Вереница

49. Морган

Морган проснулся во тьме от боли. Ему снился пепел –дым и пепел. Он натянул здоровой рукой спальный мешок по самые уши, прикрыв лицо от холода. Сквозь полуопущенные веки виднелись призрачный свет лампы и лицо Софи с тенями, подчеркивавшими ее скулы и утонченный овал.

Она присела рядом с ним.

– Нам надо поговорить.

За три дня, прошедшие после сражения, ни она, ни он не упоминали о том, как Софи в порыве чувств бросилась ему на шею. Они даже стали более осторожны друг с другом, скрывая свои страдания. Порой, когда боль не давала Моргану уснуть, он слышал, как Софи скрипит зубами во сне за перегородкой, и под глазами у нее темнели круги.

Морган сел на койке, пригнув голову, чтобы не стукнуться о полку. В одной руке у Софи была свеча, в другой – термометр и часы. Он подивился, как она сумела сберечь эти сокровища. Софи разложила их на кровати в виде треугольника, так что свет упал на тусклую полоску ртутного столба и инкрустированные наручные часы, остановившиеся в 3.37, Показания термометра Моргану разглядеть не удалось, а земное время больше не имело для него значения. Он вопросительно посмотрел на Софи.

– Температура воздуха двадцать два градуса. И, судя по нашим расчетам, свет должен был зажечься пять минут назад.

Морган считал, что его озноб вызван болью, бессонницей и болеутоляющими лекарствами. Но раньше – за исключением последних дней – он и сам записывал эти данные.

– Температура и длительность дня не менялись с тех пор, как мы появились здесь, если не считать погрешностей наших измерений.

– Судя по записям, до сегодняшнего утра никаких изменений не было, – кивнула Софи. – Но когда я спросила человека, который делал эти записи, он сказал: да, действительно, он отметил вчера небольшое понижение температуры, меньше чем на градус, и да, действительно свет зажегся вчера на пару минут позже, а погас на пару минут раньше. Однако поскольку все знают, что температура врздуха у нас двадцать шесть градусов, а цикл света и тьмы составляет тридцать часов и девятнадцать минут, которые делятся ровно пополам, он решил, что эти небольшие отклонения ничего не значат. – В голосе Софи зазвучала горечь. – Кстати, это еще не все. Мы с Мариан были вчера в Эревоне. Похоже, там начало портиться покрытие пола. В пещере появились круглые впадины, покрытые серой пылью. В течение желтого интервала я насчитала двадцать четыре таких пятна. Может, там и стены тоже разрушаются – трудно сказать. Пыль могла осыпаться с вертикальных поверхностей. И вода слегка помутнела, стала похожей на коллоидный раствор или суспензию. А имбирный хлеб хоть и продолжает расти, но на нем появились черные полосы.

Морган откинул спальный мешок и стал нашаривать на полке одежду.

– Я сейчас.

– Мы никуда не можем уйти, пока не зажжется свет. Приказ Эй Джи. – Софи криво усмехнулась. – Он перепугался, когда мы с Мариан ушли вчера одни, хотя нас просила прийти Астарта… Она и ее коллега – бывшие полицейские, они не участвовали в нападении и сейчас пытаются собрать тех жителей Эревона, кто остался в живых… Ну вот! – Внезапно зажегся свет. – На восемь минут позже. – Она поморщилась и сделала запись в блокноте. – Одевайся. Я верну часы и доложу, что мы уходим.

– Я не хочу, чтобы с нами шел кто-то еще, кроме ученых, – сказал Морган.

Софи обернулась в дверях. Ее льняные волосы были как раз на уровне стены.

– Сделаю все, что в моих силах.

Одевшись – это был мучительный процесс, поскольку руку пронзала острая боль при каждом движении, – Морган заскочил в лабораторию за инструментами, которые, по его мнению, могли понадобиться, а поскольку Софи еще не вернулась, он собрал всю свою смелость и пошел ее искать. Ему стало чуть легче находиться среди людей – и слава богу, потому что он нашел Софи в бухте посреди небольшой толпы, которая вечно там обреталась.

– Если вы дадите нам возможность поближе ознакомиться с проблемой, мы, возможно, сумеем предложить вам более или менее разумное решение, – резко сказала она.

– По-моему, не стоит настаивать на эвакуации, – откликнулась Виктория. – Оставшиеся в живых обитатели Эревона сами должны решить, покидать им пещеру или нет.

– А вдруг они это и сотворили? – спросил Лоуэлл.

– Эревонцы подозревают, что это сделали мы. — Софи провела рукой по волосам. – Считают, что мы им мстим, пытаемся выжить из пещеры. Мы подозреваем их, они – нас. Дайте нам шанс выяснить, что там творится – насколько мы способны это сделать. Мы постараемся понять, естественный это процесс или… вернее, нормальный или нет. Может, это сезонный цикл. Может, “Теваке” пытается установить смену дня и ночи в соответствии с временами года. Или же это вызвано эксплуатационными причинами…

– Возможно, – вмешалась Виктория, – это зависит от нашего расстояния от Солнца… или другого светила. – Она коротко рассмеялась и пояснила: – У меня в школе был друг, и он обожал фильм “Безмолвный побег”.

– Я помню! – неожиданно сказала Мариан. – Это про садовника и последние деревья. Интересный фильм, хотя и с несколько запутанной моралью. – Увидев их реакцию, она приподняла белоснежную бровь: – Надо же мне было о чем-то разговаривать с внучатыми племянниками и племянницами, кроме их успехов в учебе.

– А что вы думаете по этому поводу, доктор Морган? – спросил Лоуэлл, заметив Моргана первым из всех. Не исключено, что он способен видеть через аргиллит, с мрачной иронией подумал Морган. – Может это явление быть нормальным?

Морган замялся. В общем-то он верил в разумность этих людей – и, что более важно, в их здравый смысл.

– Если бы я заметил такое неожиданное отклонение в одном из своих экспериментов, меня бы это очень встревожило. Проблема любой сложной системы, вроде замкнутой системы жизнеобеспечения, заключается в тесной взаимосвязи различных параметров. Если один из параметров внезапно меняется, он начинает влиять на остальные. То, что параметры окружающей среды были до сих пор так стабильны, говорит о четком управлении. Насколько это управление терпимо к флуктуациям… – Он глубоко вздохнул. – Поэтому я не считаю, что это нормально.

Дойдя до конца туннеля, они почувствовали, как изменилась атмосфера. Стало холоднее, воздух был сухим, с пряным привкусом пыли. У входа в пещеру Морган невольно остановился. Рассказ Софи плохо подготовил его к тому, что он увидел; она и сама, похоже, пришла в замешательство. Тусклый свет словно мерцал сквозь пепел. На зеленом покрытии виднелись круглые темно-серые впадины, проевшие пол до самого аргиллита. Оставшаяся зелень тоже была тусклой, словно присыпанной пеплом. Вместо водопадов по стене стекали тонкие струйки, оставляя за собой темные потеки. Мариан провела пальцем по ближайшему выступу. На пальце осталось черное пятно. Она провела более резко, ловким и уже привычным для всех них движением. Аргиллит остался нетронутым.

– Здесь гораздо хуже, чем было вчера, – сказала Софи.

– А где народ?

– Скорее всего там, – ответила Мариан, дернув подбородком в сторону изогнутого подъема справа. – Там довольно большая территория, которую отсюда не видно.

Она решительно зашагала направо. Софи поспешила за ней. Морган тоже потащился следом, хотя ему очень не хотелось возвращаться туда, где их держали в плену.

Не успели они дойти до подножия подъема, как навстречу им вышла женщина. На ней был коричневый кожаный пиджак, кожаные перчатки, а голова была повязана шарфом, конец которого упал ей на лицо. Она откинула его назад и встретила незваных гостей без особого восторга. Усталость и серая пыль подчеркнули морщины вокруг ее глаз и возле рта.

– Астарта! Ты, наверное, видела Стэна Моргана, но, по-моему, вы не знакомы, – сказала Софи. – Он занимался проблемами окружающей среды для НАСА. Морган! Это Астарта, бывший полицейский, правая рука Ханны и Голубки.

При упоминании о Ханне узкое неприветливое лицо женщины помрачнело еще больше.

– Что вам сказать? Вы и сами видите, – хрипло произнесла она и откашлялась. – Это началось три-четыре дня назад, а может, и раньше, кто его знает,

– Я видела кое-что, когда была у вас, – заметила Мари-ан, – но я думала, это следы от выстрелов. И ночью тут действительно было холодно, однако во Франции, я помню, мне тоже было холодно от голода и страха.

Астарта отвела от нее глаза.

– Мы никого из них не примем назад, – сказала она и посмотрела на Моргана. – Можете так и передать своим. Если это месть – считайте, что вам удалось нас напугать.

– Мы уже сказали вам вчера, что не собираемся мстить, – сказала Мариан. – Мы на такое не способны.

– Так что же, по-вашему, происходит? – спросила Астарта.

Морган прошел несколько шагов до ближайшей впадины и поставил рюкзак на нетронутую траву. Встав на колени, он тут же почувствовал, как пыль забила ему нос и горло. Ощущение было очень неприятное, почти удушающее. Морган нашел носовой платок, смочил его и начал завязывать на затылке, закрыв им нос и рот. Софи взяла у него из пальцев кончики платка и связала их, пробормотав:

– Надо было захватить с собой запасные маски. Я не подумала.

– Здесь становится неприятно, – проговорила Мариан, стоявшая сзади. – Вам есть куда уйти?

Впадина была почти такой же, как та, которую Морган видел в день своего освобождения, только гораздо больше и глубже. Морган подцепил лопаткой горсть пыли и высыпал ее в пробирки для лабораторного анализа и на стекло походного микроскопа. Пыль была очень похожа на останки поврежденного зеленого покрытия или аргиллита – мелкозернистая субстанция, гранулы которой имели фасетчатую поверхность.

Через пару минут к Моргану подошла Софи, оставившая Мариан с Астартой, и Морган передал ей микроскоп. Она вздохнула.

– Я смотрела вчера, но ничего похожего на носителя инфекции не нашла. Хотя, с другой стороны, программный вирус под микроскопом не разглядишь.

– Ты хочешь сказать, что этот кошмар будет распространяться? – в замешательстве спросил Морган.

– Я патолог, – ответила Софи. – Я привыкла к мысли о заражениях. – Она говорила серьезно, без тени улыбки. – Стоило мне взглянуть на эти круглые пятна, как я сразу подумала о вирусных бляшках. А поскольку бляшки в этой зоне больше размером и встречаются чаще, я считаю, что очаг “инфекции” именно здесь. И если учесть, что интенсивность ее отнюдь не уменьшается, скорее всего она передается воздушным, а не контактным путем. Иначе она быстрее всего поразила бы дороги, по которым мы ходим из пещеры в пещеру.

Морган встал на колени, глядя вверх на Софи. Ему было слишком трудно подняться. Мокрый кончик носового платка шлепнул его по горлу, и он почувствовал, как капля воды поползла под воротник.

– Ты осматривала края?

Софи кивнула, вытащила из кармана маску и перчатки, надела их, а затем встала рядом с ним на колени.

– У наших микроскопов слишком слабое разрешение, чтобы получить подробную картину микроструктуры, поэтому я не могу поручиться, что не проглядела чего-то существенного. – С этими словами Софи щипчиками положила на предметное стекло отрезанные волокна. Морган послушно нагнул голову и принялся их рассматривать. –Похоже, волокна разрушаются в определенном порядке, –продолжала Софи. – Все они разной длины, но одинаковой толщины. Следовательно, распад, или поглощение, или что бы это ни было, происходит только по продольной оси.

Морган отдал ей микроскоп, расстегнул карман рюкзака, вытащил свой блокнот и нашел зарисовки, которые он делал, разглядывая распадающиеся волокна под микроскопом раньше.

– Интересно, – промолвила Софи. – Ты нарисовал их разной толщины.

– Я рисовал то, что видел.

– Значит, изолированные от покрытия волокна обычно разрушаются по всем направлениям, – нахмурилась Софи. – Но в данном случае это происходит лишь в одном измерении.

