Над планетой завис плотный серый вечер. Совсем редко сквозь его пелену просачивался рассеянный свет от желтоватой Марлен и обозначался едва приметный ореол вокруг сверкающей точки Бетельгейзе. Точка эта словно подмигивала.
Снежная пустыня охватывала со всех сторон небольшой планетолет. Куда ни бросишь взор, — всюду необъятная белая пелена. Но, если всматриваться до боли в глазах на северо-запад, сквозь маленькую голую рощицу, то можно различить вдали полоску темнеющего леса. Видимо, когда-то здесь бывает и лето, — раз есть голая рощица и лес вдали… В том лесу, перед обрывистыми скалами на горизонте, возможно, обитает какая-нибудь дичь. Скорее всего, она радиоактивна…
Дни тянулись за днями, недели за неделями, а Малыш пока еще не покидал корабля. Но однажды, когда Гудзи экипировался для очередной вылазки. Малыш проснулся и неожиданно произнес:
— Папа, я иду тоже.
Гудзи поначалу обрадовался: наконец-то у сына проявился живой интерес. Но, как только глянул на Малыша, радость отступила: в глазах ребенка застыла невыносимая скука, полная обреченность. Вероятно, поэтому не составило труда и отговорить его:
— Пойми, сынок, интересного там мало. Задачи же мои, как знаешь, чисто профилактические.
Гудзи просто страдал от того, что, как ни крути, а выходило одно: маленький родной человек стал жертвой его авантюрной затеи с полетом к далекому, холодному Эпсилону. Там, на теплой Бете, казалось, что предусмотрено все до мелочей. На поверку же вышло, что не все… И вот расплата — Малыш. И так-то он рос без свежего воздуха, в сплошных замкнутых пространствах пусть и громадного звездолета, и всегда казался отцу худеньким, малорослым. А тут, на Эпсилоне, и вовсе осунулся, сгорбился, пожелтел и, главное, стал безразличен ко многому.
Каждый день Гудзи заставлял Малыша отжиматься, подтягиваться, приседать до пота, прыгать и крутить «велосипед». Потом пытался преподавать основы различных наук. Однако не все шло впрок. Задания выполнялись беспрекословно, но с равнодушием автомата. Не помогали ни богатая фильмотека, ни электронные игры, ни книги, записанные на карточках микрофиш. (Существуют более современные носители информации — DVD-disk.)
Гудзи понимал, что главная причина равнодушия ребенка — в нехватке свежего воздуха, ультрафиолетовых лучей, витаминов и общества (своих ровесников) сверстников. Исправить тут ничего не удавалось. Питались вынужденно однообразно: белковыми пастами, растительными жирами, плодами дао-дао, добытыми еще на Бэте и идеально очищенными от радиации. Выращенная в крошечной оранжерее клубника недавно закончилась. Жди теперь следующего урожая!..
Малыш часто ныл и мечтал хотя бы поговорить по радио с матерью. Гудзи и сам понимал, что стоит им обоим услышать с другого конца планетной система родной голос в наушниках, как жизнь станет совсем иной.
Однако все попытки восстановить связь с Бетой терпели неудачу. И беда здесь явно просматривалась не в рации, а в иной, внешней причине. Астронавт мысленно искал эту причину в каком-то таинственном пересечении гравитационных волн от взрыва Бетельгейзе с гравитационными же — а, может, и какими-то иными — волнами от проходящего мимо Эпсилона метеоритного потока. Никто из землян не бывал еще в зоне грандиозной космической катастрофы — в той зоне, через которую прошла дуга расширяющейся планетарной туманности от Сверхновой. Никто не знал, как изменяются в этой зоне физические свойства пространства, и в том числе распространение гравитационных и радиоволн. На долю Гудзи и его товарищей выпало испытать все это первыми.