В ожидании рассвета

11. Путники

Нефрона и Рем скрылись в лесной глуши.

«Самостоятельность пойдёт ей на пользу. Иначе она не сможет раскрыть себя», — подумал маг и спросил:

— Ты, верно, думаешь, что я зря так поступил с ней?

— Низко, но что поделаешь? — ответил Мирт с напускным безразличием, но сердце его обливалось кровью.

— Вот именно. Мы такие нехорошие. В обществе милейших старушек из Ведьминой пущи ей будет куда лучше, чем среди таких подлецов, как мы.

Фарлайт поманил к себе воткнутый в тело чёрта меч, но не рассчитал силу. Оружие вырвалось из ствола и, со свистом вращаясь, полетело в их сторону. В последний момент маг пригнулся, и клинок плюхнулся в воду. Мирт зевнул.

— Давай без показушничества.

Фарлайт приготовился вспылить, но решил сэкономить время и молча вернул меч в ножны магией, пронеся его в миллиметре от уха тридана.

— Как думаешь, откуда здесь объявился чёрт? Забежал из Ихритта?

— Мирт, подумай и не задавай глупых вопросов! Чёрт работал на судью. Эх, надо было его допросить!

— В это я точно не поверю.

— С чего это? Думаешь, я вру, набиваю себе цену?

— Ну а что, что в тебе такого особого? Сначала появляется сама Ирмитзинэ и смотрит, как ты справишься с зыбучей землёй. Теперь нападает чёрт — будто бы подосланный другим судьёй. И за что? Ну, болтал ты рыцарше всякую чушь, разве нет у нас свободы слова?

— Я не о том.

— Так объясни мне!

Фарлайту неожиданно захотелось рассказать всё, как есть. Даже Нефроне, которую он знал всю жизнь, не хотелось так изливать душу, а клерк, с которым она познакомились два дня назад, вдруг показался лучшим собеседником на свете.

— Моя сила растёт, я не знаю, есть ли у этого границы, — он достал лунник. — Неделю назад я был всего лишь выпускником четвёртого ранга, а теперь… И я должен… сместить нынешних судей. Почему ты не удивляешься?

Мирт замялся.

— Ты же вроде говорил мне об этом.

— Не может быть!

— С тобой часто такое? Провалы в памяти или обычная забывчивость…

Фарлайт недоверчиво посмотрел на тридана. Но тот, казалось, был совершенно искренен.

— Как думаешь, ваш мастер тоже предпримет что-нибудь? Предупредит, а может, сразу приступит к действию?

Мирт сразу понял, о ком идёт речь.

— Я с детства живу в Лаиторме и даже не знаю, как выглядит мастер Нельжиа, откуда мне знать о его характере?

— Даже не пришлось ломать голову! — улыбалась Адара. — Я была там сто раз. Там стоит алтарь Вроху. Тот, где три собачьих черепа.

Двое бывших кшатри в компании земного шамана продирались через освещённый рассветом лес, болтая и перекидываясь шутками. Накануне рыцари вкратце рассказали Чаруну о другом мире. Вопреки опасениям, оборотень не стал обвинять брата и сестру в связях с нечистой силой, а внимательно слушал, лишь изредка перебивая вопросами. «Это всё объясняет», — то и дело приговаривал он, поглядывая на Адара.

— Почему ты думаешь, что тот маг солгал насчёт судьи? — нерешительно спросил Алфар.

— По нему сразу видно — готов подкинуть интрижку. Глаза злые, не то что у Норшала.

— Да обычные у него глаза! Там в воде вообще было глаз не видно.

Адара не стала объяснять, делая вид, что ответ очевиден. Но рыцарь оставался в недоумении — что же такого почудилось сестре?

Прошлогодние листья шуршали под ногами. Небольшое рыжее животное проскользнуло под ногами Алфара, и он испугался, что чуть не раздавил юркого зверька, который молниеносно забрался на дерево и чихнул. В лапках зверёк держал круглый камешек.

— Зачем он тебе?

Алфар доверительно протянул ему руку, но тот настороженно застрекотал. Рыцарь попытался сгрести зверька с ветки, естественно, с самыми добрыми намерениями, и остался ни с чем. Животное проворно отскочило в сторону и вскарабкалось по стволу.

— Белка, — сказал Чарун. — Их в лесу много, но они прячутся. Меня-то не боятся, а ты… Ты — чужак.

Неудачливый ловец белок вздохнул и заговорил.

— А во Тьме животных мало. И земные звери интереснее. Они другие… Более жизнерадостные, что ли. У нас — серые и скучные. Люди их гонят, чтобы поля не топтали, а нам незачем их кормить. Хотя, некоторых приспособили, как коров, например.

— У нас тоже разводят коров, — оживился Чарун. — И ещё коз, овец…

Эти названия ничего не говорили Алфару, и оборотень принялся читать лекцию про коз и овец.

— Ну что, теперь куда? — спросил Мирт.

— Я думал, что ты увязался с нами из-за Нефроны. И раз уж её теперь здесь нет… Не займёшься ли ты своей работой?

Мирт красноречиво выразил мимикой всё презрение к этой идее.

— Лично я собираюсь обратно в город, — продолжал маг. — Смысл мне тут торчать? Выйду на чистое место и открою портал.

— Я с тобой! — поспешно воскликнул тридан.

— Как знаешь.

Фарлайт размышлял, какая логика движет его спутником (если у этого существа вообще была логика — он уже начинал в этом сомневаться). Можно предположить, что он изначально и следил за Фарлайтом, а не ухаживал за Нефроной, то… Нет, это точно паранойя. Маг нахмурился.

— Слушай, Мирт. Раз уж мы временные собратья по дороге, расскажешь о себе, про свою работу?

— Да зачем? У меня скучнющая работа. Клерк в суде. И рассказывать нечего.

Роща начинала редеть. Из долины потянуло знакомым запахом: опять тлели сервияры. Фарлайт натянул повязку на лицо, а Мирту, видимо, всё было нипочём.

— Я ж с детства в столице, давно привык! Там тоже прииски под боком.

— Несусветная вонь. Как вы там живёте…

— Абстрагируйся.

— Дерьмо ста чертей! Если в пятку вопьётся колючка, вы, столичные жители, тоже будете делать вид, что её нет, вместо того, чтобы вытащить?

— Ну ты сравнил. Если наверху решили оставить как есть, значит, так и правда лучше. Даже если бы я и захотел вытащить эту колючку, что бы мог я сделать? Да ничего.

И Мирт вдохнул воздух полной грудью с наигранно блаженной миной на лице. Брезгливого Фарлайта аж передёрнуло.

— Клерки не могут, судьи не хотят…

— И, поэтому ты решил, что весь мир просит: «Убей меня, убей меня»? — писклявым голосом изобразил тридан голос Тьмы. — Потому что тебе нос щиплет?

— Ай. Ты ж дурачок. Что с тобой про философию разговаривать.

— Я могу и про философию.

— Да ладно… В чём смысл жизни?

— Ну, раньше я об этом не думал, но как только узнал, что мой отец совершил подвиг и погиб… совсем недавно узнал… так вот, теперь эта история всё время вертится у меня в уме… Будто я был слеп и только сейчас прозрел.

— И? В чём смысл-то?

— Стать достойным своего Рода. Пока не знаю, как. Но во мне будто была пустота, а теперь она заполнилась.

— А я люблю пустоту. Я её понимаю. Вы все пытаетесь заполнить её, придать форму… это мне чуждо. Я ищу чистую, незамутнённую пустоту и никак не могу найти. Все вокруг одержимы одной формой — и без содержания, потому что любое содержание заменимо, а значит, ложно… Всё суета. «Защитники чистой Тьмы» это понимают лучше всех прочих. Вот почему я к ним примкнул. Они знают цену, точнее бесценность пустоты.

— Тогда в чём смысл твоей жизни?

— В смерти.

— Мрачненько.

— Что мрачненько? Вон твой отец, разве он не выполнил своё предназначение, лишь сдохнув? И тем самым он дал предназначение тебе: теперь ты тоже живёшь и думаешь, как бы покрасивше сдохнуть. Будто ты кшатри какой. Я, кстати, всегда уважал кшатри. Они зрят суть. У них даже есть негласное правило: жить и действовать так, будто ты уже приговорён и умрёшь с минуты на минуту… ты знал?

— Не-а. И мой отец умер, чтобы другие жили. Что ж ты не разбежишься и не прыгнешь со скалы, если так охота раствориться?

— Я же не эгоист. Я должен перед своей смертью организовать смерть всего мира, — и Фарлайт неприятно улыбнулся.

— Что невозможно, к счастью.

— Возможно. Если исчезнут судьи — столпы, поддерживающие плоть, рухнет всё, что было ими создано — всё материальное, и растворится следом.

— Занятная теория, но…

— Тьма мне сама сказала. А я всегда чувствовал, что рождён для чего-то грандиозного, а не для бесконечной писанины на каком-нибудь минус втором этаже лаитормского суда! И вот — доказательство! Голос Тьмы!

Маг гадал, что думает о нём сейчас тридан, потому что тот не торопился с ответом. Решил ли он, что Фарлайт бесповоротно потерян для него, как собеседник, или склоняется к правоте его слов?

— Я хочу написать про это холавилеим. Как ты вообще живёшь с таким грузом?

Фарлайт хлопнул рукой по поясу со склянками.

— Вот так. Помогает отвлечься. Но я не злоупотребляю!

— М-м. То есть, ты упился криалином, и тебе пришёл голос Тьмы…

— Я знаю дозировку. Три капли, чтобы расслабиться без побочек. Никогда не превышал.

— Ну ага. Ты наркоман.

— Нет, идиот!

— А, так ты просто идиот? Теперь понятно.

Маг вспылил. Обе этих вещи: оказаться превратно понятым, как и превратиться в цель для насмешек, он ненавидел одинаково сильно. И кто над ним глумится? Жалкий третий ранг! Энергия скопилась в его ладонях, и Фарлайт приготовился подвесить шутника вверх ногами на ближайшем дереве; но… Мирт же третьего ранга. Тратить силы на недостойную букашку?

— Это ты идиот. Двойной, тройной идиот! — выпалил маг. Комки энергии в его руках рассеялись. — А я не наркоман!

— Докажи.

Фарлайт, не заметив очередную манипуляцию тридана, отстегнул банки с пояса и отдал Мирту.

— На, дарю. Видишь, они мне не нужны, — его раздражение сменилось самодовольством. Вот, мол, как он ловко продемонстрировал свою незапятнанность; съел, тридан?

Мирт быстро закопал банки в своей сумке под другим барахлом, пока маг не передумал. Он уже слышал звон монет и размышлял, что купит на деньги, вырученные с криалина. Тем временем они выбрались на равнину.

— Вот и подходящее место.

Фарлайт взмахнул руками и что-то тихо прошептал. Над землёй распахнулась круглая дыра в пространстве. Мирту почудилось, что оттуда на них смотрит огромный глаз, парящий в столь любой Фарлайтом пустоте; но не успел он присмотреться, как его вместе с магом, ветками и травой засосало в воронку.

— О Тьма! Рем, только ты меня не оставил! Век буду благодарна. Почему ты за мной пошёл?

— Отец учил меня не верить в проклятья и порчи.

К слову, мальчик уже успел горько разочароваться в совете своего отца.

— А теперь попробуем отсюда выбраться.

Рем согласился — ему тоже не нравилось в колодце.

Пока они возвращались в Ведьмину пущу, Нефрона не раз споткнулась на ровном месте, её ударила по голове упавшая ветка, и заклинания, которые она призывала для унятия головной боли, не удались. Местные ведьмы не дали ей сказать ни слова, сразу заподозрив, в чём дело, и с помощью магии переправили пришельцев на дно колодца.

— Ну, прекрасно! То они привечают нас как лучших друзей, кормят, укладывают спать, гадают, то выкидывают такие штуки! — воскликнула Нефрона. — Вот скажи мне на милость, почему именно в эту сырую яму? Я была бы гораздо более признательна, если бы они закинули нас во дворец к Триглаву. Какой смысл в том, что я буду сидеть рядом с их деревней, по их логике я всё равно заражу их невезучестью, когда они придут сюда за водой.

— Леди…

— Плевать на титулы, зови меня тётя Нефрона.

— Тётя Нефрона, вы не правы. Они никогда не придут сюда за водой.

— Как так?

— Это не их колодец.

— Не понимаю тебя.

— Когда Вронагерна гадала нам, там был другой колодец, с другими камнями.

— И правда. Какой ты наблюдательный. Но может быть, это обман зрения? Или их колодец только снаружи выложен чёрными камнями?

— Нет. Я заглядывал в него.

— Значит, мы сейчас можем быть где угодно. Но это не отменяет того, что нам надо выбираться!

— Вам сейчас лучше не колдовать.

Нефрона нахмурилась и призвала Тьму. Конечно же, ей это не удалось.

В последующий час она занималась тем, что чередовала попытки призыва с бессвязными выкриками, нелестными для жителей Ведьминой пущи и, в особенности, для Вронагерны. Наконец она успокоилась, решив, что когда достигнет шестилунного статуса, то нашлёт на них гнойники. Предвкушения страданий провинившихся ведьм доставили ей удовольствие, и она совершенно утихомирилась. В таком состоянии её обнаружила Идея.

— Ремус, как насчёт того, чтобы получить первый урок мастерства?

— Ур-ра! Но как? Здесь?

— Здесь. Единственная надежда — на тебя.

Нефрона оглянулась в поисках материала и нашла кое-что, чего в любом месте достаточно, то, из чего легче всего сделать слугу — камень.

— Подобно демонам, сморты тоже изменяют плоть, но не живую. Заставь камень ожить.

— Как?

— Откуда мне знать? Твои сородичи — скрытные ребята. Маги же действуют открыто, при всех, не то что сморты, в подземных лабораториях… Ты не сиди, а думай, работай, и получишь первый полумесяц на медальоне!

Мерцалки блистали в безоблачном чистом небе, блёкло освещая покрытую жёсткой травой и редким кустарником долину. Ветра не было, сервиярной вони тоже. Вдалеке ясно виднелись стены незнакомого города — чёрные на фоне чёрного неба.

Мирт с досадой пнул землю и произнёс:

— Куда ты открывал портал?

— В Лаиторму, — отозвался Фарлайт, вытаскивая из волос ветки.

— Я готов поклясться своим именем, что это не только не Лаиторма, но и не Север.

— Меня интересует другое. Ты ничего не забыл?

— Вроде нет.

— Где твой конь?

— Стидх?! Горе мне! Все мои вещи!

— В сумке вроде были какие-то важные бумаги?

— Кому они нужны? Пропали одежда, зеркало, кинжал, леинра!

Фарлайт смущённо подумал, что кинжала в потерянной сумке как раз и не было. Тридан продолжал возмущаться.

— Не иначе как черти отвязали, когда уродец напал на Нефрону! Отвлекали, гады… Стидх, наверное, героически сопротивлялся…

— Он не сопротивлялся.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, и всё.

— Озарение?

— Вроде того.

«Мы одни в степи… третий ранг, не сможет мне сопротивляться!»

Маг вздрогнул. Мысль отступила, ненавязчиво намекая, что вернётся в ближайшем будущем. Фарлайт побрёл к городу.

— Подожди меня!

Они прошли несколько сотен метров. Мирт собирался молчать всю дорогу, но не выдержал.

— Ты раньше хорошо открывал порталы?

— Если только на маленькое расстояние.

— Сейчас ты сильнее, но почему-то не сработало…

— Может, неподалёку кто-то тоже открыл портал в эти места, вот и вышел сбой.

— Ничего себе ошибочка! Кто бы это мог быть? Нефрона?

— Не смеши меня.

Путники преодолели ещё несколько сотен метров.

— Я знаю, где мы! На Востоке!

— С чего ты взял?

— Гляди — какими стенами окружён город! Башни с ярусами, балконы-цветники, цветы даже на охранных башнях! Это точно Восток!

Они прошли ещё немногим более тысячи метров. Справа от них показалось несколько существ, каких, пока было непонятно. Сначала казалось, что они идут туда же, к городу, но вскоре выяснилось, что существа хотят преградить дорогу путникам. На этот раз молчание нарушил Фарлайт.

— О чём ты?

— Да так, смотрел на пейзаж, вот и вспомнились стихи. Балхарф Разрушитель, знаешь такого?

— Мне чужда поэзия магов. Стихи они пишут хреновые, не то, что триданы. Я даже не знаю, что меня в этом стихе бесит больше: тривиальные рифмы или невнятный смысл, — промолвил Мирт. Что-то будто надавило на него, тело его свела судорога.

— Это из поэмы «Предатель недостоин жизни».

Тридан вдруг упал на колени и схватился руками за шею.

— Прекрати… — прохрипел он.

Маг жутковато рассмеялся и вцепился взглядом в корчащегося у его ног Мирта. Тот перестал задыхаться и, отняв руки от горла, упал на сухую землю.

— Я всё это время думал, с чего вдруг решил вывалить тебе всё, что знаю, там, в Ведьминой пуще… Ты зачаровал по-тридански! Но ты слишком слаб, у тебя три луны, тебе кто-то помогает! Признавайся, кто!

— У тебя точно паранойя… Сначала кто-то будто подослал чёрта, теперь меня…

Невидимые тиски опять схватили Мирта за горло, и он поднял руки, мол, сдаюсь.

— «Предатель недостоин жизни», ты помнишь?

— Дай отдышаться…

Мирт сел и закрыл лицо руками.

— Говори!

— Что говорить? Ты и так догадался…

— На кого ты работаешь?

— На мастера Нельжиа! Может быть, из меня не вышел друг, зато получился образцовый подданный… Я обязан быть верным своему мастеру, даже если бы я не хотел этого, меня может заставить закон, и тут ничего не поделаешь, я должен подчиняться! Меня не за что винить!

— Лжёшь.

— Клянусь Тьмой!

— Не смей ею клясться!

Мирт поднялся с земли, вытянув руки в стороны и выпятив грудь.

— Хочешь бить? Бей! Но я не лгу!

— Мне лучше знать, — отрезал Фарлайт. — Хочешь сыграть на том, «какой я маленький и слабый, а он, злой и сильный, мучает меня»? Рассказывай с самого начала.

— Хорошо… По дороге в Пиминну я остановился на ночлег в Ихритте, и мастер явился мне во сне. Он приказал мне следить за каждым твоим шагом. Так что ты был прав, когда сказал, что я шпион, доволен? Время от времени мастер отправлял мне вопросы и принимал мои ответы, тоже мысленные… Сразу после того, как ты говорил с рыцаршей, мастер потребовал у меня подробный отчёт, и я хотел скрыть от него, правда! Но он почувствовал ложь и погрозился распороть мне живот и вывесить мои кишки на судейской башне, чтобы другим было неповадно. Так что Нельжиа знает всё, что с нами происходило.

— Мирт… Как прозвище Нельжиа?

— Какое это имеет значение…

— Как думаешь, тридан с прозвищем «Приятный» будет кому-нибудь приказывать или угрожать располосовать живот?

Тридан ошарашенно застыл.

— С тобой говорил не триданский, а демонский судья. А до тебя даже не дошло!

— Не кричи на меня! Ты хоть представляешь, как я себя чувствовал, когда ты прогнал Нефрону? Как мне было хреново? Но мне пришлось сделать вид, что я на твоей стороне, потому что у меня был приказ.

На глазах Мирта блеснули слёзы. Фарлайт с презрением отвернулся.

— Даже если бы с тобой действительно говорил Нельжиа, ты не должен был ему всё говорить. Самой высшей инстанцией для тебя должна быть мать наша, Тьма, а не какая-то её сотая часть, называющая себя мастером!

Мирт не нашёл ответа. За его спиной раздалось рычание.

— Ар-р-р… Не хочу прер-р-рывать ваш р-разговор, но у меня пр-риказ!

Существа, ранее видневшиеся вдалеке, стояли рядом с ними. То были ес и два дагата под предводительством тат-хтара.

Узкая вертикаль со стенками серого камня. Ни единый источник не согревает её дно своим прикосновением. Высоко в небе шевелятся две мерцалки, но какая от них польза глазу? Нефрона вытащила свой медальон, чтобы хоть немного развеять мрак.

— Смотрите, он движется!

— Тебе кажется.

— Нет, он правда движется!

Двадцать попыток оживить камень ни к чему не привели. Нефрона зевнула и продолжила поучения.

— Сосредоточься, передай часть своей энергии камню. Мысленно соединись с ним, становясь единым целым. Не маши руками, ты не можешь собирать энергию из воздуха, как маг, отдавай часть себя. Отключи своё восприятие, в этом мире для тебя должен существовать только камень…

— Но если я… уберу восприятие, как я буду вас слушать?

