Вереница

27. Хэтэуэй

Давненько я вам не писала, но сейчас я уже здорова, честное слово. Стивен нашел меня, когда я валялась в отключке в своей пещере, и отнес в женский лагерь. По идее я должна быть ему благодарна, хотя я предпочла бы, чтобы он выходил меня сам, а не сплавил куда подальше. Я-то выходила его! Этот подонок даже не пришел поинтересоваться моим самочувствием…

А чувствую я себя неплохо, особенно если учесть, что мои нынешние няньки были уверены, что я умру. Эту заразу называют “гриппом Центавра” – все, кроме тех, у кого нет чувства юмора и кто считает, что это слишком фривольное название для смертельно опасной болезни. Но если подумать, умерло не так уж много народу. Докторша, которая присматривает за мной, очень славная – американка китайского происхождения, маленькая и уютная, как бабушка. Ее дочь родила в восемнадцать лет, так что она не достает меня причитаниями типа “Как ты могла? А как же твоя карьера? Как ты будешь одна растить ребенка?” и прочими ля-ля.

Что со мной было? Эта докторша говорит, заразы на Земле (болезни, а не люди!) постепенно становятся не такими опасными, когда острые вспышки эпидемии идут на убыль. Но говоря это, она немного хмурится, как бы сомневаясь в своих словах и не желая вдаваться в подробности. Мэгги (которая строит из себя железную леди, хотя на самом деле она мягче воска и вечно окружена ребятишками) думает, что корабль просто сделал нам прививку. В конце концов этого не избежал никто, и Мэгги считает, что вначале прививку делали только здоровым людям, потому что инопланетяне пытались понять, насколько сильной может быть доза. Сперва они малость переборщили. Некоторые женщины, когда это слышат, совершенно выходят из себя, так что Мариан с Мэгги говорят об этом, только когда рядом никого нет.

Здесь не так уж плохо. Мне нравится Ханна. Она у них вроде лидера, хотя и неофициального. Высокая, под два метра, сложена как полузащитник и всегда ходит в блузке с юбкой. Честно говоря, при таких ручищах, ножищах и плечищах выглядит она как трансвестит. Но если ей нравится так одеваться – пусть. Она учительница музыки и уже начала учить ребятишек играть на скрипке. Представляете, взяла с собой пять скрипок! Смотреть, как она бережно берет в свои большие ладони детскую ручонку, чтобы правильно поставить пальчики, одно удовольствие. Надеюсь, мой ребенок захочет научиться играть на скрипке, когда перестанет пускать пузыри и шлепаться на попу.

Хотя мне нравится Ханна и некоторые другие женщины, есть кое-что, чего я им, наверное, не скажу. Сама не знаю почему. А может, и знаю. Я не боюсь, что они мне не поверят – они здесь такого понасмотрелись, что их уже ничем не удивишь. Но если я скажу, это станет слишком реальным. Дело в том, что, когда я болела, я видела какие-то огромные фигуры, похожие на сов с переливающимся оперением, а лица у них были, как цветы. Не знаю, долго это продолжалось или нет, ведь я совсем потеряла чувство времени, но они сажали на меня букашек – на руки и на грудь. Всех остальных на корабле покусали только один раз, а меня – шесть. Мэгги говорит, что букашки – переносчики болезни, и она не слышала, чтобы кто-то еще пережил так много укусов. Я лично помню только первый, потому что потом я вырубилась и ничего уже не соображала. Видела я этих сов наяву или бредила? И что они делали? Пытались убить меня? Может, я не должна была рисовать на стенах? Я поспрашивала, чем тут люди занимаются, но никто вроде больше на стенах не рисовал. Хотя, если корабль не хотел, чтобы я рисовала, зачем он давал мне краски? Я-то воспринимала это как поощрение… В общем, я до сих пор боюсь. Если я снова заболею, я умру. Или умрет мой ребенок.

Но я люблю свою пещеру. И меня мучит любопытство. Мне не терпится посмотреть на картинку, которую нарисовал корабль. А еще я хочу узнать, правда ли я видела инопланетян. И когда я об этом думаю, я все меньше боюсь умереть или потерять ребенка, и мне все больше хочется вернуться а пещеру. В принципе, если бы я мечтала о безопасной жизни, я могла остаться на Земле, верно? Но я полетела с ними – и не жалею об этом.

28. Стивен

Каждое утро, когда загорался свет, он умывался холодной свежей водой, одевался и шел в глубь пещеры, к Флер. На третий день он еле различил дешевый голубой спальный мешок, в который закутал ее. Стивен уже жалел о собственной трусости. Лучше бы он оставил ее как есть. Тогда он смог бы бросить последний взгляд на ее красную куртку и спутанные черные волосы.

Он не знал, сколько времени проводил, глядя на нее. Впервые в жизни Стивен не чувствовал ни злобы, ни страха. Он словно нашел наконец достаточно просторное свободное место, где можно было жить. Его окружали призраки женщин: матери, почти сестры и еще двух, одну из которых он убил, а другую не сумел спасти. Эта девочка скоро тоже станет продолговатым холмиком на общественном кладбище. И останутся от нее лишь кучка тряпья, несколько фотографий и писем да картинки на стене.

Стивен не помнил, что тогда делал – похоже, просто сидел и смотрел, как твердеет саван Адриен. Когда настала тьма, он лег рядом с ней и уснул. Ему приснились бабочки. Он не стал размышлять об их очевидной символичности; это был верный путь к безумию. Проснувшись, Стивен посидел немного у входа, свесив ноги и глядя на главную пещеру. Если немного прищуриться, деревца внизу становились похожими на большие земные деревья, инопланетный свет можно было принять за свет солнца, а светлую сияющую каменную стену напротив – за гору Ранье, залитую утренними лучами. Но кто-то снизу окликнул его, и иллюзия исчезла. Он помнил еще, что крошил в пальцах имбирный хлеб и наблюдал за тем, как коврик смыкался над крошками, образуя крошечные зеленые кочки.

Однако теперь его одолело любопытство. Ему с детства нравилось рыться в чужих вещах. Это не было страстью к воровству. Крал он только у чужих – и только то, что можно было продать. У знакомых он крал тайны, которые они не хотели ему открывать. Так они чуть не поссорились с Флер: она позволила пожить у нее после того, как его выписали из больницы, и застукала его за чтением ее писем. Но Стивен знал – и она знала, – что он снова сделал бы то же самое.

Странные у бедолаги оказались пожитки. Девушка словно жила двойной жизнью, и чем беднее и неказистее были вещи, тем больше она их ценила. Дешевый альбом с фотографиями аккуратно хранился в застегнутой на молнию сумке, в то время как заляпанный чернилами кожаный несессер для письменных принадлежностей валялся открытым на полу. Среди одноразовых шариковых ручек и мелков в пенале сиротливо лежала серебряная ручка с черной инкрустацией. Простые хлопчатобумажные носки были постираны и разложены сушиться, а пара носков с метками дизайнера была скомкана в шарик и засунута на дно рюкзака.

Альбом заполняли фотографии, вставленные в пластиковые страницы. Стивен изучал их взглядом антрополога. Он знал, что семейные фотографии представляют огромную ценность для их владельцев, но для него они были изображениями чужих и непостижимых миров.

Конечно же, Стивена тоже фотографировали, причем не раз. Как правило, очередные приемные родители снимали и его, и других приемышей из безродного племени. Дети частенько устраивали перед этим истерику. Возможно, как и Стивен, они ненавидели эту комедию, понимая, как они будут выглядеть на снимке – кучка отверженных, нашедших наконец свою семью. Но снимки только подчеркивали, что это ложь. Настоящие семьи, такие, как у этой девочки, шли рука об руку через года. На первой фотографии женщина с тяжелыми веками и худой, болезненного вида мужчина сидели в саду. На коленях у мужчины сидел ребенок, а двое других стояли по сторонам, вцепившись в подлокотники шезлонга. Девушка похожа на мать, отметил Стивен; в ее темных глазах отражалась история колонизации. На другом снимке женщина стояла одна, с младенцем на руках, а четверо других детей стояли рядом как часовые, с вызовом глядя в камеру. На третьем, рождественском снимке, семья была запечатлена рядом с мохнатой и не перегруженной украшениями елкой. Женщина смущенно куталась в темно-красный стеганый халат, младшая девочка позировала в балетной пачке, остальные дети сгрудились вокруг кучки подарков, ревниво оберегая свои трофеи. В альбоме были еще детские фото – по одному, по двое, по трое или вчетвером; вырезанный из газеты снимок одной из девочек на катке: напряженная улыбка, крошки льда, летящие из-под коньков; открытка с поздравлениями с днем рождения, подписанная “Мама, Пета, Дэйв, Джон”; вторая открытка, написанная взрослым почерком, и еще одна, накарябанная неуклюжей детской рукой и подписанная “Джой”.

В несессер была засунута пачка исписанной бумаги. Стивен вытащил ее и уселся, скрестив ноги, на полу. Потом встал, подошел к картинной стене и продолжил чтение. На страницах играли блики ярких разноцветных красок. Картинам девчонки не хватало отточенности, но они были полны жизни, и это придавало им неотразимое обаяние. Такими же полными жизни и откровенными были ее письма. У Стивена похолодело в груди, когда он читал, как она описывала его во время болезни. Она явно слишком наблюдательна. И эта девушка, почти подросток, одинокая и плохо образованная, установила с кораблем куда более глубокий контакт, чем все они вместе взятые!

Стивен присел, рассматривая изображение корабля. Корабль висел в космосе – и это был ответный дар. Да, посадила она всех экспертов в лужу!

Последняя страница была исписана каракулями, расплывшимися от пота, а в одном месте запачкана желчью. Стивен содрогнулся; рука его сжалась, смяв страницу. Он швырнул бумажный шарик в стену. Запах прилип к его ладоням.

Стивен собрал все ее пожитки и как попало сунул их в рюкзак – фотоальбом и несессер, самодельные кожаные штаны и пробковую шляпу… Когда он поднял шляпу, из нее выпало что-то голубое, блеснув на свету. В мозгу у Стивена мелькнули ассоциации: “Перо? Нож?”, но хотя формой и цветом предмет напоминал и то, и другое, больше всего он походил на чешую. Чешуйка длиной около восьми-девяти дюймов, ярко-голубая в центре и постепенно блекнущая к краям. Поверхность ее была слегка волнистой. Стивен никогда в жизни не видел ничего подобного. Он протянул к ней руку, замер – полупрозрачные края выглядели острыми как бритва, – а потом с холодной решимостью поднял чешую. Если он порежется – черт с ним! И так вся душа кровоточит… К его удивлению, пластинка оказалась не совсем твердой. При нажатии она прогибалась – и чуть зеленела. Стивен провел по ней пальцем, ощущая мелкие бороздки и гребни, слегка шуршавшие под ногтем. Голубая, написала она. Лица цветов. И совы. Стивен встал, все еще держа в руке чешуйку, и пошел за письмом, которое он с такой яростью швырнул куда подальше. Присев и пристроив на одном колене легонько покачивавшуюся чешую, расправил листок. Наспех накарябанные слова были именно такими, как он запомнил. Стивен подумал о неясных бесформенных тенях, которые он мельком видел в подземелье. Значит ли это, что голубые совы и лица цветов из ее бреда действительно были инопланетянами? Зачем они приходили? Изучать ее? Помочь ей? Забрать ее туда, куда они забрали людей из подземелья? Может, она тоже копнула слишком глубоко, и ее решили наказать?

У него свело желудок. Старая слабость. Стивен сделал несколько глубоких вдохов, пока не отпустило, а затем аккуратно разложил все ее вещи из рюкзака и тщательно осмотрел их одну за другой. Он исползал на коленках всю пещеру, обследуя зеленое покрытие, но ничего не нашел, кроме тонких ниточек от спального мешка. Ничего удивительного, ведь вначале он вел себя достаточно небрежно и затоптал все возможные следы своими башмаками. Стивен положил чешую и письмо в кожаную папку и продолжил обследовать пещеру.

Он ничего не нашел. Ни следов, ни еще одной чешуи, ни сломанных веток или осыпавшейся хвои. Тьма застигла его врасплох, и Стивен, вернувшись в синей призрачной мгле на прежнее место, зажег одну из своих бесценных ламп. Уснуть он так и не смог.

Через два дня она вернулась.

Стивен отчаянно сражался с красками на стене. Факт, что она рисовала линии любого цвета, служил ему постоянным упреком и приводил в недоумение, потому что его оранжевые линии местами желтели, а желтые – зеленели, причем без всякого изменения в силе нажима, в чем он мог поклясться… и клялся вслух, и клял все на свете. Стена издевалась над его усилиями. Все руки были в синяках, особенно костяшки пальцев – но и стена тоже покрывалась синяками, багровея в тех местах, где он молотил в нее кулаками в приступе отчаяния.

– Какого черта ты портишь мою стенку? – донесся голос за спиной.

Стивен повернулся так быстро, что потерял равновесие. В глазах у него полыхнуло, и все вокруг залило белым светом. Даже ее зеленая, как жидкость для полоскания зубов, рубашка в клетку, стала похожей на известняк.

– Эй! – сказала девушка. – Я не хотела тебя пугать, но это моя стена.

Острые, очень живые, темные миндалевидные глаза осматривали результаты его усилий.

– Я думал, – пробормотал Стивен, – что ты умерла.

– Прости, если я тебя разочаровала. – Усмехнувшись, она повернулась и увидела свой рюкзак и кожаную папку рядом с ним. – Я что, разрешила тебе в них рыться? – Она встала на колени, закрыла папку и подтащила к себе рюкзак. – Ты даже не зашел проведать меня! Ты просто приперся сюда и все себе присвоил! – Девушка повысила голос. – Я не умерла, и это мое место! А вы, мистер Купер, убирайтесь отсюда подобру-поздорову! Живо!

– Я думал, что ты умерла…

– Ты что – врач? Или медэксперт? Он думал, я умерла! – передразнила она Стивена и швырнула в него рюкзаком. Стивен отпрянул к стене. – Ты даже не пришел посмотреть, как у меня дела! Ты просто сбагрил меня с рук, и все!

– Я видел, как люди умирали от этой болезни.

Это ненадолго утихомирило ее, и Стивен скользнул в сторону, смазав рисунок на стене. Девушка возмущенно фыркнула.

Сам не зная почему, Стивен повел ее к могильному холмику Флер, ставшему значительно более плоским. Девушка уставилась на продолговатый зеленый холмик – и с отвращением отступила назад, когда до нее дошло, что это такое.

– Колоссально! Ты притащил труп в мою пещеру! Стивен бросил на нее угрожающий взгляд.

– Она была моим другом.

– Да ты просто чокнутый!

Стивен невольно рванулся к ней. Она не отступила – только сбросила рюкзак и выставила вперед руки с растопыренными пальцами.

Пальцами, которые своими прикосновениями раскрашивали пустую стену в яркие и великолепные оранжевые, желтые и голубые цвета. Пальцами, которые нарисовали Армстронга и Магеллана – и добились от корабля ответа. Пальцами, которыми она писала письма…

Стивен замер на месте. Они долго смотрели: он – на нее, она – на него.

– Другом, говоришь? Ладно, извини.

Девушка снова бросила взгляд на могильный холмик, присмотрелась повнимательнее, опустилась на колени и вытащила нитку, торчавшую из травы.

– Мой спальный мешок! – Она повернулась и уставилась на Стивена, обвиняя его еще в одном предательстве. – Ты похоронил мой спальный мешок!

– Это был не мешок, а сплошные лохмотья.

Она вцепилась в могильный холмик, выдирая из него тонкие полоски ткани. Стивен поднял девушку на ноги, и она набросилась на него, как фурия: царапалась, молотила кулаками, пинала кроссовками, топала ногами и ругалась. Удержать ее оказалось куда сложнее, чем он думал. Она была прирожденным уличным бойцом, несмотря на свои шесть месяцев беременности.

– Подонок! Гад паршивый!

Они двигались вместе, раскачиваясь в неуклюжем и яростном танце.

– Отпусти меня, – выдохнула она наконец и, когда он разжал руки, села на выступ аргиллита, придерживая живот и тяжело дыша.

– Твой мешок был весь в дырках. В него уже проросли волокна.

Она повернула голову и откинула спутанные волосы.

– Я не хотел видеть, как этот ковер сожрет ее, – признался наконец Стивен.

– Ты должен мне спальный мешок. – Не поворачиваясь, девушка показала большим пальцем назад. – А где ее мешок?

– Не знаю. В лагере, должно быть.

– Да, ты мой должник. – Она встала. – Пойду-ка я гляну, что ты еще там натворил.

Проходя мимо стены, девушка искоса посмотрела на нее и испустила нарочито громкий вздох. Через минуту, когда она скрылась из виду, Стивен последовал за ней.

Она распаковала рюкзак, проверяя свое имущество. Вытащив шляпу, которую он скрутил в трубочку, снова возмущенно фыркнула и нахлобучила ее на голову. Бахрома заслонила ей пол-лица.

Открыв несессер и увидев смятый и расправленный листок, она подняла его и фыркнула: “Классно!” Затем принялась перебирать письма, складывая их по порядку. И тут из несессера выпала чешуя.

Девушка замерла, глядя на нее. Потом повернула голову.

– Это ты ее сюда положил? Стивен присел.

– Я нашел ее в твоей шляпе. – Он сложил на груди руки и холодно улыбнулся. – Любишь допекать людей, да?

– А ты любишь опекать их, да? – огрызнулась она. Стивен сдержал приступ ярости и показал на чешую.

– Не хочешь рассказать мне, что это такое?

– С какой стати?

– Интересно. Меня не волнует, что ты живешь тут одна. Меня не волнует то, что ты беременна. Меня не волнует, сколько тебе лет. – Он встал, подошел к картинной стене, нагнулся и показал на изображение корабля в космосе. – Насколько мне известно, ты единственная, кому удалось это сделать.

– Я этого не делала. Стивен выпрямился.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

Он решил не тратить больше слов, а просто стоял, сложа руки, и ждал.

– Да, – сказала наконец девушка и посмотрела на чешую. – Видишь ли… Я видела сны, когда была больна. Эти… существа похожи на сов, только у них блестящие голубые перья… – Она осеклась. – Вот черт! Значит, они были здесь на самом деле?

– Ты могла бы нарисовать их?

Очевидно, эта мысль не приходила ей в голову.

– Наверное. – Она глянула на Стивена, прищурив глаза. – Может, принесешь мне новый спальный мешок, пока я буду рисовать?

Стивен, не говоря ни слова, отошел, поднял свой аккуратно сложенный спальный мешок, положил рядом с ней, а затем отступил на прежнюю позицию. Девушка посмотрела сперва на мешок, потом на него.

– Я похоронил твой мешок, так что я отдам тебе свой. Себе я оставил подкладку. Здесь не так уж холодно, да и дождей не бывает. – Он показал на ее карандаш. – Рисуй!

Девушка взяла карандаш.

– Ладно, только не смотри под руку. – Она мотнула головой в сторону стены. – Иди тоже порисуй. Тебе полезно потренироваться.

Стивен бросил на нее грозный взгляд. Она ответила тем же. В этом смысле она была лучше Флер. Круче. В глубине души Флер была очень нежной – или же у нее была в душе незаживающая рана, которая делала ее уязвимой. Хорошо, что эта девочка настолько моложе него, несмотря на свою беременность. Так безопаснее – и для нее, и для него.

Стивен почти с симпатией наблюдал за тем, как остервенело она стерла часть своего рисунка, сдув со страницы крошки резинки, и мрачно уставилась через разметавшиеся волосы на чешую. Оторвавшись от этого зрелища, он побрел обратно к стене и снова начал рисовать линии, пытаясь добиться чистого цвета,

Услышал, как она встала, кряхтя от усилий. Стивен не обернулся. Он просто продолжал вести линию, которая окрашивалась во все оттенки от бледно-оранжевого до темно-фиолетового в зависимости от того, с какой силой шел большой палец. Девушка подошла и сунула ему листок бумаги с рисунком.

Они действительно были похожи на сов – с круглыми, словно розетки, широко расставленными глазами на большущих головах. Глаза на рисунке выглядели фасетчатыми, как у мухи.

Пока Стивен разглядывал рисунок, девушка помрачнела еще больше.

– Что-то вроде того. Не знаю. Я болела, не забывай.

Ушей у них не было. Крупная чешуя закрывала шею наподобие воротника, а более мелкие чешуйки покрывали руки и грудь. Одно из этих существ протягивало руку – четырехпалую, не исключено, что с двумя большими пальцами. Изображения заканчивались на талии.

– Они стояли? – спросил Стивен. – Или стояли на коленях? Ты же лежала…

Девушка нахмурилась, однако менее мрачно, искренне пытаясь вспомнить.

– Не знаю.

– Ложись! – безапелляционно приказал он. Она открыла было рот, пытаясь возразить. – Ложись! Это поможет тебе вспомнить.

– А может, я не хочу вспоминать, – проворчала девушка, но легла.

Стивен встал над ней.

– Так? Или так? – Он опустился на колени. – Закрой глаза. Подумай.

Она внезапно села, растерянная и возбужденная.

– Что такое?

– Ужасно странное чувство… По-моему, я не помню, как они выглядели ниже, не потому что они сидели, а потому что они подняли меня.

– Ты помнишь, как они тебя подняли?

– Какого черта ты ко мне пристал? Зачем тебе это надо?

– Я хочу поговорить с ними. Я хочу знать, почему они убили Флер.

Она открыла рот, собираясь сказать какую-нибудь грубость, но передумала. К ее чести, это была не осторожность, а сочувствие.

– Мне кажется, я не особенно задумывалась над тем, что я хочу им сказать.

Стивен пропустил ее реплику мимо ушей.

– У меня ничего не получается. – Он показал на стенку.

– Да. Я вижу.

Они умолкли. Похоже, она задумалась о чем-то.

– Как я понимаю, – произнесла девушка немного отстраненно, не выдавая своих мыслей, – ты хочешь, чтобы я помогла тебе?

Стивен кивнул, радуясь, что она облегчила ему задачу.

– А с какой стати? Ты же просто отволок меня вниз и оставил в женской пещере. Потом ты приперся сюда, присвоил мое имущество… Зуб даю, ты даже письма мои прочитал! Ты испортил мою стенку – и считаешь, что я должна помочь тебе? Но почему? С какой стати я должна приставать к ним с вопросами, на которые ты хочешь получить ответ?

– Дело твое, – промолвил Стивен, направившись к своим пожиткам.

– Эй! – окликнула она.

Он не обратил на нее внимания.

Она стояла, уперев руки в боки, и смотрела, как он собирает вещи.

– Бог ты мой! Как ты похож на моих младших братьев! Ты хочешь поговорить с инопланетянами, у тебя это не очень-то получается… но ты скорее уйдешь, чем сделаешь то, что должен сделать.

– А что я должен сделать? – спросил Стивен после паузы.

– Извиниться.

Она наслаждалась своей властью над ним: властью подростка над взрослым. Он мог понять ее, во всяком случае отчасти.

– За что? За то, что я отнес тебя туда, где тебе могли помочь? За то, что я ошибся? За то, что я не умею так хорошо рисовать, как ты?

Он пожал плечами, застегнул рюкзак и пошел к выходу, ощущая спиной ее взгляд.

– Стивен! – крикнула она. – Что ты хотел нарисовать? Он остановился, давая ей возможность продолжить, хотя оборачиваться не стал.

– Как ты хотел задать им свой вопрос? – спросила девушка обычным тоном.

Стивен вытащил из кармана блокнот, раскрыл его и бросил на пол. Она подошла косолапой походкой, посмотрела, заинтересовалась – и подняла блокнот.

– Ух ты! СПИД и чума. Неплохо.

– Твои картины навеяли, – криво усмехнулся Стивен.

– Да? – Девушка окинула настенную роспись оценивающим взглядом. – В принципе, я тоже не прочь узнать…

Она встала и подошла с блокнотом к стене. Подняла руку, провела большим пальцем яркую зеленую дугу… Повернулась, посмотрела на Стивена, помахала в воздухе блокнотом и положила его на аргиллит. А потом начала рисовать.

Стивен, помедлив немного, присоединился к ней.

