Вампир Его Высочества (СИ)

Шаг второй

В доме мсье Латероля на первый взгляд не оказалось ничего особо пугающего или из ряда вон выходящего. За исключением выкрашенных чёрной краской заколоченных окон, угрожающей надписи на двери, не выпускающей случайных гостей, и алтаря для жертвоприношений на чердаке, это был самый обычный дом.

Только очень тёмный и мрачный.

Половицы угрожающе скрипели, из-за мерцания коптящих свечей казалось порой, что дрожащие тени на стенах живут собственной жизнью, но, наверное, ничего страшнее того, что этой ночью произошло на чердаке, уже случиться попросту не могло.

Поэтому я сперва бесстрашно отправилась исследовать дом, утешая себя тем, что убивать, а тем более съедать заживо меня, кажется, никто не собирается. Судя по несчастной сгоревшей девушке, недостатка в жертвах у вампира не было. Ещё бы! Если на кону избавление от нашествия смертоносных Золотых, Его Высочество беспрекословно отыщет хоть десяток девиц на любой вкус — сам же говорил. Но кому от этого легче?

Я вдруг представила, как та самая несчастная, от которой осталась лишь горка пепла, ещё вчера так же бродила по этому дому, косилась на отбрасываемые свечами тени. А если Золотые внезапно вернутся прямо сейчас, может, для очередного ритуала Латеролю и я сгожусь?

Латероль…

Невольно вспомнился поцелуй, обучить которым так небрежно пообещал мне клыкастый. Впрочем, клыков-то я как раз и не почувствовала. А то, что почувствовала — мягкий влажный язык, контрастно сухие упругие губы — было совершенно человеческим. Горячим, живым, никаких тебе мыслей о нежити в процессе не возникло. Не противно, даже приятно… немножко. Среди всех лиц женского пола, трудящихся в замке, я одна была нецелованная, никто за восемнадцать лет не позарился, кроме вампирюги. Да и ему не понравилось: и лицо моё всё в конопушках, и носами мы столкнулись раза три. Зачем вообще полез? Приласкать перед тем, как в магический расход пустить? И с дверью явно спектакль разыграл. Вроде как не я такой плохой, всё дом виноват?

С какой-то неявной досадой я поднялась по лестнице и обошла второй этаж — пять запертых дверей, потёртое тёмное дерево, старые выцветшие коврики на полу. Комнаты слуг и хозяина? Я развернулась в узком пустом коридоре, разглядывая стену в попытке отследить соответствие теней и собственных движений — и едва не завизжала, столкнувшись с какой-то женщиной, в которой пару мгновений спустя узнала высокую служанку, обматывавшую опоры мансарды чёрной лентой. В руках у неё был поднос с большой миской, закрытой выпуклой металлической крышкой, узкий стеклянный кувшин и стакан. К тому моменту дама уже сделала шаг на одну ступеньку вверх по направлению к мансарде, но от моего перепуганного писка дёрнулась. На белой салфетке, заботливо подложенной под миску, расплылось большое красное пятно.

— А-а-а… — заблеяла я, отступая к стене. — Э-э-э…

— Вот ведь дура! — за неимением возможности всплеснуть руками, дама притопнула ногой. — Ходют и ходют, кто попало, где попало, под ноги суваются, житья нету… Чё орёшь, ну чё ты орёшь, а?!

Вместо ответа я ткнула пальцем в багровое пятно.

— Ох, ты ж, всеблагой создатель! Не кровь это, дубина стаеросовая, а свекольник, ну, не веришь — нюхни! Хозяин такой любит! А вообще, чего тут вынюхиваешь, а?!

— А где мне быть?! — пискнула я, снова обретя голос. Пахло и правда свёклой.

— Вниз иди, там Мармэкс накрыл уже на всех в столовой. На запах иди, не ошибёшься, и где вас только подбирают, болезных таких да хилых, в чём только душа держится!

