В ожидании рассвета

1. Триданы

На первом этаже верховного суда в последнее время постоянно царили суета, беготня и полная неразбериха. Представители всевозможных каст и рангов пропихивали свои бумажки — доносы, жалобы или предложения клеркам, а те, замотавшись, делали ошибки в простейших словах и путали, куда какой штамп надо поставить.

— Эта земля была наша, испокон веков, вы не посмеете на ней строиться! — вопил маг-землевладелец.

— Сколько раз повторять, ни в чём я не виновен! Крыша провалилась сама! — доказывал маг-экспериментатор.

— Так вы мне дадите справку, что я уже дееспособен, или как?! — вопрошал компаньон и по совместительству подопытная крыса мага-экспериментатора.

— Я требую, чтобы этого труса немедленно заключили в темницу! Не принимает мой вызов на дуэль! — орал рыцарь-кшатри. С ними, кшатри, было проще всего. Штамп «Отказано», и все, марширует на выход. Магов отказы не отрезвляли, они частенько начинали буянить, что каждый раз заканчивалось ремонтом приемного зала. А зал был огромен — он свободно вмещал в себя с полтысячи просителей, и это только тех, кто перемещался пешком. Под сводами, терявшимися высоко в тумане, тенями мелькали крылатые демоны и маги, либо на старость лет позабывшие, как пользоваться ногами, либо приезжие юнцы. А посетители съезжались сюда со всего Севера — столичный суд решал дела по всей стране.

С потолка на цепях свисали гроздья светящихся шаров, к каждой цепи была привязана табличка «На сферах не сидеть!»; но каждую неделю, а то и чаще, находился какой-нибудь умник, недавно освоивший левитацию, усаживался на гроздь, обхватив её ногами, и начинал раскачиваться. Начальник департамента безопасности Флиатар Шрам уже который год пытался выбить разрешение на то, чтобы подвешивать таких нарушителей к потолку, вымазав фосфорентом, но его предложение неизменно отклонялось вышестоящими чинами, дескать, цепи обрывают только права имеющие, а применять к ним такие меры крайне нежелательно. Это же не люди какие-нибудь.

Клерки-маги мысленно проклинали тот день, когда их «за личные успехи» отправили проходить практику в суде, а клерки-триданы уже готовили заявления по собственному. Другие служащие из принципа откладывали такие заявления в долгий ящик — ведь если половина персонала уволится, то все дела свалятся на оставшуюся половину, а кому захочется выполнять увеличенный объём работы за ту же плату?

Мирт Серебряный, по касте тридан, а по мастерству трёхранговый, поставил на своём столе табличку «Консультант отлучился в уборную на час» и вышел на улицу — подышать свежим воздухом. Духота суда больше не давила на него, и он почувствовал себя по-настоящему свободным, как ветер, что вечно гулял снаружи. Здесь, на Севере, он никогда и не прекращался, иногда становясь и вовсе ураганным.

Стражи-кшатри на крыльце обычно обсуждали погоду, бесправных или вчерашнюю игру в брекки, но сегодня их занимал «какой-то чудной» источник энергии в подвале. Один высказал опасения, что этот источник вырвется на волю, похоронив под собой всё здание.

Мирт хотел было предложить стражнику перевестись в другой район, коли ему тут страшно, но промолчал, зная, что тот только посмотрит на сердобольного советчика как на идиота. Мол, я должен стоять тут.

«Кшатри обязаны служить долгу, маги и сморты — своей науке, безкастовые — своим потребностям, и только тридан может быть свободным по-настоящему, скользить по миру, с лёгкостью добиваясь исполнения своих желаний», — подумал Мирт, коснувшись медальона-лунника с изображением спирали, окружающей цветок. И, конечно же, он даже и не подозревал, что триданы в этом плане тоже служат своему особому господину, имя которому общество.

Из суда вышло двое магов.

— О, смотри, там плакат, что-то про нашу Лоренну написано… Куда ты меня тащишь, я ещё не прочитала!

— Зато я уже прочёл. Иди уже. Ну, Нефрона! У нас мало времени.

— Разве нам не надо обойти городских травников?

Когда они удалились, Мирт немного поразмышлял об этой странной парочке и, понимая, что никакой выгоды он из услышанного не извлёк, стёр последние пять минут своей жизни из своей памяти. Он оглянулся на здание суда, будто целиком вытесанное из гигантской чёрной скалы, на его тяжёлые двери, на каждой из которых висело по прикованному цепями человеку. Каждый раз, когда двери открывались и цепи натягивалась, впиваясь шипами в осуждённых, до Мирта доносилось их вскрики и равномерное гудение из зала.

— Пора с этим заканчивать, — сказал он себе. — Подамся в журналисты, веселее будет.

Мирт знал, что заявления об уходе откладываются начальством, и, подключив изобретательность, безотказно (как считалось) работающую у всех триданов, придумал способ избавления от надоевшего ярма.

— Это просто ужасно! — восклицал младший стражник Кельмирра Миалаот, возводя глаза и поднимая руки к небу. — Неприличные высказывания, хождение по столам и, вследствие этого, порча важных документов, размахивание… нижним бельём, срыв работы во всём здании, сеяние бунтарского зерна в умах гражданских лиц… Я даже не знаю, по какому закону его начинать наказывать?

— А разве не этого добивался наш подопечный? — спросил риторически начальник стражи, Флиатар Шрам. Грозной глыбой он нависал над рабочим столом в своём кабинете, где всё было монументально, как и он сам: шкафы из грубо отёсанных досок, широкие скамьи для посетителей, цепи, на которых были подвешены к потолку слабо светящиеся сферы. — Всегда самые лучшие отзывы, работа выполнена качественно и в срок… Вы могли далеко пойти, Миртлей Серебряный.

Мирт застенчиво, как будто бы стыдясь укора, взглянул на свою куртку, расшитую нитками серебряного цвета, к которому он питал особенное тяготение.

— Вы, «наикультурнейшие», думаете, что если я кшатри, то у меня в голове одни драки? — продолжал начальник. — Нет-с, я здесь, в кабинете, не мечи точу, а кое-что изучаю. — Он хлопнул рукой по папке, лежащей на столе. — Политику, прогнозы… И сотрудников без внимания не оставляю. Ваше досье, господин Мирт, я тоже изучил.

Тридан скривился. Если пятиранговый начальник стражи обращается к клерку третьего ранга «господин», ничего хорошего это не предвещает. Хотя Мирт всем сердцем ждал как раз-таки плохого исхода. Уволить его самостоятельно Флиатар не мог; Мирт ожидал от него хотя бы письма руководству с настоятельной просьбой избавиться от совсем уж проблемного сотрудника.

— И зачем тебе понадобилось мутить воду? — неофициальным тоном вдруг спросил Флиатар. Кельмирра, подняв брови, взглянул на него. Мирт промолчал, но главный стражник ждал ответа.

— Захотелось развеяться? Сходил бы в общественный зал, там чего-то развлекательного в последнее время наоткрывали для людей, но тебе, я думаю, тоже понравилось бы.

— Не тяните, пожалуйста… — страдающе протянул Мирт, мысленно танцуя пляску победителя в ожидании слов «Ты доигрался! Я пишу на тебя жалобу!».

Но стражник будто бы читал его мысли.

— Уволиться сейчас, когда в нижнем зале не прекращается эта суматоха, — он неопределённо махнул рукой, — довольно сложно. И, поскольку, в твою пользу говорит безупречное досье, ты отделаешься лишь понижением в должности.

— Понижением? — воскликнул Мирт и подбежал к столу. Как и ожидалось, там лежала папка с его именем, он схватил её и начал листать в поисках какой-нибудь зацепки, которая позволила бы ему заявить, что он и раньше допускал срывающие дисциплину проступки, и поэтому его следует незамедлительно высвободить с занимаемой им должности, которой он совершенно не достоин.

Но досье оказалось «чистым» — его заполняли хотя и сухие, но положительные отзывы.

— Почему? Неужели тут ничего не написано обо мне плохого? Должно быть!

Тут даже Кельмирра уверился в том, что Мирт намеренно произвёл вышеозначенные деяния, добиваясь увольнения.

— Такого не может быть! — проговорил бунтарь. — Я помню, я отчётливо помню, что опаздывал… пару раз точно было… И один раз даже прогулял… Но тут нет ничего этого! Только «ответственно выполняет свою работу», «достиг успеха»… Кто это всё писал? Вы?

— Кельмирра, выйди.

Тот повиновался. Мирт вопросительно посмотрел на Флиатара. Стражник подошёл к нему и, дружески похлопав по плечу, сказал:

— Когда во Фреолью стало понятно, что война не за горами, твой отец, даром что кшатри не был, одним из первых записался в армию добровольцев. Ты тогда был совсем ещё маленьким — сколько же тогда тебе… год или два? Я должен был вести их, и я говорил ему: «Брось, парень, не тебе проливать кровь в это войне», но он меня не слушал. Я поднимал на смех его привычки, манеру говорить, несуразные попытки махать мечом… Надеялся, что он уйдёт — жалко мне его было. Считал, что его растопчут в первой же атаке. Почти так оно и случилось, но вовсе не бесславно… Помню летящее в нас копьё энергии, помню, как думал, что сейчас рванёт, что мы все сейчас останемся калеками… Много чего мне врезалось в память из событий того дня… Как твой отец бросился под это копьё, прежде чем оно ударило в землю. Как копьё медленно проходило в его тело и завязло в нём. Как он перед смертью не выкрикивал проклятья, а повторял ваши имена… Как лекари и другие маги бились над ранеными, когда всё закончилось… Ему уже ничем нельзя было помочь. Удалось прояснить его сознание, он назвал мне адрес, ваши имена, и всё закончилось теперь уже для него. Растворился во Тьме, как и суждено всем нам.

Главный стражник передохнул и продолжил.

— Но когда я лично пришёл туда, где он жил до войны, то нашёл живым лишь тебя. И тогда я дал себе слово, что не дам тебе пропасть. Служба понесла меня в Лаиторму, я взял тебя с собой и отдал в приют… Потом походатайствовал, чтобы тебя взяли в триданскую школу, а потом сюда, в суд. Каждый раз, когда я видел тебя, передо мной проносилась та сцена, когда хилый тридан отдал за нас свою жизнь. Не я, кшатри, закалённый в боях, командующий, ответственный за всю армию, бросился на это чёртово копьё, а бард без тренировки и опыта, у которого ещё и семья была за плечами! Самое малое, что я мог для него сделать — это выкидывать из досье его сына бумаги о прогулах и опозданиях…

Флиатар подошёл к Мирту, в глазах которого мешались удивление, испуг и озадаченность. Начальник стражи искал в них горечь, но её не было. Рассказ не произвёл должного эффекта.

— А ты, — произнёс Флиатар, — упорно пытаешься опозорить своего отца.

— Отец и я… мы не один и тот же человек. Я его вообще не знал. Не знал, что он, оказывается, герой, и мне есть, что позорить. Может, если бы вы мне все рассказали раньше, я бы не плясал на столе, с трусами вместо флага? — спросил Мирт.

Начальник стражи еле удержал себя в руках.

Мирта не уволили. Ему вручили свиток, заполненный широким витиеватым почерком, настолько неразборчивым, что тридану пришлось обратиться к старшему писчему за толкованием. В свитке говорилось, что Мирт должен отправиться с осмотром в деревни, что лежали за Ихриттом, и составить по ходу путешествия подробный отчет.

— Как он может говорить мне о каких-то отчётах, когда я не могу ни о чём сейчас думать, кроме…

— Бер-ри кобылу и пр-р-роваливай, — проревел конюх Граатт, тат-хтар, или просто «демонов паук». Тат-хтары были разумны, как и большинство демонов, и поэтому многие из них селились в городах, построенных человекоподобными.

— Я всё гадаю, правду он мне сказал, или чушь наплёл, чтобы я это… проявил ответственность?

Конюх уставился на Мирта десятью маленькими красными глазками, слабо поблёскивающими на морщинистом лице.

— Мне наплевать на твоё нытьё, если бы не пр-риказ, я давно бы выбр-росил тебя отсюда к чёр-р-рту!

— Это к себе, что ли? — съязвил Мирт. Граатт схватил его одной левой рукой, а четырьмя правыми лошадь и перебросил их через забор. Лошадь упала удачно, но поднявшись, дико заржала и побежала прочь, вскоре её привёл назад другой тат-хтар. Мирт же собирал кости по полу, как любят говорить в земном мире. Граатт прогремел чуть ли не на весь город:

— Пусть будет тебе наука, неумный тр-ридан!

— Я на тебя в суд подам! Тебя депортируют! — пискнул клерк.

Второй тат-хтар рывком поднял тридана на ноги, отряхнул и вкрадчивым рыком предложил тридану хорошенько подумать, а то их, тат-хтаров, в городе много, а Мирт такой маленький и уязвимый.

Клерк сидел на столе, покрытом белой простынёй. Всё здесь было непривычно белым и резало глаза. Мирт подумал, не слишком ли яркий шар под потолком, и не нарушает ли вторую поправку к закону о допустимой яркости сфер. Целительница Ольмери терпеливо лила энергию в его руку, сращивая кость. Вязкий воздух окружал её пальцы, энергия вибрировала и возмущалась, но слушалась целительницу.

— Всё.

— Я могу идти?

— Нет, придётся посидеть полчаса в приёмной. Надо было сразу идти ко мне, тогда бы на лечение ушло гораздо меньше времени.

— Но мне надо было собрать вещи, — оправдывался Мирт, кивая на дорожный мешок, сиротливо стоящий в углу.

— Я вообще удивляюсь, как ты в таком состоянии их собирал, — проворчала целительница.

— Как получалось, так и собирал.

— Отдохнёшь — переберёшь заново, — улыбнулась Ольмери. Её бледная кожа лучилась здоровьем и молодостью, но Мирт знал, что она старше его раз в пять, если не больше. — Посиди пока там.

Он слез со стола, взял мешок здоровой рукой и потащил его по полу, в сторону приёмной. Сознание его было чистым, эмоции куда-то пропали. Целительница была добра к нему, так что Мирт решил не писать жалобу на слишком яркую сферу в её кабинете, а черкнул Ольмери анонимную записку с предупреждением и подбросил ей в карман плаща, что висел в приёмной на костяном крючке. Для этого ему пришлось отвести глаза единственному, кроме него, посетителю, наслав небольшую иллюзию в виде птички, влетевшей в окно.

Разобравшись с посланием целительнице, Мирт уселся на каменную скамью, вытащил из мешка карту, развернул её. Между столицей и деревнями лежал лес Ихритт, что с языка демонов переводилось как «хворый». Ихритт славился способностью вытягивать жизненную силу из путников, которым посчастливилось туда забрести.

«Придётся объездным путём», — подумал тридан. — «Если выехать прямо сейчас, можно добраться дня за три. Сначала на восток… А это что? Ошибка художника?».

Если верить карте, через лес вела дорога. Мирт не мог представить путника, который в здравом уме углубился бы в Ихритт. Разве что какой-нибудь бравирующий своим бесстрашием тат-хтар… или чёрт, который сам по себе ходячая беда.

Мирт вытащил из мешка множество вещей и начал их снова туда складывать, только аккуратно. На дно легла одежда (непромокаемая накидка, четыре пары носков, запасная куртка и шарф — всё расшито серебряными нитками, даже носки). Далее в мешок последовала объёмная, но совершенно чистая внутри папка, которая к концу путешествия должна будет заполниться отчётом.

Второй посетитель, не скрываясь, наблюдал за тем, как Мирт разбирается со своим барахлом. Сначала тридан молча раздражался, потом наслал на наблюдателя вторую иллюзию — будто бы кто-то зовёт его по имени. Тот встрепенулся и выбежал на улицу.

Мирт тяжело вздохнул, и поторопился со сборами. На третью иллюзию подряд его сил бы не хватило. На папке разместился другой мешок, с провизией, и несколько бутылей с водой: путь долог, а оазисов на нём не предвидится. Наконец, своё место в багаже заняла всякая всячина: зеркало, гребень, клубок серебряных ниток, словарь (чтобы петрить, о чём бачут чуловеки в заихриттских деревнях)… Окунуться в быт человеков — что могло быть худшим наказанием? Говорили, что люди в деревнях совсем не ведали цивилизации, что они никогда не снимали одежду, если та не становилась мала или не расползалась от старости, что они никогда не мылись — ведь воды у них было очень мало.

Напоследок он забросил в мешок кинжал и леинру — музыкальный инструмент, напоминающий две связанных флейты. Подумав, Мирт переместил кинжал за пояс, затем вытащил и леинру, полюбовался ею напоследок и спрятал за пазуху. Мирт сыграл короткий куплет стюром, выйдя за ворота двора лечебницы и столкнувшись там со стражником.

— Эта славная мелодия посвящается тебе, дружище, — сказал он. — Меня вдохновила твоя доблесть! Каждый день ты исправно охраняешь эти ворота… Что случилось бы, не будь тебя? Меня со всеми соседями давно украли бы тат-хтары!

— Свали, — буркнул стражник. Мирт сунул ему под нос свою карту.

— Ты ж вроде откуда-то с севера? Скажи, через Ихритт и вправду ездят?

— Так давно уже.

— И что, если я поеду по этой дороге один… это безопасно?

— Ну езжай в объезд, раз ссыкун.

— В объезд долго. Напрямую-то в несколько часов уложусь.

— Ну езжай прямо, раз торопыга.

Мирт вздохнул.

— Ты сам бы как поехал?

— Прямо.

— И тебе придётся сражаться, если поедешь? Каковы…шансы, что кто-то нападёт?

— Да никто не нападёт.

— А как же это… черти?

— Сказки это всё.

— А вытягивание силы?

— Не смертельно.

— Но неприятно же, да?

— Ну не езжай через лес, раз неприятно! Чего ты от меня хочешь-то? — вспылил стражник.

— Чтоб ты меня поуговаривал ехать прямо.

— Я тебе не мамка!

Мирт вдруг всхлипнул.

— Нет у меня мамки, я сирота… Не знаю я, каково это — забота материнская… И папки нет… — Мирт наклонился, взял накидку стражника за край и принялся растирать ею слезы по лицу.

— Ты что, сморкаешься? — воскликнул стражник, отбирая накидку.

— Вот только сегодня узнал, отец мой, оказывается, был герой войны… Соратник его рассказал… а я-то совсем не боец… вдруг что случится в этом лесу, так опозорю честь отца…

Слово «честь» магически подействовало на стражника.

— Да не убивайся ты так, — сказал он, наконец отняв накидку у тридана. — Опасность — она на любой дороге может тебя подстеречь, что в Ихритте, что на объездной. А через лес даже люди ездят, и ничего с ними не делается.

— Спасибо, успокоил, — утихомирился Мирт. Он бросился на стражника с объятиями, тот не стал сопротивляться, рассудив, что чем раньше тридан получит свою дозу эмоций, тем раньше оставит его в покое.

Конь, которого звали Стидх, бодро цокал по улице, вымощенной булыжником. Мирт размышлял о том, о сём, его мысли всегда скакали как блохи. Две секунды назад он, кажется, был поглощён загадкой, почему же тат-хтар называл коня кобылой, секунду назад его вниманием полностью завладели воспоминания о начальнике стражи и приюте («Ах, это он устроил меня на службу в чёртов суд! Вот уж удружил!»), а сейчас ударился в беззвучные разглагольствования о теории музыки («Считать ли вилью музыкой? Может, это и не музыка вовсе?»).

Из задумчивости его вывел возглас: «Повороти!» Мирт не сразу понял, что слово было адресовано ему, и не успел остановить коня. Человеческая женщина отбежала к обочине, прижимая к себе ребёнка. Она хромала на каждом шагу, видимо, получила какую-то травму.

— Если бы не Канна, ты уже был бы в суде, арестован за убийство, — крикнул кто-то с верхних этажей. Тридан завертел головой, но так и не выяснил, кто к нему обращался. — Совсем что ль на дорогу не смотришь? Или человеческие дети для тебя всё равно что пустое место?

Мирт бессвязно пробормотал извинения и повернулся к хромавшей женщине. Та остекленевше смотрела на него и даже не пыталась успокоить ревущую девочку, вырывающуюся из её рук.

— Простите, — сказал он, чувствуя, что язык прилипает к гортани. — Не знаю, что я могу сделать… чтобы загладить свою вину перед вашей дочерью.

— Это не её дочь, — проговорил снова кто-то неизвестный, на этот раз — из собравшейся толпы.

— Простите, — повторил Мирт. Ему было бы гораздо легче, если люди набросились бы на него, забрасывая камнями, а не стояли безмолвно, прижимаясь к стенам зданий. Мирт обвёл взглядом собравшихся в поисках поддержки, но поддержки не было. И осуждения тоже. В глазах людей ничего не было, и это испугало тридана.

Что чувствуют, те, кто не судит? Те, кто смирился со своей участью? Те, кто готов броситься под лошадь, чтобы спасти чужого ребёнка? Мирт не знал, что люди чувствуют боль за своих близких, и что говорить то, что обжигает душу, могут лишь те из них, кто скрывает своё лицо или пьян. Больше никто, если он не самоубийца. Но, Мирт за свою жизнь над всем этим не задумывался; потому его пугали эти пустые глаза.

Может, они тупеют от голода? Люди ведь постоянно недоедают, потому что любая партия пищи, отправленная в город из близлежащих деревень, распределяется сначала между право имеющими, оставляя людям довольствоваться остатками с барского стола.

Под эскорт покорных взглядов Мирт покинул город, втайне радуясь, что описанная выше история произошла в человеческом квартале столицы, полной таких, как он сам — права имеющих, а не в забытой всеми деревеньке, где, по слухам, люди не погнушаются устроить самосуд.

Ему вспомнился рассказ начальника стражи. Его отец вызвался воевать с демонами, но мог этого не делать, так как не был кшатри… Неужели им двигало то же чувство, что и человеческой женщиной Канной, у которой не найдётся денег на целителя, и она останется хромой на всю жизнь?

Вскоре новое воспоминание возникло в его памяти — лекция мастера Леминьора Ясного, приглашенного в триданскую школу по случаю окончания учебного года.

«Помните, ученики, такая глупость, как самопожертвование, может прийти в голову только людям. Только они способны мыслить стадно, как звери. Мы выше их на иерархической лестнице хотя бы потому, что ключ наших инстинктов — индивидуальность…»

И ученики аплодировали ему. Мирт после лекции подошёл к Леминьору и попросил у него автограф (в те времена мастер Леминьор был одним из популярнейших соло-вокалистов). Теперь Мирт даже не поздоровался бы с ним, встретив на улице. Сразу же приступил бы к спору, доказывая неистинность лекции пятилетней давности… А Леминьор только посмеялся бы.

— Ужасный сегодня день, — произнёс Мирт, сильнее потянув поводья.

Коричнево-багровые тучи висели над ним, грязной ватой ползая по небу. Вокруг не было слышно ни вздоха, ни шороха, только мягко стучали копыта Стидха по дороге — уже запущенной и грязной, поднимая за собой тяжёлую пыль. На мгновение явился затхлый запах, который сразу же смело порывистым дыханием налетевшего вихря. Ветер колол путника прохладой, и тот пожалел, что не надел накидку с капюшоном. Но накидка лежала на самом дне мешка, и лезть туда не хотелось. Зато хотелось прилечь и отдохнуть. Это желание не покидало Мирта с того момента, как он отправил Стидха шагать по дороге через Ихритт. Вскоре путника донимали уже не только холод и сон, но и необъяснимая тоска. Он вытащил из кармана леинру и задумался. Что бы такое сыграть? Неплохо бы «Лес тёмный, Нам не страшен ты», сатирический стюр, что так ценили воспитанники приюта… Можно «Под облаком таинственным ждёшь ты меня в одиночестве, в одиночестве», но любовная тематика была не в тему. Мирт начал импровизировать — кто знает, вдруг получится что-то стоящее?

— В пустоте я один, и нет никого, кто мог бы мне руку подать…

Один… один… один…

Мой путь бесконечен, но я не способен дорогу предать.

Не могу… не могу… не могу…

Этот путь — только мой, пусть за это меня не осудят…

Только мой… мой… мой…

Пусть пуховое облако, что висит в вышине, одеялом мне будет.

Пусть… пусть… пусть…

Пусть лесная стена, что взирает надменно, будет домом родным…

Домом моим… домом родным…

Судьба — моя мать, мой путь — мне отец, им примерный я сын.

Сын… единственный сын…

Он отнял леинру от губ и вздохнул. Усталость одолевала его, веки слипались, и было решено сделать привал.

Мирт отстегнул шиньон, и лёг, подложив мешок под голову, на обочине дороги (что-то подсказывало ему, что забираться вглубь леса не следует). Уже лёжа он сказал Стидху:

— Никуда не уходи! Понял?

Конь послушно кивнул.

— Всё, всё ты понимаешь! — обрадовался путник. — А скажи, неплохой получился холавилеим?

Конь опять кивнул. Мирт довольно заулыбался, а потом сообразил, что его скакун пытается отогнать жирную муху, оттого дёргает головой.

Он вскочил и прихлопнул насекомое ладонями. Он него остались лишь ножки да кровавое пятно.

— Фу, кровососка!

Мирт брезгливо отёр руки о колючую траву и снова улёгся. Он долго ворочался, измазав всю куртку в пыли, ему, привыкшему засыпать на мягкой постели, было неудобно до чёртиков. Но сонливость снова нахлынула, и Мирт проворчав что-то о глупых поручениях, заснул.

Деревья, тянущиеся к небу столбами стволов, молча глядели на него. Кустарники-живоеды потянулись было к спящему путнику, но конь ухватился за одну из веток зубами и сразу отбил у вампиров охоту. Кусты зашумели, но вскоре притихли, пытаясь тянуть энергию на расстоянии.

2. Маги

Тучи упорно затягивали чёрное небо над городом. Кто-то считал это плохой приметой, кто-то хорошей, а кто-то и вовсе не обращал внимания. Башни храма и шпили академии наук угрожающе блестели в вышине. Чем становилось темнее, тем ярче блестели купола башен суда; и жители города нахваливали магов-декораторов. Где им было знать, что причиной странного блеска послужил прорыв источника в подвале. Там уже несли дежурство судейские маги, готовые в случае непредвиденной ситуации накрыть источник непроницаемым энергетическим колпаком. Да вот только удержит ли колпак силу в случае взрыва, не смел предполагать даже сам верховный судья.

Сухую равнину меж городом и лесом изрезали трещины, мелкие, как морщины на ее лице — шириной с ладонь и глубиной с локоть. То тут, то там из разломов пробивались сухие, жёсткие ростки и длинные травянистые «усы», что ползли по камням и песку, ныряя потом в следующий разлом.

