Верный пламени

15. О выгорании

Ничего не хотелось. Ни сочинять, ни жить, ни двигаться.

— А ну, вставай! Элли! Нам нужно в путь!

Зачем? Чтобы ещё где-нибудь сгорали беззащитные дети? Чтобы деяния рук человеческих по прихоти огня превращались в руины?

— Ну же. Давай, не стоит лежать на камнях.

Эд присел над ней и поднял под мышки. Люси зашевелилась ожившей корягой.

— Я добыл твой блокнот.

Она кинула безучастный взор на то, что считала когда-то невесть какой драгоценностью.

— Если хочешь, мы заночуем под крышей в Эйрингдале! Ты бывала в Эйрингдале?

Вялое мотание головой. Эд прижал Люси к себе.

— Да брось. Кончай злиться. Тебя ест осознание, что я прав и творю мировое благо, а не зло, как ты и твои охотники себе надумали.

Он глядел шкодливо, кривя беспокойный рот, и больше походил на сорванца, чем на Короля Бестий. Люси до сих пор диву давалась, что этот хрупкий внешне парень, у которого душа непонятно где держалась, мог ввергать в пепел целые города.

— Элли. Ну.

— Я встала.

Делать было нечего, не тут ведь оставаться. Опять моросил гадкий дождь, но он же и помогал людям убрать остатки ночного пожара. Живи Люси прежней жизнью, она бы заболела от стольких переживаний и лишений. Но ангелы поручили ей выстоять. Они опять тронулись в путь, и на сей раз Люси топала по дороге молча — всё четыре часа пути. И думала о Фениксах. Из книг королевской библиотеки она и сама кое-что подчерпнула.

Фениксы считались редчайшими и самыми опасными бестиями, коих редко кто видел — из-за их скрытности и долгого срока жизни. Фениксы могли возрождаться из пепла — вместо старой твари в мир приходила молодая. Феникса мог одолеть второй претендент на звание Короля Бестий — Лев. Ибо лев может одолеть любое существо. Но как львы борятся с бешеным пламенем? Или родство с Солнцем бережёт их? Если бы Люси вчитывалась тогда, она бы помнила больше.

Шлёп-шлёп за пёстрой спиной. От горя к горю, от казней к казням без возможности отмолить. Слабая женщина. И при подаренной Эдвилом свободе всё та же безголосая и бесправная. Такова участь женщин, будь ты хоть сто раз талантливой, тебя ждут рубленые брюквы да яйца мантикор во фритюре. И закрытый рот при мужнином открытом.

— Элли, — ответом на её мысли позвал Эдвил, вышагивая вперёд. — Мне нужно, чтоб ты выступила в Авене. Этот городишко давно пора встряхнуть.

— Я не стану тебе соучастницей! — прошипела Люси. — Если хочешь, жги его сам!

Эд беззлобно рассмеялся и почесал подгрудок подлетевшей к нему Иви.

— Ты всё не смиришься с тем, что я несу изначальную справедливость.

— Никакая это не справедливость! Не может быть это справедливостью!

— А мор, по-твоему, что?

— Несчастье!

— Очищение. Мир чистится от скверны через людские жатвы. Огонь лихорадки это тот же огонь. Вникни!

Люси скрипнула зубами. То, что он говорил, в голове не укладывалось и противоречило ангельской морали, несомой адептами.

— Но… Что насчёт любви к ближнему, Эд?

Он пробежался по ней краем горящего зрачка, и отдал немного тепла в этот дождливый день.

— Я люблю тебя. И защитил. У меня других ближних нет, а прочие пусть спасают своих, если могут!

— Ты шествуешь на них, точно мор? Как неумолимый рок?

— Да.

— Но тебе-то с этого что за радость? — Она встряла обеими ногами в луже.

— Однажды, — Эдвил почесал нос, — человеческое больше не будет терзать меня и я смогу, подобно тебе творящей, соединиться с огнём извечным и изначальным. Но это я должен заслужить. Преданно и беспристрастно следуя его воле. Поняла?

