Вечное скольжение

1. Мерцающий город

Первой от стука в окно проснулась Власта.

— Кого там дьявол принёс посреди ночи?! — рявкнула она над самым ухом Ореста.

Голос её, резкий и звучный, как выстрел из пистолета, мигом вышиб сонную одурь, заставил вздрогнуть. И потянуться за тем самым пистолетом, лежащим на табурете у изголовья.

Действительно, стояла глубокая ночь, спальня тонула в кромешной тьме. Лишь оконная шибка выделялась неровным, дёргающимся из стороны в сторону пятном света.

Власта выбралась из-под одеяла, зажгла масляную лампу. Тьма расступилась, спряталась под шкафом, за приоткрытой кухонной дверью. Орест взглянул на мерно тикающие на стене ходики. Без четверти полночь, однако. Неурочное время для гостей.

В окно опять забарабанили, громко, повелительно, заставив стекло обиженно звякнуть.

— Просыпайся, шериф! Чёрное время пришло, дьявол сынов человеческих ловит!

Орест сплюнул в сердцах, — дался вам этот дьявол! Встал, взял лампу, как был в одних подштанниках вышел в коридор. Сбросил щеколду, приотворил дверь. Тут же пожалел, что не накинул какую-никакую одежонку на плечи, — снаружи дохнуло ночной свежестью. Весна в этом году выдалась холодная, затяжная.

— Ты что ли, преподобный? Кого там у тебя дьявол словил на ночь глядя?

Кроме преподобного Феодосия на пороге стояли Мирон-кожевник и Болеслав Товт, оба ревностные прихожане. Товт держал за плечо какого-то юношу. С ходу имя парня Орест не вспомнил, тот был из новеньких, явился месяц назад. Неудивительно: Ровное — посёлок большой, более тысячи человек, то и дело кто-то является, кто-то соскальзывает. Как тут все имена упомнить?

— Не до шуток, шериф! — Преподобный нахмурил густые брови пуще прежнего, дёрнул парня за руку, заставляя шагнуть к двери. — Рассказывай!

Тот сопел, пялился себе под ноги, никак не решаясь заговорить. Пока дождёшься, околеешь на холоде. Орест отступил вглубь коридора, буркнул:

— В дом заходите!

Власта сидела на кровати в ночной сорочке, — лампу Орест забрал, а в темноте как оденешься? Товт, поздоровавшись, задержал взгляд на хозяйке дольше, чем следовало, да и кожевник косился на обнажённые плечи, ложбинку грудей в вырезе сорочки. Преподобного женские прелести не интересовали. На то он и преподобный. Снова дёрнул парня, поторапливая:

— Говори, что натворили!

— Я ничего, это Карл с Жогмондом! — запротестовал тот.

— Карл Зигман и Жогмонд Вайс, — перебил его Товт, уточняя.

Орест отмахнулся, — сам, мол, понял! Он и этого парня вспомнил: Янош Габор. Мужчин, появившихся в посёлке, селили в старом доме на окраине, пока не подберут себе пару и не заживут семейно, как подобает добропорядочному прихожанину. Мужчины постарше в холостяках не задерживались, но молодёжь была переборчива. Сейчас в общем доме жили Габор, Вайс, да ещё один мужичок с прозвищем вместо имени — Путник. До недавнего времени там проживал и Зигман, пока не женился на оставшейся без мужа Руслане Опалак, женщине не юной, но сочной. Однако и теперь к приятелям он хаживал куда чаще, чем в церковь к преподобному.

— Я их отговаривал, но они не послушали! — продолжал рассказывать Янош. — Как стемнело, лошадей оседлали и поехали туда.

— «Туда» — куда?

— В мерцающий город.

Орест сплюнул, не удержался, хоть Власта и ругала за непотребную привычку. Уставился сердито на преподобного. По крайней мере половина жителей посёлка хотя бы разок пробирались поглазеть на дьявольское наваждение. Разумеется, то был грех. Но все знали, что и преподобный к мерцающему городу наведывается, — чем бы он свои визиты ни оправдывал. А раз уж он грех этот отмолить может, то и у других получится. Будить среди ночи шерифа с помощницей из-за того, что два балбеса захотели поглазеть на бесовские штуки, точно не стоило.

— Ты до конца дослушай. — Бессловесный вопрос Ореста преподобный понял. Прикрикнул на парня: — А ты говори! Зачем они туда поехали?

— Стибрить что-нибудь интересное. Карл ножик хотел красивый или пистолет древний, а Жогмонд — куртку и штаны, как у Ибрагима. В посёлке такие никто не пошьёт, а в мерцающем городе полно одёжи.

