Вереница

20. Софи

Первый больной умер на девятый день, прямо перед тем как зажегся свет. Софи, лежавшая на своем обычном спальном месте, на открытом склоне, услышала, как кто-то зовет ее громким шепотом. Она бесшумно встала и пробралась между телами вперед, к ограниченному белыми флажками коридору. Как оказалось, ее позвала Адриен ла Флер.

– Извини, Софи, ты нужна нам в изоляторе.

Она схватила Софи за руку и повела ее, точнее, последовала за ней. Ла Флер часто подшучивала над собой, говоря о нехватке в детстве витамина А, поскольку в темноте она действительно видела хуже среднего.

– Если хотите, чтобы я взглянула на какие-то образцы, придется подождать до утра, – пробормотала Софи. – При свечке я ничего не разгляжу.

– Не в этом дело, – сказала л^ Флер и умолкла.

Работы по обустройству внутренних помещений находились на самой начальной стадии, и поэтому все здесь напоминало скорее руины, чем новостройку. Они вошли в коридор, стены которого местами доходили лишь до колена и тянулись узкой ленточкой между колоннами из аргиллита. Изолятор был единственным местом, где разрешалось жечь свечи и другие горючие материалы, поскольку запасы их в лагере были ограниченны.

Изолятор слегка походил на чистилище – огоньки свечей, выхваченные светом части тел и лиц и густые черные тени. Все фигуры либо лежачие, либо стоячие: лежачие дрожат мелкой дрожью, стоячие нерешительно и осторожно движутся в этом адском освещении. Людей явно прибавилось.

– Тридцать случаев уже, – сказала Адриен. В лаборатории патологии стены по крайней мере были выше уровня глаз. Софи настояла на этом, поскольку не хотела, чтобы ей мешали работать; кроме того, она боялась, как бы кто-нибудь из взрослых или детей не стащил ее инструменты. У нее похолодело в груди от раздражения и примитивного чувства собственности, когда она увидела, что лаборатория – ее лаборатория! – полна народу. Здесь были остальные медики, не находившиеся в изоляторе, а также Арпад, Доминик и несколько членов комитета. Когда Софи увидела, кто еще там находится, у нее волосы встали дыбом. На длинном куске аргиллита, который она пыталась обработать и сделать гладким, чтобы приспособить его под рабочий стол, лежал покойник. Свет единственной свечи в стенной нише падал на синевато-серое мертвое лицо.

– Доктор Хемингуэй! – сказал Альтман Мейер. – Мы очень надеялись, что вы окажете нам любезность и вскроете этого молодого человека.

Он пристально глядел на нее сверху вниз – очень высокий, с аккуратной патриархальной бородкой. Бывший хирург по операциям на грудной клетке, перешедший на административную должность, когда решил, что потерял сноровку, Мейер естественным образом стал руководителем их медицинской бригады, хотя никто его, собственно, не выбирал. Разговаривал он всегда очень вежливо и мягко и был самым благодушным из деспотов. Молодые коллеги боялись его до смерти. Софи как-то услышала, как один из начинающих врачей сказал: “Если бы он прикрикнул на нас хоть разок, мы знали бы, на что он способен. Но он никогда не кричит – и поэтому мы не знаем!”

– Причина смерти? – спросила Софи.

– Доктор Эллис! Не могли бы вы рассказать доктору Хемингуэй все, что вы знаете? – мягко проговорил Альтман Мейер,

Традиционная просьба, обращенная к младшей ассистентке.

Молодая женщина судорожно сглотнула. Она была интерном второго курса и решила покинуть Землю в порыве чувств, после неудачного романа с коллегой, который закончился унизительным для нее образом. “Если бы мне пришлось видеть его самодовольную рожу каждый божий день, я убила бы его, честное слово!” Доктор Эллис снова сглотнула и начала рассказывать историю болезни. Мужчина, двадцати семи лет, был совершенно здоров, судя по отзывам его жены, которая находилась на корабле вместе с ним. Двое детей, четырех лет и двух. (Одна из врачей, женщина лет пятидесяти с лишним, смахнула слезу – у нее на Земле остались такие же маленькие внуки.) Первые симптомы грипповидного заболевания появились у него вчера.

– Что именно вы имеете в виду под “грипповидным” заболеванием, доктор Эллис?

Внезапный жар, головная боль, тошнота, рвота. Перед тем как погас свет, у него начались сильные судороги, и он больше так и не пришел в сознание.

– Течение болезни чем-нибудь отличалось от того, что вы ожидали?

– Доктор Мейер! – растерянно сказала девушка. – Мы слишком мало знаем об этой болезни, чтобы что-то прогнозировать!

– Продолжайте, пожалуйста.

– Часов шесть назад у него началось шелушение кожи, а часа два назад он начал задыхаться. Мы поддерживали искусственное дыхание в течение часа, но зрачки у него были расширены и неподвижны, никаких рефлексов не наблюдалось, и поэтому, посовещавшись между собой и с его женой, мы решили прекратить ненужные усилия и констатировали наступление смерти в половине первого пополудни шестнадцатого апреля.

Софи кивком поблагодарила молодую женщину и протиснулась поближе к покойному. Она заметила, что его положили на целлофановые мешки, чтобы не дать волокнам прорасти в тело. Слава Богу, хоть кто-то здесь не потерял головы.

– Я не могу начать при таком освещении, – сказала Софи. – Кроме того, я хотела бы сама поговорить с его женой. Объясню ей, что такое вскрытие. – К тому же, поскольку обычных приборов не хватало, она собиралась спросить жену, не было ли у покойника болезней крови. – Я полагаю, вы желаете, чтобы я вскрыла череп? У меня с собой есть кое-какие инструменты, но мне нужна пила.

Софи отвернулась от тела, споткнувшись о ящик, в котором хранились походный микроскоп, позаимствованный у биолога-любителя, и кучка предметных стекол. Был бы тут мощный лабораторный микроскоп, аппаратура для замораживания и вскрытия, приборы для биологических и вирусологических анализов… Ах да, чуть не забыла! Конечно же, электронный микроскоп – и все остальное оборудование, к которому она привыкла…

– Что нового удалось узнать? – устало спросила Софи. Да ничего особенного по сравнению со вчерашним днем. Врачи пришли к общему мнению, что на корабле наблюдается вспышка грипповидного заболевания – хорошая формулировка! – непонятного происхождения. Есть надежда, что найдут кого-нибудь, кто перенес подобное заболевание на Земле; тогда можно будет предположить, что болезнь вызвана земными вирусами, а не инопланетными. “Все равно что искать нить Ариадны”, – заметил кто-то, но ироническое замечание осталось без ответа. В общем, по сравнению со вчерашним днем изменилось только одно: теперь они знают, что болезнь может быть смертельной. Будет ли этот случай исключительным – никто пока сказать не в состоянии.

“Кофе бы выпить!” – протянул чей-то голос. Кто-то рядом смачно зевнул, так, что аж челюсти щелкнули. Арпад переносил весь этот ритуал, даже не пытаясь скрыть свое нетерпение. Мейер попросил его высказаться насчет болезни и способов лечения, коль скоро он так уверен, что их дискуссия лишена смысла. Атмосфера в лаборатории начала накаляться.

Над стеной показалась голова одной из медсестер:

– Доктор Мейер! Доктор Рамачандрам! Можно вас на минутку?

Все понемногу разошлись, оставив Софи наедине с покойником.

* * *

Она начала вскрытие, когда зажегся свет. До того Софи объяснила убитой горем жене усопшего, что именно подразумевается под вскрытием. Похоже, бедная женщина не очень-то поняла, но поскольку морозильных установок у Софи не было, а информация была необходима, ждать она не могла. Она постаралась рассказать о процедуре как можно подробнее, а затем попросила брата и жену покойного подписать подготовленный ею документ о согласии на вскрытие, чтобы они не возмущались, когда увидят результаты ее работы.

Софи искренне надеялась, что болезнь покойного не заразна, и тем не менее попросила отнести его из лаборатории в пустующую пока часть массива, а также велела Арпаду выставить охрану, чтобы зеваки не глазели в щели. Рабочего стола тут не было, поэтому ей пришлось работать на коленях.

Она подстелила целлофан, стараясь делать это как можно более аккуратно. Вчера в какой-то момент ей с трудом удалось оторвать ногу от пола. Нагнувшись, Софи увидела на туфле грязное пятно, подошвы тоже были серые и грязные. Еще немного – и волокна проели бы в туфле дырку. Потрясающе эффективная очистная система!..

Обливаясь потом в импровизированных целлофановых маске и халате, Софи отчаянно пыталась распилить кость. У нее было такое чувство, будто она вернулась в начальные годы своей практики, когда мысль о том, чтобы распотрошить человека и оставить от него пустую оболочку и кучку влажных органов, приводила ее в ужас, – пока она не поняла, какое это сложное искусство, и не научилась четкому и упорядоченному вторжению в человеческую плоть. Но то, что она делала сейчас, было типичной халтурой. Без точных приборов и инструментов удастся получить разве что половину возможных данных, да и то картина будет смазана. Это просто никуда не годится; ей было стыдно за собственную беспомощность. Но она должна знать, твердила себе Софи. Она должна знать. Дело не только в том, что ее попросили; в конце концов, она могла и отказаться. Но она должна знать. И тем не менее она чувствовала себя скорее мясником или варварской жрицей, чем высококвалифицированным патологоанатомом. Софи так и не сумела выработать в себе способность к черному юмору и вообще к умению посмеяться над своей работой – слишком близка была к покойным сама.

Закончив, она вынула из пластмассовых чашек внутренние органы и, держа в руках головной мозг, позвала всех к себе. Повреждения мозга были очевидны для любого медика; остальным Софи пояснила:

– Думаю, мне удалось подтвердить наши подозрения. В мозгу большая опухоль. Посмотрите, какие плоские борозды… то есть извилины.

