В зоне катастрофы

3.

Полет к Эпсилону обошелся без ЧП. «Гном» шел точно по траектории, и рулевого управления Гудзи даже не касался.

В пути он заметно подтянул Малыша по астронавигации, космологии, истории и географии Земли. Трижды в день до пота занимался с сыном гимнастикой. Фотографировал две крупные планеты звездной системы Марлен, которые «Гном» обошел по очень дальней дуге, опасаясь их притяжения.

Малышу нравилось это фотографирование, и большинство снимков сделал он сам. А когда возможностей для него не было, — Малыш охотно и легко, с помощью компьютера, углублялся как в глубины шаровых и рассеянных звездных скоплений — старых и молодых, — так и внутрь любых земных развалин. В подробностях рассматривал он могучие древние храмы разных религий, дворцы королей и замки феодалов. Иногда маршруты этих компьютерных экспедиций составлял отец и принимал в них самое живое участие.

Попытался Малыш вести дневник этих «путешествий», и Гудзи как-то пошутил:

— Я твой Магеллан, а ты мой Пигафетта.

— А кто они такие?

— Фернан Магеллан, или, правильнее — Магальяйнш, первым совершил морское путешествие вокруг Зеглли. А Пигафетта — его спутник, друг и летописец.

— Они обогнули Землю вдвоем?

— Нет — с целой эскадрой парусников. Поройся в памяти компьютера, наверняка найдется клип с Магелланом. Грамотному человеку следует знать его имя так же твердо, как имена Зевса, Геракла, Будды, Христа и Магомета.

— Но ведь на парусниках Магеллана находились и другие люди?

— Разумеется.

— А что о других известно?

— Увы — ничего. История открытий состоит в основном из имен главных первопроходцев.

— Но это же несправедливо, папа!

— Согласен. Однако вся история Земли — это история прежде всего несправедливостей. И даже если какое-то событие начиналось во имя справедливости, — кончалось оно чаще всего ее попранием. За грехи виноватых расплачивались обычно невиновные. Это проклятие земной истории.

— Зачем же ее изучать, папа?

— Хотя бы для того, чтобы не повторять минувшие ужасы. Больше всего бедствий приносили на Земле руководители, плохо знавшие историю или не знавшие ее вовсе. Многие воины начинались в расчете на победу, которая была совершенно немыслима, если хорошо знать историю тех стран. Именно такими были кровавые походы Наполеона и Гитлера на Россию и бессмысленный поход самой России на Афганистан. Или безумная воина Аргентины с Англией за Фольклендские острова. Англия ведь хоть сто лет воюет, но войн не проигрывает… Историки могли предсказать исход этих войн после первого же выстрела. Но кто из невежественных правителей слушается историков?.. Так уж на нашей планете сложилось…

— Поэтому ты все время и пичкаешь меня земной историей?

— Наверное… Вдруг вернешься и станешь руководителем?..

Малыша такая перспектива забавляла. Он заливался смехом.

…Путешествия по звездным скоплениям раскрывали Малышу тайны космоса. В центре шаровых скоплений нередко обнаруживалась пожирающая звезды колоссальная «черная дыра». И Малыш с жалостью смотрел тогда на ближайшие к ней светила, понимая, что очень скоро — по космическим, конечно, понятиям! — они обречены на безжалостное разрушение и уничтожение. И что-то кошмарное чудилось ему в этих шаровых скоплениях, — самых древних звездных группах нашей Галактики.

В то же время рассеянные скопления казались Малышу как-то добрее и уютнее, Без «черных дыр» и вообще без центра, они образовались на миллиарды лет позже шаровых, и звезды в них не разрывались на куски безумной и бесцельной энергией «черных дыр», а просто умирали от старости, своею смертью. Как люди…

В положенные часы «Гном» выходил на связь с экспедицией. Последние вести поступали оттуда отрадные. Астронавты постепенно начинали выбираться из болезни. Компьютер сумел выделить вирус и подобрал против него комплекс действенных противоядий. Как и положено врачу, Линда первая испытала их на себе и теперь чувствовала себя получше других. Химики понемногу разворачивали лабораторию для переработки циркониевой руды, которую должен был привезти Гудзи.

Однажды, проснувшись, Гудзи притянул Малыша к иллюминаторам.

— Смотри!