29. Хэтэуэй

Привет! Это снова я. Вчера я вернулась в пещеру – чтобы собрать свои шмотки, как я думала. Хотя в глубине души мне хотелось понять, сумею ли я снова жить одна. Я обнаружила, что Стивен перебрался сюда. Он перерыл все мои вещи, разрисовал мою стенку и похоронил в моей пещере труп. Классно, да? Труп женщины, которую звали Адриен ла Флер. Стивен говорит, она придумала себе это имя в детстве и не хотела брать фамилию приемных родителей. Надеюсь, мое имя не кажется таким искусственным. Короче, она умерла от гриппа Центавра. Он не хотел, чтобы ее разрезали. Врачи в лагере обычно делают вскрытие, когда кто-то умирает.

В принципе я его понимаю. Я тоже не хотела бы, чтобы меня разрезали. Я не совсем простила его, поскольку, судя по некоторым фразам, он прочел мои письма, а это меня просто бесит. Он либо сидит, глядя на ее могилу (хотя здесь это не могила в буквальном смысле, потому что ты просто кладешь умершего на пол и ждешь, пока трава прорастет сквозь него), либо работает над своей большой и полной ярости картиной, изображающей черную смерть, желтую лихорадку и прочие ужасы. Таким образом он пытается спросить, за что на нас наслали эту чуму.

Карты Стивен рисует отлично, но чтобы писать картины, ему надо еще учиться и учиться. Похоже, все его представления о живописи ограничиваются книжками комиксов, а руки у него все в синяках из-за того, что он молотит кулаками в стену, когда она не делает того, что он хочет. Он здорово напоминает мне Дэйва – зол на весь свет. И это меня порой пугает. Ты тоже пугал меня иногда, Дэйв, но я хотя бы знала, как к тебе подступиться.

Стивен ни разу пальцем меня не тронул, вернее, только раз, когда я вернулась, и то он просто отбивался. Однако я боюсь, что он может наброситься на сов, если они снова появятся – или же они испугаются его и не появятся вовсе.

Мне хочется погулять голышом, и я собиралась соорудить небольшой бассейн, чтобы там поплескаться. Вода, правда, холодная, но я могла бы нарисовать тропические пляжи и жаркое лето над бассейном – а потом посмотреть, сумеет ли корабль это понять.

Возможно, когда она (умершая) совсем растворится, Стивен снова займется картографией и оставит меня в пещере одну… И тогда, быть может, я снова увижу сов.

30. Софи

На пятый день болезни Софи проснулась с ощущением, что пора браться за работу. Она лежала в спальном мешке, на своем обычном месте, куда ее перенесли из изолятора два дня назад, но обзор ей загораживали невысокие стены из аргиллита. Софи почесала голову, ощутив под пальцами всклокоченные грязные волосы, затем приподнялась, чтобы посмотреть, что творится вокруг. Весь склон был разделен стенами разной высоты и степени готовности, поднимавшимися из зеленого покрытия, словно раскопки поселения эпохи неолита, которые она видела в Оркни. В будущей комнате Софи была дверь и что-то вроде скамьи, которая со временем, если над ней еще поработать, могла стать кроватью. На вершине горного массива висел красный вымпел, что означало первые три часа светового дня.

Софи подтянулась вперед и встала на колени. Теперь ей было видно кладбище. Холмиков на нем не прибавилось, и они стали куда более плоскими, чем пять дней назад, когда она ушла из лагеря. Голубые искорки в воздухе не сверкали.

– Софи!

К ней бежал Стэн Морган, перепрыгивая через стены и не обращая внимания на гневные окрики окружающих. Выглядел он здоровым и совсем юным. Черные волосы разметались и явно нуждались в стрижке. Глаза его сияли от восторга – но у последней стенки он в замешательстве остановился.

Софи внезапно смутилась своих голых ног, немытых волос и провонявшей рубашки. От нее исходили миазмы болезни и депрессии.

– Софи! Мы так волновались за вас…

Малейший жест с ее стороны – и он бы обнял ее. Софи не сделала этого жеста, чувствуя себя липкой и грязной, однако тепло его улыбки не оставило ее равнодушной.

– Как дела? – спросила она сиплым голосом. – Я знаю, вы мне рассказывали, но до меня ничего не доходило.

Он занес было ногу над стенкой, но вдруг остановился, словно решив, что он нарушил правила приличия.

– Да ладно, заходите, – сказала Софи. – Или залезайте. Это вы построили тут стены?

– Отчасти, – довольно улыбнулся Стэн. – Я руководил их постройкой, хотя они еще не закончены. – Он присел на стену и уперся локтями в колени, обтянутые джинсами. – Похоже, эпидемия сошла на нет. Укусов не избежал никто, насколько мы можем судить по рассказам очевидцев из других пещер, тем не менее вторая волна была не такой опасной и за последние пять дней никто не умер. Кстати, вот уже почти двое суток мы не видели ни единой мошки. Что еще?.. Теперь мы знаем, что площадь корабля составляет как минимум пару сотен квадратных километров. И название у него появилось – “Теваке”. Это какая-то полинезийская птица. Кто его придумал, я не знаю. На корабле около двухсот или трехсот тысяч человек, и нашего генетика это безумно радует. Ах да, вы еще не знакомы с Марселином. Он переселился к нам из соседней пещеры, где верх взяли анархисты во главе с Эйлиш Колби. Помните ее? Так вот, Марселин затеял там грандиозный спор по поводу того, кто может иметь детей и сколько. Лагерь разделился на две части. Сторонники выживания заявили, что мы должны плодиться и размножаться, а защитники прав личности скандировали, что это личное дело каждого. – Морган тихонько присвистнул. – Виктория выдирала себе волосы на голове, пытаясь заставить их прислушаться к закону или хотя бы прийти к какому-то соглашению насчет прав и обязанностей. Вы бы слышали, как Арпад обрушился на американцев с их истерическим пуританизмом! Я лично удрал в лабораторию. К тому же мои гены все равно никому не нужны.

Софи напряженно улыбнулась. Он хотел рассмешить ее, полагая, что она разделяет его убеждения и что настоящая страсть для нее – это наука, а все остальное не стоит таких эмоций. Морган явно не понимал, какую реакцию подобная дискуссия способна вызвать у женщины, тем более у женщины с ее генетическим наследием.

То, что он сказал дальше, было совершенно неожиданным.

– Послушайте! Перед тем как вы ушли… Ну, когда вы ушли из лаборатории патологии в тот вечер… вы ничего не разлили?

На лице его был написан такой неподдельный интерес, что она решила сказать ему правду.

– Формалин, – медленно промолвила Софи, вспомнив, как она сидела и глядела на растекающуюся лужу, чувствуя себя совершенно беспомощной. – Я разлила весь свой формалин. Я просто… – Она замялась, не в состоянии объяснить, что она тогда ощущала. Снежная королева Софи, которая никогда не признается в том, что способна испытывать отчаяние.

Морган весело улыбнулся ей – очевидно, именно такого ответа он и ожидал – и вскочил на ноги.

– Пошли! Я должен вам кое-что показать!

– Морган!.. Дайте мне время умыться и одеться!

– Что? Ах да… Конечно.

Лаборатория носила на себе следы кипучей деятельности. Из стены выступал новый рабочий стол с парой сталагмитовых табуреток. Стены обрели реальные черты, достигая в некоторых местах уровня груди. В них были проделаны отверстия, как в ульях, хотя большая часть оборудования по-прежнему стояла на столах и на полу.

– Я подумал, что вы сами захотите расставить свои вещи, – объяснил Морган.

С первого стола, где Софи работала в последний раз, все было убрано, и в середине виднелась неглубокая ямка, до краев наполненная прозрачной жидкостью. Морган с сияющим видом остановился возле нее.

– Понюхайте!

Софи нагнулась, махнула рукой, подгоняя к носу пары, и принюхалась.

– Формалин.

Морган поднял бутылку, стоявшую у стены, и продемонстрировал ее с щегольством официанта, предлагающего редкое вино. Бутылка была полна. Он поставил ее и поднял вторую бутылку, больше первой, постучав пальцем по наклейке. Там было аккуратно написано печатными буквами “Формалин” – очевидно, его рукой. Бутылка тоже была полной.

– Вы нашли у кого-то запасы? – сказала Софи. – Спасибо.

Живое лицо Моргана передернулось, как от боли.

– Разве я стал бы так восхищаться, – чуть обиженно сказал он, – если бы просто нашел канистру у кого-то в багаже? Этот формалин – подарок корабля, Софи! – Морган сделал паузу. – Когда я зашел сюда, он капал со стола на пол. Я понятия не имел, что случилось, но на столе лежала пустая бутылка. Я начал вытирать – и только тогда сообразил, что капает не из бутылки, а со стола. У меня было такое чувство, будто я поступил в ученики к волшебнику. Я вытер лужу насухо и продолжал вытирать, пока со стола не перестало капать. Потом я вылил немного формалина на стол – и он снова начал капать. Тогда меня осенило. Я вырыл ямку и смачивал ее края до тех пор, пока до корабля не дошло… Звучит очень просто, но у меня ушло на это два дня. Зато теперь я добился того, что он наполняет ямку формалином только тогда, когда уровень жидкости падает. Если я зачерпну оттуда, уровень поднимется снова.

– Неиссякаемый источник… – немного сухо произнесла Софи.

– …формалина, – добавил Морган. Он сложил руки на груди и склонился над столом, задумчиво рассматривая углубление с прозрачной жидкостью. – Чего я не понимаю – вернее, это одна из многих вещей, которых я не понимаю, – так это откуда он берет исходное сырье. По-моему, расщепление кислорода и углекислого газа требует безумно больших затрат энергии. С другой стороны, я не так уж силен в катализе, как полагалось бы; не исключено, что мы имеем дело с каталитическим процессом. Кстати, если присмотреться, дно углубления выглядит не таким гладким, как поверхность стола, и при пятидесятикратном увеличении оно вполне может оказаться пористым, а значит, не исключено, что синтез происходит где-то в другом месте, и конечный продукт просто качают сюда… Но я готов поспорить на свою годовую зарплату, которую мне сейчас не платят, что, если мы обыщем весь корабль, мы не найдем никаких труб. Был ли это осмысленный ответ – или всего лишь рефлекс, привычка автоматически перестраивать молекулы и копировать все, что подвернется? Хотя, если это запрограммированное действие, мы скоро начнем испытывать нехватку кислорода, ведь в таком случае выдыхаемый нами углекислый газ подтолкнет корабль на его синтез…

Софи подумала о том, как редко ей доводилось видеть, чтобы взрослые люди испытывали такое наслаждение от процесса мышления. Когда Морган взглянул на нее, она кивнула, поощряя его продолжать.

– А я не вижу никаких признаков того, что воздух на корабле становится хуже. Но будь я проклят, если я способен понять правила этой головоломки… Я начинаю думать, что всем здесь управляет какая-то программа, с которой —хотим мы того или нет – нам придется научиться общаться, чтобы хоть отчасти контролировать окружающую среду. Но при мысли о том, что наше выживание зависит от технологии, в которой мы ни черта не понимаем, мне дурно становится! Кораблю, несомненно, присуща сложная функциональная система и способность к воспроизводству – если, конечно, это действительно какая-то разновидность нанотехнологии с программируемыми ассемблерами, способными к синтезу, начиная с молекулярного уровня и выше. Если же он при этом запрограммирован на создание новых программ, которые позволят ему достраивать и видоизменять себя, в таком случае где вы проведете границу между живым и неживым? Ведь человек устроен приблизительно так же, если отбросить такие вещи, как сознание, дух и душа. Самопочинка, самопрограммирование, самовоспроизводство… – Морган смотрел на ямку с формалином пристально и задумчиво, словно на хрустальный шар. Потом внезапно выпрямился, грустно усмехнувшись. – “В одной песчинке видеть вечность…”* – процитировал он, покачав головой.

Не исключено, подумала Софи, чувствуя уже смирение, а не зависть, как раньше, что перед ней гений.

– Ну и что же вы собираетесь делать? – спросила она, помолчав.

– Именно об этом я хотел поговорить с вами. Еще одна головоломка. Или еще один подарок. Нужны исследования. По-моему, необходимо выяснить, будут ли другие части аргиллита вести себя так же, и что именно можно синтезировать. Требуются ли кораблю какие-то образцы, чтобы он начал синтез, и как мы можем сказать ему, что это надо синтезировать, а не поглощать? До сих пор мы видели только процесс поглощения – начиная от фекалий и пищевых отходов и кончая нашими умершими. Что навело его на мысль синтезировать именно формалин, а не углекислый газ, например? Может, здесь какая-то особая зона? Или так везде? Если вылить формалин на стенку, получим мы аналогичный результат – или же это место действительно уникально, потому что оно удалено от стен, от источников воды и еды? Все эти вопросы касаются только внешних проявлений, никак не затрагивая фундаментальной темы природы вещей. Я чувствую себя так, словно меня внезапно отбросило на шесть веков назад – с таким же успехом можно говорить об ангелах и флогистоне… – Морган беспомощным жестом поднял руки вверх и повернулся к Софи. – Я так рад, что вы выздоровели! Честно говоря, мне нужен кто-то вроде вас… Только не обижайтесь! Мне необходимо, чтобы меня спускали с небес на землю. Я слишком легко увлекаюсь. У меня есть – вернее, была – коллега, которая помогала мне, я даже думал жениться на ней. Возможно, это была просто биологическая необходимость, жажда остепениться. Но я не смог ее убедить. Она сказала мне, что я сумасшедший, узнав, что я хочу принять приглашение инопланетян.

* Перифраз стихотворения Уильяма Блейка “Изречения невинности”: “В одном мгновенье видеть вечность, огромный мир – в зерне песка” (перевод С. Маршака).

– Женщины – не взаимозаменяемые вещи, – мягко упрекнула его Софи. Ей стало грустно оттого, что все случилось так быстро.

– Я и не говорил, что они взаимозаменяемы… – Морган смутился, однако быстро пришел в себя. – Но у людей есть разные черты характера, и они выражаются определенным образом. Да, мы все разные, мы разного возраста, у нас разные профессии и прошлое – и все же всех нас объединяет общая страсть к приключениям.

– Или недовольство собой, – сказала Софи. – Или страх. Или беззаботное отношение к жизни. Или амбиции. Или склонность к фантазиям. Или желание изменить свою жизнь. Или желание прославиться – ведь все, кто публично заявил о своем решении полететь с инопланетянами, стали объектом пристального внимания прессы. Или просто скепсис, безверие, стремление доказать, что это всего лишь розыгрыш. Я не нахожу здесь ничего общего.

– А вы к какой категории принадлежите? – спросил он с любопытством.

Софи пожала плечами, не скрывая досады.

– Я хочу понять, что скрывалось за приглашением инопланетян. У меня нет желания играть в игру “я хотел бы узнать вас поближе”.

– Я что, выразился настолько недвусмысленно? – удрученно спросил Морган.

– Да, настолько. Я уже боялась, что мне придется выслушать речь на тему “мы будем вместе на этом корабле до конца нашей жизни”. Или на тему “вы прекрасная женщина”. Или, не дай Бог, на тему “нам все равно придется рожать детей, так что я предпочел бы иметь их от тебя.

Морган покраснел, заставив ее пожалеть о собственной прямоте. Как правило, она вела себя куда более уклончиво.

– Я избавлю вас от этих речей, – храбро заявил Морган, – если вы избавите меня от речи на тему “надеюсь, мы будем друзьями”.

– Этого вы можете не бояться, – тихо проговорила она. – Поверьте мне.

Он бросил на нее заинтригованный взгляд, но ничего не сказал, и оба они нагнулись над рабочим столом.

– У вас есть семья? – спросил Морган внезапно, не отрываясь от работы над очередным углублением в столе.

Софи вздохнула.

– Черт меня побери! – пробормотал он; не глядя на нее. Потом повернулся и посмотрел ей в глаза. – Софи! Я отнюдь не пытаюсь выведать детали насчет вашего сердечного друга. Просто я был близок с моими родственниками и скучаю по ним. А поскольку я совсем не говорю о них, их словно не существует. Может, мне надо было прямо заявить, что я хочу поговорить о своих близких, вместо того чтобы спрашивать о ваших? Но стали бы вы меня слушать, если бы я начал рассказывать о них? Прошу вас! Вы не обязаны задавать вопросы или из вежливости делать вид, будто вас это интересует. Просто выслушайте меня. Пожалуйста!

Софи насмешливо глянула на него, давая понять, что сдается.

– Вы и фотографии мне покажете? – мягко спросила она.

Он смущенно кивнул, но, надо отдать ему должное, фотографии показал только после того, как обрисовал свое семейное древо. Семеро детей, он шестой по счету; дюжина тетушек и дядюшек, начиная с кровных родственников и кончая родственниками по второму, а иногда и третьему браку; еще более обширная компания племянниц, племянников, а также двоюродных, троюродных и так далее братьев и сестер; семья, разбросанная по всему свету; родственники, занимающие самое разное социальное положение, от дипломированных ученых и адвокатов до опустившихся наркоманов, – и целый спектр этнических и социальных различий, от работников социальной службы, живущих в латиноамериканских кварталах Лос-Анджелеса, до избалованных домохозяек.

В бумажнике у него хранилась толстая пачка снимков. Морган раскладывал их, показывая на лица, говорил очень быстро, с любовью и восторгом, хотя и пытаясь обуздать свои чувства. Один из снимков неожиданно привлек внимание Софи, вызвав не просто вежливый интерес. Фотография была плохая с технической точки зрения, поскольку источник света находился за спиной у девушки. Черты лица получились неясными, но упрямое выражение его показалось Софи знакомым – и овал юного лица, и округлившийся под рубашкой в коричневую, красную и черную клетку животик…

– Это Харриет, – сказал Морган, когда Софи взяла в руки снимок. – Моя любимая племянница. Хотя язычок у нее острый как бритва. – Он слегка нахмурил брови. – Надеюсь, она не испортит себе жизнь. Она не приняла второй брак моей сестры – не приняла даже не столько отчима, сколько перемену социального статуса. Многие годы она была главой семьи, поскольку мой зять умер от рака гениталий, когда дети были еще маленькими. И вдруг она оказалась в среде, в которой молодые люди находятся в финансовой и психологической зависимости от родителей, пока не получат образование, что часто происходит только когда им за двадцать, но в то же время у них утонченные вкусы и развлечения. Ее отчим довольно богат; он занимает высокий пост в одной из процветающих компьютерных компаний. Хороший человек, но с Харриет они с самого начала невзлюбили друг друга… а закончилось все, как видите, тем, что она забеременела.

Его привязанность к племяннице и тревога за нее были очевидны. Софи деланно улыбалась, пока он рассказывал о живом уме Хэт. Ей отчаянно хотелось, чтобы он и дальше думал, что девушка находится в безопасности на Земле. Но если она ему не скажет, кто знает, когда и при каких обстоятельствах откроется правда?

– Я видела эту девушку на корабле, – сказала Софи. Морган посмотрел на нее с недоумением – и вдруг его лицо осветилось радостью.

– Хэтэуэй здесь? Где она?

– Простите, Морган, у меня плохие новости. Когда я видела ее, она была… она была при смерти.

Софи вспомнила трясущуюся руку девушки, которой та загораживалась от света. Конечно, это еще не значит, что она умерла, но Софи не хотела напрасно обнадеживать Моргана. Это было бы жестоко.

– Потом меня саму укусили, и я больше не видела ее. – Это была ложь. Софи понимала, что у нее в любом случае не хватило бы мужества вернуться к девушке. Ей было безумно стыдно. – Я попросила Эмили Линн сходить туда. Мы можем поискать ее – и она ответит на ваши вопросы.

– Куда вы попросили сходить Эмили Линн? – тихо проговорил Морган.

– В женскую пе… Морган!

Он вскочил на стену высотой по грудь, пробежал по ней, перепрыгнул через коридор. И только когда Морган скрылся из виду, Софи решила последовать за ним.

– Нет! – услышала она его голос (вернее, крик), когда подбежала к женской пещере. – Я должен найти свою племянницу!

Вход в пещеру преграждали две женщины – жилистая Мэгги с волосами, похожими на проволоку, и светловолосая ветеринар Барретт с дубленой кожей.

– Она не ваша собственность, – заявила Моргану Мэгги. – До вас что, не доходит? Раз она сейчас не с вами, значит, она не хочет вас видеть…

Барретт встала между ними, потеснив их обоих назад. Мэгги сложила руки на груди.

– Мэгги! Сходи, пожалуйста, и позови Ханну с Голубкой, – сказала ветеринарша тихим, но недружелюбным тоном. – Криком делу не поможешь.

– А с какой стати я должна ему помогать? – разозлилась Мэгги. – Ты его не знаешь, а я знаю! Он лакей у этих солдафонов! – Ее акцент от ярости стал еще заметнее.

– Ханна! – зычным голосом во всю мощь своих легких позвала Барретт через плечо.

За спиной у нее послышался шум, и великанша Ханна, нагнувшись, появилась из-за металлизированной пленки. Мэгги открыла было рот, но Барретт ее опередила:

– Заткнись, Глэдис, не то я набью тебе в глотку этой зеленой дряни с пола и ты задохнешься!.. Ханна, этот человек разыскивает свою племянницу.

– Хэтэуэй, – процедил Морган сквозь зубы. Его челюсть, казалось, заклинило от сдерживаемых эмоций и злости.

– Это доктор Стэн Морган из НАСА, – вступилась за него Софи. – Его племянница – та молодая женщина, которую принесли к вам четыре дня назад и…

– Она ушла, – сказала Мэгги.

Софи не хотелось верить своим ушам. Но резкий тон Мэгги не оставлял сомнений…

– Мэгги хочет сказать, что вчера она ушла из пещеры, – быстро вмешалась Ханна. – Одна и на своих двоих, насколько я видела.

– Естественно! Я и не говорила, что она умерла, – обиженно протянула Мэгги. – Жива-здорова. Бойкая девчонка. Все любит делать по-своему. Мы ей казались слишком назойливыми, поэтому она ушла туда, где ее нашел тот парень. А может, ушла к нему. Она нам не докладывалась. – Мэгги непримиримо сложила руки на груди. – А теперь идите, пожалуйста, к своим и скажите им, чтобы они катились куда подальше. Мы не собираемся подписывать их конституцию, вступать в их клуб и приходить к ним на сборища, ясно? – Она пнула сломанную пограничную веху, лежавшую на полу. Возле входа валялось еще несколько сломанных палок. – Скажите их часовым, чтобы они следили за их собственной границей. Мы сделаем себе еще один туннель и будем ходить куда вздумается. Нам ничего от них не нужно – но и они от нас фиг что получат!

Не ожидая ответа, Мэгги нырнула под серебристую занавеску.

– Может, мне не следовало это говорить, – промолвила Барретт, обращаясь к Софи, – но я согласна с Мэгги. Нас загнали в угол.

– Вы правда не знаете, куда она могла уйти? – спросил Морган.

Женщины переглянулись, и Ханна сказала:

– Когда я увидела, что она ушла, я поспрашивала, но она никому ничего не сказала. И парень, который принес ее, тоже.

Софи кивнула:

– Раз она только что поправилась, Морган, она не могла за день уйти слишком далеко. Кто-нибудь наверняка ее видел. Если вы вернетесь в главный лагерь и поговорите с Домиником…

– Да, – с усилием ответил Морган. – Спасибо. – Он посмотрел на обеих женщин и добавил: – Спасибо, что позаботились о ней.

Он повернулся и, не попрощавшись, пошел прочь.

– Я… Я хотела подготовить его на случай, если она умерла, – объяснила Софи. – Ее действительно у вас нет?

– Нет, Софи, – печально улыбнулась Ханна. – Она ушла. И она правда никому ничего не сказала.

Они помолчали немного.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила Софи.

– Вряд ли, – отозвалась Ханна. У нее был усталый вид. – Просто надоело это постоянное давление со стороны большинства. Ваши лидеры, похоже, уверены в том, что в идеале все население корабля должно идти одним путем. У них есть достаточно привлекательные доводы: снижение угрозы потенциальных конфликтов, свобода передвижения, уверенность в том, что никто не подвергается угнетению или насилию, и в том, что все будут знать и уважать основные права и свободу личности. Идиллия, да и только. Но со временем мы начали понимать, что кое-чего не хватает. Например, в ваших декларациях отсутствует признание права не принадлежать. Мы слышим как раз обратное: что уважение наших прав зависит от принадлежности к вашему сообществу. Не исключено, что в конце концов нам даже хлеб и воду будут выдавать как награду. Откуда нам знать?

