Ведовской дар. 1. Ведьма правды

Глава 8

Изольда всматривалась поверх гривы украденного коня в наступающую темноту. Девушка одной рукой держалась за поводья, а другую подняла повыше, надеясь остановить кровь, что все еще капала из раны.

Канал рядом с ней светился оранжевым светом заходящего солнца, и обычная вонь Веньясы наконец-то начала исчезать, как и дневная жара. Еще немного, и Изольда вырвется за болотистые границы города, на заросшие травой луга, всегда напоминавшие о родине. Вокруг зазвенят комары, мухи станут пировать на боках коня.

Толпа, покидавшая город через восточные ворота, оказалась достаточно плотной, чтобы Изольда смогла незаметно выскользнуть из столицы. Как только дорога вокруг нее опустела, она пустила коня в галоп.

Кровь не останавливалась, так что девушка оторвала оборку от оливковой юбки и обмотала руку. Каждый раз, когда повязка пропитывалась кровью насквозь, Изольда отрывала следующий кусок, еще туже перетягивая рану. Всего одна ночь, повторяла она снова и снова, в такт галопу. Наконец, в двух лигах[3] от городской черты, когда бока лошади уже потемнели от пота, девушка перешла на рысь. Ритм сменился: одна ночь, одна ночь.

В словах пульсировала отчаянная надежда на то, что Изольда не подвергла Сафи опасности, отправив ее к старому маяку. Импровизация никогда не была ее сильной стороной, а сообщение, переданное через Габима, вышло слишком спонтанным. Беспорядочным. Поспешным.

Наконец Изольда добралась до неприметной ольховой рощицы и замедлила ход коня, а потом соскочила с седла. Бедра заныли, поясница застонала. Она не ездила верхом уже несколько недель, а в таком темпе – несколько месяцев. Девушка все еще слышала, как стучат ее зубы в такт галопу. А может, это был стрекот цикад в белых зарослях.

Хотя со стороны казалось, что Изольда бредет почти наугад, петляя в траве, словно по следу дичи, на самом деле она шла по тропе, проложенной номатси, а значит, полной ловушек.

Девушка замедлила ход. Она старалась разглядеть все метки, чтобы вовремя расшифровать их. Воткнутая в землю палка означала медвежий капкан с когтями на следующем повороте тропы. Скопление диких цветов слева означало, что впереди развилка – если свернуть на восток, дорога приведет в ядовитый туман, на запад – к поселению.

Она доберется до конца, а вот колдун крови потеряет ее след. И тогда, переждав несколько часов за толстыми стенами поселения, Изольда сможет вернуться к Сафи.

Хотя империя Дальмотти формально позволяла кочевникам народа номатси жить, как им заблагорассудится, – при условии, что их караваны держались не менее чем в четырех лигах от любого города, – они, в глазах закона, считались не более чем животными. У них не было никакой правовой защиты, а вот ненависти со стороны дальмоттийцев хватало. Так что сказать, что родное племя Изольды, мидензи, настороженно относилось к чужакам, значило сильно преуменьшить действительность. К тому же мидензи пока было единственным племенем, которое осело и прекратило кочевать. Ее сородичи нашли относительно безопасное место для себя и тщательно охраняли его от всех прочих.

Стены были толстыми, лучники – меткими, и, если бы колдун крови смог каким-то образом забраться достаточно далеко по тропе, он бы обнаружил, что его грудь утыкана сотней стрел.

Мидензи старались не только не впускать чужих, но и не выпускать своих. Если ты покидал поселение, то становился чужаком – судьба, которая ужасала любого номатси, даже Изольду.

Наконец показались дубы, скрывавшие стену, возведенную вокруг поселения, черные и грозные в темноте ночи. Для Изольды наступил последний шанс развернуться и убежать. Она все еще могла провести остаток жизни, больше не встречаясь с родным племенем, хотя, учитывая, что за ней гнался колдун крови, остаток этот мог оказаться совсем коротким.

Луна поднялась на востоке, и Изольда оказалась полностью на виду. Она заплела косу и спрятала ее под платком. У кочевниц волосы едва доставали до плеч, а у нее они спадали до середины спины, так что стоило их скрыть.

– Имя, – послышалось на языке номатси.

Слева от Изольды мелькнула стальная нить, означавшая враждебность, а среди деревьев показались слабые очертания лучников.