Она стерла ладонью кровавое месиво, покрывавшее мозг, обнажила серое вещество и продемонстрировала все поврежденные места внизу, где опухоль вдавила часть ткани в ствол мозга и в основание черепа. Опухоль казалась однородной, по крайней мере на вид, хотя не исключено, что на ранней стадии воспаление началось в нескольких точках. Об этом свидетельствовали судороги больного. Почему мозг покойника претерпел такое разрушение, оставалось только гадать. Софи предполагала, что это токсический инсульт, но что его вызвало?..

– Надеюсь, теперь вы все-таки приложите побольше усилий, чтобы раздобыть мне приборы и медикаменты, – с невольной обидой упрекнула она Арпада, хотя и понимала всю несправедливость своего упрека.

Арпад бесстрастно посмотрел ей в глаза. Этот венгр был парадоксальной натурой. Чем напряженнее становилась ситуация, тем спокойнее он себя вел. Когда он пытался предотвратить катастрофу, он был настоящим диктатором, требовательным и темпераментным, но во время кризиса становился почти безмятежным. Быть может, потому что действительность подтверждала его прогнозы. А может, потому, что мир был именно таким жестоким, как он и думал.

Софи принялась за другие органы, аккуратно разложенные на целлофане. Эту часть работы она проделала вполне удовлетворительно. Органы были нормальные и здоровые – молодые органы молодого и здорового человека. Печень чуть желтовата и увеличена, кое-где видны темные пятна, однако все это не могло привести к летальному исходу. Почки тоже чуть деформированы – и это особенно бросалось в глаза, когда они лежали рядом на целлофане.

Софи отступила в сторону, пока ее коллеги копались в органах, передавая друг другу пару перчаток. Врач, обладавший художественными способностями, делал детальные зарисовки. Все понимали: за неимением средств для заморозки второго шанса у них не будет, всю возможную информацию необходимо собрать незамедлительно. Софи стояла чуть позади, нетерпеливо ожидая, когда они наконец закончат и уйдут. Ей надо было как можно скорее взять свежие образцы для микроскопа, хотя часть образцов она уже успела законсервировать в формалине, маленькую бутылочку которого захватила с собой.

Забывшись, она прислонилась бедром к стене – и когда ее поманил вошедший Арпад, почувствовала, как рвутся тоненькие волокна, впившиеся в пятно засохшей крови.

Вместе с Арпадом пришли Стэн Морган и трое его спутников; Морган брезгливо поморщился при виде ее заляпанного кровью передника. Софи отвернулась, сняла передник и положила его на выступ аргиллита, бросив сверху пару перчаток. Когда Морган представил своих спутников как членов специального разведывательного отряда вооруженных сил США, подчеркнув, что сам он – научный советник команды из НАСА, они не подали Софи руки. Морган виновато улыбнулся ей. Она внимательно оглядела его: стройный, выглядевший моложе своих двадцати пяти лет, с заостренным книзу лицом, черными волосами и темно-карими глазами, в которых отражался живой ум. В передних зубах посверкивали золотые пломбы, в одном ухе виднелись две уже заросшие дырочки – как видно, он тоже не избежал поветрия и носил когда-то серебряные гвоздики в ушах. На плече бежевого пиджака была нашивка НАСА – двенадцать звездочек, символизировавших официальных членов организации, и веер из ладоней – белой, черной, желтой и красной.

Старшим из военных был сержант Эй Джи Лоуэлл, человек средних лет и невысокого роста, скорее жилистый, чем мускулистый. Глаза у него были светло-голубые и холодные, как мрамор. Врачом представился Грегори Дровер – молодой парень с пшеничными волосами. Третий был инженер Борис Дюраскович, Врача, которого Софи видела раньше, и молодого капитана с ними не было. Заболели, что ли? Или умерли?

– У сержанта Лоуэлла заболели трое, – сказал Арпад. – Он пришел к нам, поскольку мы здесь самая организованная группа, в надежде, что мы снабдим его полезной информацией.

– Да мы бы с удовольствием. Как видите, я только что закончила вскрытие единственного больного, который… Арпад медленно покачал головой:

– Еще один умер. Сразу после того как зажегся свет. Софи кивнула и продолжила:

– Погибшему двадцать семь лет. Прекрасное физическое состояние, никаких проблем со здоровьем. Первые симптомы появились вчера около полудня. Перед тем как потух свет, у него начались сильные судороги, и больше он в сознание не приходил. Организм перестал реагировать на раздражители, дыхание стало затрудненным. Зрачки были расширенными и неподвижными, никаких рефлексов не наблюдалось. На заре мы прекратили делать ему искусственное дыхание и констатировали смерть. Вскрытие подтвердило наши подозрения: отек мозга, приведший к образованию внутренней грыжи и сжатию ствола головного мозга. В печени и почках есть кое-какие отклонения от нормы, но весьма незначительные. Легкие, желудок и кишечник в полном порядке, никаких признаков воспалительного процесса, эмболии или тромбоза… Причиной смерти стал отек головного мозга, а чем он вызван – токсическим инсультом, энцефалитом или чем-то еще, я сказать не могу. Сейчас у нас более тридцати больных. У пяти пациентов наблюдаются те же симптомы, что и у погибшего. Большинство больных – молодые люди, которые раньше вообще не жаловались на здоровье. Выявить источник заражения нам пока не удалось. Ничего общего между ними не было – питались и пили воду в разных местах, жили тоже…

– Значит, причин вы не знаете?

– Наше диагностическое оборудование, – с горечью сказала Софи, – состоит из стетоскопов, линеек и молоточков для проверки рефлексов. Батарейки в отоскопах и электрических приборах, естественно, рассыпались в прах. А поскольку почти вся наша информация была записана на компьютерных дисках, теперь мы располагаем только той базой данных, которая осталась в голове. Что же до лабораторного оборудования, у нас есть походные микроскопы, позаимствованные у любителей, инструменты для вскрытия, немного красителей, консервирующих веществ и разнокалиберные лупы и линзы, которые мы с коллегами взяли с собой скорее из любопытства, чем по необходимости. Кое-что наскребли по сусекам – я имею в виду колбы, пробирки, лабораторное стекло и прочие мелочи.

– В этом смысле мы, наверное, сумеем вам помочь, – сказал Лоуэлл. – Мы привыкли к жизни в походных условиях.

– Нам любая помощь пригодится, не стану отрицать. – Софи обернулась. – Мне надо сказать пару слов моему помощнику, чтобы он подготовил тело для переноски, а потом я вернусь в лабораторию, протестирую образцы и постараюсь препарировать те, что я сохранила в формалине. Может, удастся выяснить что-то новенькое. Вы могли бы прийти ко мне туда? Нам надо подумать всем вместе и выяснить, откуда взялась эта зараза.

– Вообще-то у меня есть идеи… – начал Дровер.

– Софи! – окликнула ее Адриен ла Флер, внезапно появившаяся в проеме. – Я привела тебе кое-кого. Ты обязательно должна его видеть!

Судя по ее тону, дело было срочное, так что Софи оставила Дровера с Арпадом, который представил его медицинской бригаде.

“Кое-кем” оказался Стивен Купер, притаившийся за выступом массива. В последний раз Софи видела этого рыжеватого дикаря, когда он стремительно бросился прочь, расталкивая толпу. Сейчас его было не узнать. Лицо изможденное, все в синяках, движения судорожные и неуверенные. Он мельком глянул на Софи и отвел глаза в сторону. Разноцветные синяки двухдневной по виду давности были самых разных оттенков, от фиолетового до черного. В руках Стивен держал смятую зеленую ленточку из шотландки.

– Вы только посмотрите на этих сволочей! – Он дернул подбородком в сторону массива. Обернувшись, Софи увидела еще несколько знакомых фигур, маячивших снаружи и полускрытых серыми валунами. Стивен снова отвел от нее глаза. Он разговаривал с Софи, но смотрел при этом на ла Флер. – Флер говорит, я уже переболел этим вашим гриппом Центавра.

– Возможно, он прольет свет на нашу проблему, – сказала ла Флер.

– Я свалился пару дней назад и просто заполз в нору. Ждал, пока поправлюсь или стану пищей для коврика. – Стивен показал глазами вниз на зеленое покрытие, поясняя свои слова. – Я, конечно, тогда не знал, что могу откинуть копыта. Флер говорит, люди мрут от этой заразы. Честно говоря, мне просто хотелось сдохнуть. Да! Флер еще просила меня сказать, что перед тем как я заболел, меня укусила симпатичная голубенькая букашка. – Он вытянул вперед руку. Под густыми рыжеватыми волосками на коже виднелся длинный рубец в струпьях и два коротких глубоких пореза крест-накрест. – Я сделал надрез против яда. Когда поживешь в лесу, начинаешь уважать законы дикой природы. Только ни хрена это не помогло. Часа через четыре после укуса у меня начались дикие головные боли, лихорадка и неукротимая рвота.

“Насекомые! – подумала Софи. – Не лишено смысла…” – Вы можете этим заняться? – попросила она ла Флер. – Опросите как можно больше людей, которых кусали насекомые, и выясните, кто из них заболел после укуса.

Адриен кивнула, но не тронулась с места. Похоже, медсестре не хотелось оставлять Софи наедине со Стивеном. В ее взгляде сквозило недоверие – но не ревность. Между этой женщиной и Стивеном явно существовало какое-то притяжение, только не сексуальное. Стивен посмотрел на нее и криво усмехнулся. У него было очень выразительное для мужчины лицо.

– Вы не могли бы поймать мне хотя бы одну букашку? – спросила его Софи. – Вы ведь снова отправитесь исследовать пещеры, да?

– Безусловно, ваша светлость, – с иронией отозвался Стивен.

– Погодите минутку.

Софи устремилась к себе в лабораторию, перешагивая через будущие стены. Медики, разделившись на две части, все еще до хрипоты спорили, земная это болезнь или здешняя. Софи услышала чью-то реплику о заболеваниях, вызванных насекомыми. Кто-то позвал ее по имени. Она выглянула за стенку лаборатории я сказала, как отрезала:

– Если это букашки, я уже слышала такую версию. Сейчас проверяем.

