Великосветское убийство

Глава 10 ЭТО ДОЛЖНА БЫЛА БЫТЬ ЛЮБОВЬ…

Где-то в половине двенадцатого я мягко, но решительно, выставил своего хмельного товарища вон. Он шуточно упирался, заявляя, что догадывается, почему я стал чаще поглядывать на часы, и желает лицезреть счастливицу, удостоившуюся моего внимания. Мне пришлось приврать про одну известную проститутку, чьими услуги скрашиваются мои холостяцкие ночи в Саньдинге. Харада захохотал, потом скроил серьёзную мину, погрозил пальцем и посоветовал быть начеку, ибо всем известно мастерство жриц любви вызнавать чужие секреты. Уже в дверях он сделал неловкую попытку присоединиться к нашему веселью, но был решительно выдворен в коридор, а его смех продолжал слышаться до тех пор, пока за ним не затворилась дверь его номера.

Я прибрался и принялся ждать. Однако этой ночью моя возлюбленная не пришла. Я был огорчён, но не волновался, поскольку мы не ссорились, да и обещания непременно посетить меня сегодня дано не было. Утешив себя здравой мыслью, что после такого количества выпитого из меня вышел бы аховый любовник, я улёгся в кровать и заснул почти мгновенно.

— Не понимаю, — сказал коррехидор, перелистывая пожелтевшие страницы тонкой и хрусткой рисовой бумаги, — что такого увидела здесь госпожа Харада, отчего пошла и застрелила бывшую любовницу своего брата? Ну, имел место полный страсти роман десять лет назад, мужик потерял голову. Бывает. Томоко слишком рациональна и умна, чтобы посчитать давнишнее постельное приключение Сюро достаточным поводом для убийства.

— А что там дальше, — Рика заглянула в раскрытый дневник, — может, мы ещё не дочитали до самого интересного?

— Тут говориться о том, что Артания поддержала проект постройки Моста Века, — ответил Вил, — и описывается торжественное подписание бумаг с последующим банкетом. Однако ж барона Фаня там не было. Так, любопытно, читайте прямо отсюда.

Я вертел головой, чтобы не пропустить появление четы Фань. Моя дорогая Суён подобно яркой звезде освещала моё существование, превращая одним своим присутствием самый скучный вечер в праздник души, — писал Сюро своим на удивление разборчивым и чётким почерком, — банкет шёл своим чередом, но барон с супругой всё не приходили. Мне хорошо была известна пунктуальность делийцев, почитающаяся в их стране за особую добродетель. Наконец, измаявшись от неизвестности и пустопорожнего ожидания, я ненароком с бокалом в руке приблизился к господину Че́нгу, именно он подписывал договор со стороны наших партнёров, и спросил про барона.

— Как? — вскинул тот густые, рано поседевшие брови, — вы не знаете? Такое несчастье! Минувшей ночью господин Фань скончался. Говорят, — он приглушил голос и подался ко мне, обдавая удушливым ароматом амбры, — смерть его постигла прямо в объятиях молоденькой супруги, — он тут же согнал с лица глумливое выражение и долженствующей скорбью продолжал, — сердце. Да, да, господин Сюро, его подвело слабое, бедное, больное сердце. Помнится, пару лет назад сердечный недуг едва не свёл барона в могилу. Но подобные приступы имеют тенденцию повторяться, — он покачал головой на особый делийский манер. Такое покачивание выражало одновременно и сожаление, и удивление, — видимо, минувшей ночью так и случилось. Хотя, умереть в объятиях прелестной женщины — не столь уж плохо. Завидую барону, он до старости оставался мужчиной!

Меня сказанное поразило в самое сердце: несколько дней назад я сам предложил схему убийства, которое любая полиция посчитает несчастным случаем. И это практически точка в точку произошло с бароном. Что это? Случайность или же Суён помогла своему мужу покинуть сей бренный мир, воспользовавшись моей идеей убийства? Голова от всего этого шла кругом.

— Вот оно! — воскликнула Рика, — Фань Суён укокошила супруга, воспользовавшись любезно предоставленной информацией. Интересно, она специально предложила тот спор, чтобы вызнать способ поскорее овдоветь, или же удачный случай подсказал ей путь?

— Не знаю, — ответил Вил, — да и сам Сюро вряд ли мог однозначно ответить на ваш вопрос. Однако ж совпадение, отнюдь, не случайно. Здесь бедный господин Сюро описывает свои терзания, бросавшие его от надежды на случайность в пучину отчаяния от осознания, что любимая женщина сотворила такое.

Следующая закладка с жирным восклицательным знаком подводила к кульминации событий.

Она была совершенно спокойна и отстранённо-холодна всю церемонию, — писал Сюро, — её белоснежные одежды лишь подчёркивали необычайную красоту. Гроб усопшего стоял на возвышении, а портрет барона, на нём он выглядел ещё полным сил импозантным мужчиной, окружали букеты из белых лилий. От благовоний начинало ощутимо мутить. Я поправил траурную, белую же, повязку на руке и заставил себя приблизиться, дабы выразить соболезнование. Вся наша миссия получила приглашения на тончайшей рисовой бумаге. Белоснежный цвет бумаги указывал, что господин Фань ещё не перешагнул свой восьмидесятилетний рубеж. В этом случае бумага была бы розовая. Вот уж не думал, что все теоретические культурные сведения о Делящей небо, коими во множестве была заполнена моя голова, окажутся полезными. Мне пришлось консультировать соотечественников, как именно подобает вести себя на похоронах, и напомнить, что категорически запрещено надевать хотя бы что-то красного цвета. В Делящей небо красный — цвет жизни. Белый — смерти.

Суён взглянула на меня абсолютно сухими глазами и достоинством приняла пустые, соответствующие случаю слова соболезнований. Я же вглядывался в дорогие черты и пытался увидеть хоть что-то, что убедило бы меня в её невиновности.

