Робот СРОНП походил на ящик стола средних размеров. Самым привлекательным в нем была яркая лакированная поверхность корпуса. СРОНП шагал на четырех ногах, еще четыре конечности болтались без дела в верхней части блока управления. В общем, это был робот, который смахивал на тарантула, маскировавшегося под робота.
– Ну, сынок, – сказал он Мишкину, – двинемся?
– А это очень опасно? – поинтересовался Мишкин.
– Ерунда, семечки. Я проделал бы это с завязанными глазами.
– А на что мне обращать внимание?
– Я тебе дам знать.
Мишкин пожал плечами и двинулся вслед за роботом. Они прошли мимо регистратуры, через вращающиеся двери, и вот они на поверхности Гармонии. Мишкин решил не переживать и положиться на робота – тот знал свое дело. Но он ошибался. Его невежество в этом отношении было поразительным и по своему трогательным. Поспорить с Мишкиным в тупости могла разве что небезызвестная девственница верхом на единороге.
(Разумеется, и его приятель робот тоже не был верхом совершенства. Приплюсуйте еще его пренебрежение к «мелочам», на которые он попросту не обращал внимания, к идиотскому безрассудству Мишкина – и вы получите большое отрицательное число, равное количеству случаев плеврита, зарегистрированных со времен второй пелопонесской войны).
Джем, горячие булочки, ярко накрашенные губки – все это смешалось в сознании Мишкина, когда он в возбужденном состоянии вступил на подозрительно-загадочную поверхность Гармонии.
– И долго будут продолжаться эти галлюцинации? – спросил Мишкин.
– Откуда я знаю? – удивился добродушный шеф-повар с транзисторной гармоникой. – Я же и сам галлюцинация.
– Но как же мне отличить реальное от нереального?
– Попробуйте лакмусовую бумажку, – предложил Чуанг-Цу.
– Дело вот в чем, – заявил робот. – Делай все в точности так, как я скажу, иначе ты здесь быстро протянешь ноги. Дошло?
– Дошло, – ответил Мишкин. Они пересекали долину, окрашенную в пурпурный цвет. Восточный ветер дул со скоростью пять миль в час, и было слышно электронное пение птиц.
– Если я тебе скажу, чтобы ты падал, – продолжал робот, – то ты должен тут же брякнуться. Моргать шарами и крутить шурупами времени уже не будет. Надеюсь, у тебя рефлексы в порядке?
– Мне показалось, будто ты говорил, что здесь нет опасностей, – заметил Мишкин.
– Значит ты, умник, поймал меня на противоречии, – хмыкнул робот. – А может, у меня были причины наврать тебе?
– Причины? Какие же?
– А может, у меня есть причины не болтать с тобой об этих причинах, – ответил робот. – Слушай мою команду: падай!
Мишкин и сам услышал тонкий, пронизывающий душу звук. Он бросился ничком на траву, разбив себе при этом нос от излишнего усердия. Он поднял голову и увидел, что робот встал рядом, держа в двух конечностях по бластеру.
– Что это? – спросил Мишкин.
– Брачный призыв шестилапого протобронтозавра. Когда эти чертовы чучела возбудятся, они готовы проделывать это с кем угодно.
– Но разве они не видят, что я неподходящий объект для подобных забав?
– Конечно же, они это сразу усекут, но пока это дойдет до их мозга, то не успеешь опомниться, как очутишься под двадцатью тремя тоннами разгоряченного дерьма, упавшего тебе на голову.
– Н-ну, и где же он? – спросил Мишкин.
– Приближается, – угрюмо ответил робот, взводя предохранители на бластерах.
Звук усиливался, он стал выше и громче. И тут Мишкин увидел нечто, удивительно напоминающее бабочку с размахом крыльев в шесть футов. Существо это пролетело мимо, беззаботно посвистывая, и свернуло налево, не обратив на них никакого внимания.
– Что же это было? – спросил с удивлением Мишкин.
– Это чертовски напоминает мне бабочку с размахом крыльев в шесть футов, – ответил робот.
– И я об этом подумал. Но ведь ты говорил…
– Да, да, да, – раздраженно отозвался робот. – Ежу понятно, что произошло. Эта дерьмовая бабочка научилась имитировать брачный призыв протобронта. Мимикрия – это явление, распространенное во всей галактике.
– Распространенное? но ведь это даже тебя застало врасплох!?
– А что в этом особенного? Просто я впервые столкнулся с этой Дерьмовой бабочкой.
– Ты должен был знать об этом, – настаивал Мишкин.
– Вовсе нет. Я запрограммирован всего навсего определять и уметь находить выход из ситуаций и явлений, опасных для человека. Эта развалина-хлопалка не причинила бы тебе никакого вреда, если бы, конечно, тебе не захотелось бы проглотить ее, так что вполне естественно, что в моей памяти отсутствуют какие-либо данные о ней. Ты же понимаешь, что я не какая-то там дурацкая энциклопедия. Я имею отношение к опасным штучкам, а не по всякой дряни, которая ходит, плавает, летает, ползает, зарывается в землю и все такое прочее. Понял, сынок, что к чему?
– Понял, – ответил Мишкин, – Видно, ты и вправду знаешь, что делаешь.
– Именно для этого меня и создали, – с гордостью сказал робот. – Ну ладно, продолжим нашу прогулку.
«В последнее время у меня не все ладно с собственным мозгом. Возникают какие-то идеи и образы. Но я не имею представления, реальны они или нет. Иногда мне кажется, что я ел, а иногда нет. Порой я обнаруживаю, что жил, а порой думаю, что нет. Я не могу припомнить, по какой причине я здесь нахожусь, и в каком преступлении меня обвиняют. Но как бы там ни было, я невиновен, что бы я ни натворил».
Мишкин с надеждой поднял голову, но обнаружил, что суд исчез, и судья исчез, и весь мир исчез, и лишь скучающий охранник сидел и перелистывал старый выпуск журнала.
Мишкин внезапно остановился.
– В чем дело? – спросил робот.
– Я что-то вижу впереди, – сказал Мишкин.
– Во дает! – хмыкнул робот. – Я тоже много чего вижу впереди. Я всегда вижу множество вещей там, перед нами. Боже, да ведь каждый хоть что-нибудь, да видит впереди!
– То, что я вижу, похоже на животное.
– Ну и что из этого?
Существо, которое Мишкин увидел перед собой, было похоже на тигра, только хвост у него был покороче, а лапы потолще. На грязно-шоколадного цвета шкуре ярко выделялись оранжевые полосы. Оно выглядело свирепой, голодной и наглой галлюцинацией.
– Оно выглядит опасным, – сказал Мишкин.
– Много ты понимаешь, – ответил робот. – Дрянь, которую ты видишь перед собой – это пачинерт, травоядное животное вроде коровы, только более кроткое.
– Но зубы!
– Пусть они тебя не вводят в заблуждение.
– Что, опять мимикрия?
– Точно, великий из великих! Ну, возьми себя в руки и двинули дальше.
Они продолжали свой путь через пурпурную долину. Робот, даже не позаботился вытащить бластеры, насвистывая песенку Элмера, а Мишкин замурлыкал вальс Триста.
Пачинерт повернулся в их сторону, уставившись на них глазами цвета свернувшейся крови яка. Он зевнул, обнажив резцы, напоминающие кривые турецкие сабли, и потянулся, отчего бугры мускулов на боках стали похожи на юрких осьминогов под тонким слоем пластика.
– Ты точно знаешь, что оно травоядное? – с сомнением спросил Мишкин.
– Ничего, кроме травы и одуванчиков, – бросил на ходу робот. – Правда, иногда они лакомятся и редькой.
– На вид оно довольно свирепое.
– Природа способна на бесконечное множество хитростей.
Человек и робот приближались к чудовищу. Пачинерт поднял торчком уши и хвост, который напоминал Мишкину индикаторную стрелку на шкале, настроенной на неприятности. Когти его, смахивающие на жуткие искривленные зубцы дьявольских вил, вытянулись наружу. Он зарычал, и при этом звуке ветви некоторых деревьев-путешественников сомкнулись, корни подтянулись, и деревья отправились на север в поисках более спокойных мест.
– Природа переигрывает, – заметил Мишкин. – Клянусь, что эта тварь собирается напасть на нас.
– Природа преувеличивает, – ответил робот. – В этом природа самой природы.
Они уже были в десяти ярдах от пачинерта, который все еще стоял совершенно неподвижно, являя собой великолепный образчик жуткого чудища, готового к яростной атаке, способного убить или покалечить любого человека или робота, попавших в поле его зрения, а заодно и пару деревьев, так, ради спортивного интереса.
Мишкин остановился. «Что-то здесь не так. Мне кажется… «
– Тебе слишком много кажется, – прервал его робот. – Бога ради, человек, возьми себя в руки! Я робот класса СРОНП, специально тренированный для такой работы, и даю тебе слово, что эта жалкая корова в тигриной шкуре…
Именно в этот момент пачинерт прыгнул. Только что он стоял без движения, но уже в следующий миг стремительно рванулся вперед, и его зубы и когти заблестели в полуденном свете шафранного солнца гармонии и ее загадочного тускло-красного спутника. Чудовище было более чем реально, это было голодное, всеядное чудище, которого не заботило, на кого оно нападает, лишь бы жертва была сносных размеров и не выделялась особо когтями или клыками.
– Фу, пачинерт, фу, – неуверенно произнес робот.
– Падай! – заорал Мишкин.
– ГРРРР! – зарычал пачинерт.
– Том, с тобой все в порядке?
Мишкин заморгал глазами:
– Все нормально.
– Ты плохо выглядишь.
Мишкин нервно хихикнул – все это было довольно забавно.
– Что тут смешного?
– Все, и ты в том числе. Я тебя не вижу, а это уже смешно.
– Выпей-ка это.
– Что это?
– Ничего, просто выпей.
