Вендетта

ГЛАВА 8 ЦЕНА

Сколь трудным для его фюльгии всегда был выход из тела, столь же легким оказывалось возвращение. Словно существовало какое-то ограничение на путешествия вне плоти. Не во времени, нет — как обнаружил Скай, время в тех случаях, когда двойник обретал свободу, не имело значения: час в одной жизни мог равняться целой неделе в другой, — но в целях. Он чему-то обучался, чего-то достигал — убивал кого-то! — и затем переносился назад. Слияние с собственным телом происходило в то самое «одно спокойное мгновение», как назвала его бабушка.

Покинуть плоть было нелегко — за решением этой проблемы Скай и приехал на Корсику. Вернуться же не составляло труда.

До сего момента.

— Чего ты ждешь, Скай? — поинтересовалась Паскалин. — Маццери охотятся ночью. Близится утро. Ты должен воссоединиться с плотью.

Он посмотрел в окно. Светало.

— Поверь, я бы с радостью.

Эйфория и восторг охоты мигом улетучились, едва Скай взглянул в глаза кабана. Сейчас очень хотелось поспать. И поспать осознанно, а не как та фигура, что сидела, сгорбившись, у стола.

Если бы только он не задержался! Бабушка появилась в хижине раньше. Охотница и бывшая учительница слились в одно мгновение, и теперь единственная Паскалин стояла и нетерпеливо смотрела на двух Скаев.

Вот оно!

— Кажется, я знаю, в чем проблема, — сказал он. — Вы. Здесь…

Скай не договорил, внезапно смутившись.

— Ты застенчивый, внучек? — усмехнулась бабушка.

Странно, особенно принимая во внимание, что она видела все, что Скай делал ночью. Но причина была именно в ее присутствии! В долине за ним наблюдала не бабушка, а ее двойник. А теперь ситуация примерно такая же, как накануне вечером в ее квартире, когда Скай готовился к охоте. Он переодевался в другой комнате, не на ее глазах! И он не хотел, чтобы она видела его сейчас.

— Если бы вы, ну, вы понимаете, оставили меня на мгновение.

Паскалин не смогла сдержать улыбку.

— Да, конечно, — сказала она и вышла на улицу.

Скаю сразу стало легче, но он ощутил безмерную усталость. Охотник шагнул вперед и дотронулся до своего плеча, нет — до плеча другого себя.

Одно спокойное мгновение. Все, что ему нужно.

Скай вышел на крыльцо и увидел, что бабушка уже сидит за рулем.

— Все в порядке? — спросила Паскалин.

Он кивнул и забрался на сиденье. Машина тут же тронулась с места.

Возвращались в Сартен молча. Скай прислонился головой к стеклу. Все тело ныло — очевидно, следствие действия наркотика, который дала ему бабушка, а также результат падения в долине и раны, нанесенной острым клыком разъяренного кабана. Рука была практически не повреждена, однако по ней тянулась пульсирующая болью багрово-красная линия, напоминая об ощущениях после ударов мечом или копьем, полученных Скаем в теле Бьорна.

Когда машина въезжала в город, рассвет уже позолотил горные вершины. Паскалин припарковалась возле дома, и трое охотников — пожилая женщина, старый пес и обессиленный юноша — поковыляли по лестнице. Оказавшись в квартире, Паскалин сменила черную одежду на домашнюю, затем прошла на кухню и сварила кофе. Скай пил, держа кружку обеими руками, и наслаждался больше исходящим от нее теплом, чем вкусом. Еще в долине он начал дрожать от холода и сейчас завидовал Амлету, распростершемуся ничком на коврике у камина, где Паскалин развела жаркий огонь. Несмотря на жуткую усталость, Скай чувствовал, что ни за что не сможет уснуть. По крайней мере, сейчас.

— Не понимаю, — произнес он первые за последний час слова.

— Чего не понимаешь, внучек?

Он посмотрел на бабушку. В фиолетовой блузке, накинутой поверх нее шали, брюках, узорчатом шарфе на голове она казалась самой обычной пожилой женщиной. А всего несколькими часами раньше…

— Ничего не понимаю. Зачем это?

— Охота?

Скай кивнул, и бабушка нахмурилась.