— Поняла. — Люси завернулась в плащ и размашисто зашагала дальше. Обогнула его, удивлённого, и устремилась к башням домов, сереющим за плотной завесой мороси впереди. Решение зрело внутри её доброго сердца, но к осуществлению ещё надо было подготовить дух. Эд покорно последовал за ней, таща обе сумы — её и его.

В Эйрингдале, захолустном более, чем можно было ожидать, они отыскали мало-мальски приличный гостевой дом. Люси заняла шаткую кровать, Эдвил — линялую боннаконью шкуру перед очагом. Он опять внимал танцу пламени, а Люси делала вид, что они чужие друг другу.

— Ты, — глухо позвал её Эд, — сейчас так холодна. Холоднее, чем за все дни, пока мы вместе. Плюнь ты на этих людей. Земля родит ещё и получше. Но не гасни изнутри. На это смотреть невыносимо.

— Я делю кров с чудовищем, — упрямо отозвалась Люси.

— Я не чудовище, а такой же пленник плоти, как и ты. — Эд потянулся рукой в тёмный от копоти очаг, и огонь, вняв его жесту, протянул из-за решётки лепесток, как если бы хотел совершить пожатие. — И если ты думаешь, что страдание мне неведомо, ты ошибаешься.

«Сколь не испытывай к нему ненависти, — думала Люси, созерцая Феникса, — а всё же он красив. Нет другого такого же во всём мире. Нет такой бестии. — Её сердце по-подлому забилось сильнее. — Неужели, я настолько теперь не принадлежу себе?»

— Только ты можешь меня вызволить, — вдруг сказал Эд. — Освободить, насовсем. Ты одна.

— Что?

— Твоя любовь не даст тебе угаснуть. Но если бы ты сочинила про меня, Элли, — он повернулся и посмотрел на неё, — если бы ты написала оду Фениксу, полную любви, я бы смог стать чистым пламенем!

— И спалить весь мир дотла?! Нет, благодарю покорно! — Люси вскочила с кровати, едва её не разломав.

— Да ничего с твоим миром не станется! Пришедшее из огня от огня не сгинет!

— Как же, готова поверить!

— Вы в этом все! В вас много проповеди и мало веры!

— И ты её укрепляешь, не так ли? В то, что огонь — зло!

Каминное пламя взвилось гневным облаком, сердясь. Эдвил скомкал пальцы в кулаки.

— Замолчи! Ты хочешь, чтобы он приказал мне прикончить тебя за святотатство?!

— И что мне будет от этого, если, как ты говоришь, от огня нет угрозы? Он зло! Зло, зло, зло! — Люси в исступлении трясла волосами. — И ты — зло! И я — потому, что я с тобой! Вот тебе ода! Наслаждайся, Феникс!

— Ты горячишься! Одумайся!

— Не будет тебе стихов!

Люси, в полнейшем раздрае метнулась к блокноту со стихами, лежавшему нераспакованным в сумке, и швырнула его в очаг.

— Вот тебе пища! Очисти меня от скверны!

— Глупая! Я не могу второй раз отобрать у него добычу!

Огонь ответил снопом искр. Эд заломил руки в отчаянии. Но лютое пламя очага, пламя, по велению Феникса сжиравшее города, словно булки с противня, замедлило пляску. Разомкнулось над брошенной в него стопкой бумаги и отступило кольцом. Люси замерла в оторопи. Эд с величайшей бережностью достал стихи, и огонь на дровах затанцевал в прежней резвости. Люси смахнула с лица крошки пепла.

— Он… Не взял мои стихи?

— Они неопалимы. — Эд, понимающе улыбаясь, отдал Люси блокнот. Встал вблизи, смазал копоть и слезинку со смуглой щёки. Поймал танцующим страстью пламенем своих зрачков её, недоверчивое и злое, сомкнул пальцы на девичьем подбородке, притянул к себе и поцеловал.

— Они в твоём сердце, — прошептал затем. — А сердце у тебя из золота. Разве ты не знала, что золото не подвержено огню и власти Фениксов?