– Выпей ничего и превратишься в ничто, – раздраженно сказал Мишкин. Он с невероятным трудом открыл глаза. Кругом была кромешная тьма. Что происходит? Какое правило действует в данный момент? Мишкин с трудом разглядел окружающие его предметы. Да! Реальность окружения достигается посредством простого перечисления предметов. Итак: ночной столик, люминесцентная лампа, дневной свет, сундук, книжный шкаф, пишущая машинка, окно, кафель, стекло, бутылка молока, чашка кофе, гитара, ведерко со льдом, друг, мусорное ведро и так далее.
– Я постиг реальность, – гордо сказал Мишкин. – Сейчас все будет в порядке.
– А что такое реальность?
– Одна из многих вероятных иллюзий.
…Мишкин зарыдал. Ему хотелось иметь одну, исключительную реальность. Происходящее с ним было ужасно, хуже некуда. Сейчас все, что угодно…
Этого не может быть, подумал он. Но пачинерт был здесь, рядом, реальный вне всякого сомнения, и он мчался на Мишкина, невероятно правдоподобный сгусток когтей и клыков. Мишкин упал на бок, и чудовище пронеслось мимо.
– Стреляй! – закричал Мишкин.
– Я не имею права убивать травоядных животных, – неуверенно возразил робот.
Пачинерт развернулся и вновь помчался на них, брызжа слюной. Мишкин прыгнул вправо, потом влево. Пачинерт следовал за ним, как тень. Массивные челюсти раскрылись. Мишкин закрыл глаза, прощаясь с жизнью.
Он почувствовал на лице жар, услышал рев, стон и звук падения чего-то тяжелого.
Он открыл глаза. Робот уложил чудовище из бластера прямо у ног Мишкина.
– Травоядное, – с горечью произнес Мишкин.
– Как тебе известно, существует такое явление, как мимикрия поведения. Иногда имитирование поведения доходит до такой точки, как у этой твари: и даже до тех пределов, когда они поедают плоть, что для травоядных довольно противно и приводит к расстройству желудка.
– Ты хоть сам веришь в эту чепуху?
– Нет, – упавшим голосом ответил робот. – Но я не понимаю, как эта тварь ускользнула из ячеек моей памяти. Планета находилась под постоянным наблюдением в течении десяти лет, прежде, чем здесь построили склад. Ничто живое не могло остаться незамеченным. Без преувеличения можно сказать, что в смысле опасности Дарбис-4 изучен так же тщательно, как и Земля.
– Погоди, погоди, – прервал его Мишкин. – Про какую планету ты говоришь?
– Дарбис-4, планета, на которую я был запрограммирован.
– Это не Дарбис, – Мишкин сразу почувствовал себя больным, опустошенным и обреченным. – Эта планета называется Гармония. Тебя закинули не на ту планету.
Устали читать про бедного Мишкина? Тошнит от всего? Тогда воспользуйтесь услугами службы прерывания! Вот вам полный список – выберите себе по душе: паузы, перерывы, остановки, провалы.
…Робот усмехнулся, но не очень искренне:
– По-моему, ты здорово напуган. Афазийная истерия – вот мой диагноз, хотя бог ее знает, я ведь не врач. Напряжение, как мне кажется…
Мишкин покачал головой:
– Сам подумай, ведь ты уже несколько раз ошибался относительно имеющихся здесь опасностей. И ошибки эти невероятные, просто невозможные.
– Странно, – сказал робот. – Сам не знаю, как это все объяснить.
– Зато я знаю. Они совершали махинации с поставками, с тех пор, как здесь был построен склад. И ты тоже жертва махинации. Ты должен был отправиться на Дарбис-4, а тебя забросили на Гармонию. Что ты на это скажешь?
– Я размышляю.
– Валяй, – согласился Мишкин.
– Придумал! – воскликнул робот. – Мы, роботы класса СРОНП, отличаемся быстротой синаптической реакции.
– Тебе хорошо, – сказал Мишкин. – И что же ты придумал?
– Взвесив все обстоятельства, я пришел к выводу, что в чем-то ты прав. Мне кажется, что меня и вправду забросили не на ту планету. И это, конечно, ставит перед нами новые задачи.
– И значит, мы должны все это обмозговать.
– Верно. Но прежде, чем мы начнем думать, позволь мне заметить, что к нам приближается неизвестного происхождения существо.
Мишкин рассеяно кивнул. События развивались слишком стремительно, и надо было выработать какой-то план действий. Чтобы сохранить свою жизнь, Мишкину необходимо было все продумать, даже если бы это и стоило ему жизни.
Робот был запрограммирован на Дарбис-4. Мишкин был запрограммирован на Землю. И здесь, на Гармонии, они были в положении двух слепых в котельной. Для Мишкина лучше всего было бы вернуться назад к складу. Оттуда он мог передать всю информацию на Землю и ждать, пока на Гармонию не пришлют или запасную деталь, или запасного робота, или же и то, и другое. Однако на это могли уйти месяцы, даже годы. А необходимая ему деталь находилась всего лишь в нескольких милях отсюда.
И тут Мишкин вспомнил конкистадоров Нового Света, прокладывавших свой путь через джунгли, встречавшихся с неизвестным и покорявших его. Вряд ли неизвестное изменилось коренным образом с тех пор, когда финикийцы вывели свои корабли за Геркулесовы Столбы.
Он никогда не простил бы себе, если бы повернул назад, признав этим, что в нем меньше от настоящего мужчины, чем в Гунне, Кортесе, Писарро и других крепких орешках.
С другой стороны, если он продолжит свой путь и потерпит неудачу, он никому ничего не докажет.
Что ему действительно хотелось, так это продолжить путь и добиться успеха, даже если впереди его ждали неизвестные опасности.
В любом случае проблема была интересной, такой, над которой человек мог бы размышлять довольно долгое время. Несколько недель размышлений могли бы привести к правильному решению и предоставить ему невообразимое…
– Существо приближается довольно быстро, – сказал робот.
– Ну так пристрели его.
– А вдруг оно безобидное?
– Сначала шлепни его, а потом разберемся.
– Стрельба не является единственной подходящей реакцией на все опасные ситуации.
– Верно, но это на Земле.
– И на Дарбисе-4, – сказал робот. – Там неподвижность является самым безопасным приемом.
– Вопрос в том, – сказал Мишкин, – похожа ли данная местность на Землю или на Дарбис-4?
– Если бы мы это знали, – заявил робот, – то мы действительно знали бы что-то.
Новая угроза явилась в образе змея длиной примерно двадцать футов, оранжевого, с черными полосами. У этого гигантского червяка было пять голов, сидящих, как гроздь, на конце туловища. У каждой головы имелся один глаз с многогранной поверхностью и влажная зеленая пасть.
– Судя по размерам, он опасен, – заметил Мишкин.
– Только не на Дарбисе! – возразил робот. – Там чем они больше, тем безобиднее. А вот маленьких паразитов надо бояться.
– Но ведь мы не на Дарбисе!
– К сожалению, да, – признал робот.
– И что же нам делать?
– А черт его знает! – ответил робот.
Змей приблизился к ним футов на десять. Пасти его угрожающе раскрылись.
– Стреляй! – приказал Мишкин.
Робот поднял бластеры и выстрелил прямо в возвышавшуюся над ним грудь змея. Головы раздраженно мигнули. Робот снова поднял бластеры, но Мишкин остановил его.
– Это не подходит, – сказал он. – Что ты еще можешь предложить?
– Неподвижность.
– К черту неподвижность, мне кажется, что нам нужно поскорее уносить ноги отсюда!
– Поздно, – сказал робот. – Замри!
Мишкин замер. Головы чудища приблизились. Мишкин закрыл глаза и услышал следующий разговор:
– Давай сожрем его, а, Винс?
– Заткнись, Эдди, только вчера вечером мы съели целого ормитунга. Ты что же, хочешь маяться от несварения желудка?
– Я до сих пор голоден!
– И я тоже!
– И я!
Мишкин открыл глаза и увидел, что разговор ведут все пять голов змея. Та, которую называли Винсом, была расположена посредине и выделялась большими размерами. Винс продолжал:
– Тошнит меня от вас, парни, от вас и вашей жратвы. Как только я начинаю входить в форму, вернее, наше туловище начинает, после месяца тренировок в гимнастическом зале, как вам снова не терпится отрастить брюхо. Но я говорю этому «нет»!
– Мы имеем право есть все что угодно и когда угодно, – захныкала одна из голов. – Наш папочка, да хранит его душу бог, говорил, что туловище принадлежит нам всем, и мы должны владеть им на равных.
– Папочка говорил также, чтобы я за вами, пацанами, присматривал, – ответил Винс, – потому что у вас всех, вместе взятых, не хватит мозгов даже для того, чтобы влезть на дерево. И к тому же папочка никогда не ел незнакомых.
– Это точно, – голова повернулась к Мишкину. – Меня зовут Эдди.
– Меня – Лукко.
– Меня – Джо.
– А меня – Чико. А это Винс. Вот и познакомились. А теперь, Винс, мы сожрем его сию же минуту, потому что нас четверо, и мы уже устали от твоих приказаний, и отныне мы будем делать то, что нам захочется, и если тебе это не по нраву, то постарайся как-нибудь с этим смириться. Идет, Винс?
– Заткнись! – загремел Винс. – Уж если кто и собрался здесь пожрать, так это буду я!
– А как же мы? – заскулил Чико. – Папочка говорил…
– Что бы я ни съел, в конечном итоге будет и вашим, – сказал Винс.
– Но мы же не почувствуем вкуса, если не попробуем сами, – возразил Эдди.
– Это точно, – ухмыльнулся Винс. – Но обещаю вам попробовать не только за себя, но и за всех вас.
– Извините, Винс, – отважился Мишкин.
– Какой я тебе Винс? – зарычал тот. – Для тебя я мистер Палиотелли.
– Извините, мистер Палиотелли. Я хотел сказать, что являюсь формой разумной жизни, а там, где я живу, разумные создания не едят других разумных созданий, разве что тогда, когда нет никакого выхода.