Она покорно подняла руки, надеясь, что повязка на ладони не слишком заметна.

– Изольда, – крикнула она. – Изольда-из-мидензи.

Зашелестели листья, затрещали ветки, нити зашевелились и задвигались – это стражники собирались вместе, чтобы посовещаться и принять решение. Мгновения ползли с мучительной медлительностью. Сердце Изольды билось о легкие, его стук эхом отдавался в ушах, конь нервно вскидывал голову. Его давно уже следовало растереть после скачки.

Ночное небо расколол крик. Сбоку взлетели два воробья.

Потом раздался еще один крик, слишком знакомый. Изольде показалось, что она падает прямиком с горной вершины, теряя сознание, а земля стремительно приближается к ней.

«Покой, – скомандовала она где-то глубоко внутри себя, – покой повсюду. От кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног».

Но покой никак не приходил. Наконец раздался скрежет огромных ворот. По земле застучали ноги, и к ней устремилась фигура в черном одеянии.

– Изольда! – выдохнула ее мать. По лицу женщины текли слезы, как и у девушки. Конечно, это были фальшивые слезы, ведь ведьмы нитей не плачут, а Гретчия была самая настоящая ведьма нитей.

У Изольды оказалось достаточно времени, чтобы понять, какой маленькой была на самом деле ее мать – она едва доставала макушкой до носа дочери. Женщина сжала ее в объятиях, от которых затрещали ребра, и в голове Изольды осталась всего одна мысль. Вот бы колдун крови оставался где-то очень, очень далеко…

Путь сквозь залитое лунным светом поселение мидензи оказался одновременно и легче, и труднее, чем Изольда ожидала.

Легче, потому что все казалось каким-то маленьким, хотя совсем не изменилось за те три года, что она отсутствовала. Деревянные стены, окружавшие поселение, были такими же обветренными и серыми, как она помнила, но теперь они не казались такими уж непреодолимыми. Просто… высокими. Если бы не тропа номатси и лучники на деревьях, стена стала бы для колдуна крови не более чем временным препятствием.

Круглые хижины, сложенные из камней, таких же коричневых, как и грязь, на которой они стояли, выглядели как миниатюры. Игрушечные дома с узкими, низкими дверями и закрытыми окнами.

Даже дубы, которые росли по всему поселению площадью пятнадцать акров, стали куда тоньше, чем помнила Изольда. Теперь они не выглядели достаточно большими и крепкими, чтобы она рискнула вскарабкаться на них, как когда-то в детстве.

Труднее, чем предполагала Изольда, оказалось столкнуться с людьми. Точнее, с их нитями. Пока она шла за матерью к ее дому в центре поселения, всюду распахивались ставни и за ними показывались любопытные лица. Но видимые глазу нити казались какими-то провисшими, словно старые, истрепанные после частых стирок полотенца.

Изольда вздрагивала каждый раз, когда кто-нибудь выглядывал из-за угла или открывал дверь. И каждый раз она замечала, как внимательно изучают ее лицо, освещенное лунным светом.

Это было бессмысленно. Ее что, не узнают? В племени появились новые люди? И что с нитями, почему они потускнели настолько, что их стало трудно разглядеть?

Когда Изольда наконец добралась до круглой хижины матери, родной дом показался ей таким же странно крошечным, как и все остальное. Хотя в хижине Гретчии лежали те же оранжевые ковры на тех же дощатых полах, что и в детстве Изольды, все было слишком маленьким.

Рабочий стол, который когда-то доходил ей до пояса, теперь достигал лишь середины бедра, как и обеденный стол на восточной стороне от очага. За печью был люк, ведущий в вырытый в земле подпол. Он выглядел настолько узким, что Изольда засомневалась, что пролезет в него.

Те два раза, когда она приезжала сюда – всего на одну ночь, – подпол казался мрачным и низким, особенно по сравнению с высоким чердаком Мэтью. И после того, как у нее появилась собственная кровать, единственное в хижине ложе, которое Изольда раньше делила с матерью, стало ей тесным. Сковывающим.

– Идем.

Гретчия схватила Изольду за запястье и потащила к четырем низким табуретам вокруг печи, которые всегда стояли в доме ведьмы нитей. Изольде пришлось подавить желание вырваться из рук матери. Прикосновения Гретчии оказались еще холоднее, чем она помнила.

