественно”, — подумал Пендрейк, усаживаясь поудобнее за столом и приступая к чтению.

В два часа ночи он понял, что нашел того, кого искал. Доказательством послужила написанная наспех записка, затерявшаяся среди разной дребедени в одном из ящиков. Она была следующего содержания:

“Сама по себе механика функционирования двигателя зависит от количества оборотов в минуту. При очень низких оборотах, то есть от пятидесяти до ста, вектор давления будет направлен практически вертикально плоскости оси. Если вес был подобран правильно, то машина на этой стадии начнет плавать в воздухе, но движение вперед будет равно почти нулю”.

В этом месте Пендрейк прервался и задумался. Несомненно, речь шла о его двигателе. Но что все это значило? Он вернулся к записке:

“По мере увеличения количества оборотов в минуту вектор давления начнет быстро смещаться к горизонтальной плоскости, и при достижении пятисот оборотов тяга будет направлена по оси самолета, а все боковые и противодействующие моменты погасятся. Именно на этой стадии двигатель можно толкать вдоль стержня, но не наоборот. Напряжение поля так велико, что…”

Упоминание о стержне было определяющим. Он слишком хорошо помнил собственное ошеломляющее открытие того, что стержень нельзя вытаскивать из двигателя.

Доктор Грейсон был волшебником атомного века.

Внезапно Пендрейк почувствовал, как он устал. Он откинулся в кресле, у него кружилась голова. Он подумал: “Нужно выбираться отсюда. Теперь, когда я все знаю, мне тем более нельзя попадаться”.

Как только за Пендрейком закрылась входная дверь, его охватило чувство торжества. Он шел по улице, его мысли разлетались, словно в пьяном восторге, его шатало из стороны в сторону, как накачавшегося наркомана. Он прошел около мили, завернул позавтракать в какую-то забегаловку, и тут его настигла догадка: “Итак, знаменитый ученый доктор Грейсон является именно тем человеком, который стоит за этим великолепным двигателем! Ну и что дальше?”

Выспавшись, он позвонил по междугородной Хоскинсу. “Невероятно, — думал он в ожидании заказанного разговора, — чтобы я смог справиться с таким сложным делом в одиночку”.

Если с ним что-нибудь случится, то все, что ему удалось узнать, канет в Лету и вряд ли когда-нибудь будет восстановлено. В конце концов, он здесь потому, что слова присяги на верность своей стране не являются для него пустым звуком.

Его раздумья были прерваны оператором: “Мистер Хоскинс отказался говорить с вами, сэр”.

Похоже, что с самого рождения у него одни и те же проблемы. Вечером Пендрейк сидел в библиотеке отеля, мысли его все время возвращались к одиночеству, к осознанию того, что все решения, связанные с двигателем, ему придется и принимать и выполнять самому. Каким же непроходимым тупицей он был! Он должен выбросить из головы всю эту затею и вернуться в Крес-центвилл. Хозяйство требует подготовки к зиме. Но он знал, что никуда не поедет. Что ему делать в этом пустынном городке длинными днями и еще более длинными ночами отпущенных ему лет?

Двигатель отодвинул все остальное на задний план. Интерес к жизни, пробуждение духа началось с того мгновения, когда он наткнулся на эту пончикообразную штуку. Без движка, вернее — он сознательно сделал уточнение, — без его поисков он превратится в потерянную душу, бесцельно скитающуюся в вечности, которой является его существование на Земле.

Прошло неопределенное количество времени, и внезапно книжка в его руках обрела вес и он вспомнил, для чего зашел в библиотеку. Книга была экземпляром “Энциклопедии Хилларда” 1968 года издания. Из нее он узнал, что доктор Макклинток Грейсон родился в 1911 году, что у него есть дочь и два сына и что он внес существенный вклад в теорию расщепления атомного ядра. О Сайрусе Лембтоне в энциклопедии сообщалось:

“…Промышленник и филантроп, основал в 1952 году институт Лембтона. В послевоенное время мистер Лембтон стал активным сторонником движения “Обратно к земле”, специально созданный для этого Центр располагается по…”

Пендрейк вышел в теплый осенний вечер и купил автомобиль. Его дни превратились в однообразную изматывающую слежку. Наблюдение за тем, как Грейсон выходит утром из дома, его сопровождение до момента исчезновения в здании Лембтона, отслеживание его ночного возвращения домой. Все это напоминало бесконечную тупую игру.

Обычный порядок был нарушен на семнадцатый день. В час дня Грейсон внезапно вышел из возведенного из аэрогельного пластика строения, в котором после войны обосновался Центр Лембтона.

Само время уже было необычным. Спустя мгновение отличие этого дня от остальных обозначилось еще четче. Ученый прошел мимо своего серого седана, припаркованного рядом со зданием, прошел полквартала к стоянке такси и поехал к состоящему из двух больших башен зданию на Пятидесятой улице. На фасаде пластоблестными буквами сверкало:

Пендрейк наблюдал, как Грейсон отпустил такси и исчез за вращающимися дверями одной из башен. Озадаченный и испытывающий смутное чувство возбуждения, Пендрейк медленно подошел к окну, в котором был выставлен большой освещенный плакат. На последнем было написано:

Плакат не имел никакой связи с двигателем, лежавшим на склоне холма. Но он навел на мысль, которая не хотела исчезать, которая на самом деле была результатом потребности, давившей на него в те ужасные, ставшие теперь достоянием прошлого, дни. Около часа он как мог сопротивлялся этому импульсу, но потом тот подавил его силу воли, передался мускулам и поволок его несопротивляющееся тело к ближайшей телефонной будке. Через минуту он уже набирал телефон компании “Энциклопедия Хилларда”.

Потом наступило мгновение, когда ее звали к телефону. Он перебрал тысячи мыслей и почти столько же раз пытался повесить на рычаг трубку.

— Джим, что случилось?

Звучащее в ее голосе беспокойство было для него наисладчайшим звуком из когда-либо им услышанных. Пендрейк взял себя в руки и объяснил, чего он хочет:

— Раздобудь старое пальто и надень дешевое платье из бумажной ткани, я тоже куплю что-нибудь потасканное. Я должен узнать, что скрывается за поселенческой схемой. Мы можем быть там до наступления темноты. Простое наведение справок не может быть опасным.

Перед его глазами все пошло кругом при мысли, что он увидит ее опять. Из-за этого смутная догадка о возможной опасности так и не всплыла на поверхность, пока он не увидел ее идущей по улице. Она прошла бы мимо, но он сделал шаг навстречу и произнес ее имя.

Она остановилась как вкопанная. Глядя на нее, ему впервые пришло в голову, что девчушка, которую он шесть лет назад взял в жены, вдруг выросла. Ее стройность отвечала требованиям к фигуре любой женщины, но теперь ее тело приобрело и роскошные контуры зрелости.

Она произнесла:

— Я забыла о маске и искусственной руке. С ними ты выглядишь совсем как…

Пендрейк натянуто улыбнулся. Она не знала и половины того, что случилось за это время. Его новая рука была почти с локоть длиной, с отчетливо определенной ладонью и разделившимися пальцами. Она плотно сидела в полости искусственной руки, сообщая ее движениям направленность и силу.

Пребывая в приподнятом настроении и желая сострить, он заметил:

— Почти человек, а?

Но тут же понял, что спорол глупость. Она побледнела, потом краска медленно вернулась к ее щекам. Она вымученно улыбнулась.

— Я ничего не имела против того, что у тебя одна рука. Наша проблема была не в этом, хотя ты предпочитал считать, что это именно так.

Он забыл. Теперь ему вспомнилось, что после их ссоры он, находясь в состоянии эмоционального срыва, желчно обвинил ее в том, что она бросает его из-за физического недостатка. Это был всего лишь словесный маневр, но Элеонору брошенное им замечание очень больно задело.

Пока он предавался своим мыслям, она с благодушной улыбкой на устах повернулась к зданию напротив.

— Аэрогельные башни, — размышляла она вслух, — высотой сто пятьдесят футов, одна — полностью матовая, без окон и дверей… Что бы это значило… И вторая… Мы назовемся мистер и миссис Лестер Кренстон из Виноры, штат Айдахо. Мы собирались сегодня уехать из Нью-Йорка, но случайно увидели их объявление. Нам все нравится в их затее.

Она стала переходить улицу. И потянувшийся вслед за ней Пендрейк, уже проходя в двери, понял, что только его собственное желание видеть ее заставило его заварить всю эту кашу.

— Элеонора, — произнес он с напряжением в голосе, — мы не будем заходить внутрь.

Он должен был знать, что его слова не возымеют никакого действия. Не обращая на него внимания, она прошла вперед. Он последовал за ней и приблизился к девушке, сидящей за установленным в центре комнаты огромным столом. Он сел прежде, чем яркая табличка на краю стола привлекла его внимание: “Мисс Грейсон”.

Мисс Грейсон! Пендрейк крутанулся в кресле и замер, охваченный нахлынувшим беспокойством. Дочь доктора Грейсона! Так, значит, в этом деле замешаны и члены семьи ученого. Вполне возможно, что двое из тех, кто отнял у него самолет, были его сыновьями. Он не помнил, что говорилось в энциклопедии о детях Лембтона.

Предаваясь этим мыслям, он почти не прислушивался к диалогу между Элеонорой и дочерью Грейсона. Но, когда Элеонора встала, он вспомнил, что разговор шел о проведении психологического теста в задней комнате. Пендрейк смотрел, как Элеонора прошла сквозь дверь в коридор, ведущий во вторую башню, и был рад услышать через три минуты от мисс Грейсон:

— Мистер Кренстон, прошу вас пройти.

Дверь открывалась в узкий коридор, в конце которого находилась еще одна дверь. Когда его пальцы прикоснулись к ручке второй двери, сверху упала сеть, которая сразу же стянулась. В тот же момент справа от него в стене открылась щель. Сквозь нее со шприцем в руке протянулась рука доктора Грейсона. Игла вошла в левую руку Пендрейка немного выше локтя, Грейсон повернул голову и сказал кому-то:

— Это последний, Петер. Мы можем отправляться, как только стемнеет.

— Одну минутку, доктор. Нужно получше проверить эту пару. У парня что-то не так с правой рукой. Взгляните на этот снимок.

Щель клацнула и закрылась.

Пендрейк отчаянно пытался высвободиться. Но его все больше клонило ко сну, а сеть успешно противостояла веем его усилиям.

Перед глазами что-то сверкнуло, и он погрузился в темноту.

Глава 5

— За два года, в течение которых вы здесь работаете, — произнес Найперс, — дела фирмы шли более чем успешно.

Пендрейк улыбнулся.

— Смеешься, Найперс? Что ты имеешь в виду, говоря о двух годах? Мне сдается, что я здесь уже столько, что успел состариться.

Найперс кивнул узколобой и мудрой головой.

— Я знаю, каково это, сэр. Все остальное становится неясным и нереальным. Такое ощущение, что жизнь прожита не тобой, а кем-то другим. — Он повернулся уходить. — Ладно, я оставляю вам для подписания контракт с “Уинтроп”.

Пендрейк в конце концов оторвал удивленный взгляд от гладкой поверхности дубовой двери, за которой скрылся старый клерк. Он покачал головой, сначала удивленно, а потом с раздражением. Но, усаживаясь за стол, он улыбнулся.

Что-то старый мистер Найперс разболтался сегодня. “За два года, в течение которых вы…” Ну-ка, поглядим, сколько же лет он является управляющим “Несбит компани”? Посыльным он стал в шестнадцать — это было в 1956 году, младшим клерком — в девятнадцать, потом старшим клерком и, наконец, менеджером. Когда в 1965 году началась война с Китаем, ему был предоставлен отпуск. Через три года он опять за своим столом, с тех пор и работает не покладая рук. Время пролетело, как устойчивый северный ветер.

Сейчас 1975 год. Хм, шестнадцать лет с фирмой, не считая войны, семь из них — генеральным менеджером. Откуда следует, что в этом году ему стукнет тридцать пять.

Он нахмурился, ощутив прилив раздражения. Что заставило Найперса произнести то, что он произнес? “За два года, в течение которых вы здесь работаете…” Слова отпечатались у него в мозгу. Предпринятые им действия были полуавтоматическими. Он нажал кнопку на столе.

В открывшуюся дверь вошла белолицая сухопарая женщина лет тридцати пяти.

— Вы звонили, мистер Пендрейк?

Пендрейка охватили сомнения. Он начинал себя ощущать в дурацком положении.

— Мисс Пеарсон, — произнес он, — сколько лет вы работаете в “Несбит компани”?

Женщина пронзила его взглядом, и Пендрейк слишком поздно вспомнил, что в эти дни агрессивной феминистической эмансипации работодатели не задают служащим-женщинам вопросов, которые могут рассматриваться как не относящиеся к делу.

Через секунду твердый и враждебный блеск исчез из взора мисс Пеарсон, и Пендрейк вздохнул с облегчением.

— Пять лет, — прозвучал отрывистый ответ.

— Кем, — выдавил из себя Пендрейк, — вы были наняты?

Мисс Пеарсон пожала плечами, этот жест явно был связан с ходом ее мыслей. Она ответила совершенно нормальным голосом:

— Ну как же, мистером Летстоном, он был тогда менеджером.

— О! — сказал Пендрейк.

Он почти успел напомнить, что он был генеральным менеджером в последние пять лет. Но не сделал это главным образом потому, что мысли, стоящие за этими словами, были совершенно неопределенными. В его замершем мозгу образовалась пустота, ничем не заполненная и относительно спокойная. Возникшая в конце концов идея была логичной и отчетливой. Он высказал ее ровным голосом:

— Я попрошу вас принести мне личные дела персонала за семьдесят третий год.

Она принесла книгу и положила ему на стол. Когда она скрылась за дверью, Пендрейк открыл том на разделе “Жалованье” за декабрь. Там было записано: “Джеймс Пендрейк, генеральный менеджер, 3250 долларов”. В ноябре — та же история. Он нетерпеливо пролистал на январь. Там значилось: “Ангус Летстон, генеральный менеджер, 2200 долларов”.

Объяснения более низкого размера жалованья не было. С февраля по август везде стояло: “Ангус Летстон, 2200 долларов”.

Два года! “За два года, в течение которых вы здесь работаете…”

Нечитанный контракт с “Уинтроп” лежал на огромном дубовом столе. Пендрейк встал и подошел к огромному окну из витринного стекла. Внизу простирался широкий бульвар, зажатый между каменными зданиями. Деньги текли по этой улице и в эту комнату. Он подумал о том, что привык считать себя одним из тех счастливчиков, которые годами упорного труда добились для себя руководящего места в компаниях и заняли соответствующее положение в низшей прослойке класса с высокими доходами.

Пендрейк мрачно покачал головой. Годов напряженной работы не было. Следовательно, возникал вопрос, каким образом он получил эту отличную работу с внушительным окладом, с великолепной клиентурой и гладко функционирующей организацией? Его жизнь была столь же приятной и сладкой, как глоток чистой холодной воды, ничем не омрачаемая идиллия, простая цепочка счастливых дней.

И на тебе, получи!

Как человек может узнать, чем он занимался в предшествующие тридцать с чем-то лет жизни? Прежде чем что-либо предпринять, у Пендрейка была возможность проверить несколько простых фактов. Окончательно решившись, он повернулся к столу, взял диктофон и начал:

— Министерство обороны, отдел архива, Вашингтон, округ Колумбия. Дорогой сэр. Пожалуйста, как можно скорее вышлите мне копию моего послужного списка во время войны с Китаем. Я проходил службу…

Набираясь понемногу уверенности, он перечислил необходимые подробности. Все главные факты прекрасно сохранились у него в памяти. Воспоминания же об армейской жизни и участии в боях были какими-то нечеткими и далекими. Но это было объяснимо. Взять хотя бы путешествие в Канаду, которое они с Анреллой предприняли прошлым летом. Сейчас оно вспоминалось как смутный сон, в котором изредка мелькали картинки, подтверждающие, что поездка действительно состоялась.

Сама жизнь была процессом забвения прошлого.

Второе письмо он адресовал в службу регистрации актов гражданского состояния в его родном штате.

— Я родился, — диктовал он, — в городе Кресцентвилл первого июня тысяча девятьсот сорокового года. Прошу вас как можно скорее выслать мне копию свидетельства о рождении. — Он вызвал звонком мисс Пеарсон и передал ей диктофонную запись. — Проверьте правильность этих адресов, — проинструктировал он ее. — Мне кажется, там должны быть незначительные изменения. Выясните всё, вложите формы запроса на оплату услуг и отправьте оба письма авиапочтой.

Он был доволен собой. И нечего волноваться. В конце концов, он твердо сидит на своем месте, а его мозги по-прежнему вертятся. Нет причины для беспокойства, и тем более нечего показывать другим, что ты попал в затруднительное положение.

Он взял контракт “Уинтропа” и начал читать.

Спустя двадцать минут он, поразившись, осознал, что все время пытается вспомнить, что же он делал в сентябре 1973 года. В том месяце американцы высадились на Луне — через три года после того, как это сделали Советы. Пендрейк вспомнил заголовки газетных страниц. Сомнений не было. Он видел их. Они сплетались у него перед глазами, большие и черные. Он может рассматривать сентябрь, свой первый месяц в “Несбит ком-пани”, как последующую часть своего предыдущего существования.

А как насчет августа? В августе начались международные дрязги, которые почти что разрушили единство мощного союза женских организаций. Заголовки тогда были… какими? Пендрейк пытался вспомнить — и не мог. Он подумал, а что было первого сентября? Если между августом и началом сентября проходила линия раздела, то первый день сентября, возможно, приобретет какое-то особое качество. Он еле вспомнил, что как раз в этот период он был болен.

У него в памяти совершенно не отложилось первое сентября. Предположим, он позавтракал. Предположим, он получил один из затяжных прощальных поцелуев Анреллы и отправился в офис. Его мысли замерли, словно птица, подстреленная на лету. “Анрелла”, — подумал он. Она должна была быть там тридцатого августа, и двадцать девятого, и в июле, июне, мае, апреле, и так далее и так далее.

В его воспоминаниях, да и в ее поведении во время критического месяца сентября не было даже намека на то, что они не были женаты много лет.

Следовательно, Анрелла знает!

Это была догадка, обладающая эмоциональными ограничениями. Его мечущийся мозг попался в сети более рассудительной логики и успокоился. Итак, Анрелла знает. Ну ладно, должна знать. Очевидно, что он был здесь много лет. И случившееся изменение произошло в мозгу у него, а не у нее.

Пендрейк взглянул на настенные часы: четверть двенадцатого. У него осталось ровно столько времени, сколько требуется для поездки домой на то, чтобы пообедать. Обычно он обедал в ресторане, но информация, которую он хотел получить, была неотложной.

Выйдя из офиса и направляясь к лифту, Пендрейк заметил в коридоре несколько привлекательных женщин. Ощущение, что они смотрят на него слишком внимательно, было настолько сильным, что Пендрейк отвлекся от своих сумбурных мыслей, повернул голову и еще раз взглянул на них.

Одна из женщин что-то говорила в маленькое блестящее устройство, закрепленное у нее на руке. Пендрейк, заинтересовавшись, подумал: “У нее в браслет вмонтировано радио”.

А потом он, оказавшись в лифте и спускаясь на первый этаж, позабыл об этом незначительном факте. Пендрейк вышел из лифта и обнаружил, что в холле и у входных дверей стоят еще несколько представительниц прекрасного пола. У тротуара расположился десяток впечатляющих черных автомобилей, за рулем в каждом из них тоже сидели женщины-водители. Еще несколько минут — и улица заполнится спешащей на обеденный перерыв толпой. Но сейчас, если не считать женщин, она была почти пустынна.

— Мистер Пендрейк?

Пендрейк повернулся. К нему обратилась одна из молодых женщин, стоящих возле выхода из здания, у нее была спортивная фигура и напряженное выражение лица.

Пендрейк смотрел на нее.

— М-м? — неуверенно откликнулся он.

— Вы мистер Джеймс Пендрейк?

Пендрейк почти вышел из полузабытья.

— А в чем… да, я… Что это собственно…

— О’кей, девочки!

Словно по волшебству появились пистолеты. Они металлически поблескивали на солнце. Пендрейк не успел мигнуть глазом, как его со скрученными руками подтолкнули к одному из лимузинов.

Он мог сопротивляться, но не стал. У него не было ощущения опасности. Его мозг был просто парализован всеобъемлющим удивлением. И, прежде чем Пендрейк был в состоянии опять соображать, он оказался внутри мчащегося автомобиля.

— Послушайте!.. — начал он.

— Пожалуйста, мистер Пендрейк, обойдемся без вопросов, — слова принадлежали молодой женщине, расположившейся справа от Пендрейка на заднем сиденье. — Ведите себя спокойно, и вам не будет причинено никакого вреда.

Словно желая проиллюстрировать угрозу, две ее сообщницы, сидящие лицом к Пендрейку на маленьких откидных сиденьях в центре лимузина, многозначительно помахали блестящими пушками.

Прошла минута — сон не кончался. Пендрейк произнес:

— Куда меня везут?

— Вам же сказали, не надо вопросов.

Ответ вызвал у него чувство беспокойства: с ним обращались, как с ребенком. Пендрейк в бешенстве откинулся на сиденье и излучающими враждебность глазами принялся изучать похитительниц. Это были типичные новые “миниюбочные” женщины. Те две, что были вооружены, выглядели старше сорока, но находились на пике физического расцвета. Их глаза горели специфическим блеском, свойственным женщинам, прошедшим курс ““Уравнитель” делает тебя равной мужчине”, в ходе которого они подверглись обработке специальным медицинским препаратом. Молодая предводительница и девушка, сидевшая слева от него, имели тот же “блескоглазый” вид.

Все они выглядели весьма уверенными в собственных силах.

Прежде чем Пендрейк успел сделать дальнейшие выводы, автомобиль свернул за угол на длинную наклонную эстакаду. Пендрейк успел узнать въезд в гараж отеля-небоскреба “Макклендлс”. Спустя мгновение они затормозили перед дверью. Пистолетами указали Пендрейку путь, и он молча повиновался. Его провели по длинному пустому проходу к грузовому лифту, в котором они поднялись на третий этаж. В окружении женщин-охранников Пендрейк прошел по блестящему наклонному коридору.

Его ввели в большую, роскошно обставленную комнату. В дальнем углу, развалясь в глубоком кресле, расположился представительный седовласый мужчина. Справа от него стоял стол, за которым сидела молодая женщина. Пендрейк даже не взглянул на нее.

Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как моложавая предводительница охранников приблизилась к седому и сказала:

— Ваше приказание выполнено, господин президент. Мистер Пендрейк перед вами.

Именно эти слова, произнесенные вежливым голосом, подтвердили догадку. Он не верил своим глазам, хотя сразу узнал это примелькавшееся лицо. Последние сомнения рассеялись. Перед ним был сам Джефферсон Дейлс, президент Соединенных Штатов.

Глава 6

Успокоившийся Пендрейк уставился на великого человека. Он заметил, что эскортировавшие его дамы покинули помещение. Их поведение подчеркивало странность этого навязанного ему приема.

Пендрейк заметил, что Дейлс не сводит с него взгляда. Серые глаза президента мерцали пепельными жемчужинами. Во всем остальном он выглядел на свои пятьдесят девять. На фотографиях в газетах его лицо выглядело моложавым, но при взгляде с близкого расстояния становилось очевидным, что вторая избирательная кампания стоила ему некоторого количества жизненных сил.

Как бы там ни было, президент производил впечатление красивого, сильного и умеющего повелевать человека, уверенного в себе. И, когда он заговорил, в его голосе прозвучала резонирующая мощь, которая в определенной степени способствовала его успеху. С легкой сардонической улыбкой он произнес:

— Как вам понравились мои амазонки?

Его гомерический смех прокатился по комнате. Он явно не рассчитывал дождаться ответа, потому что веселье внезапно кончилось, и он продолжил без малейшей запинки:

— Очень забавное явление эти женщины. И притом типично американское. Обработанная женщина не имеет возможности когда-либо вернуться к прежнему состоянию. Я считаю, что несколько тысяч американок, отважившихся на обработку, своим примером подтвердили, что страсть к приключениям у американских девушек течет в крови. Очень жаль, что они оказались в тупике, у них нет будущего. Необработанные женщины отвернулись от них, а мужчины склонны считать любую уравненную женщину ненормальной. Они сыграли свою роль при проведении президентской кампании, обеспечив активное участие в ней женских организаций. Но как отдельные личности амазонки обнаружили, что у них практически нет шансов устроиться на работу и выйти замуж.

В отчаянии их лидеры обратились ко мне, и, прежде чем ситуация успела стать критической, я организовал ненавязчивую кампанию в прессе, после которой нанял их для целей, у которых есть совершенно легальное прикрытие. Так вот, эти дамы знают, кто их благодетель, и считают себя своего рода моими персональными агентами.

Джефферсон Дейлс сделал паузу, а потом продолжил тем же тоном:

— Я надеюсь, мистер Пендрейк, это до некоторой степени пояснит странность способа, с помощью которого вы были сюда доставлены. Мисс Кей Уайтвуд, — он показал на молодую женщину за столом, — является их интеллектуальным лидером.

Пендрейк не позволил своему взгляду последовать за указующей рукой. Он стоял как безмозглый каменный истукан. Он прослушал экскурс в краткую историю группы амазонок с ощущением нереальности происходящего. Потому что эта история ничего не прояснила. Средства, с помощью которых он был сюда доставлен, его абсолютно не волновали. Вот для чего его сюда привезли — действительно было интересно.

Он удивленно всматривался в красивые улыбающиеся глаза.

Джефферсон Дейлс спокойно произнес:

— Существуют опасения, что вы захотите сообщить о случившемся властям или в газеты. Кей, покажите мистеру Пендрейку сообщение, заготовленное нами для такого случая.

Молодая женщина встала и, обойдя вокруг стола, оказалась рядом с Пендрейком. Вблизи она выглядела старше. У нее были голубые глаза и резко очерченное симпатичное лицо. Она протянула Пендрейку лист, на котором на пишущей машинке было отпечатано:

Через секунду Пендрейк позволил себе короткий смешок. Эта сфабрикованная заметка подводила черту под сказанным. Начинать газетную дуэль с президентом Джефферсоном Дейлсом было столь же разумно, как выехать верхом на главную магистраль, паля из револьвера. Он представил себе крикливые заголовки передовиц:

Попытка смешать президента с грязью.

Пендрейк рассмеялся опять, на этот раз более саркастически. Сомнения испарились. Какой бы причиной ни руководствовался Джефферсон Дейлс при его похищении… На этой мысли его мозг зациклился. Какой бы причиной! Да в чем же, собственно, состоит эта причина? Он ошалело покачал головой. У него не осталось сил себя сдерживать. Его взгляд остановился на серых, слегка удивленных глазах высшего должностного лица государства. “И все это, — терялся в догадках Пендрейк, — столько усилий, специально заготовленная газетная утка — во имя чего?”

После того как они с президентом уставились друг на друга, Пендрейку показалось, что разговор свернет в деловое русло.

Пожилой мужчина прочистил глотку и сказал:

— Мистер Пендрейк, не могли бы вы перечислить основные изобретения человечества после окончания второй мировой войны?

Он замолчал. Пендрейк ждал, когда президент продолжит. Но пауза затянулась, а Дейлс продолжал невозмутимо на него смотреть. Пендрейк не знал, что и думать. Судя по всему, вопрос не носил риторический характер. Он пожал плечами и сказал:

— Мне кажется, их было не так уж много. Я не интересовался специально этими вещами, но, по-моему, можно назвать запуск ракеты к Луне, изобретение вакуумных трубок и… — он запнулся. — Но, послушайте! Что все это означает? Что…

Твердый голос начал развивать его мысль:

— Как вы сказали, их было немного. Это утверждение, мистер Пендрейк, наиболее трагичным образом отражает картину современного мира. Их было мало. Вы вспомнили о ракетах. Но ведь далеко не всем известно, что ракета, за исключением мелких деталей, была доведена до совершенства во время второй мировой и что у нас ушло свыше тридцати лет на проработку этих самых мелких деталей.

Как бы придавая дополнительный вес своим аргументам, Дейлс подался вперед. Теперь он откинулся назад и со вздохом произнес:

— Мистер Пендрейк, некоторые склонны считать, что причина такого невероятного творческого застоя человечества лежит в том мире, который достался нам после второй мировой. Мне кажется, что частично они правы. Неблагоприятная моральная атмосфера удивительным, неописуемым образом иссушает ум. Мозг расходует свой потенциал на борьбу с интеллектуальной средой.

Он нахмурился и замолчал, казалось, он подыскивает более точное описание. Пендрейк успел подумать: “Какого черта мне излагают эти подробные, личные наблюдения?” Дейлс поднял глаза. Судя по всему, он даже не заметил, что сделал паузу. Он продолжил:

— Но причина не только в этом. Вы назвали вакуумные трубки. — Он повторил странно беспомощным голосом: — Вакуумные трубки! — Президент устало улыбнулся. — Мистер Пендрейк, кроме всего прочего, я обладаю степенью магистра естественных наук. Это помогло мне осознать, перед какой громадной проблемой стоит современная технология. Дело в том, что один человек не в состоянии усвоить все знания, накопленные даже одной отдельной наукой. Но вернемся к трубкам. Мало кому известно, что рядом крупных лабораторий уже в течение нескольких лет ведется изучение слабых радиосигналов, источник которых, судя по всему, располагается на Венере. Шесть месяцев назад я попытался выяснить, почему так и не удалось усилить эти сигналы. Я пригласил ведущих специалистов в трех узких областях электроники, чтобы они объяснили причину неудачи. Один из них работает с трубками, второй занимается схемами, а третий пытается создать результирующий прибор, опираясь на работы двух первых. Проблема состоит в том, что стать специалистом по трубкам можно только тогда, когда ты посвятишь их изучению всю жизнь. То же относится и к работе со схемами. Специалист, который разбирается в схемах, может пользоваться только теми трубками, которые уже существуют. Обладая только теоретическими знаниями по трубкам, он не в состоянии определить или представить себе, какими параметрами должна обладать трубка, чтобы он смог решать свои задачи с ее помощью. Суммарных знаний этих троих достаточно, чтобы создавать новые мощные радиоприборы. Но они терпят неудачу за неудачей. Они не могут соединить свои знания. Они… — Наверное, президент разглядел выражение лица Пендрейка. Он замолчал, а потом с легкой улыбкой спросил: — Вы следите за моей мыслью, мистер Пендрейк?

Пендрейк кивнул. Продолжительный монолог дал ему время взять себя в руки. Он произнес:

— Общая картина представляется следующей: второстепенного бизнесмена хватают на улице и доставляют к президенту Соединенных Штатов, который немедленно начинает читать ему лекцию о радио- и телевизионных трубках. Сэр, это какая-то чушь. Зачем я вам нужен?

Он получил неторопливый ответ:

— Во-первых, я хотел на вас взглянуть. Во-вторых… — Джефферсон Дейлс сделал небольшую паузу, — какая у вас группа крови, мистер Пендрейк?

— А почему… — до Пендрейка дошла вторая причина. — Группа чего?

— Я хочу, чтобы вам сделали анализ крови, — сказал президент. Он повернулся к девушке: — Кей, пожалуйста, возьмите у мистера Пендрейка немного крови для анализа, я не думаю, что он будет возражать.

Пендрейк не возражал. Его взяли за руку. Вызвав легкую боль, в подушечку безымянного пальца вонзилась игла. Он с любопытством наблюдал, как красная кровь потекла по узкой трубочке.

— Вот и все, — произнес президент. — До свидания, мистер Пендрейк. Было очень приятно с вами познакомиться. Кей, пожалуйста, вызовите Мейбл, пусть она доставит мистера Пендрейка в его офис.

Судя по всему, имя Мейбл принадлежало предводительнице его эскорта. Именно она вошла в комнату, сопровождаемая вооруженными женщинами. Спустя мгновение Пендрейк уже опускался на лифте.

Пендрейк ушел, а великий человек продолжал сидеть с застывшей на лице улыбкой. Один раз он взглянул на женщину, но та была занята бумагами на своем столе. Джефферсон Дейлс медленно повернулся и посмотрел на ширму, установленную за его спиной у окна. Он тихо произнес:

— О’кей, мистер Найперс, вы можете выйти.

Найперс должен был ждать сигнала. Он появился еще до того, как президент успел закончить фразу, и быстро проследовал к указанному креслу. Джефферсон Дейлс подождал, пока пальцы старика успокоятся на резных ручках кресла, после чего мягким голосом сказал:

— Мистер Найперс, можете ли вы нам поклясться, что все изложенное вами — правда?

— Я отвечаю за каждое слово, — возбужденно ответил пожилой человек. — Я рассказал вам историю нашей группы, опустив имена и координаты. Мы зашли в тупик, нам скоро понадобится помощь правительства, но, пока мы не обратились за ней сами, я должен вас предупредить — любая попытка расследования закончится нашим отказом поделиться с вами знаниями. Я должен быть уверен, что вы это понимаете.

В наступившей тишине резко прозвучал голос Кей:

— Не нужно угрожать президенту Соединенных Штатов, мистер Найперс.

Тот пожал плечами и продолжил:

— Немногим более двух лет назад мистер Пендрейк случайно подвергся воздействию радиации необычного типа. Мы были не в состоянии предотвратить облучение. Он нашел потерянную нами вещь и вместо того, чтобы спокойно пользоваться находкой, выследил нас. Таким образом нам стало известно, что Пендрейк обрел тотипотентность. В период обостренного состояния, которое наступает при прогрессировании перерождения, человек с тотипотентными клетками теряет память. Нам удалось с помощью гипнотической обработки во сне инсталлировать Пендрейку воспоминания, соответствующие нашим целям. Будучи тотипотентным, он омолодился, и если его кровь специальным образом перелить другому человеку, обладающему той же группой крови, то реципиент тоже помолодеет.

— Но переливание не вызовет у последнего потерю памяти? — быстро спросила Кей.

— Определенно нет! — уверенно ответил Найперс.

— Сколько времени, — задал вопрос президент Дейлс после паузы, — мистер Пендрейк будет пребывать в тотипотентном состоянии?

— Он находится в нем непрерывно, — прозвучало в ответ, — но это состояние имеет латентную форму, которая активизируется, если его тело подвергается серьезному стрессу. Мы обнаружили, что стрессовое состояние может быть вызвано и определенными инъекциями, но после их применения пройдет еще несколько месяцев, прежде чем клетки созреют до тотипотентности.

— И эти инъекции были сделаны мистеру Пендрейку? — спросил президент.

— Да, его врачом на прошлой неделе. Пендрейк думает, что ему ввели витаминную смесь. С помощью гипноза мы привили ему интерес к таким вещам, хотя в целом он исключительно здоровый и активный человек. Вашим дамам повезло, что он не стал сопротивляться.

— Они не уступают по силе мужчинам, — вставила Кей.

— Им не сравниться с Джимом Пендрейком, — сказал Найперс. Судя по всему, он хотел развить эту мысль, но передумал и произнес: — Поздним летом или ранней осенью у него наступит состояние экстремальной тотипотентности и вы сможете сделать переливание. — Он обратился к Джефферсону Дейлсу: — В нашем распоряжении имеется список общественных деятелей с различными группами крови, и, когда в нем появились вы — эти данные было не так просто получить, — мы с огромным удовлетворением выяснили, что располагаем человеком с аналогичным типом крови — четвертой группы, если следовать номенклатуре Янеки. Это дало нам возможность обратиться к вам с предложением, которое позволит нам воспользоваться вашей помощью и в то же время не оказаться полностью в вашей власти.

Кей колко спросила:

— И что же нам помешает взять мистера Пендрейка и продержать его у себя до осени?

— При переливании, — твердо ответил Найперс, — необходимо соблюдать специальную технологию, которой мы располагаем, а вы — нет. Надеюсь, это расставляет все точки над “i”.

Джефферсон Дейлс не ответил. Ему хотелось закрыть глаза от яркого света. Но источник света находился у него в мозгу, а не снаружи; им овладело шаткое убеждение, что если он не будет осторожен, то этот свет выжжет ему мозг. В конце концов он повернулся к Кей и с облегчением увидел, что она подняла голову от детектора лжи, расположенного на ее столе.

Детектор был соединен с датчиками, вмонтированными в украшенные резьбой ручки кресла, в котором сидел Найперс. Перехватив взгляд Дейлса, Кей слегка кивнула.

Свет в голове внезапно превратился в белый огонь, и президенту пришлось сделать усилие, чтобы усидеть на месте. Его сознание едва совладало с безымянной радостью, разлившейся по всему телу. Ему хотелось броситься к столу Кей, усесться за детектор и предложить Найперсу повторить сказанное. Но он справился и с этим желанием. До него дошло, что старик опять раскрыл рот.

— Прежде чем я уйду, будут ли еще какие-нибудь вопросы? — спросил Найперс.

— Да, — ответила Кей. — Мистер Найперс, вы сами не являетесь показательным образцом тотипотентной молодости. Как вы можете это объяснить?

Пожилой человек взглянул на нее искрящимися глазами, которые были самой живой частью его тела.

— Мадам, я омолаживался Дважды, и теперь, если говорить откровенно, я не уверен, стоит ли это делать еще раз. Наш мир угрюм, а люди глупы настолько, что я не могу решиться продлить свое существование в этой примитивной эре. — Его лицо озарилось легкой улыбкой. — Мой доктор утверждает, что у меня превосходное здоровье, так что я еще могу передумать.

Он повернулся и пошел к двери, там остановился и вопросительно посмотрел на присутствующих. Кей сказала:

— Эта тотипотентная фаза Пендрейка, что он будет собой представлять, когда войдет в нее?

— Это его проблема, а не ваша, — прозвучал холодный ответ. — Но, — Найперс сверкнул рядом белых зубов, — если бы это было опасно, я бы сюда не пришел.

С этими словами он удалился.

После его ухода Кей взволновано заговорила:

— Эти уверения ничего не значат. Он утаивает от нас жизненно важную информацию. Какую игру они ведут? — Ее глаза недоверчиво сузились. Она предприняла несколько попыток продолжить расспросы, но каждый раз странным образом сжимала губы, не давая словам вылететь.