– Ты что, вздумал меня учить, как себя вести? – возмутился Винс. Я – разумный? Да я даже университета не закончил. С тех пор, как скончался наш папочка, мне приходилось работать в прокатном цехе, вкалывать по двенадцать часов в сутки, чтобы прокормить пацанов. У меня хватает ума понять, что у меня не хватает ума.
– Но на вид вы достаточно умны, – заискивающее сказал Мишкин.
– Ну разумеется, во мне есть врожденный интеллект. Я, возможно, ничуть не глупее любого образованного червя Уоп. Но вот что касается образования…
– Роль формального образования часто переоценивается, – ввернул Мишкин.
– Будто я этого не знаю, – согласился Винс. – Но куда без диплома в этом мире?
– Трудновато, – кивнул Мишкин.
– Ты, возможно, будешь смеяться, но я всю жизнь мечтал научиться игре на скрипке. Ну не смешно ли?
– Вовсе нет, – ответил Мишкин.
– Вообрази себе глупого Винса Палиотелли, пиликающего на дурацкой скрипке арию из «Аиды»?
– А почему бы и нет? Я уверен, что у вас есть талант.
– Мне все кажется, – признался Винс, – что вначале был чудесный сон. А потом пришла жизнь с ее бесконечными проблемами, и мне пришлось сменить бесплотную призрачную ткань видения на грубую серую холстину этого… как его…
– Хлеба? – спросил Чико.
– Обязанностей? – предположил Мишкин.
– Ответственности? – подсказал робот.
– Да нет, все это не то, – горько сказал Винс. – Недоучка и недотепа вроде меня не может разбрасываться параллельными конструкциями.
– Возможно, вам стоит попытаться изменить ключевые понятия, – предложил робот. – Попробуйте сменить «призрачную ткань поэзии» на «грубую холстину мирской жизни».
Винс уставился на робота, а потом обратился к Мишкину:
– Твой приятель корчит из себя умника?
– Да нет, – ответил Мишкин. – Просто он попал не не ту планету. Не обижайтесь на него, он всего лишь робот класса СРОНП.
– А раз робот, так пусть держит язык за зубами!
– Весьма сожалею, если обидел вас, – живо отозвался робот.
– Да ладно, замнем. Вы в общем-то неплохие ребята, и я не стану вас есть. Но мой вам совет – держитесь здесь поосторожней. Не все тут так добры и простодушны, как я. Честно говоря, они это сделают, даже не будучи голодными – уж больно у вас обоих отвратительная внешность.
– А на что нам обращать особое внимание? – спросил Мишкин.
– Обращайте особое внимание на все, – ответил Винс.
Мишкин и робот от всей души поблагодарили добряка-змея, вежливо кивнули его менее воспитанным братьям и двинулись дальше через лес, поскольку другого пути у них не было. Вначале медленно, а потом все прибавляя шаг, они шли, чувствуя, как по пятам за ними крадется сама смерть, жутко постанывая и обдавая из смрадным дыханием. Робот недовольно бурчал что-то, но Мишкину было не до разговоров.
Они вступили под сень огромных ветвистых деревьев, которые разглядывали путешественников спрятанными в густой листве глазами. Когда Мишкин и робот миновали их, деревья начали шептаться друг с другом.
– Довольно странная компания, – пробормотал старый вяз.
– Похоже на оптическую иллюзию, – сказал дуб. – Особенно эта металлическая штуковина.
– О, моя голова! – застонала ива. – Ну и ночка была! Хотите, расскажу?
Мишкин и робот продолжали свой путь через лесную глухомань, сумерки сгущались, и призрачные, словно видения, воспоминания о былом великолепии лесной чащи окружили их, возникая из воздуха, полного бледных испарений, словно нечто умирающее, с переломанным хребтом, ползало по благородным, слегка светящимся стволам деревьев, по ветвям плакучих ив.
– Да, местечко не из веселых, – заметил Мишкин.
– Эти штучки меня не очень интересуют, – ответил робот. – Мы, роботы, не подвержены эмоциям. В нас заложена способность проникновения в суть вещей, так что мы ко всему относимся с предубеждением, что равносильно прежде всего трезвому подходу.
– Угу, – отозвался Мишкин.
– Именно поэтому я с тобой согласен. Здесь действительно мрачновато и пахнет привидениями.
Робот по своей натуре был довольно добродушен, и даже его металлическая внешность не могла этого скрыть. Спустя много лет, когда он уже покрылся ржавчиной, а конечности его страдали усталостью металла, он любил рассказывать молодым роботам о Мишкине. «Это был спокойный человек,
– говорил он, – можно было даже подумать, что он был глуповат. Но в нем чувствовалась некая направленность и стремление смириться со своим положением, что особенно вызывало уважение. Ведь он, в конце концов, был всего лишь человеком, и таких людей мы больше не увидим».
– Конечно, дедушка, – отвечали детишки-роботы и разбегались, хихикая втихомолку. Все они были гладенькие, блестящие, и считали себя единственными современными созданиями, им и в голову не приходило, что и до них были другие, и после них будут другие. И если им говорили, что придет время, и их тоже уложат на полку рядом с другими развалюхами, это вызывало у них приступ жизнерадостного смеха. Таковы молодые роботы, и никакое программирование не в состоянии изменить их.
Но все это будет в далеком будущем. А в настоящем были Мишкин и робот, пробирающиеся через лес, отягощенные исключительными знаниями, совершенно бесполезными в данной ситуации. Возможно, именно в это время Мишкин сделал свое выдающееся открытие, заключающееся в том, что знания не соответствуют необходимости. Ведь всегда чего-то не хватает, и умный человек строит свою жизнь на основе собственных знаний о недостаточной пользе знаний.
Мишкин предчувствовал опасность. Он хотел встретить ее во всеоружии. Но какое «оружие» может ему пригодиться? Он ужасно боялся попасть впросак.
– Послушай, – сказал он роботу. – Давай что-нибудь придумаем. Опасность может застать нас в любой момент, и нам просто необходимо подготовиться к ней заранее.
– Что ты предлагаешь? – спросил робот.
– Давай бросим монету.
– Это, – заявил робот, – пахнет фатализмом и совершенно противоречит тому научному мировоззрению, которое мы с тобой представляем. Сдаться после всего, чему мы научились? Об этом не может быть и речи.
– Мне и самому это мне по душе, – признался Мишкин, – Но согласись, что какой-то план действий нам необходим.
– Может быть, будем принимать решения по ходу дела? – предложил робот.
– А ты уверен, что у нас будет на это время?
– Именно сейчас у нас есть шанс проверить это, – ответил робот.
Мишкин увидел впереди нечто плоское, тонкое и широкое, похожее на лист серого цвета. Оно планировало на высоте трех футов, направляясь в их сторону, как, впрочем, и все живое на Гармонии.
– Что нам делать? – спросил Мишкин.
– Черт его знает, – ответил робот. – Я как раз собирался спросить об этом у тебя.
– Удрать от него вряд ли удастся.
– Неподвижность тоже мало чего дает.
– Может, пристрелить эту штуку?
– На этой планете от бластеров мало толку. Еще рассердим ее.
– А что, если мы тихонечко пойдем своей дорогой, ни о чем не думая? Может, оно оставит нас в покое?
– Безнадежная затея, – сказал робот.
– У тебя есть другие идеи?
– Нет.
– Тогда пошли.
Однажды Мишкин с роботом пробирались через лес, и было это в веселом месяце мае, когда вдруг до смерти напугали пару налитых кровью глаз, и было это в веселом месяце мае.
Смешного мало, когда вы внизу.
– Встань, я тебя сосчитаю, – сказал Мишкину его отец. Мишкин встал, чтобы его сосчитали, и число оказалось единицей. Но это ни к чему не привело. С тех пор Мишкин никогда не вставал, чтобы его сосчитали.
Рассмотрим сейчас ситуацию с точки зрения чудища, которое приближалось к Мишкину. Из хорошо освещенных осведомленных источников нам доподлинно известно, что чудище вовсе не считало себя чудищем. Подобные иллюзии испытываем и мы, когда основательно нагрузимся. Неплохо бы запомнить, когда налаживается контакт с незнакомым тебе существом, что «чудище волнуется». Остается лишь убедить его, что несмотря на ваш чудовищный вид, вы тоже испытываете волнение. Обмен волнующими эмоциями является первым шагом при контакте
– Ох! – сказал Мишкин.
– В чем дело? – спросил робот.
– Я уколол ногу.
– Так мы никогда отсюда не выберемся.
– Не ворчи. Лучшее, что мы можем сделать – это продолжить путь.
Солнце спустилось к горизонту. Лес засиял разноцветными бликами. Мишкин представлял из себя сложное человеческое существо со своим прошлым, сексуальными заботами и различными неврозами. Робот представлял из себя усложненное подобие человека и мог вполне таковым считаться. Существо, приближавшееся к ним, было неизвестного происхождения, но у него наверняка хватало своих сложностей. Все было сложным.
Когда Мишкин приблизился к чудовищу, его захлестнули самые невообразимые фантазии, описывать которые нет никакого смысла.
У чудища тоже возникли определенные фантазии.
Один лишь робот не фантазировал. Это был старомодный робот, с твердыми убеждениями и протестантской этикой, и его трудно было обвести вокруг пальца.
На зеленых, в форме сердечка, губах чудища висели капельки кристально чистой жидкости. В действительности же это были не капли жидкости, а вонючие отбросы какой-то фабрики в Йонкерсе. Дети украшали ими деревья.
Чудище продолжило свой путь. На ходу оно учтиво поклонилось Мишкину, робот поклонился чудищу, и они разошлись в разные стороны.
Чудище остановилось.
– Что это было? – спросило оно. – Что за чертовщина?
– Меня самого до сих пор трясет, – ответило дерево-шагомер, прибывшее с севера в надежде поиграть на бирже.
– Кажется, подействовало, – сказал Мишкин.
– Как обычно, – ответил робот. – На Дарбисе-4 всегда так.
– Но мы-то на Гармонии!