На правильном языке он говорил с заметным акцентом. Так часто бывает с вновь явившимися. Это нормально, чем дальше лежат земли, где человек являлся предыдущий раз, тем сильнее отличается его говор. Пройдёт полгода-год — обвыкнется, нахватается местных словечек, заговорит по-здешнему. Главное, все друг друга понимают. Орест встречал лишь одного человека, не знавшего правильный язык: маленького Ибрагима. Да и тот после года жизни в доме у преподобного худо-бедно язык выучил.

— Мерцающий город — это мара, — объяснил он. — На диковины его поглазеть можно, но не «стибрить».

Парень согласно закивал.

— Я им так и сказал. А они упёрлись: «Вещи там не только увидеть, но и пощупать можно. Ежели нащупал, то хватай и не выпускай, пока она у тебя в руках не останется. Чем дольше держишь, тем вернее!» Это они так говорят, не я.

Он замолчал, и в доме повисла тишина. Орест покосился на жену, почесал в затылке. Задержаться в мерцающем городе подольше? Это не просто грех — прямая дорога в ад. Прежде весь мир был Адом, и правил в нём дьявол. Пока Господь Бог не очистил землю от скверны. И дал шанс очиститься людям праведной жизнью в скромности и смирении, в тяжких трудах каждодневных. Но враг рода человеческого не дремлет, он расставил по миру ловушки. Одно дело — поглазеть на дьявольское искушение, другое — соваться за приманкой очертя голову.

— Не стой столбом, шериф! — поторопил преподобный. — Пока ты затылок чешешь, эти бесолюбцы уже «тибрят».

Орест зыркнул на него хмуро, согласился:

— Ладно, мы одеваемся и едем. — Обвёл выразительным взглядом мужчин.

Преподобный кивнул.

— Ждём вас у церкви.

Сборы много времени не заняли. Однако возле церкви шерифа и его помощницу ожидал лишь Феодосий.

— Остальные где?

— Мальчишку я в сарае запер, Мирона и Болеслава по домам отправил, чтобы жёны их не беспокоились.

Орест удивился: прочесать мерцающий город в поисках двух балбесов впятером всяко быстрее получится, чем втроём. Ещё лучше собрать десятка два мужиков, какие посмелее. Но у преподобного наверняка свои резоны.

Мерцающий город находился недалеко от посёлка, попасть туда днём легче лёгкого. Но смысла в этом нет никакого. При солнечном свете дьявольское наваждение пропадало, одна пустошь до горизонта, покрытая сизой вонючей пылью. Добираться ночью по бездорожью не в пример труднее и дольше. Хорошо, хоть полная луна освещала путь. Сначала они нашли лошадей по призывному ржанию кобылы Вайса, — парни оставили их на опушке подступающего к пустоши леса, не осмелившись ехать в мерцающий город верхом. Решение правильное, коль в седле сидишь недостаточно крепко.

Преподобный тоже спешился, но увидев, что спутники делать этого не собираются, заявил внезапно:

— Я здесь ждать буду. Постерегу, если бесолюбцы сбежать попробуют.

Оресту захотелось сплюнуть в очередной раз, — помощники, так вас! Сдержался. Они с Властой опустили на глаза лошадей шоры, чтобы животные не пугались, и шагом двинулись вперёд.

Сколько бы раз ни делал этого, привыкнуть невозможно. Только что вокруг — пустота, ничего, кроме темени, но стоит пересечь границу между миром божьим и миром дьявольским, и мерцающий город является во всей красе. Свет полной луны добавляет чёткости и объёма, делает морок почти неотличимым от реальности... Хотя в реальности не бывает таких огромных городов с домами во многие десятки этажей, с широкими улицами, заполненными самодвижущимися повозками самой разной величины и очертаний, с иными конструкциями, о назначении которых Орест не то что знать, но и догадываться не мог. И главное отличие: в мерцающем городе всё остаётся неподвижным из ночи в ночь, из месяца в месяц, из года в год.

У строений, повозок и людей этого морока крайне малая плотность, пройти сквозь них легче, чем сквозь воду. Но при этом они вовсе не прозрачны. Двое балбесов могли прятаться в дьявольском лабиринте хоть до рассвета. Если бы не следы: вонючая пыль, покрывающая пустошь, в темноте светится мертвенной синевой, стоит её потревожить, и свет погаснет лишь с рассветом. Главное, найти, где человек вошёл в морок, дальше пройти за ним нетрудно. «Бесолюбцы» об этом явно не подумали, когда оставили лошадей в полусотне шагов от места, где пересекли границу миров. А скорее, им не пришло в голову, что приятель окажется не только трусом, но и доносчиком.

