Отдохнув до двенадцати и перекусив на дорожку ухой из пойманной казачками крупной рыбы (благо у каждого был набор для выживания, в который входит в том числе леска с набором крючков), мы опять двинулись дальше. Двое человек с биноклями, авангардом следующие впереди метрах в пятидесяти, вовремя обнаруживали конные казачьи разъезды и мы обходили их стороной. Уже затемно, обходя Миллерово, мы наткнулись на выставленный секрет — десять человек с пулеметом Максим, удачно занявшие возвышенность, с которой контролировали подход в сторону одного из центров антибольшевистского восстания казачества. На секрет первым конечно же нарвался наш авангард, я шепотом отдал приказ и пятеро пластунов, оставив нам своих лошадей, двинулись в тыл выявленной засаде, а я с оставшимися направился к растерявшимся разведчикам. Мы стояли под прицелом пулемета, ждали, пока казачки седлали своих коней, спрятанных в овражке. К нам подъехал чубатый хорунжий лет сорока в сопровождении пары казаков.
— Кто такие? Документы! — хорунжий направил на нас револьвер, а казачки — свои винтовки. Остальные белоказаки контролировали нас рядом с пулеметом, жадно поводившим своим тупым стволом и готовым немедленно открыть огонь. Великолепно одетые хорунжий с сопровождающими, в новых шинелях, серых папахах и обутые в прекрасные сапоги, с петлицами из георгиевских лент на шинели, рядовые с донскими синими погонами с номером Десять (номер того полка, в котором в германскую войну служили казаки). В засаде сидели прошедшие горнило Мировой войны гундоровцы.
Сформирован этот полк был в апреле восемнадцатого года на основе Десятого Донского казачьего полка Русской императорской армии. Эта военная часть состояла преимущественно из георгиевских кавалеров (как Георгиевского ордена, так и Георгиевского креста) Первой мировой войны, были тут и обладатели полного «банта» Георгиевского креста. Донским атаманом полку было присвоено звание Георгиевского, и в качестве отличительного знака «гундоровцы» стали носить в петлицах и на папахах георгиевские ленты. Под стать было и полковое знамя. Это был образцовый казачий полк, слава о котором гремела по всей Донской армии, вселяя красным страх. Назван полк в честь станицы Гундоровской (ныне город Донецк Ростовской области), а также Луганской, Митякинской, Каменской, Калитвенской и Усть-Белокалитвенской станиц. Имя гундоровцев было так известно большевикам, что при встрече с казаками красноармейцы спрашивали: „Гундоровцы?“ и, получив утвердительный ответ, сдавались безропотно. Полк был особенный, особенной была и его организация: 1500–2000 штыков, 300–400 шашек и полковая батарея, все в образцовом порядке и прекрасном виде. В наиболее опасных местах, в наиболее критические моменты, Гундоровцы всегда выручали попавших впросак другие части Добровольческой армии.
В отличие от многих других подразделений русской армии, этот полк вернулся домой не «как попало», а организованно: в ноябре семнадцатого года, тремя эшелонами. Выгрузился на железнодорожной станции и разъехался по станицам. Многие казаки тайком привезли домой оружие. Уже в декабре семнадцатого фронтовики столкнулись с тем, что в их хуторах и станицах возникло двоевластие: власть атаманов оспаривали Советы рабочих депутатов, созданные из шахтёров и приезжих комиссаров.
Я предъявил свои документы — Хорунжий Скопцов Анатолий Михайлович, следую со своими разведчиками в ставку Главнокомандующего с донесением результатов нашей разведки станции Таловая.
— Пароль!
В это время со стороны секрета белых раздался свист — мои пластуны подали знак полной зачистки секрета, белоказаки на мгновение отвлеклись и тут же в них полетели ножи, метко поразившие их глазницы. Беляки еще не поняли, что они умерли, как стволы их винтовок и револьвер были выдернуты из их рук. Я с удовольствием констатировал слаженную работу моих бойцов. Дождавшись пятерых моих убивцев, деловито вытиравших лезвия своих ножей какими-то тряпками и правящих своими лошадьми с помощью колен, я подал знак и все молча тронулись дальше. Бывшие с нами в качестве проводников казаки буквально уронили чуть ли не до седла свои челюсти после мгновенного лишения жизни опытных врагов.