– Это все равно что обещание разделить все заботы о младенце, – мрачно усмехнулась Барретт. – Сначала тебе говорят: да, конечно, твоя работа не менее важна, чем моя. Мы все будем делать вместе. “Ты что, не веришь мне?” – возмущается он. И ты не успеваешь опомниться, как оказываешься с тремя детьми на руках – и без работы.

– Мы боимся, что нам придется выбирать: либо жить в системе, которая может потребовать от нас подчинения, либо жить вне систему, и тогда она объявит нас вне закона, позволяя любому унижать и преследовать нас, – сказала Ханна.

– Как на Земле, – добавила Барретт.

– Мы хотели бы видеть, понимаете? – продолжала Ханна. – Не слышать, а видеть! Нам нужны не разговоры о том, что мы должны делать и как мы должны себя вести, а конкретные примеры того, что вы — то есть большинство – намерены делать и как намерены себя вести. Мы не нуждаемся в уверениях и обещаниях. Мы хотим, чтобы вы на деле доказали, что вы уважаете нашу позицию, а не пытались загнать нас в угол, чтобы мы наконец образумились и со слезами благодарности припали к груди благодетелей. И еще… Предупреждаю: нас очень тревожит присутствие в вашем лагере военных. Мы сильно сомневаемся, что их цели совпадают с нашими, и мы уверены, что если они останутся с вами – а они, похоже, у вас уже прижились, – то начнут оказывать дурное влияние на социальную и политическую структуру вашего лагеря.

– Хотя, – задумчиво проговорила Барретт, – на корабле уже был случай превышения прав. И это очень мягко сказано! Мэгги выразилась бы куда крепче, да я и сама могу найти слова поточнее. Помните ситуацию, когда стало не хватать еды?

– Именно из-за нехватки еды люди в первую очередь и задумались о необходимости конституции, – парировала Софи.

– Я не возражаю против методов, которыми вы наводите порядок в своем доме, – сухо сказала Барретт. – Но лучше вы наведите порядок в своем собственном доме – и не лезьте к соседям!

31. Хэтэуэй

Меня тянет поблевать. Мы с ним разругались в пух и прах, он ударил меня и сбежал, а я не знаю, что делать, потому что он пригрозил, что расскажет всем про сов.

Началось все с того, что он нарисовал на своей картине сов среди мора и чумы, как монстров на афише ужастика. Я сказала ему, что это нечестно и они даже близко к нему не подойдут, раз он изображает их в виде чудовищ. А он заорал, что если они не явятся и не ответят на его вопросы, он расскажет о них всему кораблю, и на них устроят охоту. Я закричала, что он не имеет права, потому что это я рассказала ему про сов, но я рассказала ему вовсе не для того, чтобы он на них охотился. А он заявил, что видел, как они утащили целую группу “зеленых беретов”, так что это уже не тайна, и их товарищи не успокоятся, пока не отомстят. Я вцепилась в него, как дура – лучше бы я врезала ему чем-нибудь по голове, – а он двинул меня в живот, и я сразу подняла лапки кверху. Это глупо, конечно, потому что меня били и посильнее, и я никогда не сдавалась. Но сейчас я думала только о ребенке и поэтому отпустила Стивена и упала на пол. В настоящей драке он сделал бы из меня котлету. Но он больше не тронул меня, и я только услышала, как он спускается по моему туннелю, словно большой навозный жук.

Короче, потом я начала рисовать картину – и плакала, пока рисовала сову, застреленную из ружья. Я нарисовала кучу пистолетов, ружей и пуль самых разных видов, а также луки, и стрелы, и ножи, и все опасные штуковины, которые пришли мне на ум. Я не знаю, видит ли мои картинки только корабль или совы видят их тоже. Но, быть может, они поймут, что люди способны сделать с ними, и будут начеку. Даже если совы не всегда добрые и хорошие, они все-таки не заслуживают того, что Стивен и другие охотники могут с ними сотворить. И зачем только Стивен нашел это перо!

Какая же я дура!!! Он не взял с собой никаких доказательств. Может, люди и поверят ему на слово, но я убеждена, что “зеленые береты” не станут охотиться на инопланетян, не получив более веских оснований. Я спрячу все улики и скажу, что он сумасшедший. Он убежал из их лагеря с трупом, а у меня на животе синяк – сейчас его, правда, еле видно, но я знаю, как сделать, чтобы синяки выглядели ужасно. И теперь я понимаю, что, если кто-нибудь еще вздумает угрожать моему ребенку, я просто растекусь в лужу. Поэтому я решила вернуться к Ханне в женскую пещеру.

Они не испытывают особой любви к военным – и они никому не позволят обидеть меня и моего ребеночка. Если я спрячу перо, все свои рисунки и те письма, в которых говорится про сов… Хотя лучше всего спрятать все письма, чтобы никто больше не смог прочитать их и задуматься о том, куда же я делась.

Знаю! Я напишу поддельные письма с разной ерундой. Это ужасно противно, но иного выхода нет. А мистер Стивен Купер может идти… в общем, сами знаете куда!

32. Стивен

Везде были люди. Людской гомон, людские претензии, людские обвинения. Он бежал, пока не выдохся, потом шагал, набираясь сил, потом снова бежал, но кругом все так же были люди, пещера за пещерой, то густые толпы, то разрозненные группы, кто в пещерах, кто просто на полу… Они шли навстречу, расставив руки с хищно согнутыми пальцами или целясь в него из ружья. Он бежал, шел, снова бежал, а перед глазами у него стояла Флер и с обвиняющим видом требовала, чтобы он вернулся.

Да, он знал, что она мертва и разговор с ней мог быть исключительно односторонним, но ему не обязательно было слышать, что она скажет. Он прекрасно помнил, что она говорила, когда однажды излила на него всю свою ярость. Она сказала бы: приди в себя и вернись. Вернись и убедись, что с девочкой все в порядке. Она сказала бы: “Меня с тобой больше нет. Ты должен повзрослеть, Стивен”. Он вспомнил, как Флер шагала взад-вперед по кухне в дешевой съемной квартирке, в которой приютила его, когда он вернулся в город. Она говорила о том, что ей пришлось повидать, – и он не стал бы слушать никого другого, потому что от того, что она рассказывала, у него начинались спазмы в желудке. В тот вечер она говорила о мужчине, который избил свою беременную любовницу так сильно, что, когда прибыли санитары, она лежала в ванной комнате без сознания, а между ног у нее болтался недоношенный плод. “Почему, – кричала Флер, – не существует законной ответственности не только за смерть того, кого правосудие с трудом признает за личность, но и за общую боль всех людей, которые видели эту смерть – матери, старшего ребенка, санитаров, врачей?” Что сказала бы она ему теперь – она, которая понимала так много?

У нее были любимые песни; лосьон после бритья, которым пользовался ее отчим; фразы, произнесенные мужским голосом; ощущение мужской руки у нее между бедрами. Прошлое внезапно поглощало ее, как разверстая могила – в любой момент, где угодно: на ярмарке, залитой солнечным светом, в очереди к банковскому окошку, в постели с новым нетерпеливым любовником.

У него были только визгливые ноты в женских голосах и женские вопли, которые скручивали его нервы жгутом. Он сам не знал почему. Первые пять лет своей жизни он помнил очень смутно. Он даже никогда не пытался вспоминать.

Пока не убил ту женщину, чтобы заставить ее замолчать. Он убил ее и обрек себя на медленное умирание в тюрьме. И снова его спасла Флер и привела за собой сюда, на корабль – где погибла. И зачем он только вломился в ту квартиру? И зачем она вернулась домой? Зачем она закричала? Зачем он ударил ее…

Стивен остановился у сверкающего водопада, ощущая, как вода смачивает ему голову и плечи, и ненавидя всем своим существом всех, кто выжил. Всех этих беспечных, беззаботных живых, этих женщин с серебряными значками и дурацкими мечтами о Женской Стране; Арпада с его приспешниками; поглощенную наукой чопорную златовласую Софи с ее окровавленными инструментами; а больше всех – непрошибаемую упрямицу Хэтэуэй, которую спасли инопланетяне. Всех живых, всех, кто еще смеялся, и болтал, и кричал визгливыми голосами.

Он присел, прислонясь спиной к стене и ощущая, как вода поливает ему плечи, а потом откинул назад голову, не обращая внимания на то, что он вымок до нитки, с головы до ног. Если бы кто-нибудь сейчас подошел к нему и спросил, как он себя чувствует, подумал Стивен, он сломал бы ему челюсть. Но никто к нему не подошел; в этой пещере жили по преимуществу азиаты. Они смотрели на него издали и перешептывались своими тихими голосами. Он не понимал их. У него никогда не было возможности изучить те языки, которые ему хотелось. Языки, которые пригодились бы в кругосветном путешествии. “Мне очень жаль, Стивен… Купер, да? Вы слишком поздно подали заявление в нашу школу. Да, я понимаю, вы сменили место жительства и не могли написать нам раньше, но класс уже набран, и я думаю, что европейский язык вам пригодился бы в будущем куда больше. Испанский, например… У нас есть вакансии в группе испанского языка”. Он сражался дома с книгами, взятыми в библиотеке, слушал пленки, пару раз сходил в китайский квартал, но со временем потерял надежду изучить язык и хоть когда-нибудь заработать на билет в кругосветный круиз, а ведь надо заработать еще и на визу, и на страховку, и на кучу других вещей, прежде чем отправиться в места, где голоса звучали совсем по-другому и где женщины говорили очень тихо, и только тропические птицы кричали по ночам.

– Ты хочешь попасть в Шангри-Ла, – сказала ему как-то Флер, – или в страну Лотоса.

И засмеялась, но очень грустно, уверенная в том, что на Земле нет такого места. А здесь эти тихие люди из далекой страны смотрели на него так, словно он больная собака, от которой лучше держаться подальше.

Стивен отошел от стены, согнулся, стараясь стать как можно более незаметным, и на ощупь пробрался в ближайший туннель.

Не осталось никого, кому он мог бы позволить кричать на кухне обо всех ужасах. Никого, к кому он мог бы пойти после той женщины в квартире. Никого, кто знал бы все лучшие и худшие его стороны. У него не осталось ни одного человека в этой сплоченной и суетливой толпе. И без нее, без его Флер, он стал монстром, страшным чудовищем из фильма ужасов, слоняющимся по туннелям в мокрой насквозь одежде. Она не имела права бросать его! Не имела права!

“Кем ты, черт возьми, себя воображаешь? Кочкой на болоте?”

Именно так сказала Флер по телефону своему любовнику, который уверял, что не может жить без нее. Она сидела в красном купальном халате, покрывая алым лаком неухоженные, рабочие ногти, держа телефонную трубку большим и указательным пальцами. И Стивен вдруг подумал, что он понятия не имеет, почему она решилась лететь. Он считал, что это из-за него, но теперь он вспомнил, что в тот день, когда он пришел к ней, на столе у нее лежала пачка аккуратно надписанных конвертов, гораздо более толстая, чем обычные счета за месяц. И еще он вспомнил, что первой о пришельцах заговорила она, а не он. И автоответчик был отключен, и почти на все письма она ответила – словно уже все для себя решила.

Стивен остановился, недоуменно глядя вокруг. Вроде бы кругами не ходил, но этот отрезок ему определенно знаком. Кто-то вдохновленный стеной с именами написал печатными буквами на стенках четырех туннелей: Оксфорд-стрит, площадь Пикадилли, Черинг-Кросс-роуд и Бульвар Гайд-парка. Несколько часов назад Стивен уже был на “площади Пикадилли”… Неужели он бегом проделал такой короткий путь? С другой стороны, ему никогда не удавалось убежать далеко; в конце концов он всегда оказывался в одном и том же месте.

За спиной послышались голоса. Одна женщина кричала громче всех. Он не обернулся, а просто завернул за ближайший угол и прижался к стене, дрожа от холода в мокрой одежде. Женский голос взмыл над ним, крича что-то непонятное, и смолк.

– Ты!

Все мышцы конвульсивно содрогнулись, словно его одновременно дернули за обнаженные нервы. Стивен повернул голову и увидел тоненькую женщину в мешковатой уродливой одежде, с короткими темными волосами, остриженными кое-как. Она протянула вперед руки, то ли пытаясь схватить его, то ли защищаясь.

Он знал ее, хотя никогда раньше не видел. Ее тело было для него только силуэтом в залитом светом коридоре, ее глаза – черными впадинами над скулами, ее лицо – недвижным профилем на мягком ковре. Он не знал, какова на ощупь ее кожа, хотя и чувствовал, как мучительно напрягались под ней мускулы. Он помнил ее волосы, тепло блестящих кудрей, которые он набросил ей на лицо, чтобы не видеть его. Но она остригла волосы. Голоса ее он не знал совсем – он слышал только ее крики. Сейчас она не кричала. Она сказала: “Ты!”

Стивен машинально покачал головой, отвечая скорее на ужас в ее голосе, чем на слова.

– Вот человек, который напал на меня.

Значит, она не умерла. При этой мысли Стивен невольно потянулся к ней рукой, хотя она стояла слишком далеко, и он не мог коснуться ее, даже если бы она ему позволила. Она отпрянула, выдохнув:

– Не смей!

Стивен застыл на месте. Ему достаточно было просто видеть – а золотистый инопланетный свет подчеркивал ее бледность, проникал в глубь ее глаз, играл в ее клочковато остриженных волосах, выставляя напоказ все неувиденное тогда, в полутьме и панике.

– Флер! – взмолился он со слезами на глазах. – Ты видишь, Флер?

– Осторожно! – сказал кто-то. – Он сумасшедший.

Это был не ее голос. Он звучал напряженно, но в глубине таилось возбуждение и даже злорадство. За спиной у женщины шевельнулась какая-то тень, а когда Стивен моргнул, тень превратилась в еще одну женщину. Похожую на нее – и все-таки другую, с пышными и длинными курчавыми волосами, длинными ногами на высоких каблуках… Глаза ее сияли победным светом.

И вдруг мир вновь стал густо населен. Четверо мужчин окружали его с разных сторон. Стивен, еще во власти наваждения, поднял руку, собираясь сказать: “Но ведь она жива!” А потом наваждение сгинуло, словно его сдул ментальный ветер, и Стивен почувствовал волны жажды мести, исходящие от мужчин. Они бросились вперед, но только один напал на него – двое других встали между ним и женщиной, а четвертый в замешательстве остановился. Стивен увернулся от нападавшего и метнулся к тому, который, как подсказывал ему инстинкт, был слабее всех. Он ударил противника в лицо, а потом вильнул в сторону, слыша за собой пыхтение преследователя, настигавшего его как волна, или поезд, или падающее дерево. Он в отчаянии бросился к стене, ударившись в нее на бегу коленями, бедрами, головой, и откатился в сторону. Вторая женщина крикнула:

– Сет! Давай сюда ружье!

И тогда Стивен изо всех сил рванул к зеленому пятну леса, видневшемуся в конце туннеля. Живот сводило судорогой, мокрая одежда нещадно царапала кожу, а спину жгло ощущение нацеленной пули.

– Сет! – Голос звучал более приглушенно, словно она тоже бежала и звала кого-то издали. – Принеси ружье! Это он! Это он изнасиловал Рози!

Наконец Стивен оказался между деревьев, все глубже зарываясь в их мягкую спасительную гущу.

33. Хэтэуэй

Вы не поверите, ребята, но я встретилась с дядей Стэном!

Я вся взмокла и выдохлась, когда вылезла наконец в главную пещеру, чтобы отправиться к женщинам. И тут меня останавливает один из этих военных и спрашивает: “Вас зовут Харриет?” Задумайся я хоть на миг, до меня бы дошло, что Стивен не знает меня как Харриет – но, как я уже сказала, я ничего не соображала и решила, что он все им рассказал и они поймали меня. Однако оказалось, что это дядя Стэн узнал у врачей, которые видели меня, когда я болела, что я живу наверху.

Сцена встречи была истерической. Дядя Стэн все твердил, как это чудесно, что он меня нашел, и взахлеб, со скоростью больше пятисот слов в минуту рассказывал мне обо всех чудесах, которые он узнал про корабль, – и тут же, перебивая себя, спрашивал, какого черта я тут делаю и как я могла быть такой безалаберной и неужели я не понимаю, что здесь опасно для меня и моего ребенка? Совсем как мальчишка, который показывает своему новому товарищу игрушки – и в то же время изображает из себя строгого дядюшку. Я совсем размякла, а потому просто упала в его объятия и слушала, какие грандиозные опыты он затевает и как он отправит меня домой при первой же возможности. Некоторые его идеи и впрямь сумасшедшие – например, что наш корабль как живой, только все, что здесь растет, на самом деле построено из крошечных мобильных блоков. Дядя Стэн в полном восторге от того странного случая, когда Софи (одна из докторш) разлила бутылку химикатов и не вытерла лужу, а камень, где была эта лужа, стал сам производить такую же жидкость. Короче, теперь они экспериментируют как бешеные, пытаясь понять, что еще он может воспроизвести.

Очень забавно наблюдать за ним, когда он с Софи, потому что она женщина как раз того типа, от которых он балдеет и с которыми у него никогда ничего не получается. Как с той девушкой, например, с которой он вместе изучал химию, или с той женщиной, с которой он работал в НАСА. Хорошо, конечно, что ему нравятся талантливые образованные женщины, плохо только, что дядя Стэн совершенно не умеет скрывать своих чувств. Софи – настоящая ледяная принцесса из Новой Англии с белокурыми от природы волосами (иначе корни уже потемнели бы), похожая на Грейс Келли. Она сноб, но кажется не совсем уверенной в себе, хотя и окончила Гарвард. Дядя Стэн вьется вокруг нее кругами, а она сидит себе и придирается к нему по мелочам, доводя меня до исступления. Зато он прямо-таки фонтанирует идеями, так что порой невольно думаешь, не наглотался ли он психотропных препаратов. У него явно…

Кто-то прошел рядом, и листок пришлось спрятать. В этом лагере коммунистические порядки; если кто-нибудь узнает, что у меня есть бумага, ее конфискуют для записей, которые делают люди вроде Софи и дяди Стэна. Здешний лидер работал раньше в лагерях для беженцев. Он навел строгий порядок в том смысле, где можно стирать белье и собирать имбирный хлеб. (Так назвали съедобную массу. Я хочу упросить дядю Стэна, чтобы он попробовал воспроизвести какие-нибудь специи, если кто-нибудь взял их с собой. Дядя Стэн способен есть каждый день одно и то же, как он сидел на супчике из пакетов, жареном рисе и бананах, когда был студентом, но у нас, остальных, есть вкусовые сосочки, которым хочется разнообразия). Арпад – типичный диктатор. Он жаждет прибрать к рукам весь корабль и установить на нем свой порядок, но в одном я с ним полностью согласна, А именно в том, что важнее всего сделать в первую очередь. Кое-кто заявляет, что надо организовать школы для нас, детей, поскольку мы, мол, не можем терять земную кал-туру (я знаю, как пишется это слово, я просто иронизирую), но Арпад сказал: нет, сейчас важнее всего изучить корабль. Я подпрыгнула от радости, услышав это. Дети, которые постарше, ходят на дежурства, но меня не берут из-за живота. Взрослые учат детей на ходу, как дядя Стэн меня, но поскольку такая учеба не отнимает много времени – пусть их.

Здесь, как и говорил дядя Стэн, есть группа “зеленых беретов”. Они с Арпадом вечно обсуждают, как что организовать, а еще они тренируют ребят, из которых сформировали что-то вроде разведывательно-боевого отряда. Несколько военных действительно пропали в большой темной пещере, причем не исключено, что их утащили инопланетяне, а один человек из их отряда умер от гриппа. Дядя Стэн у них вроде консультанта по звездолетам, и все свои идеи он сперва сообщает Софи, а потом им. Они узнали, что я племянница дяди Стэна, и я не сомневаюсь, что они нашли бы меня даже в толпе клонов и увезли бы на летающей тарелке в дыму и сверкании молний. Но, похоже, Стивен все-таки никому ничего не сказал. Интересно, где он?

Скоро наступит тьма. В лагере есть механические часы, а кроме того, они вывешивают разноцветные флажки на вершине горы, похожей на замок, которая служит им штаб-квартирой. Сейчас флажок темно-синий, что означает последние три светлых часа. Они здесь строят город: срезают покрытие с пола (когда его срезают, оно рассыпается в пыль) и возводят стенки из аргиллита. Мне выделили комнатушку рядом с дядей Стэном, хотя стены тут пока – одно название, и если ты хочешь раздеться без посторонних глаз, приходится делать это лежа. В пещеры отсюда ушли немногие, и то только в те, которые находятся на первом “этаже”. Я думала было намекнуть им, что можно жить и выше, но я еще не готова рассказывать о своей пещере. Я просто сказала дяде Стэну, что жила среди карликовых деревьев. И это отчасти правда. Вы бы слышали его идеи насчет этих деревьев!.. Он опекает меня, как маленькую, и даже повел в женскую пещеру, как будто я не шла туда, когда меня остановили. Он хотел, чтобы я поблагодарила их за то, что меня выходили. Еще он хотел, чтобы я извинилась, но всему есть пределы. Я, в конце концов, уже взрослая.

Надо сказать, они обрадовались, а та наседка была просто счастлива, что теперь за мной есть кому приглядеть. Она, правда, этого не сказала, но там и без слов все было ясно. Ну да ладно. С дядей Стэном я как-нибудь управлюсь. (Очень надеюсь, что нам удастся сделать масло для лампы, чтобы не сидеть во тьме по ночам.) Дядя Стэн поболтал немного с Мариан (мисс Уэст), которая, оказывается, была химиком. В общем, она…

Свет вырубился… спокойной ночи…

34. Софи

– Увеличение в двести шестьдесят шесть раз, – сказала Софи, – от стеклышка, брошенного в углубление на медной пластинке. Это в четыре раза меньше увеличения, которое дают масляные иммерсионные микроскопы на Земле, и в два с половиной больше, чем то, что дает наш старый походный микроскоп.

Публика взирала на нее кто с открытым скепсисом, кто с мягкой недоверчивостью. Было время, когда Софи думала, что патологи, психиатры и эпидемиологи, собранные вместе, уже являются слишком разношерстной публикой, – но ей и в голову не приходило, что придется стоять в инопланетном корабле, описывая пионерские опыты Левенгука с микроскопом не только врачам всех мастей, но также биофизикам, инженеру вооруженных сил, нескольким высокомерным компьютерщикам, двум стеклодувам, серебряных дел мастеру, оптику и мастеру по изготовлению линз, старушке-химику и сбежавшей из дома беременной девчонке. Путешествия и впрямь расширяют горизонт.

– Никто в точности не знает, как он делал свои линзы, – вынуждена была признать Софи, – похоже, они были не отшлифованы, а выдуты, причем каким-то особым способом. Их старались воспроизвести, и лучшие копии получались, когда из стеклянного прутика выдували пузырь, а потом расплавляли край прутика, превращая его в нечто вроде бляшки на краю пузыря, чтобы сделать ахроматические линзы. Потом Левенгук ломал пузырь и клал бляшку на медную пластинку с маленьким отверстием и винтиками, что придавало линзе трехмерность…

– То, о чем вы говорите, – сказал один из стеклодувов, – влечет за собой массу проб и ошибок…

– И требует оборудования, которого у нас нет, – закончила за него серебряных дед мастер.

Софи так до сих пор и не поняла, женаты они или просто долго живут вместе. Обоим было под сорок, и они взяли с собой брата женщины – второго стеклодува – и четырех детей. “Надоело все время подсчитывать внутренние бюджетные поступления”, – так они обычно отшучивались, объясняя, почему улетели с Земли.

Они взяли под свое крыло беспризорных юнцов, которые хотели ограбить Софи в первую ночь, а также падчерицу Виктории и поселились в одной из пещер рядом с главным залом, подчинившись, хотя и без особого энтузиазма, требованиям правления лагеря.

– Все верно, – ответила Софи. – Но ситуация улучшается. Я начала почти без ничего, то есть с ограниченным запасом химикатов, которые необходимы для сохранения образцов. Теперь мы научились производить некоторые основные вещества, и я приступаю к опытам с окрашенными мазками крови и образцами ткани.