– Ну и что? В конце концов, если что-то сделано правильно, то оно будет правильным несчетное количество раз. Действительным числом является эн минус единица, а это очень большое число, и оно содержит в себе лишь одну ошибку при бесконечности правильных действий.
– И насколько часта вероятность ошибки?
– Чертовски часта! – ответил робот. – Из-за нее летит к черту закон средних величин.
– В таком случае твоя формула неверна?
– Отнюдь, – возразил робот. – Теория правильная, даже если она имеет обыкновение не срабатывать на практике.
– Это полезно знать на будущее, – заметил Мишкин.
– Разумеется. Кое-что знать всегда полезно. В любом случае, у нас появился еще один шанс испытать ее. К нам приближается очередное чудище.
Никто в лесу не умел делать выводы на основе философии. Рэмит, например, брел, охваченный чувством презрения к самому себе. Рэмит знал, что он совершенно и непоправимо одинок. Отчасти это было следствием того, что Рэмит был единственным оставшимся в живых представителем своего вида, и от знания этого еще более усиливалось чувство одиночества. Но Рэмит знал также, что ответственность за отчуждение лежит на совести индивидуума, и что обстоятельства, какими бы неблагоприятными они не были, являются всего лишь основой, на которой индивидуум разыгрывает свои собственные внутренние драмы. Эта мысль угнетала и приводила в смятение, поэтому Рэмит брел, чувствуя себя обреченным, оставшимся на гармонии в полном одиночестве, как оно и было на самом деле.
– Это еще что такое? – изумился Рэмит. Он тяжелым взглядом уставился на двух инопланетян. – Галлюцинация, конечно, – поразмыслив, ответил он сам себе. – Вот к чему приводит моя повышенная чувствительность.
А два инопланетянина, то есть галлюцинация, продолжали свой путь, как ни в чем не бывало. Рэмит мысленно охватил взглядом всю свою жизнь.
– Все это мешок с дерьмом, – констатировал он. – Рэмит всю жизнь вкалывает, и что же он получает взамен? У него неприятности с ментами, подруга его бросает, бросает жена, и в конце концов у него начинаются галлюцинации, и какие – инопланетяне! До чего же я могу докатиться?
– Я собираюсь сделать вот что, – заявила графиня Мельба. – Я собираюсь взять с вас залог.
– Боже всемогущий, как вы мне надоели! – воскликнул граф Мельба. – делайте что угодно, только оставьте меня в покое!
– Я больше не верю в вас, – грустно сказала графиня.
В тот же миг граф Мельба растворился в воздухе, превратившись в бесплотное существо, и насколько мне известно, таким он и остался до конца своей жизни.
Мишкин вспомнил кое-что, случившееся с ним, когда он был мальчишкой и жил на ранчо близ Абилены. Но он не стал вдаваться в подробности, так как не видел в этом пользы при нынешних обстоятельствах.
– Можно висеть на волоске от самой ужасной смерти, – ни с того, ни с сего изрек робот, – и испытывать смертельную скуку.
– Можно испытывать то же самое, слушая тебя, – сказал Мишкин.
Внезапно лес кончился. Это произошло в результате воздействия флорального эквивалента копыт и челюстей, нанесших окрестностям такой урон. Но это ерунда, продолжим наш путь без всякого леса.
Мишкин очутился на огромной стоянке для автомашин. Она была бежевого цвета, с зелеными и желтыми полосами. Счетчики были выкрашены в розовато-лиловый цвет, а измятые обрывки газет были ярко-красного цвета и цвета бронзы. Это была стоянка что надо.
– Похоже на стоянку для автомашин, – заметил Мишкин.
– Правда, похоже? – обрадовался граф Мельба, подкручивая кончики длинных светлых усов. – Это напоминает мне одну интересную историю. Один из моих приятелей гостил у своего друга в Серрее. Точнее, в Костуольце. На ночь он удалился в комнату, в которой, как поговаривали, водились привидения. Мой приятель решил, что это довольно пикантно, но, разумеется, не верил в эту чепуху. Никто в это не верит. Так вот, мой приятель поставил рядом с кроватью оплывшую свечку – там, знаете ли, не было электричества, вернее, оно было, но внезапная буря разнесла все к чертям. Находясь в прекрасном расположении духа, мой приятель начал готовиться ко сну, как вдруг…
– Простите, – сказал Мишкин, – а вы кто такой?
– Граф Мельба, – ответил граф Мельба. – Но вы можете звать меня просто Кларенс. Терпеть не могу все эти титулы. Но – вы простите меня, мне кажется, я не расслышал вашего имени…
– Потому что я его и не называл.
– О, послушайте, это великолепно! Оригинал?
– Был когда-то.
– Просто великолепно!
– Меня зовут Мишкин, – сказал Мишкин. – Простите, а вам не встречался здесь робот?
– Честно говоря, нет.
– Странно, он вдруг исчез ни с того, ни с сего.
– Ничего странного, – возразил граф. – Всего минуту назад моя жена заявила, что больше не верит в меня – и вот пожалуйста, я просто исчез. Это тоже вам кажется странным?
– Очень странным, – ответил Мишкин. – Но я полагаю, что такие вещи возможны.
– Я тоже так считаю, поскольку это только что произошло со мной. Но вообще чертовски странная штука, это исчезновение.
– А на что это похоже?
– На пальцах это трудно объяснить. Нечто вроде бесплотности, вы понимаете, что я имею в виду?
– Куда же он делся, – пробормотал Мишкин. – Послушайте, вы уверены, что не видели моего робота?
– Абсолютно уверен. Для вас много значит эта потеря?
– Нам много пришлось пережить вместе.
– Старые фронтовые друзья, – кивнул граф, покручивая усы. – Нет ничего дороже старой фронтовой дружбы. Или прошедших войн. Помню, как-то у Ипра…
– Простите, – прервал его Мишкин, – не знаю, откуда вы взялись, но считаю своим долгом предупредить вас, что вы исчезли, или, вернее, вас исчезли в места очень опасные.
– Очень благородно с вашей стороны предупредить меня, – сказал граф.
– Но мне ничего не угрожает. Номер опасности – это номер кадра из вашего кино, а я нахожусь в совершенно иной, менее удовлетворительной последовательности. Прожекты делают нас посмешищем, как сказал поэт. Причудливые анахронизмы, старина – это уже больше по моей части. Итак, как я уже говорил…
Граф Мельба внезапно умолк. Тревожная тень пробежала по его лицу. Его не удовлетворял собственный облик. Единственными запомнившимися ему особенностями были его светлые усы, безукоризненная английская речь и менее безукоризненный ум. Этого было явно недостаточно, и граф решил немедленно сменить обстановку.
Граф Мельба представлял из себя довольно внушительную фигуру. У него были голубые с поволокой глаза. Он был похож на Рональда Колмана, но еще симпатичнее, угрюмее и хладнокровнее. У графа были тонкие аристократические пальцы. В уголках глаз – едва заметные лучинки морщин. Все это, включая седину на висках, придавало ему вид человека смелого, отягченного заботами, прошедшего через жизненные бури – именно то, что приводило в восторг особ противоположного пола (а также отдельных представителей и непротивоположного пола, хотя и не все от этого в восторге). В общем, это был человек, внешность которого могла бы отлично служить для рекламы самого старого виски, самых модных костюмов и самых дорогих автомобилей.
Граф поразмыслил над этим и остался доволен. Но не хватало какого-то штриха. Тогда он придал себе слабый намек на хромоту, поскольку всегда считал хромоту загадочной и привлекательной.
Закончив изменять свой облик, граф Мельба остался полностью удовлетворенным. Правда, его вновь обеспокоил тот факт, что графиня заставила его исчезнуть. Для графа это было равносильно кастрации.
– Знаете ли, – обратился он к Мишкину, – у меня есть жена, графиня Мельба…
– Очень приятно, – ответил Мишкин.
– В некоторых отношениях это и вправду очень приятно. Но дело в том, что я в нее не верю.
Граф мило улыбнулся, но тут же нахмурился (правда, это тоже вышло у него очень мило), поскольку в этот миг перед ним возникла графиня.
Графиня Мельба окинула графа долгим взглядом и стала лихорадочно изменять свою внешность. Поседевшие волосы приобрели каштановый оттенок, в них появились рыжеватые пряди. Она стала выше и стройнее, у нее появилась средних размеров грудь и восхитительный задик. Кисти рук стали тоньше, на виске запульсировала нежно-голубая жилка. Родимое пятно на левой щеке очертаниями напоминало звезду, ноги стали фантастически красивыми. На ней появилось платье от Пьера Кардена, в руках возникла сумочка «гармес», на ногах – туфельки от Рибофлавена, ее тонкие губы стали алыми без всякой помады (а это, как говорят, свидетельствует о хорошей наследственности), у нее появилась зажигалка «данхилл» из чистого золота, резко очерченные скулы, волосы приобрели вороненую черноту, на пальце возникло массивное кольцо с сапфиром.
Граф и графиня посмотрели друг на друга и решили, что они восхитительны. Рука об руку они отправились туда, куда заставили друг друга исчезнуть – то есть, в никуда.
– Доброго пути! – крикнул им вслед Мишкин. Он оглядел стоянку, но не смог найти своего автомобиля.
Мелкими шажками к Мишкину приблизился дежурный по стоянке, невысокий старичок в зеленом джемпере, на левом грудном кармане которого были вышиты слова «Все звезды высшей школы Амристар».
– Ваш билет, сэр, – обратился он к Мишкину. – Нет билетика – тогда приветик.
– Был где-то, – сказал Мишкин и вынул из бокового кармана своей планшетки кусочек красного картона.
– Не отдавай! – раздался чей-то голос.
– Кто это? – удивился Мишкин.
– Это я, твой робот СРОНП, замаскированный под Ровер ТС-200 выпуска 1968 года. Ты находишься под воздействием галлюциногена. Не отдавай билет дежурному!
– Давай билет! – потребовал дежурный.
– Не так быстро, – сказал Мишкин.
– Нет, быстро! – дежурный протянул руку.
