Вампиры: Когда ночь сменяет ночь

Глава 16

Стоя посреди призрачного пляжа, я смотрела на неясные очертания гор вдалеке, будто позолоченных мягким желтоватым светом. Казалось, за ними прячется солнце. По необычайно голубому небу проплывают алые облака… Таким я помню рассвет в мире людей. Но в этом мире всё иллюзия. Алые облака уплывают в чернильную темноту, над горизонтом нависает огромный диск луны, и тихо плещутся волны моря, в которое никогда не войдёт ни один пловец…

— Вот так удача! Всё же застал тебя одну!

Из поднимавшегося с моря серебристого тумана выступила высокая слегка сутулая фигура, и в меня тотчас вперились безумные глаза Эдреда.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — нахмурилась я.

Эдред скривил губы, в голосе послышался упрёк:

— Ты совсем про меня забыла.

— По-моему, это ты забыл: я предупреждала, что не смогу с тобой видеться.

— Не забыл — не воспринял это серьёзно. Ты ведь знаешь, каким соблазнам я подвергаюсь всякий раз, когда чувствую тебя в нашем мире. Противиться им тяжело, а поддаться…

Его руки оплели меня прежде, чем я успела отскочить в сторону. Губы, промахнувшись с поцелуем, когда я отдёрнула голову, впились в шею. Но я мгновенно вывернулась и, остановившись на почтительном расстоянии, предупредила:

— Оставайся там, где стоишь.

Эдред провёл пальцами по своим губам.

— Твоя кожа — словно лепесток лилии…

— Причина именно в этом, Эдред, — я потёрла шею в том месте, куда только что присосались его губы. — Я не хочу тебя мучить, поэтому…

— Не хочешь меня мучить? — неожиданно гаркнул он. — Когда это тебя волновало! Тебя передёргивает, стоит мне приблизиться! Даже рискуя быть разоблачённой, ты отказалась выпустить из рук освящённую землю, лишь бы я не смог к тебе притронуться! И теперь тебе вдруг меня жаль? Я перестал быть тебе полезен — поэтому ты исчезла, даже не оглянувшись!

В зелёных глазах полыхало бешенство, мертвенное лицо подёргивалось. Последний раз, когда я была свидетельницей подобного припадка, ярость Эдреда была направлена на Андроника, а сейчас её причиной была я…

— Эдред, — нарочито беззаботным тоном прощебетала я. — Ты что-нибудь слышал о центре вселенной, где небо полно звёзд, а земля исчёркана тропами мёртвых?

Кстати, от отца Энтони я унеслась, так и не поделившись с ним открытием о лабиринте призраков… Но манёвр не удался — выражение лица Эдреда не менялось.

— Я знаю, зачем полудемоны выслеживают нам подобных! — снова попыталась я его отвлечь. — Им нужны жертвы, чтобы открыть их прародителям ворота в мир людей…

Всё напрасно. Зубы Эдреда хищно оскалились, из горла вырвалось рычание. Мне оставалось одно — бежать! Но я замешкалась на мгновение дольше, чем следовало… Руки Эдреда клещами сомкнулись на моих плечах… и меня завертело в вихре…

Казалось, я снова стала человеком — слишком слабым, чтобы высвободиться из цепких объятий, отстраниться от жадных губ… Но я всё же вырвалась, при этом едва не вывихнув себе шею. Эдред бросился следом, я запустила в него какой-то вазой, подвернувшейся под руку. Она ударилась о стену, разлетелась на осколки у его ног, и только тогда я обратила внимание на пол… Никогда не видела ничего подобного. Он был из тёмно-синего полупрозрачного материала и создавал эффект трёхмерного изображения — я будто парила над морской бездной. Такими же полупрозрачными, затягивающими в пустоту были и стены, а с бездонного куполообразного потолка светили мириады звёзд. У меня закружилась голова, и я плавно опустилась в объятия Эдреда.

— Тебе нравится? — тихо спросил он. — Давно хотел тебе показатъ.

— Мы в мире людей, — в ужасе прошептала я. — Что ты сделал…

— Не бойся. Стены покрыты защитными знаками — их просто не видно.

Он осторожно провёл ладонью по моей щеке. Прикосновение было нежным, даже робким, но я тут же оттолкнула его. Эдред яростно пнул осколок вазы.

— Я никогда не перестану сходить с ума при виде тебя! Но мне легче владеть собой, когда ты появляешься чаще…

Несмотря на эту вспышку, он уже был вполне вменяемым. Меня же странная апатичность не оставляла… Руки и ноги были непривычно тяжёлыми — будто я в самом деле снова оказалась в смертном теле.

— Защитные знаки, — повторила я. — Только защитные?

Эдред потупился.

— Не только. Но сама видишь, они не очень-то действуют — лишь немного ослабляют. Ты всё равно уворачиваешься, как угорь…

— Почему тогда они не не ослабляют тебя?

Эдред уклончиво ухмыльнулся и снова подобрался ближе, пытаясь поймать мой взгляд.

— Другие комнаты ещё красивее. Пойдём, я покажу…

Я ничего не ответила. Странные химерические стены казались порталом в другой мир. Мне померещилось, что полупрозрачная поверхность затуманилась, как если бы что-то тёмное приближалось из глубины… Воздух стал плотным, почти прилипающим к коже, и у меня появилось навязчивое ощущение, что в комнате мы с Эдредом не одни.

— Думаю, нам лучше вернуться в наш мир.

Странно, но самостоятельно убраться отсюда я не могла. Видимо, у коварных знаков Эдреда было и побочное действие — они не просто ослабляли, но и держали в помещении, как в ловушке… Эдред молчал. Я раздражённо повернулась к нему и оторопела. Его лицо утратило всякое выражение, став совершенно безвольным, руки бессильно висели вдоль тела. Даже голову он удерживал в вертикальном положении с видимым трудом. Только глаза оставались живыми и настойчиво таращились на меня.