Джефферсон Дейлс наблюдал игру эмоций на выразительном лице этой интересной женщины, переживающей все происходящее с поразительной остротой. Наконец он встряхнул головой и сильным ровным голосом произнес:

— Кей, это абсолютно неважно. Неужели ты не понимаешь? Их игра, как ты ее называешь, не имеет никакого значения. Никто, ни индивидуум, ни группа людей не смогут противостоять армии, военно-морскому флоту и военно-воздушным силам Соединенных Штатов. — Он сделал глубокий медленный вдох. — Неужели ты не понимаешь, Кей, что нам принадлежит весь мир?

Глава 7

Пендрейк сидел в ресторане и обедал. Его мысли были далеки от пищи, они вращались вокруг двух утренних происшествий, которые по очереди завладевали его вниманием. Постепенно он начал терять интерес к эпизоду с Джефферсоном Дейлсом. Потому что в нем не было смысла. Он был похож на случай, который может приключиться с переходящим улицу человеком. Случай, который не имеет связи с обычным течением его жизни и быстро забывается, как только проходят шок и боль.

Отношение ко второй проблеме, связанной с событиями двухлетней давности, было совсем другим. Она относилась к нему непосредственно, и ее нельзя было отбросить в сторону, словно выдумку сумасшедшего.

Пендрейк взглянул на часы. Было десять минут первого. Он отодвинул блюдо с десертом и встал. Нужно немедленно расспросить Анреллу.

По дороге домой он почти ни о чем не думал. И только когда его автомобиль миновал массивные железные ворота и он увидел особняк, его осенила внезапная мысль. Этот дом стоял здесь и два года назад.

Его поместье было весьма дорогостоящим. Рядом с домом находились плавательный бассейн и прекрасно ухоженный сад. Насколько Пендрейк помнил, ему удалось приобрести его за девяносто тысяч долларов. Раньше он не задумывался, каким образом смог скопить деньги на столь роскошное жилье. Нужная сумма каким-то образом оказалась в его распоряжении.

Здание, казалось, вырастало из земли. Судя по всему, архитектор был верным последователем Френка Ллойда Райта. Высокие дымоходы, выдающиеся крылья, плавно сливающиеся с центральной частью строения, и множество подвальных окошек.

Решением финансовых вопросов семьи ведала Анрелла. Для этого она пользовалась их совместным банковским счетом. Между ними существовала договоренность, что свое свободное время Пендрейк может распределять между страстью к чтению, игрой в гольф, периодическими вылазками на охоту или рыбалку, а также полетами на личном электрическом самолете. Он не имел ни малейшего понятия о своем финансовом положении.

С особой остротой он осознал теперь всю странность сложившейся ситуации. Пендрейк припарковал машину и вошел в дом, размышляя: “Я вполне нормальный, преуспевающий бизнесмен, который столкнулся с чем-то, что не укладывается в обычную схему вещей. Я в своем уме. Если я попытаюсь разобраться в происходящем, то ничего не потеряю. У меня впереди еще целая жизнь”.

И не важно, убеждал он себя, узнает он что-нибудь или нет. Прошлое не играет никакой роли. Он может прожить оставшуюся жизнь и с не вполне удовлетворенным любопытством. “Где же Никсон, черт побери?” Он стоял в просторной прихожей, сжимая в руке шляпу, и ждал, когда откроется дверь и появится дворецкий.

Никто не появился. В огромном доме царила тишина. Он нажал кнопку и не получил ответа. Пендрейк швырнул шляпу на кресло, заглянул в безлюдную гостиную и направился на кухню.

— Сибил, — начал он раздраженным тоном, — я хотел бы… — Он замолчал. Его голос эхом разнесся по пустой кухне. Ни повара, ни двух хорошеньких кухарок не оказалось ни в кладовой, ни в чулане. Несколькими минутами позже, когда Пендрейк поднимался по главной лестнице, до его ушей донеслись перешептывающиеся голоса.

Звуки исходили из верхней гостиной. Он взялся за дверную ручку и замер, когда тишину нарушили слова Анреллы:

— В самом деле, не нужно спорить. Я в таком возрасте, что уже забыла, что значит испытывать чувство собственника. Вам не нужно убеждать меня, что Джим единственный, кто подходит для этой работы. Что вы сотворили еще такого, о чем мне не известно?

— Мы возвращаем его жену.

Пораженный Пендрейк узнал голос Петера Йерда, одного из главных клиентов “Несбит компани”.

— О!

— Она прибудет в Кресцентвилл через несколько месяцев.

— И что вы собираетесь ей рассказать? — спросила Анрелла ровным голосом.

— Окончательно это еще не решено, но если после ее приезда мы сведем их вместе и она увидит, в каком состоянии он находится, то возьмется за ним присматривать, и с ней особых проблем не возникнет.

— Это верно, — голос Анреллы звучал задумчиво. — Что вы еще придумали?

Ей ответил голос Найперса, и это вызвало у Пендрейка большее удивление, чем все предшествующие события. Затем он подумал: “Ну конечно, старик тоже затесался в конспираторы. Чем еще можно объяснить слова, вырвавшиеся у него утром?”

Пендрейк едва оправился от шока, а Найперс уже пересказывал, хихикая, содержание их утреннего диалога.

— Я заметил, это сработало. Позже он попросил принести ему несколько папок. Так что он стал размышлять над этим еще там.

Пендрейк боялся дышать. Голос старика продолжал:

— Я обнаружил в себе неожиданную склонность к интригам. Мне удалось выполнить все, что вы поручили мне во время нашей последней встречи. Вывести Пендрейка из равновесия оказалось совсем несложно. Другое дело — беседа с президентом Дейлсом. Как мы и ожидали, мне пришлось чрезвычайно внимательно формулировать ответы, чтобы противостоять детектору лжи. Так как по всем основным моментам я говорил правду, то не боюсь никаких последствий. Впрочем, мне кажется, что эта женщина нас выследит. Боюсь, нам придется смириться с этим и продолжать рисковать. — Его последняя фраза была произнесена спокойным убеждающим тоном: — Мне кажется, что мы правильно поступили, когда проинформировали президента и свели их с Пендрейком лицом к лицу.

— У нас не оставалось другого выхода, — сказал новый голос. Для Пендрейка это было очередным потрясением — голос принадлежал самому Несбиту, владельцу “Несбит компани”. — Нам грозило уничтожение. Серия убийств заставляла считать, что кто-то проник в суть проекта Лембтона. Если мы правы и восточные немцы, направляемые Советами, несут ответственность за эти акции, то проблема более не может считаться частной. Мы нуждаемся в помощи. Нужно поставить в известность правительство. Отсюда и следует необходимость нашего предварительного подхода к президенту Дейлсу.

Голос дворецкого Никсона был тверд:

— И все-таки то, что мы делаем, должно завершить одно последнее частное усилие.

Пока Пендрейк пытался осмыслить тот факт, что даже слуги играют ведущую роль в этой группе, горничная Сибил произнесла спокойным авторитетным голосом:

— Анрелла, мы считаем, что Джима нужно отправить на Луну.

— Для чего? — в вопросе Анреллы прозвучало искреннее удивление.

Ей ответила Сибил:

— Дорогая, у нас очень мало времени, пора проверить версию мистера Лембтона о происхождении двигателя.

— Хорошо, — произнесла Анрелла после паузы, — Джим, безусловно, наиболее подходящий кандидат для этой поездки, ведь он единственный, кто не сможет выдать наши секреты, если что-нибудь сорвется. — По ее голосу было понятно, что она подчиняется неизбежному.

Впоследствии Пендрейк неоднократно проклинал себя за то, что оставил их в этот момент. Но он ничего не мог с собой поделать. Его охватил страх, страх того, что его обнаружат прежде, чем он успеет осмыслить подслушанное. Пендрейк спустился по лестнице, подхватил шляпу и направился к двери. Выйдя из дома, он впервые заметил, что неподалеку припарковано около десятка автомобилей. Подъезжая к зданию, он был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить на них внимание.

Спустя несколько минут Пендрейк проехал на собственной машине через железные ворота поместья и направился по старой дороге к автостраде. У него было сильное предчувствие, что предстоящий вечер он проведет в мучительных раздумьях.

Глава 8

Дни бежали своим чередом, жизнь продолжалась. Каждое утро, кроме субботы и воскресенья, Пендрейк отправлялся в своей машине на работу. Вечером он возвращался обратно в большой, огороженный железной изгородью дом, поспевая к ужину, подаваемому вышколенными слугами. За ужином следовал приятный и расслабляющий период чтения в тишине кабинета, после которого Пендрейк укладывался в постель, где к нему присоединялась любящая красивая женщина.

События, до такой степени взволновавшие его, начали казаться ему почти нереальными. Но Пендрейк не забыл о них, он сознательно стал думать о себе как о человеке, который ждет своего часа.

На семнадцатый день пришло письмо с удостоверением о его рождении. Пендрейк прочел его и — он честно признался себе в этом — испытал огромное облегчение.

В нем черным по белому значилось: “Джеймс Сомерс Пендрейк. Родился 1 июля 1940 года, г. Кресцентвилл. Отец: Джон Пейдлав Пендрейк. Мать: Грейс Розмари Сомерс”.

Он был рожден. Его память не подкачала. Мир не был перевернутым с ног на голову. В его памяти существует пробел, но не пропасть. Раньше он сравнивал себя с человеком, балансирующим на одной ноге на краю бездны необъятной глубины. Теперь бездна превратилась в узкую, но все еще глубокую яму. Правда, эту яму предстояло заполнить, но, даже если это не будет сделано, он сможет перешагнуть ее и идти дальше, не испытывая кошмарного ощущения падения в кромешной тьме с края скалы.

Пендрейк сел в кресло: его охватила внезапная слабость, и голова закружилась. Вскоре он взял себя в руки и откинулся на спинку кресла. В голову вползла поразительная мысль: “Я же только что чуть было не потерял сознание”.

Темнота перед глазами рассеялась. Пендрейк осторожно встал и налил в стакан чистой воды. Вернувшись в кресло, он поднес стакан к губам и обнаружил, что рука дрожит. Это поразило его: он оказался подвластным влиянию сложившейся ситуации. Благодаря богу худшее из того, что касалось его лично, было позади; впрочем, если по правде, то не совсем позади. Но по крайней мере он положил этому начало. Как только он получит свой послужной список, то сможет определиться вплоть до двадцатичетырехлетнего возраста. Если поразмыслить, то это — вполне солидное основание. И так как его сознательная жизнь возобновилась в возрасте тридцати трех лет, то это оставит неопределенным девятилетний период.

Его уверенность иссякла. Девять лет! Не такой уж алый срок. Если разобраться, то чертовски большой.

Послужной список принесли вечером девятнадцатого дня. Это была стандартная форма с впечатанными ответами.

Были указаны имя, возраст… подразделение ВВС… имя ближайшего родственника: “Элеонора Пендрейк, жена”. Серьезные ранения или контузии: “Ампутация правой руки выше локтевого сустава. Необходимость операции вызвана увечьем, полученным при катастрофе истребителя”.

Пендрейк уставился на лист бумаги. Но ведь у него есть правая рука! По мере того как он продолжал смотреть на остающуюся неизменной отпечатанную форму, удивление проходило. В конце концов он подумал: “Ну надо же, такая ошибка. Какой-то козел в архиве напечатал неправильную информацию”. И даже после того, как одна часть его мозга выработала этот аргумент, другая часть восприняла все как есть, зная, что никакой ошибки в его послужном списке нет. Ошибка была допущена не в государственном учреждении. Она находилась здесь, в нем самом. Теперь его не надуешь. Судя по всему, он не был Джимом Пендрейком, существующим в этой форме.

А значит, пришло время разобраться с теми, кому было известно, кто он и что собой представляет. Какова бы ни была причина, по которой они внушили ему, что он является Джимом Пендрейком, он выведет их на чистую воду.

Было четыре часа пополудни, когда он миновал двадцатифутовые ворота и проехал по извивающейся среди Деревьев дорожке. Он поставил машину в огромном гараже. К нему вышел шофер Анреллы, который также присматривал за техникой, имеющейся в поместье.

— Вернулись пораньше, мистер Пендрейк? — произнес Грегори.

— Да! — сказал Пендрейк уверенным тоном решившегося человека. Когда он, пересекая сад, направлялся к Дому, мимо него по земле пронеслась тень. Он посмотрел вверх и понял, что тень принадлежала самолету, направляющемуся к его личной взлетно-посадочной полосе. Вслед за первым самолетом, почти без интервалов, проследовало еще четыре. Все они скрылись за деревьями.

Пендрейк, нахмурившись, обдумывал увиденное, когда в окне показалась Анрелла. Она спросила:

— Что случилось, дорогой?

Он сказал об этом, и она в замешательстве повторила:

— Самолеты! — И мгновенно добавила: — Джим, беги к машине. Уезжай отсюда немедленно!

Он смотрел на нее.

— Тебе тоже лучше поехать со мной.

Она выбежала из дома. Это было непривычное для него зрелище. Вскочив в машину, она, запыхавшись, поторапливала его:

— Джим… если тебе дорога свобода… быстрее!

Его машина неслась к воротам, за которыми начиналась дорога, ведущая к трассе на Альцину. Внезапно Пендрейк обнаружил, что проезд заблокирован двумя джипами. Он затормозил и остановился, чтобы развернуться. Один из джипов, взревев мотором, подлетел к ним вплотную.

Сидящие в нем женщины с бесстрастным видом навели на Пендрейка самые зловещие пистолеты в его жизни. Ему предложили жестом вернуться к дому. Ничего не говоря, он повиновался приказу. Пендрейк распознал в незнакомках специальных агентов президента Дейлса и почувствовал небольшое облегчение.

У дома собралась вся банда. В саду находились Несбит, Йерд, Шор, Кэткотт и все слуги, включая Грегори, — всего их было около сорока человек, выстроенных под прицелом пулеметов. Женщин президента было около сотни.

— Это был он, — сообщила предводительница команды в джипах, захватившей Пендрейка. — Мысль о том, что они попытаются переправить его отсюда, оказалась верной.

Женщина, которой она докладывала, была молода, привлекательна и очень серьезна. Она кивнула и приказала грудным голосом:

— Охраняйте Пендрейка днем и ночью. Ему разрешено видеться только с женой. Всех остальных переправить на самолете в тюрьму Каггат. Действуйте!

Через несколько минут Пендрейк остался наедине с Анреллой.

— Дорогая, — сказал он, — что все это означает? — Ему показалось, что теперь ей нет смысла утаивать от него информацию.

Она стояла у окна в большой гостиной. После его слов Анрелла повернулась, подошла к Пендрейку, обвила его руками и запечатлела на его губах нежный поцелуй. На ее лице играла легкая лукавая улыбка.

Ярость буквально взорвалась в мозгу Пендрейка. Он смутно осознал, высвободившись из ее объятий, что быстрота, с которой возник гнев, продемонстрировала, насколько расшатались его нервы за последние недели.

— Ты должна рассказать мне, — проревел он. — Как я могу думать о выходе из этого положения, если мне ничего не известно? Видишь ли, Анрелла…

Он замолчал. На ее лице застыло удивленное выражение. Его гнев частично улетучился, но напряжение осталось. Он заговорил опять, ощущая себя почти униженным:

— Мне кажется, что ты знаешь, что только Джефферсон Дейлс мог прислать этих забияк в юбках. И если тебе это известно и ты знаешь причину, по которой он это сделал, то почему не рассказать все мне, чтобы я начал продумывать выход?

— Не нужно ничего придумывать, — произнесла она. — Мы с таким же успехом можем оставаться в заключении здесь, как и в любом другом месте.

Пендрейк уставился на нее.

— Ты что, сошла с ума? — спросил он. Внезапно он вышел из себя и закричал: — Я подслушал, о чем вы говорили на встрече.

Она изменилась в лице. Улыбка съежилась.

— На какой встрече? — резко спросила она.

Он рассказал ей, ее лицо стало озабоченным.

— Что ты слышал?

— Вы что-то говорили об изменениях, которые должны наступить. Что это значит? Изменениях чего?

Выражение ее лица опять изменилось. Озабоченность исчезла.

— Мне кажется, что ты не так уж много услышал. Изменения в тебе. Это все, что я могу сказать.

Он махнул ей рукой, словно падая в темноту.

— Ты же сказала мне это. Почему не сказать больше?

Она опять задумалась.

— Я не сказала тебе ничего, — произнесла она.

Анрелла приблизилась и опять обняла его. Посмотрев ему в глаза внимательными, мудрыми, нежными и улыбающимися глазами, она сказала:

— Джим, изменения наступают быстрее, когда ты находишься в состоянии стресса, а ты в нем находишься, не так ли? — она оторвалась от него. — Ты весело жил, не так ли, Джим? Два года в свое удовольствие.

Пендрейк был слишком зол, чтобы признать правоту этих слов. Он отрезал:

— Судя по тому, что я слышал, ты даже не являешься моей женой.

— Да, мы позаботились, чтобы у тебя была спутница жизни, — сказала она. — Ты должен признать — тебе это ничего не стоило. Более того, тебе хорошо платили.

Для него эти слова прозвучали как самое тяжелое оскорбление.

— Я не отношу себя к типу мужчины-альфонса, — произнес он хриплым голосом, повернулся и вышел из комнаты. Он чувствовал, что между ними все кончено.

Этой ночью, после того, как они оказались в постели, Анрелла сказала:

— Вполне возможно, нам придется провести здесь несколько месяцев. Ты собираешься дуться все это время?

Пендрейк повернулся и посмотрел на нее — Анрелла лежала на соседней кровати. Он быстро переспросил:

— Месяцев?

Он почувствовал смущение. Оказывается, должен настать момент, когда заключение кончится. По известной ей причине. Он сделал над собой усилие и успокоился.

— Ты ничего мне не скажешь? — спросил он.

— Нет.

— Но ты хочешь продолжать играть роль хозяйки дома?

— Как и раньше.

Он покачал головой, но не смог заставить себя рассердиться до полного и определенного отказа от нее.

— Я подумаю над этим, — медленно сказал он, — но тебе должно быть известно, что мужчина устроен так, что не может сидеть сложа руки в такой ситуации. По крайней мере я не собираюсь.

— Делай все, что считаешь нужным, — прозвучало в ответ, — только не дуйся.

Он посмотрел на нее грустными глазами.

— Если я поддамся этой мысли, — произнес он, — то просто стану еще одним поедателем лотоса. Я с легкостью смогу проспать дни и недели, утонув в сексуальной идиллии.

— Это не самая худшая из вещей, которые могут с тобой приключиться. — Она тихо засмеялась. — Не так ли?

— Узнаю зов лотоса, — сказал он. — А как же моя настоящая жена?

Ее щеки слегка порозовели. Когда она заговорила, в ее голосе прозвучали легкие, как бы оборонительные интонации.

— Я не принимала решение вступить с тобой в эти отношения, пока мы не установили, что вы последние несколько лет жили врозь. — Она добавила: — По-моему, твоя жена решилась на возобновление брака, но этого так и не произошло.

Пендрейк, который задал свой вопрос без особого энтузиазма, — эта другая жизнь была слишком нереальной — опять взглянул на Анреллу. К ней вернулось хорошее настроение — она опять улыбалась.

Сонно протекло лето. Как он и ожидал, у него проснулось беспокойство. Но только с первыми признаками осени Пендрейк пришел к выводу, что наступило время сбросить с себя оцепенение.

Глава 9

Пендрейк ощупывал булыжник. Он так старался вести себя как можно естественнее, что его рука задрожала. Он встревожился, боясь себя выдать. Пендрейк растянулся на бархатной травке, вокруг него расположились семь женщин-охранников.

Булыжник имел дюйма два в диаметре. Два дюйма инертного камня. В то же время в этой маленькой массе заключалось столько его надежд, что на какое-то мгновение он поддался панике. Тем не менее он постепенно взял себя в руки и принялся ждать мальчиков. С тех пор, как после каникул в сентябре возобновились занятия в школе, он слышал в это время дня их звонкие голоса. Звуки доносились из-за деревьев, скрывающих от его взгляда железную ограду, охватывающую поместье, которое стало местом его заключения. Деревья и ограда отделяли его от мальчиков и от всего мира. Он и представить себе не мог, что для побега потребуется такая тщательная разработка, настолько сложным был план и долгими два месяца томительного ожидания. За это время он перестал удивляться тому, что никто из офиса не пытается навести о нем справки; не осталось никакого сомнения в том, что управление фирмой передано другому. Пендрейк прекратил всякие попытки серьезно поговорить с Анреллой. Она избегала таких разговоров.

Ситуация складывалась хуже некуда. Через несколько минут мимо должны пройти мальчики со своими удочками, направляясь к глубоким заводям выше по течению. У него не осталось другого выхода, кроме как положиться на свою… Но что это?

Это, напряженно осознал он, звук, легкие, пока еще слишком далекие вибрации детского смеха.

Его время пришло.

Пендрейк лежал неподвижно и прикидывал, каковы его шансы на успех. Две женщины развалились на траве в десяти футах справа от него. Еще три сидели в восьми футах слева и несколько сзади.

Он не собирался недооценивать их способности. Он не сомневался, что для его охраны были назначены дамы, способные справиться с обычным мужчиной, имеющим одинаковый с ними вес. Из двух оставшихся женщин одна находилась прямо за ним на расстоянии около восьми футов. Последняя маячила в шести футах спереди, вклинившись между ним и высокими деревьями, заслоняющими ограду, за которой должны пройти мальчики. Дымчато-серые глаза этого создания выглядели тупыми и сонными — похоже, она витала мыслями в облаках… Но у Пендрейка было на этот счет другое мнение. Она была машиной Джефферсона Дейлса и воплощала собой самую существенную опасность в его поле зрения.

Мешанина сопровождающих мальчишек звуков приближалась.

Пендрейк ощутил биение пульса в висках. С подчеркнутой уверенностью он запустил руку в карман и медленно вынул стеклянный кристалл. Он повертел маленькую штуковину в пальцах, давая лучам утреннего солнца поиграть в ее глубине. Кристалл сверкнул и взлетел в воздух. Когда Пендрейк, оборвав бриллиантовое свечение, поймал его, он почувствовал сверхъестественную уверенность оттого, что взгляды стражниц направлены на него. Они смотрели внимательно, но без подозрительности. Три раза Пендрейк подбрасывал кристалл на несколько ярдов в небо. А затем, словно внезапно пресытясь этой игрой, швырнул его оземь на расстоянии вытянутой руки от себя. Кристалл покоился на траве — самый яркий предмет из тех, что были поблизости.

Он много размышлял об этом кристалле. Было очевидно, что ни одна из женщин не может пристально следить за ним все время. Можно было предположить, что ежесекундно он находится под наблюдением трех из семи. Когда он начнет действовать, даже этим трем придется взглянуть дважды, потому что отбрасываемые кристаллом блики попадут им в глаза и нарушат их представление о том, что Пендрейк делает в действительности.

Такова была теория. Мальчики приближались. Их голоса звенели то громче, то тише — счастливый лепет, вот, например, один из них хвастается, а теперь все с чем-то согласились, еще один начал что-то вещать голосом лидера, и тут же все стали говорить одновременно. Не представлялось возможным определить, сколько их там было. Но они существовали, и их существование было тем самым условием, наличие которого необходимо для задуманного им плана побега.

Из левого кармана плаща Пендрейк извлек книгу. Он лениво раскрыл ее, но не на отмеченном месте, а просмотрел одну страницу, другую, затягивая время, выделяя женщинам несколько необходимых секунд, за которые их мозги должны были усвоить самый обычный факт: он собрался читать. Он выждал еще мгновение. А после этого положил книгу на траву так, что ее верхний край соприкоснулся с булыжником.

Теперь он раскрыл книгу на закладке, которой оказался лист бумаги. Для охранников письмо должно было выглядеть точно так, как десятки листов белой бумаги, использованные им для пометок, которые он делал последние два месяца. Более того, лист был чист.

Несмотря на решение положить конец этому невыносимому заключению, Пендрейк не мог себе представить, что он может сообщить местным властям. Пока он не выяснит, в чем, собственно, состоит весь этот маразм, ему придется полагаться только на собственные силы. Если ему удастся выбраться на свободу, он все повернет по-своему. Он был в этом уверен.

Справа от него послышался шорох. Пендрейк даже не повернул головы, но его сердце учащенно забилось. Две женщины, от которых он не ждал никаких проблем, начали подавать признаки жизни. И что творится с его чертовой удачей?

Больше медлить было нельзя. Его вспотевшие пальцы коснулись белого послания, он сдвинул его через край книги на камень. Еще мгновение — и с помощью заранее припасенных резинок лист был прикреплен к булыжнику.

Испустив вопль, чтобы привести женщин в замешательство, Пендрейк вскочил на ноги и что было мочи запустил камень с его белым шуршащим грузом в воздух.

У него не осталось времени на то, чтобы восстановить равновесие и защититься. Два тела, бросившись с расстояния в десять футов, врезались в него одновременно и под разными углами. Пендрейк тут же упал, где стоял, оглушенный ударом, но осознающий, что остался цел. Он слышал, как стоящая над ним крупная женщина-лидер отдает отрывистые приказания:

— Карла, Мэрион, Джейн — быстро в дом, возьмите джипы и отрежьте этих детей от города. Мигом! Рода, беги к воротам, распахни их для джипов. Нэнси, ты — со мной через ограду. Мы должны поймать этих мальчишек и завладеть письмом. Олив, останешься здесь с мистером Пендрейком.

Пендрейку было слышно, как охранницы унеслись прочь. Он ждал. Пусть Нэнси и лидер перелезут через ограду. Только после этого он приступит ко второму пункту своего плана.

Через две минуты он застонал и сел. Олив пристально наблюдала за ним. Она была красивой женщиной, хоть и несколько широкой в кости.

— Нужна помощь, мистер Пендрейк? — спросила она, подойдя ближе.

Мистер Пендрейк! Эти люди с их вежливой заботливостью сведут его с ума. Он был незаконно задержан. В то же время все были исключительно вежливы. Но если он все-таки собирается бежать отсюда, то это надо делать сейчас. Трюк, с помощью которого он избавился от охраны, повторить не удастся. Пендрейк с трудом встал на колено. Затем на оба, слегка покачиваясь, словно от головокружения. Наконец он пробормотал:

— Дайте мне руку.

Он не рассчитывал на то, что женщина поможет ему, хотя даже это было возможным, учитывая вежливое поведение охраны.

Но Олив помогла. Она приблизилась и начала наклоняться над ним. В этот момент Пендрейк словно взорвался. Он нанес удар, не испытывая ни малейшей жалости. Эти “уравненные” дамы с их бесцеремонностью и пистолетами напрашивались на неприятности. Бой был закончен в первом раунде нокаутом в челюсть.

Олив повалилась как бревно. Ни секунды не колеблясь, как если бы он атаковал мужчину, Пендрейк бросился к ней, перевернул на спину и быстро извлек из кармана заранее заготовленный кляп.

Спустя мгновение тот оказался во рту у женщины. Не теряя времени, но и без спешки, Пендрейк задрал рубашку и стал разматывать прочную ленту, обмотанную вокруг поясницы. Женщина только слегка шевельнулась, когда он начал связывать ей руки.

На все ушло не более трех минут. Пендрейк встал, слегка дрожащий, но спокойный. И, не взглянув на пленницу, быстро пошел прочь. Какое-то время он двигался параллельно ограде, потом пробрался между деревьями и внимательно осмотрел местность за оградой. Здесь ничего не изменилось — напротив него находился густой лес. Удовлетворенный увиденным, Пендрейк начал карабкаться вверх по решетке., Как он выяснил во время первой попытки, которая состоялась еще двумя месяцами раньше, влезть на нее сложности не представляло. Все равно что взобраться по канату.

Он достиг верха ограды и, теперь уже торопясь, стал на ее край над копьеобразными стержнями. Секундой позже мелькнула мысль, что он слишком торопился.

Он поскользнулся.

А потом, инстинктивно пытаясь спасти жизнь, Пендрейк сделал еще одну ошибку. Когда он падал, один из стержней вонзился ему в правую руку чуть пониже локтя и проткнул ее насквозь. Он так и повис на руке, насаженный на стержень, как кусок мяса на крюк мясника. Боль нахлынула и вспенилась в теле, что-то теплое, соленое и вязкое брызнуло ему в рот и в глаза.

Удушаюше-ослепляющий ужас. Несколько секунд он не чувствовал ничего, кроме боли.

Он поднимал себя. Это была первая мысль, пробившаяся сквозь раздирающую мозг боль. Он поднимал себя левой рукой, одновременно пытаясь стащить правую с темного неотполированного стержня.

Он поднимался! И стаскивал, стаскивал! Бормоча какую-то несуразицу, он пролетел двадцать футов и рухнул на землю.

Столкновение было жестоким. Мускулы Пендрейка собрались в тугие, натянутые до предела жгуты. Ему показалось, что Земля на мгновение превратилась в разъяренного нападающего быка весом в шестьдесят шесть миллиардов миллионов биллионов тонн. Он попытался подняться, свалился, потом встал. В его разбитом теле сохранился один-единственный живой импульс: убежать! Прочь отсюда! Они придут, они будут искать. Прочь! Пошел!

Он не думал ни о чем другом, пока не вышел к ручью. Вода была теплой, но это была осенняя теплота. Она освежила горящие губы, в лихорадочных глазах опять засветился разум. Пендрейк обмыл лицо, стащил плащ и промыл рану. Вода покраснела. Кровь била из рваной раны и пузырилась в ручье. Пендрейк покачнулся и едва успел откинуться на спину на поросший травой берег.

Сколько он так пролежал — он не имел ни малейшего понятия. Наконец пришла мысль: “Жгут или смерть!”

Собрав в комок волю и остатки сил, он оторвал мокрый окровавленный рукав рубашки и обмотал им несколько раз руку выше раны. Потом просунул под повязку обломок сухой ветки и закрутил жгут так сильно, что заболели мышцы. Кровотечение остановилось.

Пошатываясь, Пендрейк встал на ноги и пошел по течению ручья. Он собирался сделать это с самого начала, теперь он вспомнил об этом. Ему было легче следовать по запланированному пути, чем придумывать новый. Время шло. Когда ему в голову пришла мысль, что эта дорога может и не вести к храму, он не мог впоследствии вспомнить. Но когда по пути ему кто-то встретился, он спросил:

— Где живет ближайший врач? Повредил руку!

Должно быть, ему ответили. Потому что еще через один неопределенный провал во времени он обнаружил, что идет по улице, вдоль которой растут деревья с редкой осенней листвой. Периодически он вспоминал, что должен найти табличку с именем. Боль в руке давно прошла, он вообще больше не чувствовал руки. Она повисла вдоль тела и раскачивалась при ходьбе, но это были безжизненные взмахи неодушевленного предмета.

Он слабел, усталость тяжестью отзывалась во всем теле. Время от времени он ощупывал жгут, чтобы убедиться, что тот не ослаб и что кровь больше не течет. Ступеньки он преодолел на коленях.

— Все святые! — произнес мужской голос — Что это?

А потом образовалась брешь, из которой до него периодически доносился голос; а еще позже он ехал в автомашине и тот же голос то нарастал, то убывал у него в ушах.

— Кто бы ты ни был, ты законченный идиот. Ты закрутил этот жгут минимум час назад. Неужели ты не знаешь — его нужно ослаблять через каждые пятнадцать минут, чтобы кровь могла поступать, иначе рука погибнет. А теперь придется ее ампутировать.

Глава 10

Выход из сна был каким-то внезапным. Пендрейк повернул голову и тупо уставился на обрубок руки. Его плечо было приподнято с помощью своего рода сетчатой перевязи, рука была обнажена и доступна взгляду, инфракрасная лампа изливала на нее свое тепло. Культя не вызывала ни малейшего дискомфорта, боли он тоже не чувствовал.

Она не кровоточила, и на ней имелся росток, скрюченная, розовая, мясистая штука, казавшаяся частью изуродованной руки, которую по какой-то причине решили не отрезать. Потом до него дошло, что она имеет определенную форму.

Он невидящими глазами смотрел на то, что осталось от его правой руки, и в памяти всплывала запись из послужного списка: “Необходимость операции вызвана увечьем, полученным при…”

Пытаясь разрешить загадку, он уснул.

Где-то вдалеке мужской голос произнес:

— Сомнений больше нет. Новая рука растет на месте отсеченной. Мы осуществили незначительное хирургическое вмешательство, но, можете меня повесить, мне кажется, что эта поросль настолько жизнеспособна в своей основе, что справится и без медицинской помощи. Через несколько дней сознание вернется к нему. Шок, сами понимаете. — Голос пропал, потом возник опять: — Тотипотентные… тотипотентные клетки. Давно известно, что в каждой клетке человека содержится в латентном виде информация о всем теле; в далеком прошлом тело могло значительно проще восстанавливать поврежденные ткани.

Наступила пауза. У Пендрейка появилась уверенность, что кто-то рядом с огромным удовлетворением потирает руки. Голос другого человека что-то негромко мурлыкал, но вот первый громко сказал:

— Нет, никаких документов. Доктор Филиппсон, доставивший его сюда, никогда его прежде не видел. Конечно же, в окрестностях Альцины проживает множество людей, но… Нет, мы не заявляли о нем. Сначала нам хотелось бы понаблюдать за развитием этой руки. Да, я позвоню вам.

Мурлыкающий голос произнес еще что-то, потом послышался звук закрывающейся двери.

Пришедший сон обволок его успокаивающим покрывалом забытья.

Когда он проснулся в следующий раз, то не смог вспомнить, кто он такой. Он осознал это, когда сиделка, заметившая, что он больше не спит, позвала доктора. Тот появился в сопровождении сестры, в руках у которой был блокнот. Доктор со счастливым выражением лица присел и бодрым тоном задал вопрос:

— Итак, сэр, могу я узнать ваше имя?

Лежащий на койке человек уставился на него в замешательстве:

— Мое что?

Радостное возбуждение частично улетучилось у вопрошавшего. Уже слегка подавленным на этот раз голосом он спросил:

— Как вас зовут? Назовите ваше имя, понимаете?

Безымянное существо лежало на постели неподвижно и спокойно. Оно сразу уловило смысл. Не задумываясь о том, каким образом оно это поняло, оно знало, что перед ним доктор и что его имя Джеймс Тревор. Наконец оно покачало головой.

— Попытайтесь! — требовал врач. — Попытайтесь вспомнить!

На лице Пендрейка выступил пот. Он чувствовал, что в его стройном и сильном теле нарастает напряжение огромной интенсивности, внезапно ощутил сильнейшую боль в покалеченной руке. Сквозь помутившееся сознание он с трудом различал крахмально белую фигуру сиделки, другую медсестру, сидящую с карандашом и блокнотом наготове, и темноту ночи за окном.

Он выдавил боль из мозга и, напрягая все его ресурсы, попытался пробиться сквозь мешанину нечеткостей и туманностей, облаком покрывшую его память. Среди неясных визуальных картин проносились обрывки мыслей и смутные воспоминания невыразимо давних дней. Это была не память, это было воспоминание о памяти. Он оказался отрезанным на островке сиюминутных впечатлений, и кошмарное пустынное белое море подбиралось к нему ближе и ближе, наступая с каждой минутой, с каждой секундой.

С судорожным вдохом он позволил спасть напряжению от внутреннего усилия. И беспомощно посмотрел на доктора.

— Бесполезно, — сказал он просто. — Что-то вроде железной ограды и… Что это за город? Может быть, это поможет.

— Миддл Сити, — произнес врач. Его карие глаза внимательно наблюдали за Пендрейком. Но последний только покачал головой.

— А как насчет Биг Таун? — спросил доктор. — Это город в сорока милях отсюда. Доктор Филиппсон привез вас сюда из Альцины потому, что ему известны местные больницы. — Он медленно повторил: — Биг Таун!

На какое-то мгновение возникло что-то неуловимо знакомое. А потом Пендрейк покачал головой. Но тут же прекратил усталые движения — ему в голову пришла еще одна мысль.

— Доктор, почему я владею речью, в то время как все остальное настолько нечетко?

Доктор смотрел на него угрюмо, улыбка сошла с его лица.

— Пройдет несколько дней, и вы потеряете способность разговаривать. Чтобы этого не произошло, вам нужн; непрерывно говорить или читать, в таком случае эти рефлекторные навыки могут сохраниться.

Врач повернулся к сиделкам:

— Мне нужен детальный, отпечатанный на машинке отчет по этому пациенту, с полным изложением его случая. Все, что нам известно. Пусть здесь установят радио и… — он опять повернулся к койке и мрачно ухмыльнулся, — держите его включенным. Если вам будет не с кем пообщаться, слушайте мыльные оперы. И если вы не слушаете и не спите, то читайте, читайте вслух.

— А если не буду? — губы Пендрейка приобрели пепельный оттенок. — С какой стати я буду это делать?

Голос доктора прозвучал зловеще.

— Потому что если вы не будете этого делать, то ваши мозги приобретут девственность новорожденного дитяти. Могут быть, — он запнулся, — и другие реакции. Какие — нам не известно. Мы только знаем, что вы забываете ваше прошлое с впечатляющей скоростью. Мы считаем, что при обычном течении жизни клетки тела и мозга человека постоянно приходят в негодность и подвергаются обновлению. Ежечасно и ежедневно биллионы клеток нашей памяти проходят ремонт, и, судя по всему, во время этой переплавки электрически запомненная волна информации сохраняется в целости и сохранности. Со временем — в этом нет сомнения — постоянная замена тканей приводит к ослаблению памяти. В вашем случае все обстоит иначе. В данный момент клетки вашего тела тотипотентны. Вместо того чтобы восстанавливаться, клетки вашей руки заменяются новыми здоровыми клетками; эти последние ничего не знают о памяти, носителями которой были старые клетки, — ведь память, к сожалению, не передается по наследству.

Способ передачи информации от старых клеток к новым если и существует, то все равно недоступен нам. Таким образом, вы обладаете клетками, которые способны накапливать информацию не хуже старых, но все, что вы сможете в них сохранить, прежде чем они в свою очередь будут заменены, это впечатления, воспринятые вашим мозгом в течение одной недели, быть может, чуточку дольше. Судя по всему, процесс тотипотентности, начавшись. руке, распространился на все ваше тело. Как показали лабораторные опыты, проведенные над плоскими червями, установлена передаваемость условных рефлексов. Мы имеем основание предположить, что воспоминания не исчезают бесследно. Но слова и простые заученные действия передаются в настолько размытой форме, что практически оказываются непригодными к использованию.