В сторону леса медленно двигались две фигуры: одна — худая, другая — округлая, как перекати-поле на ножках. Оба путника были в куфиях, защищавших от ветра.

— Какое странное сегодня небо… — пискнула худая фигура.

— Ага, — буркнула толстая.

— У меня предчувствие.

— Ага.

— А ты не замечаешь ничего необычного?

— Ага.

— Ты меня не слушаешь!

— А? Ты что-то сказала?

— Ничего я не сказала, — разозлилась худышка Нефрона.

— Тогда не мешай мне думать, — отозвался упитанный Фарлайт и, сцепив руки за спиной, уставился вдаль.

— Я уже жалею о том, что я… хожу за тобой!

— Тогда не ходи.

— Но я не ориентируюсь в этом громадном городе!

— Я тоже здесь впервые.

Молчание.

— Ты так долго будешь стоять? — не выдержала Нефрона.

— Может быть.

— Мне хочется многое тебе сказать, но я не скажу.

— Как хочешь.

— Потому что я не хочу тебя обидеть.

— Я рад.

— Я сейчас обижусь и уйду!

— Давай.

— Уйду, споткнусь, сломаю ногу, меня, беззащитную, ограбят, и когда ты найдёшь моё тело, оно будет бездыханным! От позора и полученных в неравной схватке ран!

— Ага.

— Ты — бесчувственный эгоист. Я ухожу.

Она демонстративно заломила тонкие руки, отвернулась и пошла обратно, в город.

— Никто тебя не ограбит, у тебя и брать-то нечего — все наши деньги у меня, — маг догнал Нефрону и положил руку ей на плечо. — Не дуйся, сестрёнка. Просто мне надо было некоторое время побыть одному и обдумать все версии. Ты же не обижаешься на меня?

Нефрона обернулась и сказала, что не обижается, а сама с горечью подумала о том, что никогда она не будет для Фарлайта кем-то большим, чем младшей сестрой.

— Какая ты смешная. Как же это ты собралась меня бросить? Я ведь без тебя пропаду.

— Может, всё-таки пойдём в город? Судья сказал, что нам надо проверить конкурентов травницы…

Фарлайт и Нефрона были магами, отправленными на службу в столичный суд за особые отличия в учёбе. Их ожидало собеседование с самим Верховный Судьёй, Первым Магом, Живым Началом, и прочая, и прочая — Норшалом Змееносцем. Узнав это, Нефрона впала в мистический экстаз, который не прекращался, пока они не переступили порог суда. Суетливый Змееносец разочаровал её. То и дело судья отирал пот со лба грязной тряпкой, спрашивал магов-новобранцев бегло, не провел ни единой проверки… Нефрона не почувствовала в нём той силы, которой ожидала от одного из пяти столпов, на которых зиждился материальный мир. А ещё на полу кабинета судьи лежал обездвиженный кшатри, что было совсем уж странно. И эта змея на его шее, пусть искуственная, но… Бр-р-р.

Фарлайт, видимо, тоже был разочарован, потому что принялся умничать и всячески выказывать своё небрежение. Нефроне становилось стыдно от одних только воспоминаний. Тот разговор закончился тем, что судья наказал магам расследовать пропажу травницы Лоренны.

— У меня есть своя голова, поэтому мне незачем думать головой судьи.

— Но он сказал, что у нас испытательный срок, а он не может длиться вечно…

— Мы пойдём другим путём. Судья нам не доверяет.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, я уверен. Если бы ты была на его месте, и в городе вдруг пропала важная птица, типа этой Лоренны, ты бы послала на такое дело непроверенных, практически незнакомых тебе магов? Новичков, вчерашних выпускников? Почему это дело тогда не расследуют стражники, служащие суда или кто там у них этим занимается? Я вывел два варианта. Первый — дело не такое важное, как нам его расписали. Например, эта травница частенько пропадает, а потом объявляется, и к этому все привыкли. Второй вариант — нам навязали опасное, политическое дело. Не факт, что оно не сфальсифицировано. Мы по сценарию этого дела где-то оступимся, опорочив себя и ингвилийскую школу, доказав, что нашим доверять нельзя. И тогда начнутся такие разборки, что мне предполагать не хочется.

— Ты параноик, — испуганно произнесла Нефрона.

— А как ещё это всё можно объяснить?

— Не знаю, но чувствую, что ты не прав.

— Ладно, будем пока надеяться на первый вариант. Но этот вопрос очень мутный.

Они углублялись в Ихритт. Стволы деревьев, словно чёрные мраморные столбы, тянулись к небу и уходили далеко ввысь. Редкие их ветки, не уступая стволам-родителям, тоже смотрели в вышину; а длинные узкие листья паразитами-приживалками обвивались вокруг веток и стволов.

Тропинка, едва различимая среди кустарника и грибов, петляла среди высоких деревьев. Путники готовы были поклясться, что несколько раз она изменила своё направление прямо перед их носом.

В глубине леса ветер наконец прекратился, и Нефрона с облегчением убрала с лица повязку, что защищала нос и рот от пыли. Дышать через тряпку целый час — то ещё удовольствие.

Девушка немного отстала от своего спутника, дивясь деревьям-столбам, возвышающимся над кривым кустарником и будто с рождения подгнивающими грибами. Фарлайт — словно эти деревья, думала она, глядя, как уверенно маг топает по дороге. Сильный духом и целеустремленный. Волшебница не обращала внимания на то, как шумно тот пыхтел; за столько лет она уже привыкла к его сопению, резко нараставшему при малейшей нагрузке.

Но если Фарлайт — дерево, то кто тогда она сама? Не кривой же кустик или полный трухи гриб? Она птица, прилетевшая к дереву на ветку, чтобы развлечь его от одиночества своим чириканьем. Обычно Фарлайт начинал беситься, когда эта птица чирикала слишком много. Но всё ему на пользу, только он не понимает.

В этом лесу не было птиц. И зверей тоже не было.

Нефрона попыталась нырнуть в прошлое Ихритта, чтобы понять, почему ушла живность, и была ли она тут хоть когда-нибудь. Она закрыла глаза и сделала шаг вперёд, не телом, но духом.

Ей редко удавался такой трюк; ничего не вышло и на этот раз. Но если раньше она понимала, что ей не хватило концентрации или энергии, то сейчас она словно взглянула в пустоту — у Ихритта не было прошлого. Будто бы кто-то сожрал его и к тому же облизал тарелку.

Фарлайт, решив, что надо немного встряхнуть уставший от однообразной картинки перед глазами мозг, резко остановился, потёр глаза, шумно выдохнул и продекламировал:

Нефрона засмеялась.

— Когда ты перестаёшь быть самовлюблённым педантом, можно подумать, что ты абсолютно нормален!

— Да уж, спасибо за комплимент. Мне давно не говорили таких приятных слов, — отозвался Фарлайт, пнув бледный гриб, росший посреди тропы. Тот рассыпался, оставив после себя облачко спор.

— В том, что Тьма ревнует тебя к Земле, ты немного приукрасил, признай? Тьме до тебя и дела нет.

— Тьму что-то или кто-то смущает. Кто знает, не мы ли?

— После твоих предположений не знаю, что и думать.

— А ты не думай, а иди. Я уверен, что мы уже близко.

Лес напоминал бы расчёску с редкими зубьями, если бы не кусты, гнутые, узловатые и живые. Именно живые. Что есть нормальный куст? Небольшое дерево, стоящее на одном месте, поворачивающее листья к источнику света и пьющее воду из земли или дождя. Кустарники этого леса на месте не стояли. Учуяв движение плоти, они тут же тянули в ту сторону свои крючковатые ветки, незаметно вытягивая из жертвы энергию. Потому в лесах, где водился такой кустарник-живоед, живности никакой не водилось, кроме таких же паразитов.

— Подумать только, — восхищённо произнесла Нефрона, продираясь через кустарник и давя сапогами ядовитые грибы, — как мы обязаны верховным судьям. Без них мы б не увидели всю эту красоту.

Живоеды поворачивались в её сторону, медленно тянули к волшебнице свои ветки, а та даже не замечала, что кустарник впереди сгущается плотнее и плотнее, а им с Фарлайтом становится всё труднее продираться.

— Я бы их за это не только не поблагодарил, а наказал бы самой страшной карой, какую только можно придумать. Если бы я был Тьмой, конечно, — отозвался маг, отбиваясь навязчивой ветки, третий раз сунувшейся прямо ему в лицо.

— Опять твои теории? — спросила Нефрона и тут же вскрикнула: — А-а-а, на помощь!

Фарлайт обернулся и увидел, как один из живоедов опоясал корявой веткой талию его спутницы, а другой сноровисто ударил её по лицу. Волшебница, вместо того, чтобы хладнокровно защищаться, впала в панику и слабеющими от страха руками принялась беспорядочно отпихивать узловатые конечности паразитов.

— О Тьма, что это? — воскликнул маг и вытянул вперёд левую руку, чтобы вобрать в себя энергию. Но в лесу неоткуда было брать энергию, а если источник и был бы, то живоеды давно истощили бы его. — Кусты взбесились?

Он начал озираться в поисках какой-нибудь палки, способной послужить оружием, но земля оказалась совершенно чистой. Не было даже грязи и камней — одни живоеды да грибы. Эта чистота удивила Фарлайта, ведь он рос на плодородных Ингвилийских полях. Маг набросился на обхватившие Нефрону ветки живоедов голыми руками и тут же отдёрнул их — кустарники были покрыты мелкими острыми иголками.

— По…мо…ги… — прохрипела девушка. Одна из веток извернулась и начала обвивать её шею и грудь, на которой безжизненно лежал медальон-лунник. Фарлайт хлопнул себя по лбу и, сняв с себя свой медальон, широко размахнулся и изо всех сил ударил им по ветке. Соприкоснувшись с живоедом, медальон издал такой резкий звон, что его обладатель вздрогнул и выронил лунник. Медальон, уже лежащий на земле, завибрировал и снова издал не то визг, не то скрип, и продолжал пищать на такой высокой ноте, что у Фарлайта заложило уши. Полумесяцы на его ободке вспыхнули ярче земного Солнца — невозможно было взглянуть на них, не прищурившись — а затем погасли. Голова мага закружилась, он пошатнулся и схватил обеими руками ствол стоящего рядом дерева, как бы обняв его. Вспомнив о своей спутнице, Фарлайт обернулся и увидел, что ударенный им живоед поник, его ветви потрескались, и из них текла… нет, не кровь. Энергия в чистом виде, только жидкая и зримая, прозрачная, как вода.

— Так вот ты какая… наша сила, — прошептал Фарлайт.

Остальные живоеды мигом бросили Нефрону и придвинулись к раненому сородичу. Здоровые ветки терновыми шипами воткнулись в трещины в теле поникшего живоеда, и живительная сила потекла в их узловатые туловища.

Фарлайт опустился на колени, ему показалось, что его сейчас вырвет (неизвестно — от шума в ушах или отвратительной сцены каннибализма, пусть и растительной), но около самой земли воздух почему-то оказался более свежим, и магу немного полегчало. Он потянулся к своему медальону и с ужасом обнаружил, что рельеф на нём разгладился, а луны не горели. Так и бывает, если хозяин снимает медальон, но только после двух-трёх дней отсутствия контакта с его телом.

— Не хватало того, что он сломался, — пробормотал маг. Тут в его голове возникла бредовая идея. Он пополз к устроившим пир живоедам. — Интересно, каково это — быть паразитом?

Он прополз под кустарниками, нащупал свободную трещину в теле умирающего живоеда и, немного расширив её пальцами, прильнул к ней губами. Энергия напомнила бы ему на вкус талый снег, если бы он знал, что это такое. С первыми же каплями, попавшими на язык, маг ощутил пульс растекающейся по телу приятной прохлады.

Он глотнул ещё немного энергии. Кровь стала живее и прилила к голове.

— Ха, теперь я их понимаю!

С новым глотком сердце начало биться быстрее, он почувствовал в себе столько жизненной силы, что был готов тут же вскочить и обежать земли Лаитормы по периметру десять раз.

Фарлайт весь измазался в живительном соке, но не мог остановиться и перестать поглощать его. Ему подумалось, что поселившись в Ихритте и выпивая в день по живоеду, он сравняется силой с Судьями.

«Когда выберемся отсюда, вернусь с кинжалом и кувшином», — оставил он себе мысленную заметку и продолжил поглощать энергию.

Фарлайту снился странный, необычайно реальный сон. Он видел старика на берегу и знал, что море того манит, зовёт неудержимо — то шумом прибоя, то криками чаек, то запахом соли.

Ещё Фарлайт знал, так же неведомо откуда, что старика звали Сум, и что в деревне о нём сплетничают, что-де старик этот — постаревший разбойник, бывший гроза морей.

Сум думал, что сегодня море было уж очень настойчивым; и Фарлайт слышал его мысли — о чайках, что кричали громче обычного, о волнах, что бились о берег своими пенными языками. Старик кряхтя приподнялся и вошёл в бурную воду по колено, «омыть старые кости». Стоял так он недолго: Суму почудилось, что море произнесло его имя. Может быть, это смешно крикнула чайка, чуть не подавившись большой рыбиной, а может, сознание решило позабавиться над ним. Но Сум был уверен, что слышал зов моря.

…Какое море, чёрт возьми? Во Тьме нет морей. Значит, это Земля?

Старик вошёл в воду по пояс; даже внезапный порыв ветра не отговорил его. Но когда всё вокруг резко стемнело, Сум глянул на небо и забеспокоился. Ненадолго.

— Недобрый знак, — проскрипел он и отвратил взгляд от мрачнеющего неба, поглаживая волны, словно те были живыми и понимали, что старик по ним скучает.

Небо не заставило старика испугаться, но море, любимое море подхватило эстафету. На водной поверхности появилась дрожащая от волн картина — будто бы небо разверзлось; его серое полотно прорвали огромные бледные руки, тут же исчезнувшие, и на серое полотнище облаков из дыры хлынула тьма.

Сум не стал проверять, действительно ль вода показала ему отражение, или то была лишь игра его схуднувшего с годами зрения. Он с несвойственной ему живостью развернулся, наплевав на все зовы моря и забыв о радикулите, и побежал в сторону деревни с такой скоростью, с какой ноги не носили его уже лет тридцать — будто его преследовали сотни стрел.

— Люди, прячьтесь, по домам! — кричал старик, подбегая к крепким хатам с разукрашенными ставнями.

Но, никто не слушал его. Люди, только что проснувшиеся, пытались спасти свой скарб, суетились и кричали, так как уже успели повидать то, что происходило под облаками, и не в смутном отражении на поверхности воды, а вживую.

Полная женщина по имени Има, размахивая руками, пыталась перекричать окружающий визг.

— Не мужики вы, а бабы! Трусливые зайцы! Взяли бы мечи, да прогнали чудищ!

Пробегавшие мимо неё мужики либо просто не обращали внимания, либо пытались отбрехаться: «Ведьма, сама и наслала напасть!» да «У нас и мечёв-то нет!». Кто-то даже швырнул в неё ведром, мол, уймись, стерва. А та не унималась и продолжала взывать:

— Так грабли есть и вилы! Где ваша силушка-то хвалёная, а? Кажный день слышу, как друг перед другом похваляетесь!

Когда улица опустела, Има ругнулась на односельчан в последний раз, и полезла в большую бадью, которая упорно не желала её вместить.

Сум же запнулся о ведро, брошенное кем-то в сторону Имы. Старик попытался встать, но прилив сил уже схлынул. Он охнул и сразу же сел, затем опять попытался встать и опять сел, потом лёг на живот и пополз к иминой бадье, дрожа как осиновый лист от страха.

«Нет, никогда он не был бесстрашным и жестоким разбойником. Самое большее — гребцом на лодке торгашеской», — подумала Има и процедила сквозь зубы: — Тут занято, старик, ищи другое место!

Слова её прозвучали испуганно и совсем не грозно, но Сум пополз в другую сторону, хотя вскоре решил не сопротивляться судьбе, закрыл голову руками и захныкал, как ребёнок. Он боялся посмотреть вверх, туда, где три всадника летели по небесам с такой лёгкостью, как будто под копытами их коней были не облака, а твердь земная. Фарлайт осознал, что их имена — Ядвир, Антир и Алфар.

Видение тут же переменилось. Теперь Фарлайт видел судью Норшала Змееносца, прозванного так за то, что он носил на шее помимо традиционного медальона-лунника ещё и ошейник в виде толстой змеи, душащей себя своим же хвостом.

Судья протирал шелковой тряпочкой светящуюся сферу, что была подвешена к потолку на цепи. Фарлайт вспомнил статью из учебника, рассказывавшую, что после изобретения сфер велось множество полемик, не являются ли они младшими сёстрами огня, запрещённого в мире Тьмы. В конце концов, сферы отправились на переизобретение и снова вернулись в быт, только теперь они давали очень мертвенный свет, к которому уже никто не придирался. Сфера в кабинете судьи была необычайно яркой, она проливала синеватое мерцание на бледное, как и у всех обитателей Тьмы, лицо судьи.

В дверь раздался стук. Норшал вздрогнул, сфера покачнулась и чуть не ударила его по носу, тот едва успел поймать её. «Становится всё сложнее хранить самообладание, — услышал Фарлайт мысли судьи. — Надо взять отпуск».

— Войдите.

Дверь немного приоткрылась, и в образовавшийся проём протиснулся главный стражник Суда Флиатар Шрам.

— Говори!

— Мастер, внизу учинил погром буйный рыцарь…

— Ты пришёл ко мне только из-за этого? — вскричал и без того взвинченный судья. — На самой границе Лаитормы объявился какой-то монстр, будь он неладен, и теперь пойми — можно ли убивать его или нет, вдруг он разумен! Под судом невесть откуда объявился сильнейший источник! Кто виноват, а главное, что делать? А Лоренна, лучшая по ядам, как назло исчезла в тот момент, когда больше всего нужна! Так, глядишь, авторитет власти совсем упадёт… — судья смекнул, что в запале сказал лишнее и продолжил, уже думая над каждым словом. — И тут ко мне приходят с теми делами, которые должен решать вовсе не я, и даже не младшие судьи…

— Мастер, — Стражник поднял вверх левую руку, — я никогда не смел прервать вас, но, сдаётся мне, тут дело, касающееся верхних иерархов.

Судья напрягся. Что там ещё? Как будто бы мало дел свалилось на его умную и справедливую голову. Он грузно упал на стул, развернул первый попавшийся свиток и уставился в него.

— Объясняй.

— Объяснять нечего, мастер, допросить его я не мог, у меня нет полномочий — он семиранговый.

Норшал удивлённо поднял голову. Семиранговый рыцарь устроил погром? Судья бессознательно потянулся пальцами к своему медальону. Восемь полумесяцев, или, в просторечье — лун, обрамляли его — судья обладал высшим статусом из всех возможных в исподнем мире. Полумесяцы светились на медальоне Норшала, будто гордясь тем, что принадлежат такому славному деятелю. Верховные судьи по праву звались порождением первоначальной Тьмы; и поэтому восьмого ранга не мог достичь никто. Можно прочитать все книги, сотни лет практиковать мастерство, но происхождение своё не переписать никому. Отдельные самородки, заслужившие семь лун на медальон, не очень-то отчаивались — обычно к этому моменту они были так стары, что их не волновала уже погоня за званиями.

— Мастер, вводить рыцаря или нет? — прервал задумчивость судьи Флиатар.

Правитель Лаитормы кивнул. Но когда стражник вышел, а вместо него в комнату вошёл другой воин, судье снова настала очередь удивляться. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не его!

— Антир! Что за шутки ты устроил? — судья заговорил звонко и укоризненно, но его голос начал испуганно затихать, и под конец фразы он уже только шевельнул губами. Судья откашлялся. — Что с тобой?

Вошедший рыцарь сел посреди комнаты на ковёр и захохотал.

— Знал бы ты, старина Норшал, какая с нами случилась прескверная история!

Судья побледнел, хотя казалось, что бледнеть уже некуда.

— Что случилось?

В призрачном свете сферы было видно, что латы рыцаря местами обуглились, а заклёпки расплавились. В светло-голубых глазах Антира блуждал сумасшедший блеск.

— Очень смешная история, ха-ха-ха!

— Ты пьян?

— Ни капли, мастерчик, клянусь мамой-Тьмой!

— В таком состоянии не клянутся тем, что под руку попадётся! Говори, что случилось! — взревел Змееносец.

— Да не беспокойся ты так, нервы — штука тонкая, да куда нам, простым кшатри, разбираться в вашей тонкой магичной организации души, хи-хи-хи…

— В глаза смотреть! Помни, с кем ты говоришь, рыцарь… Да ты принимал криалиновую настойку!

— Было дело, — Антир виновато развёл руками и невинно посмотрел на судью. — Иначе никак.

Как же выудить из него причину столь глупого поведения? Антир был самым рассудительным кшатри из тех, что знал судья. Иногда он, правда, проявлял слабоволие…

— Может, нам прояснит ситуацию кто-нибудь из твоих братьев? Ядвир или Алфар. Ты не знаешь, где они сейчас? — успокаивающе произнёс Норшал.

— А нету больше Ядвира. И Алфара тоже нету, — вздохнул рыцарь.

— Как… как нет? — судья теперь был уже не удивлён, он был шокирован. Если Антир говорит правду…

— А вот так. Сгорели.

— Они что, с ума сошли! Лезть на Свет! Знал же, знал, что нельзя вас выпускать без присмотра… Понадеялся на опыт… Вы же выходили в верхний мир больше пятидесяти раз, верно? Смерть Адары вас ничему не научила? Эх ты, «неуязвимый и бессмертный»…

— Адара всегда была наивной, — парировал рыцарь. — И влюбчивой.

Норшал не спускал взгляда с Антира. «Тьма в его имени, пробудись, очисти разум неразумного дитя», — мысленно произнёс он.

— А братья твои что, тоже влюбились?

— Ядвир нет, а Алфар — не знаю… Девчонку мелкую ему вдруг жалко стало (хи-хи-хи), Ядвир говорит — режь, а тот ему — жалко, жалко. Пока пререкались, Алфар девчонку на коня и прочь оттуда, Ядвир, мститель недоделанный, в погоню. Я им ору, что светает уже, да поздно. Еле успел формулу возврата произнести… С-сука, да что ж ты делаешь-то! А-а-а!

Судья стряхнул полупрозрачную паутину с кончиков пальцев. Колдовство, очищающее разум рыцаря от криалинового тумана, удалось, но торжество на лице судьи не появилось.

Антир катался по полу, мучимый невообразимой болью, истошно крича и хватаясь то за голову, то за грудь, то за живот. Флиатар ворвался в комнату с обнажённым клинком, но судья сделал ему знак, и тот удалился.

— Вы так и не успели забрать душу? — произнёс правитель без тени сочувствия.

— Нет, говорю же — не успели, — хрипел рыцарь.

— Что ж, тебе придётся жить в пытках до следующего затмения…Думать надо было меньше в верхнем мире, и больше действовать.

— Зачем… вы… это… сделали… — Антир уже еле выговаривал простые слова.

— Зачем прояснил твоё сознание? Я не могу говорить с криалинщиком, — равнодушно сказал Норшал. — А насчёт того, что ты, оказывается, так отвлекал себя от боли, я и не подумал.

— А-а-а-а… гад… мастер… — рыцарь подкатился к большому книжному шкафу, на миг замер и намеренно ударился головой о его резную ножку. И затих.

«Когда ты придёшь в сознание, боль будет мучить тебя снова. И что ты будешь делать? Нет, что я буду делать?» — снова услышал Фарлайт мысли судьи. Норшал выдвинул шкафчик своего письменного стола, отодвинул от дальнего конца бумаги и нащупал на задней стенке выступ. Тайник выдвинулся после лёгкого нажатия.

В потайном «кармане» стояла бутылочка из мутного стекла, размером с ладонь. Судья достал пузырёк и поднял его, разглядывая в тусклом свете сферы.

«Единственное, что может облегчить твои страдания… Слава травнице Лоренне, перед тем, как исчезнуть, изобрела это».

Он снова посмотрел на рыцаря.

«И пусть ты один из лучших, ты — всего лишь рыцарь, клинок битвы, и не дано тебе быть клинком разума».

В дверь снова постучали. Норшал стремительно спрятал склянку в тайнике, прикрыл рычаг бумагами, закрыл шкафчик и расправил ладонью скрутившийся было на столе свиток.

— Войдите!

В дверях показались Нефрона и Фарлайт, запыхавшиеся с дороги…

— Очнись, пожалуйста!

Всхлип. Нефрона пыталась уже делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, пела над Фарлайтом молитвы и заклинания, но всё было безуспешно. Так что теперь она просто сидела рядом, положив голову на колени и плакала.

Фарлайт приоткрыл глаза. Над ним возвышались столбы-деревья, вечно тянущиеся к пределу своих мечтаний — мутно-тёмному в любое время суток небу, и не способные его достичь.

«Всё бессмысленно», — подумал он. — «Зачем мы куда-то стремимся? Всё равно ничего не достигнем, а если и достигнем, всё равно к тому времени состаримся и растворимся во Тьме. И хорошо… из чистой Тьмы мы пришли и туда же должны вернуться… быть частью Её разума и Её покоя. Почему мир не может перевернуться… я упал бы в бесконечное небо…»

— Забери меня, Тьма, в объятья свои…

Нефрона вскочила и наклонилась над ним, вся в белёсой грибной трухе, которая посыпалась на мага.

— Я боялась, что ты умер, не могла понять, дышишь ты или нет, а сердце твоё не билось, — её слова утонули в рыданиях.

Предмет её страданий резко поднялся с земли.

— Что ты видела? — грубо спросил он, больше всего желая, чтобы Нефрона не узнала, что он пил энергию умирающего живоеда.

— Я очнулась, а ты лежал и не двигался… Но эти страшные кусты на тебя не нападали, и на меня тоже. Вот, я нашла твой медальон, он почему-то не светился, я надела его на тебя, он почему-то всё равно не горит… Говорила я, надо было сначала отдохнуть, а ты с дороги сразу в суд, а потом в этот чёртов лес… Надо было набраться сил…

— Сил, говоришь, набраться? — произнёс он и облизнул сухие губы. Сильная жажда мучила его, а в Нефроне было так много энергии… В следующую секунду Фарлайт отогнал от себя эту мысль.