У меня упало сердце. Точно, "вас". Сначала подбирает, а потом моргнуть не успеешь, как окажешься на каменном ложе…

Однако кухню я всё же нашла. Не стоило пренебрегать возможностью напоследок подкрепиться… Там было несколько светлее, чем в остальных помещениях — на стенах висели масляные лампы.

За прямоугольным добротным столом уже сидели двое: бесформенное нечто в капюшоне, надвинутом на глаза — я задумалась, удобно ли сидеть по-человечески в случае наличия хвоста, и где именно сейчас её хвост, может быть, в сидении стула прорезана дырка? Седовласый старец с бородой степенно кивнул мне и торжественно принялся перемешивать суп. Я снова задумалась, насколько тяжело ухаживать за такой бородой и не испачкать её, поедая суп из свёклы? Молодой человек, серьёзный и сосредоточенный, в каком-то тёмном военном мундире, кажется, не льерского покроя, держал в руках большой половник, так же важно, как иной солдат алебарду.

На меня не обратили никакого внимания. Мармэкс, усатый военный — так я его для себя определила — молча поставил передо мной глубокую миску и щедро плеснул туда ароматного горячего супа. Чуть подумал и шмякнул в центр островок белой жирной сметаны, а сверху угнездил веточку ажурной петрушки. Сунул прямо в руку ломоть тёплого пушистого хлеба.

Я невольно сглотнула и сказала:

— Спасибо. Э-э-э-… Кнопка.

— Где?

— Я. Кнопка — это я. То есть, Клэри. Лучше Клэри, но можно Кнопка. А вы Мармэкс?

Мужчина немного помолчал, а потом буркнул:

— Ешь давай.

Я не без содрогания проглотила первую ложку, дальше дело пошло веселее — это действительно оказался обычный свекольный суп, причём очень и очень вкусный. Женщина-кошка вертела в руках жирную жареную рыбу, периодически шумно принюхиваясь. Лицо её было почти полностью скрыто капюшоном, а вот масляную ладонь с чёрными заострёнными ногтями, как у хозяина, я видела хорошо. После горячего последовали запечённые с картофелем в мундире свиные рёбрышки. Старцу и себе Мармэкс налил пенного тёмного пива, а мне и кошке воды.

Поднося к лицу кружку, женщина откинула с головы капюшон, и я, не видевшая её верхнюю часть отчётливо во время ночного ритуала, снова едва не закричала в голос: это лицо могло бы быть вполне человеческим, если бы не покрывавшие его тёмные пятна. На черной коже отчётливо виднелись длинные волоски.

Старец неожиданно захихикал, тоненько и задорно.

— Добро пожаловать, Кнопка! Хозяин давно говорил, что Пятый нам нужен, да всё ленился, остолоп.

Кошка неожиданно зашипела:

— Не смей так о хозяине!

— Да я ж любя, — старец небрежным жестом отбросил за спину бороду, а я вскочила, стул упал. На визг уже сил не хватило, потому что из груди старикана, прямо под бородой, торчала рукоятка воткнутого в грудь ножа.

— Ой, да не блажи, — кажется, это вернулась высокая дама. — А вот говорила я хозяину: живых-то лучше не брать, не приживутся они тут у нас…

— Будет хозяин тебя слушать! — снова прошипела кошка. Голос у неё был странный — отчётливый, но какой-то утробно-булькающий. Она зацепила когтем кусок лежащего на блюде нарезанного тонкими ломтиками сала и покачала им перед лицом. То есть, наверное, пастью. — Хозяин живых любит, сам почти живой.

— Ходит тут, орёт, шугается, — проворчала тётка. — Дурная, молодая, беспокойная… Меня Лусией зовут. Звали, пока жива была.