Больше таких опасных противников нам не попадалось, чем глубже мы продвигались по тылам ВСЮР, тем меньше был шанс нашего разоблачения, нас принимали за своих, часто обращая внимание на наше вооружение — пистолетом маузер вооружались только офицеры, иногда удивление вызывала моя молодость, но карьера в гражданскую продвигалась быстро у многих из-за огромного количества смертей, причиной которых мог стать случайный снаряд. Наши же автоматы без магазинов и вовсе были практически скрыты чехлами, их которых торчали деревянные приклады.
В Таганрог мы добрались к третьему ноября, погода не радовала, ночи были холодными, заморозки стали постоянным явлением. Вчера полдня лил дождь, хорошо, что удалось укрыться от непогоды в армянском селе. В город вошли около десяти вечера, на въезде нас остановил шлагбаум, который охраняли трое казаков в форме Второго полка так называемой Молодой армии. Прапорщик, командующий заслоном, потребовал пароль, но получив удар по голове, на несколько минут потерял сознание. Очнулся он от хлестания по щекам, обведя мутным взглядом окружающих его незнакомых казаков, попытался вытереть рукой кровь с лица, но связанные руки не позволили ему это сделать. Узнать пароль, действующий этой ночью, удалось после сломанных пальцев на одной руке и отрезанного уха. Трупы уже были спрятаны подальше от глаз, методом быстрого потрошения прапорщика получили информацию — через полтора часа будет смена поста. Оставив троих пластунов на посту с приказом тихо вырезать сменщиков и ждать нашего возвращения
По имеющимся сведениям, для штаба главнокомандующего была отведена почти вся Греческая улица, сам же Деникин занимал двухэтажный угловой особняк с балюстрадой владельца пароходства Звороно (улица Греческая, 50). Ставка разместилась в том же особняке, где помещался немецкий штаб. Но теперь все было гораздо торжественнее. По улице перед ставкой была запрещена всякая езда; следили за этим специальные часовые, стоящие на ближайших перекрестках. Запрещалось и пешее хождение с той стороны улицы, где была ставка. По сторонам подъезда на маленьких квадратных ковриках лицом друг к другу с шашками наголо, замерев как истуканы, стояли два офицера в парадных золотых погонах и при всех регалиях. В общем, все выглядело очень эффектно.
В городе помимо многочисленных военных ведомств находились военные миссии правительств Франции, США, Англии, Японии и Румынии. В городе открылись военные госпитали, куда приглашались на работу врачи и медсестры. Шла запись в Добровольческую армию.
Из Новороссийска в Таганрог была переведена Школа английских танков. Под ее размещение были отданы казармы и полигон артиллерийской бригады, расквартированной до семнадцатого года в Таганроге (территория нынешних Артиллерийских переулков), а почти три десятка английских офицеров-инструкторов разместились в городских гостиницах. Танки к тому времени успели повоевать на фронтах Первой мировой войны, поэтому они первоначально отправлялись на завод «А. Нев, Вильде и К» (ныне ТКЗ), где и велись работы по их починке и восстановлению. После ремонта машин и обучения курсантов формировались танковые отряды и отправлялись на фронт.
На Петровской улице появилось кабаре. Обновились вывески, с яркими золотыми буквами: "Мануфактурный магазин Адабашева", "Гастрономический магазин Дурукова", "Бр. Камбуровы", "Ильченко и сыновья" и многие другие. На берегу моря, возле яхт-клуба, заработала макаронная фабрика Машетти. Улицы, прекрасный городской сад — гордость таганрогжцев, рестораны, Воронцовский бульвар над морем заполнились франтоватыми офицерами и разодетыми дамами и девицами.
