Великий и Ужасный 3

Глава 14 Камышинская Вольница

Не знаю, как у других Резчиков обстояло дело, но мне бить самому себе татау было откровенно стремно. То есть — не верил я, что оно сработает. Проверенная схема выглядела по-другому: чем больше отдаешь, тем больше получаешь. И отдавать стоило в основном что-то созидательное, позитивное, полезное — как бы пошло это ни звучало.

Опыт с резьбой членов на лбах ермоловских мерзавцем был довольно показательным. И я еще легко отделался — всего лишь идиотским напоминанием на предплечье в виде крохотного иероглифического хрена с яйцами! И трискель бы на данный момент я бить никому не стал. Хотя там символ многозначный, и никаких негативных бонусов после его проявления на своей руке я не ощутил. Возможно — сработал чисто на подчинение снага, которые были готовы по моему слову буквально помереть на рабочих местах. А может — еще не проявил себя, как и пресловутый хрен. Срабатывали-то мои татау довольно хаотично, и чаще всего — только в ситуациях весьма экстремальных. Может и хрен к месту придется… Эфир непредсказуем!

— Ваще-то это было больно, — заявил Кузя. — Но я еще хочу! Хочу колечки, как у снага!

Я с удовлетворением оглядел ловец снов, темнеющий на зелено-серой гоблинской коже. Получилось очень даже круто и по-орочьи: круг с паутиной и перышки. Определенно, мои художественные навыки резьбы по шкурам растут над собой и выходят на новый уровень!

— А ну-ка, попробуй Иван Иванович его прочитать! — сделал я приглашающий жест рукой.

Рикович смотрел на развернувшееся перед ним действо во все глаза и дергал ногой, сидя на раскладном стуле. Тату-салон мы оборудовали недалеко от съезда в лес, под открытым ночным небом, довольствуясь светом от фонаря над козырьком прилавка фудтрака. И дергался целовальник то ли от осеннего холода, то ли от предвкушения того, что с ним должно было произойти совсем скоро.

— Ладно! — сказал он и приложил указательные пальцы к вискам и вперился взглядом в рожицу гоблина. Спустя секунду он скривился, как будто съел гнилое яблоко. — Фу, Кузя, это как минимум негигиенично, то с этим не едят, а это туда не суют!

А потом дернулся как будто от удара током: Ловец Снов на запястье гоблина полыхнул золотом, и Рикович громко выматерился, вскочил со своего места, пнул стул и прошелся туда-сюда, чтобы прийти в норму. А я пялился на свою руку, которую жгло огнем. Крохотный Ловец Снов проявился рядом со знаком хаоса и пасификом, чуть выше, чем пиктограмма старого дома и бородатый череп убиенного мной чудовищного деда.

Простую истину я еще во время работы с Лаврентием Нидгардтом понял: у меня новое татау проявлялось после того, как оно срабатывало у пациента. Или — после того, как мне становилось об этом известно. Потому я и попросил Риковича воздействовать на гоблина. Его жалобы на неудобство ментальных атак против уруков — это одно, а вот такой явный результат — совсем другое.

— И зачем ты… — резко обернулся Иван Иванович.

— Чтобы ты убедился в эффективности, — невозмутимо сказал я. — Давай сюда свою руку. Лучше — левую, на нее внимания меньше. Больше не сомневаешься?

— Какие уж тут сомнения… Это кабздец какой-то! Сначала весь этот гнусный жупел из гоблинского мозга, а потом… Бр-р-р-р! Знаешь ощущение, когда той самой точкой локтя об угол ударишься? Вот так вот, только внутри черепной коробки! То, что было в «Орде» — мелочи! Там такая себе мигрень, слабенькая… А это — это страшное оружие против менталиста!

— Это не оружие, это броня, — поправил его я, меняя расходники на стилусе и привычно морщась, когда острый шип из рукояти впился мне в ладонь. — Давай сюда какую-нибудь конечность. Будет тебе усилитель.

Он закатал рукав и положил свою худощавую, но жилистую левую руку на стол передо мной.

— Это ведь магия крови, урук, — с сомнением проговорил он. — Мы сейчас используем магию крови, да?

— Пальцем в небо, — поморщился я. — Хочешь точное определение от тупого орка? Я могу. Я вопрос изучил досконально! Так вот: это вообще не магия.

— А что? — стилус уже коснулся его кожи и черный колор смешался с сукровицей, обозначая первые линии будущей оригинальной татау.