— И чего тебя сюда понесло? Обошли бы городских лекарей, поспрашивали бы. А ты: «Я знаю, что я делаю, я знаю, куда нам надо идти!» Вот зачем, объясни мне, ты сюда потащился?

— Сначала нам надо осмотреть её жилище, а оно находится где-то поблизости.

— Откуда ты знаешь?

— Прочитал её адрес на плакате в городе. С рекламой плакат, знаешь такие?

— И почему ты мне сразу не сказал?

— Зачем?

Он встал и подал Нефроне руку.

— Идём.

— Хорошо. Мне это место тоже не нравится. Вернёмся в город и…

— Мы пойдём не в город.

— Только не дальше плутать по этому жуткому лесу!

— Жуткий? Недавно он тебе так нравился. Другой дороги, кстати, нет.

Они двинулись дальше, а кусты-живоеды почему-то более не цеплялись за их одежду, а молчаливо отодвигались, расширяя перед ними проход.

— Я долго так провалялся?

— Не знаю, я ведь тоже долгое время была без сознания… Но с того времени, как я очнулась, прошло часов пять.

Маг присвистнул.

— А ты героически защищал меня, да?

— Мне особо не пришлось стараться, наверное, они насытились….

Он растерянно смотрел на ежившиеся при их приближении кусты. Что же произошло? И почему после такого огромного количества энергии он чувствует себя таким разбитым?

«А всё-таки, почему я никогда не слышал о том, что энергию можно потреблять физически? Надо как-нибудь написать научный труд на эту тему», — подумал Фарлайт. Он отчётливо представил себе толстую книгу в кожаном переплёте и себя, оставлявшего на форзаце автограф для поклонника, или, что ещё лучше, поклонницы. Его настроение сразу улучшилось.

Через пятнадцать минут лес резко оборвался. Путники вышли на холмистую равнину, заросшую блёклым мхом. Когда маги уходили из Лаитормы, им досаждал ветер, сейчас же он затих. Небо над равниной было затянуто уже не сгустившимися плотными тучами, а лёгкой невесомой пеленой, да и дышалось здесь легче. У основания пологого холма расположились крепкие каменные домики, окружённых стройным частоколом.

Нефрона перешла на бег, оказавшись как раз посередине между лесом и деревней, остановилась, опустилась на землю, легла на спину, раскинула руки и что-то радостно воскликнула. Её спутник безэмоционально прошёл мимо, и Нефроне пришлось нехотя подняться и брести за ним.

Ворота — единственный вход внутрь поселения — оказались заперты. Фарлайт постучал изо всех сил, но никто не подал признаков жизни.

— Стучи сильнее, — осторожно посоветовала ему Нефрона.

Он повернулся спиной к створкам и начал бить в них ногой. За стенами царила тишина.

— Эй! Есть кто живой? — крикнула девушка слабым голосом.

— Никого, — злобно процедил Фарлайт и заколотил по дверям кулаками. — Игнорируют.

— Может, с ними что-то случилось?

— Они просто не желают! — рявкнул он. — А ну, простой народ, стройся! Господа голодны!

Поток грязной воды обрушился на него сверху, промочив до нитки. Маг медленно поднял глаза.

Из сторожевой башенки, нависшей над входом в поселение, выглянул сдерживающий смех мальчик. Увидев выражение лица стоящего внизу мага, он не выдержал и захохотал.

— Ах ты, маленький сорванец! Ты хоть знаешь, кого ты сейчас облил водой? Когда я доберусь до тебя, ты сотню раз пожалеешь…

Ребёнок засмеялся ещё громче, его переливчатый смех понёсся по равнине, оставляя разводы в плотном воздухе. Нефрона, до этого внимательно смотрящая только вверх, взглянула на Фарлайта и тоже не могла сдержаться от смеха.

— Что ты смеёшься, как будто ты с ним заодно?

— Конечно, у нас великий заговор с этим малышом, — еле выговорила сквозь смех схватившаяся за живот девушка. — Помнишь, в библиотеке нашей академии стояло воронье чучело? Его ещё потом немного погрыз кот… Так вот, ты сейчас похож на эту ворону после кошачьей реставрации, — она не выдержала и начала кататься по земле, изредка взвизгивая «Ой, не могу!».

Из окна выпало блестящее ведро, но маг успел увернуться. Сверху послышался разочарованный возглас. Фарлайт бросился к ведру и, подняв его напротив лица, начал рассматривать своё отражение.

— О Тьма, он заплатит за это!

Его длинные волосы уныло висели, только на макушке почему-то наоборот, спутались и распушились. Чёрная сеть линий вокруг глаз, которой он подчёркивал принадлежность к защитникам Чистой Тьмы, расплылась по всему лицу, сделав его похожим на грязнулю-человека.

Ребёнок снова высунулся, упоённый безнаказанностью. Фарлайт решил, что нет такой крепости, которую не возьмёшь штурмом. Маг начал подпрыгивать, пытаясь дотянуться руками до верхнего края забора, который был выше его всего-то в полтора раза. Ему удалось уцепиться за верхнюю часть ограды, подтянуться и даже перекинуть часть туловища на другую сторону; но вскоре он нашёл, что висеть так неудобно, а перелезть полностью у него сил не хватит. Ему пришлось слезать обратно, разодрав на себе мантию и сделав её похожей на нищенские лохмотья.

Нефрона как можно ласковее спросила:

— Как тебя зовут, мальчик?

— Рем.

— Рем, а ты не знаешь, почему никто нам не открывает?

— Известно почему. Все спят давно, что ещё ночью делать?

— Так уже ночь? — произнесла она и хитро добавила: — Значит, придётся нам ночевать здесь, ведь ты не сумеешь открыть нам двери.

— Я-то не сумею? Да я умею всё!

— Ты только хвастаешь…

— Ха, посмотрим, кто прав! — воскликнул мальчик и скрылся.

— Вот видишь, — учительским тоном сказала Нефрона, — Лаской и уговорами можно добиться гораздо большего, чем силой и принуждением.

— Знал бы я, что сейчас ночь… Это всё облака, из-за них не видно мерцалок…

— Не получается открыть! — послышался из-за стены голос Рема, и затем шорох: мальчишка вернулся в сторожевую башню.

— Так и знал, что он что-то замышляет! — вскричал Фарлайт.

— Успокойся, пожалуйста, успокойся…

— Я спокоен!

— Представь, что ты стоишь на ингвилийском поле, на котором прыгают белые земные кролики, помнишь — нам показывали таких в учебниках?

— Не отказался бы от пары-тройки кроликов под циркоевым соусом! Вот доберусь до этого маленького гадёныша, и съем!

— Всё хорошо, расслабься…

Как только она произнесла это, маг перестал метаться, встал напротив ворот и задумался.

— Как ты думаешь, мы уже оправились от нападения?

— Да нет, я еле ноги передвигаю, — ответила Нефрона.

Фарлайт сделал несколько шагов назад и вытянул руки в стороны, повернув ладонями вперёд.

— Глупые людишки, они думают, что соломинки, воткнутые в землю, их спасут.

Воздух колыхнулся вокруг него, около рук он уплотнился и шёл мелкой рябью, как поверхность тихого пруда, на которую бросили лепестки полевых цветов.

Нефрона скоренько удалилась, решив, что наблюдать безопаснее с большого расстояния. Рябь усиливалась и наконец превратилась в волны, окружившие мага колпаком, а вокруг его рук кружась уже штормовым вихрем. Когда воздух сбился в его вихре максимально плотно, он резко растопырил пальцы и вытянул руки вперёд. Ударная волна с рёвом понеслась вперёд, искажая на своём пути реальность. Мощь с лёгкостью снесла на своём пути и ворота, и стену, оставив сторожевую башенку стоять на чудом уцелевшем столбе. Наверное, сама Тьма советовала строителям сделать напротив ворот широкую площадь, поставив дома слева и справа от неё, иначе остались бы от деревни одни руины. Волна пронеслась по площади и врезалась в холм, отметив его просторной пещерой.

Хотя жители Пиминны (а эта деревня называлась именно так) славились своим медлительным образом жизни и сонливостью, такой шум не могли оставить без внимания даже они.

Люди, одетые во что-то, напоминающее серые рясы, высовывались из своих домов, но не начинали кричать и паниковать, а просто молча осматривали всё вокруг. В тишине раздалось хныканье ребёнка, не понимающего, как ему вылезти из сторожевой башни: лестницу разнесло на щепки, а сама башня осталась стоять на двух столбах, и кренилась набок, норовя рухнуть.

— Я чрезвычайно доволен собой, — заявил неизвестно кому Фарлайт, удивлённый произведённому эффекту. — Почему эти люди так на меня сморят?

— Беги! — завопила Нефрона и бросилась назад, в сторону Ихритта.

Жители деревни изумленно смотрели на виновника погрома, а тот стоял, подбоченившись и пытаясь изобразить очаровательнейшую улыбку, смахивающую в его исполнении на угрожающий оскал. Мужчина с широким добродушным лицом, стоявший впереди всех, вдруг неожиданно закричал:

— Это ж наш колдун!

И селяне с рёвом побежали прямо на мага. Фарлайт вытянул руку вперёд и властно приказал:

— Стоять, простолюдины!

Теперь настала его очередь принимать на себя удар мощной волны, только человеческой и разумной. Кто-то ударил его в живот, маг согнулся, на него накинули мешок и поволокли. Нефрона стояла около самого леса, она не решалась вернуться туда, но и боялась оставаться подле деревни. Наконец, она решила, что должна помочь своему спутнику и воскликнула:

— Подождите! Я всё объясню!

3. Люди

— Простите нас великодушно, великий мастер. Мы-то думали, что вы из энтих…

Тот самый крикун, оказавшийся старейшиной, стоял посреди опрятной комнатки и виновато смотрел на мага. Тот сидел, закинув ногу на ногу, на стуле около окна, и смотрел на улицу, не в силах оторваться от любования следами погрома.

— Из кого — из энтих?

— Да повадились к нам в Пиминну всякие шарлатаны, то исцелить предлагают, то у скотины надои увеличить…

— А у вас есть животные? — вдруг спросил Фарлайт.

— Есть, мастер.

— Потом покажете. Но сейчас я всё-таки хотел бы услышать от вас причину столь вероломного нападения… на меня и на мою спутницу.

— Так я закон издал, коли заявится к нам фокусник из пустословов, привести ко мне, для наказания. Правда, мы само наказание ещё не придумали…

— Ну и нравы в этой деревне, — пробормотал «великий мастер».

— Вот, прознав про мой закон, к нам тут один стал захаживать и мстить помаленьку. То болезнь нашлёт, то порчу, то ещё чего.

— Вы рассуждаете, как житель Земли… Только они способны верить в подобную чушь, как то, что маги упадут до такой низости, как промышление сглазами и мором.

— Вы простите нас, мастер. Мы ж, люди, все подслеповатые… А деревню вы не наказывайте, только меня, это я ошибся… И сынишку моего помилуйте, неразумный он ещё…

Фарлайт надменно взглянул на старейшину.

— Неужели с первого взгляда не видно, что я образован, благороден и умён, не видно, какая во мне стать? Да у меня на лице написано — дворянин! Или ваши глаза застилает пелена, наколдованная этим мифическим магом?

— Именно, великий, кто ж ещё виноватый-то? Просто на медальоне у вас луны не горели, как бы мы узнали? — воскликнул старейшина и бросился магу в ноги. — Помилуйте, не казните всех, я один виноват!

«А всё-таки хорошо, что лунник сломался,» — подумал Фарлайт. Иначе Нефрона не смогла бы убедить деревенщин, что они по неразумению схватили мага седьмого ранга. От такой новости селяне впали в ужас и сразу же освободили Фарлайта.

Единственный виноватый во всей деревне продолжал причитать и умолять великого о милости. Маг вздохнул и поднялся.

— Будь покоен, я милостив сегодня. Но ты будешь должен мне…

— Всё что угодно, мастер!

— Для начала, приготовьте мне и моей спутнице лучшие комнаты, приготовьте нам лучшую еду и дайте передохнуть, а потом ты покажешь мне город…

— Деревню?

— Такое милое место имеет право именоваться городом.

— Ух ты, это корова! Настоящая! — воскликнула Нефрона.

— Разве в Ингвилии нет коров? — спросил Сьялас.

— А откуда они у нас?

— Так Ингвилия — тож деревня…

— Учите географию, Сьялас! Ингвилия — это город, пусть не такой большой, как Лаиторма, но всё-таки город! Около четырёх тысяч жителей — это вам не шутки!

Было далеко за полдень, хотя дневное небо здесь никак не отличалось от ночного. Волшебница и старейшина стояли около загончика, в котором бродило костлявое, сероватое, безрогое существо, беспрестанно мычащее на своём языке жалобы на жизнь.

— У нас в Пиминне триста душ, от силы, — произнёс старейшина.

— Ничего, Ингвилия тоже не такая уж большая, если учесть, что половина проживает на прилежащих к Ингвилии землях, а не в самом городе. На фермах и в деревнях, знаете ли.

— Хе, тогда я могу говорить, что у нас тут живёт больше, чем сто с половиной тысяч.

— Как так?

— По бумагам Пиминна — пригород Лаитормы. Значит, я живу в столице, огромном городе.

— А вы, выходит, всё-таки разбираетесь в географии.

— Только в ближних землях. То, что в деревне школы нет, то верно, но оно ж не значит, что и управитель этой деревни должен только писать да считать уметь, — гордо заулыбался Сьялас. — Я-то даж не совсем местный — рос и учился в Сафикрии, это городок, много меньше вашей Ингвилии. В семье моей давным-давно маги были, от них и фамилия — Граналикаан. Двадцать с лишком колен назад моя семья перебралась сюда, тут-то нас переименовали в Гранов. Такие вот местные нравы. Значится, живёт тут теперича двенадцать Гранов: я, жена моя Неда, да дети. Ещё ж сёстры у мене были, но все разъехались…

— Так у вас есть дети?

— Десять ртов. Хеда, старшая, будет вам ровесница… А близнецам Рему и Риму, младшим, недавно восемь сполнилось.

— Не сложно управляться с такой оравой?

— Я даж и не знаю… Детьми ж Неда занимается.

— Я бы не подумала, что вы совсем не интересуетесь детьми…

— Управлять делами деревни — дело не простое. Эт кажется, что простое, а совсем оно и не это… Но ребятнёй я тож занимаюсь, но то если вдруг проблема какая…

— Проблемы? Какие?

Старейшина почесал лоб.

— Ну, например, когда Шемис и Леда залезли к старому Бормотуну в огород, пришлось разбираться. Или тот же Рем… Но с ним случай особый.

Нефрона вопросительно посмотрела на него.

— Да вот, полгода назад игрались дети на чердаке и нашли амулет… Он у нас из поколения в поколение раньше передавался, пока маги в роду не перевелись. Начали мерить его. Думают, амулет покажет чего. В сказки поверили. Да вот только Рем говорит, шевельнулся в руке. Все давай смеяться, да и я, когда мне про это дело дети рассказали, говорил, чтоб поскрёбыш бросил чепуху нести. А он — в слёзы. Ну, чем бы дитя не тешилось… Разрешил я ему носить этот амулет. Думал — поиграется и бросит.

Сьялас сделал паузу.

— На следующий день клякса появилась.

— Какая такая клякса?

— Смортская. До сих пор носит лунник под рубахой, не снимает, да я ему ничего и не говорю. Вести себя стал хуже, надеется, что я сплавлю его из деревни.

— Он у кого-нибудь обучается?

Старейшина развёл руками.

— У кого ж ему обучаться? Отправить в город — денег на книги и хорошую одежду нет…

— Не повезло мальчику…

— А что такое?

— Зачахнет без общения со своими, это раз. Сила, не находя выхода, будет мучить его — это два. Смортам в этом плане полегче, потому что они не оперируют с чистой Тьмой, но всё же…

Сьялас выразил на лице глубочайшую растерянность.

— И что же нам делать?

— Я, к сожалению, не могу ничего вам посоветовать. У меня нет ни опыта в таких делах, ни средств, чтобы найти подходящего учителя.

— А смортская школа в Лаиторме? Я ж не знаю, как туда принимают, в обычной школе учился…

— Насчёт лаитормских школ не знаю, но там, где училась я, принимали на первый курс бесплатно, а дальше по способностям… Я полагаю, он у вас способный.

— Всё равно, отправить его в город не могём…

Тут Сьялас вдруг пал Нефроне в ноги, как незадолго до этого Фарлайту, и взмолился:

— Благородная леди! Возьмите его себе в ученики! Пропадёт ж!

Девушка смутилась.

— Я бы рада, но… Я преподавать не могу, для этого у меня должно быть пять полумесяцев, — она коснулась своего медальона с тремя. — И тем более, я в науке смортов понимаю немного…

— А как ж великий мастер, ваш спутник?

«Да, великий мастер, конечно же… Недалеко от меня ушёл этот великий», — подумала Нефрона и сказала:

— Сам он не согласится, а я не смею просить его.

— Тогда возьмите Рема на правах слуги! Всё лучше, чем в Пиминне! Посмотрит мир, а там, может быть, вы его и пристроите куда-нибудь…

— Была бы рада взять себе в помощники такого милого мальчика! Но я всё же должна спросить… Фарлайт!

«Великий мастер» оторвался от изучения карты. Карту эту составлял некий Кнут, славившийся тем, что лучше всех в Пиминне знал Северные земли. Сомнительные корнеплоды изображали холмы, рассыпанная крупа — лес, а башмаки, снятые со всех, кто оказался неподалёку, представляли собой города и деревни. Дети опоясывали раскинувшуюся на земле карту неплотным кольцом, а сам Кнут сидел в середине и вспоминал: «Чегойсь это здесь было — Исминна али Твилия?»

— Надеюсь, ты отвлекаешь меня по важному делу?

— Не особо, — неожиданно для себя ответила Нефрона. Маг вернулся к башмакам и корнеплодам, а волшебница виновато посмотрела на Сьяласа, давая тому понять, что будет ещё попытка номер два, только надо подождать немного.

— Мне не надо твоих деревень, скажи только, в какую сторону мне идти? — нервно воскликнул Фарлайт.

— Обождите, мастер, мне надо здесь закончить.

Мало того, что дело с вспоминанием топографии в голове Кнута и так продвигалось туго, так ещё и детки донимали его расспросами о той или иной деревне. Фарлайт от нечего делать стал заучивать карту. Хеда, старшая дочь старейшины Сьяласа, крутилась вокруг него, привлекая к себе его внимание, но безрезультатно.

— Ты можешь звать меня Хе… Я никому не позволяю так называть себя, но тебе можно… Как тебе моя туника? Сама сшила. Могу сшить тебе новую одежду… Многие говорят, что у меня руки серебряные… Ещё говорят, что я очень весёлая, не как магички-нытики. Правда, в городе все постоянно унылые?

— Все мы по-своему меланхоличны, — откликнулся Фарлайт. — Из-за цветовой гаммы. У наших Судей, видите ли, хватило сил, чтобы превознести себя, а чтобы подарить нашему миру светило, по образу земного Солнца, так возможности закончились. Они, конечно, объясняют это тем, что Солнце смертельно опасно для организмов жителей Тьмы, но разве нельзя было создать просто источник света, без мощных выбросов тепла, что-то вроде гигантской световой сферы?

— Ты такой умный…

— Из твоих уст это не звучит, как комплимент! — вмешалась Нефрона. — Иди, помоги лучше матери приглядеть за младшими братьями и сёстрами.

Дочь старейшины фыркнула и вполголоса послала недоброе пожелание по адресу волшебницы, которая хотела что-то ответить, но ей не дал сделать этого Кнут, воскликнувший:

— А травницы ваши туточки!

— Наконец-то! — обрадовался Фарлайт и поднялся с земли. — Так… Значит, вот куда надо было идти. Я так и думал… Сбился в лесу. Но сейчас пойдём по чистому, и никто меня не введёт в заблуждение! Нефрона, собирайся, мы уходим.

— Как, уже? — удивился Сьялас. — И на праздник святого Тогруса не останетесь?

— Не слышала о таком, — ответила Нефрона.

— Святой Тогрус, покровитель земледельцев, — Сьялас показал каменную плиту, втиснутую между двумя домами. На ней было примитивно выбитое изображение человечка с косой. Из его спины торчали какие-то палки, подразумевавшие крылья. — Эту плиту нам привезли из окрестностей Лаитормы. Ну, когда нашу деревню ещё строили, тыщи, тыщи лет назад! И наши деды заметили этот рисунок на плите… Видите, у него крылья? Это показывает, что он святой.

Нефрона коснулась рисунка. Нечто незримое кольнуло её палец, и волшебница вздрогнула. В её сознании промелькнуло незваное видение: будто бы этот контур «святого» художник выдавливает пальцем прямо в камне. Так мог бы сделать только сморт, но девушка не стала говорить старейшине об увиденном.

— Ясно и корове, древние люди уже знали святого Тогруса и молились ему! — сказал Сьялас, вырывая собеседницу из раздумий.

— Так эту плиту надо отдать в музей, как вы думаете?

— Ну что вы, это ж наша святыня… Вот однажды лесные злыдни чего-то взбаламутились и налетели на Пиминну. Мой дед помолился плите, и мы взяли верх.

Девушку опять подмывало дотронуться до плиты. Простецкий рисунок почему-то притягивал её внимание. Она приложила к крылатому человечку ладонь. Ужас и глубокая безысходность нахлынули на неё огромной волной, окатили с ног до головы. Волшебнице захотелось кричать от этого чувства, но в то же время она знала: крик бесполезен, он никогда не будет услышанным. Она чуть не упала там же, меж плитой и старейшиной, полным гордости за свою реликвию — неужели они, люди, не ощущают то же самое, касаясь рисунка? Точно нет — иначе они давно бы избавились от неё.

— Почему вы не молились Тьме? — спросила Нефрона, приходя в себя. Сьялас уловил в ее голосе строгость.

— Вы не подумайте, что мы тут какие еретики, мы Тьме тоже молимся, но Тогрус — он ж человек, как мы, он нас лучче слышит… Вот победили бы мы без святого Тогруса? Нет, конечно. Кстати, с тех пор Пиминну и окружает… звиняйте, окружал. Окружал частокол… Вы имели неосторожность его снести. Но вы не уезжайте, у нас будет весело!

Нефрона вздохнула. Старейшина начал раздражать её. Сьялас, видно, человек образованный — насколько это возможно для человека. Взять хотя бы эту фразу — «вы имели неосторожность»… И в то же время он притворяется безграмотным, режет своей речью её слух. Неужели думает, что прикинувшись простачком, он снискает больше снисходительности со стороны незваных, но высоких гостей?

— Фарлайт, останемся?

— Мы и так потеряли много времени.

— Ну пожалуйста! Тем более, что это дело показалось тебе подозрительным… — на самом деле, Нефроне хотелось оставаться на празднование не больше, чем Фарлайту. Ей хотелось отсрочить тот момент, когда она должна будет признаться, что обещала взять сына старейшины под свою опеку. — Останемся?

— Нет!

То ли он сказал это слишком резко, то ли как-то не так взглянул на неё, но на глазах Нефроны засияли слезинки. Она опустила голову и беззвучно всхлипнула. Сьялас тактично отвернулся, приковав взгляд к карте Северных земель. Фарлайт небрежно погладил её по голове и нехотя бросил:

— Ладно, мы остаёмся. Но если за ближайший час мне не подвернётся объект для изучения, мы немедленно покинем эту бессмысленную деревню. Я чувствую, что мои мозги уже начали киснуть.

— Изучай корову…

— Нужна мне она не больше, чем рыцарю очки. Когда мне говорили, что здесь есть животные, я представлял себе нечто большее, чем одна корова…

Старейшина провозгласил переход к дневному сну. Люди медленно разбредались по своим домам.

«И что может появиться интересного в ближайший час?» — думала Нефрона. — «Если только не произойдёт чудо…»

И чудо произошло.

На площади показался Мирт верхом на коне.

— Приветствую, странник! — воскликнула Нефрона, сразу поняв, что видит не жителя Пиминны.

Мирт спешился, приблизился к ней и отсалютовал рукой. Его настроение заметно улучшилось.

— Что делает благородная дама в местах, так отдалённых от столицы, где её красота могла быть оценена по достоинству?

— Я тут проездом, — произнесла она. — Вы меня смущаете.

— Виноват. Но разве мог я увидеть вас и промолчать? Как ваше имя, прекрасная незнакомка?

— Нефрона.

— Меня же при рождении нарекли Миртлеем. Обворожительная Нефрона, вы не представите мне своего спутника?

— Ах, да… Это Фарлайт. Фарлайт, знакомься — это Миртлей.

— Уже услышал, — буркнул маг.

— Мне кажется, или я уже вас где-то видел? — мечтательно, но громко прошептал Мирт.

— Ты ещё скажи, что знал её всю свою жизнь.

— Нет, не скажу… Но когда я видел вас, любезный, вы были в более аккуратном одеянии.

— Пойдём, Нефрона. Я, кажется, знаю, что меня займёт в ближайшее время. Ты нигде тут не видела вывески торговца?

— Откуда в этой деревне взяться лавке?

— Кажется, я видел, когда проезжал, — сказал Мирт.

Пока они добирались до лавки, Мирт и Нефрона уже успели рассказать друг другу о причинах, что привели их в Пиминну. Фарлайт одёргивал спутницу, но словесный поток было не остановить. Вскоре Нефрона чуть было не озвучила подозрения Фарлайта по поводу «мутного политического дела», и маг не выдержал и отвёл её в сторону.

— Ты что, съела говорливый корень?

— Что такого? Немного рассказала о нас, подумаешь…

— Немного? Ты называешь это «немного»? Хочешь знать моё мнение? Я полагаю, это шпион, посланный Норшалом, чтобы отслеживать каждый наш шаг! Я сначала не был уверен, но с каждым словом его внимание к твоему занудному рассказу только усиливается! Разве это не странно?

Мирт радостно закричал, что нашёл торговца. Маги обернулись.

Рядом с клерком стоял низенький человечек в длинном фартуке.

— А почему вы не соблюдаете дневной сон? — спросил Фарлайт.

— Настоящий делец не спит, если в радиусе полёта стрелы находится потенциальный клиент, — усмехнулся человечек.

— Вы прирождённый тридан! — восхитился Мирт.

— Не могу знать, никогда в руках медальонов-лунников не держал. Но довольно, идёмте, я покажу вам товар.

Они вошли в домик, составленный из отшлифованных каменных блоков, похожих на мрамор. Таких каменных домов в Пиминне было несколько десятков, остальные же выглядели построенными из ихриттского дерева. Блоки те вырезались из твёрдой породы с помощью магии, из них чаще всего и строили города и деревни во Тьме.