Суён чопорно поклонилась и шепнула одно слово: «Жди».

Я бросил взгляд на усопшего, его лицо было безмятежно-спокойно, а на груди блестела нитка крупного жемчуга, что должна была освещать ему путь в загробном мире. «Ты сам умер, решив внезапно исполнить супружеский долг, или же сок розовых колокольчиков наперстянки помог тебе расстаться с жизнью»? — бормотал я про себя, прощаясь с бароном Фанем. В гробу лежали его вещи: очки, молитвенные чётки, фарфоровая чашка, явно его любимая. А также сложенные из бумаги символы его вещей: дома, лошадей, платьев. В ногах стояла зажжённая свеча и примостилась кучка золотых монет на белом же шнурке. Сбоку лежала артанская трубка с длинным мундштуком. Барон Фань был готов отправиться в своё последнее путешествие.

Она пришла, как всегда, в половине первого. Бросилась мне на шею, принялась исступлённо целовать лоб, щёки, нос, её руки зарылись в мои волосы. Я ответил на поцелуи и отстранился.

— Су, — сказал я, собираясь с мыслями.

— Что, любимый? — она вынула из сумочки бутылку своего любимого ежевичного вина, — в чём дело? Ты такой озабоченный. Проблемы на службе?

Я покачал головой. Любые проблемы на службе показались бы мне ничтожными по сравнению с теми мыслями, что не давали мне покоя весь сегодняшний день.

— Ты убила своего мужа? — спросил я.

Она выронила бутылку из рук, и раздался звон разбитого стекла, и тёмное, практически чернильно-фиолетовое вино разлилось по полу.

— Да, — растерянно ответила Суён, — я помогла свершиться тому, что должно было произойти раньше или позже. Вэй был стар и болен. Он отошёл в мир иной на вершине блаженства, что в этом плохого? Зато теперь ничто не стоит между нами, — она порывисто обняла меня.

— То есть, — я провёл рукой по шелку чёрных волос, — ты просто занялась с ним любовью, а его старое сердце не выдержало наслаждения и разлетелось на куски?

— Можно и так сказать, — мурлыкнула она мне на ухо, — а можно сказать, что одна неглупая молодая дама напоила своего благоверного улучшенным любовным напитком. Да, да, дорогой, не удивляйся. Вэй давно потерял способность любить меня. Иногда он принимал какую-то настойку, купленную в горном монастыре, куда он ездил каждый год на поправку здоровья душевного и физического, — она хихикнула, — настойка превращала его в мужчину на час или на два. И вот вчера чудодейственный эликсир обрёл ещё один компонент, тот самый, из наперстянки. Оказалось, что вытяжка используется также для прерывания беременности. У меня она была, а остальное оказалось проще простого. Я была счастлива, ибо занималась с ним любовью в последний раз. И я постаралась на славу: каждое моё движение, каждый томный вздох я посвятила ТЕБЕ, — она прижалась ко мне ещё теснее, — я буквально превзошла себя, вспомнив все ухищрения, которым меня научила одна знакомая жрица любви. За нас, за нашу любовь, — пело моё сердце, когда Вэй стонал от наслаждения, перешедшего в агонию. И никому, представь себе, никому не пришло в голову, что смерть моего супруга продумана и подстроена. Спасибо тебе, любимый. Ты даровал мне свободу.

Внезапно меня охватило отвращение. Я не мог спокойно смотреть в эти лучащаяся счастьем глаза. В это мгновение Суён напомнила мне жестокого ребёнка, который отрезал голову лягушке и с восторгом демонстрирует окружающим дёргающееся тельце. Она не только не сожалела о содеянном, она почитала убийство за праведный поступок, совершённый ради любви, ради меня! Боги, за что мне такое!

Я отстранил её от себя, налил коньяку, выпил залпом и закурил. Мне было необходимо собраться с мыслями: что делать дальше.

— Любимый, — Суён удивилась, но, как мне кажется, не поняла моей реакции, — теперь мы сможем пожениться. Конечно, — она огляделась по сторонам, подхватила полотенце и принялась вытирать пролитое на пол вино, предварительно аккуратно собрав осколки, — придётся для приличия выдержать положенный срок траура. Но ведь в Артании всем будет плевать, как скоро мы сочетаемся браком? Так ведь? — она сдула с лица упавшую прядь волос.

Я не знал, что сказать. Одно я знал совершенно точно: в моей душе навсегда умерла любовь. Я просто был не в состоянии продолжать любить женщину, хладнокровно убившую собственного старого мужа. Пускай даже, ради меня. Боги! Ведь это ради меня, и способом, который я же сам и придумал!

— Уходи, — глухо попросил я, — уходи, и никогда больше не возвращайся. Впредь даже не заговаривай со мной.

— Почему? — нахмурилась Суён, — неужели, ты оттолкнёшь меня только потому, что я поспособствовала своему мужу оказаться там, где ему и место?

— Потому, что ты хладнокровно убила его. Добро бы просто убила, ты наслаждалась этим.

— Да, — с вызовом ответила она, — я сделала это ради тебя, ради нашей любви. Теперь я свободна и богата. Мы можем быть счастливы.

— Не можем, — отрезал я, чувствуя, как на глаза сами собой наворачиваются злые слёзы, — я не способен любить убийцу. Уходи. Я никогда никому не скажу о том, что ты сделала с бароном. Пусть судят тебя бессмертные боги. Для меня моя возлюбленная Фань Суён умерла вместе со своим супругом той злосчастной ночью. А эту особу без чести и совести, что стоит сейчас в моём номере, я не знаю, да и знать не хочу.

— Значит, вот так? — тихо спросила она.

— Так.

— Хорошо.

