Верхняя земля для дроу

Глава 6

Глава 6.

«Имя дороги и вкус горячего хлеба»

Утро пришло не спеша, как хорошо воспитанная гостья: постучалось в окна золотыми пальцами сиреневого солнца, насыпало голубых искр в рябь озера и оставило на перилах веранды серебряные капли росы. Дом Даг сладко потянулся древесиной — хрустнул так, что у меня под лопатками приятно отозвалось.

— Подъём, — объявила я в щёлку двери. — Сегодня у нас день красивых слов и юридических мелочей.

— Красивые слова — моя слабость, — отозвался из кухни Ардан, и запах свежего хлеба раскатился по дому, как барабанная дробь перед хорошей новостью.

Риан выставил на стол миски с густым супом из «свет-слоя», Каэль подал травяной настой и трижды за утро сказал «утро» — каждый раз всё увереннее, словно учился говорить не «да, госпожа», а здравствуй. Иллена вошла последней: дорожный плащ, собранные в гладкий узел волосы, взгляд, в котором умеют соединяться нежность и стратегия.

— Совет ночью заседал, — сообщила она без прелюдий. — Голоса разделились, но благодаря храму постановление о «пропусках» откатили до обсуждения норм. У нас окно. Узаконить твою тропу как «общественную артерию» можно сегодня.

— Тогда идём, — сказала я. — Пока окно не захлопнули кому-нибудь по пальцам.

Феникс, сидевший на коньке крыши, вспорхнул и брызнул золотой пылью — на счастье. Сфинкс важно потребовал «задачу на день» — я торжественно выдала: «Охрана периметра и по одному умному замечанию в час». Феликус, пернатый кот с характером главного библиотекаря, прилёг в мой портальный рюкзак и заявил, что «контроль качества гостинцев из Подземья» должен делать кто-то компетентный.

У ворот нас встретил прохладный выдох камня. Внизу — храм. Пахнет сухими травами, свечной гарью и чистой водой. Центральный кристалл — молочно-светлый, ровный, как дыхание спящего зверя. Жрица Эйлин уже ждала; у неё сегодня украшение одно — тонкая серебряная нить вокруг запястья.

— Дом Ланы, — сказала она вместо приветствия. — Тропа слышит твоё имя дальше, чем обычно слышат наверху. Сегодня — имя дороги.

— Громким шёпотом, если можно, — попросила я. — Мне нравится, когда мир переговаривается, а не орёт.

Эйлин улыбнулась не губами — взглядом. Мы положили на чёрный камень шесть кристаллов: от ограды, от двери Тамар, от источника, от кухонной печи (не смейтесь — кухня в любой цивилизации священна), от уличного очага и от моего кулона-маяка. Жрицы обвели ладонями по кругу, и свет вошёл в камень не вспышкой, а глубокой, тёплой волной.

— Скажи, кому дорога, — произнесла Эйлин.

— Тем, кто умеет дышать, — ответила я, чувствуя, как в груди отзывается то самое мы. — И тем, кто учится.

— Назови её.

Я вдохнула.

— Тропа Двух Солнц к Дому Ланы.

Кристалл в центре храма взял это имя как воду берёт камень: без брызг, но с вечной памятью. На моей коже мурашками прошёлся холодок; в глубине черепа будто щёлкнуло — знакомыми словами чужого сна: имя — потом огонь.

— Пророчество — терпеливое, — тихо сказала Эйлин, заметив, как я вслушиваюсь в себя. — Сегодня оно довольно. Не торопи.

Жрица-писарь внесла в книгу: «Тропа Двух Солнц к Дому Ланы. Право прохода: по договору, по зову, по свидетельству храма. Ответственность: Дом Ланы». Стало как-то легко: будто мы не бежим всё время наперегонки с системой, а начинаем в ней переукладывать камни.

На обратном пути я купила на базаре у старого артефактника пару глиняных чаш, крошечный колокольчик «на ветер» и мешочек проса — для птиц. Артефактник подмигнул:

— Птицы кормят дом известиями лучше соседок.

Я довольно рассмеялась. У нас будет своя почта — крылатая. Мир любит простые решения, если их вовремя заметить.

«Двери, которые выбирают; свидетели, которые не врут»

Днём дверь Тамар — зелёная, с узорами-сетями — дышала как живая. Снаружи — тёплый ветер, внутрь — запах горячего хлеба и сырой древесины, звук воды из нашего источника. На воротах мы прибили табличку: «Дом Ланы. Договариваемся словами». Сфинкс прочитал, одобрил, но попросил добавить мелким шрифтом «и слушаем ответ». Добавили.

Пришли те, кого ждали: лечец Эрин (уже в рабочем фартуке, счастливый, как мальчишка у большой реки), близнецы Нэр и Норан, мастерица Тамар с коробом замков. И те, кого не ждали, но были рады видеть: двое ремесленников с Верхней линии и женщина с тонкими, почти музыкальными пальцами — мастер резных форм. У неё был сын — худой, настороженный, с ошмётком прежней цепочки на шее, как шрам.