— Эгрегориальная техника. С магическими методиками связана только тем, что также использует ману-прану-саирину на начальном этапе. А вот всё остальное — в корне отличается.

— Всё-таки ты только притворяешься тупым, да, Бабай? На самом деле ты тот еще сраный умный! Я давно подозревал, но поверить никак не мог! — Рикович распрямил спину и расслабился, прислушиваясь к ощущениям от процесса татуировки.

— А теперь? Теперь — поверил?

— В то, что ты сраный умный? Поверил! Как тут не поверить?

— Ну вот и отлично. Значит, татау выйдет мощной и эффективной! Главное помни… — закончил я замогильным голосом в стиле дяди Бена из «Человека-паука». — Чем больше сила — тем больше ответственность!

Иван Иванович кивнул и больше ничего не говорил, только смотрел не мигая на свой счастливый лотерейный билет в будущее, который постепенно проявлялся на его руке и приобретал вид типичного изображения на схеме усилителя постоянного тока.

Я не ожидал такого эффекта от своей работы, это точно. Риковича капитально вырубило, он просто взял — и уснул сразу после того, как я отнял стило от его руки и сказал:

— Всё!

Дал храпака прямо на раскладном столе, так что мне пришлось переносить его на спальную полку в фургоне аки красну девицу, и самостоятельно убирать мебель. А потом — гнать вперед. До Камышина было четыреста километров, и я намеревался преодолеть их за раз, двигаясь по великому тракту до Царицына, а потом — по берегу Волги до самой границы Камышинской Вольницы — самого ближнего к нам сервитута.

После полученного от ликвидации Хтони заряда энергии спать не хотелось абсолютно, так что я подкрутил громкость на аудиосистеме, вцепился в руль и под залихватские аккорды местного латино-балкано-кавказо-фолк-рока от «Рекорд-Ансамбля» гнал вперед со страшной силой часа три или четыре, не обращая особенного внимания на окрестные населенные пункты и указатели. Впереди уже мелькали высотные здания Царицына, и я вознамерился свернуть на объездную, как вдруг врубился: канала Волга-Дон тут не было! Хрена с два тут имелась бы объездная, если бы существовал канал!

— А где канал? — спросил я вслух, притормаживая.

— Окстись, малахольный! — ответил Рикович совершенно бодрым голосом. — Канал на Камышине! До него еще переть и переть! Вам, в смысле. А мне — выходить пора.

— Вот так вот, значит? Добился своего — и всё? Бросаешь нас? — усмехнулся я, сворачивая в карман на трассе. — Все вы, люди — говно на блюде.

— От полукровки слышу! Ты между прочим, тоже наполовину говно получаешься! — почесал бороду Иван Иванович. — Никуда я не денусь, я твой личный куратор от Сыскного приказа. Так что куда ты — туда и я, как ниточка за иголочкой. Но ссадить меня придется. Мне к своим парням надо, понять что к чему и как там поживают темные силы…

— Ермоловы, что ли?

— А почему сразу Ермоловы? — вскинулся он, а потом признался: — Ну да, Ермоловы. Они тебя взялись пасти, мы одну из их групп сбили с толку, и теперь нужно понять — как дальше работать. В земщине они напрямую действовать не могут, только через клиентов… А вот в Камышинской Вольнице — это другой вопрос… Там нужно быть особенно аккуратным. Так что — высаживай, за мной из Царицына машина придет. Мои уже там…

— На конспиративной квартире? — не удержался я.

— Какой, к матери, конспиративной? В отделе приказном нашем, царицынском!

Он пробежался пальцами по экрану смартфона, удовлетворенно хмыкнул, потом проверил пистолет в подмышечной кобуре, пригладил волосы и, слегка опустив стекло, выглянул наружу:

— Моросит! Да и черт с ним, там навес есть, и лавочка. Пошел я, мужики! — и взялся за дверную ручку.

— Погоди, Иван Иванович, скажи хотя бы — сработало или нет? — любопытство меня просто съедало.

— Ну как тебе сказать, Бабай… Вот я, например, сейчас, чую, что некий гребаный сайгак километрах в трех отсюда носится по степи и ищет, где бы найти подходящую сайгу, чтобы засадить ей как следует. Ему хочется уже сейчас, хотя гон только через два полных лунных цикла. К этим ощущением мне предстоит как-то привыкнуть, м-да… — его лицо выглядело весьма озадаченно. — Так что я пойду, посижу там на лавочке, соберу мысли в кучку.

И, пожав нам руки, вышел под дождь.

— Ваще-то я бы тоже кому-нить засадил уже как следует, — почесал мудя Кузя. — Поехали в бардак, к девкам!