Ее голос, подумал Морган, звучал как-то странно. А может, ему просто трудно ее слушать?

– Интересно, как идет этот процесс: сверху вниз или наоборот? Если волокна распадаются снизу вверх, что же будет, когда нижний слой разрушится и перестанет передавать сигналы? Ведь если твоя гипотеза правильна, чтобы сохранить целостность, кораблю нужен постоянный контакт со всеми его частями… Стэн! Что с тобой? Рука болит?

– Нет, просто тяжесть какая-то, – ответил он. Софи внимательно посмотрела на него.

– Вставай, Стэн! Давай-давай, быстрее! – Она помогла ему подняться и заглянула в глаза. – Ты когда-нибудь бывал в земных пещерах, Стэн? Тебе не приходилось страдать там от удушья?

– Нет, а что? – Его глаза внезапно расширились. Если покрытие пола и карликовые деревца были частью системы кислородообмена и если покрытие разрушалось, забивая поры…

Софи потащила его к Мариан и Астарте, рядом с которыми стояла Лилиан, и бесцеремонно прервала их беседу:

– Вы не замечали, что вам трудно сосредоточиться? Вас не мучает сонливость или тошнота? Бывало так, что кого-то трудно добудиться?

– Да, – устало проговорила Астарта.

– К чему вы клоните? – спросила Лилиан.

– Система воздухообмена нарушена. Чем ниже, тем воздух тяжелее, а это означает скопление плотных газов. Быть может, углекислоты… Не исключено, что покрытие при разрушении выделяет ядовитый газ. Людей необходимо эвакуировать.

Астарта сжала губы.

– Нет, – сказала Лилиан.

Астарта положила ей руку на плечо, и они обе отошли в сторону, ожесточенно споря между собой вполголоса.

– Те, кто остался в пещере, живут в низине за этим холмом, – сказала Мариан. – Там пока нет явных признаков разрушения, но их территория лежит ниже уровня основной пещеры.

– Нам надо заставить их уйти отсюда – желательно в какую-нибудь соседнюю пещеру, чтобы уменьшить опасность распространения вируса. – Софи покачала головой. – Боже, как это все не вовремя! Как раз когда наши сообщества разделила пролитая кровь…

Морган в отчаянии потянулся к ящику с инструментами, хоть и чувствовал себя паршиво. Надо же понять, что происходит!..

Софи окинула его быстрым взглядом опытного диагноста.

– Лучше передай сообщение, Стэн. В лагере должны знать, что мы здесь – ради нашей безопасности. Мы с Мариан постараемся эвакуировать всех, кто тут остался. Больше мы не будем брать никаких образцов без защитных масок. – Она отрешенно нахмурилась. – Держись одной стороны коридора, ладно? Скажем, правой. И не прикасайся к стенам. Когда вернешься, в лагерь не входи. Попроси кого-нибудь позвать Терезу. По-моему, специалист по болезням злаковых нам сейчас очень пригодится. Расскажи ей о том, что здесь происходит, и предупреди, что это может быть заразным. Пускай она сама решит, какие меры безопасности принять, и заодно скажет, не следует ли вообще опечатать эту зону. Мы не имеем права позволить инфекции распространиться!

– Я наткнулся на эту штуковину, – сказал Морган, показывая на серый круг, – в день, когда нас освободили.

Они посмотрели друг другу в глаза, и Софи кивнула.

– Ты прав. Если это началось три дня назад, значит, любой, кто отсюда выходит, мог занести вирус в лагерь. И тем не менее мы должны сделать все возможное, чтобы свести угрозу заражения к минимуму, так что меры предосторожности не помешают.

“Я заразный!” – подумал Стэн, пробираясь к выходу и стараясь поднимать как можно меньше пыли. Его по-прежнему немного трясло.

– Стэн! – окликнула его Софи. – Узнай, кто из наших отправился в рейд за пределы лагеря. Надо будет поговорить с ними, когда они вернутся.

Морган помахал рукой, Софи махнула ему в ответ, и он пошел вперед. Следы от собственных ботинок казались ему грязными отпечатками злокачественной опухоли, тянувшейся за ним по пятам.

50. Софи

– Меня терзают угрызения совести, – сказала Мариан.

Софи вздохнула и глянула через плечо. Сзади виднелась яркая зелень маленькой пещерки под названием Фангорн.

– Это было лучшее, что мы могли сделать. К тому же мы рассказали им все, что знаем. – Софи невольно представила себе, как эти пушистые деревца начинают распадаться в пыль, как на зеленом покрытии образуются серые впадины, как чернеют стены, а водопады превращаются в жалкие струйки. – Мы дали им возможность выбора.

– Этой жалкой кучке больных людей, которые все время будут у нас за спиной?

– Они все равно не пошли бы с нами. И несмотря на близость к Эревону, атмосфера в Фангорне вполне пригодна для жизни.

– Да… Ваш вопрос о росте деревьев был на редкость точным!

Софи пропустила комплимент мимо ушей.

– Жаль, что приходится возвращаться той же дорогой, – сказала она, когда перед ними открылась тускло-зеленая равнина Эревона.

– Пойди мы окольным путем, пришлось бы пересечь четыре пещеры, рискуя занести туда заразу.

– Если только сбежавшие из Эревона уже не сделали этого.

На пороге пораженной недугом пещеры они обменялись мрачными взглядами. Слова не требовались. Свет казался еще более тусклым, чем тогда, когда они проводили Астарту с группой беженцев в другую пещеру.

– Поднимемся на холм и пойдем по его гребню, – предложила Софи. – Похоже, миазмы скапливаются в основном внизу.

Мариан кивнула и, поднимаясь наверх, взяла Софи за руку, словно нуждалась в поддержке. Софи вопросительно посмотрела на нее. Мариан нагнула голову и мягко проговорила:

– Не исключено, что в верхних пещерах еще кто-то остался. Не смотрите наверх.

Софи сглотнула сухим ртом несуществующую слюну. Бывшая шпионка провела ее по гребню, высоко держа голову и шагая с достоинством королевы, несмотря на запыленные волосы и грязные руки. Они не промолвили ни слона, пока шли по вершине гряды. Вид внизу был угнетающим сам по себе, даже если не принимать во внимание ощущение затаившегося врага.

– Там был кто-нибудь? – спросила Софи.

– Почти наверняка, – ответила Мариан. – К счастью для нас, они неважные стрелки. Похоже, он – или она – сейчас спускается сломя голову к своим товарищам, чтобы сообщить им новости. Возможно, некоторые решат переждать катастрофу в верхних пещерах. Глупо, хотя понять можно. Однако мы обязаны предупредить их, если эта зона будет опечатана.

Говорила она так оживленно, что Софи невольно подумала: “Я связалась с восьмидесятилетней старухой, которая балдеет от приливов адреналина”. Хотя Мариан с каждым днем все меньше походила на восьмидесятилетнюю старуху. Не то чтобы ее внешность сильно изменилась – у нее была все та же древняя кожа, натянутая на кости, все те же скрюченные руки в шрамах, – но не оставалось сомнения в том, что видела она теперь обоими глазами и что мозги у нее работали ничуть не хуже, чем у Софи. Даже лучше. Если бы Софи была одна, ей бы и в голову не пришло, что в пещере кто-то остался.

Яркий свет туннеля показался им настоящим избавлением. Они пошли друг за дружкой по левой стороне, Софи следом за Мариан.

– Повлияют ли вредные газы на нас и другие соседние пещеры, – сказала Мариан, когда они приблизились ко входу в лагерь, – будет зависеть от резервной мощности системы жизнеобеспечения. Если она сумеет их поглотить, у нас не будет никаких проблем. Если же не сумеет… – Мариан с облегчением вздохнула, увидев стоящих впереди людей.

Моргана окружала толпа, состоявшая в основном из ученых, врачей и персонала управления. Несколько человек, увидев подходивших женщин, пошли им навстречу.

– Пожалуйста, не заходите в коридор, – резко сказала Тереза, сельскохозяйственный эпидемиолог по специальности. – Да-да, если не хотите, чтобы вас тоже дезинфицировали. Боюсь, я должна попросить вас помыться и сменить одежду.

– Я знала, что вы это скажете, – грустно улыбнулась Софи и исподтишка осмотрела толпу, надеясь найти в ней кого-нибудь из отряда А. Ей необходимо было вернуться в Эревон, чтобы взять образцы, а для этого требовался противогаз.

– Мы соорудили импровизированный водоем, отгороженный пластиком, в котором можно собирать грязную воду, но я не могу гарантировать, что эта вода не заразит окружающую среду, и чем чаще нам придется проводить процесс дезинфекции, тем больше будет опасность.

Тереза произнесла это подчеркнуто серьезным тоном, и Софи сразу вспомнились их недавние споры о необходимости карантина.

– Софи! Мариан! Можете ли вы добавить что-нибудь к тому, что сказал нам Морган? – спросил Доминик.

– Я описал им то, что мы видели, – вмешался Морган, – и предупредил о возможной инфекции. Но я не сумел в полной мере доказать твои предположения, – извиняющимся тоном добавил он, глядя на Софи.

– Неопровержимых доказательств пока нет, – решительно заявила Софи. – Однако я очень советую всем до поры до времени вести себя, исходя из худшего.

Несколько человек кивнули в знак согласия.

– Насколько я понимаю, вам все-таки удалось увести оттуда людей, – сказала Виктория.

– Где они сейчас?

– Может, надо устроить им карантин?

– Вы предупредили людей из соседних пещер?

– На сколько там улала температура? Доминик замахал руками, требуя тишины.

– Дамам нужно принять душ и переодеться, – сказал он нравоучительным тоном. – А нам нужно обсудить, что делать с этой новой проблемой и кого поставить в известность – так, чтобы не вызвать панику.

– Куда вы увели людей из Эревона? – спросил неугомонный Чандлер. – Их необходимо подвергнуть дезинфекции, чтобы не разнесли заразу по кораблю!

– Они ушли в Фангорн, маленькую пещеру по соседству. Лучшего выхода мы придумать не смогли, тем более что некоторые уже начали страдать от плохого воздуха…

– “Плохой воздух”! – пробормотал кто-то из толпы. – Очень научная формулировка!

– …и их необходимо было немедленно эвакуировать. Лидеры сообщества Фангорна предупреждены о риске. Правда, они еще не решили, стоит ли опечатывать коридор, соединяющий их с Эревоном…

– Мы не можем допустить, чтобы эти люди отрезали себя от общества! Это противоречит основным правам…

Мариан бросила на Чандлера изумленный взгляд.

– Молодой человек! – Что ж, в конце концов, он действительно моложе ее лет на тридцать. – Вы хоть понимаете, о чем мы сейчас говорим?

К толпе бодрым шагом подошли Пьетт с Рахо – оба крепкие и жизнерадостные, а главное, вымытые до блеска. Рахо направился к Моргану, а Пьетт выслушал просьбу Софи.

– Надо спросить сержанта. – Он бесстрастно оглядел ее с головы до ног. – Я думаю, вам действительно не стоит переодеваться. Но Эй Джи просил, чтобы мы привели вас и показали вам это.

– Что?

– Пускай лучше проф вам расскажет, когда увидит все собственными глазами.

51. Морган

Вопросы Лоуэлла, ждавшего их в подземелье, были краткими и прагматичными. Его подход к проблеме – подход военного человека – одновременно и успокаивал, и вселял тревогу. Сержанта не надо было убеждать, сотрясая воздух, в серьезности надвигающейся беды. Он отправил Хьюса и Рахо к Софи, чтобы они обеспечили ее безопасность и помогли собрать необходимые образцы, приказал Лецце и Бхакте оставаться в боевой готовности, а сам проводил Моргана наверх по спиральному пандусу.

Морган смотрел наверх, надеясь увидеть там зеленый или огненно-красный цвет – но увидел лишь серый. Вид изменившейся картины потряс его воображение. Пожар отпылал, оставив на стене пепелище. Черные истонченные стволы, обгоревшие скелеты деревьев… Как ранее пламенные языки были схвачены в момент их стремительного взлета к небу, так теперь деревья застыли в момент падения, пепел – в момент оседания клубами на землю, земля – в момент остывания.