Я отвернулся. Слышал, как шмякнулось на пол пропитанное ежевичным вином полотенце, как тихонько скрипнула рама, и зашуршал шёлк мужского платья, в котором моя возлюбленная гуляла по ночам. Болью отдались лёгкие шаги по камням дорожки за окном. Всё. Всё кончено. Не знаю, зачем я продолжаю писать. Наверное потому, что, если оставлю всё это невысказанным, моё бедное сердце не выдержит. Или же я сойду с ума. Я выпью всю бутылку коньяка. Пускай мне потом будет очень плохо, однако это «плохо» не идёт ни в какое сравнение с тем «плохо», что я чувствую сейчас.

— Ого, — проговорила чародейка, — ничего себе — поворот истории. Получается, Фань Суён убила своего старого мужа методом, который вызнала у любовника, а тот просто прогнал её прочь.

— Когда мужчина утверждает, что готов на всё ради своей любви, — Вил потёр лоб, — он, как правило, не имеет в виду убийства и прочую уголовщину. А вот Суён посчитала, что «всё» — значит всё, и просчиталась.

— У меня бы на месте Сюро в душу закрались бы серьёзные сомнения, — проговорил коррехидор, — если моя любовница так легко расправилась с мужем из любви ко мне, не постигнет ли меня та же участь, если её угораздит влюбиться в кого-то другого.

Между страниц дневника обнаружился листок рисовой бумаги с тиснением из листьев дерева гинко.

— История явно имела продолжение, — коррехидор развернул письмо, написанное незнакомой рукой по артански, — в нашем распоряжении последнее письмо.

Санди! — начиналось оно, — как жестоко и несправедливо твоё отношение ко мне. Ведь никогда, ни единого раза я не дала тебе повода усомниться в моей любви. А ты не желаешь даже знать меня. Разве то, что я убила своего мужа, может быть непреодолимой преградой для нашего счастья? Ты столько раз твердил, что любишь меня, что готов на всё ради нашей любви. И что я вижу теперь? Да, именно я люблю тебя по-настоящему, люблю настолько сильно, что, не задумываясь, воспользовалась первой предоставившейся мне возможностью устранить помеху на пути к счастью с тобой. Благо, твой опыт и знания указали мне верный путь. Я сделала то, о чём не жалею, и никогда не пожалела бы, если бы ты не оттолкнул меня, не растоптал мою любовь.

Значит, ты не любишь и никогда не любил меня по-настоящему. Я готова была не то, что убить, не раздумывая, умереть за тебя. Умереть с тобой. Нет, не правда. Я хотела прожить с тобой всю жизнь. Что на фоне такой перспективы смерть одного старого, нелюбимого человека! А тебе это оказалось не нужным.

Не знаю, как ещё воззвать к тебе, что сделать, чтобы ты передумал и возвратился ко мне. Но ты не вернёшься, я знаю. И моя любовь начинает превращаться в ненависть. Когда-нибудь все эти страсти, что бушуют в моей душе, станут пеплом, и я начну без горечи и боли вспоминать наши чудесные ночи. А пока уезжай скорее, и, если боги моря ниспошлют бурю, что унесёт тебя на дно, я буду рада.

Фань Суён.

— Прочувствованное послание, — Вил свернул письмо и положил на прежнее место между страницами старого дневника, — но, поскольку госпожа Фань осталась в Делящей небо, можно с уверенностью утверждать, что оно не возымело нужного действия. Вот так их роман и закончился, хотя было весьма похоже на любовь.

— Полностью доверяю вашему суждению, — ответила чародейка, — далее ничего нет. Видимо, господин разведчик столь сильно страдал, что решил не продолжать дневник. Но мне теперь совершенно понятны мотивы его сестры. Она поняла, что Сюро имел довольно компрометирующих сведений, причём документально подтверждённых собственноручным письменным признанием, чтобы на корню уничтожить репутацию «культурного посланника».

— Но дневник, увы, не проливает света на мотивы самой госпожи Фань. Хотя ежевичное вино, что она использовала, служит неплохой отсылкой к прошлому.

— Думаете, она предложила Сюро начать всё сначала? — недоверчиво спросила Рика, — и это после всего того, что он наговорил ей в Саньджинге?

— Прошло десять лет. Боль и обида успели притупиться, а встреча с бывшим возлюбленным могла раздуть угасшие угли страсти. Сюро отказывает, а госпожа Фань получает мотив для убийства.

— Но при чём тут ставки? — прищурилась чародейка, как делала всякий раз, когда собиралась возразить каким-нибудь едким замечаньицем, — флиртовать со своей бывшей любовницей попросту глупо. Сюро был в солидных годах и никак не тянул на ухажёра, маскирующего свои ухаживания под невинную светскую беседу о картах и ставках. На мой взгляд его слова куда больше походили на предупреждение. Что, впрочем, прекрасно вписывается в её дальнейшие преследования Харады.

— Мы видели лишь, что они встречались, — заметил четвёртый сын Дубового клана, — с таким же успехом можно предположить, что Харада преследовал госпожу Фань.

— В таком случае Сюро предупреждал бы мужа своей сестры, а не делийку.

— Простите, — на пороге появилась госпожа Харада, — вы закончили чтение? Я услышала ваши голоса. Возможно, мне удастся пролить свет на отношения моего супруга и госпожи Фань.

— Сделайте одолжение, — Вил галантно пододвинул стул хозяйке дома.

— Сначала я тоже подумала, что у Барта к Фань Суён сердечный интерес, — начала госпожа Харада, — однако предметом моей главной ненависти к делийке стал дневник брата. Я сопоставила факты о ежевичном вине. Ведь именно следы этого напитка были на простынях, пропитанных кровью бедного Санди, хотя и последующий интерес этой особы к моему мужу тоже немало заставил меня попереживать. Не стану долее утомлять вас описанием собственных мыслей и чувств, скажу лишь, что я приняла твёрдое решение отомстить убийце своего брата. Дом госпожи Фань оказался расположенным весьма удобно: имелся вход со стороны переулка. Я утром позвонила ей и попросила о приватной встрече, Фань засмеялась неприятным смехом, заявила, что догадывается о том, что я намереваюсь сказать ей, и назначила встречу через полтора часа. Заявила, что я, видите ли, разбудила её, лишив приятностей утренней неги. Он не подозревала, что я собираюсь лишить её жизни, — Томо усмехнулась, — и встретила меня с покровительственной улыбочкой.

