Ведьмак

Глава 9

Проснулся я часа через два. У меня на сегодня было запланировано еще много работы. И первым делом я хотел разобраться со своим уловом.

Почистив оставшуюся от нашего «пиршества» рыбу, я положил ее в холодильник и задумался, бесцельно глядя за окно, где уже начинало вечереть. И чем теперь заняться?

Конечно же, я знал, что буду делать дальше. Только боялся признаться самому себе.

Я решил пойти на разведку к избе Киндея. Кошмарный сон так меня достал, что я проснулся с железной решимостью разобраться во всех странностях, которые начали твориться в деревеньке за время моего отсутствия.

И все равно некая неопределенность моего замысла томила меня с назойливостью осеннего занудливого дождя. Что я там забыл? Что я хочу там увидеть? И вообще – подсматривать за людьми, по меньшей мере, неприлично и безнравственно. Я ведь не во вражеском тылу и уже давно не разведчик.

Надо, Федя, надо! Иначе ты просто не уснешь. Этот ночной променад необходим тебе как глоток свежего воздуха человеку, страдающему клаустрофобией, который только-только вырвался из душного подвала.

Так тому и быть, решительно сказал я сам себе, разом оборвав паутину колебаний и неуверенности. Непременно надо расставить все точки над «i», выражаясь литературным штампом.

Приняв окончательное и бесповоротное решение, я начал быстро собираться. Все-таки я бывший военный, а в этой среде после поступления приказа начальства остается лишь выполнить его. А у меня на данный момент командиром был мой не шибко разумный мозг.

От прежней жизни у меня остался костюм, очень похожий на одеяние теперь уже всемирно известных японских диверсантов ниндзя, которые жили в средние века, – такой же черный, очень удобный для ходьбы и лазания по деревьям, с большим количеством разных карманов и карманчиков, пошитый из очень прочной непромокаемой ткани.

Был у меня когда-то такой бзик – походить на средневековых «неуловимых мстителей»…

Костюм благополучно валялся в шкафу, на нижней полке. Поначалу я хотел забрать его в город – как память о былом, но, хорошо подумав, отказался от этой затеи.

И правда – зачем он там нужен? Соседство этого изрядно потертого комбинезона с дорогими новенькими шмотками Каролины в герметичной комнате-пенале для одежды, куда не проникает ни пылинки, более чем неуместно.

Сейчас я был просто счастлив, взяв его в руки. Натянув костюм ночного волка, я вдруг ощутил, как быстрее забилось сердце, и как в голову ударила горячая хмельная волна избыточного адреналина. Есть еще порох в пороховницах!…

А то…

К сожалению, наполнять карманы костюма мне было нечем. У меня отсутствовали и метательные сюрикены, с которыми я научился управляться вполне сносно, и кусаригама – комбинированный серп с привязанной к рукояти длинной прочной цепочкой и грузилом, очень даже полезное оружие для тайных операций, не говоря уже о разных других прибамбасах, среди которых, например, были слепящие магниевые шашки и усыпляющий газ; это уже из коллекции современных рыцарей плаща и кинжала.

Увы, увы, стареющий «агент 007» стал совершенно беззубым…

С невольным вздохом повертев в руках охотничий нож, я воткнул его в специальные ножны на бедре, вшитые в костюм. Так удобней воспользоваться им в любой момент.

В общем, с оружием у меня не густо, констатировал я не без ностальгической грусти. Не брать же с собой двустволку и патроны, снаряженные картечью. Не на войну же собираюсь.

Будем надеяться, что поиск завершится вполне мирно, а все мои подозрения и опасения окажутся не более чем вымыслом человека, которому город и женитьба на взбалмошной женщине привили шизофренические наклонности…

Прихватив с собой свой старенький охотничий бинокль (вдруг пригодится?), я вышел из дому, когда совсем стемнело. Притом постарался сделать это как можно незаметней, вдобавок еще и плотно зашторив окна – вдруг кому-нибудь приспичит посветить фонариком через стекло.