Первым объектом зачистки мною был определен Дворец Альфераки по улице Николаевской (Фрунзе) 41. В этом роскошном здании размещался деникинский штаб. Большинство штабных спали на своих квартирах, поэтому особого противодействия нам не было. Пластуны получили приказ снять часовых и через пятнадцать минут мы подъехали к зданию, поставив у парадного входа своих часовых, открыв чугунные ворота, завели во двор лошадей и, повесив на их морды торбы с овсом и оставив наших проводников присмотреть за лошадьми, я со своими бойцами осмотрели здание, попутно вырезая дежуривших в здании беляков. В одной из кабинетов, не выключив настольной лампы, на диване спал генерал. Увидев генеральские лампасы (спящий был в галифе и исподней рубахе, его китель висел на спинке стула), я приготовился вонзить нож под сердце, однако успел остановить удар — лицо генерала показалось мне знакомым — этот профиль с бородкой и усами мне был знаком — это был Батюшин Николай Степанович, руководитель органов военной разведки и контрразведки в Русской императорской армии, ныне подвизавшийся на мелкой должности при штабе Деникина, который на дух не переносил контрразведчиков и жандармов политического сыска и не допускавший опытных специалистов в свою контрразведку. Следовавшие в русле деникинской кадровой политики начальники КРО — не знакомые с практикой оперативно-розыскной деятельности офицеры Генерального штаба — назначали своими помощниками юристов, ранее служивших юрисконсультами акционерных обществ или на таможне, оперативными сотрудниками — строевых офицеров, наблюдательными агентами — нижних чинов. Причем без каких-либо проверок на профессиональную пригодность и надежность. Поэтому контрразведывательные отделения комплектовались людьми случайными, зачастую совершенно неграмотными, не могущими понять ни задач контрразведки, ни способов их решения.
Нажав определенную точку на шее Батюшина, я практически выключил его на пару часов. Поручив пленника моим архаровцам, связавшим его и засунувшим в рот кляп, приказал отнести его поближе к нашим лошадям В каретном сарае нашлась коляска, которую запрягли парой лошадей из конюшни. В эту коляску и был помещен Николай Степанович.
Затем, убедившись в расторопности моих перебежчиков, занятых организацией заполнения поилки около конюшни водой, мы с бойцами, оставив еще одного для охраны наших лошадей, отстегнув шашки и прихватив с собой автоматическое оружие и гранаты, отправились на Греческую улицу, которая шла параллельно всего через два квартала. Разделившись на двое, мы начали зачистку зданий, в которых жили штабные. Почти все дома были двухэтажные. Часть каждой группы диверсантов имела при себе мотки веревки для гражданских, которых по моему приказу должны были "спеленать", лишив их возможности поднять тревогу.
— Бойцы! Действуем быстро и без шума, выставляя часовых у выхода из здания, режем белых и нейтрализуем женщин и детей, задача часовых — контроль входной двери и готовность пресечь побег офицериков из окон — дав инструктаж, я даю отмашку и моя группа, фомкой почти бесшумно открыв дверь, проникает в дом.
Часть сразу поднимается на второй этаж, я вошел в открытую моим казачком спальню — на кровати кто-то спал, колеблющийся свет керосиновой лампы выхватил отблеск погонов полковничьего мундира. Один из бойцов, выдернув подушку, накрывает ею спящему лицо, а другой вгоняет нож в шею. Струя крови не успевает обрызгать все вокруг, как подушка опускается ниже, защищая нас от обильного кровотечения. Всего в доме жили четверо беляков; двух женщин, найденных на втором этаже, связали и спрятали в
В следующем доме, открыв входную дверь, мы услышали рычание и на нас бросился дог мраморного окраса. Сразу два клинка вошли ему в грудь, на визг умирающей собаки выскочил одетый в исподнее усатый мужик лет сорока с револьвером в руке — Дик, что с тобой! Вы кто такие, черт побери?
