Установление

Голос со всхлипом оборвался, и экран погас.

Пальцы Хардина быстро коснулись атомной лампы, и ее свет померк. В полутьме недавний регент, король и солдаты превратились в туманно очерченные тени; и впервые стало видно, что Хардина окружает аура.

Это был не тот слепящий свет, который являлся прерогативой королей, но менее заметный, менее впечатляющий, и все же в своем роде более эффективный — и гораздо более полезный.

В голосе Хардина звучала мягкая ирония при обращении к тому Виенису, который часом раньше объявил его военнопленным, а Терминус — на грани уничтожения, — и который теперь был неразборчивой тенью, сломленной и безмолвной.

— Есть старая притча, — сказал Хардин, — возможно, не менее старая, чем само человечество, ибо древнейшие записи, включающие ее, являются лишь копиями других записей, еще более древних, — и она, быть может, заинтересует вас. Она начинается так:

"Конь имел могучего и опасного врага — волка, и жил в постоянном страхе за свою жизнь. В полном отчаянии он решил поискать себе сильного союзника. Поэтому он пришел к человеку и предложил ему союз, подчеркнув, что волк враждебен также и человеку. Человек сразу же принял содружество и предложил немедленно убить волка, если новый партнер поможет ему, предоставив в его распоряжение свою резвость. Конь охотно согласился и позволил человеку надеть на себя уздечку и седло. Человек оседлал коня, поскакал за волком и убил его.

Конь, радостный и воспрявший духом, поблагодарил человека и сказал: "Теперь, когда наш враг мертв, забери свои уздечку и седло, и верни мне свободу".

На что человек громко рассмеялся, ответил: "Никогда!", и как следует пришпорил коня".

Царило молчание. Тень, еще недавно бывшая Виенисом, не пошевельнулась.

Хардин спокойно продолжал:

— Как я надеюсь, вы улавливаете аналогию. В нетерпеливом желании навечно закрепить власть над своим народом короли Четырех Королевств приняли религию науки, которая сделала их божественными; но эта же религия науки стала для них уздечкой и седлом, ибо отдала жизнетворную кровь атомной энергии в руки жречества — того самого жречества, которое, заметьте, получало приказы от нас, а не от вас. Вы убили волка, но не смогли избавиться от…

Виенис вскочил на ноги; в полумраке его безумные глаза казались впадинами. Его голос был хрипл и неразборчив.

— И все же я доберусь до тебя. Ты не убежишь! Ты сгниешь здесь. Пусть они взорвут нас. Пусть они взорвут все. Ты подохнешь! Я доберусь до тебя! Солдаты! — загремел он в истерике. — Пристрелите этого дьявола. Стреляйте! Стреляйте в него!

Хардин повернулся в кресле лицом к солдатам и улыбнулся. Один из них поднял было свой атомный бластер — и опустил его. Прочие даже не шелохнулись. Сальвор Хардин, мэр Терминуса, окруженный мягкой аурой, улыбающийся столь доверительно; тот самый человек, перед которым рассыпалась в пыль вся мощь Анакреона… — это было для них слишком, что бы там ни приказывал вопящий за спиной маньяк.

Виенис невнятно закричал и бросился к ближайшему солдату. В ярости он вырвал у того из рук атомный бластер, нацелил на Хардина, который даже не пошевельнулся, и надавил на спуск.

Бледный луч натолкнулся на силовое поле, окружавшее мэра Терминуса, и был этим полем безвредно поглощен и нейтрализован. Виенис еще раз нажал на спуск и горько расхохотался.

Хардин по-прежнему улыбался. Аура силового поля стала чуть ярче, впитав в себя энергию атомного разряда. Лепольд в своем углу закрыл глаза и застонал.

С воплем отчаяния Виенис, повернув бластер, выстрелил снова — и грохнулся на пол с разнесенной в пыль головой.

Хардин, передернувшись при этом зрелище, пробормотал:

— Человек "решительных действий" — до самого конца. Последнее прибежище!

9.

Свод Времени был забит битком; забит настолько, что сидячих мест не хватило, и люди выстроились в три ряда у задней стенки.

Сальвор Хардин мысленно сравнивал это многолюдное общество с теми несколькими посвященными, которые тридцать лет назад присутствовали в момент первого появления Хари Селдона. Тогда их было лишь шестеро: пятеро старых энциклопедистов — все они уже скончались — и он сам, молодой марионеточный мэр. Именно в тот день определение "марионеточный", с помощью Йохана Ли, перестало соответствовать его должности.

Теперь все было совсем по-иному; во всех отношениях по-иному. Все члены Городского Совета ожидали появления Селдона. Сам он все еще оставался мэром, но теперь уже — всемогущим, а после полного разгрома Анакреона его популярность достигла поистине невероятных масштабов. Когда Хардин вернулся с Анакреона с вестью о смерти Виениса и подписании нового договора с трепещущим Лепольдом, он был встречен вотумом доверия, принятым с самым откровенным единодушием. Вскоре последовали подобные же договоры, подписанные с каждым из остальных трех королевств — договоры, давшие Установлению мощь, навсегда защитившую его от любых попыток нападения, аналогичного попытке Анакреона, — и тогда по каждой из улиц города Терминуса прошли в его честь факельные шествия. Даже имя Хари Селдона не приветствовалось столь шумно.

Хардин скептически улыбнулся — после первого кризиса он пользовался такой же популярностью.

В противоположном конце помещения оживленно обсуждали что-то Сеф Сермак и Льюис Борт. Недавние события отнюдь не выбили их из колеи. Они присоединились к вотуму доверия, произнесли речи, в которых публично признали свои ошибки, изящно извинились за использование некоторых выражений в прежних дебатах, тонко самооправдались, объявив, что просто следовали велению своего рассудка и своей совести — и немедленно запустили новую акционистскую кампанию.

Йохан Ли тронул Хардина за рукав и со значением указал на свои часы. Хардин поднял голову.

— Привет, Ли. Что ты такой кислый? И теперь что-то не так?

— Он должен быть через пять минут, не правда ли?

— Полагаю, что да. В тот раз он появился в полдень.

— А что если он не появится?

— Неужели ты вечно собираешься досаждать мне своими опасениями? Не появится — значит, не захотел.

Ли нахмурился и медленно покачал головой.

— Если это дело лопнет, мы опять увязнем. Без поддержки Селдоном наших действий Сермак запросто сможет начать все сначала. Он желает прямой аннексии Четырех Королевств и немедленной экспансии Установления — если понадобится, с помощью силы. Он уже начал свою кампанию.

— Знаю. Пожиратель огня обязан глотать огонь, даже если ему самому приходится его разжигать. А ты, Ли, обязан беспокоиться, даже если тебе придется убить самого себя, чтобы создать повод для беспокойства.

Ли собирался ответить, но вдруг поперхнулся: светильники неожиданно потускнели. Он ткнул рукой, указывая на стеклянный куб, занимавший половину комнаты, и, шумно вздохнув, плюхнулся в кресло.

Хардин и сам напрягся при виде фигуры, заполнившей куб — фигуры в кресле-каталке! Он, единственный среди всех присутствовавших, мог помнить тот день, когда эта фигура появилась впервые. Он был тогда молод, а этот человек — стар. С тех пор эта фигура не состарилась и на сутки, зато постарел сам Хардин.

Человек посмотрел прямо перед собой, перелистывая книгу, лежавшую на его коленях. Он сказал:

— Я — Хари Селдон!

Голос был старческим и мягким.

В комнате наступило напряженное молчание, а Хари Селдон продолжал в духе обычного разговора:

— Я здесь во второй раз. Разумеется, мне неизвестно, присутствовал ли кто-нибудь из вас при первом моем появлении здесь. На деле из своих ощущений я не в состоянии узнать, есть ли тут вообще люди, но это неважно. Если второй кризис успешно преодолен, вы обязаны оказаться здесь; иначе и быть не может. Если же вас здесь нет, то, значит, второй кризис оказался для вас чрезмерным.

Он обаятельно улыбнулся.

— Но в этом я сомневаюсь, ибо мои расчеты указывают с вероятностью в девяносто восемь и четыре десятых процента, что в течение первых восьмидесяти лет от Плана не будет заметных отклонений.

В соответствии с нашими вычислениями вы сейчас достигли господства над варварскими королевствами, непосредственно окружающими Установление. При первом кризисе вы отбили их, используя баланс сил, при втором же вы добились владычества, используя духовную мощь против светской.

Однако я должен предостеречь вас от самоуверенности. И хотя это и не в моем стиле — даровать вам наперед знание, содержащееся в этих записях, — я считаю нужным указать, что вы достигли лишь нового равновесия, хотя и такого, при котором ваше положение стало значительно лучше. Духовная мощь достаточна, чтобы отбивать атаки светской власти, но недостаточна, чтобы атаковать самой. Ввиду беспрестанного роста противодействующей силы, известной как регионализм или национализм, духовная мощь не сможет превалировать постоянно. Я уверен, что не сообщил вам ничего нового.

Вы, кстати, извините меня за то, что я изъясняюсь так расплывчато. Термины, используемые мною, являются в лучшем случае лишь приближениями, а из вас никто не имеет должной квалификации, чтобы понять подлинную психоисторическую символику, и поэтому я делаю все, что могу.

В данном случае Установление находится лишь на старте пути, ведущего ко Второй Галактической Империи. Соседние королевства все еще подавляюще превосходят вас как населением, так и ресурсами. За ними лежат обширные, запутанные джунгли варварства, простирающиеся на всю ширь Галактики. А внутри этой каймы все еще находится то, что осталось от Галактической Империи — и она, пусть слабеющая и распадающаяся, по-прежнему неизмеримо могущественнее вас.

Тут Хари Селдон приподнял книгу и раскрыл ее. Лицо его стало торжественным.

— И никогда не забывайте, что восемьдесят лет назад было основано еще одно Установление: Установление на другом конце Галактики, у Звездного Предела. Всегда надо принимать это во внимание. Господа, девятьсот двадцать лет Плана — впереди. Дело за вами!

Он опустил взгляд на книгу и пропал бесследно. Светильники вновь разгорелись в полную силу. В наступившем общем гаме Ли склонился к уху Хардина.

— Он не сказал, когда появится вновь.

Хардин ответил:

— Знаю, но я уверен, что он вернется, когда и ты, и я спокойно и уютно будем лежать в могиле!

1.

КУПЦЫ — …и все время политической гегемонии Установления предшествовали Купцы, чья хватка так или иначе давала о себе знать на грандиозных расстояниях Периферии. Между их возвращениями на Терминус могли проходить месяцы, а то и годы. Корабли их часто являли собой не более, чем наскоро сколоченные, импровизированные самоделки; честь Купцов стояла далеко не на высоте; их дерзания…

И благодаря всему этому они выковали империю более долговечную, чем псевдо-религиозный деспотизм Четырех Королевств…

Бесконечные истории повествуют об этих внушительных, одиноких фигурах, принявших полусерьезный-полунасмешливый девиз, заимство-ванный из одной эпиграммы Сальвора Хардина: "Никогда не позволяй своему чувству морали мешать тебе делать то, что правильно!" В настоящее время истории, происходившие в действительности, трудно отличить от апокрифов. Вероятно, нет таких рассказов, которые не страдали бы определенными преувеличениями…

ENCYCLOPEDIA GALACTICA

Лиммар Пониетс был весь в мыле, когда вызов достиг его приемника — доказав, что старая банальность насчет телефона и душа в силе даже в мрачном, суровом космосе Галактической Периферии.

К счастью, та часть вольного торгового корабля, которая не отдана под разнообразные товары, устроена исключительно уютно — настолько, что душ с горячей водой заключен в кабинку размером полметра на метр, в пяти шагах от пульта управления. Пониетс отчетливо расслышал отрывистую дробь приемника.

Роняя пену и ворча, он вышел из душа, подстроил речевую связь, и в результате тремя часами позднее рядом оказался еще один торговый корабль. Из воздушного шлюза, соединившего корабли, появился улыбающийся юноша.

Пониетс с шумом подвинул ему свой лучший стул, а сам взгромоздился на поворотное пилотское кресло.

— Чем это ты занимаешься, Горм? — спросил он хмуро. — Похоже, что гоняешься за мной на всем пути от самого Установления.

Лес Горм зажег сигарету и отрицательно покачал головой.

— Гоняюсь? Нисколько. Я лишь простофиля, умудрившийся сесть на Глиптал IV на следующий день после прибытия почты. Вот они и отправили меня за тобой — с этим.

Из рук в руки перешла крошечная сверкающая сфера, и Горм добавил:

— Это конфиденциально. Сверхсекретно. Не может быть доверено субэфиру — и все такое. Или мне так кажется. Во всяком случае, это персональная капсула, которая откроется лишь для тебя.