— Но что же меня ждет в будущем? — спросил пораженный Пендрейк.

— Мы отослали в Вашингтон отпечатки ваших пальцев, — сказал доктор утешающим тоном. — После идентификации вашей личности мы сможем разработать планомерную преобразовательную программу, основанную на том, что с вами было раньше. Тем временем выполняйте то, что я вам посоветовал.

Пендрейк смотрел на врача, и по мере того как он его изучал, у него возникало смешанное чувство возбуждения, интереса и своего рода симпатии к этому человеку. “И все же его больше интересует феномен, чем человек”, — подумал Пендрейк.

И еще глубоко внутри у него было ощущение, что ситуация была совсем не такой плохой, как казалось доктору, и что после того, как рука восстановится, он опять вернется к нормальному состоянию.

Глава 11

Новый человек представился:

— Меня зовут доктор Коро, мистер Смит. Я психиатр, и мне хотелось бы, чтобы вы прошли небольшое тестирование. Возражения имеются?

Почти безымянный человек на койке смотрел на пришедшего блестящими глазами. Он понял, что с ним обращаются как с ребенком, но это его не беспокоило. И он мог предсказать, он просто знал, что большинство тестов окажутся для него непригодными, почему — было непонятно, но ему и в голову не пришло раздумывать, откуда взялась эта уверенность.

Но он ничего не сказал и просто смотрел, как психиатр, решивший, видимо, что молчание — знак согласия, разложил на столе у кровати свои бума! и, придвинул стул и сел. Это был коренастый молодой мужчина с решительной и дружелюбной манерой общения. Он спокойно объяснил, что у него состоялся разговор с лечащим врачом, и они пришли к мнению, что будет полезно для всех, если ему удастся выяснить, что происходит у их подопечного в голове. Разве не так?

И опять Пендрейк промолчал. Поток мыслей и чувств, исходящий от доктора Коро, не предусматривал другого ответа, помимо утвердительного. Пендрейк не сопротивлялся, он просто ждал.

Доктор Коро положил один из своих листков на планшет и протянул его и карандаш Пендрейку.

— Это лабиринт, — произнес он. — Мне хотелось бы, чтобы вы установили грифель карандаша в место, помеченное стрелкой, нашли в этом лабиринте проход и провели по нему линию.

Пендрейк взглянул на рисунок, обнаружил путь и прочертил линию. Когда он вернул планшет психиатру, тот с удивлением посмотрел на него и, ничего не говоря, отложил в сторону.

Теперь он протянул Пендрейку большой лист с начерченными на нем маленькими квадратиками, общим числом свыше тысячи. Они были сгруппированы попарно — в каждой паре один квадратик располагался над другим. Каждая такая группа была пронумерована, всего их было пятьсот девяносто четыре. Доктор Коро сказал:

— Для каждой из этих групп вам будет предложено некое утверждение. Если оно покажется вам верным, то вы ставите крестик в верхнем квадрате, если нет — в нижнем. Утверждение для первого номера: “Я хотел бы стать библиотекарем”. Оно истинно или ложно?

— Ложно, — произнес Пендрейк.

— Номер два, — сказал психиатр, — заключается в следующем: “Мне нравятся журналы по механике”. Истинно или ложно?

Пендрейк молча нарисовал крест в “ложном” квадрате. Он поднял глаза и обнаружил, что доктор Коро наблюдает за ним. Тот спокойно произнес:

— Давайте убедимся, что вы понимаете суть этого теста. Скажите, почему вы не желаете быть библиотекарем?

— Мне здесь давали какие-то книги, — сказал Пендрейк, — и слова в этих книгах искажают те истины, которые я наблюдаю в окружающих меня людях и мире. Так почему я должен хотеть иметь какие-либо дела с книгами? Кроме того, это чисто женское занятие.

Психиатр раскрыл рот, чтобы сделать замечание, но потом передумал. После недолгого размышления он сказал:

— Но ведь этого нельзя сказать о журналах по механике. В них описаны механические процессы, и тем не менее вы пометили утверждение о них как ложное. Почему?

— Вон там у меня имеется полочка с книгами по механике, — ответил Пендрейк, указав левой рукой на книги. — Они слишком примитивны. В них рассказывается, как делать очевидные вещи.

— Понятно, — сказал доктор Коро, но прозвучало это неубедительно. После минутного сомнения доктор продолжил: — Предположим, я попрошу вас кое-что собрать. Возьметесь?

— Собрать что? — спросил Пендрейк, заинтересовавшись.

Доктор вытащил из портфеля прямоугольную коробку, подошел к постели и высыпал ее содержимое на одеяло. Образовавшаяся кучка состояла из множества зеленых пластиковых деталей различных размеров и форм.

— Здесь двадцать семь кусочков. Существует только один способ собрать их в куб. Не хотите ли попробовать? — предложил доктор Коро.

Пендрейк разложил детали на постели, чтобы рассмотреть их получше. Одновременно он начал складывать их вместе, и через тридцать секунд у него в руках оказался идеальный куб. Закончив, он протянул его психиатру.

Тот произнес сдавленным голосом:

— Как вам это удалось?

Пендрейк задумался — он уже успел позабыть последовательность проделанных им движений, и в его голосе прозвучали извиняющиеся интонации:

— Разберите его и дайте мне попробовать еще раз. Теперь я запомню процесс сборки.

Коро молча высыпал детальки на одеяло. Через двадцать секунд Пендрейк протянул ему куб и сказал:

— Это значительно проще того, как удерживаются друг около друга атом и его электроны. Эти пластиковые кусочки обладают формами, которые позволяют стыковать их между собой. Поэтому вам только нужно последовательно складывать те из них, которые подходят друг к другу. При этом вы используете только ловкость ваших пальцев.

Врач судорожно сглотнул и спросил:

— Что вы имеете в виду, говоря о связи атомов и электронов?

— Мы имеем здесь решетчатую структуру, состоящую из биллионов светящихся шариков, — начал Пендрейк. Он замолчал и нахмурился. — Это не очень удачное объяснение — из него не видно, что, собственно, происходит. Давайте для примера рассмотрим стол, за которым вы сидите. Когда я проникаю в область, где ножки стола упираются в пол, то наблюдаю интереснейший феномен.

— Проникаю?! — выдохнул доктор Коро.

Тест продолжался дальше в том же духе. Через несколько часов в комнате появился доктор Тревор. Ему навстречу поднялся сильно побледневший молодой психиатр, который произнес:

— Боюсь, что заготовленные мной тесты не подходят для данного случая. Если судить по их результатам, то этот человек обладает коэффициентом умственного развития, равным пятистам: либо у него превосходный ум, либо он — законченный безумец, ему доступно понимание пространственно-временных закономерностей на ESP-уровне. Мне нужно осмыслить полученные данные и встретиться с ним еще раз через несколько дней. Тестирование нужно провести в течение периода регенеративного роста, так как при этом все клеточные структуры находятся в состоянии особого возбуждения. Меня предупредили, что, когда рост прекратится — а это может случиться уже через несколько дней, — пациент вернется в нормальное состояние. А после этого, — продолжал он, — скорее всего, мы обнаружим, что имеем дело с еще одним обычным человеком, которого придется обучать всему, что не передалось ему из тотипотентного состояния.

Доктор Тревор достал из кармана письмо. Он протянул его коллеге, который прочитал его и вернул обратно.

— Значит, его зовут Пендрейк, — произнес доктор Коро. Его собеседник кивнул.

— Как только рост остановится, я напишу его жене. В конце концов, самым лучшим вариантом для него будет оказаться в руках человека, которому известно его прошлое.

Пендрейк подал голос с постели:

— Как, вы сказали, меня зовут?

Оба врача повернулись и удивленно посмотрели на него. Они вели себя так, словно находились в окружении неодушевленных предметов или, по крайней мере, в компании существа, не способного мыслить.

Доктор Тревор замялся, а потом сказал:

— Джеймс Пендрейк. Вам знакомо это имя?

Имя было незнакомым.

— Повторяйте его все время, — посоветовал доктор, — пока не привыкнете.

— Это ваша жена, миссис Элеонора Пендрейк, — сказал доктор с удовлетворением.

Его заранее предупредили о ее приходе, и теперь Пендрейк с нескрываемым любопытством разглядывал стройную миловидную женщину, остановившуюся у двери.

Он не помнил, видел ли ее раньше, но она быстро подошла к нему, обняла и поцеловала в губы. И сделала шаг назад.

— Это он, — сказала она голосом человека, который только что вышел из тюремных ворот на свободу. И с благодарностью посмотрела на доктора. — Спасибо, что помогли нам найти друг друга, — добавила она. — Когда я смогу забрать его отсюда?

— Сегодня, — прозвучало в ответ. — Ему была оказана соответствующая медицинская помощь, и наилучшим местом, где он сможет набраться сил, — доктор запнулся, — и восстановить память, будет его собственный дом. И не волнуйтесь, все это останется между нами. Я переговорю с вашим врачом. Как вам должно быть известно, ассоциация медиков не одобряет предварительные публикации с данными о пациентах. Мы будем наблюдать за процессом восстановления памяти вашего мужа, но статья по этому поводу увидит свет не раньше чем через три — четыре, скорее всего, пять лет.

Вскоре Пендрейк вернулся в “нормальное” состояние. Он сохранил часть своих способностей, но у него пропало чувство самосохранения. Если раньше он ограничивался только взглядом на людей или вещи, не испытывая никакой потребности их обсуждать, то теперь он, наоборот, начал интересоваться подробностями. Книги и информация, содержащаяся в них, приобрели новое значение.

В доме поместья Пендрейка в Кресцентвилле его мозг прошел тщательную обработку в определенном направлении. Элеонора, чисто по-женски, не смогла удержаться и подтасовала факты, касающиеся их длительной размолвки. Впрочем, для этого ей потребовалось изменить и множество других данных, относящихся к Пендрейку. Вскоре в ее воображении возникла фантастическая история пылкой любви, пронизывающей их прошлое.

Она рассказала, как он нашел двигатель, как они нанесли визит в аэрогельные башни и как она провела некоторое время в фермерском хозяйстве на Венере.

— Они называют себя идеалистами, — произнесла она с негодованием. — Они утверждают, что не хотят, чтобы сумасшествие землян охватило другие планеты. Они удерживали меня там без мужа. Я была единственной одинокой женщиной.

— А где же был я? — спросил удивленно Пендрейк.

Они уже укладывались спать, когда возник этот разговор. Элеонора ничего не ответила, пока не облачилась в ночные одежды и не прижалась к нему. Тревожным голосом она произнесла:

— Возникла своего рода острейшая необходимость. Из-за того, что твое тело подверглось воздействию энергии их космического двигателя, из-за того, что у тебя редкая группа крови, ты понадобился им в связи с этой необходимостью. Я так и не смогла до конца разобраться в происшедшем, но, так как именно благодаря всему этому у тебя выросла новая рука, я не держу на них зла. Не знаю, как тебе удалось сбежать от них. В следующий раз я тебя увидела уже в госпитале.

Позже Пендрейк лежал, прислушиваясь к ее ровному дыханию, и осмысливал услышанную о себе информацию. Ее было совсем немного, и он ощущал себя совершенно незащищенным и уязвимым. Ведь люди, пытающиеся тайно колонизировать планеты, совершенно определенно знают, что его постоянное место жительства находится в Кресцентвилле. Доказательство: они переправили Элеонору на Землю и вернули ее домой.

Они знают, что он живет здесь, они могут его найти. Он не может ничего.

Прежде чем Пендрейк повернулся на бок и уснул, он принял решение. Ситуацию нельзя оставлять в таком подвешенном состоянии.

Глава 12

Пендрейк прошел под аркой у аптеки, вышел на Пятнадцатую улицу и остановился. На противоположной стороне, точно в том месте, где они и должны были находиться по рассказам Элеоноры, стояли две огромные башни-близняшки. Ему даже показалось, что он был здесь раньше и помнит это место, но он тут же отбросил эту мысль, посчитав ее фантастической. Пендрейк принял решение считать, что ему известно о себе то, что ему сообщили, и ничего больше.

Тем не менее прошло несколько секунд, и он понял, что в открывшейся ему картине чего-то не хватает. Ах да, Элеонора говорила, что там висела огромная вывеска “Поселенческий проект Сайруса Лембтона”.

Вывески не было.

Нахмурившийся Пендрейк перешел улицу и заглянул в окно. Но небольшая табличка, украшавшая ранее интерьер приемной, на которой были записаны немногочисленные, но емкие инструкции возможным эмигрантам, тоже исчезла.

За оконным стеклом в глубине комнаты виднелся стол, за которым сидела женщина. Она расположилась в кресле спиной к нему, и он не задумываясь решил, что перед ним Мона Грейсон, дочь изобретателя двигателя.

Пендрейк вошел. Он появился здесь сегодня, чтобы поговорить с доктором Грейсоном, и не был намерен оттягивать момент разговора.

— Фам что-нибуть нушно?

Отчетливый немецкий акцент ударил, как пощечина. Пендрейк встал как вкопанный, потом обошел вокруг стола и уставился на женщину.

Полное лицо, темные волосы и темные глаза; спустя мгновение сама огромность ее фигуры, сама неотточенность ее исковерканного английского оказали успокоительное воздействие на его натянутые нервы.

Он заставил себя подойти к этому беспристрастно. В конце концов, в Америке проживает сколько угодно эмигрировавших ученых со своими семьями. Вполне возможно, перед ним отпрыск такой семьи. Он спросил:

— Доктор Грейсон принимает?

— Насофите фаше имя.

Пендрейка передернуло.

— Пендрейк, — выдавил он из себя, — Джим Пендрейк.

— Откуда фы?

Пендрейк сделал нетерпеливый жест в сторону двери, ведущей в другую башню.

— Он там?

— Я сообщу фаше имя, если фы сначала сообщите мне, откуда фы прибыли. Мистер Бордман фам фсе опьяснит.

— Мистер кто?

— Ун момент, я пософу ефо.

Пендрейк напрягся. Происходило что-то не то, но что именно, он сказать не мог. И эта словно сошедшая со страниц комической оперы представительница службы информации никоим образом не способствовала решению проблемы. По какой-то причине доктор Грейсон и прочие перестали использовать эти башни как центр межпланетной деятельности; вместо них в зданиях орудовала группа немцев.

Он принял мгновенное решение.

— Не нужно никого звать. Я уже понял, что ошибся. Я… — Он умолк, закрыл глаза, потом открыл их опять.

Револьвер с перламутровой ручкой по-прежнему смотрел на него поверх стола.

— Если фы сделаете хоть отно тфишение, — произнесла женщина, — я пристрелю фас ис этофо песшумнофо пистолета.

Откуда-то появился коренастый мужчина. Его лицо было усыпано веснушками, на лоб спадали волосы песочного цвета. Его взгляд скользнул по Пендрейку, после чего он тихо произнес на великолепном беглом английском:

— Прекрасно сработано, Лена. Я было уже начал думать, что нам удалось собрать все нити, как появляется еще одна. Нужно одеть его в скафандр и доставить грузовиком на площадку “А”. Самолет должен прибыть через тридцать минут. Мы сможем допросить его позже. У него должна быть жена и, вероятно, кое-какие друзья.

Кошмарная дребезжащая поездка продлилась час. Со скафандра, внутри которого находился Пендрейк, сняли цепи. Он встал, пошатываясь, на ноги и увидел дом и какие-то постройки. Между ними стоял небольшой самолет, внешне напоминающий реактивный истребитель.

Один из сопровождавших указал дулом пистолета:

— Полезай.

В самолете находились трое. Они были одеты в такие же металлопластиковые скафандры, как тот, что был на Пендрейке; когда Пендрейка втолкнули в кабину, никто из них не вымолвил ни слова.

Ему указали на сиденье. Мужчина в кресле пилота потянул за рычаг, и машина тронулась с места — вперед и вверх. Полное беззвучие при невероятно мощном импульсе было именно тем, чего ожидал Пендрейк. Элеонора описала ему этот феномен. Двигатель Трейсона.

С поразительной внезапностью небо стало темно-голубым. Солнце потеряло округлость и превратилось в пылающий факел в ночи. Позади самолета Земля начала приобретать сферические очертания. Прямо по курсу мерцал растущий шар Луны.

Рядом с обычными лампочками на телефоне зажегся матовый глазок. Бордман снял трубку и ощутил тянущую пустоту внутри себя. Она возникала каждый раз, когда ему приходилось отвечать на вызов оттуда.

— Бордман слушает, ваше превосходительство. Ледяной голос на противоположном конце произнес:

— Вам будет приятно узнать, что уже через три дня мы получим все необходимые данные по Пендрейку. Вам известна важность обнаружения и допроса каждого, кто имеет хоть малейшее отношение к двигателю Грейсона. Действовать нужно крайне осторожно, не навлекая на себя подозрений. Отсюда вытекает ваша задача: вам надлежит организовать похищение миссис Пендрейк и ее доставку на Луну. Заставите ее написать записку слугам, что-нибудь о том, что она знает, где муж, собирается присоединиться к нему и будет какое-то время отсутствовать.

— Вы считаете, что ее можно оставить в живых?

— Если она будет на Луне, то ее смерть необязательна. Вы же знаете, мы испытываем недостаток в женщинах. Сообщите ей, что в течение месяца она должна выбрать мужа из числа постоянного персонала.

Матовый глазок погас. Плотный Бордман встряхнулся, как пес, попавший под проливной дождь.

Он быстро подошел к бару, установленному в углу офиса. Бар раскрылся от первого прикосновения. Блеснули бутылки с выпивкой. Он вытащил одну, почти не глядя, наполнил янтарной жидкостью бокал и осушил его залпом.

Его передернуло, спиртное огненным валом прокатилось по его внутренностям. После этого он медленно подошел к своему столу. “Забавно, — подумал он, — и почему я так сильно реагирую на звук этого голоса”.

И принялся отдавать необходимые распоряжения.

Глава 13

Он лежал в темноте. Ему вспомнилась драка с тремя немцами. Тупые кретины, они посчитали, что он уже беззащитен. В памяти всплыло столкновение с Луной.

Крушение не входило в его планы. Но события развивались с такой быстротой, что у него просто не осталось времени, чтобы разобраться в органах управления немецкого космического корабля.

Саму катастрофу и то, что ей предшествовало, он помнил вполне отчетливо. Недоумение вызывала окружающая его темнота. Она была совершенно непроницаемой, это не было похоже на космос. Это можно было сравнить с бархатным занавесом с рассыпанными по нему крохотными бриллиантами; да и Солнце вспыхивало факелом в иллюминаторах корабля.

Пендрейк сжал зубы и попытался двинуть рукой. У него было ощущение, что он протаскивает ее сквозь зыбучий песок. В голове пронеслась догадка: измельченная в пыль пемза. Он лежал в море осевшей каменной пыли где-то на той стороне Луны, которая навечно отвернута от Земли; все, что ему нужно сделать…

Он вырвался из пылевого савана и вскочил на ноги. Мертвенный свет Солнца бил в глаза. Внутри него все опустилось. Он стоял посреди огромной пустыни. В ста ярдах слева от него вертикально торчало из грунта крыло самолета. Справа, на расстоянии около трети мили, простирался длинный низкий кряж, отбрасывающий в косых солнечных лучах густые тени.

Все остальное было пустыней. Куда ни посмотри, везде ровным слоем лежал порошок измельченной пемзы. Взгляд Пендрейка опять остановился на крыле, и мысль о двигателе в очередной раз пронзила его мозг. Он побежал. Вместо бега получилась неуклюжая серия длинных и высоких прыжков, но Пендрейк быстро обрел чувство равновесия и приспособился к такому виду передвижения. У него появилась надежда, что повреждения, причиненные корпусу этого аппарата, не имели решающего значения. Если двигатель и ось привода окажутся закрепленными и неповрежденными, самолет сможет лететь даже с оторванными крыльями и искореженным фюзеляжем.

Его ввело в заблуждение почти вертикальное положение крыла. Вооружившись металлической пластиной, он около получаса усердно копал каменную пыль, пока не добрался до рваного края крыла.

Ниже ничего не было — ни самолета, ни двигателя, — ничего, кроме порошковой пемзы.

Крыло смотрело в небо — бесполезный обломок корабля, который, лишившись каким-то образом этой детали, уплыл в вечность. Если закон вероятностей что-нибудь значит, то самолет и его двигатель будут летать в пространстве, пока не наступит конец света.

Впрочем, была еще одна надежда. Пендрейк быстро направился к кряжу. Его покрытые тенью склоны оказались более пологими, чем ему показалось вначале. Пендрейк все время сползал назад, неспрессованная пыль бежала вокруг него тонкими ручейками. Он взбирался наверх уже несколько минут, но добрался только до середины двухсотфутового подъема. Стало холодно. Сначала прохлада едва коснулась его, но очень скоро она превратилась в пронизывающий, обжигающий холод. Прошло еще несколько минут, и его тело стало неметь, а зубы начали выбивать морзянку. Он с удивлением подумал: “Скафандр, этот чертов скафандр нужно было сконструировать так, чтобы тепло прямых нерассеянных лучей Солнца накапливалось и равномерно распределялось внутри”.

Наконец Пендрейк выбрался на гребень и, закрыв глаза, повернулся к сверкающему над горизонтом светилу; тепло медленно стало растекаться по его продрогшим членам. Он вспомнил, зачем он здесь, и огляделся по сторонам с нарастающим чувством отчаяния. Плоскость пемзового моря была нетронутой, ее нарушали только виднеющиеся вдалеке семь кратеров. Отсюда они казались ртами ведьм, присосавшимися к небу.

Он шел к ним больше часа, импровизированная лопатка из металлической пластины была по-прежнему зажата у него в руке. Внезапно до него дошло, что Солнце еще больше опустилось над горизонтом.

Близилась ночь.

Человек бегал от кратера к кратеру, а фантастически пылающий шар садился все ниже и ниже в небе, которое было куда более черным, чем полуночные небеса Земли.

Потухшие вулканы были маленькими, самый крупный имел в поперечнике около трехсот ярдов. Почти горизонтальные солнечные лучи не достигали дна кратеров. В отраженном от стен свете Пендрейк разглядел, что здесь, как и повсюду, покоится в полном штиле пемзовый океан.

Два, четыре, пять кратеров — нигде не было и признака того, что он искал. Уже имея опыт исследования предыдущих кратеров, он взобрался на край шестого со стороны Солнца и всмотрелся в густую тень, заливавшую дно неглубокого котлована. Пемза, рваные края выступов лавы, завалы из камней, более темных, чем падающие на них тени, — представшая картина была настолько знакомой, что он разочарованно отвел взгляд.

На противоположном краю кратера, в доброй сотне футов, размытой точкой чернел вход в пещеру. Он понял, что нашел то, что искал.

Пендрейк ощутил себя на краю вечности. Гребень кратера казался зажатым между усеянной блестками чернотой космоса и твердым выступом мертвого вулкана. Пендрейк побежал. В бархатном небе комком пламени висело Солнце. Ему показалось, что оно задрожало, готовясь нырнуть за горизонт. Его лучи отбрасывали тени, которые с каждой минутой становились все длиннее; у каждого камешка, малейшей неровности появилось свое основание из темноты.

Пендрейк избегал теней. Они превратились в источники холода, замораживающие его ноги. В его скафандре был фонарь — единственная вещь, которую ему оставили его похитители. Пендрейк включил его. Слева от него уменьшалась на глазах огненная четвертушка Солнца. Кратеры погружались в бездонную, сводящую с ума темень. Пендрейк содрогнулся и вошел в пещеру. Луч света, бьющий из закрепленного на шлеме фонаря, высветил покрытый пемзой пол.

Пендрейк начал копать и тут же ощутил, как ужасающий холод начинает сковывать его члены. Теперь его не спасала и отчаянная интенсивность движений. Холод отбирал силы. Пластина выскальзывала из онемевших пальцев.

Словно усталый старик, он наконец лег в мелкую траншею, образовавшуюся в пыли. Собрав волю в кулак, он начал с трудом наворачивать на себя пыль. Последние силы ушли на то, чтобы протиснуть наружу руку и выключить фонарь. Пендрейк замер в неподвижности, его тело превратилось как бы в мумию, ему стало казаться, что вместо щек у него две изогнутые ледышки.

Ему казалось, что он покоится в собственной могиле.

Но переполняющая его жизненная сила была цепкой и упрямой. Пендрейк начал согреваться. Лед ушел из его костей, тело пронизало покалывание, онемевшая рука загорелась острой болью, скрюченные пальцы оттаяли. Его животное тепло разлилось по скафандру. Чудесное, пьянящее ощущение жизни.

И все-таки он не смог отогреться до конца. Слишком низка была температура окружающей его пыли. Через какое-то время он понял, что, зарыв себя, не достиг желаемого. Он должен проникнуть глубже, значительно глубже во внутренности Луны.

Лежа в пемзовой могиле, Пендрейк начал испытывать странное ощущение. Ему стало казаться, что он знает что-то такое, что позволит ему спастись и выбраться из этой переделки. Его пытливый мозг сконцентрировался на этом смутном ощущении и выкристаллизовал из него уверенность, что он должен находиться совсем рядом с восточногерманской базой на Луне.

Немцы тоже должны были забраться внутрь Луны. Там, в глубине, должно быть теплее. Уже за счет трения полувязкого камня и металлов, возникающего благодаря собственному вращению Луны, должна создаваться повышенная температура, понижению которой препятствует изолирующий слой пемзы и лавы на поверхности. Остается проблема обеспечения базы пищей и водой, но она не составит особых трудностей, если для доставки использовать космический корабль, оснащенный идеальным двигателем.

Пендрейк начал выбираться из места собственного захоронения и выбросил все посторонние мысли из головы. Встав на ноги, он включил фонарь и пошел в глубь пещеры.

Путь оказался извилистым. Вполне возможно, пещера была когда-то трубчатой воронкой действующего вулкана, деформировавшейся из-за постоянных смещений лунной коры. Вниз, вниз, под уклон и опять вниз. Пендрейк потерял счет своим попыткам зарыться в пыль для восстановления тепла. Два раза он засыпал, но понятия не имел, как надолго. Возможно, он только на минутку вздремнул, а может быть, забылся на часы.

Время в пещере как будто остановилось. Его окружал мир ночи, прорезаемый время от времени узким лучом фонаря. Пендрейк не жалел себя, забирался глубже и глубже, часто в полной темноте, только на секунду включая фонарь, чтобы запомнить встречные препятствия. От основного прохода в пещере начали расходиться ответвления. Иногда сразу было видно, что они никуда не ведут. При малейшей возможности запутаться Пендрейк заставлял себя остановиться и, не обращая внимания на пронизывающий холод, процарапывал камнем на стене стрелу, указывающую, откуда он пришел на это место.

Он опять поспал, потом — еще раз. “Уже пять дней”, — подумал он, зная, что скорее всего это не так. Телу, подвергнутому смертельному холоду, времени для восстановления требуется больше, чем в обычных условиях. Даже его сильный организм не сможет обойти эту закономерность. Но пять периодов сна означали для него пять дней. Он мрачно пересчитал свои засыпания, принимая каждый сон за день, — шесть, семь, восемь, девять…

Постепенно начало теплеть. Он долго не замечал этого. Наконец он осознал, что интервалы между зарываниями в пыль увеличиваются. На десятый “день” у него перестали неметь пальцы рук и ног, тепло стало дольше задерживаться в его теле. Впервые Пендрейк понял, что может продолжать свой безумный поход в глубину этой вечной ночи, больше не зарываясь.

Его посетили и другие мысли. Он должен оставить надежду найти впереди безопасное убежище. Нужно попытаться выбраться обратно на поверхность, где он сможет начать отчаянный поиск одной из немецких баз. Ему показалось, что это логично.

Но эти мысли не привели ни к какому изменению в его действиях — он продолжал двигаться вперед.

В последующие часы были мгновения, когда Пендрейк забывал, на что он надеется. Были и еще более горькие временные отрезки, когда он проклинал мощь жизнеутверждающей силы, направляющей его в этом отчаянном поиске. Сама неопределенность планов подрывала его волю, ослабленную когтями голода и жаждой настолько жестокой, что каждая минута в этом аду казалась часом.

“Поворачивай обратно”, — нашептывал его мозг. Но ноги вели его неуклонно вниз и только вниз. Он споткнулся. Упал. Встал опять. И, пройдя по изогнутому проходу, вышел к освещенному коридору. Он пошел туда и только несколькими секундами позже осознал, что произошло.

Пендрейк нырнул за каменный выступ. Он лег там, дрожа и слабея от осознания произошедшего. Несколько минут в его голове вертелась только одна мысль: “Это конец”.

Силы восстанавливались с трудом. Нервная энергия, этот экстраординарный резервуар его мощи, была истощена. Но вскоре в нем опять загорелась бойцовская искра. Пендрейк осторожно выглянул из-за камня. Должно быть, он сошел с ума: ему показалось, что он различает, как вдали перемещаются какие-то фигуры, но…

Простирающийся перед ним коридор шел под уклон. Внимательнее присмотревшись, он понял, что какие-либо признаки живых существ там отсутствуют. Прошло немало времени, прежде чем стало ясно, что проход освещен не электролампочками и что его первичное увязывание света с присутствием немцев было ошибочным.

Он находился в старой пещере, расположенной глубоко внутри спутника Земли. Так червь проползает по высохшей артерии чьей-то разложившейся плоти.

Излучаемый стенами свет не был равномерным. Его источники не были расположены с какой-либо закономерностью. Пендрейк с осторожностью двинулся вперед навстречу сверкающим точкам и всплескам. По правой стене тянулась длинная неровная линия, на левой выделялся грубо очерченный полумесяц. Насколько было видно, вдоль коридора сияли и мигали другие бесформенные и бессмысленные фигуры. Пендрейк подумал: “Своего рода светящаяся руда, которая может вредно повлиять на…”

Вредно повлиять! Его горький смех эхом отозвался внутри шлема, проделал несколько новых трещин на иссушенных жаждой губах и резко оборвался, когда причиняемая им боль стала невыносимой. Человеку, стоящему на пороге смерти, нечего беспокоиться о новых опасностях. Он пошел дальше и на какое-то время позабыл обо всех предосторожностях. А потом он осознал наличие света еще раз. Догадка возникла внезапно, когда он свернул за угол и перед ним открылся еще один уходящий вдаль освещенный проход.

Коридор был искусственным.

И старым! Фантастически старым. Таким древним, что стены, которые были глаже стекла и тверже любого материала, созданного человеком, стены, излучающие каждой точкой своей поверхности свет, сморщились под воздействием разрушающего давления бесчисленных столетий. Съежились. И этот искривленный, покрытый световыми пятнами тоннель был тем, что получилось в итоге.

Спотыкаясь, Пендрейк побрел дальше; в его мозгу родилась хитрая мысль: свечение позволит сэкономить энергию фонаря. Мысль была вызвана скрытой причиной, казавшейся невероятно важной. Он захихикал. Ему показалось комичным, что он, находясь на грани жизни и смерти, натолкнулся в этот экстремальный момент своей жизни на подземный мир, в котором когда-то обитали иные существа.

Его хихиканье переросло в дикое неуправляемое веселье. Наконец он обессиленно умолк и прислонился к стене, рассматривая маленький ручей, бегущий вдоль пещеры. Он вытекал из большой трещины в камне и исчезал в воронке у противоположной стены. “Я сейчас перейду этот ручей, — сказал он себе с уверенностью, — а потом…”

Ручей! Это было подобно удару электрическим током. Охваченный навалившейся тошнотой, Пендрейк сполз по стене и рухнул как подкошенный. Удар металла и пластика о камень грохотом отозвался в ушах; этот лязг вернул ему ощущение реальности.

Пендрейк насторожился, его сознание прояснилось еще немного, и он вышел из оцепенения.

Вода! Уж этого он никак не ожидал. Осознание произошедшего заполнило его мозг, влило силу в мускулы. Вода! И проточная! Кроме того, он давно уже не ощущал холода. Есть здесь воздух или нет — ему придется снять шлем. Он как-нибудь выживет, если выпьет воды.

Пошатываясь, он встал на ноги и увидел приближающихся людей. Он мигнул и подумал с мрачным удивлением: “Ни скафандров, ни шлемов! Странновато одеты. Забавно!”

Прежде чем он успел подумать еще что-то, сзади послышался топот ног. Он повернулся и обнаружил, что и с этой стороны к нему бежит десяток людей. Еще мгновение — и сверкнули ножи.

Хриплый голос проорал:

— Убейте чертова шпиона. Грязный ублюдок!

— Эй! — глухо выдохнул Пендрейк.

Его голос утонул в кровожадных воплях. Его толкнули, и он упал. У него не осталось сил даже на то, чтобы поднять руку. В то мгновение, когда дубина нанесла скользящий удар по голове, его удивление достигло предела.

Нападавшие не были немцами!

Глава 14

Четыре года прошло с тех пор, как августовским вечером 1972 года Пендрейк обнаружил свой двигатель; почти год минул со дня его побега от амазонок Джефферсона Дейлса. Опять наступило лето. И в августе 1976 года все указывало на то, что нет никаких данных о судьбе пропавшего летчика и его похищенной жены. Да никто и не проявлял никакого интереса к местонахождению мистера и миссис Пендрейк.

Но данные были.

Закончился август. Земля вздохнула десятью тысячами ветров. Первое сентября перешагнуло международную линию разделения дат. Когда оно докатилось до восточно-американского побережья, задул северо-восточный ветер, метеорологи вывели свои изобары и сделали лаконичные пометки о том, что в этом году ожидается ранняя зима.

К середине вечера скрытые данные были обнаружены. Комиссар ВВС Блейкл оправился после тяжелого гриппа и вернулся в свой офис. Разбирая бумаги, он наткнулся на дело миссис Пендрейк. Имя не вызвало у него никаких ассоциаций.

— Почему это лежит на моем столе? — спросил он у секретарши.

— Эта женщина пыталась связаться с вами во время вашей болезни, — прозвучало в ответ. — Она вела себя как истеричка и что-то несла об атомном двигателе и организации, занимающейся транспортацией эмигрантов на Венеру. Это звучало как бред сумасшедшего, но, когда вчера я попыталась вступить с ней в контакт, меня проинформировали, что она ушла из дому, не сообщив никому, куда и на какой срок. Позже была обнаружена записка, но слуга, который рассказал мне все это, сомневается, была ли она написана рукой миссис Пендрейк. Принимая во внимание ваш предыдущий контакт с Пендрейками, то есть с мистером Пендрейком, я решила, что вас надо поставить в известность о происшедшем.

Блейкл кивнул и откинулся на спинку кресла. “Пендрейк!.. — задумался он. И вспыхнул, вспомнив об унижении. — Это тот однорукий, который вышвырнул меня из дому, а потом прислал список с именами и адресами физиков-ядерщиков”.

Его мысли прервало неприятное предчувствие. Волна крови ударила в виски. “Это может погубить меня”, — подумал он. Спустя мгновение, с побелевшим лицом, он перечитал дело Пендрейка и письмо со списком: доктора Макклинток Грейсон, Сайрус Лембтон… Здесь было над чем подумать, он читал в газетах о гибели этих ученых в автокатастрофе… Масштабы дела росли на глазах. Вспотев, он прочитал свой ответ на письмо Пендрейка: “Дальнейшая переписка представляется бесполезной…”

Целую минуту он не сводил взгляда с проклятого документа. Наконец сжал губы, потянулся к кнопке интеркома, уверенно нажал ее и сказал:

— Сначала вызовите мне Кри Липтона из ФБР, а потом Неда Хоскинса, патентоведа.

Плотный мужчина подошел к тайному входу в отель. Он знал, что за ним наблюдают. Наконец дверь распахнулась и его провели по коридору. Спустя несколько минут он оказался в святая святых.

— Ваше превосходительство, — поклонился он.

Высокий худой мужчина, сидевший за большим металлическим столом в офисе на Пятой авеню, вперился в него глазами, которые были настолько яркими и непреклонными, что казались сияющими отверстиями.

— Герр Бордман, — произнес он, — исчезновением миссис Пендрейк заинтересовалось ФБР. Им известно, что самолет взлетел сразу после приземления. Этого нельзя было делать.

Плотный мужчина в испуге сглотнул.

— Возможно, у них не было другого выхода. Иногда необходимо срочно исчезнуть с места операции.

— Причины меня не волнуют, — холодный голос был неумолим. — От сурового наказания этих людей спасает только одно — до этого времени никто не связывал то, что случилось, с нами. Возможно, пришло время прибегнуть к крайним предосторожностям и сжечь некоторые строения в соответствии с планом Д2. Мы должны быть уверены, что не останется ничего, что может навести на наш след. Вы лично проследите за этим.

— Все будет немедленно исполнено, ваше превосходительство.

— И еще одно. Что касается самого Пендрейка — мы не должны считать его мертвым. Его след от отломившегося крыла самолета привел в пещеру в кратере. В ходе поверхностного расследования удалось установить, что на глубине в одну милю он был все еще жив, но ему приходилось время от времени зарываться в пыль. Из этого можно сделать вывод о повреждении автомата обогрева его скафандра во время крушения.

Чтобы прояснить этот вопрос до конца, мне кажется, мы должны подготовить военную кампанию против пещерных жителей. Мы слишком долго оставляем без внимания их вызывающее поведение…

Глава 15

Пендрейка разбудило мелодичное насвистывание. Источник звука находился где-то слева, но на какое-то время восхитительная слабость всех мускулов, давно забытое физическое наслаждение от лежания на чем-то мягком и удобном воспрепятствовали его намерению повернуть голову и взглянуть на человека, издающего пробудившие его трели.

Спустя мгновение Пендрейк внезапно осознал, что он жив и что это как-то не вяжется с тем, что с ним произошло.