Она отошла от стены, чтобы ее не втянули в бесплодную дискуссию, и принялась лихорадочно рыться среди бутылочек из-под лекарств, баночек из-под кремов и пробирок. Собрав несколько пузырьков, Софи отнесла их Стивену и Адриен. Когда она протягивала им пробирки, в воздухе внезапно блеснула синяя искорка и упала ей на руку; Софи с невольным отвращением стряхнула ее. Стивен и ла Флер смотрели на букашку, затаив дыхание, и только когда она улетела, они глубоко вздохнули, переглянулись и обменялись одинаковыми еле заметными улыбками.

Ла Флер взяла Стивена под руку:

– Пошли, поймаем ей жучка!

21. Хэтэуэй

Я сходила в гости в женскую общину, указанную на карте Стивена. Они подыскали себе хорошее местечко (хотя мое лучше!) в небольшой пещере, в которую из главной пещеры ведет всего один длинный туннель. Строят там классные бассейны и купальни и даже что-то вроде многоэтажного дома в стене, сплошь испещренной дырками. Я осталась бы у них подольше и помогла бы, если бы не одна сердобольная наседка, которая решила взять меня под свое крыло. Она, видите ли, вознамерилась измерить мой живот, чтобы сказать мне, когда должен появиться на свет ребеночек. Как будто я считать не умею! Потом она захочет узнать о моих жилищных условиях и о моей готовности к материнству. Я улетела с Земли, чтобы сбежать от всех умников, которые вечно долдонили, как мне лучше жить, а потом изводили меня, когда я с ними не соглашалась. К счастью для меня – а может быть, и для нее, потому что я уже готова была ей врезать, – из большой пещеры пришла женщина в таком же ужасном состоянии, в каком был недавно Стивен, и наседка переключилась на нее.

Я немного поболтала с невероятно старой дамой, которая говорит с изумительным британским акцентом. Она почти слепая, и один глаз у нее все время смотрит в сторону. А волосы – чистой воды сюрреализм! Белее белого, точно их вымыли в отбеливателе. Мне это нравится куда больше, чем крашеные патлы вокруг старых морщинистых лиц. Морщины у нее, конечно, есть, но лицо не выглядит высохшим, как сморчок. У нее такое же строение черепа, как у Кэтрин Хэпберн, и кожа натянута на кости в облипочку. Руки все в пятнах, такие худущие и сморщенные, будто они тысячу лет пролежали в торфяном болоте. На ней была шерстяная юбка, свитер розового цвета и такие дрянные теннисные тапочки, что я бы в них в школу даже под угрозой смерти не пошла. Манера говорить у дамы такая старомодная и назидательная, что поневоле хочется вытянуться в струнку. Видать, генетическая память во мне взыграла. Но разговаривали мы с ней о таких вещах, о которых старые дамы, как правило, не говорят – например, об абортах и незаконнорожденных детях. Она знала девушку, которая сделала себе аборт, потому что забеременела от немецкого солдата во время Второй мировой войны. Да, эта старушка многое повидала в жизни. Наверное, чтобы решиться в ее возрасте полететь с инопланетянами, нужно не меньше мужества, чем подростку.

В каждом лагере, мимо которого я потом проходила, тоже были больные. Я ловила на себе странные взгляды со стороны. Обычно, когда на тебя смотрят на расстоянии, расшифровать эти взгляды довольно просто. Парни прикидывают, стоит ли к тебе клеиться, а девчонки пытаются понять, можешь ты составить им конкуренцию или нет. В принципе, когда у тебя живот под рубашкой, как тыква, проблем особых нет. Но на сей раз люди смотрели на меня как-то иначе. На память пришли эти идиотские истории, которые нас заставляли читать на уроках английского, когда люди сваливали вину за все свои беды на одного человека и убивали его, чтобы избавиться от напастей. Короче, до своей пещеры я добралась благополучно, но пока я больше вниз не пойду. Не хочу подцепить какую-нибудь заразу, а то еще ребеночку повредит. Буду жить у себя и заниматься росписью.

Краски я теперь подбираю – любо-дорого смотреть. Цвет стены использую как фон, а сверху работаю мелками. Так мне удается изобразить на картине тени, а если надо, я могу в одну секунду выбрать любой из цветов радуги и изменить то, что мне не нравится. Теоретические рассуждения мистера Розена о цветовых пятнах и светотени начинают обретать какой-то смысл. Так что можете передать ему, что до меня хоть и с опозданием, но дошло.

Я долго пыталась сообразить, как же лучше накладывать краску. Когда я касаюсь стены мелком или пальцами, фон сразу меняется. Короче, я сделала себе распылитель из соломинки, согнув ее пополам. Проблема в том, что у меня нет чернил, а краску надо очень сильно разводить, чтобы ее распылять. Поэтому, когда я хочу добиться нужного оттенка, мне приходится распылять очень много слоев, а поскольку я беременна и ребеночек уже довольно большой, у меня не хватает сил дунуть как следует. Когда я дую, перед глазами начинают плавать черные круги с ярко-белыми краями. Но если я как следует потужусь и попотею (хорошая тренировка перед родами!), Нил Армстронг получит свое черное небо.

Кем я действительно довольна, так это Магелланом. Небо за ним просто сияет. Жаль, я не додумалась взять с собой “полароид”, а то послала бы вам фотографии. Я так спешила поскорее слинять из дома, что все бросила. Что ж… Придется вам довольствоваться рисунком.

22. Софи

Через проломленные и рухнувшие стены доносилась мелодия двадцать третьего псалма, которую пели вразнобой, кто во что горазд. Еще одно погребение на доморощенном кладбище. Софи вздохнула и отодвинула микроскоп, потирая глаза.

Микроскоп был походный, но хорошего качества, однако при этом проникающем повсюду свете глаза у Софи все равно болели. В общем, морфологию клетки изучать в нем можно. Хотя что это даст?..

Софи взяла в руки предметное стеклышко и посмотрела на красное пятно. Образцы вчерашнего вскрытия не показали почти никаких аномалий. Вот и рассуждай о токсическом инсульте, да строй гипотезы о том, что кровь из поврежденных кровеносных сосудов попала в ткань… Остается лишь мечтать об электронном микроскопе, с помощью которого удалось бы распознать носителя инфекции, будь то вирус или микоплазма, и увидеть наконец повреждения мембран.

Абсурд! Отправиться в космос – с ее элитарной подготовкой и уникальным опытом – только для того, чтобы попасть в средневековье!

Софи соскользнула с табуретки, которая представляла собой сталагмит с выровненной и разглаженной верхушкой, и распрямила затекшие плечи. Покрутила головой, прислушиваясь к треску в шее.

Псалом допели. Мужской голос начал произносить надгробную речь. Это была уже восьмая смерть. То, что большинство больных поправлялись, как, например, Стивен, служило слабым утешением. Похоже, день близился к концу; Софи прищурилась и посмотрела вверх, но разглядеть отсюда вымпел не смогла. Наверное, все-таки темно-синий. Скоро прозвучит предупреждающий барабанный бой – и тьма вернется, оставив их работать при инфернальном свете пары свечей.

– Софи! – Стэн Морган перепрыгнул через незаконченную стену, заставив Софи вздрогнуть от неожиданности. Он сунул ей в руки закупоренную стеклянную пробирку. Там сумасшедшей искрой металась ярко-голубая точка. – Поймали!

Софи сунула пробирку в микроскоп и, нагнувшись, увидела синее мерцание, на которое невозможно было навести фокус, поскольку пленница неистово билась о стенки пробирки.

Через дверной проем в лабораторию вошли Стивен и Адриен. У медсестры был ужасно усталый вид. Глаза скрывались за солнечными очками. Стивен бросил на Софи свирепый взгляд, который она даже не стала пытаться как-то истолковать.

– Спасибо, – сказала она, и Стивен оскалил зубы.

Мошка вдруг прекратила метаться и упала на дно пробирки. Софи осторожно наклонилась, чтобы не напугать пленницу и не вызвать нового приступа метаний, и подняла пробирку вверх. Но поскольку делала она это очень медленно, начало процесса ей уловить не удалось. Букашка уже потускнела и начала рассыпаться в прах. Софи не успела и глазом моргнуть, как от насекомого осталась крохотная горстка сероватого пепла.

– Боже мой! – тихо ахнула Софи.

– Что такое? – спросил Стивен Купер.

Морган шагнул вперед. Софи отклонилась в сторону, чтобы он смог нагнуться и увидеть своими глазами. Он посмотрел, поморщился – и поднял пробирку. Горстка пепла колыхнулась и растаяла в воздухе.

Морган погрузился в размышления. Вид у него был сосредоточенный и напряженный одновременно. Парадоксально, но мысль о столь чистом и бесследном разложении вызвала у Софи отвращение.

– Теперь понятно, почему мы не видели дохлых букашек, – сказал Морган.

Софи внутренне содрогнулась, представив себе мельчайшую, невидимую пыль, покрывающую кожу, язык, поглощаемую с воздухом и едой.

– Я не успела ее разглядеть. У этой мошки было тело, но я не заметила ни челюстей, ни лапок, ни жала. Все произошло слишком быстро.

Она полуприкрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти насекомое таким, каким она увидела его в первый момент. Казалось, вот-вот – и она интуитивно осознает что-то такое, чего не в силах понять умом. Камень, который можно обрабатывать, меняя его форму, но который рассыпается, когда его пытаются отделить от целого. Деревья, с которых не сыплется хвоя; зеленое покрытие пола, рассыпающееся в пыль, когда его отрежешь. Насекомое, за пару секунд превратившееся из живой букашки в горстку праха. Они все одинаковы.

Разум Софи сопротивлялся, не желая делать дальнейшие выводы. Камни, растения и насекомые – все одинаковы, и не только в смысле составляющих элементов; они одинаковы на молекулярном, структурном, а возможно, и на функциональном уровне.

Софи села, схватившись за край табуретки, словно мир уплывал у нее из-под ног. Перед глазами, словно при ярком косом освещении, проплывали тени – длинные тени силлогизмов и определений, которым ее так долго учили. Деление на растительную жизнь и животную, одушевленную и неодушевленную…

– Вопрос в том, органическая это жизнь или минеральная, или это продукт нанотехнологии – а может, вообще что-то такое, чего мы не в силах даже вообразить. – Морган встретил отсутствующий взгляд Софи, и что-то в этом взгляде заставило его умолкнуть. Он посидел, задумчиво глядя вперед, – Они все одинаковы, – добавил он извиняющимся тоном, будто просил прощения за то, что говорит столь очевидные вещи.