— Что за вопросы? Сегодня ночью ты сделал первый шаг к обретению себя такого, каким был всегда.

— Но мне не нужен такой я! — Мгновенное воспоминание о грудной клетке Олава, разрубленной топором Сигурда, заставило Ская содрогнуться. — У меня в семье уже и так достаточно убийц, так что благодарю покорно!

— Убийц? — переспросила Паскалин, опускаясь в кресло. — Маццери не убивают, они…

— Я видел, — прервал ее Скай, — и Жаклин Фарсезе мне все объяснила. Ее бабушка зарубила кабана, посмотрела в его глаза, узнала кого-то, кто теперь тоже умрет.

Он стукнул кружкой об стол, расплескав кофе.

— Если это не убийство, тогда не знаю, как еще это назвать!

— Нет. Послушай меня.

Паскалин встала, взяла тряпку, проковыляла к софе и, вздохнув, села рядом с внуком. Ночная охотница уступила место уставшей пожилой женщине. Вытирая разлитый кофе, она говорила:

— Скай, мы не убийцы. Животное, которое мы преследуем, и человек, которого оно олицетворяет, уже помечены. Мы не выбираем жертв. Все, что нам остается, — это засвидетельствовать смерть.

Ошеломленный, Скай уставился на нее.

— Но почему?

— Почему? И ты еще спрашиваешь, хотя сам сегодня ощутил силу маццери?! — Она удивилась не меньше Ская. — Ты охотишься, потому что должен. Как и я, как и все мы, ты вынужден охотиться.

Глаза Паскалин светились почти так же страстно, как и ночью.

— Потому что никогда не чувствуешь себя более живым, чем в тот момент, когда случается предсказанная смерть.

Скай покачал головой.

— Не «почему мы охотимся?». Я сам все почувствовал, поверьте. Я просто не понимаю смысла.

— Это из-за того, что ты думаешь своими английскими мозгами, а не корсиканским сердцем. — Она дотронулась до его лба, затем рука коснулась его груди. — Мы здесь, на острове, рождаемся и сразу же видим перед собой могилу. День, когда мы сойдем в нее, известен заранее. Некоторые из нас — очень немногие — избраны свидетелями. Свидетелями смерти. Мы — маццери, призрачные охотники смерти.

Паскалин говорила так же громко, как тогда, когда пела погребальную песнь. Вопрос Ская прозвучал совсем тихо:

— И как долго они еще живут?

— Всегда по-разному. Но обязательно нечетное число дней. Некоторые умирают почти сразу, другие живут какое-то время. Но никогда больше года.

— Вы сообщаете жертве?

Бабушка пожала плечами.

— Нет. Но они узнают. Если маццери проходит мимо на улице, он осеняет себя крестом. Люди толкуют промеж себя. В конце концов Скуадра д’Ароцца начинает собираться у дверей приговоренного, они бормочут его имя, несут гроб. Охотники могут слышать и видеть их.

— И те, кто… Кто убил, кто распознал приговоренного, всегда приходят посмотреть, как за ним явится Скуадра?

— Нет! — с отвращением воскликнула Паскалин. — Так поступает только Эмилия. Только эти Фарсезе упиваются смертью.

«А как же Жаки?» — подумал Скай, но вслух произнес:

— Но почему же не оставить несчастного в покое? — Его гнев нарастал вместе со смятением. — Я думаю, если сказать человеку, что он умрет, и он поверит в это, то так и случится.

— Верно. Но не потому, что ему сказали, а потому, что он был избран.

— Но как же вы можете жить, зная, когда умрете?

Бабушка придвинулась и взяла руки Ская в свои.

— Но мы все знаем это. Каждый рождается, чтобы умереть, и наше имя уже при рождении выбито на могильном камне. По крайней мере, в этом случае у человека есть время подготовиться.

— Так для этого все делается? Предупредить человека, чтобы он готовился?

В этом Скай углядел хоть мало-мальский смысл, но Паскалин покачала головой.