— Фу, ять, еще в бардак я не ездил! — у меня в голове как-то не стыковались проститутки и мелкий гадкий гоблин, но, наверное в этом мире такое было в порядке вещей? — Меня там Эсси ждет, на Байкале! Я, между прочим, влюблен!

— А я-то нет! Вези меня Бабай, по моему везению! Хочу уже в бардак, по моему хотению! — продекламировал Кузя, обнаружив недюжинные поэтические способности.

— Мы едем в Камышин. А там — зарплата тебе капает, делай с ней что хочешь. Бардак, не бардак — у тебя будет часов двенадцать на погулять. Но после этого — чтобы как штык был на месте! Точнее — в фургоне. Потому что уеду без тебя, так и знай.

— Ваще-то ты без меня пропадешь, — заявил гоблин. — Потому что ты местами вроде умный, но по сути — непроходимо тупой.

— Давай маршрут до Камышина прокладывай, чучело!

— Заодно бардак найду! — закивал Кузя и уставился в экран смартфона.

Сервитут это… Сервитут! Жизнь тут била ключом!

Стоило нам только миновать КПП муниципальной полиции на съезде с трассы, как на крышу фургона из окна третьего этажа с размаху выбросили толстого мужика в одних красных труселях в белые горохи. Мужик сполз по лобовому стеклу, оставляя слюнявые борозды, очутился на асфальте, поднялся, наблевал себе под ноги и с философским выражением лица скрылся где-то в закоулках жилмассива.

— Как дома! — заявил Кузя.

И я не мог с ним не согласиться. Двух- и трехэтажные здания классической, модерновой, барочной и эклектичной архитектуры соседствовали здесь с геометрическими кирпичными и панельными многоэтажками, покрытыми муралами и граффити, и с великанскими высотками из стекла, стали и грандиозных жидкокристаллических мониторов. По улицам бродила публика всех народностей и рас, разнаряженная в совершенно немыслимые одеяния. В одной кофейне рядом восседали бородатый мужчина в традиционных казацких шароварах и гимнастерке, и полуголый снага в штанах с лампасами и с металлической цепью на покрытом татуировкой пузе, и гном из подгорников — в шляпе и жилетке, и целая толпа беснующихся гоблинов в одних набедренных повязках.

На стихийном рынке у подножия огромного златоглавого собора толклись разбитные кхазадские бабенки, вульгарно размалеванные тетки-снага, вполне современные дамочки бальзаковского возраста с модными стрижками и какие-то мультирасовые бабульки всех форм и размеров. Танцевали танцы на крышах голографические эльдарские девушки в крохотных бикини, из кофеен и ресторанчиков орала музыка, в подворотне кому-то били рожу, а на крыльце небольшого павильона с надписью «BRADOBREY-TSIRYULNIK» светловолосый парень сталкерской наружности взасос целовал симпатичную кхазадку.

— И где тот бардак, куда ты так торопился? — глянул на похотливого гоблиненка я. — Приличная парковка там есть?

— Ваще-то даже платная! Подземная! Давай, дуй через мост на Некрасова, а потом сворачивай на Малую Зеленую…

Сеть тут пахала как положено, со связью проблем тоже не было, и я с предвкушением думал, что, возможно, Эсси прислала мне что-нибудь на ящик, из своего рейда. Мне хотелось уже сбагрить Кузю, пообщаться с эльфийкой во видеосвязи, сходить в книжный и в библиотеку, разузнать про местную Хтонь, возможно — наведаться туда, осмотреться…

Проезжая по мосту через затон я с небывалой четкостью осознал — вот она, местная Хтонь! Под моими ногами! Словно в подтверждение этих мыслей, некая страшная чувырла взрезала перепончатым плавником мутные воды затона.

— Местные его называют Гремячим, — пояснил гоблин. — Вон, в сети пишут — ближайшие к берегу кварталы всегда под атакой! Инциденты частые, но не очень мощные: выползают по три-четыре твари за раз и пытаются забраться подальше в город и сожрать кого-нибудь. Ну так там ссыльных селят, в прибрежной полосе. Еще сталкеры икру и жемчуг собирают по берегу, и мелочь отстреливают… Направо, направо поворачивай, на Малую Зеленую! Бардак тут недалеко, рядом с драмтеатром и полицией!