Пониетс рассматривал капсулу с неприязнью.

— Это-то я вижу. И, насколько я помню, ни одна из подобных капсул до сих пор не содержала хороших вестей.

Капсула открылась; в его руке развернулась тугая лента, тонкая и прозрачная. Его глаза быстро пробежали сообщение: к тому времени, как показался конец ленты, начало ее уже сморщилось и потемнело. Минуты через полторы вся лента почернела и распалась на молекулы.

— О Галактика! — басом проворчал Пониетс.

— Могу ли я чем-то помочь? — спокойно осведомился Лес Горм. — Или это слишком секретно?

— Сказать-то можно, раз ты принадлежишь к Гильдии. Я должен отправиться на Аскону.

— На Аскону? Почему бы это?

— Они арестовали одного из торговцев. Но об этом помалкивай.

Физиономия Горма передернулась от гнева.

— Арестовали! Это же нарушение Конвенции.

— Равно как и вмешательство во внутреннюю политику.

— Ого! Так вот что он выкинул? — Горм призадумался. — Кто этот торговец? Я его знаю?

— Нет! — резко сказал Пониетс, и Горм, поняв намек, больше не задавал вопросов.

Пониетс встал, уныло разглядывая экран. Он пробормотал несколько крепких выражений относительно той части туманной Линзы, что составляла тело Галактики, а затем громко произнес:

— Проклятущая история! Я здорово отстал от квоты.

На Горма вдруг снизошло озарение:

— Послушай, дружище, а ведь Аскона-то — закрытая зона.

— Вот именно. Там не продашь и перочинного ножа. Они не покупают атомных изделий никакого рода. С моей дохлой квотой отправляться туда убийственно.

— Не можешь отвертеться?

Пониетс с отсутствующим видом покачал головой.

— Я знаю этого парня. Не могу бросить друга. Что ж! Я в руках Галактического Духа и радостно иду по указанному им пути.

Горм спросил смущенно:

— Чего?

Пониетс взглянул на него и коротко рассмеялся.

— Я забыл. Ты же никогда ни читал "Благость Духа"?

— Даже не слышал об этакой книге, — отрезал Горм.

— Слышал бы, если бы получил религиозное образование.

— Религиозное образование? Жреческое? — Горм был глубоко шокирован.

— Ну да. Это мой черный позор и тайна. Но преподобные отцы меня не стерпели. Они выгнали меня по причинам, достаточным, чтобы способствовать получению светского образования на Установлении. Но слушай, мне пора отсюда сматываться. Как твоя квота в этом году?

Горм раздавил сигарету и поправил свою шапочку.

— Сейчас отправляюсь с последним грузом. Я ее выполнил.

— Везунчик, — признал Пониетс.

Еще долгое время после того, как Лес Горм отбыл, Пониетс неподвижно сидел в раздумье.

Значит, Эскель Горов был на Асконе — и к тому же в тюрьме!

Это было худо! В сущности, еще хуже, чем могло показаться на первый взгляд. Одно дело — излагать разбавленную версию всей истории любопытному мальчишке, чтобы спровадить его поскорее. Совсем другое — столкнуться с правдой самому.

Ибо Лиммар Пониетс являлся одним из тех немногих, которым было известно, что Старший Купец Эскель Горов вообще не торговец, а совсем наоборот, агент Установления!

2.

Две недели миновали! Две недели — впустую.

Неделя, чтобы достичь Асконы, у самых дальних границ которой ему наперехват отовсюду ринулись бдительные боевые корабли. Какой бы системой обнаружения они ни обладали, работала она неплохо.

Они неспешно двигались бок о бок с ним, не подавая сигналов, поддерживая дистанцию и явно указывая ему направление к центральному светилу Асконы.

При необходимости Пониетс мог бы справиться с ними. Корабли эти были оставлены ушедшей в небытие Галактической Империей и представляли собой спортивные яхты, а не военные звездолеты; без атомного оружия они были всего лишь игрушечными и бессильными эллипсоидами. Но Эскель Горов находился в их руках, а Горов не из тех заложников, которых можно терять. Асконийцы, должно быть, тоже знали это.

А затем другая неделя — неделя, чтобы прорваться с неимоверными сложностями сквозь тучи младших чиновников, образующие буфер между Великим Мастером и внешним миром. Каждого подсекретаришку нужно было умаслить, удовлетворив его неуемное тщеславие. Каждый нуждался в тщательных и тошнотворных уговорах, чтобы поставить свою роскошную подпись, служившую тропой к чиновнику на один ранг выше.

Впервые Пониетс обнаружил, что его удостоверение купца бесполезно.

И вот, наконец, по истечении двух недель наступил момент, когда Пониетс оказался у резной двери, по сторонам которой стояла стража, а за ней находился Великий Мастер.

Горов все еще был в плену, а груз Пониетса бесполезно пылился в отсеках его корабля.

Великий Мастер оказался маленьким человечком с лысеющей головой и сильно морщинистым лицом; его тело казалось наглухо придавленным огромным, блестящим меховым воротником.

Пальцы его шевельнулись, и шеренга вооруженных людей подалась в стороны, освободив проход, по которому Пониетс прошествовал к подножию Государственного Кресла.

— Помолчите, — отрезал Великий Мастер, и раскрывшиеся было губы Пониетса плотно сжались.

— Так-то лучше, — правитель Асконы явно расслабился. — Я не выношу бесполезной болтовни. Вы не в состоянии угрожать, а я не терплю лести. Нет места и для жалоб на оскорбление. Я потерял счет тому, сколько раз вас, бродяг, предупреждали, что ваши дьявольские машины не нужны Асконе.

— Сударь, — спокойно сказал Пониетс, — я не пытаюсь оправдать купца, о котором идет речь. Не в обычае купцов вмешиваться там, где их не желают видеть. Но Галактика велика: бывало, что и раньше границы нарушались ненамеренно. Это плачевная ошибка.

— Плачевная, несомненно, — проскрипел Великий Мастер. — Но ошибка ли? Ваши люди на Глиптале IV принялись бомбардировать меня просьбами о переговорах спустя каких-нибудь два часа после того, как святотатец и негодяй был схвачен. Они неоднократно предупреждали меня и о вашем прибытии. Это выглядит как хорошо организованная кампания по освобождению. Видно, вы ожидали многого — пожалуй, слишком многого, чтобы то была ошибка, плачевная или нет.

Темные глаза асконийца горели презрением. Он разговорился:

— Неужто вы, торговцы, перелетающие от мира к миру, подобно обезумевшей мошкаре, до такой степени уверены в своих правах, что можете приземлиться на главной планете Асконы, в центре системы, и считать это непреднамеренным пограничным инцидентом? Уж конечно нет.

Пониетс внутренне напрягся. Он произнес настойчивым тоном:

— Если имела место намеренная попытка торговли, ваша Почитаемость, то она неразумна и противоречит строжайшим правилам нашей Гильдии.

— Неразумна, о да, — отрезал аскониец. — Настолько, что ваш товарищ, вероятно, заплатит за нее жизнью.

У Пониетса перехватило дыхание. Для нерешительности места не оставалось. Он сказал:

— Смерть, ваша Почитаемость, есть явление настолько абсолютное и не подлежащее пересмотру, что, без сомнения, должна существовать какая-то альтернатива.

После паузы последовал осторожный ответ:

— Я слышал, что Установление богато.

— Богато? Разумеется. Но наши богатства из тех, от которых вы отказываетесь. Наши атомные товары стоят…

— Ваши товары ничего не стоят, ибо на них не почиет благословение предков. Ваши товары вредоносны и прокляты, ибо находятся под отлучением предков, — фразы эти были бесцветны как простое цитирование формулы.

Веки Великого Мастера опустились, и он добавил, уже со смыслом:

— Больше у вас нет ничего ценного?

Торговец не мог сообразить, что именно тот имеет в виду.

— Я не понимаю. Чего же вы хотите?

Аскониец развел руками.

— Вы, видно, хотите поменяться со мной местами, прося сообщить мои желания. Но я так не поступлю. Ваш коллега, вероятно, понесет установленное асконийским кодексом наказание за святотатство. Смерть в газовой камере. Мы — справедливый народ. Беднейший крестьянин в подобном случае пострадал бы не больше. Я, со своей стороны — не меньше.

Пониетс безнадежно пробормотал:

— Ваша Почитаемость, нельзя ли позволить мне поговорить с арестованным?

— Асконийский закон, — холодно сказал Великий Мастер, — не допускает вступать в сношения с осужденным.

Пониетс затаил дыхание — впрочем, только мысленно.

— Ваша Почитаемость, я прошу вас сжалиться над душой человека в тот час, когда она покидает его тело. Все время, пока жизнь его подвергалась опасности, он был лишен духовного утешения. Даже сейчас ему угрожает перспектива отправиться в объятия всевластного Духа, не успев подготовиться.

Великий Мастер произнес медленно и с подозрением:

— Вы из тех, кто Заботится о Душе?

Пониетс поник головой.

— Я был этому обучен. В пустых просторах космоса бродячие торговцы нуждаются в людях, подобных мне, дабы позаботиться о духовной стороне жизни, всецело отданной коммерции и мирским благам.

Правитель Асконы задумчиво покусывал нижнюю губу.

— Каждый человек должен подготовить свою душу для пути к духам предков. Но я никогда не думал, что вы, торговцы — верующие люди.

3.

Когда Лиммар Пониетс ступил за прочно укрепленную дверь, Эскель Горов пошевелился на своей койке и приоткрыл один глаз. Дверь гулко захлопнулась. Горов сплюнул и поднялся на ноги.

— Пониетс? Они послали тебя?

— Чистая случайность, — горько произнес Пониетс, — или же работа моего личного злонамеренного демона. Во-первых, ты вляпался на Асконе. Во-вторых, мой торговый путь, как известно Совету Купечества, привел меня на расстояние пятидесяти парсек от данной системы как раз во время события номер один. В-третьих, мы раньше работали вместе, и Совет это знает. Разве расстановка фигур не выглядит приятной неизбежностью? Ответ так и напрашивается.

— Будь осторожен, — напряженно проговорил Горов. — Нас явно подслушивают. У тебя есть исказитель поля?

Пониетс указал на резной браслет, охватывавший его запястье, и Горов успокоился. Пониетс огляделся. Камера была пуста, но обширна и хорошо освещена. Ничем неприятным не пахло. Он сказал:

— Неплохо. Они обращаются с тобой, надев лайковые перчатки.

Горов пропустил эти слова мимо ушей.

— Послушай, как ты добрался сюда? Я сижу в строгой изоляции почти две недели.

— Стало быть, с момента моего прибытия. Старый филин, который тут начальствует, имеет, видно, свои слабости. Он любит благочестивые речи, так что я рискнул — и это сработало. Он радостно перережет тебе глотку, если это ему будет нужно, но остережется повредить благополучию твоей нематериальной и проблематичной души. Это просто эпизод из эмпирической психологии. Купец должен знать понемногу обо всем.

Горов сардонически усмехнулся.

— Оказывается, ты посещал также и школу психологов. Впрочем, ты прав, Пониетс. Я рад, что послали именно тебя. Но Великий Мастер исключительно невзлюбил мою душу. Упоминал ли он о выкупе?

Глаза торговца сузились.

— Намекал — и довольно откровенно. А также угрожал смертью в газовой камере. Я вел игру осторожно и уклонился: это могло оказаться ловушкой. Так значит, это вымогательство? Чего же именно он желает?

— Золота.

— Золота! — Пониетс помрачнел. — Собственно металла? И зачем же?

— Это их средство обмена.

— Ну да! Откуда же я возьму золото?

— Откуда угодно. Послушай, это важно. Со мной ничего не произойдет, пока Великий Мастер ощущает близость золота. Обещай ему, обещай так много, как только он запросит. Потом отправляйся, если необходимо, на Установление, чтобы раздобыть золото. Когда я буду свободен, нас выпроводят из системы, и тогда мы расстанемся.

Пониетс произнес неодобрительно:

— А потом ты вернешься и попробуешь все сызнова.

— Мне предписано продать атомную технику Асконе.

— Ты не пролетишь и парсека, как они схватят тебя. Думаю, ты это знаешь сам.

— Не знаю, — сказал Горов. — А если б и знал, это не изменило бы положения дел.

— Во второй раз они тебя убьют.

Горов пожал плечами. Пониетс спокойно сказал:

— Собираясь вести переговоры с Великим Мастером, я желаю знать все. Пока же я действовал почти вслепую. И при этом несколько моих мягких замечаний чуть было не довели его Почитаемость до припадка.

— Все довольно просто, — заметил Горов. — Единственный путь, которым мы можем повысить безопасность Установления здесь, на Периферии — это сформировать коммерческую империю, управляемую религией. Мы все еще слишком слабы, чтобы навязывать политический контроль. Удерживать Четыре Королевства — это все, на что мы способны.