— У нас контракты, — напомнила я мягко. — И право сказать «нет».

Юноша кивнул — не рефлекторно, как привык, а после паузы, как человек, который примеряет на язык новое слово.

Свидетели? Иллена села с краю, как строгая тётушка, которая и печенье принесёт, и по рукам даст, если кто соврёт. Сфинкс занял высокий камень и делал вид, что запоминает на века (и, кажется, не врал). Феникс тихо грел крылом дверной проём — не огонь, а золотая ладонь счастья.

Читали вслух. Без театра.

— Срок — год. Продление — по взаимному согласию.

— Жильё — предоставляется.

— Доля урожая — прописана.

— Право голоса — в общих вопросах.

— Право не принимать интимные связи — свято.

— Право просить о них — тоже, если обе стороны хотят.

Ардан откашлялся и добавил, глядя на меня искоса:

— Запишите пункт: «Юмор — обязателен».

— Запишите, — сказала я, и Иллена, не сдержав улыбки, вывела аккуратное: «Юмор — средство деэскалации».

Подписывали чем-то вроде обсидианового стилоса. Руки дрожали только у меня — не от страха. От того, как простые слова меняют мир.

И в этот раз дверь Тамар повела себя неожиданно: когда сын мастерицы протянул ладонь к панели, кристалл внутри двери вспыхнул ярче обычного и отозвался… мелодией. Очень простой, в три ноты. Как «да» ребёнка.

— У двери хорошие манеры, — сказал Каэль вполголоса. — Она здоровается по имени.

— А у тебя хорошие уши, — ответила я. И увидела, как он смутился, но не опустил взгляда. Маленькая победа: мужчина, который не прячет глаза — это уже не «вещь».

К вечеру показалась Илвэна — та самая женщина с медной косой, чьего сына я однажды «забрала» у судьбы. Она пришла не одна: привела двух подростков и старика с искусными пальцами — резчика по кости.

— Не для себя прошу, — сказала она, — для них.

Сарайн в тот день не пришла. Пришёл дождь — тёплый, ленивый, как хорошо заработанная усталость. Дом пил его кожей, ограда светилась зелёными глазками кристаллов, а вода в источнике звенела так чисто, будто в ней купались звёзды.

«Ответ зеркал, ход Сетей и поцелуй, который не обещает лишнего»

Ночь начиналась тише обычного — дождь перебирал по листьям, как музыкант настраивает струны. Мы почти успели расслабиться: феликус дремал у ног, сфинкс медитировал на тему «сколько линий защиты достаточно, чтобы спать спокойно», вивернолань щипала мокрую траву.

И тут зеркало Мирэллы у западной балки дало короткий всплеск — не гром, а цунами внутри стекла.

— Пошёл обратный ход, — спокойно произнёс Риан. — На подходе «Сети».

Мы двинулись как отлаженный механизм: Риан — вперёд, я — за ним, Ардан — левый фланг, Каэль — правый, Тамар и близнецы — к двери. Иллена чуть сзади, но с выражением «я ваша страховка и громоотвод сразу».

Первые двое «сетей» вышли так, как будто вырезались из дождя: капюшоны, бесшумные подошвы, руки пустые — у хороших профессионалов оружие всегда «там, где его не заметят». Они не бросались. Они проверяли.

— Дом Ланы, — сказала я негромко, — чьё «да» вы принесли?

Молчание. Только дождь и шелест каждой травинки под его весом.

— Тогда вот вам моё «нет», — произнесла я. — Дверь, работай.

Дверь Тамар вспыхнула зелёным и стала чистым деревом — ни щелей, ни узких лазов, ни мягких уступов. Сфинкс лениво поднялся, сделал три шага и опустился поперёк тропы как большой каменный вопрос. Феникс перелетел всю поляну на высоте кулака и рассыпал золотую пыль под ноги незваным — та пыль липнет к коже и показывает её всем зеркалам.

Первый «сеть» рванулся было вправо — и получил от зеркала свой же след в руку. Кожа вспыхнула голубым, как горящий спирт. Не больно — обидно. Второй полез в кусты — вивернолань подняла голову, смерила его взглядом и шагнула так, что мокрая трава сама разошлась. Этим шагом говорят: «Не здесь. Не сегодня».

— Храм освятил дорогу, — сказала Иллена без тени пафоса. — Любая попытка принуждения на тропе будет слышна. Вам очень не понравится, когда вас услышат.

Они отступили — правильно, по учебнику: без паники, малой дугой, dissolving в дождь. Но кристаллы запомнили, и зеркала тоже.

Когда тишина вернулась, я вдруг осознала, как сильно стучит сердце — громче дождя, громче даже домашнего мурчания Дага в стенах. Риан повернулся ко мне, провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке — там, где дождь оставил прохладную дорожку.

— Жива, — констатировал он.

— Жива, — ответила я. И сама потянулась ближе, как тянутся к огню после холода. Его поцелуй был не обещанием большего и не заявкой на «право». Просто поцелуй — благодарность за то, что мы вместе остались живы.