Соседство, однако! И, что характерно, бардак выглядел приличнее всего: дорого-богато, с пилястрами, кариатидами, бархатными портьерами в окнах и стеклянной крышей. И назывался привлекательно: «Горячие бедра». Гоблин выхватил свой ай-ди браслет, сунул за пазуху штук двадцать монет крупного номинала, прополоскал горло газировкой, выскочил из фургона, сплюнул газировку под ноги и вприпрыжку побежал к резным деревянным дверям с цветными стеклышками и красным фонариком над притолокой.

Даже не попрощался, маленький развратный засранец, и не сказал, где искать парковку! Повертев головой по сторонам, я всё-таки обнаружил вход в царство Аида и направил фудтрак к бело-красному шлагбауму.

— Червонец за три часа, — сказал сидящий в будке гном и сдвинул на нос темные очки. — Оплата сразу как за сутки, сдачу вернем. Ай-ди есть или вы из земщины? А, думмкопф, откуда урук в земщине, действительно? Давайте сюда браслет. О-о-о-о, вы из Сан-Себастьяна!

Лицо его подобрело, и он вышел из будки хлопнув дверцей, и предложил:

— Давайте я побуду вашим лоцманом и покажу вам тихий закуток, где не рыгают бичи. А что цены конские — так они для всех конские, не подумайте!

— Очень мило с вашей стороны, буду благодарен! — я отворил ему навстречу пассажирскую дверь. — Залезайте в кабину.

Кхазад примостил свою упитанную задницу на переднее сиденье и показывал толстым как сосиска пальцем направление движения.

— Вот тут, под светильником ставьте. Все знают — это блатное место, никто ваш фургон не тронет. А внутри у вас что — полевая кухня какая-то, или вроде того?

— Полевой ресторанчик, — кивнул я. — Хотите кофе?

— Не откажусь! — подобрался гном.

— С эклерами? У меня в холодильнике еще осталась парочка, берег для особого случая. Кажется, это он и есть!

— Меня зовут Карл Лекермаул, — с достоинством проговорил гном. — И я обещаю, что когда вы придете за своей машиной, я угощу вас самой вкусной в мире халвой. Арахисовой. Сейчас ее у меня нет, но через час-другой — будет!

— Я запомнил! — я не очень любил арахисовую халву, но свести на нет толику взаимопонимания, которая между нами возникла, не хотелось. Так что я как можно более церемонно склонил голову и представился: — Бабай Сархан, ресторатор, к вашим услугам.

Припарковав машину, я разогрел жаровню с песком и сварил две турочки кофе, и достал эклеры.

— А скажите-ка, господин Лекермаул, какие новости в Камышинской Вольнице? Давно ли был последний инцидент, не шалят ли Скоморохи, пускают ли уруков в Публичную библиотеку?

— Я смотрю, вы нетипичный орк, да? Вас интересует библиотека? — он вгрызся своими лошадиными зубами в эклер с видимым удовольствием.

— Да, собираю, знаете ли, урукский фольклор. Наверное это потому, что я полукровка! Настоящему уруку такое бы и в голову не пришло. Моим соплеменникам и записывать-то свою историю интереса не было, что уж говорить о научных изысканиях и фольклоре… То ли дело кхазады — народ степенный, основательный!

— Да-да-да! — тут же закивал основательный и степенный кхазад. — Наши хроники — самые подробные! И, между прочим, в местной Публичной библиотеке есть факсимильное издание дневника самого Густава Зоргфлетига, где день в день описан исход шести кхазадских кланов из Вестервальда и поселение их в Губерлинах и Мугоджарах, и основание Магнитогорска! И там о ваших родичах немало, немало!

— Насолили тогда колонистам уруки, а? — я кое-что знал, но по верхам.

— Обломали зубы о хирд! — оскалился гном. — Это были славные времена и славные сражения… Но теперь-то у нас один Государь и один враг, верно? Вы смотрели новости? Говорят, помаки подняли восстание против упырей, Родопские горы в огне…

Черт бы меня побрал, он вешал мне на уши про политику и войну минут двадцать, а про Хтонь и библиотеку рассказал с гулькин нос! Но что касается дневника Густава Зорге-что-то-там — это я запомнил. Хотя, зная кхазадов, в том дневнике будет томов пятьдесят, и большая часть записей — про домотканую материю, зернь, эмаль и гравировку, способы производства альтернативного протеина и тысячу разновидностей полевого шпата!

Но скидку за парковочное место гном мне сделал, и арахисовую халву просил не игнорировать, так что уходил я в город в приподнятом настроении. Даже кожанку новую надел на радостях — не по погоде было в одной футболке гонять! Камышинская Вольница ждала меня!