27

Рядом с ним стоял Герман Геринг.

— Наши души, должно быть, близнецы, — сказал он. — Похоже на то, что мы всегда будем носить на себе этот крест, взваленный на нас этиками.

— Бык и осел в одной упряжке, — усмехнулся Бартон, оставив немцу решать, кем он его считает.

Через некоторое время оба были очень заняты тем, что представляли себя людям, среди которых оказались. Как выяснилось чуть позже, это были шумеры древнего или классического периода. Жили они в Месопотамии между 2500 и 2300 годами до н. э. Мужчины этого народа брили голову (такой обычай было непросто соблюдать с помощью каменных ножей), а женщины ходили обнаженными до пояса. Эти люди были в основном пучеглазыми, у них были (по мнению Бартона) уродливые лица и невысокие приземистые тела.

Но если степень красоты среди них была не очень высокой, то самоанцы доколумбового периода, составляющие здесь тридцать процентов населения, были более чем привлекательны. И конечно же, здесь были пресловутые десять процентов людей из других мест и другого времени, причем обитатели двадцатого столетия были наиболее многочисленны. Это можно было объяснить, поскольку их общее число составляло почти четверть человечества. У Бартона не было, разумеется, точных статистических данных науки, но во время своих путешествий он убедился, что люди двадцатого века были умышленно рассеяны вдоль Реки, причем в соотношении с другими людьми даже большем, чем это можно было ожидать. Это было еще одной особенностью Речной Планеты, которую он никак не мог понять. Чего этики хотели этим добиться?

Вопросов было чересчур много. Ему необходимо было время, чтобы подумать, но его-то как раз и не было из-за частых «рейсов» на Экспрессе Смерти!

Эта местность, в отличие от большинства других, которые он посещал, обещала некоторый покой, что позволило бы ему многое осмыслить. Поэтому он решил задержаться здесь на некоторое время.

И кроме того, здесь был Герман Геринг! Бартону хотелось узнать, что с ним будет дальше. Одним из многих вопросов, который он не успел задать Таинственному Незнакомцу (Бартон стал в мыслях называть его с большой буквы), был вопрос о роли наркотической жвачки. Какую роль она играла в общей картине всего происходящего? Является ли она еще одной составляющей Великого Эксперимента?

К несчастью, Геринг продержался недолго.

Он начал кричать в первую же ночь. Выскочив из хижины, Геринг побежал к Реке, то и дело останавливаясь, чтобы отмахнуться от чего-то невидимого в воздухе, или падая в траву, пытаясь кого-то схватить. Бартон последовал за ним до самой Реки. Здесь Геринг хотел уже было броситься в воду, наверное, чтобы утопиться, но вдруг замер, задрожал, а затем рухнул на землю и застыл неподвижный, как статуя. Глаза его были открыты, но смотрел он на окружающее невидящим взглядом. Все его зрение было обращено внутрь. Какие ужасы проходили перед его взором — определить было невозможно.

Губы его беззвучно двигались и уже не останавливались в течение тех десяти дней, которые он еще прожил. Бартон несколько раз безуспешно пытался накормить его. Челюсти Геринга были сведены. Он худел на глазах, плоть высыхала, кожа западала, и сквозь нее стал проступать скелет. Однажды утром у него начались конвульсии, затем он привстал и закричал. Через мгновение он был мертв.

Бартон сделал вскрытие с помощью кремневого ножа и обсидиановых пилок. От первого же прикосновения вздутый мочевой пузырь немца лопнул и разлил мочу по всему телу.

Бартона это не остановило, и он вытащил зубы Геринга, перед тем как его похоронить. Зубы были предметом торговли, поскольку из них делались пользующиеся спросом ожерелья. Скальп Геринга тоже пошел в дело. Шумеры переняли у одного из индейских племен, жившего на противоположном берегу Реки, обычай сшивать скальпы вместе и использовать их для изготовления накидок, юбок и даже занавесок. Скальп, конечно, ценился гораздо меньше, чем зубы, но все же кое-что стоил.

Бартон копал могилу возле большого валуна у подножия горы. Сделав небольшой перерыв в работе, чтобы напиться, он случайно взглянул на труп Геринга и в его памяти вспыхнуло воспоминание. Полностью ободранная голова и безмятежное выражение лица Геринга, подстегнули память англичанина.

Он уже видел это лицо, проснувшись в той колоссальной камере в одном ряду с другими телами. Это лицо принадлежало телу в соседнем ряду. Тогда у Геринга, как и у всех спавших, была бритая голова. Бартон, всего лишь мельком увидел его перед тем, как Попечители заметили его самого. Позже, после Воскрешения, повстречавшись с немцем, он не заметил сходства между спавшим и этим человеком с копной светлых волос.