В эту секунду Софи почти ненавидела его – и за острый ум, и за робость. Морган словно издевался над ней, демонстрируя свою уверенность в ее интеллектуальном превосходстве. Однако для нее осознание того, что камень, растение и насекомое суть одно и то же, потребовало напряжения всех умственных способностей, а он понял это мгновенно и тут же начал размышлять о том, какова природа этой общности.

“А пошел он к черту! – подумала она. – Пошел он к черту! Я здесь как рыба, выброшенная из воды. Даже если я найду то, за чем отправилась сюда, не исключено, что я его просто не узнаю…”

– Мы все здесь как рыбы, выброшенные из воды, Софи, – сказал Морган.

Осознав, что первую часть своей мысли она произнесла вслух, Софи покраснела. Оставалось только надеяться, что вторая часть осталась произнесенной лишь мысленно.

– Да, – кивнула она, – но некоторых из нас вдохновляла хотя бы перспектива космического полета – не говоря уже об элементарном комфорте. А все эти штучки-дрючки…

Морган присел рядом с ней на сталагмит.

– Мы предполагали, что все эти штучки-дрючки предназначены для того, чтобы мы чувствовали себя как дома. Возможно, это действительно так, судя по их форме. Однако их функции совсем другие. Зеленое покрытие на полу поглощает все отходы – не исключено, что для переработки. А деревья – кстати, вы заметили, как они выросли? – скорее всего участвуют в процессе газообмена. Это не фотосинтез, но атмосферу они очищают.

– А насекомые? – спросила Софи. Он, похоже, ее не слышал.

– Самое интересное – аргиллит. На Земле нет ничего подобного. Ни на что не похожая субстанция – а люди как ни в чем не бывало лепят из нее, что хотят. Однако каково предназначение аргиллита? Если предположить, что эта субстанция, или же механизм, или бог его знает что еще может принимать любые формы, значит, эти формы не случайны. Нам необходимо, чтобы что-то впитывало все наши выделения с пола и из воздуха, нам нужно на чем-то сидеть и лежать, нам нужны еда, вода и жилье. Возможно, природа этой субстанции или механизма обусловила то, что наши жилые помещения созданы в виде пещер, а не в виде домов из камня и кирпича. Хотя… Мы же привыкли строить из камня и кирпича. Тогда почему пещеры? Здесь какая-то непоследовательность. Я думаю, мы просто не замечаем, что существуем в высокоразумной среде. И она воздействует на нас, изменяет нас. Она стала влиять на нас с самого начала – с первых же часов или дней… Мы же не знаем в точности, сколько мы пробыли в бессознательном состоянии! Об этом свидетельствует все вокруг: и тот факт, что наше электронное оборудование вышло из строя, и то, что в темноте мы прекращаем всякую деятельность, и то, как мы поневоле развиваем свои осязательные способности, чтобы вылепить что-то из аргиллита. Мы думали: раз к нам не вышли зеленые человечки и не сказали: “Добро пожаловать, земляне!”, значит, нас попросту бросили на произвол судьбы. Но мне кажется, все здесь происходит далеко не случайно – и это касается не только окружающей среды. Наше общение с ней – лишь подготовка.

– К чему? – спросила Софи, поневоле заинтересовавшись.

– Хотелось бы думать, что нас готовят к взаимодействию – или общению – с кораблем. Хотя вполне вероятно, что мы всего лишь подопытные крысы в лабиринте, которых дрессируют на реакцию “стимул – ответ”. – Морган криво усмехнулся. – А может, это своего рода вступительный экзамен. Поскольку они взяли на борт представителей самых разных видов человеческой расы, у них наверняка есть тщательно отработанная система отбора и подготовки экипажа. Интересно только, что они делают с теми, кого отсеивают?

– Надеюсь, мы никогда этого не узнаем, – сказала Софи.

Морган посмотрел на нее широко раскрытыми темными глазами, и Софи поняла, что его вопрос – скорее риторический. Похоже, Морган догадывался, что они делают с отсевом, – и это пугало его.

Адриен ла Флер откашлялась и села на пол, прислонившись к стене и натянув на голову капюшон ярко-красной куртки. Стивен стоял над ней, словно оберегая от всего мира.

– Извините, я не хочу этого слышать, – хрипло проговорила ла Флер. – Мы были правы насчет насекомых. – Она чуть приподнялась и вытащила из заднего кармана брюк блокнот. – Всех до одного, кто заболел, покусали эти мошки. Подойдите! У меня нет сил встать.

Софи подошла к ней и взяла блокнот из дрожащих пальцев ла Флер. Лицо медсестры, полускрытое капюшоном, было мучительно напряжено. Она уронила руку – и Софи, уже сделавшая было шаг назад, остановилась. На левом запястье ла Флер, скрытом ранее под манжетой куртки, напухла красная шишка.

Ла Флер, проследив за взглядом Софи, сказала кратко;

– Да.

– Давно это случилось? – спросила Софи, опустившись перед ней на корточки.

Медсестра откинула голову к стене.

– Три-четыре часа назад. Это не та, что мы принесли. Мы пытались ее поймать, но она, должно быть, рассыпалась в прах. А я еще дразнила Стивена, что он букашек ловить не умеет. Прости, Стив.

Теперь Софи стала понятна еле сдерживаемая ярость Стивена, пусть даже совершенно несправедливая. Она засучила рукав ла Флер, обнажив припухлость около трех сантиметров в ширину. Кожа медсестры была горячей и влажной.

– Не знаю, что они впрыскивают, когда кусают, но это ужасная гадость, – сказала ла Флер. – Первые пару часов тебе хочется отгрызть руку, лишь бы прекратился зуд, а потом у тебя так начинает болеть голова, что ты просто не заметил бы ампутации – разве что тебе ампутировали бы голову.

– Фотофобия?

– Да. – Ла Флер сглотнула. – Я попытаюсь изложить все покороче. Корреляция между укусами мошек и гриппом Центавра стопроцентная. Я не нашла ни одного человека, который заболел бы без укуса, и ни одного, который бы после укуса… Можно мне воды? – Морган вскочил с табуретки и бросился за водой. – Спасибо. – Ла Флер отпила глоток. – Симптомы в основном такие: головная боль, миалгия и артралгия, мускульные спазмы, опухание укушенной руки, жар, тошнота, рвота. В общем, представьте грипп типа А вместе с укусом “черной вдовы” – и вы получите вполне достоверную картину.

– Я не могу больше ждать, – пробормотал Морган.

– Можете, профессор, поверьте мне! – сказала ла Флер. – Большинство заболевших выздоравливают через день-другой после острого приступа, как Стивен, причем без всякой помощи. Но у некоторых приступ вызывает судороги, а порой и смерть. Человек восемь-девять из тех, кого я видела, выкарабкались просто чудом. Все молодые, крепкие и абсолютно здоровые. Но вернемся к нашим букашкам. Кусают только молодых и здоровых. Ни один старик, ребенок или человек с хроническим заболеванием не пострадал. Я говорила с врачом, живущим двумя пещерами выше, – он, кстати, старый и у него проблемы со здоровьем. Так вот, он сказал, что видел, как одна из этих мошек ползала по нему и трем другим людям, пока наконец не укусила пятого – следопыта и охотника, прежде ни разу не болевшего. Сейчас он в критическом состоянии, и, похоже, мы его потеряем. Возможно, я должна чувствовать себя польщенной из-за того, что попала в хорошую компанию, – печально улыбнулась она. – Короче, бороться с этой болезнью мы не в состоянии. Ее можно только попытаться пережить – и беречься от укусов. Кстати, я была в перчатках, но проклятая тварь заползла ко мне под рукав.

– Возможно, это какая-то нанотехнология, работающая по принципу самосборки…

– Нанотехнология, работающая по принципу самосборки? – раздраженно переспросила ла Флер. – Значит, меня сейчас ассимилирует киборг? Мне слишком плохо, я не в состоянии слушать ваши теории, – пожаловалась она, обращаясь к аргиллитовой стене. Морган судорожно вздохнул. Ла Флер подняла руку. – Я уверена, проф, что вы с Софи способны выдать кучу остроумных идей. Но у нас эпидемия! Возможно, теперь мы знаем переносчика заразы – но ни черта не знаем ни об этих переносчиках, ни о самой болезни. Мы не знаем, затухнет эпидемия или, наоборот, разгорится, и мы не знаем, как ее остановить. Поэтому я очень советую вам пораскинуть вашими гениальными мозгами и решить, сделать ли нам противомоскитную сетку или лучше создать какой-нибудь репеллент, а вопросы “что, да как, да почему?” оставить на потом.

– Если эти букашки – механизмы, способные к самосборке, – заметил Морган, – противомоскитная сетка их вряд ли остановит. Они могут диссимилироваться, проникнуть внутрь, а потом вновь собрать себя.

– Умеете вы утешить больную женщину! – сказала ла Флер и протянула Стивену руку. – Стив! Помоги мне встать.

Стивен на удивление нежно поднял ее и повел к двери.

– Надеюсь, – бросил он через плечо, – оно того стоило.

– Тише, Стив! – сказала ла Флер. – Они же не виноваты…

Софи открыла блокнот ла Флер. Перелистывая его холодными одеревенелыми руками, она не столько читала, сколько вглядывалась в почерк ла Флер. Черные чернила, большие квадратные буквы… Софи пролистнула несколько страниц. Почерк почти не изменился, однако ла Флер явно спешила, и записи ее были ярким свидетельством случившегося с ней несчастья. Даже последние страницы, исписанные после того, как ла Флер укусила букашка, читались без труда, хотя почерк стал неровным, а чернила кое-где расплылись под потной рукой. Она записывала уже не просто для себя, а для людей, которым эта книжица могла попасть в руки тогда, когда самой ла Флер уже не будет. Сознание, что она может умереть, сквозило в подтексте каждого законченного предложения и каждой расшифрованной аббревиатуры.