– Но какой в этом смысл? – спросила серебряных дел мастер. – Эпидемия, слава Богу, закончилась. К чему оглядываться назад? Если вы имеете в виду какие-то будущие напасти – что тут сделаешь? Увы, мы сильно ограничены нашей средой.

– Мы становимся все менее ограничены, – ответила Софи, слегка сомневаясь в своих словах.

Женщина оценила ее сомнение к рассмеялась.

– Доктор! Мы вовсе не поклонники теории “нельзя стремиться узнать то, чего нам знать не положено”. Просто мы сомневаемся, что вы хоть в малейшей степени представляете себе все трудности вашей просьбы. У вашего Левей… как его там… была целая индустриальная революция в качестве технологической базы. А у нас… – она развела руками, продемонстрировав кончики пальцев, серые от металлической пыли, – только это. Но мы с Диланом давно уже пытаемся понять, каким образом применить здесь наши умения, так что мы не откажемся от работы на вашей фабрике. Просто имейте в виду, что может ничего не выйти.

– Кроме всего прочего, – вставил второй стеклодув, – вам не разогреть огонь до нужной температуры с помощью тех жидкостей, которые вы тут стряпаете. Надо расплавить стекло. Расплавить стекло, понимаете?

Оптик уже открыл было рот, чтобы ответить, как из лаборатории патологии раздался голос Доминика:

– Софи! Можно вас на пару слов?

Тон у него был угрюмый. Софи вздохнула и сказала:

– Я оставлю вас на минутку? Вы можете обсудить пока, с чего начать…

Она ушла, слыша за спиной возбужденный гомон голосов. Доминик провел ее через массив на открытое пространство. Там была Виктория, а также Арпад и длинноногая агитаторша из соседней пещеры под названием Эревон. Обитатели Эревона исповедовали принципы анархии и, похоже, укрепились в своих позициях.

Виктория протянула Софи фотографию.

– Софи! Взгляните, пожалуйста, и скажите: вы давно его видели?

Эйлиш хотела было что-то добавить, но промолчала, не сводя с Софи глаз.

Снимок был старый, черты лица под рыжеватой шевелюрой еще не сформировавшиеся, в глазах сквозила уклончивость и подозрительность, но это несомненно был юный Стивен Купер.

Тон Виктории насторожил Софи. Она протянула Виктории снимок и спросила:

– А в чем дело?

– Я скажу вам, в чем дело. Этот человек изнасиловал мою сестру! – заявила Эйлиш.

– Насколько я поняла, он не изнасиловал, а только напал на нее, – сухо произнесла Виктория.

– Не важно. Он мог убить ее.

– Мисс Колби! – сказала Виктория, чуть подняв голову и глядя ей в глаза. – Если вы хотите, чтобы мы помогли вам найти этого человека и призвать его к ответственности, вы должны прекратить…

– Бунтовать? – закончила за нее Эйлиш.

– …выдвигать невыполнимые требования и несправедливые обвинения, а также использовать свою незаурядную харизму для привлечения людей к вашим кампаниям протеста. Если ваша сестра хочет, она может прийти и обстоятельно описать, что он с ней сделал…

– Он сломал Рози!

– Я очень ей сочувствую, – протягивая Эйлиш фотографию, сказала Виктория. – Передайте ей, что мы готовы привлечь Стивена Купера к ответственности в установленном законом порядке, но мы не станем помогать вам вершить самосуд.

Эйлиш оттолкнула фотографию.

– Покажите этот снимок его следующей жертве! Она повернулась и зашагала прочь.

Доминик махнул рукой, и две женщины с мужчиной, прекратив свою вроде как беззаботную беседу, пошли следом за Эйлиш. На всех них были зеленые рубашки разных оттенков – униформа лагерных скаутов.

Виктория хмуро глянула на них и покачала головой.

– Что же нам делать? Мы никак не можем прийти к согласию, насколько тесным должен быть контакт между пещерами, не говоря уже о составлении уголовного кодекса.

– В любом случае, – заявил Арпад, – я не позволю этой бабенке с ее сбродом поднимать тут смуту.

– Арпад! – с болью в голосе сказала Виктория. – Монреальское соглашение требует обеспечить свободный доступ ко всей информации и справедливое распределение всего, что мы нашли и чему научились, между людьми всех национальностей, политических взглядов…

– В Монреальском соглашении много прекрасных слов, но эти слова были написаны в башне из слоновой кости.

– Мы…

– Судя по тому, – прервал ее Доминик, – как Купер реагировал на смерть своей спутницы, я не могу не согласиться с заявлением мисс Колби, какой бы смутьянкой она ни была, что он представляет опасность для общества. А поскольку мы самая большая и наиболее организованная группа в этом районе корабля, мы просто обязаны найти его. У нас есть необходимые ресурсы и, если не считать некоторых вздорных соседей, в основном у нас хорошие отношения со всеми остальными.

– Хоть я и не специалист по уголовному праву, я все-таки неплохо знаю его и советую вам не пытаться арестовать Купера без официально выдвинутого обвинения, – твердо сказала Виктория. – И я полагаю, нам надо быть готовыми выдвинуть такое обвинение, если эта женщина сама будет готова пойти нам навстречу.

– Вы знаете этого человека, Софи? – спросил Арпад.

– Немного, – ответила Софи.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Восемь-девять дней назад. Это он принес племянницу доктора Моргана из пещеры, в которой она жила.

– По-моему, – произнес Арпад, искоса глянув на Викторию, – мы должны поговорить с племянницей. Закон это разрешает, да? Вы адвокат, так что разговор будет вестись в вашем присутствии.

– Доктор Морган тоже должен присутствовать.

– Пошлите за ним, – сказал Арпад. – И за ней.

Девушка пришла первой, воинственная и встрепанная, в рубашке в коричневую, красную и черную клетку и потертых джинсах для беременных. Рукав рубашки был запачкан красным, и от нее сильно пахло ванилью. Девушка смахнула прядь черных, как вороново крыло, волос со лба, смерила всех по очереди взглядом и сказала вместо приветствия, обращаясь к Софи:

– Они там все еще спорят; только те, кто сначала говорил, что это невозможно, теперь уверены в успехе, а те, кто был “за”, теперь говорят: “да, но…” – Она пожала плечами и заключила: – Люди все-таки странные.

– У нас возникла проблема, – сказала Виктория, – и мы надеемся, что ты поможешь нам. – Хэтэуэй бросила на нее безучастный взгляд, и Виктория протянула ей снимок. – Узнаешь?

Девушка внимательно рассмотрела фотографию и подняла глаза:

– Да, это Стивен. Только снимок совсем старый. Он здесь еще ребенок.

“Ему там, – подумала Софи, – примерно столько же лет, сколько этой девочке сейчас”.

– Надо найти его. Ты не знаешь, где он может быть?

– Не-а, – не раздумывая выпалила девушка.

– Хэтэуэй! – терпеливо проговорила Виктория. – Не исключено, что против Стивена выдвинуто на Земле уголовное обвинение. Эту фотографию дала мне женщина с корабля, которая утверждает, что на ней – человек, избивший ее сестру во время ограбления.

– Тогда откуда у нее фотография? – спросила Хэт. – Из полиции? Они такие вещи на руки не дают, вы уж мне поверьте. И зачем она взяла ее с собой? На случай, если наткнется на этого парня? Не смешите меня! Откуда вы знаете, что он напал на ее сестру? А может, он просто обманул ее ожидания в восьмом классе?

– Откуда фотография, мы выясним в другой раз, – немного раздраженно ответила Виктория. – Сейчас мы должны решить, как нам проверить, выдвинуто против него обвинение или нет. Если Стивен совершил преступление, он должен за это ответить. Как – мы пока не знаем. Однако нужно приложить все усилия, чтобы наказание было гуманным, но строгим, и сделать так, чтобы этот человек перестал быть угрозой для себя и для общества.

Хэтэуэй сложила на груди руки, широко расставив ноги.

– С чего вы решили, что я должна знать? Он просто принес меня к тем женщинам и бросил. Я с ним не жила. Вы думаете, я с ним жила? Как будто я не могу прожить без мужика! – Она ухмыльнулась. – Эта женщина просто трусиха и тряпка. Мою сестру изнасиловала целая банда, когда ей было тринадцать; если бы она струсила и убежала, этим подонкам все сошло бы с рук.

– Думаю, дело в другом, Хэтэуэй, – сказала Виктория и, помолчав немного, задумчиво добавила: – Ты только не обижайся, но я чувствую, что ты не доверяешь людям, которые облечены законным правом судить других. Поскольку ты слишком молода, у тебя не было возможности участвовать в процессе законотворчества, ты должна была лишь подчиняться закону – или же его истолкованию с точки зрения других людей. А эти истолкования иногда основаны на собственных представлениях людей о том, что правильно, а что неправильно, и поэтому ненадежны. Но закон есть – и в нем есть нужда.

Она замолчала, не требуя ответа на свои утверждения – просто давая собеседникам возможность подумать.

– Если эта история приобретет огласку, а так оно скорее всего и будет, – сказал Доминик, – Купер может в любой момент пострадать от любителей вершить самосуд.

Хэтэуэй посмотрела ему в глаза.

– Извините, но я не знаю, где он, – произнесла девушка, на сей раз явно искренне. – Я правда не знаю.

В этот момент прибежал Стэн Морган.

– Что тут происходит?

– Все хорошо, дядя Стэн, – беззаботно ответила Хэт. – Нет проблем.

– Говорят, против Стивена Купера выдвинули обвинение в покушении на убийство. Значит, тебя допрашивают?

– Они просто хотели выяснить, знаю ли я, где он, – сказала Хэт. – Но я не знаю. Он мне не кум, не сват и не брат!

– Тогда почему тебя допрашивают?

– Потому что, когда она заболела, ее принес к нам Стивен Купер, – ответила Виктория. – Пожалуйста, успокойтесь, доктор Морган. Мы просто пытаемся найти этого человека, если он представляет опасность для окружающих.

– Я ничего не знаю, – сказала Хэт. – И точка.. Можно идти? На лице у Моргана появилось выражение, которого Софи никогда раньше не видела – вернее, никак не ожидала увидеть. До сих пор сходство между ним и девушкой казалось Софи весьма отдаленным, несмотря на их общие черты: жесткие черные волосы, почти черные глаза, смугло-оливковая кожа. Глаза Моргана всегда лучились умом и переполнявшей его энергией, в то время как поведение Хэт, по крайней мере насколько Софи приходилось с ней сталкиваться, можно было охарактеризовать одной короткой фразой: “Чё пристали?” В этот момент у Моргана было точно такое же выражение.

– Если вы хотите задать Хэт еще какие-нибудь вопросы, – сказал он, – я думаю, вы должны обеспечить присутствие адвоката.

Хэт подошла к нему, и они встали плечом к плечу: вдвоем против всего мира. Софи впервые увидела в блестящем молодом ученом мальчишку из бедного квартала, для которого закон был одним из множества врагов.

– Последний вопрос, доктор Морган. Кто вам сказал про обвинение в покушении на убийство? Я в своей записке об этом не упоминал, и я хотел бы по возможности сохранить тайну.

– Вы опоздали. С той стороны массива об этом говорили шесть или семь человек.

Они с Хэтэуэй развернулись и ушли.

35. Морган

Когда они вернулись в лабораторию, там была только Мариан, с трудом выводившая кисточкой синие буквы на выровненном участке стены, который она использовала как доску для письма. Аккуратно нарисованные графики и имена выглядели менее корявыми и были чуть миниатюрнее вчерашних, а кроме того, здесь было меньше расплывшихся линий, которые получались, когда на кисточке было слишком много чернил. Мариан помахала им трехпалой рукой и вернулась к своим синим буквам.

Морган подождал, пока Хэтэуэй вошла в лабораторию, и очень тихо сказал:

– Я знаю тебя всю жизнь, Хэт. Я знаю, что ты честный человек…

– Спасибочко! – Хэтэуэй похлопала себя по животу. – Он не может сделать меня честной женщиной, но я по крайней мере честный человек.

– Я думаю, – продолжил Морган так же тихо, – ты знаешь, где Купер.

– Бога ради! – всплеснула руками Хэт. – И ты туда же? Какой-то едва знакомый мне парень отволок меня в женскую пещеру, и теперь все считают, что он мой сожитель!

Морган смотрел на нее и думал, что она более подозрительна и более уязвима, чем он был в ее возрасте. И не только в ее возрасте – вообще. Мысль о том, что Хэт была наедине с убийцей, приводила его в ужас.

– Я увел тебя оттуда потому, что хотел защитить тебя, а не Стивена Купера. Не думаю, что они имели право тебя допрашивать, а кроме того, я не хочу, чтобы тебя считали каким-то образом связанной с Купером. Но я не позволю тебе покрывать человека, обвиняемого в нападении на женщину.

Хэт с равнодушным видом пожала плечами.

– Я писать хочу. Все эти страсти-мордасти плохо влияют на мой мочевой пузырь.

– Почему, Хэт? – спросил он. – После Петы… Почему? Взгляд ее стал задумчивым. Очевидно, она сейчас тоже видела перед собой Пету, воинственную, спортивную Пету, стоявшую перед дверью в квартиру и пытавшуюся собрать все свое мужество, чтобы просто открыть ее и выйти в мир.

– У него ужасный шрам на плече, – тихо проговорила Хэт. – Он говорит, какой-то пьяный охотник подстрелил его в лесу, приняв за оленя.

– Значит, ты неплохо его знаешь, если видела его голые плечи. А, Хэт? – спросил Морган, стараясь отвлечь ее от воспоминаний.

– Да, – сказала она неохотно. – Да. Когда он заболел, он пришел ко мне в пещеру. Одежда на нем была вся грязная, так что трава сожрала ее. Дядя Стэн! – сказала Хэт, став вдруг похожей на маленькую девочку. – Он как Дэйв. Или же Дэйв мог бы стать таким, как он.

Морган взял ее за плечи.

– Он тебя не бил? Она опустила глаза.

– Он ударил меня. Один раз. И не слишком сильно. Морган легонько встряхнул ее.

– Хэт! Ты же знаешь: сильно или не сильно – не важно! Она с мольбой посмотрела на него.

– Я первой начала. Я не хотела, чтобы он… – Девушка осеклась. – Тебе легко говорить: выдай! Ты его не знаешь. Ты знаешь только то, что сказала эта женщина. Я уверена: она всех сейчас пытается разжалобить рассказами про свою сестру, чтобы люди поймали того, кто это сделал. И ни Арпад, ни Доминик, ни Виктория не в силах это предотвратить. Ты знаешь это, дядя Стэн, иначе ты не боялся бы так, что я окажусь замешана в эту историю. С ним расправятся – и меня не спросят. А на самом деле ты должен сначала увидеть его. Ты должен поговорить с ним. Ты должен узнать его хоть немного, прежде чем хладнокровно выдать.

– Я видел его, Хэт, – сказал Морган. – Я был там, когда его подруга умерла. Мариан внезапно встала.

– Этот человек вооружен?

Морган оглянулся, испугавшись, что говорил недостаточно тихо.

– У него нет оружия, – сказала Хэт.

– Ты уверена?

– Он ненавидит ружья. – В голосе Хэт появились со-. мнения. – Но у него есть ножи.

– Мне кажется, ваша племянница правильно поступает, – сказала Моргану Мариан. – Несмотря на внешний порядок, ситуация на корабле по-прежнему близка к анархии, а анархия приводит к самосуду. Но твой дядя тоже прав, – обратилась она к Хэтэуэй. – Если Стивен Купер опасен для окружающих, он должен быть задержан. Так что нужно принять решение: выдавать его или нет, и если ты не хочешь принимать это решение, мы с твоим дядей примем его сами. За тобой наверняка будут следить, если ты попытаешься уйти из лагеря одна, и на их месте я установила бы слежку за твоим дядей тоже. Однако вряд ли кому-то придет в голову, что вы пошлете старуху на поиски беглеца. – Она порылась в кладовке, где хранились запасы пластиковых бутылок, и вышла оттуда, держа в руках несколько штук. – Вымой их хорошенько. Сделай вид, что собираешь образцы для воспроизводства. Постарайся заметить, кто наблюдает за тобой, и запомнить их лица. Мы должны знать, будут ли за нами следить. Только не ввязывайся ни в какие разговоры о Стивене – и не вздумай его защищать.

Хэт выхватила бутылки у нее из рук и выскочила за дверь так быстро, что Морган ничего не успел сказать.

Мариан повернула к нему лицо и немного прищурилась. Глаза у нее, казалось, разбегались в стороны из-за того, что слепой глаз подергивался в глазнице, стараясь догнать зрячий.

– Знаю, я ужасно злая старуха, – проговорила она спокойно.

– Почему? – выдавил наконец Морган.

– Я очень старая и, как многие старики, лучше всего помню свою юность. До сих пор не забуду, как творили самосуд над коллаборационистами, предателями и доносчиками в последние дни войны. Очень часто достаточно было пустить слушок, особенно если ты давно затаил на соседа злобу, пытаясь оттяпать у него кусок земли, например. Иногда хватало простого подозрения. Это давние воспоминания, и я не хотела бы, чтобы они ожили вновь.

– Нет, – отрезал Морган. – Я не позволю тебе лезть туда первой.

Хэтэуэй сложила на груди руки и сдунула с глаза черный завиток. Прядь, пришлепнутая шляпой, чуть сдвинулась и снова опустилась на место.

– Мне начинает казаться, что это действительно глупая идея.

– Я сразу сказал, что это глупая идея.

– Прекрасно! В таком случае возвращайся.

– Ты же знаешь, что я не дам тебе идти одной, – терпеливо проговорил Морган.

Она уперла руки в боки, распахнув кожаный пиджак с карманами, набитыми бутылками.

– И что ты сделаешь? Перекинешь меня через плечо и понесешь, не обращая внимания на мои визги, вопли и удары моих маленьких кулачков по спине? Ты согласился идти его искать вместе со мной.

– Я согласился, – сказал он, напоминая ей условия этого соглашения, – исключительно для того, чтобы ты снова не натворила глупостей. Ты хоть представляешь, что со мной было, когда я узнал, что ты на корабле, но, наверное, уже умерла, а потом узнал, что ты не умерла, но снова исчезла?

Она надулась. Морган понял, что хватил лишку, и вежливое покашливание Мариан убедило его в том, что он не прав.

– Ладно, Хэт! Давай лучше делать то, за чем мы сюда пришли.

– Без меня ты даже не знал бы, куда идти.

Что толку возражать? Человечек, который едва вышел из подросткового возраста и остался один, еще не готов к ответственности за свою жизнь. Морган смотрел на ее прямую спину, маячившую перед ним сквозь деревца, на ее широкополую шляпу с пробками, на кожаный пиджак с бахромой, из-под которого торчала рубаха в клетку, и потертые джинсы. Шла она немножечко вразвалку, как ходила ее мать на седьмом или восьмом месяце.

– Хорошо бы она не нашла его, – шепнул он Мариан, шедшей с ним под руку. – Я молю Бога, чтобы Купер понял, что Хэт знает, где он, и смылся оттуда. Я сочувствую ему… Потерять близкого человека – это большое горе. Но если он действительно напал на ту женщину, я буду рад, если Хэт… – Он осекся. – Вы только послушайте меня! Я начинаю рассуждать, словно я ее отец.

Мариан похлопала его по руке трехпалой ладонью.

– Ей нужен отец, хотя она ни за что в этом не признается. Она еще ребенок. Я была чуть старше, когда поехала во Францию, и только значительно позже я узнала, как долго спорило мое начальство, прежде чем решило меня послать. Я была слишком бесшабашной, – сказала она чуть громче, чтобы услышала Хэт. – Хотя на самом деле нас чуть не погубила не моя бесшабашность, а предательство.

Мариан не стала углубляться в подробности, однако Морган знал ее уже достаточно хорошо и понимал, что она не испытывала особого презрения к человеческой слабости и корысти, но и снисходительности к человеческой глупости в ней тоже не было.

– Я четыре месяца провела в лапах у немцев, а в январе сорок четвертого была отправлена в Амьенскую тюрьму. Нас, сто двадцать заключенных, приговорили к смерти. Историки утверждают, что это было в субботу, девятнадцатого февраля, но тогда за датами и днями недели мы не следили. Британцы послали легкие бомбардировщики “москито” и разбомбили стены Амьена – операция “Иерихон”.

– И вы сбежали, – обернувшись, сказала Хэт.

– Я сбежала, – кивнула Мариан. – Но остальные – нет. Их тела нашли в братской могиле после войны. – Ее голос звучал очень спокойно; зачем она им это сказала и было ли спокойствие следствием того, что боль стала привычной и давней, Морган не понял. Мариан посмотрела на него, словно читая его мысли, и проговорила: – Чтобы мы не забывали, даже здесь.

В наступившей тишине Хэтэуэй неожиданно хлопнула ладонью по стене, там, где аргиллит нависал изогнутым козырьком над низкой дырой. Хлопок был резким и решительным.

– Здесь! – сказала она с вызовом. – Можно забраться по стене, – она показала на ряд опор для рук и ног, – или по туннелю.

Хэтэуэй присела на корточки и влезла в дыру. Морган еле сдержал желание схватить ее за ноги и вытащить назад. Но она начала бы сопротивляться. Он смотрел, как потертые края ее джинсов и мягкие дешевые кроссовки исчезают во тьме, и думал о том, что такое дерзкое неповиновение вполне в ее духе. Наглое неповиновение, как сказали бы многие… нет, просто присущая Хэтэуэй привычка быть честной до конца.

– Я должен ее догнать. Я полезу по стене.

Когда он высунул голову за край стены, Хэтэуэй стояла в центре маленькой пещерки. Она повернулась, быстро подошла к нему, опустилась на колени и протянула руку.

– Не хватайся за траву, она тут не очень прочная. Морган взял ее за руку; девушка решительно потянула его, и он вылез наверх со словами:

– Не перенапрягайся, Хэт!

– Не хочу, чтобы твоя задница висела над краем, – огрызнулась она. – Это моя потайная пещера.

Морган выпрямился и обвел взглядом пещеру, поросшую деревцами.

– Кислородный обмен здесь должен быть хороший, – пробормотал он. – Но почему трава…

– Выглядит нормально, и ладно, – сказала Хэтэуэй, устремившись вперед. – Проходи! Стивен исчез вместе со всеми своими шмотками. Она тоже почти уже исчезла.

Морган понял, о ком говорит племянница: Адриен ла Флер, эта темноволосая симпатичная женщина, похороненная в глубине пещеры Хэтэуэй, была разобрана, если его гипотеза правильна, на составные молекулы.

– Может, я малость того, но я думала, что он лежит на ее могиле, – сказала Хэт и прикусила губу.

Морган пристально глянул на нее и решил не углубляться в детали.

– Значит, здесь ты живешь?

– Да. Осматривайся. – Хэтэуэй небрежно махнула рукой, как ребенок, демонстрирующий свои сокровища.

Внимание Моргана привлекли цвета на противоположной стене – оранжевый, желтый, зеленый и голубой. Краем глаза он заметил, как Хэт ухмыльнулась.

– Вот это мои, – сказала она, показав на изображения Армстронга, Магеллана и звездолета, летающего на солнечной энергии. – А это – Стивена.

Его картина была куда грубее и страшнее: месиво из конечностей, тел и голов на переднем плане, фигуры в масках и халатах с капюшонами – на заднем, а за ними – порт, корабли и крысы. На голубом небе сверху было несколько разноцветных мазков, словно художник не мог простить небесам их безмятежную голубизну.

– Потрясающе, Хэт! – изумленно воскликнул Морган. – Но как,..

Она шагнула вперед и, растопырив пальцы, нарисовала ладонью радугу на стене.

– Разные цвета получаются в зависимости от силы нажима.

Зачарованный, Морган тоже шагнул вперед и остановился, поднеся ладонь к неокрашенной стене.

– Можно?

– Конечно, – радостно согласилась она. Под пальцами Моргана появилась линия, переливающаяся всеми оттенками синего цвета. – У тебя получается лучше, чем у Стивена.

Звук, раздавшийся сзади, заставил их обоих оглянуться. Пергаментная, скрюченная рука возникла из туннеля, словно щупальца осьминога из озера. Они как по команде бросились к Мариан Уэст и вытащили ее наверх. Старушка еле дышала, но вид у нее был довольный.