Это был тот самый лес, который несколько дней назад поражал своей буйной зеленью. Тот самый лес, что полыхал за темной головой Хэтэуэй. Обугленные трупы тех самых деревьев, оставшихся на своих местах. Те же контуры, те же формы. Это был лес, который приснился Стивену Куперу и который он описал за день до своей гибели.

– Ну, проф? – произнес Лоуэлл. – Что скажете? Морган сглотнул, вспомнив свои сны, наполненные дымом и пеплом.

– Не знаю, – медленно проговорил он. – Вы не измеряли саван Стивена?

– Никаких изменений. Размеры и температура такие же, как и вчера.

Морган задумчиво молчал.

– Меня вот что интересует, – продолжал Лоуэлл, глядя на пейзаж. – Связано это с тем, что происходит наверху, или нет? Может, Купер каким-то образом еще жив и продолжает думать под саваном – или же его мозг стал частью “Теваке”, и его враждебность до сих пор влияет на корабль? – Лоуэлл сложил на груди руки. Лицо сержанта слегка серебрилось в рассеянном свете. – Конечно, любому было бы трудно остаться нормальным в таких обстоятельствах. Тем более такому крысенышу, как Купер. – Тонкие губы Эй Джи искривились. – Я не уверен, что сам тоже не свихнулся бы, хотя я совершенно нормальный человек. А если еще учесть все трупы, похороненные наверху на кладбище – террористы, снайперы, партизаны… Дезинформация врага, стрельба по друзьям – все это я еще могу понять. Но инопланетяне невидимы для нас, мы не понимаем их технологию, и поэтому нам трудно смириться с мыслью, что человек может представлять собой еще большую угрозу после смерти. – Он покачал головой с таким измученным выражением, что Моргана это даже напугало. Монолитный фундамент дал трещину… Но сомнение тут же пропало с лица сержанта. Перед Морганом вновь стоял уверенный в себе солдат. – Так что же вы думаете, проф? Каковы шансы, что все это – случайное совпадение? И есть ли шанс остановить катастрофу, если мы выроем Стивена и остальных покойников, замотаем их в целлофан – и пускай они там себе гниют!

Мысли у Моргана ворочались медленно, съежившиеся и парализованные страхом.

– Вряд ли они будут гнить. Софи считает, что нас стерилизовали.

– Типун вам на язык! – улыбнулся Лоуэлл. – Хотя я понимаю, о чем вы. Все наши микробы подохли. Съедены микробами “Теваке”, если я не ошибаюсь. Значит, если мы выкопаем трупы, это не поможет?

Морган развел руками.

– Мы не знаем, связано ли происходящее со Стивеном или с кем-нибудь еще, – сказал он. – Мы знаем только, что окружающая среда на корабле не всегда благоприятна и что “Теваке”, или инопланетяне, или кто тут управляет этим шоу, уже совершали ошибки в прошлом, о чем свидетельствуют жертвы гриппа. Мы также знаем, что окружающая среда ведет себя особым образом. Она пытается вызвать определенный отклик – или же чему-то научить нас…

– Это всего лишь ваша теория.

– До сих пор она подтверждалась фактами. И, быть может… – Морган глянул наверх и нашел пейзаж таким же зловещим, как и раньше. – Быть может, “Теваке” использует это как метафору, извлеченную из мозга Стивена, чтобы предупредить нас…

– Предупредить? О чем? – резко спросил Эй Джи.

– Не знаю, – ответил Морган. – Но боюсь, что в лагере сейчас происходит то же самое, что и в Эревоне. – Светлые глаза Лоуэлла потемнели. – Температура упала на два градуса, и свет сегодня зажегся на восемь минут позже.

– Проф! – мрачно сказал Эй Джи, постучав пальцами по пейзажу. – Если вы правы и это действительно предупреждение, найдите нам ответы – да поскорее!

* * *

Свет погас на семнадцать минут раньше обычного, прежде чем раздалась барабанная дробь, несмотря на то что Арпад велел ударить в барабаны на несколько минут раньше. Послышались недовольные голоса, возмущенные таким безобразием. Люди, ворча и ругаясь, улеглись спать.

Зажегся свет на двадцать две минуты позже, но все жалобы мгновенно стихли, когда поступили сообщения о первых признаках разрушения. В ненаселенной зоне между двумя главными выходами, на противоположном от Цитадели краю пещеры, были обнаружены серые круги распадающегося в прах покрытия.

Морган застал Хэтэуэй в ее комнатке. Она дремала, свернувшись калачиком и прикрыв потрепанной шляпой лицо. Вчера у нее было несколько приступов острой боли, так что девушке предписали постельный режим. Морган встал на одно колено и поднял шляпу с ее покрасневшего и нахмуренного лица. Хэт пошевелилась л пробормотала:

– Отвали!

– Это я, Хэт.

Она открыла глаза – огромные и сияющие, – обхватила его шею руками и прижалась к нему изо всех сил. Морган от неожиданности еле удержался на ногах и тоже обнял ее, стараясь не задеть поврежденную руку.

– Мне так скучно! – заявила Хэт, обдавая его ухо теплым дыханием.

Морган рассмеялся от облегчения. Хэтэуэй чуть отодвинулась, глядя ему в лицо.

– Серьезно! Я тут свихнусь. У меня с вечера ничего не болит, а Эмили все равно не разрешает мне встать с кровати… Что тут вообще творится? Доходят совершенно идиотские слухи. Говорят, часть “Теваке” умирает, а Стивен превратился в вампира… Не смотри на меня так! Я только повторяю то, что слышала.

– Это серьезно, Хэт, – сказал Морган. Она помрачнела.

– Ладно, серьезно так серьезно. – Девушка похлопала ладошкой рядом с собой. – Садись и расскажи мне все.

Он сел, глядя на нее и размышляя, стоит ли ему это делать.

– Мне нужна твоя помощь, Хэт. – Его взгляд невольно упал на сложенные на коленях руки. Он тут же отвел глаза от перевязанной левой руки и уставился в пол. – Я боюсь, что наша окружающая среда находится в катастрофическом состоянии – а я не в состоянии понять почему.

– Послушай, дядя Стэн! Не напрягайся так. У тебя сломан палец, ты не спишь по ночам и тебя по уши накачали болеутоляющими. Ты не единственный гений на борту. Как-нибудь без тебя разберутся. Софи справится – она порой выдает такие же сумасшедшие идеи, как и ты.

Хэт усмехнулась и подмигнула ему.

– Мне кажется, мы доконали этот корабль, Хэт, – сказал Морган; – Я имею в виду человеческую расу. По-моему, “Теваке” пытался предупредить нас с помощью тех образов, которые он извлек из мозга Стивена. А мы не вняли предупреждению.

Увидев недоверчивое выражение Хэт, Морган отвел глаза. Зря он затеял этот разговор. Он пришел просить о помощи; он не собирался говорить о том, что, по его мнению, они обречены.

Морган услышал, как она открыла рот, потом закрыла; он услышал, как она облизнула губы. Наконец Хэт проговорила охрипшим голосом:

– Я тебя не узнаю, дядя Стэн. А ну, посмотри на меня! Он повиновался. Она глядела на него, нахмурив брови.

– Не знаю, что и сказать. Немало людей думают, что чем скорее мы погибнем от бомбы или СПИДа, тем лучше. Но ты не из таких! – Морган отвернулся. Хэтэуэй помолчала минуту, а затем заговорила снова, правда, уже не таким уверенным тоном. – Сет был единственным гнилым яблоком, дядя Стэн. Единственным по-настоящему гнилым яблоком! Нельзя из-за него ставить крест на всей человеческой расе. Послушай! – храбро продолжила она, обращаясь к его неподвижному профилю. – Инопланетяне пригласили нас, верно? Им стоило только посмотреть пару дней выпуски новостей – и они должны были понять, что мы за люди. И тем не менее нас взяли с собой и обращались с нами очень неплохо. Возможно, они спасли мне жизнь. Они не убили тех военных, которые поперлись в рубку управления, хотя их никто туда не звал. Они не убили вас, когда вы застрелили Стивена. На корабле полно людей, которые не принимали участия в этой дурацкой войне. Неужели их убьют только за то, что мы полезли в драку? Бог ты мой, дядя Стэн! А еще говорят, что подростки – эгоцентрики!

Морган невольно улыбнулся. Хэтэуэй обхватила его руками и прижалась сильным и совершенно лишенным женственности движением.

– Ладно, предположим, “Теваке” делает это нарочно, стараясь чему-то нас научить. Может быть, тому, чтобы мы не воевали друг с другом. А может, чему-то другому. Единственный способ привлечь наше внимание – это напугать нас до смерти. Возможно, инопланетяне пытаются сказать нам: “Эй, земляне! Научитесь жить наконец!”

Морган рассмеялся.

– Хэт! Я так рад… – Он не смог закончить фразу. Так рад, что ты тоже полетела? Так рад, что я сдался? Так рад, что он не стал тебя пытать?.. – Я хочу, чтобы ты кое-что сделала. Мне нужны твои идеи. Я ужасно боюсь упустить из виду что-нибудь существенное. Те, кто управляет кораблем, уже продемонстрировали нам, что будут жертвы. Мы должны сохранить эту часть “Теваке” пригодной для жизни. Быть может, это предупреждение, чтобы мы не были столь агрессивны – поскольку разрушения начались в Эревоне, – или же продуманная стратегия, направленная на то, чтобы расколоть нашу организацию, переселить нас в другое место и заставить нас войти в другую среду. Но каким бы ни был ответ, у нас не так уж много времени, чтобы найти его.

Хэтэуэй отодвинулась и сложила на груди руки.

– Это уже больше похоже на тебя. Что еще?

– Постарайся продолжить то, что начал Стивен. Попробуй вступить в непосредственный контакт с кораблем.

– Ты хочешь сказать – я должна впустить его в свои мозги? – На лице Хэтэуэй отразились одновременно неуверенность, отвращение и протест. – Твои вояки тоже этого хотели. Мне казалось, у них паранойя… Кстати, что там со Стивеном? Он действительно воскресает понемногу? Морган отметил ее стремление сменить тему.

– Мы не понимаем, что происходит со Стивеном, – сказал он. – За день до начала смуты Софи вскрыла его саван, совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы заметить, что он не разлагается. Она предположила, что его организм восстанавливается. Это всего лишь догадка; нам трудно представить, как его можно оживить, если он так долго пробыл мертвым. Однако Софи решила не рисковать и не вмешиваться в процесс, так что с тех пор мы оставили его в покое.

– Ух ты! – воскликнула Хэт. – А с Ханной и остальными тоже так будет?

– Неизвестно. Мы наблюдаем за их саванами. Хэт бросила на него встревоженный взгляд.

– Знаешь, дядя Стэн, я должна бы радоваться, но на самом деле у меня мурашки по коже бегут. Мы уже не в Канзасе, это точно…

Морган тихо рассмеялся – и тут же осекся, услышав ее слова:

– Надеюсь, вы хорошо его охраняете? Не дай Бог, кто-нибудь решит воткнуть кол ему в сердце!

– Мы тоже об этом подумали, поверь. Часовые у его савана сменяются через день.

Лицо Хэт затуманилось; несмотря на уклончивый ответ Моргана, она поняла, кто именно охраняет Стивена. – А если они снова его пристрелят?

– На сей раз, что бы со Стивеном ни случилось, это не застанет нас врасплох, – сказал Морган. – По крайней мере мы делаем для этого все, что в наших силах. К нему регулярно вызывают врачей, и они дважды в день обследуют его, пытаясь обнаружить признаки жизни. Это звучит невероятно, однако они не исключают возможность чуда – кто бы его ни сотворил.

Хэт перестала хмуриться.

– Ладно. Но тех, кто рассказывает всякие небылицы, надо бы пристрелить.

– Ты права. И все-таки давай вернемся к тому, о чем я говорил тебе…

– Что ж… Перекрестясь – и в омут! – Ее бравада не вызвала у Моргана улыбки. Хэтэуэй глянула на него из-под ресниц. – Мне ужасно хотелось бы взглянуть на эти гиблые зоны. Но вряд ли Эмили мне разрешит… Да?