Мишкину показалось, что пальцы дежурного превратились в пасть. Дежурный медленно приблизился к нему. Сейчас он представлял из себя огромного змея с крыльями и раздвоенным хвостом. Мишкин без труда увернулся от него.
И он вновь очутился в лесу (этот проклятый лес!). Рядом с Мишкиным стоял робот. А сверху на них пикировал огромный змей.
Пасть змея превосходила все фантазии. Это была самая огромная из когда-либо виденных Мишкиным иллюзий. Дыхание змея было завораживающим, глаза его гипнотизировали, при каждом взмахе крыльев с них срывались заклинания. Форма и величина змея тоже были иллюзией, так как он обладал способностью изменять свою величину от гигантской до бесконечно малой. Но когда змей превратился в букашку, Мишкин ловко поймал его и сунул в пузырек из-под аспирина.
– Что ты собираешься с ним делать? – спросил робот.
– Сохраню до тех времен, – отвечал Мишкин, – когда для меня вновь придет пора жить иллюзиями.
– А разве ты сейчас не живешь иллюзиями?
– Нет, – ответил Мишкин, – я еще молод, и мой удел – искать приключения, действовать и пожинать плоды этих действий. Но позже, гораздо позже, когда угаснет пламя души и притупится память, я освобожу это существо. Крылатый змей и я, мы вместе отправимся в ту последнюю иллюзию, которая называется смертью.
– Неплохо сказано! – сказал робот, хотя он и не поверил, что Мишкин сам придумал это, и дорого бы дал за то, чтобы узнать истинного автора этих слов.
А между тем наши герои продолжали свой путь через лес. Пузырек из-под аспирина то наливался свинцовой тяжестью, то становился невесомым. Было ясно, что заключенный в него змей обладает магической силой, но Мишкин не стал ломать голову что это за сила, поскольку ему предстояла тяжелая работа. В чем она заключалась, Мишкин не знал, но был уверен в одном – она не находится внутри пузырька из-под аспирина.
Внезапно лес кончился, и Мишкин с роботом оказались перед ущельем. На дне его, на глубине в тысячи футов, блестела узкая полоска воды.
Стоит сказать, что ущелье было необычайно красивым. Но самым удивительным явлением была доска, переброшенная через ущелье. Посередине этой доски стоял стол. Вокруг стола – четыре стула, и на них сидело четверо. Они играли в карты. Перед игроками стояли полные окурков пепельницы, и все это освещалось тусклой электролампочкой, висевшей на неизвестно к чему прикрепленном шнуре.
Мишкин подошел поближе и услышал следующий разговор.
– Ставлю доллар.
– Закрывай.
– Идет.
– Больше.
– Еще один доллар.
Игра шла вяло. Лица игроков, сосредоточенные и бледные, были покрыты щетиной, закатанные рукава рубашек лоснились. Игроки пили пиво из бутылок с отбитыми горлышками и закусывали толстыми сэндвичами.
– Простите, – сказал Мишкин.
Мужчины подняли головы от карт.
– В чем дело, пташка? – спросил один из них.
– Я бы хотел пройти…
– Ну и проходи, чего стоишь?
– Не могу, – сказал Мишкин.
– Почему это не можешь? У тебя ног нет, что ли?
– Ноги у меня в порядке, – ответил Мишкин. – Но все дело в том, что если я попытаюсь обойти вас, то могу упасть в ущелье. Видите ли, между стульями и краем доски маловато места, всего дюйм или два, а у меня не настолько развито чувство равновесия, чтобы рисковать.
Игроки вытаращили на него глаза.
– Фил, ты когда-нибудь слышал подобную чушь? – спросил один из них.
– Многое я слышал всякой чепухи, – покачал головой Фил, – но это все почище ночного горшка, окантованного мехом. Эдди, а ты что скажешь?
– Нализался он, наверное, а, Джордж?
– Кто его знает. А ты как думаешь, Берт?
– Я только что собирался спросить об этом у Джека, – Берт уставился на Мишкина. – Послушай, парень. Я и мои приятели сидим в номере 2212 отеля «Шератон-Хилтон», играем в карты, и вдруг заявляешься ты и начинаешь вкручивать нам мозги насчет того, что свалишься в ущелье, если обойдешь вокруг нас, хотя перво-наперво тебе не мешало бы извиниться за то, что ты вперся без приглашения в чужой номер, так ведь? Но раз уж ты здесь, то вот что я тебе скажу, парень – ходи на здоровье вокруг нас хоть целый день, и ничего с тобой случиться не может, потому что никакое это не ущелье, а обыкновенный отель.
– Боюсь, что вы заблуждаетесь, – учтиво сказал Мишкин. – Вы не в отеле «Шератон-Хилтон».
– Ну а где же мы, черт побери? – негодующе воскликнул Джордж, а может и Фил.
– Вы сидите за столом, стоящим на доске, которая перекинута через ущелье, на планете под названием Гармония.
– Ты, – заявил Фил, а может и Джордж, – совершенно чокнутый. Ну ладно, мы, конечно, немного выпили, но мы-то знаем, что устроились в отеле!
– Не знаю, как это произошло, – сказал Мишкин, – но вы находитесь не там, где думаете.
– Мы на доске через ущелье, не так ли? – спросил Фил.
– Точно так.
– Но как же тогда получается, что мы сидим в номере 2212 отеля «Шератон-Хилтон»?
– Не знаю, – признался Мишкин. – По-видимому, произошло нечто странное…
– Ну конечно, произошло! – воскликнул Берт, – произошло с твоей головой. Ты свихнулся!
– Уж если кто из нас свихнулся, – сказал Мишкин, – так это вы все.
Игроки в покер расхохотались.
– Здравый ум – это вопрос единого мнения, – сказал Джордж. – Мы говорим, что это номер отеля, а нас четверо, и мы перекрываем тебя четыре к одному. Значит – сумасшедший – ты!
– Этот проклятый город полон чокнутых, – сказал Фил. – Вы только посмотрите – заявляется к тебе в номер и утверждает, что он балансирует на доске через ущелье.
– Вы позволите мне пройти? – спросил Мишкин.
– Ну, предположим. И куда же ты пойдешь?
– На другую сторону ущелья.
– Послушай, – сказал Фил, – если ты нас обойдешь, то упрешься в стену.
– Ошибаетесь, – возразил Мишкин. – Я уважаю чужое мнение, но в данном случае оно основано на неверном представлении о действительности. Позвольте мне пройти, и вы сами увидите.
Фил широко зевнул, собираясь подняться со стула. – Я все равно собирался сходить в гальюн, так что можешь пройти. Но когда ты упрешься в стену, то разворачивайся на сто восемьдесят градусов и сматывайся отсюда.
– Если это комната, то я обещаю тут же покинуть ее.
Фил поднялся, сделал шаг назад и рухнул в пропасть. Пока он летел в бездну, эхо многократно повторило его дикий вопль.
– Эти проклятые полицейские сирены начинают действовать мне на нервы,
– пробурчал Джордж.
Мишкин пробрался мимо стула, на всякий случай придерживаясь за край стола, и оказался на другой стороне ущелья. За ним проследовал робот. Оказавшись в безопасности, Мишкин крикнул:
– Ну что, убедились? Это же ущелье!
– Пока он там, – сказал Джордж, – надеюсь, Фил вытащит и Тома из этого проклятого гальюна, он там уже полчаса торчит.
– Эй, – сказал Берт, озираясь, – а куда подевался этот псих?
– Смылся, – сказал Джордж, – а может, тоже в гальюн отправился?
– Нет, – сказал Берт, – за дверью я следил.
– Может, в окно выпрыгнул?
– Едва ли, здесь окна задраены.
– Ну и дела! – сказал Джордж. – Ну прямо, как в книгах. Эй, Фил, пошевеливайся!
– Бесполезно. Из гальюна его только трактором можно вытащить. Может, рванем по маленькой?
– Твоя очередь, – сказал Берт и стал тасовать колоду.
Мишкин еще немного полюбовался на них, затем повернулся и пошел своим путем – дальше через лес.
– Так что же это было? – спросил Мишкин у робота.
– В данный момент я как раз перерабатываю информацию, – ответил робот. Он помолчал и неуверенно сказал. – Они устроили оптический трюк с помощью зеркал.
– Едва ли так.
– Все гипотезы относительно существующей последовательности событий маловероятными кажутся, – ответил робот. – Может, ты предпочитаешь другую гипотезу – будто мы и эти игроки встретились в точке смещения пространственно-временного континуума при пересечении двух плоскостей реальности?
– Это больше похоже на правду, – сказал Мишкин.
– Чепуха все это. Давай-ка двинемся дальше.
– Давай, – согласился Мишкин. – Кстати, машина в порядке?
– Надеюсь, – ответил робот. – Ведь я битых три часа потратил на перемотку генератора.
Их машина – белый «Ситроен» с грибовидными шинами, оборудованный гидравликой задних фонарей – стояла прямо перед ними на небольшой полянке. Мишкин сел за руль и завел машину. Робот развалился на заднем сиденье.
– Ты что собрался делать? – спросил Мишкин.
– Так, подремлю немного.
– Разве роботы спят?
– Я неточно выразился. Я хотел сказать, что я псевдо-подремлю.
– А! это совсем другое дело, – сказал Мишкин, включая сцепление и трогая машину с места.
Вот уже несколько часов машина мчалась по прекрасной зеленой равнине. Наконец Мишкин вывел ее на узкую грязную дорогу, которая, петляя между гигантских ив, привела их на шоссе. Перед путешественниками возник прекрасный замок.
– Смотри, – сказал Мишкин.
– Очень интересно, – ответил робот, очнувшийся от псевдо-дремы. – А ты обратил внимание на надпись?
Мишкин внимательно посмотрел на деревянный щит, прибитый к молодой елочке, стоящей перед замком, на котором было написано: «воображаемый замок».
– Что это значит?
– Это означает, что некоторые люди, лишенные воображения, видят лишь то, что у них перед глазами, и поэтому они застрахованы от разочарования,
– ответил робот. – Воображаемый замок – это такой замок, у которого нет двойника в объективной реальности.