И, конечно, мать не заметила окровавленной повязки на ладони дочери – а может, просто не придала этому значения. Изольда не могла уловить эмоции матери, потому что ведьмы нитей не видели нитей друг друга. А Гретчия умела скрывать свои чувства куда лучше, чем это удавалось самой Изольде.

Однако в свете очага Изольда смогла разглядеть, что за три года лицо ее матери почти не изменилось. Возможно, она похудела, а вокруг рта появилось несколько новых морщин, но это было все.

Наконец Гретчия отпустила запястье Изольды, подхватила стоявший неподалеку табурет и поставила его перед печью.

– Садись, а я пока положу боргши. Мясо сегодня козье – надеюсь, оно все еще тебе по вкусу. Рык!!! Сюда! Рык!

У Изольды перехватило дыхание. Рык. Ее старый пес.

Шлеп-шлеп-шлеп… На лестнице, ведущей в хижину, послышался шум, и в дверях появился старый, облезлый пес.

Изольда соскользнула с табурета, ее колени ударились о ковер, а по телу разлилось радостное тепло. Она раскрыла объятия, и древняя рыжая гончая кинулась к девушке, прижалась к ней, уткнулась седой мордой в волосы.

«Рык», – подумала Изольда, боясь произнести имя вслух: она наверняка снова бы начала заикаться от неожиданного всплеска эмоций. Противоречивых эмоций, сквозь которые так не хотелось продираться и которые не хотелось понимать. Если бы Сафи была здесь, она бы сразу сказала, что именно чувствует Изольда.

Девушка почесала длинные уши Рыка. Кончики их были в чем-то испачканы.

– Т-ты что, ел б-боргшу?

Изольда вернулась на табурет, продолжая гладить пса по морде и стараясь не замечать, какими мутными стали его глаза и какой седой – шерсть.

И тут раздался мелодичный голос:

–Надо же, ты действительно дома!

Пальцы Изольды замерли на шее Рыка. В глазах затуманилось, все вокруг, включая морду собаки, стало каким-то размытым. Может, если просто не замечать Альму, она исчезнет?

Не получилось. Альма вошла и сразу кинулась к Изольде. Как и Гретчия, она была одета в традиционный наряд ведьмы нитей: черное платье с широкими рукавами, облегающее грудь, но свободно ниспадающее на бедра и ноги.

– Лунная Мать, это же Изольда! – Альма вскинула голову и удивленно захлопала длинными ресницами, обрамлявшими ее зеленые глаза. – Ты стала так похожа на Гретчию!

Изольда ничего не ответила. У нее перехватило горло… Наверное, из-за злости. Ей никогда не хотелось быть похожей на Гретчию, настоящую ведьму нитей, какой никогда не станет сама Изольда. Еще она терпеть не могла, когда Рык вилял хвостом кому-то другому. А тут он уткнулся в колени Альме. Отвернулся от Изольды.

– Ты превратилась в женщину, – добавила Альма, опускаясь на табурет.

Изольда кивнула, бросив взгляд на молодую ведьму. Альма тоже превратилась в женщину. Красивую, что не удивительно. Ее угольно-черные волосы длиной до подбородка были густыми, блестящими… правильными. Талия – тонкой, бедра – округлыми, а фигура – женственной и… совершенной.

Альма, как всегда, была идеальным воплощением ведьмы нитей. Идеальной номатси. Но когда взгляд Изольды остановился на ладонях девушки, она увидела грубые мозоли.

Изольда перевернула ее ладонь.

– Ты упражнялась с мечом.

Альма бросила вопросительный взгляд на Гретчию, и та кивнула.

– С тесаком, – призналась Альма. – Несколько последних лет.

Изольда выпустила руку. Конечно, Альма упражнялась. И конечно, она в этом преуспела. А вот Изольде никогда не удавалось достичь совершенства, словно сама Лунная Мать следила за тем, чтобы Альма превосходила ее в любом умении, которое Изольда пыталась отточить. Альме все давалось… слишком легко.

Когда стало ясно, что она никогда не сможет создавать камни нитей или держать свои эмоции под контролем, из кочевавшего неподалеку от поселения племени привели маленькую девочку номатси, Альму, и объявили новой ученицей ведьмы. Когда-нибудь Гретчия станет слишком старой, чтобы возглавлять мидензи, и Альма сменит ее на этом посту.