Нефрона махнула рукой и закрыла глаза. Ей привиделись поля, трава на которых вздрагивала волнами под лёгким дыханием ветра, и большая чёрная птица, кружащая над ними. Пять других птиц, серых, поднялись из густой травы и набросились на чёрную, пытаясь ударить её крылами, когтями и клювом. Чёрная птица безжизненным камнем упала на землю, на миг показавшись Нефроне кем-то из её знакомых, и тут же вспыхнула чёрным пламенем, от которого занялась вся степь — заполыхали все травинки, не исключая ни одной, до самого горизонта…

Нефрона очнулась. Рем сидел подле неё с восторженным выражением лица, у его ног ползал камень.

— О Тьма, Рем, ты это сделал!

— Да!

— Он уже говорит?

— Ещё нет.

— Ты должен сделать его говорящим, иначе какой с него прок? Мы выбросим его из колодца, и он скажет нам, что вокруг, а может, приведёт помощь… Рем, посмотри на свой медальон!

Мальчик дрожащими руками достал свой амулет. На нём слабо светился один полумесяц.

— У тебя получилось! Ещё немного!

Рем молчал, полностью сосредоточившись на камне. Нефрона почувствовала рядом лёгкое движение энергии и решила не мешать. Она отодвинулась, наблюдая за действом.

Тат-хтар подал бесу свиток, тот развернул его и прочёл с выражением:

— Чрезвычайный приказ номер восемнадцать, поручить к провозглашению старшему юристу Цваргхада Хегалю. Фарлайт из ингвилийской ветви Дха-Арклайн, маг седьмого ранга, обвиняется по следующим пунктам. Первое: клевета на великих наших благодетелей, верховных судей. Второе: антиправительственный заговор, в коий обвиняемый обманом втянул Миртлея Серебряного (тридан, третий ранг), Нефрону из ингвилийской ветви Дха-Оралайн (маг, четвёртый ранг) и человеческого ребёнка Ремуса Грана. Третье: подготовка переворота, направленного против идеального строя в мире плотной Тьмы, что могло повлечь за собой беспорядки и несчастия. Четвёртое: объявление себя мессией Тьмы, что является ложью, порочащей имя первоначальной субстанции. Пятое…

— И вас послали арестовать меня? — спросил насмешливо Фарлайт. — По приказу судьи Срединной области? Я там даже никогда не был. Мы на Востоке, вот получите бумагу от Ирмитзинэ, тогда возвращайтесь… О, что вы на меня так смотрите? Со времён Туилина вас на Востоке не особо жалуют, да?

Бес опустил свиток.

— Вы хотите сказать, что судейский указ недействителен? Учтите, мы запоминаем все ваши слова, а они выставят вас перед Судом не в лучшем свете.

Маг вздохнул и повернулся к Мирту, будто бы ища поддержку своим словам, но на самом деле подмигнул ему и послал телепатию. Тридан кивнул и пополз в сторону города. Демоны, на удивление, ничего не заметили. Тат-хтар вытащил верёвку и нетерпеливо напомнил о себе.

— Мы пр-редлагаем не сопр-р-ротивляться. Хотя, полагаю, бесполезно вам это говор-рить?

— Почему? Я сдаюсь, вяжи.

Фарлайт вытянул руки. Тат-хтар сделал шаг вперёд, собираясь обернуть запястья обвиняемого петлёй, но руки мага вдруг растворились, как и он сам.

— Он исчез! — прошипел один из дагатов.

— Это энергетическое зеркало! — пояснил бес Хегаль. — Обходите быстрей, пока он не смылся!

— Можете никуда не бежать, я всего лишь решил немного поиграть, — произнёс насмешливый голос. Фарлайт стал видимым. — Не подумайте, что я презираю законы, просто у меня дела. Если я завершу начатое, ваша жизнь станет приятней, обещаю.

— Р-развесили уши, пр-ростофили! — вскричал предводитель демонического взвода. — Хватай!

Тат-хтар бросился на мага, который со скоростью стрелы сдвинулся с места, заходя дагатам за спины. Демон упал, понял свою оплошность и с рыком побежал на растерявшихся дагатов, которые не могли понять причину странного поведения вожака.

Бес же отскочил в сторону и затаился, решив ничего не предпринимать, а ждать, пока оппонент устанет.

— Неужели вы не понимаете? Вам никогда не удастся меня поймать, если только я не захочу этого. Я — больше, чем просто маг. Я — Тьма.

Словно в подтверждение этих слов, мага окутало чёрное сияние — невообразимое зрелище.

— Нас не запугать дешёвыми штучками, — крикнул тат-хтар. — Бер-ри его, что стоишь!

Дагаты наконец-то приступили к действию. Сложив узкие лапы, они синхронно прыгнули на Фарлайта и так же синхронно наткнулись на шипы, выброшенные из тёмного ореола. Принявшие боевое крещение демоны одновременно вытащили из карманов по тёплому масляному шарику и опустили на рану.

«Один из них — двойник, ненастоящий», — догадался Фарлайт и произнёс: — Не пора ли вам уходить? Я не хочу лишать вас плоти.

Дагаты, издав боевой клич, снова бросились на него и снова наткнулись на шипы. Маг снисходительно улыбнулся. Тат-хтар выхватил метательный топорик и бросил обвиняемому в ноги, тот оторвался от земли и завис в воздухе.

— Уходи, демон! Неужели ты готов бесконечно терпеть этот позор?

Самый подходящий момент, в который можно ударить противника — это момент его торжества. Бес знал это, он дождался своего времени. Хегаль сдёрнул хвостом с себя алый плащ и расправил узкие, с большим размахом крылья. Бес змеёй заскользил по поверхности, набирая скорость, свечкой взметнулся ввысь и обрушился на мага, схватил его острыми когтями, пытаясь перевернуть и опрокинуть на землю. Фарлайт выскользнул из куртки, чуть не упал, но сохранил равновесие.

«О Тьма, спасибо, что на мне сейчас не мантия!» — подумалось ему.

Маг попытался ударить беса потоком энергии, но тот уворачивался, вилял, приближаясь то сбоку, то сверху, то сзади… Крылья мелькали перед его лицом, не давая сосредоточиться. Маг вильнул в воздухе, стремясь запутать беса, но его движение оказалось неожиданно неуклюжим.

Хегаль искал слабые места, но Фарлайт не давал застать себя врасплох, он всё время поворачивался лицом к бесу, готовясь отразить атаку. Сколько ещё продлится это мелькание крыльев? Маг прокрутил в голове последние полминуты. Они протекали медленно перед его восприятием, в реальности же это не заняло двух секунд. Бес двигался не беспорядочно, у него была траектория! Запутанная, но вычислимая. Фарлайт выхватил меч — и Хегаль чуть не наткнулся на него, еле успев вытянуть лапы вперёд и хватаясь за лезвие.

И тут же мощный поток сбил беса, увлекая его далеко-далеко. В малоизвестной деревеньке Пиминне этот день остался в истории, как явление дождя из демонов. Так впоследствии старики и говаривали: «Энто было аккурат опосля дождя» или «Да года за три до дождя, не помнишь, что ль?»

Маг опустился на землю. Перед ним остался один предводитель взвода — дагат с двойником уже давно успели смыться.

«Прибьёт», — подумал тат-хтар.

— Такие фокусы демонята показывают на пер-р-рвом кур-рсе!

— Что?

— Так могут даже бр-родячие ведуньи!

— Думай, прежде чем говорить, демон!

— Шар-р-рлатан! На большее ты не способен!

— Никто! Никогда! Не смеет говорить так со мной! — прогремел над долиной голос мага, настолько чужой и неестественный, что он сам испугался своих слов. Он вспомнил, что когда-то так говорила Тьма… — На колени, грязный демон, проси прощения!

Демон, чего Фарлайт никак не ожидал, встал на колени, ухмыльнулся и начал что-то тихо напевать. Грубая, неритмичная песня.

— Пр-рости меня, Тьма, пр-рими в объятья свои… Будь милостива к сыну своему, отпусти всякий гр-рех, тебе одной молюсь, Тьма, ты одна — моя мать…

Фарлайт почувствовал, что его гнев резко утих, будто унесённый порывом ветра. Он попытался сосредоточиться снова, но долина поплыла у него перед глазами. Магу показалось, что тело его растворяется в словах песни; он не мог более управлять своим телом и сделал шаг вперёд, как под гипнозом, движимый только одним желанием — прикоснуться к тат-хтару, обнять его и пообещать милость.

Демон осёкся, он никак не ожидал, что совет судьи — петь эту песнь — окажется настолько действенным. В этот момент маг очнулся и схватил горло тат-хтара удушающей петлёй, чтобы тот больше не мог проронить ни слова. Маг сжал пальцы в кулаки. Земля под ногами вздрогнула.

— Молиться надо было не мне, а своему мастеру, может, он бы тебя и спас! Ты хотел воспользоваться моей милостью, ублюдок! Ты мне не сын! — вскричал маг чужим, почти женским голосом.

Вокруг Фарлайта нарастал вихрь энергии, подобный множеству неосязаемых водных струй. Земля снова сотряслась. Крошечные трещинки разрезали её верхний слой.

— Нет никого выше Тьмы, и не может быть!

Негустая растительность начала испаряться, сначала исчезли листья одиноких деревьев поблизости, потом растаяли тоненькие стволы, за ними растворились в бесконечном пространстве тонкие травинки.

Демон почувствовал тепло на лице и хвосте — единственных участках кожи, не покрытых шерстью. Странный холодный жар нарастал, грозя расплавить всё и вся. Что-то мелкое и колючее набивалось тат-хтару в его жаберцы и десять глаз. Демон зажмурился. Больше всего на свете он хотел бежать, но не мог — петля крепко держала его подвешенным в воздухе. И тут демон ощутил прикосновение рук, таких холодных, что он чувствовал их через слой брони и одежды.

Землетрясение, в эпицентре которого оказались маг и его жертва, усиливалось. Где-то вдалеке послышался грохот — это разрушилась одна из башенок города.

Энергия уходила из тела тат-хтара вместе с кровью.

22. Гости

Ирмитзинэ предстояло навестить ещё троих гостей. По-настоящему важным был только третий визит; первые два ей предстояло совершить лишь ради того, чтобы третий не вызвал подозрений.

Судья остановилась на загромождённом цветочными горшками балконе, что огибал этаж, и выглянула на улицу. Во дворе ученики собирали голема. Камни не хотели клеиться друг к другу; адепт, ответственный за размешивание глины, сплоховал, и теперь всё задание готово было провалиться. Фигурки в серых кимоно суетились и нервничали, вот-вот должен был прийти мастер, а голем ещё не начинал шевелиться. Девочка, стоявшая ближе всех к дому, заметила судью и крикнула:

— Мастер Ирмитзинэ! Помогите нам, ну пожалуйста!

Великую смортку всегда забавляло то, что её, правительницу всей области, ученики боятся в сто крат меньше, чем своих мастеров по предмету.

— Килури, ты давно уже успела бы сходить за новой глиной, так нет — для тебя удобней отвлекать меня от важного дела.

Девочка смутилась.

«Учеников надо держать в строгости», — подумала судья. — «Иначе ничего не усвоят».

Она продолжила своё величавое шествие, считая двери, мимо которых пролегал её путь. Дойдя до нужной, Ирмитзинэ приложила ухо к стене. Тихо. Смортка постучала.

— Леди Дха-Оралайн!

Нефрона сразу же открыла ей.

— Мастер Ирмитзинэ? Входите, входите…

Нефрона отряхнула мантию, стесняясь неизвестно чего. Хозяйка особняка смерила её взглядом и, кажется, осталась недовольна.

— Присаживайтесь… — пробормотала Нефрона. Ей был неприятен визит судьи, она интуитивно чувствовала опасность, но не знала, откуда её ждать. — Я бы хотела поблагодарить вас за наше спасение.

— Хотели бы? Так благодарите, — усмехнулась смортка. Нефрона непонимающе взглянула на неё.

— Простите, может, я что-то не так сказала? Я не знаю обычаев этих мест, так что если я нарушила какое-нибудь правило этикета, в этом нет моей вины.

— Вы, кажется, собирались изъявлять благодарность, а не оправдываться.

Девушка покраснела.

— Спасибо вам огромное, за то, что вызволили нас.

— В этом нет моей заслуги.

Нефрона почувствовала, что у неё болит голова. Она не могла понять, чего от неё хочет судья — то просит от неё благодарности, то отказывается от признательности. Ирмитзинэ продолжила.

— Скажите спасибо мальчику. Если бы оживлённый им камень не прикатился бы в город и не сообщил о вашей беде, вы бы до сих пор сидели там. А то, что вытаскивали вас из этой ямы мои подчинённые, значения не имеет.

— Тогда я благодарю вас за противоядие от несчастий, — дрожащим голосом проговорила Нефрона. Смортка лениво кивнула. — И благодарю за то, что пристроили Рема в свою школу, теперь я могу с чистой совестью сообщить его родителям, что выполнила обещание…

— Я вообще не понимаю, как они доверили своего сына вам?

— Извините… Простите меня…

Нефрона закрыла лицо руками и убежала в заднюю комнату.

«Истеричная, боязливая, вечно во всём сомневающаяся, и что хуже всего — не умеющая за себя постоять. Не смогла возразить мне ни единым словом», — подумала смортка. Поколебавшись, она положила на постель ульхитовую круглую пластинку, испещрённую символами, провела по ней пальцами, что-то шепнула и вышла на опоясывающий этаж балкон.

Мирт стоял около окна, любуясь видом на город. Столицу Восточной области, Саотими, окружала толстая стена, что считалась прежде нерушимой. Недавнее землетрясение проверило её на прочность, и одна из башен проверку не прошла. Люди сновали рядом с той башней мелкими муравьями, они уже почти привели её в порядок, осталось только возвести последний ярус.

Ещё одно кольцо стен опоясывало большой особняк, что был одновременно и зданием суда, и резиденцией Ирмитзинэ, и лабораторией, и главной смортской школой. Все дома опутывали ползучие стебли, какой именно породы, Мирту было не рассмотреть. Панорама вселила в него вдохновение, и он заиграл на леинре, подаренной ему вчера великой сморткой.

— Славься, город Саотими! — прозвучало начало стюра. В дверь постучали. Тридан отбросил леинру и бросился на порог. Увидев судью, он обрадовался и склонился в поклоне.

— Я по делу, — сообщила Ирмитзинэ.

— Конечно же, по делу! — подхватил Мирт. — У такого занятого чудотворца, как вы, даже не может быть так, чтобы все дела вдруг закончились. Ах, мне знакомы эти плотные графики… Такая скукота. Но вы, вероятно, уже привыкли? Я смотрел сейчас на город… Превосходно, восхитительно! Это ведь вы создавали его? Да-да, вы, кто же ещё? Ведь вы приложили более всех стараний по приведению нашего мира в порядок, даруя ему более-менее приличный вид! У меня до сих пор стоит пред глазами та картина, которую мне вчера посчастливилось увидеть, когда я прибежал к вам, запыхавшийся, и передал просьбу моего друга, которую вы в тот же час исполнили, придя ему на помощь…

— Хватит! — воскликнула смортка. Но лицо её осталось непроницаемым.

Мирт захихикал.

— Ах, я и забыл, что вы здесь по делу! О чём вы хотели поговорить?

— Расскажи мне о Фарлайте, Миртлей.

— Я о нём знаю очень мало. Вам надо было спросить Нефрону, они знакомы с детства…

Ирмитзинэ покачала головой.

— Не думаю, что мне удалось бы извлечь пользу из слов этой импульсивной дамы, думающей эмоциями. Может быть, тебе будет легче, если я задам наводящие вопросы?

— Я слушаю.

Судья открыла рот, чтобы задать первый вопрос, но вдруг прищурилась, внимательно глядя на собеседника, и не вымолвила ни слова. Мирту подумалось, что её посетила неожиданная мысль. Наконец, Ирмитзинэ спросила:

— Он не приходится тебе родственником?

— Нет. Мы даже не похожи! У меня лицо узкое, а у него круглое…

— Меня не интересует внешние различия. Может, какой-нибудь общий предок в пятом-шестом поколении?

— Откуда я могу знать?

— Нынешняя молодёжь совершенно не интересуется своей генеалогией. Раньше, бывало, спросишь у ребёнка, так он семейное древо поколений на десять опишет без запинок…

Смортка удовлетворённо сжала пальцы в замок.

— Но это не имело никакого отношения к делу. Итак. Первое, что мне надо знать — это его характер. Ты провёл с ним несколько дней; расскажи кратко, что успел подметить?

— Если я буду говорить честно, он меня потом побьёт.

— Он ничего не узнает.

— Хорошо. Он — высокомерный, вспыльчивый, мнительный, редко считается с мнением других, игнорирует всё то, что ему неинтересно.

— Прямо как Тьма, если бы она имела своё воплощение в мире плоти?

— Ну… Таких как он — сотни, если не тысячи.

— Может, он так реагирует на то, что получил высокий ранг в столь короткий срок? Бессознательно?

— Я… я не знаю. Откуда я могу знать.

— Ты же тридан. Ты видишь суть души.

— Ах, какой эпитет, — Мирт зарделся.

— А что-нибудь хорошее в твоём приятеле есть?

— Э… нет. Ну… Преданность делу, наверное.

— Что ж, Миртлей, спасибо за искренние ответы, — сказала Ирмитзинэ.

В коридоре она вынула из сумки карточку и черкнула пару символов на тзин-цо — шифрованном смотрском языке.

Ирмитзинэ добралась до конца балкона, спустилась по угловатой винтовой лестнице на террасу и пошла к другому крылу особняка, более старому, построенному на случай осады, и поэтому смахивающему на цитадель.

У входа прогуливался человек в грязной робе.

— Итцин, опять прохлаждаешься? — резко спросила смортка.

Уборщик вытянулся по стойке «смирно» и возразил, заявив, что он только что наводил порядок в старой зеркальной комнате.

— Наконец-то, — сказала Ирмитзинэ, и тут же направилась проверить этот самый порядок.

В особняке было несколько зеркальных комнат, и только одна из них — с магическими зеркалами, через которые можно наблюдать картины обоих миров. Судья прошла по периметру комнаты, постукивая по каждому зеркалу. Её заинтересовало одно из отражений. Смортка начертила пальцем на зеркале знак, и картинка увеличилась в масштабе.

— Любопытно… Наши рыцари всё-таки решили обрести свою погибель. Не буду им мешать.

В зеркале отражалась Адара, которая подошла к груде валунов, хлопнула по камню и спросила:

— Вы чувствуете поток энергии?

— Здесь мы черпаем силу для ведовства, — важно провозгласил Чарун.

— Черпаете силу из нашего мира, — пробормотал Алфар. — Что дальше, сестрица? Будем читать формулу возврата?

— Думаешь, я не читала её? Я её за эти годы так вызубрила, что мне легче вспомнить эту формулу, чем своё имя.

— И здесь тоже читала?

— Да.

— Тогда зачем мы сюда пришли? Постучаться лбом по камню? Ты не знаешь что делать, так зачем было меня обнадёживать?

— Я хотел посмотреть на другой мир, — вдруг сказал оборотень. — Но не выйдет. Значит, такова воля Вроха.

— А наша воля что-нибудь да значит? — весело воскликнула Адара. — Наш разум? Я хочу вернуться, и я это сделаю! Чтобы найти выход из ситуации, надо подумать!

Остальные молча воззрились на неё.

— Я поразмышляла, и пришла к выводу, что формулу возврата, как ты верно подметил, Алфар, надо читать где-то здесь, но в каком месте конкретно? В том, где идёт прорыв энергии. Тьма услышит нас и заберёт!

Рыцарь недовольно проворчал:

— И где твоё конкретное место?

— Как ты думаешь, зачем здесь эти камни?

Валуны грозно возвышались на круглой поляне. Три волчьих черепа на вершине смотрели на пришедших пустыми глазницами.

— Врох будет недоволен, если мы разрушим алтарь, — произнёс Чарун.

— Никакого Вроха не существует, — сказала ему Адара. — Что, начинаем разгребать? Это только с виду они большие и тяжёлые, но справимся мы легко — только надо раскрыть себя навстречу энергии…

Рыцарша взобралась на вершину, покрытую запёкшейся кровью жертвенных зверей и богохульно сбросила волчьи черепа.

— Нет! — вскричал Чарун, бросившись к алтарю. — Что ты творишь?!

Алфар взобрался на каменную гряду, они с сестрой принялись толкать верхний булыжник.

— Перестаньте! Глупцы!

Чарун схватил с земли большую палку, размахнулся и ударил Адару по ноге. Тем временем Ирмитзинэ начертала на зеркале новый знак.

— Не хочешь помогать, так хотя бы не мешай, — строго сказала Чаруну Адара, но тот не унимался. — Ну всё, с меня хватит.

