Ваш номер — тринадцатый

Глава двадцать девятая Литера на убийство

Зорин сидел сам не свой. Больше всего ему хотелось прибить эту мразь, этого наглого чмошника, посягнувшего на финансовое благополучие господина главного редактора.

Вообще-то Зорин не принимал посетителей, но этот настырный паразит все-таки пробился на личный прием. И поведал такое, от чего свет в редакторских очах едва не померк.

Гость представился как Глеб Бахметьев, дизайнер холдинга «Дайана Энтерпрайз». Зорин напрягся: это же та самая фирма, акции которой он так удачно прикупил! И таким солидным пакетом!

Об Энтерпрайзе и пошла речь.

Стараясь говорить спокойно, Бахметьев выкладывал свою историю, и на него все больше наваливались воспоминания…

…Уже второй час Глеб Бахметьев сидел в мастерской, намертво впившись пальцами в теплый стакан. И казалось ему — это не водка плещется в граненом стекле, а легкие волны набегают на песок. А там, где они останавливают свой бег, у самого уреза воды лежит Эдик Заславский, скорчившийся голышом на холодном песке.

Второй час, как Глеб вернулся с проклятого Голубого озера, куда его срочно вывезли на опознание. Следователь со злым и мелким лицом сразу же пояснил: все, в общем-то, очевидно.

Очевидным для следователя было, что Эдик учинил пикничок с двумя девицами развеселого поведения, употребил с ними три бутылки коньяка и спьяну полез в воду.

— Ну а после такой дозы не штука — утопнуть и в луже! — заключил виртуоз дедуктивного метода.

И вот после опознания, возвратясь в город, Глеб закатился в старую свою мастерскую, куда не заглядывал уже полтора года. С прожженной сигаретами клеенки смахнул слежавшуюся пыль, шлепнул в центр стола прихваченную по дороге «белоголовку», достал с полки стакан…

Глеб знал две вещи, о которых не ведал следователь, а именно: что Эдик уже несколько лет абсолютно не интересовался женщинами и что по причине зверской аллергии Заславский не мог влить в себя ни капли коньяка.

Даже теперь, будучи уже мертвым, Эдик не желал уходить из его жизни. Он словно бы сидел тут же, за Глебовым столом. Вот так же сидел он в этом продавленном кресле позапрошлой зимой и то уговаривал, то злился:

— Да хрен ли ты, Бахметий, вцепился в свой мольберт? Выставку персональную готовишь? Так ты ее лет пять уже открыть собираешься. Не надоело самому-то себе врать? Плюнь ты на эту свою живопись, пока она тебя до Кондратия не довела! Давай я тебя в нашу фирму пристрою. Фирмочка — ничего себе: крепко на ногах стоит, да еще и приплясывает!

Сколько уж раз выслушивал Глеб Эдикины заклинания? А тут вдруг взял да и согласился. И зарок себе дал: отныне в мастерскую — ни ногой!

И началась у него совсем иная жизнь: дизайн графический, дизайн выставочный, логотипы и фирменные стили, буклеты и постеры. Свежеиспеченный дизайнер прилежно оттачивал внешнюю атрибутику многоуважаемой фирмы «Дайана Энтерпрайз»…

И только сейчас, когда Эдик Заславский так нелепо и так страшно погиб, Глеб вернулся туда, куда его манило каждую ночь. Это мертвый Эдька привел его обратно. Привел — и стоит рядом, и снова, как в прошлый понедельник, кричит шепотом, выпучив азартные глазищи:

— Я, Бахметий, такого накопал! Фирмочка-то наша, оказывается, хапанула акции комбината в обход конкурса! Ха-ха, не слабо, да? Флагман всей сталелитейной индустрии прикарманили под шумок, и концы в воду!

«Энтерпрайз» скупал стальную продукцию у российских заводов и перепродавал ее «за бугор». А потом ухитрился купить по дешевке контрольный пакет акций Красногорского комбината, признанного лидера отечественной металлургии, и одним махом вышел в дамки. Относительно того, каким образом удалось отхватить этот пакет, ходили разные слухи. И вот Эдик выкладывал изумленному Глебу:

— Только не все попрятать успели паскудники! Я одну такую бумаженцию сногсшибательную откопал — пальчики оближешь! Ну, теперь я нашего генерального возьму за цугундер: либо поднимай мне оклад, либо — не обижайся! На этот раз он, сучара, от меня не отвертится!

А неделю спустя — финал: Голубое озеро и на песке — скорченный Эдик, который уже никого не возьмет за цугундер.