Пораженная зона была огорожена шестами и флажками. Возле нее стояли часовые.

– Боже мой! – протянула Хэтэуэй. – Какая мерзопакость! Сюда словно сбросили промышленные отходы. Разве что жаром от них не пышет. – Девушка помахала руками, изображая теплые волны, и посмотрела вверх, ожидая встретить одобрительный взгляд. Морган обманул ее ожидания. – А что ты увидел под микроскопом? – спросила она и потянулась рукой к неровному краю впадины.

– Хэт!

Она замерла.

– Пожалуйста, не трогай! – сказал Морган. – Во-первых, ты можешь разнести заразу, а во-вторых, мы не знаем, как это влияет на ассемблеры, которые колонизировали нас.

– Чего-чего?

Нервы у Моргана были на пределе. Он просто не мог видеть ее вблизи от этих впадин.

– Пошли отсюда. Не исключено, что здесь выделяются ядовитые газы. А кроме того, я хочу отдохнуть.

Хэт встала, но не двинулась с места. Она стояла, пристально вглядываясь во впадину у своих ног – так пристально и сосредоточенно, что Морган уже не был уверен, что она просто по-детски защищает свою независимость. Наконец девушка побрела к нему, жалуясь на ходу:

– До чего же неудобно, когда не видишь, куда ты ставишь ногу! Я чувствую себя роботом.

Морган улыбнулся, ощущая, как расслабились сведенные мышцы лица.

– Ты полна жизни и ослепительно прекрасна!

– Ну-ну! – подмигнула она. – Видать, эти штуковины и правда выделяют ядовитые газы. Давай-ка я уведу тебя отсюда.

Хэтэуэй взяла его за руку и повела в сторонку, к выступу сухого аргиллита, на котором можно было посидеть.

– Так что ты там говорил про ассамблею,? Мы присоединимся к религиозным “возрождением”?

– Хэт! – укоризненно произнес Морган. Она бросила на него невинный взгляд. – Есть одна гипотеза…

И он выложил ей все как на духу. Кое-что она уже слышала, правда частями; его предположения об общем происхождении и свойствах составных частей “Теваке”; об улучшении состояния здоровья всех находившихся на борту, в том числе Мариан, которая снова стала видеть, и его собственного тоже, поскольку он больше не страдал от приступов мигрени; об отсутствии бактерий на коже, во рту и в фекалиях (Эмили Линн так и не удалось вырастить микробы из взятых ею образцов), а также о гипотезе Софи, что бактерии заменены ассемблерами.

– Ни фига себе! – пробормотала Хэт, когда до нее дошло, затем обернулась лицом к пещере и крикнула: – Отдай мои микробы!

Морган положил голову на здоровую руку. Через минуту он почувствовал, как Хэт прильнула к нему.

– А как же мой ребеночек, дядя Стэн? Он быстро выпрямился.

– Мы абсолютно здоровы. Я не вижу причин, почему бы и твоему ребенку не родиться здоровым.

– А может, они узнали, как работают наши тела, только когда разобрали несколько штук на части? – сказала Хэт. –Может, они не сумеют понять, как устроен организм младенца, пока… – она сглотнула и обхватила руками живот, – …пока его тоже не разберут на части?

Морган повернулся к племяннице и взял ее руки в свои, почувствовав слабый толчок будущего младенца.

– Хэт! – сказал он. – Люди, которые погибли, погибли от какой-то несовместимости между ними и “Теваке”. Или просто по ошибке. Может, инопланетяне не рассчитали степени выносливости наших организмов. Я не верю, что их умертвили нарочно, по злобе. Если в нас посеяны ассемблеры, значит, “Теваке” знает, что происходит в нас – и с нами. Я не сомневаюсь, что они наблюдают за ростом твоего ребенка. Не забывай, инопланетяне спасли тебя, когда ты могла умереть от гриппа.

– Тогда почему они не спасли Флер и всех остальных?

– Я не знаю, – ответил Морган, и это была чистая правда. – Но я рад, что они вмешались. Если бы я потерял тебя, это отравило бы мне все путешествие.

По лицу Хэт пробежала тень воспоминаний.

– Если они такие умные, пускай приведут в порядок мой желудок! – Она снова надела маску “крутой девчонки”. – Ты серьезно думаешь, что я смогу с ними общаться?

– У наших чувств и сознания есть электрофизиологические и биохимические субстраты. Если инопланетяне способны изменить эти субстраты – да, тогда они, пожалуй, могут ввести нам в мозг какие-то данные или изменить наше сознание. Хотя необходимо поразительно точное представление о том, как соотносится наше сознание со структурой мозга.

– Что ж… Если они неделями наблюдают за тем, как мы разгадываем их загадки, они, пожалуй, способны это сделать… раз они такие высокоразвитые. И тем не менее у меня мурашки по коже бегут. Подумать только! Какие-то микроскопические штучки в твоей башке переворачивают мозги так, чтобы ты думала то, что нужно им… – Хэтэуэй встала, глядя на Моргана сверху вниз. – С меня этого и на Земле хватило. Я не хочу, чтобы это продолжалось здесь.

– Если ты права, Хэт, и если “Теваке” пытался получить информацию о том, как мы кодируем жизненный опыт в нашей памяти, значит, ты – самая лучшая кандидатура, потому что ты сразу добилась поразительных результатов. –Хэт упрямо смотрела на него; Морган понимал, что внешнее упрямство – не что иное, как мольба. – Мы все можем погибнуть, Хэт.

Она встала. Вид у нее был мрачный и несчастный.

– Прости, дядя Стэн, но при одной мысли о том, что я должна впустить эту штуковину в мои мозги, у меня мороз по коже бежит.

52. Хэтэуэй

Я не хочу этого делать, дядя Стэн! Совершенно не хочу!

Вообще-то письмо адресовано не ему, а вам. Нерадостное письмо. У нас здесь большие проблемы. Я пишу вам, завернувшись в спальный мешок, поскольку тут зверски холодно. Нет, мы еще не замерзаем, но стало куда холоднее, и свет какой-то сероватый, и по всему лагерю распространились гнилые и мерзкие ямы.

Эревон практически погиб. В пещере все время темно, и ее собираются закрыть, потому что дышать там невозможно. Фангорн тоже умирает – все деревца распались в прах. Моя пещерка, говорят, пока держится, но я не знаю, надолго ли ее хватит. Дядя Стэн утверждает, что в рубке управления все нормально. Передвижение по кораблю сейчас ограничено, поскольку люди в здоровых пещерах боятся, как бы к ним не занесли инфекцию. Другие говорят, что инопланетяне рассердились на людей из тех пещер, которые начали разрушаться, и не желают иметь с нами ничего общего. Эй Джи расставил часовых у всех выходов – боится, как бы люди, которые считают нас виновными в войне, не напали на нас и не попытались бы нас уничтожить, чтобы угодить инопланетянам. Все здесь стало так мрачно и грустно – дурдом, да и только.

А дядя Стэн вбил себе в голову, что я – его единственная надежда. Его словно подменили после того, как Сет сломал ему палец – и, похоже, надломил что-то в душе. Виновата я. Он им все рассказал только ради меня. Я – его должница по гроб жизни. Но я все равно не знаю, смогу ли я выполнить его просьбу. При мысли о том, что “Теваке” внедрится в мой мозг, у меня мурашки по коже бегут, святая правда. Но с другой стороны, меня гложет любопытство. Хочу попытаться сделать то, что удалось Стивену с его картиной. Узнать, вправду ли “Теваке” – живое существо. И, быть может, наконец встретиться с совами.

Наверное, дядя Стэн прав: кто-то должен попробовать. Просто мне неохота быть этим кем-то. Дядя Стэн недавно сказал мне, что годы, прошедшие между смертью папы и до появления Алана, были очень тяжелыми. Когда мне раньше говорили о том, как нам было тяжело, и о том, что мне не следовало так жить, и о том, как я должна быть благодарна за то, что все это кончилось, я просто ничего не слышала. У меня словно пытались отобрать мою единственную награду за то, что мы выстояли. Теперь, после того как я пожила здесь, я могу точно сказать тебе, мама: это были ужасные годы. Годы, когда я маялась и не могла уснуть ночами, думая, где достать денег, чтобы заплатить за квартиру и рассчитаться с врачом за больное ухо Джой, и как мне присматривать за ней, чтобы ты не потеряла работу, слишком часто отпрашиваясь, и что мне наврать в школе, когда начнут спрашивать, почему я пропускаю уроки. Годы, когда ребят начинали втягивать в бандитские шайки, а Джой все время болела, а ты все время уставала до смерти, а я была… я даже не знаю кем. Я будто шла все время по узкому бетонному туннелю: делала то, что было необходимо в данный момент, потом что-то еще и старалась держаться за воздух. Да, нам бывало весело, еще как! Но, честно говоря, раньше я просто не понимала, до чего ужасно я чувствовала себя оттого, что все держалось в основном на мне. Знаю, мама, ты тоже делала все, что могла, и я уверена, что взрослому человеку это не менее трудно, чем подростку. Но именно поэтому, как мне кажется, я так яростно восставала, когда мне пытались внушить, что ребенок – это очень серьезно, когда меня волокли на занятия для беременных, когда мне вбивали, что я должна относиться к этому серьезно и чувствовать свою ответственность. Я не хотела быть ответственной! То есть я не хотела ходить на занятия, и бегать по магазинам, и бывать там, где положено околачиваться подросткам из Лагуна-Бич. Конечно, это безответственно, но я не хотела, чтобы моя малышка стала для меня обузой. Я просто хотела любить ее, а я знала, как сильно я могла – простите, ребята, вам будет больно это читать, – как сильно я могла ненавидеть людей, которые все время зависят от меня, и зависят, и зависят! Я не хотела возненавидеть свою девочку до того, как она родилась.

Поэтому я удрала. Мне хотелось растить своего ребенка так, как я считаю нужным: просто стараться любить ее и заботиться о ней, не перенапрягаясь изо всех сил. Я думала, инопланетяне позволят мне это сделать. И по-моему, я не ошиблась. Потому-то я и не хочу подключать свои мозги к “Теваке”. Потому-то я и не хочу всех нас спасать.

53. Софи

– Во всем этом должна быть какая-то система. – Морган склонился над картой и сдвинул два ее листа, чтобы сравнить их друг с другом, сместив таким образом штук шесть монет, служивших метками. – Должна быть!

Карта, составленная сержантом Лоуэллом на основе рисунков многочисленных “картографов”, отображала примерно пятую часть “Теваке” – около сотни пещер, каждая из которых была пронумерована. Цитадели, естественно, присвоили первый номер и поместили на пересечении нулевой вертикали и горизонтали сетки. Хотя сам сержант признавал несовершенство карты, это был своего рода шедевр.

Картина складывалась очень мрачная. В половине из ста пещер, представленных на шестнадцати листах, обнаружились признаки разрушения. Последние данные были получены до того, как все коридоры закрыли, а оставшихся в живых вывели из пещер, порой под дулами винтовок. Признаки дегенерации окружающей среды были разными: от незначительного понижения температуры и сокращения светового дня до превращения некогда пригодной для жизни зоны в покрытую инеем пустыню, как произошло в Эревоне. Разрушения в Цитадели были где-то на уровне пятидесяти процентов: хотя воздух пока не испортился, лишь половина пещеры еще производила имбирный хлеб и питьевую воду, а температура не поднималась выше десяти градусов по Цельсию.

Морган потер глаза. Как и у Софи, они воспалились от бессонницы и пыли. Только что закончилось чрезвычайное собрание, в котором принимали участие члены комитета и все ученые. Собрание началось, едва зажегся свет – что произошло на пятнадцать минут позже обычного, – и продолжалось до красного вымпела, однако согласие по формулировке проблемы так и не было достигнуто, и резолюцию насчет необходимых действий тоже принять не удалось. Арпад был безмятежным “зрачком” шторма. Он собирал запасы имбирного хлеба, воды и химикатов, распределял зимнюю одежду и одеяла, усмирял споривших до хрипоты людей, осуществлял наблюдение над учеными и отрядами, обеспечивавшими выживание, и гасил все обвинения и контробвинения в корне. Для него, как кто-то заметил, катастрофа была сродни земному раю. Остальные выглядели так же, как Морган – грязными, уставшими и несчастными.