И все-таки он лежал здесь. Прошло еще немного времени, и он удивленно свел брови, взглянув на потолок освещенной пещеры, возвышающийся над ним на расстоянии не меньше мили. Он закрыл глаза и помотал головой, словно пытаясь вытрясти из нее все фантазии, затем открыл глаза опять. Громадный потолок остался на месте то, что было узкой змеей, каким-то образом разрослось и превратилось в подземную необъятность.

Открывшийся вид пробудил его к жизни. Он почувствовал легкий бриз, доносящий дуновениями сладкий запах плодов, аромат сада и деревьев в цвету. Испытывая нарастающее возбуждение, Пендрейк пошевельнулся. И понял, что его тело больше не сковано скафандром.

Его поведение имело и другие последствия. Насвистывание прервалось. Послышались шаги. Голос молодого мужчины произнес:

— Вот ты и проснулся.

Пендрейк увидел говорившего. Им был стройный юноша с тонкими чертами лица и яркими глазами. Он был одет в забавное старомодное потертое пальто и штаны. Он сказал:

— Ты находился без сознания четыре периода сна. Я постоянно вливал тебе в рот небольшие порции воды и фруктовых соков. Кстати, меня зовут Моррисон.

— Я заблудился, — сказал Пендрейк и мигнул при этом, потому что его горло выдавило какие-то хриплые, режущие слух звуки.

— Тебе пока лучше не разговаривать, — посоветовал молодой человек. — Ты еще слишком слаб. Как только ты наберешься сил, тебя поведут на допрос к Большому Олуху — для этого тебя и оставили в живых.

Его слова не пробились в сознание Пендрейка. Он лежал неподвижно и размышлял. Холод и жажда жизни заставляли его бороться. И он победил. Что касается этого мужика, Большого Олуха… Большого кого?

Он начал удивленно бормотать и перешел на хриплый шепот. Юноша улыбнулся.

— Его действительно так зовут. Кто-то обозвал его так когда-то, а ему понравилось, и теперь ни у кого не хватает смелости объяснить ему, что к чему. Видишь ли, он — неандерталец. Живет здесь не меньше миллиона лет, как и хищная тварь в яме.

Внезапно его лицо стало серым.

— Ой! — сказал он, встревожившись. — Я не должен был об этом говорить. — Его охватила паника. Тяжело дыша, он схватил Пендрейка за руку. — Во имя всего святого, — прошептал он хрипло, — никому не рассказывай, что я проболтался, как давно мы тут живем. Я ухаживал за тобой, кормил и поил. Я должен был держать тебя взаперти — я твой страж, ты ведь здесь в тюрьме. Но я вынес тебя сюда и… — он умолк. — Не надо никому говорить, пожалуйста.

Его лицо превратилось в маску страха, на смену которой тут же пришла маска хитрости, а потом — жестокости. Резким движением он выхватил нож из скрытых под пальто ножен.

— Если ты не пообещаешь мне, — в ход пошли угрозы, — то мне придется сказать, что ты предпринял попытку к бегству, во время которой мне пришлось тебя убить.

К Пендрейку вернулся дар речи.

— Ну конечно же, я обещаю, — прошептал он. И сразу же понял по взгляду расширенных глаз, что простого обещания недостаточно для успокоения наклонившегося над ним перепуганного существа. Опасность придала его шепоту громкость и убедительность. Он быстро произнес: — Подумай сам, если мне известно кое-что, чего я знать не должен, то в моих собственных интересах держать язык за зубами. Это понятно, не так ли?

Постепенно страх исчез из глаз юноши. Он неуверенно распрямился и начал негромко насвистывать. Наконец он произнес:

— Все равно тебя бросят дьявольской твари. У тебя нет шансов, разве только с женщинами. Только никому не рассказывай о нашем разговоре.

— Договорились!

Пендрейк прошептал это слово и изобразил подобие улыбки, про себя же он угрюмо размышлял: “Спать нужно чутко. И помнить о но…” Он провалился в сон, так и не успев закончить мысль.

Первое, что пришло ему в голову после пробуждения, была мысль: “Человек по фамилии Моррисон — внутри Луны. Все эти люди попали сюда с Земли и находятся здесь длительное время. Странный феномен. Нужно поскорее разузнать о нем подробнее”.

Рядом послышались шаги, и над ним склонилось знакомое тонкое лицо.

— Э! — сказал Моррисон. — Ты опять проснулся. Я ждал этого. Ты разговаривал во сне, и разговаривал много. Я должен сообщать обо всем, что ты говоришь.

Пендрейк закивал, его мозг сначала просто воспринял слова, потом до него дошел их общий смысл и перед глазами возник образ кого-то — где-то там — по имени Большой Олух, кто отдает приказы, хитро выслушивает сообщения шпионов, дает указание временно отложить казнь… Внезапно Пендрейк разозлился. И сел.

— Послушай, — начал он. — Какого дьявола…

Его голос прозвучал чисто и звонко, но запнулся он не из-за того, что понял, что к нему возвращаются силы. Когда он приподнялся на постели, его взгляду открылся пейзаж, который он не мог наблюдать лежа.

Перед ним был утопающий в садах и палисадниках город. Он видел чистые прямые улицы, мужчин и, что поставило его в тупик, одетых в униформу женщин.

Он тут же забыл о жителях. Взгляд Пендрейка обратился к горизонту. За городом зеленел луг, на котором пасся скот. За лугом потолок пещеры опускался и соединялся с землей где-то за скалой, в точке, которую было невозможно увидеть с того места, где он сидел.

На какое-то время его внимание было приковано к линии пересечения пещерного горизонта и светящегося неба.

Потом взгляд Пендрейка вернулся к почти игрушечному городку, который начинался в ста футах от его ложа. Неподалеку рос ряд высоких деревьев, ветви которых ломились под тяжестью больших серых фруктов. В их тени стоял дом. Здание было маленьким и казалось хрупким. Оно было выстроено из материала, похожего на раковины. Оно светилось, и создавалось впечатление, что внутри дома располагается источник света, лучи которого пробиваются сквозь прозрачные стены наружу. Формой здание напоминало осиное гнездо, хотя, с другой стороны, чем-то было похоже на морскую раковину. Другие разбросанные среди деревьев дома отличались разнообразными деталями при остающихся неизменными основном архитектурном стиле и строительном материале.

— Я оказался здесь в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году, и с тех пор город не изменился. Большой Олух утверждает, что он был таким же, когда тот…

Пендрейк повернулся к Моррисону. Упоминание даты было неожиданным, и он ухватился за предоставленную зацепку.

— А ты говорил мне, что он находится здесь уже миллион лет.

Тонкое лицо передернулось. Юноша бросил быстрый взгляд по сторонам. Его рука потянулась к ножу. Потом он перехватил взгляд Пендрейка и оставил рукоятку в покое. Его била дрожь.

— Не нужно это повторять, — прошептал он в отчаянии. — Я проболтался по глупости, так уж случилось.

Вне всяких сомнений, он был охвачен страхом. И страх был неподдельным. Все остальное сразу же обрело реальность — миллион лет, Большой Олух, лежащий перед ними вечный город. Несколько секунд Пендрейк всматривался в лицо собеседника, наблюдая смену эмоций, а потом произнес:

— Я ничего и никому не скажу, но я должен знать, что тут происходит. Каким образом ты оказался на Луне?

Моррисон заерзал. Капля пота скатилась по его щеке. Пендрейк с удивлением отметил, что ему еще не доводилось встречаться с таким трусом.

— Я не могу рассказать, — зашептал Моррисон с паникой в голосе. — Если я расскажу, меня тоже швырнут к твари. Большой Олух говорит, что с тех пор, как мы похитили этих немок, нас здесь стало слишком много.

— Немок! — воскликнул Пендрейк и тут же осекся. Так вот почему женщины на улицах одеты в униформу. Надо же, эти пещерные троглодиты решились растормошить осиное гнездо!

Моррисон продолжал резким голосом:

— Большой Олух и его дружки помешаны на бабах. У Большого Олуха пять жен, не считая двух, которые покончили с собой, а он опять послал очередную экспедицию похищения. Когда они вернутся, он не упустит возможности расправиться с приличным человеком.

Картина стала вырисовываться; недостающие детали не имели особого значения. Пендрейк сидел, угрюмый и замерзший, и рисовал в своем воображении катаклизм, превративший лунные сады Эдема в сущий ад. Эти идиоты, Моррисон и ему подобные, ждут бойни, как стадо испуганных овец, насвистывая веселенькие мелодии, чтобы скоротать время. Он хотел продолжить разговор, но был прерван громогласным ревом, раздавшимся у него за спиной:

— Что здесь происходит, Моррисон? Заключенный настолько оправился, что может сидеть, и ты не доложил об этом? Пошли, незнакомец. Я отведу тебя к Большому Олуху.

Пендрейка охватило отчаяние. Потом пронеслась острая как игла мысль: он еще слишком слаб, слишком болен. Кризис наступил чересчур рано.

Тем не менее, проходя по улицам города, Пендрейк был исключительно внимателен. То, что он был в состоянии ходить, уже хорошо. Он не решался пока ни на какие действия, способные продемонстрировать его силу. Ему нужно еще несколько дней, нужно выиграть время, чтобы понаблюдать, оценить ситуацию и организовать этих перепуганных “приличных”, которые, если верить Моррисону, обречены на уничтожение.

Он почти не смотрел на дома и на пестрый контингент поселенцев из неряшливо одетых мужчин и сердитых женщин в униформе немецкого женского корпуса. Его внимание сконцентрировалось в попытке определить важнейшие стратегические бастионы города.

Ему бросилась в глаза почти военная организация во всем, что касалось важнейших ресурсов города. Он обратил внимание на двух полуголых мужчин с голубой кожей и плоскими носами, охранявших ручей, который вытекал из-под стены и исчезал в отверстии в земле. Под охраной находились и другие объекты, в частности, четыре больших здания. Впрочем, по какой причине у них была выставлена охрана, определить с первого взгляда было невозможно. Пендрейк прошел еще несколько ярдов и остановился. Почти точно в центре города, наполовину укрывшись за деревьями, стоял частокол, сооруженный из связанных между собой древесных стволов. Сооружение было внушительным, передняя стена его простиралась на сто пятьдесят футов в длину и пятьдесят в высоту. Посередине ее находились массивные ворота, возле которых слонялось не меньше десяти мужчин, вооруженных копьями, длинными луками и ножами. Среди раскрашенных в нежные цвета, похожих на раковины домиков эта постройка выделялась своей чужеродностью. Не было ни малейшего сомнения, что в этом чудовищном форте находилась верховная власть лунного мира.

Поток мыслей был прерван, когда один из стражей, одетый в изношенное тряпье, высокие сапоги, украшенные шпорами, и напоминающий плохую карикатуру на ковбоя, спросил:

— Ведешь мужика к Большому Олуху, Трогер?

— Угу, — ответил громогласный бородач, сопровождающий Пендрейка. — Обыщите его на всякий случай.

— А что Моррисон, он тоже с вами? — спросил темноглазый мужчина, на котором висели остатки того, что когда-то было выходным черным костюмом. Пока пальцы последнего уверенно шарили по его карманам, Пендрейк понял, кого тот ему поразительно напоминает, — киновариант карточного шулера из вестерна.

Пендрейк ощутил внезапно пробудившийся интерес. Несмотря на свое же решение не уделять внимания вещам, которые могут увести его в сторону от решения текущей проблемы, он внимательно вглядывался в окружающих. Раньше они были на периферии его зрения, теперь же резко сместились в фокус. Все присутствующие в той или иной степени были явно причастны к разным периодам освоения Дикого Запада. Впрочем, некоторые нарушали общую картину.

Но у Пендрейка не появилось и тени сомнения: все они были выходцами с запада Америки. Словно со спутника была сброшена сеть, в которую попались люди из разных эпох развития западных штатов. Улов был собран здесь, в городе бессмертия, где он оказался неподвластным разрушительному воздействию времени. Стоя у ворот, Пендрейк мог видеть около ста человек. Семеро из них были стройными краснокожими индейцами в набедренных повязках. Они вписывались в его схему. Так же, как и неряшливые мужчины в рубашках с открытым воротом и в перепоясанных ремнями узких штанах. Не говоря уже о ковбоях.

Моррисон выпадал из картины, хотя похожих на него клерков вполне можно было повстречать на улицах западных городков. Пендрейк обнаружил также нескольких коротышек с грубыми чертами лица и человек пять высоких стройных мужчин с коричневой кожей, которые тоже казались не к месту. Невдалеке стоял еще один голубокожий плосконос. С полной определенностью можно было утверждать одно: собравший эту коллекцию получил в свое распоряжение чуть ли не самых крутых персонажей, когда-либо бродивших по Дикому Западу.

Большая рука сграбастала Пендрейка за воротник и выпихнула его умственно и физически из анализирующего режима.

— Пошел вперед! — услышал он голос Трогера.

Реакция Пендрейка была автоматической. Если бы он не углубился настолько в свои мысли, то успел бы совладать с собой вовремя, но оскорбительная грубость оказалась слишком неожиданной, и его ответные действия были настолько же стремительными, насколько непроизвольными.

Одна рука пошла вверх, пальцы ухватились за кисть обидчика; каждый натянутый нерв в его теле мгновенно качнул импульс силы в мышцы.

Раздался рев боли и глухой шлепок падения тяжелого тела — Трогер описал в воздухе дугу и рухнул в двадцати футах от Пендрейка.

В мгновение ока он вскочил на ноги:

— Я вышибу тебе мозги! Никто не может… — Он внезапно замолчал, его взгляд застыл на точке позади Пендрейка, а тело оцепенело.

Пендрейк, дрожащий от вызванной усилием тошноты и огорченный собственной глупостью, — он все-таки показал, на что способен, — неуверенно повернулся.

В воротах стояло существо, и одного взгляда на которое было достаточно, чтобы его идентифицировать: перед ним находился Большой Олух — чудовище-неандерталец.

Он был мужчиной. У него были человекообразные формы, голова с глазами, носом и ртом. Но на этом его физическое сходство с человеком заканчивалось. Его рост был около пяти футов четырех дюймов, не менее трех футов имела в обхвате грудная клетка. Руки свисали ниже колен. Его лицо было мордой животного: из огромных толстых губ выпирали по-звериному длинные зубы.

Он казался обитателем первобытных джунглей, заросший шерстью и обнаженный, если не считать черной шкуры, свисающей со шнура, обвязанного под животом. Глыбообразная фигура была воплощением неуклюжести. Пендрейк не сразу понял, что свинячьи глазки существа пристально его изучают. В это мгновение монстр разверз громадные губы и произнес на гортанном английском:

— Ведите парня внутрь. Я буду говорить с ним, восседая на троне. Запустите еще около пятидесяти человек.

За частоколом находился большой горящий огнями дом-раковина, узкая речка с быстрым течением, фруктовые деревья, огород и деревянный помост, на котором стоял огромный стул.

Последний явно играл роль трона. Мрачно настроенный Пендрейк сразу же понял, что у того, кто преподал Большому Олуху основы дворцового этикета, имелось весьма отдаленное представление о королевском великолепии.

Большой Олух уверенно сел на стул и сказал:

— Назови свое имя.

Молчать было бессмысленно, и Пендрейк спокойно назвал себя.

Большой Олух крутанулся и ткнул толстым волосатым пальцем в высокого сероглазого мужчину в выцветшем черном костюме:

— Что это за имя, Макинтош?

Тот пожал плечами:

— Английское имя.

— О! — свинячьи глазки вернулись к Пендрейку и оценивающе уставились на него. Монстр произнес: — Вот что, незнакомец. Колись побыстрее, у нас мало времени.

Свойственная Западу гнусавость речи почти помешала Пендрейку осознать, что он присутствует на собственном суде. Она оказалась своего рода психологическим препятствием, и ему пришлось заставить свой мозг преодолеть его. Затем наконец пришло понимание, что ему предстоит выступить с речью в защиту собственной жизни. Пендрейк начал свое объяснение, а когда подошел к его финальной части, то перешел в наступление. Повернувшись на каблуках, он посмотрел на узколицего молодого мужчину, который был его тюремщиком, и звонким голосом произнес:

— Здесь присутствует Моррисон, который может подтвердить каждое мое слово. Он сказал, что я разговаривал в бреду о том, что со мной произошло. Не так ли, Моррисон?

Пендрейк всмотрелся в лицо юноши и с мимолетным холодным злорадством отметил написанное на нем выражение смертельного ужаса. Глаза Моррисона расширились, он сделал глубокий вдох и заговорил:

— Э, все было так, Большой Олух. Помнишь, ты сказал, чтобы я слушал, так вот, он говорил именно это. Он…

— Усох-х-хни! — проревел Большой Олух, и Моррисон умолк, словно воздушный шарик с пищалкой, из которого вышел весь воздух.

Пендрейк ничуть не жалел, что ему пришлось слегка прижать маленького труса. Он заметил, что неандерталец внимательно его изучает; в выражении лица чудовища появилось нечто такое, что Пендрейк тут же позабыл о Моррисоне.

Большой Олух произнес неожиданно нежным голосом:

— Побейте его слегка, ребятки. Мне любопытно посмотреть, как этот парень переносит наказание. — Через минуту он сказал: — Хватит, этого достаточно.

Пендрейк с трудом поднялся на ноги, на этот раз в его недомогании не было и капли актерской игры. В пылу защитной речи он совсем позабыл о собственной слабости. Он стоял пошатываясь и слышал, как человек-животное произнес:

— Ладно, ребята, и что мы с ним будем делать?

— Убить его! — раздался злобный крик из нескольких глоток.

— Швырнуть его дьявольской твари. У нас давно не было зрелищ.

— Это не причина, чтобы кого-нибудь убивать, — произнес хорошо сложенный мужчина в толпе. — Дай этим ребятам волю — они бы устраивали зрелища каждую неделю, а мы бы давно отправились на тот свет.

— А, Крис Девлин, — оскалился один в ответ, — ты и так очень скоро там будешь.

— Повыступай, повыступай, — огрызнулся Девлин. — Мы о тебе не забудем.

— Хватит! — рявкнул Большой Олух. — Незнакомец останется жить. Ты можешь какое-то время пожить у Моррисона. И послушай, Пендрейк, я хочу поговорить с тобой еще раз после того, как ты выспишься. Все меня слышали? Впустите его, когда он придет. А теперь — пошли вон, все!

Пендрейк оказался за частоколом чуть ли не раньше, чем до него дошло, что ему дарована жизнь.

Глава 16

Пендрейк поел, поспал, потом опять поел и опять поспал.

После третьего периода сна он понял, что не может больше откладывать визит к Большому Олуху.

И все же он полежал еще несколько минут. Нельзя сказать, чтобы его спальня была слишком комфортабельной. Испускаемый стенами искрящийся свет был помехой человеческим глазам, нуждающимся во время отдыха в темноте. Постель была мягкой, но имела вогнутую форму. Как и находившиеся в комнате стулья. Ведущая в соседнюю комнату дверь была высотой два фута и напоминала вход в жилище эскимоса.

Раздался скрип. В дверь просунулась голова, за которой протиснулся высокий стройный мужчина. Когда тот встал на ноги, Пендрейк узнал в нем Криса Девлина, обитателя пещеры, подавшего голос против его убийства.

Девлин произнес:

— За мной следят. То, что я пришел сюда, бросает тень подозрения и на тебя.

— Ну и пусть, — ответил Пендрейк.

— Ого! — Девлин внимательно посмотрел на Пендрейка, который ответил ему холодным спокойным взглядом. Гость не спеша продолжил: — Я вижу, ты успел поразмыслить над происходящими здесь вещами.

— Успел, — сказал Пендрейк.

Девлин уселся на провалившийся стул.

— Скажу-у-у так, — протянул он, — ты мне пришелся по сердцу. То, как ты отделал Трогера, было случайностью?

— Я могу проделать то же самое и с Большим Олухом.

Он увидел, что на Девлина его ответ произвел впечатление, и криво улыбнулся собственной мысли об эффективности примененной им психологии умышленной позитивности.

— Как жаль, — сказал Девлин, — что человек, наделенный таким духом, слегка недалек. Никто не в состоянии справиться с Большим Олухом. Более того, он избегает открытой конфронтации.

Пендрейк быстро спросил:

— Лучше скажи, на скольких людей ты можешь рассчитывать?

— Около сотни. Еще две сотни станут на нашу сторону, если отважатся, но сначала они выяснят, куда склоняется чаша весов. Это значит, что нам противостоят две сотни. Кроме того, они могут заставить еще сотню драться на их стороне.

— Сотни достаточно, — произнес Пендрейк. — Миром управляют небольшие группы людей. Пятьсот устремленных и двести тысяч одураченных свергли царский режим в России, у которого под рукой было сто пятьдесят миллионов человек. Гитлер пришел к власти в Германии при поддержке относительно небольшой группы сторонников. Могу дать кое-какие советы, Девлин.

— Да?

— Захватите источник воды. Захватите охраняемые объекты и удерживайте их любой ценой! Соберите скот! — Пендрейк сделал паузу. — Сколько у тебя жен, Девлин?

Тот уставился на Пендрейка, изменившись в лице. Наконец он подчеркнуто произнес:

— Не будем вмешивать сюда женщин, Пендрейк. Наши люди так долго обходятся без них, что мы скоро потеряем всех сторонников.

— Сколько жен? — произнес Пендрейк ровным голосом.

Девлин внимательно посмотрел на него. Он побледнел, его голос зазвучал хрипло.

— Большой Олух поступил мудро, — признал он. — После захвата этих немок он каждому из сотни самых ярых своих врагов выделил по две жены.

— Скажи своим людям, — произнес Пендрейк, — пусть они выберут себе ту, которая им больше нравится, а вторую оставят в покое. Ты меня понял?

Девлин вскочил на ноги.

— Пендрейк, — сказал он громко, — хочу тебя предупредить: не суйся в это дело. Это динамит.

— Ты идиот, — набросился на него Пендрейк. — Как ты не понимаешь, что начинать надо правильно с самого начала. Человек склонен придерживаться определенных правил и привычек. И если обычаи неправильны — а с этими женщинами обращаются как с имуществом, что заведомо неверно, — так вот, я повторяю, если обычаи неправильны, то нельзя просто перестроить мозги. Вам придется разрушить, уничтожить прежний порядок вещей и начать жить по-новому. — Он замолчал. — Кроме того, у вас нет выбора. Вам всем предназначено быть убитыми, и жены вам выделены для того, чтобы вы не возникая дожили до подходящего момента. Неужели это не понятно?

Девлин нерешительно кивнул:

— Мне кажется, ты прав.

— Можешь в этом не сомневаться, — холодно сказал Пендрейк. — И еще хочу прояснить мою позицию: либо эту игру будем вести по моим правилам, либо вы будете играть в нее без меня! — Он встал и мрачно закончил: — Хотел бы я посмотреть на тех, кто будет щекотать Большого Олуха, не обладая моими мускулами, чтобы с ним справиться. Итак, что ты мне скажешь?

Нахмурившийся Девлин стоял у двери. Когда он поднял глаза, на его лице играло бледное подобие улыбки.

— Твоя взяла, Пендрейк. Я ничего не обещаю, но сделаю все, что в моих силах. В душе мои ребята — неплохие парни, и теперь они по крайней мере будут знать, что их поведет за собой правильный мужик. А сейчас тебе лучше пойти к Большому Олуху. Если он что-нибудь выкинет — закричи погромче.

— Для чего, — спросил Пендрейк, — я ему нужен?

— Не знаю, — прозвучало в ответ.

Пендрейк был уже на полпути к частоколу, когда вспомнил, что все еще не знает, как эти представители Дикого Запада добрались до Луны. Он также не спросил у Девлина, хватило ли у пещерных жителей ума разработать план обороны на тот случай, если немцы решат нанести ответный визит.

Он настолько оперативно переключился на проблему, связанную с непосредственной опасностью, что забыл про более серьезную, хотя и отдаленную угрозу.

Сквозь ворота частокола он был пропущен без проблем. Через несколько минут Большой Олух выкарабкался из дверей своего дома и встал на ноги.

— Не очень-то ты торопился, — прорычал он.

— Я болен, — объяснил Пендрейк, — если бы не меньшая по сравнению с Землей сила тяжести, я вообще бы не встал с постели. Да и драка с твоими людьми не способствовала восстановлению сил.

Ответом монстра было ворчание; Пендрейк смотрел на него настороженно. Они были одни внутри частокола, здесь возникало ощущение изоляции от Вселенной, странное и опустошительное чувство заключения в неестественном мирке.

Внезапно Пендрейк обнаружил, что маленькие глазки изучающе смотрят на него. Большой Олух нарушил молчание:

— Я здесь давно, Пендрейк, очень давно. Я был слишком глуп, когда попал сюда, глуп, как окружающие меня мужики, но мои мозги развились со временем, и теперь я обладаю здравым смыслом в достаточной степени для того, чтобы беспокоиться о тех вещах, о которых они даже не задумываются, об этих немцах например.

Он сделал паузу и взглянул на Пендрейка. Тот задумался и наконец произнес:

— О них стоит беспокоиться, и беспокоиться основательно.

Большой Олух протянул ему руку, больше похожую на лапу обезьяны, и пожал массивными плечами.

— Я упомянул их просто так, для примера. У меня имеются планы, которые не понравятся этим парням. Я хотел тебе дать понять другое: когда ты смотришь на меня, думай о личности, которая располагает мозгами сродни твоим собственным, не обращай внимания на тело. Хорошо, а?

Пендрейк мигнул. Это предложение было для него полной неожиданностью. Создавалась картина чуткого ума, заключенного в звериноподобном теле. Но потом он вспомнил про его пять жен и еще двух женщин, покончивших жизнь самоубийством, и медленно произнес:

— Есть ли другие проблемы, которые тебя беспокоят, Большой Олух?

Ему показалось, что, когда он произнес эти тривиальные слова, на волосатом лице промелькнула легкая гримаса разочарования. Затем Большой Олух произнес:

— Я шел по тропе на Земле и внезапно оказался здесь.

— Ничего себе! — выдохнул Пендрейк. Его мозг вернулся к словам человека-обезьяны, и он испытал шок еще раз. До него не сразу дошло, что ему выдали тайну появления этих людей на Луне.

Большой Олух продолжал:

— С другими было то же самое. И, судя по их рассказам, они шли по той же тропе. Меня это пугает, Пендрейк.

Пендрейк нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Там, на Земле, это что-то невидимое, но здесь ты выходишь из машины. Пендрейк, нам нужно каким-то образом отключить ее. Мы не можем спокойно жить здесь, не зная кто или что пройдет по этой тропе и попадет благодаря этой машине сюда в следующий раз.

— Я тебя понимаю, — произнес Пендрейк, задумавшись. На этот раз он был удивлен тем спокойствием, с которым произнес эти слова. Потому что внутри у него звенел каждый нерв; его тело бросило сначала в холод, потом в жар, потом опять в холод. Машина! Машина, которая пересылает предметы неповрежденными, сфокусированная на какой-то тропе в Соединенных Штатах, машина, сквозь которую может пройти армия, которая обрушится на коммунистические форпосты на Луне, захватит двигатель и все остальное…

Пендрейк перехватил пристальный взгляд неандертальца. Тот прислонился к краю деревянной платформы, на которой был установлен тронный стул; потом он наклонился — мускулы его груди обрисовались якорными канатами.

— Незнакомец, — произнес, нет, почти прошипел он, — пойми правильно: это место — огороженная территория. Здесь никогда не было много людей. Мир сошел бы с ума, если бы узнал, что внутри Луны есть город, в котором можно жить вечно. Теперь тебе понятно, почему нам нужно отключить эту машину и отрезать себя от Земли? У нас есть здесь кое-что такое, за что люди перережут друг другу глотки. Подожди! — Его голос напомнил Пендрейку свист бича. — Я хочу показать тебе, что происходит с теми, у кого появляются мысли другого рода. Иди за мной.

Пендрейк пошел. Большой Олух побежал вдоль по улице и за город, и Пендрейк, следуя за ним по пятам, вскоре понял, что они направляются к скале.

Большой Олух оказался там первым. Он указал вниз.

— Смотри, — хрипло прокричал он.

Пендрейк осторожно приблизился к краю пропасти и посмотрел вниз. Гладкая отвесная скала опускалась на расстояние в несколько сотен футов. Ее подножие утопало у кустах, дальше росла трава и…

У Пендрейка перехватило дыхание, голова пошла кругом, но он сделал усилие и взял себя в руки. И, весь дрожа, посмотрел еще раз.

В котловане сидел на задних лапах желто-зелено-голубо-красный зверь. Он казался размером с лошадь. Злобные глаза на склоненной набок голове уставились на людей. Выпирающие из челюстей отвратительные длинные клыки подтвердили мгновенное определение Пендрейка.

Дьявольской тварью был саблезубый тигр.

Постепенно дыхание Пендрейка успокоилось, колотящееся в груди сердце забилось ровно и ритмично. Потом пришло удивление: сколько же миллионов лет должна быть сфокусирована на земной тропе эта машина, чтобы в нее угодило это доисторическое чудище? И как же давно умерли те, кто построил эту машину и город!

Другая мысль пронеслась в голове — невероятно странная и тревожная, больше похожая на страх, внутреннее содрогание плоти, чем на идею-концепцию. Унаследованная от предков память издала крик ужаса и неверия, как если бы каждая клетка организма возопила при виде этого монстра: “Во имя всего святого, ведь мы давно уже пережили этот кошмар”. В подсознании сохранился образ древнего врага, и организм поддался инстинктивной панике.

Пендрейк облизал пересохшие губы и сделал на этот раз осознанный вывод: “Несомненно, опасность, исходящая от животного мира, еще не преодолена. Человек все время борется не только с разными тварями и природными бедствиями, но и с глубоко укоренившимися в собственном сознании животными импульсами”.

Раздумья кончились. Сузившимися глазами он посмотрел на Большого Олуха. Человек-животное сидел в десяти футах от него у края пропасти на корточках и внимательно наблюдал за ним. Пендрейк тихо произнес:

— Его кормят. Его специально оставили в живых.

Твердый взгляд серо-голубых глаз-буравчиков схлестнулся с его собственным.

— Поначалу, — сказал Большой Олух, — я сохранил ему жизнь, чтобы у меня была хоть какая-нибудь компания. Я часто садился на край обрыва и орал на него. Потом, когда пришли голубые люди и привели с собой стадо бизонов, у меня появилась мысль, что эта тварь может мне пригодиться. Она привыкла ко мне. — Он с жестокостью в голосе закончил: — Его желудок переварил очень много людей, а переварит еще больше. Постарайся не попасть в их число, Пендрейк.

Пендрейк ровным голосом и медленно произнес:

— Кажется, я начинаю понимать, что к чему. Все это внимание, которое ты мне уделяешь, — ты что-то говорил об отключении машины — вызвано тем, что я единственный из находящихся здесь людей, кто хоть что-нибудь смыслит в технике. Я прав, Большой Олух?

Большой Олух поднялся с земли, и Пендрейк сделал то же самое. Глядя друг на друга, они отступили от края котлована на несколько шагов. Разговор продолжил Большой Олух:

— Ты не первый, но других больше нет поблизости. — Он замолчал, потом продолжил: — Пендрейк, я собираюсь предложить тебе половину. Ты и я будем здесь боссами с правом первого выбора женщин и прочих хороших вещей. Ты же понимаешь, мы не можем допустить сюда весь мир. Это невозможно. Мы будем жить здесь вечно и, может быть, если тебе удастся запустить остальные машины, которые находятся здесь, то мы сможем отправиться туда, куда захотим, и получить то, что захотим.

Пендрейк спросил:

— Большой Олух, ты когда-нибудь слышал о выборах?

— Э! — подозрительные поросячьи глазки уставились на Пендрейка. — Это еще что такое?

Пендрейк начал ему объяснять, что это означает, и волосатое животное удивленно посмотрело на него.

— Ты имеешь в виду, — поразился он, — что если этим тупоголовым не понравится мой способ правления, то они могут меня послать на фиг?

— Вот именно, — сказал Пендрейк, — и только в этом случае я соглашусь играть в эту игру.

— К чертовой матери! — прозвучал рычащий ответ. По дороге к городу Большой Олух грубо сказал: — Мне сообщили, что ты болтал с Девлином. Ты… — Он замолчал. Гнев исчез, словно его вырезали хирургическим скальпелем. Пендрейк видел, как в узеньких глазках на смену ему пришло удивление, потом улыбка расплылась по обезьяньему лицу. — Ты только послушай, я же схожу с ума, — произнес Большой Олух, — я тот парень, который прожил миллион лет и проживет еще миллион, если правильно разыграет свои карты.

Пендрейк молчал. Большой Олух не сводил с него глаз. Пендрейк не ожидал такого поворота разговора и задумался. Большой Олух все больше убеждал его, насколько опасным “парнем” он является.

— У меня на руках одни тузы, Пендрейк, — мягко начал Большой Олух. — Меня нельзя убить, разве только камень упадет мне на голову с потолка… — Он посмотрел вверх, потом на Пендрейка, и его улыбка стала еще шире. — Это случилось однажды с одним мужиком.

Они остановились посреди аллеи в тени деревьев. Город находился за холмом. На какое-то мгновение воцарилась тишина, которую не прерывали ни звуки смеха, ни шепот голосов. Они были одни в искаженной Вселенной — человек и получеловек, друг против друга.

Пендрейк нарушил покой момента:

— Я не рассчитываю, что это с тобой случится.

Большой Олух расхохотался.

— Какой ты умный. Я так и думал, что до тебя быстро дойдет. Слушай, Пендрейк, если ты не хочешь поддержать меня, то лучше подумай над тем, что я тебе говорил. А именно: я хочу, чтобы ты дал слово, что не будешь ни с кем путаться. Это честно?

— Абсолютно, — ответил Пендрейк. Он не чувствовал никаких угрызений совести, давая столь поспешное обещание. Ему было совершенно ясно, что своим противостоянием он поставил себя на самый край пропасти и что он все еще к нему не готов. Если века войн на Земле и научили чему-нибудь здравомыслящих человеческих существ, так это тому, что нельзя сражаться честно с теми, кто не придерживается этого принципа.

Большой Олух продолжал:

— Возможно, мы все-таки сможем поработать вместе над некоторыми вещами, например над этими немцами. Может быть, я даже разрешу тебе осмотреть машину после следующего сна. Скажи…

— Да? — Пендрейк настороженно смотрел на Большого Олуха.

— Ты ведь говорил, что захватившие тебя парни держат твою жену в качестве пленницы? Не хотел бы ты провести несколько недель во главе экспедиции, разведать, как ее освободить?

Пендрейк почувствовал, как у него в душе шевельнулась надежда. Но потом поймал на себе изучающий взгляд маленьких пронизывающих глазок, и все возбуждение его тут же улетучилось. Элеонору нужно спасать, но он не мог допустить даже мысли, что приведет ее сюда, не укрепив предварительно свои позиции в союзе с Девлином и другими. Да и не мог он представить себя во главе экспедиции, главной целью которой будет похищение женщин.

Глава 17

— Время вставать!

С этим заявлением в его комнату на следующее утро вошел Моррисон.

— Время? — Пендрейк уставился на стройного молодого мужчину. — Неужели вы здесь как-то различаете время? Почему я не могу просто оставаться здесь, пока не проголодаюсь?

К его удивлению, Моррисон по-собачьи замотал головой.

— Ты был болен, но это уже прошло. Теперь тебе придется приспосабливаться к заведенному порядку. Так сказал Большой Олух.

Пендрейк внимательно посмотрел на его худое лицо. В голове пронеслась мысль, что в обязанности Моррисона входит следить за тем, что делает его подопечный. Ему и раньше казалось, что этот похожий на клерка парень был на побегушках у Большого Олуха, но до какой степени он был его рабом, было пока неясно. До Пендрейка дошло, что его план проведения нескольких следующих дней в изучении всего и всех в этом странном месте может начаться уже прямо здесь и сейчас. Нельзя сказать, чтобы Моррисон представлял собой какую-нибудь угрозу. Этот человек всегда будет покорен правящему режиму.

— Большой Олух, — ответил Моррисон на его вопрос, — все здесь организовал. Двенадцать часов на сон, четыре на еду и так далее — но ты, естественно, не должен все время спать или есть. Можешь заниматься чем угодно, если только в течение восьми часов в день работаешь.

— Работаешь?

Моррисон объяснил:

— Кому-то нужно охранять, кто-то должен два раза в день доить коров. Необходимо ухаживать за садами, а еще каждую неделю мы забиваем несколько бычков. Все это считается работой. — Он показал небрежным взмахом руки: — Сады расположены вон за теми деревьями, в противоположной стороне от ямы с тварью. — И закончил: — Большой Олух хочет знать, что ты можешь делать.

Пендрейк криво усмехнулся. Итак, этот обезьяночеловек дает ему понять, во что превратится его жизнь, если он не станет одним из боссов. Его смутила не работа, а яркая картина упорядоченной иерархии, которая стояла за ней. Пендрейк нахмурился и наконец произнес:

— Передай Большому Олуху, что я могу доить коров, работать в садах, нести охрану и делать еще кучу других вещей.

Но в этот день его никто не стал нагружать работой. И на следующий тоже. Он бродил по городу. Некоторые прохожие сторонились его, другие вели себя так неестественно, что все разговоры с ними были безрезультатными; но были среди них и такие, включая явных сторонников Большого Олуха, которые проявляли живой интерес к Земле. Некоторые из беседовавших с ним считали, что он вскоре станет одним из них.

Во время разговоров Пендрейк узнавал истории появления на этой планете шахтеров, карточных игроков и ковбоев. Общая картина прояснилась еще немного. Основная группа собеседников Пендрейка попала сюда в период между 1825 и 1875 годами. Судя по полученным данным, тропа, на которой была сфокусирована машина, находилась на расстоянии около двадцати миль от пограничного поселения под названием Каньон Таун.

На третье утро в спальню Пендрейка прокрался Девлин. Пендрейк как раз собирался вставать.

— Я увидел, что Моррисон направился к частоколу, — сказал Девлин, — и решился пробраться к тебе. Мы готовы, Пендрейк.