Раньше в нашей деревеньке такие моменты не наблюдались, а сейчас – поди, знай…

Дорога к избе Киндея не заняла много времени, хотя можно было до нее добраться и гораздо быстрей. Но я не торопился.

Несмотря на темень – луна спряталась за тучи, я ориентировался на местности совершенно свободно. Ноги сами находили нужную тропинку и вовремя переступали через рытвины, обнажившиеся корни деревьев и редкие камни, оставленные в незапамятные времена ледником.

Правда, напрямую идти к своей цели я все-таки не решился. Что-то не нравилось мне поведение стариков Коськиных и упертая игра в молчанку Зосимы, когда на бережку, во время застолья, заходил разговор о черноризце.

В том, что дед Никифор и баба Федора побывали в «гостях» у таинственных черненьких, у меня совершенно не было сомнений. Старики Коськины не тот народ, который будет спокойно сидеть дома, когда под боком происходят разные интересные события.

Наверное, будь на месте избы Киндея действующий чумный изолятор, то и тогда баба Федора ухитрилась бы посмотреть на смертельно больных хоть одни глазом, а то и побеседовать с ними, то бишь, взять интервью.

Короче говоря, мировая журналистика в особе Федоры Коськиной потеряла своего самого великого представителя. Жаль, что она родилась так рано, да еще в Богом забытой деревне, и не получила должного образования…

Я взял левее, пошел вверх по течению спокойного мелководного ручья, который впадал в озеро. Этот участок ручья имел твердое, каменистое дно (это мне было известно и раньше), а потому я передвигался без особого напряга, лишь следил за тем, чтобы мои шаги по воде не сильно нарушали ночную тишину.

Я зашел с тыла, со стороны леса. Теперь ориентироваться стало еще легче, потому что позади избы горел костер, освещая мне дорогу как фонарем.

И все же это было не совсем хорошо. Если у них и впрямь есть какие-то серьезные секреты – а от черноризца можно всего ждать, настолько я мог судить по первой нашей встрече, – то меня они заметят на раз.

Поэтому мне пришлось идти очень осторожно, прячась за деревьями, а иногда и без особой радости изображать червяка, ползающего в кустарнике. И все же, несмотря на все мои предосторожности, я едва не попал впросак. Притом по-крупному.

Как я успел среагировать, сам не пойму. Я рухнул на землю за долю секунды до того, как над моей головой что-то тяжело, со скрипом, прошумело, и раздался треск сломанных ветвей.

Мать твою!… Я лежал ничком, сжимая нож в руках, – и когда только успел выхватить его? – и почему-то считал удары сердца. А оно билось так гулко, что мне казалось, будто по лесу идет эхо от его работы.

Что это было? Я долго не решался прояснить этот вопрос, пытаясь понять, что мне делать дальше: как можно тише отползать в сторону и быстро рвать отсюда когти, пока, как говорится, трамваи ходят, или все-таки посмотреть, что там за ялда едва не оторвала мне башку.

Убедившись, что мое маленькое приключение не наделало большого шухера, я откатился в сторону и встал на ноги, по-прежнему сжимая в руках нож. Сделав три или четыре шага в ту сторону, где трещали сломанные ветки, я, наконец, увидел, что так сильно меня напугало.

И понял – мое приключение было совсем не маленьким и совсем не безобидным.

Передо мной торчала хитрая конструкция – точь-в-точь как в фильме «Первая кровь», где американский супергерой Рэмбо мочил своих копов (правильно делал, между прочим; как по мне, так это единственный его настоящий подвиг из всех, показанных в трех или четырех кинокартинах на эту благодатную и прибыльную тему).

Это была жердь, часто утыканная острыми колышками длиной сантиметров двадцать пять-тридцать, – как большая акулья челюсть.

При ходьбе человек цеплял спусковой механизм – если в джунглях, то лиану, а здесь, скорее всего, это был тонкий и прочный шнур – и вся эта зубатая конструкция, поворачиваясь вокруг оси под действием хитро устроенной «пружины» из гибких древесных ветвей, впивалась человеку в живот или грудь.