Казалось, совсем близко завис впереди отливающий тусклым свинцовым блеском шар незнакомой планеты.

— Эпсилон? — радостно закричал Малыш. — Похоже, мы здесь первые, папа.

— Похоже, — согласился Гудзи. — Но крайней мере, о предшественниках я не слышал.

— Мы облетим планету и станем местными Магелланами? Так?

— Вероятно.

— И наши имена войдут в здешнюю историю?

— Если ее вообще будут писать… — грустно уточнил Гудзи. Он не разделял восторженности сына, ибо чувствовал: все самое тяжелое еще впереди.

Когда «Гном» вышел на круговую орбиту, поверхность планеты просматривалась как однородная сероватая равнина. В окулярах же смотроскопа Малыш хорошо различал взметнувшиеся ввысь серые пики горных вершин, иногда с чернеющими пятнами глубоких провалов.

— Папа, скалы! — восторженно закричал Малыш. — Я впервые их вижу! Здесь не такой скучный пейзаж, как на Бете!..

Гудзи вспомнил, что, когда кружили над Бетой, Малыш не лез к окулярам, а довольствовался экранным изображением. Потому, наверное, пейзаж и показался ему скучным. А теперь вот интересуется тонкостями.

Что ж, растет ребенок…

— Зато здесь климат более суровый, — напомнил Гудзи. — Все-таки очень далеко от звезды. Край системы!

— А контейнеры для руды уже отделились? — Малыш тут же перескочил на более конкретную тему.

— Еще рано. Вот засеку координаты рудных выходов… Их ведь делали автоматы больше стал лет назад… Что-то могло измениться… Потом наберу программу…

Через час «Гном» содрогнулся. Ракетоконтейнер отделился от него, как бы задумался на несколько минут и плавно соскользнул на более низкую орбиту.

— И что теперь, папа? — Малышу явно не терпелось опередить события.

— Ракета опустится на Эпсилон, выйдут роботы, найдут руду, загрузят ее в отсеки, контейнеры закроются, и ракета выйдет на ту же орбиту. Нам останется состыковаться и улететь. А роботов оставим Эпсилону. На память! Когда-нибудь местные жители — если они появятся! — найдут этих роботов и станут гадать: откуда они взялись? какая цивилизация их забросила? и, главное — зачем?..

— А тебе не жалко их, папа?

— Что же делать, мальчик мой? И руда и роботы для ракетоконтейнера неподъемны. Или-или… Привыкай к потерям! Ни одно серьезное дело без них не обходится. В детстве отец учил меня: «Не бойся потратить пять долларов, чтобы заработать десять. Будешь бояться трат — ничего не заработаешь».

… Очередной сеанс связи с Бетой принес тревожную весть.

— Наш рентгеновский телескоп, — сообщил Кравец, — засек метеоритный поток в сторону орбиты Эпсилона. Когда он вырвался из пояса Оорта, нам неизвестно, А обнаружили его сегодня.

— Эпсилон через него пройдет? — уточнил Гудзи.

— Похоже, им не разминуться, — грустно ответил Кравец.

— Что же нам — немедленно покидать орбиту? — голос Гудзи задрожал. — Мы еще не дождались контейнеров…

— Вам не уйти, — так же грустно сообщил Кравец, — Скорость потока выше маршевой скорости «Гнома». Он ведь всего лишь «Гном»… Даже если вы немедленно рванетесь с орбиты, — поток вас настигнет.

— Что же вы решили? — почти прошептал Гудзи.

— Что вам надежнее сесть и переждать, — жестко произнес Кравец. — Лишь в этом случае у вас максимальные шансы. Масса Эпсилона почти равна массе Земли, Вас не раздавит… Пройдут метеоры — взлетите и уйдете. В крайнем случае — без контейнеров.

— Сколько времени у нас в запасе?

— Часов семьдесят, — Кравец вздохнул. — Потом первые метеориты подойдут к Эпсилону. И дальше уже — как повезет, Отсюда поток смотрится с ребра. Много не разберешь…

— Тогда разрешите не ждать контейнеров, — попросил Гудзи. — Не знаю, когда они вернутся. Программа рассчитана на результат, а не на время. Поднимутся — пусть поболтаются на орбите. Потом прихватим.

— Само собой, — согласился Кравец. — Если, конечно, их не разобьют метеориты… Были бы вы живы! Контейнеры найдутся и другие…

— Какова глубина потока? — спросил Гудзи. — Сколько нам сидеть на планете?