— Нет. Мы охотимся и убиваем не для того, чтобы предупредить. Мы оказываемся там, дабы засвидетельствовать неизбежность смерти. Конечно, если кто-то захочет предупредить… — Она нахмурилась. — Но ты должен помнить, Скай, что большинство людей на Корсике, да и во всем мире, верят в то, что эта жизнь — лишь этап на долгом-долгом пути. Они всегда должны быть готовы к следующему этапу, и неважно, зовут их маццери или как-то иначе.

Скаю по-прежнему очень многое оставалось неясным.

— Значит, если бы я убил того кабана…

— Ты не убил.

— Я мог бы…

— Нет, внучек. — Она сжала его руки. — Я ведь говорила тебе: это не наш выбор. Если бы Джанкарло Орсини был помечен смертью, ты бы убил его. В этом же случае он будет ранен или, быть может, заболеет. Но не умрет.

Голова у Ская шла кругом от всего, что он услышал, от всего, что сделал.

— Я видел, как убивала Эмилия Фарсезе. Я смотрел в ее глаза и понимал, что она, если бы только могла, прикончила бы меня быстрее, чем несчастного кабана.

Он вздохнул.

— Мне повезло, что она только вестник, да? Что она не может выбрать меня, убить меня в том мире?

— Нет, не может. — Паскалин выпустила его руки и отвернулась. — Ну… Обычно не может.

У Ская похолодело внутри. Рука, которую задел клык кабана, запульсировала болью.

— Что вы имеете в виду — «обычно не может»?

Паскалин поднялась, подошла к камину и взяла с полки фотографию своего брата. Черная креповая ткань, укрывавшая портрет, сползла на пол.

— Теперь, Скай, когда ты стал учеником маццери, я расскажу тебе, как именно умер твой дедушка.

Молодой человек вспомнил вчерашнюю беседу.

— Да. Вы говорили, что семью Эмилии предостерегли от возобновления вендетты и что она тогда нашла другой способ.

— Верно. — Паскалин вернула снимок на место и уставилась в зеркало. — Это была очень старая часть обряда пути маццери. На памяти живущих никто ее не исполнял. Но Эмилия помнила, что каждый год в одну-единственную ночь все законы, которые нами управляют, перестают действовать. Это ночь, когда ученик может стать полноправными маццери, если учитель решит посвятить его. И тогда он получит способность покидать тело и охотиться, когда захочет…

Она замолчала, и Скай задержал дыхание. По тону бабушки, по всему ее виду было понятно, что она готовится рассказать что-то важное. Она снова заговорила:

— Это также единственная ночь, когда жертвой не обязательно должны быть звери из долины. Ночь, когда мы можем выслеживать других призрачных охотников.

Скай подался вперед.

— Что?

Она кивнула.

— Да, внучек. Она известна как Битва маццери. Только в эту ночь мы можем выбрать себе жертву. И точно так же, как с животными, если мы убьем кого-либо там, он умрет здесь, в этом мире.

Во рту у Ская пересохло.

— Что это за ночь?

— Здесь мы называем ее Jour des Morts. День мертвых. Кажется, в Англии это День всех душ. Тогда корсиканцы чтят своих покойников.

— И когда она? — хрипло спросил Скай.

Он хотел сплюнуть, но во рту было абсолютно сухо.

— Второго ноября. Через полтора месяца.

— Напомните, чтобы я в ту ночь не ходил на охоту.

Паскалин покачала головой.

— Может статься, у тебя не будет выбора. Как не было у твоего дедушки.

«Еще как будет, потому что я, черт возьми, здесь не задержусь!» — подумал Скай, но затем вспомнил слова бабушки.

Это также ночь посвящения. Единственная ночь, когда он может научиться управлять своим двойником.

Раздираемый противоречивыми мыслями, юноша пробормотал:

— Продолжайте.

— Рассказать осталось немногое. У Эмилии было двое братьев, оба маццери. Они дождались заветной ночи и вышли на охоту. Лука позабыл старую традицию. Или же не верил, что у Фарсезе достаточно сил и желания справиться с ним. — Паскалин вздохнула. — Он ошибался. Они напали из засады в тот самый момент, когда он сам только-только убил зверя и переворачивал его, чтобы узнать, кого пометила смерть. И увидел! Ее голос упал до шепота.

— Увидел самого себя! Свое собственное лицо в морде дикого кабана как раз тогда, когда лезвия топоров вошли ему в спину.