Полки в магазине ломились от всевозможных вещей — начиная с провизии и заканчивая ювелирными изделиями.

— Подумать только! Столько добра, и всё пропадает здесь, в глуши! — не успевал удивляться предприимчивый Мирт.

— Не хочу уезжать. Родное место, как-никак.

— Смешные стереотипы… Вся Тьма должна быть вашим родным местом, — сказал Фарлайт. — А откуда у вас все эти вещи? — вдруг насторожился он.

— Тридан, заставь его говорить! — воскликнул Фарлайт, схватив того за воротник. Но, от неожиданности тот растерялся, и сила никак не хотела концентрироваться вокруг его персоны.

Торговец отпрянул назад, столкнувшись с плетёным столиком. Ваза, стоявшая на нём, пошатнулась и грохнулась на каменный пол, но, что странно — не разбилась.

— Не надо внушения, — сказал торговец. — Ихритт. Мы собираем все эти вещи там.

— И откуда они там берутся? — спросил Мирт.

— Неужто непонятно, живоеды убивают путешественников, а пиминнцы потом мародёрствуют, — ответил Фарлайт. Торговец кивнул.

— Тьма, так я был на грани гибели! — вскричал Мирт, схватившись за сердце. — Я знал, я знал, что все они врут про безопасную дорогу…

— А как вы сами ходите через лес? — спросил маг у торговца.

— Только толпой…

— Слушай, Мирт, ты же должен хорошо знать законы, — произнёс Фарлайт. — Какое там наказание людям за мародёрство?

— Полторы тысячи дней.

Фарлайт многозначительно посмотрел на торговца.

— Я не буду умолять, — проговорил тот.

Хлопнула дверь. Это Нефрона вышла из лавки, не желая принимать участие в происходящем.

— И не надо, — сказал маг. — Мы можем договориться.

Торговец вздохнул с облегчением.

— Эта рванина не соответствует моему статусу, — продолжал Фарлайт. — Я равнодушен к одежде, но отвлекает, когда на тебя обращают излишнее внимание.

Он взглянул на Мирта. Тот безучастно разглядывал коллекцию открыток, изображавших древние битвы.

— Мне кажется, вам пойдёт серая мантия, — констатировал торговец.

— Нет, только не серая! Маги моего рода всегда носили и будут носить чёрный!

— Блюсти традиции — святое дело, — пробормотал Мирт, протягивая руки к блестящему кольцу в конце полки. Он зацепил рукавом деревянную шкатулку, и украшения посыпались на пол. — Я всё уберу!

Пока тридан собирал украшения, ползая по полу, торговец сновал туда-сюда в поисках подходящей одежды. Чёрной мантии в его запасах не водилось.

— Может, это подойдёт?

На прилавок легла длинная куртка.

— Что? Мне, магу, носить куртку?

— Но это необычная куртка! Люди и право имеющие обычно носят из ткани, а эта из кожи, видите, какая выделка? А украшения? Покажите мне кого-нибудь, у кого есть куртка с такими украшениями! — расхваливал человечек свой товар.

— Да, серебряные, — Мирт сглотнул слюну.

— Она подчеркнёт ваше величие и непохожесть на других!

— Вы так считаете? — спросил Фарлайт, примеряя куртку, которая оказалась ему не по размеру. Маг втянул воздух, пытаясь соединить застёжки.

— Придётся худеть, — хихикнул клерк.

Фарлайт выдохнул.

— Куда дальше-то!

Застёжка оторвалась и улетела в дальний конец комнаты.

— Ничего, — произнёс добродушно маг. — Куртку можно носить и расстёгнутой.

Торговец широко улыбнулся. Мирт на мгновение поймал его взгляд, тот подмигнул ему, и они поняли друг друга. Магу можно впихнуть любой товар, если знать его слабости, а обычно такой слабостью является самолюбие.

— Всё-таки она мала, да и хотел я мантию, а не куртку…

— Вам непременно нужно оружие, — важно заявил торговец. — И оно у меня есть!

— Зачем? Я не кшатри.

— Почему триданы практикуют волшебство, хотя они не маги? Почему кшатри пользуются смортскими артефактами? Почему некоторые сморты слагают стихи, подобно триданам? А маги что, хуже?

— Да уж…

— Но вам нужен не какой-нибудь кинжальчик, а самый настоящий меч!

— Но смогу ли я управиться с ним?

— Вы — великий, неужели не сумеете?

— Неси!

Человек мигом сбегал в подсобку и положил на стол три меча. Хотя торговец расхваливал самый тяжёлый (и, по совместительству, дешёвый), Фарлайт выбрал самый короткий и узкий.

Меч легко лёг в руку. Маг махнул им, снеся с полки многострадальную шкатулку.

— Я подниму, — поспешно воскликнул торговец и бросился проворно собирать украшения. Пришлось их просто положить на полку — шкатулка оказалась рассеченной напополам.

— Пойдёт! — отметил Фарлайт, вкладывая меч в ножны, висевшие на стене, и цепляя их на пояс, рядом с тремя заполненными доверху пузырьками.

— Что это? — полюбопытствовал Мирт, когда они вышли из лавки.

Маг дал ему один пузырёк. Мирт отвинтил крышку и потянул носом терпкий запах, исходящий изнутри.

— Криалиновая настойка?

— Именно.

Мирт восхищённо взглянул на обладателя ценности. Криалиновые травы ценились очень дорого по всей Тьме, кроме Ингвилии, окружённой целым полем этих растений. Криалин не рос нигде, кроме Ингвилии, а вывоз уникальных продуктов облагался немыслимыми пошлинами. В принципе, обойти руку закона в провинции личностям незаурядного таланта было не так уж сложно.

— Как прошло? — скупо спросила Нефрона.

— Мы нашли общий язык.

Они подошли к Стидху, смирно ждавшему хозяина. Мирт снял с него мешок и вытащил часы. Дневной сон уже заканчивался.

Сьялас выкатился из своего домика и возвестил, что праздник в честь Дня Святого Тогруса можно считать открытым. Местный леинтрист начал весёлую мелодию, повествующую о похождениях бесстыдной служанки в доме знатных хозяев. Другой «знаток» леинры переводил слушателям музыку в слова, поминутно вставляя пошловатые комментарии. Селяне, взявшись за руки, танцевали, подкидывая ноги.

— Я не могу слушать это! — Мирт воздел руки к небу. — Где ритмика, где тон? Это позор для всего искусства!

Он оттолкнул незадачливого музыканта и заиграл первый пришедший в голову холавилеим.

— Любовь пташкой беззаботной влетела в сердце, сердце, сердце моё!..

Люди возмутились.

— Кончай волынку!

— Про служанку давай!

Новоявленного барда сбросили с лавров, и он вдруг вспомнил, что приехал не развлекаться, а работать.

— Извините, но вы мне не подскажете, кто у вас здесь старейшина?

Ему указали на Сьяласа, и Мирт, достав из мешка папку, с обречённым видом направился к нему.

— Нам донесли, что в вашей деревне мало худых людей, а значит, вы утаиваете пищу, которую должно было отправить в Лаиторму, — замямлил он.

— Тётя, а тётя! Вы не расскажете нам сказку?

Нефрона посмотрела вниз. Маленькая неопрятная девочка дёргала её за полу мантии. Волшебница присела перед ней.

— Конечно, расскажу. О чём ты хочешь услышать?

— Она согласная! — взвизгнула девочка и помахала кому-то рукой. К ним подбежала толпа детишек разных возрастов.

— Про Рягу-Корягу!

— Про Беззубого Дракона!

— А почему именно сказку? Пусть расскажет про летучих существ!

— Да, про драконов, и про горгулов, и про гарпиев, и ещё про…

Раздался высокий возглас:

— Лучше про город!

Все притихли. Со всех сторон доносились шум, музыка, разговоры, но в кругу детей, окружавших Нефрону, стояла тишина.

— Про город! — уже тише, но более умоляюще попросил голосок, как оказалось, принадлежавший той самой девочке, которая первой попросила о сказке.

Нефрона села на перевёрнутое корыто, служившее жителям скамейкой, и начала рассказ.

— Даже и не знаю, что вам рассказать… С одной стороны, говорить нечего, а с другой — в городе столько всего… Главное, что вам надо знать про города — так это то, что они с виду не особенно отличаются от вашей родной Пиминны.

Возгласы удивления, непонимающие взгляды.

— Да-да, все здания там точно такие же, сделанные из гладкого чёрного камня. Правда только, немного шире и выше. В любом городе есть храм, и храм этот называют каким-нибудь красивым словом, например Храм Истины, как в Лаиторме, Храм Верности, как в Игвилии, в Дратхорне— Покорности, во Фреолью — Скорби, раньше он был Храмом Признания… Там служат жрецы, которые обязаны возвести в культ то, что является названием их храма. При каждом храме есть школа. В одной школе, если город большой, могут обучать все четыре касты, хотя в маленьких городах часто только один профиль. Как в Туилине, хотя он был городом немаленьким… Туилинцы поплатились за это. Но давайте о более приятном. Ещё в городах есть общественные и тренировочные залы, иногда школы для людей и демонов, библиотеки, столовые, воинские бараки или замки — это армия. А в пяти столицах ещё и суды.

— А что такое столицы?

— Есть пять Верховных Судей, и каждый судья правит одной большой областью Тьмы, иногда их называют королевствами. А город, где непосредственно живёт судья, и называют столицей. Вы же знаете, какая у нас столица?

— Исминна?

— Твилия?

Нефроне захотелось бежать прочь, прочь из этого рассадника невежества.

— Лаиторма!

— Кто сказал «Лаиторма»?

— Я!

Нефрона сразу узнала его, да и как не узнать того, кто в ближайшее время должен стать твоим учеником?

— Рем, молодец! Столицей в нашей области… вы хоть знаете, что её называют Северной? Итак, столицей считается Лаиторма. Правит там Верховный Судья Норшал Змееносец. В Южной области столица — Фреолью, правитель — Нельжиа Приятный. В Западной области столица — Виилгхейт, где царствует Раутур Вихрь. Восточную область держит в правлении своём Ирмитзинэ Птичка, резиденция её находится в Саотими. Пятая область — Срединная… Упоминать о ней не любят, так как там порядки не такие, как у нас. Столица — Цваргхад, правитель — Гардакар Триглав. Вот и всё, что вам нужно знать о пятой области.

— Расскажите! Расскажите!

— Хорошо… Ни для кого не секрет, что мир, в котором мы живём, создали Судьи. Создали эти камни, эти холмы, этот лес. Создали нас с вами, а точнее — наших предков. Создавали они людей, а потом решили даровать им способности, чтобы хоть чем-то отличать их от животных. Норшал воззвал к таинствам Великой Тьмы, и выбрала Тьма нескольких, и сделала избранных Тьма магами, — речь Нефроны приобретала с каждым словом всё больше распевности. — Раутур увидел это, и подняв своё оружие, тоже решил ко Тьме обратиться; и избрала Тьма нескольких людей из созданных судьями, и сделала их кшатри. Нельжиа же подарил Тьме песнь, и Тьма услышала его, превратив ещё нескольких людей в триданов. Ирмитзинэ, глядя на всё это, попросила у Тьмы прямо, чтобы научила она людей изменять ту материю, которую создали Судьи. Так появились сморты. А Гардакар имел склонности и желания нечистые, и никого и никогда не просил он в своей жизни. Востребовал он у чистой Тьмы, заставил её подарить ему рабов, хотя он при своих способностях в них и не нуждался. И возмутилась Тьма, и исказила природу тех людей, о которых просил он, и стали те люди демонами, алчущими и жестокими, как сам Гардакар. Бушевала после возмущённая Тьма десять дней, а на десятый создала другой мир, тот, на который не может никто влиять — мир под названием Земля. Нет там ни энергии, ни вечной прохлады. Создала Тьма в том мире несколько Светил, самое мощное мы зовём Солнцем. И пока Солнце охраняет Землю, никто из обитателей Тьмы не может там существовать — погибнет, попав под лучи Солнца. Другие Светила совершенно не опасны, и когда они следят за спокойствием на Земле, мы можем выходить туда. Мир Земли… Нет, я не смогу описать его. Он такой красивый, такой удивительный, такой… цветной! Я видела его только на картинках и в зеркале. А животные там, представьте себе, встречаются чуть ли не на каждом шагу! И металлов у них не пять, как у нас, а больше, я даже не знаю точно, сколько именно. А минералы и другие вещества? У алхимика бы глаза разбежались!

Слушатели не особо понимали, что такое минералы и кто такие алхимики, но зачарованно слушали девушку, и она продолжила.

— Только семи- и восьмиранговые могут открывать проходы в верхний мир, но зато смотреть могут все! В нашей школе было то самое особое зеркало, уж я могла часами смотреть, если бы меня не одёргивали учителя. Но даже наше скудное на вид Северное королевство в сотни раз краше Срединного… Гардакар увёл туда своих демонов и продолжил издевательства над их плотью. Создал он множество пород, часть их взбунтовалась и разбежалась по другим областям… Где-то создали демоны свои города, где-то просились в услужение, где-то промышляли разбоем. Некоторые присмотрелись, как живут разумные существа, и остепенились. В тех же Лаиторме и Ингвилии живут тат-хтары, бесы и дагаты, их приютили, когда они доказали своё смирение… Давайте я вам лучше о школе расскажу?

— Давайте!

Окружённый праздничным шумом, Фарлайт стоял, облокотившись на перила лестницы, ведущей из дома Сьяласа на улицу. Он рассеянно играл украшенным узорами кинжалом, который незадолго до этого Мирт обронил в магазине, нагибаясь за рассыпавшимися украшениями. Маг сначала хотел вернуть ему оружие, но потом передумал, предвкушая удивлённое выражение лица клерка, когда во время тщательных поисков пропажи он, Фарлайт, торжественно протянет тридану кинжал со словами «Будь впредь внимательнее!»

Вдруг мысль ускользнула от него. Он безуспешно пытался вспомнить, о чём думал, но намерение вспоминать тоже испарилось из его головы.

На секунду в мыслях воцарилась пустота, за которой явилось Желание. Маг не мог понять ни того, откуда оно взялось, ни того, чего именно ему сейчас хочется; он знал лишь одно — Желание не отпустит его, пока он не выполнит то, что требуется. Пелена окутала его разум, отсекая всё, что помешало бы ему следовать указаниям неожиданного поводка.

Кто-то прикоснулся к нему.

— О чём ты думаешь?

Это оказалась Хеда. Фарлайт еле узнал её, вытащив из мутной памяти её образ.

— Тебе лучше уйти, — хрипло проговорил он.

«Нет!» — вдруг резанул по ушам чей-то голос. Но Хеда стояла, как ни в чём не бывало.

«Этот голос звучит в моей голове?»

«Да!» — послышалось ему, но уже мягче. Маг чуть не поперхнулся.

«Говорят, Тевенра Странная тоже слышала голоса, перед тем, как окончательно сойти с ума,» — подумал он.

«Да.»

«Интересно, оно понимает, что я думаю?»

«Да!»

«Конечно, оно же мысленно со мной общается. Значит, я точно схожу с ума.»

«Нет.»

«Или кто-то телепатирует мне? Конечно… Узнать бы, кто этот шутник… Мирт?»

«Нет! Нет! Нет!» — завизжал голос. Фарлайт рефлекторно заткнул уши, как будто бы это могло ему помочь. Краем глаза или краем сознания, а может, и тем, и другим, он заметил, что Хеда спускается с крыльца.

«Нет! Нет! Нет!» — голос вошёл в резонанс с нервами, и маг вцепился руками в каменные перила так, что когти оставили в них царапины. Чудом в памяти всплыло её имя.

— Хеда, стой!

Хеда обернулась, и визг в ушах сразу же прекратился, будто бы струну перерубили топором. Маг покачнулся и сполз на холодные ступени.

— Мастер, вам плохо?

Она подбежала к нему и, склонившись, потрогала ему лоб.

— Озноба нет? Вы такой холодный!

Фарлайт поднял глаза. Хеда беспомощно смотрела на него.

— Я должна кого-нибудь позвать?

Маг не мог вдохнуть, воздух казался ему кипяще горячим.

— Дай руку! — неожиданно для себя крикнул он.

Хеда легонько взяла его ладонь пальцами. Пелена схлынула. Воздух беспрепятственно ворвался в лёгкие, привычно прохладный.

— Мне стало нехорошо… от шума… и духоты…

— Душно? Как? Ветер сильный…

— Не спорь.

— Не буду. Мастер, как вам мои новые серёжки?

Хеда начала описывать процесс поиска нужных для праздника украшений, но, завидев, что маг равнодушен к её словам, умолкла. Чтобы снова заговорить.

Перемывание косточек всех её подруг тоже не растормошило «великого мастера», и Хеда сказала:

— Если вам тут неприятно, может, мы пойдём в дом? Там никого.

Фарлайт собрался отказаться, но почувствовал, что некое «оно» снова намеревается возмутиться.

— Идём.

Они вошли в гостиную, но старшая дочь старейшины не остановилась, а проскользнула в коридор.

Низкий потолок…

Блики на камне…

Первая дверь направо…

Кровать с краю…

— Принести попить?

Маг вздрогнул. Оказалось, что он сидит на кровати в комнате Хеды и её сестёр, но совершенно не помнит, как сюда пришёл.

— Принеси…

Как только Хеда вышла из комнаты, «оно» тихо начало бунтовать.

«Умолкни!»

Но «оно» умолкло только тогда, когда болтушка снова показалась в дверном проёме. Её будто покрывала тонкая блестящая плёнка, тело казалось прозрачной статуэткой, внутри которой играет водопад, вопреки законам гравитации льющийся вверх и в стороны, но не выходящий за границы таинственной плёнки.

Фарлайт мотнул головой. Видение пропало, но стало ясно, что Желание стремилось именно к этому волшебному водопаду…

— Держите. Это простая вода.

Он молча взял стакан левой рукой (из правой он не выпускал кинжал), но так и не прикоснулся к нему губами.

«Наверное, уже зажглись мерцалки», — подумал маг, когда блики, прыгнув в окно, поползли по каменному полу и подобрались к нему. — «Сколько их в небе? Сотни? Тысячи? Говорят, мерцалки появляются оттого, что кто-то, умирая, растворился во Тьме, но не родился снова…»

Когда он отвлёкся от своих мыслей, то увидел, что голова Хеды лежит у него на плече.

«Чего она хочет от меня?»

«Да!»

«Опять ты…»

«Да! Да! Пей её, дитя!»

«Я точно схожу с ума…»

Вдруг его сознание поплыло и опять накрылось покрывалом отрешённости. Маг взял кинжал и быстро ткнул им руку девушки.

— Так надо. Дай руку.

Разрез лежал чуть ниже кисти, багровые капли украшали его. Маг приблизился к ним губами. Чем меньше таланта, тем темнее кровь…

Хеда посмотрела на него круглыми глазами.

— Что ты… А, ты хочешь сделать мне приятно? Или чтобы микробы не попали?

Фарлайт лизнул густую жидкость. В дальнейшем, когда он вспоминал эти события, его пугало, что всё это он проделывал вполне осознанно…

— Ну всё, хватит, мне уже не больно.

Маг и не думал останавливаться — он снова приблизился к тому состоянию, как когда он впервые попробовал чистую энергию в Ихритте.

— Перестань…

Их будто накрыло колпаком — звуки с улицы уже не доносились, а в тишине раздавался стук двух сердец.

— Это уже не смешно!

Хеда отдёрнула руку, но маг потянулся следом, не отпуская её. Ему показалось, что он пьёт из сосуда, опустошённом уже на четверть. Селянка не решалась отпихнуть Фарлайта, пока не почувствовала, что жизнь покидает её.

— Я буду кричать!

Девушка всё-таки толкнула его и отползла в угол кровати. Отсветы мерцалок упали на лицо мага. Он усмехнулся и произнёс:

— Не сопротивляйся, иначе будет больней.

Хеда закричала, но её голос не проникал сквозь магический колпак.

— Вообще, ты должна подчиняться мне добровольно, ты же бескастовая.

Хеда смирилась.

— Пожалуйста, возьми, что тебе нужно, и оставь меня…

Запястье больше не кровоточило. Кинжал опять прикоснулся к тонкой руке.

— Я-то думала, что тебе от меня нужно другое… — горько произнесла девушка.

— Я же не человек.

Энергия потекла непрерывным потоком, подчиняясь направляющей магии. Возможно, существовали другие способы получать её, но маг не знал о них, и поэтому самым удобным ему представлялось тянуть её с кровью.

«Да, энергия в юном теле совсем не та, что в гнилом дереве!»

Сосуд опустел уже наполовину. Рефлексы обострились. Каждая молекула воздуха ощущалась отдельно, оставляя собой особый, неповторимый образ и свою историю букета запахов и мест, где частице удалось побывать. Не пора ли остановиться? Хеда давно лежала без сознания, вся в поту — мокрая, как будто вылезла из озера.

Фарлайт словно очнулся. Его охватил ужас.

«Как я мог опуститься до такого?»

Вкус крови на языке был терпким и невообразимо противным. Маг забегал по комнате в поисках стакана с водой, а когда нашёл его и поднёс дрожащими руками к губам, то не смог испить ни капли — желудок и так был полон жидкости.

Взгляд его снова упал на Хеду.

Руки сами собой сложились в лодочку, затем правая приподнялась и описала круг над левой, которая слегка изогнулась. Пальцы сплелись и резко отстранились друг от друга, и меж ладонями замерцал дымок. Маг дунул, направив дымку к Хеде. Туман впитался ею, и на омертвевшем лице появилась улыбка, прилетевшая сквозь сон.

— Ух ты!

С целительством у него всегда были нелады — из пяти чар удавалась обычно одна. То, что он совершил сейчас, было высочайшим мастерством, но он не понимал, как проделал всё это.

«Думаю, за неё можно не волноваться.»

«Да.»

«О нет, оно всё ещё здесь!»

Его оплела навязчивой сетью сильная сонливость, и Фарлайт, свернувшись калачиком у ног девушки, мгновенно заснул.

Из листовки, распространяемой на Севере:

Из протокола совещания в лаитормском суде:

4. Владыки

— Вот и всё, что я знаю, — заключила Нефрона. На самом деле, рассказывать о Тьме детям, которые за всю жизнь не выбирались дальше Северных деревень, можно было бесконечно, но магичка уже устала говорить.

— Как же у нас скучно, — расстроились дети.

— Почему? Города почти ничем не отличаются от вашей деревни…

— Неправда! Вы сами рассказали много о том, чего у нас нет!

«Зря, зря я заговорила с ними о городах,» — подумала Нефрона. — «Лучше бы рассказала какую-нибудь страшилку про драконов».

— А правда, что Рем уйдёт с вами?

— Да… Скорее всего.

Несколько десятков глаз, готовых заслезиться, воззрились на неё.

— Везунчик, — протянул мальчишеский голос.

Магичка посмотрела на его обладателя, который оказался точной копией Рема, только волосы его были не растрёпаны, а туго стянуты в хвост.

— С ним всегда так, — продолжил мальчишка. — Дуракам везёт, как говорят старики.

Детишки захохотали.

— Ты, наверное, Рим?

— Да. Разве моё имя что-то значит?

— Конечно. Имя — чертёж судьбы, и люди со сходными именами всегда сходятся в характерах.

— Тогда почему мы с ним, — Рим кивнул в сторону близнеца, — такие разные, хотя имена отличаются одной буквой?

— А как звучат ваши полные имена?

— Римус и Ремус.

— Тогда, может, дело в том, что ты — человек, а он — нет?

— Он не человек? Тогда что — животное, как корова?

Снова смех. Рим продолжил.

— Или он думает, что если он не обычный человек, так он выше всех нас или лучше? И может задираться над нами?

— Рем, зачем ты задираешься перед друзьями? — строго произнесла Нефрона.

— А что они смеются надо мной? — обиженно вскричал Рем.

— Пойдём, я скажу тебе пару слов…

Нефрона взяла мальчика за руку и пошла с ним туда, где не были слышны ни неприличные песенки, ни хохот детей и взрослых.

— Сейчас она его отчитает, вправит мозги! — послышался возглас Рима.

Они добрались до разрушенного забора.

— Вы не верьте ему, я не дурак, — хмурился Рем.

— Я и не верю. Мне хотелось поговорить с тобой совсем о другом.

— Проклятая деревня…

— Что ты сказал?

— Да это всё из-за того, что мы живём в деревне! В городах-то, поди, тупых людей почти нет…

— И в городах людей много. Просто сложилось так, что люди чаще уходили подальше от суеты, туда, где они могли чувствовать себя богами, где нет тех, кто хвалился своим превосходством…

— И почему я родился не в городе? Люди злые.

Нефрона улыбнулась.

— Тут ты очень ошибаешься. Люди гораздо добрее нас. Люди способны искренне любить, забывая обо всём остальном. Они думают о семье, о дружбе… а не только о свободе и власти.

— И… ты такая же? Не может быть!

— Ну, я не так амбициозна, как мои сородичи… но я не смогла бы посвятить себя семье. Мне нужно бывать время от времени одной, а если на меня возложат ещё и уход за домом, то мне захочется бросить всё, сбежать! Да, я такая же. И ты тоже.

— Ты… счастлива?

— Мы не можем быть счастливыми. Свобода? Окончательно её не достигнешь. Власть? Всё равно выше семи полумесяцев не прыгнешь, если ты не Верховный Судья, такая, братишка, задана нам планка. А людям хорошо — обустроил хозяйство, воспитал детишек, и всё — жизненные цели выполнены! Можно с чистым сердцем таять во Тьме.

— И всё равно люди злее!

— Отец выпорол? Бабки-сплетницы отругали? Или детишки обозвали пару раз? Это от воспитания, Рем. Они не виноваты, что им не у кого было учиться пониманию и снисходительности. Но разве сравнятся дурацкие шутки человеческих детей с тем, на что способны мы? Знаешь, чем славился род Фарлайта? Нет, говорить я тебе не буду, ты же ещё маленький слушать о таких жестокостях, скажу только, что наш Фарлайт по сравнению со своими предками — идеал доброты и сострадания. Запомни только, что мы должны смотреть на людей и учиться у них многим, многим качествам, которые у нас украла Сила…

— Сила… — как завороженный, повторил Рем.

— Ты ещё не осознал её, но когда это произойдёт, ты заметишь изменения в своих стремлениях, привычках, характере. Не факт, что в лучшую сторону.

— Если всё так плохо, почему вы не перестанете пользоваться Силой?