Софи нагнулась и начала разминать Моргану онемевшие мускулы возле шеи. Он поежился, явно смущенный. Но длительное общение с кошками не прошло для Софи даром. Она знала, что когда прикосновения действительно неприятны, кошка начинает кусаться, царапаться и в конце концов уходит, недовольно подняв хвост. Поэтому она продолжала массировать, пока Морган не расслабился и не отдался ее рукам.

– Должна быть какая-то система! – снова сказал он, вытащив свой блокнот и положив его на карту. Несколько монеток сдвинулись с места. – Не похоже, чтобы зараза распространялась по прямой, поскольку районы вспышек не расположены поблизости друг от друга. Я попросил начертить на карте графики миграций и передвижений, однако распространение инфекции не зависит от того, насколько часто общаются жители пещер. Оно не зависит ни от численности населения, ни от смешения рас, ни от соотношения представителей разных полов, ни от количества детей или животных… Если не ошибаюсь, первые признаки были обнаружены здесь, здесь и здесь. – Он тронул три монетки, расположенные довольно далеко друг от друга. – А поскольку разрушение началось в трех пещерах, предположение о том, что оно является карой за нашу агрессивность, становится сомнительным.

– Стэн! – сказала Мариан. – Ты же сам утверждал, что “Теваке” общается с нами всеми возможными способами. Почему ты не хочешь признать, что это тоже способ общения?

– Потому что это абсолютно неуправляемый процесс, черт бы его побрал! – ответил Морган.

– Мы уже знаем, – мягко сказала старая химичка, – что “Теваке” готов позволить некоторым из нас умереть.

Все умолкли – не хотелось вспоминать вслух о холмиках на кладбище. Под походным микроскопом тонкие волокна саванов становились все более прямыми и менее переплетенными. Запаха гниения не было, и скорее всего его не приходилось ожидать, раз земные бактерии успешно истреблены; но мысль о том, что саваны распадутся и ужасные, не изменившиеся тела покойных будут обнажены, была невыносимой. Саван Стивена Купера в подземелье оставался таким же плотным, как раньше, и когда Софи в последний раз обследовала его, рана не прощупывалась.

– Я никогда бы раньше не поверил, что скажу это, –проговорил Морган, тщетно пытаясь призвать на помощь воображение, – но я готов повернуть ручку стоп-крана и попросить, чтобы меня высадили на следующей остановке.

– Брось! – сказала Софи, соскользнув со сталагмита. – Я ничего не могу понять из этих записей. Пойдемте-ка лучше посмотрим, что творится вокруг.

Они вскарабкались наверх, пробираясь через холмы рассыпавшегося в пыль аргиллита к часовой башне, высоту которой усердными трудами удалось увеличить вдвое, до двадцати футов. Когда ученые добрались наконец до запыленной платформы, перед ними открылся вид на пещеру. Закутанные в теплую одежду, они еле умещались втроем на маленькой платформе. Софи стояла, прижавшись правым плечом к груди Моргана.

– Я слыхала, кое-кто предлагает назвать нашу пещеру Тинтаджелем. – Морган непонимающе глянул на нее. – Так назывался замок, в котором родился король Артур. От него остались руины на Корнуэльском побережье.

– Я темный человек, Софи. Я только и делал, что грыз гранит науки. Физика, математика, компьютеры – и немножко химии для души.

Ближайшая к башне половина пещеры, где располагались построенные из аргиллита жилые помещения, была пока сравнительно нетронутой. Хаотичный лабиринт из стенок разной высоты, полок для спанья и кладовых отсеков выглядел так же, как вчера. Хотя само по себе это утешало мало, поскольку строители говорили, что аргиллит стал значительно менее податливым. С десяток человек, казавшихся непомерно толстыми в зимних пальто или нескольких свитерах, еще трудились над возведением стен. Больше народу возилось вокруг кладовой, выравнивая ее полки, где Арпад предполагал собрать запасы имбирного хлеба на случай, если иссякнут оставшиеся источники. Сам Арпад сидел на низкой стене в накинутом на плечи овчинном тулупе и руководил постройкой. Коллекция банок и бутылок, собранная в лаборатории, уже отошла в общее пользование, и все сосуды были наполнены водой. Стойка с запасами воды находилась в глубине кладового отсека; рядом с ней стояло трое часовых. Скауты и трое членов спецотряда патрулировали границы лагеря, включая границу между жилой территорией и мертвой зоной. Остальные члены отряда А находились в подземелье, охраняя рубку управления.

Шесты с привязанными ленточками, похожие на шаманские тотемы, отмечали границу пригодной для жизни территории. Поначалу их ставили там, где появлялись первые, самые микроскопические признаки распада, в надежде, что ограничение прохода по зараженным зонам сократит скорость распространения инфекции. Теперь практически все зеленое покрытие на полу пещеры истончилось, что предшествовало появлению зловещих серых пятен, и поэтому границу охраняли уже не столь строго. Тотемы стояли лишь там, где начиналась зона тотального поражения, полностью покрытая серым пеплом.

– Мне страшно, Софи! – прошептал Морган.

Софи повернулась к нему и обняла его. Он тоже обхватил ее талию рукой.

– Я должен что-то заметить! Но я не вижу…

Она погладила его жесткие запыленные волосы.

– Увидишь!

– А если нет? Мы все умрем? Ты. Мариан. Хэт и ее ребенок… Боже, как тут холодно!

– Не ты один в ответе за это, – попыталась утешить его Софи. – Мы все виноваты.

Она гладила его, пока Морган немного не успокоился. – Все это очень приятно, но нам надо работать… – сказал он.

– Давай работать, – откликнулась Софи, поправив красный вымпел, чуть накренившийся от ее движений. – Как ты думаешь, почему распад начался с той стороны?

Морган вздохнул, обдав теплым воздухом ее ухо.

– Там было самое интенсивное движение.

– Да, но мы ведь уже пришли к выводу, что инфекция не распространяется по прямой и вряд ли ее занесешь на подошвах ботинок. Если бы мы разносили заразу во время еды или дефекации, поражение началось бы в районе отхожих мест. Если бы зараза передавалась через одежду, она поразила бы прачечную. Не могу понять, каким образом мы ее распространяем. Почему соседняя пещера практически погибла, а в пещере Ханны все в порядке? И в пещере Хэтэуэй тоже, хотя Фангорн, который находится прямо над ней, гибнет на глазах…

Морган медленно повернулся к Софи и посмотрел на нее. Тесно прижатые друг к другу, они чуть не столкнулись носами, и Софи видела, как в его глазах отражается работа мысли.

Он вдруг протиснулся за ее спину и пробрался к узкому выходу, оглядывая пещеру с напряженным и отрешенным вниманием.

– Я должен пойти и посмотреть.

– Что посмотреть? – спросила Софи, нырнув в туннель вслед за ним.

Морган уже спускался быстрым шагом. У подножия башни он протянул Софи руку и почти силком стащил ее со стены, поморщившись от боли. Затем прыгнул вниз и заскользил по косогору, раскинув в стороны руки, чтобы не потерять равновесие. Остановившись внизу, он вновь нетерпеливо обернулся к Софи.

– Не скажу. Не хочу напрасно обнадеживать тебя. Я сам поверю, только когда увижу собственными глазами. Но если я прав – если я прав – это, возможно, и будет искомое объяснение. – Морган провел грязной рукой по пыльным волосам. – Что нам это даст, понятия не имею, поскольку это объяснение не может быть полным, раз строители жаловались на то, что аргиллит стал менее податливым. Возможно, существует какой-то порог, а мы сейчас находимся ниже него, и если мы хотим остановить распад, нам надо постараться достичь этого порога. Возможно, корабль пытается таким образом дать нам дополнительные стимулы. Короче, все это вписывается в схему… Вписывается!

Софи схватила его за оба рукава.

– Стэн Морган! – с нажимом сказала она. – Если ты сейчас умрешь от перевозбуждения или разобьешь себе голову, скатываясь по склонам, так никому ничего и не объяснив, мы окажемся в глубокой заднице, как сказала бы моя бабушка, не будь она изысканной светской дамой. К черту твои страхи! Не бойся возбудить во мне ложные надежды. Скажи!

Морган взял ее лицо обеими руками и легко, почти рассеянно, поцеловал.

– Больше всего пострадали те зоны, – выпалил он на одном дыхании, – в которых никто не работал. Здоровыми – или почти здоровыми – остались те пещеры, в которых люди воздействовали на окружающую среду. Картинами, как в пещере Хэт, надписями, как в том туннеле слева, где люди писали свои имена, постройками, – он глянул в сторону их неолитической деревни, по-прежнему не отпуская голову Софи, – лепкой… Короче, взаимодействием любого вида.

Не исключено, что Мариан права, и таким образом корабль подает знак, пытаясь нас чему-то научить.

– Есть и другая возможность, которая наверняка понравится тебе гораздо меньше, – сказала Софи, ощущая, как ее челюсть трется о его теплые перчатки. – Не все нейроны человеческого плода или младенца присутствуют в организме взрослого человека. Нервные клетки, не получающие правильных входных сигналов, не образуют достаточно сильных связей и отмирают. Повреждения нервной системы вызывают гибель клеток по нисходящей, потому что они не получают питания, то есть необходимых импульсов. – Софи сделала паузу. – Я хочу сказать, что это, возможно, неуправляемый процесс.

Морган уронил руки.

– В таком случае нам надо срочно понять, каким образом дать оставшимся в живых клеткам нужные им сигналы.

– Кажется, нам удалось обнаружить причину распада, – сказала Софи на срочно созванном собрании в бухте. Присутствовали Арпад, Доминик, Мариан, Эй Джи Лоуэлл и Виктория.

Все они склонились над картой. Смотритель на часовой башне вывешивал зеленовато-голубой вымпел. Температура упала еще на один градус. Надежда, светившаяся в глазах пятерых слушателей, причиняла Моргану почти физическую боль.

Мариан уселась, сложив ладони на трости. На ней было ярко-синее пальто, черные перчатки – явно ее собственные, поскольку на левой было только три пальца, – и черный шелковый шарф.

– Замечательно, – спокойно проговорила она. – Продолжайте, пожалуйста.

– Наиболее значительный распад наблюдается в районах, в которых никто не работал, а меньше всего поражены те зоны, где деятельность была активнее всего. На том краю пещеры разрушения выражены сильнее, чем на этом. Хуже всего сейчас в Эревоне, обитатели которого ничего не делали по идеологическим соображениям. В Фангорне положение тоже плачевное, и поначалу мы приписывали это инфекции, которую занесли беженцы из Эревона. Но теперь мы считаем, что причина прежняя – ведь обитатели этой пещеры не изменили своего отношения к окружающей среде. Зато пещера Хэт осталась нетронутой. Там тепло, покрытие на полу зеленое, и световой цикл не изменился. Посмотрите! – Софи показала на карту. – Серебряными монетками отмечены места, в которых из аргиллита что-то лепили. И чем больше монета, тем активнее была работа. Медными монетами обозначены пораженные районы – и опять-таки, чем больше монета, тем сильнее поражение.

– Боже мой! – выдохнул Доминик.

Медные монеты нигде не перекрывали серебряные, хотя местами они лежали совсем рядом: большая серебряная монета возле маленькой медной – и наоборот. Человеческая активность и распад взаимно исключали друг друга.

– Значит там, где человеческая рука прикасалась… – пробормотала Мариан.

Виктория оперлась рукой о колено, положила подбородок на кулак и медленно проговорила:

– В этой Пещере люди работали, однако у нас тоже есть признаки поражения. Разве не так?

Морган поднял на нее затравленный взгляд.