Хочу отметить, что это очень неприятная ловушка, особенно в полевых условиях. Получить штук пять-шесть глубоких колотых ран (это если повезет, и колышек не пробьет грудную клетку в районе сердца или печени) – такого несчастья и врагу не пожелаешь.

После встречи с этой зубатой сволочью можно запросто расстаться с жизнью, в особенности, если команда не возвращается на базу, а идет на задание.

Лишний груз никто тащить на себе не будет. Тем более, если это случается в далеких странах, когда светить свою национальную принадлежность перед противником никак нельзя.

Увы, увы, это и есть оборотная сторона интересной и полной приключений жизни рыцарей без страха и упрека…

Я внимательно осмотрел ловушку. Она явно была изготовлена человеком, который хорошо разбирался в таких делах.

Вспомнив о стариках Коськиных, я невесело ухмыльнулся. Похоже, это после их тайного «визита» к избе Киндея черноризец решил обезопасить себя от нежелательных соглядатаев. Вот сволочь!

Жесток, гад. Подстраховался конкретно. Сие могло значить только одно – занимается он здесь совсем не делами какой-то веры. А если это и так, то его вера не имеет ничего общего с гуманизмом и человеколюбием.

Что ж, теперь я точно не отступлю, пока конкретно не почищу эти Авгиевы конюшни. Я здорово разозлился. Это же надо – меня, Ястреба, когда-то крутого мэна, которого уважал даже непосредственный начальник по кличке Дракон, мужик, круче некуда, какая-то пришлая сволочь, конь в длинном пальто, святоша гребаный, едва не пришпилил как бабочку!

Шалишь, стервец! Мы пскопские. Нас не прошибешь.

Решительно обойдя хитрое сооружение, я снова двинулся по направлению к избе, на этот раз внимательнейшим образом глядя не только по сторонам, но и под ноги.

Конечно, передвигался я как улитка, но до избы было рукой подать, и я вскоре добрался до нужного мне пункта. Слава Богу, ловушка на этом отрезке пути оказалась последней.

Наверное, черноризец просто соорудил вокруг своего жилища эдакий забор в линию из разнообразных хитрых ловушек. Так проще самому не попасть в ту яму, которую выкопал для других.

И тем не менее, у меня возникал вполне закономерный вопрос: почему с тыла изба Киндея охраняется особенно тщательно и совершенно варварским способом? Ведь сейчас хватает разных пиротехнических штучек. Зацепишься за растяжку – такой фейерверк начнется…

Значит, необходимость была. И то верно: деревенские не станут ходить вокруг да около, в случае необходимости направятся прямо к калитке (ну разве что старики Коськины способны выкинуть такой фортель; а возможно, они уже и попались на своей фобии под девизом «хочу все знать»). С тыла могут подобраться только чужаки, притом настроенные к черноризцу враждебно.

Обуреваемый такими мыслями, я забрался на раскидистое дерево и удобно пристроился в развилке, похожей на кресло. Передо мной, как на ладони, раскинулся задний двор. Вернее, когда-то позади избы Киндея был сад, но теперь от него остались лишь пеньки и достаточно обширное пространство, поляна, посреди которой горел костер.

За садом должен был находиться огород, но он так зарос бурьяном, что больше напоминал дикое поле. К тому же на бывшие грядки начал вести планомерное наступление лес, и среди чертополоха уже тянулась вверх молодая древесная поросль.

Вокруг костра сидели люди, одетые в черное. Похоже, они совершали какой-то ритуал, потому что передавали друг другу вместительную чашу с напитком, который отхлебывали с благоговейным видом.

Черноризца среди них не было, и я невольно огорчился. Где его черти носят? Но самое странное – воронье в человеческом облике, рассевшееся вокруг костра, было безмолвно. Они что, глухонемые?

Чаша ходила по кругу минут пять. А когда опустела, черные застыли неподвижно, словно в глубоком трансе. Создавалось такое впечатление, что они медитировали.

Что ж, вполне возможно. Как по нынешним временам, ничего странного. Ветры из Поднебесной и Страны Восходящего Солнца долетели и в наши края благодаря голливудским фильмам-страшилкам. Буддистская философия вошла в нашу жизнь совершенно обыденно, мы этого даже не заметили.