— Какой глупый вопрос, Рем! Каждая каста имеет свои преимущества, которые настолько упрощают жизнь, что начать новую жизнь без всего этого невозможно! Это тебе так кажется, ты ещё не ощутил всю власть. Говорить, что отказаться от Силы легко, могут только неудачливые адепты, которым Сила так и не поддалась! А отчуждённость магов, агрессия кшатри, неуместная театральность триданов и мелочность смортов разве кого-то волнуют, если вышеозначенные творят (или думают, что творят) великие свершения? Есть, конечно, те, кто смог пересилить свою натуру, как например Великие Целители. Но, говорят, у них появляются другие неприятные черты, которые те упорно скрывают.

Мальчик внимательно слушал её.

— Если честно, Рем, мне иногда кажется, что это всего лишь слухи. И что возможно преодолеть недостатки, привитые Силой. Но надо быть настолько духовно развитым, что думаешь — а стоит ли игра свеч? И так предопределено быть несчастливой, так я ещё и должна себя ограничивать, чтобы стать безгрешным идеалом? Для кого?

Нефрона помолчала.

— Знаешь, Рем, говорю тебе всё это, и мне стыдно. Но ты уникальный. Ты рос среди людей, не зная, что ты сморт. Тебе не вбивали с самого детства идею о том, что ты пуп земли. Может, ты станешь первым из нас, кто сможет смотреть на мир иначе… Вокруг меня — профессионалы, образованные, индивидуальные, свободные… Но глубоко несчастные, и я думаю, мы сделали себя такими сами…

— У вас всё в норме? — спросил подошедший Сьялас.

— Да, а что такое?

— Дети сказали, что отчитываете вы моего сынка. Я и побоялся, как бы вы не оставили его здесь в наказание.

— Ну уж нет, я же обещала, — сказала Нефрона. — И, мы уже собирались возвращаться к остальным.

— Вы идите, а я поищу Хеду — куда же могла запропаститься эта девчонка?

— Наверное, сидит дома?

— Вы так думаете? Дома, в праздник? Ну хорошо, проверю…

Старейшина остановился около своей двери — что-то будто предупредило его. Но Сьялас только пожал плечами и переступил через порог. Неуловимая завеса осмотрела его и, удостоверившись, что вошедшему можно доверять и что он не несёт в мыслях ничего дурного, пропустила его.

— Хеда!

Сьялас постучал в первую дверь направо в коридоре, но никто не ответил ему. Тогда он приотворил её и увидел странную картину — двух спящих — Хеду, развалившуюся и улыбающуюся во сне, и «великого мастера», который съёжился у её ног.

— Утром обязательно потребую объяснений, — пробормотал старейшина и отправился на улицу, где его ждал докучливый клерк со своими вопросами о деревенском укладе жизни.

Никакое ощущение, ни самое острое, ни самое нежное, не может сравниться с процессом полёта! Счастливы птицы, что могут переживать это каждый день. Но есть и ещё нечто, не только летающее время от времени по потребности, а живущее в полёте! Это нечто зовётся Мыслью. Мысли парят в пространстве в поисках незанятой головы, витают, соединяются с другими идеями… Мысль и полёт неразделимы. И голова не может считаться головой, если Мысль её не посещает.

Он летел не как птица, но Мыслью, неощутимым пучком без перьев и крыльев, потерянным в бытии импульсом.

— Я лечу!

Кому он кричал — неизвестно. Кто мог слышать его — вопрос ещё более сложный.

Впечатления сменяли друг друга, пока многомерное пространство не утомило его. Не наскучило, а именно утомило. Ему захотелось сделать окружение более понятным. Как только он подумал об этом, в его бесплотной голове начертались слова, которые он не замедлил произносить бесплотными губами по мере появления строчек.

— В бездну правлю полёт…

Пространство раздвинулось, очертив края бездонной и немного жутковатой глубины.

— В пустоту погружаюсь…

Чёрная дыра манила к себе и одновременно отталкивала. Но испугаться и повернуть вспять он не успел — где-то внутри него прозвучали следующие слова.

— Пламя…

Глубина полыхнула алым пламенем. Он зажмурился, ожидая, что огонь тотчас убьёт его, но языки порхали хоть и грозно, но дружелюбно, и он приободрился, понимая, что пламя не причинит ему вреда.

— Воздух…

Огонь плавно истаял, из дыры повеяло лёгким дуновением ветра.

— И лёд…

Кристаллики льда заполнили пространство, больно примерзая к нему и замедляя его полёт в бездну.

— В их оплот превращаюсь.

Тут он с ужасом почувствовал, что становится осязаемым. По его контуру пробежали искры, что столкнулись с веющим изнутри льдом, но стихии не атаковали друг друга в честь непримиримой вражды, а объединились друг с другом.

Оказалось, что слова ещё не закончились.

— Гибнет разума строй…

Что-то оборвалось, то, что связывало его с прежним миром и могло воспрепятствовать новому восприятию.

— Догорают страницы…

Всё, что было когда-то им услышано или прочитано, не имело теперь для него никакого значения.

— Страж, врата мне открой…

Чёрная пустота вокруг стала дружелюбней, словно ободряюще замечая, что она — всего лишь покрывало, скрывающее то, что он сам захочет увидеть.

— И сотри все границы!

Все страхи, опасения и неуверенность исчезли.

Пустота оказалась прорезанной тысячами и миллионами нитей, то сужавшимися, как леска, то расширявшимися, как канаты. Нити находились в постоянном движении, они то пересекались между собой, то обвивались соседними нитями, то схлёстывались, и одна из них лопалась, как струна…

Он осмотрел своё тело и одеяние, ставшие плотными.

«А, я вспомнил себя. Меня зовут Фарлайт».

Он уцепился рукой за одну из нитей. Плотная и… настоящая. Но такого не может быть!

«Никогда бы не поверил, что будучи в своём уме, можно забыть своё имя. А я даже не думал о себе, будто бы и не был собой…»

Вдруг нить, за которую он держался, со звоном разорвалась. Он смутился, но, заметив, что это оттого, что другая нить сильно передавила первую, успокоился.

Тишина снова окутала этот неприступный, неведомый никому мир… Маг уверился, что никто и никогда не знал об этом мире, иначе всем о нём было уже известно. Ему показалось, что пространство принадлежит ему, является безграничным владением, собственностью. Если попробовал бы кто-нибудь сейчас посягнуть на неприкосновенность опутанного нитямибытия, то маг разъярился бы, бросился на святотатца с той разрушительной ненавистью, в которую только может превратиться чистая энергия.

Одна из нитей блестела немного ярче остальных. Фарлайт прикоснулся к приковывающей взгляд нити и ускользнул в неё. Он не понял, как это произошло — ему всего лишь мимолётно захотелось быть этой струной, но раздумывать было некогда — пространство снова исказилось, да так, что голоса в голове показались лишь крохотной каплей в море безумия, которое, почти достигнув своего апогея, прекратилось… и бесконечность обрела границы. Сначала почувствовались запахи, за ними ощущения, далее звуковые и визуальные образы, сложившиеся в просторный, мрачный, холодный и пустой (лишь в дальнем конце грозно высилась статуя горгульи) зал с высокими сводами, отражавшими эхом каждый звук.

Маг привык к обстановке и тут же поразился — он уже не был собой, он находился в чужом теле, и тело это не слушалось его. Он мог лишь принимать сигналы зрения, слуха и прочих чувств, воспринимать окружение таким, каким его воспринимало тело и человек, его обладатель — если он был человеком. Фарлайт понимал, что стоит ему только возжелать — и он снова окажется в своём тайном пространстве, но здравый смысл ему подсказывал, что такую возможность, какая ему представилась, упускать нельзя.

— Все в сборе? Начнём, — провозгласил сильный, хрипловатый голос.

«Тело» осмотрелось. В зале, кроме него, находились ещё двое мужчин — один из них, аккуратный и привлекательный, одетый в синее, задумчиво смотрел в окно, перебирая пальцами белоснежный платок с монограммой; лицо другого, облачённого в латы, было закрыто шлемом, оставлявшим для обозрения только широкий подбородок. Рыцарь переминался с ноги на ногу, не зная, куда девать природную подвижность и огромный топор.

— Тогда, может, мне кто-нибудь объяснит, зачем мы здесь собрались! — воскликнула хрупкая, но высокая женщина. Фарлайт готов был поклясться собой, что на этом месте только что стояла огромная горгулья.

— Ирмитзинэ, ваши штучки меня пугают! Не делайте так больше, — театрально произнёс мужчина в синем.

Женщина засмеялась и показала горгулью, лежащую у неё на ладони.

Фарлайт разочаровался — ни иллюзии, ни превращений не было. «Смортка. Вселилась в увеличивающуюся статуэтку», — подумал он. — «Конечно, мастерства ей не занимать, но мастерство это грязное. Мало того, что судьи по глупости дали Тьме плоть, так эта каста продолжает издеваться над нею, то разрывая, то сжимая».

— Пусть виновник сам объяснит, — снова прогремел властный голос, усиленный раскатившимся эхом.

«Тело» заговорило.

— Я не понимаю, почему я должен чувствовать вину.

Знакомый голос… «Неужели я стал одним целым с Великим Змееносцем?»

Громогласное эхо нового голоса прервало лаитормского судью.

— Дорогой наш Норшал, ваша вина в том, что у вас под носом происходили престраннейшие события, а вы ничего не предпринимали, пока над нами не нависла угроза.

— Вот как? — зазвенела Ирмитзинэ. — Почему у меня складывается ощущение, что в этом зале одна я ничего не знаю?

— Я сам узнал об этом только утром и принял срочные меры.

— Приняли? — мужчина в синем сощурил глаза. — Я ошибался, думая, что нас сюда позвали для того, чтобы спросить у нас совет… Вы уже всё решили. Кем вы себя считаете, Гардакар? Судьёй судей? Звучит неплохо. У меня в голове уже сложились первые строки для холавилеима: «Он считал себя высокомерно равным Тьме, но погряз в своих мечтаньях, словно в глупом сне. Судья судей, я б советовал тебе слететь с небес, если б вдруг забыл я, что ты лишь грязный бес…» Многие из нас любят эффектно появляться, — он взглянул на женщину, — но вы с появлением немного затянули.

— Ему нравится быть незримым, будто бы он — Тьма, — переливался голос Ирмитзинэ.

— Не вы ли говорили мне, что мой облик вас смущает? — захохотало эхо.

Воздух посреди комнаты сгустился, обращаясь в туманные клубки, затем стянул в себя ближайшие частицы пространства и материализовался в такого отвратительного демона, какие снятся смертным только в самых страшных кошмарах. Единственное, что было на нём надето — набедренная повязка. Полувыкатившиеся мрачные глаза вращались под всевозможными углами, верхняя челюсть, выступая, обнажала длинные клыки. Кривые наросты на обнажённой груди шевелились в такт нервно бьющемуся хвосту. На внутренней стороне запястий сжимали зубы две зловонные пасти, намереваясь ухватиться за что-нибудь.

«Триглав», — подумал Фарлайт.

Женщина и мужчина в синем демонстративно отвернулись.

Демон снова засмеялся.

— Я понимаю Нельжиа — как никак, стремление к прекрасному. Но вы, Ирмитзинэ… Ваши эксперименты по изменению плоти не идут в сравнение с моими скромными опытами.

— Мы меняем только неживую материю. И только в лучшую сторону, — фыркнула смортка.

— Не буду спорить о вкусах. Для кого-то лучше — внешний облик, для кого-то — практичность этого облика.

— Вернёмся к делу, — пробормотал Норшал.

— Начнём сначала, просветим непросвещённых, так сказать. Да будет вам известно, дорогие мои братья (ну и сестра, конечно же), что мы не единственные восьмиранговые во Тьме… — сказал демон.

Нельжиа всплеснул руками.

— Что? Быть такого не может!

— Мы ещё не знаем, на что способна Тьма. Мы были наивны, полагая, что обуздали её.

— Было ясно, что Тьма не покорилась, ещё тогда, когда она создала Землю, — прощебетала Ирмитзинэ. — Вспомните притчу о земном крестьянине, который построил мельницу и посмеялся ветру в лицо, считая, что поработил его. А на следующий день ураган снёс его дом.

— Но мы считали, что Тьма успокоилась.

— Это так. Продолжайте, не буду перебивать вас, — попросила Ирмитзинэ демона.

— Недалеко от школы для кшатри, в Вершанте, что на юго-западе Северной области, произошёл необъяснимый случай… Мне удалось выяснить немного. Четверо малолетних кшатри, прогуливая занятия, наткнулись на хижину старой смортки Тевенры, поговаривают, она была не вполне в своём уме… Детишки нечаянно потоптали на её огороде редкие травы, и стали объектом её колдовства. Смортка бросила им в ноги набитую опаснейшими из этих трав куклу, которая не преминула взорваться и окутать всё туманом. Вернувшись в школу, кшатри помнили только, что ведьма кричала заклинание, на одном месте странно закашлялась, но продолжила. Вскоре дети услышали страшный крик, они сказали, что ведьма растворилась, и произошло, как я понял, непредсказуемоеискажение пространства. Никому об этом происшествии они не рассказывали, пока не заметили странность. Эти кшатри побеждали в любом тренировочном бою, хотя раньше их показатели были средними. Вскоре их поставили биться со старшими, но и в битве с ними они играючи одерживали победу. Дошло до того, что кто-то из них вызвал на бой учителя. Что вы думаете? Снова лавры победителей. Затем в школу заглянул проезжавший мимо шестиранговый рыцарь… Он дрался с этими детьми — им было тогда шесть, семь, девять и десять лет — они выступали против него парами. Прославленного рыцаря разбили в пух и прах. Учителя подали прошение судье Норшалу, который занялся этим делом… Он взял юных кшатри под своё крыло, и даже разгадал несколько их секретов. Например, то, что кшатри должны подпитываться живыми душами, чтобы поддерживать в себе эту силу… Судья не посмел красть людей, даже из темниц, потому выпускал своих кшатри на Землю во время затмений, когда всё живое там билось в страхе… Когда затмений не случались слишком долго, он пытался вызывать их сам, искусственно. А потом просил помощи у меня. Люди в Срединной земле пропадают постоянно, никто их не ищет…

Восхищённый взгляд Раутура, рыцаря с топором. Удивлённый взгляд Нельжиа. Возмущённый взгляд Ирмитзинэ.

— Какая мерзость… Это, вы говорили, человекоподобные кшатри? Точно не демоны?

— А как же иначе. Они бы умерли без подпитки энергией, — пожал плечами Норшал.

— Может, надо было действительно дождаться, пока они сгинут в муках? — усмехнулся Гардакар. — Уважаемые судьи, их амулеты показывают семь лун…

— И это у детей? — спросила смортка.

— Нет, они давно уже взрослые. Сейчас кшатри уже около триста двадцати — триста тридцати лет.

— Сколько-сколько? — спросила Ирмитзинэ. — Как… как вы скрывали от нас всё это столько времени? Как вы вообще смотрите нам в глаза после такого?

— Ну вот, решили рассказать, — развёл руками демон. Пасти на его запястьях оскалились.

— Ты решил, — заметил Норшал.

— И все должны быть мне за это благодарны. Где же аплодисменты?

— Ближе к делу, пожалуйста, — сказала Ирмитзинэ.

— Итак, кшатри давно восьмого ранга, хоть и не знают об этом. Они вообще неуязвимы для оружия.

— Я зачаровал их лунники, — вставил Норшал. — Никто ведь не должен был знать… Я хотел подробнее изучить этот феномен. Поглощение душ, усиливающее силу… Очень интересно. Я даже открыл, что взятие энергии из растений и животных, тоже может давать силу, только медленнее.

— К чему я и вёл разговор! — заключил демон. — Этот эксперимент надо прекратить. Завтра кто-нибудь из них спьяну проболтается, как брать силу из людей. Они же молчали триста лет, представляете, как им свербит? Все тут же начнут резать друг друга и пить энергию! Или один из этих кшатри потеряет зачарованный медальон, купит новый, и увидит восемь лун? Они могут попытаться устроить переворот.

Судьи задумались, но Ирмитзинэ нарушила молчание.

— Но все они одной касты — кшатри? Ведьма, каким бы мастерством она ни владела, не могла даровать четырём кшатри силу… Да ещё такую громадную.

— Сначала я думал, что это была аномалия, — сказал Норшал.

— Тогда почему она произошла не в городе, где каждый день творят сотни заклинаний? — перебила его Ирмитзинэ.

— Вот именно. Потом я пришёл к другому выводу. Эту силу трем мальчикам и одной девочке дала сама Тьма. Они — потенциальные борцы… против нас. Вот я и решил их приручить.

— Даже так… Но если вы правы, то почему там было четыре кшатри, а не кшатри, тридан, маг и сморт?

— Не забывайте, что Тьма стихийна, — вставил Гардакар. — У неё лишь подобие разума, а не Разум. Тем мы и отличались от неё, именно это подвигло нас отделиться. Или вы думаете, что Тьма понимает тот уклад, который мы устроили, дав ей плоть? Потому она так затянула с исполнением своего приговора. Для неё даже не существует времени!

— Лично я тут уже ничего не понимаю, — с этими словами смортка отправилась к дальнему в зале окну и принялась отламывать от цельного металлического узора, украшающего стекло, тонкие завитки.

Нельжиа забегал туда-сюда, интенсивно растирая виски. Описав круг по периметру залы, он остановился и изрёк:

— Всё равно не сходится! Судей ведь пятеро! Или, дражайший Гардакар, Тьма вас не считает Судьёй?

Демон, надо полагать, улыбнулся — его оскал немного изменил форму.

— Не может быть такого, чтобы великая сила не взяла меня в расчёт. Повторяю, разум Тьмы стихиен. Не исключено, что в будущем она попытается создать ещё одного… Пока это не произошло, надо уничтожить тех четверых кшатри.

— Они бессмертны, как мы! Вы забыли? — спросил Норшал.

— Вечно я вас спасаю! — сказал демон. — Вы уже научили их ходить в мир Земли? Прекрасно. Теперь надо, чтобы они полезли на свет, но по своей воле. Если мы заставим их, они могут оказать сопротивление. Нельжиа, вы могли бы сочинить пророчество, а мы напишем его где-нибудь в руинах… Остаётся выбрать место. Как насчёт Туилина?

Смортка подала голос.

— Не делайте вид, будто не знаете, что Туилин цел.

— Это пока.

— И вместо того, чтобы защищать моих граждан от сумасшедших демонов, я обсуждаю с вами беспочвенные теории…

«Туилин ещё цел? Неужели я в прошлом?» — подумал Фарлайт. Тем временем великий северный маг повернулся к зеркалу и поправил на себе мантию. Этого времени хватило, чтобы Фарлайт успел заметить разницу во внешности Норшала из прошлого и Норшала из настоящего. Увиденное отражение энергичной личности лишь издали ассоциировалось с высохшим, подозрительным судьёй, которого они с Нефроной встретили в столице.

— Я вам ещё не сказал? Туилинский бунт и есть то, что я уже предпринял.

— Так это твоих рук дело, грязный чёрт? — вскричала Ирмитзинэ. — Мерзавец! Второй по значимости город на Востоке!

Она вынула из складки тёмно-серой рясы горгулью, пробормотала заклинание, и её втянуло в статуэтку. Горгулья мгновенно выросла, ожила и, взмахнув кожистыми крыльями, вылетела в окно, разбив стекло и раздробив железный узор решётки.

— Один словом — Птичка, — потешался демон.

Толстая тетрадь раскрылась на первой странице, и карандаш начал заполнять пустые страницы аккуратным, фигурным почерком.

Запись пришлось прервать, потому как предмет мечтаний вошёл в комнату. Мирт со вздохом закрыл тетрадь и спрятал её в мешок. Он взглянул на Нефрону и бросился к ней.

— Почему твоё лицо опечалено? Почему мрачное облако осенило тебя своей тенью? Кто-то тебя обидел?

— Дело не в том. Ты что, не слышал шум?

— Нет, я был занят размышлениями…

Мирт ожидал, что девушка спросит: «Размышлениями о ком?», но услышал совсем другое.

— Странно. Был такой грохот. Полдома снесло.

Тридан соскочил с кровати и натянул куртку.

— Кто-то напал?

— Не совсем. Наш «великий» устроил скандал.

— Да? — заинтересовался Мирт. — Чем же ему не угодили?

— Сьялас Гран застал свою дочку с ним на одной постели… Не думаю, что там что-то было, но старейшина решил с утра порасспросить его, и когда он разбудил Фарлайта, тот так наорал на него, что бедный Сьялас сам не рад. На этом не закончилось. Говорят, Фарлайт разбил всё, что попалось ему под руку, и успокоился, только когда часть дома взлетела в небо.

— Он всегда… такой был?

— Какой — такой? — рассеянно спросила Нефрона. — Что ему понадобилось в комнате человечьей девчонки? Не по душам же он с ней разговаривал?

Её угнетённость передалась Мирту, хотя он оказался расстроен по иной причине — идеал выскользал из цепких когтей обаяния; но тридан не решался применить на возлюбленную чары — та была выше рангом и могла заметить.

— И куда вы двинетесь сейчас?

— Нам надо найти травницу Лоренну, я же говорила… Местный картограф уже объяснил нам, куда идти.

— А могу я… идти с вами?

— Разве тебе не надо здесь работать?

— Плевать на работу! Я и так хотел бросить её и стать вольным творцом… А если кто-нибудь спросит, какой чёрт понёс меня с вами, я отвечу, что закончил все дела в Пиминне и двигаюсь в следующую деревню.

— Как можно быть таким безответственным? Я, конечно, не против, чтобы ты присоединился к нам, но…

— Прекрасно! Я уже собрал вещи. Буду ждать на улице.

Мирт поднял мешок и вышел на улицу, откуда послышалось его приветствие Стидху.

Фарлайт был настолько мрачен, что даже не спросил, откуда в их компании появился Рем, которого тридан посадил на своего коня рядом с мешком. Мальчик был готов засветиться от счастья — до этого его восприятие мира ограничивалось крошечным участком земли, заключённом между отвесной стеной холма и частоколом.

Тьма… она совершенна, как дух, присутствующий везде и во всём, зачем нужно было осквернять ее творением плоти? Как теперь слиться с нею, вдруг даже смерть — неверный способ? Фарлайт искренне мучился оттого, что мало кто понимал эту мысль, хотя она казалась ему очевидной, как точки мерцалок на черном небе в безоблачное время. Всё вокруг пело отвратительный гимн плоти — мёртворожденной — потому что живым мог быть лишь дух, который плоть сковала тюрьмой своего тела. Слабого, страдающего, устающего, требующего пищи, сна, размножения и справления нужды.

Пир во время чумы — вот что есть жизнь. Нефрона была одной из приглашённых на этот пир: она мурлыкала песню себе под нос и явно была довольна своим бытием. Ну как, как она не понимает?!

В первый час пути вдоль лесной границы никто из странников не проронил ни слова, но по его истечении маг предложил:

— Кнут говорил, этот путь опасен. Кто-то должен пойти вперёд, осматривая путь. Пусть это будут… — он осмотрелся и почему-то решил, что из женщин и детей хорошие разведчики получаются реже, чем из мужчин, — …я и Мирт.

Когда они опередили Нефрону, ведущую за повод коня с сидящим на нём Ремом, на двадцать шагов, тридан спросил:

— А ведь никаких монстров на нашем пути не предвидится?

Маг усмехнулся.

— Так ты хотел о чём-то поговорить с глазу на глаз? — Мирт улыбнулся.

— Люблю догадливых. Но ты, верно, думаешь, что я собрался говорить о личном, и здесь ошибаешься.

— Я весь во внимании.

— Что в последнее время слышно о знаменитых братьях Ядвире, Антире, Алфаре и их сестрице Адаре?

— Знаменитых? Я таких не знаю.

— Уверен? О них говорило раньше всё королевство. Непобедимые чемпионы. Они родились триста-четыреста лет назад. Ну же! И до сих пор должны быть живы или умерли совсем недавно.

— Нет, прости, я не в курсе. Что кто-то прожил триста лет… Я бы, наверное, знал. А с чего это ты решил меня расспросить? Да ещё без Нефроны?

Фарлайт приостановился, задумавшись, но вскоре вновь возобновил ход.

— Знаешь, я сначала думал, что ты — шпион. Но потом решил, что шпионом наняли бы кого-то поумнее.

— Ну, спасибо. И зачем же мне за вами следить?

— Слушай внимательно. Если со мной что-то случится, должен остаться тот, кто знает. Четырёх кшатри-рыцарей наделила силой сама Тьма. В противовес верховным судьям, которые пытались поработить её, подчинить, дав ей плоть… Когда рыцари набрались опыта, судьи решили их убрать. Я даже не знаю, живы ли они. Но если ещё живы, я должен их предупредить.

— Откуда ты знаешь?

— Тьма показала мне во сне.

— Ах да, ты же её фанат, — сказал Мирт, указывая на чёрные рисованные линии около глаз мага. — Извини, не помню, как вы себя называете…

— Защитники чистой Тьмы.

Мирт помешкал, не зная, как выразить свои слова помягче.

— Если тебе снился сон, это ещё не значит, что он… э… показывает правду.

— Если ты идиот, это ещё не значит, что все вокруг — тоже идиоты, — отрезал маг.

Сероватый песок и мелкие камушки шуршали под ногами. По правую руку вдалеке виднелись верхушки деревьев-столбов Ихритта. Мирт только сейчас заметил, как шумно сопит маг, звуки его одышки разносились, наверное, на многие мили вокруг.

— И ещё хотел спросить, почему тебя в деревне называли Великим? Не помню точно, когда именно я видел тебя, но тогда на твоём медальоне было четыре луны, ты даже не мастер.

— Хитрить умеют не только триданы… Всё равно медальон мой сломался.

Фарлайт вытащил лунник через ворот.

— О Тьма!

Медальон окружали два тёмных и шесть отчётливо горящих полумесяца.

— Ничего себе! — елевыдохнул Мирт. — Ты, наверное, самый молодой из тех, кто достиг шестого ранга…

Они стояли, уставившись на медальон, не понимая, как за два дня можно так вырасти в ранге.

— …Помогите!

Стидх отчаянно рвался, а Рем вцепился в его гриву и с ужасом смотрел вниз. Конь медленно увязал в земле, с каждым рывком опускаясь всё глубже. Нефрона лихорадочно вытаскивала из памяти заметки о том, как надо вести себя на болоте, но серый песчаник, вопреки всем законам, тянул её вниз с той же скоростью, что и коня. Она начала вспоминать магические действа, способные помочь, но их словно и не бывало в её голове. Понимая, что ничто не помогает, она закричала.