Пониетс согласно кивал.

— Это я понимаю. А любая система, не принимающая атомных изделий, никогда не подпадет под наш религиозный контроль…

— …И поэтому может сделаться средоточием независимости и враждебности. Да, именно.

— Что ж, отлично, — сказал Пониетс, — это в теории. Но что же на самом деле мешает продаже? Религия? Великий Мастер подразумевал именно ее.

— Речь идет о форме поклонения предкам. Их легенды рассказывают об ужасном прошлом, от которого они были спасены простыми и добродетельными героями прежних поколений. В действительности все это сводится к смутам периода анархии лет сто назад, когда были изгнаны имперские войска и введено независимое правление. Развитая наука и, особенно, атомная энергия стали отождествляться со старым имперским режимом, о котором они вспоминают с ужасом.

— Ах, вот как? Но у них есть отличные маленькие кораблики, которые легко засекли меня с расстояния в два парсека. Тут попахивает атомной технологией.

Горов пожал плечами.

— Эти корабли, без сомнения, остались от Империи. Может быть, они и снабжены атомными двигателями. Они хранят то, что им досталось. Но они не хотят усовершенствований, а их внутренняя экономика всецело неатомная. Вот что мы должны изменить.

— И как же ты собирался это сделать?

— Сломив сопротивление в одном месте. Говоря проще, если бы я смог продать перочинный ножик с силовым лезвием какому-нибудь дворянину, в его же интересах было бы повлиять на власти, чтобы те приняли законы, позволяющие ему пустить этот ножик в ход. Честно говоря, это звучит глупо, но психологический смысл здесь есть. Чтобы продавать стратегически важные товары в стратегически важные моменты, надо создать проатомную фракцию при дворе.

— И с этой целью отправили тебя, а я тут лишь для того, чтобы выкупить тебя и убраться; ты же останешься для новой попытки? Разве это не то же, что чесать ухо ногой?

— В каком это смысле? — с опаской поинтересовался Горов.

— Послушай, — Пониетс заговорил со внезапным вдохновением, — ты дипломат, а не купец; назвать тебя торговцем еще не значит сделать тебя им. Это дело для того, кто занимается торговлей — а я здесь с полным грузом, который скоро протухнет от бесполезности, и с квотой, которая, похоже, никогда не будет выполнена.

— Ты хочешь сказать, что собираешься рискнуть жизнью ради чего-то, не имеющего к тебе отношения? — Горов слабо усмехнулся.

Пониетс сказал:

— А ты хочешь сказать, что это вопрос патриотизма, а купцы не патриотичны?

— Последнее общеизвестно. Первопроходцы никогда не бывают патриотами.

— Отлично. Я принимаю это. Я не ношусь по космосу для спасения Установления или для чего-либо иного в таком же роде. Но я отправился делать деньги — и вот мой шанс. Если это одновременно поможет и Установлению, тем лучше. А жизнью я рисковал и при более дохлых шансах.

Пониетс поднялся, и Горов тоже встал вместе с ним.

— Что же ты собираешься делать?

Торговец усмехнулся.

— Горов, я не знаю — пока не знаю. Но если суть дела в том, чтобы что-то продать, то я — именно тот, кто тебе нужен. Вообще-то я не хвастун, но на одном я всегда настаиваю. Я до сих пор никогда не возвращался, не выполнив квоты.

Стоило ему постучать, как дверь камеры открылась почти мгновенно, и с обеих сторон ввалилось по стражнику.

4.

— Демонстрация! — мрачно сказал Великий Мастер.

Он как следует закутался в свои меха и сжал худой рукой железную булаву, которую использовал как трость.

— И золото, ваша Почитаемость.

— И золото, — неосторожно согласился Великий Мастер.

Пониетс поставил ящик на пол и открыл его, постаравшись при этом принять по возможности торжественный и одновременно самоуверенный вид. Перед лицом всеобщей враждебности он чувствовал себя одиноким; сходное чувство он испытывал и в свой первый год в космосе. Полукруг бородатых советников неодобрительно взирал на него. Среди них был и Ферл, узколицый фаворит, восседавший в застылой враждебности рядом с Великим Мастером. Пониетс уже однажды встретился с ним и немедленно выделил его как главного врага и, следовательно, как главную жертву.

Снаружи небольшая армия ждала исхода событий. Пониетс был надежно изолирован от своего корабля; единственным его оружием была попытка подкупа, а Горов все еще оставался заложником.

Он в последний раз отрегулировал неуклюжее чудище, которое стоило ему недели изобретательских усилий, и еще раз взмолился, чтобы облицованный свинцом кварц выдержал нагрузку.

— Что это? — спросил Великий Мастер.

— Это, — сказал Пониетс, отступив в сторону, — небольшое устройство, которое я сам сконструировал.

— Я понял, но это не та информация, которой я ожидаю. Не есть ли это одна из чернокнижных гадостей вашего мира?

— Устройство имеет атомную природу, — серьезно признал Пониетс, — но никому из вас нет необходимости прикасаться к нему или что-либо с ним делать. Оно предназначено лишь для меня, и если оно и содержит что-либо отвратительное, все зло его я беру на себя.

Великий Мастер угрожающим жестом поднял свою железную трость над машиной, и его губы быстро и беззвучно задвигались в очистительном заклинании. Узколицый советник по правую руку наклонился к нему, и его торчащие рыжие усы приблизились к уху Великого Мастера. Дряхлый аскониец раздраженно отстранился.

— И в чем же состоит связь между вашим орудием зла и золотом, которое может спасти жизнь вашего соотечественника?

— Этой машиной, — начал Пониетс, мягко опустив руку на центральную камеру и поглаживая ее твердые, округлые бока, — я могу обращать железо, ненужное вам, в золото высочайшего качества. Это единственное известное людям устройство, которое берет железо — грубое железо, ваша Почитаемость, железо, выпирающее из вашего кресла и из стен этого здания, — и превращает его в сверкающее, весомое, желтое золото.

Пониетс чувствовал, что порет чушь. Обычно его речи при представлении товара были гладки, легки и правдоподобны; эта же хромала как подбитый космический фургон. Но Великого Мастера интересовало содержание, а не форма.

— Вот оно что! Трансмутация? Мне знакомы дураки, пытавшиеся доказать свое умение. Они дорого заплатили за святотатственное любопытство.

— Добились ли они успеха?

— Нет, — Великий Мастер, казалось, холодно забавлялся. — Успех в попытке изготовления золота явился бы преступлением, включающим собственное искупление. Фатальной будет попытка плюс провал! Ну так что же вы можете сделать с моим жезлом? — он стукнул им по полу.

— Ваша Почитаемость извинит меня. Мое устройство — это небольшая модель, сделанная мною собственноручно, а ваш жезл слишком длинен.

Блестящие глазки Великого Мастера забегали и остановились.

— Рандель, ваши пряжки. Давайте, давайте их сюда. Если понадобится, мы возместим их вдвойне.

Пряжки прошли по ряду из рук в руки. Великий Мастер задумчиво взвесил их на ладони.

— Вот, — сказал он и швырнул их на пол.

Пониетс подобрал их. Он с усилием оттянул крышку цилиндра и, щурясь и морщась от напряжения, тщательно разместил пряжки по центру анодного экрана. Потом будет проще, но в первый раз осечек быть не должно.

Самодельный трансмутатор злорадно потрескивал десять минут. Начал слабо ощущаться запах озона. Асконийцы, бормоча, подались назад, и Ферл снова что-то настоятельно зашептал на ухо своему повелителю. Выражение лица Великого Мастера было каменным. Он не шелохнулся.

И пряжки стали золотыми.

Прошептав: "Ваша Почитаемость!", Пониетс протянул их Великому Мастеру, но старик, заколебавшись, жестом отверг их. Его взор не отрывался от трансмутатора.

Пониетс быстро произнес:

— Господа, это чистое золото. Сплошное золото. Если вам нужны доказательства, можете подвергнуть его всем известным физическим и химическим пробам. Его никоим образом нельзя отличить от золота естественного происхождения. Любое железо может быть подвергнуто такой обработке. Ржавчина не помешает, равно как и умеренное количество примесей…

Но Пониетс говорил зря. Золотые пряжки лежали на его протянутой ладони и говорили сами за себя.

Великий Мастер, наконец, неспешно простер руку, и узколицый Ферл тут же заговорил в открытую:

— Ваша Почитаемость, это золото — из ядовитого источника.

Пониетс возразил:

— Розы могут расти из грязи, ваша Почитаемость. При сделках с соседями вы приобретаете самые разнообразные товары, не допытываясь, как те их получили — с помощью ортодоксальных машин, освященных вашими добрыми предками, или же от презренных исчадий Космоса. Послушайте, я не предлагаю вам машину. Я предлагаю золото.

— Ваша Почитаемость, — сказал Ферл, — вы не ответственны за грехи чужестранцев: они действуют независимо от вашего одобрения, без вашего ведома. Но принять это странное псевдозолото, изготовленное греховным образом из железа, в вашем присутствии и с вашего согласия, — значит оскорбить живые души наших святых предков.

— И все же золото есть золото, — сомневаясь, произнес Великий Мастер, — и оно предлагается лишь в обмен на язычника, уличенного в преступлении. Вы слишком критически настроены, Ферл, — добавил он, но руку убрал.

Пониетс сказал:

— Вы сама мудрость, ваша Почитаемость. Взгляните: отпустив язычника, ваши предки ничего не потеряют; полученным же взамен золотом вы сможете украсить усыпальницы их святых душ. И уж конечно, будь золото даже греховным само по себе, то зло с необходимостью удалится, ежели вы соизволите употребить металл для столь благочестивых целей.

— Клянусь костями моего деда, — заявил Великий Мастер с поразительным неистовством, разлепив губы в резкой усмешке, — Ферл, вы зря наговариваете на этого молодого человека! Его утверждение обоснованно. Оно так же обоснованно, как и слова моих предков.

Ферл сказал уныло:

— Похоже, что так. Лишь бы обоснованность эта не оказалась орудием Злокозненного Духа.

— Сделаем еще лучше, — внезапно произнес Пониетс. — Возьмите золото в залог. Положите его на алтари ваших предков в качестве дара и задержите меня на тридцать дней. Если по истечении этого времени признаков недовольства не будет, если не случится каких-либо бедствий — значит, дар принят. Какие доказательства можно предложить сверх этого?

И когда Великий Мастер приподнялся, ища несогласных, ни один человек в совете не выказал неодобрения. Даже Ферл пожевал обтрепанные кончики своих усов и коротко кивнул. Пониетс улыбнулся и подумал о пользе религиозного образования.

5.

Еще неделя миновала в попытках устроить встречу с Ферлом. Пониетс был в постоянном напряжении, хотя уже привык к чувству физической беспомощности. Пределы города он покинул под стражей. На загородной вилле Ферла он находился под стражей. Такое положение приходилось принимать безоговорочно.

Вне круга Старейшин Ферл казался выше и моложе. В повседневном костюме он вообще не выглядел Старейшиной. Он сказал отрывисто:

— Вы странный человек, — его близко посаженные глаза слегка бегали. — Всю эту последнюю неделю и особенно последние два часа вы ничего не делали, лишь намекали, что я нуждаюсь в золоте. Это кажется излишним, ибо кто в нем не нуждается? Почему бы не сделать следующего шага?

— Дело не просто в золоте, — сказал Пониетс осмотрительно. — Не только в золоте. Не в монетке-двух. Дело скорее в том, что скрывается за золотом.

— Ну и что же может скрываться за золотом? — подстрекал его Ферл с выгнутой книзу усмешкой. — Уж верно это не подготовка к очередной неуклюжей демонстрации.

— Неуклюжей? — Пониетс слегка нахмурился.

— О да, определенно, — Ферл сложил руки и мягко водрузил на них подбородок. — Я вас не критикую. Я полагаю, что неуклюжесть была намеренной. И я мог бы предупредить о том его Почитаемость, будь я уверен в мотивах. А на вашем месте я изготовил бы золото на корабле и предложил бы его с глазу на глаз. И зрелище, которое вы нам представили, и чувство неприязни к вам же — всего этого, к вашей же выгоде, не было бы и в помине.

— Истинно так, — признал Пониетс, — но поскольку я являлся самим собой, то смирился со всем этим ради привлечения вашего внимания.

— Ах, так? И только? — Ферл не сделал попытки скрыть насмешливое презрение. — И, значит, тридцатидневный очистительный период вы предложили, чтобы выиграть время и обратить мое внимание на нечто чуть более существенное. Но что если золото окажется нечистым?

Пониетс позволил себе мрачно пошутить в ответ:

— Когда суждение об этой порочности зависит от тех, кто менее всего заинтересован в обнаружении таковой?