Она осмотрелась, схватила камень размером с собственную голову — благодаря колдовству смортки он оказался неожиданно лёгким. Адара не успела этому удивиться, и швырнула камень в Чаруна. Тот рухнул оземь. Верхняя часть его черепа превратилась в кровавое месиво.

— Он же был твоим учителем, — проговорил Алфар.

— Я… не знаю, зачем это сделала. Но прошлого не воротишь, так?

Они спустились на землю и переглянулись. Видимо, брат с сестрой подумали об одном и том же, потому что через секунду они были уже на коленях, слизывающие мозги и кровь шамана.

Иртитзинэ постучала по зеркалу, отключая его.

«Ещё несколько часов, и они будут во Тьме».

Дальнейший её путь лежал в темницы.

Охранник-человек сослепу не признал её и собрался выпроводить, тогда смортка спокойно, с улыбкой пригрозила ему увольнением. Надсмотрщик не на шутку испугался, и чтобы отвлечь начальницу, спросил:

— Выпускать кого-то будете?

— Да.

— Оправдали кого-то? Вот хороший день! А кого?

— Помолчи, — сказала Ирмитзинэ. — Приведи ко мне физически полноценного человека, желательно помоложе и поздоровее. Не важно, по какой статье осуждённого.

Охранник почтительно склонил голову и отправился в подземелье. Происходящее было ему непонятно, но приказ есть приказ. Через минуту он вернулся, волоча за собой по полу кого-то в изорванном платье.

— Она что, не ходит? — удивилась смортка. — Я же просила здорового заключённого.

— Нет, она ходит, и даже бегает! — захохотал охранник. — Заключённые должны знать своё место, потому я её так веду.

— Подними её.

— Вставай! — рявкнул надсмотрщик.

Судья осмотрела узницу.

— Если отмыть твоё тело, тебя можно даже счесть симпатичной. Хотя это бесполезно — вы, люди, притягиваете к себе грязь как магнитом. За что осуждена и кем?

— Ложь право имеющему, — пролепетала девушка. — Приговор вынес младший судья Зинжео, три с половиной тысячи дней…

— Младшие судьи боятся быть слишком снисходительными, — усмехнулась смортка. — Страж, развяжи ей руки.

Ирмитзинэ повела бывшую заключённую по лабиринту коридоров.

— Вы меня отпустите?

— Если останешься живой, отпущу.

Девушка застучала зубами от страха. Смортка остановилась, сняла с пояса зелёную бутылочку с криалином.

— Пей.

Жертва не сделала пару глотков, как того ожидала Ирмитзинэ, а опустошила бутыль одним махом. Глаза заключённой остекленели, пальцы разжались и пузырёк выпал из рук, застучав по плитам пола. Девушка рухнула на пол.

— Мне же теперь придётся её тащить. Надо было лучше думать, — отругала себя смортка.

К счастью, в её мини-аптечке оказалось зелье, увеличивающее силу на короткое время. Если бы кто-нибудь шёл по тёмному коридору в тот день, он бы стал свидетелем редкого зрелища — судья несёт на своих плечах человеческую девушку.

Судья прикоснулась к двери. Сложный замок покрывал всю её поверхность — мало кто догадался бы, что изощрённый узор рельефа скрывает в себе рычажки.

Ирмитзинэ открыла дверь и заглянула в комнату. Там полноправно царил беспорядок: дверцы шкафов распахнуты, все вещи разбросаны по полу. Все стулья были сломаны — гость пытался сломать ими дверь, когда понял, что силе она не поддаётся. Цветы в горшках пожухли, все стебли были надкусаны, видимо, кое-кто хотел отведать их сок, но тот пришёлся не по вкусу. Сам гость сидел на кровати, уставившись в одну точку.

Смортка положила девушку на пол и закрыла дверь изнутри.

— Как самочувствие? — деловито осведомилась она.

Нет ответа.

— У меня есть то, что тебе нужно.

Ирмитзинэ указала на безжизненно лежащее тело. Фарлайт маниакально сполз с кровати и вцепился в шею жертвы, разрывая её зубами. Судья бесстрастно наблюдала за ним, как незадолго до этого — за двумя кшатри. Она снова достала из сумки бумаги и сделала несколько пометок.

Фарлайт лёг рядом с девушкой. На лице его появилось безмятежное выражение, предшествующее входу в транс. Ирмитзинэ грубо толкнула его, он растерянно поднялся, а когда увидел жертву, немедленно прильнул к ней руками, исцеляя страшную рану на шее.

— Зачем? Разве её жизнь важна для тебя?

— Я же не хочу её убивать.

Смортка засмеялась.

— Так вот ты какой! Может, это и не ты с ней расправился?

— Я не мог себя контролировать, — выпалил Фарлайт, злобно взглянув на Ирмитзинэ. — Вы это знали! И даже не остановили меня! Поступок, достойный судьи!

— А ты у нас святой? Один маленький яблучный кустик поведал мне, что ты прикончил чёрта — это раз.

— Я спасал Нефрону.

— Тобой убит демон недалеко от Саотими — это два.

— Это не «два», а самооборона.

— Да, но ты загрыз бедного тат-хтара. Думаю, он бы с радостью ушёл, если бы ты дал ему возможность… И, ты принял мои дары в Ведьминой Пуще.

— Те два сморта? Они уже были осуждёнными на смерть, разве нет?

Рана на шее девушки наконец затянулась, но она не дышала: потеряла слишком много крови.

— Всё, поздно, — Фарлайт с досадой снова уселся на кровать. — Чего вы от меня хотите?

— Чтобы ты рассказал, что будешь делать дальше? После всего этого?

— Потом будет видно.

— Тебе не надоело быть орудием в руках Тьмы?

— Я — не орудие, а её избранник.

— Наивный, я уже говорила тебе, что Тьма малоразумна, она готова забыть о своих фаворитах.

«Не слушай её!» — чётко прозвучало в голове у мага. — «Ты избавишь мир плоти от их гнёта, и это будет лучшим подарком для тебя — осознавать себя всеобщим освободителем.»

«Я вправду должен убить их?»

«Посмотри, какие они! Они создали мир рабства и насмешек, сделав себя его правителями.»

«Но разве это плохо? Каждый знает своё место. Люди работают на нас, а мы совершенствуемся.»

«Зачем вообще надо было создавать мир плоти? Судьи — худшая часть меня, поэтому они отделились. Таким образом, они предали Тьму. Ты стремишься ко мне? Стремишься вернуться в мир энергии, раствориться в чистой Тьме? И все вы желали бы того же самого, но судьи научили их бояться этого. Смортка сегодня молилась, просила простить её, но если бы она действительно стремилась найти со мной единение, она убила бы себя.»

«Может, она боится, что ты накажешь её?»

«Если она придёт ко мне сама, не накажу. А если посредством чужих рук, то уничтожу до последней частицы энергии.»

«Но ведь ей будет уже всё равно.»

«Я не верну её в остальную массу меня до конца, чтобы она могла чувствовать. Но она раскаивается, хотя бы иногда. Потому убей её последней, дай шанс одуматься.»

— Ты говорил с Тьмой? — полюбопытствовала Ирмитзинэ.

— Она говорит, что если вы не побоитесь прийти к ней через самоубийство, она помилует вас.

— А иначе?

— Иначе она оставит вам способность чувствовать и будет уничтожать вашу энергию, чтобы вы ощутили ужасную боль.

— Тебя это не пугает?

— Если бы пугало, я не вступил бы в ряды защитников чистой Тьмы, — сказал маг. — И я знаю свою цель. А ваша жизнь имеет цель?

— Раньше точно была. Создание ландшафтов, городов, животных… Но теперь я почти не творю.

— Тогда вам будет легко отказаться от жизни во плоти.

— Если бы это было так! Плоть — не больше, чем грязь, но она способна чувствовать… Восхищаться, страдать. Ты скажешь, эмоции — чушь? Так. Мы понимаем суть энергии, и это не даёт нам окончательно кинуться в водоворот чувств, в отличие от людей. Иногда я им завидую. Ты когда-нибудь задумывался, что такое любовь? Та любовь, которую чувствуют люди? Я жду. И когда-нибудь найду способ почувствовать.

— Уверен, вы разочаруетесь, когда познаете эту «любовь». Вы всё-таки подумайте о бессмысленности вашей жизни, — посоветовал Фарлайт.

— Обязательно, — отозвалась Ирмитзинэ.

— Почему… почему вы так просто говорите со мной обо всём этом? Почему не бросили в самую дальнюю тюрьму, почему не развоплотили?

— Как же я могу идти на такие меры без суда. Я судья или кто? — улыбнулась Ирмитзинэ. — И, твои мотивы мне вполне ясны. Хаос течёт в наших жилах, во всём живом. Поглотить его — лучший способ прикоснуться к первозданной, неограниченной мощи. Но твой ум юн и не готов совладать с этой мощью. Учись контролировать себя. Я не буду закрывать тебя на замок, позже пришлю кого-нибудь забрать тело, — и она ушла, оставив озадаченного Фарлайта наедине с трупом.

«Видите ли, моя жизнь бессмысленна!» — усмехнулась судья. От перевозбуждения она так громко топала по каменной дорожке, что ученики, находящиеся в дальнем конце двора, с испугом оглядывались на неё. — «Обучать адептов — разве это не смысл? Кто-нибудь из них станет великим деятелем…» — Ирмитзинэ остановилась. — «Зачем? Чтобы вскорости умереть и оставить после себя других учеников? Смысл — это нечто завершённое. А какая осмысленность в бесконечности? Просто движение. Тупое движение».

Радостная девочка подбежала к великой смортке и дёрнула её за одежду.

— Мастер Ирмитзинэ! Голем получился! Он ходит!

— Когда ты избавишься от своей привычки отвлекать меня, Килури?

— Но голем такой классный!

— Классный? — недоумённо переспросила Судья. — Ах, этот молодёжный жаргон…

Ученица взяла Ирмитзинэ за руку и повела к остальным ученикам, радостно прыгающим вокруг шевелящейся груды камней. Казалось, жалкая фигура сейчас развалится и прибьёт счастливых детей, взявшихся уже за руки в весёлом хороводе. Всё же Ирмитзинэ кивнула и похвалила учеников.

— Ура! Ура! Ей понравилось! — завопили дети.

«Нет, дражайший избранник Тьмы, в моей жизни есть смысл. Время идёт, мир живёт и развивается. И я присматриваю за ним».

Будто дыхание шелохнуло Саотими. Растительность еле шевельнулась, но никто, кроме Ирмитзинэ, не обратил на это внимания. Судья поняла, что открылся портал из другого мира.

33. Учёные

Нефрона играла найденной на кровати пластинкой, загадывая желание и подкидывая амулет вверх. Если тот падал вверх стороной с инструкцией (гласившей, что надо носить данный оберег при себе, два раза в сутки доставать его и прикладываться губами), то мечта сбудется, так она загадала. Пока что ни одно толковое желание не поворачивалось к ней лицевой стороной. Это занятие вскоре показалось ей глупым, и Нефрона убрала оберег во внутренний карман.

— Рем остаётся здесь, — сказала она.

— Я даже не успел к нему привязаться, — вздохнул Мирт.

— Может, мне тоже поселиться в Саотими?

— Не думаю, что ты сможешь привыкнуть. Пока они встают, пока моются, пока делают вот эти вот их пассы, — тридан помахал руками, — я уже успеваю двадцать раз помереть от голода. А завтрак тебе так просто никто не подаст, когда хочешь, изволь ждать остальных.

— А мне нравится такой порядок. Фарлайт, как думаешь, мне оставаться?

— Это только тебе решать, — ответил маг. Он был занят — приводил себя в порядок и довольно резко реагировал на всё, что его отвлекало. Деревянный гребень в форме руки запутался в причёске. Фарлайт потянул за него изо всех сил и выдрал клок волос.

— Дай лучше мне! — нетерпеливо воскликнула Нефрона и подскочила к нему. Маг вздохнул и доверил себя приятельнице. Нефрона засуетилась, приговаривая, что его нельзя оставить одного ни на минуту, и теперь она точно не сможет поселиться в Саотими.

— И давно так? — поинтересовался Мирт.

— Что? — не поняла Нефрона.

— Давно ты его опекаешь?

— С тех пор, как и мои, и её родственники подорвались на своей же бомбе, — ответил за Нефрону Фарлайт. — Изобретали новое оружие, видишь ли. Нам повезло, что остались сидеть дома. Я болел, а милейшей Нефроне больше не перед кем было изображать любящую мамочку, и я подвернулся под руку, такой одинокий и несчастный. Иначе — минус два знатных ингвилийских рода. То-то Дха-Умлайны бы порадовались.

— Извините, я не знал, — пробормотал Мирт.

— Не волнуйся, мы не сентиментальны, и это было очень давно, так что плакать не будем. Моё мнение — мы из этого извлекли только выгоду. Остались единственными представителями своих родов и получили во владение каждый по замку.

Нефрона испуганно посмотрела на его отражение в зеркале, Фарлайт увидел это, но продолжил как ни в чём не бывало.

— Среди твоих родственников, конечно, были те, кого можно пожалеть, — сказал он ей, — но мои — те ещё мрази.

— И что, кроме вас других наследников не осталось? — усомнился тридан.

— Совсем, — подтвердил маг. — Разве только какие-нибудь очень дальние, или незаконнорожденные. Всё равно и те, и другие не имеют никаких прав.

— О, Неф, ты в Ингвилии, наверное, самая завидная невеста?

Фарлайт опять опередил девушку. Та продолжала меланхолично расчёсывать его волосы.

— Была бы, если бы не продала замок и не отдала все деньги в БФПНС. Как они только позволяют проводить такие операции детям!

— А что это такое, бэ фэ пэ… Как там дальше?

— Благотворительный фонд пострадавшим от несчастных случаев, — ответила Нефрона. — И я не все деньги отдала. У меня ещё немного лежит в банке, на экстренный случай.

— Ты не только красива и умна, но ещё и восхитительно бескорыстна!

Маг скептически хмыкнул.

— Спасибо, Мирт, — сказала девушка, даже не обернувшись и не одарив тридана улыбкой.

— Но у тебя-то с финансами всё в порядке? — спросил тот у Фарлайта, чтобы перевести тему.

— Если бы! Мой регент — большой идиот, назначенный ещё более тупым местным судьёй. Его воображение было довольно болезненным. Он представлялся себе экзорцистом. Устроил в моём замке изгнание уркюлей.

— И?

— В общем, сейчас там ровное место. Единственный уркюль в Ингивилии, как потом оказалось, вообще был не в моём замке, а в нутре моего регента. Он сам был одержимый.

— Его наказали?

— За что? — усмехнулся Фарлайт. — За то, что он «спасал» меня от бесплотных демонов?

— Я не особо силён в юриспруденции, но скажу вам вот что: свод законов давно пора переработать. Когда я работал в суде, то посмотрел в документах — их не обновляли с момента создания.

— Тебе довелось прикасаться к артефактам древности? — Фарлайт заметно повеселел от своей шутки.

— Я не пойму, чего здесь смешного? Вы остались без жилья!

— Да ладно, в школе условия были неплохие, — сказала Нефрона.

— И кормили вкусно.

Мирт поднял руки в знак согласия.

— Хорошо, хорошо, вы меня задавили аргументами. Но как можно так безалаберно относиться к деньгам?

— Ты когда-нибудь видел магов-экономистов?

— Нет, но…

— Только триданы и люди способны впадать в нирвану от звона монет.

— Люди жадны по определению, а триданы подсчитывают деньги из любви к обществу. Ведь общество не может существовать без денег.

— Служение обществу людей? Тебе это нравится?

— Давайте не будем переходить на личности!

— Нефрона, разве я переходил на личности? — удивился маг.

— Не припомню такого, — подтвердила та.

— Ладно, не буду вам мешать. Приду на это собрание пораньше, может, познакомлюсь с кем-нибудь полезным, — сказал Мирт, и оставил магов наедине, хлопнув дверью. От одного только воспоминания о том, как Фарлайт подкалывает его, а Нефрона только поддакивает, тридану становилось противно.

— А что за собрание, ты не слышала? — спросил Фарлайт, когда Нефрона закончила его расчёсывать.

— Не знаю… Может, тебя будут хвалить, что побил демонов? — предположила волшебница, стыдливо улыбнувшись: ведь пока её друг храбро сражался, она отсиживалась в колодце. — Давай я заплету тебе какую-нибудь причёску по такому случаю. А то вызовут на сцену, а ты некрасивый, — и Нефрона взяла прядь волос над ухом и принялась заплетать косичку. Фарлайт отнял у неё прядь и тут же разгладил.

— Я и так всегда красивый, — сказал он. — Не хочу выглядеть, как столичный петух вроде твоего нового дружка. И два демона сбежали.

— Всё равно, это достойно похвалы!

— Ты думаешь, это было нападение? Гардакар устроил дурацкий спектакль, чтобы позлить меня и показать, что не видит во мне никакой опасности. Если бы он хотел серьёзно разобраться со мной, он бросил бы в бой как минимум десяток демонов. И их обвинение… Насмешка!

Опаздывающие Фарлайт с Нефроной прокрались в зал, до непривычного ярко освещенный низко висящими сферами.

— Вижу свободные места, — шепнул спутнице Фарлайт, и ретиво потянул её за собой, заставляя зрителей в ряду вжиматься в свои сиденья.

Ирмитзинэ, сидящая во главе стола на сцене, остановила на магах взгляд. Фарлайт почувствовал это и обернулся. Смортка указала на два пустых стула на сцене.

— О Тьма, — прошептала Нефрона. — Нам что, надо будет говорить какую-то речь? Мы же не готовы!

— Не тушуйся. Если опозоришься, я сломаю стену, и мы убежим, — сказал ей Фарлайт, когда они тащились обратно. — Смотри-ка, Мирт тоже там сидит.

Какой-то сморт вдруг зашипел на Нефрону, которая наступила ему на ногу.

— Извините, пожалуйста, — проговорила она, остановившись.

— Ну скорее! — Фарлайт, теперь оказавшийся сзади, подтолкнул Нефрону вперёд и наступил сморту на другую ногу — намеренно.

— Итак, все три независимых члена на месте, — провозгласила Ирмитзинэ, когда маги заняли места за столом. — Объявляю ежеквартальный съезд по решению наиважнейших вопросов Тьмы и Земли открытым!

Судья встряхнула крошечный серебряный колокольчик. Его переливчатый звон слышали даже зрители на последних рядах круглого зала. Присутствующие встали и зааплодировали.

— По закону, присутствующие обязаны представиться, начиная с главы собрания — то есть меня, и продолжая в сторону моей правой руки.

Нефрона облегчённо выдохнула — её усадили третьей со стороны левой руки Ирмитзинэ.

— Меня вы все знаете, я Ирмитзинэ Птичка, великая смортка и верховная судья Востока, — провозгласила глава собрания. — Остальные сведения о себе считаю излишними. Это, — она вытащила из-под воротника мантии медальон, — подтверждает моё право.

Ирмитзинэ слегка склонила голову в знак признательности присутствующим и села. Низенькая девчушка, сидящая справа от неё и беспрестанно теребящая носовой платок, нерешительно вылезла из-за стола и тихо-тихо сказала:

— Меня зовут Шиэнцин Ниоки, помощник судьи, — она нерешительно посмотрела на Ирмитзинэ, ища поддержку, — по вопросам безопасности.

В зале кто-то хихикнул. Шиэнцин вздрогнула и вытащила медальон Тьмы, но продолжила, хотя ещё более тихим голосом.

— Трёхранговая. Обучалась в главной смортской академии. Окончила с отличием…

— Достаточно, Шиэнцин, — мягко сказала Судья. — Следующий.

Эстафету знакомств передали полному добродушному мужчине в необычно светлой и пышной мантии с рюшами, тот встал и потёр руки. Было видно, что он привык к подобным собраниям, и они доставляют ему удовольствие.

— Польримик Любознай, историк и по совместительству заместитель директора левирмской школы на Юге. Шестой ранг. Нахожусь здесь на правах официального посла. Ещё что-нибудь?

— Нет-нет, достаточно, — повторила Ирмитзинэ.

— Таон Клешня, — неприятным, режущим голосом провозгласила следующая по очереди. По её лицу можно было догадаться, что у неё уже начался процесс старения, и всё вокруг раздражает её. Мирт попытался представить, за что Таон получила такое прозвище, и его руки задрожали. Слава Тьме, он успел подавить этот малоприличествующий жест до того, как на него обратили внимание. — Смортка, семёрка. Начальница департамента по изобретениям и переизобретениям.