У кочевников ведьмы нитей должны были объединять семьи, устраивать браки, подбирать друзей, распутывать слишком запутанные отношения. Альме предстояло заниматься всем этим вместо Гретчии, используя свой безупречный ведовской дар.

– Твоя рука! – вдруг заметила Альма. – Ты ранена!

– Все в порядке, – солгала Изольда, пряча руку в складках юбки. – Кровь уже не идет.

– Все равно обработай, – приказала Гретчия тоном, не терпящим возражений.

Кончик носа Изольды дернулся. Перед ней стояли сразу две женщины, чьих нитей она не видела. Девушка хотела попросить несколько минут покоя, чтобы понять и принять все – возвращение домой, преследование колдуна крови, немыслимые совершенства Альмы… Но тут в дверь просунул голову темноволосый мужчина.

– Добро пожаловать домой, Изольда.

У нее по спине побежали мурашки.

– Корлант, – начала она, но мужчина прервал ее, окончательно ввалившись в хижину.

Корлант-из-мидензи почти не изменился с тех пор, как Изольда видела его в последний раз. Волосы его поредели, на висках пробивалась седина, а морщины над бровями были такими же глубокими, как и раньше – параллельные складки, из-за которых он всегда выглядел чуть удивленным.

Сейчас на его лице читалось искреннее удивление: брови были приподняты, а глаза блестели. Он внимательно всматривался в лицо Изольды. Мужчина подошел вплотную, и Гретчия даже не шевельнулась, чтобы его остановить. Альма же вскочила на ноги и шикнула на Изольду:

– Встань.

Изольда поднялась, хоть и не поняла, почему должна это делать. Во главе племени стояла Гретчия, а не этот пурист с медовыми речами, который сеял раздор среди соплеменников все детство Изольды. Никто не был обязан вскакивать перед Корлантом.

Он остановился, в его нитях замелькал зеленый оттенок любопытства и коричневый – настороженности.

– Помнишь ли ты меня?

– Конечно, – ответила Изольда, сжимая руки в кулаки в складках юбки и задирая подбородок выше, чтобы достойно встретить его взгляд. В отличие от остальных членов племени, он остался таким же высоким, каким она его помнила, и даже носил ту же грязно-коричневую мантию и ту же потускневшую золотую цепь на шее.

Весьма неудачная попытка походить на пуристского священника. К этому времени Изольда достаточно нагляделась на настоящих пуристов, прошедших обучение в своих общинах, чтобы понимать, насколько Корлант не похож на них.

Однако это не отменяло того факта, что Альма и Гретчия выказывали ему все возможное почтение. Женщины обменивались напряженными взглядами за его спиной, пока он разглядывал Изольду. Корлант прохаживался вокруг нее, блуждая взглядом по фигуре девушки. От этого волоски на ее руках вставали дыбом.

– На тебе печать внешнего мира, Изольда. Почему ты вернулась?

– На этот раз она останется, – вмешалась Гретчия. – Она снова станет моей ученицей.

– Так ты ждала ее? – Нити Корланта потемнели от гнева. – Ты ничего не говорила об этом, Гретчия.

– Мы не были уверены, – вмешалась Альма, сияя от радости. – Ты же знаешь, Гретчия не любит никого волновать понапрасну. От этого нити в поселении путаются.

Корлант хмыкнул и перевел взгляд на Альму. Его нити подернулись рябью легкой настороженности, а в глубине их затаился похотливый сиреневый. Потом его взгляд устремился на Гретчию, и вожделение вырвалось наружу.

Желудок Изольды сжался. Она не замечала ничего такого, когда уходила из племени. В детстве она считала Корланта занудой. Он вечно твердил об опасностях, что таились в ведовстве. Утверждал, что истинная преданность Лунной Матери заключается в том, чтобы отречься от ведовского дара. Искоренить магию.

Но Изольда не обращала на него внимания, как и все в племени. Да, Корлант околачивался возле их хижины и умолял Гретчию о внимании. Он даже просил ее стать его женой, хотя ведьма не могла выйти замуж. В племени номатси пожениться могли только те, кого связывали нити сердца, а у колдуний их не было.