Пендрейк, слегка удивленный, сел на кровати. Ему было любопытно, что эти люди, с их полным отсутствием знаний о плановом ведении военных действий, понимают под адекватной готовностью. Он слушал, пытаясь представить услышанное в образах, а Девлин продолжал:

— Основная идея — захватить частокол и заставить их сдаться. Людям не нужно кровопролитие. Детали таковы…

С нарастающей усталостью Пендрейк выслушал наивный план. Все его советы были проигнорированы. Отчаянная, основанная на внезапности атака, которая лишь одна могла привести к победе, была забыта. Вместо нее предлагалось захватить всех врагов, находящихся внутри частокола.

— Послушай, Девлин, — произнес он наконец, — посмотри на меня. Я два дня ничего не делал. Ты вполне мог подумать, что мне все равно. Но моя жена находится в руках самой жестокой банды гангстеров, которые когда-либо обитали на Земле. Моя страна в опасности и даже не знает об этом. Более того, три дня назад Большой Олух предложил мне возглавить очередную атаку на немцев под тем предлогом, что моя жена, возможно, находится здесь на Луне. Почему же я не бросаюсь в драку очертя голову, если я с ума схожу от нетерпения? Потому что проиграть в десять раз проще, чем победить, и последствия при этом трагические. Потому что если стратегия хромает, то не хватит никакой воли в мире. Что касается кровопролития — по-моему, ты не понимаешь, что имеешь дело с человеком, который при малейшей угрозе своему положению прикажет начать резню.

— Судя по всему, ты не видишь, насколько хорошо здесь все организовано. Внешний вид обманчив. Если ты не будешь действовать молниеносно, то все сомневающиеся окажутся в лагере врага, а уж они будут драться с удвоенной ожесточенностью, чтобы доказать Большому Олуху, что они были с ним с самого начала.

— Итак, давай организовывать сражение, а не игру. Расскажи, что находится в этих охраняемых зданиях?

— В одном из них огнестрельное оружие, во втором — копья, луки и стрелы, в третьем — различный инструмент. На все, что сюда когда-либо попадало с Земли, накладывал свою руку Большой Олух.

— Где хранятся боеприпасы для оружия?

— Это знает только Большой Олух. Кажется, я начинаю понимать, к чему ты ведешь. Если он сможет их применить… Нам нужно захватить их.

— Если, — произнес Пендрейк, — первая стрела, пущенная каждым из наших, выведет из строя одного из лагеря противника, то наша небольшая война завершится через десять минут. Но…

Со стороны двери послышался царапающий звук. Внутрь пробрался Моррисон. Он тяжело дышал, как после пробежки.

— Большой Олух, — выдохнул он, — хочет показать тебе транспортировочную машину. Могу я сказать ему, что ты идешь?

Это был риторический вопрос. Пендрейк отправился сразу же.

Транспортировочная машина находилась за высоким бревенчатым частоколом, выстроенным у самого края скалы. Она была сделана из темного тусклого металла и покоилась на массивном металлическом основании. Стоя на деревянной платформе, расположенной у верхнего края частокола, Пендрейк всматривался в неуклюжую конструкцию. Несмотря на всю свою волю, он находился в состоянии возбуждения. Ведь если ему удастся понять принцип работы этой машины, то он сможет сфокусировать ее в любом месте, скажем в немецкой тюрьме, где томится Элеонора, или в американском генеральном штабе, или… Если бы он понял, как заставить ее работать в обратном направлении!

Он приказал себе оставить надежды в покое. Тридцать футов в длину, прикинул он, двенадцать в высоту и восемнадцать в ширину. Пожалуй, здесь пройдет все, кроме локомотива. Он прошел по платформе и остановился в том месте, где она вплотную подступала к краю пропасти. Открывшаяся перед ним глубина привела его в состояние шока. У него не так часто случались головокружения, но не было смысла рисковать только для того, чтобы взглянуть сверху на выходное отверстие машины.

Он отошел назад и посмотрел на Большого Олуха, наблюдавшего за ним ничего не выражающими глазками.

— Как попасть внутрь, за частокол? — спросил Пендрейк.

— С противоположной стороны находится дверь.

Она действительно там была. Запертая на висячий замок. Большой Олух покопался в шкуре, обернутой вокруг огромного живота, и достал ключ. Когда существо распахнуло тяжелую дверь, Пендрейк протянул руку.

— Как насчет того, чтобы дать замок мне? Не думаю, что я смогу взобраться по этим стенам, если меня забудут внутри.

Он сказал это специально. Он долго размышлял над тем, как должен будет вести себя с Большим Олухом наедине, и сейчас ему показалось, что открытое выражение недоверия было выбрано психологически верно.

Большой Олух сделал гримасу.

— Это место не для тебя. Я построил его высоким и крепким, чтобы никто и ничто, попадающее сюда с Земли, не смогло застать меня врасплох.

— Тем не менее, — настаивал Пендрейк, — я не смогу как следует сосредоточиться, если меня не оставит чувство, что…

Большой Олух хмыкнул.

— Послушай, — произнес он. — Быть может, ты сам хочешь запереть меня здесь?

Пендрейк показал рукой:

— Видишь этот холм в ста ярдах отсюда?

— Ну?

— Брось туда замок.

Большой Олух одарил его сердитым взглядом и выругался:

— Черта с два! А если там есть кто-то, кто закроет нас здесь обоих? А потом истыкает меня стрелами и выпустит тебя наружу?

Несмотря на напряженность момента, Пендрейк улыбнулся.

— Один — ноль в твою пользу, — признал он. И нахмурился еще больше. Он не испытывал в данный момент какой-либо страх перед Большим Олухом. Еще не пришло время, когда он обратится к хитрости. Пожалуй, сейчас, после того как он высказал свой протест, нужно дать неандертальцу одержать победу. Но не очень быструю. — Приходилось оставлять кого-нибудь внутри? — спросил он.

Здоровила-собеседник замялся.

— Было дело, — сказал он. — Двух забавных мужиков, одетых в металл. У них была чертова пушка, вся утыканная тонкими проводками, которая светилась голубым светом. У меня на плече есть шрам — они умудрились обжечь меня с ее помощью. Я страшно испугался, что они сожгут частокол, но, похоже, она не реагировала на дерево. — Он хрипло с сожалением вздохнул. — Хотел бы я иметь такую пушку. Но они прихватили ее с собой, когда сиганули со скалы. Все это было очень давно, может быть, полмиллиона лет назад.

Человеческие существа с тепловым оружием и в металлических костюмах пятьсот тысяч лет назад, оставленные наедине с машиной в течение нескольких недель?.. Он попытался представить их, пойманных в этой кошмарной клетке под надзором обезьяноподобного существа. Картина, возникшая у него в голове, была настолько живой, что он почти увидел, как пошатывающиеся от голода, жажды и безумия люди бросаются вниз навстречу милосердной смерти.

Пендрейк думал о том, какой непостижимой длины был этот прошедший промежуток времени.

Наконец он сказал устало:

— Большой Олух, ты, наверно, лопух. Если люди, которые умели делать такое оружие, не смогли заставить эту машину работать в обратном направлении, то чего же ты ждешь от меня? Будучи в отчаянном положении, они должны были испробовать все на свете.

— Гм! — сказал Большой Олух. После чего вслух проклял это признание своего поражения.

Пендрейк произнес:

— В любом случае, давай, я посмотрю.

Машина тяжело лежала на камнях, ее рабочая часть имела большое углубление. Пендрейк зашел туда, не питая особых надежд. Перед ним возникла активная стена, в которой словно тонкой иглой были проделаны миллионы крошечных отверстий. Она была даже слегка теплой на ощупь. Какие-либо кнопки, рычаги или циферблаты отсутствовали.

Он с любопытством осматривался по сторонам, когда до него вдруг дошло, что он уже знает принцип работы машины. Понимание пришло внезапно и настолько естественно, что ему начало казаться, будто он знал это всегда.

Итак, пространство, время и материя есть производные хаотического движения, которое, чисто случайно, создало Вселенную в ее настоящем виде. Наука лишь играет роль частной попытки привнести порядок в некоторые из этих случайных движений. Эта машина регулировала все случайные движения на том месте, где она была установлена, и в том месте, на которое была нацелена. Сама ее форма, включая пещероподобное углубление, была условием идеального порядка, противостояния хаосу. Благодаря тому, что она устраняла искажения случайных конгломерации, ее можно было использовать не только для транспортировки, но и для любых энергетических проектов. Ее функция определялась тем, к чему она была подключена.

Нельзя сказать, что в данный момент она в строгом смысле служила передатчиком материи между Землей и ее спутником. В упорядоченном пространстве эта особая область внутри Луны соседствовала с маленьким пространством на Земле; оказавшиеся там люди и животные внезапно переносились в страну вечной жизни.

Так как в идеальной среде потоки энергии следуют точному ритму и меняют свое направление на противоположное через строго определенные интервалы времени, эти две области оказывались в основном разъединенными. Ритм для этой машины, как Пендрейк осознал это совершенно определенно, состоял в следующем: приблизительно в течение десяти минут поток был направлен от Земли к Луне, за ним следовал период настройки протяженностью около восьми часов (сам являющийся поразительным феноменом), за которым шел десятиминутный поток от Луны к Земле, потом опять — период настройки в восемь с небольшим часов, после чего цикл повторялся.

Только во время потока люди могли попадать из одной области в другую, как если бы между ними не было никакого расстояния. В зависимости от направления потока они могли попадать с Земли на Луну или в обратном направлении.

Пендрейк прикинул, что немногим более половины периода настройки уже прошло. Еще несколько часов — и следующий поток с Луны на Землю позволит любому, кто зайдет в данное углубление в конструкции машины, перенестись со спутника на планету.

Все это было только одной из второстепенных функций машины. Для выполнения большинства других требовался специальный катализатор.

Пендрейк повернулся и вышел из металлической “пещеры”. У него не было сомнения в том, что он расскажет Большому Олуху, что знает, как управлять машиной. Он только в том случае что-нибудь значил для этого человека, если мог быть ему полезным. Он спокойно произнес:

— Я понял, как она функционирует. Я смогу отправиться на Землю или послать туда кого-нибудь другого, если у меня будет время для подготовки, — возможно, для этого потребуется целый день.

Большой Олух подозрительно посмотрел на него.

— Как тебе удалось докопаться до сути, если даже те мужики с тепловым пистолетом не смогли?

Пендрейк пожал плечами:

— Наверно, они были простыми представителями своей цивилизации, которые умели использовать вещи, но не знали, как они устроены.

Но монстра было не так-то просто убедить.

— Я и другие мужики, мы просто попали сюда без всякой подготовки. Почему тебе требуется время, чтобы привести ее в готовность?

Вопрос был хорошим, но если бы Большой Олух получил на него верный ответ, то перестал бы нуждаться в Пендрейке.

Пендрейк ответил:

— Именно поэтому вас здесь так немного. Если хочешь, я настрою машину так, что сюда будет попадать каждый, кто пройдет по этой тропе.

Это была ложь, но так как это было, несомненно, последнее желание, которое мог бы иметь Большой Олух, то делать такое предложение было безопасно.

Большой Олух встревожился.

— С этого момента тебе запрещено приближаться к этому месту.

Пендрейк заколебался, а потом сменил тему разговора:

— Кто-нибудь когда-нибудь убегал отсюда?

Последовала продолжительная пауза.

— Один парень, — признался наконец Большой Олух, сведя брови. — Что-то около сотни лет назад, звали Лембтон. Он был инженером, проводившим разметку для прокладки железной дороги, так он говорил. Хитрый был мужик. Говорил так гладко, что я дал ему посмотреть на машины. Он взлетел в одной из них к потолку пещеры. Я закрыл тот тоннель, можешь быть уверен, но я очень долго потом волновался. В конце концов я посчитал, что он все равно не смог добраться до Земли, так что я почувствовал себя лучше.

Пендрейк почти не слушал последние комментарии, потому что при упоминании фамилии Лембтон внезапно обрела стержень та мешанина событий, в круговороте которых он оказался. Небольшой летательный аппарат-двигатель древней лунной цивилизации нашел свой путь на Землю. Было очевидно, что сбежавший отсюда Лембтон ничего с ним не сделал. Но не так давно сын или внук человека, знакомого с Большим Олухом, сумел заинтересовать группу идеалистов — ученых, бизнесменов и других профессионалов — в двигателе как средстве мирного освоения планет. Нужно будет выяснить, где находился двигатель все прошедшие годы после бегства Лембтона с Луны. Но одно было гнетуще ясно. Очень многие из связанной с ним группы людей были либо убиты, либо попали в тюрьмы, а уцелевшие оказались настолько умны, что решили обратиться к более насущной проблеме установления мира на планете, раздираемой человеческой враждой. Так как многие идеалисты и сами были по своей природе не самыми добрыми людьми, то вся их затея имела поистине жалкий вид.

Мысленно оглядываясь назад, Пендрейк рассудил, что данной цивилизации суждено развиваться медленным темпом и что даже высокообразованные и доброжелательно настроенные люди не смогут ускорить этот темп, разве что на бесконечно малую величину.

Пендрейк дипломатично произнес:

— Ты говорил, что существуют другие машины…

Вопрос повис в воздухе.

В ответ он получил хмурый взгляд и резкую отповедь:

— Ты не увидишь больше ни одной машины, пока мы не договоримся. И чтобы ты не думал, что у тебя есть куча времени для подготовки сговора с Девлином, чтобы вышибить меня с моего насеста, имей в виду — завтра отправляется последняя экспедиция за женщинами. Я даже не буду ждать возвращения предыдущей.

Пендрейк промолчал. Теперь он обладал знанием, но не имел возможности действовать. Следующий поток энергии с Луны на Землю начнется не раньше чем через несколько часов.

И у него не было ни одного катализатора, чтобы использовать другие мощные функции машины.

Большой Олух продолжал:

— Я не собирался посылать ее до возвращения предыдущей, но что-то мне говорит, что пришло время заваливать пещеры между нами и этими немцами. Отправишься ты с ней или нет — решать тебе, выбирай то, что больше согласуется с твоей игрой, но торопись. А теперь пошли, возвращаемся в город.

Они шли не разговаривая. Мозг Пендрейка напряженно работал. Итак, Большой Олух форсирует события, ничем при этом не рискуя. Краем глаза он посмотрел на переваливающееся создание, пытаясь определить по выражению грубого звериного лица его тайные помыслы. Но бесстрастность была его естественным выражением. И только невероятная физическая сила ощущалась в теле этого дикаря при каждом движении.

Наконец Пендрейк сказал:

— Как ты собираешься добраться до поверхности? Ведь там нет ни воздуха, ни тепла, так ведь? — И добавил прежде, чем Большой Олух успел что-нибудь произнести: — Какого рода жилище соорудили для себя немцы?

Прошла целая минута. Пендрейку начало казаться, что человекообезьяна не собирается отвечать. Но внезапно Большой Олух проворчал:

— Они размещаются в освещенных проходах, в которых тепло и есть воздух. Многие из них выходят прямо на поверхность, некоторые имеют двери, которые хитро замаскированы под камни. С их помощью нам и удавалось дурачить немцев до сих пор. Мы просто прорывались к ним сквозь новую дверь и…

Его слова оборвал крик. На расположенный неподалеку холм выскочил человек и помчался к ним. Пендрейк узнал в нем прихлебателя Большого Олуха. Тот подбежал, едва переводя дыхание.

— Они возвратились с женщинами. Мужики помешались!

— Пусть лучше поостерегутся! — прорычал Большой Олух. — Они знают, что с ними будет, если они тронут хоть одну, прежде чем я на нее посмотрю.

Глава 18

На открытой площадке перед частоколом сбились в кучку около тридцати женщин. Окружившая их разношерстная толпа мужчин при виде Пендрейка и Большого Олуха испустила дикий вопль. Похотливые голоса визгливо выкрикивали свои требования.

— У меня только одна жена, я имею право получить вторую!

— Это моя очередь.

— Большой Олух, ты должен…

— Я заслужил…

— Заткнитесь!!!

Наступившая мгновенно тишина казалась оглушающей, и нарушил ее человек с бычьей шеей, который приблизился к Большому Олуху и сказал:

— Сдается мне, что это было последнее похищение женщин, босс. Эти чертовы немцы были готовы к нашему приходу. Похоже, они исследовали все туннельные подходы к их расположению. Они преследовали нас, словно ватага сумасшедших, нам удалось уйти, только обрушив этот узкий проход у…

— Я знаю, где это. Сколько парней погибло?

— Двадцать семь.

Большой Олух надолго замолчал, нахмурившись. Наконец он сказал:

— Ладно, приступим к выбору. Одну я возьму себе, и…

— Джим!

Пендрейк мрачно прислушивался к разговору. Он развернулся на пятках и уставился на бегущую к нему стройную молодую женщину, плачущую на бегу. Она упала в его объятия и прижалась к нему, почти лишившись чувств.

Поверх ее безвольно упавшей темноволосой головы Пендрейк посмотрел прямо в улыбающиеся глаза Большого Олуха.

— Встретил знакомую? — оскалился монстр.

— Это моя жена! — ответил Пендрейк и почувствовал, как внутри у него все опустилось. Он поискал глазами Девлина, но того не было видно в толпе. Тяжело сглотнув, он опять посмотрел вперед.

Улыбка Большого Олуха стала широкой до такой степени, что оголились все его клыки. Не переставая улыбаться, он хитро сказал:

— Мой ход, Пендрейк. Возьми ее. Почувствуй ее опять рядом, и после этого, где-нибудь через недельку, мы побеседуем опять.

Он получил отсрочку. В течение двух дней Пендрейк испытывал отчаянное и злое облегчение. Облегчение потому, что у него появилось немного времени. Злость потому, что он не смог сделать фактически ничего для того, чтобы предотвратить унижение других женщин. Он приказал одному из помощников Девлина пустить слух, что всех, кто возьмет одну из новых женщин, ожидают большие неприятности. Но это только привело к усугублению его отчаяния — ведь для того, чтобы угроза была эффективной, ему пришлось включить в качестве мстителя себя самого. Он прекрасно понимал, что, когда слух дойдет до ушей Большого Олуха, эта темная личность сразу же поймет, что Пендрейк угрожает его авторитету.

Пендрейк на ночь стал закрывать все двери. Элеонора и он “во время сна” не могли наговориться друг с другом. Сначала она очень нервничала.

— Можешь быть уверен, — говорила она решительно, — что я наложу на себя руки, как только это существо или кто-либо, кроме тебя, попробует ко мне прикоснуться. Я принадлежу только тебе, и никому другому.

Это был разговор женщины со своим мужчиной, и Пендрейк слушал ее с тяжелым сердцем потому, что он все еще не нашел выхода из создавшегося положения.

На третий день к нему пожаловал Девлин. На его лице играла злорадная улыбка, когда он произнес:

— Ну что, теперь ты на собственном опыте убедился, что значит выступать против Большого Олуха. Не пора ли забыть про войну и поднять тост во здравие Его Величества?

Пендрейк покачал головой.

— Я кое-что придумал, — сказал он медленно. — Существует возможность разделить наше место обитания на области. Одну будем контролировать мы, а вторую отдадим Большому Олуху и его прихвостням.

Он кивнул в сторону двери, и они выкарабкались наружу. Пендрейк отвел Девлина на ближайший холм. Он показал на открывшийся вид: часть города, луга и прекрасная долина за ними.

— Здесь несколько водных источников. Если мы сможем захватить те, что находятся на этой стороне, — указал он, — то мы всегда сможем при необходимости отступить к пещерам, уйти по направлению к поверхности или в качестве крайней меры войти в контакт с немцами…

Он не закончил предложения. Немцы, конечно же, никому и ничего не обещали, но эти пещерные жители все равно не смогут понять всю безжалостность их натуры.

— Клянусь небесами, — сказал Девлин, — это неплохая мысль… — он осекся. — Но ты теперь поешь другую песню. Теперь это уже не борьба до самого конца.

— Если мы получим половину, — подтвердил Пендрейк. Девлин задумчиво кивал. — Половину скота, половину оружия… То мы установим у себя демократию, — продолжал Пендрейк. — Мы будем драться, охраняя ее, но мы не будем переходить границу.

— И каким образом ты собираешься этого достичь?

— Сообщи об этом своим самым доверенным людям. Мы начнем до конца недели. Другого выхода нет.

Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Высокий мужчина спустился с одной стороны холма, а Пендрейк — с другой. Когда Пендрейк подошел к своему дому, то обнаружил, что, несмотря на кратковременность его отлучки, к нему успел пожаловать еще один гость.

Большой Олух сидел, на корточках прямо у низенькой двери.

Чудовище улыбнулось Пендрейку открытой улыбкой.

— Хотел засвидетельствовать мое почтение, — сказал Олух, — и, быть может, поговорить с тобой еще раз. Как ты на это смотришь?

Пендрейк всматривался в противника с настороженным уважением. Внезапно он понял, что никогда в своей жизни он не встречал настолько опасного и умного врага. Он не сомневался, что его пришли предупредить в последний раз.

Большой Олух сказал:

— Пендрейк, я узнал про женщин.

Пендрейк напрягся.

Существо внимательно и спокойно смотрело на него.

— У меня сложилось впечатление, что тебя беспокоят мои женщины.

Это было мягко сказано. Пендрейк внутренне съеживался при одной мысли об этом. Сейчас же он произнес:

— Я привык, что женщина сама выбирает себе человека, за которого выходит замуж.

Большой Олух поджал губы и поднял руку, словно отметая аргумент.

— Кончай трепаться. Сам знаешь, я никогда бы не получил даже одну, если бы выбирали они. Эти бабы предпочли бы мне даже ничтожество Моррисона. Разве я не прав?

Пендрейк согласился, что дело обстояло бы именно так. Но тут он понял, что не сможет оценивать это обстоятельство объективно. Слишком много впечатлений и эмоций было связано у него с отношениями между мужчиной и женщиной. Он удивился силе собственных чувств, но деваться было некуда.

— Пендрейк, хочешь кое-что узнать? Трое из этих дам уже подрались из-за меня между собой. Что ты на это скажешь? — Большой Олух покачал отвратительной головой недоуменно, но с удовольствием. — Женщины сделаны не так, как мужчины, Пендрейк. Если бы ты спросил меня, когда я сделал свой первый выбор, то я поклялся бы на куче Библий, что ни одна из них не ляжет со мной в постель. Но я хорошо сыграл свою роль. Без поцелуев. Ты понимаешь, мне хотелось полизаться с ними, можешь мне поверить, но я прикинул, что если полезу своей мордой к ее лицу… Да, знаешь, две женщины из тех первых покончили с собой. Я был в шоке. Я не хочу, чтобы это повторилось опять, поэтому поцелуев больше не будет.

— А что с оставшимися тремя? — спросил Пендрейк.

Большой Олух помрачнел. Он долго молчал, и за это время вся его веселость улетучилась. Огонь в глазах погас — он, видимо, расслабился.

— Такие вещи требуют времени, Пендрейк, — начал он осторожное объяснение. — Я расскажу тебе, что я выяснил о женщинах. Насколько я понял, женщине нужен какой-нибудь мужчина. И если она не может получить хорошего мужчину, то берет плохого. Если она не может найти красавца, то берет урода. Так ее создала природа, и она здесь не в состоянии что-либо изменить. По многим вопросам она может принимать решения не хуже мужчины, но не по этому… Так вот, об этих трех женщинах. Хочешь знать, как я с ними обращаюсь? Для начала я позаботился, чтобы они изучили английский язык. Есть один парень, который говорит по-немецки, его я и использовал как переводчика. Я сказал им через него, что люди здесь живут вечно. Это заставило их задуматься. Еще он сообщил им, что я верховный руководитель в этом поселении. Женщинам нравится быть с боссом. Потом, когда они выучили несколько слов, я дал им понять, что я очень нежен, если мне не перечат. Мне кажется, Пендрейк, это должно всегда срабатывать. Как ты думаешь?

Налицо была попытка завязать дружбу. Этому полуживотному действительно хотелось хорошего отношения со стороны потенциального оппонента.

Пендрейк покачал головой.

— Большой Олух, — произнес он. — Освободи всех этих шестерых женщин. Прикажи своим приспешникам отпустить своих жен. И если трое твоих жен действительно дрались из-за тебя, то одна из них останется в качестве твоей постоянной супруги. Если все женщины получат свободу, то мужчины начнут ухаживать за ними и с удивлением обнаружат, что после того, как женщины переживут первоначальный шок, оказавшись здесь, они начнут смотреть на окружающих их мужчин как на потенциальных мужей. Пройдет совсем немного времени, и начнутся свадьбы.

Неандерталец встал.

— Это все, что ты мне можешь сказать? — гневно выдавил он.

— В душе ты знаешь, что я говорю правду, — произнес Пендрейк ровным голосом.

— Своей болтовней ты нарываешься на неприятность, — прозвучало резкое предупреждение. — Я не собираюсь иметь только одну бабу, и пока еще я заправляю в этом городишке.

Пендрейк ничего не ответил, просто стоял и смотрел на монстра. Большой Олух бросил на него мрачный взгляд, потом повернулся и, переваливаясь, пошел прочь.

Пендрейк встал на колени и залез в дом. У противоположного конца лаза его ждала встревоженная Элеонора.

— Как ты думаешь, куда он пошел? — спросила она.

Пендрейк покачал головой.

— Не знаю, — признался он.

Но ощущение пустоты внизу живота подсказало ему, что он только что бросил свой жребий.

Глава 19

Девлин сообщил на следующий день, что он посовещался со своими ближайшими помощниками и что они тоже уверены в необходимости форсирования событий. Им понравились компромиссный план и идея о двух общинах. Узнав об этом, Пендрейк подумал, что, скорее всего, эти люди радуются потому, что занимают неправильную позицию слабости, а не силы. Но важным моментом было то, что они согласились с идеей. Он также понял, что и сам доволен предоставившейся возможностью избежать тотальной войны.

План, который они разработали вместе с Девлином, был прост. Они захватят половину водных источников, а пастухи, входящие в число их сторонников, отгонят половину стада к пещерам. Они установят контроль над двумя частоколами из четырех: над тем, за которым находятся луки и стрелы, и над тем, где сложено огнестрельное оружие. Это оставит в распоряжении Большого Олуха боеприпасы и, скорее всего, несколько ружей и револьверов. Пендрейк рассудил, что небольшому количеству стволов можно будет противопоставить дождь из стрел, тем более в тесноте города.

На ключевых точках будет расставлена стража. Небольшие группы вооруженных мужчин будут постоянно находиться в состоянии готовности, чтобы прийти на помощь в любом месте, где будет совершено нападение.

Девлину план понравился, он изрядно вспотел при его обсуждении.

— Это будет самая крутая из заварушек, в которых мне когда-либо довелось побывать, — признался он. — Но я сейчас же начну готовиться и оповещу людей. Я сообщу тебе, когда все будет готово.

С этими словами он ушел.

Следующий день прошел без каких-либо приключений.

Утром второго дня в дверь постучался Моррисон. Он объявил:

— Большой Олух приказал, чтобы половина людей от каждой группы собралась перед его частоколом. Он сказал, чтобы я передал тебе, что он хочет, чтобы ты пришел тоже, и что он знает о какой-то затее, и что он хочет решить все мирно, пока еще не пролилась кровь. Женщины тоже придут. Собрание назначено через час.

Пендрейк, с Элеонорой под руку, отправился на “собрание”. Он чувствовал себя не в своей тарелке и испытал облегчение, увидев, что многие из людей Девлина тоже пришли и привели своих женщин. Он отвел в сторонку одного из помощников Девлина и сказал ему:

— Нужно сообщить Девлину, чтобы он привел в готовность все силы и ждал сигнала.

Тот сказал в ответ:

— Девлин уже занимается этим, так что все в порядке.

Пендрейк почувствовал себя увереннее. Потому что это означало, что все возможные предосторожности были предприняты. Впервые у него возникла мысль, что все может действительно обойтись без кровопролития.

Толпа перед частоколом росла, пока не собралось около двухсот мужчин и почти трех сотен женщин. Большинство немецких девушек были довольно привлекательными. Без сомнения можно было утверждать, что эта банда с Дикого Запада собрала здесь редкую коллекцию хорошеньких женщин. Все будут из кожи лезть в игре, где присуждаются такие призы. План Большого Олуха должен быть действительно хорошим, чтобы снять напряжение и дать каждому из присутствующих почувствовать себя в безопасности.

У входа за частокол толпа всколыхнулась. Огромные ворота открылись, и через мгновение из них, переваливаясь, вышел неандерталец. Получеловек взобрался на невысокую платформу и посмотрел по сторонам. Его взгляд остановился на Пендрейке. Он показал пальцем и проревел:

— Эй, Пендрейк!

Это, должно быть, был сигнал. Сзади раздался крик Элеоноры:

— Джим, берегись!

В следующую секунду что-то тяжелое ударило его по голове и он почувствовал, что падает.

Темнота.

Первое, что увидел Пендрейк, придя в себя, было встревоженное лицо Девлина. Его союзник был мрачен.

— Мы вели себя как идиоты, — сказал он. — Он схватил твою жену, она сейчас у него за частоколом. Я думаю, он понял, что если начнется восстание, то его возглавишь ты, и если он сможет остановить тебя, то он сможет остановить и всех нас. — И добавил, стыдясь собственных слов: — Быть может, он прав.

Пендрейк со стоном сел. Потом он встал на ноги, и его охватила ярость. Он резко спросил:

— Сколько времени требуется, чтобы начать атаку? Девлин достал свисток.

— Я подую в него дважды, — сказал он, — и через пять минут заварится каша.

— Понятно. — Пендрейк быстро восстанавливал силы. Его глаза сузились в задумчивости, потом он произнес: — Как только я окажусь внутри частокола, дуй в свой свисток.

Девлин сглотнул, его щеки слегка побледнели.

— Похоже, началось, — пробормотал он. Из внутреннего кармана он достал нож. — Вот, возьми.

Пендрейк сунул оружие в карман.

Девлину пришла в голову еще одна мысль.

— Как ты собираешься проникнуть внутрь? — спросил он.

— Пусть тебя это не волнует, — бросил через плечо Пендрейк.

Подойдя к страже, Пендрейк произнес:

— Передайте Большому Олуху, что я готов поговорить с ним о деле.

Большой Олух выкарабкался, улыбаясь, из дверей дома за частоколом.

— Я вижу, тебе не чужд здравый смысл, — произнес он голосом, перешедшим в хрип.

Нож, брошенный Пендрейком, вошел на все семь дюймов в его огромную грудь.

Он вырвал окровавленный клинок из своей плоти и, скорчив гримасу, швырнул его на землю.

— За это тебя бросят в яму к твари! — проревел он. — Я только свяжу тебя и…

Он двинулся вперед, и холодок пробежал по спине Пендрейка. Голова чудовища была низко наклонена, огромные руки были разведены широко в стороны. Исполинская мощь сквозила в каждом его движении. Глядя на приближающегося к нему монстра, Пендрейк был внезапно ошеломлен мыслью, что ни один человек, рожденный за последние сто тысяч лет, не обладал силой, достаточной для того, чтобы одержать верх над этим волосатым титаническим хищником.

Пендрейк стал осторожно отходить назад. Его первоначальный ужас перед надвигающимся на него мускулистым колоссом прошел. Нервы звенели в ожидании благоприятного момента для атаки. Не стыдясь своего отступления и в то же время осознавая необходимость поторопиться, он ждал того мгновения, когда Девлин и его люди нанесут удар — быть может, это на секунду отвлечет внимание неандертальца.

И когда атака началась и раздался внезапный рев мужских глоток, Пендрейк бросился вперед, прямо на волосатого человека-обезьяну. Медвежьи лапы попытались схватить его. Он отбил их в стороны и за долю секунды оценил свои возможности. Удар, нанесенный им по массивной челюсти, чуть не сломал ему руку. И все было бы хорошо, если бы он привел к требуемому результату. Он не привел. Пендрейк рассчитывал, что монстр отшатнется, а он воспользуется его мгновенным замешательством и бросится бежать. Вместо этого Большой Олух прыгнул вперед. Его ручищи как стальные клещи сомкнулись на плечах Пендрейка.

Чудовище заревело, предвкушая свой триумф. Когда неандерталец начал его сжимать в железном захвате, Пендрейк высвободил руки, резко надавил двумя пальцами на глаза противника — и вырвался из смертельных объятий.

Настала очередь Пендрейка ликуя прокричать, поддавшись безумной страсти битвы:

— Ты проиграл, Большой Олух! Теперь с тобой покончено. Ты…

Издав хриплый рев, волосатое существо метнулось к нему. Пендрейк рассмеялся и отпрыгнул назад. Слишком поздно он заметил, что прямо за ним находится тронная платформа. Его отступление, облегченное лунной силой тяжести, было слишком резким для внезапного столкновения с препятствием. С грохотом он упал на спину.

Все произошло мгновенно. Будучи на ногах, он еще мог на что-то надеяться. Но теперь, когда Большой Олух уселся на него верхом и принялся молотить его тело сокрушающими ударами… Спустя минуту Пендрейк почти потерял сознание. До него смутно дошло, что его грубо и быстро связали.

Постепенно туман в его голове рассеялся и пришло полное понимание катастрофичности положения, в котором он оказался. Наконец он тяжело сказал:

— Ты идиот! Слышишь звуки сражения за стеной? Они означают, что ты проиграл, что бы ты со мной ни сделал. Пока у тебя еще есть шанс, Большой Олух, давай договоримся.

Он взглянул в глаза существа и понял, что бросил свой маленький камень надежды в бездонный темный мир. Все животное в этом человеке всплыло на поверхность. Огромные губы раскрылись, чудовищные зубы в хищном оскале выперли наружу. Большой Олух яростно зарычал гортанным грудным голосом:

— Я сейчас просто запру ворота с этой стороны! Мои люди будут драться еще отчаяннее, если у них не будет возможности отступать. К тому же это обеспечит нам уединенность во время нашей маленькой забавы.

Ковыляя, он пропал из поля зрения Пендрейка. Послышался звук устанавливаемого на место бруса. После этого волосатый монстр появился опять, гримаса на его лице была карикатурой на улыбку. Когда он заговорил, Пендрейку показалось, что перед ним исходит яростью плотоядный зверь:

— Я проживу здесь еще миллион лет, Пендрейк, и все это время твоя жена будет одной из моих женщин.

Пендрейк заскрежетал зубами:

— Ты сумасшедший болван. Даже если ты победишь сейчас, то все равно подохнешь, когда тобой займутся немцы. А уж они тебя найдут, можешь не сомневаться. Для них вы всего лишь бандитская сволочь, которую они не станут слишком долго терпеть.

Слова, казалось, не доходили до сознания Большого Олуха. Он повел себя странно — ухватился за край огромной платформы и изо всех сил потянул ее вверх.

Внезапно деревянная конструкция оторвалась от фунта и, повинуясь толчку мощных рук, встала на ребро и опрокинулась.

— Эти козлы, — с подчеркнутым пренебрежением сказал Большой Олух, — думают, что платформа и частокол нужны мне здесь для того, чтобы корчить из себя короля. Голубые люди знают настоящую тому причину, но они так и не смогли выучиться какому-нибудь языку, кроме своего собственного, так что они не сообщат об этом никому даже в том случае, если захотят это сделать, тем более что у них отсутствует такое желание.

С этими словами он наклонился над Пендрейком, взвалил его на плечо и спрыгнул в открывшееся отверстие, ведущее в пещеру.

Они пролетели футов двадцать. Оказавшись на дне, Большой Олух не глядя швырнул пленника на пол и выбрался обратно на поверхность.

— Волноваться не надо, я сейчас вернусь, — издевательски крикнул он Пендрейку. — Нужно поставить платформу на место.

Через минуту он спрыгнул обратно и опять поднял Пендрейка с земли.

— Эта пещера, — произнес он, улыбаясь, — ведет прямо к яме. Я собираюсь подбросить тебя моему приятелю, старине саблезубому, дьявольской твари, и насладиться зрелищем. Вот это будет развлечение, ты как думаешь, паря?

Глава 20

Пещера, идущая все время под уклон, начала расширяться. Внезапно она привела в огромную комнату, заполненную какими-то металлическими формами.

Машины! Они сияли в отраженном свете, испускаемом стенами и потолком.

Они стояли как молчаливые и таинственные свидетели славы существ, которые достигли — нет, не бессмертия, ведь они умерли, — но величия, равного которому не было после них в Солнечной системе.

Из комнаты выходили два коридора. Большой Олух остановился, опустил Пендрейка на пол и задумался. Ничего не говоря, он опустился на колени и развязал веревки, обмотанные вокруг колен Пендрейка.

— Вставай! — прозвучала отрывистая команда.

Выполнить ее, принимая во внимание силу тяжести на Луне, проблемы не составило.

— Пошел в правый туннель, — приказал Большой Олух.

Пендрейк, не сказав ни слова, повиновался. Неандерталец последовал за ним и вскоре произнес:

— Здесь находится нечто, что я хочу тебе показать. Оно всегда вызывает у меня странное чувство, и я сделаю глупость, если прикончу тебя, не выяснив предварительно, как эта штука воздействует на такого, как ты.

Они прошли по коридору со светящимися стенами и оказались в просторной комнате. В центре ее возвышался полупрозрачный цилиндр, имевший в диаметре около шести футов. Большой Олух указал на него, и Пендрейк приблизился к цилиндру вплотную. За его спиной пыхтел неандерталец.

— Загляни внутрь, — произнес тот почти нежным голосом.

Пендрейк уже заглянул.

В глубине полупрозрачного материала билось ослепительное голубоватое пламя. Пендрейку пришлось отвести взгляд, но он тут же посмотрел на него еще раз.

— Оно светится так, — произнес Большой Олух, — с тех пор, как я оказался здесь впервые. Что ты можешь сказать об этом, парень?

Пендрейк тихо, с отчаянием в голосе, сказал, обращаясь к пламени:

— Пожалуйста, спасите меня. Я нуждаюсь в помощи!

Где-то вдалеке, в глубине прозрачной субстанции, возник проникший в его сознание голос: “Друг, способность ощущать наше присутствие ничем тебе не поможет. Пройдет еще очень много времени, прежде чем люди смогут пользоваться тем, что мы умеем и знаем”.

— Сжальтесь, — молил Пендрейк, — иначе я буду брошен на съедение дикой твари.

“Ну хорошо. Выбор за тобой. Ты можешь присоединиться к нам и остаться здесь навечно”.