— Я создам иллюзию! — воскликнул Мирт.

— Зачем?

— Мой конь пытается вырваться и может ударить её!

Триданская иллюзия, в отличие от магической, создавалась не на местности, а подавалась непосредственно в мозг жертве, поэтому Фарлайт мог только догадываться, что изобрёл его попутчик. По-видимому, план сработал, так как Нефрона медленно поползла в сторону.

«Думай, думай!» — хлестал себя мысленно маг. Гениальные идеи не желали посещать его, и он закричал:

— Тьма! Ты давно уже не более чем раб поганых властолюбцев! Где твоя мощь? Если она есть, яви её!

Ноги Фарлайта тут же подкосились, он упал на спину и проехался, а внутри него прозвучали слова:

«Никогда не называй меня рабом!»

Его вдавило в землю неосязаемым прессом. Грудная клетка не могла шевельнуться, чтобы впустить в себя воздух, глаза засыпало песком.

«Это конец?»

Давящая его сила пошла глубже, просочилась в него, готовая разорвать изнутри, но вдруг успокоилась и рывком подняла мага с земли, поставив сразу же на ноги.

Пальцы мага, ведомые невидимой силой, очертили в воздухе крест и заиграли, складываясь в немыслимые знаки. Стидх, Рем и Нефрона взлетели и, будто отброшенные взрывом, молниеносно отправились в стороны. Все чувства мага притупились, звуки, перед тем как достичь его ушей, будто проникали через вату.

Взмах ладонью — и поверхность земли застыла, как ей и положено. Пальцы поманили разлетевшиеся тела, и те двинулись к нему, словно их потащили за подвернувшиеся силе несчастные конечности.

Следующие жесты знакомы — лодочка, окружность, сцепление, дымок… Повторить ещё два раза, над каждым раненым…

— Ах, сделай лицо попроще, а то я боюсь!

— Мирт, перестань причитать. Где остальные?

— Рем успокаивает Стидха, а прекрасная Нефрона собирает вещи, рассыпавшиеся по всей округе.

— Я что-то не вижу их.

— Они за холмом, — Мирт махнул рукой.

— Зачем они туда ушли?

— Это не они, это мы ушли… После того, как их исцелил, ты отправился в сторону леса, да так шустро, я еле успел тебя догнать.

— Всё как-то… я не помню…

Мирт удивленно посмотрел на него, но его лицо тут же прояснилось, он радостно схватил мага за плечи и заговорил:

— Совсем забыл! Я же хотел поблагодарить тебя за их спасение, это было высокопрофессионально! Мне кажется, что даже судья Норшал бы не справился лучше!

— А судья Ирмитзинэсправилась бы? — произнёс малоприятный звенящий голос. Недалеко от них, облокотившись на устремлённое к небу дерево, стояла великая смортка собственной персоной. Улыбка придавала ей наигранно-беспечный вид. — Было интересно наблюдать вас в работе. Особенно тебя, маг. Таких интересных призывов Тьмы мне раньше не доводилось слышать.

Маг молча поклонился.

— Не стоит представлять себя более великим, чем ты есть, — строго заявила Ирмитзинэ.

— Постараюсь. Не раскроете ли секрет: по какой причине вы здесь оказались?

— Раскрою. Запомни — иногда даже деревья, даже пучки мха под ногами имеют глаза и уши. Тем более, если эти деревья со мхом создавались лично мной.

— Выходит, вы давно за мной следите?

— Ровно одни с половиной сутки.

— И сделали землю под ногами моих спутников жидкой тоже вы?

Судья развела руками, будто бы виновато.

— Научное любопытство.

— А если бы я не справился?

— Вы с вашими спутниками не являетесь ценными экземплярами, чтобы вас следовало беречь. К сожалению.

— Вы правы.

Смортка удивлённо посмотрела на Фарлайта, но тот подтвердил свои слова.

— Да-да, вы правы. А вот если бы на нашем месте оказались грязные смортские мучители Тьмы, то тогда тем более надо было прихлопнуть нас!

Маг высокомерно посмотрел на судью. Та оставалась невозмутимой. Мирт испуганно схватил Фарлайта за руку, и в сознании мага вспыхнула суетливая мысль: «Пожалуйста, не хами ей! Она размажет нас, даже костей не останется!»

— Не будь таким самоуверенным, не то поплатишься, — сказала судья.

— Вы мне угрожаете?

— Отнюдь. Помни — даже если вдруг Тьма сделает тебя своим фаворитом, это ненадолго. Она уничтожит тебя, не почувствовав сомнения или стыда — она никогда ничего не чувствует. Мы смогли стать разумными только тогда, когда пожелали отсоединиться от неё. И если мы разрушим предохраняющую от стихии ограду, впустим энергии в себя больше, чем можно — Тьма нас уничтожит. Ты ведь понимаешь, о чём я.

Маг поморщился, вспомнив, как он чувствовал себя после того, как перенасытился энергией живоеда, но тут же отверг эти мысли, посчитав, что возможности стоят риска.

— На твоём месте я бы продолжила свой путь к Ведьминой пуще, — продолжила Ирмитзинэ. — И, я бы встретилась с оракулом Вронагерной, которая бы прояснила, что со мной происходит.

Фарлайт расхохотался.

— Вы только что были у неё! Думаете, я дурак? Вы дали ей указание, что говорить, когда я приду.

— Я и вправду только что от неё. Фарлайт, такими темпами ты сам скоро станешь оракулом. Но я просила у неё только личное предсказание.

— Ага, конечно…

— Подойди сюда.

Фарлайт повиновался. Так они стояли и играли в гляделки с минуту: элегантная судья в обтягивающих длинных одеждах и растрёпанный маг в куртке, которая была ему мала. Поодаль за ними наблюдал Мирт, взмокший от волнения.

— Задержись в Ведьминой пуще на денёк. Тебе привезут подарок.

— С подвохом?

— Нет. Подарок — те, кого не будут искать.

— Вы хотите, чтобы я их…

— Да.

— Так на чьей вы стороне, Ирмитзинэ?

— Пусть тебя волнует не то, кто мой друг, а то, кто мой враг. Если прорицательница не опровергнет… что ты представляешь из себя нечто большее, чем бунтарь и сектант, тогда можешь начинать мстить за Тьму всем и вся, кому посчитаешь нужным. Но! Первым включи в этот список судью Гардакара.

— Не боитесь, что сами окажетесь в моём чёрном списке?

— Мой дар является залогом моей безопасности. И этот дар первый, но не последний. Ты ведь не будешь кусать руку, что тебя поддерживает?

— А если я не согласен оставить вас в покое?

— Убить меня после такого дара — это было бы слишком подло даже для тебя, — засмеялась Ирмитзинэ и с громким хлопком превратилась в горгулью, как показалось бы постороннему зрителю. Для мага не осталось незамеченным, что до этого в руке судьи мелькнула статуэтка. Крылья подняли огромную тушу в воздух и понесли её на восток.

— Всё-таки это был не сон… Знаешь, сколько боли Тьме причиняют эти сужения — расширения плоти? — спросил Фарлайт.

5. Ведьмы

В Ведьминой пуще было тихо и спокойно. Маленькие домики обвивались растениями, гибкими и дышащими жизнью, их стены — о диво! — оказались сделаны не из камня, а из дерева. Вокруг деревни раскинулся волшебный, по мнению путников, сад, который выглядел неожиданным оазисом посреди мрачной долины с растрескавшейся землёй, то там, то сям покрытой скудным мхом.

— Вы только гляньте! На этих гигантских кустах растут какие-то алые шарики! — восхищался Мирт.

— В нашей школе было зеркало, показывающее Землю, я видел в нём такие кусты с шариками, их называют «яблуки». Говорят, они ужасно кислые, — небрежно заметил маг.

— А как называется этот цвет?

— Зелёный.

— Зелёный же темнее?

— Это земной зелёный. В верхнем мире вообще много аляпистых и безвкусных цветов. Но, как мы поняли, землян это умиротворяет.

— Вот где надо проводить лишнее время — здесь, а не в прохудившейся Пиминне! — провозгласил тридан, покосившись на Рема, ни с кем не говорившего весь путь, разве что толькоперекинувшегося парой малозначащих фраз с Нефроной.

— Можешь сорвать пару яблук на память, — посоветовал Фарлайт. — А, лучше не рви — на нас смотрят.

К ним направлялась немолодая женщина в ярко-жёлтой мантии и в платке такого же цвета. Даже луны её медальона (их было семь) светились не беловатым мерцанием, а лимонно-жёлтым. Путники не переставали жмуриться от буйства красок, с непривычки им было больно смотреть на маленький силуэт, движущийся между высоких кустов.

— Добро пожаловать в Ведьмину пущу! Что вас сюда привело?

— Нам нужна травница Лоренна… и прорицательница Вронагерна, — отвечал Фарлайт, как старший по рангу.

— Лоренны здесь нет. Кажется, уехала. А Вронагерна — это я. Где вам удобнее отдохнуть с дороги? Здесь, на природе, или в комнатах?

— Если в комнатах не так красочно, — сказал маг, — то лучше там.

Горница — будто бы не уезжали из Пиминны. Большой стол, утварь на полках. О том, что находятся они в Ведьминой пуще, напоминали лишь гобелены на стенах, которые крестьяне не могли бы себе позволить, да блюдо с яблуками на столе. Прорицательница подошла к окну, отворила ставни — и в комнату хлынули жёлтые лучи, так похожие на свет Солнца, что видевшие его в волшебном зеркале маги сразу же отвернулись от окна и начали искать, чем прикрыться, но Вронагерна, засмеявшись, объяснила, что это всего лишь имитирующая магия.

— Мы стараемся передать облик земных пейзажей. Большие кустарники, трава, цветы — всё воссоздано по образцу земного мира.

— Но зачем вы это всё создали? — произнёс Мирт. — И вы получили разрешение на это?

— Разве вам не нравится? Я же вижу, что нравится! Когда привыкнете, не захотите уезжать. Теперь отвечу на второй вопрос. В центре сада находится самое большое во Тьме двустороннее зеркало. Его нельзя ни переместить, ни уничтожить, ни закрыть ни одним известным нам способом. Но ведь мы не хотим, чтобы земляне узнали об исподнем мире?

Путники, голодно взирающие на блюдо с яблуками, затрясли головами, подтверждая, что не хотят.

— Вот. А если кто-нибудь из них посмотрит в зеркало с Земли днём и увидит в него чёрное небо? Или пустыню вместо леса? И под предлогом безопасности мы получили разрешение от верховного судьи. Мы преобразовали местную природу, замаскировали наш мир… Как вы видите, вложили много сил. Если приглядитесь, то заметите, что в Ведьминой пуще обитают только волшебницы и смортки высших рангов — седьмого, шестого, не считая учениц.

— А почему только женщины? — не уставал задавать вопросы Мирт.

— Женщины легче привыкают к разнообразию, а вам привычнее рутина.

— Неправда! — вспыхнул тридан. — Пока вы сидели в своей деревне, идеалы и нравы успели поменяться десятки раз!

— Даже если тебе покажется, что я не права, ты обязан внимать мне, как старшей по рангу! — нахмурилась Вронагерна, но тут же взяла себя в руки. — И жизненного опыта у меня больше, так что можете мне смело довериться, — добавила она уже дружелюбнее.

Маг облегчённо выдохнул. Вронагерна не принадлежала к обществу особо вспыльчивых магов, которые могли впасть в бешенство из-за одного сказанного поперёк им слова. Он поднялся и, прижав руку к груди, сказал:

— Прошу простить моего излишне эмоциональногоподчинённого. С самого утра у нас во рту не было ни крошки, поэтому все мы немного напряжены…

— Ах, какая же я хозяйка, если забыла попотчевать гостей! Берите яблуки — они свежие, урожай этого года!

Четыре руки мгновенно схватили по яблуку, и комната наполнилась довольным хрустом.

— Кифло, — поморщился Рем. — Щелюсти швело.

— Да, у нас давно ведутся дискуссии по этому поводу. Та же Лоренна постоянно говорила мне, что яблуки должны быть сладкими, а кислыми они могут быть, только если сделать их зелёными. И ещё пыталась мне доказать, что правильно говорить не «яблуки», а «яблоки», будто бы я не знаю, как надо!

— Мне попалось что-то невкусное, — расстроился Мирт. — Какая-то палочка.

— Ты же откусил черенок! Его нельзя есть.

— Почему они не могут быть без этого черенка, как нормальные плоды?

— Ещё нельзя есть семена, такие маленькие удлинённые шарики. О Тьма, мой мальчик, что с тобой?

Прорицательница подбежала к Рему и хлопнула его по спине. Тот закашлялся и еле выговорил:

— Кажется, я съел эти самые семена.

— Надеюсь, ты не глотал их? Возможно, они способны прорасти в желудке, мы пока не исследовали их подробно.

— И зачем в них семена? — воскликнул горестно Мирт.

— А как же? Они с их помощью растут. Зарываете в землю семена, поливаете их, и скоро они прорастает.

— Как странно. Как что-то может вырасти из этих маленьких… семенов.

— Ещё одна заслуга нашего ведьминского общества — мы открыли способ размножения земных растений! Что ты делаешь? Их надо есть не так!

Вронагерна подскочила к Нефроне, измазавшейся яблучным соком, отобрала яблуко и начала поучать:

— Его берут одной рукой за черенок, другой за низ и кусают, ведя точную окружность. Когда покусаешь яблуко по окружности, начинай есть глубже. И так до тех пор, пока не дойдёшь до внутреннего плода с семенами.

— Почему они не могут быть, как нормальные плоды? Положил в рот, прожевал и съел — вот вся наука! — уже совершенно угнетённым голосом буркнул тридан. — Чёртов фрукт…

— А ты как ешь?

Прорицательница подошла к Фарлайту, упорно разрезавшему фрукт своими когтями.

— Бери в руку и грызи!

— Но я запачкаюсь, — оправдывался маг, поглядывая на ставшие почему-то липкими волосы Нефроны.

— А ты ешь аккуратно! Тьма, за что мне такое наказание?

— У вас есть нормальная еда? — плаксиво протянул Мирт.

— Нет, у нас всё по земному образцу! Ну что ж, пока отдыхайте, а завтра я жду вас у колодца.

Дождавшись, пока прорицательница отойдёт подальше, любитель всего серебряного громко прошептал:

— У меня есть коренья и сытные травы.

— Давай их сюда, — обрадовалась Нефрона.

Мирт потянулся к дорожному мешку, но Фарлайт схватил его за руку.

— Нет, поедим, когда уйдём подальше от деревни, а то ведьмы обидятся.

— Да никто не увидит, — сказала Нефрона.

— Одна смортка сказала мне, что даже у мха есть глаза.

Нефрона встала, походила по комнате. Рем с любопытством наблюдал за ней, со стороны казалось, что она щупает воздух рукой.

— Нашла! — обрадовалась девушка, она подбежала к окну — на подоконнике стоял яблучный кустик в маленькой бадье — и повернула бадью в другую сторону. — Всё, можно есть.

— Что… что ты сделала? — спросил Фарлайт.

— Я отвернула его в другую сторону. Теперь он не увидит, как мы едим.

— У него же нет глаз, ты что ли совсем… с дома рухнула?

— Ты сказал, есть.

— Я образно! О Тьма…

Нефрона залилась краской. Мирту захотелось стукнуть мага чем-нибудь потяжелее, да хоть той же бадьёй, но он не решился. Тогда он, желая поддержать возлюбленную, схватил яблучный куст и вынес его из дома.

— Всё, не подсмотрит, не подслушает, не учует. Доволен? — спросил он у мага.

— Не-а. За нами может смотреть кто угодно, даже она, — Фарлайт ткнул пальцем в гобелен, на котором была искусно вышита мечтательная девица в пышном платье. На руке у девицы сидела крохотная птичка.

— Знаешь, все эти подозрения… уже не смешно, — проговорила Нефрона.

— Вы что, не можете потерпеть сутки? Слабаки. Делайте, что хотите, а я пошёл искать дом Лоренны.

Маг вышел на улицу, Нефрона бросилась следом. В дверях она обернулась и, увидев, что Рем и Мирт тоже собрались идти с ними, сказала:

— Это только наше расследование. Извините…

Мирт с Ремом, предоставленные самим себе, заскучали. Точнее, заскучал Мирт, которому мешало шило в одном месте; а Рем мог смирно сидеть там, где его оставила «тётя Нефрона», ещё хоть пять часов кряду.

Тридан уже перещупал все резные фигуры на полке, изучил гобелен до последней угловой петельки, прокомментировал чуть ли не каждую доску на полу, когда понял, что настала пора пройтись.

— За мной, скучный мальчик! — внезапно завопил он, с боевым кличем выскочив из дома. Рем встрепенулся и побежал следом, запоздало поняв, что Мирт просто дурачится.

— Куда вы?!

— Искать… м-м… клад. Ты когда-нибудь искал клады? Спорю на щелбан, что ведьмы припрятали здесь громадное сокровище! А чтоб не забыть место, посадили на это место самую противную, самую кислую яблуню!

И Мирт скривил рожу, чтобы показать, насколько сильно он хотел бы отведать плоды с той яблуни. Рем рассмеялся, а его старший товарищ, довольный эффектом, поскакал во двор за лопатой.

— Ну, где будем копать? — спросил он весело.

— Под той! — Рем указал на дерево в середине двора. Мирт помешкал, отрезвлённый мыслью, что его не погладят по голове, если он повредит корни какого-нибудь редкого дерева, но азарт вновь опьянил его, заглушив здравый смысл. Лопата врезалась в землю прямо подле ствола.

Тридан знал, что под деревом нет никакого клада, но игра есть игра. Он решил, что выкопает какой-нибудь камень, и на этом поиск кладов закончится. Можно будет придумывать другую игру.

— У-у, я чувствую дух великого камня! — завыл он жутким голосом, и Рем опять захихикал. — Его волшебная сила превращает воду в злотовое пиво, а если положить камень под подушку, наутро у тебя голова станет размером с бочонок!

— А если его съесть? — спросил мальчик, глядя, как бодро Мирт швыряет землю. — То тогда твоё пузо само станет волшебным и будет исцелять тех, кто к нему прикоснётся!

— О! Вот он! — воскликнул Рем, бросившись к углублению в земле, и чуть не получил по голове лопатой от вошедшего в раж Мирта.

Тридан наклонился, глядя, как мальчишка разгребает землю руками, обнажая что-то белое, гладкое… покрытое жиденькими волосками. Вдруг Рем застыл. Через мгновение Мирт понял, почему. То, что сначала показалось ему волосатым клубнем, было младенческой головой. У клубней же нет ушей. Мирт схватил лопату, больше всего желая забросать трупик землёй и быстро убежать назад в дом, притворяясь, будто бы они с Ремом оттуда и не выходили. Мальчишка же запустил руки в яму и продолжил раскапывать мёртвое «сокровище».

— Почему он не растворился во Тьме? — спросил Рем у Мирта, не поднимая головы.

— Откуда мне знать, я ж не сморт… Обработали его своим варевом… Давай лучше вернём как было?

Показалось раздвоенное основание дерева, растущее из спины младенца. — А мы ещё ели эти чёртовы яблуки, — проговорил Мирт.

— Может, даже с этого самого дерева… Вот почему такой вкус! Тьма, я сейчас блевану!

Тридан не мог больше терпеть вида скукоженного младенца, что почему-то не растворился, не разложился и даже не истлел. Мирт отпихнул Рема от раскопок и быстро забросал их землёй.

— И как ты только это трогал голыми руками, — плевался он, притаптывая почву подле дерева, чтобы та не казалась рыхлой.

— Мне было интересно, — смутился Рем.

— Сразу видно, сморт… О том, что нашли — никому, даже Фарлайту с Нефроной!

Мальчишка кивнул.

Маленький домик приютился под огромным деревом с резными листьями. Широкий как дюжина Фарлайтов ствол вздымал корнями землю так, что домик покосился набок. Вместо яблук на могучем древе росли продолговатые коричневые плоды. Вся земля под деревом была усеяна осыпавшейся листвой и этими плодами, Нефрона подняла один из них, отёрла о мантию и надкусила.

— Гадость! Фу! — она тут же сплюнула пожёванный плод на землю и прикопала его носком туфли. — Они что, специально делают их такими невкусными?

Фарлайт не ответил, он расхаживал вокруг домика, сосредоточенно вглядываясь в мшистые стены.

— Тут стояла защита, — вынес он свой вердикт. — Рассеялась сама несколько дней назад.

— Почему?

— Посмотрим.

Он толкнул дверь, та беззвучно подалась вперёд. Обстановка внутри была такая же, как в доме Вронагерны, но здесь, кажется, не было ни одного свободного места — всё, каждая поверхность была заставлена горшками и кадками со всевозможными растениями: высокими, низкими, вьющимися, колючими, цветущими… Все они были покрыты тонким налётом пыли, некоторые высохли. В доме пахло резко, неприятно, точь-в-точь как в человеческих кварталах.

Внимание Фарлайта приковал горшок, из которого торчали длинные продолговатые листья. Присмотревшись, он увидел, что листья растут из чего-то оранжевого и круглого, вкопанного в землю. С опаской маг обернул руку тряпкой и потянул растение за листья. Оранжевое нечто потянулось следом, оно оказалось неожиданно длинным — длиной с ладонь; от него расходились в стороны небольшие волоски.

— Что за безумный, безумный разум создал это? — проговорил он.

— Смотри, что я нашла!

На полу рядом со столом валялись платье и туфли.

— И что?

— Тебе не кажется странным? Все остальные вещи на своих местах. Она не стала бы так разбрасывать одежду… Особенно среди ядовитых растений.

— Ну да…

Фарлайт, тяжело пыхтя, наклонился, провёл над одеждой рукой.

— Она тут развоплотилась.

— Её убили?

— Похоже, от старости.

— Что ж, дело раскрыто?

— Не совсем. Если бы она была такой дряхлой, разве Вронагерна сказала бы «кажется, Лоренна уехала»? Она первым делом и подумала бы, что Лоренна откинула туфли, раз её нет столько времени. Ей помогли. Судья Норшал помог. Зелье быстрого состаривания.

— Я про такое даже не слышала. Откуда ты знаешь?

«Тьма показала во сне», — хотел сказать Фарлайт, но, вспомнив реакцию Мирта, ответил:

— Много читаю, в отличие от некоторых.

— Нет, откуда ты знаешь, что судья…

— Интуиция, ум, логические цепочки, слышала про такое?

Нефрона вздохнула и присела на краешек стула.

— Но зачем ему…

— Она слишком много знала. Её убрали с помощью её же яда. А потом отправили расследовать это дело провинциальных дубинушек, которыми мы ему показались. Норшал ожидает, что мы скажем: Лоренна просто состарилась и развоплотилась сама… И вот тогда они официально закроют дело.

— Разве с его стороны не опрометчиво? Почему он был так уверен, что ты не догадаешься про зелье?

— Потому что про это зелье знают только трое. Лоренна, которую убрали, сам судья и я.

— И где же ты вычитал про зелье, про которое никто не знает? — заметила Нефрона.

— Неважно! Я тут вдохнуть не могу! — выпалил маг и вышел на улицу. — Все эти растения, они дышат, они выдышали весь воздух… да ещё вонь, — сказал он спутнице, хвостиком последовавшей за ним.

— Что будем делать с этим расследованием?

— Давай бросим и сбежим.

Нефрона опешила. Ей показалось, что все вокруг сходят с ума, видно, идёт какая-то эпидемия безответственности и наплевательства. Сначала Мирт, теперь Фарлайт…

— Нет, мы не бросим, — мягко сказала она. — Мы вернёмся в Лаиторму, и если ты боишься, прикинемся теми самыми провинциальными дубинушками и скажем то, что от нас ждут.

— Я не хочу выглядеть дубиной. Но и правду рассказать мы тоже не можем — сядем в тюрьму до естественного развоплощения. Уж судья найдёт предлог.

— Тебе придётся усмирить свою гордость, хотя бы на часик, пока мы отчитываемся по делу…

— Нет!

Фарлайт топнул ногой, и листья взметнулись в воздух. В глазах Нефроны он выглядел сейчас не больше, чем капризным ребёнком, но она сочла это милым.

— Мы не можем сбежать, школа отдала в суд все наши документы.

— Плевать на документы.

— Только потому, что ты не можешь сказать в суде то, что от тебя требуется?!

— Всё, Нефрона, закончили! Я шестой ранг, ты четвёртый.

Но девушка продолжила зудеть у него над ухом, и не унималась до тех пор, пока они не переступили порог дома, где их ждали Мирт с Ремом, ни словом не обмолвившиеся о своей находке.

Нечто скользкое и холодное упало Фарлайту на лицо, и он мигом проснулся, смахнув эту штуку на пол.

На деревянных досках подпрыгивал корешок. Фарлайт потянулся за своим ботинком, чтобы прихлопнуть дурное создание, но корешок выбежал прочь из комнаты, а потом и из дома. Маг нашарил под кроватью пояс с ножнами; и босой, в одной сорочке, но зато с клинком на поясе и ботинком наготове пошёл следом. Его спутники мирно спали — Нефрона на кровати, Мирт и Рем на расстеленных на полу одеялах. Фарлайт пытался настоять, чтобы единственную свободную в доме кровать отдали ему, но Мирт проявил неожиданную твёрдость, и мягкое ложе досталось девушке.

На улице было сыро и темно; небесного жёлтого светильника над головой не оказалось. «Убирают на ночь?» — подумал Фарлайт. Его ноги покрылись мурашками, но он не отставал от корешка, который то и дело терялся из виду на усыпанной листьями земле.

Вскоре корешок остановился и закопался в землю. Фарлайт поднял глаза — он и не заметил, где сначала оказался, поскольку неотрывно следил за своим проводником.

Он стоял на широкой поляне, окружённой плотным кольцом деревьев, но сама поляна была пуста: ни травинки, ни листика, одни бесплодные камни, покрытые мхом. В центре её высилось существо, похожее на человека, как дерево, оно росло из земли, окутанное паутиной. У него было две ветви, длинные, похожие на коромысла, на каждой из них висело по кокону.

— Подарок от высокородной Ирмитзинэ, — проронило существо.

Фарлайт приблизился. То, что он принял сначала за камни, бросилось в стороны — то были пауки, полчища мохнатых пауков, каждый размером с голову! Существо наклонилось, и один из коконов опустился на землю. Из кокона торчали безволосые ноги, пауки не успели оплести свою жертву полностью.