Поначалу Гретчия просто не замечала ухаживаний Корланта. Потом она воззвала к его разуму, сослалась на законы номатси и самой Лунной Матери. К тому моменту, как Изольда сбежала из племени, Гретчия стала запирать двери на ночь и даже платить нескольким мужчинам, чтобы они не подпускали к ней эту змею Корланта.

Когда Изольда приезжала сюда в последний раз, Корланта уже не было, и она решила, что пурист уехал навсегда. Оказывается, это было не так и ситуация явно изменилась к худшему. Каким-то образом Корлант одержал верх.

– Я оповестил племя о прибытии Изольды, – сказал Корлант, вытягиваясь во весь свой немалый рост. Его голова почти доставала до потолка. – Церемония приветствия вот-вот начнется.

– Как мудро с твоей стороны, – сказала Гретчия, но Изольда заметила, что подбородок матери дрогнул.

Гретчия была напугана. По-настоящему напугана.

– Меня так потрясло возвращение Изольды, – продолжала Гретчия, – что я совсем забыла о церемонии. Придется ее переодеть…

– Нет, – возразил Корлант. Он снова повернулся к Изольде, его взгляд стал жестким, а нити налились мрачной враждебностью. – Пусть племя увидит ее такой, какая она есть, испорченной внешним миром.

Он дернул девушку за рукав ученической куртки, и Изольда заставила себя склонить голову.

Может, она не видела нитей матери и Альмы, но эмоции Корланта разбирала отлично. Ему были нужны покорность Изольды и полный контроль. Так что девушка сделала неловкий реверанс и тут же неестественно застонала, прижимая руки к животу.

Это прозвучало ужасно, и на короткое мгновение Изольда отчаянно пожелала, чтобы рядом с ней была Сафи. Повязанная сестра без проблем справилась бы с этим.

Но если Альма и услышала фальшь в ее стоне, то никак этого не показала. Она бросилась к девушке.

– Ты больна?

– Дело в моем лунном цикле, – прохрипела Изольда и в упор посмотрела на Корланта. Его нити, к немалой ее радости, побледнели от отвращения. – Нужно сменить тряпки для выделений.

– Вот бедняжка! – воскликнула Альма. – У меня есть отвар из листьев малины.

– Нужно сжечь окровавленные тряпки и надеть свежее белье, – подхватила Гретчия и тоже посмотрела на Корланта, который уже направился к выходу. – Прошу, закрой дверь, когда будешь уходить, почтенный Корлант. Мы скоро прибудем на церемонию приветствия. Еще раз спасибо за то, что ты сообщил племени о возвращении Изольды.

Брови Корланта взлетели вверх, но он не стал спорить и не произнес ни слова, только выскользнул наружу и с силой захлопнул за собой дверь. Судя по темным следам на ней, засов когда-то был, но потом его сняли.

– Хорошая мысль, – прошептала Альма. В ее тоне не осталось и следа былой радости. – Ты же не на самом деле…

Изольда покачала головой. Гретчия с силой сжала ей руку.

– Нужно действовать быстро, – сказала она. – Альма, принеси одно из своих платьев и лечебную мазь, что сделал колдун земли. Изольда, снимай платок, надо разобраться с твоими волосами.

–Что происходит?– Изольда постаралась, чтобы ее голос звучал ровно, несмотря на усиливающуюся боль под ребрами.– С каких пор Корлант здесь главный? И почему ты зовешь его почтенным Корлантом?

– Ш-ш-ш, – прервала ее Альма. – Разговаривай тише.

Она быстро откинула люк и нырнула в подпол.

Гретчия потащила Изольду к своему рабочему столу.

– Все изменилось. Теперь этим племенем управляет Корлант. Он использует магию, чтобы…

– Магию? – изумилась Изольда. – Он же пурист!

– Не совсем. – Мать уже рылась среди камней и катушек разноцветных нитей в поисках боги знают чего. – С тех пор как ты уехала, правила стали строже. Все вокруг в ужасе. Ходят слухи о Кукольнице, а еще было несколько распадающихся. Корланту удалось окончательно подчинить себе племя. Он питается людскими страхами, раздувает их.

Изольда недоуменно подняла глаза:

– Что еще за Кукольница?

Мать не ответила. Ее взгляд наконец-то остановился на том, что она искала: ножницы. Гретчия схватила их.