А все потому, что в ней есть много созвучных русской души мыслей. Ну, например, лично меня очень даже устраивает буддистский постулат, что человек не умирает, а превращается в другое живое существо; например, в собаку. А собака, как известно, лучший друг человека.

«Хорошую религию придумали индусы…» Эти слова любимого мною поэта и барда я начал понимать лишь тогда, когда ушел на пенсию.

Неожиданно возле костра что-то изменилось. Всех черных будто током ударило. Они вскочили на ноги и застыли, склонив головы. Если честно, то я даже вздрогнул.

Черноризец появился, словно из-под земли. Наверное, я немного замечтался, потому что момент его появления перед черной братией просто прозевал. (Может, его принесла нечистая сила? Тьфу, ты!… Что за идиотские измышления!? Бред сивой кобылы).

В руках он держал большого петуха. И нож. Хороший ножик, ничего не скажешь. Весьма похож на горский кинжал – такой же длинный и обоюдоострый, но с некоторыми особенностями.

Непропорционально большая рукоять ножа была искусно вырезана из слонового бивня; кажется, из слонового бивня. Что там изображала резьба, я, конечно, разобрать не мог. Но в том, что у черноризца в руках была вещь очень ценная, я совершенно не сомневался.

От ножа (или кинжала, если хотите) просто веяло стариной. Особенно поразил мое воображение сам клинок.

Расстояния от меня до того места, где стоял черноризец, было небольшим, метров пятьдесят, и в бинокль я хорошо видел, что сталь на клинке не абы какая, а явно восточного происхождения, возможно, дамасская. Она буквально искрилась в пламени костра. Такой мэссер стоит очень больших денег.

Конечно же, это был ритуальный нож. Черные расступились (я насчитал семерых), их пахан подошел к костру и чикнул ножичком по горлу несчастной птицы. Петух дернулся в конвульсиях несколько раз и затих, а его кровь благополучно потекла во все ту же чашу.

(Между прочим, тоже далеко не дешевую; чаша была серебряной, с чеканными изображениями на боках. К сожалению, я не мог различить сюжеты этих изображений).

Они что, будут пить кровь!? Ну да, точно. Сборище вампиров, мать их… Или еще каких-то извращенцев. Противно…

Что я тут делаю!? Идиот! Мало ли сейчас разных сект расплодилось. От адвентистов до сатанистов, считать, не пересчитать.

Если человеку очень хочется сойти с ума, то ему никто не может помешать. Уход от действительности – это так называется. Патология. А по-простому, по народному, моча в голову стукнула.

Нет, я не брезглив и сам могу выпить стакан крови, даже не поморщившись. Естественно, в определенных обстоятельствах, когда нет ни воды, ни пищи, а на кону стоит твоя собственная жизнь. Или, или. Мне уже приходилось…

Но это была кровь осла, которого я зафрахтовал (вернее, умыкнул или реквизировал – не суть важно) для того, чтобы он тащил через пустыню мой боезапас. Из продуктов у меня на тот момент оставались только галеты, очень немного, а также полбурдюка вонючей воды, в которой плавали все известные миру бактерии и разновидности палочек Коха и которую пить нельзя было ни под каким видом.

Так мы и плелись: осел жевал колючки и запивал их микроскопическими дозами живительной и безвредной для него влаги, а я считал крохи от галет и время от времени прокалывал ему вену, чтобы нацедить себе немного крови.

Это была моя еда, мои витамины, жизненная сила и заменитель воды. Когда я, полудохлый, наконец добрался до пункта назначения и немного оклемался, то первым делом отослал осла с нарочным его хозяину, присовокупив энную сумму денег.

Таким образом я искупил свой нехороший поступок и выразил благодарность человеку за то, что он столь блестяще воспитал обычно своенравное животное в лучших традициях варварского гуманизма.