Но теперь он знал, что Геринг занимал в той камере место поблизости от него.

Возможно ли, чтобы два воскресителя, близко расположенные друг к другу, стали действовать синхронно? Если это так, то всякий раз, умирая примерно в одно время, они оба будут воскрешены у одного и того же чашного камня. Геринг как-то пошутил, что их души — близнецы, и, видимо, был не так уж далек от истины.

Бартон снова стал копать, отчаянно ругаясь. У него было очень много вопросов и очень мало ответов на них. Если ему представится еще одна возможность добраться до этика, он вырвет из него ответы любым способом.

Последующие три месяца Бартон был занят адаптацией к необычайному обществу этой местности, он чувствовал себя буквально завороженным новым языком, возникшим в результате смешения шумерского с самоанским. Поскольку шумеры были более многочисленными, то возобладал их язык. Но как и всюду, это была «пиррова победа». Результатом смешения стал жаргон — речь с начисто отброшенными склонениями и упрощенным синтаксисом. За борт были выброшены категории грамматического рода, в словах пропускались звуки, вид и времена глаголов были сведены к простому настоящему. Прошедшее время определялось обстоятельствами времени. Тонкости языка были заменены выражениями, которые могли понять и шумеры и самоанцы, даже если они на первый взгляд казались неуклюжими и наивными. Самоанские слова с несколько измененным произношением изгнали из языка многие шумерские.

Подобное возникновение языков-жаргонов было широко распространенным явлением на берегах Реки. Бартон подумал, что если этики намеревались записать все человеческие языки, то им нужно спешить; старые языки отмирали или, вернее, видоизменялись. Но судя по всему, что было ему известно, Они уже завершили эту работу.

Тем временем по вечерам, когда ему удавалось побыть одному, он курил сигары, столь щедро поставляемые чашами, и пытался проанализировать ситуацию. Кому верить: этикам или Отступнику, Таинственному Незнакомцу? Или все они лгали?

Зачем Таинственному Незнакомцу было нужно, чтобы Бартон вставлял палки в колеса космической машинерии? Что мог он — обычный человек, заброшенный в эту долину, столь ограниченный собственным невежеством, — сделать, чтобы помочь этому Иуде?

Ясно было одно. Если бы Бартон не был нужен Незнакомцу, то тот не беспокоился бы о нем. Он хотел, чтобы Бартон попал в Башню у северного полюса планеты!!!

— Но зачем???

Две недели понадобилось Бартону, чтобы сделать предположение о единственно возможной причине.

Незнакомец сказал, что он, подобно другим этикам, не в состоянии сам отнять человеческую жизнь. Но у него не возникало угрызений совести, когда это делал кто-нибудь другой — доказательство тому яд, переданный Бартону. Поэтому, если ему нужно, чтобы Бартон оказался в Башне, то только для того, чтобы Бартон убивал за него! Он выпустил тигра на своих соплеменников — он открыл окно для наемного убийцы!

Но убийца может потребовать платы! Что тогда Незнакомец предложит ему?

Бартон глубоко затянулся сигарой, выдохнул дым и сделал большой глоток доброго виски. Незнакомец пытается использовать его. Но пусть остерегается. Бартон также воспользуется Незнакомцем.

К исходу трех месяцев Бартон решил, что раздумий с него достаточно. Настало время уходить.

В этот момент он купался в Реке и, повинуясь какому-то импульсу, поплыл к ее середине. Он нырнул как можно глубже, чтобы воля его тела к жизни, которую невозможно было подавить, не смогла вынести его на поверхность и заставить вдохнуть драгоценный воздух. Нет, он не позволит этого! Рыбы — пожиратели падали — съедят его тело, а кости упадут в ил на дно Реки. Итак, чем глубже, тем лучше! Он не хотел, чтобы его тело попало в руки этиков. Если то, о чем говорил Незнакомец, правда, Они возможно, сумели бы извлечь из его мозга все, что он видел и слышал, если только его тело попадет к ним в руки до того, как будут разрушены клетки мозга.

В течение последующих семи лет, судя по всему, ему удавалось скрываться от этиков. Если Отступник и знал, где он находится, то не показывал вида. Бартон был почти уверен в том, что никто не знает этого. Он и сам не знал своего местонахождения, насколько далеко или насколько близко он находится от Башни. Но он не переставал идти, идти, идти. Он непрерывно был в движении. Однажды он вдруг осознал, что, должно быть, установил в некотором роде рекорд. Смерть стала его второй натурой. Если подсчеты были верны, то он совершил 777 рейсов на Экспрессе Смерти.

Загрузка...