Таон сжала губы, будто ожидая провокационных вопросов, но все молчали. Она, шурша складками плотной, наглухо закрытой мантии, уселась на стул. Следующим из-за стола вылез юркий бес в алом плаще (было бы странно, если представитель этой расы явился на торжество без этого непременного атрибута), коротко поклонился, нервно дёргая хвостом и зачитал чётко, как по памяти:

— Намсаг. Официальный представитель Срединной земли, прибыл защищать интересы своих соотечественников. Служащий цваргхадского суда.

— Какого статуса? — неожиданно спросила Таон.

— В переводе на ваши ранги, у меня пятый.

— А не могли бы вы предъявить доказательства?

— Чего?

— Того, что вы дослужились до пяти лун. У вас есть документ? Я не хочу, чтобы мы тратили время на метание бисера перед каким-то мелким клерком.

Мирт с ужасом сжался, желая заползти под стол. Он опасался, что когда до него дойдёт очередь, Таон опять докопается — мол, кого вы сюда позвали?

Намсаг растерянно посмотрел на Ирмитзинэ.

— Вы же сказа…

— Мы простим господина Намсага за отсутствие у него лунника или документа, подтверждающего его статус, — перебила его Ирмитзинэ. — В следующий раз возьмёте в своём суде справку. Дальше!

Бес ткнул кончиком хвоста своего соседа справа. Тот подскочил от неожиданности, что-то мямля, словно не понимая, где он, и что от него требуется.

— Это Берк Пращник, — сказала судья вместо зазевавшегося кшатри. — Официальный представитель от Западной области, шестого ранга. У него есть чин в армии… — Ирмитзинэ запнулась. Воинские чины кшатри явно не являлись её коньком. Судья ожидала, что Берк напомнит ей название, но он лениво смотрел в другую сторону. — Следующий.

Нефрона поднялась и оглянулась — зал чего-то ждал от неё. Она нервно хихикнула и сжала в кармане ульхитовую пластинку, чувствуя, что голова начинает кружиться. Оберег придал ей сил, и она вынула медальон Тьмы.

— Нефрона, леди Дха-Оралайн. Четвёртого ранга.

Ноги сами подкосились, уронив её на стул.

— И это всё, что вы хотите рассказать о себе? — рывками, будто вытаскивая слова из себя силой, подчеркнула смортка Таон. Нефрона кивнула.

— Я же это… независимый член, — проговорила она тихо, чтобы её слышали только собравшиеся за столом.

Начальница департамента по изобретениям и переизобретениям, явственно показывая своё отношение к магичке, брезгливо поморщилась. «Наверняка, богатый папочка!» — подумала она. — «Ещё бы, „леди“! Далёкий предок надрывал спину за титул, а внучка-неумёха теперь сидит на приёме у судьи!»

— Миртлей Серебряный! — радостно воскликнул своё имя тридан, пряча за бравадой сковывающий страх.

— Мы видим, — широко и обаятельно улыбнулся Польримик. Мирт сначала смутился, а потом, увидев, что историк смотрит на его расшитую серебряными нитками куртку, всё понял и воспрянул духом.

— Служащий суда в Лаиторме, — продолжил он и зачем-то добавил: — Это в Северной области. Лун у меня три с половиной. О, уже четыре! Когда это я успел?

Мирт застыл с широко раскрытыми глазами, держа медальон в руках. Нефрона одёрнула его, шепча, что он, наверное, после выхода из Пиминны ни разу не взглянул на лунник.

— Приглашают одних недоучек, — пробормотала Таон. Мирт тяжело вздохнул.

Очередь подошла к последнему — Фарлайту. Он грозно навис над столом, как отъевшаяся взъерошенная ворона. Нефрона недоумевала — она ведь только что привела его в порядок!

— Фарлайт, ингвилийской ветви Дха-Арклайн.

Историк удивлённо крякнул, вспомнив, что эту фамилию он уже видел в учебниках. Встреча с потомком сего славного рода, по его мнению, ничего хорошего не предвещала.

— Выпускник ингвилийской школы, Северная область, ныне работник лаитормского суда. Маг, восьмой ранг.

Все присутствующие не обратили на последние слова никакого внимания, кроме Польримика, что внимательно выслушивал каждого из сидящих за круглым столом и анализировал услышанное с дотошностью учёного, а также Таон. Она, откашлявшись, поднялась и обвинила мага в оговорке.

— Нет, ошибок не было, — ответил Фарлайт, усиленно копаясь в памяти.

— Было, — заявила Таон. — Насчёт ранга.

— Ах, это… — маг вытащил лунник. Сидящие за столом (из тех, кто ранее не был знаком с магом) вытаращили глаза ещё сильнее, чем Мирт, увидевший четыре горящих полумесяца на своём амулете. Зрители, сидящие напротив, встали, не веря увиденному, а те, кому не повезло с местом, вытягивали головы, пытаясь узреть, что же такого странного на показываемом медальоне?

— Именно, — сказала Ирмитзинэ. — Фарлайт — единственный, кто достиг восьмирангового статуса со времени создания городов.

— Это невозможно, — еле выговорил историк. — Обман зрения… Поддельный лунник…

— Я подтверждаю, что тут нет никакого мошенничества, — отрезала Ирмитзинэ. — Фарлайт — живой пример того, что если упорно и самоотверженно работать, то достижимы любые вершины. Надеюсь, никто не будет требовать у меня доказательств?

Все дружно замотали головами, даже Таон.

— Ни у кого нет вопросов?

Члены совета нехотя переключили внимание на судью.

— Секретарь, запишите в протокол. Сегодня бесконечное число дней со дня появления Тьмы, четыре тысячи четыреста восемьдесят третий год, тринадцать месяцев и двадцать дней со дня сотворения плотной Тьмы…

— Скоро новый год! — не к месту вставил Мирт.

— … первый доклад, о просачивании информации, нам зачитает Шиэнцин Ниоки.

Юная помощница Ирмитзинэ по вопросам безопасности нерешительно достала из-под стола свиток и зачитала долгий и скучный большинству слушателей доклад. Основная часть его состояла в статистике числа жителей Тьмы по каждому столетию, посещавших мир Земли, отчёт о количестве полезной информации из верхнего мира и количестве информации из Тьмы, попавшей на Землю по недосмотру или необдуманной прихоти. Никто не слушал Шиэнцин, и она, слабея голосом с каждым абзацем, кое-как добралась до конца. Ирмитзинэ попросила зал не шуметь, и помощница угнетённым тоном прочла заключение.

— Как мы видим, более свободный и открытый обмен информации между мирами не повредил бы Тьме, а наоборот, принёс бы новое дыхание в нашу культуру. Стоит ли дальше скрываться? Не лучше ли сообщить жителям Земли о существовании Тьмы?

Слушатели зашумели. Судья нетерпеливо хлопнула в ладоши.

— Кто-нибудь хочет высказаться?

— Я! — историк поднял руку. — Я понимаю, что многие тоже хотят сообщить нам своё мнение, но моя идея довольно недурна и сразу прекратит полемики. Прошу отложить данный вопрос на рассмотрение через тысячу лет.

Зал зашумел ещё больше.

— Я объясню! Земные люди — дикари. Теоимитация давно практикуется магами и триданами, но разве нам нужно именно это? Нам нужно общение с равными себе, не с рабами и не с господами. Через тысячу лет вы, Ирмитзинэ, соберётесь с новым советом и снова поднимете этот вопрос.

— Земля вместе с её людьми существует столько же, сколько и Тьма, а они всё ещё находятся на примитивной стадии, — заметила Таон. — Неужели вы верите, что через тысячелетие они начнут соображать? Они одного вида с нашими местными людьми, у которых мозги на уровне говорящих коров. С кем вы собираетесь обмениваться культурой?

— У земных людей другие условия для развития. Часть их планеты (вы, я надеюсь, помните из наших прошлых докладов, что было вычислено: мы живём на планете, имеющей форму шара) не занята безжизненной мглой, как наша, у которой для жизни доступна лишь малая часть! Вся Земля приспособлена для жизни, она огромна и многообразна, она обращается к светилу то одной, то другой стороной. Не смотрите на меня так — раннее суждение о том, что Солнце вращается вокруг Земли, тоже опровергнуто. Теперь представьте, какая чудесная цивилизация может расцвести в таких условиях? — просила судья.

— Я понимаю, что у вас, смортов, вся наука и технология, — удручённо подал голос Польримик Любознай, — но мы, я имею в виду — приехавшие издалека, не понимаем в вашей речи ни слова. Буквы какие-то знакомые, а вот их смысл… Я вот не был на прошлом докладе. Как это понимать, что мы живём на шаре? Почему все реки не катятся вниз?

— Прочтёте в прошлогоднем альманахе открытий, — сказала Ирмитзинэ.

— Он всё равно ничего не поймёт. Все триданы — гуманитарии, — тихо съязвила Таон.

— Неправда! — вскочил Мирт. — Экономика — точная наука!

— А мне тем более надо знать, я же пишу энциклопедию… — заговорил Польримик.

— Мир Тьмы — не плоскость, — прервала историка судья. — Это шар, только он нам кажется плоским, потому что он очень большой. То, что границы всех областей, кроме Срединной, упираются в Мглу, как оказалось, не означает, что там конец всего… К чему я вела, когда сказала, что миры различны? Я хотела вам напомнить, что разум земных людей не неизменен, он развивается и расширяет границы познания вдвое каждые несколько десятков поколений. Сейчас развитие уже набрало свои обороты, поэтому я и предположила, что пора начинать контактировать с землянами.

— Тогда меня волнует вот что: если развитие землян идёт по этой, как её… прогрессии, возможно ли то, что в какой-то момент они обгонят нас по уму? — вмешался историк.

— Конечно же, нет, — вставила Таон Клешня. — Польримик, вы, верно, думаете, что мы говорим о ваших подопечных в школе? Речь идёт о жителях Земли! А они были, есть и будут превосходными образцами примитивизма. При всём уважении к вам, Ирмитзинэ, вы идеализируете землян… Давайте перейдём к моему докладу?

Таон сжато изложила суть своего сообщения. Оказывается, её департамент разработал проект под названием «Свет для всех». Смысл состоял в том, что на орбиту планеты предполагалось запустить с помощью магии внушительную по диаметру светящуюся сферу — прототип земного светила, но не того, которое большое (Солнце), а того, которое поменьше, и вращается вокруг Земли (Луна). Саотимские сморты предполагали, что если поднять высоко-высоко в небо гигантский шар, он начнёт вращаться вокруг планеты.

Таон раздала копии проектов членам совета. Те долго вглядывались в непонятный почерк начальницы департамента, по-видимому, уставшей переписывать большой проект несколько раз (да ещё и чертежи чертить!), поэтому буквы на строках плясали, словно невменяемые.

«Что это?» — думал Фарлайт. — «Ирмитзинэ специально позвала меня, чтобы продемонстрировать, что Тьма — пройденный этап, архаизм?»

— Неплохо! — воскликнул историк. — Значит, будет у нас светило?

— Будет.

— Не будет, — Фарлайт покачал головой.

— Почему это? — Таон посмотрела на него, грозно сверля взглядом.

— Во-первых, мы привычны к полумраку. Свет вызовет множество глазных болезней. Во-вторых, оно не будет светить так, как надо — вы не сможете сотворить сферу размером с земную Луну, а если она будет меньше Луны, то придётся её запускать прямо на высоте наших же голов, с высокой орбиты светило не будет видно. А яркий фосфорент, насколько я помню, запрещён.

— И что вы предлагаете? — вызывающим тоном спросила начальница департамента.

— Сделать шар максимально возможного диаметра, так же выпустить его на орбиту, но сделать так, чтобы он, достигнув нужной высоты, расширился до размеров Луны.

— Но при расширении яркость исчезнет, — сказала Нефрона. Маг удивлённо посмотрел на неё — вот уж от кого он не ожидал возражений!

— Верно. Видите — мы зашли в тупик. Не будет никакого светила.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, скорее всего, пересмотрим закон о фосфорентах с другими судьями, — любезно объявила судья. — По поводу супер-сферы я хотела задать ещё один вопрос. Как вы считаете, если светило у нас всё-таки будет, надо ли давать миру новое имя?

— Зачем? — не поняли сидящие за столом.

— Вы, наверное, уже не задумываетесь о том значении слова «Тьма», которое означает «темнота, мрак». А наш обновлённый мир станет светлым, как ночная земля.

Фарлайт был в шоке. На Севере всех членов совета давно бы уже распяли за тьмохульные планы, но здесь говорить подобные вещи было в порядке вещей. Он посмотрел на Ирмитзинэ — не смеётся ли над ним? Но та была серьёзна, они принялись обсуждать с Таон, из чего состоит фосфорент, которым покрыта земная Луна, и не лучше ли заменить сферу на полусферу, которая всегда будет повёрнута вниз одной и той же стороной.

— Зачем вообще было нужно светило? Есть у нас сферы в домах, пусть так бы и были дальше! — не выдержал маг.

— Всё уже обсуждали на прошлом съезде, — сказала Таон, приложив руку ко лбу, мол, как же её достали эти приезжие лапти. Она то и дело поглядывала на лунник Фарлайта, так и не поверив, что здесь нет подвоха.

— Кстати о семантике. Землянский язык и наш общий крайне похожи. Слово «Тьма» может быть и вовсе неверно истолковано землянами, как синоним слову «зло», — сказал историк. — Они же боятся темноты. Как вы планируете представляться землянам, когда пойдёте на контакт?

Все задумались, и историк продолжил.

— У меня самого есть идейка. Что насчёт того, чтобы перемешать все их языки?

— О чём вы? — уточнила Ирмитзинэ.

— Собрать всех мощных магов и триданов, устроить прорыв на Землю и всколыхнуть их разум, задать им основы для новых языков…

— Слишком большие траты, и ради чего? Ради одного слова? — спросила судья.

— Не только, — сказал кшатри Берк Пращник, до этого не проронивший ни слова. — Если пойдём на контакт, и что-то, не приведи Тьма конечно… ну, это самое.

Никто ничего не понял.

— И тогда будет война, — завершил Берк.

— А-а-а, — протянул Польмирик Любознай. — Всё, дошло. Если произойдёт недопонимание, со смешанными языками людям будет сложнее кооперироваться против нас. Создадим десять, нет, сто языков. Или даже тысячу!

— Они заново изобретут общий язык, придумают новый, — подала голос Шиэнцин.

— Люди-то? — усмехнулась Таон. — Каждая языковая группка будет биться до последнего, чтобы именно её язык стал общим. В итоге, у них никогда не будет общего языка. Идея прекрасная. Но как мы сами будем с ними общаться?

— Можно телепатией, — сказал историк.

— Легко говорить! Я вот ей не владею.

— Будете ходить с магом-переводчиком!

— Нет, так не пойдёт.

— Мы сами можем выучить те языки. Не все, а которые понадобятся. Кстати, есть мысли, как объяснить землянам, куда пропал их общий язык?

— Внедрим легенду, будто бы смешение языков произошло по причине… божественного гнева, например.

— Они ещё верят в языческий пантеон?

— Вы хотите сказать, в тех безответственных магов, которые имели неосторожность показывать при землянах свои способности? — спросила судья. — К сожалению, да. Или к счастью.

— Тогда, может, отправим им другого мага, специально подготовленного, — предложила Нефрона, сама не зная, как решилась на это. — Пусть этот маг… а лучше, тридан, проповедует особую идею: о послушании, доброте и безгрешности…

— А потом добавим идеи, что ослушавшиеся попадут в подземное царство, где их будут мучить демоны! — выпалил Мирт, чтобы поддержать возлюбленную.

Намсаг кашлянул.

— Слишком агрессивное вмешательство, — сказал историк, покачав головой.

— Да, я не думаю, что нам придётся идти на столь кардинальные меры, — сказала судья. — Но, Нефрона, ваша идея не пропадёт. Секретарь, вы запротоколировали? Я вынесу этот вопрос на обсуждение с остальными судьями…

— Следующему вопросу не будет предшествовать доклад.

Слушатели обрадовались.

— Надо ли менять государственное устройство в областях Тьмы или оставить всё как прежде?

Таон хлопнула по столу.

— Не понимаю, зачем менять? У нас идеальный строй.

Ирмитзинэ сделала вид, что смущается.

— Вдруг некоторые наши граждане возмущены неравноправием?

— Придираться к неравноправию — смешно! — воскликнул историк. — Что-то не нравится? Езжайте в другую область, где вашу касту считают высшей!

— Великая Ирмитзинэ имеет в виду людей, — сказала Таон. — Они же везде считаются низшей кастой. Но, позвольте человеку трогать ваш палец, и он его отрубит, как говорит старая пословица. Кто согласен со мной — дайте знак.

Сидящие за столом синхронно подняли руки, все, кроме Нефроны, которая сделала жест согласия только тогда, когда увидела, что останется в одиночестве, если не подтвердит мнение Таон. Судья осведомилась:

— Может, кто-то недоволен тем, что власть в мире целиком принадлежит судьям?

— Чем плох абсолютный правитель, если он вас умнее и мудрее? — поучительно провозгласил Польримик. — Все подчиняются вышестоящим по рангу, и это всех удовлетворяет…

— Тогда, по вашей логике, я не обязан никому подчиняться? — усмехнулся Фарлайт.

Историк поражённо застыл, что-то быстро обдумал и пробормотал:

— Выходит, так…

— Раскройте секрет, как вам это удалось? — недовольно воскликнула Таон. — Если всё это не ложь.

«Благословление Тьмы?» — подумал маг. — «Нет, Тьма лишь навела меня на мысль. Сила росла благодаря энергии… О, что это? Я ощущаю голод… Недавно же ел… „Держи свой разум в узде“, как говорил мой дед… Вот бы испить землянскую душу!»

— Никакого секрета нет. Если у вас есть способности и упорство, тогда вы с лёгкостью добьётесь высот.

Историк восхищённо протянул ему ладонь через весь стол, и Фарлайт самодовольно пожал ему руку. Ирмитзинэ, тоже удовлетворённая ответом мага, потрясла колокольчиком.

— Вопросов больше нет, — сказала она. Намсаг вскочил и затараторил:

— Как нет? Я же предупреждал, что у меня доклад! Я так и знал, что вы погрязли в расизме!

— Наше время закончилось, я не могу задерживать гостей, — невинно развела руками Судья. — Ну, ладно, читайте, только быстро.

— Хорошо, я тогда своими словами! — раздражённо крикнул бес. — Всех живых обитателей мира Тьмы официально делят на четыре вида — право имеющие, демоны, люди и животные, так?

— Так, — закивали присутствующие.

— Но это нечестно по отношению к демонам! А мы намного совершеннее человекоподобных, взять хотя бы то, что у нас нет безранговых, подобно людям! Почему бы человекоподобных не объединить в одну группу? Или не считать демонов пятой кастой право имеющих?

Зал зароптал. Ирмитзинэ хлопнула в ладоши, требуя тишины.

— Я задам этот вопрос остальным судьям, — сказала она, но по тону её было понятно, что смортка забудет о словах Намсага, только выйдя за порог. — А теперь объявляю ежеквартальное собрание по решению наиважнейших вопросов состоявшимся.

Зрители медленно расходились из зала.

— Я одного не понимаю — зачем нашему миру нужно светило? — дивилась вслух Нефрона. Фарлайт надоумил её достать этим вопросом судью.

— Сначала приучим наших к свету, потом можно будет создать искусственный огонь, — ответила ей судья.

— Огонь? Но это осквернение!

— Искусственный огонь, а не обычное пламя.

— Зачем?..

— Пойми же ты, наш мир несовершенен потому, что в нём нет гармонии. А достигнем мы её только тогда, когда все пять стихий — огонь, вода, земля, воздух и энергия будут присутствовать в нашем мире! Ты только представь — символом смортов будет земля, или плоть, если брать в более широком смысле, то есть изменяемая ими материя. Магам в качестве символа подарим воду — ибо только вода может быть одновременно и мощным потоком, и лёгкой в управлении силой. Легкомысленным триданам — воздух, непостоянную стихию. Кшатри — огонь; они обладают такой же разрушительной, пугающей мощью…

— А демонам — энергию?

— Нет, конечно же! Энергия будет у всех нас. Да… получается, что и у демонов немножко.

— И даже у смортов?

— Это только со стороны кажется, что управление энергией нам чуждо. Мы не можем забрать её из пространства для колдовства, но артефакты и существа, созданные нами, впитывают энергию сами, иначе они бы были грудой мусора.

Нефрона, что-то вспомнив, сунула руку в карман и достала ульхитовый оберег.

— Это вы забыли его у меня в комнате?

— Не забыла, а намеренно оставила. Считай это подарком.

— Благодарю… Но в чём суть этого амулета? Я прочла, что надо носить его при себе, и чувствую в нём энергию, но не могу понять, какую…

— На удачу, она тебе не помешает, — Ирмитзинэ отвернулась и поприветствовала кого-то из зрителей, который, обрадовавшись удостоенной чести, заискивающе подбежал к ней и принялся отбивать поклоны. Судья благодушным жестом остановила его, и зритель быстро о чём-то заговорил. Нефрона осмотрелась, и не найдя ни одного знакомого лица, растерялась и побежала к выходу.

