Вариант «Синий»

Фрагмент 21

41

Виктор Юдин не ошибся, когда предполагал, что после охвата Минской группировки противника 2-ю гвардейскую мотострелковую дивизию отправят «отдыхать» на внутреннее кольцо окружения. Потери дивизия понесла за время зимнего наступления чувствительные, и теперь, пока шла «упрессовка» немцев в образовавшемся котле, её понемногу пополняли личным составом и техникой.

Некоторые бойцы радовались тому, что им дали небольшую передышку (небольшую — потому что все они прекрасно осознавали: мало устроить «котёл», надо его ещё и ликвидировать, так что скоро всё равно в бой). Да вот только куда более опытные красные командиры или, как теперь их называли без всякого стеснения, офицеры, требовали не расслабляться.

— Загнанный в ловушку зверь — самый опасный, — настаивал майор Ларионов, командир батальона, фактическим заместителем которого и являлся бывший политработник Юдин.

Не просто настаивал, а требовал от подчинённых не терять ни минуты, а окапываться, окапываться и окапываться. Даже несмотря на зиму, снег и промёрзшую землю. Причём, ротный опорный пункт необходимо было превратить в настоящую крепость, пригодную к круговой обороне.

Находились, конечно, ворчуны, недовольные тем, что приходится ковыряться в земле вместо того, чтобы отдохнуть после тяжёлых боёв. Впрочем, ворчали, преимущественно из-за необходимости создания именно круговой обороны. Но Юдин, имеющий уже больше полутора лет боевого опыта, не просто полностью поддерживал требования комбата, но и использовал в убеждении подчинённых опыт политработника.

— Не забывайте, что мы находимся на территории, менее четырёх лет назад входившей в состав другого государства. И тут, в окрестностях Ивенцов, до недавних пор действовали крупные партизанские силы Армии Крайовой, с которой у нас не самые лучшие отношения.

Мягко говоря, не самые лучшие. Эмигрантское правительство Сикорского, хоть с началом войны и заключило мирный договор с советским правительством, но в последнее время под влиянием всё более и более ухудшающихся отношений с Британией, в которой оно отсиживалось, регулярно «забивало гвозди» (выражение, заимствованное от иновремённых добровольцев) Советскому Союзу. Вплоть до того, что отряды Армии Крайовой вступали в боестолкновение не только с советскими партизанами, но и с регулярными частями Красной Армии.

Да что там говорить? Даже вот этот самый Ивенец, на восточной окраине которого окапывался батальон, стал хорошим примером таких «палок в колёсах» и враждебности польских партизан.

Здесь, в Ивенце, во время оккупации немцы устроили еврейское гетто, которое уничтожили в начале прошлого лета, расстреляв более тысячи человек. В селе они держали крупный гарнизон полицаев, достигавший по численности 300 «штыков», не считая собственно немцев. И отряд Армии Крайовой, когда рота Юдина вела бой по захвату Дзержинска, атаковал населённый пункт с целью захвата Ивенца и провозглашения его первым крупным населённым пунктом «возрождаемого польского государства».

Захватить и несколько часов удерживать местечко у них получилось. Но когда части Красной Армии вместе с советскими партизанами подошли к Ивенцу, там уже находился почти полк (по численности) немцев, белорусских, польских и литовских полицаев. Так что крови советских воинов, пролитой при штурме местечка, было немало. Мало того, партизаны, участвовавшие в боевой операции, жаловались, что польские повстанцы втихую частенько постреливали по ним, оправдываясь тем, что «приняли за полицаев».

Случались эксцессы и с одиночными красноармейцами, которых находили убитыми и обезоруженными уже после того, как фронт отодвинулся на запад, к Налибокской пуще. Командир польского отряда, который вышел на советское командование и сумевший его убедить в том, что отряд является союзническим, а после небольшого отдыха уйдёт в рейд по Налибокской пуще для ударов в тыл немцам, ссылался на беглых полицаев, но Виктор после одного случая не очень-то верил в его слова.

Что за случай? Да разоблачил он матёрого вражину в составе этого польского отряда. Совершенно случайно. Услышав его имя и фамилию. Вражиной этим оказался сводный брат Магды, Станислав Заремба, попортивший немало крови белорусским партизанам Гродненской области в должности командира полицейского взвода. Тот самый, что в первый же день оккупации вместе с отцом, владельцем хутора, где спрятался Виктор при отступлении, помчался записываться в полицию.