— Эдред…

Он не двинулся. Я растерянно смотрела на него, ничего не понимая и не предпринимая — состояние апатии сильно замедляло реакцию. И тогда, будто преодолевая неимоверное напряжение, Эдред поднял глаза к потолку. Я проследила за его взглядом. Искусственные звёзды продолжали мерцать призрачным светом, но их сияние потускнело, словно они светили сквозь густую паутину. Я отчётливо расслышала шёпот — кто-то невидимый произносил заклинание на непонятном языке… И паутина ожила: мягко отделилась от потолка, устремилась к нам и исчезла… Почему-то я вспомнила слова Патрика о душах, которые "спят в сетке из тьмы" в измерении проклятых…

По иллюзорной стене вдруг мелькнула скрюченная тень со стянутыми в локтях руками, и из полумрака выступила женская фигура. Нарочито покачивая бёдрами, девица подошла к нам. Короткие пепельно-розовые волосы, уложенные в стильную причёску, очень светлые голубые глаза, красивое, хотя и немного грубоватое лицо, розовый топ с рюшами и длинные ноги, затянутые в кожаные штаны. Забавное сочетание Хелло Китти и Терминатора.

— Невежливо исчезать, не попрощавшись, — она развязно шлёпнула Эдреда по щеке. — Тем более от дамы, у которой на тебя определённые виды.

И, звонко рассмеявшись собственной шутке, снисходительно покосилась на меня.

— Что ж. Теперь, по крайней мере, понятно, куда ты так торопился.

— Неужели у тебя появилась конкуренция, Колетт?

Ехидный голос произнёсшего эти слова был странно знакомым. И уже в следующее мгновение я ошарашенно смотрела на ухмыляющуюся наглую физиономию Чета. Он тоже меня узнал, удивление тут же растворилось в довольной улыбке.

— Вот так неожиданность! Я ведь говорил, мы ещё встретимся, крошка.

— Ты её знаешь? — изумилась девица. — И она ещё жива?

— Эта дрянь оказалась упрямой.

— Иными словами, тебя отшила. Так, так. Похоже, легенда, что от тебя якобы не ушёл ни один из них, только что перешла в разряд сказок.

— Тем весомее причина уступить её мне, сестричка, — Чет обратил на меня взгляд, суливший полное приключений путешествие по всем девяти кругам ада.

Я флегматично водила глазами с одного лица на другое. "Сестричка?" Просто выражение или они действительно были порождением одного "отца"?

Девица яростно тряхнула розовой чёлкой.

— Эти двое — моя добыча!

— Вот этот — твоя добыча, Колетт, — Чет махнул рукой в сторону Эдреда. — Не забывай, я всё время был поблизости и видел, на кого ты ведёшь охоту. Он пытался улизнуть, ты его поранила, и запах его крови привёл тебя сюда. Она — другое дело. Её ты не выслеживала.

Я рассмотрела уже начавший затягиваться порез на запястье Эдреда. Очевидно, он был неосторожен и повёлся на призывные взгляды девицы-полудемона, но потом почувствовал моё присутствие в нашем мире и ретировался. Однако она успела его поранить, чтобы иметь возможность снова напасть на след — перемещались они, судя по всему, так же быстро, как и мы. На моё присутствие девица не рассчитывала, но теперь видела во мне что-то вроде дополнительного бонуса за свои усилия. Демонстративно остановившись между Четом и мной, она ледяным тоном отчеканила:

— Убирайся к дьяволу. Не думай, что я буду потакать твоим извращённым капризам.

От её кокетливости не осталось и следа. Тело утратило женственность, превратившись в скопление мускулов, напрягшихся под легкомысленным топом. Но и Чет отступать не собирался. Его рука медленно поползла за спину, в голосе прозвучала угроза:

— Не бросай мне вызов, Колетт. Поверь, для тебя это не закончится ничем хорошим.

Его лицо вдруг исказилось, перестав походить на человеческое, из глаз вырвались язычки пламени. Тело Колетт напряглось сильнее, в руке невесть откуда появился маленький кинжал.

— Ты впустил в себя демона-разрушителя, — процедила она. — Идиот! Думаешь, он дарует тебе непобедимость, не потребовав ничего взамен? Это низшая тварь, паразит, существующий за счёт своего хозяина. Очень скоро из повелителя ты станешь его рабом!

— Возможно, — прошипел Чет. — Но ты этого уже не увидишь.

Я заторможенно соображала, что предпринять. Один из нас, или Эдред или я, должен стать следующей жертвой, чьё вырванное сердце приблизит демонов к их цели ещё на шаг. И, судя по настрою Чета, мне сильно повезёт, если этой жертвой стану я. Из-за слабости, вызванной знаками Эдреда, ни покинуть это место, ни привести в чувство самого Эдреда я не могла. Оставалось одно: подождать, чем закончится схватка стервятников и попытаться прикончить оставшегося в живых… Чет уже выхватил из-за спины что-то среднее между коротким копьём и длинным кинжалом. Девица пригнулась, точно готовящаяся к прыжку тигрица. Но в воздухе вдруг почувствовалось лёгкое движение, будто от слабого дуновения ветра, и рядом с девицей возникла затянутая в тёмное фигура. Мускулы Колетт тут же расслабились, губы растянулись в придурковато-счастливой улыбке.

— Mon amour[1],- проворковала она. — Наконец-то ты здесь.

Вернувший себе человеческий облик Чет зарычал и опустил оружие. Возлюбленный девицы ласково поцеловал подругу и, даже не удостоив Чета взглядом, воззрился на нас с Эдредом. Его лицо было белым и гладким, как мрамор, светящиеся глаза напоминали спокойную синеву небес… Я просто отказывалась верить тому, что видела: он был бессмертным — одним из нас… и возлюбленным… одной из них?.. И тут Чет окончательно смешал все карты, обратившись к нему по имени:

— Как это я забыл о твоём существовании, Бертран!