Осел перенес экзекуции с кровопусканием на удивление хорошо и даже на меня не обижался…

Чаша прошлась по кругу, и среди сектантов (а кто же еще они?) воцарилось нездоровое оживление. Они заговорили быстро и, как мне показалось, несколько бессвязно – словно накурились «травки». Оказывается, эти хмыри вовсе не безгласные…

Черноризец стоял в стороне от общего галдежа недвижимый и прямой как жердь. Казалось, что он к чему-то прислушивается. Голову петуха пахан сектантов бросил в огонь, а тушку птицы тут же начал ощипывать один из его подчиненных. Наверное, чтобы приготовить ужин.

Рачительны, сукины дети…

Вдруг черноризец резко поднял свой посох вверх, что-то отрывисто пролаял… и указал им в мою сторону! Чтоб тебя!…

Меня заметили. Но каким образом? Я ведь сидел тихо, как мышь в подполе. Да и расстояние от костра до дерева, где я устроился, для ночного времени будь здоров – в темноте разглядеть меня практически невозможно.

Как же меня углядели? Вернее, углядел. Я ни на йоту не сомневался в том, что меня вычислил сам пахан. Мне ведь было видно, что к нему никто не прибегал с докладом, и он не трепался по переговорному устройству, если предположить, что я обнаружен секретом, охраняющим периметр.

Он что, ясновидящий? А хрен его знает. Мне от этого было не легче. Я видел, как черные сектанты побежали в мою сторону с очень неприятной решительностью и с весьма необычной для людей верующих (пусть и в черта-дьявола) прытью.

Спортсмены они, что ли!? Эту мысль я додумывал уже на земле, куда скатился с дерева в один миг. Ну, а потом думать об отвлеченных вещах мне уже было недосуг.

Я несся, как молодой конь, стараясь не наткнуться в темноте на дерево, а еще хуже – на острый сук. Позади слышался топот ног и треск сухих ветвей. Судя по звукам погони, меня окружали по дуге. Ишь чего захотели…

Я же не дед Никифор. И силенок мне пока не занимать, несмотря на мои частые посиделки в накуренной по самое некуда комнате, где происходили многочасовые игры в преферанс.

Скатившись к ручью, я резво побежал вверх по течению – чтобы запутать следы. Вряд ли мои преследователи подумают, что подсматривавший за ними гражданин решится углубиться в лесные дебри ночью.

Обычный человек в таких случаях жмется поближе к огню, к людям и жилищу. А значит, по идее, ему просто некуда деваться, как идти в деревню.

Судя по всему, бегуны-черноризцы на это и рассчитывали. Дуга охвата была открыта именно со стороны деревни. Правильно решили, подумал я. В нашей микроскопической деревеньке вычислить соглядатая – раз плюнуть.

Но я уже покинул поле охоты. Пробежав по ручью еще с километр, я резко взял вправо и вскоре оказался на берегу озера. До моей избы отсюда было рукой подать, по берегу километра полтора, однако как раз туда мне и нельзя было идти.

А я и не хотел. У меня был другой вариант, не менее привлекательный. Раздевшись догола и пристроив одежду, связанную в узел, на голову, я осторожно вошел в воду и тихо поплыл к чернеющему неподалеку от берега островку.

Таких островков по озеру, имеющему весьма приличные размеры, было разбросано немало. Обычно я их игнорировал (а что мне там было делать?), пока Зосима однажды не рассказал мне, что все они имеют «приписку». То есть, у островков есть хозяева.

Вернее, были – когда в деревеньке насчитывалось около сотни дворов, и все местные мужики занимались рыболовством, благо рыбы в озере всегда было много, и она никогда не переводилась.

На этих островках мужики хранили свои снасти, большей частью браконьерские, и добротные челны. Те, что похуже, постарее и поплоше – для начальственного ока – валялись на берегу.

Почти на каждом островке был курень, хорошо замаскированный в лозняке, коптильня и шалаш для вяления рыбы. Но самое интересное – за все годы советской власти рыбнадзор и лесничие так ни разу и не обнаружили эти убежища.