Теперь Глеб жил одним стремлением — отомстить. Но для этого предстояло сыскать «бумаженцию», которую обнаружил, на свою голову, несостоявшийся шантажист Эдик Заславский…

— …Я мотался от Красногорска до Москвы, — завершил свою детективную повесть Зоринский посетитель. — И в конце концов общие знакомые вывели меня на замначальника одного из департаментов в Госкомимуществе. Он-то в свое время и оформлял все документы по «прихватизации» Красногорского комбината. И, не будь дурак, с каждой бумажки копию для себя снял, у нотариуса заверил и припрятал — «на всякий пожарный». Ни за что бы он с бумагами этими не расстался, да повезло мне: застал его пьяным в дупель и на кого-то очень уж обозленным. Вот под такое настроение да под хмельной свой кураж чиновничек и отдал мне все это.

И визитер выложил перед Зориным черную кожаную папку, прихлопнул по ней ладонью:

— Тут — все, от и до! Я их проштудировал за ночь, пока «Стрелой» до Питера добирался. Вот, прямо с поезда — к вам!

— А почему вы эти документы принесли сюда, а не в прокуратуру?

— Не хочу рисковать, — пояснил Глеб. — На прокурорских нажмут сверху — и документики мои испарятся. А вот если обо всем расскажет газета, тогда той же прокуратуре не отвертеться будет: хочешь — не хочешь, а принимай меры!

— Что ж, разумно! — кивнул редактор. — Значит, так и поступим.

Он переложил документы в желтую картонную папку и на обложке красным фломастером надписал: «Дайана Энтерпрайз. Срочно!!!». После чего поднял озабоченный взор:

— Но имейте в виду: мы должны сперва детально изучить эти бумаги, проверить их подлинность, а затем перелопатить их в газетную статью — перевести, так сказать, на язык родных осин. Так что материал будет опубликован никак не раньше, чем через пару-тройку дней.

— Понимаю, у вас — своя технология! — вздохнул Глеб, который рассчитывал увидеть публикацию уже в завтрашнем номере.

— И — последнее, — добавил деловито редактор. — Оставьте ваши телефоны, домашний и рабочий адрес. Возможно, потребуется срочно с вами связаться: что-то уточнить, что-то согласовать…

…Когда за гостем закрылась дверь, Зорин устало откинулся в кресле. Вот же скотина, правдоискатель вшивый! Справедливости, видите ли, возжаждал! А на хрена мне эта твоя справедливость, если из-за нее мои акции сгорят синим пламенем?!

Но тут Зоринское чело озарилось улыбкой. А чего я, дурак, психую? Радоваться надо, лезгинку плясать! Это же какое везение, что козел Бахметьев притащил свой компромат ко мне, а не в «Ведомости» или «Вечерку»! Теперь задача — урыть чмошника. И урывать его буду не я, а всемогущая «Утренняя звезда». Администратор мне третьего дня что говорил? Что «Энтерпрайз» этот — детище «Звезды», хранитель ее капиталов! Так что, выходит, господин разоблачитель покусился на благополучие самой «Утренней звезды». С чем его и поздравляю!

Зорин проворно сорвал трубку, набрал памятные семь цифр и, переждав пару гудков, радостно выпалил:

— Петр Аввакумович, это Зорин! Очень срочное дело! Нет, не по телефону. Хорошо, еду!

Администратор долго перечитывал Бахметьевские бумаги. Когда он наконец поднял глаза, в них штормовыми волнами перекатывались черная злоба и — чего Зорин уж никак не ожидал — растерянность.

— Как, вы говорите, зовут этого духоборца? Бахметьев? Глеб Иванович?

— Ну да, Бахметьев, дизайнер из «Энтерпрайза»!

Честно говоря, Зорин ожидал, что его от души похвалят. Но Администратор с явственной неприязнью произнес:

— Ну? И что вы предлагаете?

— Понятно что: урыть надо чмошника! Согласно закону Авогадро! — усмехнулся Зорин, не очень, впрочем, уверенно.

— То есть, вы полагаете необходимым убить художника? — уточнил Чичеванов, придавливая собеседника тяжелым взглядом. Левая бровь, постоянно приподнятая рассекающим ее шрамом, сейчас придавала его лицу выражение крайнего недоумения.

Зорину сделалось неуютно. «Да что это с ним? Говорит, как с врагом народа!»

— Ну, убить, — пробормотал он. — Ну, разумеется!