Две цепочки синеватых следов тянулись вдоль широкой улицы, уходящей вглубь морока. Судя по ним, парни не торопились. Заглядывали в повозки, останавливались возле фигур людей на тротуарах. Преследователям это было на руку. Орест легонько стукнул коня каблуками, заставляя перейти на иноходь.

Неприятные ощущения, как всегда, накатывали волнами — каждая новая волна сильнее предыдущей. Иллюзия, что мозги твои вмещают гораздо больше знаний, что вот-вот вспомнишь такое, о чём и не подозревал, — становилась всё убедительнее.

Власта называет это чувство «дежавю». В правильном языке такого слова нет, но откуда жена его выкопала, Орест не допытывался. Неприятное слово. И ощущение неприятное.

«Бесолюбцы» зашли довольно далеко вглубь мерцающего города, видимо, ничего не «нащупав». Несколько раз они сворачивали с широкой улицы на более узкие, заглядывали во дворы, но затем возвращались. И в конце концов пришли к мнению, что самое интересное скрыто внутри строений, — вывод логичный, но жутковатый по своим последствиям. Решимости парням хватило, они вошли в пятиэтажное, не имеющее окон здание. Вернее, окнами стали сами стены, сделанные из стекла. К дверям вели десять широких каменных ступеней. Они были призрачными как всё вокруг, тем не менее синеватые следы подошв остались и на них.

Орест бывал в мерцающем городе добрую дюжину раз, но в дома не совался, как те выглядят изнутри, не знал и знать не хотел. Но теперь придётся.

— Езжай вокруг, посмотри, может, они с другой стороны вышли! — скомандовал он Власте. — А я здесь проверю.

Спешился, взял из седельной сумки карабин. Разумеется, огнестрельное оружие против дьявольского морока не поможет, а у парней ничего, кроме ножей, при себе нет. Но тяжесть карабина в руках добавляла уверенности.

На первую ступеньку Орест поставил ногу с предельной осторожностью. Ощущения твёрдой поверхности не возникло, но она держала. Он поднялся к двери, шагнул сквозь призрачную преграду, затаив дыхание.

Появился широкий коридор, по обе стороны которого расположились комнаты со стеклянными стенами. Комнаты заполняли одежда, обувь, посуда, украшения и другие предметы, название и назначение коих Орест не знал. Фигуры людей застыли в коридоре, в комнатах. Они глазели на вещи, трогали их, держали в руках. Место это оказалось чем-то вроде склада, где люди получали нужное по непонятному, несправедливому правилу распределения, именуемого «торговля». Мерилом торговли служили «деньги», раздаваемые дьяволом за верную службу. Да только не помогли они никому, когда тот мир рухнул, наоборот, помехой сделались в очищении. Ибо сказано в Божественном Писании: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие». Во всяком случае, преподобный Феодосий так утверждает в проповедях. Что такое «верблюд», сам Орест не помнил. Но Мирон-кожевник, в прошлом своём явлении живший в далёких пустынных землях, рассказывал, что верблюд — животное вроде лошади, но крупнее и с горбом на спине. Действительно, такой скотине в игольное ушко никак не протиснуться.

В нынешнее правильное время люди живут общинами. Вновь явившиеся получают в пользование имущество, оставшееся от соскользнувших, община обеспечивает каждого всем необходимым для жизни, и каждый стремится быть полезным в меру своих умений и талантов. Нет смысла иметь больше, чем тебе нужно сегодня, — завтра ты можешь оказаться далеко от всех вещей. А захватить с собой удастся лишь то, что удержишь в руках, когда начнёшь соскальзывать.

Однако в мерцающем городе правильный миропорядок забывался. Приманки манили. Казалось, если задержишь взгляд на чём-то, то вспомнишь и название, и для чего эта штука нужна. И то, какой лёгкой и удобной была жизнь в Аду. Поэтому Орест взгляд не задерживал, скользил им по окружающей маре. Полная луна осталась снаружи здания, но свет её каким-то странным образом продолжал заливать внутренности: до блеска гладкий пол, прозрачные стены, даже потолок высоко над головой. Ниже потолка вдоль стен шли две террасы одна над другой. Там тоже располагались помещения, заполненные вещами.

Ступая по двум цепочкам синеватых следов и оставляя за собой третью, Орест дошёл до середины коридора, до устроенного прямо внутри здания бассейна с фонтаном. И вздрогнул от жуткого вопля. Невольно вскинул карабин.