— Вы имеете в виду…

“Ты навсегда соединишься с нашим единством, избавишься от страха и боли”.

Пендрейк поежился. Его ответной реакцией было полное отрицание. Он совершенно не почувствовал, что ему предлагают свободу. В это мгновение страх перед саблезубым исчез потому, что альтернатива показалась ему сущим адом.

— А как же моя жена, Земля, люди, — попытался возразить Пендрейк. — Им грозит страшная опасность…

Голос в его сознании произнес: “Ты должен принять решение прежде, чем покинешь эту комнату. Мы можем помочь тебе здесь. За ее пределами это будет не в нашей власти”.

— Вы — лунный народ?

“Мы — лунный народ”.

Весь дрожа, Пендрейк отвернулся от цилиндра и посмотрел на своего палача.

— Большой Олух, — напряженно произнес он. — Если моя жена будет здесь, то я сделаю все, что ты захочешь. Подумай, зачем тебе убивать человека, который идет тебе навстречу?

— Ты слишком умен. Я тебе не доверяю, — оскалился неандерталец. — Что-то я не чувствую в тебе желания сотрудничать.

— Мне придется принять твои условия, — убеждал Пендрейк. — У меня нет другого выхода.

— Пендрейк, ты слишком классный мужик, чтобы я согласился терпеть тебя рядом, — возразил обезьяноподобный человек. — Никто раньше даже не осмеливался мне возразить.

Пендрейк сказал прямо:

— Как только моя жена будет здесь, ты сможешь мной распоряжаться.

— А вдруг ты нападешь на меня опять?

— После того удара по голове у меня все поплыло перед глазами от ярости, — сказал Пендрейк. — Я был не в состоянии контролировать свои поступки.

Большой Олух на минуту задумался, открыв рот и полузакрыв глаза. Внезапно его зубы с лязгом сомкнулись.

— Ко всем чертям! — прорычал он. — Зачем усложнять себе жизнь? С тех пор как здесь появился ты, у меня неприятности пошли косяком. Так вот, я избавлюсь от тех, кто их создает, а начну с тебя. У меня много времени, чтобы разобраться с остальными проблемами. А теперь пошли!

Пендрейк медленно повиновался. Он ничего больше не сказал тому сгустку жизни, присутствие которого обнаружил в пламени. Он не раздумывал больше над его предложением — оно было неприемлемо. Существование лунного народа лежало вне реальности его мира. Пленник со своим конвоиром пошли дальше по коридору, вдоль стен которого располагались другие машины.

— Я повел тебя по этому пути, — издевался Большой Олух, — чтобы продемонстрировать, чем бы ты мог обладать. И твоя жена была бы с тобой. Но теперь мне придется подождать, пока сюда не забредет другой понимающий толк в машинах мужик, который не будет таким суетливым, как ты. Быть может, я отдам твою жену ему, — добавил он под конец и разразился смехом.

Пендрейк ничего не ответил. У него появилось ощущение, что у него в мозгу образовалось что-то наподобие качелей, которые с каждым махом наращивают мощь и амплитуду колебаний. И с каждой минутой давление на этот расшалившийся мозг становится все больше и больше. Мысли его перемешались: двигатель, не ведающая о замыслах немцев Земля, Элеонора, его Элеонора…

Кровь отлила от его щек. Мускулы солнечного сплетения напряглись до такой степени, что он ощутил такую боль, как если бы у него обострился аппендицит.

Большой Олух и Пендрейк подошли к частоколу, за которым находилась транспортировочная машина. Пендрейк хмуро смотрел на то, как монстр снимает висячий замок и распахивает ворота.

— Пошел внутрь! — прорычало чудовище.

Пендрейк, который тщетно пытался ослабить во время перехода свои путы, быстро шагнул вперед. “Еще одна попытка”, — подумал он, понимая, что спасти его могут только быстрота действий и полное пренебрежение к боли.

Ступив в проем ворот, он на мгновение остановился, наклонился вперед, поднял сзади руки и зацепил их за выступ частокола. И, изо всех сил толкнувшись мощными ногами, рванулся вперед.

Полуистлевшая от древности веревка треснула и разорвалась, как пожухлая трава.

И он оказался на свободе.

Распрямившись, Пендрейк резко повернулся и бросился к воротам.

Они захлопнулись у него перед носом, и он услышал металлическое клацание навешиваемого замка.

С противоположной стороны донесся голос Большого Олуха:

— Я же говорил, Пендрейк, ты очень умный парень. Мне не нужны варианты. Я не собираюсь ждать, когда ты запустишь эту машину. Минут через двадцать я вернусь с винтовкой, слегка покалечу тебя и мы продолжим.

Шаги Большого Олуха стихли вдалеке.

“Нельзя сказать, — подумал Пендрейк, — чтобы сегодня был удачный день для Большого Олуха, да и для меня тоже”.

К этому моменту он почувствовал, что поток к Земле. начнется приблизительно через пятнадцать минут. Он не хотел покидать Луну, но выбора у него не было. Пендрейк с нетерпением ждал истечения оставшегося времени.

Пришла кошмарная мысль: “Мой бог, Элеонора останется в его власти!” Безвыходность положения приводила в отчаяние. Он с безнадежностью подумал: “Они решат, что меня скормили хищной твари, и прекратят сопротивление”.

Пендрейк представил себе горе и унижение Элеоноры и решил, что обязательно должен выбраться отсюда, раздобыть снаряжение и оружие и через восемь часов вернуться обратно.

Это хотя бы временно прекратит унижение, которое может причинить чудовище-неандерталец.

Возможно, опасаясь возвращения Пендрейка, Большой Олух не станет ничего предпринимать в отношении Элеоноры. Пожалуй, в этом состояла его единственная, хоть и слабая, надежда на сохранение безопасности жены.

Альтернативы не было.

С началом потока Пендрейк осторожно приблизился к невидимой разделительной линии, проходящей внутри пещерообразного углубления. Остановившись и расставив для большей устойчивости ноги, он наклонился вперед. Ему хотелось взглянуть, что делается там, за чертой. Его голова и плечи вошли в темноту. Нет, не в темноту, в какую-то туманную пустоту.

Пендрейк в замешательстве выпрямился. Может быть, на Земле сейчас ночь? Может быть. Но ночи редко бывают такими темными. Неудовлетворенный, он наклонился еще раз.

С таким же успехом он мог засунуть голову в непроницаемый мешок. Он не увидел ничего.

Но когда он распрямился во второй раз, его голова слегка закружилась.

Встревоженный, он вспомнил, что ему отпущено на все совсем немного времени. Десяти минут все равно не хватит, чтобы принять все меры предосторожности.

Он быстро подошел к стенке углубления, оперся об нее и медленно двинул вперед правую ногу. Ему не удалось нащупать там ничего, кроме пустоты. Пендрейк спустился на несколько дюймов и попробовал еще раз. Было странно наблюдать, как куда-то исчезает часть ноги. Еще больше настораживало то, что ему в очередной раз не удалось обнаружить ничего, кроме пустоты. У него ушло пять минут на подобные эксперименты вдоль разделительной линии. И ни разу его нога не уперлась ни во что твердое.

Альтернативы по-прежнему не было.

Пендрейк подумал: “Неужели мне придется поставить все на карту и просто прыгнуть в ничто?”

Прошло не менее минуты, пока он размышлял над этим. Но в конце концов сомнения прошли.

Большой Олух мог появиться в любую секунду.

Пендрейк с надеждой думал: “Там должна быть тропа. Все говорили об этом. Она проходит в горах, но по относительно ровному месту. Если я прыгну и сгруппируюсь в прыжке, чтобы не сильно удариться…”

Во время прыжка в мозгу Пендрейка пронесся калейдоскоп впечатлений. Сначала перед ним выросла отвесная стена грязи. Он ударился в нее лицом и тут же начал сползать по крутому склону. Одновременно он услышал рев мощного мотора. Оглянувшись, он с ужасом увидел, что его увлекает прямо к огромному дорожному катку. Пендрейк заорал водителю, но тот внимательно смотрел в сторону, направляя свой чудовищный механизм по точно вымеренному пути.

У Пендрейка хватило времени только на один вопль. В следующую секунду он оказался прямо перед машиной. Напрягая все силы, он попытался выкарабкаться из-под катка. И ему почти удалось это. Почти…

Глава 21

В разное время дня Джефферсон Дейлс просматривал доклад ученых. Эти отрывистые чтения оставили его в недоумении. Уже позже, когда огромная ежедневная работа президентского дня была выполнена, он взял доклад с собой в постель и перечитал его еще раз уже за полночь. В документе было следующее:

Джефферсон Дейлс лежал в темноте с закрытыми глазами. Для него все это выглядело как старая-старая история, слишком сложная для умов простых смертных.

Когда он наконец повернулся на бок, чтобы уснуть, то подумал: “Три года, не больше. Три года, чтобы разыскать Пендрейка. Потом будет слишком поздно”.

Он должен выиграть самые фантастические выборы в истории Америки.

Женщины неистовствовали. У них появился кандидат в президенты, и было похоже, что с его возникновением мозги обычно рассудительных женщин словно сорвались с цепи.

Их сильный, обладающий мужским умом и в то же время женственный лидер балансировал на краю пропасти, изо всех сил пытаясь не упасть туда. Ей, похоже, удавалось обходить все подводные камни выборов, и несмотря на то, что агенты Дейлса неусыпно следили за каждым ее публичным выступлением, шли месяцы, а она по-прежнему умудрялась не допускать ни одного промаха.

Дейлс наблюдал за ней на расстоянии, сначала с недоверием, потом — с восхищением и в конце концов с тревогой. “Ничего, скоро она устанет, — говорил он. — Настанет день, когда она вымотается настолько, что едва будет стоять на ногах. Тогда и настанет время подставить ей ножку”.

Все, что можно было сказать о рациональности кандидата, совершенно не относилось к ее переполненным идеями сторонницам. Вот-вот должна была состояться смена тысячелегий. Женщины смогут прекратить войны и принести человечеству мир. Они внесут коррективы в несправедливый уклад общества, обуздают прожорливость бизнеса и раз и навсегда покончат с неверностью американских мужчин.

Большинство этих мыслей так и не вышло на уровень публичных дискуссий.

До момента, когда избиратели должны будут отправиться к урнам, остался месяц, а у президента по-прежнему было стойкое ощущение, что если дела будут идти таким образом и дальше, то он проиграет. Отовсюду, от своих помощников, из политических организаций, от местных партийных боссов он слышал одно и то же: кандидат-женщина идет впереди.

— Нам нужна зацепка, один промах, — сказал он одним душным днем Кей в перерыве между речами. — Я чувствую, что мои слова не пробиваются сквозь заслон из эмоций, вызванных Вейк.

Он всегда называл своего оппонента Вейк. Не миссис Вейк или Джанетт Вейк, — просто Вейк. Упоминание только ее фамилии подчеркивало их равенство в борьбе, где мужчина находился в привилегированных условиях только потому, что принадлежал к сильному полу.

Кей холодно произнесла:

— Если промаха и не будет, мы все равно готовы. Были предприняты необходимые меры, чтобы по всей стране возникли тысячи нарушений общественного порядка. Ты сможешь объявить чрезвычайное положение и отменить выборы.

— Прекрасно, — произнес президент Дейлс, и по его щеке покатилась капля пота. Он достал носовой платок. — Я решил идти до конца, Кей. И не стоит беспокоиться из-за ослабления моих позиций. Этот женский вопрос не представляет собой ничего особенного — еще одно безумие в этом мире.

Кампания шла своим чередом. Парады. Многочисленные митинги. Женщины выкрикивали лозунги: “Мир! Счастье в каждом доме! Здоровая нация!”

Как это все лучше устроить? Прошли слухи, что будут разыскиваться мужчины, ушедшие из своих семей. Брошенные жены и матери, охваченные чувством мести, постоянно ставили великую женщину, согласившуюся быть их кандидатом, в неловкое положение. Они требовали возвращения в семьи всех дезертиров. Никто не думал над тем, как эти мужчины, с преисполненными ненавистью сердцами и исполосованными бичами спинами, будут относиться к своим женам. Кроме того, некоторые женщины открыто заявляли, что возвращенным мужьям придется воздерживаться от удовлетворения их похоти.

За две недели до выборов, на митинге, где послушать миссис Вейк собрались тысячи людей, к микрофону протиснулась какая-то женщина и прокричала вопрос: считает ли кандидат, что ушедшие из семей мужчины должны быть подвергнуты телесному наказанию?

— Девочки, девочки, — устало ответила миссис Вейк, — не пытайтесь бежать впереди паровоза!

У Джефферсона Дейлса появился наконец козырь.

Пресса президента ухватилась за это высказывание.

На следующий день и в течение последующих Вейк пыталась объяснить, что она просто хотела придержать экстремистов.

Но медовый месяц закончился. Миллионы безотчетно поверивших в нее мужчин дали задний ход. Внезапно все ее слова перестали быть воплощением здравого смысла. В их глазах она превратилась в этакую даму себе на уме, которая шаг за шагом приближается к своей цели.

Президенту сообщили, что и сами женщины начали ставить слова своего лидера под сомнение. Легкая на подъем, древняя ненависть одних женщин к другим, приглушенная интенсивной эмоциональной атмосферой кампании, внезапно снова заявила о себе.

Выборная кампания вошла в другое русло.

Испытывая огромное внутреннее облегчение, президент Дейлс забыл о плане отмены выборов.

За неделю до выборов он заявил в выступлении:

— Я убедительно обращаюсь ко всем избирателям проголосовать по вопросам и отдать свои голоса в поддержку моей администрации.

В этот момент он был настолько уверен в победе, что вполне мог позволить себе подобное изречение.

Он рано отправился спать и был разбужен в полночь Кей, которая сообщила ему сводку новостей из Лос-Анджелеса: там состоялась большая демонстрация женщин, которые несли плакаты с призывами следующего содержания:

Дальше в сводке сообщалось, что затем раздался призыв мужчин: “Да сколько же можно! Довольно! Они хотят, чтобы мы их уважали, а сами собираются превратить нас в рабов! За мной!” Мужчины набросились на женщин, и началась свалка. Когда с помощью бронированных машин удалось очистить улицу, двадцать четыре женщины остались лежать замертво, девяносто семь получили серьезные ранения, а более четырехсот обратились в медицинские учреждения с травмами различного характера.

Это был кризис, способный обеспечить победу или поражение на выборах. Через тридцать минут президент выступил по телевидению с обещанием провести тщательное расследование и сурово наказать виновных.

Было арестовано тридцать два человека. На следующий день им предъявили обвинение. У всех были адвокаты; все отрицали свою виновность. Судья коротко допросил каждого из них, после чего вынес беспрецедентный приговор: пятнадцать человек из числа обвиняемых были признаны невиновными.

Виновным был вынесен смертный приговор.

В зале суда возникло сильное волнение, и только с помощью ста сотрудников специальной службы удалось очистить зал от посетителей и отделить впавших в истерику смертников от их пораженных родных и адвокатов.

После заседания судья спокойно объяснил свои действия:

— Вполне нормально для судьи принять решение о виновности или невиновности человека. Не следует думать, что демократия слишком слаба для того, чтобы прекратить беспорядки.

После чего судья тут же ушел в отпуск, во время которого собирался отправиться вместе с семьей в длительный заграничный туристический вояж.

Когда Вейк попросили прокомментировать приговор, она с волнением в голосе произнесла:

— У меня нет сомнения, что восторжествовала справедливость. Я попросила комиссию подготовить мне доклад о прохождении данной судебной процедуры.

Дейлс дал следующий комментарий по поводу последних событий:

— Вопрос находится в ведении судебной системы, которая, как вам известно, в Соединенных Штатах является государственной организацией, отделенной от администрации.

Было объявлено, что осужденные собираются обжаловать приговор. В этой обстановке неопределенности и состоялись выборы.

Джефферсон Дейлс был переизбран с перевесом в два миллиона голосов.

Он испытал огромное облегчение, но впоследствии сказал Кей:

— В конце этого срока мои легальные права оставаться президентом закончатся. Продолжение зависит от…

— …Пендрейка, — закончила она за него.

— Пендрейка, — повторил он мрачно. И покачал головой в немом недоумении. — Что же могло случиться с этим человеком? Его ищут ФБР, армейская разведка и полиция. И — ничего. Ни малейшего следа.

Кей сказала, констатируя факт:

— У тебя есть еще несколько лет.

— Три, — кивнул он. — У меня есть три года. После этого будет слишком поздно.

Глава 22

Церемония инаугурации…

“Слишком поздно, слишком поздно…” В течение всего великого дня эти слова бродили в его мозгу, смазывая раздаваемые им улыбки, омрачая приподнятое настроение и мысли. Найти Пендрейка! Найти человека, кровь которого в состоянии в течение одной недели выгнать старость из его тела, а следовательно, утвердить его власть и сделать реальным построение задуманной им грандиозной цивилизации.

Эта мысль была подобна болезни, наваждению, которое продолжало преследовать его с той самой поры, когда к нему привели фермера. Человек был крупным и неопрятным. Пока Дейлс слушал его рассказ, в его сознании продолжала вертеться одна мысль. Он слышал сиплый голос фермера и никак не мог ее сформулировать.

— Я уже говорил, что он был у меня десять дней и старина док Гиллеспи дважды заходил, чтобы на него посмотреть, но, похоже, ему не нужна была никакая медицина, только пища. Скажу вам, чудно он себя вел. Не мог сказать мне свое имя и вообще ничего. А когда его нога зажила, я отвез его в Карнесс и показал комиссии по трудоустройству. Я сказал им, что его зовут Билл Смит. Он не возражал, поэтому так его и записали — Билл Смит. Они послали его на какие-то работы, не могу вспомнить на какие. Что-нибудь еще вас интересует?

Джефферсон Дейлс бесстрастно посмотрел на собеседника. Но за его внешним спокойствием скрывалось внутреннее возбуждение. Пендрейк был жив, его обнаружили, об этом доложила Кей после того, как из полицейского отделения в Карнессе поздней ночью поступили отпечатки пальцев Билла Смита.

— Это пока все, чем мы располагаем, — сказала Кей, — по крайней мере, теперь мы знаем, откуда плясать.

— Да, — произнес Джефферсон Дейлс и глубоко вздохнул. — Да.

Тотипотентный человек был жив.

Оставался еще один вопрос: подтверждение информации. Рука Пендрейка! Та, что должна была вырасти. Голос фермера послышался опять:

— И еще одно, господин президент…

Джефферсон Дейлс ждал, он был занят подготовкой своего вопроса. Его было непросто сформулировать, потому что как вы, например, спросите о том, отросла рука у человека или нет?

— Дело, — продолжил фермер, — состоит в следующем: когда я его подобрал, то, могу поклясться, одна нога у него была короче другой. Но когда мы расставались, у него были ноги одинаковой длины. То ли я сошел с ума, то ли…

— Что-то невероятное, не так ли? — сказал Джефферсон Дейлс. И быстро добавил: — Во всем остальном он был нормальным человеком, так ведь?

Фермер кивнул.

— Никогда не встречал более сильного мужика. Поверьте, когда он двумя руками ухватился за повозку и вытащил ее…

Президент не стал дослушивать до конца. В ушах продолжало звучать: “Двумя руками… двумя руками”.

Он встал и пожал руку сияющему от удовольствия старику.

— И послушайте, мой друг, — произнес президент Дейлс, — с этого момента ваше имя будет занесено в особый список, и в любое время, когда вам понадобится помощь Белого дома, напишите моему секретарю. И, если будет возможность вам помочь, вам помогут. Тем временем, я надеюсь, вы не будете никому рассказывать о нашей встрече. Рассматривайте это как вашу обязанность перед нашей страной.

— Вы можете на меня положиться, — сказал фермер с лояльностью прирожденного патриота. — И можно не волноваться — никаких специальных просьб не будет.

— Мое предложение останется в силе, — сказал сердечно президент, — и — мои наилучшие пожелания.

Позже Кей произнесла:

— Он сказал то, что думал, — это не часто встретишь в наши дни. Демократия рушится.

— Ты выглядишь так, будто у тебя есть доказательства, — сказал Дейлс — Стряслось что-нибудь?

Она молча протянула сообщение. Он прочел его вслух:

— “Верховный суд оставил смертный приговор для виновных в беспорядках во время женской демонстрации без изменений”. — Потом тихо присвистнул и произнес: — Что ж, они здорово сражались, но прошел год, и их борьба закончена. — Он посмотрел на Кей задумчивым взглядом. — И чем суд обосновал свое решение?

— Они не сообщили причины.

Он замолчал. Ему тоже показалось приметой времени то, что решение суда низшей инстанции не было изменено.

Кей ворвалась в его мысли.

— И не вздумай вмешиваться в это, — сказала она жестким тоном.

Великий человек промолчал.

Казнь должна была состояться в декабре 1977 года. За три дня до назначенной даты семнадцать человек совершили массовый побег из камеры смертников.

В нескольких городах прошли бунты, во время массовых демонстраций женщины потребовали наказать провинившихся тюремщиков, а также немедленно поймать и казнить бежавших.

— Мне казалось, что эти женщины хотят мира, — произнес Джефферсон Дейлс.

Но сказал он это Кей во время личной беседы. Публично же он пообещал, что будут предприняты все необходимые меры.

Прошло два дня после этой речи, и в аппарат президента поступило письмо, в котором значилось:

Кей подождала, сверкая глазами, когда он дочитает письмо, а потом протянула ему донесение из ФБР со следующей информацией:

Кей прервала его в этом месте:

— Пендрейк должен быть тем, кого поместили в автобус. Он не мог принимать участия в беспорядках. Нам придется принять без доказательства это совпадение.

— Но как им удалось найти его, если даже нам это оказалось не под силу? — заметил президент Дейлс.

Кей молчала. Затем она произнесла:

— Нам лучше поскорее встретиться и поговорить с этой женщиной.

Камера не выглядела слишком комфортабельной, и Дейлс понял, что не все его первоначальные указания были выполнены в точности. Президент сделал мысленную пометку принять строгие меры к виновным, а потом обратил свое внимание на бледное создание, которое было Анреллой Пендрейк.

Это была их первая встреча лицом к лицу. И, невзирая на ее поблекший вид, он был поражен. В ее глазах было нечто — достоинство и мощь, мудрость, — что обеспокоило его. После первого впечатления его поразило, как глухо звучал ее голос. Он совсем не соответствовал ее внешности.

Анрелла Пендрейк произнесла:

— Вот что я вам скажу. Джим находится в укрытии, расположенном в Великой Калифорнийской пустыне. Ранчо расположено приблизительно в сорока милях к северу от поселка Маунтенсайд… — Она умолкла. — Пожалуйста, не спрашивайте меня, почему он сделал то, что сделал. Важно, чтобы он не был убит, когда вы доберетесь до его укрытия. — Она сделала тщетную попытку улыбнуться. — Наша группа верила сначала, что с его помощью мы сможем оказывать влияние на события в мире. Боюсь, мы переоценили наши возможности.

Заговорила Кей:

— Миссис Пендрейк, вы должны изложить ваши пояснения, каким образом вам удалось обнаружить мужа, в то время как с этой же задачей не смогла справиться разведка Соединенных Штатов?

Впервые за всю встречу на лице женщины появилось подобие улыбки.

— Когда Джим попал к нам впервые, — сказала она, — мы вживили ему в мускул на плече маленькое транзисторное устройство. Оно подает сигнал, который мы можем принимать. Я ответила на ваш вопрос?

Президент Дейлс произнес:

— Вполне. Вы можете определить его местоположение в любой момент?

— Да, — ответила Анрелла.

После этого они оставили ее в покое.

Самолет летел на север. Кей сказала:

— Не вижу причины, по которой миссис Пендрейк или кто-нибудь еще должен быть освобожден. То, что она так глупо раскрыла свои карты и сообщила нам местонахождение Пендрейка, не означает, что мы ей чем-нибудь обязаны.

Ее диалог с президентом прервали:

— Господин президент, поступила радиограмма из тюрьмы Каггат.

Джефферсон Дейлс, сжав губы, прочитал длинное сообщение, а потом молча протянул его Кей.

— Сбежали! — вскрикнула Кей. — Вся банда! — Она застыла. — Но зачем эта бледнолицая маленькая актриска, изображавшая крайнюю степень депрессии, зачем она рассказала все нам? Почему она это сделала? — Она замолчала, перечитала сообщение и прошептала: — Ты видишь, во время побега было применено девяносто самолетов, оборудованных тем самым двигателем! Что же у них за организация? Это означает, что побег мог быть произведен в любое время. Но они ждали до сегодняшнего дня. Сэр, это очень серьезно.

Джефферсон Дейлс почему-то не ощущал себя охваченным паникой, как его секретарь. Он пребывал в приподнятом настроении, в нем ширилась и крепла воля к победе. Ситуация и в самом деле была серьезной: налицо был кризис. Тем не менее его голос прозвучал спокойно:

— Кей, мы задействуем пять дивизий, из них две моторизованных, и столько самолетов, сколько нам понадобится, — не девяносто, а все девятьсот. Мы оцепим пустыню. Мы установим контроль за каждым транспортным средством, покидающим интересующую нас зону по земле или по воздуху. Мы применим радары, прожекторы, ночные истребители. Мы используем безграничную мощь вооруженных сил Соединенных Штатов. Мы найдем Пендрейка!

Дейлс вдруг понял, что на карту поставлена его жизнь.

Глава 23

Весь январь дули завывающие зимние ветры. Пятнадцатого числа снежная буря похоронила под белым саваном почти весь штат Нью-Йорк и Пенсильванию. Утром шестнадцатого люди проснулись в мире, который опять стал белым, чистым и радостным.

В этот же день, далеко на юге, Хоскинс и Кри Липтон, проанализировав причины, которые привели их в Южную Америку, вылетели из Бразилии в Германию.

Целью их поездки был американский штаб на Унтер-ден-Линден в Берлине. В огромной, покрытой толстым ковром Красной комнате на втором этаже их встретил американский генерал и быстро провел в охраняемый кабинет.

— Перед вами, — показал он рукой, — то, что мы называем картой смерти. На ней нанесена информация, которую мы собирали для вас в течение нескольких последних недель. Что ж, карта превратилась в весьма любопытный документ.

Карта тридцати футов в длину была утыкана разноцветными значками. “Назвать ее документом можно было только с большой натяжкой”, — подумал Хоскинс с кривой усмешкой. Но он промолчал, просто смотрел и слушал, ему не терпелось услышать обобщенный вывод.

— Месяц назад, — сказал генерал, — мы разослали наших людей на грузовиках по всем европейским территориям, которые ранее находились в оккупации. На каждой машине был установлен плакат с запросом о двигателе. Текст был написан в соответствии с полученными от вас инструкциями.

Он достал пачку сигарет и предложил ее собеседникам; Хоскинс, отказываясь, слегка покачал головой и с нетерпением ждал, пока остальные прикуривали. Офицер продолжил:

— Прежде чем я сообщу вам степень и масштаб нашего успеха, мне хочется ввести вас в курс происходящих событий в современной Германии. Как вам известно, метод Гитлера состоял в том, что он на все руководящие посты назначил членов нацистской партии. Мы давно уже избавились в Западной Германии от этих фюрерчиков, заменив их на оставшихся в живых довоенных демократов. В Восточной же Германии Советы попытались использовать многих бывших фашистов, справедливо рассудив, что в глубине души коммунисты и нацистские террористы — близнецы-братья. При этом они упустили, что более образованные немцы никогда не примут среднего славянина как равного, сколько бы им ни вдалбливали ленинскую доктрину по национальному вопросу.

И только после того, как мы сообщили Советам вашу информацию, они засуетились и обнаружили, что под самым носом у них в Восточной Германии сформировалась тайная организация террористов. После этого они дали нам карт-бланш — и вот что нам удалось выяснить: прямо сейчас немцы совершают около тысячи убийств в неделю в самой Восточной Германии и еще около восьмисот — по всей Европе.

— Каким образом это связано с получением информации о двигателе и о семи исчезнувших с семьями ученых, тела которых мы не смогли обнаружить в США? — спросил Липтон.

— Мы взяли статистику убийств для каждого района Европы, — прозвучало в ответ. — После распространения запроса информации по двигателю мы денно и нощно следили за повышением числа случаев. Мы исходили из предположения, что нацисты предпримут предосторожности в тех местах, где существует возможность утечки информации. — Он посмотрел на гостей с угрюмой усмешкой. — Могу доложить, что число убийств на двух весьма отстоящих друг от друга территориях выросло сверх всякой нормы. Это Гогенштайн в Саксонии и еще один городок в Болгарии — Латски.

— Болгария! — раздался озадаченный возглас Липтона.

Хоскинс быстро произнес:

— В конце концов, мы всегда уделяли особое внимание Германии. Видимо, они решили, что будет проще разместить межпланетные базы на территории симпатизирующих государств; среди последних Болгария, несомненно, является наиболее угнетенной жертвой коммунизма.

Генерал окинул его пронизывающим взглядом карих глаз:

— Совершенно верно. Мы провели исключительно осторожное наблюдение за этими районами. После трехдневных поисков в Гогенштайне мы обнаружили покинутую в явной спешке прекрасно оборудованную и оснащенную шахту.

— В ходе проведенного опроса населения, — продолжал офицер, — удалось выяснить, что поблизости от покинутого сооружения видели похожий на дирижабль аппарат.

— Святые небеса!

Хоскинс и сам не заметил, как издал это восклицание. Спустя мгновение он понял, что слушал сообщение генерала с нарастающим нетерпением, ему хотелось поскорее перейти от слов к поискам. А теперь…

Все было сделано без них. Поиск был закончен, или почти закончен. Все предварительные работы были успешно доведены до конца.

— Сэр, — сказал он с теплотой в голосе, — вы выдающийся человек.

— Позвольте мне закончить, — генерал широко улыбнулся. — У меня есть для вас еще кое-что. — Он педантично продолжал: — Мы отобрали среди нескольких тысяч писем всего три. Они, безусловно, подлинные и имеют отношение к нашему делу. Третье, и самое важное из них, послано нам фрау Крейгмер, женой человека, который был боссом болгарской националистической партии в Латски в течение трех лет. Мы получили его прошлой ночью, когда я уже был осведомлен о вашем прибытии.

Господа, — продолжил он спокойным, уверенным голосом, — к концу недели в ваше распоряжение поступит вся информация, доступная на этом континенте.

Его четко сформулированное обещание привело Хоскинса в состояние шока.

— Естественно, — закончил он, — нацисты сделали все возможное, чтобы опустить концы в воду. И тем не менее…

Четвертого февраля в полдень им были представлены тела людей, принимавших участие в поселенческом проекте Лембтона. Семеро пожилых, девять женщин, две девочки и двенадцать подростков лежали друг подле друга на холодной земле. Под всеобщее молчание они были помещены в катафалки, которые направились в порт. Оттуда их доставят морем в Америку для погребения.

После того как скорбная вереница машин исчезла за поворотом, Хоскинс и другие, следуя указаниям тучного мужа фрау Крейгмер, подошли к зарослям кустов. Дул холодный северный ветер, и сопровождающие их в бронетранспортерах пехотинцы хлопали в ладоши, чтобы согреться.

Хоскинс обратил внимание, что, несмотря на ветер, герр Крейгмер обильно вспотел. “Если когда-нибудь кто-нибудь и заслуживал петли…” — подумал он.

Но они дали слово. В плакатах значилось: деньги, безопасный переезд и максимально возможная полицейская защита.

Подошел генерал.

— Землекопы закончат без нас, — произнес он. — Поехали отсюда. Я соскучился по теплой комнате в отеле. Там вы сможете пораскинуть мозгами над успехами, — он бросил быстрый взгляд на Хоскинса, — и неудачами.

Материала для исследований было не слишком много. Хоскинс молча уселся в кресло перед камином и перечитывал перевод единственного документа, который им удалось восстановить:

— Я бы не стал, — произнес устало Хоскинс, — подавать это в патентное бюро на предмет получения патента. Боюсь, что мы зашли в тупик, и у меня нет надежды на скорейшее спасение Пендрейка и его жены. Остаток этой туфты, — он помахал стопкой отпечатанных листов, — состоит из инженерных указаний по проблемам инсталляции. Важнейшая часть документа отсутствует. Похоже, опустошив рюкзачок, мы обнаружили в его дне приличную дыру. — Он поднял глаза. — Есть ли что-нибудь новое из Гогенштайна, второго центра убийств?

— Ничего, — ответил Кри Липтон. — Он, несомненно, был одним из портов для их космических кораблей. Его срочно эвакуировали перед самым нашим появлением. Теперь все их секреты и основное оборудование перенесены куда-нибудь на Марс или на Венеру…

Хоскинс возразил:

— На Луну! И не сомневайся. Марс и Венера слишком далеки от Земли даже при самом благоприятном расположении планет. Кроме того, они не решились бы показать своей молодежи, какой планетой может стать Венера. Вспомни, что обещал Лембтон поселенцам в рекламе своего проекта. Немецкие лидеры замешаны на крови и стали; их цель — добиться освобождения Восточной Германии и воссоединить страну. Пока это не выполнено, эти предводители будут держать своих подчиненных на диете из тяжелой работы, жестких условий жизни и надежды. У них было слишком мало времени, чтобы они успели понаставить везде действительно хорошие базы. Поэтому, сдается мне, нам пора отправляться обратно в Америку. Нам еще многое предстоит сделать.

Прошло три дня.

Президент Дейлс, находясь на пути в Маунтенсайд, штат Калифорния, сидел в гелиокаре в компании Кри Липтона и слушал его доклад о возрождении немецкого духа в Восточной Германии. После доклада прозвучало настоятельное требование предоставить людей и денег для организации экспедиции на Луну. Президент, соглашаясь с собеседником, кивал головой.

— Да, да, — сказал он, — сделайте и это. Приготовьте спутники. Мы можем ступить на Луну, даже если это обойдется нам в астрономическую сумму. Я смогу дать разрешение на направление необходимых средств из военного бюджета, если всем будет ясно, что мы собираемся нанести последний удар по гитлеровским выкормышам. Расконсервируйте столько ракет, сколько сочтете необходимым. Мне кажется, что, до того как мы заключили наш договор с Советами о практике осуществления крупномасштабных космических проектов, чтобы не довести наши страны до банкротства, мы уже успели произвести с десяток тысяч ракет-носителей. Они не так уж дешевы. — Он мрачно продолжил: — Те, что сделали открытие, не верили, что такие грубияны, как мы, смогут правильно его применить. Вот они и подались к сумасшедшим наци. Мы живем во взбесившемся мире, мистер Липтон.

Молчавшая до этого Кей подала голос:

— Мистер Липтон, правильно ли я вас поняла — вы только что сказали, что одна из целей вашего товарища мистера Хоскинса заключается в том, чтобы вырвать мистера Пендрейка и его жену из рук нацистов на Луне?

— Это так.

Большой мужчина выглядел удивленным.

В разговоре наступила пауза. Президент и его секретарь обменялись быстрыми взглядами.

— Расскажите нам об этом подробнее, — произнес наконец президент.

Липтон рассказал и добавил в заключение:

— В ходе расследования исчезновения миссис Пендрейк мы выяснили, что в их поместье приземлился самолет и что она была на нем увезена в неизвестном направлении. Оставленная ею записка, ее поведение при отъезде и описание взлета самолета позволяют утверждать, что это было похищение и что тот, кто его осуществил, обладал летательным аппаратом весьма необычного типа.

Первое лицо государства повернулось к Кей:

— Могу я услышать хоть одну причину, по которой исчезновение миссис Пендрейк было скрыто от моего внимания?

Женщина пожала плечами:

— В Пентагон поступает невероятное количество информации. И только небольшая ее часть передается оттуда в Белый дом.

Президент Дейлс сжал губы.

— Ладно, следовательно, мы можем предположить, что миссис Пендрейк в данный момент находится на Луне. Но почему вы решили, что мистер Пендрейк также предпринял такое путешествие?

Липтон рассказал о сообщении миссис Пендрейк, из которого следовало, что ее муж исчез после того, как отправился в башни Лембтона. Он закончил:

— Так как позже выяснилось, что они были захвачены германской законспирированной группой, то мы сделали вывод, что Пендрейк был либо пленен, либо убит. Если пленен, то его вполне могли увезти с планеты. Мистер Хоскинс лично заинтересован в судьбе семьи Пендрейков. С мужем они служили в одной эскадрилье во время боевых действий в Китае.

Президент Дейлс, который тоже был лично заинтересован в судьбе Пендрейка, кивнул.

Документы, в которых содержался приказ вооруженным силам тайно подготовиться к вторжению на Луну, были подписаны переодетым президентом в маленьком офисе отеля городка Маунтенсайд.

После того как Липтон ушел, Кей сказала:

— Мы так и не получили ответа на множество вопросов. Если Пендрейк был отправлен на Луну, то как ему удалось вырваться из рук немцев? И как он возвратился обратно?

Глава 24

Пендрейк проснулся. Думать было не о чем. Там, где только что была непроницаемая темнота, прорезался свет. Он лежал совершенно неподвижно. Ему и в голову не пришло задуматься о том. есть ли у него имя, или о том, есть ли что-нибудь странное в сложившейся ситуации. Он находился здесь — он существовал. Даже его состояние представлялось вполне нормальным — живое существо в процессе бытия. Он лежал, отдавая себе полный отчет о происходящем.

Длилось это очень долго. У него не было другой цели, кроме одной — оставаться там, где он находился; он не помнил ничего другого, у него не было даже намека на желание двигаться. Он лежал и смотрел в потолок, выкрашенный в голубой цвет. Потолок не был самым ярким объектом в его вселенной, поэтому спустя какое-то время его взгляд упал на окно, сквозь которое лился поразивший его свет.

Словно ребенок, привлеченный блестящей игрушкой, он поднял руку и протянул ее к окну. Рука встретила пустоту. Внезапно это потеряло значение, его внимание переключилось на собственную руку. Он понял, что она — часть его самого. В то мгновение, когда он оставил свою инстинктивную попытку дотянуться до окна, мышцы, которые удерживали руку на весу, начали расслабляться. Рука упала на одеяло. И благодаря тому, что его глаза проследили ее неуклюжее падение, он впервые обратил внимание на свою постель. Он все еще продолжал осматриваться, приняв полусидячее положение, когда его внимание переключилось на звук приближающихся шагов. Звук усиливался, но Пендрейк не удивился этому. Он отдавался в его ушах, такой же нормальный, как и все остальное. Разница была в том, что он внезапно мысленно как бы разделился на две части. Одна часть осталась в постели. Другая будто взглянула на мир глазами человека, который в соседней комнате шел по направлению к двери спальни.