Я ударом правой ноги выбил у мужика ствол, а левой ударил беляка по яйцам. Через минуту мои бойцы рванули внутрь, зачищая помещения от противника, на это ушло почти пять минут. Оставив после себя трупы и связанных трех женщин и двух пацанов лет десяти, мы вышли на улицу.
Там бойцы второй группы вырезали патруль из двух человек и затаскивали их в подъезд дома, который они зачистили. Продвигаясь таким темпом, через час мы добрались до особняка, в котором разместилась Ставка Деникина. Часовые, шесть человек, охранявшие здание, перемещаясь вдоль стен, контролировали угол Коммерческого переулка и улицы Греческой но отнеслись к своей службе спустя рукава — винтовки были заброшены на плечи, командующий ими подъесаул курил и не ожидал нападения. Все прошло как на учениях — ножи еще начали свой полет, когда на ошарашенных белоказаков стремительным броском бросились мои пластуны, не позволяя упасть и загреметь о булыжники мостовой их оружию. Тела сразу оттащили, офицерику вышибли дыхание ударом в солнышко, шинель ничуть не сдержала поставленный удар. Языка допросили в соседнем, уже зачищенном доме, выясняя расположение охраны внутри здания.
На зачистку здания, принадлежавшему ранее владельцу пароходства Звороно, я выделил шестерых самых опытных и матерых пластунов, остальных отправил на зачистку остальных домов по Греческой улице.
Ставка охранялась отвратительно — на первом этаже четверо, штабс-капитан, есаул и пара прапорщиков увлеченно резались в покер, остальные, кто не принимал непосредственного участия в игре, следили за чужим фартом чуть в стороне, стараясь не обращать на себя внимание господ офицеров. Подхорунжий заглядывал в карты из-за спин офицеров, а десяток казаков тихо переговаривались, оставив свое оружие в деревянной пирамиде. Когда мы вошли и направились к игрокам, те поначалу не обратили на нас внимание, полностью погрузившись в игру. Работать пришлось грязно, от поднятия тревоги нас могли спасти только скупые и стремительные движения. Мгновение — правой рукой загоняю нож в почку одному, левой рукой делаю мах и нож вскрывает горло второму, остальных режут мои бойцы, кровь буквально фонтанирует, заливая нас кровью. Подхорунжий, выпучив глаза, лапает кобуру, негнущиеся пальцы не могут ее расстегнуть. Одновременно кидаю оба ножа, попав в глаз подхорунжему и в горло штабс-капитану, удивленно оторвавшемуся от карт, услышав предсмертный хрип казака, пытавшегося зажать распоротое горло. Выхватив шашку у убитого мной казака, я почти сношу голову сидящему ко мне спиной прапорщику, обратным движением загнав ее в бок есаулу, с ужасом схватившегося за клинок в своем теле. Через минуту все было кончено, залитые чужой кровью, мы оттерли свои ножи скатертью, сдернутой со стола и двинулись дальше. В одной из комнат на двухъярусных нарах спали еще человек двадцать охраны, которых мы, как мясники, резали во сне.
Я взял вышитый рушник, висевший на гвоздике, вбитом в стену, и вытер лицо от крови. Мои архаровцы двинулись дальше, один открывал дверь, остальные врывались внутрь и, работая ножами, оставляли после себя только трупы. В небольшом кабинете, из которого дверь вела в покои Главнокомандующего, сидя на стуле и положив голову на зеленное сукно дубового стола спал подпоручик, адъютант штаба корпуса. Нож прервал его жизнь, а бойцы рванули дальше, вдруг раздался женский вскрик и оборвался после удара и я рванул за пластунами, которые стояли в большой спальне около кровати. Антон Иванович с кляпом во рту пытался вырваться, но получив под дых, притих. Рядом лежала без сознания симпатичная женщина лет двадцати пяти-тридцати, синяк с правой стороны лица медленно наливался синевой. Мои башибузуки смущенно смотрели на меня, не забыв навести на меня стволы, которые опустились после опознания своего начальника. Я осветил спальню и отдал распоряжение вывести Деникина, а его жену связать. В соседней спальне нашли дочь генерала, за младенцем присматривала кормилица, их заперли вместе женой Деникина в кладовке, не имеющей окон.