Кричали сверху. В следующее мгновение человек выскочил из стены комнаты на втором ярусе, пересёк неширокую террасу, проломил призрачный поручень на её краю, замахал руками, пытаясь удержаться... камнем рухнул вниз, на блестящий пол коридора. И так же, как камень в воде, исчез в нём, не оставив ни кругов, ни трещин на поверхности.

Второй выскочил следом. У этого хватило ума смотреть, куда бежишь.

— Стой! — гаркнул на него Орест. — Спускайся так, как поднялся туда! Осторожно.

Карл Зигман помедлил, осознавая услышанное и само присутствие шерифа с карабином, затем повернулся и, балансируя руками, точно ступал по узкому бревну над ручьём, пошёл к лестнице. Фигуры призраков он боязливо обходил при этом.

Орест не сомневался, что с «утонувшим» Вайсом всё кончено. Но тут голова и плечи парня показались над полом. Жуткое зрелище: Жогмонда будто вмуровали в фундамент здания. Как его вытащить и возможно ли это вообще, Орест понятия не имел. На всякий случай велел:

— Не двигайся! Сейчас помогу.

Подошёл, опустился на колени, положил карабин. Протянул руки:

— Хватайся! Держись за меня!

Повторять не пришлось, парень вцепился в плечи шерифа — не оторвать. На миг сделалось страшно, что утянет за собой в глубину морока. Однако Орест подавил страх. Потянул, отползая на четвереньках, словно вытаскивал из трясины. Морок не упирался, легко выпустил жертву, чуть ли не вытолкнул, — только что над поверхностью торчали лишь голова, плечи и руки парня, но вот он уже весь целиком растянулся на полу. Представилось, что он должен быть грязным и мокрым от макушки до пят. Разумеется, Вайс остался сухим. Почти, — штаны он всё же обмочил.

Со второго яруса спустился Зигман. Глаза выпучены не меньше, чем у приятеля. Единственное отличие — дара речи не лишился. Выпалил, едва подошёл к поднявшемуся с колен Оресту:

— Они шевелятся! Призраки двигаются, только медленно! Может, они нас видят? — Угадав немой вопрос в глазах шерифа, принялся объяснять: — Там, наверху, мы комнату с одёжкой нашли, какой Жогмонду хотелось. Он схватился за куртку, а я дальше пошёл. Только одному тут жутковато бродить, я и вернулся. Гляжу, а дядька-призрак, что за спиной у Жогмонда стоял, таращится ему прямо в затылок и рот приоткрыл, будто сказать что хочет. А когда мы в комнату эту зашли, вроде не так было. Я говорю: «Глянь, что у тебя сзади!» Жогмонд обернулся, да как заверещит, и дёру. Вот.

Зигман шмыгнул носом. Вайс тут же затряс головой, подтверждая правдивость рассказа приятеля. Орест посмотрел на одного, на другого. Разбираться, что незадачливые «тибрители» видели в самом деле, а что им померещилось, было не место и не время.

— Пошли! — скомандовал.

Он надеялся, что помощница успела объехать здание и поджидает его у двери. Но той на месте не оказалось.

— Власта! — позвал. — Я их нашёл, возвращайся!

Крикнул громко, но голос как в соломенном тюфяке завяз. И в ответ ни звука. Орест сплюнул в сердцах, хмуро посмотрел на Зигмана и Вайса. Велел:

— Стойте здесь. Ни шагу с места!

Парней трясло от страха, перечить у них и мысли не возникло.

Долго искать Власту не пришлось, Орест увидел её, объехав стеклянный дом вещей. Помощница стояла, держала под уздцы лошадь, такая же недвижимая, как фигуры призраков. Лишь когда Орест окликнул её встревоженно, вздрогнула, повернула голову.

— Дети... — произнесла смущённо.

За стеклянным домом находилась детская площадка: качели, горки, лесенки. Полдюжины ребятишек играли там. Именно на них засмотрелась Власта.

Оресту захотелось сплюнуть, но при жене сдержался. В правильном мире детей такого возраста нет. Женщины, как положено, зачинают от мужей, вынашивают, рожают. И, соскальзывая, уносят ребёнка с собой. Однако младенцы эти в мир более не являются. Нет на них греха, чтоб искуплять его, — объяснял преподобный, — идут они прямиком в Царство Божие. Туда же уходят очистившиеся: старики и больные. А кому в Божьей милости отказано, умирают и гибнут в правильном мире. Тела их закапывали за околицей посёлка без всяких почестей, как мусор.