— А вы тоже…. Умерли? — я не узнала свой голос. — А…

— Да уж лет пять как, — небрежно ответила женщина. — Угорела я. Спустилась в сарай, там пожар начался, тело-то не пострадало почти, успели вынести, руки вот только… Дымом надышалась. А Мармэкса ревнивый муж его полюбовницы вилами заколол, то-то! Сам виноват.

— Помолчала бы, помело болтливое, — угрюмо отозвался усатый. Потеребил шарф на шее, и я представила, как под этим шарфом зияют бордовые дыры от вил. — Твоё какое дело?!

— Лестерда вон тоже закололи, — пожала плечами Лусия. — И ничего, не стесняется!

— Банкир-с был, — с достоинством сказал старец. — Многим не угоден-с. Зависть и жадность суть старейшие пороки-с человечества-с!

— Да ну тебя, небось проценты гнал запредельные, сукин кот, — фыркнула кошка. — Я Килька.

— Её собаки разорвали, — кивнула женщина, то ли самая главная, то ли просто самая разговорчивая, — да видать несколько кусков сожрали без остатка. Ну, у хозяина какая-то мертвечина завалялась как раз недоеденная, ни себе ни людям, он их и сшил. Хорошо вышло, скажи?! Как так и было. Только вот я бы на его месте язык бы ей отрезала под корень! Когда говорит, так ещё куда не шло, но стоит ей на хвост наступить, орёт, что болотная выпь!

— Себе отрежь, — муркнула женщина-кошка.

— А… вы… почему тут? — только и сказала я. — Это хозяин вас всех смог..?

— Хозяин нас подлатал, это верно, — охотно отозвалась женщина. — Чтоб, значит, глаз радовали. Мёртвые — они завсегда сговорчивей живых, хоть и по живым он скучает, да… Но ещё это дом помог.

— Молчи, Лу, — усатый со звоном опустил свою пивную кружку, насколько я могла судить — нетронутую. Встал, принялся сгребать на блюдо имбирное фигурное печенье со старого противня. — И правда, попрошу-ка я хозяина зашить твой болтливый рот!

Все замолчали и принялись разбирать печенье.

— Но вы же… ну… говорите, ходите, едите! — почему-то последнее никак не укладывалось в голове.

— Не едим, — с сожалением сказала Лусия. — Но запахи чувствуем, это да. И в руках подержать приятно. Так что готовлю я и на хозяина, и на всех, продуктов больше, чем надо привозят, нравится нам за одним столом собираться. А так мы совсем, как ты. Даже песни поём.

— Глаза вон чешутся с утра, как у живого, — поддакнул старикан. — А к вечеру будто газы мучают, аж хоть взлетай!

— Но это пока мы тут, — мяукнула кошка и ткнулась носом в кружку. — Дом нас бережёт. Тут и время бежит иначе.

— А… я?

— А это как хозяин пожелает, — мирно ответила Лусия. — Хозяин наш — важный королевский маг. Магичить сложно, да принц этот, чтоб ему пусто было, никак не угомонится, то одно ему надо, то другое. Хозяину помощь иногда требуется. Нас ему из мертвецкой доставили, ну а он пожалел. Пока мы здесь, пока мы с ним, мы как бы и живые. Да я уже обратно в жизнь не хочу. Дети были, муж... если при пожаре выбрался, сластолюбец тот ещё, ох и гулял по бабам! А дети что? Шумные, всё им не так! Мёртвым быть проще даже, спокойнее как-то, знаешь ли. Душа не болит.

— А хозяин? Он… тоже мёртвый?

— Хозяин не умирал, — коротко отозвался Мармэкс. — Значит, живой.

— Нет, — замотала головой Килька. — Разве целиком живому всё это под стать?!

— Да!

— Нет!

Мне надоели их препирательства.

— Он убьёт меня? Как ту девушку?

— Тебя вроде дом признал, — покачал головой Мэрмакс. — Хозяин за стол с нами пустил… Нет, не убьёт. Но и живым без магической силы долго тут не протянуть. Но ты не жалей!