Морган, похоже, был потрясен. Он взгромоздился на табуретку и сидел, глядя на свои руки и крутя тяжелое кольцо на пальце.

– Софи! Зачем они это делают? Почему?

– А почему бы и нет? – немного раздраженно отозвалась Софи. – Могут – вот и делают.

Он посмотрел на нее, встал, словно собираясь уйти, и снова сел. Софи показалось, что он не понимает, как ему реагировать на ее слова.

– До сих пор они обращались с нами лучше некуда, – произнес он осторожно. – Они сделали все, чтобы нам было уютно и чтобы мы чувствовали себя в безопасности. Они позаботились обо всех наших нуждах…

– Вы сами сказали, что окружающая среда воздействует на нас. Быть может, это следующий этап? Экзамен на выживание. Или же попытка чему-то нас научить.

Морган выглядел растерянным. “Интересно, – подумала Софи, – его тоже учили, как и меня, что Иисус мягкий и кроткий? Нам внушали веру в милосердного и доброго Бога, в то время как Бог Ветхого Завета куда более достоверен – капризный, деспотичный и непостижимый. Дети это прекрасно понимают; им это близко, поскольку у них нет ни знаний, ни власти. И только взрослые упорно поливают все сахарной глазурью”.

– Неприятная мысль, – промолвил Морган.

– То, что они обращаются с нами, как мы веками обращались с братьями нашими меньшими? Да, неприятная.

– Может, они просто не ведают, что творят? Может, они слишком мало знают о нас и не понимают, что для людей эти мошки губительны? – Голос Моргана звучал неуверенно. Но неуверенность эта относилась не к самой гипотезе, которая была вполне правдоподобной, а к тому, что из нее следовало.

– Да какая разница, ей-богу! – сказала Софи, протянув ему блокнот. – Адриен права. Мы слишком мало знаем, чтобы размышлять о смысле событий. В первую очередь надо думать об эпидемии и о том, как ее остановить.

Морган хотел было продолжить спор, возможно, для того, чтобы с помощью рассуждений подавить страх, но Софи решительно оборвала его:

– Сейчас это не важно!

Морган уступил и взял блокнот. Полистал его, потом принялся читать, обхватив голову руками и отрывая правую руку только для того, чтобы перевернуть страницу. Софи чувствовала, что ей нужно чем-то заняться, пока он читает, Попытаться сделать что-то полезное или хотя бы убить время…

Услышав движение, Софи подняла глаза и посмотрела на Моргана. Он держал блокнот на вытянутых ладонях, как бабочку, и заговорил, как только встретился с ней взглядом.

– Откуда букашки знают, что люди не здоровы? – Он постучал пальцем по странице. – У нее здесь длиннющий список людей, которых эти твари не кусали. НИДДМ, ЛЕ, ME, КАД, КВД, КОПД, АДХД… Насколько я понимаю, это сокращенные названия болезней, – устало проговорил Морган. – Недаром все ругают врачей за то, что они говорят по-латыни…

Софи подошла к нему и заглянула в блокнот. Ла Флер действительно начала перечислять болезни людей, которые не подверглись нападению насекомых. Данные были неполные, да и записывать она начала где-то в середине опроса, когда догадалась, в чем дело. Софи присела на корточки, взяла из рук Моргана блокнот и перелистала его. Да, данные не ахти какие точные, и все же…

– Возможно, насекомые узнают о состоянии здоровья людей по их коже – по поту, метаболиту и так далее. Если человек болен уремией, в его выделениях находятся излишки мочи, если диабетом – глюкозы… А если букашки способны незаметно взять пробу капиллярной крови, тогда они вполне могут вычислить соотношение электролитов, липидов, кровяных телец и газов, факторов свертываемости крови, энзимов – короче, получить полную химическую карту тела. Если же они могут взять образцы ДНК, они сумеют распознать и генетические дефекты – при условии, конечно, что нас изучили достаточно хорошо и знают, что такое нормальная хромосома.

– А что, если нам обмануть их? – задумчиво спросил Морган. – Внушить им, что здоровые люди, которые не переболели гриппом Центавра, на самом деле хронические больные. То есть надо как-то изменить пот или запах тела. Или даже привить какое-нибудь легкое заболевание, чтобы защититься от этого страшного гриппа.

– Если дело только в запахе и коже…

– Поменяться одеждой, – прервал ее Морган. – Пускай здоровые наденут одежду больных. Или духи… Вдруг существуют какие-то запахи, которые отпугнут мошкару? Нам скорее нужна не вакцина, а репелленты, как правильно сказала Флер. Изменить свой запах, чтобы здесь духом человеческим не пахло… Чтобы мы пахли, как корабль, например. Если мы вымажемся с головы до ног аргиллитом или посыплем себя пылью… Но как же тогда мыться? – Морган с видимым усилием прекратил монолог, глядя на Софи и ожидая, что она выскажет свое одобрение или внесет какие-то предложения. – Быть может, это неполные данные, – с нажимом продолжил он, – но Адриен просто умница, догадалась, в чем дело! Мошки кусают не просто так. На все есть причина… Меня еще не кусали, вас тоже. Нам надо попросить одежду у кого-нибудь из больных. – Он встал. – Половине лагеря – тем, кто еще не болел, – нужно поменяться одеждой с больными. А вторая половина… Мы пойдем и поспрашиваем у людей духи, лосьоны для бритья, репелленты, а потом попробуем найти нужный запах. Это поможет нам выиграть время, пока мы не придумаем что-нибудь получше. Нельзя сидеть сложа руки. Никто из нас… – Морган осекся и воскликнул: – Черт побери! Интересно, мигрень считается у них хронической болезнью? Может, поэтому меня не кусают… А вы, Софи? Вы попадаете под эту категорию или нет? Я хочу сказать: есть у вас основание надеяться, что вас не укусят?

Софи долго молча смотрела на него и улыбнулась вымученной улыбкой:

– Думаю, что да. К счастью…

Морган, удовлетворенный ответом, кивнул и вышел вон.

23. Хэтэуэй

У меня вдруг появились букашки. Я видела их позавчера внизу. Странные они, эти насекомые. Как будто кто-то сделал их из матированного стекла, выкрашенного в синий цвет, чтобы вставить в сережки.

Но главная новость – то, что моя картинная стена сама написала картину, в самом нижнем углу. Очень застенчивая стена! Я бы даже испугалась, если бы подумала, что кто-то приходил сюда или что я хожу во сне, но здесь так темно, что люди никуда не ходят по ночам, а я просто не в состоянии ходить, пока как следует не проснусь, потому что из-за живота потеряла всякое чувство равновесия. Поэтому я думаю, что корабль нарисовал эту картину сам.

Это изображение корабля – такое же, как на снимках, сделанных через телескоп. Хотя не совсем такое же. На снимках корабль выглядел как овальная луна, серая и вся в ямках, а иногда – как полумесяц или сплющенный овал, в зависимости от положения Солнца. На этой же картине корабль виден целиком, а от него, как водоросли, отходят пучки света. Честно говоря, я немного разочарована. Такие спецэффекты годятся только для кино. Я хотела бы увидеть, какой он на самом деле, поскольку я уверена, что корабль снаружи выглядит совсем иначе. Однако небо вокруг него совершенно черное. И под этой чернотой ничего нет. Я потерла пальцем черное пятно, но ничего не изменилось. Оно немного похоже на большую круглую темную веснушку.

Позже. Моя картинная стена – действительно потрясная штука! Поглядев на новую картину, я решила нарисовать над ней корабль, летающий с помощью энергии солнечного ветра. Дядя Стэн считал их самыми изящными. (Где он, хотела бы я знать!) Наверное, картина, которую нарисовал корабль, была ответом на мои росписи, поэтому я попыталась показать, что я поняла. В общем, я начала набрасывать рисунок очень легкими линиями, чтобы изменить оранжевато-желтую окраску, и внезапно заметила, что первая линия, которую я провела, стала черной-пречерной. Только первая. Я отошла чуть дальше и начала экспериментировать, но ничего не получалось, так что в конце концов я просто встала у стены, сложив руки, – и тут неожиданно вспомнила о том, как я дотронулась до большой черной веснушки, обрамлявшей корабль корабля. Я подумала: а может, это что-то вроде картинок на экране компьютера, которые подхватываешь мышкой и тащишь, куда надо? Нам такие в школе показывали. Короче, я подошла и снова дотронулась до веснушки, а потом вернулась и коснулась пальцем стены. И вдруг – бах! Черный цвет. А на пальце не осталось буквально ничего, даже запаха. (Хотя нос у меня из-за беременности вечно заложен, так что я в этом смысле не очень надежный свидетель. Зато единственный.) Я подумала: а может, этот фокус можно проделать и наоборот? Подошла к стене, коснулась ее пальцем, а потом дотронулась до веснушки. Там сразу же появилось белое пятно. Я вдохновилась и пошла трогать все мои цвета, а потом наносить мазки на стену. Я вошла в такой раж от этого рисования пальцами, ладонями и ступнями!.. Вы можете решить, что я малость тронулась, но я даже разделась и порисовала грудями, животом и попой. Слава богу, Стивена в это время не было. Если бы он случайно зашел… Моему ребеночку будет здесь очень весело. Сплошь цвета, цвета, цвета – и никаких красок, так что мне не придется орать на нее из-за испачканной одежды.

Только я забыла про букашек, как одна из них приземлилась на мою правую грудь (цель, конечно, большая и жирная, ничего не скажешь) и укусила меня. Я прихлопнула ее. На ощупь она была словно бусинка, а когда я отпустила ладонь, улетела как ни в чем не бывало. Птица… самолет… супержук. Интересно, кто-нибудь захватил с собой криптонит?