— Расскажите, каково это — быть в вашем возрасте восьмого ранга? — не переставал восхищаться Польримик Любознай. — Перед вами открыты все двери, вам доступны все перспективы…

— Какие могут быть у меня перспективы? — отрезал Фарлайт. — Для вас не может быть секретом, что все мы стремимся к совершенствованию себя и к свободе. Совершенствоваться мне дальше некуда, а насчёт свободы… С этим всегда непонятно.

Историк энергично подпрыгнул на месте.

— Насчёт свободы вы правы. Я вскорости напишу о ней трактат, вы почитайте, может и найдёте для себя что-нибудь полезное. Но про совершенство… нет, тут вы ошиблись. Маги одного ранга часто не равны по силе, если один из них только что его достиг, а другой находится в статусе много лет. Жизненный опыт — то, без чего нельзя считаться мудрым, вам всегда есть, куда расти. Вы всё-таки скажите мне — ваши мечты исполнились?

— Я редко мечтаю, я реалист, — быстро сказал маг. Что угодно, лишь бы историк поскорее отстал от него!

— О, не надо открещиваться от себя! Я сам был когда-то двадцатилетним, знаю! Молодые мечтают о славе, о войнах, о битвах с демонами или чудовищами, которыми судьи в минуты забавы населили непроходимые леса!

— Это только на словах война звучит романтично. А на самом деле это боль, страх, предсмертное унижение, — ответил Фарлайт, вспоминая, как терзал тат-хтара недалеко от города.

— Разрушенные деревни, плачущие матери, — подхватил Польримик.

— Плачут только человеческие матери.

— Но как же сладость триумфа победителя-героя?

— С того момента, как я покинул Ингвилию, мне довелось выйти из пары «битв», если вам так угодно их называть, победителем. Но не героем. Бить того, кто заведомо слабее тебя — это что угодно, только не геройство.

— Предлагаете отклонять вызов, если он был брошен слабым противником? Вас сочтут трусом.

— Вы так думаете?

— Или благородным трусом, — захихикал историк. — Но вы не беспокойтесь, если мне когда-нибудь захочется написать сагу о бесстрашном мужественном маге, я возьму за прототип героя именно вас!

— У настоящих героев в сердце романтический туман, а не пустота.

Польримик, изо всех сил напрягая глаза, пристально вгляделся в облако энергии, окутывающее собеседника. Через некоторое время очи его заслезились, и он направил их взор на открытый пейзаж.

Они стояли на одном из многочисленных балконов особняка, с которого открывался вид на теперь сухое поле. Внизу, за малым кольцом стен, виднелись маленькие аккуратные домики, увитые растениями — разительный контраст с мёртвой долиной. Саотими дышал умиротворённостью, не то что протыкающая небо шпилями зданий Лаиторма.

Прямо перед балконом, с шумом всколыхнув воздух, пролетела большая горгулья, заставив историка вздрогнуть и отвлекая его от любования.

— Я до сих пор не могу понять, — снова заверещал он, — как вам удалось? Тысячи право имеющих со времён сотворения плотного мира проводили дни в тренировках, а вечера над книгами, но ни у кого не получилось прыгнуть выше семёрки!

Историк, не надеясь на успех, мысленно прочитал формулу откровенности, снова уставив взгляд в соседнее энергетическое облако.

— Всё существующее находится в балансе, — задумчиво пробормотал Фарлайт. — Если что-то дают, то одновременно чего-то лишают; если вы обретаете дар, то за него требуется выполнение неких обязательств. Как в страшилках человечьих детей — хочешь богатство, заключи контракт с бесом, который тебе принесёт мешок с серебром, но потребует каждое утро плевать на перекрёсток, ослушаешься — заберёт сердце… А вот, мол, рецепт, как быстро заработать несколько полумесяцев на медальон… Не будешь следовать рецепту, обезумеешь. Добровольно-принудительный порядок. Главный наркотик — не возможности силы, а сама энергия. Похлеще криалина.

Маг поймал себя на том, что опять наговорил лишнего в разговоре с триданом, удивился сам себе, сухо попрощался и оставил историка в одиночестве. Польримик потёр виски.

— Рецепт, рецепт… А я-то уж было поверил, что дело в стараниях и таланте!

44. Сморты

Фарлайт шёл по террасе, опоясывающей одну из внутренних башен — самую высокую. На вершине башни была обсерватория, с которой сморты следили за мерцалками. Фарлайт не понимал, зачем это было нужно: какой интерес наблюдать за точками на небе? Разве есть с того какая-нибудь польза?

Ещё он не мог сообразить, почему Ирмитзинэ позволяет ему так свободно разгуливать по её землям, зная намерения мага. Но великая смортка сама по себе была для него непознаваемым объектом — как мерцалки; и столь же не требующим глубокого познания.

На террасе было полно цветов, куда более чудных, чем те, что он нашёл в доме травницы Лоренны. Маг не боялся наступить на какой-нибудь из них и попортить экспонат, он топал бодро и резво — если что, у запасливых смортов найдутся запасные, разве нет?

Фарлайт наклонился и сорвал один себе на память — бледно-сиреневый на стебле такого же цвета и будто выточенный из тончайшего стекла, с такими лепестками, что казалось, стоит на них дунуть, и они рассыплются; такими хрупкими они выглядели.

Послышался шорох, что-то скользнуло меж глубоких стеблей. Фарлайт выбросил руку вперёд, и с пальцев сорвалась невидимая сетка. Добыча затрепыхалась на земле.

— Вот так встреча, — сказал маг. — А ты что тут разгуливаешь?

— Ищу свою горгулью, — отозвался Рем. — Мне сморты подарили…

Фарлайт оставил юного ученика в ловушке и пошёл гулять дальше. Тот звал его по имени, но маг не удосужился даже обернуться.

«Выбирайся сам, ты же имеешь право обратиться ко Тьме, что ж ты ноешь, как человек, чёрт тебя дери!» — телепатировал он мальчику, когда его голос стал совсем уж жалобным.

Так, блуждая по террасе, Фарлайт наткнулся на звериную голову из камня. Здесь было много скульптур: человеко- и горгулоподобных; в полный рост, бюстов и голов, но эта вытянутая голова с длинными ушами привлекла его внимание. Энергии рядом с ней было больше, чем в любом другом месте во дворе — да и в комнатах саотимского замка, примерно то же самое он чувствовал только рядом с Ирмитзинэ. Маг подловил себя на мысли, что с недавнего времени стал прикидывать количество энергии во всём, что его окружало, будто бы он находился в постоянном поиске новой жертвы.

Маг прильнул к каменной голове, провёл пальцами по выбитому в камне геометрическому орнаменту.

— Что ты скрываешь?

Фарлайт не удивился бы, если бы голова вдруг ответила ему; более того, он этого ожидал, сморты ведь любили оживлять свои игрушки.

Голова молчала. Фарлайт рассматривал её, гадая, вытёсывали ли её, копируя морду какого-то реального зверя, или же голова — лишь воплощение чьей-то буйной фантазии… Впрочем, во Тьме второе вполне могло стать первым, при должном упорстве.

Фарлайт всмотрелся в память этого места и увидел Ирмитзинэ, склонившуюся над головой и прикасающуюся к деталям орнамента в определённом порядке. Маг повторил увиденное, но ничего не произошло. «Тут какая-то проверка, и я её не прохожу», — догадался он. — «Нужен сморт?»

Маг поторопился назад, к Рему. Тот полностью оправдал его невысокие ожидания, всё ещё беспомощно сидя в сетке.

— Спасибо, — проговорил Рем, когда маг освободил его.

— Ты не справился с моим заданием, — строго сказал Фарлайт.

— Я старался, но сетка магическая, чего мне с ней было делать, я ничего не мог…

— А подкопаться под землю?

— А-а-а…

— Пойдём, я придумал тебе другое задание.

Они пришли к каменной голове.

— Повторяй за мной.

Фарлайт провёл пальцами по зигзагам, треугольникам и ромбам.

— Запомнил?

— Нет…

Маг повторил ещё дважды. Рем прикоснулся к голове, неуверенно провёл по ней руками и застыл.

— Я забыл, что дальше?

Фарлайт раздражённо схватил Рема за острые плечи — их костлявость ощущалась даже сквозь плотную куртку — и подчинил его тело себе. Он чувствовал Рема, как свой новый орган и легко зашевелил его руками, как конечностями марионетки. Фарлайт вдруг услышал мысль камня и понял, в чём состоит суть его проверки: «сморт, восьмой ранг…»

Да, к камню прикасались руки сморта, и через его тело сейчас проходило столько энергии, что седьмому рангу и не снилось — так что статуя позволила себя обмануть. Голова раскололась надвое, обнажив проход вниз.

Фарлайт отпустил мальчика, тот рухнул на землю без сознания.

Маг достал у него из кармана блокнот с самопишущей палочкой, и черкнул:

Он сунул бумагу сморту за пазуху и спустился под землю по винтовой лестнице из чёрного с белыми вкраплениями гранита. Фарлайт никогда не видел такого камня и догадался, что его привезли с Земли. Было в нём что-то такое… нездешнее. Сверху послышался шум — это голова скрыла проход.

Лестница казалась бесконечной, и Фарлайт сел на ступени, заходясь в одышке. Он спросил себя, зачем вообще сюда спустился, и тут же нашёлся с ответом — если это тайник Ирмитзинэ, то здесь можно найти оружие против неё самой.

«Но она мне помогала, даже узнав, в чём моя цель… Но как она узнала? Тоже шпионила…»

Совесть замолкла, только проснувшись. Фарлайт поднял себя в воздух и поплыл дальше, размышляя о том, что если планета — шар, то как скоро он провалится на ту сторону и вылетит в перевёрнутое небо? Ступеньки мелькали под ним; их минуло, наверное, не меньше тысячи тысяч, когда его взору открылась библиотека: множество стеллажей с книгами, глиняными табличками, ящиками, полными бумаг. Свет лунника выхватывал только ближайшие из них, но Фарлайт чувствовал, что библиотека огромна, может, не уступает по размерам даже лаитормскому суду.

Он обошёл шкаф с книгами, ближайший к нему, с другой стороны он почему-то оказался в два раза шире. Маг вернулся и снова его глазам предстал узкий шкаф. Фарлайт ткнулся к другому стеллажу, но и тот был какой-то странный: маг никак не мог понять, треугольное у него основание, или прямоугольное, как у всех нормальных шкафов. Всё пространство здесь было изломано, искажено, будто кроме длины, ширины и высоты здесь существовало ещё одно неведомое измерение, которое Фарлайт не мог объять разумом, сколько ни силился.

Библиотека будто смотрела на мага, блуждающего в её недрах и издевалась над ним, поворачивая шкафы то тем, то другим углом, вытаскивая эти углы из некоей пространственной бездны; маг был готов поклясться, что она — библиотека, то есть — её и дышала, хрипло, иногда с присвистом, и он слышал это дыхание, когда смотрел в её тёмную глубину; но стоило ему начать прислушиваться специально, как звуки прекращались.

Маг вытащил листок из ближайшей коробки, уселся на пол и стал читать, надеясь найти объяснение происходящему Текст был на тзин-цо, искусственном языке смортов. Фарлайт прилежно учил его в школе, как и прочие науки; он даже считал себя неплохим тзинцоистом, но то, что было написано на бумаге, он никак не мог разобрать, лишь выхватывая отдельные фразы. Часть морфем была записана не так, как принято, и маг не сразу узнавал их; часть вообще не была ему знакома. Фарлайт решил, что это диалект тзин-цо, ещё более шифрованный, чтобы непосвящённые не могли прочесть его. Да и общеизвестный вариант языка создавался с той же целью, и верно прослужил своим создателям несколько сотен лет, пока секрет не перестал быть секретом, проданный канувшим в историю смортом одному тридану за контрабандную банку с криалином, когда тот ещё был вне закона…

Или это была старая версия тзин-цо, на которой уже давным давно никто не говорил и не писал? Возраст бумаги маг узнать не мог, ей могло быть как три года, так и три тысячи. На ощупь казалось, что листок был пропитан каким-то составом, что помогал ему не страшиться ни времени, ни влаги; а воздух здесь был довольно сырым.

Фарлайт бился над небольшим текстом целый час, но смог уловить только общий смысл. Автор письма (по всей видимости, Ирмитзинэ), утверждал, что в «утреннем часу жизни» нового плотного мира плоть лепилась как глина, сейчас же точится как камень водой, и тяжело менять её в больших масштабах. Также автор писал, что часть экспериментальной плоти уже не поддаётся развоплощению, особенно трудно разлагается костная ткань. Тогда он была вынужден использовать Землю как свалку, выбрасывая в разные уголки того мира скелеты, их части или нерастворяющиеся тела целиком, надеясь, что Солнце сожжёт их. Предположение оказалось ошибочным, и, если верить письму, земные люди стали находить кости, мигрируя по собственной планете. К счастью, писал автор, они вряд ли когда-нибудь догадаются об истинном происхождении тех костей. Письмо было подписано «НК», и эти буквы могли означать, что угодно. Имена, прозвища, названия в тзин-цо записывались буквами общего языка без гласных. Может, Ирмитзинэ написала эту бумагу в городе Аникао, или подпись поставила её переписчица по фамилии Ниоки…

Эта информация ничего не дала Фарлайту, и он отложил письмо, взявшись за рабочий журнал с картинками. Рукой художника были начертаны невероятные существа: одни с огромными ушами, длинными носами и клыками длиной в полторы собственных головы; другие — похожие на вставших на четвереньки разжиревших дагатов, причём невообразимо длинношеих; были там и люди, сгорбленные и уродливые…

Подивившись картинкам, Фарлайт взялся за другой журнал. Он был заполнен записями на жутком пиджине тзин-цо, древнего и архаичного общего языков, к тому же другим почерком, менее разборчивым. Как бы то ни было, чтение двинулось более споро, потому что читать общий язык было проще, чем разбирать многоэтажные морфемы.

Далее шла обстоятельнейшая таблица: какой экспонат когда начал шисменяться, какие осложнения испытал, когда погиб. В таблице было двести восемьдесят девять экспериментальных образцов, из них выжили двадцать шесть. С удивлением Фарлайт узнавал на картинках дагатов и чертей — затерявшихся среди неведомых существ с птичьими головами, полулюдей-полудеревьев и других чудовищ.

Фарлайт решил, что Энки, таинственный контролёр эксперимента, был демоном под началом Гардакара, но почему тогда ему отчитывались как минимум трое смортов? Да ещё «Саиторма», — может ли это быть старым названием смотрской столицы Саотими?

Через десяток страниц эксперимент вошёл в полную мощь. Сморты смогли даже превратить простого человека в кшатри — сразу четвёртого ранга! И все исследования резко прервались.

Последняя запись, датированная тем годом, была спешно-корявой.

Это оставило Фарлайта в недоумении. Выходит, Гардакар не только не имел отношения ко всем опытам, означенным в дневнике, он даже пытался прекратить их.

Маг взял следующий листок. Через два месяца лаборатория была восстановлена. Сморты на этот раз решили не мелочиться и завезли разом «420 человеков». Из них, правда, двести тридцать восемь в первую же неделю скончались, предварительно покрывшись язвами, облысев и распухнув «брюхами и языцами»…

Фарлайт еле оторвался от журнала. Была, наверное, уже глубокая ночь.

Эти сморты творили нечто безумное, но самое ужасное для Фарлайта было в том, что он получал от чтения нечестивое удовольствие особого сорта, подобное тому, что люди и некоторые недостойные право имеющие чувствуют при виде срамных картинок.

«Тьма? Ты меня слышишь?»

«Да, дитя?»

«Я не справлюсь. Я недостаточно чист…»

«Возьми себя в руки, дитя. Начти с того, с кого проще, с самых нечистых из судей, и очистись вместе с их смертью».

Фарлайт убрал журнал в стопку и уже подумывал возвращаться, когда на него вдруг пахнуло свежим солёным запахом, похожим на тот, что когда-то привёл в упоение рыцаря Алфара, стоило тому ступить своими окованными в железо сапогами на земную твердь.

Маг побежал искать источник этого запаха, подумав, что здесь, под толщей земли, открылся портал в другой мир.

Он нашёл проход в другой зал, почти незаметный в изломанном пространстве.

В том зале по воздуху плыла огромная клякса. Фарлайт подошёл ближе, чтобы рассмотреть, что это за пятно болтается там вверху, и вдруг очередной шаг дался ему легче предыдущего, необычная воздушность разлилась по телу. Со следующим шагом его ноги и вовсе оторвались от крытого гранитными плитами пола, как при левитации — но при ней всегда оставалось чувство усилия, с которым приходилось преодолевать притяжение, здесь же его не было. Фарлайт будто растерял весь свой вес, он даже похлопал себя руками по бокам, чтобы убедиться, что весь его драгоценный жир на месте.

Он взмахнул руками, будто собрался лететь, как птица, и его тело понеслось навстречу кляксе. Приблизившись, он понял, что клякса — не то парящая на высоте капля воды, не то сгусток тумана, не то нечто среднее. Внутри капли мелькнуло движение, и перед Фарлайтом очутилось лицо Ирмитзинэ. Маг испуганно отшатнулся и по инерции отлетел назад.

— Ну куда ты? — спросила Ирмитзинэ, не раскрывая рта.

— Что это?

— Ты хочешь попробовать, я знаю.

Рука Ирмитзинэ высунулась из капли и поманила мага. Только сейчас он заметил, что судья обнажена, не считая украшений на руках и ногах. Фарлайт подумал, что она пытается очаровать его, и не стал приближаться.

— Разумно, — сказала Ирмитзинэ. — Ты не смог бы здесь дышать, тут же вода.

Маг осознал, что Ирмитзинэ не только не открывает рта, у неё на лице не шевелится ни единая мышца — даже ноздри не вздымаются; это делало её лицо похожим на маску мертвеца.

«А что, если она открывает при обычном разговоре рот только для того, чтобы не шокировать собеседников?» — подумал маг. — «У неё и связок-то нет, вот почему такой странный, звенящий голос…»

Ирмитзинэ тем временем поплыла-полетела вглубь капли, пируэтами вглубь туманной толщи. Её тело было таким гибким и ловким, что Фарлайт невольно залюбовался движениями судьи. А та подняла руки вверх, явно чтобы впечатлить его, и с потолка посыпались мерцалки, которые тут же повисли вокруг капли невесомой шалью из игры света и тени.

Наконец, судья вынырнула, разорвав границу своего летающего бассейна и тем самым окружив себя новым всполохом — на этот раз крошечных капель, будто тоже вообразивших себя мерцалками — потому что они тоже заискрились, засверкали, и о чудо: Фарлайту даже не хотелось зажмуриться.

Ирмитзинэ приблизилась к нему, на этот раз водно-туманнная капля не скрывала её, и Фарлайта ждало ещё одно открытие: у Ирмитзинэ не было ни сосков, ни пупка. Маг невольно скользнул взглядом ниже и убедился, что половых органов у неё тоже нет.

— У других судей так же? — вдруг спросил он, не успев даже подумать, что говорит. Эти слова просто сорвались с языка.

— Секрет, — сказала та, удосужившись пошевелить губами.

— А, вот почему у вас нет Рода!

— Всё сущее — наш Род.

— Это Род Тьмы.

— А мы — не Тьма?

— Вы рука, ударившая голову…

— А ты?

— Не знаю. Другая рука.

— Левая или правая?

— Какая разница. Это всё словесная эквилибристика. Уже жалею, что начал.

Маг отвёл взгляд.

— Когда я сюда шёл, то всё гадал, почему вы не прихлопнете меня, как муху.

— Ответ очевиден, — ответила Ирмитзинэ. — Если ты и вправду длань Тьмы, и первозданная стихия стоит за твоими плечами, то сопротивляться тебе бесполезно. А если ты самозванец, вознёсшийся за счёт аномалии, то какой смысл тебя бояться? Сила и умение — разные вещи. Вот ты сам, чего ты ждёшь? На мне нет ни одного артефакта, кроме лунника, а всё остальное, — она коснулась браслета на руке, — бижутерия. Рядом со мной нет ни мастеров, ни горгулий, что могут прийти на помощь. И если ты смог бы убить меня здесь, в тайнике, твоё преступление ещё долго бы не осталось раскрыто. Но ты медлишь. Почему?

Фарлайт сам не знал, что сказать, и судья ответила за него.