Маг срезал кокон и рассёк паутину клинком, обнажив лицо и шею жертвы, затем вытащил медальон-лунник. Сморт, первый ранг, совсем подросток. Он был без сознания, но ещё дышал.

— Я немного их испробовал, — сказало существо, потупив взгляд. — Не сдержался. Но тебе тоже осталось.

— Ирмитзинэ отдала своего на заклание? Да ну, не верю. Какая-то подстава.

— Они нежелательны. Никто не будет их искать, — сказало существо. — Это предатели.

— Я не против, но она же нарушает собственный закон! Никто не может быть убит, кроме как в честном бою, так записали нам судьи…

Фарлайт срезал второй кокон. Сморт, второй ранг. Этот был уже его ровесником.

— Ладно, дарёному коню, как говорится…

И он прильнул к руке сморта.

Ему опять виделась сетка лёгких прозрачных нитей, парящих в Нигде. Нужная снова мерцала призрачным светом. Она была голубовато-зелёной и вела на Землю. Фарлайт привычно слился с нею, благодарный Тьме за то, что она подсказывает ему, куда смотреть.

Его глазам предстала земная деревня. Ночь, и ни одной живой души — кроме двух рыцарей рядом.

«Те, что ходили на землю за душами», — понял Фарлайт, и тут же услышал мысли того, чьими глазами смотрел:

«О, как долго я не мог этого сделать! И почему он выпускает нас сюда только в затмения, а не каждую ночь…»

Этот рыцарь с шумом втянул в себя весенний воздух, который хоть и пропитался уже загробной затхлостью, но всё ещё сохранил в себе отголоски запахов сена и зелёной травы.

— Человечий мир сегодня особенно прекрасен, как вам кажется?

Но братья, по-видимому, не разделяли его мнения. Средний, Антир, вонзился в него тусклым бездонным взглядом; а старший, Ядвир, небрежно бросил:

— Опять ты за своё. Не время болтать. Ну-ка, быстро нашли жертву.

Младший рыцарь пропустил сказанное мимо ушей, восхищённо разглядывая небо, а Антир нехотя спешился и вытащил из-за пояса длинный кинжал. В темноте блеснули два светящихся белых камня — глаза серебряной змеи на рукояти. Поигрывая оружием, он пошёл по улице, попутно заглядывая за каждую поленницу или кучу мусора.

Как только средний брат удалился, старший повернулся к младшему и спросил:

— Алфар, ты намеренно меня сегодня злишь, или тебе просто лень? Почему не идёшь вместе с ним?

— Я ему доверяю.

— Ленивый глупец, — усмехнулся Ядвир.

Антир уже возвращался, он тащил за собой что-то упорно пытающееся вырваться. Это был уже знакомый Фарлайту старик Сум.

— Вот всё, что мне удалось найти, — сказал Антир и бросил старика на землю. Тот сразу же перестал сопротивляться и застучал зубами от страха.

— И ещё один глупец, — проронил Ядвир. — Посмотри на него, ему уже лет шестьдесят! Для человека это очень много. Ни жизни, ни крови, одна лишь тонкая нитка, за которую он цепляется. Как же вы жалки, — сказал он уже старику. — Ваша жизнь так коротка, что вы успеваете только оставить потомство таких же бездумно живущих и размножающихся. Не так ли?

Антир посчитал это приговором старику, и, облизнув губы и проговорив «Молись, человек», замахнулся мечом и ударил плашмя, оглушив старика. Тело безжизненно упало к его ногам.

— Возвращаемся? — спросил Антир.

— Стой! — крикнул Ядвир. — Я чувствую другую душу… сочную, истекающую чувствами.

— Ты о той? — спросил Антир, тыча пальцем в большую, но почему-то трещавшую по швам бадью.

— Да нет же, — отмахнулся старший всадник, а глаза его алели, словно бесий плащ. — Туда гляньте.

Вдалеке виднелся белый силуэт, который двигался из леса им навстречу. Когда силуэт приблизился, стало различимо, что это темноволосая девочка в белом платье. Можно было предположить, что она собирала в лесу грибы или ягоды — в руках её была корзинка, накрытая платком, но затмение её там застало, и теперь она спешит обратно в деревню. Хотя… Что могла делать девочка лет двенадцати-тринадцати в лесу в такую рань? Скорее всего, собирала еду к завтраку для семьи. Кто знает.

— Вам её не жаль? — проговорил Алфар.

Ядвир расхохотался.

— Какие мы сегодня благородные! Когда на первой охоте ты лично отправил на тот свет такую же девку, ненамного старше этой — помнишь? Тебе тогда её жалко не было. Или слепого парня девяносто земных лет назад?

— Но она… не знаю. В ней что-то есть.

Антир неодобрительно посмотрел на младшего брата, а Ядвир обнажил меч.

— Всё, ты вывел меня из себя. Будем биться!

— А ты тоже? — Алфар посмотрел на Антира. — Ты с ним согласен?

— Чем младше жертва, тем приятней, — ответил тот кратко.

Алфар покачал головой.

— Нет. Берём старика.

— Мой брат, имеющий наглость именоваться служителем Тьмы, сошёл с ума! — вскричал Ядвир и схватился за голову, но тут же услышал удивлённый возглас Антира:

— О, корм пришёл к нам сам!

Девочка стояла на расстоянии десятка шагов от всадников. Стояла в своём простом белом платье и глядела на них, не испуганно и даже не удивлённо, а скорее равнодушно.

— Что с ней такое? — спросил младший всадник.

— Потрясение. Какая нам разница? Антир, хватай, пока она не очухалась.

Антир взял из рук брата кинжал, но визг заставил его вздрогнуть. Все посмотрели на девочку, но та стояла как ни в чём не бывало.

Кричала Има. Оказывается, Сум, который вовсе не был оглушён, а только притворялся, отполз к бочке и пытался в ней спрятаться, пропуская мимо ушей имины возмущения, что места больше нет. Потом старик, не отдавая себе отчёта, начал трясти бадью. Страх снова придал ему сил, бадья опрокинулась, Има вывалилась, а старик между тем быстро занял её место. И вдруг в Име проснулось какое-то чувство, что было сильней стремления выжить. Има не стала вытряхивать старика из бадьи, а завизжала:

— И-и-и! Сиротку не трожь! На помощь, люди-и!

Ядвир пнул её, но та схватила его ногу и, визжа, попыталась укусить. Антей попытался прийти на помощь брату.

— Она под действием чар! — вскричал он. — И эти тоже!

А девочка кивнула Алфару, чтобы он следовал за ней.

Рыцарь взял своего пустоглазого коня за поводья и повиновался, бросив братьев, которые отбивались от крестьян, вдруг накинувшихся на них толпой, как разъярённые псы. Братья резали, рубили, но люди не утихомиривались даже с отсечёнными конечностями.

Тем временем Тьма, ставшая властительницей мира на несколько минут солнечного затмения, медленно отдавала державу и скипетр Свету. На небе отчётливо сиял слепящий серп Солнца. Доля Света на земле неумолимо ширилась, отодвигая границу с Тьмой. И граница эта бежала к деревне.

Изо рта лошади шла пена. Она затравленно неслась по полю. Алфар держал перед собой девочку в светлом платье, которая задумчиво гладила мокрую шею лошади. Он мельком посмотрел ввысь, затем назад — их преследовал Ядвир.

«Сверху враг, сзади враг, и неизвестно, какой хуже. Шанс есть, но маленький. Ещё немного, ну…»

Ядвир начал погоню на приличном расстоянии от брата; но как тот ни гнал свою лошадь, расстояние между ними неумолимо сокращалось — Ядвира несла на своих крыльях слепая ярость — та, что сносит города и разбивает надежды, та, благодаря которой свершены были величайшие поступки в истории.

— Опомнись! Приказываю, остановись!

И в эту же секунду над долиной раздался крик ужаса. Граница света и тени достигла Ядвира, конь под ним, вспыхнув, рассыпался прахом, а сам всадник, неистово крича, катался по земле, сбивая огонь. Когда Алфар обернулся, он увидел лишь обуглившиеся останки. Но некогда ему было разглядывать их — казнь его брата могла стать и его казнью.

— Спас твою жизнь ценой своей, — сказал он девочке, улыбнувшись. Почему-то, когда смерть уже не идёт за тобой, а ненавязчиво трогает за плечо и говорит: «Всё, пора», страх отступает, и остаётся одна ирония.

— Кто кого ещё спасёт, — ответила та загадочно.

— Кто? Единственная надежда — на коня!

Слова нервно вырывались из его уст, он поминутно оглядывался, прикидывая, когда его настигнет полоса света. Девчонка всё так же спокойно смотрела вперёд. Алфар напряг зрение. Вдалеке виднелась горная гряда — её-то он заметил сразу, но только сейчас ему стал виден тёмный провал у её основания.

— Пещера! — воскликнул он радостно. — Ставлю два к одному, что успею!

Но горы с долгожданной спасительной пещерой всё никак не приближались, а насмешливо стояли на месте.

— Кто кого ещё спасёт, — повторила девочка.

— Никто! — крикнул Алфар. Его конь упал — его круп пылал, и тут же животное полностью занялось пламенем, успев в последний раз взглянуть на своего хозяина, который бежал отсюда, не понимая, почему он ещё жив. Вскоре Алфар упал, поняв, что всё бесполезно — граница света и тени уже опередила его, и раскинул руки в стороны. Так он лежал целую вечность, пока женский голос не приказал ему:

— Встань, человек!

Алфар поднялся с земли, сплюнул и начал внимательно разглядывать ладони, будто бы видел их в первый раз. Глаза его вскоре заболели от света, и рыцарь зажмурился.

— Но почему?

— Ты пожертвовал собой, искренне. Теперь ты не принадлежишь Тьме. Ты человек.

— Кто ты? — прервал её Алфар.

— Так и не узнал? — спросила девочка. Алфар приоткрыл один глаз. Та была уже не девочкой, а взрослой женщиной. Она сидела на траве рядом с ним и сплетала цветы в венок, насмешливо улыбаясь.

— Сестрица Адара! — он хлопнул себя по лбу. — Я должен был догадаться, ещё когда понял, что не могу тебя убить!

Та засмеялась и надела на брата венок из сладко пахнущих полевых цветов.

— Но это невозможно! Разве ты не должна была отправиться в небытие?

— Как же долго до тебя доходит! В тот раз, когда я таким же образом умыкнула жертву из-под вашего носа (такой симпатичный юноша, помнишь?), я тоже долго думала… Помнишь, как мы с тобой гуляли по Туилинским руинам?

Алфар кивнул. Ещё бы не помнить — это одно из тех немногих мест во Тьме, где было светло от фосфориенцирующей крови паукоподобных тат-хтаров, которые бились здесь со смортами. На дверях Храма Настойчивости, единственного уцелевшего в том городе здания, светились написанные кровью слова, которые Адара прочла тогда несколько раз и заучила наизусть. То были слова не на древнем, а на общем, всем доступном языке:

«Единственный способ проклятому обрести свободу — отыскать в себе человека и принести его в жертву Солнцу».

Алфару пришло в голову, что его сестра обладает сильным даром внушения — ведь так отчетливо светились перед ним сейчас буквы.

— Тогда всё встало на свои места.

— Эх, братец, где же счастливое выражение лица? Или ты не рад?

— Я, наверное, не достоин вечной свободы, Адара. Когда ты спасла приговоренного, ты делала это из добрых мыслей, а я… только из-за того, что ты мне кого-то напоминала. Себя саму то есть.

— Я на это и рассчитывала, глупый. Вообще, я предполагала, что все вы трое догадаетесь пожертвовать собой ради меня. Но не могла сказать прямо, иначе поступок не был бы искренним, понимаешь?

— А как ты зачаровала свой вид и тех людей? — спросил Алфар.

— Научил один землянин, — ответила она. Её фразы перестали быть быстрыми, а голос несерьёзным. — Пойдём отсюда, а то сидим посреди пустого места, пейзаж портим.

Адара поднялась с земли и направилась в сторону гор. Алфар пошёл за ней.

— Знаешь, я раньше не любил, когда истории хорошо заканчиваются, но эта история мне даже нравится!

— Ты уверен, что нравится? И что это действительно конец?

— Почему нет? Кстати, как там поживает твой мальчик?

Адара вдруг заполыхала злобой (это было видно даже со спины) и отрезала:

— Он меня бросил. А я его убила.

И они шли, одинокие, по широкому зелёному лугу — девушка в длинном белом платье и рыцарь, сбрасывающий на ходу тяжёлые доспехи, а влюбчивые ромашки, любознательные васильки, смешливые колокольчики и беззаботный клевер, снова почуяв грядущую темноту, уже не дрожали от страха или холода, но и не звенели о своих делах, а тихонько радовались готовым поприветствовать их каплям дождя.

…Вдалеке прозвучал раскат грома, вспыхнула молния, и Фарлайт очнулся.

Говорящий живоед превратился в обычное дерево с двумя длинными ветвями. Пауки растаскивали останки недоразвоплотившейся плоти.

— Доброго мне утречка, — пробормотал маг. Его лунник показывал седьмой ранг. Фарлайт зачарованно смотрел на медальон несколько минут, потом спешно поднялся и поторопился вернуться в дом, пока свои не заметили его отсутствия. Он, конечно же, мог им сказать, что гулял, и не вдаваться в объяснения; но страх быть раскрытым заставлял мага осторожничать.

6. Кшатри

Деревья слабо шелестели над головой; ветер, разгульно царствующий в долине, пробирался сюда уже скромным слабым ветерком. Маг всё хотел рассмотреть, что же источало свет поверх деревьев, но стоило ему поднять голову, как из глаз ручьём потекли слёзы. Фарлайт зажмурился, но вместо привычной темноты видел яркие вспышки. Он раскрыл глаза — вспышки не уходили.

— Я слепну, — с ужасом прошептал он.

— Скоро пройдёт, — сказала Вронагерна. Слишком беспечно, по мнению мага. Он снова зажмурился и наткнулся на дерево. Нефрона, увидев беспомощность своего спутника, взяла его за руку и повела за собой.

Они пришли к колодцу. Светлые камни, из которых он был сделан, причудливо лучились радугой: случайно попавшие на них капли воды накапливали и затем выпускали рассеянным пучком волны искусственного света, пробивавшиеся сквозь ветви яблунь.

Вронагерна вытащила из воды деревянную кадку, держась за цепь-лиану. Путники жадно заглянули в колодец, надеясь, что им дадут прополоскать рот после вяжущих и кислых яблук. На поверхности воды крошечными лодочками колыхались редкие листья, которые ветер всё-таки смог сорвать с деревьев.

— Кто самый смелый? — весело спросила прорицательница. — Наверное, тот же, кто самый маленький? Иди ко мне, мальчик.

Рем не боялся — ему было интересно. Когда он подошёл к прорицательнице, та неожиданно схватила его за руку, уколола палец иглой и выдавила в кадку каплю крови. Мальчик вскрикнул и сунул палец в рот, пытаясь заглушить боль. Прорицательница подняла заплесневелую корягу и помешала ею воду, потом посмотрела на поверхность внимательно, и оставшись недовольной результатом, бросила в бадью горсть коричневой пыли с земли. Путники ожидали, что Вронагерна посмотрит будущее Рема на поверхности воды, но та поднесла бадью к губам и испила из неё.

— Антисанитария! — сдавленно пискнул Мирт, но испугался, что его опять осудят за пререкание со старшим, и закрыл рот рукой.

Прорицательница страшно закатила глаза и, вытянув дрожащую руку в сторону Рема, начала предсказывать.

— Ты обучишься смортскому ремеслу, учить тебя будут в месте, где много юных адептов…

— Школа? — радостно спросил Рем.

— Школа. Я вижу, случится непредвиденное… Ты отметишь себя, мой мальчик… Твои слова почти разрушат подпорки трона, но ты не сможешь довести дело до конца.

— Что за трон?

Но глаза оракула вернулись в нормальное состояние, Вронагерна выплеснула воду на землю и опять зачерпнула из колодца.

— Кто следующий?

— Я! — Нефрона подбежала к ней и с готовностью вытянула руку. — А вы умеете не просто предсказывать, а дать ответ на конкретный вопрос?

— Можно и так, это даже легче. Дай сюда руку, смелая волшебница.

Глоток из бадьи, и вещание продолжается.

— Задавай свой вопрос, только быстрее!

— Расскажите мнео моей будущей семье, любви, и всё такое.

— А карьерный рост тебя не интересует? Странно… Ну, слушай, девочка ты наша семейная. Будут у тебя в жизни трое детей, двое — от одного мужчины, и ещё один ребёнок, который старший — от другого. Некоторое время ты будешь даже счастлива. Ты станешь известной… Но слава будет заработана тебе чужими руками. Ещё вижу — родовое имя ты сменишь на другую фамилию… Нет, не надейся, не Дха-Арклайн.

Нефрона сильно покраснела, Фарлайт сделал вид, что ничего не слышал, Мирт нервно захихикал.

Плюх! Вода вылилась на землю.

— Следующий!

Оставшиеся колебались. Наконец Мирт произнёс:

— Ваша игла стерильна?

— Не бойся.

Далее шёл уже известный ритуал.

— Вижу, ты сминаешь в руках ленту… Вижу алые кровоточащие цветы… Вижу, как ты спускаешься по винтовой лестнице в туманную бездну…

— Что это значит? Какие ленты? Какие цветы? — перебил объект предсказания.

Вронагерна вышла из транса.

— У вас, триданов, всегда в голове ужасный сумбур, вытаскиваешь только символы, — пояснила она. — Алые цветы — к страху. Рвать ленту — к предательству.

— Но вы сказали, что я мял её, а не рвал! И кто может предать меня?

— Или это означает разочарование… Да кто вас знает! — отмахнулась прорицательница. — Любой знак можно истолковать самое малое тремя способами. Иди ко мне, молодой маг, у тебя всё должно быть чётко.

Когда Фарлайт подал руку, Вронагерна заулыбалась.

— А брезгливости в тебе не меньше, чем в нашем разговорчивом друге… Это не больно. Итак, вижу… Что? Снова символы? Ты стоишь на большом полумесяце, держишь на ладони солдата, скульптора, певца, учёного и хвостатое существо, ты властен над ними, а они властны над… Туман. Я вижу полёт… Крылья, бесконечность… или восьмёрка? Восторг… Восьмёрка растёт. Очень мутно… Ты растворяешься! Смерть! Смерть!

Прорицательница упала, выронив бадью из рук, и задёргалась в припадке. Из носа её потекла вязкая прозрачная жидкость. Рем испуганно схватил Нефрону за мантию, удивляясь, что та не торопится помочь бедной женщине. Фарлайт, на лице которого не отразилось ни тени эмоции, наклонился, коснулся жидкости пальцем и попробовал на вкус. Мирт отвернулся, гадая, сопли это или кровь, от сродства с энергией растерявшая свой цвет. Его начало мутить.

На крики Вронагерны прибежали две волшебницы. Прорицательнице сунули под нос какой-то порошок, и она, наконец, пришла в чувство.

— Я переутомилась, — сказала Вронагерна. — Так бывает.

— Ага, всё бывает, и пятна перед глазами, и кровь из носа, — сказал Фарлайт.

Волшебницы взяли Вронагерну под руки и повели к её дому. Одна из них обернулась и почему-то злобно взглянула на компанию у колодца.

— Что она про нас думает? Посмотрела, как ножом чикнула, — недоумевала Нефрона.

— «Вымётывайтесь» хотела она сказать. Не нравятся мне эти предсказатели, и никогда не нравились. Всегда наговорят плохого, а потом половина из этого не сбудется, — раздражался Фарлайт.

— Она сказала, меня ждёт предательство или большое разочарование, а это волшебница седьмого ранга, такие не ошибаются, — проговорил тридан.

— Все предсказания и делаются так. Сначала оракул говорит тебе: «Ты предашь кого-то», ты потом постоянно думаешь, накручиваешь себя, вбиваешь в голову и будешь мучиться, пока действительно кого-нибудь не предашь, чисто ради своего успокоения. Не думай об этом, и всё!

— Не буду.

Путники шли вглубь сада, любуясь искусственной природой. Единственным, кто остался равнодушен, оказался конь. Он без зазрения совести топтал уникальные травы и срывал листья с кустов. Сад оказался огромным — прошёл час, а он и не думал заканчиваться.

— Нефрона, что ты так глядишь на меня?

— Она предсказала тебе смерть.

— Все мы когда-нибудь растаем во Тьме, было бы удивительно, если бы мне это не светило.

— А если это случится… скоро?

— Что страшного в смерти? Ты воссоединяешься с Тьмой навечно. Приходишь туда, откуда ушёл. Это прекрасно…

— Очнись! Мы здесь, мы живём, и это хорошо! — испугалась Нефрона.

— Если бы все разделяли его мнение, наша история отметилась бы массовым суицидом, — пробормотал Мирт. — Слушай, может, эта мысль не так уж плоха? Давай, будь первым, покажи другим пример.

— И ты туда же! — воскликнула Нефрона, легонько ударив Мирта по спине. Она не знала, как тридана душит ревность после случайного откровения о том, что она тайно мечтает сменить родовое имя на Дха-Арклайн. — Да что с вами такое? Рем, хотя бы ты, я надеюсь, не думаешь о смерти?

— Нет, леди.

— Вот и хорошо. Смотрите, какой красивый пруд! Как снуёт по нему волшебный свет! Разве вы видели что-то ещё более удивительное?

Фарлайт хотел рассказать, что видел земное затмение, бескрайний зелёный луг и рыцаря, зажарившегося прямо в своих доспехах, но промолчал.

В глубине сада тихо плескались волны. Опавшие листья гуляли по воде. Большие яблучные кусты склонились над прудом так, что заслоняли дымчатое небо.

— Меня больше волнует, куда мы сейчас подадимся, чем рассматривание глубоких луж, — проворчал маг. — Давайте сделаем привал. Запомните — нам идти в ту сторону, где стоит пенёк. А то ещё вернёмся в рай для ненормальных ведьм…

— Ура! Пикник! — возрадовался тридан.

— Ура, мы будем есть! — подхватили остальные.

— Подождите, какой пенёк? — опомнилась девушка.

— Вот этот!

Фарлайт подошёл к раскидистому яблучному кусту с раздваивающимся стволом, выхватил клинок и, ворча про яблучную кислятину, подрубил его.

Путники зааплодировали, а Нефрона сильней всех.

— Если я когда-нибудь говорила тебе, что мечник из тебя никакой, беру свои слова обратно! — произнесла она.

Мирт привязал коня к ближайшему кусту и снял мешок.

— Посмотрим, что у меня тут есть. Смирёнки, очень сочные! И окучница.

Расстеленный на земле платок заполнялся привычной для путников едой — толстыми побегами и корешками.

— У меня ещё сладчанник есть, только его мало. Но ничего, разделим поровну, никого не обидев. Эй, Стидх, успокойся, ты уже ел какие-то листья, я видел. Ешь траву, что под ногами у тебя растёт…

Посреди аппетитной трапезы маг вдруг изменился в лице и поднялся с земли.

— Мне надо немного побыть одному… Подумать.

— Иди, туалет — святое дело! — Мирт ободрил его с набитым ртом.

Маг отошёл от них на приличное расстояние, придерживаясь края пруда, чтобы не заблудиться, и тяжело опустился на землю.

«Вот, наконец мы остались одни», — прозвучал в его голове голос.

«Ты выучило много новых слов, не так ли?»

«Верно подмечено. Скоро я совсем освоюсь.»

«Раз уж стало ясно, что ты можешь мыслить, ответь мне — кто ты?»

«Я — Тьма, душа мира.»

«Да ну?»

«Ты можешь воспринимать меня как посланника Тьмы, ту её часть, что способна говорить — если тебе так удобно.»

«Положим, ты всё-таки существуешь. И я не сошёл с ума… Зачем ты в моей голове?»

«Я боюсь, что ты не сможешь пользоваться новой силой и не поймешь, для чего она тебе.»

«Так для чего?»

«Я вижу, как ты страдаешь без настоящей чистоты, дитя; и я знаю, что она невозможна без всепоглощающего Ничто, которое было до начала вашего времени. Я избрала тебя, ты — тот, кто может вернуть пустоту. Столько грязи, столько несовершенной плоти… от всего этого надо избавиться».

«Но как?»

«Восстанови порядок! Отплати бунтовщикам!»

«Смортам, что мучают плоть Тьмы?»

«Неправильно говорят, что плоть — это часть меня, только другая. Плоть — это уже давно не я. А ты отплати тем, кто создал несчастных! Отплати судьям за эту пародию, именуемую миром! Подруби столпы, на которых он стоит, и плоть рухнет! Отплати за вас всех!»

Канал оборвался. Фарлайт поднял голову — перед ним стояла Нефрона.

И вдруг на мага накатило счастливое умиротворение, которого его душа доселе не знала; такое сильное, что даже тело приятно онемело, мгновенно расслабившееся. Теперь он не просто маг из провинции. Он Избранный — самим бытием! Всё будто стало на свои места. Он ведь всегда чувствовал… нет, не просто чувствовал, а знал!

— Я же знаю, тебе одиноко. Откройся, расскажи, что волнует, сразу станет легче, — напомнила о себе волшебница, начисто убив весь восторг знаменательного момента.

Нефрона села рядом с магом и добавила:

— Ты какой-то странный… в последнее время.

— Всё хорошо. Мило, что беспокоишься. Я это ценю.

«Надоели эти сопли! Инфантильная матушка… Родитель-ребёнок.»

— Я читала, что если рядом есть тот, кто сможет поддержать тебя, можно свернуть горы.

«Ещё бы, если дашь себя выпить… Дай только добраться до твоей крови… А? О чём это я?»

— Ну… да.

— Ты что, не согласен?

Фарлайт наклонился к Нефроне, чмокнулеё в щёку, молча встал и пошёл к остальным. Волшебница обхватила колени руками, пытаясь догадаться, что это было — знак внимания или просьба отстать? Она остановилась на первом, и птички запели в её душе. Немного подождав, она отправилась вслед за магом.

Когда Нефрона приблизилась к привалу, то увидела, что все уже готовы отправляться в путь и ждут только её.

— Мне бы хотелось побыть здесь ещё немного, — сказала она своим спутникам. — Посмотрим в зеркало на прощание? Когда нам ещё представится такой случай?

Они склонились над водой, откуда на них воззрились расплывчатые, из-за упавшего на поверхность ещё одного листка, лица.

— Слушайте, а разве мы должны отражаться в воде? Это ведь не обычное зеркало, а портальное? — спросил Мирт.

— Странно. Почему же тогда мы видим себя? — удивилась Нефрона.