— Проклятый дом-то, — вздохнул старик. — Давно ещё, до хозяина, слухи доходили… Такой вот пердимонокль-с.

Что-то мягкое ткнулось мне в голень, я снова дёрнулась и непременно свалилась бы со стула, если бы не ухватившая меня крепкая рука Лусии.

Мёртвой Лусии. Кожа была мягкой, тёплой.

— Да он безобидный, ты не бойся, — сказала она невозмутимо. Я приподняла край скатерти и увидела чьи-то жёлтые глаза на уровне середины собственной голени.

— Мёртвый? — обречённо спросила я, не обращаясь ни к кому конкретно.

— А то ж. Дети нашли в лесу рысят, одного в речке шутки ради утопили, а этого вот к дверям хозяина кинжалом прибили. Нет-нет, да раз в год ревнителей чистоты сюда да заносит. Мёртвых зверей на порог кидают, надписи эти вот все, камни в окна, аж заколотить их пришлось. А она чего, ничего, зашили, да и бегает себе по дому. Не гадит, жрать не просит, это люди без привычек своих как пустая шкура, — Лусия наклонилась ко мне, и я уже не понимала, то ли чувствую её тёплое дыхание на щеке, то ли мне только это кажется. — Можно и не готовить, и за столом не сидеть. Но так ведь куда веселее, верно?

В первую ночь в доме вампира я никак не могла уснуть, сон сморил меня только к рассвету — от усталости стало безразлично, что там может со мной случится. В комнате, пыльной, заросшей по углам паутиной, не было никакой щеколды изнутри, а сил подвинуть к двери исполинскую дубовую кровать у меня не нашлось.

Однако никто не пришёл. Ни мёртвые слуги, ни их жалостливый хозяин. Только уже на рассвете едва слышно скрипнула дверь, раздалось шлёпанье маленьких лапок, а потом увесистое тельце свернулось клубком у меня в ногах. Кричать и возмущаться я не стала, натянула пыльное, но тёплое одеяло на плечи и продолжила спать.

Пару дней было тихо, хозяин, судя по таскающейся туда-сюда с подносом Лусии, отлёживался на чердаке, а я ходила по первому и второму этажу, разглядывала, от нечего делать, многочисленные старые книги в кожаных переплётах, написанные вроде бы на льерском, но такими причудливыми буквами с завихрениями и завитушками, что разобрать написанное было практически невозможно. Гоняла сонную моль и жирных обнаглевших пауков, не без помощи Рыси. Рыся оказалась самым душевным существом в доме — если не обращать внимания на грубые швы, из которых торчали кое-где холщовые нитки, поверить в то, что передо мной мёртвое животное было практически невозможно. От неё пахло лесом, не тленом.

Почти целый вечер на третьи сутки Лусия и Мармэкс пытались наладить для меня ванну, сдавленно ругаясь и причитая на все лады. Сами они не мылись, у хозяина личная купальня была, разумеется, и вода поступала безукоризненно, но не в хозяйской же мне было мыться, немыслимое надругательство над основами мироздания! Что касается кухонных и прочих нужд, то во дворе имелся колодец, и раз в несколько дней приходил специально нанятый, вероятно, Его Высочеством человек и таскал вёдрами воду, оставляя её на пороге с таким умыслом, чтобы можно было набрать их, не покидая дома. Покидать дом было нельзя. Ни при каких обстоятельствах, никому, кроме самого мсье Латероля, но исключительно по нуждам Короны. Продукты и прочее необходимое также доставляли в дом регулярно, оставляя на пороге так, чтобы можно было, не пересекая пороговой линии, затянуть тюки в дом.

Немного воды оставалось в доме, но её требовалось приберечь для нужника. Однако во дворце я привыкла к чистоте. Что касается одежды, то Лусия притащила мне целый ворох женских нарядов, старомодных, тоже пыльных, но целых. Главное было постараться не думать о женщинах, когда-то их носивших.