На груди вспухла здоровенная красная шишка, и она так ужасно чешется, что я расчесала всю кожу вокруг, стараясь только не чесать саму припухлость. Я пыталась поливать ее водой. Я пыталась помазать ее белой краской, как лосьоном, но она так чешется, что зуд сводит меня с ума. Я хожу по пещере, голая по пояс, готовая раздавить всех букашек, которые попадутся мне на глаза. Но после того, как эта тварь меня укусила, их всех как ветром сдуло. И все-таки я хочу сообразить, как мне изготовить противомоскитную сеть. Я им не доверяю. Ползали по мне, разыгрывая из себя безобидных божьих коровок, а потом – на тебе!.. Нужна тонкая нить. Я бы все свои тряпки разодрала, если бы знала, как мне ее сплести. Жаль, не догадалась взять с собой книгу по плетению. Зуб даю, что капитана Пикара никогда не кусали жуки!

А картина корабля изменилась. На ней появилась планета, мимо которой летит корабль. Я узнала форму этой планеты по снимкам, которые присылал мне дядя Стэн. Это Юпитер – у него такой большой красный глаз, и вообще-то он сам не очень отличается от корабля, только потусклее немного. Дядя Стэн говорил, они работали над снимками день и ночь – и увеличивали масштаб, и контрастность изменяли, а иногда и свет, чтобы приблизить его к земному и чтобы наши глаза могли разглядеть все возможные детали. Интересно, как мы должны изменить свое зрение, чтобы увидеть то, что хочет от нас корабль? Очевидно, мы летим достаточно быстро, если за одиннадцать дней достигли Юпитера. Хотя, наверное, прошло больше времени. Я читала о людях, запертых в подземелье. Они совершенно теряли чувство времени. Быть может, та наседка права, и надо было измерить мой живот, а не считать дни… Хотя это вовсе не значит, что я собираюсь о чем-то ее просить. Я начала измерять свой живот веревкой, на которой я завязываю узелки, а кроме того, я очень внимательно читаю книгу, чтобы понять, какой у меня должен быть объем в какие сроки. Я совершенно зациклилась на подсчете дней…

Так о чем это я говорила? Ах да! Если мы и вправду пролетаем сейчас мимо Юпитера, значит, мы мчимся очень быстро. Земным кораблям нужны годы, чтобы долететь до Юпитера, хотя они, конечно, петляют как могут, чтобы использовать преимущества эффекта рогатки и так далее. Но даже ракета, запущенная напрямую, не смогла бы долететь с такой скоростью. Быть может, картинная стена нарисует потом, как наш корабль подлетает к целому флоту? Если у них и впрямь есть флот. Кочующие зеленые человечки. Межгалактические цыгане-бродяги. Похоже, мои соземляне разочарованы тем, что нас не пригласили на конференцию на тему взаимоотношений между людьми и инопланетянами и о состоянии галактики. Но я лично ничуть не разочарована. Меня на такие конференции в жизни не приглашали. И плевала я на экспертов! Я принимаю корабль таким, какой он есть, – и он мне отвечает.

Беременность – такая тягомотина! У меня разболелась голова, и я совсем раскисла. Наверное, от излишнего возбуждения. Ладно, пожалуй, надену рубашку и пойду прилягу.

Я заболела. Похоже, я подцепила ту же заразу, что и Стивен. Голова раскалывается от мигрени. Глаза так болят от света, что меня тошнит гораздо хуже, чем раньше, когда просто тошнило по утрам. Как я теперь раскаиваюсь, что дулась на дядю Стэна, когда он не исполнял своих обещаний из-за приступов мигрени! Я просто не понимала.

Сейчас темно, и почерк у меня не ахти. Голова болит. Жарко. Стивен… и эта зелень, которая врастала в него. Как вспомню, так снова тянет поблевать.

Быть может, зря я улетела?

24. Софи

На второй день болезни Адриен ла Флер умерла. Импровизированный респиратор ненадолго оттянул кончину. Семеро женщин и мужчин качали по очереди насос – вдували воздух в трубку, вставленную в горло молодой женщины. Вдох, выдох, вдох, выдох. Стивен, совершенно убитый, склонился над ее изголовьем. С этим респиратором он начисто потерял свое поразительное чувство времени и качал воздух все быстрее и быстрее, пока Эй Джи Лоуэлл не остановил его.

В лаборатории Морган оторвался от микроскопа и посмотрел на Софи красными от напряжения глазами, под которыми чернели круги.

– Они сейчас констатируют смерть, – сказала Софи, не дожидаясь вопросов.

– Проклятие! – Глаза Моргана наполнились слезами. – Если бы мы раньше догадались…

Он постоял минуту, пытаясь совладать с собой. Потом выдавил сквозь зубы: “Извините!” – и ушел.

Софи открыла блокнот Адриен, в котором продолжала вести записи. Ее собственный почерк, ее слова показались ненастоящими и мертвыми, как горстка праха. Она думала, она надеялась, она обманывала себя надеждой, что оставила смерть позади, на Земле. Гибель людей в этом невообразимом месте что-то надломила в ней. Она смотрела, словно сквозь стекло, на усердные труды своих коллег, на кипучую деятельность Моргана и нескольких других ученых, собравшихся в горном массиве… Она понимала, что стекло это существует лишь в ее сознании, и разбить его можно только усилием воли. Но не могла сделать это усилие. Наверное, это и есть депрессия. Всю свою жизнь Софи была прекрасно вооружена против депрессии, излучая энергию и оптимизм, отдавая себя работе без остатка, дисциплинируя свои мысли, чаяния, отношения с людьми. Все время жесткий контроль – и никакого риска, никакого безрассудства. А потом вдруг это послание с инопланетного корабля… Риск, безрассудная, невероятная надежда. Она могла бы поплакать над собственной глупостью, но внутри стеклянного купола был вакуум, безвоздушный и бесслезный.

Тишину разорвал бессловесный, почти звериный вопль. Софи содрогнулась, когда он достиг апогея и смолк. Больше крик не повторялся. Через пару минут вернулся Морган, очень бледный. Посмотрел на нее, покачал головой.

На нем была одежда с чужого плеча: белая рубашка, темно-синие брюки, прихваченные в талии ремнем и закатанные снизу, что придавало ему почти комичный вид. Это была одежда старого врача, с которым разговаривала Адриен, того самого, по которому букашки ползали, но не кусали. В конце концов они включили его в эксперимент, и он вытащил черный жетон, попав таким образом в экспериментальную, а не контрольную группу. Софи по-прежнему носила свою рубашку и черные джинсы. В кармане у нее был черный жетон, который она вытащила во время жеребьевки; на рабочем столе, рядом с микроскопом, лежал еще один – белый, который дали ей коллеги – исключительно для того, чтобы повысить достоверность результатов опыта. Однако вид этого жетона пробуждал в Софи уколы совести ученого.

– Он не отдает ее, – сказал Морган. – Не отдает.

Софи подумала было, не вернуться ли ей в изолятор, но там и медицинский персонал, и добровольные помощники. Все они люди опытные, им удастся привести Стивена в чувство.

– Люди порой очень странно реагируют на неожидан– ную смерть. И часто те, кто бурно выражает свое горе, меньше всего нуждаются в нашей опеке.

– Это верно. – Морган бросил на Софи нервный, но решительный взгляд и спросил: – Какие у нас новости? По-прежнему ни одного укуса?

– Ни одного.

– Значит, наш метод оказался удачным.

– Сегодня вообще не было ни одного укуса, Морган. Даже в контрольной группе.

– Быть может, инопланетяне поняли, что совершили ошибку? Возможно, они встревожены гибелью людей… Я уже несколько часов не видел ни единой мошки. А вы? Быть может, – сказал он нерешительно, – все уже позади?

От изолятора донесся шум возбужденных голосов. Софи обернулась и увидела поверх недостроенных стен, между колонн и куч аргиллита людскую толпу. В центре виднелась рыжая голова Стивена. Остальные шли чуть поодаль – и поэтому Софи догадалась прежде, чем увидела своими глазами, что именно он несет и каким образом заставляет толпу держаться на расстоянии.

Она вышла ему навстречу. Он остановился, не спуская с нее глаз, потом посмотрел вниз, на Адриен, и движением плеча приподнял ее голову, запрокинув вперед так, что она уперлась подбородком в свою грудь, а влажным виском – в его плечо. Стивен держал ее, обхватив обеими руками.

– Я не отдам вам ее!

– Что вы собираетесь делать, Стивен?

– Какая вам разница, черт подери? Для вас она всего лишь очередной жмурик для разделки!

– Неправда, – сказала Софи. – Она была моей коллегой, и мы с ней очень сблизились. Мы стали почти друзьями. Я тоже оплакиваю ее.

– Тогда скажите, что вам жаль! Валяйте!

– Мне действительно жаль. – Софи взглянула на толпу. Эй Джи Лоуэлл стоял в передних рядах: руки сложены на груди, светлые глаза не отрываются от Стивена. Один из членов отряда, Борис Дюраскович, умер днем раньше. – Мне очень жаль, – повторила Софи чуть более спокойно. – Мне жаль, что ее догадка, которая, быть может, спасла жизнь многих людей, не спасла ее саму.

Стивен шумно и возмущенно вздохнул и протиснулся мимо Софи. Свесившаяся рука Адриен пришла от его рывка в движение и хлопнула Софи по бедру. Она долго ощущала это прикосновение. Один из членов команды Лоуэлла последовал за Стивеном. Медики нехотя вернулись к своим обязанностям. Софи с Морганом пошли обратно в лабораторию.

– Вы не думаете, что все уже позади, да?

– Я не понимаю, с какой стати я должна так думать, – устало отозвалась Софи. – Мы ничего не сделали, чтобы остановить эпидемию.

– А почему мы обязательно должны что-то сделать? – с любопытством поинтересовался Морган.

– Потому что иначе выходит, что мы ничему не научились.

Она повернулась к микроскопу, возле которого лежали предметные стеклышки с наклейками – в сущности, просто осколки битого стекла, приспособленные под лабораторное оборудование. Все надписи были сделаны ее собственным почерком, и все эти образцы Софи исследовала настолько тщательно, насколько это было возможно.

– Зачем вы полетели, Софи? – неожиданно спросил Морган.

Она подняла голову и посмотрела на него. Он шагнул было к двери, раскаиваясь в своих словах, но остановился на полпути.