Ферл, подняв взгляд, в упор разглядывал торговца. Он выглядел одновременно удивленным и довольным.

— Разумный довод. Теперь скажите, почему вы пожелали заинтересовать меня.

— Охотно. За короткое время моего пребывания здесь я отметил важные факты, относящиеся к вам и интересные для меня. К примеру, вы молоды — очень молоды для члена совета, и происходите из относительно молодого рода.

— Вы критикуете мой род?

— Отнюдь. Ваши предки — великие и святые люди; с этим все согласятся. Но кое-кто поговаривает, что вы не принадлежите к одному из Пяти Колен.

Ферл откинулся в кресле.

— При всем уважении к Пяти Коленам, — слова были произнесены с нескрываемым сарказмом, — они обладают оскудевшими чреслами и жидкой кровью. В живых осталось не более пятидесяти представителей Пяти Колен.

— И все же есть такие, кто заявляют, будто нация не захочет увидеть человека, не принадлежащего к Коленам, на посту Великого Мастера. А столь молодой и недавно выдвинувшийся фаворит Великого Мастера просто принужден нажить себе могущественных врагов среди великих государственных мужей — так, по крайней мере, говорят. Его Почитаемость стареет, и защита его не продлится после смерти, когда, без сомнения, именно один из ваших врагов примется толковать слова его Духа.

— Для иностранца вы слышали слишком много. Такие уши надо отрезать, — пригрозил Ферл.

— Это можно решить впоследствии.

— Дайте-ка мне угадать, — Ферл нетерпеливо заерзал в кресле. — Вы собираетесь предложить мне богатство и власть в виде тех зловредных машинок, что везете в своем корабле. Так?

— Допустим, так. Каковы будут ваши возражения? Ваши представления о добре и зле — и больше ничего?

Ферл покачал головой.

— Вовсе нет. Послушайте, мой Чужеземец, вы с вашим языческим агностицизмом составили о нас определенное мнение, — но лично я не являюсь рабом нашей мифологии, хотя и могу казаться таковым. Я образованный человек, сударь, и, надеюсь, также и просвещенный. Полный объем наших религиозных обычаев, причем скорее в ритуальном, чем в этическом смысле, предназначен для толпы.

— Тогда на чем же основаны ваши возражения? — мягко настаивал Пониетс.

— Именно на факторе толпы. Я мог бы иметь с вами дело, но ваши машинки должны использоваться, чтобы приносить толк. Как может придти ко мне богатство, если я должен буду употреблять — что вы там продаете? — ну, скажем к примеру, бритву, только в строжайшей, глубокой тайне. Даже если мой подбородок будет более легко и чисто выбрит, как я стану богатым? А как я смогу избежать смерти в газовой камере или гнева толпы, если когда-нибудь меня застигнут за ее употреблением?

Пониетс пожал плечами.

— Вы правы. Я мог бы, конечно, отметить, что решение заключается в просвещении вашего народа, дабы подготовить его к использованию атомной техники — к его удобству и к вашей собственной существенной выгоде. Это было бы грандиозной задачей, я не отрицаю; но результаты будут еще более грандиозными. Но это ваши проблемы; сейчас они меня не касаются. Ибо я не предлагаю ни бритв, ни ножей, ни механических мусороуничтожителей.

— Что же вы предлагаете?

— Само золото как таковое. Вы можете получить машину, которую я показывал на той неделе.

Теперь напрягся Ферл, и кожа у него на лбу задергалась.

— Трансмутатор?

— Именно. Ваш запас золота будет равен вашему запасу железа. Этого, как мне представляется, достаточно для выполнения всех пожеланий. Достаточно для обретения самого звания Великого Мастера, несмотря на врагов и на вашу молодость. И это безопасно.

— В каком смысле?

— В том, что секретность — это суть ее использования; та секретность, которую вы описали как единственную меру безопасности по отношению к атомной технике. Вы можете запрятать трансмутатор в глубочайшем подземелье прочнейшей крепости в вашем удаленнейшем поместье, и он все равно принесет вам немедленное богатство. Вы покупаете золото, а не машину, и золото это не несет на себе следов своего происхождения, ибо его нельзя отличить от естественного.

— Кто же будет управлять машиной?

— Вы сами. Вам потребуется лишь пять минут на обучение. Я устрою это для вас, как только вы захотите.

— А взамен?

— Что ж, — Пониетс стал осторожен. — Я прошу немалую цену. Это — мой доход. Скажем — ибо машина эта дорогая — эквивалент кубического фунта золота в виде сварочного железа.

Ферл расхохотался, а Пониетс покраснел.

— Замечу, сударь, — добавил он упрямо, — что вы сможете вернуть себе эту стоимость за два часа.

— Правильно, а через час вы, может быть, уберетесь отсюда, а моя машина вдруг станет ни на что не годной. Мне нужны гарантии.

— Я даю вам слово.

— Превосходно, — Ферл иронически поклонился, — но ваше присутствие будет еще лучшей страховкой. Даю вам мое слово, что заплачу через неделю после получения машины в работоспособном виде.

— Невозможно.

— Невозможно? Ведь вы уже подвергли себя опасности смертного приговора, предложив мне что-то на продажу. Единственная альтернатива моему слову — это то, что в противном случае вы завтра угодите в газовую камеру.

Лицо Пониетса было бесстрастным, но глаза его вспыхнули. Он сказал:

— Это нечестное преимущество. Вы хотя бы письменно изложите свое обещание.

— Чтобы тоже подпасть под казнь? Нет, сударь! — Ферл широко и довольно улыбнулся. — Нет, сударь! Из нас двоих глупцом является лишь один.

Купец сказал упавшим голосом:

— Тогда придется признать, что мы договорились.

6.

Горов был освобожден на тридцатый день, и пятьсот фунтов желтейшего золота заняли его место. Вместе с ним было отпущено и хранившееся в неприкосновенности омерзительное устройство — его корабль.

Затем, как и ранее на пути к асконийской системе, цилиндрический строй из округлых корабликов сопроводил их в обратный путь.

Пониетс наблюдал за слабо освещенной искоркой, представлявшей собой корабль Горова, пока голос самого Горова пробивался к нему вполне ясно, хотя и слабо, по узкому, закрытому от искажений эфирному лучу. Тот говорил:

— Но ведь это не то, что требовалось, Пониетс. Трансмутатор не подойдет. Кстати, откуда ты его взял?

— Ниоткуда, — терпеливо отвечал Пониетс. — Я его слепил из камеры для облучения пищи. На самом деле он никуда не годится. Он пожирает столько энергии, что не может эксплуатироваться в серьезных масштабах — иначе Установление использовало бы трансмутацию, вместо того чтоб рыскать по всей Галактике в поисках тяжелых металлов. Это один из стандартных трюков, используемых всеми купцами, хотя я еще не видел такого трансмутатора, который превращал бы железо в золото. Но он впечатляет и работает — хотя и временно.

— Отлично. Но данный трюк пользы не принес.

— Он вытащил тебя из этого поганого места.

— Но ведь нужно совсем не это! Тем более, что как только мы стряхнем наш заботливый эскорт, мне придется возвращаться.

— Чего ради?

— Ты же сам объяснял своему политикану, — голос Горова почти срывался. — Вся суть твоей сделки основывалась на том, что трансмутатор является средством, а не самодовлеющей ценностью; что покупатель получает золото, а не машину. Это хорошая психология, поскольку она сработала, но…

— Но? — настаивал Пониетс мягко и упорно.

Голос в приемнике стал пронзительным.

— Но мы же хотели продать им настоящую машину: что-нибудь такое, что они захотели бы использовать открыто; что-нибудь, побуждающее их просто из интереса заняться атомной техникой.

— Я все это понимаю, — вежливо сказал Пониетс. — Ты это уже объяснял. Но посмотри, что же последует из моей сделки. Пока этот трансмутатор продержится, Ферл будет чеканить золото; а проработает эта штука достаточно долго, чтобы он смог купить себе следующие выборы. Теперешний Великий Мастер долго не протянет.

— Ты рассчитываешь на благодарность? — холодно спросил Горов.

— Нет, на разумный интерес. Трансмутатор принесет ему избрание; прочие механизмы…

— Нет! Нет! Твои предпосылки ошибочны. Не трансмутатору он будет признателен, а старому доброму золоту. Вот что я стараюсь растолковать тебе.

Пониетс ухмыльнулся и устроился поудобнее. Отлично. Хватит поддразнивать беднягу Горова: тот был уже на пределе. Купец сказал:

— Не так быстро, Горов. Я не кончил. Другие вещички уже пущены в дело.

Последовало короткое молчание. Затем голос Горова зазвучал сдержаннее.

— Какие еще вещички?

Пониетс сделал машинальный и бесполезный в данном случае жест.

— Видишь этот эскорт?

— Вижу, — бросил Горов. — Расскажи, что за штучки.

— Расскажу, если будешь слушать. Нас эскортирует личный флот Ферла: особая честь, оказанная ему Великим Мастером. Он умудрился провернуть это дело.

— И что?

— И куда же, ты думаешь, он нас сопровождает? На свои рудники у границ Асконы, вот куда. Слушай! — Пониетс внезапно пришел в ярость. — Говорил я тебе или нет, что ввязался в это дело, чтобы делать деньги, а не спасать планеты? Отлично. Я продал этот трансмутатор за просто так. За просто так, если не считать риска газовой камеры, а это не покрывает квоты.

— Вернемся к рудникам, Пониетс. Они-то к чему имеют отношение?

— К прибыли. Мы будем грузить олово, Горов. Столько олова, сколько влезет в эту старую посудину до самого последнего кубического фута, а затем еще и для тебя. Я спускаюсь с Ферлом вниз для погрузки, а ты, старина, будешь прикрывать меня сверху всеми стволами, какими располагаешь — на тот случай, если Ферл относится к этому делу не так юмористически, как старается показать. Это олово и есть моя прибыль.

— За трансмутатор?

— За весь мой груз атомной техники. За двойную цену плюс премия, — он почти извинительно пожал плечами. — Я признаю, что накрыл Ферла изрядно, но я ведь должен выполнить квоту, не так ли?

Горов явно запутался. Он сказал слабым голосом:

— Не можешь ли ты объяснить подробнее?

— Чего тут объяснять? И так все ясно, Горов. Гляди сам, эта хитрая бестия думала, что поймала меня в надежную ловушку, поскольку его слово перед Великим Мастером весомее моего. Да, он взял трансмутатор. На Асконе это страшное преступление. Но в любое время он мог заявить, что заманил меня в ловушку из чисто патриотических мотивов, и объявить меня продавцом запрещенных товаров.

— Это было очевидно.

— Несомненно, но, как оказалось, словам были противопоставлены не только слова. Видишь ли, Ферл никогда не слышал и даже не подозревал о существовании микропленочного рекордера.

Горов внезапно расхохотался.

— Вот именно, — сказал Пониетс. — Он владел ситуацией. Я получал по заслугам. Но когда я с видом побитой собаки установил ему трансмутатор, то приделал к этой штуковине рекордер, а на следующий день при повторном осмотре снял его. Я заполучил отличную видеозапись его святая святых, где он сам, бедняга Ферл, орудовал трансмутатором, выжимая из него последние эрги и кудахча над своим первым куском золота, словно над яйцом, которое только что снес.

— И ты показал ему результат?

— Через два дня. Этот лопух в жизни не видел объемных изображений со звуком и цветом. Он уверяет, что не суеверен, но если ты сможешь показать мне другого столь же испуганного взрослого человека, назови меня салагой. Когда же я разъяснил Ферлу, что установил рекордер на городской площади, настроив так, чтобы тот включился в полдень, когда миллион фанатичных асконийцев соберется посмотреть запись, а вслед за тем — разорвать его на кусочки, он через полсекунды валялся у меня в ногах и что-то лопотал. Он готов был заключить любую сделку.

— А ты, — Горов давился от смеха, — ты в самом деле… я хочу сказать, действительно ли ты установил рекордер на городской площади?

— Нет, но это безразлично. Он заключил сделку. Он купил все штучки, что были у меня, а также все, что были у тебя, за такое количество олова, которое мы сможем увезти. В тот миг он мог поверить, что я способен на все. Соглашение заключено письменно, и ты получишь копию перед тем, как я спущусь с ним вместе — просто еще одна предосторожность.

— Но ты подорвал его "я", — сказал Горов. — Будет ли он использовать наши штучки?

— Почему бы и нет? Для него это единственный способ возместить свои потери, а если он извлечет из них еще и деньги, то спасет свою честь. И он будет следующим Великим Мастером — и к тому же наиболее стоящим из всех, чьей благосклонности мы бы добивались.

— Да, — сказал Горов, — это выгодная сделка. Но твои методы определенно не очень пристойны. Неудивительно, что тебя выкинули из семинарии. Неужели у тебя нет чувства морали?