– Пойдем посмотрим на него?
– Я же тебе только что объяснил: замок нереален. То есть там буквально не на что смотреть.
– Все равно я хочу на него посмотреть, – настаивал Мишкин.
– Но ведь ты прочитал надпись?
– Да. Но, возможно, это просто шутка или фальсификация.
– Если ты не веришь тому, что ясно, как день, – сказал робот, – то как же ты вообще можешь чему-то верить? Ты же должен был заметить, что надпись выполнена вполне грамотно, без всяких там финтифлюшек, и смысл ее вполне ясен. В правом углу стоит печать департамента общественных работ, безупречной деловой организации, чье кредо известно всему миру: «Uosi me taugeye». Ясно, что они относят замок к разряду предприятий общественных услуг, поэтому нормальному человеку там нечего делать. Или департамент общественных работ для тебя ничего не значит?
– Веский довод, – согласился Мишкин. – Но, может быть, печать поддельная?
– Типично параноидальное мышление, – сказал робот. – Во-первых, несмотря на то, что надпись реальная и естественная, даже для подобных обстоятельств, ты считаешь ее шуткой или фальсификацией, что, в принципе, одно и то же. Далее, узнав по печати, кто является источником так называемой «шутки», ты продолжаешь упорствовать в своем заблуждении, утверждая, что это подделка. Более того, я уверен, что даже если я докажу тебе, что те, кто сделал эту надпись, имеют безупречную репутацию, ты будешь упорно придерживаться того мнения, что эти люди либо сами нереальны, либо заблуждаются насчет реальности замка, хотя все твои утверждения противоречат общепринятому принципу Бритвы Оккама.
– Просто это так необычно, – растерянно сказал Мишкин. – То есть когда своими глазами видишь замок, а тебе говорят, что он нереальный.
– Ничего тут нет необычного, – ответил робот. – Со времени проверки статусов правдивости рекламы десять богов, четыре распространенных религиозных учения и тысяча восемьсот двенадцать культов согласно закону были признаны недействительными.
В сопровождении ризничего, жизнерадостного пухлого коротышки с седой бородой и деревянным протезом, Мишкин и робот совершили экскурсию по воображаемому замку. Они проходили по длинным душным коридорам, сворачивали в короткие боковые проходы, из которых тянуло сквозняком, проходили мимо железных доспехов, которым искусственно был придан вид древних, мимо поблекших высохших гобеленов, изображавших девиц в вызывающих позах верхом на единорогах. Они осмотрели камеры пыток, в которых нереальные узники притворялись, что корчатся от боли, причиняемой фиктивными удавками, эрзац-щипцами и фальшивыми ногтевырывателями, которые держали в руках широкоплечие палачи, кажущееся правдоподобие которых сводилось к нулю обычными очками в роговой оправе. (правда, кровь была настоящая, пастеризованная, но даже и она не выглядела убедительно). Они посетили оружейную палату, где девицы с приплюснутыми носами печатали в трех экземплярах заявки на последнюю модель Меча Грааля и на копье «Большой варвар». Они поднялись на зубчатые крепостные стены и увидели бочки с концентрированным техническим маслом «Смит и Вессон», пригодным для смазки оружия при низкой температуре и для поливания врагов в горячем состоянии. Они заглянули в часовню, где рыжий, похожий на мальчишку, священник шутил на санскрите с окружавшими его шахтерами оловянных копей, в то время как распятый по ошибке Иуда удивленно глядел на них с креста, инкрустированного специальными породами дерева, выбранными ввиду высокой чувствительности их структуры.
Наконец они вошли в огромный банкетный зал, где стоял стол, уставленный блюдами с поджаренными цыплятами, чашами с орэндж-джизмус, чилийскими пудингами, устрицами в раковинах и ростбифами, поджаренными сверху и сыроватыми снизу, толщиной в два дюйма. Были тут и блюда с мягким мороженным, и подносы со спагетти, как неаполитанские, так и сицилийские, и еще подносы с великолепным сыром и сосисками, анчоусами, грибами и каперсами. Здесь можно было увидеть и дорогие, завернутые в фольгу блюда, и дешевые закуски, и то, что называется «серединка-наполовинку», многочисленные сэндвичи с языком, солониной, ливерной колбасой, сливочным маслом, луком, приправленные капустным и картофельным салатом, посыпанные укропом и проложенные малосольными огурчиками. В громадных супницах дымился луковый суп, а также куриный бульон с лапшой. Котлы были доверху наполнены кантонскими омарами, широкие блюда – кисло-сладкими листьями, тарелки из прессованного провощенного картона – грецкими орехами. Так и просились попробовать их на вкус фаршированные индейки под клюквенным соусом, креветки в соусе из черной фасоли, головки сыра и многое другое.
– Если я попробую что-нибудь из этого, со мной ничего не случиться? – спросил Мишкин.
– Ровным счетом ничего, – ответил ризничий. – Ведь вся эта пища – воображаемая, значит, вы и не насытитесь, и не объедитесь.
– Надеюсь, это не смертельно, – сказал Мишкин, пробуя чилийский пудинг.
– Для кого смертельно, а для кого и нет, – ответил ризничий. – Все дело в том, что воображаемая пища – это пища для воображения, и эффект ее воздействия зависит от умственных способностей того, кто ее пробует. Для человека недалекого и неумного, лишенного воображения, она оказывается вполне питательной, то есть псевдо-питательной, я хочу сказать, нервная система такого человека не в состоянии различать реальные и нереальные факторы. Некоторые идиоты умудряются жить целые годы, потребляя эту бесплотную пищу, лишний раз демонстрируя этим влияние веры на человеческую плоть.
– Между прочим, очень вкусно, – сказал Мишкин, грызя ножку индейки и подливая себе клюквенного соуса.
– Ну разумеется, – ответил ризничий. – У воображаемой пищи всегда отличный вкус.
Мишкин все ел и ел, и чем больше он съедал, тем больше ему это нравилось. Насытившись, он добрался до кушетки, повалился на нее и уснул, убаюканный ее нежной бесплотностью.
– Ну а сейчас, – сказал ризничий, – водичка наверняка польется на мельничные колеса.
– Что вы хотели этим сказать? – спросил робот.
– Наевшись воображаемой пищи, наш молодой человек может увидеть воображаемые сны.
– А это для него не вредно? – поинтересовался робот.
– Обычно это сбивает с толку.
– Тогда я лучше разбужу его, – сказал робот.
– Разумеется, это ваше право, но почему бы нам не включить экран и не настроиться на его сны?
– А разве это возможно?
– Сами увидите, – сказал ризничий. Он пересек комнату и включил телевизор.
– А раньше его там не было, – заметил робот.
– Одной из удивительных особенностей воображаемого замка, – сказал ризничий, – является то, что вы можете найти здесь все, что вам заблагорассудится, и нет никакой необходимости знать, почему это так, к тому же утомительные объяснения всегда разочаровывают, не так ли?
– Почему вы не настраиваете экран?
– Он уже давно настроен, – ответил ризничий. – А вот и титры.
На экране засветилась надпись:
Предприятие Роберта Шекли представляет «Воображаемый сон Мишкина»
Неоменинейское бахвальство Производство студии Кан Пеп Корро, Ибица
– Что это такое? – удивился робот.
– Обычная дребедень, – ответил ризничий. – А вот и сам сон.
Мишкин прогуливался, размышляя о природе реальности, как вдруг кто-то окликнул его: «Эй!»
Мишкин вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Он никого не увидел. Вокруг простиралась плоская равнина, и в любом направлении от него на расстоянии по крайней мере в пять миль не было ни единого предмета высотой больше фута, за которым кто-нибудь мог спрятаться.
Однако Мишкин не растерялся.
– Как поживаете? – спросил он.
– Благодарю вас, прекрасно. А вы?
– Вообще-то неплохо. Скажите, а мы раньше с вами встречались?
– Не думаю, – сказал голос. – Но вообще-то трудно сказать, не так ли?
– Верно, – согласился Мишкин. – А что вы здесь делаете?
– Я здесь живу.
– Приятное местечко.
– Отличное, – сказал голос. – Вот только зимой чертовски холодно и влажность высокая.
– Неужели?
– Да. А вы, наверное, турист?
– В некотором роде, – ответил Мишкин. – А здесь я впервые.
– И как вам здесь нравится?
– Очень красиво. Я, правда, многого еще не видел, но то, что успел посмотреть, очень красиво.
– А мне здесь все кажется обыкновенным, – сказал голос. – Наверное, потому, что я здесь живу.
– Возможно, – согласился Мишкин. – Точно так же и я чувствую себя дома.
– А где, кстати, ваш дом?
– На Земле, – ответил Мишкин.
– А, это такая большая красная планета?
– Нет, это небольшая зеленая планета.
– Кажется, я что-то слышал о ней. Национальный парк в Йеллоустоуне?
– Именно там.
– Далеко же вы забрались от своего дома.
– Я тоже так считаю, – сказал Мишкин. – Но мне нравится путешествовать.
– Вы прилетели на космическом корабле?
– Да.
– Бьюсь об заклад, что это было чертовски здорово!
– Да, вы правы.
Наступило неловкое молчание. Мишкин никак не мог освоиться с тем, что не видит своего собеседника, и решил, что спрашивать об этом сейчас было бы уже глупо, нужно было это сделать раньше.
– Ну что ж, – сказал голос, – мне пора двигаться дальше.
– Благодарю за приятную беседу, – сказал Мишкин.
– И мне было очень приятно. Интересно, а вы заметили, что я невидим?
– По правде говоря, да. Надеюсь, что меня-то вы видите?
– Разумеется. Мы, невидимки, можем прекрасно различать видимые предметы вроде вашей фигуры. Разумеется, кроме тех из нас, кто слеп. Но таких не очень много.
– А друг друга вы не можете видеть?
– Нет, конечно. Если бы мы видели друг друга, то не были бы невидимками.
– Простите, я не подумал об этом, – сказал Мишкин. – Наверное, у вас масса неудобств?