Умел простой народ маскировать не только свои истинные мысли и чувства по отношению к власть предержащим, но и кое что посущественней, без чего люди просто померли бы с голодухи, инспирированной сталинским режимом.

Такая «собственность» имелась и у Зосимы. Но так как он был ленивым до неприличия, то и островок присмотрел себе поближе к деревне, чтобы не махать веслами почем зря. Однако, шалаш он все-таки соорудил.

И все. На этом его «трудовые подвиги» по обустройству нигде не учтенной частной собственности закончились. Может, потому, что Зосима больше любил охотиться, нежели ловить рыбу.

Хотя была и другая причина – коптильню для мяса и рыбы он внаглую устроил прямо у себя дома, чтобы надолго не отрываться от полатей (а затем от дивана) и от самогонного аппарата, который работал, как государственный ликероводочный завод, – четко, бесперебойно и с большим эффектом.

О его неуважении к законам районное начальство знало, но старый прохиндей так всех опутал, что к нему заезжали не за тем, чтобы конфисковать самогон и дичь и потом наказать, а чтобы принять на грудь отменный «натурпродукт», крепостью никак не ниже пятидесяти градусов, и закусить ароматной сохатиной, поджаренной на свежем свином жиру с лучком и разными лесными травками и корньями.

Кто пробовал Зосимину стряпню хотя бы раз, тот никогда не забудет ее восхитительный вкус…

Шалаш был сух до звонкости. И, на мое удивление, полнился связками вяленой рыбы, подвешенной к жерди. Неужто Зосима перековался!? Надо же… Что делает с человеком нынешняя капиталистическая действительность.

Беготня по лесу и водные процедуры разбудили во мне зверский голод. Завалившись на подстилку, я оторвал от связки несколько вяленых рыбин и начал жадно жевать, отдавая должное Зосиме за то, что он не переборщил с солью.

Я так и уснул с недоеденным лещом в руках. Усталость сморила меня напрочь. Размышлять и думать об увиденном возле избы Киндея действе мне почему-то совсем не хотелось.

Проснувшись утром, я некоторое время с недоумением смотрел на натюрморт над головой. Солнечные лучи проникали через вход в шалаш, и связки рыбы казались серебряными изделиями, только-только вышедшими из-под молотка искусного чеканщика.

Но вот запела какая-то птичка, и сонная одурь ушла, будто ее и не было. Подхватившись, я вспомнил вчерашнее приключение и почему-то здорово встревожился. Неприятное чувство поселилось где-то возле сердца и шпыняло в его трепещущую упругую мякоть с размеренностью маятника, усаженного шипами.

Пора! Пора домой. Сегодня у нас с Зосимой первый выход на охоту. А я еще не сложил свой сидор. Но почему, все-таки, на душе так гадко? Непонятно…

Зосима уже ждал меня.

– Дык, это, где тебя носит!? – спросил он осуждающе. – Стучу, стучу…

– Купался, – ответил я коротко, приглаживая мокрые волосы.

– Да?

Недоверчивый взгляд Зосимы скользнул по моему костюму, который никак нельзя было назвать дачным, и ушел куда-то в сторону. Он, конечно, сразу понял, что я вру, но, как человек воспитанный, не стал эту тему развивать дальше.

– Так мы идем? – поинтересовался он с некоторым сомнением в голосе.

– А что, у тебя есть какие-то другие планы?

– Какие у меня планы… Мясца вот надо. И на дерево посмотреть. Беспокоюсь я…

– Тогда вперед. Но сначала позавтракать не мешало бы. И собраться.

– Я уже собрался, – буркнул Зосима, недовольный задержкой выхода.

– Ну да… Тебе собраться – только подпоясаться.

Зосима пренебрегал сидором, который оттягивает плечи. Все снаряжение старого добытчика умещалось в многочисленных карманах его чудо-комбинезона. Что там только не лежало!

В этом я смог убедиться, когда два года назад одни негодяи устроили на нас облавную охоту с намерением отправить вперед ногами. В карманах комбинезона помещались аптечка, леска с рыболовными крючками, курево, зажигалка и спички, нитки-иголки, соль, сахар и специи, пачка чая, боеприпасы, нож, сухари или хлеб, добрый кусок свиного сала, банка тушенки, пшено для супца, луковица, ну и масса других вещей, крайне нужных с точки зрения Зосимы в походных условиях.