Ардан, проходя мимо, буркнул:

— На будущее предупреждайте, когда собираетесь учиться так… интенсивно. Я в следующий раз разожгу огонь покрупнее — пусть под это будет достойный свет.

— Запишем в план, — хмыкнула я, не отпуская Риана. Каэль стоял чуть поодаль и смотрел на нас без привычного подспудного страха — просто с интересом и теплом. И от этого мне захотелось жить ещё сильнее.

Дождь стих ближе к рассвету. Зеркала утихли. Дом сказал «ммм» всеми балками разом — любимый звук. Мы позавтракали молча — горячий хлеб, сыр и тот самый настой из «лунной мяты», который пахнет свежестью и немного — предвкушением.

— Сегодня — храм ещё раз, — подвела итог Иллена. — Освятить «двери выбора» вторым кругом. И… тебе, Лана, жрицы оставили приглашение в нижний зал. Редко зовут. Обычно — перед тем, как сказать что-то, что меняет правила.

— Пророчество любит время, — напомнила я самой себе. И почувствовала — нет, знала: время пришло.

«Нижний зал, где слово становится огнём»

Нижний зал храма пах не как верхний. Там — чистая вода. Здесь — камень после грозы. Мы спускались молча: я, Иллена, Риан (как «тень безопасности» — его формулировка), а где-то над нами, на уровне двери, Ардан и Каэль укрепляли крепления зеркал.

Зал оказался не большим, а точным. Без лишних колонн, без мебели. В центре — чаша, не вода, а каменное зеркало. Эйлин провела ладонью над моим кулоном-маяком: серебро звякнуло едва слышно.

— Вчера — имя, — сказала она. — Сегодня — огонь. Не магия, не кнут. Огонь — как право говорить.

Я кивнула.

— Я готова говорить.

— Не всем, — поправила она. — Тем, кто слышит.

Она поднесла к моей груди крошечный кристалл — меньше ногтя. Странная штука: наверху магия не работает, а здесь любой камень дышит. Кристалл вспыхнул и… погас, оставив на коже тончайшую линию — будто кто-то нарисовал светом.

— Это лампада, — пояснила Эйлин. — Не знак власти. Знак видимости. Там, где два солнца вместе, твой голос будет сильнее обычного. Тропа услышит, дверь ответит, звери поднимут головы. Этого достаточно, чтобы строить. И недостаточно, чтобы ломать.

— И правильно, — сказала я. — Я строить пришла.

— Тогда ещё слово, — жрица впервые посмотрела не просто прямо, а в глубину. — Когда душа иная засветится в ипостаси владычицы… — она произнесла строку так, будто это не слова, а ключи. — … врата земли откроются, и свет вернёт равенство. Ты уже засветилась — не кожей, не волосами. Правом не брать подчинения, даже когда можешь. Ты владычица не клана, а дома. Иного — более опасного для старых стен.

— Опасного — значит, живого, — ответила я.

— Идёшь верно, — Эйлин прикоснулась к моей ладони так, будто поставила печать не на кожу, а на решение. — Теперь иди. Вернись наверх. Там много воздуха. Ему нужны имена и дороги.

На выходе у дверей я оглянулась. Каменное зеркало в чаше на миг дрогнуло — и я увидела в нём силуэт: женщина в лёгком плаще, свет двух солнц прорезает ткань, а рядом — тени троих, одинаково разных. Ни лица, ни слов. Только мы.

— Пора домой, — сказала я, когда холод храма остался позади. — Дом у нас мурлычет громче пророчеств. И работает не хуже.

На поверхности ветер пах травой и хлебом. Феникс парил высоко, сфинкс делал вид, что бездельничает и никак не может найти «нормальную загадку», феликус спал у двери Тамар калачиком. Дома.

Вечером мы поставили ещё две панели-двери — на южной и восточной тропах. Тамар работала как по нотам, близнецы крепили стойки, Ардан таскал камень легко, как будто тот сам шёл в руки. Риан проверял линию периметра и изредка позволял себе улыбаться без повода.

Я дотронулась до лампады на груди — она была невидимой и тёплой, как рука друга.

— Ну что, — сказала я двум солнцам, которые клонятся к горизонту, — на сегодня достаточно. Завтра — людей наверх, контракты в храм, ограда — в жёсткий режим, а вечером — пирог. Без пирога пророчества плохо перевариваются.

— Я испеку, — отозвался с кухни Ардан. — И вино охладим в источнике.

— А я поставлю надпись над дверью, — добавил сфинкс. — *«Дом, где „мы“ громче „я“» — крупным.

— Только без восклицательных знаков, — попросила Иллена. — Мы всё-таки не таверна.

Мы смеялись. Смеяться — это жить. Жить — это строить. Строить — это называть вещи своими именами.

И где-то там, у самых кромок леса, шевельнулась знакомая тень с запахом чёрного жемчуга. Пусть. У нас — двери, тропы, друзья и дом, который дышит в такт.