— Я догадываюсь о причине, побудившей вас искать со мной встречи, — проговорила она, запахиваясь в шёлковый халат, под которым не было абсолютно никакой одежды, — только, боюсь, что всех ваших денег не хватит, чтобы выкупить у меня позор супруга.

Первое, что, естественно, пришло мне на ум в подобной ситуации, это — неосторожное любовное послание, которое Барт успел настрочить этой заезжей красотке, — продолжала госпожа Харада, — и я не преминула сообщить ей, что в наш просвещённый век в Артании адюльтеры политиков не способны разрушить карьеры или вызывать общественный остракизм. Она засмеялась низким, грудным смехом, который должен был производить на особей мужского пола неизгладимое впечатление, и рассказала мне, что дело совсем в ином, — на этих словах голос рассказчицы впервые дрогнул, — оказывается, Барт в то время, что описывал своём дневнике мой незабвенный брат, совершил опрометчивый поступок. Барон Фань из дружеского расположения к молодому человеку подсказал ему лёгкий способ обогащения: покупку акций Хрустального моста. Нюанс заключался с том, что акции необходимо было купить до того, как будет объявлено о сотрудничестве Артании и Делящей небо. Барт, как полномочный член торговой миссии, естественно, узнал о принятии решения финансирования Артанией проекта за несколько дней до официального объявления. Он сообщал эту информацию барону Фаню, а тот покупал акции и на его долю, — она вздохнула.

— То есть ваш муж получил взятку от барона Фаня в виде пакета акций? — уточнил Вилохэд.

— В целом — да, как ни неприятно мне признавать сей факт, но дела обстояли именно так. Барт стал владельцем крупного пакета акций. О сотрудничестве двух стран было широковещательно заявлено, цена акций взлетела до небес. Барон незадолго до смерти успел удачно продать оба пакета, и банковский счёт моего супруга пополнился кругленькой суммой денег.

— Но ведь это произошло очень давно, — пожала плечами чародейка, — даже если бы Фань Суён поведала журналистам эту историю, ваш муж легко мог заявить, что она попросту лжёт. Получилось бы её слово — слово иностранки, против слова министра финансов. Не думаю, что его величество и кланы встали бы на точку зрения Фань Суён. Её бы просто перестали принимать в приличном обществе и объявили лгуньей.

— Барт не просто шепнул покойному барону о принятом решении, — покачала головой госпожа Харада, — он имел неосторожность сообщить ему об этом в письменной форме. Именно об этом позоре и говорила делийка, утверждая, будто бы у меня недостаточно средств, чтобы выкупить его. У неё имелось письмо моего мужа, — она замолчала, зажмурила глаза, словно бы прогоняла непрошенные слёзы, — потом госпожа Фань принялась рассуждать о том, как обрадуются скандалу кленфилдские газеты, если в распоряжении стервятников-репортёров окажется откровенно коррупционное письмо нынешнего министра финансов. А оно окажется, — заверила меня Фань Суён, если Барт не сделает того, что она от него требует.

— И чего же она хотела? — подался вперёд коррехидор.

— Не знаю, — пожала плечами госпожа Харада, — на такой же мой вопрос она лишь смеялась в ответ и говорила, что ЭТО не моего ума дело, и меня не касается. Я напомнила, что из-за семейных уз имею право знать. Что лишь разозлило её, а разговор о семейных узах подлил масла в огонь: она перешла на Санди. Госпожа Фань сверкала глазами и буквально плевалась ядом. Выкрикивала, будто бы Санди её тогда предал, что он пытался помешать и теперь, но, хвала богам, в её руках оказалось отличнейшее средство, заставившее его замолчать навсегда. Она говорила что-то о ежевичном вине, чувстве юмора судьбы, что при помощи этого самого вина свершило возмездие за все её прошлые мученья и нынешний позор, что оказаться отвергнутой вторично — суровое испытание. Должна признаться, я даже с удовольствием всадила в неё пулю. Жаль только, что я не умею стрелять, и большая часть обоймы попала мимо.

— Пистолет принадлежал вашему брату? — уточнил Вил.

— Да, Санди часто носил его с собой. Я знала, что он прежде служил в Департаменте информации и исследований и всегда говаривал о бережённом, которого берегут сами боги.

Томо встала, выдвинула ящик стола и протянула коррехидору элегантный небольшой пистолет с инкрустированной перламутром рукоятью.

— Вы забрали из дома госпожи Фань ларец в виде пагоды и сняли ключ с шеи баронессы, — мягко проговорил Вил, — вы надеялись найти опасное письмо?

— Да. Но мои надежды не оправдались. В ларце находилась куча ничего не значащих бумаг: какие-то счета, записки, приглашения и тому подобная дребедень. Полагаю, письмо моего супруга она надёжно припрятала.

Рика задумалась, ей было отличнейшим образом известно, Делящая небо славится своими ремесленниками, а, следовательно, шкатулка может оказаться с секретом. Девушка попросила принести и показать ей «трофей». Госпожа Харада послушно кивнула, поднялась, вышла из комнаты и вскорости возвратилась, неся на руках великолепно выполненную копию делийского храма со сверкающей алым лаком узнаваемой четырёхскатной крышей.

— Вот.