— А каковы ставки? — безразлично произнес Пониетс. — Ты же знаешь, что говорил о чувстве морали Сальвор Хардин.

1.

КУПЦЫ — …С психоисторической неизбежностью экономический контроль Установления возрастал. Купцы богатели, — а с богатством приходит власть…

Иногда забывают, что Гобер Мэллоу начал жизнь как обычный купец. Но никогда не забудется, что кончил он ее как первый из Торговых Королей…

ENCYCLOPEDIA GALACTICA

Джорейн Сатт соединил кончики тщательно наманикюренных пальцев и сказал:

— Это немного загадочно. В сущности — строго между нами — это, может быть, еще один из кризисов Хари Селдона.

Человек, сидевший напротив, полез за сигаретой в карман своей короткой смирнианской куртки.

— Я не знал об этом, Сатт. Как правило, политики начинают вопить о Селдоновском кризисе при каждых очередных выборах на пост мэра.

Сатт едва заметно улыбнулся.

— Я не веду избирательной кампании, Мэллоу. Мы столкнулись с атомным оружием, и мы не знаем, откуда оно берется.

Гобер Мэллоу, Старший Купец со Смирно, спокойно, почти безразлично затянулся.

— Валяйте дальше. Если вам есть еще что сказать, выкладывайте.

Мэллоу никогда не допускал с людьми Установления такой ошибки, как излишняя вежливость. Да, пусть он был родом со Внешних Областей, — человек остается человеком независимо от места своего рождения.

Сатт указал на трехмерную звездную карту на столе. Он подрегулировал настройку, и сгусток из полудюжины звездных систем запылал красным.

— Это, — сказал он спокойно, — Кореллианская Республика.

Торговец кивнул.

— Я там бывал. Вонючая крысиная нора! Полагаю, что вы можете именовать ее республикой, но всякий раз Коммдором там избирается кто-нибудь из семейства Арго. А если это кому-нибудь не понравится, то с ним может случиться всякое, — он поджал губу и повторил: — Я там бывал.

— Но вы вернулись, а это случается не всегда. Три неприкосновенных согласно Конвенции торговых корабля исчезли за последний год в пределах территории Республики. А корабли эти были вооружены всеми стандартными атомными пушками и оснащены защитой из силовых полей.

— Каковы были последние сообщения, поступившие с кораблей?

— Обычные отчеты. Ничего более.

— Что говорит Корелл?

Глаза Сатта насмешливо блеснули.

— У них не спросишь. Главнейший актив Установления на Периферии — это слава о его могуществе. Не думаете ли вы, что мы можем потерять три корабля, а потом спросить — куда они делись?

— Ну что ж, тогда попробуйте пояснить, чего вы от меня хотите.

Джорейн Сатт не тратил попусту времени на такую роскошь, как раздражение. Будучи секретарем мэра, он сдерживал советников от оппозиции, искателей работы, реформаторов, а также помешанных, утверждавших, будто они разгадали во всей полноте будущий исторический путь, разработанный Хари Селдоном. При наличии такого опыта рассердить его было не так-то легко. Он начал по порядку:

— Секундочку. Видите ли, исчезновение трех кораблей в одном и том же секторе за один год не может быть случайностью, а атомная энергия может быть побеждена лишь еще большей атомной мощью. Автоматически возникает вопрос: если Корелл имеет атомное оружие, то откуда он его получает?

— Ну и откуда же именно?

— Есть две возможности. Либо кореллианцы изготовили его сами…

— Очень натянуто!

— Очень. Но другая возможность заключается в том, что мы столкнулись с фактом измены.

— Вы так думаете? — голос Мэллоу был бесстрастен.

Секретарь сказал успокаивающе:

— В такой возможности нет ничего сверхъестественного. С тех пор, как Четыре Королевства приняли Конвенцию Установления, мы вынуждены иметь дело с немалым количеством инакомыслящего народа в каждом из них. Все бывшие королевства имеют своих претендентов на престол и прежних дворян, которые вряд ли могут возлюбить Установление. Может быть, кто-то из них приступил к активной деятельности.

Мэллоу начал медленно краснеть.

— Понятно. Так что же вы хотите сообщить мне? Я смирниец.

— Я знаю. Вы смирниец — родились на Смирно, одном из бывших Четырех Королевств. Вы человек Установления лишь по воспитанию. По рождению вы внешнеземелец и иностранец. Без сомнения, дед ваш был бароном во времена войн с Анакреоном и Лорисом, а ваши фамильные поместья были отобраны, когда Сеф Сермак перераспределил землю.

— Нет, клянусь Черным Космосом, нет! Мой дед был потомственным бедняком, из тех, кого именуют космическим отродьем, и умер на погрузке угля за нищенскую плату, еще до того, как Установление взяло верх. Я ничем не обязан старому режиму. Но я родился на Смирно, и я не стыжусь ни Смирно, ни смирнийцев, клянусь Галактикой! Ваши хитроумные намеки на измену не вгонят меня в такую панику, чтобы я стал вылизывать плевки Установления. А теперь вы можете либо давать свои указания, либо выдвигать обвинения. Мне все равно.

— Дорогой мой Старший Купец, мне ни на электрон не интересно, был ли ваш дед королем Смирно или же величайшим нищим планеты. Я процитировал эту чушь о вашем происхождении и ваших предках, чтобы показать, что я ими не интересуюсь. Видимо, вы упустили этот момент. Вернемся к делу. Вы смирниец. Вы знаете народ Внешних Областей. Кроме того, вы купец — и вдобавок один из лучших. Вы были на Корелле и знаете кореллианцев. Вот туда-то вам и следует отправиться.

Мэллоу глубоко вздохнул:

— Как шпиону?

— Вовсе нет. Как купцу — но держите глаза открытыми. Если вам удастся выяснить, откуда берется их мощь… Я могу напомнить вам, поскольку вы смирниец, что на двух из пропавших торговых кораблей были смирнийские экипажи.

— Когда я должен стартовать?

— А когда будет готов ваш корабль?

— Через шесть дней.

— Вот тогда-то вы и стартуете. Обо всех подробностях узнаете в Адмиралтействе.

— Отлично! — торговец встал, крепко пожал Сатту руку и зашагал прочь.

Некоторое время Сатт, выжидая, осторожно массировал затекшие пальцы; затем, пожав плечами, он вошел в кабинет мэра.

Мэр выключил видеоэкран и откинулся в кресле.

— Что ты думаешь обо всем этом, Сатт?

— Может быть, он просто хороший актер, — сказал Сатт и задумчиво поглядел вдаль.

2.

Вечером того же дня в холостяцкой квартире Джорейна Сатта на двадцать первом этаже "Хардиновского Здания" Публис Манлио потихоньку потягивал вино.

Именно тщедушное, стареющее тело Публиса Манлио вмещало в себя два крупнейших поста Установления. Он был Иностранным секретарем в кабинете мэра, а для всех внешних солнц, исключая лишь само Установление, он был к тому же Примасом Церкви, Подателем Священной Пищи, Владыкой Храмов и носителем почти бесконечного множества других замысловатых, но звучных титулов.

Манлио говорил:

— Но он согласился на твое предложение отправить этого купца. Это уже кое-что.

— Этого очень мало, — сказал Сатт. — Никаких результатов до поры ждать не приходится. Вся история есть грубейший из вариантов военной хитрости, поскольку мы не можем предвидеть ее развитие до конца. Это просто закидывание веревки в надежде, что где-то по ее длине окажутся силки.

— Правда. А этот Мэллоу человек способный. Что если он не подойдет на роль подсадной утки?

— Это риск, на который надо идти. Если измена существует, то в ней замешаны способные люди. Если же ее нет, нам потребуется способный человек, чтобы выяснить истину. А Мэллоу будут стеречь. Твой бокал пуст.

— Нет, спасибо. Я выпил достаточно.

Наполнив свой бокал, Сатт терпеливо ждал, пока его собеседник предавался тревожным раздумьям. В чем бы эти раздумья ни заключались, толку в них было мало, ибо примас внезапно, почти взорвавшись, выпалил:

— Сатт, что у тебя на уме?

— Я скажу тебе, Манлио, — тонкие губы Сатта дрогнули. — Мы в разгаре Селдоновского кризиса.

Манлио уставился на него и тихо спросил:

— Откуда ты знаешь? Или Селдон опять появился в Своде Времени?

— Это необязательно, друг мой. Подумай сам, тут все почти очевидно. С тех пор как Галактическая Империя забросила Периферию и предоставила нас самим себе, мы никогда не встречались с противником, обладающим атомной энергией. Теперь же, впервые, он у нас есть. Даже взятый сам по себе этот факт кажется значительным. Но это еще не все. Ибо в первый раз за семьдесят лет мы столкнулись с крупным политическим кризисом у себя дома. Следует думать, что синхронизация обоих кризисов, внутреннего и внешнего, снимает все сомнения.

Глаза Манлио сузились.

— Если это все, то этого недостаточно для беспокойства. До сих пор было два Селдоновских кризиса, и оба раза Установлению грозила гибель. Пока эта опасность не появится вновь, о третьем кризисе говорить не приходится.

Сатт терпеливо выслушал его.

— Эта опасность приближается. Любой дурак заметит кризис, когда тот уже разразился. Настоящая же услуга государству — распознать кризис в зародыше. Суди сам, Манлио. Мы движемся по запланированной истории. Мы знаем, что Хари Селдон рассчитал исторические вероятности будущего. Мы знаем, что когда-нибудь мы воссоздадим Галактическую Империю. Мы знаем, что это займет тысячу лет или около того. И мы знаем, что за этот период мы столкнемся с определенными кризисами. Далее, первый кризис наступил спустя пятьдесят лет после основания Установления, а второй — через тридцать лет после первого. С тех пор прошло почти семьдесят пять лет. Время, Манлио, настало время.

Манлио неуверенно почесал нос.

— Ты подготовился к этому кризису?

Сатт кивнул.

— А я, — продолжал Манлио, — должен ли я играть в нем какую-либо роль?

Сатт снова кивнул.

— Перед тем, как встретить внешнюю угрозу атомной мощи, мы должны будем привести в порядок собственный дом. Эти купцы…

— Ну? — примас напрягся, и его взгляд стал пронзительным.

— Вот именно. Эти купцы. Они полезны, но они стали слишком сильными и вышли из-под контроля. Они внешнеземельцы, воспитанные вне религии. С одной стороны, мы вкладываем в их руки знание, с другой — снимаем сильнейшее средство нашей власти над ними.

— А если мы сможем доказать наличие предательства?

— Если сможем, то прямые действия будут очевидны и достаточны. Но это ничегошеньки не значит. Даже если среди них и нет изменников, они формируют элемент неопределенности в нашем обществе. Они не привязаны к нам ни патриотизмом, ни общностью происхождения, ни даже религиозным почтением. Под их светским руководством внешние провинции, которые со времен Хардина смотрят на нас как на Священную Планету, могут отколоться.

— Все это я вижу, но меры защиты…

— Меры надо принимать быстро, пока Селдоновский кризис не обострился. Когда снаружи атомное оружие, а внутри — растущая недоброжелательность, ставки могут сделаться слишком серьезными, — Сатт опустил пустой бокал, который до этого вертел в пальцах. — Это явно твое дело.

— Мое?

— Я этого сделать не могу. Я назначен на свою должность и не располагаю законодательной властью.

— А мэр…

— Невозможно. Он — крайне скептичная личность. Он проявляет энергию, лишь только стараясь избегнуть ответственности. Но если возникнет независимая партия, которая сможет угрожать его переизбранию, он, пожалуй, позволит управлять собой.

— Но, Сатт, я не обладаю способностями к практической политике.

— Предоставь это мне. Кто знает, Манлио? Со времен Сальвора Хардина власть примаса и мэра никогда не объединялась в одном человеке. Но теперь такое может повториться — если твоя работа будет выполнена успешно.

3.

На противоположном конце города, в более простой обстановке, Гобер Мэллоу присутствовал на второй встрече. Он долго слушал собеседника, а затем осторожно произнес:

— Да, Твер, я слыхал о ваших кампаниях за представительство купцов в совете. Но почему именно я?

Джейм Твер, который любил по каждому поводу напоминать о том, что он был среди первых внешнеземельцев, получивших юридическое образование на Установлении, просиял.

— Я знаю что делаю, — сказал он. — Вспомните, где я вас впервые встретил в прошлом году.

— На Конвенте Купцов.

— Правильно. Вы вели заседание. Вы сначала пригвоздили этих краснорожих бугаев к их креслам, а потом заткнули за пояс и ушли восвояси. И с народными массами Установления у вас все в порядке. Вы обладаете обаянием — или, по крайней мере, устойчивой и отчаянной популярностью, что то же самое.