Ошеломленный, Скай выпалил:

— Вы не могли остановить их?

— Меня там не было, — холодно произнесла Паскалин. — Я тогда жила в Париже. Он написал мне о случившемся. И о том, что собирается сделать.

— И что же? — Ужас прозвучал в его голосе, потому что Скай уже знал ответ на вопрос.

— Все, что мог. Он не знал, сколько времени у него осталось. Знал только, что уже мертв. Поэтому Лука отвез жену и ребенка в Англию и спрятал их там под другой фамилией…

— Марч.

— Да. Затем вернулся на Корсику и отомстил за собственную смерть. Прикончил обоих братьев — не на призрачной охоте, а в реальном мире, в маки. Застрелил из дробовика. Его арестовали, когда он направлялся к дому Фарсезе, чтобы расправиться с Эмилией.

Скаю стало дурно. Его дедушка был убийцей. Оба деда были преступниками — он сам видел, как убивал Сигурд. За этим ли он приехал сюда? Неужели именно эта тайна шепчет в его крови? Он, Скай, потомок убийц и по отцовской, и по материнской линии. Юношу передернуло.

— Что с ним случилось?

— Он умер в тюрьме, дожидаясь суда.

Паскалин подошла и снова села рядом с внуком, обняла его за шею и притянула к себе. Он бы мог легко высвободиться. Скай знал, что она сейчас скажет, какое древнее проклятие возродит к жизни.

— Лука умер. Но он не узнает покоя, пока живы Фарсезе. Только ты можешь остановить вендетту. Только ты можешь отомстить за деда. Только ты можешь убить…

— Эмилию? — хрипло произнес Скай.

— Жаклин.

Стало трудно дышать, но бабушка только сильнее сжала Ская в объятиях.

— Обычно женщин не убивают, но они сами определили свою судьбу, осквернив призрачную охоту местью.

Вдруг показалось, что он нашел выход, что может сделать не столь страшный выбор.

— А если Джанкарло?

— Он Орсини, а не Фарсезе. Дальний родственник.

У Ская даже голова закружилась, так отчаянно он пытался придумать какое-то иное решение.

— Но почему Эмилия по-прежнему Фарсезе? Она должна была взять фамилию мужа. Если только… — Он осекся, заметив блеск в бабушкиных глазах.

— Да, Скай. После того как Лука отверг ее, Эмилия не захотела выходить замуж. Но это вовсе не значит, что она не могла родить сына. Ей необходимо было продолжить род… — Глаза Паскалин сверкнули. — Чтобы отомстить! Ради мести она смирилась с позором.

Скай сглотнул слюну.

— Жаклин сказала, что ее родители погибли в автомобильной аварии.

— Это так. Но их дочь выжила и сохранила этот проклятый род, а Эмилия поставила ее на ноги. — Бабушка с такой силой сжала его руку, что Скай испугался, как бы хрупкие старческие кости не сломались. — Теперь ты понимаешь, внучек: Жаклин — последняя в их династии. Убей ее — и она не сможет родить сына! Убей ее — и вендетте придет конец! Убей ее — и с Фарсезе будет навсегда покончено!

— Вы сошли с ума.

С последними словами Скай вырвался наконец из объятий старухи и чуть ли не одним прыжком отскочил в дальний конец комнаты. За закрытыми ставнями текла нормальная жизнь: гудели машины, вещало радио, играла рок-музыка. Люди болтали о какой-то чепухе — о футболе, о выращивании спаржи. Там был его привычный мир. А не здесь, с кровной враждой!

— Почему вы не убьете ее?

Скай услышал, как бабушка вздохнула, и повернулся — в этот момент по ее щеке скатилась слеза.

— Я не мечтаю ни о чем большем. Но в подлунном мире я стара. И даже если еще могу охотиться там, я уже не столь быстра, как раньше. Дух маццери ослабевает. Не так заметно, как увядает это тело, но… — Она снова вздохнула. — Я не убивала уже шесть лет. Я хожу на охоту, потому что должна. Пытаюсь, но ничего не выходит. И кроме того, в Jour des Morts, День мертвых, они будут готовы встретиться со мной. Обе.