– Я решила попытаться… Бог ты мой! – Маленький водянисто-голубой глаз уставился на яркие цвета в глубине пещеры. – Что это?

Хэт подвела ее к стене. Мариан, не спрашивая разрешения, положила обе ладони на стену, почти прильнув лицом к стене, так что кожа ее приобрела какое-то молочное сияние.

– Бог ты мой! – снова сказала Мариан. – Как прекрасно! И тебе даже краски не нужны…

Хэт покачала головой:

– Никаких красок!

Она взахлеб рассказала им о своем открытии: о том, как первые разноцветные линии рисовала мелками, а потом поняла, что цвета можно вызывать простым прикосновением.

– Все, кроме красного, – заключила она. – Красный у меня так и не получается.

– Ничего удивительного, – сказала Мариан Уэст. – Я вообще поражаюсь, как ты сумела изобразить цвета более длинных световых волн; в природе цвета такого типа сведены практически только к синему.

Хэт застыла с открытым ртом. Такое выражение, подумал Морган, вряд ли сподобился видеть кто-нибудь из ее учителей, несмотря на все ее невежество.

– Основные цвета, моя дорогая, – а я думаю, это как раз такой цвет, – возникают при отражении света от пространственной решетки кристалла, так что световые волны смешиваются друг с другом и дают в результате синий. Вы заметили, какой направленный свет в этой части пещеры по сравнению с другими? – спросила Мариан, обращаясь к Моргану. Он не заметил – но она была права, свет просто заливал стену. – Этот поток влияет на отражательную способность кристаллических решеток и на появляющиеся на стене цвета. В природе изначально основными цветами являются почти все оттенки синего и некоторые оттенки зеленого, состоящие из частичек меланина, вкрапленного в кератин или хитин. Похоже, здесь что-то вроде жидкой матрицы, которая сжимается под давлением… – Мариан любовно провела руками по стене, нарисовав зеленую дугу. Морган заметил, что Хэт пытается поймать его взгляд. Мариан почувствовала это. – Похоже, – слегка язвительно сказала она, – ты сопротивлялась влиянию общеобразовательной системы с такой же энергией, с какой отвергала помощь социальных служб.

– Мне не нужны социальные службы, – проворчала Хэтэуэй. – Я помогла вырастить четверых детей. Я знаю, что им нужно. А физика в школе всегда была скучнее, чем веб-сайт НАСА. – Она немного помолчала. – Вы не могли бы снова мне это рассказать, а то я не совсем врубилась…

Морган улыбнулся про себя и шагнул вперед. Обвинения Мариан были совершенно справедливы; он знал свою племянницу. Но он также знал, как быстро она всё схватывала, когда ее что-то интересовало, и что у нее образное мышление. Он схематично изобразил на стене кристалл и рассеянный пучок света, чтобы Хэтэуэй было понятнее.

– Ух ты! – сказала она, глядя на яркие разноцветные линии. – Классно.

– Любопытно, – задумчиво проговорил Морган, – почему корабль просто не воспроизвел твои краски, как химикаты, например. Может, потому, что краски – не чистая жидкость? В них содержатся микрочастицы. Интересно, что цвета появились только на твоих картинах, а на стене с именами и на моей “доске” – нет. Как будто разные зоны имеют разные функции, и это… Что ты хотела сказать?

– Дядя Стэн, – прошептала Хэт полузадушенным голосом. Она вся напряглась, словно, затаив дыхание, чего-то ждала. Морган перепугался – что-то с ребенком? И тут же облегченно вздохнул, когда она показала на стену; – Этот рисунок не мой.

Морган давно заметил рисунок, но не нашел в нем ничего достаточно примечательного, чтобы прерывать разговор.

– Судя по твоему тону, – сказала Мариан, – он и не Стивена тоже.

Она опустилась на колени – с трудом, тем не менее с былой грацией, как старая цапля, – и стала разглядывать картинку.

– Вы вообще что-нибудь видите? – спросила Хэт с присущей ей прямотой.

– Мой левый глаз пострадал при взрыве, и его так и не удалось вылечить, – довольно резко отозвалась Мариан. – Я ослепла на этот глаз двадцать пять лет назад. А на роговице правого появились пятна, так что я не видела то, что находится прямо перед ним; но сейчас стало немного лучше.

Опустившись на колени рядом с ней, Морган увидел, что эта картинка – не совсем копия полученных с помощью телескопа изображений инопланетного корабля на Земле. Качество изображения было куда лучше всех снимков, которые он видел, а он видел их все. Степень разрешения была выше, и на картинке ясно была видна фактура поверхности корабля, походившая скорее на крапчатую шкуру, чем на корпус.

– Она меняется, – сказала Хэт. – Перед болезнью я видела рядом с кораблем Юпитер. – Девушка нагнулась над ними обоими, обняв руками коленки. – Когда она появилась, она выглядела довольно искусственной, как в кино. Сейчас она мне нравится больше.

Потом, увидев выражение лица Моргана, Хэт сердито спросила:

– Ты не веришь, что “Теваке” сделал это сам?

– Я верю, но… Подумай о точке зрения, Хэт. Если это снимок, то чей? Скорее, это искусственно созданный образ…

– Это другой корабль, – сказала Хэт. – Инопланетяне сказали, что у них много кораблей. А если даже один, корабль наверняка знает, как он выглядит. Я же могу нарисовать автопортрет, не глядя в зеркало!

– Подумай также о расстоянии. Долететь до Юпитера за одиннадцать-двенадцать дней? Почти восемьсот миллионов километров! Представь, какое ускорение для этого нужно. По моим подсчетам, больше ста километров в секунду. Ускорение при нормальной силе тяжести – это десять метров в секунду. Даже если было бы возможно достичь такого ускорения, мы бы ни за что не перенесли его. Нас бы размазало по полу в долю…

Хэт сложила на груди руки.

– Ты стоишь здесь — и рассуждаешь о том, что возможно, а что нет?

Морган растерянно посмотрел на племянницу, не в силах понять, почему этот очевидный факт так сильно вывел его из равновесия. Наверное, потому, что он понял ее мысль. Результаты уравнения были налицо – и не подлежали сомнению.

Мариан легонько поглаживала стену за картинкой, превращая желтый цвет в цвет зеленого яблока.

– Как странно! В других местах, когда трогаешь стенку, она меняет форму. А здесь она меняет цвет. Может, на моей доске так не получается, потому что я слишком слабо нажимаю? – Она подняла голову. – А ты не пыталась рисовать в других местах?

– Можно подумать, у меня было время! – ответила Хэтэуэй. – Кроме того, я не знала, получится ли у меня что-нибудь внизу.

– Полагаю, ты понимала всю важность своего открытия, – заметил Морган.

– Может, и понимала. Но я также понимала, что вы сразу же стали бы меня поучать. В то время как мы, настоящие ученые, просто делаем открытия – и все.

– Я когда-нибудь недооценивал твои идеи, Хэт? – спросил Морган. – По-моему, я всегда относился к тебе с уважением. Мы с Мариан слушаем тебя с огромным вниманием. И не забывай, что это по твоей просьбе мы отправились искать Стивена Купера.

Она потупилась, ковыряя зеленое покрытие носком кроссовки.

– Да. Ладно. Извините. Вы бы не стали.

Девушка резко развернулась, пошла к противоположной стене пещеры и начала рыться в кучке вещей, сложенных у стены.

– У этой юной дамы не голова, а компьютер, – сказала Мариан. – А ее родители не будут беспокоиться?

Морган вздохнул. “Беспокоиться” – это мягко сказано. Сходить с ума и винить во всем себя – это ближе к истине. Хэтэуэй, естественно, истолковала бы это как еще один выпад против ее самостоятельности.

– Вот! – сказала она, вернувшись с пачкой потрепанных листков бумаги в руке. В другой руке ее блеснуло что-то голубое. Морган вопросительно посмотрел на племянницу, но она спрятала руку за спину. – Можете прочесть. Вообще-то я писала их маме с ребятами, но они бы не стали возражать. —

Девушка бросила на Мариан мрачный взгляд. – Я оставила им письмо.

– Ну, тогда все в порядке, – вздохнула Мариан.

– Вы, небось, тоже не говорили домашним, что собираетесь делать в сарае бомбы, когда кругом кишели немецкие солдаты?

– Я была взрослая, – сказала Мариан. – И, естественно, принимала решения сама.

Хэт пожала плечами.

– Дети испокон веков разделяли судьбу своих матерей. Здесь по крайней мере чистый воздух, хорошая, хоть и однообразная, еда, и нет ни пуль, ни бомб…

Морган не вмешивался в их беседу. Одним из достоинств Хэт, не очень, правда, бросавшимся в глаза, было то, что она все-таки прислушивалась к мнению тех, кого уважала – после тщательных проверок и после того, как все ее аргументы были исчерпаны. Но Морган чувствовал, что Мариан Уэст способна завоевать ее доверие. Он бросил взгляд на морщинистое лицо старушки и мысленно пожелал ей долгих лет на борту… хотя бы до тех пор, когда Хэтэ-уэй исполнится тридцать.

Они смотрели на него, пока он не поднял на Хэт глаза, прочитав первые слова, написанные на испачканной и смятой странице.

– Эй, дядя Стэн! – сказала она, увидев выражение его лица. – Все не так страшно. – И неуклюже упала на колени, обняв его. – Я не полетела бы еще раз даже за миллион долларов, но, как видишь, я все еще жива. – Морган легонько обнял ее за плечи. – Читай дальше.

Он прочел листок – ее воспоминания, или галлюцинации, или сон, или описание встречи с инопланетянами. Прочел второй раз и посмотрел на Хэт. Она выдохнула горячий воздух ему в самое ухо.

– Для такого блестящего ученого ты ужасно медленно читаешь. Ты что, дар речи потерял?

– Если это так интересно, может, вы и мне прочтете? —сухо осведомилась Мариан.

Морган, чувствуя щекой взволнованное дыхание Хэт, прочитал вслух все то, что там было написано, перевернул страницу, глянул на оборот и хотел было уже углубиться в чтение снова, как перед его носом мелькнуло что-то голубое.

– Они оставили эту штуковину! – торжествующе заявила Хэтэуэй. – Это Стивен ее нашел. – И добавила, обращаясь к Мариан: – Похоже, тоже ваши основные цвета!

Морган отложил листки и взял ручной микроскоп с низким разрешением. Голубой цвет под микроскопом выглядел удивительно ровным, с некоторыми наплывами переходя от яркого тона к более светлому, как на панцире насекомых. Поверхность пронизывали тончайшие, еле заметные линии; судя по их узору, это были то ли прожилки, как у растений, то ли жилы, как у животных.

Морган обнаружил, что у него трясутся руки и что он, словно его заклинило, рассматривает все время один и тот же кусочек чешуи. Что-то внутри него, как он с удивлением понял, сопротивлялось мысли о том, что эта вещь принадлежала инопланетному, не земному существу. Он видел послания инопланетян. Он видел высококачественные снимки инопланетного звездолета. Он очнулся здесь, в окружении, не похожем ни на что виденное им раньше. Он слышал рассказ Стивена об исчезновении Сент-Джона Эмриса и других в кромешной тьме, слышал описание какой-то бесформенной фигуры, которая могла, могла быть покрыта такой вот переливающейся чешуей. И тем не менее только увидев эту чешую, только взяв ее в руки, Морган поверил в реальность инопланетян.

– Дядя Стэн! – нерешительно проговорила Хэт. Он смотрел на скуластое лицо своей племянницы, разглядывая ее с таким же пристальным вниманием, как до того чешую. Черные как смоль волосы не грех было помыть. Тень от волос ложилась на переносицу. Кожа у нее была лоснящаяся, неровная и покрытая пятнами. Рубашка провисла, когда она нагнулась вперед, открыв взгляду верх черного лифчика с полукружиями грудей над ним. Жизнь била из нее ключом, как назойливый запах.

Хэт помахала перед его глазами ладошкой, как это делали ее братья, и Морган раздраженно отпрянул назад.

– Извини, – сказала она, – у тебя был такой странный вид! Как будто ты принимал мысленные волны или что-то типа того.

– Нужно хоть немного расширить твой словарь. Морган передал перо, или чешую, или бог его знает что такое, Мариан. Та была явно поражена, но не так растеряна, как он.

– Ты читай, читай! – пробурчала Хэт.

Он углубился в чтение, а Мариан тем временем попросила Хэтэуэй описать предмет, который она еле видела. Морган прочел размышления Хэт об инопланетянах, о том, как она нашла Стивена, как они вместе рисовали – и об их ссоре, из-за которой она решила уйти из пещеры.

Он бросил взгляд на картину с изображением чумы. Издали краски немного сливались, но ему удалось разглядеть радужные мазки там, где Хэт соскребла со стены изображения сов, которых Стивен винил во всех несчастьях. Затем Морган разложил перед собой ее эскизы и встал на колени, рассматривая их. В принципе, любой биолог мог бы выдвинуть гипотезы об окружающей среде и эволюционных процессах, способных произвести на свет подобных существ. И в принципе, сказал себе Морган, во время Хэллоуина он видел и более странных тварей.

Хэт подползла к нему на коленях.

– Я не знала, что мне делать. Ведь внизу есть и другие люди, которые, как и Стивен, потеряли родных или друзей, погибших от укусов этих мошек. Я знаю, что я была не в себе и бредила, но меня действительно покусало несколько букашек, и я помню, как совы окружали меня и сажали на меня насекомых. – Она сделала небольшую паузу. – Может, я должна больше думать о людях, которые умерли, может, я слегка свихнулась, но я помню, что они были очень нежные. Я чувствовала, что они не хотят, чтобы я умерла. То есть у меня нет никаких оснований так думать… Возможно, это просто из-за того, как они меня подняли. Я уверена, что они подняли меня, но я даже не почувствовала, как меня поднимают, наверняка они сделали это очень осторожно…

– Вполне вероятно, – сказала Мариан, – что в дополнительных укусах было какое-то противоядие или сыворотка, без которых ты бы умерла.

На лице Хэт была написана такая благодарность, что Морган не смог заставить себя напомнить ей о Сент-Джоне Эмрисе и прочих, которые навеки сгинули во тьме. Несмотря на внешние воинственность и цинизм, в его племяннице по-прежнему жила детская вера в доброту высших сил.

Хэт прикусила губу.

– Но почему они спасли именно меня?

– Быть может, из-за твоей молодости, – сказала Мариан. – Или из-за ребенка, которого ты ждешь. Никто из детей на корабле не умер. А может, из-за этого… – Мариан махнула в сторону разноцветной стены. – Насколько я знаю, это уникальное достижение.

– Ух ты! – сказала Хэт, подняв лицо к потолку. – Спасибо, ребята. Что бы вы там себе ни думали, я вам правда благодарна.

Морган не смог сдержать улыбки, представив, как инопланетные переводчики станут переводить эту фразу. Хотя – почему бы и нет? Возможно, инопланетяне вовсе не такие загадочные и непостижимые, раз они достаточно небрежны, что теряют свои перья там, где их могут найти, и достаточно благородны, чтобы уберечь беременную девочку и еще не рожденного ребенка от смерти.

– Как бы там ни было, – сказала Мариан, держа чешую, как перо, – если техника рисования и раскраски действительно важна, возможно, как своего рода интерфейс, будет просто преступно, если Хэтэуэй не продолжит свою работу, причем преступно не только с научной точки зрения, но и с дипломатической. Ведь мы должны установить контакт с этими существами… – Морган протянул ей эскизы; она отмахнулась от них. – Нарисуй их, моя дорогая. Вот здесь.

Морган наблюдал за тем, как Хэтэуэй работает пальцами и ладонями, за ее сильными, решительными движениями. Все происшедшее за последнее время наводило на мысль, что они способны изменять окружающую среду.

– Мой Бог! – воскликнула Мариан, когда рисунок обрел форму. – Бладдеуд. Уэльская легенда, – пояснила она. – Женщина цветов. Хэт оглянулась.

– Вы хотите сказать, что они прилетали на Землю раньше?

– Нет, конечно, – раздраженно ответила Мариан. – Я просто вспомнила об этом при виде… – Она помедлила немного и закончила: – …ее вида.

– Готово! – сказала чуть позже Хэт, бухнувшись на колени и устремив глаза на большую голубую фигуру инопланетянина; отсветы от картины придавали ее лицу холодноватый оттенок. – Мне очень жаль, что я могу нарисовать только половину его… или ее… но, насколько я помню, нижнюю часть я просто не видела. – Она глубоко вздохнула, – И что мы теперь будем делать?

– Я ни за что не хотела бы причинить зло таким прекрасным… людям, – проговорила Мариан.

Хэт перевела взгляд с лица Мариан на Моргана.

– Значит, решено, – сказала она и стала собирать письма. Морган потянул последний листок к себе. Бумагу они, правда, не порвали, но Хэт, забирая листок, сердито нахмурилась. – Положу их обратно, туда, где они были спрятаны. Может, Стивен и проболтается, но сейчас его никто не станет слушать. Я попробую порисовать внизу – посмотрим, получится ли что-нибудь. А не получится, тоща мы расскажем про картины, не упоминая про сов. Если вы правы и самое главное – это рисунки, мы тем более не должны выдавать сов, пока они сами не решат объявиться. Может, они нарушили какой-нибудь из своих законов, когда помогли мне, и мы не должны этого разглашать.

– Хэт! – сказал Морган. – Стивен, по-видимому, не говорил тебе, что тоже видел инопланетян. Наш отряд потерял четырех человек в неосвещенной зоне корабля. Стивен был единственным свидетелем, и, судя по его словам, инопланетяне сперва отравили их каким-то газом, а потом забрали. – Хэт открыла рот. – Он видел большую тень с неровными краями. У нас не было причин не верить ему. Он явно был в шоке, а сержант Лоуэлл умеет проявить настойчивость.

По спине у Моргана вновь побежали мурашки при воспоминании о том допросе.

– Значит, это они его избили! – возмущенно воскликнула Хэт.

– Он пытался сбежать, – будто оправдываясь, сказал Морган. – Ребята немного переборщили… Но Эй Джи его и пальцем не тронул. Он очень искусно умеет вести допросы.

– Стивен был весь в синяках!

– Он был единственным свидетелем исчезновения, а возможно, и гибели, четырех человек. А правду говорить не хотел.

– Мужики все решают кулаками, – посетовала Хэт.

– Хэт! – начал было Морган. Но как объяснить, что порой применение физической силы может быть оправданно? Это ведь не просто избиение… Хотя, пожалуй, она права. Разницы нет никакой. В любом случае, человека избили.

– Вот видишь? Я права! – с вызовом сказала Хэт.

– Говорите, неосвещенная зона, – вмешалась Мариан Уэст, прикрыв свои маленькие глазки рукой. – Я могла бы сказать, что почти все наши горючие вещества были потрачены во время эпидемии в изоляторах, но…

– Но мы их синтезировали! – сказала Хэт.

На сей раз Мариан не рассердилась, что ее перебили, а просто кивнула и продолжила свою мысль:

– Метанол и масло для ламп. Мы синтезировали и то, и другое.

– Если бы корабль, или совы, или кто-то еще не хотели, чтобы мы проникли в неосвещенные места, – тут же подхватил ее мысль Морган, – они не стали бы воспроизводить горючее для ламп. В конце концов, инопланетяне очень ловко отрезали нам всякую возможность контакта с Землей и лишили нас возможности полагаться на приборы.

– Может, что-то изменилось? – Хэт сложила руки на груди. – Может, корабль теперь хочет, чтобы мы спустились вниз? Вдруг найдем тех пропавших парней… Послушайте! Вы поверили мне насчет Стивена. Почему вы не хотите верить мне, когда я говорю о них?

Мариан чуть склонила голову и с любопытством посмотрела на девушку.

– Насколько я помню, ты сама сомневалась и не знала, что делать. Объект нашей дилеммы освободил нас от принятия решения, скрывшись в неизвестном направлении. Но сейчас перед нами более важная дилемма – и в данном случае, должна признаться, я чувствую себя куда более неуверенно. У меня более чем восьмидесятилетний опыт общения с человечеством, – сказала она, бросив взгляд на стену. – Но с этими… людьми – никакого.

– Я не хочу, чтобы на них охотились, – медленно промолвил Морган. – Это слишком опасно, как для людей, так и для инопланетян. Стивен говорит, что кто-то из этой группы с капитаном то ли коснулся чего-то, то ли что-то пнул ногой. Хотя, возможно, все это произошло оттого, что они были вооружены. Я считаю, что мы обязаны предупредить людей об опасности…

– Бог ты мой! Будто они не знают! Слушай, если мы скажем об этом и люди решат, что инопланетяне похищают людей и насылают на них букашек, здесь начнется такой дурдом! Люди взбесятся и будут охотиться за инопланетянами по всему кораблю. Я в жизни не рассказала бы тебе про сов, если бы могла подумать, что ты желаешь им зла!

– Эй Джи Лоуэлл никогда не потеряет головы.

– Да, ты восхищаешься этим типом, но мне плевать! – воскликнула Хэтэуэй. – Вполне хватит и одного психа!

Она собрала письма, эскизы и перо в одну кучку и с трудом поднялась на ноги, беспомощно глядя на них обоих и понимая, что в любом уголке пещеры она будет на виду.

Помолчав немного, Мариан сказала:

– Конечно, мы можем лишь гадать, и все-таки факты остаются фактами. У нас есть чешуя, которая могла появиться откуда угодно, хоть из стены, как насекомые. У нас есть описания и рисунки, хотя Хэтэуэй сама признается, что была больна, когда видела – или могла видеть – инопланетян. Стоит ли поднимать тревогу только на основании этих фактов? Я склонна согласиться с предложением Хэтэуэй. Пускай она оставит чешую и эскизы здесь, а мы попытаемся сделать все возможное, чтобы никто из людей не пострадал из-за собственного невежества. Но факты, я думаю, надо сохранить в тайне. Пока.

Хэтэуэй спрятала в тайнике свои сокровища, а Морган помог Мариан встать, что она перенесла с вежливо скрываемым раздражением и величием королевы. Но когда он отпустил ее, женщина слегка покачнулась, и что-то, лежавшее в кармане шерстяной юбки, стукнуло Моргана по бедру. Вес этого “чего-то”, его холодное – даже сквозь ткань – стальное прикосновение было знакомо Моргану с юности. Мариан почувствовала, как он напрягся, и застыла на минуту, взвешивая ответы на незаданные вопросы. Потом откинула голову назад и спокойно сказала:

– Это на случай, если придется убеждать молодых, а не стариков. Я участвовала в соревнованиях по метанию ножа сорок лет назад. – Она помолчала. – Никто, в конце концов, не заподозрит в этом старую беспомощную даму.

Хэт прикрыла свой тайник и неловко встала, с вызовом поглядев в их сторону, чтобы они не вздумали отпускать замечания насчет ее неуклюжести.

Мариан сжала руку Моргана,

– Я ей не скажу, – прошептала она. – А вы?

36. Стивен

Он совершенно сознательно не стал осторожничать, входя в подземелье Аида. Не пытался перешагнуть через толстые перепутанные корневища на полу, а спотыкался о них, как споткнулся во тьме тот военный перед тем, как погасла свеча и во тьме послышались тихие шорохи и скребущие звуки. Стивен нагнулся, поставил лампу, подождал, пока огонек успокоится, и приготовился залечь в засаде. Если они появятся прямо сейчас, он их поймает. Он заставит их ответить на его вопросы.

Итак, он нагнулся, споткнулся, поставил на пол лампу и приготовился ждать.

Огонек горел ровно, не колеблясь.

Стивен пнул ногой перевитые корневища. ,Он пинал их все сильнее и сильнее, пока мелкие кусочки не полетели во тьму.

В оглушающей недвижной тишине огонек лампы дрогнул от его движений, но потом выпрямился и не потух.

– Я здесь! – крикнул Стивен. – Придите и возьмите меня!

Ни звука в ответ. Ни шороха. Огонек снова колыхнулся и стал гореть чуть ниже, понемножку спускаясь по фитилю. Стивен пнул лампу ногой, и она полетела во тьму, описав дугу и разбрызгивая горящее масло. Лужица возле его ботинка ненадолго вспыхнула и начала гаснуть. Стивен тяжело и часто дышал. Внутри у него все кипело от страха и злости.

– Придите и возьмите меня!

Тьма презрела его крик. Пролитое масло понемногу выгорело, и лишь слабые блики плясали на осколках разбитого стекла.