— Очень хорошо, — сухо сказал Мэллоу. — Но почему именно сейчас?

— Потому что сейчас наступил наш шанс. Знаете ли вы, что Секретарь по Образованию подал в отставку? Об этом вскоре будет объявлено публично.

— А вы откуда знаете?

— Это… неважно… — он с отвращением помахал рукой. — Знаю и все. Акционистская партия раскалывается, и мы можем сейчас же ее уничтожить, подняв вопрос о равных правах для купцов; или, точнее, об их отношении к демократии — за или против.

Мэллоу развалился в кресле, разглядывая свои толстые пальцы.

— Н-да. Сожалею, Твер. На следующей неделе я отбываю по делам. Вам придется найти кого-то другого.

Твер воззрился на него.

— Дела? Что еще за дела?

— Абсолютно сверхсекретные. Приоритет "три А". И все прочее в том же роде. Имел беседу с личным секретарем мэра.

— Со змеем Саттом? — Джейм Твер оживился. — Это только трюк. Это космическое отродье старается избавиться от вас, Мэллоу…

— Да погодите же вы! — Мэллоу стукнул кулаком по ладони другой руки. — Не кипятитесь. Если это трюк, я рассчитаюсь с ними по возвращении. Если же нет, то ваш змей Сатт играет нам на руку. Послушайте, близится Селдоновский кризис.

Мэллоу ждал реакции, но ее не последовало. Твер просто непонимающе глядел на него.

— Что это значит — Селдоновский кризис?

— Галактика! — От разочарования Мэллоу буквально взорвался гневом. — Вы что, ворон считали в школе? Что вы имеете в виду, задавая такой дурацкий вопрос?

Старший из двоих собеседников нахмурился.

— Если вы объясните…

Последовала долгая пауза.

— Я объясню, — брови Мэллоу опустились, и он заговорил, не торопясь. — Когда Галактическая Империя по краям начала отмирать, и когда эти края Галактики вернулись к варварству и отвалились, Хари Селдон и его банда психологов разместила колонию — так называемое Установление — здесь, в самой гуще свары, чтобы мы могли пестовать искусство, науку и технологию и образовать ядро Второй Империи.

— Ах да, да…

— Я не кончил, — холодно произнес торговец. — Будущий курс Установления был намечен в согласии с психоисторической наукой, в ту пору очень развитой, и все условия подобраны были так, чтобы вызвать ряд кризисов, которые заставили бы нас по возможности быстро следовать к будущей империи. Каждый кризис, каждый Селдоновский кризис отмечает эпоху в нашей истории. Сейчас мы близимся к одному из них — третьему.

Твер пожал плечами.

— Думаю, что об этом упоминалось в школе, но я окончил ее давно — раньше вас.

— Вероятно. Ладно, оставим это. Дело в том, что меня отправляют подальше, в самую сердцевину развивающегося кризиса. Нельзя предугадать, с чем я вернусь, а выборы в совет проходят каждый год.

Твер взглянул на него.

— Вы идете по какому-то следу?

— Нет.

— У вас есть определенные планы?

— Нет даже и малейшего намека на план.

— Что ж…

— Это ничего. Хардин как-то сказал: "Для успеха одного планирования недостаточно. Следует также импровизировать". Я буду импровизировать.

Твер неуверенно покачал головой, и они встали, глядя друг на друга. Мэллоу совершенно неожиданно и как бы невзначай сказал:

— Слушайте, а как насчет того, чтобы отправиться со мной? Да не смотрите так, дружище. Вы же были купцом до того, как решили, что политика интереснее торговли. По крайней мере, я так слыхал.

— А куда вы отправляетесь? Скажите хотя бы это.

— К Вассалийской Расселине. Пока мы не окажемся в космосе, я не могу высказаться определеннее. Ну так что же?

— А может быть, Сатт решит, что я должен находиться в его поле зрения?

— Вряд ли. Коль скоро ему не терпится избавиться от меня, то почему бы заодно и не от вас? А кроме того, ни один купец не сунется в космос, не набрав экипаж по собственному выбору. Я беру с собой кого хочу.

Глаза его собеседника странно блеснули.

— Отлично. Я отправляюсь, — он протянул свою руку. — Впервые за последние три года я буду участвовать в путешествии.

Мэллоу схватил и потряс руку Твера.

— Хорошо! Чудесно! А сейчас я пойду собирать парней. Вы знаете, где стоит "Дальняя Звезда", не так ли? Тогда увидимся завтра. До свидания.

4.

Корелл был не таким уж редким историческим феноменом — республикой, правитель которой обладал всеми атрибутами абсолютного монарха, за исключением титула. Потому республика эта имела удовольствие жить при обычном деспотизме, не сдерживаемом даже двумя умеряющими влияниями законных монархий: королевской "честью" и придворным этикетом.

Экономика Корелла отнюдь не процветала. Времена Галактической Империи прошли, не оставив по себе ничего, кроме молчаливых воспоминаний и разрушенных структур. Времена Установления еще не настали — а при яростной решимости правителя Корелла, Коммдора Аспера Арго, с его строгими предписаниями насчет деятельности купцов и жесточайшим запретом на миссионерство, не настали бы никогда.

Космопорт сам по себе был старый и разваливающийся. Экипаж "Дальней Звезды", убедившись в этом, сразу помрачнел. Затхлые ангары создавали и затхлое настроение, и Джейм Твер лишь почесывался и бесился, раскладывая пасьянс.

Гобер Мэллоу задумчиво сказал:

— Хорошее место для торговли.

Он спокойно глядел сквозь иллюминатор. Пока что о Корелле больше сказать было нечего. Путь сюда прошел без приключений. Эскадрилья кореллианских кораблей, ринувшаяся наперехват "Дальней Звезде", состояла из крошечных, хромающих остатков былой славы и изношенных, неповоротливых громадин. Кореллианцы с опаской держались на расстоянии, и этот страх сохранялся у них доныне — уже неделю просьбы Мэллоу об аудиенции у местных властей оставались без ответа.

— Здесь хорошая торговля, — повторил Мэллоу. — Можно назвать эти территории девственными.

Джейм Твер с раздражением глянул вверх, отбросив карты.

— Какого дьявола вы собираетесь здесь делать, Мэллоу? Экипаж ропщет, офицеры обеспокоены, а я задумываюсь…

— Задумываетесь? О чем же?

— О ситуации. И о вас. Что мы делаем?

— Ждем.

Пожилой купец фыркнул и покраснел. Он заворчал:

— Вы слепы, Мэллоу. Вокруг космодрома стража, наверху корабли. А может быть, они готовятся сделать из нас дырку в земле?

— У них была на это целая неделя.

— Может быть, они ждут подкрепления, — взор Твера был проницателен и тверд.

Мэллоу рывком уселся.

— Да, я об этом думал. Видите ли, тут возникает куча проблем. Прежде всего, мы добрались сюда без труда. Это, однако, может ничего не означать, ибо всего лишь три корабля из более чем трехсот исчезли в прошлом году. Процент невысок. Но это может означать также, что число их кораблей, оснащенных атомным оружием, невелико, и они стараются не демонстрировать их без необходимости, пока это число не возрастет. Но, с другой стороны, это может означать, что у них вовсе нет атомной энергии. Или она у них есть и держится втайне, из страха, что нам уже что-то известно. В конце концов, одно дело — пиратствовать против легковооруженных торговых кораблей. Совсем иное — дурачиться с аккредитованным посланником Установления, когда самый факт его появления может означать, что Установление что-то подозревает. Объединив все это…

— Погодите, Мэллоу, погодите, — Твер поднял руки. — Вы просто подавили меня своими речами. К чему вы клоните? Без этих ваших "если, может быть".

— Вам придется вникнуть в "если, может быть", иначе вы ничего не поймете, Твер. Они, подобно нам, выжидают. Они не знают, что я здесь делаю, а я не знаю, чем они располагают. Но я в менее выгодном положении, поскольку я один, а их — целая планета и, может быть, с атомной энергией. Я не могу позволить себе проявить слабость. Конечно, это опасно. Конечно, нас может ждать дыра в земле. Но мы это знали с самого начала. Что же еще остается делать?

— Я не… А это еще кто?

Мэллоу спокойно поднял голову и подстроил приемник. На засветившемся экране появились резкие черты вахтенного сержанта.

— Говорите, сержант.

— Извините, капитан, — сказал сержант. — Люди пустили на борт миссионера с Установления.

— Кого? — лицо Мэллоу побагровело.

— Миссионера, капитан. Он нуждается в госпитализации, капитан…

— От таких дел, сержант, в ней многие будут нуждаться. Прикажите людям занять боевые посты.

Комната отдыха для экипажа была почти пуста. Спустя всего лишь пять минут после приказа все, даже сменившиеся с вахты, находились у своих орудий. Именно быстрота являлась наибольшим преимуществом в анархических регионах межзвездного пространства Периферии, и именно быстротой превыше всего отличались экипажи на кораблях старших купцов.

Мэллоу вошел не спеша и оглядел миссионера со всех сторон. Затем его взгляд скользнул на лейтенанта Тинтера, который неловко переминался слева, и на вахтенного сержанта Демена, чье невыразительное лицо и флегматичная фигура маячили справа. Старший Купец обернулся к Тверу и на миг задумавшись, сказал:

— Что ж… Твер, приведите сюда, только без ажиотажа, всех офицеров, за исключением координаторов и трассировщиков. Люди пускай остаются на своих постах до следующего распоряжения.

Во время пятиминутной задержки Мэллоу пнул дверь в туалет, заглянул за бар, отдернул занавески на толстых окнах. Еще на полминуты он вообще покинул помещение, а затем вернулся, что-то отвлеченно мурлыча себе под нос. Комната заполнилась. Последним вошел Твер и тихо затворил за собой дверь.

Мэллоу спокойно сказал:

— Во-первых, кто пустил этого человека без моего указания?

Вахтенный сержант шагнул вперед. Все взгляды обратились на него.

— Простите, капитан. Это не был кто-то конкретно. Это было вроде общего соглашения. Он же один из нас, можно сказать, а эти чужестранцы здесь…

Мэллоу резко оборвал его.

— Я симпатизирую вашим чувствам, сержант, и понимаю их. Эти люди были под вашим началом?

— Да, капитан.

— Когда все кончится, они на неделю будут заперты в своих каютах. Вы же отстраняетесь от руководящих обязанностей на то же время. Понятно?

Лицо сержанта не дрогнуло, но плечи чуть поникли. Он четко произнес:

— Да, капитан.

— Вы можете идти. Займите свое место.

Дверь за ним закрылась. Поднялся ропот. Твер вмешался.

— За что вы его наказали, Мэллоу? Вы же знаете, что эти кореллианцы убивают захваченных миссионеров.

— Поступок, противоречащий моим приказам, плох сам по себе, пусть даже другие причины говорят в его пользу. Никто не должен был покидать корабль или входить в него без разрешения.

Лейтенант Тинтер недовольно пробурчал:

— Семь дней бездействия! Вы не можете в таких условиях поддерживать дисциплину.

Мэллоу сказал ледяным тоном:

— Я могу. При идеальных условиях в дисциплине нет особой доблести. Я должен ее добиваться перед лицом смерти, иначе она бесполезна. Где этот миссионер? Подайте его сюда.

Торговец уселся. Одетую в алый плащ фигуру осторожно подвели к нему.

— Как ваше имя, преподобный?

— А?

Закутанная в алое фигура повернулась к Мэллоу. Глаза миссионера были широко раскрыты, на одном виске виднелся синяк. На протяжении всего предыдущего отрезка времени он молчал и, насколько Мэллоу мог заметить, даже не шевельнулся.

— Ваше имя, преподобный?

Миссионер вдруг лихорадочно пробудился к жизни. Его руки раскинулись для объятий.

— Сын мой, дети мои. Пусть покровительственная десница Галактического Духа вечно пребудет над вами.

Твер выступил вперед с обеспокоенным видом и хрипло произнес:

— Этот человек болен. Кто-нибудь, уложите его в постель. Прикажите его уложить, Мэллоу, и позаботьтесь о нем. Он серьезно ранен.

Могучая рука Мэллоу остановила его.

— Не вмешивайтесь, Твер, или я выгоню вас из комнаты. Ваше имя, преподобный?

Руки миссионера сложились во внезапной мольбе.

— Вы люди просвещенные, спасите меня от язычников, — слова из него так и посыпались. — Спасите меня от этих скотов, этих неразумных, что гонятся за мной, огорчая Галактический Дух своими преступлениями. Я Джорд Парма с анакреонских миров. Я был посвящен на Установлении; на самом Установлении, дети мои. Я жрец Духа, посвященный во все таинства, явившийся сюда по зову внутреннего голоса, — он задыхался. — Я пострадал от рук необращенных. Раз вы — дети Духа, то во имя этого Духа защитите меня от них!