Рика взяла ключ и открыла крышку. Высокая крыша, напоминающая чешуйчатую шкуру красного дракона, откинулась, обнажив содержимое. Действительно, внутри лежали приглашения, какие-то совсем свежие письма и ещё неоплаченные счета. В уголке примостилась свёрнутая вчетверо театральная программка. Чародейка привычно провела рукой над этим своеобразным шедевром неизвестного ремесленника и не ощутила никакой магии: не было даже малейшего укола в ладони, пальцы не охватило знакомое онемение, даже легчайшего дуновения тепла не чувствовалось. Шкатулка оказалась самой обыкновенной шкатулкой. Обыкновенной, да не совсем. Величина внешних стен маленького храма, искусно вырезанного из особо твёрдой чёрной древесины, явно была больше внутренней полости, где в двух отделениях и лежали бумаги госпожи Фань. Это означало только одно: у шкатулки имелось потайное отделение. Рика обругала саму себя за тупость, ибо делийские мастера славились именно по части изобретательности в области всяческих секретных местечек, запрятанных в самых, казалось бы, бытовых вещах. И чародейка не замедлила высказать своё предположение вслух.

— Я тоже слышал о делийских сундучках с секретом, — проговорил коррехидор, — но слышал при этом так же и о том, что открыть подобное очень даже не просто. Некоторые образчики лаковых шкатулок так и остались наглухо запертыми, причём делийцы не без гордости заявляют, будто бы во всём этом напрочь отсутствует магия.

— В нашем случае тоже, — Рика так и сяк поворачивала деревянный храм с алой крышей в надежде отыскать спрятанную пружину, — я весьма восприимчива к магии. Определить, что именно применялось, мне, конечно, не под силу, но вот само наличие чар почувствую. Здесь чисто, секретное отделение спрятано самой, что ни на есть незамутнённой инженерией.

— Можно ли каким-нибудь образом открыть шкатулку? — обеспокоенно спросила госпожа Харада, — вдруг злосчастное письмо Барта по-прежнему находится в ней.

— Есть у меня одна задумка, — проговорила чародейка с хитрым видом, какой обыкновенно указывал, что ей в голову залетела интересная идея, — госпожа Харада, у вас найдётся пара свечей, настольное зеркало и, — она оглянулась по сторонам, — вы случайно не держите птицы в клетке?

— Держим, — кивнула госпожа Харада, — пару попугайчиков. А что?

— Пожалуйста, принесите мне хотя бы одно крошечное пёрышко, — Рика водрузила шкатулку на стол, отодвинув в сторону вазу с фруктами вместе с циновкой, на которой та стояла, — а лучше — два.

Томо Харада с достоинством кивнула, вышла и возвратилась со всем необходимым, не без отвращения держа двумя пальцами крошечные попугайские пёрышки: голубое и зелёненькое.

— Я воспользуюсь пепельницей? — чародейка поставила пепельницу возле деревянной шкатулки-пагоды, зеркало вкупе со свечами разместилось чуть дальше, таким образом, чтобы она отразилась в ней во всей красе, — не пугайтесь, я вызову фамильяра.

— Госпожа Харада, — сказал Вил, осторожно беря под руку хозяйку дома, — лезть под руку чародею, творящему заклинание, категорически не рекомендуется. Опасно для жизни, — добавил он со своей неотразимой улыбкой, и сразу стало ясно, что он шутит.

Рика выпустила на волю Таму. Черепу бывшей трёхцветной хвостатой любимицы очень не понравилось, что коррехидор сидит на диванчике в обществе незнакомой молодой женщины. Фамильяр недобро блеснул фиолетовыми искорками, тлевшими в глазницах, в их сторону и нехотя подлетел к Рике.

В пепельницу упали пёрышки, чешуйки коры большого фикуса с отливающим в фиолетовый цвет листьями, а в качестве связующего элемента чародейка использовала несколько капель сока манго. Потому, какое количество этих дорогих по весенней поре фруктов наличествовало на приёме в минувшую субботу и было в вазе сейчас, можно было с уверенностью утверждать, что манго очень даже по вкусу кому-то из обитателей дома. После этого девушка посадила крылатый череп на ладонь, сама примостилась на стуле и свободной рукой возожгла в пепельнице ингредиенты будущего ритуала. Свечи вспыхнули сами собой.

Хотя Вилохэд уже много раз видел, как колдует его коллега, он всегда с неизменным интересом следил за ритуалом; для жены министра финансов такое было впервые. Томоко замерла на месте, прижав к груди крепко сцепленные руки. Тем временем в пепельнице занялось зеленоватое пламя, с шипением выпуская в воздух клубы странно пахнущего дыма, количество коего никак не вязалось с ничтожным содержимым пепельницы в виде раковины морского ежа.

Дым поднимался вверх, пущенная в свободный полёт Тама с бешеной скоростью завертелась вокруг, описывая круги прямо перед зеркалом. К удивлению госпожи Харады, дым не распространился по комнате, как произошло бы с любым дымом, при сожжении птичьих перьев и коры фикуса, а стал сгущаться, уплотняться, и в итоге образовал полупрозрачную плоскость, зависшую в воздухе между шкатулкой и зеркалом на уровне толстеньких ароматических свеч. Внутри этой магической плоскости дым продолжал кипеть и клубиться, подобно некоему вареву, он лопался пузырями, разбрызгивая дымные капли, которым не суждено было покинуть свой плен.

Чародейка прикрыла глаза и полушёпотом принялась декламировать нужные для ритуала слова. По мере того, как она произносила староартанские фразы кипение дыма угасало, да и сам дым словно бы стал блекнуть, увядать и в итоге превратился в почти невидимую пелену. Казалось, что перед зеркалом в воздухе зависло некое дивное стекло, хрупкое своей удивительной прозрачной льдистостью. На последнем слове перед глазами чародейки отражение шкатулки-пагоды в зеркале принялось меняться. Алая, словно лепестки гибискуса, чешуйчатая крыша подёрнулась лёгкой дымкой, а затем большинство правдоподобно выполненных черепиченок поблекли, потускнели, теряя первоначальную яркость. И только пять кусочков чешуек продолжали остаться ярко-красными. Чародейка кивнула Таме, та стрелой пролетела через преграду и зависла, часто-часто обмахивая крылышкам бражника крышу шкатулки. От её взмахов продолжающие оставаться красными элементы крыши начали менять свой цвет: одни угасали до тех пор, пока не получили оттенок углей прогоревшего костра; другие наливались огненным недобрым сиянием. А одна внезапно вспыхнула ярким слепяще-алым светом.