Этот набор варьировался в зависимости от времени года и состояния финансов Зосимы. Но кое-что было обязательным. Это боеприпас, соль, нож, спички, леска с крючками и сало с хлебом.

Я по-быстрому приготовил себе омлет из яичного и молочного порошков. Зосима составить мне компанию отказался. Он очень недоверчиво относился к успехам цивилизации на поприще питания.

Особенно Зосиму пугали (в его-то годы!) генетически модифицированные продукты, в частности соя, которую наши «умельцы» куда только не пихают.

«Чем мне сидеть сутки в сортире после твоих городских харчей, я лучше голодным побуду», – говорил он с видом ветхозаветного мудреца. Даже когда мы производили дезинфекцию своих внутренних органов с помощью спиртного, то и тогда Зосима, в отсутствии дичи или свежей рыбы, предпочитал закусывать хлебной коркой или, на худой конец, какими-нибудь консервами, которые назывались как в прежние времена.

Например, «Килька в томатном соусе» или «Печень трески», которая, кстати, почему-то перешла в разряд деликатесов. Раньше ее, по распоряжению высокого партийного начальства, очень беспокоящегося о здоровье народа, давали в нагрузку к бутылке водки горьким пропойцам вместе с плавленым сырком.

– Ты, это, щелкай зубами быстрее, – торопил меня Зосима.

– Что ты так торопишься? – спросил я с удивлением. – Наша дичь от нас не уйдет. Впереди целый день.

Сегодня Зосима был не похож сам на себя. Он нетерпеливо ерзал на стуле, время от времени бросая опасливые взгляды на окно.

– Никуда я не тороплюсь… – буркнул Зосима.

– Так я тебе и поверил. Что случилось? Только давай без лапши, которую ты иногда любишь вешать мне на уши.

– Это когда такое было!? – возмутился Зосима.

– Давно, – смягчил я свой наступательный порыв. – Теперь ты исправился. Но мне не хочется, чтобы между нами были какие-нибудь недомолвки.

– Сам ты хорош, – сердито возразил Зосима. – Где это тебя ночью носило?

– Тебе рассказывать или сам догадаешься?

– Что тут догадываться… – Зосима скептически ухмыльнулся. – Ботинки нужно тщательней чистить.

– А причем здесь ботинки?

– Притом, что ты весь в красной глине изгваздался. А она есть только возле избы Киндея. По ручью шел?

– Пардон, я и забыл, что ты у нас Кожаный Чулок, следопыт племени делаваров. Угадал. Шел по ручью. А ночевал на твоей островной «даче».

– Что, прижали?

– Как догадался?

– Хе-хе… – Зосима дробно рассмеялся. – Дык, не только ты такой шыбко вумный и любопытный. Меня тоже нечистая сила как-то туда потащила… дурака, на старости лет…

– Сбежал? – полюбопытствовал я с интересом.

– Нет. Ушел. Как тока наткнулся на ловушки, сразу дал задний ход.

– Что так? На тебя это не похоже.

– Иво, ты ишшо молод и, уж извини, силенок у тебя значительно больше, чем здравого смысла. Ежели они так обставились, то с ними шутки плохи.

– Не узнаю я тебя…

– Почему?

– Раньше ты не боялся умереть. Всегда говорил, что свое уже отжил.

– Раньше у меня не было никакой жизненной цели. Жил, как былинка на ветру.

– А теперь появилась?

– Да.

– Поделишься секретом?

– Это никакой не секрет. У меня ведь, тебе это известно, нет никаких родственников, все померли. А сейчас ты вот приехал, Каролина открытки шлет, поздравляет… Кхе, кхе! – Зосима смутился. – Я теперь вроде как дедом стал. Правда, не совсем полноценным… думал внучок будет…

Старый прохиндей! На чувствительность давит, слезу умиления хочет у меня вышибить. Как же – открыточки… Нужно они ему, как зайцу стоп-сигнал.