– Я знаю, знаю. Просто это единственная схема, в которую укладываются данные, хотя они далеко не полные. Мы не знаем, какого порога развития нам необходимо достичь. Мы не знаем, что обеспечит нам более эффективную защиту: раннее воздействие, как в случае с Хэт, или более позднее, но зато постоянное? И какой вид воздействия лучше всего? – Он выпрямился, раскачиваясь с носка на пятку. Лицо у него было мрачным. – Но мы заглянули в Эревон… Когда пещеру опечатали, там оставили маленькую дырочку в стене. В пещере было абсолютно темно, хотя у нас только что вывесили тогда зеленовато-голубой вымпел, то есть после полудня прошло не более полутора часов. Температура там ниже нуля, несмотря на то что в соседних пещерах значительно теплее. Мы зажгли свечку, сунули ее в отверстие – и она погасла. А воздух, в котором не горит огонь, не пригоден для жизни. Распад в Эревоне начался дней за пять до того, как мы увидели первые признаки поражения в нашем лагере, так что у нас нет времени на сбор информации. Надо что-то делать!

– И что вы предлагаете? – спокойно осведомился Арпад.

– Соберем здесь всех – всех, кто трудится на стройках, – и попытаемся охватить как можно более широкую территорию. Пускай все художники и дизайнеры, которые есть на борту, работают над сухими стенами, как это делала Хэт. Пускай идут во все пещеры и рисуют на всех поверхностях, где только можно. Нам надо сделать все возможное, чтобы дать “Теваке” понять: мы все еще здесь и все еще разговариваем с ним.

– Значит, согласно вашей гипотезе, “Теваке” нуждается в том, чтобы мы ввели ему какую-то информацию? – спросил Эй Джи.

– Во-первых, это объясняет, зачем нас вообще пригласили, – ответил Морган. – Такова гипотеза Софи. Все дело в развитии. В качестве примера Софи привела развитие нашего мозга. Чтобы человеческие младенцы росли, им необходима сенсорная стимуляция. Иными словами, чтобы они могли жить, к ним надо прикасаться.

– Человеческие младенцы!.. А это существо – если это вообще существо, а не машина, – не человек! – возразила Виктория.

– Послушайте! – решительно сказал Морган. – Все, что мы видим, мы можем объяснить только с человеческой точки зрения. Исторические прорывы в познании совершались лишь тогда, когда людям удавалось создать какие-то аналогии. Например, компьютеризация дала возможность смоделировать работу человеческого мозга и таким образом изучить, как действует наше сознание…

– Хотя порой она сбивала нас с пути, – не удержалась Софи.

Морган бросил на нее взгляд, выражавший безмолвный упрек: “И ты, Брут!” Софи виновато улыбнулась ему.

– Все аналогии, метафоры и модели обусловлены тем, кто мы есть и что мы знаем, – продолжал Морган. – Остается только надеяться, что инопланетяне это предусмотрели и дали нам шанс найти решение – таким, какие мы есть, и на основе того, что у нас есть. Если даже они не дорожат нашей жизнью, то жизнь “Теваке” им определенно дорога, и они обязаны дать кораблю шанс выжить.

– Это если предположить, – сказал Эй Джи, – что происходящее угрожает его жизнеспособности. Но распад затронул лишь систему нашего жизнеобеспечения, структура корабля, на мой взгляд, не пострадала. Мы можем все подохнуть от голода и холода, а потом система абсорбирует нас и восстановится. – Он легонько пожал плечами. – Кто знает, сколько раз это уже происходило?

– Прав я или нет, такова моя интерпретация происходящего. Надо работать. Правда, не исключено, что у нас уже нет времени. – Мрачный тон Моргана привлек к нему всеобщие взгляды. – Простите, но то, что я увидел в соседней пещере, напугало меня.

– Дядя Стэн! – позвала его Хэтэуэй из дверного проема. – Мне надо поговорить с тобой.

54. Морган

– Прочитай, ладно? – сказала Хэт, протянув ему два листка.

Она стояла, завернувшись в одеяло и накинув его конец на голову. Другой конец свисал сзади ниже колен. Лицо девушки было напряженным.

– Хэт! – Морган глянул через плечо на бухту. – Мне нужно вернуться туда. Похоже, нам удалось начертить схему поражения…

– Я слышала, – откликнулась Хэт. – Вы молодцы. Только, возможно, этого мало. Прочитай, ладно? Здесь ты найдешь много объяснений. Не переживай за них, – добавила она в ответ на еще один взгляд, брошенный Морганом через плечо. – Арпад организует все, что нужно.

Морган еще раз посмотрел ей в лицо и перевел взгляд на бумагу. Когда он начал читать, Хэт отвернулась и стала осматривать пещеру. Морган быстро пробежал глазами листки, оценивая их важность, а затем прочел еще раз, каждое слово.

– Боже мой, Хэт! – тихо проговорил он.

Она отчаянно прильнула к нему, безмолвно умоляя обнять ее. Морган обхватил ее руками – и почувствовал, как между ними шевелится ее ребенок.

– Прости, что я попросил тебя, Хэт. Прости, что я взвалил на тебя такую ответственность.

Она ничего не ответила. Когда он отстранился, чтобы взглянуть на нее, то увидел, что Хэт все еще не отрывает глаз от покрытой пеплом части пещеры.

– И все-таки я должна это сделать, дядя Стэн, – прошептала она.

– Нет! Ты же слышала: мы считаем, что распад непосредственно связан с нашей активностью. Может, все, что нам надо, это…

Хэт внезапно отпрянула от него и уставилась своим обычным упрямым взглядом.

– Ты не понял! Ладно, я, наверное, не написала все до конца, но я постоянно думала о том, как мне остаться собой. И я поняла, что должна выполнить твою просьбу. Потому что иначе я перестану быть собой. Понимаешь? Все эти годы я заботилась о маме и ребятах. Именно это помогло мне стать самой собой. – Она сглотнула. – Скоро у меня родится дочка. Я буду для нее единственной опорой. Так что мне снова придется взять ответственность на себя. Поэтому я считаю… я считаю, что не имею права отказаться. Если не я, то кто же? Ты меня понимаешь? Если ты действительно думаешь, что у меня получится – только будь совершенно честным со мной, потому что ты умнее всех, кого я знаю, – значит я должна это сделать.

– Как жаль, – невпопад брякнул Морган, – что мы с тобой такие близкие родственники!

– Сколько дашь мне за то, чтобы я не передала это Софи? – ухмыльнулась Хэтэуэй.

Но усмешка тут же пропала с ее лица, и она молча вцепилась в его рукав, предоставив Моргану самому подбирать слова.

– По-моему, ты должна попытаться. Мне кажется, прямой контакт даст нам куда больше, чем лепка и картины. Но я хочу, чтобы ты знала, – добавил он, положив руки ей на плечи, – что я… В общем, я не стану отрицать, что надеюсь на чудо – но я не жду его от тебя. Мы действительно не знаем, получится из этого что-нибудь или нет. Быть может, сейчас просто не время. А поскольку я знаю тебя, знаю твою настойчивость, храбрость и твое… ослиное упрямство, то я уверен: если ты не сможешь установить контакт, это не потому, что ты плохо старалась. Короче, я пытаюсь сказать, что у тебя может не получиться. Однако в любом случае ты нас не подведешь.

– Я бы сказала тебе то же самое, если бы ты меня не опередил, хотя другими, не такими красивыми словами. – Она обняла его и крепко прижалась к нему. – Ладно, пошли.

– Куда?

– Вниз, к веретену. Куда же еще? – Хэтэуэй пожала плечами, словно это настолько очевидно, что не требовало объяснений. – Туда, где был Стивен.

Внизу было тепло, что после стужи пещер одновременно успокаивало и тревожило. Успокаивало, потому что это место они еще не потеряли; тревожило, потому что могли потерять.

Хэт не стала смотреть на пепельно-серый пейзаж на стене. Она вытащила подкладку от спального мешка Стивена из кучи вещей, сваленных у стены, встряхнула ее и расстелила на более или менее ровном участке серпантина.

– Здесь?

Морган кивнул. Хэт прилегла на пандус, опершись на локоть.

– Бог ты мой! Не представляю, как я смогу туг уснуть, – пожаловалась девушка, глядя на Моргана снизу вверх. – Так неудобно!

Морган присел рядом с ней.

– В записках Стивена сказано, что со временем он научился устанавливать контакт с кораблем не только во сне, но и наяву.

– Ладно. – Последовала короткая пауза, а затем решительный вопрос: – Так что же мне ему сказать?

Морган думал об этом всю дорогу.

– Стивен говорил, что ему удалось зажечь свет, потому что захотел…

– Ты что, шутишь? – фыркнула девушка. – Типа “загадай желание”, да?

Он взял ее холодную руку в свои.

– У тебя образное мышление, Хэт. Представь себе корабль таким, каким он был. Представь себе свет, зеленое покрытие на полу, чистую воду, бегущую по стенам, имбирный хлеб – много чистого имбирного хлеба. И людей тоже представь. Не такими, какие они сейчас, а такими, какими они были семь дней назад – усердными и довольными.

Хэт покачала головой:

– Было, да сплыло. Мне эта идея не по душе.

– Тогда представь себе то, что тебе хотелось бы здесь видеть. Загадай желание! Подумай о том, как будет выглядеть пещера, когда мы перестроим ее. Представь меня и Софи в лаборатории. И Мариан. И себя тоже, если хочешь. Можешь представить там инопланетян – в виде наших друзей. Я не знаю, каким должно быть твое сообщение! Просто не знаю. Постарайся объяснить “Теваке”, что мы согласны начать все сначала, и не раз, а столько, сколько придется. Скажи “Теваке”, что мы больше не будем сражаться друг с другом.

Хэт скептически усмехнулась.

– Хэт! Если причина всех нынешних несчастий в том, что мы слишком увлеклись собственными проблемами и забыли про “Теваке”, люди будут вынуждены решать свои конфликты другими способами. А если ты поймешь, что причина совсем в другом, я первый поведаю об этом всем, хотя никому не скажу, что мы можем продолжать наши маленькие войны. Не намерен снова пережить то, что нам пришлось пережить в последние пять дней.

– Я с тобой согласна, дядя. – Хэт в порыве чувств встала на коленки и крепко обхватила его руками. – Если у меня ничего не получится, – прошептала она, – я все равно не хочу умирать.

Морган позволил ей обнять себя, но не обнял ее в ответ, глядя мимо девушки на печальные останки пейзажа Стивена.

– Если у тебя ничего не получится, – просто сказал он, – мы придумаем что-нибудь другое.

– Хорошо, дядя Стэн.

Морган слышал, как трутся ее волосы об аргиллит, пока она пыталась поудобнее уложить голову на широком корневище.

– Расскажи мне что-нибудь перед сном, – попросила Хэт. – Расскажи мне мою любимую историю.

“Очень вовремя!” – подумал Морган, трогая языком пересохшие губы.

– Давным-давно, – начал он, – на маленькой планетке, далеко отсюда, жил человек по имени Галилео Галилей. Хотя вообще-то история начинается не с него – она началась на миллион лет раньше, когда первый человек посмотрел на звезды… А может, еще раньше, когда первые частички космической пыли залетели на Землю и проросли. Но если я буду рассказывать о них, на это уйдет вся ночь. Поэтому я начну с Галилея. Он был астрономом, то есть изучал звезды.

И Морган рассказал племяннице историю астрономов –Галилея, Кеплера, Браге и историю ракетостроителя Вернера фон Брауна, талант которого извратила война. Он рассказал ей о первом русском спутнике, о “Меркьюри” и Шепарде, об “Аполло” и Луне, о “Челленджере”, “Патфайндере” и Марсе. Он рассказал этой девочке, которая стала женщиной, о кипящем котле человеческих и государственных амбиций, о научном любопытстве, корпоративной жадности, индивидуальном и коллективном восприятии и воображении – в общем, он рассказал ей о том, как человечество стремилось в космос. И, как любой поистине талантливый рассказчик, он открывал при этом для самого себя все новые подробности и нюансы. Он понимал, что больше ему никогда не удастся рассказать эту историю так же хорошо.

Под конец он погладил ладонью ее руку и почувствовал, как тонкая пленка, соединявшая их, порвалась. Сердце у Моргана бешено забилось. Он затаил дыхание, прислушиваясь к самому себе, но ничего особенного не обнаружил. Может, “Теваке” и слушал его рассказ – но говорить с ним не стал.