— Видите⁉ — победно воскликнула чародейка, — мне не только удалось выявить черепиченки, которые связаны с секретным механизмом, но и установить, в каком порядке они нажимались владельцами шкатулки. Те, что светятся слабее, нажимались первыми, далее шло по возрастанию яркости.

Томо Харада обратила внимание, что свечение это было заметно лишь в зеркале, да и то через магический дымный барьер. На самой, стоявшей перед Рикой шкатулке, крыша никак не изменилась.

Сверяясь с отражением в зеркале, Рика с поразительной быстротой и ловкостью последовательно нажала на черепиченки крыши, продвигаясь от менее светящихся в сторону более ярких. И, когда указательный палец с обгрызенным под самый корень ногтем опустился и надавил на последнюю, раздался мелодичный перезвон невидимых колокольчиков, передняя часть храма сама собой выдвинулась, открывая доступ к тайному отделению. Чародейка протянула руку и предъявила невольным зрителям то, что прятала госпожа Фань от посторонних глаз. Отделение под самый верх было набито ценными бумагами — акциями тоннеля через вулкан. А сверху, действительно, лежал успевший слегка пожелтеть листок бумаги, на котором не особо разборчивым торопливым почерком будущий министр финансов информировал барона Фаня о принятом решении королевства Артания в долевом участии в строительстве Хрустального моста. Аккуратный господин Харада даже не поленился поставить точную дату и расписаться элегантным росчерком, который через десять лет будет знаком практически каждому сотруднику Кабинета министров.

Вилохэд внимательно прочёл документ, потом протянул его жене министра:

— Советую вам оставить его в неприкосновенности до заседания Палаты корней и листьев, которой предстоит решить вашу судьбу. Письмо может сыграть не последнюю роль в вашем оправдании.

— Ни за что! — Томо быстро выхватила письмо и бросила в камин, — я убила госпожу Фань не для того, чтобы позор Барта вышел наружу.

— Позвольте полюбопытствовать, о каком именно моём позоре идёт речь? — на пороге появился сам виновник торжества.

Самый молодой министр финансов Артании замер в дверях, с удивлением взирая на разбросанные по столу ценные бумаги, странное сооружение из зеркала, чудом прогоревших дотла свечей и шкатулки, в откинутой крышке которой кемарил крылатый череп.

— Ваша супруга, господин Харада, только что избавилась от ценной улики, которая могла бы повернуть мнение лордов в её сторону во время слушания дела об убийстве, — проговорил Вил, — гордитесь, она сделала это исключительно из любви к вам.

— Дело об убийстве? — не понял Харада, и его тёмные, практически прямые, брови сошлись над переносицей, — а при чём здесь ты, Томоко?

— Дорогой, — проговорила госпожа Харада, и голос её при этом заметно дрогнул, — ты должен знать, что того письма, которым тебя шантажировала Фань Суён более не существует на этом свете. Можешь быть покоен, я одним выстрелом убила двух зайцев: отомстила за смерть брата и спасла репутацию супруга, раздавила ядовитую гадину, не дав ей возможности лишать жизни и покоя честных людей, и нисколько не жалею о своём поступке.

— Томо, — с тревогой обратился к ней министр, — ты ведь не пытаешься мне сказать, что убила госпожу Фань Суён? Ты ведь говоришь иносказательно?

— Барт, — она опустила голову, как упрямая девочка, застигнутая за нарушением запрета, — Фань Суён убила Санди и шантажировала тебя, побуждая совершить какой-то грязный поступок. Я всего лишь сделала то, что должна сделать любая уважающая себя и обычаи предков древесно-рождённая женщина: я с оружием в руках защитила свой семейный очаг и отомстила за смерть дорогого человека.

— Томо, — Харада без сил опустился на стул, — почему ты ничего рассказала? Почему ты приняла некие исторические принципы за руководство к действию? А обо мне ты подумала? Ведь ты давно уже — не девочка-подросток, подражающая бесстрашной Гёдзэн с нагинатой в руках. Ты осознаёшь, что натворила, и что тебя ждёт?

— Знаю и отличнейшим образом осознаю, — даже с некоторым вызовом ответила его жена, — как древесно-рождённую из клана Пальмы меня станет судить Палата корней и листьев, и их решение определит мою судьбу. Я приму сию судьбу с подобающим достоинством, как и упомянутые тобой женщины-воительницы прошлого.

— Боги! Зачем? — Харада обхватил голову руками, — убийство Фань не вернёт к жизни Санди.

— Не вернёт, — упрямо возразила Томо, — но я защитила тебя и совершила воздаяние.

— Господин Харада, — вмешался в их спор коррехидор, — расставьте окончательные штрихи в иероглифе, — делийка шантажировала вас неосторожным письмом, которое вы написали десять лет назад её покойному мужу, когда были в составе торговой делегации в Делящей небо?

— Да, — бровь министра непроизвольно дёрнулась, — а откуда вы…

— Работа такая, — уголками губ улыбнулся четвёртый сын Дубового клана, — и требовала от вас поддержки проекта тоннеля через вулкан?