Бертран. С недавнего времени это имя будило во мне чувство благодарности — так звали друга юности Доминика. С его помощью Доминик когда-то бежал из собственного замка, ставшего ему тюрьмой по милости Арента. Совершенно автоматически я повторила имя вслух:

— Бертран…

Три пары глаз с удивлением уставились на меня.

— Бертран… де Бо? — не веря в собственное предположение, пробормотала я.

— Откуда она тебя знает? — рявкнула девица.

— Почему она в состоянии говорить? — сдвинул брови Чет.

В безмятежных голубых глазах вампира мелькнуло лёгкое напряжение, как если бы он пытался меня вспомнить.

— Мы не встречались, — наконец заключил он. — Так откуда тебе известно моё имя?

— Слышала.

— Где?

Посчитав откровенность неуместной, я только усмехнулась. Колетт, двигаясь словно рассерженная кошка, подошла ближе. Моя реакция была слишком замедленной — я не успела увернуться от удара. Кулак Колетт сильно рассёк мне скулу, я оказалась на полу быстрее, чем успела разозлиться. Колетт тут же подскочила ко мне, явно намереваясь пустить в ход ноги. Из горла обездвиженного Эдреда вырвалось сдавленное рычание. Чет возбуждённо захохотал — наверняка он был не прочь принять в расправе самое активное участие. Но конец шутке положил Бертран. Бесшумно подойдя к девице, он легко опустил руки ей на плечи.

— Остановись, ma biche[2]. Это недостойно.

Девица застыла как вкопанная. Я поднялась на ноги. Глаза Эдреда извергали молнии, он даже едва заметно дёрнулся.

— Посмотрите-ка, — глумливо кивнул на него Чет. — Твой почитатель, крошка?

Колетт прошипела ругательство на французском.

— Она ослаблена, — объяснил своё заступничество Бертран. — Можешь вырвать ей сердце — ты ведь держишь их в ловушке для этого. Всё остальное — проявление либо трусости либо незрелости. А я не хочу видеть в тебе ни того, ни другого.

Девица выразила что-то похожее на раскаяние:

— Прости… Но почему она в самом деле может двигаться? Я наложила заклятие на всё пространство — поэтому тебе нельзя было находиться здесь в тот момент. Следующие за ней души тоже должны быть пойманы в ловушку!

— Она совсем юная, — возразил Бертран. — Думаю, она стала бессмертной чуть больше года назад, когда в небе появились две луны цвета крови. Её жертвы пока не так многочисленны, потому и заклинание действует на неё слабее.

Подняв руку, чтобы вытереть кровь с рассечённой скулы, я так и замерла на месте. Собравшаяся капля скатилась по щеке и тихо шлёпнулась на пол. Значит, вот что обездвиживало Эдреда! Заклинание, державшее в подчинении души людей, чью кровь он высосал за столетия своего существования… Странная, спустившаяся с потолка паутина, которую я видела, очевидно, и была этой ловушкой для душ. Такая же окутывает и обречённые души в измерении проклятых. Надо мной паутина не имела силы — я не убила ни одного смертного, и ни на одна душа за мной не следовала. Меня здесь удерживали только знаки Эдреда…

— Но в этот раз я всё же появился слишком рано, — продолжал между тем Бертран. — Власть заклинания распространилась и на меня.

Колетт вскинула на него испуганный взгляд. Чет недобро ухмыльнулся:

— Вечер становится всё интереснее. В конце концов, он ведь тоже один из них…

— Для этого тебе придётся пройти сквозь меня! — гаркнула Колетт.

— И это доставит мне особое удовольстие!

— Даже в таком состоянии я смогу её защитить, — холодно заявил Бертран.

— Подумай лучше о том, как защитить себя, нежить! Этот клинок смочен в крови моего отца, а тебе ведь известно, что это значит.

Лицо Колетт начало подёргиваться от злости, Чет довольно рассмеялся и небрежно ткнул в мою сторону оружием, которое всё ещё сжимал в руке.

— Отдай мне её. С остальными можешь делать, что хочешь.

Колетт явно колебалась. Но их перепалка дала время, чтобы даже моё заторможенное сознание нашло способ вырваться из западни. Едва заметно подмигнув Эдреду, продолжавшему с отчаянием таращиться на меня, я обратилась к Бертрану:

— Ты чувствуешь слабость и тяжесть во всём теле, как если бы оно снова стало смертным, верно? Но причина не в заклинании, а в знаках, покрывающих эти стены. Кстати, уйти отсюда ты теперь тоже не сможешь. Этот дом был ловушкой ещё до того, как все вы здесь появились. Предназначена она была для меня, но, в конце концов, вы ведь тоже расставили ловушку для одного, а попались в неё двое.

[1]Mon amour (франц.) — моя любовь, любимый.

[2] Ma biche (франц.) — дословно "моя лань", ласковое прозвище.

Мой план был прост. Чтобы освободить Бертрана, им придётся нейтрализовать силу знаков Эдреда. И тогда я буду свободна! Я не слушала глумливую болтовню Чета о том, что он со мной сделает, когда я окажусь в его руках. Моё внимание было сосредоточено на Колетт. Побледнев, она бросилась в угол, из которого вышла к нам с Эдредом, и появилась снова с объёмистой сумкой в руках.

— Если это правда, я должна видеть знаки, — пояснила она Бертрану. — Тогда я, возможно, смогу их уничтожить.

Вампир оставался невозмутим, как если бы всё это его нисколько не касалось.

— Делай, что считаешь нужным, mon ange[1].

Девица извлекла из сумки несколько засушенных веток с редкими похожими на перья листьями.

— Ладанное дерево, — пробормотала она. — Дым от него делает видимым всё невидимое.