Наконец, было решено обратиться к хозяину, и тот пришёл, поминая то ли каких чёрных демонов, то ли светлых ангелов, но последних — в самом непристойном контексте. Выглядел он уже лучше, бледное лицо перестало быть таким серым и заострившимся, ввалившиеся глаза прояснились и заблестели. Выслушав просителей, он гнусно ухмыльнулся и перевёл взгляд на меня.

— Ну, пойдём, Кукушонок.

— Хватит мне всякие прозвища придумывать, — проворчала я себе под нос, но он услышал.

— А что, ты мне запрещаешь? Да я только начал!

Кажется, после двухдневного отдыха мсье Латероль пребывал в неплохом расположении духа.

Его личная ванная располагалась тоже на втором этаже, в самой глубине коридора, и я уже сто раз пожалела, что не умею облизываться, как кошка. Во дворце у нас была большая общая купальня, дома, где мы жили с матерью, — старая отдельно стоящая баня, но никогда ещё я не видела такой удобной конструкции — большой фаянсовой миски с нависшей сверху трубой, забитой каким-то мешочком, то ли с песком, то ли с дроблёным камнем… И из этой трубы в огромную миску лилась вода.

Чистая! Но, кажется, совсем холодная. Что там — ледяная!

И в этой миске я должна плавать, как фрикаделька в супе?! В окружении пылающих свечей? Ужас какой!

— Чего глаза таращишь, ванны никогда не видела? Дикое существо, одно слово — Кнопка!

Вампир по-деловому что-то бормотал себе под нос. Не сразу, но я обратила внимание на множество разноцветных скляночек и баночек, толпящихся на деревянных полочках. Хозяин выбрал ярко-фиолетовую, зелёную и прозрачную, словно бы светящуюся изнутри.

— Любишь погорячее?

Я не сразу поняла, что это он о воде. А когда поняла — только плечами пожала. Под миской-то огонь не разожжешь! Однако у мсье были свои методы. Он бодро откупорил фиолетовый бутылёк и вылил в воду примерно треть. От миски-ванной пошёл густой пар. Я осторожно вытянула руку, коснулась воды и сдержала восхищённого выдоха:

— Горячая!

Вампир вылил остальные бутыльки в воду, и в воздухе разлился пряный запах смолы и хвои, а по поверхности воды поползла зелёная густая пена.

— Раздевайся и залезай, маленькое неряшливое недоразумение. Сегодня отдыхаем, а завтра начнём работать.

Я кивнула, решив не задумываться раньше времени о том, что подразумевается под «работать». Подошла к посудине для мытья поближе, и стала ждать, когда Латероль уйдёт.

Ждала.

Ждала…

Обернулась, подумав, что, может быть, он улизнул бесшумно, не исключено, что превратившись в дым или обернувшись нетопырём — кто знает эти их магические штучки?!

Но нет.

Вампир совершенно спокойно опустился в стоящее в углу плетёное кресло, уложив щиколотку одной ноги на бедро другой, скинув на пол мягкие домашние туфли. Пока я смотрела на дивную пушистую пену и вдыхала аромат летнего леса, давно забытый и такой неуместный здесь…

— Идите, — сказала я.

— Куда?

— К себе…

— Я уже у себя, это же мой дом. А вот ты тянешь моё время, — одна из свечек вдруг поднялась в воздух и мягко, по дуге, скользнула к вампиру, и он принялся, демонстративно цокая языком, её разглядывать. — Свечи вон тратишь. Парафин нынче подорожал, ты строишь из себя невинность и слишком дорого мне обходишься для такой неумехи. Лусия сказала, даже свёкла стухла от твоих попыток с ней поцеловаться.

Против воли я ощутила, как лицо наливается жаром.

— Обменяйте! Его Высочество вам ещё десяток предоставит, сам же обещал!