Его гораздо больше интересуют продуктовые посылки, куда я, тщательно маскируя, чтобы Каролина не выбросила, подкладывал бутылки с виски, к которому за время нашей дружбы он сильно приохотился, и голландский табак.

– Кстати, насчет открыток… – Я закопался в своем рюкзаке едва не с головой. – Держи… – всучил я Зосиме красивую металлическую коробку с иностранными надписями. – Травись на здоровье.

– Иво… – Зосима был сильно растроган.

Похоже, он уже не надеялся получить столь желанный подарок.

– Спасибо тебе, Каролине… Как она там?

Вспомнил! Как ни странно, но ни вчера, ни позавчера мы так и не поговорили о причинах моего внезапного приезда, и ни разу в разговоре не затронули сиятельную персону моей… м-м… бывшей. Наверное, Зосима решил, что я просто хочу какое-то время отдохнуть от городской суеты, а в семье у меня царит тишь да гладь и Божья благодать.

– Хорошо она там. Мы с ней разводимся. – Я решил не напускать туману, а сказать все, как есть.

– Ты с ума сошел! – воскликнул ошарашенный Зосима. – Как можно!?

– Чья бы мычала… – Я снисходительно ухмыльнулся.

Зосима был женат трижды. И каждый раз жены, несмотря на деревенскую закалку и исконную русскую терпеливость, от него сбегали.

Первый раз он женился, по деревенским меркам, поздно, когда ему перевалило за тридцать, поэтому все свои холостяцкие привычки и замашки благополучно перетащил в семейный быт.

Он мог часами валяться на постели в фуфайке и валенках, вымазанных в навозе, обдумывая очередной философский постулат (Зосима был не только лентяем, но еще и доморощенным философом), а скотина в хлеву тем временем настоятельно требовала воды и сена.

Но что такое потребности примитивного жвачного животного по сравнению с мировыми проблемами? А когда жены доставали его до самих печенок, Зосима молча собирался и уходил в лес, где мог пропадать неделями.

Таким макаром его семейная жизнь благополучно опускалась на дно. Даже стойкая и сильная деревенская женщина, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…», как писал один великий поэт, не могла выдержать флегматичный и неуступчивый норов Зосимы.

Ему все было по барабану. В том числе и советская власть, которая имела к нему немало претензий, но так ни разу и не отправила в лагеря. Больно хитер оказался гусь, не по зубам.

– Дык, она такая хорошая девочка…

– Когда спит зубами к стенке и за тридевять земель – в какой-нибудь гостинице за бугром во время служебной командировки.

– Что ты так на нее окрысился!?

– Хочу заметить, чтобы ты все правильно понял, это не я бросил ее, а она сама меня вытурила. Просекаешь момент?

– Просекаю, – серьезно и даже с некоторой грустинкой ответил Зосима.

Еще бы! Он сразу же сложил в уме два плюс два и мгновенно сообразил, что теперь не видать ему передачек, как собственных ушей. Во-первых, я снова осяду здесь на постоянное место жительства, а во-вторых, Зосима сразу определил, еще два года назад, что денежная мошна находится в руках Каролины.

– Только не рыдай, – сказал я снисходительно. – Она добрая, тебя не забудет.

– Ты так считаешь? – оживился Зосима.

– Уверен. От нее нелегко отцепиться. Вот увидишь, она еще приедет сюда, чтобы затеять со мной очередной скандал. Каролина просто не может без скандалов. Это у нее такое хобби.

– Чего?

– Бзик. Шизоидное состояние увлеченности чем-нибудь. Это когда в башке время от времени дерьмо закипает.

– А-а, ну да… Дело знакомое.

– Вот и я об этом. Все, я уже собрался. Вперед…

Мы вышли за порог. Я набрал полную грудь свежего утреннего воздуха и вместе с сильным выдохом постарался выбросить из головы всякую пакость, которая уже до краев заполнила черепную коробку.

Меня ждал ЛЕС, главный мой целитель и врачеватель.