Скай не отрываясь смотрел на бабушку. Некоторое время прошло в молчании. Наконец он мягко произнес:

— Я не могу этого сделать.

Разгневанная Паскалин поднялась и утерла слезу.

— Тогда твой дед так и будет ходить по свету и взывать к мести. Вечно! Она пристально посмотрела на Ская и добавила уже не так яростно: — А ты никогда не узнаешь то, чего хочешь больше всего, — как покидать тело в любой момент, когда только пожелаешь.

Он оглянулся.

— Как вы узнали?

— Да у тебя на лбу написано.

— Значит, вы… Не посвятите меня? — выдавил Скай.

— Я — нет. Почему ты, англичанин, считаешь, что можешь выбирать в наших старинных обычаях только то, что тебе нравится? Если уж решил приобщиться к ним, то должен принять все.

Паскалин понаблюдала некоторое время за смятением, отразившимся на лице внука, затем повернулась и медленно направилась в спальню.

— Тебе следует поразмыслить над этим, внучек. Подумай, чем ты платишь и что получаешь взамен. До Дня всех душ еще больше месяца. У тебя есть время.

Она почти дошла до двери, но, услышав полный отвращения голос, остановилась.

— Бесконечные разговоры о смерти — это все, на что способны маццери? А как же жизнь?

Паскалин посмотрела на него.

— Говорят, было время… — Она внезапно замолчала.

— Что? — Скай заметил, как смягчилось ее лицо.

Бабушка прислонилась к косяку и продолжила:

— Это не более чем предание. Были некогда такие маццери, которые не только убивали. Они могли и воскрешать.

Сердце Ская забилось чаще.

— Воскрешать?

— Это просто легенда. И легенда очень древняя. Древнее даже, чем предание об убийстве в День всех душ.

— Расскажите, — с трудом проговорил Скай.

— Их называли маццери сальваторе. — Паскалин задумалась, подбирая нужное слово. — По-английски это будет «спасители». Они могли убить животное, а затем «спасти» его. Вернуть к жизни.

Она чуть заметно улыбнулась.

— Если, конечно, хотели. Единственные маццери, способные выбирать.

— Маццери сальваторе, — произнес Скай нараспев, почти как молитву, затем подошел к бабушке. — Как бы мне побольше узнать о них?

— Узнать? — насмешливо повторила она. — Я ведь сказала, мальчик, это легенда. Если когда-то они и существовали, теперь все сведения утеряны. Они лишь шепот из далекого прошлого.

Паскалин снова повернулась в сторону спальни.

— Поэтому, если не умеешь путешествовать во времени, советую забыть об этом и начать готовиться к отъезду… Или к мести!

Она вошла в комнату и заперла за собой дверь. Скай постоял несколько секунд, глядя на нее, затем побрел к камину. Он нагнулся и, подобрав с пола креповый лоскут, накинул его на портрет дедушки. То ли из-за освещения, то ли из-за водоворота мыслей в голове Скай вдруг уловил в изображении Луки Маркагги кое-что, чего раньше не замечал. Острую тоску в глазах. Он тут же узнал это выражение, так как каждый день видел его в зеркале.

— Ты ведь не смерти жаждал, дед? — мягко сказал Скай. — Жизни. Жизни со своей женой, с сыном. Ты решил отказаться от мести, повернулся к ней спиной. И не увидел топоров убийц.

Он отошел от огня и лег на софу.

«Каким же все оказалось сложным!» — подумал Скай, закрывая глаза.

Если человека убивают в призрачном мире, он умирает в этом, и единственный способ вернуть его к жизни — тот, которым владели маццери сальваторе, — затерялся в веках. Так же как и истоки древней вендетты.

Скай перевернулся на бок. Бывало ли, чтобы он так уставал? Но сон бежал от него. В голове крутились образы, он думал об обещанном знании, о цене, которую придется за него заплатить. Затем внезапно все мысли пропали, осталась только одна — о последних словах Паскалин, прозвучавших как насмешка: пусть готовится к мести, если не может пробраться в прошлое и там обрести утраченные знания.

Скай резко сел на софе.

— Но я могу путешествовать во времени, — прошептал он.