– Абсолютно верно, – сказал невидимка. – Мы ходим по улицам, не замечая друг друга. Это действует людям на нервы, хотя они и знают, что ничего тут не поделаешь. Кроме того, невидимость мешает нам влюбляться друг в друга. Например, в субботний вечер на танцульках я знакомлюсь с хорошенькой девушкой и понятия не имею, действительно ли она хороша или овца овцой. А спрашивать как-то неловко. Я понимаю, такие вещи не стоит принимать во внимание, но узнать-то хочется.
– Во всяком случае, на Земле это так, – согласился Мишкин. – Но, наверное, у вас есть и свои преимущества?
– О, конечно! Мы, например, страшно любим пугать людей из-за угла. Но сейчас все уже привыкли к этому и вместо того, чтобы испугаться, нас посылают подальше.
– Но вот, скажем, на охоте невидимость очень выгодна?
– Ничуть. У нас, невидимок, очень тяжелая походка, так что на охоте мы здорово шумим – если только не стоим неподвижно. Поэтому нам остается охотиться на одного-единственного представителя здешней фауны. Мы называем их «глухарями», поскольку они абсолютно глухие. Тут, конечно, наша невидимость дает определенные преимущества, но увы! – «глухари» на редкость невкусны, даже в виде жаркого под соусом бешамель.
– Я всегда считал, что невидимки на голову выше обычных людей, – сказал Мишкин.
– Все так думают, – ответил невидимка. – Но в действительности невидимость – это своего рода недостаток.
– Сочувствую вам, – вежливо сказал Мишкин и после небольшой паузы спросил: – А как вы выглядите?
– Сам не знаю, старина. Проклятая невидимость. Бриться особенно неудобно. Осторожно!
Мишкин налетел на какой-то невидимый предмет и набил на лбу порядочную шишку. Он пошел дальше медленней, вытянув перед собой руку.
– Так вы, значит, можете видеть невидимые предметы? – удивился Мишкин.
– Да нет, старина, я его не видел, – ответил невидимка. – Просто я заметил предупреждающую табличку.
Оглянувшись вокруг, Мишкин увидел множество металлических табличек, укрепленных на вбитых в землю колышках. На них самопереводящимися буквами (согласно межзвездных законов) были сделаны надписи, и они были понятны так же, как английский язык для любого более или менее грамотного англичанина.
На табличках были надписи «камень», «куст кактуса», «брошенный микроавтобус «фольксваген», «человек в бессознательном состоянии», «засохшее фиговое дерево», «заброшенная голландская шахта» и другие.
– Это очень предусмотрительно, – заметил Мишкин, пробираясь между табличками «куча мусора» и «бюро по туризму».
– Это всего навсего эгоизм, – ответил невидимка. – Нам самим до смерти надоело натыкаться на эти штуки.
– А как все эти предметы стали невидимыми? – спросил Мишкин.
– Своего рода загрязнение. Вначале все стоит на своих местах, мы занимаемся работой, а потом вдруг все предметы, с которыми мы имеем дело, начинают тускнеть и вскоре совсем пропадают из виду. Например, в одно прекрасное утро президент банка вдруг обнаруживает, что не может найти свой банк. Никто не знает, горят уличные фонари или нет. Невидимые молочники пытаются доставлять невидимое молоко невидимым жителям в невидимые дома. Результаты же трагикомические. Всеобщая путаница!
– И поэтому вы установили таблички? – спросил Мишкин.
– Нет, таблички мы используем для отдаленных районов. А в городе мы окрашиваем все предметы видимой краской.
– Это помогает разрешить проблему?
– Это здорово помогает, но есть и свои недостатки. Перекрашенные здания неизбежно теряют эстетический вид. Покрашенные люди страдают кожной аллергией. Но главное неудобство – это то, что по мере контакта с невидимыми предметами видимая краска становится невидимой. Мы боремся с этим явлением, проводя постоянную компанию по окраске, которая основывается на статистических, позиционных и темпоральных диаграммах всех расположенных в городе объектов. Но даже при всей эффективности нашей программы многие вещи все же теряются. Существуют, как вы понимаете, и непредвиденные варианты: несмотря на строгий контроль за качеством, нельзя получить и двух партий видимой краски, обладающей полностью идентичными характеристиками. Каждая партия по-своему реагирует на различные комбинации, яркость и длительность взаимодействия температуры и влажности. Решающим фактором может быть и взаимосвязь планеты и спутников. Есть и другие факторы, их все еще изучают.
Невидимка вздохнул.
– Но мы стараемся не впадать в отчаяние. Наши ученые непрерывно работают над проектом обеспечения нас полной видимостью. Некоторые скептики называют этот проект нереальной и несбыточной мечтой, но мы ведь знаем, что другие – вот вы, например достигли счастья быть видимыми. А разве мы хуже?
– Никогда бы не подумал, что дела обстоят так скверно, – сказал Мишкин. – Мне всегда казалось, что быть невидимкой очень забавно.
– Увы, – горько сказал невидимка, – невидимость почти то же самое, что и слепота…
Пустыня сменилась полупустыней. Мишкин и робот шагали по ровной высохшей почве мимо грязных заброшенных дорог, засохших кустов, иногда обходя заброшенные хижины.
Они пересекли небольшую возвышенность и увидели человека в смокинге и высоком черном котелке, сидящего на металлическом сундучке, выкрашенном в черный цвет. Он сидел и смотрел на заржавевшую железнодорожную колею, уходящую на пятьдесят футов в обе стороны.
– Боже, – произнес робот, – еще одно чучело.
– Не груби, – оборвал его Мишкин. Он подошел к незнакомцу и вежливо поздоровался с ним.
– Наконец-то появилась хоть одна живая душа, – сказал незнакомец. – Я торчу здесь уже два дня, и если сказать честно, то это действует удручающе.
– А чего вы ждете? – поинтересовался Мишкин.
– Двенадцатичасовой из Юмы, – ответил незнакомец, повернувшись налево и вглядываясь в простиравшиеся перед ним пятьдесят футов колеи. – Но в наше время поезда редко ходят по расписанию.
– Мне кажется, этот поезд вообще не проходит здесь, – заметил Мишкин.
– И неудивительно, – ответил незнакомец. – Если задуматься, то это действительно кажется маловероятным. Но я чертовски устал и не могу идти пешком. Кто его знает, может, что-то случится, и поезд все же пройдет мимо. Я видел и более странные вещи. Мне вообще везет на странные истории. Надеюсь, вы знаете, кто я такой?
– Боюсь, что нет, – ответил Мишкин.
– Должно быть, вы нездешний, ведь я очень знаменит. В данном представлении я Ронсар Великий, вероятно, самый великий из магов, которых знала вселенная.
– Какая чушь, – пробормотал робот.
– Пусть моя внешность не вводит вас в заблуждение, – сказал Ронсар. – Да, я сейчас балуюсь свистом в ожидании несуществующего поезда в этих богом забытых местах. Всех нас одолевает карма, не так ли? Но что-нибудь всегда происходит. Не хотели бы вы стать свидетелем чудес?
– Мне бы очень хотелось, – сказал Мишкин.
– Дерьмо все это, – буркнул робот.
Ронсар пропустил мимо ушей реплику угрюмого механизма.
– Первым номером нашей программы будет фокус с кроликом, – объявил он.
– Я уже видел его, – сказал робот.
– А я нет, – возразил Мишкин. – И помолчи, пожалуйста.
Робот откинулся назад и скрестил руки. Вызывающая скептическая улыбка появилась на его металлическом лице, а все углы его корпуса выражали недоверие. Мишкин же с интересом наклонился вперед, обхватил колени руками. Вид у него был заранее удивленный.
Ронсар открыл сундук и вынул из него сложного вида панель управления, две автомобильные батареи, моток провода, три клеммника, фляжку с какой-то мутной жидкостью и небольшой тахометр. Все эти предметы он замкнул с помощью проводов, а затем подсоединил всю систему к красно-черному проводу, который, в свою очередь, прицепил к краю своего цилиндра. Затем он вынул из сундука тестер, проверил цепи и повернулся к Мишкину.
– Итак, мой дорогой сэр, этот цилиндр пуст, как вы можете убедиться.
– Ронсар показал цилиндр Мишкину и роботу, в ответ на это робот демонстративно зевнул.
– Начнем, – сказал фокусник. Он вынул из сундука кусок белого сатина и накрыл им цилиндр. Сделав правой рукой несколько пассов, он произнес: «рье-сгампо, ринцоше-хи лам мчог ринпоше хи хренч-ва зес бья-ва бжугс-се», и ткнул пяткой правой ноги в контрольную панель.
Взлетел сноп искр, и послышался громкий шипящий звук. Стрелки приборов дернулись и вернулись в прежнее положение.
Фокусник снял сатин, вытащил из цилиндра живого кролика, опустил его на землю и поклонился.
Мишкин захлопал в ладоши.
– Он проделывает это с помощью зеркал, – хмыкнул робот.
Кролик полез было обратно в цилиндр, но фокусник оттолкнул его.
– Подумаешь, – процедил робот, – все фокусники вынимают кроликов из цилиндров.
– Это только цветочки, – сказал фокусник. – Но вообще должен заметить, что в этом нет ничего сверхъестественного. Я занимаюсь иллюзиями, представляющими собой лишь внешнее проявление, что обеспечивается в результате подготовки, мастерства и наличия необходимого оборудования. Вот, собственно, и вся кухня.
– Что же представляет собой иллюзия? – спросил Мишкин.
– Все, что по природе своей феноменально, можно считать иллюзией, – пояснил фокусник. – Ну, а сейчас я покажу вам фокус с картами. Не стоните, сэр (это относилось к роботу). Разумеется, это не ахти какой фокус. Я планирую свои выступления с учетом интенсивности и кумулятивного эффекта. Фокус с картами, в сущности, должен вызвать интерес у зрителя, он не фантастичен и не поражает воображение, но лишь способствует повышению восприимчивости зрителей перед наступлением главных событий вечера (в данном случае, разумеется, дня). Итак…
Фокусник вынул из сундука колоду карт.