Как оказалось, взвод «Стаськи» перебросили из Гродненской области отбивать Ивенец и уничтожать захвативших его партизан. А он, сообразив, что немцев скоро прогонят навсегда, перешёл к «крайовцам». И даже в чём-то помог им отбиться от карателей. Так что числился в отряде «ценным кадром».

Естественно, когда особисты, которым капитан Юдин доложил о том, что слышал от жены-партизанки об этой мрази, скрутили пособника гитлеровцев, поляки чуть не взбунтовались. Лишь спешно предоставленные доказательства участия Зарембы в карательных операциях в Гродненской области и признание самого Станислава, «выжатые» после демонстрации ему взятой у Юдина фотографии жены, чуть-чуть снизили накал страстей. Но симпатий поляков из отряда Армии Крайовой к советским солдатам, мягко говоря, не добавили.

«Крайовцы» вскоре всё-таки ушли в леса, но подались ли они на запад или остались где-то поблизости, Юдину было неизвестно. Так что и сам он держал ухо востро, и от личного составу роты постоянно требовал того же самого. Ушли буквально накануне тех событий, к которым готовились бойцы 2-й гвардейской мотострелковой дивизии.

Юдина, ночующего в заброшенном домишке на самой восточной окраине Ивенца, разбудил отдалённый грохот разрыва 105-мм гаубичного снаряда дивизионной артиллерии. Это для гражданского, впервые услышавшего звуки рвущихся снарядов, все они «на одно лицо». А для фронтовика каждый взрыв несёт массу информации. И прежде всего — об орудии, из которого стреляет враг. А уж анализ частоты этих взрывов, направления, с которого прилетел «подарок», звуков выстрелов позволяет судить даже о планах противника.

На этот раз эти планы были весьма решительными: немцы явно собирались вырваться из Минского котла. И на прорыв они шли немного севернее Ивенца, но, чтобы обезопасить себя от флангового удара, пытались сковать боем и советские войска, располагающиеся и южнее, и севернее Першаев, через которые идёт дорога на Воложин. Так что артиллерия фрицев работала и по позициям 6-го гвардейского полка, находящегося на правом фланге обороны дивизии.

Впрочем, Виктор по боевому опыту прекрасно знал: радоваться, что главный удар фашистов пришёлся не на рубеж обороны их батальона, не стоит. Уже опыт июньских 1941 года боёв показал, что немцы, наткнувшись на прочную оборону, в одном месте, оперативно меняют направление удара, выискивая место, где эта оборона слабее. Там прорываются, после чего следует фланговый удар или даже удар в тыл тем, кто проявил стойкость. А чтобы предотвратить переброску подразделений 6-го гвардейского на подмогу соседям, окопавшимся на подступах к Першаям, будут атаковать и его позиции. Не с таким напором, как «ядро» дивизии, но будут.

Он не ошибся. Артобстрел, пусть и с применением полковой артиллерии и тяжёлых миномётов, а не дивизионных или корпусных орудий, гитлеровцы произвели и по позициям батальона. Да, интенсивность этого обстрела оказалась куда меньше, чем там, севернее, но ведь и полковая немецкая артиллерия, помимо 75-мм пушек, имеет даже стапятидесятимиллиметровые орудия. А это уже очень неприятно.

Атаку со стороны Родников, как и предполагал Ларионов, отбили без особого труда. Всё-таки наступать даже через поля по снегу не очень удобно. Поэтому немцы под миномётным, гранатомётным и стрелковым огнём красноармейцев сначала залегли, а потом и отползли назад, к лесу на окраине разрушенной боями деревушки Петрово. Но продолжили вести беспокоящий огонь.

Пытались они сосредоточиться для новой атаки в западном «языке» лесного массива, наиболее близко примыкающем к позициям батальона, но вовремя были обнаружены воздушными наблюдателями с беспилотных аппаратов. Туда перенесли огонь миномётчики, и атака была сорвана, так и не начавшись.

А на севере грохотало нешуточно. И наша артиллерия, и немецкая. Как передал Ларионов, за два часа 4-й и 5-й гвардейские полки отразили две волны атак, в которых участвовало не менее трёх немецких полков при поддержке самоходок.

— Пожалуй, сейчас и наша очередь придёт, — озабоченно покачал головой он, когда Юдин на минутку забежал на КП батальона.