Стивен зажег свечу и собрал остатки разбитой лампы, которые сумел найти.

– Трусы несчастные!.. Ничего, я подожду.

Он разбил свой лагерь на длинном винтовом пандусе, поднявшись к стене на целый виток. Соорудил из остатков лампы подставку с фитилем. На какое-то время у него есть свет. Лучше не думать о том, что будет, когда света не станет. Когда не станет – тогда и решит, что делать. Можно уйти еще дальше, куда-нибудь туда, где никто о нем не слышал. Куда-нибудь туда, где он завоюет симпатии людей и убедит их, что он не такой, как им наговорили. Удалось же это Джейкобу, усердному и набожному прихожанину, блестящему студенту, который убил человека, когда ему было тринадцать.

Но Джейкоб хорошо изучил людей. Он знал: главное искусство заключается в том, чтобы понять, что им надо, чтобы они поверили в его добропорядочность, и поступать соответствующим образом. Джейкоб не любил людей – и не боялся их. Стивен боялся людей и поэтому изучил леса и горы – и бежал в них. Он не Джейкоб. Он не сумеет заставить других увидеть его таким, как ему бы хотелось. Они видели в нем то, что хотели сами: оленя – или злодея. Сидя при свете единственной свечи, Стивен содрогнулся, вспомнив пулю охотника, смыкающееся кольцо склонившихся над ним людей – и ее глаза. Он увидел себя в окружении не четырех человек, а сотен, и застонал от жгучей боли в желудке.

Встав на четвереньки, Стивен отполз к своей подкладке от спального мешка и лег на живот, чтобы уменьшить мучительные спазмы.

“Что бы ты сказала мне сейчас, Флер?” Ее саван был уже почти пустым. Он так жаждал в последний раз ощутить ее близость, что лег на могильный холмик, почувствовав, как ее хрупкие кости подались под его весом. Она почти уже растаяла, ушла. Тело, которое он украл – первая в его жизни вещь, которую он украл, чтобы сохранить, – разлагалось на молекулы. Именно это чувство в большей степени, чем страх, что девушка приведет сюда людей, погнало его прочь из пещеры. Он не хотел быть там, когда Флер исчезнет навеки.

Что ему было нужно, так это место вроде пещеры Хэтэуэй. Место, о котором никто не знает. Место, куда никто не ходит, – с водой, имбирным хлебом, светом и стеной для рисования, чтобы не приходилось оттуда уходить и чтобы к нему никогда никто не пришел. Он мысленно представил себе карту лабиринтов и пещер в стенах корабля. Зарыться в нору и жить, словно заяц или суслик, в безопасности, подальше от людей. Хотя безопасность эта будет весьма относительной, поскольку в его пещеру в любой момент могут прорыть туннель, но если у него будет целая система пещер и туннелей, и если они не будут связаны между собой, и если он тщательно спланирует пути отступления… А выходить можно по ночам, В стенах сделать смотровые глазки и наблюдать за ними, чтобы его не застали врасплох. И может быть – всего лишь может быть! – он сумеет найти других людей… Но Стивен тут же отогнал эту мысль. Стоит одному человеку узнать – и он вечно будет жить под угрозой мучений иди предательства. Единственный человек, которому он доверял, была Флер.

“Ты не доверял мне, – сказал ее голос. – Ты просто думаешь, что я наконец умерла, и теперь твою тайну никто не узнает”.

– Господи! – прошептал Стивен, прижав руки к ушам. “Нет, ты не сходишь с ума, – ответила она на мелькнувшую у него смутную мысль. – Бедный Стивен!”

Он откатился от ее голоса, свернувшись клубком, чтобы унять боль в животе. И она умолкла. Потом, когда спазмы в желудке наконец утихли, Стивен внушил себе, что просто вспомнил ее голос, а не слышал его.

Он снова улегся на подкладке спального мешка – и вдруг вспомнил, что, скатившись с нее, почувствовал, как что-то оторвалось от его головы, точно старый засохший пластырь. Придвинув к себе лампу, он осторожно наклонил ее, стараясь поднести ее к подкладке как можно ближе, не пролив масла. Там ничего не было, ни пятен, ни серых волокон. Стивен ощупал лицо – оно тоже было чистым, только подернутым тонкой пленкой из засохших слез и слюны. Он поднял подкладку от мешка – она подалась без всяких усилий. На всякий случай Стивен постелил целлофановую простыню.

И тем не менее, когда он уснул, голос вернулся. Стивен пробудился где-то в середине диалога, когда она говорила ему: “Ты должен!”, а он отвечал: “Нет, я никому ничего не должен!” Таких разговоров у них было много. Она вечно твердила ему, что он должен сделать, а он вечно с ней спорил. Даже если он был не прав, ему не хотелось ей уступать. “Открой глаза, Стивен!” – сказала она. “Зачем?” “Затем, что я так хочу”.

Он увидел что-то голубое, переливающееся, как листва или вода. Чешуйки-перья были словно листья, каждая сама по себе, но переливались они, как вода, как единая поверхность.

Инстинкт бывшего лесного жителя заставил его замереть.

“Хорошо, Стивен, – мягко сказала она. – Хорошо”.

Стивен бросил косой взгляд через плечо, откуда, казалось, доносился этот голос.

“Ты же знаешь, что меня тут нет”, – сказала она.

Их было четверо. Они были мельче, чем он ожидал, судя по рисункам Хэт. Ростом не больше человека, только пропорции непривычные. Голова и плечи огромные, словно каждый из них был одет в широкий плащ с капюшоном, а нижняя часть тел покрыта более мелкими чешуйками-перьями. Широкие трехпалые ступни с длинными загнутыми ногтями или когтями. Глаза как у ночных птиц, подумал Стивен, рассматривая их взглядом жителя лесных чащоб. Как и люди, они находились вне своей привычной окружающей среды, но, как и люди, несли на себе ее отпечаток. Зрение было важнее для них, чем слух; глаза огромные – а ушей практически не видно. Ртов, кстати, тоже, с изумлением заметил Стивен.

Словно прочитав его мысли, двое инопланетян, стоявшие ближе, чуть нагнулись вперед, и среди внезапно раздвинувшихся на груди перьев у каждого из них появилось треугольное отверстие. Оттуда, будто бледный червяк, высунулась гибкая розовая трубочка.

Даже во сне Стивена охватило такое отвращение, что он отпрянул, чувствуя, как волосы на шее встали дыбом. “Не будь ребенком, Стивен!” – сказала Адриен. Он отпрянул еще дальше, освободился от ее голоса, и она замолчала – и осталась только тьма.

“Это просто кошмарный сон”, – сказал он сам себе. Во тьме раздались шорох и пощелкивание, а потом стало тихо – до того, как Стивен успел проснуться настолько, чтобы отличить сон от яви. Сердце колотилось так, что все тело сотрясала дрожь. Он прислушивался к тишине с таким же болезненно напряженным вниманием, как в ту первую ночь в лесу, когда ему было тринадцать и он сбежал, прихватив с собой потрепанный спальный мешок и духовое ружье, служившее его единственной защитой от первобытных страхов. Перепуганный как крысенок мальчишка, для которого медленный восход солнца был спасением – но и пыткой одновременно, поскольку ожидание было невыносимо долгим. Постепенно синеющее черное небо с проступающими на нем размытыми пятнами облаков. Первый луч солнца на верхушках секвой – высоко-высоко, как на поверхности озера с точки зрения утопленника. Он промерз до самых костей, так, что, казалось, они затрещат при малейшем движении. Костер погас, потому что он слишком боялся темноты и не мог поддерживать огонь. “И слава богу”, – подумал Стивен-взрослый. Ведь тогда он ничего не знал. Не знал, каково это – стоять на выжженной дотла земле на следующий день после лесного пожара, ощущая жар под ботинками и уколы летающего в воздухе горящего пепла. Не знал, каково это – видеть, как ветеран-пожарник без стеснения рыдает над детской застежкой от ремня. Не знал, как тускло светит солнце сквозь дым пожарища.

“И ты еще считаешь себя трусом!” – прошептала Флер в самое ухо. Она и при жизни ему это говорила… Стивен проснулся, весь дрожа после жары, обдававшей его во сне. Голова сползла с защитного целлофана и лежала на жесткой подушке из камня. Стивен выругал себя за то, что отдал девушке свой спальный мешок и не забрал его, когда уходил. Бессмысленный приступ благородства, желание доказать, что он не такой подонок, как она думает. Навыки лесного жителя подсказывали, что лежать без движения нельзя. Нужно шевелиться. Хотя больше всего ему хотелось свернуться в клубок и замереть.

Стивен осторожно приподнял голову – все нормально, ничего его не удерживало. Нашел лампу и зажег ее ледяными руками. Тусклый свет озарил картину наверху, которой раньше там не было – поросшие мхом стволы, высокий папоротник и белые, как жемчужинки, ягоды. Он с трудом вылез из подкладки от спального мешка и, не спуская со стены глаз, поднял лампу как можно выше. Солнечный свет позолотил верхушки секвой – а над ними виднелось облако, тоже отливавшее золотистым оттенком. Стивен положил на стену ладонь и оперся на нее всем телом, скорбя о потере, ненавидя людей, которые прогнали его из родной чащобы, и ненавидя себя за то, что позволил себя прогнать.

– Что вы со мной делаете, черт подери? – прошептал он, но не услышал ответа.

“Значит, снова сбежишь?” – спросил его голос Флер.

Стивен вздрогнул, резко отдернул ладонь и развернулся. Свет от лампы струился вдоль стены. Было тихо. Потирая саднящую ладонь, Стивен встал на колени и поставил лампу. “Значит, я снова сбегу? Но куда?” Обратно в пещеры, где его ждут не дождутся? Черта с два! Он останется здесь. В следующий раз он будет наготове, когда они появятся. Больше его врасплох не застанут.

Он сел, скрестив ноги, на целлофановую подстилку и уставился на стену.

“Свет! – подумал он. – Пожалуйста, свет!”

Ничего. Стивен с облегчением улыбнулся и откинулся назад. Его рука упала вниз, коснувшись краем ладони аргиллита, – и он застыл. Сразу вспомнилось, как что-то удерживало его, когда он пытался поднять голову в прошлый раз, и как его словно ужалило в ладонь… Он чуть было не отдернул руку, но заставил себя сдержаться. Сердце у него забилось сильнее.

“Свет!” – подумал он.

Свет!

И тут он закрыл глаза и представил стену, сквозь которую струится свет, словно сквозь мозаичные окна собора.

И свет пришел к нему.

37. Софи

Розамонда Колби появилась в лаборатории патологии после того, как погас свет. Мариан, Хэтэуэй, Морган и Софи играли в покер на рабочем столе при свете самодельной настенной лампы. Карты времен Второй мировой войны принадлежали Мариан. Как предположила Хэтэуэй, Мариан знала каждую вмятинку на этих картах; ей явно не составляло труда понять, что за расклад у кого на руках, и сражение за победу происходило в основном между Мариан и Морганом. Мариан научилась этому во время войны и отточила свою технику во время игр не на жизнь, а на смерть в доме престарелых, в то время как Морган был настоящей акулой картежной игры (латиноамериканец с невинной физиономией), который научился играть, извлекая уроки из своих побед и поражений. Хэтэуэй и Софи продули им такую сумму, какая вполне могла бы привлечь внимание Международного финансового фонда. Как выразился Морган, играть на гроши в покер высокого класса не имело никакого смысла.

Розамонда объявила о своем присутствии тихим восклицанием: “Боже мой!” Кое-как остриженные волосы, бесформенная одежда и невинный беззащитный взгляд делали ее похожей на беспризорного ребенка.

– Как чудесно! – сказала она, переступив порог. – Я знала, что у вас есть свет, но…

Они вмонтировали над рабочим столом пять стеклянных бутылок с отрезанными горлышками, обрамив их ободками, синтезированными кораблем, так что свет от горящего масла мерцал и струился вниз. Морган с Мариан обменялись взглядом, заключив таким образом перемирие, и положили карты на стол рубашками кверху.

– У нас в Эревоне ничего подобного нет. Они считают, что мы не должны изменять наше окружение. – Розамонда подняла руку и провела пальцем по ободку. Свет от лампы заиграл на четырех филигранных серебряных колечках, украшавших ее пальцы. – Я дизайнер по интерьеру. Я могла бы что-нибудь из них сделать… – Она глубоко вздохнула. – Но я не за этим сюда пришла. Я Розамонда Колби. Вы, наверное, знаете, – она искоса глянула на Софи, – что со мной случилось перед тем, как я покинула Землю… из-за чего я ее покинула… Но я…

– Вы – та самая молодая женщина, на которую, как утверждают, напал Стивен Купер, – сказала Мариан.

Розамонда Колби благодарно вздохнула, повернувшись к ней.

– Да. Он действительно на меня напал. Но это было не изнасилование. Я знаю… моя сестра сказала… Я просила ее не говорить. Она любит все драматизировать.

– Так чего же вы тогда хотите? – вмешалась Хэтэуэй. Розамонда посмотрела на Хэт, стоявшую с непримиримым видом в своей клетчатой рубашке.

– Я… Я хотела прийти к вам без Эйлиш и остальных… чтобы самой во всем разобраться. Это очень трудно сделать, когда все на тебя давят… – Она обвела их взглядом, остановив его на Моргане.

Он нервно кашлянул, явно не понимая, что же ему сказать.

– Вы пришли сюда в темноте? – спросил он.

– Да. – Розамонда тихо рассмеялась. – Вы думаете, я сумасшедшая? После того случая я была так напугана… почти парализована страхом. Хотя я не из тех, кого легко испугать. Я люблю ужастики, люблю триллеры… – Хэтэуэй закатила глаза, изображая крайнюю степень презрения. – Но, как ни странно, то, что я его увидела, мне помогло. Единственное, чего я безумно боялась, все-таки произошло. Хуже уже некуда. И… Я ведь даже не разглядела его как следует. Я давала полиции описание, но это словно была не я, а кто-то другой. Когда я думала о нем, он казался мне безликим злом. Я чувствовала, как он меня толкает… душит… но я не видела его лица. И тут вдруг увидела. Он всего лишь человек. – Она посмотрела по очереди на Моргана, Софи и Мариан, словно умоляя их понять ее. – Всего лишь человек, который так поразился, когда увидел меня… и в то же время почти обрадовался… словно я была для него таким же нескончаемым кошмаром, как и он для меня. Я могла бы поговорить с ним. Я так и сделала бы, если бы не Эйлиш и остальные…

– Значит, вы хотите поговорить со Стивеном? – сказала Хэтэузй, и голос ее, по контрасту с голосом Розамонды, прозвучал бесстрастно и резко.

Розамонда вздрогнула.

– Я знаю, что это звучит глупо и наивно… На Земле у меня никогда не было бы такой возможности. Но я просто хочу знать, зачем он это сделал.

– Боюсь, нам неизвестно, где он, – растерянно проговорил Морган. – Его не видели в лагере вот уже несколько дней.

– Но вы знали его! – воскликнула она, подняв глаза. – Мне сказали, что вы его знали…

– Я видела его, – ответила Софи. – Какое-то время он жил в нашем лагере. Хэтэуэй тоже встречалась с ним пару раз. – Розамонда бросила на Хэт быстрый взгляд и снова отвела глаза. – А Морган и Мариан, по-моему, вообще ни разу с ним не разговаривали.

Розамонда тихо вздохнула, потом выпрямилась и отвернулась, превратившись в силуэт на фоне залитой мерцающим светом стены.

– Тогда мне остается только ждать, пока его поймают. Она постояла еще минутку и ушла, потупив голову и путаясь в складках широкой юбки.

Хэтэуэй проводила ее мрачным взглядом.

– Зуб даю, она пришла не одна! – заявила девушка и крадучись пошла за Розамондой в темный и запутанный лабиринт массива.

Вскоре она вернулась, презрительно усмехаясь.

– Она села на камень и стала хныкать, пока кто-то не спросил ее, что случилось. Тогда она заявила, что хочет поговорить с Викторией. Короче, он повел ее к Виктории. Вот сучка! – от души выругалась Хэт.

Мариан положила руки на карты – покалеченную поверх здоровой.

– Любопытно. Должна признаться, я не уверена: то ли это искреннее, хотя и глупое, желание примириться с собой и со своим обидчиком, то ли искусно разыгранный спектакль с целью пробудить в нас жалость и выведать, где находится мистер Купер. И насколько на Розамонду влияют те, кто стоит у нее за спиной… – Она повернулась к Хэтэуэй. – Думаю, твоя осторожность оправданна. Остается только надеяться, что к тому времени, когда Стивен объявится, ответственные элементы в этом лагере победят. Так должно быть. Люди, которые бегают взад-вперед и выкрикивают лозунги, как правило, быстро выдыхаются. Кишка у них тонка для долгих дистанций. – Мариан взяла в руки карту, закрывая эту тему. – Еще разок, доктор Морган?

Утром к ним пришла Виктория. Вид у нее был усталый и несчастный.

– Розамонда Колби решила выдвинуть обвинение против Стивена Купера, – сказала она вместо приветствия.

Хэт, стоявшая к ней спиной и фильтровавшая химикаты, процедила:

– Сучка!

– Она предоставила нам всю необходимую информацию, и мы начали его искать. Поскольку объявлено официальное расследование, будьте готовы показать под присягой и при свидетелях, что вы действительно не знаете, где он. – Виктория помолчала немного и спросила: – Что скажешь, Хэтэуэй?

– Запросто! – не поворачиваясь, заявила Хэт. – Да я хоть на голову встану голышом и пропою американский гимн, если хотите.

– Должна ли я предупредить тебя об ответственности за дачу ложных показаний? – терпеливо проговорила Виктория.

– Надеюсь, это сделает законный адвокат Хэт, – ответил Морган.

Виктория смерила молодого ученого взглядом.

– Я не забыла о вашем требовании. И я не меньше вашего хочу защитить Хэт. В лагере бушуют страсти. Грядет первый судебный процесс в рамках нашей зарождающейся юридической системы. Но, к сожалению, поскольку преступление было совершено на Земле и все улики и архивные записи находятся там, очень многое будет зависеть от аргументов.

– Обе мисс Колби, без сомнения, это прекрасно осознают, – сказал Морган. – К нам вчера приходила младшая сестра и выразила желание поговорить с Купером.

– Она хочет “понять”! – саркастически заметила Хэт, повернувшись к Виктории.

Виктория задумалась, подыскивая слова.

– Подобное желание не так уж необычно для жертвы насилия. Я попрошу адвоката мисс Колби объяснить ей, что, если она не будет соблюдать установленную законом процедуру, она рискует восстановить судей против себя и они не смогут вынести справедливый приговор. Вопрос сейчас не только в том, признают Стивена Купера виновным или нет. Это будет суд над всем нашим обществом.

– Самые вопиющие судебные ошибки совершались тогда, когда правосудие оказывалось под влиянием политики, авантюризма или предубеждений, – заметила Мариан.

– Я понимаю, – сухо проговорила Виктория. – Я…

– Виктория! – На пороге появилась девочка-подросток, одна из гонцов Доминика. – Вы могли бы прийти? Дело срочное. И вам, Софи, тоже не помешало бы… Доминик говорит, вы с ними знакомы.

– А в чем дело?

– Женщины. Они не пускают скаутов в свою пещеру. Стоило им выйти из лабиринтов массива, как до них донеслись крики и пение. У входа в женский туннель толпились более дюжины скаутов в зеленых рубашках, трое военных из спецотряда, Арпад, Доминик и несколько других членов комитета. Перед ними стояли женщины – человек сорок, если не больше. Они стояли рядами, держась за руки и закрывая вход в туннель, раскачивались в такт мелодии и пели: “Мы не сдвинемся с места! Не сдвинемся с места”. Их почти радостное пение казалось контрастным аккомпанементом голосу Мэгги, которая сердито кричала:

– Мы не позволим вам сюда войти! Вы – волки, которые гонятся за отбившимся от стаи волком! Вам придется поверить нам на слово, что этого человека у нас нет!

Несколько женщин сновали между рядами, дергали своих товарок за руки и яростно спорили. То одна, то другая из поющих ненадолго прекращали петь, отвечая на аргументы несогласных, но их соседки тут же смыкали ряды и продолжали раскачиваться в такт. Люди в лагере побросали работу и, привлеченные необычным зрелищем, начали стягиваться ко входу в женскую пещеру.

Увидев Викторию и Софи, Арпад облегченно вздохнул. “Ну да, мы же разумные женщины”, – с долей цинизма подумала Софи.

Мэгги испепелила их взглядом, в то время как Ханна, к удивлению Софи, улыбнулась горькой улыбкой. Рядом с ними стояли две бывшие сотрудницы полиции, Астарта и Лилиан, а также крепко сбитая чернокожая женщина, которую Софи раньше не видела. Чернокожая с жаром сказала:

– Вы не имеете законного права настаивать на проведении обыска в нашей пещере!

– Ваше заявление о том, что это ваша частная собственность, противоречит Монреальскому соглашению, – возразил ей мужчина среднего возраста. – Там как раз подчеркивается, что ни национальные сообщества, ни иные группы или индивидуумы не имеют права присваивать себе какую-либо часть корабля.

– Мы ваше драгоценное соглашение не подписывали, ясно? – заявила Мэгги с усилившимся от волнения акцентом. – Без приглашения в наш дом никто не войдет! А вы от нас приглашения дождетесь, когда рак на горе свистнет. Вы что, правда думаете, что мы будем сидеть, как гусыни, и позволим вам расхаживать по нашей пещере?

– Нет, но мы надеялись, что вы проявите благоразумие и поможете нам поймать опасного преступника.

– Против Стивена Купера выдвинуты обвинения, но его не судили и не приговаривали, Лоренс, – сказала Виктория. – Вы прекрасно знаете, что человек считается невиновным, пока суд не докажет обратное. Мы хотим, чтобы он предстал перед законным и справедливым судом. Меня зовут Виктория Монсеррат, – добавила она, обращаясь к чернокожей. – Я специалист по международному праву.

– Аманда Самнер, – представилась женщина, энергично тряхнув руку Виктории. – Общественный защитник из Филадельфии. Если ваш мистер Купер нуждается в адвокате, он может рассчитывать на меня. Насколько я понимаю, вы принимали участие в составлении Монреальского соглашения. В этом документе есть несколько очень серьезных упущений, особенно по части прав личности. Я предлагаю вам прекратить поиски – и не только в нашей пещере, но и в остальных тоже, – пока мы не решим эту проблему.

Одна из несогласных вышла вперед – строгая на вид женщина лет тридцати. Софи знала, что ее зовут Хелен и что она взяла с собой дочь.

– Они всего лишь хотят убедиться, что мы не прячем беглеца. Откуда им знать: а вдруг он взял в заложники кого-нибудь из наших детей и вынуждает нас покрывать его?

– Ты просто насмотрелась всякой голливудской дряни, – ввернула Мэгги.

Хелен не обратила на нее внимания.

– Если вы считаете, что им нужно приглашение, – я приглашу их. Я имею на это право, верно? Я ведь тоже член сообщества!

– Тем самым ты нарушишь все наши принципы, – сказала Мэгги.

– Ваши принципы, а не мои! – раздраженно ответила Хелен и посмотрела на Викторию и Софи. – Заходите! – Это прозвучало одновременно и как приглашение, и как приказ, – Если они зайдут к нам, – обратилась она к Доминику и скаутам, – вы поверите тому, что они скажут?

– Это будет не по закону, – заявил мужчина среднего возраста.

– Вот именно! – подхватила Аманда Самнер. – Хелен предложила вам это из вежливости, чтобы вы могли сегодня спокойно спать в своих постелях. Вы можете принять ее приглашение или отклонить его. Но больше вы от нас ничего не дождетесь!

– Мы принимаем ваше предложение, – сказал Доминик. – И мы поверим Виктории и Софи на слово.