Щёлкнув зажигалкой, она начала беззвучно шептать какие-то слова. Потянувшийся от вспыхнувших веток дым окутал всё пространство, и я тихо ахнула. Словно мотыльки, запутавшиеся в паутине, вокруг нас неподвижно висели призраки в безумными зелёными глазами. Я было испугалась, что не увидев ни одного "моего" призрака, Колетт и её компания могут что-то заподозрить. Но их взгляды были обращены не на призраков, даже не на стены, покрытые извилистыми письменами, будто тонким узором, а на пол, испещрённый уродливыми угловатыми пиктограммами.

— Вот они. Не знаю, что это за дьявольщина, — Колетт кивнула на стены. — Символы-ловушки всегда действуют либо с потолка либо с пола. Он выбрал пол.

— К счастью для тебя, — хмыкнул Чет. — Иначе ты бы не смогла уничтожить его ловушку, не повредив при этом свою.

Окутывавшая меня пелена вялости на мгновение расступилась, пропустив к сознанию эту радостную деталь. Защитные знаки, которые Эдред нанёс на стены, останутся невредимы — появления Арента можно не опасаться. Забавно, что даже перед лицом мучительной смерти, которой так хотел для меня Чет, Арента я боялась больше, чем возможных пыток. Колетт между тем сделала глубокий порез на своей ладони и нехотя обратилась к Чету:

— Мне нужна твоя помощь.

Он неприятно оскалился и вскинул бровь.

— Хорошо, она — твоя. Когда покончим со знаками, можешь делать с ней что хочешь.

Торжествующе мне подмигнув, Чет одним ударом странного оружия рассёк себе ладонь, и оба отродья, что-то бормоча, начали выводить своей кровью запутанные формулы на полу. Эдред смотрел на меня прощальным взглядом. Мой замысел он наверняка разгадал, но странным образом, теперь в его глазах не было напряжения — только грусть. Я вздрогнула, когда с губ Колетт сорвалось шипение. Бертран встрепенулся и коротко кивнул ей. Чет нетерпеливо подскочил ко мне, но устремившиеся к моим плечам руки сжали пустоту…

Наверное, даже пробуждение от летаргического сна, не может сравниться с упоительным чувством, охватившим меня, едва я вырвалась из ловушки! Но план был выполнен лишь наполовину. Полудемоны должны заставить Эдреда проглотить немного крови, чтобы сердце его начало биться. В моём распоряжении было всего несколько минут, чтобы успеть вырвать его из-под кинжала Колетт…

Очевидно, звёзды всё же были на нашей стороне: в Льеже уже наступил закат. Не рассчитав силу, я разворотила дверцы шкафчика, в котором отец Фредерик хранил священные реликвии. Ловушка Колетт действовала "с потолка", но что могло её разрушить? Я лихорадочно перебирала пузырьки и сосуды, аккуратно расставленные на деревянных полочках… Вода из реки Иордан для освящения жилищ и предметов… Освящённая вода с добавлением соли и пепла для благословления церкви и алтаря… Земля из Иерусалима, ладан, защищающий от злых духов… Мирро — освящёное масло… Я зажала в руках пузатую склянку. Зажжённое в лампадах, оно очищает нечистое, заново освящает осквернённое — то, что нужно! Зажигалку я мимоходом подхватила на какой-то заправке…

По-моему, уже ради одного этого стоило вернуться — чтобы увидеть ошарашенные физиономии демонического отродья и вампира-отступника, когда я вихрем ворвалась в зал. Эдред лежал на полу, звуки его сердца вторили ехидным замечаниям Чета. Думаю, последний даже не понял, что произошло. Отброшенный в противоположный конец зала, он стукнулся головой о полупрозрачную стену и затих. Колетт последовала тем же путём, но подоспевший в последний момент Бертран уберёг её от сотрясения мозга, подхватив на лету. Едва оказавшись на ногах, она, хрипя от бешенства, бросилась на меня. Бертран тоже мгновенно возник за моей спиной, но руки только скользнули мимо моих плеч. Даже не глянув на него, я наотмашь ударила Колетт по лицу, и та навзничь рухнула на пол. А я подбросила склянку с освящённым маслом вверх, к сияющему искусственными звёздами потолку. Склянка разлетелась в дребезги, оставив содержимое на потолке, осколки посыпались на пол и распластанного на нём Эдреда… Но, прежде чем я успела щёлкнуть зажигалкой, массивное кресло, позаимствованное находчивым Бертраном из старинного гарнитура, врезалось в спину и сшибло меня с ног. Вконец озверевшая Колетт прыгнула на меня, как пантера. Чет, начиная приходить в себя, беспорядочно тряс головой. Эдред глухо рычал, всё ещё не в силах пошевелиться. Колетт занесла надо мной кинжал. Я захохотала и, перехватив его, даже не пытаясь разжать пальцы Колетт, вонзила остриё ей в плечо и с силой повернула его в ране. Колетт взвыла, Бертран издал вопль ужаса и ринулся ей на выручку. Но я уже отскочила в сторону, одновременно выхватив зажигалку. Щелчок — и, вспыхнувшая огоньком, зажигалка полетела к потолку. Свет звёзд погас в огненном мареве, и я снова увидела жуткую паутину, в которой запутались призраки Эдреда. Но теперь по ней расходился огонь, и души задёргались, словно ожившие мотыльки…

Эдред пришёл в себя в считанные секунды. Двигаясь со скоростью элементарных частиц, кинулся на склонившегося к подруге Бертрана, и тот отлетел к стене, возле которой только что копошился Чет. Самого Чета уже и след простыл. Видимо посчитав, что схватка неравная, он решил больше здесь не задерживаться. Бертран молниеносно извернулся и снова устремился к Колетт, но Эдред настиг его раньше и, яростно хрипя, они покатились по вымазанному кровью полу. Я с отвращением смотрела на бессильно корчившуюся у моих ног Колетт.