— Потому что это не мы, а земляне. Вы что, думать не умеете?!

Вековые деревья скрывают в себе много историй, каждую из них можно расписать если не в повесть, то в рассказ. Но рассказы эти однообразны, независимо от того, кто главный герой — крохотный птенец-желторот или матёрый волк, вожак стаи. Начинается история с рождения, и заканчивается смертью. Поэтому нам интересно, когда сюжет увиливает от накатанной колеи, герой избегает смерти раз за разом, а под конец обретает бессмертие, которого сами временами жаждем…

Алфар размышлял, сколько продлится его жизнь после того, как он отказался от Тьмы и стал человеком, и что он после себя оставил. Бывший кшатри прожил триста с лишним лет, за это время можно было совершить немало подвигов; но реальные дела его ограничились лишь победами на местных турнирах. Алфар не оставил после себя во Тьме и Рода. У него было двое детей… Одного развоплотили в бою в возрасте двадцати двух лет, другой вступил в секту, проповедовавшую неразмножение и принял обет, став на древе сухой веткой. Он уже развоплотился от старости. У Адары детей не было, а Антир и Ядвир скрывали свои интрижки, может, они и продолжили Род, но Алфар не знал об этом.

«Мира тебе в лоне всеобщей Матери, Ядвир, коли ты не оставил детей», — подумал он. Алфар, как и многие право имеющие, верил, что перерождаться возможно только в телах собственных потомков.

Он сидел у основания пещеры, не расщелине, в которой он недавно искал спасенье от солнечного света, а глубокой нише далеко в лесу, которую ему показала Адара. Место казалось ему, бывшему обитателю Тьмы, самым прекрасным из увиденных. Из-за крон древесных, сцепившихся высоко над его головой, не было видно глубокого безоблачного неба, а костёр был маленьким, и почти не освещал ничего вокруг, но это не мешало Алфару любоваться пейзажем — темнота была привычна его глазам.

Бывший кшатри боялся приблизиться к огню. Он знал, что пламя теперь неопасно для него, только если не совать в него пальцы, но страх перед огнём, крепко сидевший веками в его душе, не позволял Алфару придвинуться к костру и согреться. Холод был теперь ему неприятен, он ёжился и время от времени даже стучал зубами, но не поддавался на уговоры Адары, которой вскоре надоело упрашивать младшего брата сесть рядом с огнём, и она ушла куда-то вглубь леса. Алфар отправился за ней.

Сестра сидела на коленях перед бесформенным валуном, наполовину погружённым в землю, уставившись пустым взглядом в его неровную поверхность.

— Что за камень?

— Могила, — ответила Адара после недолгой паузы.

— Могила?

— Здесь, на Земле, есть такое слово. Когда люди умирают в земном мире, их тело не тает. Останки обычно закапывают. Когда Абел… — её голос дрогнул. — Когда он умер, я выкопала яму и сбросила его туда. А камень мне помогли опустить туда местные, мне пришлось им заплатить. Сказала им, что Абела убили разбойники. Потом ушла из этих мест… тут всё мне о нём напоминало.

— Но ты снова здесь.

— Надоело мотаться. Местный колдун согласился учить меня магии этого мира. Она гораздо примитивнее той, что практикуют во Тьме, но я решилась её освоить, иначе я бы тоже умерла, но со скуки. Потом прикинулась девочкой-сироткой и жила в деревне, чтобы войти в роль. Дальше ты знаешь.

Алфар обошёл камень, тот казался ему любопытным предметом, хотя ничего интересного в нём не было. Известие о том, что люди после смерти не растворяются, удивило его. Он попытался тянуть энергию из мира, но не вышло. То ли на Земле энергия имеет другую суть, то ли её здесь вовсе не было, но Алфар не мог ощутить её. Ему в голову пришло, что слова «энергия» и «чистая Тьма» часто употребляются в одном и том же значении, и загадка немного прояснилась для него. Он не стал больше думать об этом — предмет был мало ему интересен. Степенности и мудрости за долгую жизнь у него не прибавилось.

— Жизнь человека коротка, — пробормотала Адара.

— Знаю, — сказал ей брат, но тут же смутился, понимая, что слова не были адресованы ему.

— Пойдём отсюда.

Адара взяла брата за руку и повела к пещере. В её глубине поблёскивал огонёк; костёр, разведённый у входа, давно погас.

— Кто там? — Алфар напрягся и вслушался в лесную тишину. Раздалось тихое потрескивание, шедшее, несомненно, оттуда, где мерцал огонёк. Адара насторожилась, но тут же облегчённо выдохнула и произнесла:

— Чарун вернулся.

— Кто такой?

— Тот, кто меня учил.

Адара направилась в пещеру, жестом приказав брату следовать за собой.

Чарун был ужасно грязен и лохмат. Лишь когда Алфар пригляделся, то заметил серые, пуговками блестящие за длинными бурыми космами глаза и сильные руки, сжимающие камень странной обработки. Во что тот был одет, Алфар так и не понял — настолько истрепалось его одеяние.

— Это брат мой, Алфар, — громко произнесла Адара, как будто предупреждая какое-то действие. Бродяга пробормотал что-то, возмущаясь, что ему орут, как глухому. Адара обрадовалась чему-то и продолжила знакомство, только уже более ровным голосом.

— А это — Чарун.

— Это такое имя? — спросил Алфар.

— У меня нет имени, — рявкнул бродяга. Искра отлетела от его камня и ударилась о землю, произведя крошечный сноп других искр.

— Значит, вы земной маг?

— Я не знаю, что такое «маг»! Я — Чарун!

Адара схватила брата за руку, опережая следующий глупый вопрос.

— Я уже тебе говорила, что их магия очень примитивна, даже не знаю, можно ли называть это магией. Но мне удалось выучить пару трюков и превзойти учителя, — добавила она не без хвастовства.

— Это удивляет меня, — тихо, но очень чётко сказал Чарун.

— Да?

— Я подозреваю, что в тебя вселился бес. Глаза-то у тебя странные…

Алфар засмеялся.

— Бесы не могут вселяться! Они же всё время плотные! Вот уркюли другое дело…

Бродяга встал и грозно сверкнул глазами.

— Хочешь сказать, знаешь о бесах больше чем я? Может, ты и есть бес?

— С чего ты взял?

— Сейчас мы проверим, проверим, — злорадно протянул Чарун, он что-то поднял с пола пещеры и бросил Алфару. — Держи!

Тот поймал камень. Скверно огранённый, украшенный почти первобытным рисунком амулет.

— И?

Ночной гость казался обескураженным. Он с угнетённой миной выхватил камень из алфаровых рук и буркнул:

— Говорят, главные бесы могут брать тотем голыми руками.

— О, всю жизнь я был кшатри, теперь же меня произвели в бесы, причём главные! Кто у нас там главный бес, Адара?

— Гардакар?

— Нет, Гардакар главный над всеми демонами, а у бесов…

— Какая разница! Чарун, ты же видишь, что мой брат не бес? Ну что ты молчишь?

— Не знаю, что думать. Ты никогда не говорила, что у тебя брат есть!

— Не говорила, и что?

— Может, прогуляемся? — предложил Алфар, которому хотелось смотреть на деревья и цветы, а не голые стены пещеры.

— Ночью? — насторожился Чарун.

— Почему бы и нет, — Адара взяла своего учителя за руку и потащила на выход, пока тот снова не стал подозревать её брата в одержимости.

Они пришли к спокойному пруду, покрытому ряской. Поверхность его причудливо мерцала, отбрасывая блики на деревья, неплотным кольцом окружавшие водное зеркало.

— Волшебно! — проговорил Алфар, усаживаясь на берегу. — Так что, изгнание бесов из моего хрупкого тела отменяется?

— У меня и без тебя делов накопилось, — отозвался Чарун. — Не то что у всяких бездельников, которым один интерес — шататься по округе…

И он многозначительно посмотрел на Алфара. Тот мгновенно вспыхнул ненавистью.

— Если ты такой правильный, то что же сидишь, грязный и оборванный, в пещере?

Бродяга хмыкнул, давая понять, что драться он не собирается, это будто бы ниже его достоинства. Адара, предусмотрительно севшая между ними, впилась когтями в запястье брата, и Алфар умолк.

— Чарун из тех, кого называют оборотнями. Ему нельзя появляться в местных деревнях, а отсюда он уйти не может, так как черпает силу для чар из этого озера.

— Значит, нам всем грозит опасность? — обрадовался кшатри. Адара нахмурилась, подумав, что тот нашёл причину спровадить бродягу, но сразу же улыбнулась, догадавшись, что в её братце взыграл авантюризм, и сказала:

— Сейчас — нет, только в дни, когда ночное светило круглое.

— И что же происходит в эти дни?

— Точнее, ночи, — неожиданно произнёс Чарун. — Я становлюсь силён и ловок, как волк. И как волк, вою на луну, охочусь на людей… Если найду — перегрызаю глотку.

— Что такое волк? — спросил Алфар шёпотом у сестры.

— Животное.

— Это заразно? — этот вопрос бывший кшатри адресовал уже оборотню.

— Завтра посмотрим, — усмехнулся тот. — Если проснёшься, не обросши шерстью, значит, не заразно.

— Так ты скрываешь шерсть под своей смешной одеждой! И что, это никак не лечится?

— Может, лечится, только не знаю, как. Я в последнее время думаю, что это не болезнь, а дар, посланный мне Врохом, ведь я приобретаю нечеловеческую силу в такие ночи.

Алфар захотел сострить на тему «нечеловеческой» силы, но решил спросить только, кто такой Врох.

— Бог, которому я служу. Ношу с собой его тотем.

— Камень, которым ты меня проверял?

— Да.

Адара расслабилась, увидев, что никто драться больше не собирается. Вдруг Чарун зашипел, знаком приказывая молчать и слушать. Брат с сестрой притихли. Оборотень пополз на четвереньках к воде, остальные последовали за ним. Минуту они напряжённо вглядывались в сонную воду.

— Ничего не вижу, — растерялся Алфар. На поверхности пруда не было даже их отражения, но Адару и Чаруна это ничуть не смущало.

— Ты не смотри, а слушай! — одёрнул его Чарун.

Но вот в воде появилось отражение. Лица, взирающие с той стороны пруда, были им незнакомы; их обладатели переговаривались о чём-то, слова было не разобрать, но звуки становились всё ясней и ясней, наконец, с той стороны донёсся отчётливый, но очень быстрый возглас «Земляне!»

Они взирали друг на друга из разных миров. Адара нарушила затянувшуюся паузу.

— Кто вы такие?

Очень быстрые слова на той стороне, кажется, те о чём-то спорили. Один из них вдруг довольно внятно произнёс:

— Я понял, у вас время опять идёт быстрее!

Чарун вытащил из-за пазухи свой тотем и начал молиться. Адара спросила снова у своих собеседников, кто те такие.

— Жители Тьмы, — ответил ей тот же незнакомец. — Но вы не знаете о ней. Мы — другой мир.

— Почему же я не знаю? Конечно, знаю! — воскликнула Адара. — Тьма, родная ты моя!

Она бросилась в воду, взбаламутив волшебный экран. Ничего не произошло, и она смущённо выбралась на берег. Алфар удивлённо воззрился на сестру, ему казалось, что та вовсе не скучает по Тьме…

Собеседники из Тьмы терпеливо ждали, пока водная поверхность разгладится.

— Так вы знаете о том, что существует другой мир? — сказал один из них. Это был Фарлайт.

— Я сама оттуда! И он, — она оказала на ошарашенного «чудом» брата, — тоже из Тьмы! Но как я могу с вами говорить?

— Это портальное зеркало, самое лучшее из существующих. Вы можете видеть Тьму, а мы — Землю.

Говорящий на той стороне взволновался, это было видно по быстрой фразе — он забыл растягивать слова, чтобы на Земле было ясно, что он говорит.

— Послушайте! — крикнула Адара. — Я очень хочу вернуться в исподний мир, но не знаю как! Найдите, пожалуйста, судью Норшала, скажите ему, что я и мой младший брат живы!

— Вы — те самые непобедимые рыцари? — донёсся ответ.

— Да! — обрадовалась Адара. Ещё бы, их знают, и помнят!

— В этом случае я бы вам не советовал связываться с судьёй.

— Как же? Почему?

— Вы живёте на Земле с благословения Тьмы. Она хранила вас, и когда вы попали под солнечный свет, она сама разорвала связь с вами, чтобы вы выжили.

— Но Ядвир умер! — возразил Алфар.

— По-видимому, Тьма не успела спасти его.

— А я-то думал, предсказание, проклятье, — он с укором взглянул на сестру. — Врата туилинского храма…

— Обман, — ответил ему Фарлайт. — Пророчество было написано Гардакаром, или кем-то ещё из судей с согласия остальных. Они предполагали, что вы, вылезши на свет, погубите себя.

— И… даже Норшал, наш покровитель? — пробормотала Адара. Брат перебил её.

— Неправда! Пророчество сбылось! Я и Адара пожертвовали собой ради другого, и мы стали людьми, нам не надо больше пить человеческие души! А Ядвир не пошёл на жертву и умер!

— Вот как? — сказал ей Фарлайт. — Это, должно быть, совпадение… В любом случае, не полагайтесь на тех, кто хочет вас убить. Сидите на Земле и радуйтесь, что дёшево отделались.

Алфар собрался возмутиться, но Адара опередила его, спросив:

— Значит, всё-таки есть надежда на возвращение?

— Если бы вы в перерывах между дуэлями читали книжки, то знали бы, что существуют проходы…

— Что за проходы?

— Места силы, вроде этого, но сильнее. Где идёт прорыв между мирами. Не думайте, что я проболтался, я рассказываю вам для общего образования, потому что вы их всё равно не найдёте.

Фарлайт странно улыбнулся, но Адара тоже отвечала ему улыбкой.

— А если мы всё-таки найдём одно из таких мест?

— Тогда я бы не хотел оказаться на вашем месте. Стоит вам только сунуться во Тьму, и судьи сразу же засекут ваше появление. Повторяю, они не остановятся ни перед чем, что помешает им растворить вас.

— Но мы уже не сильны и неопасны! Зачем им на нас нападать! — вмешался младший рыцарь.

— Тьма никогда не забирает свои подарки назад. Она вернёт свой дар, когда вы вернётесь… Но вы всё же будете гораздо слабее их. Сидите на Земле!

— Ни-ко-гда! — отчеканила Адара. — Я вернусь со своим братом в исподний мир, свяжусь с Норшалом и оповещу его о твоей клевете! Думаю, он захочет лично разобраться с тобой… Нет, я попрошу его даровать мне привилегию казнить тебя! Так что не нам надо прятаться, ха-ха-ха!

Она подняла с земли камень поувесистее и бросила в воду. По воде разошлись заждавшиеся круги.

— Серьёзно? Ты так хочешь вернуться? — спросил брат. — Я-то думал, тебе тут нравится.

— Я тоже так думала, пока не узнала, что можно вернуться. Поверь, уже через месяц тебе надоест глазеть на цветочки. А когда подхватишь людскую болезнь с соплями и поносом, вообще пожалеешь, что родился.

Фарлайт сыпал гневными восклицаниями на древнем языке. Рем подумал, что в его словах промелькнуло что-то неприличное, так как кончики ушей Нефроны покраснели. Мирт топнул ногой.

— Это же надо так сглупить! Ты им сто раз сказал: «Не высовывайтесь», а этой дуре в одно ухо влетает, из другого вылетает!

— Вот именно!

Маг схватил воздух руками, изображая, что душит его. Нефрона потрогала его за рукав.

— Ну и что? Нам-то нет до них никакого дела. Конечно, жалко, что их лишат плоти, но мы тут ни при чём.

— Как ни при чём? У нас много причин для вмешательства. Первое — Тьма должна быть отмщена!

Никаких эмоций.

— Второе — разве вас не возмущают те, кто нами правит? Судьи, на которых мы чуть не молимся, готовы убить любого, кто встанет у них на пути! Вспомните хотя бы травницу Лоренну… И их называют эталоном справедливости!

Вялое согласие. Мирт и Рем про Лоренну ничего не знали, но на всякий случай покивали.

— Третье — когда рыцари вернутся во Тьму (конечно, мозгов у них мало, но на возвращение, я подозреваю, их хватит), они первым делом пойдут к Норшалу или другому судье… И зачем я только сказал о прорывах между мирами, вселил ей надежду! Так вот, когда судьи узнают, что мы тут говорили…

— Почему «мы»? Говорил ты один, — поспешно перебил Мирт.

— …то они, прежде чем убрать со сцены тех подопытных рыцарей, примутся сначала за нас. И тогда мы окажемся в весьма прискорбном положении.

Фарлайт торжествующе посмотрел на спутников, все своим видом говоря, что «теорема доказана».

— Мы все в опасности! — закричал тридан, закатывая глаза и пошатываясь.

— Не паясничай, — грубо одёрнул его маг. Мирт качнулся ещё раз и упал, потеряв сознание.

— С чего это он? — испугалась Нефрона.

— Притворяется.

— А если нет?

— Ну, сделай ему искусственное дыхание.

Нефрона помешкала.

— Наверное, он переутомился, сейчас отдохнёт и встанет.

Пока маги перепирались, Рем побежал к пруду, снял с себя пояс, намочил его в воде, вернулся и отжал над лицом тридана. Мирт чихнул, открыл глаза и попытался вспомнить, кто он и где находится. Попытка увенчалась успехом, и он поднялся на ноги с таким видом, будто бы он был не в обмороке, а блаженном сне с гуриями.

— Молодец! — Фарлайт одобрительно похлопал Рема по плечу и обратился к Мирту. — Симулируешь?

— Нет! Я сам не знаю, что со мной такое, — оправдывался тот. — Переволновался.

Нефрона сбросила с его куртки несколько прицепившихся веточек и сказала:

— Так что нам делать?

— Ты у меня спрашиваешь? — отозвался маг.

— Не у себя же! Назвался корешком — полезай в корзинку! Кто постоянно говорит: «Нефрона, сделай то, Нефрона, сделай это!» Вот и теперь я спрашиваю, что нам делать? Давай! Что сейчас молчишь?

— Успокойся. Я думаю.

— Ты только объясняй понятно, по полочкам, как в тот раз — «первое», «второе», «третье», — попросил тридан.

— Если вы так хотите… Выход первый — мы прячемся в любом месте Тьмы, нас находят и растворяют.

Интенсивный протест.

— Выход второй — мы ищем «место силы», как те рыцари, и пытаемся пройти на Землю. Тут два пути развития — либо нас ловят, пока мы ещё не убрались отсюда, и растворяют, либо мы переправляемся на Землю и сгораем под Солнцем, потому что с нашей везучестью иначе быть не может.

Предложение решительно отвергнуто.

— Выход третий — свершается чудо, и мы не даем кшатри накапать на нас. Или чудо не свершается, но мы тренируем себя, становимся очень сильными и «надираем всем одно место», как говорят демоны. Шанс успеха — один к сотне.

— По крайней мере, тут есть шанс, — прошептал Рем.

— Есть ещё четвёртый выход. Вы отправляетесь к Судьям, просите милости и ждёте, пока меня растворят. Или даже помогаете Судьям в этом.

Нефрона и Рем энергично замотали головами, отказываясь от такого выхода, но на лице Мирта выразилось секундное сомнение, и он спросил:

— Через какое время кшатри могут вернуться во Тьму?

— Нужно много, много времени, чтобы найти место прорыва силы, тем более что их мир по площади больше нашего. Но она говорила так уверенно, что у меня сложилось ощущение, будто они придут сюда через пару дней. Видно, кшатрия видела такое место, но не знала, что через него можно пройти… И я ей намекнул! Глупец.

— Да хватит корить себя. У нас больше времени, чем у них.

— Почему это?

— Ты же сам сказал, что в их мире время идёт медленнее. Пока у них текут сутки, у нас пройдёт двое. Правильно я говорю?

— Ну, не в два раза же у нас разрыв. В полтора или даже меньше.

Нефрона всё порывалась что-то сказать и наконец не выдержала.

— Может, вы начнёте разрабатывать план или что-то в этом роде?

Мрачная туча задумчивости одолела мага, он потёр виски и подал голос:

— Никто из вас никогда не встречался с местами странной энергетики?

Ему отвечали, что такого не случалось.

— Подумайте хорошенько!

— Послушай, — сказал Мирт. — Если бы существовали такие места, где можно запросто телепортироваться на Землю без особых к этому способностей, все бы об этом знали. Я вообще до сегодняшнего дня думал, что это могут только семилунные маги, и то они тратят громадные силы на это…

— Такие места есть! Я знаю, только не знаю, откуда знаю… Вы это видели?! Там, за яблучным кустом!

Все бросились к указанному кусту, но ничего странного там не обнаружили. Только ветки качнулись в такт ветру, зашуршав зелёной пеленой.

— Ничего?

— Ничего.

В воздухе повисло невесть откуда взявшееся напряжение.

С большого куста спрыгнуло серое мохнатое существо и бросилось на Нефрону, которая вовремя закрыла лицо руками. Существо вцепилось в них, скорчив злобную рожу, и без того нелепую.

— Отцепите его от меня!

Рем кинулся к Нефроне, но Мирт схватил его за куртку и крикнул срывающимся голосом:

— Не подходи близко, это же чёрт!

Юный сморт, видимо, был наслышан о свойствах чертей, и без промедления отступил. Нефрона продолжила взывать к храбрости спутников.

— Сделайте! Хоть! Что-нибудь! — вопила она, пытаясь отодрать от себя мелкого демона.

— Действительно, что же мы стоим, как вкопанные! — воскликнул Фарлайт. — Бежим в воду! Чёрт туда не полезет!

Нефрона тоже направилась к пруду вместе с навязавшейся ношей, но маг предупредил её, что если она приблизится к воде ближе чем на шаг, то он расплющит её во имя Тьмы.

— Почему вы ей не поможете? — воскликнул Рем.

— А вдруг чёрт отзеркалит? — ответил ему маг.

— Вот именно, даже если я попытаюсь навести на чёрта иллюзию, и он её отобьёт, меня потом будут развлекать галлюцинации до конца дней, — подтвердил тридан.

— Надо не магическим способом, а каким-нибудь другим! — предложил мальчик.

— Ты же у нас сморт! Сделай свои сапоги летающими и прикажи им настучать чёрту по лбу, — сказал маг.

— Но я ничего не умею! Меня и приставили к вам, чтобы я учился, а вы сами ничего не можете!

Рем разочарованно отвернулся. Фарлайт, проанализировав все возможные ходы и не найдя среди них подходящего, неожиданно вспомнил свои последние слова — о летающих сапогах…

Нефрона продолжала бегать по берегу, пытаясь стряхнуть с себя чёрта, но тот цеплялся за её плечи и волосы железной хваткой. Он широко улыбался, высунув язык, ему, кажется, доставляло удовольствие просто держаться за жертву и питаться испугом.

Устав носиться кругами, Нефрона остановилась. Обида уколола её больнее, чем чёртовы когти. Было бы гораздо легче, если бы её спутники пытались помочь, даже безуспешно. Но они — такие подлые! — спрятались в воде и ещё грозят ей, вместо того, чтобы попытаться сделать хоть что-то…

«Почему, почему со мной постоянно приключаются неудачи? Сначала живоеды, потом затягивающая земля, теперь вот чёрт… Или не постоянно? С тех пор, как мы покинули Лаиторму!»

— Ах, так ты ходишь за нами уже давно!

Чёрт кивнул и вцепился в неё теперь уже зубами. Нефрона запричитала, готовясь осыпать всех и вся самыми страшными проклятьями, на которые у неё хватило бы сил.

Вжик!

Сжимающие щипцы зубов ослабили хватку.

Нефрона медленно, словно боясь того, что облегчение — всего лишь иллюзия, осмотрела себя. Рукав мантии разорвался в нескольких местах, через прорехи видны были царапины, оставленные тупыми когтями.

Демона нигде не было.

Ликующие спутники вылезли из воды, указывая пальцами ей за спину. Нефрона обернулась и увидела чёрта, пригвождённого к дереву клинком, торчащим из его шеи.

— Ты же вроде не собирался его убивать? — послышался ей сквозь шум зашелестевших яблучных кустов, возмущённых убийством, голос Мирта, а следом отвечающий голос мага:

— Промахнулся, бывает. Я же не рыцарь по прозвищу Зоркий Глаз или Меткое Копьё. Неужели тебе его жаль?.. Нефрона, как ты?

Та захныкала и направилась к утешителям, но те, будто договорившись, синхронно шагнули назад.

— Хотя бы полечи!

Фарлайт сосредоточился и произвёл необходимые действа, но по лицу Нефроны было видно, что исцеления не случилось. Не подавая виду, маг снова сложил жест.

— Что-то не так? — участливо поинтересовался тридан.

Горе-лекарь сложил жест в третий, в четвёртый раз. Безуспешно.

— Не удаётся! — с досадой пробормотал он.

— Может, надо подойти ближе? — спросил Мирт шёпотом, чтобы Нефрона не услышала и не запаниковала.

— Всегда есть шанс неудачи. Даже верховный судья может опростоволоситься раз в году.

— Даже пытаясь залечить царапину?

— Это тебе только кажется. Дело это сложное, тонкое, не все к нему способны, только самые аккуратные и внимательные, как я…

— Ну так почему не получается, если ты супер-целитель?

— Думаю, чёрт заразил её невезением.

— Я всё слышу! — крикнула Нефрона с отчаяньем. — Я обречена?

Фарлайт достал мешочек, перевязанный полосой грубой ткани, и бросил его девушке под ноги. Что-то звякнуло.

— Мне очень жаль, но придётся продолжать путь без тебя. Там наши с тобой деньги, возьми, их могут потребовать за лечение. Вернёшься к ведьмам в Пиминну и всё им расскажешь, а если они вдруг начнут убегать от тебя, как от прокажённой, погрозись, что пошлёшь заразную порчу, или ещё что-нибудь придумай. И считай, что тебе повезло. Судьи вряд ли будут связываться с тобой после того, как ты пообщалась с чёртом… Я пошлю письмо в Пиминну, чтобы ты знала, где нас искать, когда вылечишься.

— Я знала, что вы меня бросите. Одну, в чужих землях.

Нефрона, гордо подняв голову, отвернулась и пошла в сторону Ведьминой пущи.

Рем с укором посмотрел на своих взрослых наставников и побежал за девушкой, не погнушавшись поднять на полпути мешочек с монетами.

— Молодец, мальчик, вечное невезение — это ж не страшно! — насмешливо бросил Мирт ему вслед.