— И за что же? — замороженным голосом поинтересовался Администратор. — Боссы «Энтерпрайза» уничтожили его друга, и ваш художник имеет право на месть. Это — вполне естественная реакция, и нами она только поощряется.

— Он имеет право на месть, а я имею право на защиту своих интересов! — выпалил Зорин. — Которые, между прочим, совпадают с интересами «Утренней звезды»!

— Ну, ваши-то интересы мне известны! — скривился Чичеванов. — Но справедливо ли это — отнять жизнь у молодого и, возможно, талантливого художника ради каких-то несчастных акций — этих, в общем-то, кукишей марципановых?

От такой постановки вопроса Зорин онемел. В Администраторе вдруг прорезался гуманист! В этом душегубе, на счету которого черт знает сколько безжалостно оборванных жизней!

— Извините, уважаемый Петр Аввакумович, но что-то я вас не пойму! — Зорин более не скрывал возмущения. — Недавно вы в пепел превратили целую сыскную фирму, на моих глазах отправили в ад огромный «Боинг» с пассажирами. Среди которых, между прочим, были совсем уже невинные дети. А сейчас толкуете про молодость и неведомые таланты какого-то чмошного мазилы!

Администратор с брезгливым любопытством разглядывал Зорина — словно червяка неизвестной породы:

— Значит, вы сознаете, что вынесли смертный приговор в общем-то незнакомому вам человеку?

— Да, сознаю! Вынес! И что же? — Зорин уже почти кричал. Он был близок к истерике. — А не сознаю я другого! Отчего это вы, дражайший Петр Аввакумович, как будто пытаетесь меня отговаривать? Вы ведь тем самым наносите урон интересам «Утренней звезды»!

И, глядя вбок, добавил со значением:

— Думаю, такого поведения не поймут и другие наши соратники. Тот же Пифагор Пафнутьевич, к примеру…

Администратор разомкнул губы в хищной улыбке — словно обнажил клинок:

— А вы ему настучите на меня! Как на того своего однокурсника! Просигнализируйте, так сказать, в Первый отдел «Утренней звезды»!

И вдруг заговорил спокойно:

— Что же касается моей позиции, то гуманизм тут, ясны горы, ни при чем. А вы не можете допустить, что художник этот подстраховался? Забросил к нотариусу симпатичный пакетик с копиями всех документов и с указанием, кому он вручил оригиналы. И предписал вскрыть пакет, если с ним — художником — приключится какая неожиданность…

— Да нет никаких пакетов! Он же сразу с поезда — ко мне. И не тот он человек, чтобы страховаться: слишком уж импульсивен и прямодушен.

— Это верно, прямодушен! — вздохнул непонятно Администратор. И вскинул воспаленные глаза на Зорина:

— Ну что же! Необходимые меры я приму. А вы, господин Зорин, немало преуспели в самосовершенствовании! Еще год назад были мягкотелым слизняком, кукишем марципановым. А сейчас созрели для того, чтобы убить человека. Пускай и не своими руками, но все же! Это — прогресс!

Странно, но каждое слово произносилось с холодной яростью. Зорину казалось Администратор лупит ему пощечины: справа-налево, слева-направо… А тот поднялся из-за стола и вплотную подступил к гостю, навис над ним грозным утесом:

— Еще чуть-чуть — и вы уже не мне предложите, а сами пойдете и убьете! Растете над собой, мил-государь, положительно растете!

Под этим напором Зорин съежился, как старый сугроб, который окатили теплой мочой из ночного горшка:

— Вы, Петр Аввакумович, словно выговор мне делаете. Вот только за что — не пойму! Разве я неправильно поступил, выводя из-под удара дочернюю фирму «Утренней звезды»?

— Ну что вы! — успокоил его Администратор. — Поступили вы абсолютно правильно. От имени «Утренней звезды» выношу вам благодарность и заверяю, что отныне вы стали достойным членом нашего братства!

После чего плюхнулся в кресло и углубился в бумаги, более не замечая Зорина.

На протяжении этой тягостной беседы всегдашние ароматы пепелища, исходящие от Администратора, все нарастали. Казалось, от сжигающей его ярости хозяин кабинета обугливается изнутри. «Чтоб ты совсем сгорел! — мстительно подумалось Зорину. — Гуманиста из себя корчишь, а сам — палач и вурдалак почище Пиф-Пафа!»

Из начальственного кабинета Зорин вышел обескураженным.

Но разве мог он знать, что прямодушный правдоискатель Глеб Бахметьев был племянником и единственным родным человеком Петра Аввакумовича Чичеванова — грозного Администратора «Утренней звезды»?