Из металлически рявкнувшего ящика аварийной тревоги грянул голос:

— В поле зрения подразделения противника! Просим инструкций!

Все взгляды машинально обратились на динамик.

Мэллоу яростно выругался. Он включил обратную связь и гаркнул:

— Сохраняйте бдительность! Это все!

Отключившись, он подошел к толстым занавескам, которые при его прикосновении отлетели в стороны, и мрачно выглянул наружу.

Вражеские подразделения! Как же! Их было несколько тысяч — в лице отдельных представителей кореллианской толпы. Валом валящая чернь окружила порт со всех сторон, и в холодном, резком свете магниевых факелов передние ее ряды стали подступать все ближе и ближе.

— Тинтер! — торговец не оборачивался, но затылок его покраснел. — Запустите наружный динамик и выясните, чего они хотят. Спросите, есть ли среди них представитель закона. Не давайте обещаний и не угрожайте, иначе я убью вас.

Тинтер повернулся и ушел.

Мэллоу ощутил жесткую руку на своем плече и стряхнул ее. Это был Твер. Его голос зазвучал гневным шипением.

— Мэллоу, вы обязаны удержать этого человека. Иначе невозможно будет сохранить честь и благопристойность. Он с Установления и, помимо всего, он жрец. Эти дикари снаружи… Вы слышите меня?

— Я слышу вас, Твер, — голос Мэллоу был резок. — У меня здесь есть другие дела, кроме как охранять миссионеров. Я буду, сударь, делать то, что захочу и, клянусь Селдоном и всей Галактикой, если вы попытаетесь остановить меня, я заткну вашу вонючую глотку. Не становитесь у меня на пути, Твер, или это будет ваш конец.

Он повернулся и шагнул мимо него.

— Эй, вы! Преподобный Парма! Вы знали, что согласно конвенции, миссионеры Установления не могут вступать на кореллианскую территорию?

Миссионер дрожал.

— Я могу направляться всюду, куда поведет меня Дух, сын мой. Если невежественные отказываются от просвещения, то не есть ли это еще более явный знак их нужды в нем?

— Речь не об этом, преподобный. Вы здесь находитесь, нарушая законы и Корелла, и Установления. Я не могу защитить вас на законном основании.

Руки миссионера снова поднялись. Прежнее его замешательство исчезло. Снаружи доносились хриплые выкрики из внешней переговорной системы и слабый, раскатистый ответный ропот разъяренной толпы. При этих звуках глаза его помутились.

— Вы слышите их? Зачем говорите вы мне о законе, о писанном людьми законе? Есть высшие законы. Разве не сказал Галактический Дух: ты не должен стоять в бездействии, когда причиняется вред твоим сотоварищам. И разве не говорил он: ибо так, как ты поступаешь со смиренными и беззащитными, так поступлено будет и с тобой. Или у вас нет пушек? Или у вас нет корабля? Не стоит ли за вами Установление? И не окружает ли вас повсюду Дух, правящий Вселенной? — он остановился, переводя дыхание.

Тут гулкий звук внешних динамиков "Дальней Звезды" стих, и возвратился обеспокоенный лейтенант Тинтер.

— Говорите! — кратко приказал Мэллоу.

— Капитан, они требуют выдать им Джорда Парму.

— А в противном случае?

— Разнообразные угрозы, капитан. Трудно понять их как следует. Их так много, и они кажутся совершенно безумными. Там есть некто, утверждающий, что он возглавляет район и обладает полицейской властью, но он явно не владеет собой.

— Владеет или нет, — пожал плечами Мэллоу, — но он представитель закона. Скажите им, что если этот управитель или полицейский или кто он там, приблизится к кораблю в одиночестве, он получит преподобного Джорда Парму.

И тут в его руках вдруг появилось оружие. Мэллоу добавил:

— Мне неизвестно, что такое — нарушение субординации. Я с подобным не сталкивался. Но если здесь кто-либо думает, что может поучать меня, мне придется проучить его в ответ — своими методами.

Ствол медленно повернулся и нацелился на Твера. Лицо пожилого купца с некоторым усилием приобрело нормальный вид, руки разжались и опустились. Он тяжело, с присвистом втянул носом воздух.

Тинтер вышел, и через пять минут от толпы отделилась щуплая фигура. Она приближалась медленно и неохотно, явно деморализованная страхом. Дважды человек оборачивался назад, и дважды недвусмысленные угрозы многоголового чудовища подгоняли его.

— Все в порядке, — Мэллоу повел своим ручным бластером, все еще не вкладывая его в кобуру. — Грун и Упшур, выведите его.

Миссионер завизжал. Негнущиеся пальцы его простерлись вверх, а широкие рукава упали, обнажив тонкие, жилистые руки. Внезапно последовала мгновенная, едва заметная вспышка света. Мэллоу моргнул и снова сделал пренебрежительный жест.

Вопли вырывавшегося из двойных объятий миссионера лились потоком:

— Будь проклят предатель, оставляющий ближнего своего злу и смерти. Пусть оглохнут уши, глухие к мольбам беспомощного. Пусть ослепнут глаза, слепые к невиновности. Пусть навечно почернеет душа, что общается с мраком…

Твер плотно зажал уши ладонями.

Мэллоу передернул свой бластер и отложил его.

— Разойдитесь по своим местам, — сказал он обыденным тоном. — Продолжайте наблюдение в течение шести часов после того, как толпа разойдется. Затем в течение сорока восьми часов нести удвоенную вахту. Дальнейшие инструкции по истечении этого времени. Твер, пойдемте со мной.

Они оказались наедине в личной каюте Мэллоу. Мэллоу указал на стул, и Твер присел. Его приземистая фигура казалась придавленной. Мэллоу саркастически взглянул на него.

— Твер, — сказал он. — Я разочарован. Видно, три года занятий политикой отучили вас от купеческих обычаев. Помните, на Установлении я могу быть демократом, но мой корабль будет управляться так, как я того желаю, одной лишь тиранией. Прежде мне никогда не приходилось обнажать бластер против своих людей, и я бы не сделал этого и сейчас, если бы вы не вылезли вперед. Твер, вы не занимаете официальной должности и находитесь здесь по моему приглашению, и я продолжаю соблюдать по отношению к вам вежливость — но наедине. Однако отныне в присутствии моих офицеров и экипажа я для вас "капитан", а не "Мэллоу". А когда я отдам приказ, в ваших же интересах вскочить с места быстрее, чем рекрут третьего класса, иначе вы окажетесь в трюме в кандалах. Понятно?

Партийный лидер сделал глотательное движение. Он неохотно произнес:

— Мои извинения.

— Принимаю! Не хотите ли пожать мне руку?

Вялые пальцы Твера исчезли в огромной лапе Мэллоу. Твер сказал:

— Мои намерения были искренними. Нелегко выкинуть человека, которого тут же линчуют. Этот управитель или кто он там, с трясущимися поджилками, не сможет спасти его. Это убийство.

— Ничем не мог помочь. Но, по правде говоря, данное происшествие плохо пахнет. Разве вы не обратили внимания?

— На что я должен был обратить внимание?

— Этот космопорт находится в самой глубине сонного, отдаленного района. И вдруг сбегает миссионер. Откуда? Он приходит сюда. Совпадение? Собирается огромная толпа. Откуда? Ближайший мало-мальски населенный город должен быть не менее чем в ста милях. Но они появились через полчаса. Каким образом?

— Каким? — откликнулся Твер.

— А если миссионера доставили сюда и выпустили на нас как приманку? Наш друг, преподобный Парма, был заметно потрясен. Он как будто не имел времени придти в себя.

— Грубое обращение… — пробормотал Твер с горечью.

— Может быть! А может быть, они хотели заставить нас проявить рыцарственность и галантность, глупо защищая его. Он находился здесь, нарушая законы Корелла и Установления. Удержи я его — и это явилось бы актом войны против Корелла, и Установление не имело бы законных оснований защищать уже нас.

— Это… это очень натянуто.

Взревел динамик, опередив ответ Мэллоу.

— Капитан, получено официальное сообщение.

— Немедленно доставить!

Из прорези со щелчком выскочил блестящий цилиндр. Мэллоу открыл его и вытряхнул листок, пропечатанный серебром. Он уважительно потер его пальцами и сказал:

— Телепортировано прямо из столицы. Из личной резиденции Коммдора.

Мгновенно прочитав сообщение, он коротко рассмеялся.

— Так значит, моя идея была натянутой?

Он бросил листок Тверу, добавив при этом:

— Через полчаса после того, как мы выдали миссионера, нам наконец пришло очень вежливое приглашение от августейшей особы Коммдора посетить его — на восьмые сутки ожидания. Я думаю, что мы прошли испытание.

5.

Коммдор Аспер был человеком из народа, по его собственному утверждению. Венчик сохранившихся на его голове седых волос вяло свисал на плечи, сорочка нуждалась в стирке, разговаривал он в нос.

— В этом нет ничего показного, Купец Мэллоу, — сказал он. — Никакой лживости. Во мне вы видите лишь первого гражданина государства. Вот что подразумевает звание Коммдора, и это — единственный мой титул.

Казалось, все это внушало ему необыкновенную радость.

— В сущности, я рассматриваю данное обстоятельство как одну из крепчайших связей между Кореллом и вашим народом. Я понимаю, что вы не меньше нас наслаждаетесь республиканскими благами.

— Именно так, Коммдор, — серьезно сказал Мэллоу, мысленно протестуя против такого сравнения. — Данный аргумент является, с моей точки зрения, весомым доказательством в пользу дальнейшего мира и дружбы между нашими правительствами.

— Мир! Ах! — редкая седая бородка Коммдора задергалась в соответствии с сентиментальными гримасами его лица. — Не думаю, что на Периферии есть кто-либо ближе меня принимающий к сердцу идеалы мира. Я могу сказать откровенно — с тех пор, как я сменил моего знаменитого отца на посту руководителя государства, царивший повсюду мир никогда не был нарушен. Может быть, мне не стоило бы этого говорить, — он вежливо кашлянул, — но мне рассказывают, что мой народ или, скорее, мои сограждане, зовут меня Аспером Возлюбленным.

Взгляд Мэллоу бродил по хорошо ухоженному саду. Вероятно, рослые парни со странным на вид, но явно смертоносным оружием в руках, скрывавшиеся в темных углах, были предосторожностью против него самого. Это можно было понять. Но высоченные, окованные стальными балками стены, окружавшие это место, явно только что были дополнительно укреплены. Неужели столь Возлюбленный Аспер нуждался в этом? Мэллоу сказал:

— Я счастлив, что мне предстоит вести дела с вами, Коммдор. Деспоты и монархи окружающих миров, которым не выпала милость иметь просвещенное руководство, часто не обладают качествами, делающими правителя возлюбленным.

— Какими же?.. — в голосе Коммдора послышались осторожные нотки.

— Такими, как забота об интересах своего народа. Но вы, со своих позиций, все поймете.

Коммдор разглядывал усыпанную гравием дорожку, по которой они не спеша прогуливались. Его заложенные за спину руки поглаживали одна другую.

Мэллоу вкрадчиво продолжал:

— До сих пор торговля между нашими народами страдала от ограничений, наложенных на наших купцов вашим правительством. Конечно, для вас давно стало очевидным, что Неограниченная торговля…

— Свободная торговля! — пробормотал Коммдор.

— Пусть Свободная торговля. Вы должны видеть, что она будет выгодна для нас обоих. У вас существуют вещи, нужные нам, а у нас — вещи, нужные вам. Для неуклонного процветания необходим лишь взаимообмен. Для просвещенного правителя, подобного вам, друга народа — я бы осмелился сказать, представителя народа — не требуется дальше развивать эту тему. Я не буду оскорблять ваш интеллект дальнейшими разглагольствованиями.

— Правильно! Я-то все подметил давно. Ну а вы? — его голос зазвучал жалобным хныканьем. — Ваш народ всегда был таким неблагоразумным. Я одобряю любую торговлю, которую в состоянии поддержать наша экономика, но не на ваших условиях. Я здесь не единственный хозяин, — голос его окреп. — Я — лишь служитель общественного мнения. Мой народ не примет коммерции, несущей с собой принудительную религию.

Мэллоу весь подобрался.

— Принудительную религию?

— Ведь, в сущности, пока всегда обстояло так. Уж конечно вы помните историю с Асконой, двадцать лет назад. Сперва они купили кое-что из ваших товаров, а затем ваши люди попросили о полной свободе миссионерства для того, чтобы с товарами можно было правильно обращаться, и чтобы воздвигнуть Храмы Здоровья. А затем последовало основание религиозных школ; право автономии для всех служителей религии; и что же в итоге? Аскона теперь составная часть системы Установления, и Великий Мастер не может считать собственностью даже надетое на себя белье. О нет! О нет! Честь независимого народа никогда не перенесет подобного.