— Да, — снова подтвердил Харада, — однако ж, будет лучше, если я, не дожидаясь дальнейших вопросов, сам расскажу, как всё случилось. В день приёма я сразу узнал свою старинную знакомую, но ничего дурного с её стороны не предполагал. Мы поговорили немного на общие темы, потом она попросила меня «показать наше чудесное жилище, ведь ей так давно не доводилось бывать в артанском доме». Сие было странно, поскольку дом наш современный, построен на континентальный манер и утолить ностальгические чувства гостьи не мог никоим образом. Однако ж, я постарался не выходить из роли радушного хозяина и повёл госпожу Фань на экскурсию. В оружейной она внезапно переменила своё поведение, предложила присесть и без обиняков заявила, что я должен поддержать проект тоннеля через вулкан. В случае моего отказа пригрозила приданием гласности того самого злосчастного письма, которое я имел неосторожность написать, когда был отчаянно молод и отчаянно беден.

— Я догадался, что дело в тоннеле, — заметил Вилохэд, пересчитывающий акции, принадлежавшие госпоже Фань, — она решила повторить ваш с господином бароном успех с акциями Хрустального моста и вложилась в ценные бумаги тоннеля. Тут ни много — ни мало, как на девятьсот пятьдесят семь рё. Огромное состояние. Есть из-за чего рискнуть.

— Почему не круглая цифра? — удивилась чародейка, — странно даже.

— Госпожа Фань заявила, что сделала ставку, вложив в акции все свои деньги, — пояснил министр, — но наши маги сначала склонялись, а затем и в открытую принялись говорить о надувательстве, сокрытом в самой идее трансмутации одного вида энергии в другой. Так деньги Фань оказались под угрозой, и она надеялась, что вмешательство Министерства финансов изменит положение дел. Сегодня я уже сделал соответствующее заявление от нашего министерства, и его величество завизировал отказ Артании участвовать в дутом проекте, очень уж смахивающим на финансовую пирамиду. Акции тоннеля рухнули час назад.

— Мне очень интересно, откуда господин Сюро узнал о шантаже? — задумчиво проговорила чародейка, — мы с коррехидором оба слышали, как он ещё на приёме предостерегал госпожу Фань Суён от необдуманных действий, пускай и в несколько иносказательной форме.

— Во время нашей приватной беседы я заметил в стекле настенной витрины с классическими артанскими луками отражение шурина. Санди стоял и самым бессовестным образом подслушивал: то ли профессиональная осторожность толкнула его на этот шаг, то ли простая случайность. Не могу сказать. Как только он перехватил мой взгляд, тотчас же растворился в полумраке коридора. А затем встретил нас уже на лестнице и, проговорив что-то о том, что якобы я, воспользовавшись правами хозяина приёма, единолично наслаждаюсь обществом прелестной дамы, увёл Фань куда-то.

— Смерть шурина не вызвала у вас подозрений? — спросил Вил.

— Ни малейших, если вы, конечно, имели в виду Фань Суён. Видите ли, господа офицеры, я знал Санди более десяти лет, и всё это время мы основательно и крепко дружили. Не знать, что он служит в Департаменте информации и исследований, я просто не мог. Знал и понимал, разведчик имеет множество возможностей за время своей карьеры нажить серьёзных врагов. Санди ещё в молодости любил шутку про долголетие разведчиков, которого просто не существует в природе. Так что я приписал его смерть чему-то подобному.

— Получается, вы отказали госпоже Фань Суён, несмотря на письмо? — уточнила Рика, — или же тянули время и водили за нос.

— Стыдно признаться, но я трусливо тянул время, — сознался Харада, — надеялся, что ситуация разрешится окончательным заключением Академии. Против них даже я был бы бессилен. Она же принялась буквально преследовать меня. Встречала, звонила, разве что у дверей не подкарауливала. Чем выводила из душевного равновесия, всякий раз расписывая те ужасы, что вызовет обнародование моего послания барону. Я был на грани срыва.

— Почему вы в не обратились к моему отцу? — нахмурился Вилохэд, — клан Пальмы, к которому принадлежит ваша супруга, в союзе с Дубовым. Вы могли бы получить защиту и поддержку.

— Поддержку? — криво усмехнулся министр, — от сэра Гевина? Даже не представляю, что бы он сделал со мной, узнав, что я опозорил клан супруги столь безнравственным поступком, как взятка. Боюсь, как бы я не удостоился чести ритуального самоубийства.

— Вы переоцениваете моральные принципы главы Дубового клана, — ответил коррехидор, — и недооцениваете его рациональность. Полагаю, максимум, что вам грозило, так это весьма короткий поводок, на который вас посадили бы в целях процветания Артании и Дубового клана. Теперь, касаемо вас, госпожа Харада, — Вил встал и слегка навис над сцепившей за спиной руки женщиной, — вы должны дать мне слово древесно-рождённой леди, что не предпримите попытки покинуть столицу Артанского королевства или каким-либо иным способом спрятаться от правосудия и в должное время предстанете перед судом Палаты корней и листьев.

— Естественно, сэр Вилохэд, — с достоинством ответила жена министра, — я, Харада Томоко, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, даю слово, залогом твёрдости и незыблемости коего является кровь клана Пальмы, текущая по моим жилам, что не попытаюсь каким-либо образом избегнуть участи, которую решит суд Палаты корней и листьев.

На этот раз посещение Дома шоколадных грёз почему-то не принесло обычной радости. Вил попросил отдельный кабинет, и теперь они сидели за накрытым столом, чародейка пила глайс, а коррехидор потягивал вино.

— Удивительная преданность брату и мужу, — нарушила молчание Рика, — госпожа Харада, не моргнув глазом, пошла на убийство.

— Глупость, — заклеймил Томоко Вил, — некритически воспринятые принципы, в коих воспитывали женщин-воительниц Эпохи Расцветания и Увядания.

— А как по мне, — возразила чародейка, — жертва во имя любви никак не может почитаться за глупость.

— Интересный подход, — улыбнулся Вил, — неужто вы тоже склонны приносить подобные жертвы! Любопытно, чем готова была бы пожертвовать ради любимого человека дипломированная чародейка, с пяти лет посвящённая Богу Смерти?

— Я? — прищурила свои зелёные глаза Рика, — пожалуй, я смогла бы остричь волосы на манер монахов из горных ашрамов.