Пендрейк знал, что другое существо было человеком и что дверь комнаты и акт ходьбы для второй части его мозга представляли собой обычные жизненные реалии. Мозг другого человека знал не только эти вещи; и настолько быстрым и впитывающим оказался его собственный мозг, что после того, как открылась дверь, он свесил ноги с кровати и сказал:

— Не принесешь ли ты мою одежду, Петере?

Мозг Петерса воспринял его требование с полной покорностью. Он вышел из спальни, а у Пендрейка в голове появилось радующее мозг изображение Петерса, роющегося в платяном шкафу. Тот вернулся и замешкался в дверях, потому что его голову посетила новая мысль. Он посмотрел поверх груды одежды, которую держал в руках, и произнес, слегка шепелявя:

— Мой бог, Билл, ты не должен вставать. Еще полчаса назад, когда мы поймали здесь эту даму, ты был без сознания. — И заботливо добавил: — Я позову дока и принесу тебе горячего супчика. После того как ты вытащил нас из петли, мы не допустим, чтобы с тобой стряслось что-нибудь плохое. Давай ложись обратно в постель.

Пендрейк, наблюдая, как его собеседник раскладывает на стуле одежду, задумался в нерешительности. Аргументы были вроде бы правильными, но ему почему-то казалось, что они не вполне применимы к нему. Прошло еще какое-то время, но он так и не смог определить, что его смутило. Нерешительность прошла. Он сунул ноги обратно под одеяло и произнес:

— Знаешь, то, что эта женщина была схвачена прямо здесь, в этой комнате, заставляет меня задуматься, так ли уж надежно наше убежище.

Он замолчал и нахмурился. Его осенило, что он не беспокоился об этом, пока не пришел Петере. Его умственное состояние в самом начале было… каким оно было? Попытка вспомнить оживила его мысли. Его мозг возвратился к моменту обретения сознания. Было невероятно сложно представить себя таким, каким он был в первое мгновение, — с немыслящим мозгом и чистой, как лист бумаги, памятью. А потом — мгновенная абсорбция мозга Петерса, со всеми его страхами и эмоциональной ограниченностью. Что было поразительнее всего — он впитал в себя продукт работы мозга Петерса и его знания. И ничего другого. Ничего, что касалось бы его самого.

Он посмотрел на этого человека. Во время глубокого и быстрого анализа он усвоил всю память Петерса, мысленно прошелся по жизненному пути пухлого мальчика, который мечтал стать механиком. Не было никаких определенных причин, которые могли толкнуть этого человека присоединиться к толпе, которая атаковала демонстрацию женщин. Сама сцена нападения была неясной. Последовавший за ней суд представлялся Пендрейку как кошмар искореженных форм, наполненных таким ужасом, что ни одно изображение не поддавалось четкому анализу. Ужас перерос в возбужденность, окрыленную надеждой во время побега. Благодаря этому информация о том, каким образом за три дня до назначенной даты казни был осуществлен дерзкий побег приговоренных, сохранилась достаточно подробно.

“Неужели все это сделал я?” — недоверчиво подумал Пендрейк.

Прошло какое-то время, но запавшие в память Петерса факты остались неизменными. Он разобрал приемник, установленный в их камере, и, приспособив детали от других приемников, переданные из соседних камер, собрал устройство, испускающее совершенно бледный белый луч. Этот луч мог пожирать бетон и металл, оставляя на их месте пустоту. Примчавшийся на шум охранник испустил дикий вопль, когда автомат растворился прямо у него в руках, а одежда рассыпалась вокруг ног, словно осенняя листва вокруг дерева. Истерика охранника не имела под собой реальной основы: ему бледный луч не нанес никакого вреда.

Сам принцип действия прибора и реализованный с его помощью способ побега помешали прибывшему на по” мощь подкреплению предотвратить побег. Полиции не могло прийти в голову, что толстенные тюремные стены могут быть преодолены с такой легкостью. В условленном месте беглецов ждали автомобили, которые доставили их к самолетам. Пилоты были наготове, и крылатые машины пробежались по широкому травяному полю и поднялись в воздух.

Вся эта история была запечатлена в памяти Петерса, как и тот факт, что человек, известный под именем Билл Смит, получил пулевое ранение в момент посадки в автомобиль. Он оказался единственным пострадавшим в ходе всей операции, и ему сразу же была оказана необходимая медицинская помощь. Раненый пролежал без сознания несколько дней.

Пендрейк размышлял над всем этим, пока Петере ходил за супом. Наконец он пришел к выводу, что он отличается от остальных: ему не потребовалось перенапрягать мозг, чтобы понять, что чтение мыслей, вернее, поглощение информации из памяти других людей было неизвестным феноменом в общественной среде, в которой жил Петере. Он неторопливо ел свой суп, когда в спальню вошел доктор Макларг — полноватый мужчина лет тридцати пяти, владелец умных карих глаз. История, скрывающаяся за его физической оболочкой, была несколько сложнее, чем у Петерса, но относящиеся к делу факты выглядели просто. Медик Макларг пополнил армию безработных из-за недобросовестного отношения к своим служебным обязанностям. На его место была принята врач-женщина. Опустившийся Макларг, пребывая в состоянии алкогольного опьянения, не раздумывая присоединился к сброду, набросившемуся на демонстранток.

Дальнейшая проверка показала Пендрейку, что Макларг находится в состоянии замешательства.

— Ничего не понимаю, — признался он наконец, — прошло всего три дня, как я удалил из твоей груди автоматную пулю, и уже на второй день исчезли все признаки ранения. Я знаю, что этого не может быть, но ты выглядишь совершенно здоровым человеком.

Пендрейк промолчал. Мыслительный центр Макларга как бы раскрылся и скользнул в мозг Пендрейка, а его знания с такой легкостью и естественностью слились с заимствованными от Петерса, что уже было трудно представить, что он не был их обладателем все время.

Потом Пендрейк вспомнил о женщине и нахмурился Ее обнаружили в его комнате, склонившейся над ним. Она сказала, что просто зашла. Забрела незамеченной в настороженное логово преследуемых преступников.

Все это выглядело забавно. Не представляя, что с ней делать, они в конце концов заперли ее в одной из пустовавших спален гасиенды. Странным было то, что среди пронизывающего этот дом потока мыслей беглецов он так и не смог перехватить хотя бы одну, принадлежавшую ей. Все его попытки обнаружить в мыслительных процессах окружающих хоть намек на женственность оказались безрезультатными. Он не сомневался, что сразу же распознал бы женское мышление.

Пендрейк продолжал думать о ней, пока его не сморил сон.

Глава 25

Он проснулся внезапно, в кромешной темноте, и сразу же почувствовал, что кроме него в комнате находится еще кто-то.

— Спокойно, — прошептал ему в ухо женский голос, — это пистолет.

Парализовало его то, что он по-прежнему не мог уловить ни малейших признаков присутствия ее мыслей. Его мозг переключился на осмысление этого факта, после чего Пендрейк пришел к простому выводу: он не в состоянии читать мысли женщин!

Он сказал напряженно:

— Что вам от меня нужно?

Потом ощутил, как в темноте в его висок уперлось что-то металлическое, и какое-то время он не мог думать ни о чем другом.

— Возьми свою одежду — одеваться не нужно — и медленно подойди к стальному шкафу. Там, за отодвинутой задней стенкой, находится лестница. Начнешь спускаться по ней вниз!

Испытывая легкое раздражение, он на ощупь нашел свои вещи. В его голове вертелась мысль: каким образом ей удалось выбраться из своей комнаты?

— Очень жаль, — прошептал он хрипло, — что мои товарищи ограничились спором — убивать тебя или нет и не довели дело до логичного конца. Ты…

Он замолчал, потому что сквозь пижамную куртку в спину уткнулся, поторапливая его, ствол.

— Тихо, — произнесла она повелительным шепотом. — Дело в том, Джим, что, прежде чем здесь появятся представители власти — а они не заставят себя ждать, — тебе не помешает узнать некоторые факты о себе. А теперь поторопись, пожалуйста!

— Как ты меня назвала?

— Иди же, не останавливайся!

Он медленно двинулся вперед, пораженный полученной информацией — она его знает! Этой захваченной ими женщине, назвавшей себя Анреллой Пендрейк, было известно, кто он на самом деле.

У Пендрейка появилось желание попробовать в темноте выхватить у нее пистолет. Но это намерение растаяло из-за того, что ему пришлось буквально протискиваться в отверстие в шкафу — настолько оно было узким. Он оказался на винтовой лестнице и начал спускаться по ней вниз. Вскоре впереди появился слабый свет, который исходил от маленьких, закрепленных на стене лампочек. Внезапно Пендрейк вспомнил еще один факт: дом на заброшенном ранчо, в котором укрылись от преследования семнадцать осужденных преступников, был испещрен потайными ходами. И это не могло быть случайностью.

Он принял решение молниеносно присесть и рвануть к себе своего конвоира за ноги.

— Джим, — ее голос прозвучал как вздох у него за спиной, — я клянусь, что все это не добавит даже йоты к той опасности, которая тебе угрожает. Подумай сам, наша организация предоставила автомобили и самолеты для побега из тюрьмы. Ты…

— Как? — запротестовал он, остановившись. — Послушай, те машины и самолеты обеспечил нам друг…

— Частное лицо выделило на это четыре авто и два самолета. Ты же умный человек, Джим.

— Но… — Он замолчал — ее слова привели его в замешательство, — после чего спросил: — Ты все время зовешь меня Джим. Джим — кто?

— Джим Пендрейк.

— Но тебя зовут Анрелла Пендрейк?

— Это так. Ты мой муж. А теперь спускайся дальше.

— Если ты моя жена, — вспыхнул Пендрейк, — ты сможешь доказать это, если отдашь мне пистолет. Покажи, что ты мне веришь. Давай его сюда.

Оружие тут же появилось над его плечом, так что от неожиданности он вздрогнул. Он нерешительно потянулся за ним, ежесекундно ожидая, что рука Анреллы отдернется назад. Но этого не произошло. Его пальцы сомкнулись на стволе, а ее разомкнулись на рукояти. Он стоял с пистолетом в руке, все еще не веря в такую легкую победу, ощущая полную неуместность какого-либо насилия.

— Пожалуйста, иди вниз, — раздался вновь ее голос.

— Но кто такой Джим Пендрейк?

— Ты все узнаешь через несколько минут. А теперь поторопись, пожалуйста.

Он пошел. Вниз, вниз и вниз. Дважды они прошли сквозь стальные плиты, в которых были проделаны отверстия для лестницы, похожие на защитные металлические палубы крейсера. Их массивность впечатляла. Каждая была толщиной не меньше аж восьми дюймов!

Он оказался в крепости.

Наконец они дошли до цели. Узкий коридорчик, дверь и сверкающий свет, заливающий заполненное машинами огромное помещение. Сквозь несколько стеклянных дверей Пендрейк мог видеть другие комнаты, куда-то вниз вело еще несколько блестящих лестниц. Судя по всему, сооружение, в котором он сейчас находился, имело несколько этажей.

Тяжесть спала с его плеч. Тяжесть уверенности в том, что у него, у Петерса и у остальных нет никаких шансов на спасение. Здесь, в этом подземном мире, совсем рядом оказалось укрытие!

Он почувствовал прилив жизненных сил и зарождение надежды. Его глаза с интересом прошлись по находящимся в комнате машинам, пытаясь обнаружить признаки человеческой деятельности. Он успел осознать, что в эти закрытые металлическими пластами глубины не проникают мысли Петерса и других беглецов.

Справа от него в стене открылась дверь, и вошли три человека. Сам факт их появления значил очень мало. В то мгновение, когда распахнулась дверь, к нему устремились их мысли.

Они пролились на него потоком изображений и сведений о нем самом, о его прошлом, о его жизни.

Сквозь суматоху образов он разобрал, как один из вошедших шепнул женщине:

— Проблемы были?

— Нет, — ответила она. — Все наши тщательные меры предосторожности оказались ненужными. Обыск был беглым. Они поговаривали, что надо было меня убить, но я смогла бы помешать им в любую минуту. Никому и в голову не пришло проверить пуговицы моей одежды на предмет содержания смертельных газов. В конце концов, они ведь не преступники по своей природе… Но, тсс… Пусть он без помех вберет в себя содержимое ваших мозгов.

Сложившаяся у него картина была фрагментарна и ограничена временными рамками. Она начиналась с момента, когда он понял из разговора с Найперсом, что происходит что-то не то. А заканчивалась здесь, в этой крепости. Их познания о его жизни были отрывочными.

Пендрейк нарушил наступившую тишину. Его голос прозвучал напряженно и с удивлением:

— Я правильно понял, что Петере, Макларг и я, а также Келгар, Рейни и остальные должны находиться там, на поверхности, в то время как вооруженные силы Соединенных Штатов предпринимают попытки разыскать нас и захватить? А вы собираетесь наблюдать со стороны, как мы будем выпутываться из этой заварушки, и ничем нам не поможете?

Он увидел, что его жена улыбнулась и кивнула ему. Недоумение прошло. Ее глаза заблестели и взгляд потеплел.

— Ты пойман в перекрестие прожекторов, Джим. Тебе придется постараться еще больше, чем во время побега из тюрьмы. Тебе предстоит временно стать суперменом — видишь ли, ты находишься в финальной стадии своего последнего перевоплощения и останешься на том уровне развития, до которого сможешь сейчас подняться. Больше изменений не будет.

Внезапно ее глаза увлажнились. Она импульсивно потянулась и схватила его за руку.

— Джим, неужели ты не понимаешь? Если мы сейчас дадим себе поблажку, то подведем как тебя, так и всех людей в этом бедном измотанном мире… Джим, мы приняли решение — если у тебя ничего не получится, то ни один из нас этого не переживет. Наша судьба тесно переплетена с твоей. Послушай, здесь, под землей, находится великолепная коллекция машин. Через несколько минут величайшие ученые-мужчины будут один за другим подходить к тебе. И ты сможешь при помощи своей гениальной способности проникновения в чужой мозг заимствовать их огромные знания и полностью усвоить их. Жаль, что ты не в состоянии воспринимать ум женщины — среди них тоже немало выдающихся людей.

Она подвела его к креслу, а сама села напротив и произнесла:

— Джим, мы — тотипотентны, то есть ты, я и несколько других. Мы — результат случайности, которая возникла благодаря вхождению в контакт с удивительным двигателем. Каждые несколько месяцев любой из нас может давать кровь для переливания людям с таким же типом крови. После этого к ним возвращается молодость. Но еще никто из тех, кому было сделано такое переливание, не стал тотипотентным. И они связаны с нами особыми узами, так как, не получив нашу кровь повторно, они опять начнут стареть. Если ты примешь во внимание факт, что умственные возможности тотипотентных людей превышают способности обычных более чем в два раза, то поймешь, что мы представляем собой переходную ступень человеческой расы на следующий уровень развития. Например, мы разгадали секрет двигателя Лембтона. Всем остальным это оказалось не под силу. Немцам удалось захватить свыше восьмидесяти процентов наших двигателей, но на этом все их успехи закончились. Однако даже наши умственные способности представляют собой только часть потенциальных возможностей человека. Мы знаем об этом потому, что некоторые из нас во время тех серых, выпавших из памяти периодов тотипотентности стали обладателями способностей, двадцатикратно превышающих показатели обычного человека.

Послушай, я расскажу тебе свою историю. Я родилась в тысяча восемьсот девяносто шестом году. Во время первой мировой войны я стала медсестрой. Осколком разорвавшегося снаряда мне оторвало правую руку. Если бы не забившаяся в рану грязь, я истекла бы кровью. Несколько дней я была предоставлена самой себе, мне не было оказано никакой медицинской помощи. Обрати на это внимание: нет ни одного человека, который стал бы тотипотентным, не побывав в угрожающем жизни состоянии. Мы пришли к выводу, что тело, которому оказана своевременная медицинская помощь, не может стать тотипотентным. В то время, естественно, со мной ничего не произошло, но значительно позже, когда я приняла участие в исследовательской программе Лембтона и подверглась облучению двигателем, моя рука выросла заново и ко мне возвратилась молодость.

— Откуда взялся двигатель Лембтона? — спросил Пендрейк.

— Это, — призналась женщина, — остается тайной. Мистер Лембтон сообщил, что в тысяча восемьсот семидесятом году его дед был найден мертвым. Он разбился при попытке посадить машину на семейную ферму. Видимо, в последнее мгновение он понял, что должно произойти, открыл дверь и попытался выпрыгнуть за борт, но не успел. Его так и обнаружили застрявшим в дверце, наполовину внутри, наполовину снаружи. Когда они вытащили его покалеченное тело, дверь летательного аппарата автоматически закрылась и все попытки проникнуть внутрь машины ни к чему не привели. Она не была тяжелой, и ее отволокли в один из больших амбаров, где ее никто не трогал, если верить мистеру Лембтону, три четверти века. Обнаружили эту машину уже во время сноса старых построек. Вспомнив слышанную им историю, Лембтон перетащил аппарат в подвал дома. Там его и нашел доктор Грейсон, которому удалось разобраться, что он собой представляет.

Она сделала паузу, а потом продолжила:

— Во время второй стадии моего тотипотентного периода я изобрела маленькие металлические водоотталкивающие пластинки. Когда их прикрепили к подошвам моих туфель, я получила возможность ходить по воде. Мы до сих пор не можем понять, как они работают. Мы пришли к выводу, что ранее мне угрожала опасность утонуть, но точно мы этого не знаем. Мы не можем сделать копии пластинок, хотя на первый взгляд они выполнены из самых обычных материалов, которые можно найти на борту корабля. Вот что поистине чудесно: на нашей необъятной планете изобретения лежат под ногами, нужен только более мощный ум, который переосмыслит факты, находящиеся у всех на виду. Обучение и образование тоже что-то дают, но они не являются адекватным заменителем способностей тотипотентных людей.

На минуту прервавшись, она продолжила:

— Джим, ты знаешь свою задачу. На поверхности ты найдешь самые различные механизмы. Двигатели, инструменты, электронное и электрическое оборудование, то есть там целый развал. Десяток складов забит тем, что с виду может показаться хламом, но не является им. Осмотри все, попробуй заставить свой мозг изобрести новые комбинации старых форм. Как только что-нибудь придумаешь — свяжешься с нашими людьми под землей. За несколько часов они соберут все, что тебе понадобится. Джим, наш собственный опыт следования по пути идеализма был печален. Этому миру нужно нечто большее. Мы хотим сделать еще одну попытку, прежде чем окажемся перед альтернативой: предоставить человечество самому себе или продолжить курс на ускорение развития цивилизации.

Когда Пендрейка отвели обратно в спальню, он подумал, что вряд ли их цель могла быть выражена более ясно.

Ночью он несколько раз просыпался в холодном поту. Дважды, находясь в полудреме, он пытался убедить себя, что визит в подземную крепость ему приснился. И каждый раз бодрствующее в нем ощущение более серьезной опасности расставляло все на свои места. Еще день назад, когда угроза казалась далекой, он тешился надеждой, что они действительно находятся в безопасности на этом заброшенном ранчо. Теперь эта надежда рассыпалась в прах. Их собираются атаковать армия, танки и самолеты…

Всю нескончаемую ночь мысли бродили извилистыми дорожками в его голове. Один раз он даже с удивлением подумал, что эти двадцатикратные способности человеческого мозга нельзя измерять коэффициентом умственного развития IQ. Только мыслящая электронная машина смогла бы иметь IQ равный 20 тысячам. Должны быть какие-то другие параметры умственной деятельности. Сколько известно случаев, когда человек с IQ, равным 100, обладал личностными и предводительскими качествами, на голову превосходящими те же показатели у какого-нибудь урода с IQ, превышающим 160. Нет, двадцатикратный мозг нельзя оценить, пользуясь IQ. Его возможности можно измерить… Он так и не успел придумать чем.

Должно быть, с этой мыслью он и уснул, а когда проснулся, на улице все еще было темно. Он принял решение. Он попытается. Пендрейк не ощущал в себе никакой особой предрасположенности к открытиям, но он попытается.

Джефферсон Дейлс встал с первыми солнечными лучами, подошел к окну и сквозь отверстия в великолепно подогнанной лицевой маске осмотрел окрестности отеля “Маунтенсайд Инн”. “Ох уж это ожидание”, — подумал он. Все, что он мог сделать, было сделано. Приказы, сложнейшее планирование, детали, обеспечивающие перекрытие абсолютно всех путей к бегству, — за всем этим он проследил лично. Теперь все зависело от того, как другие выполнят порученную им часть работы. Ему же оставалось только мерить шагами эту маленькую комнатушку и ждать.

За его спиной открылась дверь, но он не оглянулся.

Густые тени лежали над пустыней, справа на фоне светлеющего неба вырисовывался силуэт гор. Слева, в редкой рощице за поселком, он различил палатки просыпающейся армии.

Кей произнесла за его спиной:

— Я принесла завтрак.

Он успел забыть, что в комнату кто-то вошел, и вздрогнул при звуке голоса. Затем мрачно улыбнулся, повернулся и произнес:

— Завтрак?

Он выпил свой апельсиновый сок и съел тушеные почки, не проронив ни слова. Когда он закончил, Кей заговорила опять:

— Я совершенно уверена, что никто не догадался о твоем пребывании здесь. — Помолчав, она добавила — Мы начинаем через час. На преодоление сорока миль по песку уйдет не менее трех часов. Под прикрытием ночи несколько наблюдателей подобрались незамеченными к ранчо В соответствии с приказом они не приближаются к нему ближе чем на несколько сотен ярдов. Я начинаю думать, что предпринятые нами меры предосторожности недостаточны. Но я по-прежнему считаю, что лучше пребывать в уверенности, чем расстраиваться. У меня не осталось ни малейших сомнений: этот человек должен оказаться в наших руках — иначе даже нечего и думать о третьем сроке.

Ответа не последовало. Всего четыре часа, думал Джефферсон Дейлс, через четыре часа он узнает, что уготовано ему судьбой.

Глава 26

На ранчо холодная ночь сменилась прохладным рассветом, который начал медленно прогревать серую землю. Все встали рано. Позавтракали почти в полной тишине, не возразив на заявление Пендрейка о том, что он назначает себе помощницу, после чего разошлись. Некоторые отправились подменить ночных дозорных, расположившихся на возвышенных точках холмов, окружающих гасиенду. Только двое или трое нашли себе какое-то дело.

Атмосфера была напряженной, нервной и отягощенной ожиданием. После того как они закрыли за собой дверь третьего склада, Анрелла произнесла, нахмурив брови:

— Я с определенностью ожидала, что они будут против, когда ты скажешь им, что я буду повсюду тебя сопровождать. Это должно было показаться им странным.

Пендрейк промолчал. Ему тоже было непонятно, почему ему без всякого сопротивления была отдана мантия лидера. Несколько раз он улавливал в мыслях своих товарищей по побегу зачатки возражений, которые очень быстро исчезали, не будучи даже высказанными. До него дошло, что Анрелла продолжает говорить:

— Я уже жалею, что посоветовала тебе идти спать. Мы хотели, чтобы ты приступил к решению своей задачи со свежими силами. По нашим расчетам, в твоем распоряжении должно было остаться около двенадцати часов.

Непонятно почему, но ее слова вызвали у него раздражение. Он резким тоном произнес:

— Мои возможности добиться успеха слишком ограничены. Кроме того, я убежден, что подхожу к решению этой проблемы не с той стороны. Неверным является сам уклон в сторону механики. Я вижу несколько вариантов, которые можно осуществить, если воспользоваться электроприборами из дальнего склада. Если подключить к пылесосу определенные электрические цепи, то… — Он невесело посмотрел на нее: — У них всех имеется один фатальный изъян. Они убивают. Они сжигают и разрушают. Откровенно говоря, я не собираюсь убивать этих бедолаг солдат, которые выполняют свой долг. И вообще все это дело начинает становиться мне поперек горла, — он нетерпеливо махнул рукой. — Все это трудно выразить словами. Я начинаю думать, не сошел ли я с ума. — Он нахмурился и со злостью спросил: — Позволь задать тебе вопрос. Располагаете ли вы космическим кораблем, который можно было бы посадить здесь через короткий промежуток времени, чтобы эвакуировать на нем всех присутствующих?

Взгляд и поведение Анреллы остались спокойными.

— Все гораздо проще. Мы могли бы отвести вас под землю. Но в нашем распоряжении есть и космический корабль. В данный момент он завис над нами на высоте около двадцати миль. Это более крупная модель того, что ты привык называть электрическим самолетом. Я могу отдать приказ ему сесть прямо сейчас. Но я не стану этого делать. Наступил критический момент в плане, который мы вынашивали с тех самых пор, когда впервые узнали о твоем существовании.

Пендрейк огрызнулся:

— Не верю я в реальность вашей угрозы покончить с собой. Это еще один трюк с целью оказать на меня давление.

Анрелла мягко сказала:

— Джим, ты устал, на тебя неожиданно так много свалилось. Даю тебе слово чести — все, что я тебе сказала, — правда.

— Что означает обычная честь для суперженщины?

Она осталась невозмутимой.

— Если ты задумаешься об осложнениях, вызванных твоим отказом убивать людей, которые собираются нас атаковать, то поймешь, что наши действия оправданы честностью наших намерений. Джим, мне далеко за восемьдесят. Физически я этого не чувствую, зато сознаю умственно. Как и другие. Семнадцать из них старше меня, двенадцать — мои ровесники. Даже странно, что последняя война оставила после себя так мало потенциальных тотипотентов; возможно, лучше сработали медицинские сг бы… Но мы отвлеклись. Все мы много видели и еще больше передумали. И мы искренне считаем, что если не сумеем помочь человечеству продвинуться по пути прогресса, то станем ему помехой. Нам нужен лидер, более способный и сильный, чем любой из нас. Мы…

Радиобраслет на ее запястье издал мелодичный звук. Она подняла его к уху и повернулась таким образом, чтобы Пендрейку тоже было слышно. Негромкий отчетливый голос произнес:

— Колонна из боевых машин и нескольких танков направляются по дороге к Арройо Пасс, что в десяти милях южнее Маунтенсайда. После рассвета пролетело несколько самолетов. Если вы их не видели, значит, им приказано держаться вдали от ранчо. Конец связи.

Мелодичный звук повторился, и наступила тишина.

Нарушила ее Анрелла, которая напряженным голосом произнесла:

— Джим, мне кажется, что пора трезво оценить ситуацию. Я считаю, что сейчас важно получить упреждающее оружие, которое сможет остановить сухопутную армию и позволит тебе выиграть время, чтобы разработать основное изобретение. Нам можно не беспокоиться о бомбардировке с воздуха: меньше всего на свете Джефферсон Дейлс желает твоей гибели. — Она в нерешительности замолчала. — Что ты скажешь о нашем дезинтегрирующем луче, который разрушает только неорганическую материю?

Ее голубые глаза смотрели на него вопрошающе.

— Нам нужно только подключить устройство к ближайшей розетке электросети, как мы и сделали в тюрьме. Или к передвижному источнику питания. — Она замолчала, ожидая ответа, но вскоре продолжила: — Это уничтожит их танки и бронетехнику. Они останутся в чем мать родила, — Анрелла нервно засмеялась. — Это способно дезорганизовать любую из существующих в мире армий.

Пендрейк покачал головой.

— Я обдумал такую возможность еще до завтрака. Это не сработает. Я могу уменьшить габариты вашего прибора до размера ручного оружия, сохранив при этом его мощность. Но никоим образом не смогу увеличить его энергетический выход. Все упирается в вакуумную лампу, которая… — Он пожал плечами. — Им потребуется только удостовериться, что человек, который управляет этим прибором, не я. После этого, не приближаясь более чем на четверть мили, они нанесут артиллерийский удар. Возможно, кто-нибудь из моих товарищей и предпочтет такую смерть удушению в газовой камере. Но ты же понимаешь, что это не решит наши проблемы. Что ты делаешь, Хайнс?

Они подошли к стройному небритому молодому человеку, копающемуся в двигателе автомобиля. Капот был поднят, Хайнс стоял рядом с машиной и протирал контакты свечи зажигания. На самом деле вопрос Пендрейка был лишним. В мозгу молодого мужчины совершенно четко созрело решение исправить двигатель и сбежать с ранчо.

Ден Хайнс был актером, играющим второстепенные роли. Во время суда он угрюмо признал, что единственной причиной его присоединения к нападавшей на женщин толпе было то, что ему опротивел “мир, в котором заправляют бабы”, да еще то, что он “возбудился”. Во время побега он не сделал абсолютно ничего полезного и только раздражал окружающих своей издерганностью. Сейчас же его нервы сдали окончательно. У него был вид побитой собаки.

— О! — произнес он, увидев Анреллу. А потом, как бы между прочим, добавил: — Решил вот отремонтировать автобус. Может нам пригодиться, если потребуется срочно смываться отсюда.

Пендрейк сделал шаг к открытому капоту и с интересом посмотрел на двигатель. Мысленно он представил себе весь агрегат, сначала в сборке, а потом по частям. Это было мгновенное и чисто мысленное изучение: двигатель, аккумулятор, система зажигания, сцепление, генератор… Он остановился и вернулся назад: аккумулятор.

Он произнес:

— Хайнс, что произойдет, если весь заряд аккумулятора разрядить за одну стобиллионную долю секунды?

— Ха! — сказал озадаченно Хайнс — Это невозможно.

— Возможно, — произнес Пендрейк, — если предварительно электрически закалить свинцовые пластины, а также использовать пентодную экранирующую трубку. Такие трубки применяются для контроля избыточной мощности. Это…

Он замолчал. Внезапно все детали осенившей его. догадки прояснились и встали на свое место. Он проделал мысленный расчет и, подняв глаза, перехватил сияющий взгляд Анреллы.

Через мгновение ее взор померк. Она с изумлением в голосе сказала:

— Я поняла, что ты задумал. Но не будет ли температура слишком высокой? Результаты моих подсчетов выглядят невероятными.

— Мы можем воспользоваться миниатюрным аккумулятором, — быстро произнес Пендрейк. — В конце концов, это будет всего лишь ударный капсюль. Мы имеем столь высокую температуру на Солнце потому, что там не было управляющей трубки. Время от времени во Вселенной случайным образом складываются такие же условия — и мы получаем сверхновую. Если взять обычный аккумулятор, то температура будет слишком высока. Но я думаю, что мы сможем отбросить четыре самых опасных нуля, если воспользуемся маленькой сухой батарейкой. В этом случае все будет в пределах допустимого. Цепная реакция все равно начнется, но она выльется в тепло, не выйдя на мощность взрыва. Все продлится несколько часов. — Он сделал паузу, после чего добавил: — Хайнс, никуда не уезжай. Оставайся на ранчо.

— Хорошо.

Пендрейк в задумчивости пошел прочь и тут же остановился. “Не слишком ли быстро он согласился, — подумал он. — Почему?”

Широко раскрыв глаза, он повернулся и уставился на Хайнса. Мужчина стоял к нему спиной, но мысли его были как на ладони. Пендрейк стоял, сравнивая и вспоминая, потом, удовлетворенный, повернулся к Анрелле и спокойно произнес:

— Пусть ваши люди работают со всей возможной быстротой. И не забудьте предусмотреть систему охлаждения для дома. Мне кажется, что батарейку нужно зарыть в песок на глубину около десяти футов в трех-четырех милях отсюда. Не думаю, что на все это уйдет больше трех четвертей часа. Что касается нас с тобой, — он сардонически посмотрел на Анреллу, — прикажи космическому кораблю совершить посадку. Мы отправляемся в Маунтенсайд.

— Мы что? — внезапно побелев, она посмотрела на Пендрейка. — Джим, ты же знаешь, что это никоим образом не подчиняется логике.

Он ничего не ответил, просто стоял и смотрел на нее; еще через мгновение она произнесла:

— Это неправильно, я не должна этого делать. Я… — Она в изумлении покачала головой. После чего, прекратив возражения, поднесла к губам свой радиобраслет.

В восемь утра во дворе “Маунтенсайд Инн” собрались старожилы. Пендрейк ловил косые взгляды, бросаемые на него, Анреллу и на десяток представительниц секретной службы, расположившиеся у дверей отеля. Население Маунтенсайда не привыкло к такому активному вмешательству посторонних в жизнь тихого поселка, тем более что в роли незнакомцев выступали женщины с непроницаемыми лицами. Здесь слишком много произошло за последнее время. Их умы излучали смесь раздражения и возбуждения. Они обменивались между собой мнениями приглушенными голосами.

В десять минут девятого один из стариков утер со лба пот и прошаркал к висящему у дверей термометру.

— Девяносто восемь[2], — объявил он старухам, вернувшись на свое место. — Чертовски тепло для Маунтенсайда для этого времени года.

Последовала короткая и оживленная дискуссия, касающаяся температур в текущем месяце. Горячий бриз из пустыни потянул сильнее, и резкие голоса медленно сменились тишиной. К термометру подошел еще один старожил. Отошел он от него, качая головой.

— Сто пять, — сказал он. — И это всего лишь двадцать пять минут девятого. Похоже, денек будет жарким.

Пендрейк подошел к мужчинам.

— Я врач, — произнес он. — Внезапное изменение температуры может вредно сказаться на здоровье, особенно пожилых людей. Отправляйтесь к озеру Маунтен Лейк. И проведите там целый день, устройте себе праздник. Но отправляйтесь немедленно!

Когда он вернулся к Анрелле, цепочка стариков уже потянулась с веранды. Через две минуты они проследовали мимо в двух седанах. Анрелла нахмурилась и взглянула на Пендрейка.

— Психология всего, что происходит, совершенно неправильна, — сказала она. — Старые пустынные крысы обычно не прислушиваются к советам тех, кто их существенно моложе.

— Они не пустынные крысы, — заметил Пендрейк. — Они легочные больные. И Бог им врач. — Он улыбнулся и добавил: — Давай немного пройдемся по улице. Я видел вон в том доме старую женщину, которой нужно посоветовать ехать на озеро.

Старушка с легкостью поддалась убеждениям врача отправиться на пикник. Она быстро бросила в подержанную машину несколько консервных банок и испарилась в вихре пыли.

В пятидесяти футах от них в небольшом белом здании расположилась метеостанция. Пендрейк открыл дверь и окликнул вспотевшего мужчину:

— Какая сейчас температура?

Из-за стола выполз полный очкарик.

— Сто двадцать, — простонал он. — Это кошмар. В Денвере и Лос-Анджелесе думают, что я хватил лишнего. Но, — он скорчил гримасу, — им пора заняться нанесением новых изобар и оповещением населения. К ночи у них будет такой ураган, что из-под их задниц повырывает стулья.

Оказавшись снаружи, Анрелла устало произнесла:

— Джим, пожалуйста, объясни мне, что все это значит. Если станет еще теплее, мы будем унесены рекой из собственного пота.

Пендрейк мрачно рассмеялся. Будет еще теплее. Он неожиданно почувствовал благоговейный страх. Источник тепла — он представил себе его — выдает сейчас восемнадцать миллионов миллиардов градусов по Фаренгейту — это больше, чем получилось бы в результате взрыва тысячи водородных бомб. Температура здесь, в Маунтенсайде, должна подняться градусов до ста тридцати пяти, а там, где сейчас находятся танки и бронемашины, должно быть градусов сто пятьдесят. Это не смертельно. Но офицеры наверняка прикажут армии повернуть вспять и направят ее к прохладным горам.

Пока они шли обратно к отелю, стало еще жарче. Длинная вереница машин тянулась по дороге, ведущей в горы. Горячие потоки воздуха играли над песками и серыми склонами холмов. Стало невыносимо сухо и душно, на вдохе резало горло. Анрелла произнесла несчастливо:

— Джим, ты уверен, что знаешь, что делаешь?

— Все очень просто, — кивнул с улыбкой Пендрейк. — Я считаю, что мы здесь имеем аналог бушующего и ревущего лесного пожара. Если ты видела когда-нибудь лесные пожары — в нескольких из моих воспоминаний содержится информация по данному предмету, — то должна знать, что они выгоняют из укрытий любую дичь. Все сломя голову бросаются на поиски более прохладных мест. При угрозе сожжения кидается наутек даже сам царь зверей. Мне кажется, что он должен примчаться сюда. — И самодовольно добавил: — Вот он, выгнанный на открытое место, где опасность остаться в дураках для меня минимальна.

Пендрейк кивнул в сторону дверей отеля, из которых вышел на веранду превосходно сложенный мужчина. Его лицо было лицом самого обычного американца средних лет, но голос оказался привыкшим отдавать команды звонким голосом Джефферсона Дейлса.

— Вы до сих пор не смоги запустить эти моторы? — спросил он с раздражением. — Не кажется ли вам странным, что две машины сломались в один и тот же момент?

Послышались приглушенные извинения и еще что-то о другой машине, которая вот-вот должна подойти. Пендрейк улыбнулся и шепнул Анрелле:

— Я вижу, пилот вашего корабля продолжает посылать помеховое излучение. О’кей. Пойди и пригласи его.

— Но он не пойдет. Я уверена в этом.

— Если он не придет, это будет означать, что я просчитался, и мы сразу же возвратимся на ранчо.

— Просчитался в чем? Джим, для нас это вопрос жизни и смерти.

Пендрейк посмотрел на нее.

— В чем дело? — издевательски спросил он. — Тебе не нравится, когда тебя принуждают? Возможно, я удвою твой IQ.

Анрелла внимательно взглянула на него и медленно произнесла:

— В этой тотипотентной фазе, в которой ты сейчас находишься, очевидно, существуют особенности, о которых неизвестно никому из нас — Она смущенно замолкла. — Джим, ввиду твоего загадочного поведения я не могу больше скрывать от тебя то, что по личным причинам я предпочла бы утаить.