— Чего ты ждёшь? — прошипела она. — Я не собираюсь просить у тебя пощады!

Ещё ни разу я не была так близка к тому, чтобы поддаться соблазну. Ненависть и омерзение затмили разум… Я остановилась в последний момент. Убей я это получеловеческое отродье, всё человеческое во мне умрёт, и святая земля потеряет для меня защитную силу. Разве стоит это смерти одной презренной твари? Я выпрямилась, очнувшись, и повернулась к Эдреду. В очередной раз отшвырнув Бертрана, он тут же оказался возле меня.

— Площадь Святого Марка, — тихо проговорила я.

Эта площадь уже в какой-то мере стала нашим постоянным местом встреч. Эдред появился рядом через секунду. Таким я его ещё не видела… Смесь отразившихся на лице эмоций преобразила его до неузнаваемости. Выпачканные в крови ладони остановились на уровне моих щёк, дрожащие губы наклонились к уже начавшему затягиваться рубцу от удара Колетт. Он бормотал что-то нечленораздельное, но в хрипловатом голосе сквозила такая нежность, совершенно с ним несочетаемая, что мне стало не по себе и я резко отстранилась.

— Этой стерве знаком запах твоей крови. Она ещё может напасть на след?

— В нашем мире — нет, и в мире людей он затеряется через пару ночей…

Я вдруг обратила внимание на учащённый стук его сердца.

— Оно бьётся… до сих пор?

Эдред с фанатичным обожанием и восторгом всматривался в моё лицо.

— Прошу тебя, не смотри на меня так… Я бы не оставила там никого. Разве что твоего наставника.

— Теперь ведь ты снова будешь приходить ко мне, правда?

— Если не будешь выслеживать меня в нашем мире. И никаких пиктограмм! Иначе, клянусь, в следующий раз я распотрошу тебя сама…

Умильно улыбаясь, Эдред попытался меня обнять, но я уже закружилась в вихре… и понеслась к Доминику. О том, что с ним творится, не хотелось даже думать. Я ведь задержалась почти на сутки, и он не мог не чувствовать, что пролилась моя кровь — пусть и немного. Но дом, к моему удивлению, был пуст… Может, Доминик в нашем мире? Я схватила сосуд с освящённой землёй, собираясь очертить круг, как вдруг за спиной зазвенел взволнованный голос Винсента:

— Хвала небесам! Ты невредима!..

Я чуть не выронила сосуд. Винсент уже стоял рядом.

— Что произошло?..

— Всё расскажу потом. Где Доминик?

В глазах Винсента сверкнула обида.

— Думаешь, я волновался за тебя меньше, чем он?

— Не думаю, — простонала я. — Но ты уже знаешь, что со мной всё в порядке, а он — нет.

— Нет, не знаю, — жёстко отрезал Винсент. — Я только вижу на тебе кровь и ссадины. По-твоему, этой информации достаточно?

Меня охватила ярость. С силой грохнув об пол сосуд с землёй, я дёрганным движением очертила круг.

— Ты хотел быть мне другом — и, по-твоему, так ведут себя друзья?

Винсент стиснул зубы и, отвернувшись, процедил:

— Он в монастыре.

— Где? — уже почти расстегнув ремешок часов, я застыла на месте. — Как?..

— Когда почувствовал твою кровь, он будто свихнулся. Помчался к этому священнику, Энтони… А потом они вместе понеслись в монастырь. У воспитанника монахов начался припадок, и все решили, что очередной жертвой стала ты. Если б ты не…

Последних слов я уже не услышала… В монастыре царила тишина. Словно призрак, я пролетела по пустым переходам — ни звука. Может, Винсент попросту солгал? Вообще-то на него не похоже, но таким уязвлённым я его ещё не видела. Да и как бы Доминик ступил на освящённую землю? И тут до меня дошло: в самом монастыре он и не был. Винсент, скорее всего, говорил о школе-интернате, в которой обретался Патрик. От монастыря её отделял сад и хлипкий забор с никогда не запиравшейся калиткой. Но земля, на которой стояла школа, освящённой не была… Перемахнув через забор, я чуть не врезалась в дородного монаха, неизвестно откуда взявшегося на пути. Он охнул от неожиданности, я тихо извинилась… Мой едва слышный шёпот оказался чем-то сродни эффекту бабочки, вызвав целый смерч. В какой-то мере стоило порадоваться, что на мне была освящённая земля, иначе физических повреждений я бы не избежала. Доминик был абсолютно не в себе. Глаза его пылали, руки тряслись… Видимо, он даже не осознавал, что не может ко мне прикоснуться: бормоча что-то неразборчивое, снова и снова порывался прижать меня к груди и, кажется, по-настоящему не верил, что я действительно рядом. Я, как могла, старалась его успокоить, водила ладонями по контуру лица, лепетала какие-то фразы, смысл которых сама не понимала… До сих пор предостережения Доминика и настойчивые просьбы быть осторожнее оставались только словами. Сейчас я воочию увидела, что на самом деле значила для него моя жизнь… и моя смерть.

Я не сразу заметила стоявших поодаль аббата и отца Энтони, ненароком смахнувшего слезу. И меловое личико Патрика, и бережно поддерживавшего его брата Клеомена, и тихо читавшего молитву брата Томаса… И Винсента, прислонившегося к стволу дерева и смотревшего куда-то мимо нас… Доминик наконец обрёл дар речи и прошептал:

— Идём…

Не выпуская меня из кольца рук, он торопливо кивнул преподобному отцу и братьям, и мы закружились в вихре. Круг уже был очерчен, мне понадобились доли секунды, чтобы восстановить непрерывную линию. Ещё быстрее я сорвала с запястья часы… Но действия Доминика меня удивили. Ни бешеных объятий, напоминающих стихийное бедствие, ни прожигающих кожу поцелуев. Он лишь очень бережно взял в ладони моё лицо и чуть ли не с благоговением начал рассматривать его, словно последний раз мы виделись лет двести назад. Я попыталась было заговорить, но Доминик тут же прильнул к моим губам. Я прижалась к нему теснее, но он уже оторвался от моих губ. Тонкие пальцы погладили шрам, в желтоватых глазах вспыхнула ярость, и, наклонившись, он мягко поцеловал почти затянувшийся рубец.