— Что? — не сразу понял коррехидор, — заиметь причёску монаха, то есть наголо побрить голову?

Рика зажмурилась и дважды кивнула.

Вил помолчал. Потом усмехнулся.

— Право слово, Эрика, вы не перестаёте меня удивлять. Даже не знаю, что мне следует делать: плакать или смеяться? Почему вы решили, будто мужчине доставит удовольствие лицезреть свою любимую с обритой головой?

— Это — всего лишь показатель того, что ради любимого человека я готова пойти на серьёзные жертвы.

— Скорее уж, это — показатель различий между психологией мужчин и женщин. Ни одного нормального мужчину не может порадовать то, что доставит неприятные ощущения его возлюбленной. Вас же тянет на ненужное геройство: остричь волосы, пристрелить убийцу. Лучше бы госпожа Харада показала мне дневник Сюро Санди сразу, как только получила его. Мы арестовали бы Фань Суён, министр оказался бы в безопасности, а самой Томоко не пришлось бы давать показания древесным лордам.

— Что же тогда пришлось бы по вкусу ВАМ?

— Ради меня не требуется уродовать свою внешность или стрелять в кого-то, — улыбнулся коррехидор, — довольно просто быть счастливой. Счастливой рядом со мной и вместе со мной. Что скажете на это?

Рика дала себе время обдумать ответ, поднеся к губам чашку горячего шоколада. Она никак не могла понять, что скрывается за словами коррехидора о предложении быть счастливой рядом с ним и вместе с ним. Если он сказал это в абстрактном смысле, не имея её лично ввиду, то будет верхом глупости приписать его слова на свой счёт.

— Я думаю, — она посмотрела на него с наигранной насмешливостью, — вам следует подобрать себе даму сердца, желания и чаяния которой совпадали бы с вашими.

Вил со странной грустью поглядел в нефритово-зелёные глаза, кивнул и принялся за пышные оладьи под шоколадным соусом.

Дома чародейку встретили горестные стенания двух женщин, которые причитали над номером «Вечернего Кленфилда».

— Вот же невезение! — восклицала Эни Вада, пристукнув кулачком по распростёртому на обеденном столе номеру газеты, — они просто сволочи! Создавали впечатление, будто бы вопрос с тоннелем практически решён, подтолкнули людей вложить в их затею свои кровно заработанные, а потом «Коллегия магов выдала окончательный вердикт о полнейшей невозможности постройки этого немыслимого сооружения. Исследования, проведённые в Делящей небо не были произведены с надлежащим тщанием, а выводы, отнюдь, не грешат беспристрастностью. Артанские чародеи создали специальную научную группу и провели независимую экспертизу, выводы которой оказались несколько печальными», — девушка горько усмехнулась, — несколько! Выступление министра финансов буквально камня на камне не оставило от проекта. Акции мгновенно рухнули, и мы с бедной-бедной тётушкой Призм потеряли свои деньги.

— Неужели вы рискнули накупить акций? — не поверила своим ушам чародейка.

— Увы, моя дорогая Рика, но это так, — квартирная хозяйка украдкой утёрла набежавшие слёзы, — мы с Эничкой полагали, что с большой выгодой прикупили акций строительной компании, что имела наглость сделать широковещательные заявления о том, как замечательно она владеет новейшими магическими технологиями, что позволят в кратчайшие сроки выполнить беспрецедентно сложные задачи по прокладыванию магического тоннеля. И вот теперь акции рухнули в одночасье. Мы остались нищими! А я-то, старая дура, уже распланировала, как потрачу дивиденды.

Обе дамы имели столь жалкий вид, что чародейка не могла не поинтересоваться, какую именно сумму они вложили в акции. Они мялись, переглядывались, но в конце концов ей удалось вытянуть из них, что на двоих получилось двадцать рё.

— У меня было семь, — потупилась Эни, — а тётушка Дотти вложила тринадцать, — горестный вздох, — теперь же, при постоянном падении мы вряд ли выручим за всё — про всё более четверти.

— Налейте-ка мне кофейку, — попросила чародейка, отлично знавшая, как отвлечь квартирную хозяйку от грустных мыслей, — у меня сегодня и обеда-то толком не было.

Это было чистейшей правдой. Вместо обеда они с Вилом пили горячий шоколад и угощались десертами в модном кафе. Есть, натурально, не хотелось, но было нужно разрядить обстановку.

— Какой кофе! — возмутилась госпожа Призм, мгновенно обретая свой обычный тон, — сперва суп, потом лапша с кальмаром и овощами, а уж как вы всё это скушаете, тогда и про кофе можно будет поговорить. Что же это делается! Такая взрослая девушка, а не понимаете, что никакому кофе обед не заменить.

Рика с притворным аппетитом съела суп и, воспользовавшись удачным моментом, предложила возместить обеим дамам их неудачное вложение.

— Нет, нет, — замахала руками квартирная хозяйка, — чего это вы удумали!

— Ну, — чародейка вздохнула, бросив взгляд на тарелку с кальмаром, — я как бы тоже немного виновата в произошедшем. Увлеклась расследованием и не помешала вам сделать скоропалительное, опасное вложение. Тратить жалование мне всё одно не на что. Дубовый клан обеспечил меня одеждой и всем необходимым на годы вперёд, да ещё его величество вознаграждение пообещал. Так что позвольте мне сделать доброе дело, знаете, эдакую жертву, чтобы деньги водились.

Эни с надеждой поглядела на госпожу Призм. Та сперва хмурила брови, покачивая головой, потом подняла на чародейку глаза и проговорила:

— Ну не можем же мы просто так бессовестно воспользоваться вашей добротой. Должны же вы получить хоть какое-то вознаграждение.

— В качестве вознаграждения позвольте мне не есть вашего кальмара с гречневой лапшой, — подмигнула чародейка, — и можете считать эти деньги подарком на ваши будущие дни рождения.