– Хэт! – окликнул Морган.

– Картины! Картины, дядя Стэн! – выдохнула она. Морган чувствовал, как бьется ее пульс – в унисон с его собственным.

– Мне больно, – прошептала Хэт, пытаясь отдернуть руку.

Морган немного ослабил хватку, перестав ощущать ее пульс.

– Хэт!

– Рассказывай дальше, – попросила она.

– Но мне больше нечего… – Он осекся.

– Рассказывай!

И он стал рассказывать дальше – не этой девочке, а незнакомке. Он рассказал историю бедного мальчика, жившего в стране мечтаний и грез, умного и не очень смелого мальчика, у которого не было ни малейшей надежды и никаких шансов, но который тем не менее пошел по единственной дороге, которую видел перед собой, – по дороге, ведущей к звездам. Он рассказал, как смог, историю девочки, выросшей в неге и роскоши и знавшей, что она, возможно, не доживет до пятидесяти лет. Он рассказал историю другой девочки из бедной семьи, смелой девочки, которая поддерживала своих близких на протяжении долгих и трудных лет, но не смогла обрести счастья в спокойной и сытой жизни, и поэтому ей пришлось искать другие трудности и взвалить на себя новую ответственность. Он с удивлением услышал, что рассказывает историю их полета, вылившуюся в апологию этого летящего сквозь космос осколка человеческой расы, который в своем микрокосме отражал все сильные и слабые стороны человечества.

На границе между прошлым и будущим он вновь умолк, испугавшись, что его дальнейшие слова прозвучат как мольба.

Хэт с трудом подняла тяжелые, налитые свинцом веки.

– Хорошо, дядя Стэн. Надеюсь, я смогу докончить историю. – Она выдернула ладошку из его руки и приподнялась. – “И все они жили долго и счастливо, и увидели множество интересных мест, и сотворили множество чудесных вещей”. – Она умолкла, всматриваясь в себя. Потом пожала плечами и добавила: – По крайней мере я так надеюсь.

– Хэт! – еле слышно прошептал Морган.

– Картины, – сказала она, глядя перед собой рассеянным взглядом. – Много-много картин. В меня словно загружают… Посмотри: случайно, мозги не лезут из ушей?.. Ей-богу, мне кажется, что в голове не хватит места… Наверное, так бывает, когда действительно учишься изо всех сил. А я вечно лодырничала. – Очевидно, это была шутка, но в голосе Хэт не было ни тени юмора.

Она начала вставать, покачнулась и сказала, впервые став похожей на прежнюю Хэт:

– Эй, дядя Стэн! Дай мне руку!

Он осторожно помог ей подняться, и она вцепилась в его рукава, чтобы не упасть.

– Мне кажется, – медленно произнесла девушка, словно силясь перевести с другого языка, – ты был прав. “Теваке” нуждается в том, чтобы мы к нему прикасались. И не только пальцами, но и головами. Мы должны говорить с ним, дядя Стэн. Говорить без перерыва. Ясно?

– Да, Хэт.

– Это изменит нас тоже, – сказала она, наморщив лоб, словно от боли. – Не исключено, что в конце концов мы не сможем вернуться на Землю. А может, и не захотим. Экипаж формирует корабль. А корабль формирует экипаж. – Девушка быстро моргнула, словно образы, проносившиеся у нее перед глазами, мелькали, как в калейдоскопе. – Я все это нарисую. Но сейчас нам надо спуститься. Стивен скоро встанет, и я не хочу, чтобы его кто-нибудь снова пристрелил с перепугу. “Теваке” тоже этого не хочет. Мне кажется, он проникся к Стивену симпатией. Стивен первый начал с ним разговор. Черт меня побери, дядя Стэн… Это ж не полет, а натуральный улет! – Она взглянула на него и усмехнулась. Морган почувствовал громадный прилив облегчения. – Да мы бы всех наркодилеров на Земле могли за пояс заткнуть, ей-богу!

– Не сомневаюсь, – ответил Морган. Внизу раздались голоса. Морган обнял Хэтэуэй за талию, начал легонько разворачивать ее – и вдруг замер как вкопанный. Он наконец увидел то, что было за ней.

Картина изменилась. Пейзаж после пожарища, с обгоревшими головешками и пеплом, исчез. Стена была черной, как уголь, и усыпанной звездами. На мгновение у прикованного мыслями к Земле Моргана создалось странное впечатление, что это пустынный ночной пляж, где небо сливается с невидимым морем и лунный или звездный свет рисует вдали серебристые круги от брошенных камней.

Морган перевел взгляд на Хэт, и вопрос замер у него на губах. Она не отводила от картины глаз – огромных и сияющих. И, посмотрев на картину ее глазами, Морган понял, что эти камни – космические корабли, тысячи и десятки тысяч кораблей, вереница кораблей, освещенных тусклым сиянием отдаленного Солнца.

ЭПИЛОГ Хэтэуэй

Дорогие мама, Пета, Дэйв, Джонни и Джой! И Аллен тоже…

Я знаю, что очень давно вам не писала. У нас здесь был такой дурдом, я уже потеряла надежду, что смогу послать вам свои письма. К тому же вам вряд ли захотелось бы читать о том, как я опять чуть не умерла. А после того, как я вступила с “Теваке” в контакт, мы так закрутились, что стало не до писем. Я говорила и рисовала, говорила и рисовала днями напролет, пока не почувствовала, что никогда больше в жизни не возьму в руки этот дурацкий карандаш. Но понемногу все утряслось – другие тоже научились слушать, и я этому ужасно рада. Эмили говорит, что я могу родить с минуты на минуту; жду не дождусь. Я устала таскать свой живот, мучиться по ночам от судорог в ногах и каждые пять минут бегать в туалет. Моя малышка толкается в меня, словно хочет разорвать на две половинки, как цыпленок, старающийся пробить скорлупу. Я понимаю, что ей там тесно – у меня самой и желудок, и печенка, и кишки все сдавлены в комок, – но если она хочет распрямиться, ей нужно сначала выбраться наружу.

До смерти хочу увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке. Мне постоянно снятся кошмары. Я вижу во сне, как она появляется на свет вся перекореженная, или в чешуйчатых перьях, как совы, или с глазами разного цвета и разной величины. Софи говорит, всем беременным женщинам снятся такие сны, но у меня для беспокойства есть веская причина. Моя беременность протекала совсем не так, как пишут в книжках. “Грипп Центавра”, ассемблеры дяди Стэна, мои мозги, подключенные к: “Теваке”… Не знаю, что я буду делать, если она окажется мутантом. Наверное, постараюсь ее полюбить. Котята у Мелисанды родились совершенно нормальными. Папаша, который сделал свое грязное дело, явно был длинношерстным и рыжим. А голоса у них такие же писклявые и пронзительные, как у Мел. Как бы мне хотелось быть кошкой! Тогда мои котята были бы уже почти взрослыми.

Стивен жив. Когда мы с дядей Стэном спустились с пандуса на пол, он как раз начал шевелиться под саваном. Вояки, естественно, тут же схватились за ружья, а Софи сжала в руках скальпель с таким видом, словно она не знала, то ли ей вскрыть саван, то ли пырнуть Стивена в грудь. Меня это так разозлило, что я просто подошла и стала рвать серое волокно руками. Оно буквально распалось у меня в руках – и перед нами предстал Стивен, совершенно голый и совершенно сбитый с толку. Он не помнит, кем он был раньше. Ему теперь нужно заново учиться ходить и говорить. Характер у него изменился до неузнаваемости, он стал гораздо мягче и терпимее. Мне иногда становится не по себе, поскольку я знала его раньше, но всем остальным он нравится такой значительно больше. Я слышала, как Софи и другие врачи говорили о связях синапсов, пластичности нейронов и прочей научной дребедени… В общем, на человеческом языке это значит, что “Теваке” не смог предотвратить отмирания каких-то частей мозга Стивена, и знания, хранившиеся в этих частях, теперь для него потеряны, Поэтому корабль сделал все возможное для того, чтобы Стивен мог учиться заново. Софи считает, что его мозг подобен мозгу ребенка и поэтому схватывает очень быстро. Похоже, отчасти он помнит, кем был раньше, потому что очень робеет в присутствии военных. Он рисует земные лесные пейзажи, на многих из которых видна женская фигура в красном пиджаке, уходящая вдаль. Стивен смотрит на нее, и глаза его становятся сияющими и растерянными. Кто-то выразился в том смысле, что ему не стоит рисовать, поскольку окружающие могут подумать, что он остался прежним и его надо наказать за нападение на Розамонду. На самом деле никто всерьез об этом не думает – и как раз благодаря самой Розамонде. Она – одна из тех, кто ухаживает за ним. Началось все это как-то странно. Казалось, ей необходимо было убедиться в том, что он не помнит ее – и никогда не вспомнит. Но, похоже, он что-то вспомнил, потому что смотрит на нее таким же взглядом, что и она на него. Как будто хочет убедиться, что она никогда больше не будет его мучить, и поэтому не спускает с нее глаз. Поначалу она иногда делала ему мелкие пакости, например, подсыпала какую-нибудь дрянь ему в воду, а потом била себя в грудь, каялась и обзывала себя подлой тварью (никому не объясняя, что именно она сотворила), и заставляла всех ее разуверять. Это продолжалось до тех пор, пока Мариан не застукала ее и не выругала (на хирургически чистом английском языке) за то, что она мучает беспомощного человека.

В последнее время Розамонда стала очень нежна со Стивеном, и он разговаривает с ней чаще, чем с другими. Голубка даже немного беспокоится, как бы он не начал клеиться к ней, поскольку это может напугать Розамонду. Однако она уже не носит свое мешковатое тряпье и волосы немного отрастила, и я даже видела, как она неуклюже флиртовала с кем-то из парней. А поскольку, судя по ее поведению, она сумела простить Стивена, это заткнуло рот рьяным поборникам карательных мер. Поговаривают, что надо бы оправдать его официально, поскольку он был мертв, и нужно принять по этому случаю закон, применимый к нему одному. Однако, как сказала Мариан, если люди будут воскресать невинными, как младенцы, и это войдет в привычку, нам придется еще пораскинуть мозгами.

Конечно, мы не знаем, восстанет ли кто-нибудь еще из мертвых или Стивен останется исключением. Из тех, кто был убит во время схватки, не воскрес никто. Их могильные холмы стали совсем плоскими. По мнению дяди Стэна, причина в том, что наша пещера пострадала от распада и у нее не хватило энергии, чтобы оживить людей. А мне кажется, главную роль сыграло то, что Стивен погиб возле веретена. Порой дядя Стэн говорит, что мы действительно должны поверить в чудо, и тогда наши усопшие оживут. У него есть масса заумных научных объяснений по этому поводу, в то время как Софи объясняет все с точки зрения биологических аналогий. По их мнению, “Теваке” – это ребенок, и он нуждается в стимулах для развития. Ему нужно, чтобы к нему прикасались, чтобы с ним общались. Только тогда он может жить. Дядя Стэн считает, что-корабль начал гибнуть, потому что мы игнорировали его, занятые своими внутренними разборками. Стремился ли он привлечь к себе наше внимание или же корабль действительно мог погибнуть – дядя Стэн точно не знает. Но мы не хотим больше рисковать. Все сейчас рисуют и лепят, как сумасшедшие, даже те, кто ложится спать, укутав голову целлофаном, из страха, как бы “Теваке” не залез к ним в мозги. По словам Мариан, поразительно, что такая капризная и иррациональная штука, как искусство, способна удержать молекулы корабля от распада.