– Итак, перед вами колода обыкновенных игральных карт. Я отдаю их вам, и вы можете проверять их безупречность, сколько вашей душе угодно. Удостоверьтесь, что упаковка не вскрыта, что карты не крапленые.
Он протянул колоду Мишкину, тот распаковал ее и тщательно осмотрел все карты. Потом их обследовал робот, а фокусник тем временем вновь открыл сундук и извлек из него три параболических зеркала на штативах, вычислительную машину с комплектом батарей и портативный радар. Он установил зеркала, направив их в разные стороны, и подсоединил их к вычислительной машине и радару. Взяв в руки колоду карт, он веером пролистал их перед одним из зеркал и ввел программу в вычислительную машину. Затем он немного подождал, пока радар не издал тонкий пронзительный писк.
Фокусник вытащил из сундука складной деревянный столик на шатких ножках, установил его и бросил на стол колоду карт рубашкой вверх.
– Обратите внимание, что я совершенно не прикасаюсь к колоде, так что о подтасовке не может быть и речи. А теперь прошу вас тщательно перетасовать колоду и выбрать одну карту. Сделайте это незаметно от меня и запомните ее, – сказал фокусник.
Мишкин и робот сделали так, как им было сказано, Мишкин перетасовал колоду три раза, а робот – двадцать семь, разложив карты так, что соседство двух карт одной масти или одного достоинства было полностью исключено. Затем они выбрали себе карту.
– Внимательно посмотрите на нее, запомните и положите обратно в колоду, – сказал фокусник. – А теперь перетасуйте.
И вновь Мишкин три раза, а робот двадцать семь раз тасовали колоду. (Из робота вышел бы неплохой крупье для игры в канасту, и справедливости ради заметим, что ему и вправду предлагали однажды это доходное место в общественном центре северного района Майами Бич).
– А теперь, – заявил фокусник, – умножьте номер вашей карты на семнадцать, имея в виду, что в колоде одиннадцать карт одной масти. Если результат будет четным, добавьте семь, если нечетным – вычтите два. Из полученного числа извлеките квадратный корень с точностью до трех десятых. Добавьте к последней цифре девять в соответствии с мастью – черная масть представляет мнимые числа, красная масть – реальные числа. Прибавьте к результату любое число от единицы до девяноста девяти. Ну как, все готово?
– Семечки, – ухмыльнулся робот.
– Какое получилось число?
– Восемьдесят два.
Фокусник ввел данные в компьютер и из него тут же полезла перфолента.
– Ваша карта – валет бубей!
– Верно, – удивился робот, а Мишкин поспешно кивнул.
– И все же каждый знает фокус с картами, – не унимался робот.
– Никто не отрицал, что ничто человеческое мне не чуждо, – ответил фокусник.
– А сейчас он наверняка будет распиливать пополам женщину, – шепнул робот Мишкину.
– Следующий номер нашей программы – распиливание женщины пополам, – объявил фокусник.
– Вот это да! – восхитился Мишкин.
– Это все трюки с зеркалами, – хмыкнул робот.
Спустя много лет Мишкин все еще помнил лицо фокусника: длинное, типично американское лицо, покрытое гримом. В его голубых глазах как бы отражался застывший пейзаж, а когда глаза превращались в окна, через них был виден внутренний пейзаж, идентичный наружному. Это было лицо человека, с надеждой ожидающего снов, но безнадежно замученного кошмарами. Лицо Ронсара запомнилось Мишкину лучше, чем все его фокусы.
Фокусник открыл свой сундук и вывел из него брюнетку с фиалковыми глазами, одетую в платье от Пьяго. В руках у нее была сумочка от Вуйтмена. Женщина подмигнула Мишкину и сказала:
– Ну что ж, один раз можно попробовать!
– Она всегда так говорит, – пояснил фокусник, – никак не может понять, что если уж раз попробовал, то уже не отвяжешься.
Спустя годы молодая женщина рассказывала своему дружку: «До чего же беззаботна я была тогда! Представляешь, парень, я даже позволила, чтобы меня распилил пополам какой-то сумасшедший фокусник! Что ты на это скажешь?»
Фокусник вытащил высокоскоростную переносную пилу, поискал – куда включить, извлек из сундука электророзетку, воткнул вилку и включил пилу.
– Наверное, это был один из тех дешевых шарлатанов? – спросил дружок.
– Какой к черту шарлатан! Это гад-фокусник, как его там… то ли Дермос, то ли Термос, совершал настоящее путешествие в реальность! Он такой же самозванец, как братья Майо. У его и в мыслях такого не было, чтобы кого обмануть, потому я с ним и связалась. Но гадом он был порядочным!
Фокусник вывел из сундука четырех хирургов и одного анестезиолога. У всех были тщательно вымыты руки, они были в белых халатах и масках. Затем из сундука появились подносы с хирургическими инструментами, пузырьки с анестезирующим раствором в комплекте с верхней лампой и дренажной системой.
И вдруг из сундука появился еще один человек, лет пятидесяти, лысый и толстый, весьма располагающий к себе, если бы не его внезапное появление. Громким дрожащим голосом он произнес:
– Я решительно протестую против этой женитьбы! во имя гуманизма и здравого смысла!
– Не вылезай раньше времени! – прошипел фокусник.
– Извините, – сказал человек и полез обратно в сундук.
Орфей пел, аккомпанируя себе на арфе, Ронсар резал своей пилой. Садистски медленно он опускал вращающийся диск, пока он почти не коснулся обнаженной диафрагмы храброй женщины, готовой на все, что угодно – но только один раз. «Ну, – успела сказать она, – на этот раз я, кажется, вляпалась по-настоящему». Анестезиолог ввел ей полный шприц нуш-зита. Резиновые перчатки хирургов скрипели.
Рраз! Фокусник опустил пилу, сделал пробный разрез по ребрам, довольно явственно скрипнул зубами и принялся за дело.
Пила со скрежетом вошла в тело. Как вода из дырявого шланга, брызнула кровь. Куски материи разлетались в воздухе по параболам ужаса. Хирурги быстро включились в работу, скрепляя поврежденную плоть зажимами, убирая кровь тампонами, зашивая швы.
– Вот это трюк! – восхитился робот.
– А мне все это не очень нравится, – признался Мишкин.
Пила уже прошла через главные вены и артерии. Хирурги, работавшие с точностью балетной группы, состоящей из отлично подготовленных танцоров, зашивали и накладывали швы. «Ух!» – произнесла женщина, и анестезиолог тут же вкатил ей еще пять кубиков нуш-зита и порядочную порцию болеутоляющего средства пэйн-из.
Желудок был, наконец, разрезан насквозь, склеен специальной лентой для заклеивания кожи.
– Может, пора уже кончать этот спектакль? – спросил один из хирургов.
– Занимайся своим делом, – бросил доктор Зорба.
Спина брюнетки была пропилена полностью, наложили шов с помощью двух пластмассовых накладок и полпинты клея «Элмер». Пила фокусника уже вгрызалась в стол. Анестезиолог извлек из сундука столяра, и тот на месте произвел ремонт. Девица храбро улыбалась. Фокусник отключил пилу и поклонился Мишкину и роботу.
– В следующем номере нашего представления, – начал было фокусник, – я на ваших глазах…
Он вдруг замолчал, и тут все услышали отдаленный свисток паровоза, а вскоре появился и он сам, с тремя прицепленными вагонами, укладывая перед собой рельсы по мере продвижения.
– Жаль, что я не смог закончить представление, – сказал фокусник, поднимаясь на площадку первого вагона. – Вот всегда так – что-нибудь да произойдет.
– Ваш билет, – строго сказал кондуктор.
Фокусник вынул из цилиндра билет. Поезд медленно тронулся.
– Как вам понравилось представление? – крикнул фокусник.
– Просто великолепно! – прокричал в ответ Мишкин.
– Это еще что, – крикнул Ронсар. – Вот подождите финала!
– А когда он будет?
– Он уже начался, прямо сейчас!
– Как начался? – закричал Мишкин. – И кто же вы?
Но поезд был уже далеко, и Мишкин не услышал слов Ронсара, даже если тот и ответил ему.
Мишкин и робот провожали глазами поезд, пока он не скрылся из вида.
– Странно я себя чувствую после всего этого, – сказал Мишкин.
– Зеркала, – пробурчал робот. – Сплошная болтовня и театральные эффекты.
Робот не всегда был таким брюзгой, как сейчас. Когда-то он был юн, гулял под лаврами, а с неба на него смотрели глаза ивовых деревьев. И он рыдал в темных аллеях, сгорал от любви и завоевывал сердца. Сын Гефеста, истинный землянин, он невольно являлся отражением взглядов людей, которые находили идентичность только в собственном подобии.
В общем, его можно было рассматривать как сумму его собственных связей с миром плюс восемь фунтов металла и пластика.
Роботы обожают мягкие на ощупь вещи, чтобы сильнее чувствовать собственную жесткость. Роботы округа Шенектеди, например, поклоняются существу, которого они называют белый кожаный человек. И нет среди роботов своего Фрейда, который смог бы объяснить это.
Кульминация любви завершается у них выделением горячей смазки – как у автомобилей.
А еще они имитируют принятие пищи. На 125-ой улице живет робот-негр, который водит розовый кадиллак. Существуют роботы-евреи, специалисты по экзогенезису, из узлов которых сочится куриный жир. Есть и роботы-гомосексуалисты, которые увлекаются танцами и любовью.
Давным-давно один молоденький робот забрел слишком далеко от фабрики, на которой он работал. Один-одиношенек, наш заблудившийся робот смело пустился в путешествие через глухой лес.
Память у нашего робота была великолепная! Но он словно сошел с ума. Неясное желание властно влекло его неизвестно куда, и он подчинился ему. Мишкин казался ему страшно нелогичным человеком, но робот испытывал к нему необъяснимую симпатию. Так он был запрограммирован, и ничего уж тут не поделаешь