– Нужно тебя постричь. Ты… выглядишь как чужачка, а если верить Корланту, то и как Кукольница. Слава Лунной Матери, тебе хватило ума прикрыть голову, можно сделать вид, что ты так и пришла, с короткими волосами. – Гретчия жестом велела Изольде сесть. – Мы должны убедить племя, что ты безвредна. Что ты не чужачка.

Гретчия, не дрогнув, выдержала взгляд Изольды. В хижине воцарилась тишина.

Изольда кивнула, соглашаясь и усиленно делая вид, что ей все равно. В конце концов, это всего лишь волосы, она всегда сможет снова отрастить их. Все равно ее старая жизнь в Веньясе закончилась, следовало отпустить ее. Волосы ничего не значат.

Так что она села, и ножницы отрезали первую прядь. Дело сделано. Назад пути не было.

– Корлант только притворялся пуристом, – начала Гретчия. Ее голос стал спокойнее, теперь он больше походил на тот, что с детства помнила Изольда. – Он – пустотник, колдун порчи. Я поняла это уже после того, как ты тут была в последний раз. Когда он рядом со мной, я вижу вокруг тускнеющие нити. Может, ты и сама это заметила.

Изольда кивнула, и по ее шее потекли ледяные струйки пота. Значит, потускневшие нити – дело рук Корланта. Она и не знала, что такое бывает.

– Когда я поняла, что он за чудовище, – продолжала Гретчия, – и увидела, как его сила высасывает мою, я подумала, что могу использовать это как рычаг давления против него. Я пригрозила рассказать племени, кто он такой… Но он, в свою очередь, пригрозил полностью лишить меня ведовского дара. В итоге я попала в свою же ловушку. Теперь каждый раз, когда Корланту что-то надо от меня, он угрожает разрушить мою магию.

Гретчия рассказывала обо всем так спокойно, словно речь шла о самых простых вещах – миске похлебки или просьбе одолжить Рыка на один день для охоты. Но Изольда понимала, о чем говорит мать. Она помнила, как Корлант прятался в тени курятника, чтобы втайне наблюдать на Гретчией. Его пульсирующие пурпурные нити заставили Изольду слишком рано понять, что такое вожделение.

И лишь боги знают, что случилось бы с Изольдой, если бы она не сбежала в свое время из поселения. А что, если бы она оказалась в одной ловушке с мамой? Как близко она была к именно такому развитию событий?

Несмотря на шесть с половиной лет ненависти, которую тщательно и целенаправленно взращивала в себе Изольда, теперь она чувствовала себя так, словно ей в грудь вонзился нож. «Чувство вины»,– подсказал рассудок. И жалость к матери.

Подумать только, оказывается, Корлант все это время был колдуном порчи, способным разрушить чужой ведовской дар с такой же легкостью, с какой Изольда могла разглядеть его нити. Еще одно ведовство, связанное с Пустотой, еще одна сказка, вдруг ставшая реальностью.

Изольда медленно выдохнула, стараясь не шевелиться, пока ножницы Гретчии продолжали петь свое «вжик-вжик-вжик».

– К-к-то, – начала она и сама удивилась, как дрожит ее голос. Она спиной чувствовала, как нахмурилась мать, и уже слышала в голове ее обычное: «Контролируй речь. Контролируй разум. Ведьма нитей не заикается». – Кто, – смогла продолжить девушка, – такая эта Кукольница?

– Какая-то молодая ведьма нитей. – Ножницы еще быстрей защелкали над головой Изольды. – Люди номатси из проходящих мимо караванов описывали ее по-разному, но было и много общего. Она не способна создавать камни нитей, не умеет контролировать свои эмоции, и она… покинула свое племя.

Изольда судорожно сглотнула. Эта Кукольница и вправду была похожа на нее.

Гретчия продолжила:

– В отличие от нас, она черпает свои силы не из элементов, а из Пустоты. И она может управлять нитями распадающихся. Говорят, у нее под началом уже целая армия. В более мрачной версии слухов она способна оживлять мертвецов.

Волна холодного озноба пробежала по спине Изольды.

– Как?

– С помощью оборванных нитей, – тихо ответила Гретчия. – Говорят, она способна управлять распадающимися с помощью оборванных нитей. Подчинять их своей воле, даже когда они уже мертвы.