Пришла очередь задуматься Пендрейку, но он все же отказался от того, чтобы объяснить ей все свои действия. Еще не время. Возможно, в сложившейся критической ситуации ему потребуется оказать на нее давление еще раз. Мгновенное повиновение Хайнса его приказанию оставаться на ранчо, а не бежать в соответствии с задуманным им планом, дало ему необходимый ключ к происходящему. Остальные случаи покорного следования любой его команде или предложению только укрепили его уверенность в своих силах. Сначала Петере, который принес одежду и только после этого начал задавать вопросы, потом — Анрелла, отдавшая пистолет и приказавшая приземлиться космическому кораблю, старики и старухи, отправившиеся к озеру. Все это доказывало, что его слову повинуются как мужчины, так и женщины.

Их послушание не было связано с их сознанием. Никто ничего не заметил — основа лежала глубже. Его распоряжения оказывали влияние на базисные нервные структуры мозга. Повинующимся должно было казаться, что они совершают действия по собственной воле. Это было исключительно важно. Позже он расскажет Анрелле обо всем. А сейчас…

Анрелла опять заговорила:

— Я чувствую, что ты обладаешь какой-то исключительной способностью, которая не принесет добра ни тебе, ни окружающим. И пока она не превратилась в постоянную, — ее голос зазвучал настойчиво и требовательно, — Джим, что ты помнишь?

Пендрейк раскрыл рот, чтобы кратко обрисовать необъятность своей памяти. И понял, что это была не его собственная память. Он помнил информацию, содержавшуюся в головах сотен людей, в том числе и президента Соединенных Штатов Америки.

Он сказал ей об этом.

— Исследуй окружающее тебя пространство! — приказала Анрелла.

Пендрейк удивился:

— Не понимаю, что я должен искать?

— Свою память.

Он собрался напомнить ей, что тотипотентная трансформация клеток эффективнейшим образом вычистила из них все воспоминания и впечатления.

И промолчал.

Потому что обнаружил энергетическое поле. Он не видел его, он почувствовал. И, что самое удивительное, от этого поля исходило слабое свечение. Возле его тела оно было сильнее, ослабевая с увеличением расстояния. Границы его простирания Пендрейк определить не смог. Спустя мгновение он решил не принимать расстояние в качестве что-либо означающего фактора. В этот момент он осознал, что частью его знаний стала память ученого из Уэльсского университета, научившегося измерять электрические поля вокруг живых существ, — от мельчайших семян до людей.

Эта мысль тут же ушла на задний план потому, что в его голове начали всплывать воспоминания обо всей его жизни: детство, колледж, служба в ВВС США, находка двигателя, Луна, Большой Олух, Элеонора…

“О боже, — подумал он. — Элеонора! Все эти месяцы, свыше года она находится в руках неандертальца…” Он застонал, потом усилием воли совладал с потоком обрушившихся на него эмоций.

— Пригласи его, — хрипло произнес он.

Женщина бросила на него полный сочувствия взгляд.

— Мне неизвестно, что ты вспомнил, — произнесла она, — но постарайся держать себя в руках.

— Со мной все в порядке, — сказал Пендрейк. И подумал: “В первую очередь- самое важное”. И стал опять самим собой.

Глава 27

Анрелла повернулась к нему спиной и поднялась по ступенькам на веранду. Ему было слышно, как, приглушив слегка голос, она произнесла необходимые слова. Когда она закончила, Пендрейк громко сказал:

— Садитесь в машину. Вторая может следовать за нами.

Президент, Кей и две женщины из охраны спустились вместе с Анреллой по ступенькам. Анрелла спросила:

— Как ты думаешь, мы сможем взять с собой четверых?

— Определенно, — ответил Пендрейк, — впереди могут сесть трое.

Кей устроилась рядом с Анреллой на переднем сиденье. Минутой позже урчащий автомобиль стал взбираться на второй передаче на первый пологий подъем.

Пендрейк произнес:

— Ты знаешь, дорогая, я придумал, что можно сделать для уравненных женщин, составляющих охрану президента. Действие принятого ими препарата можно нейтрализовать. Второй дозой, химический состав которой будет незначительно отличаться от первой. Особенность этого соединения состоит в следующем: молекулы кристаллической магнезии стыкуются с основой с помощью четырех связей. Это нестабильное соединение. Его можно стабилизировать, удалив две связи из четырех. Благодаря этому…

Он замолчал, уловив краем глаза напряженный взгляд Анреллы. Джефферсон Дейлс, сидящий на заднем сиденье, сухо произнес:

— Вы что, химик, мистер… не знаю вашего имени.

— Пендрейк, — подсказал любезно Пендрейк. — Джим Пендрейк. — Он продолжал дальше: — Нет, я не химик. Можете считать меня своего рода универсальным разрешителем проблем. Видите ли, я обнаружил, что мой мозг обладает любопытными свойствами. — Он сделал паузу, заметив в зеркало, что в руках сидящих на заднем сиденье рядом с президентом женщин появились пистолеты. Голос Джефферсона Дейлса прозвучал ровно:

— Продолжайте, мистер Пендрейк.

— Господин президент, — сказал Пендрейк. — В чем заключается суть слабеющей демократии?

Наступила продолжительная пауза. Машина продолжала мчаться по горной дороге.

— Никто не сможет дать точный ответ на этот вопрос, — наконец произнес президент. — Люди нуждаются в подтверждении того, что их жизнь имеет смысл. Когда все, что они видят вокруг, состоит из сумбура, лжи и глупости, люди падают духом, с чем они не в состоянии бороться.

Пендрейк выжидал. Он почувствовал, что его вопрос успокоил жестких спутниц президента. Они по-прежнему держали пистолеты, но шеф жестом удержал их от применения оружия.

Молчание нарушил Джефферсон Дейлс:

— Если взглянуть со стороны, то может показаться, что наши неприятности идут от общей потери морали, коррумпированных политиков и того факта, что почти любой из граждан этой страны не может похвастаться здоровой психикой.

Пендрейк произнес:

— Я считаю, что в основе наших бед лежит отсутствие должного руководства. — На заднем сиденье воцарилась тишина, пассажиры были шокированы, и Пендрейк сделал вывод, что его слова попали в цель. Он продолжал: — Видите ли, господин президент, при демократии мы избираем правителя на ограниченный срок. Это не значит, что он будет руководить страной хуже, чем какой-нибудь наследный монарх. Но если он не в состоянии проводить твердую линию в духовной и общественной сферах, то существующая система управления государством начинает разлагаться, а мы начинаем ломать голову, пытаясь понять, что с нами происходит. А ничего не происходит, просто мы избрали в руководители слабака, который по каким-то своим внутренним причинам не способен нами управлять.

Наступила мертвая тишина, нарушаемая только урчанием автомобиля.

— Мне кажется, — сказал Пендрейк, — что именно вам, господин президент, нужно обрести уверенность в том, что жизнь имеет смысл. Поэтому я хочу сделать вам выгодное предложение.

— Предложение? — Прозвучавшее слово не было связано с настоящей реакцией президента, скорее оно было как бы эхом, исходящим от человека, пребывающего в состоянии глубокого шока.

— Предложение, — спокойно повторил Пендрейк. — Если в течение трех лет вы возродите демократию и будете осуществлять прогрессивное управление страной, я добровольно пойду на переливание вам моей крови.

Первой на это прореагировала Кей. Она резко сказала:

— Боюсь, мистер Пендрейк, что вы находитесь в положении, когда вопросы, связанные с использованием вашей крови, будут решаться без вашего участия.

— Заткнись, Кей! — грубо оборвал ее Джефферсон Дейлс.

Женщина бросила на президента изумленный взгляд и откинулась на спинку сиденья. Теперь в состоянии шока оказалась она. Никогда за время их отношений, как понял Пендрейк, этот мужчина не позволял себе разговаривать таким тоном со своей возбужденной, прекрасной и заблуждающейся любовницей.

Президент Дейлс прочистил горло.

— Не могу понять, — произнес он. — Похоже, мы встретились с вами случайно, мистер Пендрейк. Но для того чтобы оказаться в Маунтенсайде, вы должны были пройти сквозь несколько подразделений американских вооруженных сил. Меня все больше интересует, что здесь происходит в действительности. Например, каким образом вы совершили побег из тюрьмы?

— Расскажи ему, дорогая, — произнес Пендрейк. Анрелла описала изготовленный Пендрейком энергетический пистолет.

Дейлс спросил изумленным голосом:

— Но как он мог собрать такое оружие из обычных радиодеталей? — Вопрос был явно риторическим, потому что Дейлс тут же продолжил: — Что он еще изобрел?

Когда Анрелла рассказала ему о закопанном в песок тепловом источнике, равном по мощности сверхновой, у президента от удивления отвисла челюсть и он тут же произнес:

— Так это он вызвал такую жару? Мой бог!

Президент Дейлс сидел совершенно неподвижно. У него был вид человека, который внезапно нашел решение неразрешимой с виду проблемы. Он взорвался:

— Вот в чем дело! Всем нам — всем этим людям должно быть стыдно.

— Каким всем людям? — спросила удивленная Анрелла.

— Обычным людям, завсегдатаям баров, искателям секса, мужчинам, выступающим против женщин, женщинам, выступающим против мужчин, крутым мужикам, тупым, глупым, бедным, богатым — всем деградировавшим, злым, испуганным, несчастливым, одураченным, жалким беднягам там, — он широко махнул рукой, обозначая своим жестом полмира, — и здесь, — он показал на себя. — Все эти люди гордятся теми идиотскими достижениями, которые не являются достижениями вообще, если принять во взимание то, на что они способны. Три миллиарда людей позволили величайшему мозговому механизму во всей вселенной превратиться в развалину. Наша первейшая задача состоит в том, чтобы открыть им глаза на то, что они сотворили, а потом помочь им освободиться от связывающих их пут.

— Что вы считаете нужным сделать? — спросила Анрелла.

Великий человек, казалось, не расслышал ее вопроса. Он продолжал говорить:

— Я давно уже задумывался, почему практически полностью отсутствуют новые творческие разработки, и пришел к выводу, что единственная причина этого лежит в том, что человечество находится в состоянии смятения. — Он покачал головой.

— Боюсь, что все будет не так уж просто, — произнесла Анрелла.

Пендрейк решил, что настало время перейти к делу. Он сказал:

— Я считаю, что армейские подразделения должны быть отозваны, срок заключения для осужденных сокращен до пяти лет, уравненные женщины раскрепощены. Поселенческий проект Лембтона нужно взять под защиту государства, его участникам не должно угрожать тюремное заключение. Женщины должны быть равноправно допущены на руководящие посты…

В этот момент его в бок толкнул локоть Анреллы.

— Достаточно, — сказала она сердито. — Прекрати, Джим!

Пендрейк ошарашенно замолчал. Он посмотрел на нее и увидел сверкающие недовольством глаза. И понял, что она знает что делает.

— Хорошо, — произнес он. — Я остановлюсь. Ее реакция привела его в изумление.

Глава 28

Прошел час.

Их нагнали две машины президента, и Пендрейк заверил главного чиновника государства, что тот может направляться по своим делам в одной из своих машин и что он с женой собирается вернуться на ранчо.

Никто не пытался им помешать.

Как только те скрылись из виду за поворотом, Анрелла произнесла:

— Пожалуйста, останови машину!

Пендрейк удивился, но исполнил ее просьбу.

Она мрачно сказала:

— Ты используешь телепатический гипнотизм.

— Ну и что? — беззаботно спросил он.

— Вот что! — Она рылась в своей сумочке. В ее руке оказался маленький фонарик. Он обжег его интенсивным лучом. Ему показалось, что этот свет что-то подстраивает в его мозгу, потому что где-то глубоко внутри головы он ощутил боль. Пендрейк невольно вскрикнул.

Он осознавал, что она что-то говорит, но не мог разобрать слов. Наконец она закончила. Наступила пауза.

Потом он услышал, как она произнесла:

— Ты больше не обладаешь этой способностью.

Пендрейк заморгал. Он находился в сознании, и физически с ним тоже было все в порядке. Он пристально посмотрел на нее.

— Ты загипнотизировала меня механически? — спросил он осуждающе.

— Нет. Я просто изменила рисунок мозга, — Ее голос звучал ровно. — Джим, все очень просто. Мы не можем позволить, чтобы в нашей группе или даже во всем мире существовал человек, способный оказывать влияние на других людей, причем так, что они этого не замечают.

— Я использовал это только для того, чтобы возродить демократию. Ты же видела.

— Демократии предстоит самой обрести свое спасение, — резко произнесла она. — Она не может быть оторванной от людей.

Пендрейк с удивлением сказал:

— Странно слышать такое заявление из уст настоящего руководителя проекта Лембтона.

— Мы получили урок, — ответила она с горечью. — Отдельные индивидуумы не могут смещать правительство. Небольшие группы внутри государства не в состоянии поднять себя на более высокий моральный уровень. Мы потеряли убитыми почти восемьсот человек, Джим, и если нам не будет оказана помощь со стороны правительства, то поселение Лембтона на Венере будет захвачено восточными немцами. Они знают, где оно расположено.

— Этого не случится. — Пендрейк покачал головой и рассказал ей об экспедиции, которую по распоряжению президента Дейлса готовят к высадке на Луну. Потом он произнес: — Анрелла, мне нужно оружие. И я должен как можно скорее оказаться на одной горной тропе на Среднем Западе. Я должен таким образом попасть на Луну.

Он описал ей сложившуюся ситуацию и рассказал о телепортирующей машине.

Когда он закончил, Анрелла смотрела на него расширенными от удивления глазами.

— Я вызову космический корабль, — сказала она и добавила: — Но почему бы тебе не подождать день или два, мы успеем подготовить несколько молодых мужчин, которые смогут отправиться с тобой? Тебе может понадобиться помощь.

Пендрейк подумал об Элеоноре и покачал головой.

— Я наполнен яростью и ужасом с самого момента возвращения памяти. Отправьте их вслед за мной, я не могу ждать.

Она смотрела прямо перед собой, на ее лице застыло напряженное выражение. Наконец она теплым голосом произнесла:

— Я понимаю, Джим.

Пока они добирались до места, он рассказал ей о лунных людях и сделал вывод:

— Это соответствует тому, что ты сказала. Предлагаемое ими убежище настолько не вписывалось в мой реальный мир, что я предпочел испытать удачу в варианте с саблезубым тигром. Судя по всему, человек в своем развитии встал сейчас на последнюю ступеньку животной стадии. И он начинает испытывать воздействие следующей ступеньки — первой в становлении собственно человека. Во время моих тотипотентных фаз я продемонстрировал, каким может быть освобожденный человеческий мозг. Но я ощущаю, что мой мозг продолжает эволюционировать. То, что мы сможем осознавать, когда он пройдет следующее изменение, возможно, совершенно не будет связано с тем, что мы представляем собой сейчас.

Разговор закончился, когда стреловидный корабль завис в воздухе над землей. Повинуясь указаниям Пендрейка, он совершил непродолжительный маневр. Наступило время прощания.

— Не переживай! — сказала Анрелла; целуя его. — Мне вообще повезло, что ты был со мной. Я добровольно передаю тебя твоей Элеоноре. Увидимся.

Пендрейк решительно подошел к двери и спустился по ступенькам. Последняя из них вплотную подходила к невидимой перегородке, за которой шел поток. Стоя на ней, он осторожно протянул вперед руку, посмотрел, как она исчезла, и без колебаний шагнул в пустоту.

У него возникло знакомое, как в прошлый раз, ощущение пребывания в черном тумане. В следующее мгновение…

Что-то, не уступающее по твердости камню, ударило его по голове, и он с грохотом рухнул на металлический пол.

Он успел ощутить все это и потерял сознание.

Глава 29

Пендрейк очнулся через неопределенный промежуток времени.

Его руки были чем-то стянуты за спиной. Над ним стоял Большой Олух.

Сцена была до ужаса знакомой. В нескольких шагах от них находился край скалы.

Неандерталец хрипло захихикал. Он явно находился в состоянии ликования.

— Теперь я могу расслабиться. Я ждал тебя все эти месяцы. Я даже позволил Девлину и его людям построить этот второй город — я ведь не знал, что у тебя на уме. Зато успел подготовиться, соорудил здесь маленькое приспособление, которое треснуло тебя, когда ты появился. Теперь ты попался. Теперь я могу заняться ими, чпокать их по одному, пока оставшиеся не завопят о пощаде. — Он замолчал, чтобы перевести дыхание, потом заговорил вновь: — Мы продолжим с того же места, где остановились в прошлый раз, Пендрейк. Дьявольская тварь получит тебя, и, поверь мне, я не собираюсь оттягивать это событие.

Пендрейк пристально смотрел на Большого Олуха. Силы возвращались к нему, но это не имело сейчас никакого значения. Он совершил последнюю из своих многочисленных ошибок, и через несколько минут надпись “finish” появится на карьере Джеймса Пендрейка.

В его голове пронеслась мысль об уязвимости человеческого существа. Действительно, если бы не его тотипотентность, он был бы уже либо мертв, либо искалечен, перенеся столько ампутаций… Он представил себе эту картину и вздрогнул. Истина заключалась в том, что люди, постоянно подвергающие себя физическому риску, не живут слишком долго.

Пендрейк вдруг увидел, что получеловек улыбается ему — этот монстр дрожит, охваченный сильнейшим садистским возбуждением.

Пендрейк обрел голос.

— Большой Олух, — произнес он, и его слова прозвучали не слишком убедительно, — в течение недели на Луне высадятся вооруженные силы Соединенных Штатов. Еще через неделю подразделение численностью в тысячу человек пройдет сюда благодаря этой машине. Я отправился пораньше, чтобы поговорить с тобой и заручиться твоим содействием. Если ты убьешь меня — будешь казнен через несколько дней. Они отдадут тебя под трибунал и повесят.

— Заткнись! — над Пендрейком сверкали маленькие глазки. — Твоя болтовня ничего не даст, Пендрейк. Я ждал тебя, теперь уже больше никто другой не выйдет из этой машины. Как только я разберусь с тобой, я взорву ее. Что касается какой-то армии, которая будет прокапываться сюда, то у нее уйдут на это годы, при условии, что они будут знать, где нужно копать. Ставлю сто против одного — у них не будет никакого подходящего оборудования для рытья грунта. — Он на секунду прервал свою речь. — То, что здесь произойдет, — это наши с тобой дела. Никто другой ничего о тебе не знает. Девлин считает тебя мертвым. Что он еще может думать, если не видел тебя уже несколько месяцев?

Пендрейк был вынужден согласиться. В этом небольшом смертельном эпизоде действительно принимали участие только он, Большой Олух и гигантский хищник из глубокой ямы.

Неандерталец продолжал со злорадством:

— Ты видишь, машина установлена всего в нескольких футах от края скалы Было время, когда все, что проходило сквозь нее, двигаясь по инерции, сваливалось вниз Я просто шел по тропе — у меня была возможность отскочить назад, а вот дьявольская тварь и те животные, которыми она кормилась до моего появления, скорее всего, попали в машину на бегу. После того как я выстроил этот частокол, олени, бизоны и прочий скот перестали падать в яму. С тех пор я начал кормить этого хищника сам, и он отзывается на мой голос. Слушай!

Он подошел к краю скалы и издал низкий пронзительный звук. Какое-то мгновение он стоял, вглядываясь вниз, повернувшись спиной к Пендрейку. Он слегка горбился, его ноги были согнуты. Вдруг он показался Пендрейку живым воплощением животной части человеческого существа: приземистая, волосатая, полузвериная форма, порожденная на рассвете доисторической эпохи, создание, вышедшее из отвратительного, почти невероятного сна; и в то же время он — действительно предок человека, и в любом из живущих на Земле сохранилась частичка этого существа.

Всего на несколько мгновений тот отвернулся.

Дрожа каждым нервом, проливая тончайшие ручейки пота, Пендрейк пополз на спине вперед.

Большой Олух повернулся к нему.

— Он приближается, — произнес он. Казалось, он не обращал внимания на напряженность тела и лица своего пленника. Он говорил об этом, как о чем-то само собой разумеющемся, самым обычным тоном, который был страшнее, чем его ярость: — Я опущу тебя на веревке, развязав в последний момент руки. Таким Образом., ты сможешь даже немного побегать, когда доберешься до дна. Твари нравится это, она соскучилась по подобным упражнениям.

Аккуратно свернутая веревка лежала в углу пещеры. Большой Олух поднял ее и бросил один конец в пропасть.

— Держу ее под рукой. Ты не первый, кто испытает ее на прочность. Видишь — второй конец привязан к вбитой в землю металлической трубе. Забавно, — он говорил сам с собой, — все вещи, которые имели при себе осужденные: веревка, повозка с инструментами, динамит, ружья, револьверы, — все заполучил я. Кое-что — в основном амуниция — спрятано в этой пещере, а остальное — в других пещерах, о которых они не знают, потому что я их завалил. Я применю ружья против Девлина. Чтобы убить из засады сотню людей, не надо особого труда, если у тебя есть пули. Вот видишь, — закончил он с улыбкой, — я все рассчитал.

Пендрейк вскочил на ноги и рванулся к монстру. Большой Олух заревел и расставил огромные руки. Пендрейк прыгнул — это был прыжок парашютиста, ногами вперед. Твердые подошвы его ботинок пришлись в живот Большому Олуху. За подошвами — инерция его двухсотфунтового тела, и Большой Олух сел на месте.

Пендрейк упал, будучи беспомощным из-за связанных рук; увернувшись от потянувшихся к нему ладоней, он перекатился через себя и даже умудрился встать на ноги.

Большой Олух стоял, покачиваясь и рыча:

— Крутой ты мужик, Пендрейк, но классная работа ногами тебе не поможет.

Молча и отчаянно Пендрейк метнулся к своему мощному противнику. Все или ничего. И именно сейчас, пока Большой Олух не успел полностью оправиться после того, что он назвал “классной работой ногами”.

Неандерталец приготовился к еще одному удару ногами, и поэтому то, что за этим последовало, оказалось для него несколько неожиданным. На полном ходу, головой вперед, Пендрейк влетел в его огромное тело.

Большой Олух сделал шаг назад, одновременно пытаясь схватить Пендрейка обезьяньими руками. Издав торжествующий вопль, он сжал его в объятиях.

— Попался! — проорал он.

Напрягая всю силу своих ног, Пендрейк продолжал устремляться вперед.

Его сил оказалось для этого достаточно.

Сила инерции, полученная при разбеге, и отчаянный натиск оказались таковы, что монстр не удержал равновесия и начал отступать к краю пропасти.

Пендрейк прохрипел:

— Мы свалимся вместе.

Реальный смысл происходящего, должно быть, дошел до сознания Большого Олуха, потому что он пронзительно закричал. А потом сделал то, что падающий человек сделал бы автоматически, — выпустил Пендрейка и ухватился за металлическую трубу.

Последний, не испытывая ни малейшей жалости, пнул его ногой, и Большой Олух, визжа как прирезанная свинья, полетел вниз.

Глава 30

Пендрейк, тяжело дыша, ухватился за трубу. Наконец, когда его силы немного восстановились, он заглянул в яму. Внизу на траве Большой Олух встал на ноги, а вокруг него настороженно описывал круги саблезубый тигр. Пендрейк наблюдал, как неандерталец начал понемногу пятиться от животного. Все шло нормально.

Ненормальным было поведение саблезубого. Огромная кошка жалобно завыла в недоумении и… начала пятиться от волосатого человека!

Она отступала — страх не мог быть тому причиной. Ничто живое на Земле за последние десять миллионов лет не смогло бы испугать это свирепое создание.

Большой Олух затряс головой, и внимание Пендрейка переключилось на неандертальца. Саблезубый тигр скрылся из виду.

Пендрейк увидел, что Большой Олух направляется к свисающей веревке.

Быстрым движением ноги Пендрейк вытянул часть веревки наверх.

— Пендрейк!

Приземистое тело находилось прямо под ним. Голова Большого Олуха повернулась в ту сторону, где исчез хищник. И опять послышался его голос:

— Пендрейк, он узнал во мне того, кто приносит ему пищу, но он вернется. Пендрейк, спусти мне веревку.

Пендрейк совершенно не чувствовал жалости. Его тело застыло от ледяных мыслей, проносящихся в голове. Пендрейк сказал:

— Попробуй тот ад, в который ты отослал так много людей. Побудь в животе твари, которую ты откормил телами твоих жертв. Пусть Бог сжалится над тобой, но я не сжалюсь.

— Пендрейк, я обещаю сделать все по-твоему.

Но ярость не проходила. Она росла. У него перед глазами возникла картина: это были женщины, содрогающиеся при одном только виде, не говоря уже о прикосновении, этого чудовища, которое теперь умоляло человеческим голосом о пощаде, не даровав ее ни одной из своих жертв. Он вспомнил об Элеоноре…

— Твои обещания!.. — произнес он издевательски, и его смех эхом разнесся над древней долиной внутри мертвой Луны.

И стих…

В ста ярдах справа в кустарнике мелькнуло что-то желто-красно-зелено-голубое. Если минутой раньше Пендрейк с нетерпением ожидал возвращения убийцы, то теперь его охватило отвращение к только что совершенному им самим. “Я сошел с ума, — подумал он. — Один человек не должен вершить суд. Нельзя обрекать человеческое существо на такую смерть”.

Он поддал ногой веревку. Она упала вниз и вытянулась на всю длину.

— Быстро! — крикнул он. — Мы можем поговорить позже, когда тебя не сможет достать этот…

Веревка натянулась от тяжести; Пендрейк наблюдал, как отчаявшийся человек борется за свою жизнь. Тигр показался из кустов, он не находил себе места, с лихорадочным возбуждением наблюдая за раскачивающимся над ним телом. Хищник зарычал, его огненно-желтые глаза отслеживали мельчайшее движение Большого Олуха. Потом, видимо, осознал, что загнанная дичь вот-вот сбежит, и внезапно то, что его сдерживало, — подобие древнего товарищества, установившееся между ними, — треснуло по всем швам.

Он метнулся назад, потом развернулся опять к стене и превратился в сверкающую молнию, летящую на фоне зеленой травы. Сто, сто пятьдесят, сто восемьдесят футов — хищник мчался к отвесной скале. Прыжок — и промах. Пендрейку показалось, что тот не дотянулся до жертвы всего на пару футов.

Зверь полетел вниз к земле. Очутившись на грунте, он вновь развернулся и, словно сознательно все рассчитав, отбежал к противоположному краю ямы и с невероятной скоростью понесся обратно. Еще один прыжок на отвесную скалу. На этот раз он промахнулся на считанные дюймы.

Но это был промах.

Когда он коснулся земли во второй раз, то уже не стал предпринимать новых попыток. Он просто уселся на задние лапы, наблюдая за ускользнувшей добычей. Пендрейк сверху следил за вспотевшей, раскачивающейся на веревке фигурой. Он испытывал беспокойство, но был полон решимости. Когда Большому Олуху осталось преодолеть около десяти футов, он произнес:

— О’кей, пока достаточно.

Тот остановился и умоляюще посмотрел вверх.

— Пендрейк, не сталкивай меня обратно. У нас будет демократия. Мы освободим женщин. Они смогут выбирать.

— Брось мне свой нож.

Через мгновение нож прочертил воздух и упал в пятнадцати футах за спиной Пендрейка.

— А теперь, — произнес Пендрейк, — опустись на тридцать футов. Мне нужно время, чтобы поднять нож.

Большой Олух быстро, но осторожно соскользнул на целых сорок.

— Пендрейк, я обещаю, что буду сотрудничать.

Пендрейк подобрал нож и подошел к краю пропасти. У него ушло достаточно много времени на то, чтобы, зажав нож связанными руками, разрезать свои путы. Когда он закончил, то сразу же почувствовал себя лучше и у него появилась уверенность, что все будет хорошо.

Он подождал еще несколько драгоценных минут, пока в его руках и пальцах не восстановилась циркуляция крови, а потом…

— Лезь наверх! — приказал он неандертальцу.

Большому Олуху осталось преодолеть последний фут, когда Пендрейк приказал:

— Стой!

Неандерталец застыл.

— Что ты еще придумал? — выдохнул он.

— Обвяжи себя веревочной петлей так, чтобы ты смог удерживаться на весу без помощи рук.

Большой Олух рьяно взялся выполнять поставленную задачу и вскоре соорудил себе веревочное сиденье.

— А теперь протяни мне руки, я собираюсь их связать, — сказал Пендрейк. Когда было сделано и это, Пендрейк медленно произнес: — Ну ладно, Большой Олух, а теперь я хочу услышать ответ на главный вопрос. Что случилось с моей женой?

Существо тяжело задышало.

— С ней полный порядок, парень, — пробормотал он. — Она у Девлина. Он захватил ее в день атаки. Говорят, за ней пытается приударить какой-то мужик, но она ждет. Она говорит, что такого парня, как ты, убить невозможно.

По всему телу Пендрейка разлилась волна тепла. “Элеонора, верная, любимая Элеонора”, — подумал он, затем обратился к неандертальцу:

— Большой Олух, я собираюсь вытянуть тебя наверх и. отвести в деревню.

— Но ты же не выдашь меня этим парням в таком виде, связанным? — его охватила паника.

— Я не собираюсь тебя никому выдавать, — спокойно ответил Пендрейк. — Мы разберем частокол и дадим тебе жилище, как обычному человеку. Из больших и крутых мужиков и раньше получались отличные граждане.

Когда он вытащил Большого Олуха из пропасти, его осенила мысль, что человечество по-прежнему ведет непрерывную борьбу с тем звериным началом, которое досталось ему от предков. Видимо, из-за огромного мирового сообщества и внутренней борьбы на национальных аренах оказалось невозможным загнать в клетку эту свирепую тварь. Но здесь, в ограниченном мирке с небольшим населением, скорее всего, это вполне достижимо — если только сохранить тайный контакт с Землей, поддерживаемый, например, через группу Анреллы.

Конечно, при этом нужно будет учесть множество “если”. И потому, что он все еще сомневался, потому, что нигде еще человек не решал эти проблемы и потому, что здесь, на Луне, он не хотел терпеть никаких неудач, Пендрейк прошел со своим пленником в пещеру с ярким голубым светом и прозрачным цилиндрол, в котором лунные люди поддерживали то, что осталось от их странной жизни.

Он мысленно вступил в диалог, обращаясь к центру света: “Я правильно поступаю?”

Он разочарованно вздохнул, когда в его мозг проник ответ: “Друг, во вселенной иллюзий, к которой ты стремишься, нет правильного или неправильного”.

Пендрейк попытался еще раз: “Но ведь должны быть степени правильности. Хотя бы в тех ограниченных рамках, в которых я действую, поступаю ли я мудро?”

“Материальная вселенная, — пришел ответ, — если подходить с позиции вечности, есть мгновенная попытка дифференциации. Но высшая истина состоит в том, что все равно всему другому”.

Это повергло Пендрейка в состояние шока. Он произнес пораженно: “Все различия — иллюзии?” — “Все” — “Существует только единство?” — спросил он требовательно. “Навсегда”.

Пендрейк сглотнул и заупрямился: “Но как же тогда можно объяснить ощущаемую нами множественность?”

“Иллюзорные сильные и слабые энергетические сигналы”. — “Но кому же они тогда сигналят?” — “Друг другу”.

Какое-то мгновение Пендрейк не находил, что сказать, но он все еще не был удовлетворен итогом разговора. Тем не менее, когда он уже вслух задал вопрос, в его голосе сквозило ехидство:

— Если это правда, то почему вы выбрали себе такую форму и продолжаете существовать?

“Ответ на твой вопрос — тайна. Человеку предстоит медленно и болезненно развиваться, чтобы ее разгадать. Но и этот результат нашего ухода от вечной истины является преходящим. И еще задолго до того, как мы сможем вернуться в единство, мы пригласим тебя туда”.

— Вряд ли я буду здесь к тому времени, — мрачно произнес Пендрейк. — Жизнь человека коротка, вне зависимости от того, каким образом он рвется к бессмертию.

“Ни один сигнал не пропадает, — поступил спокойный ответ, — потому что все сигналы есть один сигнал”.

Пендрейк не смог придумать продолжение разговора. Ему стало ясно, что среди этого метасократовского анализа он не услышит ответ на свой вопрос.

— До свидания, — это было все, что он сказал.

Ответом была тишина.

Через час нежный поцелуй Элеоноры заставил Пендрейка позабыть про все, что сказали лунные люди. Потому что она была в его руках, а не в чьих-то чужих, это ему она посылала сильнейшие эмоции любви…

Остальные события в лунном сообществе тоже носили исключительно частный характер.

Не вызвало особого удивления, принимая во внимание сказанное когда-то Большим Олухом, то, что одна из его многочисленных жен предпочла остаться за ним замужем. Сам неандерталец, похоже, смирился с ролью рядового гражданина. Это поняли все после того, как был снесен частокол, и когда Олух показал всем, где спрятана амуниция и другие материальные ценности.

Все это говорило в пользу развития их мирного будущего.

Пендрейк объяснил Элеоноре свою точку зрения на происходящее:

— Возможно, мы так и не поймем, в чем состоит суть жизни. Быть может, мы никогда не узнаем, что открыли лунные люди или думают, что открыли. Но если мы сможем организовать здесь такую службу, как полиция, отстаивающую закон, то у нас будет время, чтобы запустить эти супермашины, не опасаясь, что кто-нибудь использует их против нас. И в этом нашими союзниками станут люди, работающие над проектом Лембтона. Ну а потом мы будем делать только то, что разумно.

Элеонора вздрогнула и спросила:

— А как же этот ужасный хищник в яме?

Пендрейк улыбнулся.

— Мне кажется, я в точности знаю, что мы сделаем с саблезубым. Вот увидишь

Глава 31

Зима не хотела сдавать своих позиций. Снег, видимо, сходить не собирался. Когда он наконец растаял, под торжественные звуки фанфар прошло открытие нового, сверкающего, построенного исключительно из пластика Межпланетного Дома. Хоскинс получил повышение по службе: комиссар, Председатель…

— Это совершенно несправедливо, — сказал он Кри Липтону. — Я не заслуживаю этого. Есть десяток человек, которые заложили фундамент, выполнили всю черновую работу и остались в тени. Я согласился только после того, как до меня дошли сведения, что пресловутый губернатор Картрайт, потерпевший неудачу на последних выборах, метит на эту должность, как на своего рода пенсию за заслуги перед партией.

— Я бы не стал волноваться из-за этого, — возразил Кри Липтон. — Ты сможешь оказать этим людям помощь, которую они никогда бы не смогли получить сами. Кстати, видел объявление о Венере? С признанием колонии Лембтона в качестве члена ООН граждане этой планеты получили высокий статус. Смерть профессора Грейсона, ученых и их семей оказалась не напрасной.

Хоскинс кивнул:

— Это большая победа.

Он был прерван собеседником:

— Послушай, Нед, я, собственно, хотел тебя увидеть вот по какому поводу… Бери шляпу и идем со мной.

Улыбающийся Хоскинс покачал головой:

— Не могу, старик. Доклады нашей первой экспедиции на Луну идут потоком. И, знаешь, есть один любопытный факт… — Он достал из ящика папку и вынул из нее несколько листов бумаги большого формата. — “Пленные наци сообщают, — прочитал он, — что они были захвачены с такой легкостью потому, что их вооруженные силы уже несколько месяцев проводили раскопки в заваленных туннелях, пытаясь раскопать ход, ведущий к каким-то существам, обитающим внутри Луны. Они заявляют, что эти существа — люди. В ходе наших расследований мы не обнаружили ничего, кроме нескольких тупиковых туннелей”.

Он увидел, что Липтон смотрит на свои часы. Агент ФБР перехватил его взгляд и извинился.

— Мне неприятно тебя прерывать, но приближается час “ноль”, и у нас есть лишь минимум времени, чтобы полететь в Нью-Йорк и поприсутствовать на охоте. Зверь загнан.

Хоскинс был поражен.

— Неужели… — Он вскочил на ноги и схватил шляпу и плащ. — Давай же! Поехали!

Когда послышался шум, плотный мужчина бросил быстрый взгляд на своего лидера.

— Ваше превосходительство… — начал он.

Он замолчал, заметив, что сухопарый вождь не кладет трубку на рычаг телефона, а продолжает смотреть прямо перед собой. Испытывая неловкость, Бордман увидел, как трубка выскользнула из ослабевших пальцев, а лицо его собеседника превратилось в темную безжизненную маску.

Бордман решил рискнуть:

— Ваше превосходительство, перед самым звонком вы говорили, что теперь, когда наши позиции на Луне и почти все наши двигатели захвачены, мы сможем использовать корабли, которым удалось вырваться из кольца, как ядро для осуществления пиратских миссий на межпланетных трассах, которые вот-вот начнут функционировать. Вы сказали, что мы станем пиратами двадцать первого века. Мы…

Он замер от страха. Длинные костлявые пальцы его превосходительства шарили в ящике стола. Когда его рука поднялась над столом, в ней был зажат “маузер”.

Когда Липтон, Хоскинс и еще с десяток других людей ворвались в комнату, плотный человек стоял перед столом, за которым сидел худой мужчина, поднимающий пистолет к своему виску.

— Ваше превосходительство, — закричал в исступлении Бордман, — вы лгали. Вы тоже боитесь.

Пистолет рявкнул, сухопарый скорчился в агонии и соскользнул на пол. Бордман стоял над телом, охваченный немым ужасом; он даже перестал ощущать присутствие вторгшихся сюда людей.

Когда его уводили прочь, в его душе волна за волной разрушались иллюзии.

Эпилог

Прошло пять лет. Ранним весенним утром Лен Кристофер, помощник смотрителя Зоологического сада Нью-Йорка, медленно шел вдоль ряда клеток с большими кошками. Вдруг он остановился и уставился на огромное металлическое сооружение наподобие клетки, которое сверкало в лучах восходящего солнца.

— Забавно, — пробормотал он. — Могу поклясться, что еще прошлой ночью этой штуки здесь не было. Интересно, когда ее успели…

Он замолчал. Его голова дернулась. Какое-то мгновение он стоял, уставившись на колоссальный желто-зелено-голубо-красный кошмар, нарисовавшийся за четырехдюймовыми металлическими прутьями. А потом…

Потом он с воплем побежал к офису управляющего.

В одном из маленьких мирков… хищника… загнали в клетку.