– Я полетел потому, что с детства мечтал о космосе. Я вырос в бедности, и космос был куда интереснее окружавшего меня мира. Будь у меня хоть малейший шанс, я бы подал документы и стал астронавтом. Но я любил свою работу. Я… Я не могу сказать, что мне тут очень нравится, особенно сейчас, однако все, что я делал в жизни, закономерно привело меня сюда. Хотя я, конечно, не знал, что это произойдет наяву. Но вы… Вы – другое дело. Вы прекрасно держитесь, вы стараетесь изо всех сил, однако вы здесь… словно потерянная. – Он улыбнулся извиняющейся улыбкой. – Я просто пытаюсь понять, почему вы – такая умная, с таким престижным образованием – я имею в виду Гарвард, – такая… красивая, – Морган слегка запнулся перед последним словом, внезапно напомнив Софи ее так и не повзрослевшего младшего брата, – вдруг решили покинуть Землю.

– У меня были на то причины, – сказала она, помолчав немного.

Морган прикусил губу и чуть покраснел, хотя Софи была уверена, что ответила достаточно мягким тоном.

– Вам нужен сейчас микроскоп? – спросил он . – Хочу проверить кое-какие образцы. – Морган осторожно поднял дощечку с предметными стеклами, на каждом из которых лежала частичка ткани. – Может, мошек у нас больше и нет, но поскольку эти насекомые, аргиллит и покрытие пола разлагаются совершенно одинаково, мы могли бы попытаться что-то понять… Хотя пыль такая мелкая, черт бы ее побрал!.. Кроме того, я хотел бы определить, влияет ли присутствие поглощаемой ими органической материи на длительность процесса распада. Иными словами, распадается ли вещество, из которого состоит корабль, не получая питания. – Морган склонился над микроскопом, обхватив его руками. – При условии, конечно, что корабль действительно питается органикой, а не перерабатывает ее исключительно для наших нужд. Может, это и вправду нанотехнология… – Голос его дрогнул, и Софи поняла, что он подумал об Адриен. – В таком случае никакой химической пищи составным элементам корабля не требуется – они просто должны контактировать с ним, чтобы сохранять форму… получать от него энергию или же какой-то сигнал. – Морган сделал паузу и что-то быстро записал в своем блокноте. – Знаете, если изолировать кусок покрытия, а после того, как он разложится, высыпать пыль на аргиллит, она исчезает почти мгновенно. То ли аргиллит ее поглощает, то ли…

Морган вдруг резко отпрянул от стола. Софи стремительно метнулась вперед в надежде подхватить микроскоп, выпавший у Моргана из рук и покатившийся по столу. Ей удалось спасти прибор от падения на пол, хотя саму ее чуть кондрашка не хватила. Она недоуменно посмотрела на Моргана – и увидела голубую искорку, блеснувшую над обшлагом белой рубашки, словно отблеск дьявольского зрачка.

Они уставились друг на друга. У Софи внезапно пересохло во рту.

– Она вас…

Он молча протянул руку. На мягкой коже у основания большого пальца краснела капелька крови.

Морган выглядел таким несчастным, что Софи, осторожно поставив микроскоп, взяла его руку в свои, стараясь не прикасаться к ранке. Его холодные пальцы конвульсивно сжали ее руку.

– Все будет хорошо, – спокойно проговорила Софи. – Я уверена.

Он покачал головой:

– Если они снова начнут кусать… Если они начнут кусать не только здоровых, но и больных…

– Одна ласточка весны не делает. Давайте подождем.

– Почему я вас не послушал? Вы были правы… – Морган посмотрел на свои аккуратно разложенные предметные стеклышки, и она сжала его руку, опасаясь за них. – Как я мог быть таким беспечным?

– Морган! – мягко сказала Софи. – Вы ученый и прекрасно понимаете, что на этой стадии эксперимента мы просто не знаем, что важно, а что нет, черт побери!

В том, что тебя считают леди, есть свои преимущества. Стоит тебе выругаться – и это производит неизгладимое впечатление. Рука Моргана немного ослабила хватку.

– Я хочу взять мазок с ранки, – сказала Софи.

Морган внимательно наблюдал за тем, как она взяла мазок с капельки крови на его руке, поместив его на предметное стекло, а потом отсосала из ранки еще немного крови.

– Если хотите сделать надрез – валяйте, – сказал он, но Софи покачала головой. Он усмехнулся с наигранной бравадой. – Только не говорите мне, что вы боитесь вида крови!

На предметном стекле, как обычно, были крошечные клетки, которые без красителя не разглядеть. –Но она обязана что-нибудь увидеть – сейчас или никогда.

Белые клетки были еле видны, а красные тельца выделялись на их фоне розовыми точечками. Тромбоциты вообще были вне поля зрения – ищи-свищи. Однако на мгновение Софи показалось, что она заметила кое-что еще. Словно блеснули кусочки стекла – и тут же пропади. Следы, оставленные мошкой. Или инокуляцией. Она не видела ничего подобного в образцах крови, взятой у пострадавших после вскрытия. Софи взяла одно из предметных стекол Моргана, но фактура пепла была другой; она выглядела более грубой.

– Как вы думаете, какой величины могут быть ваши самосборочные устройства?

– Теоретически размером с молекулу, – ответил Морган. Рука у него дернулась от подавляемого желания почесать укус. Ранка уже напухла и начала краснеть. Нормальная реакция здорового организма. Морган не спросил Софи, увидела она что-нибудь или нет, так что она мягко покачала головой и положила предметное стекло на стол.

– Я обработаю его красителем. Спасибо вам. Морган потер пальцами ранку.

– Пожалуй, посмотрю свои образцы, пока я в состоянии, – сказал он.

25. Хэтэуэй

откуда-то историю беременная женщина и дерево она упала

всю зиму шел снег весной нашли скелет между ног у него была кучка детских косточек

жуткая история

снова свет я все еще больна

мой ребенок

если кто найдет это письмо, не посылайте его домой в бутылке совы голубая лица цветов

26. Софи

Когда Софи вышла из лаборатории, зеленовато-голубой вымпел на вершине массива сменился синим – до темноты осталось два часа. Она чуть было не заблудилась, поскольку люди за последнее время существенно изменили окрестности. Хотя их группа не расширила свою территорию, те, кто раньше жил поодиночке, объединились в один большой и несколько меньших лагерей. Коридоры отходили от массива в виде неправильной шести– или семиконечной звезды. В каждом лагере был свой собственный источник воды и имбирного хлеба, а между лагерями проложили границы. Ловя на себе подозрительные взгляды, Софи шла вдоль пограничной линии к женской пещере. Уголки ее губ подрагивали, однако не в улыбке. Слишком многие еще не верили, что насекомые являются разносчиками заразы и что их новообретенный рай может быть таким жестоким или несовершенным.

Взбираясь на последний склон, Софи заметила с правой стороны от массива кладбище, расположенное в самой нижней части пещеры. Там виднелись продолговатые холмики, кое-где совсем уже зеленые и почти сровнявшиеся с полом, кое-где – выпуклые и округлые. Самые свежие еще позволяли различить смутные оттенки цвета кожи и одежды. Тела почти не разлагались перед поглощением, даже запаха неприятного не было. Между умершими двигались фигуры живых. Для некоторых процесс растворения в зеленом покрытии представлял неотразимый интерес. Другие же – члены отряда А, например, стояли на часах, охраняя усопших от зевак и некрофилов.

Туннель, ведущий в женскую пещеру, был завешен металлизированной защитной пленкой. Вернее, двумя слоями пленки, как обнаружила Софи, когда пробралась под первую.

– Кто там? – заслышав шум, окликнул ее голос изнутри.

– Софи.

Из-под второй пленки высунулась рука и бросила связанную в узел одежду,

– Переоденьтесь, пожалуйста, – сказал голос. – Тогда вы сможете войти.

Согнувшись в три погибели в тесном туннеле, Софи переоделась в рубашку и джинсы, которые оказались ей немного велики. Она оставила свою одежду, туфли и рюкзак в туннеле, сунув в карман только инструменты, и пролезла под вторую пленку.

Молодая женщина, стоявшая в пещере, встретила ее кислой улыбкой. Звали ее Астарта, и на Земле она была офицером полиции.

– Я знаю, что это безумие, но некоторых из наших женщин невозможно убедить в том, что букашек не переносят в одежде, как блох. – Запах духов, исходивший от нее, был настолько сильным, что забивал ноздри и горло. Софи невольно чихнула. – Ужасно, да? Но вроде бы помогает. С тех пор как вы прислали свои рекомендации, у нас только одна Голубка заболела. К сожалению… Проходите. Я бы проводила вас, но я охраняю вход.

– От кого?

Астарта развела руками, словно соглашаясь с тем, что это очередная глупость, однако свой пост не бросила.

Женщины почти уже завершили постройку многоярусного водного комплекса, который заканчивался широким мелким прудом, разлившимся по зеленому покрытию. Ханна и несколько других женщин стирали там постельное белье. Увидев Софи, Ханна подхватила мокрое белье и пошла ей навстречу.

– Поневоле станешь чистюлей, – улыбнулась она Софи. – Любое грязное пятно на простыне тут же превращается в дырку. – От запаха духов у Софи запершило в носу. Она снова чихнула. – Простите за вонь, но она, похоже, помогает.

– Хотела выбраться, – сказала Софи. – Меня замуровали в четырех стенах… – Она разлила почти весь свой формалин, когда собиралась впопыхах, чтобы добраться до женской пещеры до темноты. Запах въелся в руки. – У нас сегодня еще нескольких покусали.

Стэн Морган был в ужасном состоянии, хотя, похоже, летальный исход ему не грозил.

– Черт побери! – воскликнула Ханна. – У вас там люди умирают от этого, да?

– Да. Смертность составляет около четырех-пяти процентов. А если учесть, что принятые нами меры теряют свою эффективность…

Ханна остановилась возле скального выступа, на котором женщины сушили белье.

– Что мне сказать остальным?

Софи не могла ответить на этот вопрос ничего определенного.

– Мы совершенно уверены, что букашки – часть корабля. Мы поймали несколько штук, но исход все время один и тот же: они рассыпаются в пыль, точно так же как отрезанный кусок покрытия или отколотый кусок аргиллита.

