Вечная Маша

Глава 8

Дорога на север петляла между скал, словно змея, пытающаяся сбежать от собственного хвоста. Маша крутила в руках древний компас с рунами — подарок викинга Эйрика Рыжего, как она утверждала. Стрелка дрожала, указывая не на магнитный полюс, а туда, где в трещине ледника мерцал вход в следующую пещеру.

— Здесь теплее, чем должно быть, — заметил я, сбивая наледь с ботинка.

— Потому что камень не льда, а времени, — ответила Маша, поправляя очки ночного видения. Её волосы, теперь платиновые, сливались со снегом. — Он плавит реальность. Как в Александрии, помнишь?

Я кивнул, хотя не мог помнить. Она говорила со мной так, будто я был с ней всегда — во всех её жизнях.

Не только её.

В Машиной памяти иногда вскрывались такие глубины времени, которое и она, со своим длинным веком, не могла видеть. Память предков. "Кощеев и Маш" — бессмертных разных эпох.

Я уже привык не разделять.

Одна из Александрий, 48 год до н. э.

Пламя лизало свитки, превращая мудрость веков в пепел. Маша, в льняном хитоне и с короткой рыженькой стрижкой под мальчика, вытаскивала из огня рукопись Архимеда. За спиной гремели мечи римлян.

— Прекрати! — схватил её за запястье старый библиотекарь. — Цезарь сжёг флот, огонь перекинулся…

— Знаю, — вырвалась она, суя свиток за пазуху. — Но это не причина жечь знания.

Она бросилась к выходу, обгоняя падающие балки. На улице, в дыму, её ждал Эратосфен — седой, с лицом, изрезанным морщинами глубже, чем карта звёздного неба.

— Ты спасла «О механике»?

— Не всё. — Она вытерла сажу со лба. — Ваш Цезарь — идиот.

— Он полководец. Для него знание — оружие.

— Тогда я украду это оружие. — Она достала из складок хитона медный диск с зубчатыми шестернями. — Спасибо за чертежи.

Эратосфен

Через неделю Цезарь получил «подарок» — механизм, взорвавшийся при попытке запустить его. Маша же, с обожжёнными рыжими волосами, плыла в Рим на корабле работорговцев, напевая песню египетских жрецов о разливах Нила.

— Так ты изобрела первую бомбу? — спросил я, пробираясь за ней по ледяному тоннелю.

— Нет. Первую — в Атлантиде. Но там всё сложнее, с искажением времени и пространства. Потому и ищут до сих пор.

Стены пещеры светились бирюзовым, как экран старого монитора. В центре грота стоял кристалл — точная копия уничтоженного на Урале, но больше. От него тянулись нити света, вплетаясь в камень под нашим домом.

— Сеть, — прошептала Маша. — Они соединены.

— Кто «они»?

— Те, кто был до нас. Те, кто решил, что вечность — это право, а не проклятие.

Она коснулась кристалла, и пещера исчезла.

Флоренция, 1503 год.

Леонардо отшвырнул кисть, оставив на холсте кляксу вместо улыбки Джоконды.

— Не выходит! Она должна быть живой!

— Попробуй добавить грусть, — предложила Маша, разглядывая эскизы летательного аппарата. — Или страх. Бессмертные редко улыбаются.

Художник обернулся, заметив, как она крутит в руках шестерни его механического льва.

— Ты снова здесь, демонесса?

— Демонесса с хлебом и вином, — она поставила на стол бутыль. — И с вопросом. Зачем ты рисуешь её?

Леонардо да Винчи

Леонардо вздохнул, указывая на чертежи под холстом — схемы сердца, реки, пламени.

— Чтобы понять, что движет людьми. Страх смерти? Жажда жизни?

— Ни то, ни другое, — она отпила из горлышка. — Ими движет то, чего нет у меня. Ограниченность времени.

Он посмотрел на неё как на уравнение, которое не сходится.

— Ты могла бы стать величайшим учёным.

— Я становлюсь им. Каждые пятьдесят лет. Потом приходится притворяться чьей-то дочерью. Надоело.

Она швырнула в камин записку с координатами пещеры на Урале, границе земель загадочных русов и тартар.

— Не ищи это.

Маша слегка улыбнулась

— Замри, демон! — Леонардо рванулся к мольберту, кисть заметалась поверх пятна, на лице появились новые губы. — Всё, исчезни! Надеюсь, это не оскорбит родителей Моны…

Реальность вернулась с ударом — кристалл вскричал на языке сверхновых, и нас отбросило к стене. Наумов-младший, точнее, его голограмма, возник из сияния.

— Ты не уничтожила сеть. Ты её активировала.

— Так и было нужно, — встала Маша, стирая кровь с губ. — Камни — не батарейки. Они зеркала. Показывают вам то, что вы заслуживаете.

Голограмма рассыпалась, оставив в воздухе запах озона. Кристалл потух, став обычным кварцем.

— Что ты сделала? — спросил я.

— Дала им шанс. — Она повернулась к выходу, где уже слышался рёв вертолётов. — Люди увидят в кристаллах не вечность, а себя. И решат, стоит ли им пытаться получить бессмертие.

На обратном пути она молчала, перебирая артефакты в рюкзаке: византийская монета, шестерня от станка Леонардо, обгоревший свиток.

— А твоя «игла»? — спросил я, когда вдали показался наш дом.

— Ещё где-то там, — она сделала рукой круг. — В каждом выборе. В каждой искре жизни, которую я защищаю. Ведь если я остановлюсь… — её голос дрогнул, — …стану просто памятником самой себе. Не хочу памятником, на них вечно гадят голуби.

Мы вошли в подвал, где камень встретил нас всплеском тепла. Маша бросила в него византийскую монету:

— Ещё одна история для тебя.

Поверхность поглотила кружок металла.

Наутро она улетела в Бразилию испытывать антигравитационный планер. Я остался с камнем, который теперь светился чуть ярче. Как будто смеялся.

Или плакал.

Никому не говорите, но я тоже всплакнул. Нехорошо, хранитель!

Надо будет почистить одежду и прикупить какао в подвал.