— Глубина пока не ясна, — признался Кравец, — Я же сказал с ребра видим, но исследования продолжаются. Появится ясность — сообщим, без нашей команды с Эпсилона не стартуйте. Можете сразу угодить в поток. Как все мы врезались в планетарную туманность… Боюсь, суток десять-пятнадцать вам придется просидеть…

— Жаль, что весь наш полет насмарку, — Гудзи вздохнул.

— Как и вся наша экспедиция, — продолжил Кравец. — И как экспедиция Гулля… Поторопился пан Бетельгейзе! Что ему стоило подождать миллиончик лет? Увы, со звездами не шутят…

— А если бы он взорвался, когда здесь жили бы уже миллионы землян? — возразил Гудзи. — Представляешь ситуацию?

— Представляю! — Кравец произнес это как-то очень бодро. — К тому времени торопливая Марлен очень далеко убежала бы от Бетельгейзе. И взрыв его ничего для нас не значил бы. Или почти ничего… Так, дальнее космическое явление… Сверхновые взрываются в нашей Галактике каждые полвека. Лишь бы только от нас подальше!..

— Как здоровье экипажа? — спросил на прощанье Гудзи. Постеснялся спросить только о Линде.

— Идем на поправку, — ответил Кравец. — И твоя Линда — впереди всех. Потому что первая рискнула.

Отключившись, Гудзи мысленно вернулся к словам Кравца: «К тому времени торопливая Марлен очень далеко убежала бы о Бетельгейзе…» Верно, пожалуй! Кравец всегда умел оценивать события в динамике, а не в статике. Не считал нынешнее положение вечным. Короче — мыслил диалектически. Потому, наверное именно его назначили командиром корабля и начальником экспедиции. При том, разумеется, что были за его плечами и знания и опыт.

Учился Мечислав Кравец в Краковском университете, работал астрономом-звездником на пяти крупнейших обсерваториях Северного полушария, считался крупным специалистом по шаровым скоплениям и вдруг пошел студентом в школу астронавтов. А когда закончил ее, — участвовал в крайне рискованной экспедиции к центру шарового звездного скопления, где подозревали наличие «черной дыры».

От притяжения этого космического кошмара земным астронавтам удалось увернуться, Кравец стал знаменитым, как и весь тот экипаж, и назначение Кравца начальником экспедиции к Марлен было вполне естественным.

А звездная система Марлен, на самом деле, довольно быстро приближалась к созвездию Орион и в районе Бетельгейзе оказалась, в общем-то, случайно. Как натуралист Анри Мюс — в районе храма Ангкор-Ват. Но натуралисту повезло, а Марлен — нет. И самой этой системе, и всему земному человечеству, которое звездою заинтересовалось.

Еще в самом начале XXI века астрономы Земли засекли звезду класса В2 — с такими же характеристиками, как у Солнца, которая выдвинулась из-за плотной, не проницаемой для земной астрономии газопылевой туманности и пошла к Ориону.

Скорость собственного движения этой звезды оказалась самой высокой на земном небосводе. Словно кто-то откуда-то выстрелил этой звездной системой.

Откуда появилась она за той громадной газопылевой туманностью, сколько времени двигалась за нею, — никто не знал. Туманность была столь же непроницаема, сколь и знаменитая «Конская голова» — тоже, кстати, соседка Ориона. Вполне возможно, что звезда попала за ту туманность еще в доисторические для всякого человека времена.

Блуждающие звезды — не такая уж великая редкость в нашей Галактике. Среди них больше всего молодых, горячих голубых гигантов. У них и название общее для всей земной астрономии — «голубые бродяги», или «голубые путешественники». Оно родилось еще в конце двадцатого века. Чаще всего эти звезды отрываются от родных, молодых звездных скоплений и устремляются за старыми скоплениями звезд, проходящими мимо. Притяжение массивных старых скоплений оказывается сильнее притяжения молодых — но только на их окраинах.

Никакая жизнь вблизи таких голубых гигантов невозможна — слишком сильно их ультрафиолетовое излучение. И поэтому земные астрономы не проявляют к ним повышенного интереса.