— Потому что ты пока не уверен. Ты ждёшь, пока не будешь готов на все сто процентов. И пока это не случилось, ты свободно ведёшь себя со мной: принимаешь мои приглашения, ведёшь беседы… несмотря на то, что я — твой враг, чьей смерти ты желаешь. Ты умеешь ждать и ставить приоритеты. Ты похож на меня. Потому я позвала тебя на собрание, хотела узнать твоё мнение. Жаль только, ты почти всё время молчал. И еще ты мне нравишься тем, что у тебя есть принципы…

— Зато у вас их нет. Я читал ваши журналы.

— Если ты не понимаешь моих принципов, это не значит, что у меня их нет. Но и ты, и я, стремимся сделать мир лучше. Каждый по-своему.

Она схватила его за руку и потащила прочь от центра комнаты. Недалеко от двери они плавно опустились на пол, где аккуратной стопкой была сложена одежда Ирмитзинэ и широкое серое полотенце. Смортка подняла его и вытерлась.

— Знаешь, что это за полотенце? — спросила она.

Фарлайт пожал плечами, потом протянул руку к ткани.

— Это… хм… это кшатри! Нет, сморт! Это ваш телохранитель?

Ирмитзинэ рассмеялась.

— Конечно же, нет. Это еретик. Я заключила его в полотенце примерно в сотом году от Начала. До сих пор он там и живёт. В этом есть небольшая ирония. Может, когда-нибудь узнаешь, какая. А теперь… иди, надо выспаться перед дорогой!

Потолок над магом разверзся, и он упал туда, вопя от неожиданности, и так и вопил, пока не очутился снаружи и не остановил своё падение простеньким колдовством.

55. Судьи

Ирмитзинэ вызвалась проводить гостей до означенного места посреди равнины, где Фарлайт под её чутким присмотром должен был открыть портал до Лаитормы. Как она сама объяснила, её личный портал, который она днём назад провесила из окрестностей Северных деревень в Саотими, был настолько мощен, что исказил пространство, потому все другие порталы в этих местах теперь будут сбоить неделю, а то и две. Так недавно и случилось, что Фарлайт случайно телепортировался вместе с Миртом на Восток, туда же и отправили Нефрону ведьмы, сами того не желая.

«Н-да, конечно, случайно это всё вышло», — думал маг, не высказывая своих мыслей вслух и позволяя Ирмитзинэ изображать радушие. Он списал его на желание угодить, но не был в том уверен.

Польримик Любознай увязался за ними, пропустив ради такого момента спектакль «Целитель и демоница», на который у него был куплен недешёвый билет.

Ветер беспрепятственно разгуливал по долине, раньше полы его плаща цеплялись за кустарник, но теперь ничто ему не мешало, он по-разбойничьи выл и кусал фигурки внизу.

— Из Мглы дует, — сказал Польмирик. Он и Ирмитзинэ подняли капюшоны мантий и повернулись так, чтобы ветер дул им в спины. Фарлайт, которого не защищало от стихии ничего, кроме брюк и рубашки, не мог найти себе места.

— Хватит им уже копаться! — воскликнул он. — Если не появятся здесь в ближайшие пять минут, я отправляюсь один!

— Я предлагала тебе взять мантию или куртку, — бесстрастно ответила Судья.

— После того, что я сделал с вашими башенками, мне стыдно принимать от вас дары.

— А почему бы вам не погреться или не накрыть себя колпаком с помощью силы? — вмешался историк.

— Зачем мне тратить энергию? Она мне ещё понадобится.

— На открытие портала при вашем ранге не уходит слишком много энергии, или я не прав?

— Она мне будет нужна не на портал.

Польримик молча прочёл формулу откровенности и послал сигнал в сторону мага. Колебание энергии, дойдя до Фарлайта, наткнулось на невидимую преграду и эхом отразилось назад. Историк еле успел заблокироваться.

«Хитёр», — подумал Польримик. — «На это энергии-то не поскупился! Придётся искать обходную дорогу.»

Он собрался что-то сказать, но великая смортка, заметившая колебание энергии, положила руку на плечо историку и сказала:

— Я просила вас написать статью о вчерашнем собрании. Она готова?

— Но вы же сказали, сроку трое суток…

— Я сокращаю его. Ваше время — до вечерних колоколов. Не выполните — будете отвечать по статье о невыполнении приказов старших по рангу.

Польримик поклонился и разочарованно засеменил к городу, изредка оглядываясь и вздыхая.

— Ты не изменил своё решение? — спросила судья у мага.

— Вы сами только что сказали — за невыполнение указаний стоящих выше рангом полагается наказание. Считайте, что Тьма приказала мне. А я вижу, вы всё-таки верите, что я не самозванец… Думаете, подбросили мне двух дохлых смортов и человеческую женщину, и всё, я весь ваш?

— Ну да. Или… я хотя бы окажусь последней в твоём списке.

Ветер сделал резкий рывок, скинувший капюшон с головы Ирмитзинэ, обнажив её преисполненное фальшивой скорби лицо. Она снова спряталась в накидке.

— Хоть кто-то принимает меня всерьёз, — довольно пробормотал Фарлайт.

— Я трезво представляю себе твои шансы, и они довольно малы. Так что, составь завещание на всякий.

Ирмитзинэ вынула из внутреннего кармана крошечную коробочку, повертела её в руках, заставив вырасти с размерах, и открыла её. Внутри оказались чистый свиток и самопишущая палочка.

— Прямо здесь? — удивился Фарлайт. Судья кивнула и подала ему коробку. Маг перевернул её, положив сверху свиток, и застрочил. Ирмитзинэ бесцеремонно заглянула в содержимое, и пишущий немедленно прикрыл строки рукой.

— Я — единственное находящееся здесь лицо с полномочиями заверить документ. У кого ты собираешься получить подпись? — заявила смортка.

— Прочитаете, когда я допишу.

Через пару минут Фарлайт отложил палочку и подал свиток судье. Та пробежалась глазами по документу.

«Завещание.

Я, маг Фарлайт Дха-Арклайн (полн. имя см. в адр. кн. Ингвилии), находясь в здравом уме и не будучи принуждённым со стороны, прошу в случае моей смерти, несчастного случая или помутнения рассудка передать мою собственность в виде земли (размером 1 поле) и находящихся на ней строений (руины и 1 уцелевшая башня с подвалом), что столетиями держал в пользовании мой род неподалёку от Ингвилии, в безграничное владение Нефроне, леди Дха-Оралайн, которая в последние годы являлась верной моей помощницей.»

— Хорошо бы соблюсти порядок, — заметила Ирмитзинэ. — Такие документы составляют немного иначе… Да, ты не хочешь изъявить свою последнюю волю?

Маг потёр пишущей палочкой кончик носа, оставив на нём пятно, и сделал приписку:

«Послесловие: Нефрона, пожалуйста, не отдавай это на благотворительность!»

Он поразмыслил и дописал ещё:

«После-послесловие: Дела по управлению полем можешь доверить Мирту. Хоть он и болтун, но дела поведёт внимательно, я бы ему доверился».

— Всё. Заверьте.

— А подпись?

Фарлайт оставил размашистый автограф, к которому судья прибавила свой и, повертев бумагу в руках, сложила её в виде конверта.

— Заберёшь или оставишь в надёжном месте, то есть у меня?

— Дайте мне.

К ним подбежали запыхавшиеся Мирт и Нефрона, сваливая друг на другу вину за задержку и моляще моргая глазками, чтобы их не судили строго.

— Да я знаю, что это всё Нефрона, — сказал Фарлайт. — Я когда с ней, тоже всегда опаздываю…

— А вот и нет, — отозвалась та, но маг не стал дальше спорить и молча открыл портал — засасывающую всё и вся воронку в пространстве. Ирмитзинэ поспешно отбежала в сторону, портал же, набирая силу, не дал времени на подготовку и втянул в себя магов с триданом. Кто-то из них взвизгнул от восторга и крикнул что-то судье, но та не расслышала из-за жуткого гула. Воронка закрылась так же неожиданно, как и открылась. В воздухе медленно оседала пыль.

«Вот это я понимаю, профессиональный портал», — подумала Ирмитзинэ.

Воронка открылась на окраине Лаитормы, раздвинув в стороны узкие стены улочки, сминая камень. Мирт, Фарлайт и Нефрона вылетели из неё, сцепившись друг с другом за первые попавшиеся части тела. Пока маги отдирали себя от дороги, Мирт уже обежал всю улицу от начала до конца и успел уже вернуться с сообщением, что в Лаиторме всё, как прежде.

— Ты хоть скажи, туда я нас закинул или нет? — оборвал его на полуслове Фарлайт.

— Почти! Улица не та, зато район тот… Это я хорошо объяснил. Правда, я — молодец?

— Веди уж!

Тридан, пританцовывая на каждом шаге, побежал дальше по улице, заставляя магов пыхтеть и поминать его плохими словами. Они то и дело сталкивались со снующими туда-сюда прохожими.

— Базарный день? — спросила Нефрона у Фарлайта.

— Я полагаю, здесь так всегда. Привыкай к столичной жизни. Это тебе не Ингвилия.

— Столица столицей, но это не центр, а окраина…

— Человеческий квартал. Куда подевался Мирт?

— М-м… Кажется, он свернул в тот переулок.

— Тебе кажется или ты уверена?

— Уверена, что кажется…

— Пойдём, проверим.

Переулок оказался мелким закутком. Путь дальше преграждал кривой забор, над которым болталась верёвка с мокрыми тряпками. Тупик со обеих сторон ограничивали чёрные плиты стен. Фарлайт повернулся к волшебнице.

— И где же он? Испарился? Взлетел?

Нефрона только пожала плечами.

— Эй, вы! Чего так долго копаетесь? — послышался знакомый голос откуда-то сверху. Маги подняли головы. Стена справа от них не была сплошной плитой, под потолком дома (там, по-видимому, находился третий этаж) было выпилено окно, из которого высовывался счастливый Мирт. — Перелезайте через забор, поверните направо, там будет дверь. Подниметесь в комнату номер шесть.

— Ты не мог показывать нам путь, как все нормальные провожатые, вместо того, чтобы бежать вперёд, как баран, выбравшийся из загона? — адресовал ему Фарлайт. Он поднял забор в воздух, пропустил спутницу вперёд, прошёл сам — и тут же забыл об ограде. Та рухнула на землю грудой досок.

Ирмитзинэ снова сидела в зеркальной комнате. На этот раз в зеркале напротив отражался Нельжиа Приятный, триданский судья. Он возлежал в халате на алых бархатных подушках, покуривая кальян и выпуская в воздух причудливые кольца дыма. Вся его комната уже была в дыму, стены за его спиной даже не было видно.

— Смотри, — говорил он, указывая на кольцо. То приняло форму головы с рогами.

Ирмитзинэ быстро начертила на зеркале знак, и голова мгновенно распалась на мелкие клубы дыма.

— Я так не играю, — протянул тридан.

— Время игр давно прошло, — сказала Ирмитзинэ. — Тебе скоро стукнет пять тысяч, а ты всё ещё как ребёнок.

— Скоро! У тебя всё скоро! Ещё лет пятьсот… дожить бы. Как там наш мститель?

— Рыцарьки уже добрались до своего покровителя и пожаловались, так что мага скоро будем судить.

— Я так и думал.

— Жди с минуты на минуту телепатию от Норшала. Будет нас просвещать, что есть такой плохой-сякой паренёк-магик. Ты уж, будь добр, искренне удивись. Я-то не смогу, как-никак, уже презентовала его на собрании.

— И зачем ты это сделала?

— Чтобы потомпродемонстрировать миру, что мы…не монополисты Силы. Что можно честно трудиться, чтобы стать великим.

Тридан усмехнулся, затянулся и снова выпустил дым. На этот раз он принял форму, подозрительно напоминающую Фарлайта, и так и застыл осязаемым облаком над курильщиком.

— Ну а сейчас нам что делать, если они решили инициировать суд?

— Ты и я проголосуем, что невиновен. Норшал и Гардакар — что виновен. Остаётся Раутур, — сказала смортка.

— Его я возьму на себя. Примет нашу сторону.

— Ты уж постарайся.

Ирмитзинэ снова коснулась зеркала, и Нельжиа в отражении сменился на неё саму. В последний момент она успела заметить, как дымная фигура Фарлайта растворилась в воздухе.

Нефрона в последний раз посмотрелась в зеркало.

— Спасибо за гостеприимство, но… нам пора.

— Кому это — нам? — удивился маг. — Ты остаёшься. Мирт, ты ведь не будешь против, если Нефрона поживёт у тебя в ближайшее время?

— Почту за честь, — польщённо протянул тридан.

— Я не понимаю, почему я должна жить здесь? А ты где будешь жить?

— Вопрос не в том, где я буду жить, а в том, буду ли я жить вообще, — пробормотал Фарлайт.

— Повтори, я, кажется, неправильно расслышала…

— Не говори постоянно «кажется», ты всё всегда правильно понимаешь. Возьми эту бумагу.

Девушка развернула конверт и, прочитав только первую строку, разразилась рыданиями.

— Не уходи… Я знала, я знала… Не уходи, даже если это очень важно!

Мирт тактично оставил их одних, но приложил ухо к стене в соседней комнате.

— Назови мне причину, которая может меня остановить.

— Ты умрёшь, как предсказывала Вронагерна!

— Умрёт только тело. Моя энергия вернётся туда, где ей и следует быть, в объятиях всеобщей матери.

— Твоя смерть будет бессмысленной. Судьи будут продолжать своё оскверняющее правление над Тьмой.

— Тьма будет помогать мне, она не допустит этого. Твои смешные аргументы закончились?

— Нет…

— Ну?

Нефрона бросилась на Фарлайта с объятиями, бессвязно что-то бормоча.

— Говори чётче! — сказал маг.

— Я тебя люблю!

— Я знаю.

— Люблю, не как брата!

Фарлайт испуганно оттолкнул её от себя и быстро вышел из квартиры Мирта.

— Бездушный… слепой… все эти годы… разве он не замечал… — всхлипывала Нефрона. Мирт вернулся в гостиную. Его руки дрожали, на этот раз он не смог их унять — да даже и не пытался.

— Признайся, то, что ты ощущаешь — не любовь? — холодно произнёс он. — Хотя бы потому, что мы не можем любить как-то особо, как люди. Мне думается, что я тоже тебя люблю, но когда я смотрю на свои чувства скептически, то понимаю, что это не любовь вовсе, а смесь уважения, симпатии и привязанности.

Нефрона подняла на него заплаканные глаза. А Мирт не успокаивался.

— Да, с местом жительства тебе не повезло. Ингвилия! Из мужиков одни маги и сморты, всем известно: они страшные, что последний бес. А Фарлайт оказался на рожу более-менее терпимый, хоть и жирный. Вот ты и «влюбилась», да?

— Не смей так со мной говорить…

— Да ещё и все родственники погибли, а ты добрая и мягкая, так хотелось положиться на кого-то в горестные минуты одиночества… А ты не думала, что твой миленький их всех и взорвал? Ты помнишь, как он говорил о своей семье? «Мрази»! У него же мотив!

— Замолчи! Замолчи! — вскричала Нефрона. Она набросилась на Мирта с кулаками. Тот не сопротивлялся, и девушка повалила его, замахнулась, но, в последний момент опомнившись, отпрянула назад, к окну.

— Что ты вообще понимаешь в моём внутреннем мире?

Мирт заметил, что энергия в воздухе шевельнулась. Источником был карман Нефроны. Там лежал её новый оберег на удачу, но тридан этого не знал.

— Что твой мир не умеет разбираться в людях. Уже простила Фарлайта за то, как он прогнал тебя из-за проклятья?

— А ты был на его стороне!

— Я не мог иначе.

— Почему?

— Не могу сказать!

— Потому что тебе и нечего говорить!.

— Успокойся, — сказал он, вспоминая формулу покоя. «Четвёртый ранг, пятьдесят на пятьдесят… Получится?» Не получилось. Но злоба больше не владела Нефроной; она перегорела. Девушка подошла к окну и мысленно устремилась в небеса.

— Наш общий знакомый борется с несправедливостью, — сказал Мирт, встав рядом с ней. — Но что в его конечной цели? Думаешь, благополучие народов? Нет. Он просто сектант, фанатик.

— Помолчи, пожалуйста. Просто помолчи.

Они стояли так несколько минут, пока на улице двое человек — мужчина и женщина — не начали выяснять отношения.

— Висит лунник на шее или нет, в голове одни и те же страсти, — нарушил молчание Мирт. — Лучше бы они спорили о равенстве не между собой, а с право имеющими.

«Облако над городом всё ещё держится», — подумал Фарлайт. — «Тьма, я всё верно делаю?»

«Да, дитя.»

Маг отправился бесцельно бродить по улицам, не выпуская из виду манерные шпили здания суда. На площади он заметил компанию молодых магов, горячо что-то обсуждающих. Фарлайт приблизился и обрадовался:

— Защитники чистой Тьмы! Вот чья поддержка мне действительно нужна!

Те презрительно смерили его взглядом.

— Что тебе надо от нас, пришелец?

— Я один из вас, братья!

— Да ну? Настоящий Защитник никогда не выйдет из дома без сетки, — один из них, более остальных похожий на главаря, указал на чёрную паутину нарисованных вокруг глаз линий.

— Мне было некогда рисовать её.

— Так что ты хочешь? — главарь угрожающе двинулся на него.

— Просто побыть с вами.

— Бездельники и болтуны нам не нужны!

— Да отстань ты от него, Манфлар, — вмешался другой «защитник», по имени Харлейм. — Любой, кто ненавидит смортов, будет нам полезен!

Манфлар благосклонно махнул рукой.

— Хорошо, оставайся.

— Я прекрасно отношусь к смортам, — хмыкнул Фарлайт. — С недавнего времени. Во всяком случае, не хуже, чем к триданам или кшатри.

— Побойся Тьму! — крикнул Манфлар.

— Я узнал, что Мать равнодушна к смортам! Они изменяют неживую плоть, которая уже не является частью Тьмы!

— И ты ещё имеешь наглость называть себя Защитником чистой Тьмы?

Главарь сложил пальцы в замок, затем выбросил левую руку вперёд, имитируя правой натягивание тетивы. Стрела — простое боевое заклинание.

«Неужели я сам когда-то был таким?» — Фарлайт скрестил руки, стрела вошла в его тело и через секунду вернулась обратно, умноженная в десятки раз. Манфлара чуть не расплющило о стену. Главарь лаитормских Защитников скатился на Землю, оставляя за собой кровавый след.

— Целителя! Срочно! — закричал Харлейм.

Фарлайт испуганно метнулся в сторону, поставил вокруг себя завесу-невидимку и побежал к зданию Суда, мрачно уткнувшемуся в тяжёлую тучу.

«Но я же хотел легонько оттолкнуть его!»

«Ты слишком возбуждён. Неудивительно, если, придя к Норшалу, ты вырастишь на его голове цветы, вместо того, чтобы ударить волной.»

«Это из-за Нефроны?»

«Отключи все эмоции. Не думай о глупой девчонке — она тебе только мешала. Иди, время пришло.»

Уже на подходе к суду Фарлайт запоздало подумал, что не мешало бы подзаправиться на дорожку, но поворачивать было уже поздно.

Маг стоял в туманном зале, среди вечно не успевающих клерков и недовольно-настойчивых посетителей.

— А, вас-то я и жду! — крикнул кто-то ему прямо в ухо. — Судья приказал никого к нему сегодня не пускать, вас только ждал. Вы, верно, очень важный гость, да? Не говорите мне — я догадался! Вы — секретный агент? В тот раз играли очень убедительно, я даже поверил, что вы — недавний выпускник из Ингвилии.

Кельмирра вился вокруг мага, пока тот не потребовал напомнить ему дорогу до судейского кабинета. Младший стражник расстроился, но выполнил просьбу и довёл почётного гостя до самых дверей искомого кабинета.

— Да… Чего я точно не ожидал, так это того, что меня будут ждать заранее, — проговорил маг, когда Кельмирра удалился. — Быть благородным и великодушным, сначала бросить вызов и только потом напасть…

Он толкнул дверь и шагнул в комнату. Норшала там не было.

— Где… — еле успел вымолвить мститель до того, как что-то тяжёлое придавило его к полу.

Маскирующая пелена посреди комнаты исчезла, обнажив невооружённому взгляду с десяток кшатри и боевых магов, стоящих по краям кабинета. А судья невозмутимо восседал на своём кресле.

— Обезвредить, — вяло приказал он.

Фарлайт почувствовал, как холодные обручи сомкнулись на его запястьях, шее и лбу. «Ульхит-А», — догадался он и сказал:

— Не слишком ли много чести — вызывать для борьбы со мной целый отряд?

— Отпусти его, — сказал судья рыцарю, что удерживал мага на полу своим весом. По физической силе он равен нетренированному человеку, так что никуда не сбежит.

Рыцарь слез с Фарлайта.