— Ах, Его Высочество… Стесняется носить очки, представляешь? И к лекарю не идёт… В таком юном возрасте не может отличить пышногрудую красотку, которую я просил, от тощей моли в крапинку. Или нормальные женщины повывелись из дворца? Сколько тебе лет, доходяга?

— Восемнадцать, — процедила я, чувствуя, что вот-вот сорвусь и совершу что-нибудь непоправимое, например, плесну Латеролю в лицо горячей пенной водой.

— Напоминай почаще, может, заглушу ноющую совесть…

— Зря. Староваты вы для меня, дедушка.

— Не язви. Мне пятьдесят один, но душа молода и тело крепко. Когда я перешёл за порог, то будто заново родился.

— Легко быть крепким, если пьёшь чужие жизни.

Что-то толкнуло меня в грудь, как тогда, в самый первый раз, в спину, я не удержала равновесие и не удержалась на бортике ванны. Шмякнулась в воду прямо в одежде, брызги окатили стены, а мыльная и пенная вода попала в лицо, мигом защипало глаза и дёсны.

— Мало того, что морда рябая, так ещё и острит, как маринованный хрен с редькой!

Глаза немилосердно слезились, я зажмурилась, ожидая, пока слёзы их не прочистят.

И вдруг почувствовала прикосновение чего-то острого, словно иголка… нет, скорее, наточенный деревянный кол или наконечник стрелы — к виску. Ниже, по скуле к подбородку, шее…

— Обычно для питания Алтерей доставляет мне свежих покойников или приводит смертников, — негромко сказал вампир. Острие оказалось его когтем — я всё же приоткрыла глаза. — Для питания или для таких вот ритуалов, требующих большого вложения сил… Обычно они умирают в бессознательном состоянии, погруженные в глубокий сон. Давно я не пробовал никого настолько… невинного и полного молодой кипучей жизни. Даже как-то неудобно. Словно котёнку отрывать хвост. А я люблю котят.

Палец возвращается на щёку, то царапая, то поглаживая мягкой подушечкой, впивается чуть глубже, я ойкаю, а слёзы катятся по и без того мокрым мыльным щекам. Латероль наклоняется ещё ниже и собирает губами кровь со щеки. Его небритая щека колется.

В дверь стучат…

…В дверь стучат уже, наверное, давным-давно, а я осознаю это вместе с множеством других вещей.

Я в ванне.

Платье бесстыдно облепило плечи, грудь, живот…

Вода почти остыла.

Несколько свечей погасло и стало совсем темно.

Порез на щеке почти совсем уже не болит, кровь больше не течёт, а хозяин сидит рядом, положив щёку на моё плечо.

Тук-тук.

Мсье Латероль неторопливо поднимается, вытирая руки о домашние брюки, и открывает дверь, начисто игнорируя факт наличия меня. Конечно, я в воде, одетая и здесь темно… Но что обо мне подумают? Запоздалый стыд сдавливает горло, хотя какое мне дело до дум живых мертвецов? А меж тем Лусия докладывает:

— К вам Его Высочество, хозяин.

— Вот как? — весело, нисколько не смущённо и не томно переспрашивает Латероль. — И с ним десяток знойных прелестниц?

Лусию вопрос не удивляет, во всяком случае, интонации её голоса остаются предельно чёткими и услужливыми.

— Нет, мсье. Он один. Просил поторопиться. Сказал, разговор важный. И… — она немного спотыкается, съедая половину гласных, — кнфднцльный!

Стоит двери ванной захлопнуться, как я стягиваю мокрую одежду, выскакиваю из ванной, хватаю первую попавшуюся тряпку, свисающую со стены, вытираюсь, всовываю влажные ступни в огромные тапочки хозяина и, крадучись, выбираюсь в коридор, стараясь, как могу, ступать бесшумно. Лестница скрипит, туфли шлёпают по полу, но я надеюсь, что голоса говорящих заглушают этот звук.