Ханна криво улыбнулась; в конце концов, она спрашивала о том, есть ли у них надежда. Ей вовсе не хотелось обсуждать, насколько опасной стала окружающая среда.

– Мы думали было создать вакцину из сыворотки крови тех, кто переболел и выжил, но поскольку у нас нет аппаратуры для изучения вирусов, риск слишком велик. Неоправданно велик.

Ханна шлепнула мокрой тканью по аргиллиту, сложила простыню и выкрутила ее, отжимая влагу с такой силой, что костяшки на руках побелели, а на шее вздулись жилы. Потом встряхнула влажную ткань, рассыпав вокруг бисер мелких брызг.

– У вас многие переболели? – спросила Софи.

Ханна разложила простыню на аргиллите.

– Двадцать женщин из сорока. Четверо детей из одиннадцати.

– Вам повезло, что вы никого не потеряли, – очень тихо сказала Софи.

Ханна ничего не ответила. Софи не стала продолжать – но извиняться тоже не стала.

Они нашли Мэгги, Мариан и Голубку за ширмой возле стены. Мэгги полулежала на куче рюкзаков и дорожных сумок, царапая что-то в блокноте; увидев вошедших, она выпустила из рук карандаш и захлопнула блокнот. Мариан сидела, поглаживая Мелисанду – как всегда, очень прямая, спокойная и настороженная одновременно. Кошка подняла голову и заурчала громче, но не тронулась с места, разнеженная и довольная своим уютным лежбищем. Голубка приоткрыла глаза и снова закрыла их. Ее пухленькое личико было изможденным и бледным. Софи подошла к ней, но та проронила, не открывая глаз:

– Со мной все в порядке. Уходите и дайте мне поспать. Ханна присела возле Мэгги.

– Софи говорит, мошки снова начали кусаться в главной пещере.

Из-за ширмы донесся капризный детский голос:

– Но почему я не могу пойти погулять? Я же не болен!

– Потому что я не хочу, чтобы ты заболел. Сиди тихонько и читай книжку.

– А вас это удивляет? – резко спросила Мэгги.

– Потише, Мэгги, – сказала Ханна, подзывая к себе Софи и жестом предложив ей сесть рядом.

– Вас это удивляет? – более спокойно повторила Мэгги. – Послушайте, вы же знаете, что все это с нами проделывает корабль. Видать, время пришло…

– Для чего?

– Для отбора. – Зеленоватые глаза Мэгги лихорадочно горели от ярости и жара. – Или сокращения численности.

– По-моему, более гуманно, – Софи усмехнулась, почувствовав, как неуместно звучит это слово, – было бы произвести отбор на Земле.

– Значит, они просчитались. Они полагали, что корабль сможет принять больше народу. Система замкнутая. Процесс поглощения и переработки не в состоянии обеспечить необходимое количество имбирного хлеба. На корабле, помимо нашей человеческой биомассы, есть какой-то определенный совокупный запас питательных веществ, который нужно поддерживать и распределять. Если синтезированных веществ не хватает, запас должен пополняться из людских источников. Человеческие тела поглощаются точно так же, как любые другие органические отходы. Это элементарное расширение механизма действия корабля. Вы же ученый, черт побери! – Мэгги повысила голос. – Смотрите правде в глаза!

– Я не вижу оснований для таких выводов, – сказала Софи.

– За все на свете надо платить,

– Мэгги…

– Ханна! – донесся из коридора встревоженный голос женщины, стоявшей на часах.

Под быстро стихший гомон возмущенных голосов Стивен с завернутым в одеяло телом на руках прорвался через все заслоны. В первую секунду Софи подумала, что это тело Адриен. Лицо Стивена по-прежнему искажала гримаса ярости. Но когда его ношу уложили на брошенное впопыхах на пол тряпье, оказалось, что это молоденькая женщина лет семнадцати—двадцати с опухшим лицом, обкусанными по-детски ногтями, спутанными черными волосами и голыми, в струпьях, ногами. Под уродливой черно-зеленой рубашкой вздымался округлый живот.

Софи подошла, чтобы задрать ей рубашку; Ханна остановила ее руку и мягко, но решительно выпроводила Стивена. Женщины столпились, переговариваясь шепотом и глядя, как Софи расстегивает пуговицы. При виде многочисленных рубцов на груди и руках беременной они сочувственно заахали. Приглушенный гомон голосов аккомпанировал Софи, пока она осматривала больную. Софи бросила на женщин возмущенный взгляд поверх позаимствованного у Голубки стетоскопа, призывая их к молчанию. Когда она начала прослушивать живот, настала гробовая тишина. У Софи было такое чувство, что все кругом затаили дыхание. Плод шевельнулся, и Софи уловила слабое биение его сердца. Кто-то глубоко вздохнул, заметив движение плода. Но Софи сейчас думала только об одном: есть ли у них надежда спасти плод? Потому что мать явно обречена. На боль она практически не реагировала, зрачки были расширены.

– Она поправится? – шепотом спросила одна из женщин. Ну конечно, откуда им знать, если они затворились в пещере? Они еще не видели, как это бывает. Ханна, как всегда, пришла на выручку.

– Ее зовут Хэтэуэй. Жила одна в пещере наверху. Софи выпрямилась. Судя по величине матки, девочка была на двадцать шестой или двадцать восьмой неделе беременности. Ребенка можно было спасти, если незамедлительно и удачно сделать кесарево сечение. Надо вернуться в лагерь и посоветоваться с их акушером, который работал здесь гинекологом. Если плод расположен правильно, у ребенка есть шанс.

– Следите за ее дыханием и постарайтесь сбить температуру. Приподнимите ей голову, чтобы уменьшить отек мозга. Я хочу повернуть ее немного на левый бок – надо подложить что-то под спину.

Женщины засуетились, отгородили больную ширмой, принесли воды. Беременная тяжело дышала, ее опухшее лицо покрылось пятнами, но влажная, туго натянутая кожа на животе была такой свежей и юной, что казалась почти жемчужной. Женщины сняли с нее рубашку, подложили ей под спину наклонную доску, обернутую одеялами, и подоткнули одеяла под ноги, чтобы она не съезжала вниз. Дыхание больной стало чуть спокойнее. Она застонала и махнула рукой, как бы защищаясь от света. И, словно вняв ее мольбам, свет погас. Женщины зажгли свечи и лампы, наполнив пещеру запахом воска, парафина и масла. Они расставили свечи вокруг больной, точно вокруг священной жертвы – или вокруг гроба.

Софи встала. Надо было как можно скорее передать девочку в руки специалистов. Как можно скорее – пока она в состоянии принимать разумные решения и сдерживать рвущийся из горла крик безудержного отчаяния.

Она повернулась и прошла за ширму, удаляясь от света в кромешную тьму.

– Куда вы? – спросил чей-то голос.

– За консультацией.

Софи бездумно шла вперед, пока не оказалась перед защитными занавесками. Ею овладело яростное желание разодрать их и выбросить… Она судорожно сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Зачем лишать этих женщин надежды? Скоро они сами увидят, насколько она иллюзорна.

Софи вышла в главную пещеру и услышала тихий-тихий плеск воды. Вспомнились ступени у озера Листер, ощущение шершавого дерева под босыми ступнями, щепки, мелкие осколки стекла – благодаря им ее кровь смешивалась с кровью ее родителей и прародителей. Она нагнулась и развязала шнурки. Сбросила, помогая себе носком другой ноги, сперва одну кроссовку, потом другую – и встала босыми ногами на зеленое покрытие, шершавое, колкое и немного влажное, как трава после заката. Покрытие, деревья, насекомые – все это части одного организма, одной системы. Люди находились в животе у громадной зверюги, хотелось им это признавать или нет.

Оставив туфли, Софи пошла дальше, сорвав на ходу рубашку и бросив ее за спину. Обнаженная кожа рук слабо светилась во тьме, как тонкий исчезающий барьер между нею и воздухом.

– Что ты делаешь, Софи? – послышался сзади голос Ханны.

Софи повернулась, глядя на крупный женский силуэт и смутные черты лица. Его выражения она не смогла разглядеть.

– Что с тобой такое? – спросила Софи. – Я знаю, почему они не трогают меня… А тебя почему?

Ханна ничего не ответила. Лицо ее удлинилось, словно она открыла рот, не успев подобрать слова. “Не стой с открытым ртом! – вспомнились ей слова матери. – Не ровен час туда кто-нибудь залетит!” Ханна закрыла рот. Интересно, произнесла она это вслух?

– Если тебя укусят, тебе станет легче? – спросила Ханна каким-то обыденным тоном, не выражавшим ни осуждения, ни недоверия, словно это был самый обычный вопрос.

– Да, – сказала Софи. И тут же, почувствовав всю нелепость своего ответа, прижала руки к груди. – Я знаю об этом побольше твоего. Я читала о чуме. Врачи умирали вместе со всеми. Они были бессильны и лечили не столько лекарствами, сколько заклинаниями. Бред какой-то! Я не хочу быть неуязвимой!

– Другие только об этом и мечтают, – спокойно заметила Ханна.

– Я не другие! – отрезала Софи. – Если и дальше так пойдет, в живых останутся только убогие и калеки!

Ханна безмолвно подняла брошенную рубашку. Софи просто стояла и смотрела на нее, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. И вдруг ее что-то остро кольнуло в правую ступню. Ей показалось, что она увидела темное пятнышко на ноге, но в этой призрачной мгле было трудно что-либо различить. Быть может, это просто дернулось сухожилие. Софи подняла ногу, внимательно разглядывая суставы, и почувствовала, как что-то капнуло на пол. Она нагнулась, коснулась пальцем теплого влажного пятнышка. В нос ударил запах крови. Укус, очевидно, пришелся как раз в вену.

Вся ее безумная отвага испарилась в момент. Софи затрясло. Нелепая реакция… Слишком рано.

– Глупо. Совершенно безответственно. Я все-таки врач…

– Скорее всего это было неизбежно, – отозвалась Ханна. – Если, как ты выразилась, с нами больше не церемонятся… – И мягко добавила: – Ну что? Теперь ты довольна?