Обыск продлился долго. На вершине массива успели сменить два вымпела. Им пришлось обшарить все углы, поскольку они понимали, что члены комитета удовлетворятся ответом только в том случае, если они осмотрят все щели размером в человеческий рост. Сделать это было непросто, поскольку некоторые из женщин вставали на дыбы при одном их приближении. В конце концов Софи пришлось взять большую часть работы на себя, а Виктория тем временем стояла у входа и наблюдала за тем, чтобы беглец не прошмыгнул за их спиной из еще не осмотренного уголка в уже осмотренный; смешная, на их взгляд, предосторожность, но они понимали, что делают это не ради собственного удовольствия. Виктория разговаривала с женщинами на расстоянии, между тем как Софи воочию увидела, как продвигаются работы над пещерным домом – Базисом, как они его окрестили, – так что в общем-то обе они не потеряли времени даром. Однако при этом обе так устали от подозрений и вражды, что Софи была рада-радехонька, когда смогла наконец уйти в свою лабораторию. Что до Виктории, то она уныло поплелась на встречу с депутацией из Эревона, которая пришла искать пропавшую Розамонду.

38. Стивен

Вняв его призыву, свет появился – но гаснуть не хотел, хотя Стивен, положив ладонь на аргиллит, изо всех сил представлял себе тьму. “Ты не любишь тьму”, – прошептал голос Флер.

– Я хочу спать! – вслух ответил ей Стивен. – Я тут как в камере, черт бы их…

“Ничего подобного!” – рассмеялась Флер.

Она права. Здесь даже ругательства как-то не хотели срываться с языка. Это было чудесное место, вновь превратившее его в мальчугана, который увидел в деревьях собор. Свет был мягче, чем в главной пещере, с желтоватым оттенком, словно он сиял сквозь густое облако или истонченную почти до прозрачности морскую раковину, заливая огромное помещение. Оно тоже походило по форме на раковину – на громадного одностворчатого наутилуса с сердцевиной и параллельными завитками на стенах. Помещение уходило ввысь метров на пятьсот, где стены смыкались в крышу над сердцевиной; сама же сердцевина была подвешена в воздухе, так что ее закругленное основание висело над полом метрах в двадцати. По форме напоминавшая веретено, она то расширялась, то сужалась, а в более толстых местах, как отметил про себя Стивен, от нее отходили мостики. Все поверхности в пещере были покрыты переплетениями жил – тонких на сердцевине, толстых и узловатых на полу, – очень похожих на корневища.

В первый же день Стивен начал осматривать свои новые владения, совершив долгий подъем по винтовому пандусу, становившемуся все круче. Там, на солидной высоте, он пригнулся и сумел шагнуть с внешней спирали на внутреннюю, опоясывавшую веретено, и немного спустился по ней. Он попривык к окружающей обстановке и уже не перешагивал через переплетения корней, а наступал на корневища, как в детстве в лесу. Почти упираясь головой в верхний виток пандуса и свесив ноги вниз, он достал свой блокнот и впервые в жизни попробовал описать все увиденное словами, как это делала Хэтэуэй. Он завидовал ей. Ей было кому писать. А он один; у него только мертвая женщина, с которой он разговаривал во сне.

Стивен не знал, как описать словами окружавшие его чудеса. Он положил голову на аргиллит, обводя пещеру рассеянным взглядом.

“Не урони свой блокнот”, – донесся голос Флер, такой ясный, словно она стояла за спиной.

Он резко поднял голову – и почувствовал, что его тянут назад, выдирая из затылка волоски. Стивен обернулся и посмотрел на выступ – серые волоконца быстро втянулись в аргиллит, утащив с собой прядку темных волос. Стивен вскочил как ужаленный. Блокнот выпал у него из рук, запрыгал по внутренней спирали и остановился, зацепившись за корневище метрах в восьми-девяти. Стивен еле сдержал желание броситься за ним, сбежать от щупальцев корабля – прыгнуть вниз и навсегда освободиться от всех мучений, разбившись насмерть.

Он посмеялся над собой мгновение спустя, хотя его всего трясло. Казалось, вот-вот корабль доберется до него сквозь одежду или обрушится ему на голову. Но ничего не случилось. Флер, которая на самом деле не была Флер, больше не заговорила с ним.

Бросив мельком взгляд на стену, Стивен увидел ярко-зеленое пятно. Воспроизведение образа, жившего в его памяти, было настолько точным, что он не мог внушить себе, будто инопланетяне просто скопировали картинку, сфотографированную зондом на Земле. Это изображение явно взято из его мозга. Стивен почувствовал себя униженным и несчастным – в точности как тогда, когда он рассказал о своих заветных надеждах и чаяниях сотруднице социальной службы. Она увезла его на природу, подальше от кабинетов и папок, и в первый раз в жизни выслушала его как человека, а не как очередное “дело”. Придя к ней в следующий раз, он увидел среди ее бумаг листок, на котором в деталях были записаны все его слова. Больше он никому из них душу не раскрывал, придя к выводу, что в чужих глазах он просто малолетний преступник, асоциальный элемент.

Однако корабль вовсе не унижал его… Эта мысль поразила Стивена, и он осторожно стал думать дальше. Если корабль нарисовал эту картину, значит, он знает все, что хранится у него в памяти. И тем не менее из всех накопленных Стивеном в течение жизни образов корабль выбрал самый прекрасный – и превратил его в еще более прекрасную картину.

Стивен оставил блокнот лежать на месте; его слишком трясло, и он не решился спускаться. Натянув рукава на ладони так, чтобы не прикасаться больше к аргиллиту, он прополз одним витком ниже, туда, где пандус расширялся настолько, что можно было встать, не опасаясь свалиться вниз. Потом он встал, спустился по спирали еще ниже и сел, скрестив под собой ноги, напротив картины, глядя вверх, как он смотрел на деревья в тот первый дечь, голодный, холодный, но уже не чувствуя ужаса… а главное, освободившись от страха, что для него нигде не найдется места.

Какой же он был дурак, подумал Стивен, что ушел в город и попытался жить городской жизнью. Он не винил себя – он по-прежнему не чувствовал себя виноватым в том, что в конце концов не вынес и попытался бежать из города. Но это ведь они, порядочные люди, превратили город в такую клоаку. Его вина только в том, что он ушел из родной лесной чащобы, которая действительно была его домом.

Больше он этой ошибки не повторит, подумал Стивен и медленно, собрав все свое мужество и не отрывая глаз от любовного послания корабля, положил ладонь на аргиллит.

“Ты не Флер. Ты инопланетянин? Или Корабль?”

“Мне нужно время”, – услышал он наконец.

“Время у меня есть”.

39. Софи

– Привет, Ханна. Привет, киска!

Утро, красный вымпел. Софи фильтровала в лаборатории синтеза только что полученный краситель. Услышав голос Хэтэуэй, она подняла голову и увидела в дверном проеме Ханну. Мелисанда спрыгнула с ее рук, словно взбитые сливки. Кошка проигнорировала кроссовку Хэтэуэй, стукнула лапкой по шнуркам на теннисных тапочках Мариан, обнюхала края брюк Моргана и подняла заостренную мордочку к Софи с обиженным видом: “Где же ты была?” Софи лихорадочно бросилась к раковине, возбужденная, как всякий, кто когда-либо терял любимую кошку.

– Я должна сперва сполоснуть руки, не то я тебя запачкаю, – сказала она Мелисанде. – И не ругай меня за то, что я тебя бросила. Ты сама ушла.

Она вымыла руки, стряхнула с них воду и обтерла ладони о джинсы. Мелисанда уселась у ее ног, вылизывая лапу розовым, как лепесток, язычком и выражая таким образом свое терпеливое презрение к непроходимой человеческой тупости. Она увертывалась от мокрых пальцев Софи до тех пор, пока та не вытерла их насухо, и лишь затем позволила себя погладить.

– Должна сказать, – заметила Ханна, оглядываясь кругом, – ваш продуктовый завод выглядит очень внушительно.

Софи впервые увидела ее без обычной юбки и блузки. На Ханне были джинсы в заплатках и старая мужская рубашка. За спиной у нее маячил туго набитый рюкзак.

– Да, – подтвердила Хэтэуэй, – только не пробуйте наш кайенский соус, просто отрава. Зато другие приправы у нас получились очень даже ничего – перечная мята, ваниль и другие специи – все, что можно растворить в воде. Возьмите пончик! – Она протянула Ханне свое собственное изобретение – пончик из имбирного хлеба, оставшийся после утреннего совещания медиков и ученых: Ханна немного недоверчиво взяла его и надкусила. – Как дома, да? Мы сейчас пытаемся синтезировать кофе. Послушайте, вы можете взять с собой все, что захотите. А вы у себя в пещере не пробовали что-нибудь воспроизвести?

– Попробуем, когда устроимся на новом месте. Я пришла сказать вам, что некоторые из нас решили уйти из пещеры.

– Уйти?..

Кент Хьюс прошел за спиной у Ханны, поприветствовав их кивком. Она подождала, пока он скрылся из виду, и положила рюкзак на пол.

– Мы переселяемся в Эревон – Мэгги, я, Астарта, Барретт, Лилиан и еще человек десять. Голубка, Лиза, Хелен и дети решили остаться.

– А что случилось? – спросила Софи, отгоняя Мелисанду от стола, на который та намеревалась запрыгнуть.

– Я и сама об этом думаю. Быть может, мы слишком разошлись во мнениях. А может, просто неудачно выбрали место – слишком близко от такого многочисленного, централизованного и стремящегося к расширению территории соседа. Некоторых из нас тревожит присутствие военных, других – тот факт, что мужчины, похоже, взяли власть в свои руки. И вы постоянно давите на нас. – Она глубоко вздохнула. – Мы только начали устраивать свою жизнь по собственному разумению, как перед нами встал вопрос: ассимилироваться или нет, а если да, то до какой степени, пускать вас делать обыск или нет… Вчерашний инцидент был последней каплей. Мы не спали практически всю ночь, пытаясь договориться, но под конец те из нас, кто не хочет жить по вашей указке, решили, что есть только один выход – уйти. Эревон живет согласно провозглашенным им принципам анархии. Там есть несколько групп, сосуществующих друг с другом, в том числе группа лесбиянок-сепаратисток. Возможно, мы присоединимся к ним, а может, и нет. Но у нас по крайней мере будет выбор.

Софи молчала, однако молчание затянулось, и она поняла, что ей придется что-то сказать.

– Я вам не судья. Я человек аполитичный.

– Аполитичных людей не бывает, – сказала Ханна. –Каждый поступок – это политика. – Она протянула маленький листок бумаги. – Здесь указано, где мы обоснуемся. Мы будем рады видеть всех вас. Вы все, так сказать, ассоциированные члены нашего сообщества. – Ханна из вежливости не стала подчеркивать, что к Моргану это не относится. – Знаешь, Софи… Я хотела бы напоследок кое в чем тебе признаться. – Голос у нее был виноватый, но уже не такой напряженный. – Во-первых, Мелисанда начала есть имбирный хлеб. Мы даже не заметили, как она нашла новый источник; он совсем не такой сладкий. Мы надеемся, что раз корабль заботится о нашем пропитании, он позаботился о ней тоже. Мне кажется, никаких побочных эффектов у нее нет. А во-вторых… у нее начался период сексуальной активности, и она сбежала… – Ханна печально улыбнулась. – Ты не единственная, кто взял с собой на борт кота или кошку. Я знаю, как ведут себя животные женского пола, когда они беременны. У меня в колледже была соседка по комнате, которая вела себя точно так же. И Барретт тоже говорит, что Мелисанда, как и моя соседка, забеременела. Конечно, я должна была сказать об этом раньше, но мы так закрутились… Извини. Я понимаю, что мы за ней не уследили, хотя ты доверила нам ее…

– Котята? – сказала Хэтэуэй, опустившись на колени и протянув к Мелисанде руку. – Вот здорово! Иди ко мне, кисонька! Кис-кис-кис!

Мелисанда бросила на нее взгляд, исполненный крайнего презрения, и пристроилась рядом с Софи. Она явно не выглядела больной или голодной; ее кремовая с темными пятнами шкурка была гладкой, глаза блестели. Кошка вытянула передние лапы, выставила коготки, подняла свой зад с хвостом к потолку и довольно замурлыкала.

– Мелисанде удалили яичники, – сказала Софи, – она не могла забеременеть.

– Барретт совершенно уверена, что она беременна, – ответила Ханна. – Все признаки налицо. Если ей сделали операцию недавно, у нее могло остаться…

Она осеклась, увидев, как Софи решительно покачала головой.

– Это было почти три года назад.

– Здесь происходят и более странные вещи, – мягко заметила Ханна.

Софи нагнулась и протянула руки. Мелисанда потерлась о них своей шелковистой шерсткой. Софи провела ладонью по мягкому кошачьему животу с двумя рядами сосков. Ее знания о кошачьем воспроизводстве ограничивались информацией из книг, прочитанных давным-давно. Она прижала к себе кошку, нащупала послеоперационные шрамы, а затем нажала на живот посильнее, пытаясь понять, есть ли там что-то или нет. Мелисанда сердито зашипела и сомкнула зубы на руке Софи, не кусая, а просто выражая неудовольствие, пока Софи не отпустила ее. Затем уселась и стала вылизывать шерстку.

– Софи! – раздался чей-то голос.

Софи спокойно встала, не сознаваясь самой себе в той мысли, что пришла ей в голову, и подошла к Мариан. Старая дама по-прежнему писала на своей “доске”, на сей раз более тонкой кисточкой. Ее буквы уменьшались в размерах и становились с каждым днем все аккуратнее, а вчера вечером Софи заметила, что Мариан прищурила слепой глаз, пытаясь рассмотреть карты.

– Можно? – спросила Софи.

Она взяла лист бумаги, сложила его и прикрыла зрячий глаз Мариан. Поврежденный глаз старой дамы явно начал различать свет, тьму и движения. А зрячий, ранее способный только к периферическому зрению, стал способен видеть и то, что находилось прямо перед ним, поскольку Мариан без усилий прочитала фразы, написанные Софи на доске под ее собственными.

Софи положила кисточку, потянулась к руке Мариан и снова спросила:

– Можно?

– Она не изменилась, – сказала Мариан. – Только глаза.

Софи обследовала покалеченную руку Мариан. Все вокруг напряженно застыли, не сводя с них глаз. Кисть у старой дамы действительно не изменилась. Софи вновь глянула на Мариан: ее маленькие голубые глазки довольно долго смотрели прямо, и лишь потом поврежденный глаз отвернулся в сторону. Софи показалось, что она балансирует на краю пропасти или небоскреба. Оставалось лишь поверить, что гравитация над ней не властна, – и прыгнуть…

– Мне надо глотнуть свежего воздуха, – сказала она и быстро прошла мимо Ханны, машинально пробираясь по лабиринту коридоров. Выйдя на склон массива, Софи остановилась.

– Софи! – окликнул ее Морган.

Они все последовали за ней и теперь стояли, глядя на нее: Морган – с беспомощным изумлением, Ханна просто с изумлением, Мариан – с озабоченным выражением, а Хэт – с таким видом, словно хотела сказать: “Да у нее же крыша поехала, ребята!”

– Мне кажется, тебе надо присесть, Софи, – сказала Ханна.

– Нет, – ответила Софи. – У меня нет времени.

Она почувствовала легкое прикосновение на своем плече. Ханна стояла у нее за спиной, поддерживая ее обеими руками. Софи посмотрела на широкое зеленое пространство перед собой, на кладбище с пологими холмиками, на серую, похожую на соты стену, блестящую от воды. То, чго казалось ей таким странным, вдруг стало очевидным и понятным.

Тихий глубокий голос Ханны переспросил:

– Почему у тебя нет времени?

– Не было, – сказала Софи. – А теперь, может быть, и есть. Не знаю. Мне казалось, я должна что-то сделать – и тогда я пойму. Быть может, я действительно поняла. Я не знаю.

– Не понимаю тебя, – растерялась Ханна.

– Наследственная болезнь Альцгеймера. Слабоумие, передающееся по наследству. Это наш фамильный недуг; он поражает людей в возрасте сорока лет. Моя мать тоже заболела. Нашу семью обследовали, но я не позволила делать мне анализы. Я не хотела знать. Все говорили: “Сделай анализы!”, как будто это спасение… А вдруг анализы подтвердят, что я больна? Так мои шансы пятьдесят на пятьдесят – все равно что наполовину полный стакан. А если я узнаю, что этот стакан разбит и его невозможно склеить – мне что, легче станет? “Сделай анализы, – твердили они. – Лучше знать наверняка. Ты же ученый!” Нет, не лучше! Уж лучше постоянно наблюдать за собой, стараться уловить изменения, которые не увидишь в зеркале, стараться понять, что происходит с моим мозгом… И все время видеть перед глазами больного с повреждениями височной и лобной долей мозга и понимать, что, быть может, то же самое происходит со мной… – Софи повернулась к Моргану. – Я поменяла камни, белый на черный, чтобы попасть в контрольную группу. Я думала, так мне будет легче… Я никому не говорила о том, что мне угрожает. Это портит отношения. Люди невольно начинают воспринимать тебя по-другому, когда узнают, что ты обречена… Особенно мужчины. Они сразу начинают думать о том, как это отразится на детях… о том, что тебе понадобится ежедневный уход, сиделки…

Морган явно не понял ее. Он был еще слишком молод, чтобы думать о детях или о том, каково ему будет в пятьдесят лет с больной женой на руках. Для него это была абстракция.

– Значит, ты полетела, чтобы вылечиться? – промолвила Ханна.

– Мелисанда, возможно, беременна, хотя у нее вырезаны яичники. Мариан начинает видеть глазом, который много лет был слепым. Есть и другие хронические больные – мы можем собрать данные… – Софи тихо рассмеялась при виде того, как Морган пытается переварить эту идею, слишком смелую даже для него: в точности как питон, старающийся заглотнуть свинью. Ханна положила руку ей на плечо и начала легонько массировать. Софи села, обняв ладонями колени. – О Господи! Я думала, что сумею сделать здесь какое-то открытие. Я думала, это будет вознаграждением за мои труды. Мне казалось, я почувствую, когда это случится. – Она вдруг уставилась на свою руку, рассматривая ее так же внимательно, как до того – уродливую руку Мариан с узловатыми пальцами. Мысль о том, что она будет жить и сохранит способность думать ясно и четко, наполнила ее душу бурной радостью. Ей хотелось перелететь через года и посмотреть на конец своей жизни, как на конец романа. Прочесть последнюю страницу и узнать, чем же все закончилось. Раньше у нее никогда не возникало такого желания. Все эти годы она мужественно сражалась с судьбой, совершенствуя свои знания и оттачивая интеллект. Все эти годы она верила, что ничего не боится, и жила одним днем, не смея думать о будущем. – Нужно доставить это на Землю!

– Слишком рано, – спокойно возразила Ханна. – Мы пока не знаем…

– И никогда не узнаем без земного оборудования и земной науки! – выпрямившись, сказала Софи. – Мы должны исследовать этот корабль на молекулярном уровне. Необходимо выяснить, что с нами происходит. Я уверена: это как-то связано с насекомыми. Именно поэтому нам не сделали прививки с помощью пищи или воды. Им требовался какой-то рекомбинантный вирус, возможно, приспособленный к нашим организмам. Несмотря на то что каждый из нас был укушен лишь один раз, мы все время выделяем клетки с фекалиями, через кожу… Проблема только в том, чтобы определить, чьи это клетки…

Софи немного задыхалась, словно ей трудно было угнаться за собственными мыслями. Она всегда была последовательна в своих размышлениях, тщательно разбиралась во всех деталях и совершенно не верила в интуицию. Ей было некогда переделывать плохую работу. Она не могла тратить время на бредовые идеи и научные капризы. И она знала, случайно услышав чей-то разговор, – что ее методичность и нежелание отдаться полету фантазии мешают ей выбиться в ряды светил в избранной ею области науки.

Они бы сейчас не узнали ее, эти критики. У Софи было такое ощущение, что сама форма ее мозга меняется, хотя она пыталась образумить себя, напоминая, на каких шатких основаниях зиждется ее гипотеза. Но надежда, которую она отвергала всю жизнь, подхватила ее, окрылила и понесла вдаль.

– А может, это вовсе и не вирус, – сказал Морган. –Что, если они воздействуют не на генетическую, а на молекулярную структуру? Возможно, они – кто бы это ни был, корабль или инопланетяне, – подправляют нас молекула за молекулой, атом за атомом, фактически перестраивая нас изнутри с помощью знаний, которые они получили, расщепив на молекулы тела умерших и сконструировав для себя образец, каким должно быть человеческое тело…

– Но на коже Мелисанды остались шрамы, хотя она забеременела, а рука Мариан по-прежнему…

– Вы говорите так, словно они машины, – прервал ее Морган, – а не мыслящие существа, способные оценить, что в человеческом теле важно, а что – нет. Они наверняка уже все знают и понимают…

– После смерти разложение организма наступает почти мгновенно – разрушаются энзимы, ДНК, в то время как саван растет не так быстро…

– Нет, нет! Вы полагаете, что саван – главная составляющая, но это не так. Они способны извлекать информацию из живых. Да, черт возьми, из живых! Индивидуальные ассемблеры могут быть внутри нас, изучая нас прямо сейчас. Это ведь часть вашей концепции! Медицина на наноуровне…

– В таком случае точно таким же способом нас могут обучать, – сказала Софи. – Если они досконально изучили нашу физическую и психическую структуру и в состоянии ее изменять…

Она второй раз увидела, как Моргана ошеломила идея, слишком радикальная даже для него. Поддавшись порыву чувств, Софи шагнула вперед и поцеловала ученого. Он так и застыл как вкопанный, с широко раскрытыми глазами.

Хэтэуэй, стоявшая у входа в массив, захлопала в ладоши.

– ….конечно, если они достаточно хорошо нас понимают, – закончила Софи, оторвав свои губы от его.

Морган положил ей руки на плечи.

– Тогда почему они не сделали этого с самого начала?

– Возможно, им нужно было время для анализа. Для того, чтобы изучить – если это вообще можно назвать изучением… Ладно, будем пользоваться этим термином для удобства. Для того, чтобы изучить физические корреляты образов, содержащихся в памяти. Ты же сам выдвинул гипотезу, что окружающая среда воздействует на нас с какой-то целью – или по каким-то причинам хочет, чтобы мы изменяли ее…

– Ты права! Вали все на меня, – рассмеялся Морган. Дыхание его было сладким и немного пахло травой или имбирным хлебом. Он легонько и непринужденно, без обычного пиетета, потряс Софи за плечи. Черные глаза его сияли от восторга. – Значит, ты говоришь, что, заставляя нас учиться, корабль, или инопланетяне, или кто там управляет ассемблерами, исследует, какие изменения происходят в нашей памяти по мере обучения…

– Да, биохимические и биофизические корреляты памяти. Быть может, даже электрофизические корреляты мыслей…

– Чтобы затем использовать эту информацию и обучать нас напрямую… Софи, ты гений!

– Ты тоже не дурак.

Они стояли и улыбались друг другу, пока Морган вдруг не смутился и не отпустил ее. Они отошли друг от друга на шаг, снова улыбнулись, начали разом говорить – и умолкли.

Наконец Софи сказала:

– Таким образом объясняется летальная форма болезни, похожей на энцефалит, с судорогами и опухолью в височных долях мозга, где находится центр человеческой памяти. Однако в образцах, взятых у погибших, я ничего необычного не нашла. Хотя, конечно, эти образцы были далеко не идеальны…

– Ты и не могла найти, если ассемблеры настолько малы. А может, они просто проделали свой обычный фокус и рассыпались в прах при соприкосновении с воздухом…

– …или после того, как выполнили свою задачу. Что заставляет меня вновь вернуться к мысли о букашках. Они рассыпались в прах после укуса, а следовательно, можно предположить, что они должны были доставить нам что-то, а не взять пробы.

– Замаркировать нас. Или внедрить в нас ассемблеры.

– Или же ввести нам какое-то вещество, препятствующее иммунологической реакции на ассемблеры. Быть может, болезнь просто означала, что эта попытка не удалась, и когда ассемблеры включались, организм просто не выдерживал…

– Знаешь, Софи, а ведь в таком случае становится понятно, почему отказала вся наша электроника – помимо теории о нежелании инопланетян, чтобы мы общались с Землей. Ведь многие из нас принесли с собой информацию, записанную на силиконе, то есть ту же память. Потеря данных заставила работать наши мозги, так что наблюдающие за нами устройства видят, как мы стараемся возместить утраченные знания, и если их конечная задача – внедрить в нашу память физические корреляты, необходимые, чтобы мы научились управлять кораблем, значит, им нужна именно эта информация.