И оказался прав. Не прошло и получаса, как заговорили немецкие пушки. Причём, не только полковые. А потом на позиции батальона попёрли немцы при поддержке пары длинноствольных «Штугов». И завертелось…

Что было дальше, описать сложно, поскольку запомнилось Виктору урывками. А полноценное восприятие реальности вернулось лишь когда его перевязывали. И описать это восприятие можно было ровно одним словом: боль. Боль в правом плече, отбитом складывающимся железным прикладом при долгой стрельбе из автомата. Боль в голове от удара немецкой пули в каску (слава богу, попавшей по касательной). Боль в груди от «пойманной» бронежилетом очереди из пистолета-пулемёта МП-40. Боль в распоротой осколком немецкой гранаты левой скуле. Боль в разбитых костяшках пальцев, поскольку в самый напряжённый момент дело дошло даже до рукопашной схватки.

Боль и запах сгоревших взрывчатки и пороха, вонь догорающих посреди поля «Штугов» и сожжённых ими и немецкой артиллерией бронетранспортёров в нашем тылу.

Но ведь выстояли! Выстояли против навалившегося немецкого полка. Пусть, скорее всего, не последнего из ринувшихся на прорыв, но об оставшихся будем думать не сейчас, а когда они снова появятся перед траншеями 6-го гвардейского мотострелкового полка.

42

— Что нам делать, господин посол.

Сэр Нэтчбулл-Хьюджессен был прекрасно осведомлён о том, на какую именно «контору» работает Питерс, числящийся помощником военного атташе, поэтому терпел, если тот обращается к нему напрямую. Да ещё и с вопросами, казалось бы, не вполне соответствующими его дипломатическому рангу. Тем более, на присутствии разведчика в составе делегации очень настаивали из Лондона, намекая на то, что, помимо сопровождения главы диппредставительства, у него будет собственное задание.

Что за задание? А вот таким вопросом баронет не задавался. За его тридцатипятилетнюю дипломатическую карьеру ему не раз доводилось сталкиваться с агентами, работающими под дипломатическим прикрытием, и они никогда не делились с ним такой информацией. Ведь если значительная часть деятельности дипломата связана с секретами, то у них секретно вообще всё. Догадывался, конечно, по интересу капитана к русским системам вооружения, но эти догадки оставались при нём.

— Вы имеете в виду моего камердинера Эльяса Базну, о котором говорил этот… э… Виноградов? — невольно вырвалось у посла, поскольку именно данный вопрос сейчас занимал его сильнее всего.

Да, если слова русского являются правдой, то это будет грандиозным скандалом. Базна действительно мог иметь ключи от его сейфа с секретами, и тогда Нэтчбулл-Хьюджессену гарантированы огромные неприятности. И скрыть информацию невозможно, поскольку её слышали слишком уж многие. Включая взятого в поездку репортёра и… капитана SIS.

— Это как раз не столь уж большая проблема, — хмыкнул шпион. — Достаточно проследить за его связями и тщательно допросить. Он же, насколько я помню, не турок, а албанец, его не хватятся. Нет, сэр. Я не о нём, а об обращении с нами русских.

— Я уже телеграфировал в наше московское посольство и в Форин Офис о том, как с нами тут обошлись. Но вы же понимаете, что пройдёт несколько часов, прежде чем последует реакция Москвы на их протесты. Так что нам пока остаётся ждать взаперти. Поверьте, меня это тоже очень сильно раздражает.

Раздражает… Майкла это не раздражает, а бесит, поскольку под угрозой срыва та задача, которую он поставил перед собой. Ведь из окошка домика, в котором, видимо, жили семьи аэродромного персонала, видно лишь лётное поле, да холм, в котором зарыта в землю береговая батарея с двумя двухорудийными башнями русского дредноута начала века. А что смотреть на лётном поле? Не самые совершенные самолёты «Лавочкин» морской авиации с двигателями воздушного охлаждения? К тому же, укрытые маскировочными сетями, чтобы их нельзя было рассмотреть с воздуха. При прогулке для посещения отхожего места запрещают брать фотоаппарат. Но и во время неё ничего сто́ящего снять невозможно.

А ведь надежды на эту поездку капитан вынашивал немалые. Всё-таки место переговоров находится на берегу бухты, в которой базируется русский Черноморский флот. Город вообще и его центр в особенности забиты военными, что-нибудь да увидишь. Кроме того, пусть Майкл и очень плохо знает русский язык, но что-нибудь интересное вполне мог услышать. Или увидеть при погрузке на десантные корабли, отправляющиеся не только на Босфор, но теперь ещё и в Болгарию, где, судя по всему, готовится совместный советско-болгарский удар по Румынии ещё и с юга. «В отместку за нападение румынских войск на болгарскую территорию», как оправдываются болгары.