— Я не люблю церемонии, — произнёс Змееносец. — Не буду зачитывать приговор, вы и так понимаете, что покушение на верховного судью — вещь серьёзная.

— А покушение на Тьму — разве не более страшный поступок?

— Кто посмел покуситься на Тьму? — неожиданно спросил рыцарь. Маг узнал его по голосу — это был Алфар.

— Ты, рыцарь, мог быть сейчас на моём месте. Скачок по ранговой лестнице вам обеспечила не аномалия, а Тьма, она замаскировала свой дар. Судью сначала заинтересовал этот эффект, и он решил поставить на вас эксперимент. Попутно, наверное, сделал так, чтобы вы не слышали голос Тьмы. А когда вы надоели судьям как эксперимент, они разработали план, чтобы выманить вас на свет в земном мире.

Перебил его, вопреки ожиданиям, не Норшал, а рыцарь Алфар.

— Это правда?

— Да. Как видишь, козни судей достигли результата, — Фарлайт подёргал обручи на руках, но они оказались сделаны на славу. Их мог снять кто угодно, кроме того, на ком они одеты. Ульхит-А, материал на основе обычного ульхита, превращал его в бессильного человека.

Наконец заговорил сам судья.

— Я вижу, свой поступок ты объясняешь тем, что действуешь от имени Тьмы. Докажи. Позови Тьму, пусть явит нам свою мощь. И если мы воочию убедимся, что совершилось какое-то колдовство, пока ты в обручах, мы тебя отпустим.

Фарлайт зажмурился и сосредоточился.

«Тьма!»

В голове, как и в кабинете, царила тишина, которую нарушил Норшал.

— Ты, Алфар, смотри на него, смотри не отвлекаясь. Убедишься, какой он лжец.

«Тьма!»

Нет ответа.

«Что случилось? Почему ты не отзываешься, о Великая?»

— Я всё объясню, — усмехнулся Норшал. — У тебя случилось помутнение разума, потому ты думал, что с тобой говорит Тьма. Не беспокойся, за недееспособность тебе на суде сделают скидку.

«Тьма! Не молчи! Тьма! Я знаю, я не сходил с ума, иначе отчего так вырос мой ранг?»

— Ты потреблял энергию слишком большими порциями, — ответил судья на невысказанный вопрос. — Кстати, от этого ты и обезумел.

«Отзовись! Подай мне знак, о Тьма, раб безвольный Судей, которые вертят твоими возможностями, выставляя их как свои!»

— Ну что? — Змееносец подошёл к магу вплотную. — Теперь понял, что с тобой случилась ментальная болезнь?

— Еретик, — процедил Алфар. Тут Фарлайта осенило.

— Помнишь, мы говорили в лесу, через зеркало? — воскликнул он, глядя на рыцаря. — Откуда я знал, что ты попал под солнечный свет и выжил?

Рыцарь оглянулся на судью.

— Он мог видеть это через другое зеркало, — сказал Норшал.

— В тот день, выйдя из портала, ты думал, что скучал по земному воздуху! И спрашивал себя, почему судья выпускает вас только в редкие затмения, а не каждую ночь! Через зеркало нельзя прочесть мысли!

— Он прав, — проронил один из магов-стражей и тут же закашлялся: судья схватил его горло невидимой петлёй слишком ретиво.

— А твой брат Антей, он не сгорел! — продолжал Фарлайт. — Его…

Следующая петля предназначалась его горлу. Фарлайт захрипел.

— Дайте ему договорить! — потребовал рыцарь у судьи. Его зрачки сузились до тонких полос.

— Чушь, которую несёт тьмохульник, только развращает ваши умы, — сказал Норшал тоном, не терпящим возражений. Он не сводил с Фарлайта глаз, и тот вдруг задрожал и упал ничком. Со стороны казалось, что у мага случился какой-то приступ. Его глаза закатились, изо рта пошла пена.

Алфар всё понял. Молниеносно он выхватил меч и обрушил на судью удар страшной силы. Но лезвие не встретило сопротивления — Норшал растаял в воздухе.

Все присутствующие были ошарашены. Впервые в истории кто-то поднял руку на судью, Живое Начало. Маги напряглись, готовя пальцы для жестов. Один из них поднял взрывающееся зелье.

— Кшатри, бей их! — рявкнул Алфар и снёс ближайшего к нему судейского приспешника ударом клинка, разрубив ему туловище пополам. Фарлайт сглотнул. У того мага не было против Алфара ни единого шанса. В воздухе запахло сырым мясом и нечистотами.

Тем временем Алфар поделил на два ещё одного колдуна, переместившись к нему с быстротой стрелы. Другие маги начали растворяться в воздухе вслед за судьёй.

Фарлайт видел, как колеблются кшатри.

— Я ваш прямой начальник, не он! — вскричал Алфар. Воздушная волна, вызванная невидимыми магами, может, самим Норшалом, прессом налетела на него. Алфар молниеносно увернулся, и пресс раздавил стоящего за ним рыцаря. Чаша весов склонилась на сторону Алфара, и кшатри бросились в бой — с воздухом.

Не было более нелепого зрелища, чем мечники, пытающиеся бить наугад. Фарлайт вздохнул, и тут опять начал задыхаться — Норшал решил расправиться с ним в сумятице боя.

Алфар метнулся к Фарлайту, и несколькими точными ударами рассёк все сковывающие его обручи. Ослабленный маг только и смог, что кое-как защититься от нападок Норшала, но не вступить в бой, чтобы помочь кшатри.

Послышался вскрик, ещё один — несколько ударов кшатри, махавших мечами наугад, таки попали в цель.

«На его месте мог оказаться кто угодно, даже я», — подумал Фарлайт, глядя на кишки, вывалившиеся из разрубленного трупа. — «Многоуважаемый Польримик, война — это что угодно, только не романтика…»

— Знатная битва! — воскликнул незнакомый рыцарь.

«Не битва, а драка, потасовка…»

Этого рыцаря тут же разорвало на кусочки. Ошмётки разлетелись по всей комнате. Не успел Фарлайт зажмуриться, как в него самого прилетела волна. Судья решил больше не пытаться замаскировать своё убийство под сердечный приступ. Маг успел вновь заблокироваться — достаточно, чтобы не дать смять себя в лепёшку, но ему всё же не удалось полностью сдержать волну. Фарлайта отбросило назад; он ударился головой о шкаф, и в глазах у него потемнело.

Алфар опять подскочил к магу и с лёгкостью поднял его будто тот был мешком, наполненным пухом, и принялся дальше рвать и метать, пока Фарлайт беспомощно болтался у него на плече, придерживаемый левой рукой рыцаря.

В ход пошло взрывозелье магов — и опять в стороны полетели конечности, и своих, и чужих. Пол был уже залит кровью; полупрозрачная кровь шести- и семиранговых местами переходила в яркие алые пятна, оставшиеся от более слабых бойцов.

— Отпусти! — крикнул маг рыцарю. Тот сбросил мага на оземь, надеясь, что тот знает, что делает. Фарлайт упал неудачно, разбив нос. Он бросил остаток сил на то, чтобы создать вокруг себя непроницаемый кокон, и принялся жадно пить кровь с пола, не абы какую, а прозрачную. Сила, будто только этого и ждала, хлынула в него.

Маг, не вставая с колен, выпрямился, подняв руки вверх, будто молясь невидимому идолу. Рыцари обездвижились, застыв в самых удивительных позах. Секундой позже в комнате проявились маги, тоже парализованные. Даже судья стал видим — он стоял на столе.

«Даже я так не могу», — услышал Фарлайт мысль испуганного Норшала.

— Он тоже не может, это сделали мы, — раздался властный голос. Рядом со Змееносцем материализовался Гардакар, затем остальные верховные судьи. — Нельжиа, будьте добры, усыпите.

Тридан послал энергетический заряд, умиротворяющий, но очень мощный. Последнее, что увидел Фарлайт в кабинете северного правителя — густой мрак.

Сквозь темноту в глубокий сон пробивались голоса.

— Ты что, не мог выловить его, пока он шёл к суду?

— Лучшая тактика — оборонительная.

— Ты будто не выходец из первоначальной тьмы, а магик-выпускник…

— Мы же не знаем, на что он способен! А вы тоже хороши. Я же говорил, тот закон нам ещё аукнется.

— Который?

— Не убивать без суда. Я мог бы сразу его казнить. А так — он начал трепаться, смутил моих рыцарей…

— И хорошо, что мы приняли закон, иначе ты казнил бы невиновного!

— Какая разница, магом больше, магом меньше.

— Жизнь священна; если ты не согласен, какой был смысл облекать себя в плоть?

— Ну давайте не будем разводить философию!

— Ты-то вообще уже сто раз нарушал наш закон, признавайся?

— Безумные обвинения!

— А я вообще потерял несколько магов из личной гвардии, и не жалуюсь…

— Если они сдохли, то были далеко не лучшими. Радуйся, что вовремя выявил балласт.

— И то правда, народятся новые…

Очнулся маг в огромном пустом зале. Он осмотрелся и вспомнил это место. Теперь напротив каждой стены стоял стол. Судьи сидели за этими столами, образовавшими подобие пятиугольника, в центре которого очутился Фарлайт.

— Обвиняемый! Пока вы… валялись, мы уже почти завершили процесс, — ехидно возвестил Норшал. — Осталось только проголосовать за приговор. Моё мнение: однозначно виновен. Голосую за пятьдесят лет пыток. Самых жестоких, какие придут в головы палачам. А потом — убить.

Сидевший по правую руку от него Гардакар согласился:

— Полностью поддерживаю. А роль палача прошу предоставить мне. Ирмитзинэ, ваше мнение?

— Подсудимый был невменяем, — зазвенел голос смортки. — У него ментальная болезнь. Под Саотими есть пансион для душевнобольных, я требую закрыть там мага до излечения.

— Нельжиа?

Великий тридан картинно приложил руку ко лбу. В одном этом движении было столько грации, сколько не наработали за все годы балерины лаитормского балета.

— Имею все основания предполагать, что подсудимый — наркоман-криалинщик. Я отсюда чувствую запах настойки. Возможно, помешательство и галлюцинации были вызваны как раз криалином, то есть, частичная вина всё-таки имеется… Я согласен с Ирмитзинэ, что мага надо лечить в пансионе, и от зависимости в том числе. Но пусть возместит столичному суду ущерб — своим имуществом.

— Раутур?

— Пусть обвиняемый скажет что-нибудь в своё оправдание, ему даже не дали слова, — отозвался мягким, приятным голосом Раутур. — А я посмотрю потом, с какой из сторон мне следует согласиться.

Ирмитзинэ украдкой взглянула на Нельжиа, но тот следил за кшатри.

— Фарлайт, вы что-нибудь хотите сказать?

Маг откашлялся. От того, что он сейчас скажет, зависела его судьба. Хотя, много ли он выиграет от приговора, предложенного Ирмитзинэ? Он знал, какой на самом деле в подземных туннелях скрыт «пансион» — её личная лаборатория. Фарлайт подумал, что теперь знает истинную цель великой смортки — законно заполучить его в безраздельное пользование, как подопытный образец.

— Я клянусь, что был полностью вменяем и отдавал отчёт в своих действиях, — сказал он.

Смортка откинулась на спинку стула. Фарлайт понял, что она разочарована, но не подаёт виду.

— И я действительно действовал по приказу Тьмы. В нашем мире все, и особенно право имеющие, обязаны подчиняться приказам старших по рангу. Я и подчинялся, ведь Тьма выше всех нас, вместе взятых…

— Откуда вы можете знать, что вы не подвергались галлюцинациям? — резко спросил Гардакар.

— Я получил восьмой ранг — это подтверждение.

— Действительно, — сказал Раутур. — Гардакар, разве тому может быть какая-либо иная причина, кроме содействия самой Тьмы?

Демон прекрасно знал, откуда можно черпать силу — мощным источником энергии могли оказаться любые мыслящие существа; он догадывался, что каждый из присутствующих судей (может, разве что, кроме самого Раутура) тоже давно дошёл до этого вывода. Но никто из знающих судей не озвучил своих мыслей. Гардакар покачал уродливой головой.

— Помните четвёрку рыцарей? Но ведь вы тогда сами привели нас к выводу, что рыцари — избранники Тьмы? — спросил великий кшатри. — А Тьма, пусть она — наша мать, но в то же время алогичная, опасная стихия, склонная к разрушению всего сущего…

— К чему вы ведёте? — не стерпела Ирмитзинэ.

— К тому, что не только для судей, но и для всех жителей Тьмы будет безопаснее, если мы развоплотим мага Фарлайта из Ингвилии.

Нельжиа вздрогнул: Ирмитзинэ мысленно лупила его оскорблениями. «Я старался, между прочим», — телепатировал он смортке и заблокировался, чтобы не портить самооценку.

— Голосую за то, чтобы лишить его плоти через казнь, как опасный элемент. Ваши последние слова? — спросил Раутур.

— Этому миру стыдно за то, каким он является, — ответил Фарлайт после недолгой задумчивости.

— Меня часто хвалят за прекрасный мир, который я создала, — сказала Ирмитзинэ, будто убеждая саму себя.

— Гардакар Триглав, не имею ничего против того, чтобы вы были палачом, — заключил кшатри.

— Я тоже, — поддакнул Норшал.

Демон чуть не подпрыгнул, скаля зубы в счастливой улыбке.

«Чего он радуется?» — подумал Фарлайт. — «Можно подумать, ему редко попадаются жертвы для пыток».

Ирмитзинэ подошла к окну и, не оглядываясь, вылетела в него горгульей. Норшал открыл по порталу себе, тридану и кшатри, после чего все трое исчезли в гудящих воронках. Последним открыл проход Гардакар, кивком предложив Фарлайту войти первым.

66. Осуждённые

— Почему не сработало? — спросила Ирмитзинэ. — Ты снова упился перед работой? Так я и знала.

Нельжиа ничуть не был смущён упрёками смортки — он привык к ним за столько веков, как же иначе? Он опять лениво возлежал на подушках, коих было так много, что тридан утоп в них, открывая собеседнице только свою пышногривую голову. Вот из-за подушек вынырнула рука, нащупала что-то в глубокой тарелке и отправила тридану в рот. От Ирмитзинэ не укрылось, что рука была женской.

— Ну? — поторопила она Нельжиа, не дождавшись ответа.

— Ах, ты уже закончила? — спохватился тот.

— Да, я закончила. Как же ты стал похож на человека… Тело убивает дух.

— Я всё сделал в лучшем виде. Убедил кшатри, что Фарлайт — невинная коровка. Когда я его покинул, он верил в мои слова больше, чем рядовой землекоп верит в нашу божественную природу.

Ирмитзинэ аж подскочила.

— Твой язык что, совсем не слушается ума?! Говорить такие вещи при них! — и она ткнула пальцем в зеркало со своей стороны.

— Ах, они всё равно ничего не запоминают, да, мои глупышки? — промурлыкал Нельжиа. Послышалось девичье хихиканье. — Какого же ты низкого обо мне мнения.

— Что бы там не говорили о моих первых опытах, но вот это — настоящее извращение, — усмехнулась Ирмитзинэ.

— Почему? — искренне удивился тридан. — Представь: жизнь без забот, каждый день — как последний, каждый раз — как первый… Я им даже завидую.

— И что, каждое утро заново учить их говорить и подтираться?

— Их память обновляется не так глубоко… Но что с твоей памятью, а, Ирмитзинэ? Или ты забыла, что собиралась разделывать мой разум острым ножичком своей критики?

— Я никогда ничего не забываю. Но ты в кои-то веки рассказал мне кое-что интересное, не грех и отвлечься. Так что с Раутуром?

— Всё его Пророк. Раутур слушает его безоговорочно.

— И? Пусть носится со своим прорицателем, как с торбой; ты ведь сделал внушение?

— К тому и веду. Его кто-то снял, а кроме этого неведомого Пророка — некому.

— Значит, Пророк — восьмёрка, а не семёрка?

— Выходит, так. Возможно, даже тридан, а не маг. Отменил моё внушение и убедил Раутура проголосовать ровно наоборот.

— Значит, кого-то мы упустили, — задумчиво проговорила Ирмитзинэ. — Я упустила. Что ж, постараемся взять этого Пророка в оборот.

Смортка провела рукой по зеркалу, и Нельжиа растворился в тумане.

Мирт ушёл в суд, отчитываться по единственной деревне, которую он посетил, так что Нефрона осталась предоставлена сама себе. Ей тоже надо было явиться пред начальственные очи — закрыть дело о пропаже травницы Лоренны, но Нефрона всё ещё надеялась, что Фарлайт вернётся, и они пойдут в суд вместе.

От скуки девушка решила разделаться с ещё одним обязательством. Нефрона взяла бумагу и самопишущую палочку. Несколько минут, и ей удалось вымучить письмо.

Стоило ей отложить пишущую палочку, как в открытое окно ворвалась птица — скелет, обтянутый кожей, с ульхитовыми камнями в глазницах. В клюве она держала послание.

Нефрона взяла письмо, ей адресованное. Оно было написано корявыми крупными буквами.

«Амулет на удачу» в кармане снова дрогнул. Нефрона вскочила, переполненная эмоциями, и вскричала, будто птица могла её понять:

— Люди ему плохие, сморты ему тоже плохие! Может, проблема в самом мальчике, а?

Но, она быстро успокоилась и написала ещё одно послание, на этот раз, для Рема:

Птица выхватила письмо из рук девушки, больно прищемив ей палец зубастым клювом, и понеслась над домишками лаитормского пригорода. Вдруг костлявая резко свернула, ветер подхватил её, и птица исчезла в портале, открывшемся на её пути.

— Ух ты, — выдохнула Нефрона. — До чего технология дошла!

Она побродила по квартире. Здесь было всего две комнаты, разделённые коридором; одна — гостиная, она же кухня, столовая и рабочий кабинет, другая — спальня и одновременно склад барахла, в котором Нефрона не стала копаться — она же была приличной гостьей.

Ей вспомнился замок Дха-Орлайнов в Ингвилии, тот самый, что она отдала благотворительному фонду. Там у каждого члена семьи было по комнате, и ещё много, много всяких помещений, даже для горшка отдельное. А ещё — комната для рисования, комната для чтения, комната для игры во фру, для размышлений, для разминки… Она не могла больше терпеть их давящую пустоту, оставшись одна — когда все погибли. Нефрона не жалела, что избавилась от замка и ничего не получила взамен, ей казалось, что она и деньгами-то с продажи не смогла бы воспользоваться, каждый раз вспоминая, как они ей достались.

Остановившись напротив зеркала, девушка вдруг увидела слёзы на своих щеках. Она и не заметила, когда начала плакать, и не знала, отчего — оттого ли, что Фарлайт не ответил ей взаимностью, или оттого, что он ушёл — и Нефрона опять остаётся одна-одинёшенька. О Мирте, что так радушно предоставил ей кров, она будто и вовсе позабыла и, когда он вернулся домой, сначала уставилась на него, словно вопрошая: почему он так бесцеремонно потревожил её в горестный час?

— Меня всё-таки уволили, — радостно выпалил он с порога. — Потому что я съездил только в одну деревню и потерял государственного коня. И кинжал тоже.

— Поздравляю.

Улыбка сползла с лица тридана.

— Что случилось? У тебя глаза опухли…

— Моему мальчику там плохо.

— А?

— Его все обижают. И преподаватели-сморты, и ученики.

— А-а, так ты про Рема? И что?

— Как что?! — фурией взвилась Нефрона, опять не замечая, как чудит амулет у неё в кармане. — Ты бессердечный! А ещё пытался втереть мне, как беспокоится о бесправных людях! Отец герой, и я такой же, ля-ля-ля!

— Пожалуйста, не кричи, — мягко сказал Мирт. — Расстраиваться не с чего. Он новичок, из деревни, да ещё из бесправной семьи. Было бы странно ждать, что он станет любимчиком школы. Пройдёт неделька, к нему привыкнут…

— Его никогда не примут! Деревенские манеры он, может, и вытравит, но как исправить глаза? Кровь не перепишешь!

— Ты раздуваешь проблемищу из проблемишки…

— А ты просто ничего не хочешь делать!

— Хорошо, что мы, по-твоему, можем сделать? Приехать в Саотими, вырезать пацану глазные яблоки и вставить новые?

— Ты должен забрать его оттуда!

— И куда мы его потом денем? К нему докопаются в любой шко… Подожди, Я должен? С чего это?

— Чтобы доказать, что тебе не всё равно.

— Ну… ладно, — замялся Мирт, и с сарказмом добавил: — Раз уж ты так сильно меня просишь.

— Кстати, дома кончилась еда. Надеюсь, у тебя есть запасы серебра, раз уж ты потерял работу!

Мирт искренне недоумевал.