Хэтэуэй тихо, но многозначительно откашлялась. Морган с Софи наконец оглянулись и увидели вокруг множество озабоченных и внимательных лиц – Ханны, Мариан, Хэтэуэй, Доминика, Виктории, Альтмана Мейера, врачей, ученых, Эй Джи Лоуэлла и трех его сотоварищей по отряду.

Морган скрестил на груди руки.

– У нас есть теория!

40. Хэтэуэй

Ну и безумный был денек! Они у нас все сумасшедшие – деньки, я имею в виду, – но сегодняшний был хуже обычного. Я сейчас в лаборатории. Здесь такие симпатичные лампы на стенах, сделанные из бутылок с отбитыми горлышками. Мариан отвергла идею жечь масло прямо в стенах – горение вызывает канцерогены, а она не хочет, чтобы корабль их воспроизводил. Поэтому мы делаем лампы из бутылок в ободках из аргиллита.

Дурдом начался, когда Ханна сказала Софи, что Мелисанда беременна, а Софи заявила, что этого не может быть, поскольку ее кошка стерилизована. И вдруг глаза у Софи сделались отрешенными и почти безумными, и она ощупывала Мелисанду, пока та ее не укусила, а потом начала рассматривать глаз Мариан (Софи, а не Мелисанда), который стал гораздо лучше видеть, а потом заговорила о том, как она думала, что умрет от генетической болезни, но теперь больше так не думает, а потом они с дядей Стэном заговорили о маленьких частичках, которые корабль внедряет, исправляя наши дефекты и заодно обучая нас, как управлять им. Где-то посреди диалога она его поцеловала (он такой лапочка, когда краснеет, хоть и мой дядя), и они заговорили взахлеб, словно пели песню о любви, перебивая и подхватывая реплики друг друга. Естественно, это привлекло внимание, и они начали рассказывать о своей теории всем окружающим, хотя Доминик, когда до него дошло, о чем речь, попытался заткнуть им рот. Мне кажется, он испугался, что люди взбесятся при мысли о том, что корабль что-то в нас внедряет. Но было уже поздно: другие тоже врубились, а поскольку далеко не всем здесь нравится, что Доминик и Арпад забрали власть в свои руки, дяде Стэну и Софи устроили пресс-конференцию.

Там началась настоящая буча. Одни возмущались, что в них воткнули маленькие кусочки корабля (ассемблеры, как называет их дядя Стэн; я и сама от этого не в восторге), другие восхищались тем, что раньше они болели, а теперь выздоровели, и все старались перекричать друг друга. Другие врачи и ученые разглагольствовали о том, что это бредовые идеи, и где, мол, доказательства, и что грош этим гипотезам цена – в общем, ля-ля-тополя. По-моему, им просто было завидно, что они сами до этого не додумались. И тем не менее они начали думать о том, какие опыты надо провести и какие взять образцы, чтобы доказать, что люди действительно избавляются от хронических болячек. Этим они сейчас и занимаются. До меня доносятся их голоса; время от времени кто-нибудь врывается в лабораторию синтеза, чтобы задать мне очередной миллион вопросов о моей пещере и о том, как я рисую, поскольку дядя Стэн проболтался обо мне (слава Богу, хоть про сов не растрепал). Так что теперь мне приходится рассказывать, как надо рисовать, хотя на самом деле больше всего я хочу подняться к себе и погладить руками мою стену.

Кстати, здесь нашлись еще художники, занимавшиеся настенной росписью. Я не думаю, что я какая-то особенная, хотя дядя Стэн и Софи говорят, что корабль вступает с некоторыми людьми в более тесный контакт, чем с другими. Дядя Стэн велел мне поклясться всеми святыми, что я обязательно расскажу ему, если со мной случится что-то странное, вроде каких-нибудь необычных снов или неожиданных озарений. По-моему, он сам и Софи – куда более вероятные кандидатуры для установления прямой связи с кораблем, хотя дядя Стэн так не считает. Но мне правда не хочется, чтобы они думали, будто у меня какой-то особенный контакт с кораблем, потому что у них появилась новая бредовая идея.

Софи заявила, что это великое открытие, и мы должны вернуться на Землю и поделиться им с людьми. Тут такое началось!.. Одни орали, что да, надо вернуться и поделиться, другие – что оставшимся на Земле никто не мешал набраться мужества и отправиться в полет, и тогда открытие принадлежало бы им тоже, но оно было дано нам и мы одни имеем право решать, что с ним делать. У меня мурашки по коже побежали, когда заговорили об управлении кораблем, словно они хотят вступить с ним в контакт только для того, чтобы командовать им. И я должна общаться для них с кораблем, потому что у меня, мол, получается лучше всех!

Я попросту смылась. Я услышала, как ко мне направляются “зеленые береты”, но я не хочу отвечать на их вопросы. Сейчас они стоят в коридоре и говорят с дядей Стэном о темной зоне, которая, по его словам, может быть чем-то вроде рубки управления, и обсуждают, опасно идти туда или нет. Они и правда загорелись идеей вернуть корабль на Землю. Меня во всем этом радует только одно: что они забыли про Стивена. Даже если он чуть не убил ту женщину, меня это пугает гораздо меньше, чем разговоры о том, что его надо найти и как следует наказать. Мариан считает, что все это – политика. Она хочет заставить адвокатов заняться уголовным правом. Чернокожая адвокатша, которая согласилась защищать Стивена, считает, что по земным законам у них нет против него достаточных доказательств, поскольку свидетельства остались на Земле, и у них есть только голословные утверждения обеих сторон. А если еще учесть, что сестра пострадавшей тоже вела себя неправомерно, бегая и показывая всем фотографию Стивена, взятую скорее всего из архива службы по устройству беспризорников или из колонии для малолетних преступников, то их можно будет прижать к ногтю за процессуальные нарушения.

Мне чернокожая адвокатша нравится, и я рассказала ей о себе и о Стивене больше, чем остальным. Сама не понимаю, почему я так мало сочувствую той женщине, особенно после Петы; наверное, это потому, что я знаю Стивена. В конце концов, он пытался спасти мне жизнь. Прости, Пета, если тебя оскорбит то, что я не на ее стороне, но она не такая, как ты.

41. Морган

– Я не хочу возвращаться на Землю, – сказала Хэтэуэй. Она стояла, скрестив на груди руки и прислонившись бедром к лабораторному столу, и наблюдала за тем, как он складывает свои пожитки. – Я не понимаю, почему мы должны делиться своими знаниями с людьми, которые не захотели лететь и решили остаться в безопасности дома. А ведь за эти знания некоторые из нас поплатились жизнью!

– А как же твоя мать? – мягко спросил Морган. – Пета, Дэйв, Джек, Джой… Как же они?

Она повернулась к нему в профиль и буркнула:

– Они тоже могли полететь! Разве нет?

Подождав немного, она подняла свои черные глаза вверх, словно ее осенила еще одна мысль.

– Кстати, кто тебе сказал, что они что-нибудь получат? Если мы вернем корабль назад, ты сам можешь догадаться, кто его захапает. Правительство. Богачи и магнаты. Простым людям даже глянуть на него не дадут. И ты собираешься помочь им!.. Тебя это не беспокоит?

– Беспокоит, – немного сердито отозвался Морган. – Но так устроена жизнь. Или ты хочешь, чтобы мы вели себя как та группа в соседней пещере? Просто оставили все как есть и ничего не пытались изменить?

– Лучше уж так, чем отдать корабль в руки людям, которые запрут его где-нибудь в ангаре и будут раздавать по маленьким кусочкам тем, кто в состоянии заплатить, – возразила Хэтэуэй, – Дядя Стэн! Ты же ничего им больше не должен! Они тебе не платят. Ладно, может, они и переводят тебе деньги на счет в банке, но я что-то не видела тут банкоматов. Тебе не покупают еду иди одежду и не оплачивают простои по болезни. Они даже оборудование тебе не покупают! Ты работаешь сам, своими собственными мозгами! И ты имеешь право решать, что делать с результатами этой работы.

Морган оставил в покое вещи и воззрился на девушку. Он всегда знал, что под бунтарской наружностью скрывается острый ум, и тем не менее она не переставала его удивлять.

– Я все еще считаю, что кое-что должен обществу на Земле, – со вздохом сказал он.

– За что? – непримиримо вопросила Хэт, став внезапно похожей на бабушку, от которой она унаследовала свое упрямство. – Какую помощь ты видел от общества? Да оно вынудило бы тебя собирать мусор или ремонтировать машины, что соответствовало твоему социоэкономическому статусу! – Последние два слова она произнесла с откровенной насмешкой. – Бога ради, дядя Стэн! Все, что у тебя есть, тебе дали люди, а не общество. Твои учителя, например, которые помогали тебе и покрывали тебя. Помнишь, как тебе выписали два табеля, чтобы уличная шпана не избила тебя до полусмерти?.. Тебе помогали простые люди, а не общество, не большие шишки из Бостона, Нью-Йорка или Вашингтона, и именно простые люди окажутся обманутыми, если ты поможешь “беретам” доставить корабль их генералам. Да, конечно, тебе давали стипендии, но ты заработал их собственными мозгами, не забывай!

Морган осторожно застегнул ремни рюкзака, стараясь не повредить хрупкие бьющиеся предметы, которые звякали и перекатывались внутри, еще раз проверил список в своем блокноте и сунул его в карман.

– Хэт! – сказал он спокойно. – Я себе цену знаю. Но кроме того, я знаю, что военные несут ответственность перед правительством, а правительство – перед гражданами страны и перед другими правительствами Земли, так что на свете нет такой силы, которая помешала бы людям узнать, на что способен этот корабль. В Монреальском соглашении как раз провозглашается категорический запрет на любые требования, предъявляемые отдельными странами или монополиями, поскольку люди вроде тебя предусмотрели подобную ситуацию. Нам нужно земное оборудование, Хэт…

– Софи запудрила тебе мозги! – сказала Хэт, пристально глядя на него. – Ты делаешь это из-за нее, да?

Морган положил руки на рюкзак, подавив желание надеть его на плечи. Всякий раз, когда разговор у них заходил о сексе или романах, ему становилось неловко от ощущения, что опознает и умеет гораздо меньше Хэт. Она снова заставила его почувствовать себя шестнадцатилетним книжным червем, который только что пережил первый и единственный унизительный опыт близости с проституткой. И что-то в Хэт – то ли умение постоять за себя, то ли привычка скорее царапаться, чем плакать, – напомнило ему ту женщину. Не может быть, чтобы она действительно так ненавидела Землю, подумалось ему. Она только делает вид. Лучше ненавидеть, чем рыдать – таковы жестокие уроки выживания в нищете и вечной борьбе. Глубокие раны заживают медленно, особенно у молодых. Она еще слишком юная, чтобы понять, что раны бывают разными.

– Я хотел бы сказать, что делаю это ради Софи и ее родных. Я хотел бы сказать, что делаю это для таких людей, как твой отец, и для всех молодых парней и девушек, которые обречены на болезни и раннюю смерть. – Хэт слегка вздрогнула и помрачнела еще больше. – Я хотел бы сказать, что делаю это ради таких старых людей, как Мариан, которым можно было бы помочь, избавив их от слепоты и других недугов. И может быть, отчасти я делаю это ради них. Но в первую очередь я делаю это ради себя. Потому что я хочу знать.

Морган нагнулся вбок, просунул руку в ремень и осторожно повесил рюкзак на плечо, хотя тот не был слишком тяжелым. Он выпрямился, просунул в ремень вторую руку и застегнул пряжки. Затем взял в руки аппарат для искусственного дыхания.

Хэт не спускала с него глаз.

– Ты думаешь, он будет работать? – спросила она.

– Он работает на сжатом воздухе. Фильтры ему не нужны, так что если они и применят какой-либо газ – все равно, – ответил Морган и добавил непонятно зачем: – Химия – она во всей вселенной химия. Это доказывают спектральные анализы небесных тел.

– А если, – сказала она, вцепившись в слабость его аргументов, как ротвейлер в беспечно протянутую ладонь, – ассемблеры корабля внедрятся в него и разложат на части?

– Просто пожелай мне удачи, Хэт, – улыбнулся Морган. Девушка упрямо поджала губы, и тогда он добавил с некоторой резкостью: – Как ты сама бы сказала: “Это моя жизнь!” Увидимся, когда вернусь. Тогда я сумею найти более убедительные аргументы.

* * *

Эй Джи и его команда с нетерпением ждали у главного туннеля. Морган ускорил шаг, стараясь, однако, не разбить склянки в рюкзаке и опасаясь в то же время, как бы Эй Джи не передумал и не запретил ему участвовать в экспедиции. Но тот лишь смерил его холодным взглядом. А Рахо, как всегда, не утерпел:

– Прощались со своей подружкой, проф?

Морган криво усмехнулся; ему не хотелось лишний раз упоминать о Хэтэуэй.

У входа в темную зону, под пристальными и подозрительными взглядами жителей пещеры, Эй Джи дал им последние короткие указания, в основном, как понял Морган, адресованные ему. Они разделятся, как и раньше, но на сей раз подождут, пока инопланетяне выпустят газ – если они вообще его выпустят, – и посмотрят, насколько надежны их защитные средства. И Морган спустится с ними вниз.

Они надели маски. Эй Джи проверил маску Моргана, пробежав пальцами по швам и крепежным ремням. Рахо вошел в туннель первым, за ним – Эй Джи. Морган шел третьим, а замыкающим был Дефорест Пьетт. Рахо нес одну зажженную лампу, Морган – две незажженные. Горевшая лампа отбрасывала короткие и, как ни странно, совсем не зловещие тени на идущие впереди фигуры.

Поскольку Морган никогда не был внизу, он не знал, чего ожидать. Он потерял чувство расстояния и просто сосредоточенно шагал, стараясь избегать тени Эй Джи, которая мешала ему разглядеть корневища на полу и переступать через них. Морган был настолько погружен в это занятие, что чуть было не налетел на Эй Джи, когда сержант поднял руку и остановился, глядя на тусклое желтое световое пятно в форме эллипса.

Сержант махнул Рахо рукой и взял у него лампу, а тот бесшумно пополз вперед и остановился у края эллипса, так что его фигура, пропав во тьме, казалась лишь неровностью на краю светового пятна. Еще мгновение – и неровность пропала, а силуэт Рахо четко обрисовался на фоне света. Он махнул им рукой.

– Тише, доктор Морган, – шепнул Эй Джи. Морган, которому казалось, что он не издает ни звука, вдруг услышал, как звякает металл о стекло в его рюкзаке, как скрипят его ботинки, как бурчит у него в животе и с каким шумом вырывается его дыхание из-под маски. Он последовал за Эй Джи, чувствуя себя, как поезд, идущий в четыре утра по сонному пригороду.

В паре ярдов от освещенного входа Эй Джи остановил его и жестом велел присесть на корточки, чтобы Пьетт мог за ним приглядеть. Взгляду Моргана открылось просторное помещение, залитое желтым светом, и пол с густыми переплетениями корневищ.

Рахо метнулся от одного края входа к другому, держа оружие наготове. Эй Джи встал у освободившегося края. Рахо вошел в пещеру первым, Эй Джи – за ним. Через минуту голова Эй Джи вновь показалась в отверстии входа, и он кивком велел входить.

Морган прошел оставшиеся пару ярдов, выгибая шею и не сводя глаз с залитой светом пещеры. Но как он ни вглядывался, он не был готов к тому, что увидел, когда наконец переступил через порог. Позабыв все на свете, он просто стоял, пока Пьетт не положил ему руку на спину. Тогда он сделал несколько шагов вперед, только теперь вспомнив о корневищах. Потом медленно повернулся, оглядывая длинный-предлинный спиральный пандус, ведущий к первому перекрещению мостов, громадное веретено, спускавшееся почти до земли, его округлое висящее в воздухе основание, еще одно перекрещение мостов… Морган пожирал глазами и впитывал в себя все эти формы, их фактуру, цвет и размеры. Чуть позже он начнет сводить все это к словам, описывая увиденное, а затем у него появятся идеи, в памяти всплывут аналогии, сформируются гипотезы. Чуть позже он начнет вести себя, как и подобает ученому. Но сейчас он чувствовал себя ребенком – сплошь глаза, уши, нос и бессловесное восприятие мира существом, для которого все в новинку. Он практически не замечал троих людей, стоявших по бокам.

Споткнувшись о корневище, Морган покачнулся и чуть не упал. В рюкзаке загремело. Из лампы выплеснулось масло. Троица, окружавшая Моргана, насторожилась, вскинув ружья.

Все было тихо. Рахо бросил на Моргана презрительный взгляд, неожиданно напомнив ему Хэтэуэй. Эй Джи взял у него лампы и зажег все три разом. Они с Рахо и Пьеттом быстро посоветовались шепотом, настороженно оглядываясь вокруг.

– Мы с вами поднимемся по пандусу, посмотрим, что там да как. Пьетт с Рахо останутся здесь и прикроют нас, – сказал сержант.

Он поставил одну лампу у входа, вторую дал Моргану, а третью оставил у подножия пандуса. Не потому, что им нужен был свет, а для предупреждения газовой атаки. После чего они с Морганом начали подъем по пандусу. Мысли Моргана отливались в короткие концепции, выражавшиеся одним-двумя словами. Кабели, подумал он. Переплетения нервов. Он пытался подыскать аналогию, отвергая все, что приходило на ум, не доверяя всему, что было слишком тесно связано с Землей. Скоропалительные выводы замутят ему взгляд. Он не увидит того, что должен увидеть.

И, глубоко погрузившись в раздумья, Морган действительно не увидел – пока Эй Джи не положил ему на плечо свою железную руку и не остановил его. Он показал стволом ружья за поворот пандуса, на стену, где маячило зеленое пятно. Морган сделал пару шагов к стене, чтобы лучше видеть, но Эй Джи остановил его, тихо сказав: “Оставайтесь в поле зрения”, – и показал на Рахо и Пьетта, которые перемещались вдоль закругленной оконечности веретена. Сержант прошел немного вперед, махнув Моргану, чтобы тот стоял на месте, но Морган пошел за ним, шаг за шагом, останавливаясь на мгновение, когда Эй Джи оборачивался и бросал на него сердитый взгляд. В конце концов, упрямо подумал Морган, он научный консультант отряда, и он должен это видеть.

С каждым шагом картина на стене все больше открывалась взгляду. Стена была ровной, как картинная стена Хэтэуэй, только гораздо больше. Самой картины Морган под таким углом разглядеть не мог, только цвета: зеленый, золотистый и голубой – и любопытство гнало его вперед. Теперь он открыто, не прячась, шел за Эй Джи. И вдруг Эй Джи остановился, сделав категорический жест рукой и запрещая Моргану следовать за ним. Морган увидел, как на фоне картины возникла темная объемная тень, похожая на пузырь. Тень пошевелилась – и показались плечи, а затем туловище.

– Здравствуйте, мистер Купер, – очень спокойно сказал Эй Джи. – А мы все думали: куда вы запропастились?

Стивен Купер подошел к краю пандуса. Лицо его было недовольным, раздраженным и немного капризным.

– Что вы тут делаете? – спросил, вернее, прошептал он.

– Полагаю, то же, что и вы, – ответил Эй Джи. – Исследуем.

– Уходите, – сказал Стивен Купер. Он встал на колени, глядя Эй Джи в лицо и вцепившись руками в край пандуса с такой силой, словно хотел вжать их в песчаник вместе с костями. Морган увидел, как костяшки его пальцев побелели от усилий. – Уходите!

Лампа у входа в пещеру мигнула и погасла. Затем погасла лампа, стоявшая у пандуса. Стивен Купер снова хрипло сказал: “Уходите!”, наморщив лоб, словно от огромного усилия или боли.

Акиле Рахо внизу прицелился и выстрелил. Позже Морган вспомнит свою смутную мысль о том, что Купер, как видно, действительно держался за край пандуса очень крепко, чтобы не упасть. Морган не помнил, чтобы удивился или испугался – ни тогда, ни потом, Купер медленно скатился по пандусу прямо на твердый пол.

Эй Джи резким жестом показал на свою маску. Морган на ощупь закрыл клапаны, перекрывая доступ газу. Глаза у него слезились. Он почти физически чувствовал, как газ ползет по его вискам. Скоро ему придется сделать вдох. Ремни были натянуты крепко – но надежно ли? И хорошо ли он их застегнул? А швы… Вдруг они не герметичны? Морган чувствовал себя как в гробу, и пот мешался с паранойей.

Пускай он научный консультант, но он не член команды, Будут ли они заботиться о нем так же, как заботились с своих? Увидев, как Эй Джи машет ему руками. Моргая вздрогнул – и судорожно вдохнул. От кислорода, хлынувшего в легкие, перед глазами вспыхнули белые искры, и он чуть было не потерял сознание. Но увидев, как Эй Джи прошел мимо него с еще горящей лампой, Морган сделал еще один вдох.

На последней четверти завитка спирали, выше человеческого роста, лампа Эй Джи начала мигать. Рахо и Пьетт по-прежнему стояли внизу. Эй Джи остановился. Огонек в лампе чуть теплился, так что сержант стоял на месте, пытаясь определить верхнюю границу распространения газа. Пояс, плечи, шея, глаза – оба его глаза походили на два оранжевых диска… Он снова начал подниматься, вместе с газом, шаг за шагом, неся перед собой лампу, минуя Моргана, оставив его позади. Собственное дыхание казалось Моргану бурей, шумевшей в ушах. Ушные пазухи начали болеть от такого давления. Он наблюдал за тем, как Лоуэлл поднимается наверх с мигающей лампой. Еще один поворот, еще несколько шагов – а потом Лоуэлл сделал еще шаг, и пламя немного выровнялось. Он приостановился, и пламя разгорелось ярче. Эй Джи опустил лампу пониже, до уровня пояса, пока она не потускнела немного, выждал еще миг – и опустил ее до бедер. После этого развернулся и стал спускаться, наблюдая за уровнем газа.

Морган быстро прикинул, насколько быстро газ мог быть адсорбирован поверхностью стен, несмотря на вентиляцию. То, что газ явно рассеивался, предполагало наличие вентиляции. Морган присел на корточки и уставился на грубую поверхность пандуса, стараясь найти какие-то признаки вентиляционных отверстий или пор. Потом снял с плеч рюкзак и вытащил микроскоп – а затем уже сообразил. Когда Эй Джи спустился к нему, он сдавленно пробормотал;

– Я ни черта не увижу, если не сниму проклятую маску. – Подождите, – сказал Эй Джи и продолжил спуск. У подножия пандуса лежало тело Стивена Купера, в на удивление аккуратной позе; он лежал на спине, ноги были вытянуты, одна рука закинута за голову, а другая вцепилась в рубашку чуть ниже раны от пули, словно он пытался ее закрыть. Грудь его представляла собой кровавое месиво. На лице застыло выражение боли и страха, вызванное полетом пули. Дефорест Пьетт пощупал ему сонную артерию, что явно было лишним. Эй Джи переступил через тело и посмотрел на покойного, а затем на Рахо. Что промелькнуло между ними, между блестящими стеклами их масок, осталось тайной для остальных.

Эй Джи поставил ярко горевшую лампу на пол и махнул Моргану, чтобы тот перекрыл доступ кислорода и открыл клапаны маски. Все трое смотрели, как он это делает – ни дать ни взять шахтерская канарейка, устало подумал Морган. Пальцы дрожали, словно под током высокого напряжения. Он не испытывал ни ярости, ни чувства протеста. Вспомнилось ощущение безразличия к опасности, которое спасло его в юные годы. Он потерял двух друзей во время перестрелки между соперничавшими бандами. Третий был убит полицейским во время вооруженного ограбления. Такие вещи случались, и волноваться из-за них означало лишь вызывать к себе презрение окружающих.

Стивен Купер каким-то образом использовал корабль против них. Он представлял собой угрозу – и Рахо отреагировал соответствующим образом. Морган мог бы снова подняться по пандусу и исследовать то место, за которое Купер цеплялся обеими руками. Это была работа, для которой его сюда направили. Если он не справится с ней, они будут вправе облить его презрением. И еще там была эта яркая зелень – картина на стене. А еще был газ… Откуда он появился и почему так быстро исчез? Какова его инертность и плотность?

Эй Джи махнул рукой, показывая, что можно снять маску, и Морган снял ее. Дрожа всем телом и пытаясь скрыть свою дрожь, он приступил к работе.