Насколько известно разведчику, британские авианалёты на Болгарию, совершаемые самолётами с закрашенными опознавательными знаками, пришлось прекратить после поставок Москвой зенитных установок с радиолокационными станциями орудийной наводки. Хотя и он сам, и военный атташе уверены, что это вовсе не поставки, а прямое вмешательство России в британо-болгарский конфликт: в такие короткие сроки невозможно обучить расчёты обращению со столь сложным оружием как зенитные орудия средних калибров. Не говоря уже о работе с радиолокаторами. Лондон по этому поводу не поднимает шум по единственной причине: болгарам удалось захватить в плен несколько членов экипажей сбитых самолётов, «по ошибке» разбомбивших и какое-то русское подразделений. Впрочем, и в этом случае слово «болгары» следовало бы взять в кавычки.

Среди директив Нэтчбулл-Хьюджессена на данные переговоры значилось требование на время русско-турецкого перемирия ввести на линию разграничения в Анатолии британские войска. По сути — взять под контроль хотя бы азиатское побережье Босфора, Мраморного моря и Дарданелов. Как минимум. Как максимум — ещё и европейское побережье. И после этого русским больше не мечтать о Проливах. Ведь если турки все годы после распада Османской империи чрезмерно лояльничали с ними, то от Британии большевикам никакой лояльности не дождаться: их флот окажется надёжно закупорен в Чёрном море. Британцы на то и британцы, чтобы использовать в своих интересах даже чужие достижения. Коммунисты потратили огромные ресурсы, включая человеческие, на то, чтобы исполнить вековую мечту о русском Стамбуле. Но обернётся это исполнение мечты ещё худшими условиями для их военного положения, для их морской торговли.

К вечеру посол устроил скандал.

— Это неслыханно, чтобы чрезвычайного и полномочного посла крупнейшей мировой державы и его сопровождающих лиц держали на положении узников!

На что чекист, отвечающий за их охрану, лишь пожал плечами и ответил на довольно сносном английском:

— Вас никто не задерживает, мистер Нэтчбулл-Хьюджессен. В любой момент вы можете попросить подготовить ваш самолёт к вылету и отправиться хоть обратно в Анкару, хоть в какой другой город любой страны на ваш выбор. При условии, что этот самолёт, покинув наше воздушное пространство вблизи Крыма, не будет в дальнейшем пролетать над советской территорией или территорией, контролируемой советскими войсками. Мы даже готовы выделить авиационную охрану, которая сопроводит вас до границ Турции.

Увы, в действительности ни над какой другой страной британский «борт» лететь не может: Румыния, как и Болгария, находится в состоянии войны с Империей. И румынская авиация лишь порадуется столь лёгкой цели, как пассажирский самолёт враждебного государства…

— Я требую допустить британскую делегацию на советско-турецкие переговоры!

— Простите, господин посол, но, насколько мне известно, переговоры в настоящий момент не ведутся. Главы советской и турецкой делегации всего лишь обменялись предложениями, и сейчас проводят консультации со своими правительствами.

— Я требую допустить меня к главе турецкой делегации!

— Господин Саха не изъявлял желания встретиться с вами. Если изъявит, то его доставят к вам. Но не вас к нему, поскольку вы и сопровождающие вас лица находятся на советской территории незаконно, и вы не арестованы за незаконное пересечение нашей границы лишь по нашей доброй воле. И, повторяю, вы вправе покинуть советскую территорию в любой удобный для вас момент.

— Я требую допустить к нам британского консула!

— Этот вопрос уже решается. Только и вы поймите ситуацию правильно: Советский Союз ведёт войну на своей территории, путь из Москвы неблизкий, безопасность иностранного дипломата лежит на нас, поэтому его прибытие в Севастополь может затянуться на несколько дней. Возможно, вы не захотите ждать столько времени и улетите раньше, чем он доберётся.

Ночью в небе над Севастополем гудели авиационные моторы. Нет, не морская истребительная авиация с аэродрома на мысе Херсонес, дежурное звено которой лишь время от времени прогревало моторы. Судя по звуку, многомоторные бомбардировщики, несколькими волнами пролетавшие где-то восточнее Севастополя. Сначала летели на юг, а потом возвращались.

Наутро советское радио сообщило о массированном авианалёте на ряд крупных турецких городов, включая столицу страны Анкару. И это было косвенным признаком того, что перемирие до сих пор не заключено. Значит, скорее всего, господин Саха твёрдо придерживается инструкций, данных ему британским послом. А русские пытаются запугать турок своей террористической выходкой и вынудить смягчить жёсткие условия, выгодные Британии. Глядишь, ему удастся выторговать если не компромиссный, «средний» вариант, то хотя бы допустимый минимум. Всего остального добьются британские и американские дипломаты на мирной конференции.