Фарлайт ожидал увидеть подвал, освещённый одной-единственной сферой, в неярком свете которой были бы еле различимы крюки, торчащие из стен, и обязательно — топор в дальнем углу, торчащий из чего-то липко-красного и даже шевелящегося…

Комната, открывшаяся взору после выхода из портала, была похожа скорее на келью смортского учёного. Два строгих, не вычурных стола (один — для письма, другой — по-видимому, для опытов — на нём стояло множество колб и пробирок с мутным содержимым), лежанка, сундук, шкаф в углу.

— Это я алхимией балуюсь, — скромно заметил Гардакар, указывая на колбы с булькающей жидкостью. Он уже не выглядел высокомерным властителем целого королевства.

— Догадался, — ответил Фарлайт. — Я представлял эту комнату себе иначе. Ведь это та самая комната?

Демон хохотнул и тряхнул одной из колб. Её содержимое зашипело. На секунду, когда у стенки появился большой пузырь, стало видно, что в колбе есть кто-то живой.

— Та, — с гордостью отозвался владыка Цваргхада. — Именно здесь были выведены те породы демонов, которые человекоподобные могут лицезреть. Здесь сплю, здесь работаю над плотью, здесь же веду расчёты.

Фарлайт знал, что демон кривит душой. Как минимум, дагаты и черти были выведены смортами, Гардакар лишь завершил начатое… Шкаф в углу — «шисменяльный», то есть, превращающий плоть, он был в смортском журнале!

Ну разумеется. Как ему только пришло в голову там, в библиотеке, что Гардакар разгромил смортскую лабораторию лишь ради того, чтобы избавить подопытный материал от страданий? Он забрал себе «шкафы превращальные», «банки с цитою» и прочая, и прочая — чтобы самому выводить новые породы демонов.

Внутри у мага похолодело от одного воспоминания о картинках из смортского журнала. Что с ним сделает Гардакар? Вырастит двадцать глаз на спине, пришьёт жабры, а потом отсечёт руки с «отторгнувшимися перстями»?

— Почему ты тянешь, демон? Всего лишь пятьдесят лет пыток, а отсчёт уже пошёл.

— У меня иные цели. У тебя даже будет шанс выжить.

— Вот как? И что же меня ждёт?

— Позже объясню.

— Какое может быть удовольствие от причинения кому-то боли? Злые вы, демоны.

Судья подошёл к нему вплотную. Фарлайт поборол желание отвернуться от жуткой клыкастой морды.

— Откуда ты знаешь, что добро — это хорошо, а зло — это плохо?

— Надо смотреть, к чему привёл поступок, если к благу — то поступок достойный, даже если он был злым…

— Я не о том! Представь, что пред тобой — голая правда, где добро ведёт к добру, а зло — к злу! Почему в такой ситуации добро — хорошо, зло — плохо, что хорошо — то надо делать, а что плохо — нельзя? Почему? Потому что в вашей школе так учили? Потому что всем с рожденья прививают мораль о справедливости? Эта мораль — для слабых! Слабых, которые, чуть что, прикрываются пыльной книгой с надписью «Свод законов»! Слабых, которые придумали нравственность и милосердие, чтобы сковать ими сильного. Я считаю так — если ты силён, бери, что тебе нужно, даже если это чужая собственность, если понадобится — убей её владельца! Почему Земля кажется более совершенным миром? Потому что там работает естественный отбор. Но их мир тоже будет испорчен этими контактами. Вот почему я создал и повёл за собой демонов! Они свободны.

— Если я поговорю с глазу на глаз с другими судьями, то точно сойду с ума. У вас всех противоположные доктрины, и каждый защищает их так, что не придерёшься.

Гардакар сел на лежанку и задумался. Наконец он изрёк:

— Я предлагаю тебе сделку. Ты не сможешь отказаться.

— Да?..

— Я увидел в тебе потенциал, ещё когда наблюдал глазами того триданчика. Ты свободолюбив, знаешь себе цену. Ты плевал на авторитет Норшала и называл себя мессией, чтобы был предлог безнаказанно переступить закон.

— Вовсе не…

— Тебе надо было сразу пойти с моими демонами, которые пытались тебя «задержать».

— Почему было прямо не сказать мне?

— В окрестностях Саотими всё всех подслушивает. Даже демоны мои думали, что пытаются задержать преступника; ведь кто-то мог слушать и их мысли… Я тебя начисто перекрою'. Ты будешь словно рождён заново. Другие судьи об этом не узнают, так что ты сможешь жить более-менее свободно. И, мы не носим лунников, так что никто не узнает твой маленький секрет.

— А если я нарушу присягу?

— Поверь, тебе лучше об этом даже не думать!

— Я не буду тебе служить. Я служу только Тьме.

— Оставь этот пафос! Я тебе не Норшал с Ирмитзинэ, я знаю, что ты балабол-анархист. Но коли тебе нужные красивые словечки, так слушай: под моим началом ты послужишь Тьме, и больше ничему иному; я тоже служу ей каждой песчинкой, из которой соткан. Я сам — как мессия Тьмы, и с куда большим размахом. Я отправлял взводы во все стороны мира не из страсти к завоеваниям, а из почтения к великой стихии, ибо Тьма — это разрушение! Ирмитзинэ квохтала больше всех, вот ей больше и досталось. Ну, довольно болтовни! Встань!

Фарлайт повиновался. Он мысленно позвал Тьму, но та не откликнулась. Маг понял, что кабинет судьи как-то защищён от любой телепатии; но остался в лёгком замешательстве. Ведь Тьма была и внутри кабинета, почему же нельзя было поговорить с этой её частью…

— Посмотри на себя! — расхохотался Гардакар. — У тебя такое пузо, ты хоть видишь, как мочишься? Я весь суд пытался вообразить, как такой жирдяй пытается трахнуть бабу, но не смог. Давай тебя схуднём.

— Меня устраивает моя постельная жизнь, — сказал Фарлайт, изо всех сил утихомиривая своё негодование — он понимал, что злиться бесполезно. — И моего единственного партнёра, кстати, тоже.

— Партнёра?..

— Меня самого.

— Так ты что, гордишься этим? И правда — гордишься! — демон опять расхохотался.

Фарлайт злобно стиснул зубы и обернулся, встревоженный шорохом внутри шкафа. Снаружи — старое полированное дерево, резьба, несколько случайных царапин внизу… А что скрывается внутри?

Дверцы шкафа раскрылись так быстро, что маг не успел испугаться — в шкафу была самая настоящая глотка, с зубами и языком, с нёба которой капала слюна — как его тело оторвалось от земли и тут же влетело в разинутую пасть.

Дверцы захлопнулись. Шкаф попытался сглотнуть Фарлайта, но не смог, тот был слишком объёмист телесами.

— Из магов получаются отличные фраоки. И чтоб крылья тебя подняли, отнимем массу жиросодержащую, приплюсуем массу мышечную. Почему маги так любят вести сидячий образ жизни? — бормотал Гардакар, нажимая одному ему видимые рычаги. — Рост оставить тем же… Ход!

Глотка начала жевать Фарлайта. Тот снова стиснул зубы.

«Я не буду кричать. Я не буду… не доставлю ему удовольствие…»

Маг отбрыкивался, пытался заколдовать зубы, но те неумолимо двигались вверх-вниз, из стороны в сторону, разрывая мягкую ткань его плоти. Фарлайт пожелал стать бесплотным — но не смог сосредоточиться. И тогда он всё-таки закричал.

Через несколько жевков шкаф наконец смог проглотить то, что осталось от мага, и начал переваривать его в недрах своей утробы.

Тридан раздумывал, что бы сделал на его месте герой-отец. Бросился бы сломя голову в Саотими? Не стал бы он после этого тряпкой-подкаблучником? Или стал бы тряпкой-трусом, отказавшись?

А Нефрона, зачем она так себя вела? Оттого ли, что он тогда из ревности наговорил ей гадостей про Фарлайта? Ещё бы, обидел её самодовольную святыню…

На душе скребли черти. Мирт достал леинру, сел на площади и стал сочинять холавилеим. Он вложил в музыку всё страдание от потерянности, несправедливости, безысходности.

Его мелодия лилась по площади. Люди начали оглядываться в поисках музыканта и подходить, чтобы послушать его. Птицы слетались на ближайшие крыши, даже статуи, казалось, оборачивались в его сторону. Леинра уже не пела, а стенала; и в её стоне каждый слышал свою боль.

Когда Мирт закончил, то обнаружил вокруг толпу слушателей. Некоторые женщины вытирали слёзы.

Тридан воодушевился и снова прикоснулся к леинре губами, чтобы сыграть что-нибудь ещё, как на площадь явился отряд стражей.

— Разойдись, разойдись! — голосил глашатай, пока кшатри разгоняли толпу. — Сборища людей запрещены!

— Хватит! — вскричал Мирт, поднимаясь на ноги. Его голос дрогнул от волнения, тряслись и руки, но он продолжил — Они просто пришли послушать музыку!

— Закон есть закон, — ответил глашатай. — Расходитесь.

«Что бы сделал отец, что бы сделал отец?» — крутилось в голове у Мирта, и он вскричал:

— Да кто вам дал право? Тьма? Вы сами себе его сочинили, и придумали, что у людей его нет, чтобы было кому выносить помои! Вы живёте как звери!

С каждым словом ему легчало. Он не осознавал даже, что злится на самом деле не столько на кшатри, прервавших его концерт, сколько на Нефрону, на то, что она предпочла ему Фарлайта по своей дамской дурости, на то, что придётся тащиться в Саотими за чужим ему пацаном, на то, что кто-то использовал его как шпиона — и Мирт сам до сих пор не понял, кто…

Ближайшие к нему люди всё ещё находились под чарами его мелодии.

— Да! Правильно! Хватит! Надоело!

Мирт не думал, что дело зайдёт дальше болтовни, но люди принялись забрасывать кшатри камнями. Тем, закованным в железо, всё было нипочём. Началась бойня. Мирт даже не успевал уследить за кшатри, они двигались быстрее, чем лопасти мясорубки, которую тридан много лет назад видел на школьной кухне; и так же, как те лопасти, они оставляли после себя перемолотое мясо. Мирт упал на колени и закрыл голову руками. Он клял себя за трусость: «Давай, встань, бейся за людей, как отец бился за кшатри…»

Но он не мог заставить себя подняться, и только пригнулся ещё ниже, как одинокая травинка, прибитая ветром на лаитормской равнине.

— Я не могу, я не могу, — бормотал он, когда кто-то рывком поставил его на ноги.

Потолок в тюремной камере так был жирно раскрашен золотым фосфорентом, отчего всё в комнате стало ярко-жёлтым. Этого света, кажется, хватило бы на сотню смортских сфер, вроде той, которой они собирались осветить весь мир.

Мирт всё время держал глаза закрытыми, но и это не спасало его. Он был привязан к каменной доске, его голову зафиксировали в специальном углублении так, что она постоянно была повёрнута вверх, к потолку, чтобы он не мог отвернуться. Даже сквозь сомкнутые веки он видел этот чёртов свет, а если раскрывал их, то мгновенно слеп. Узник не был уверен, что такая пытка была разрешена законом. Куда уж там лампочке, о которой он писал анонимку Ольмери. Когда это было? Кажется, в прошлой жизни.

Его не кормили, не поили. Мирт смиренно ждал своей участи и думал: как же глупо всё происходящее. Наговорил глупостей, будучи на взводе — сочли подстрекателем. Кто ж знал, что люди так отреагируют на его слова. Кто он для них? Они его даже не знали, и речь, которую он произнёс, была коротка и убога… но её хватило, чтобы начать бунт. Тьма, почему всё так повернулось…

— Отрицая порядок, данный нам Тьмой, ты признаёшь себя поборником Света, — произнёс женский голос. — Тебе нравится Свет?

— Нет, — проговорил Мирт. Пересохший язык еле ворочался у него во рту.

— Открой глаза, если тебе нравится Свет, смотри на него, наслаждайся им!

— Мне не нравится Свет…

— Громче!

— Я не за Свет!

— Повторяй за мной: «Я принадлежу Тьме! Я признаю её порядок идеальным и единственно верным!»

Мирт повторил.

— «Тьма моя мать, Тьма моя любовь, Тьма моя семья! Я более не преступлю её закона!» — продолжал диктовать голос.

Когда Мирт зачитал ещё сотню речёвок, чьи-то руки отвязали его от каменной плиты и толкнул вперёд. Мирт слабо прощупал сознание своего конвоира — кшатри, старше его — и тут же получил тычок в спину.

— Рискнёшь ещё — надену обручи.

Она отвела тридана куда-то — тот сам не знал, где очутился, потому что до сих пор ничего не видел, кроме жёлтых пятен.

— Раздевайся, — бросила ему тюремщица и куда-то ушла.

Мирт покорно стянул с себя рубаху и портки, протянул руки, чтобы нащупать опору — ноги еле держали его, затёкшие в камере. На него хлынула ледяная вода. Мирт сначала съёжился, но потом открыл рот и стал жадно глотать жидкость, которой его мыли. На вкус та была отвратно резкой и острой. Вода начала обжигать ему горло и желудок, но Мирт не мог остановиться, и всё пил и пил, пока не послышался скрип вентиля, и вода не прекратила литься.

— Ты всё ещё воняешь, — послышался голос тюремщицы. — Но тратить воду я на тебя больше не буду, не надейся.

Она опять начала толкать его в нужном направлении, не дав одеться, и вскоре опять приковала Мирта к его каменному ложу.

— Открой рот.

Тюремщица грубо запихнула что-то Мирту в рот. Обожжённым языком узник почти не чувствовал вкуса. С одинаковым успехом это мог быть как хлеб, так и носки.

— Глотай.

Мирт подвигал челюстями и еле проглотил сухомятку.

— Открой рот.

Опять безвкусная вата на языке.

— Глотай.

Мирт попытался, но на этот раз чуть не подавился — всё-таки он лежал на спине.

А тюремщица продолжала.

— Открой рот! Глотай!

Эту дозу Мирт проглотить уже не мог.

— Наелся, — констатировала тюремщица и ушла, оставив узника с полным ртом. Мирту нестерпимо хотелось сплюнуть, но он боялся, что ближайшая кормёжка будет нескоро, и продолжал держать еду во рту, пока не смог с ней справиться.

Этот процесс — речёвки, мытьё, возвращение в камеру, кормёжка — повторялся ещё несколько раз. А может, несколько десятков раз. Мирт не считал. Он представлял, что вовсе не заперт в камере, а путешествует на свободе, говорит с людьми, и те его слушают… И он становится значимым для Истории, как отец.

Сначала он действительно планировал эти будущие встречи, придумывал слова, какие скажет своим слушателям, готовым освободиться от оков вечного рабства — ведь теперь Мирт точно знал, что говорить им: он побывал на их месте, бесправным. Но время шло, злость уступала место смирению, и планы превращались в мечты, всё больше оторванные от реальности.

Когда мир для Мирта окончательно разделился на две части — реальную, где его тело беспрестанно страдало, и уютную-воображаемую, навсегда замкнутую внутри его черепной коробки — тюремщица не вернула его в камеру.

— Сядь здесь. И жди, — сказала она, приведя узника в новую для него комнату.

Мирт затих, боясь шелохнуться — даже ощупать, на чём он сидит, на стуле или скамье. Он вслушивался в мир вокруг, тот отвечал ему лишь далёкими голосами и шорохами. Ожидание не тяготило его. Что угодно, только не снова та яркая комната!

— Привет.

— Нефрона! — Мирт расплылся в улыбке. — О, небо и мерцалки, как же я рад тебя слышать!

— Почему ты на меня не смотришь?

— Не могу. Лучше расскажи, как ты?

— Я закрыла то дело с травницей из Ведьминой Пущи. И мне всё-таки дали должность младшего следователя, — сказала Нефрона.

— Ура! Я так рад!

Его счастливая мина дико смотрелась на измождённом лице, на которое паклей ниспадали мокрые, спутанные волосы. Нефрона глядела на Мирта с тем сопереживающим презрением, с которым она раньше могла взглянуть на тощую крысу, пробравшуюся в кладовые замка, и там же прихлопнутую мышеловкой.

— Была маленькая проблема из-за Фарлайта, но всё обошлось.

— М?

— Его вроде всё-таки поймали за тьмохульничество. И раз мы с ним друзья, меня тоже допросили.

— И что ты рассказала?

— Всё.

— Что — всё?

— Что он постоянно вёл еретические разговоры, отрицал закон, подбивал меня даже оклеветать судью в деле о травнице… но я всегда его отговаривала и не поддерживала.

— О, Неф… а ты не думала, что твои показания, может, решили его судьбу?

— Мою судьбу они тоже решили. Причём в лучшую сторону.

Её голос был очень злым. Мирт опасливо прощупал её: обида, боль, разочарование и… что-то ещё, но он не мог разобрать, что конкретно.

— Похвально, что ты не жалуешься, — сказала Нефрона, помолчав. — Я же вижу, тебе пришлось несладко.

Тридан наконец позволил себе горестно вздохнуть.

— Знаешь, я пришла сказать, что у меня теперь есть связи. Я познакомилась с нужными магами в суде… Я договорюсь, и тебя скоро выпустят.

— Спасибо, — проговорил Мирт. — Ты не думай, я не еретик, это случайно вышло.

Противно скрипнул отодвигаемый стул.

— Видишь, ты не пожелал вызволить Рема, а я тебе помогаю, — сказала девушка.

— Я… я очень признателен…

Но Нефрона уже ушла. Только тогда тридан понял, что за компонент в сознании Нефроны он всё не мог разобрать — чужая воля.

Тюремщица вернула безропотного узника назад в камеру и опять пристегнула к каменной плите. Мирту показалось, что на этот раз свет стал более тусклым… или он уже начал слепнуть?

Нефрона сдержала своё слово: Мирта освободили. Тюремщица ещё раз повторила с ним лозунги во славу Тьме.

— Ты, верно, думаешь, что это — только формальность. Но если я уловлю в твоём голосе фальшь… Знай, я смогу сделать так, что ты забудешь своё имя, но не речёвки, — сказала она напоследок.

Хотел бы Мирт видеть и запомнить ее лицо, чтобы потом, когда он будет готов, вернуться и поквитаться, но глаза всё ещё видели одни размытые контуры, будто вокруг тридана постоянно стоял густой туман.

— Вот твоя сумка. Всё, свободен.

— Могли бы и повежливей со мной, — проговорил тридан. Хотя бы в память моего отца. Он совершил подвиг в битве при Фреолью.

— Да? — вдруг заинтересовалась тюремщица. — В чьём отряде он был, не знаешь?

— Флиатара Шрама.

— Надо же, как Тьма тесна. Я тоже билась под началом Фли. Что ж ты сразу-то не сказал?

«И правда, почему я сразу не сказал?!» — мысленно вскричал Мирт.

— А как его звали-то? — продолжала расспрашивать кшатри.

— Шемиар.

— Шамиар, Шемиар… Чёрт меня дери, но я такого рыцаря не помню.

— Он даже не был рыцарь, — гордо добавил Мирт. — Он был тридан. Я унаследовал касту.

Тюремщица молчала, и Мирт заволновался. Неужто Флиатар Шрам всё-таки солгал?

— Ты хочешь сказать, что твой отец — бард-тридан из отряда Фли под Фреолью? — наконец сказала она. Её интонация была какой-то странной, но это только обрадовало Мирта. «Ей даже не верится!» — подумал он с радостью.

— Да, да, именно! Он был бард!

Вдруг его оглушил хохот тюремщицы. Она заливалась так, что стены тюрьмы чуть не рассыпались. Судя по звукам и по движению цветного пятна перед Миртом, она ещё и билась об стол, не в силах сладить со своей истерикой.

— Какой… какой… ха-ха-ха! Подвиг… ах-ха-ха-ха! Он совершил? — выдавила она.

— Поймал копьё, — тихо сказал Мирт, уже страшась того, что сейчас услышит.

— Копьё? Тьма! Поймал копьё… ха… ох, я больше не могу… ха-ха-ха!.. ох… мне аж живот зарезало… копьё… три чёрта меня слови! Копьё… У-ух.

— Да что такое?! — не выдержал тридан.

— Ну да, копьё, — успокоилась тюремщица. — Ловил копья всего отряда, весь поход! А-ха-ха-ха!

И её опять согнуло пополам.

— Что вы хотите сказать…

— У нас в отряде его называли Шемиар Шлюха! Чёрт, ну ты точно его сын, я вспомнила! Фли ещё говорил, что увезёт тебя с собой и отдаст в школу, чтобы не дай Тьма, ты не вырос таким, как твой отец…

Мирт выбежал вон из кабинета под очередной приступ смеха, чудом не врезавшись в размытый дверной косяк.

На улице тридан обхватил руками сферный столб и сполз на землю. Ему хотелось только одной вещи — умереть.