— Боль давно прошла… — ободряюще заверила я.

— Моя — нет, — он снова провёл губами по шраму. — Говорят, страсть — один из видов безумия, а без страха потерять невозможно по-настоящему любить. Если так, даже не знаю, как назвать то, что внушаешь мне ты… Сумасшествие — ничего не значащее понятие по сравнению с тем, что происходит со мной. Страх… Я боялся за тебя, пока ты была смертной. Сейчас это — агония, от которой…

Я порывисто бросилась ему на шею, и Доминик с глухим стоном прижал меня к груди.

— Ты в самом деле доводишь меня до безумия. Едва обретя бессмертие, ты успела побывать в переделках, о которых другие не имеют представления и через несколько столетий существования…

— Я же предлагала хорошенько подумать, прежде чем меня обращать.

Доминик хрипловато рассмеялся и, приподняв мою голову за подбородок, с притворной суровостью сдвинул брови. Улыбнувшись, я легко порхнула поцелуем по его губам. Глаза Доминика потемнели, в них появился диковатый блеск.

— Теперь хотя бы нет нужды болтаться по окрестностям, борясь с собой и выжидая, когда ты проснёшься. Ты и представить не можешь, каких мучений мне стоило видеть тебя в постели — так близко, но в объятиях сна, а не в моих.

— Не так-то уж ты и считался и со сном, и с его объятиями… — шутливо начала я, но губы Доминика уже горячо прижались к моим…

Обняв меня за плечи одной рукой, Доминик любовно водил пальцами другой по моему лицу, шее, груди… Светящаяся голубоватым светом трава привычно колыхалась вокруг наших обнажённых тел. Мы были в измерении, где небо мерцает мириадами зеленоватых огоньков, напоминающих сияние светлячков — нашем любимом. Рассказать о том, что со мной произошло, получилось не сразу. Осыпая поцелуями, Доминик сбивчиво задавал вопросы и тут же впивался в мои губы, не давая произнести ни слова. И уже много позднее, когда мне, наконец, удалось заговорить, он то и дело наклонялся, чтобы поцеловать моё плечо или шею, гладил по щеке, проводил ладонью по волосам. По всей видимости, им владела неодолимая потребность так или иначе притрагиваться к моему телу. Отвечая на его ласки, я поведала полуправдивую историю своего пленения и освобождения. Умолчала о пиктограммах Эдреда, удерживавших меня в расставленной для него ловушке. Не призналась и в том, что он сам нашёл меня в нашем мире. Якобы отправившись к Эдреду, чтобы спросить о лабиринте призраков, я попала под действие заклинания, которое предназначалось для него. Сильно ослабленная заклятием, долго не могла вырваться, но потом мне это всё же удалось… Наверное, Доминик не заметил, насколько сильно стиснул моё плечо, когда я рассказывала о споре из-за меня между Четом и Колетт.

— Чёртово отродье!

— Не волнуйся, я за себя отомстила. Видел бы ты их лица, когда я вернулась, чтобы разрушить ловушку. Они даже не…

— Ты вернулась туда?!

Осознав оплошность, я напустила на себя самый непринуждённый вид, на какой была способна.

— Конечно. Не могла же я оставить одного из нас на верную гибель от рук одного из них.

В янтарных глазах мелькнуло едва сдерживаемое бешенство, и я быстро заговорила, стремясь предотвратить взрыв:

— Я даже не успела рассказать, что была у отца Энтони до того, как отправиться к Эдреду. Он разгадал одно из посланий в видениях Патрика. Число 24 — это количество жертв, которые должны быть принесены в течение 24 месяцев, чтобы открыть демонам ворота в мир людей. Для этого полудемоны нас и выслеживают! Им нужны сердца, способные биться, как человеческие. 16 бессмертных уже лишились своих сердец, и, по-твоему, я должна была спокойно смотреть, как эти отродья потрошат очередного?..

— И не кого-то, а безумного Эдреда, не раз пытавшегося распотрошить тебя!

Угроза взрыва не миновала, и я решилась пустить в ход последний отвлекающий манёвр.

— Я не думала о том, что это Эдред. В тот момент для меня существовали только мы и они. Но ты прав, так думают не все бессмертные. Например, твой друг Бертран, который перешёл всё дозволенные и недозволенные границы…

Однако вместо удивления, близкого к потрясению, которое должно было отвлечь Доминика от ярости, упоминание имени Бертрана, наоборот, вызвало бурю, которую я так старалась предотвратить:

— Проклятый безумец! Я должен был придушить эту тварь, когда у меня была возможность!

В конечном итоге потрясение испытала я.

— Эту тварь?..

Бешеный взгляд Доминика смягчился, ладони ласково погладили моё вытянувшееся от удивления лицо.

— Я не знал, что её звали Колетт, — уже спокойнее произнёс он. — Она умирала от какой-то заразы. Бертран просил мой помощи, хотел, чтобы я её обратил…

— Но она — полудемон! Разве она могла умереть?..

— Я же говорил, до встречи с теми, кто их породил, они безвредны. И не менее смертны, чем люди. Но, очевидно, она всё же встретила своего "отца". Или же заключила сделку с другим.

— А Бертран последовал за ней на сторону тех, кто твёрдо намерены уничтожить ему подобных… Действительно безумец.