– Три черные нити распадающихся… – прошептала Изольда, и щелканье ножниц резко прекратилось. В эту минуту из подпола вылезла Альма, в одной руке у нее было черное платье, а в другой – несколько окровавленных тряпок. Она поспешила к печи и быстро открыла дверцу.

Гретчия встала перед Изольдой и посмотрела ей прямо в лицо.

– Что ты знаешь об оборванных нитях?

– Я видела их.

Глаза Гретчии расширились, лицо стало мертвенно-бледным.

– Ты никому не должна о таком рассказывать, Изольда. Никому. Мы с Альмой думали, что это выдумки. Что эта Кукольница, как и Корлант, просто запугивает людей.

У Изольды пересохло во рту.

– Так вы не видели эти нити?

– Нет. Хотя уже не раз видели распадающихся.

– Я не умею создавать камни нитей, – со злостью сказала Изольда, – так почему именно я оказалась способна видеть оборванные нити?

Гретчия замолчала, но потрепала Изольду по волосам, и мгновение спустя снова послышалось щелканье ножниц. Из печи повалил дым. Альма подошла к рабочему столу и выложила традиционный наряд ведьмы нитей – черное платье. Черный считался цветом, который получается при слиянии всех нитей. По воротнику, манжетам и подолу платья шел трехцветный узор: прямая пурпурная линия, символизирующая связывающие людей нити, волнистая, цвета шалфея – нити, которые только создаются, и пунктирная серая – для нитей, которые истончаются.

– Ты надолго? – шепотом спросила Альма.

– Только на одну ночь, – ответила Изольда, стараясь не вспоминать о колдуне крови. Племени хватало забот и без нее.

Она взяла с рабочего стола обломок неограненного красного камня. Рубин, а вокруг него – нить цвета заката, искусно уложенная в петли и узоры.

Чуть подальше лежал такой же камень. Не обошла Изольда вниманием и несколько сапфиров, и россыпь опалов на самом краю стола.

Только в доме ведьмы нитей подобные сокровища могли просто так валяться на столе. Но всякая ведьма безошибочно узнавала свои камни и даже могла их отслеживать. Ни один номатси не рискнул бы украсть что-то у ведьмы нитей.

– Что, нравится твой камень нитей? – спросила Альма. Она облокотилась о стол, но продолжала потирать бедра ладонями, словно они вспотели.

И ни разу Гретчия не сказала Альме: «Не тереби юбку руками. Ведьма нитей не суетится».

– Это Альма сделала, – заметила Гретчия.

Ну конечно. Изольде ни разу не удалось заставить камень нитей работать, Альма же создает вот такую красоту с легкостью.

–Я сделала,– подтвердила Альма, хотя в конце фразы неуловимо повис вопрос: «Сделала ли?»

Взгляд Изольды метнулся к ней.

– И с чего это ты сделала для меня камень нитей?

Изольда чувствовала, как ее лоб наморщился, а губы скривились. Наверняка на ее лице сейчас читалось крайне неуместное для ведьмы нитей выражение – неконтролируемая неприязнь. Изольда уже сто раз пожалела, что задала вопрос.

Альма вздрогнула, но тут же приняла невозмутимый вид и вытащила второй рубин, обмотанный розовой нитью.

– Это…

Она осеклась и взглянула на Гретчию, словно не зная, что сказать.

– Это подарок, – подсказала Гретчия. – Не надо робеть. Изольда хмурится только потому, что смущена и не может контролировать свои эмоции.

Лицо Изольды запылало. Жар очага? Или стыд?

– Но как ты смогла? – спросила она. – Я же ведьма нитей, как и ты. А значит, ты не видишь мои нити и не можешь привязать их к камню.

– Твоя… твоя мама… – начала Альма.

– Я показала ей, как это делается, – закончила Гретчия. Она бросила ножницы на рабочий стол и направилась к печи. – Скоро догорят тряпки, и Корлант вернется. Поторопись.

Изольда поджала губы. Слова матери ничуть не тронули ее.

– И тебе следовало бы выразить благодарность, – добавила Гретчия, глядя на пламя. – Рубин начнет светиться, если ты или повязанная с тобой Сафия окажетесь в опасности. Так вы даже сможете следить друг за другом на расстоянии. Не стоит легкомысленно относиться к такому подарку.