Деникина доставили в его рабочий кабинет и после непродолжительных пыток он сдал нам шифр от огромного сейфа, стоявшего в кабинете. Освободив железный ящик от кучи секретных бумаг и от нескольких пачек денег, в том числе, английской валюты и поместив все содержимое в два найденных мешка, мы оставили тело генерала на персидском ковре с раной в сердце и после окончательной зачистки, вышли из здания. Я вместе с бойцами под видом часовых стал ждать возвращения своих диверсантов, продолжавших лить кровь на этой улице.
Утром следующего дня Таганрог напоминал муравейник — за ночь, прозванную казаками кровавой, красные диверсанты выбили практически все командование. В Ставку вызвали Владимира Григорьевича Орлова. Профессиональный контрразведчик, действительный статский советник, участник Русско-японской войны, участник Первой мировой войны в органах контрразведки, участник антибольшевистского подполья в Петрограде, начальник контрразведки Добровольческой армии Одесского района в феврале-апреле девятнадцатого года стоял на первом этаже, стараясь не вляпаться в лужи крови, Орлов снял очки, платком вытирая испарину на бритой наголо голове. Увиденное в Ставке поразило даже его, повидавшего мерзости войны. Заплаканную Ксению Васильевну Деникину в полуобморочном состоянии провели мимо — ее решили отправить в госпиталь.
Орлов был отнюдь не новичком в шпионских играх — после Октябрьской революции он, по поручению генерала Алексеева, смог устроиться в Петроградскую ЧК по подложным документам (на имя Болеслава Орлинского). Он был назначен на должность председателя центральной уголовно-следственной комиссии, неоднократно лично общался с Ф. Э. Дзержинским. Тот вспомнил Орлова, отметив: "Это очень хорошо, Орлов, что вы сейчас на нашей стороне. Нам нужны такие квалифицированные юристы, как вы. Если вам когда-нибудь что-то понадобится, обращайтесь прямо ко мне в Москву". Орлову удалось создать тайную антибольшевистскую сеть (около восьмидесяти агентов) и войти в контакт с представителями стран Антанты и Центральных держав в Петрограде, которым смог передавать некоторые сведения о деятельности ВЧК, организовать переброску офицеров из Петрограда в Добровольческую армию. Крупным успехом Орлова считалось создание картотеки с фотографиями и ориентировками на большевистских агентов и агитаторов, которая также была передана на Дон. Одним из контактов Орлова был английский разведчик Сидней Рейли.
Здесь, в Таганроге, Орлову пообещали должность начальника контрразведывательной части особого отделения Генштаба ВСЮР. Орлов уже был извещен и о остальных зверствах красных, вырезавших всех постояльцев домов по Греческой улице. В числе жертв — командующий Кавказской Добровольческой армией Врангель, командующий Добровольческой армией Май-Маевский, начальник штаба ВСЮР генерал-лейтенант Романовский, генерал-лейтенант Добровольский, командир 1-го армейского корпуса в Донецком бассейне генерал-лейтенант Кутепов, генерал-майор Скоблин, начальник 4 пехотной дивизии генерал-майор Слащёв, генерал-майор Шкуро, генерал-майор Чернавин, генерал-майор Папа-Фёдоров, генерал-майор Росляков, контр-адмирал Фабрицкий, контр-адмирал Кононов, генерал-лейтенант Сидорин, генерал-лейтенант Кельчевский, генерал-майор Алексеев.
Список всех погибших ошеломлял, Орлов искал тело своего коллеги Батюшина, но генерал пропал, последние, кто его видели, утверждали — генерал работал до поздна в штабе. В Ставку прибыли английский и французский посланники, при виде ручьев крови приложившие к лицам свои носовые платки. Орлов сжал кулаки так, что они побелели — "Что ж, товарищи большевики, в ответ на ваш террор мы ответим сторицей!"
Конец первой книги