— Ради тебя я, не задумываясь, сделал бы то же самое, в этом я его понимаю. Но то, что он поднял руку на тебя…

— Он ведь не знал, кто я. И потом, ему здорово досталось от Эдреда…

По сверкнувшим яростью глазам Доминика я поняла, что снова забыла об осторожности, и поспешила сменить тему:

— Почему он не мог обратить её сам? Зачем было просить тебя?

— Потому что способность обращать он потратил впустую за много столетий до того, как встретил Колетт.

— Потратил впустую? И кого же он обратил?

— Пытался обратить. Свою жену. Бертран стал бессмертным позже меня. Ты ведь знаешь, я охотился на Арента, а Бертран вернулся в Прованс и стал его полуофициальным правителем. Но на Прованс зарились многие, защитить его границы, как от внешних, так и от внутренних врагов было нелегко — особенно для незаконного суверена. От меня он узнал о существовании бессмертных, и с тех пор идея стать одним из нас заслонила собой другую одержимость, владевшую им до того: любовь к жене. В конечном итоге он нашёл того, кто его обратил, но, вернувшись в Ле-Бо[1], обнаружил жену при смерти. Она была в горячке, непрестанно бредила, и как будто только и ждала его появления, чтобы увидеть в последний раз перед смертью. Конечно, он попытался спасти её. Но согласие стать бессмертной, которое она в полубреду повторила за ним, не имело силы — она не понимала, что говорит. Бертран провёл ритуал. Чем это закончилось, можешь догадаться. Изабелла умерла, а вместе с ней и способность Бертрана обращать.

— Печально… Ну, а как сюда вписалась Колетт?

— Я её не видел, но из полусвязного рассказа Бертрана было ясно, что она чем-то сильно напоминает ему Изабеллу.

— Интересно, знает ли об этом Колетт, — недобро усмехнулась я.

— Надеюсь, не собираешься её искать, чтобы это выяснить?

— Хочешь взять с меня обещание?

— Как будто ты умеешь их выполнять.

Доминик, конечно, намекал на обещание не встречаться с Эдредом, которое я, как следовало из моей истории, нарушила.

— Искать эту тварь нет никакой необходимости — рано или поздно мы всё равно столкнёмся. Что до моих обещаний — их я всегда выполняю, если с этим не связано слишком много хлопот.

Доминик рассмеялся, услышав от меня когда-то сказанную им фразу, и с нежностью потёрся щекой о моё плечо.

— Понимаю. И готов взять часть этих хлопот на себя, чтобы у тебя не осталось отговорок.

[1] Замок Ле-Бо (франц. chаteau des Baux) — средневековая крепость на одной из скал Альпилльской возвышенности в Южном Провансе. Изначально это была цитадель одного из самых могущественных феодальных родов Прованса, получивших имя по названию замка — де Бо. Ныне руины.

[1] Mon ange (франц.) — мой ангел.

Что именно он имел в виду, выяснилось очень скоро. Не желая расставаться со мной дольше, чем на несколько минут, необходимых для утоления жажды, Доминик совершенно забросил всё, чем занимался до моего столкновения с полудемонами. Поиски первых бессмертных я давно считала пустой тратой времени, но общение с другими нам подобными совсем уж оставлять без внимания не стоило, тем более теперь, когда мы знали о жертвоприношениях, шаг за шагом приближавших демонов к их цели. Однако Доминик лишь равнодушно пожимал плечами: о спасении мира вполне позаботятся и без его участия, он же предпочитает заняться тем, что по-настоящему дорого для него — мной. Проводя ночь за ночью в его объятиях, я тоже нередко давала волю фантазиям, представляя как было бы хорошо в самом деле отгородиться от всего, что нас окружало, не тревожиться и не думать ни о чём, просто закрыть глаза и раствориться в поцелуях Доминика…

Но в оставленном нами мире подготовка к Судному Дню продолжалась с невиданным ожесточением. Винсент приносил вести о пойманных бессмертными полудемонах, клявшихся перед смертью, что за них жестоко отомстят. Иногда звонивший мне отец Энтони рассказал о новом видении Патрика, из которого следовало, что очередной бессмертный всё же был принесён в жертву… Несмотря на все прелести затворничества с Домиником, меня переполняла жажда деятельности, и Доминик в конце концов пошёл на компромисс. Скрипя зубами и суставами пальцев, он согласился, чтобы я покидала безопасный круг освящённой земли и отправлялась в монастырь в ночи, когда сам он будет встречаться с другими бессмертными. Очевидно, пообщавшись с преподобными братьями, Доминик проникся к ним достаточным доверием, чтобы позволить мне находиться в их окружении. Веру в мою адекватность он утратил окончательно, узнав, что я рисковала собой ради спасения Эдреда. В этом я убедилась в первую же ночь нашего "воссоединения" с внешним миром. Доминик собирался на встречу с предводителями бессмертных, одним из которых и он считался со времени маскарада, а я соответственно — в монастырь. В перерывах между порывистыми поцелуями, он требовал от меня одну клятву за другой, что я не выйду за пределы монастыря, даже если Армагеддон разразится у ворот. Я льнула к его груди, ласково перебирала серебристые пряди волос, торжественно обещала исполнить всё, о чём он просил, и Доминик, хотя и с видимой неохотой, решился разжать объятия.

У меня действительно не было намерения нарушать обещания. Для начала Доминик должен немного успокоиться и перестать считать, что все казни египетские автоматически обрушатся на мою голову, стоит ему выпустить меня из рук. А потом… Потом я хотела навестить Акеми и не оставлять её в покое до тех пор, пока она не расскажет о таинственном клане корейских воинов-магов всё, что ей известно. И в этот раз ей не отделаться яростным потряхиванием чёлкой. Подобное ещё могло подействовать на меня раньше, но не после того, как полудемоны нахально напали на нас на нашей же территории.

В монастыре о моём визите знали заранее, и я ожидала увидеть кроме отца Энтони аббата и брата Клеомена. Но когда я возникла на пороге библиотеки, навстречу мне поднялась чуть ли не вся братия. Пока я растерянно взирала на их лица, торопливо подошедший отец Энтони горячо меня обнял.