Меня “Теваке” оставил в покое. Кошмарные сны, которые мне снятся, это мои собственные сны, потому что, когда я просыпаюсь, мне не приходится отдирать голову от аргиллита. Похоже, “Теваке” понимает, что мне нужно отоспаться. А кроме того, у него теперь множество других собеседников. Даже дядя Стэн поддался общему ажиотажу и все время пытается истолковать, что “Теваке” вкладывает ему в мозги. Он и Софи вечно спорят, а когда им не хватает слов, они начинают размахивать руками и рисовать на стенах. Женщина-физик из Эревона, которая мастерила свечи, говорит, что “Теваке” разговаривает с ней с помощью уравнений, причем таких, каких она в жизни не видела; она записывает их на стене, а потом сидит и смотрит, не отрываясь. Она сидела бы так днями напролет, если бы сержант Бхакта не таскал ее иногда на обед. Лет через семьдесят она, наверное, схватит всю картину. А вот Софи схватила всю картину куда быстрее. Я видела, как они с дядей Стэном выскользнули из боковой пещерки, и лица у них раскраснелись гораздо больше, чем от научных споров. Рука у дяди Стэна уже почти не болит, хотя ему по-прежнему снятся кошмары, о которых он рассказывает только Мариан.

Когда женщины увидят, что мой ребенок родился нормальным, здесь появится куча беременных – так считает Софи. Она сказала об этом с бесстрастным видом, как сторонний наблюдатель, словно самой ее это вовсе не касается. А я говорю, что противозачаточные пилюли и презервативы все равно рано или поздно кончатся, хотя я знаю, что некоторые женщины пытаются заставить “Теваке” произвести контрацептивы. Мариан говорит, что “Теваке” наверняка сможет контролировать рождаемость без всяких контрацептивов, поскольку способен воздействовать на нас непосредственно и у него наверняка есть собственные представления о том, сколько человек должно быть на борту. Некоторых эта идея безумно раздражает. Я представляю себе, как посмеивается “Теваке”, переговариваясь с другими кораблями и рассказывая о своей чокнутой команде. А те небось отвечают ему: “Не переживай! Дай им время привыкнуть”.

Кто меня больше всего поражает, так это Эй Джи. Он целыми днями сидит в подземелье, прислонившись к стене, а потом заводит долгие разговоры с Софи, Морганом или Викторией. Вояки ревнуют его к кораблю по-черному. Порой они ведут себя, как малые дети: дразнят Эй Джи и называют его Буддой. Софи считает, что умение общаться с кораблем зависит от ментальности человека, и, по ее теории, слишком хорошее образование препятствует общению, потому что оно по-своему формирует мозг. Однако это не объясняет, почему Арпад не в состоянии разговаривать с “Теваке” – он как раз не перегружен учеными степенями. Арпад по-прежнему ходит гоголем, руководит различными проектами, спорит с Викторией и другими людьми, работающими над вторым вариантом Монреальского соглашения, вечно брюзжит, а стало быть, чувствует себя счастливым. Виктория с группой юристов изучила конституции земных конфедераций, таких, как Швейцария, и теперь они пытаются понять, что надо сделать, чтобы каждая пещера могла быть независимой, но при этом уживаться со всеми остальными. Астарту и остальных бывших обитательниц женской пещеры это радует несказанно, поскольку они решили вернуться к себе и постараться наладить жизнь так, как им хотелось.

Жизнь у нас, конечно, все равно не сахар. Ожесточенные споры разгорелись по поводу того, что делать с людьми, участвовавшими в атаке. Некоторые из них ушли в другие пещеры, и кое-кто поговаривал о судах и карах, однако всех настолько напугала недавняя катастрофа, что люди боятся, как бы корабль снова не возмутился. Мне кажется, “зеленые береты” и скауты про себя уже решили, что они будут делать, если сбежавшие осмелятся показаться здесь снова. Некоторые, в том числе Софи, по-прежнему считают, что смогут повернуть “Теваке” и отвести его на Землю, хотя Софи уже не торопится так, как прежде. Хотя до того, чтобы понять, как управлять кораблем, им еще очень далеко, а рассказывать об этом “Теваке” не желает. Пускай он инопланетянин и с точки зрения интеллекта еще ребенок, как считают Стэн и Софи, но он далеко не дурак. И учится очень быстро. Мне было ужасно смешно, когда в один пре– красный день я увидела, как все ножи, и ружья, и копья вдруг рассыпались в прах. Все почему-то думают, что это моя работа. Ну и пусть! Я лично только рада. Меня многие за это благодарили. Почему-то именно меня, а не Стивена. Я, конечно, не говорю, что это его рук дело. Я не знаю, кто это сделал. Но сейчас я для всех окружающих маленькая мамочка, которая хочет мира и покоя, потому что маленькие мамочки все этого хотят. К тому же люди не боятся, что я захвачу власть… Вот тут они правы на все сто!

Чего я еще никому не рассказала (и именно поэтому я никому пока не дам читать это письмо), так это что мы будем делать, когда наконец устроимся, и что на самом деле представляет собой “рубка управления”. “Теваке” продемонстрировала мне множество картинок, и я их нарисовала, но не показывала. Я просто не готова рассказать об этом людям, по крайней мере пока некоторые из них хотят повернуть корабль обратно. Хотя, возможно, тогда они бы поняли, что это слишком рискованно. Все считают, что веретено – это своего рода супермозг, и рано или поздно мы сможем управлять “Теваке”. Но я думаю, мы сможем управлять ею примерно так же, как китом, плавающим в океане. “Теваке” летит туда, куда летят все остальные корабли, а мы совершаем путешествие у нее на борту, как нам и было обещано. Я не знаю точно, живая “Теваке” или же она машина, но мне кажется, это не важно, поскольку ведет она себя как живая. Должна признать, я с нетерпением жду того момента, когда все эти мачо (и “мача” женского пола тоже) узнают, что та часть “Теваке”, которую они считали самой главной, то есть мозгом, на самом деле ее матка. На одном из моих рисунков видно, как корабль (бьюсь об заклад, что это “Теваке”) растет во чреве другого корабля (зуб даю, что это корабль сов). Мне кажется, все дело в том, что каждый новый экипаж должен вырастить новый корабль для людей, которых они возьмут на борт в следующий раз. А потом, поскольку они хотят, чтобы каждый корабль стал личностью, они оставляют новый корабль в распоряжении нового экипажа – в надежде, что тот справится с задачей. Должно быть, им нелегко это делать, поскольку они любят новорожденный корабль, как свое дитя, и “Теваке” показала мне, что случилось, когда экипаж не сумел выполнить свою миссию – почти как мы. Корабль действительно погиб. Я знаю, что в нашем случае совы вмешались по крайней мере дважды. В первый раз, когда они убрали из чрева корабля военных, поскольку те полезли туда, ничего не зная о “Теваке”, и могли ей сильно навредить, а второй раз, когда они спасли меня от смерти – потому, что я научилась общаться с “Теваке”, или потому, что сама ждала ребенка. А может, по обеим причинам. Надеюсь, я когда-нибудь встречусь с ними и поблагодарю за спасение. Я действительно думаю, что мы встретимся. На одной из картин, которая стала очень популярной (сейчас ее рисуют в увеличенном виде на стене), изображено сборище всех экипажей. В общем, что-то вроде вечеринки, только малость странноватой. Вернее, если честно, странной до обалдения. Некоторые из инопланетян выглядят ужасно непривычно. Я нарисую вам пару картинок, обещаю.

Есть еще одна вещь, которую я пока никому не скажу. А может, не скажу никогда. Про того типа, Сета, который мучил дядю Стэна. Мне кажется, когда я соединилась с “Теваке”, я убила его. Это было как во сне, когда ты чувствуешь, что находишься в чьей-то шкуре. Я была в теле Сета, а он был в маленькой пещерке, которая становилась все меньше и меньше, пока от нее не остался один пузырь вокруг лица. Это было ужасно. По крайней мере тогда мне .казалось, что это ужасно, зато потом я была рада. Надеюсь, больше он никого не сможет мучить. То ли я убила его, потому что подумала об этом, то ли “Теваке” сделала это за меня, не знаю. Но его так и не нашли, хотя люди обыскали все пещеры. Честно говоря, я просто стараюсь не думать об этом.

Ну, на сегодня все. Надо сделать перерыв, а то, когда я пишу об этом типе, малышка начинает брыкаться. Мне надо походить немножко, чтобы она успокоилась, хотя, когда я иду прогуляться, меня достают бесконечными вопросами о моем самочувствии.

(Позже.) Я пошла прогуляться, но мне становилось все хуже и хуже, и спазмы не прекращались, а становились все чаще. Я даже не скажу, что мне было больно, просто было такое ощущение, что меня зажимают между двумя камнями. А когда я стояла и разговаривала с Астартой, меня вдруг пронзила такая нестерпимая боль, что я согнулась и обхватила руками живот, прямо как в мыльной опере. Я не стану углубляться в детали. В общем, я чувствовала себя более или менее сносно – и вдруг мне стало ужасно плохо. Софи говорит, роды у меня были очень быстрые и легкие. Надеюсь, когда-нибудь у нее тоже будут такие быстрые и легкие роды. Я даже не заметила, как они все суетились вокруг меня. Помню только дядю Стэна, который вел себя в точности как папаша, у которого вот-вот родится первенец. Он умолял меня дышать глубже, и сам дышал так усердно, что чуть было в обморок не хлопнулся; Голубке пришлось пригнуть его голову к коленям, чтобы он малость отошел. Я бы охотно над этим посмеялась, но я была так благодарна ему за то, что он рядом…

Малышка просто великолепна. Надеюсь, вы не против, что я назвала ее Ханной. Мне сразу же захотелось взять ее на руки. У меня было такое чувство, будто я достигла вершины огромной горы – просто я не сразу поняла, что уже перевалила через вершину, поскольку только и делала, что тужилась и карабкалась, тужилась и карабкалась. Малышка сперва не дышала, и Эмили пришлось очистить ей ротик и растереть ее. Я узнала об этом только потом, поскольку, когда я открыла глаза, она уже зашевелилась, заплакала и порозовела. Софи осмотрела ее так тщательно, дюйм за дюймом, словно моя девочка была редкой картиной, и она пыталась найти подпись автора. Наверное, Софи тоже беспокоила мысль о том, нормальный у меня ребенок или нет. Но когда я уже была готова встать из лужи плаценты, крови, мочи, пота и дерьма и вырвать свою малышку из рук Софи, она улыбнулась такой довольной улыбкой, словно это она ее родила, и передала девочку мне. Кожа у нее сморщенная и красная, с тоненькими ниточками прожилок, на голове темные волосы – мне сказали об этом, когда я тужилась, – а глазенки синие-пресиние, как небо в летний полдень. Кто сказал, что у новорожденных светло-голубые глаза? Она все сжимала и разжимала кулачки, и глазенки у нее так и лезли на лоб при виде всех людей, которые склонялись над ней, сюсюкали и пускали пузыри. Мы блеяли, как стадо овец, как обзывает нас Арпад, когда он особенно не в духе. Я слышала, как люди ликуют за стеной, словно я родила наследную принцессу. Но это казалось мне совершенно естественным. Как бы мне хотелось позвонить вам, и рассказать о ней, и послать рисунки… Может быть, когда-нибудь вы получите эти письма. На стене начал появляться ее портрет, и он будет прекрасным. Там есть также мой портрет – живот торчит, ноги враскорячку, а сама я повисла на шее у дяди Стэна и ору благим матом. В общем, картина откровенная, хотя и не грубая. То есть все мелкие неприглядные детали опущены, но когда я смотрю на нее, у меня сводит желудок. Хотя в каком-то смысле она мне даже нравится. Вернее, не нравится… как бы это сказать? Конечно, я хотела бы пройти через все это, блаженно улыбаясь, а не крича как резаная. Что поделаешь? Наверное, это и значит быть человеком. Я сидела, качала малышку на руках, смотрела на картины – и вдруг меня охватило очень странное чувство, как будто я вышла за временные пределы и увидела ее взрослой, с ее собственными детьми, а потом увидела их взрослыми, и так далее, и так далее, на годы и годы вперед. Словно я положила начало целому ряду поколений, и этот ряд был долгим-долгим, бесконечно долгим. Я видела ее прапра-правнуков, глядевших на эту картину, и на ее портрет, и на картины с изображением войны, и на другие картины. Я все думаю: какими они будут, эти люди? Где они побывают, что они увидят и что сделают? И что они скажут о нас – о тех, кто был здесь в самом начале?