Другое дело — бродячие желтые звезда того же класса G2, что и Солнце. Их не так много, как голубых, но вокруг них могут быть планеты, и на планетах может отыскаться жизнь или, по крайней мере, — условия для нее. А это уже землянам всегда интересно. По сути ведь и само наше Солнце — одинокая блуждающая звезда.

Поэтому и новое желтое светило, нацелившееся на левое плечо Ориона, заинтересовало землян, получило имя великой киноактрисы Марлен Дитрих и стало специальный предметом исследования всех космических обсерваторий Солнечной системы и на всех астрофизических диапазонах — оптическом, рентгеновском, инфракрасном, ультрафиолетовом и гамма-лучевом. Звезду Марлен наблюдали молодые астрономы со спутников Марса и Юпитера, автоматические обсерватории с колец Нептуна и со спутниковых орбит Плутона. И вся эта огромная информация стекалась в лаборатории Пасадены на тихоокеанском побережье Калифорнии. А оттуда, уже обработанная, систематизированная, расходилась по всей планете.

Довольно скоро возле Марлен обнаружилась небольшая, компактная система с тремя планетами примерно земных размеров и двумя планетами-гигантами, расположенными, как и в Солнечной системе, посередине других. Правда, расстояния между планетами в системе Марлен были неизмеримо меньше, чем в система Солнца, И, следовательно, межпланетные путешествия там оказались бы короче и легче, чем возле Солнца.

Для начала планеты системы Марлен назвали буквами греческого алфавита, оставив поиск более точных имен на усмотрение будущих исследователей.

Когда информации скопилось предостаточно, к Марлен направились один за другим автоматические разведывательные зонды. Они шли подряд, цепью, и у каждой ракеты была своя, узкая задача. А через сто лет после первых зондов ушла к Марлен и экспедиция Гулля, обеспеченная стремительным прыжком в надпространстве. Он был уже испробован в полетах к звездным скоплениям и — конкретно на маршруте к Марлен — автоматическими зондами.

И вот в итоге всей этой колоссальной работы таком печальный результат — давно предсказанный, но, как любое несчастье, всегда неожиданный взрыв Бетельгейзе.

…В поисках места для удобной посадки Гудзи начал внимательно рассматривать распростертую под ним планету. Всюду цепи неприступных, ощетинившихся, припудренных чем-то (снег?) утесов. Иногда средь них зияют глубокие бездны или мелькают крошечные плоскогорья с извилистыми трещинами каньонов Невольно вспомнился наводящий жуть земной остров Эстадос, что невдалеке от Огненной Земли. Гудзи видел его однажды под собою из самолетного иллюминатора. Но, если на Земле подобные места — редкость, то здесь, похоже, это самая обычная картина.

Виток за витком, с автоматически смещающейся орбитой — но все бесполезно! А время начинало поджимать. Лишь через тридцать часов непрерывных поисков Гудзи, наконец, обнаружил среди острых, нацеленных ввысь вершин черный провал в несколько десятков миль, заканчивающийся ровной плоскостью. Будто кто-то специально вырубил здесь до основания горные пики под площадку для посадки и стартов космических кораблей.

— То, что и требуется, — сказал Гудзи с облегчением и на следующем витке повел «Гном» на снижение.

Планетолет сел удачно — в серую, рыхлую и, как вскоре выяснилось, снежную массу вблизи небольшого леска.

Не все оказалось так уж безнадежно. Датчики сообщили, что в нижних слоях атмосферы Эпсилона содержится немало кислорода, хотя и меньше, чем нужно для дыхания. Кислород можно выделить и очистить. Воду можно добыть из окружающего снега. Пища пока имеется. Взяты в полет и семена овощей и фруктов. Одним словом, жить можно.

За время положенной адаптации на новом месте астронавт убедился, что извне ни «Гному», ни его обитателям ничто не угрожает. Значит, можно совершить вылазку на Эпсилон. «Наверное, было бы нелепо упустить такую возможность, — рассуждал Гудзи. — Немногим удается первыми ступить на чужую планету. На Бете это выпало людям Гулля. Здесь — мне. И, пожалуй, не стоит с этим тянуть. Кто угадает силу и характер излучений, которые вот-вот обрушатся на Эпсилон вслед за метеоритным потоком?»

Гудзи надел планетный скафандр и выбрался в тамбур-шлюз, плотно задраив за собой люк, ведущий внутрь «Гнома». А через три минуты, расконсервировав внешний люк, оказался вне корабля.