— Дочь моя… Как я рад видеть вас невредимой!

Я наконец заметила брата Клеомена, аббата Джозефа и застывшего между ними Патрика, не сводившего с меня радостно блестевших глаз.

— Почему бы нам всем не присесть? — предложил аббат.

Весть об открытой агрессии демонических сил и разгаданный отцом Энтони символизм числа 24 заставили аббата Джозефа пересмотреть своё отношение к соблюдению тайны о моём пребывании в монастыре. Человеческая история близилась к возможному концу с небывалой скоростью — развязка грозила наступить уже через каких-то 7 месяцев. Поэтому аббат решил посвятить братьев в то, что происходило за пределами монастыря и под его крышей:

— Мы должны знать всё, чтобы суметь подготовиться к тому, что нас ждёт.

Чувствуя себя немного не в своей тарелке, я исполнила его просьбу, рассказав о ведьме, пророчившей тотальное уничтожение мне подобных, о вестнике-призраке, который обрёл покой после того, как донёс весть о Судном Дне, об индийском мудреце, японских сэннинах и, наконец, полудемонах, едва не освободивших меня от бессмертия пару недель назад. Меня очень удивило спокойствие, с каким братья отнеслись и к рассказу, и к известию о моей нечеловеческой сути. Многие крестились, когда я упоминала Чета или Колетт, некоторые беззвучно шептали молитву, но ни страха, ни неприязни на их лицах не было. Патрик ловил каждое моё слово и, не уверена, что не забывал при этом дышать. Отец Энтони всё время оставался серьёзным и сосредоточенным. Когда я замолчала, под сводчатым потолком библиотеки воцарилась тишина. Нарушил её аббат Джозеф:

— Значит, освящённое масло может разрушить дьявольские чары. Нам понадобится немалое его количество.

— Нам? — с удивлением переспросила я.

— Вы же не думаете, что мы останемся в стороне, наблюдая, как вражеские силы обращают в ничто созданный для нас мир? Да ещё и после того, как мы, люди, сами же и поставили его на грань гибели. Мы отравляем и оскверняем всё, что даёт нам жизнь, столетиями ведём войну против самих себя. Сейчас пришло время расплаты. Как ни печально это признавать, но разрушать мы, очевидно, умеем лучше, чем созидать. Так пусть же заложенная в нас губительная сила, хотя бы обрушится на врага!

Монахи одобрительно загудели. Я покачала головой.

— Когда ворота откроются и демоны вырвутся в мир людей, не уверена, что даже бессмертные выстоят. Их слишком много. Они могут просто смести нас, поглотить, как огонь сухую траву. Для вас это будет верная смерть.

— Разве не будет она тем более верной, если всё произойдёт так, как вы говорите? — подал голос брат Томас. — И выйдем мы не безоружными и не беспомощными. На нашей стороне Слово Божье и Его Сила!

— Боюсь, чтобы выжить, вам понадобится нечто более ощутимое, — хмыкнула я.

— Не кощунствуйте, дочь моя, — вмешался брат Клеомен. — Разве не с помощью масла, освящённого во славу Божию, вы смогли разрушить дьявольскую западню?

Его слова заставили меня задуматься. Что, если в этом действительно спасение или хотя бы надежда на него? Демоны и их отпрыски, которые, вероятно, выступят вместе с ними, наверняка прибегнут к заклинаниям, которые обессилят и обездвижут большинство из нас. Но что если рядом с нами будут те, кто разрушат силу заклинаний с помощью освящённого масла, креста и молитвы? Бессмертным освящённые предметы не причинят вреда, а монахам даже толком не придётся ввязываться в битву. Они просто пустят в ход своё оружие, которое неподвластно ни демонам, ни их отродью, ни мне подобным… Я подняла загоревшийся взгляд на брата Клеомена.

— А ведь вы правы, отец! Кажется, это в самом деле то, что нужно.

— Конечно, это то что нужно, — подхватил отец Этони. — Именно этого и пытается добиться Фредерик в Риме: чтобы все мы, кому грозит гибель, объединились против общего врага. К сожалению, пока его попытки не принесли результатов. Но если бы к его голосу добавился ещё один, да ещё и принадлежащий духовному лицу, весьма уважаемому и с безупречной репутацией…

Он красноречиво повернулся к аббату. Тот задумчиво кивнул и посмотрел на часы.

— Поговорим об этом сразу после завтрака, преподобный отец. Сейчас нужно подготовиться к утренней службе. Что до вас, дочь моя, оставайтесь нашей гостьей сколько пожелаете.

Словно движимые невидимой рукой, братья поднялись со своих мест и последовали за аббатом. Брат Клеомен увёл явно не желавшего уходить Патрика. В считанные минуты мы с отцом Энтони остались в библиотеке одни.

— Рассвет уже в самом деле близко, — нарушила я повисшее молчание. — Была рада повидать вас, отец.

— В ту ночь мы думали, что больше не увидим вас, дитя. Всё произошло так быстро… Когда ваш друг нашёл меня… Я никогда не думал, что… Для меня вы навсегда останетесь человеком. А других вам подобных я, как и прежде, считал исчадиями ада. Я и мысли не допускал, что они способны на чувства. Но то, что я увидел в ту ночь… Его лицо, опустошённое, мёртвое, в глазах бездонное отчаяние…

— Не говорите об этом, не надо! Слышать это причиняет боль и мне…

— Его страдание поразило меня до глубины души, — тихо заключил отец Энтони. — И я искренне, от всего сердца, благословляю его ради вас. Мне хотелось, чтобы вы это знали.

Несколько секунд я смотрела на преподобного отца, пытаясь подобрать подходящие слова. Но, так их и не найдя, обняла его и закружилась в вихре.