— Я не предлагаю ничего из перечисленного вами, — вставил Мэллоу.

— Да?

— Да! Я Старший Купец. Моя религия — деньги. Весь этот мистицизм и фокусы-покусы миссионеров меня раздражают, и я рад, что вы отказываетесь потакать им. Это в еще большей степени делает вас человеком в моем духе.

Коммдор визгливо и отрывисто рассмеялся.

— Отлично сказано! Установлению следовало бы раньше прислать человека вашего калибра.

Он дружески положил руку на могучее плечо торговца.

— Но, мой милый, вы мне рассказали лишь половину. Вы изложили, чего в вашей уловке нет. Скажите же, в чем ее суть?

— Единственная уловка, Коммдор, заключается в том, что вы будете отягощены огромными богатствами.

— В самом деле? — тот фыркнул. — Но для чего мне богатства? Подлинное богатство — это любовь собственного народа. Она у меня есть.

— Вы можете иметь и то, и другое, ибо допустимо собирать золото одной рукой, а любовь — другой.

— Если б это было возможно, молодой человек, то я бы проявил интерес к такой замечательной возможности. Как же вы собираетесь ее осуществить?

— О, многими путями. Сложность заключается в выборе между ними. Погодите… Ну, к примеру, предметы роскоши. Вот хотя бы эта вещь…

Мэллоу осторожно достал из внутреннего кармана плоскую цепочку из полированного металла.

— Вот это, например.

— Что это?

— Эту вещицу надо продемонстрировать. Можете вы доставить сюда женщину? Подойдет любая молодая особа женского пола. И еще зеркало, в полный рост.

— Гм-м… Тогда пройдемте в дом.

Коммдор именовал свое обиталище домом. Население, без сомнения, величало его дворцом. На прямолинейный взгляд Мэллоу оно слишком уж смахивало на крепость. Оно было построено на возвышенности, господствовавшей над столицей. Стены были толстыми и укрепленными. Подходы охранялись, и вся архитектура была предназначена для обороны. Как раз подходящее жилище для Аспера Возлюбленного, раздраженно подумал Мэллоу.

Перед ними появилась девушка. Она низко поклонилась Коммдору, который сказал:

— Это одна из служанок Коммдоры. Она подойдет?

— Вполне!

Коммдор, внимательно посмотрев, как Мэллоу защелкнул цепочку на талии девушки, фыркнул:

— И это все?

— Не задернете ли вы занавеску, Коммдор? Юная дама, около защелки есть кнопочка. Не сдвинете ли вы ее вверх, пожалуйста? Давайте, это вам не повредит.

Девушка сделала, как ей было велено, отрывисто вздохнула, взглянула на свои руки и ахнула.

Ее талия стала источником бледного, струящегося и разноцветного свечения, которое окутало ее с ног до головы и сверху соединилось в мерцающую коронку из жидкого огня. Словно кто-то сорвал с неба полярное сияние и скроил из него плащ. Девушка ступила к зеркалу и замерла в восхищении.

— Теперь возьмите это, — Мэллоу подал ей ожерелье из серых камешков. — Наденьте на шею.

Каждый из камешков, едва попав в сияющее поле, превратился в отдельный огонек, подрагивающий и искрящийся пурпуром и золотом.

— Как вам это нравится? — спросил у нее Мэллоу.

Девушка не ответила, но в глазах ее был восторг. Коммдор сделал знак, и она неохотно надавила кнопку. Все великолепие померкло. Она ушла, унося с собой воспоминания.

— Это вам, Коммдор, — сказал Мэллоу, — для Коммдоры. Считайте это маленьким подарком от Установления.

— Хм-м-м… — Коммдор вертел в руках пояс и ожерелье, словно прикидывая их вес. — Как это делается?

Мэллоу пожал плечами.

— Это вопрос к нашим техническим специалистам. Но вы сможете это использовать, и, заметьте себе, без помощи жрецов.

— Ну что ж, но ведь это, в конце концов, всего лишь дамские побрякушки. Что можете вы сделать с ними? Откуда возьмутся деньги?

— Вы ведь даете балы, приемы, банкеты?

— О да.

— Вы осознаете, сколько заплатят женщины за такие украшения? По меньшей мере десять тысяч кредитов.

Коммдор остолбенел.

— Эге!

— А так как устройство питания этой вещицы проработает не более шести месяцев, появится необходимость частых замен. Мы же можем продать вам таких штучек столько, сколько вы пожелаете, в обмен на количество сварочного железа, эквивалентное тысяче кредитов. Вот вам и девятисотпроцентная прибыль.

Коммдор вцепился в свою бородку и, казалось, погрузился во впечатляющие умственные подсчеты.

— Галактика, как они будут грызться за них. Я же буду поддерживать запасы на низком уровне, и пусть они торгуются. Конечно, им не стоит знать, что я лично…

Мэллоу сказал:

— Если вам угодно, мы можем объяснить это деятельностью подставных корпораций. Ну а теперь возьмем весь ряд наших изделий для домашнего хозяйства. У нас есть складывающиеся печи, которые поджарят самое жесткое мясо до нужной кондиции в две минуты. У нас есть ножи, не требующие заточки. У нас есть эквивалент целой прачечной, которую можно запихать в маленькую кладовку, и работает она совершенно автоматически. А также посудомоечные машины. А также полотеры, полировщики мебели, пылепоглотители, регуляторы освещения — все, что вам угодно. Подумайте о росте вашей популярности, если вы сделаете все это доступным для общественности. Подумайте о росте объема ваших, э… мирских благ, коли все эти изделия сделаются правительственной монополией с девятисотпроцентной прибылью. Для людей они будут куда ценнее уплаченных за них денег, и никто не обязан будет знать, какую сумму вы сами платите за них. И, заостряю ваше внимание, ничто из этого не требует наблюдения жрецов. Все будут счастливы.

— Кроме вас, кажется. А вы что от этого будете иметь?

— То, что имеет каждый купец согласно законам Установления. Мои люди и я — мы получим половину всей прибыли. Вы только купите все, что я хочу вам продать, и мы оба отлично разберемся. Отлично.

Коммдор наслаждался своими мыслями.

— Так чем, вы сказали, надо вам платить? Железом?

— Да, и углем, и бокситами. А также табаком, перцем, магнием, древесиной. Всего этого у вас в избытке.

— Звучит хорошо.

— Я тоже так думаю. О да, кстати, еще одна вещь, Коммдор. Я могу переоснастить ваши фабрики.

— Эге! Как это?

— Ну, возьмем ваши сталелитейные заводы. У меня есть удобные маленькие приспособления, которые вытворяют со сталью такое, что производственные затраты снизятся до одного процента от теперешнего уровня. Вы сможете вдвое снизить цены и по-прежнему делить с производственниками высочайшую прибыль. Серьезно, я мог бы показать, что я имею в виду, если вы разрешите демонстрацию. У вас есть сталелитейный завод в этом городе? Показ не займет много времени.

— Это можно устроить, Купец Мэллоу. Но завтра, завтра. Не отобедаете ли вы с нами нынче вечером?

— Мои люди… — начал было Мэллоу.

— Пусть приходят все, — сказал Коммдор экспансивно. — Символический дружественный союз наших наций. Это даст нам повод для дальнейших дружественных дискуссий. Но только одно, — его лицо вытянулось и стало неумолимым, — ни слова о вашей религии. Не думайте, что все это — лазейка для миссионеров.

— Коммдор, — сухо заявил Мэллоу, — даю вам слово, что религия подорвет мои доходы.

— Тогда пока достаточно. Вас проводят на ваш корабль.

6.

Коммдора была намного моложе своего мужа. Выражение ее бледного лица было непроницаемым, черные волосы зачесаны назад гладко и туго.

— Вы закончили все вопросы, мой добрый и благородный супруг? — спросила она язвительным тоном. — Все, все закончили? Может быть, теперь я смогу даже выйти в сад, когда мне захочется?

— Не надо устраивать сцен, Лисия, моя дорогая, — сказал Коммдор мягко. — Молодой человек сегодня вечером будет на обеде, и ты сможешь поговорить с ним о чем хочешь и даже развлечься, слушая все, о чем буду говорить я. Где-нибудь во дворце нужно отвести помещение для его людей — пусть звезды сократят их число.

— Небось они окажутся прожорливы как свиньи, слопают каждый по половине туши и выдуют по бочке вина. А ты будешь стонать ночами, подсчитывая расходы.

— А может и не буду. Невзирая на твое мнение, обед будет роскошным.

— Ах, понятно, — она с презрением уставилась на него. — Ты очень любезен с этими варварами. Может быть, именно поэтому мне не разрешили присутствовать при разговоре. Может быть, твоя сморщенная душонка строит козни против моего отца.

— Вовсе нет.

— Да, так я тебе и поверила. Если когда-нибудь несчастную женщину приносили в жертву политике и принуждали к непривлекательному замужеству, так это именно меня. Я могла бы подобрать более подходящего человека среди грязных переулков моей родной планеты.

— Так-так, а вот что я вам скажу, госпожа моя. Может быть, вам понравится возвращение на вашу родную планету? Только при этом, чтобы оставить себе в виде сувенира ту часть вашего тела, с которой я знаком лучше всего, я прикажу отрезать вам язычок. И, — он нагнул голову вбок, что-то прикидывая, — и в дополнение, в качестве завершающего штриха к вашей красоте также ваши ушки и кончик носика.

— Ты не осмелишься, мопсик. Мой папа размелет ваш игрушечный народец в метеорную пыль. В сущности, он может это сделать в любом случае, коли я скажу ему, что ты имеешь дело с этими варварами.

— Хм-м-м. Ладно, не стоит грозиться. Можешь сама расспросить вечером нашего гостя. И кстати, госпожа моя, не давай воли своему игривому язычку.

— Это что, твой приказ?

— Вот, возьми это — и помалкивай.

Цепочка оказалась на ее поясе, ожерелье — на шее. Коммдор сам нажал кнопку и отошел.

Коммдора вытянула руки, затаив дыхание. Она осторожно потрогала ожерелье и снова ахнула.

Коммдор довольно потер ладони и сказал:

— Можешь надеть это вечером. Я достану тебе еще. А теперь помалкивай.

Коммдора замолчала.

7.

Джейм Твер суетился и переминался с ноги на ногу. Он сказал:

— А у вас-то отчего унылая физиономия?

Гобер Мэллоу оторвался от своих раздумий.

— У меня унылая физиономия? Это кажется.

— Вчера что-то случилось? Я имею в виду — помимо банкета, — и со внезапной убежденностью Твер спросил: — Мэллоу, у вас есть какой-то повод для беспокойства, не так ли?

— Для беспокойства? Нет. Совсем наоборот. В сущности, все выглядит, как если бы я всем своим весом навалился на дверь и обнаружил, что она уже отворена. Мы слишком легко попадем на этот завод.

— Вы подозреваете западню?

— О, ради Селдона, не впадайте в мелодраматичность, — Мэллоу подавил раздражение и в тоне обычной беседы добавил: — Легкий вход говорит лишь о том, что увидеть там будет нечего.

— В смысле атомной энергии? — Твер призадумался. — Я вам скажу вот что. Здесь, на Корелле, нет практически никаких указаний на использование атомной энергии в экономике. А замаскировать следы разнообразных воздействий, которые повсюду оставляют фундаментальные технологии вроде атомной, было бы адски трудно.

— Не так уж трудно — если она только начала развиваться и употребляется лишь в военной промышленности. Тогда ее можно обнаружить разве что в доках и на сталелитейных заводах.

— Значит, если мы ее не увидим, то…

— Значит, ее у них нет — или они ее не показывают. Бросьте монетку или загадайте.

Твер покачал головой.

— Хотел бы я вчера быть с вами.

— Я тоже хотел бы этого, — сказал Мэллоу с каменным видом. — Я не возражаю против моральной поддержки. К несчастью, условия встречи оговаривал Коммдор, а не я. А вот подъезжает что-то, смахивающее на королевский мобиль, чтобы эскортировать нас на завод. Вы взяли все приспособления?

— Все до единого.

8.

Огромный завод нес в себе тот запах распада, который никакие косметические ремонты не могут убрать полностью. Сейчас он был пуст и неестественно тих, приняв непривычных гостей — Коммдора со своим двором.

Мэллоу с легкостью поднял стальную полосу и грохнул ею, водрузив на две подпорки. Он взял протянутый Твером инструмент и, сжав кожаную рукоять, вытянул его из свинцового футляра.

— Инструмент, — сказал он, — опасен так же, как и циркулярная пила. Просто надо держать пальцы подальше.

Говоря это, он быстро провел щелеобразным соплом по всей высоте стальной полосы, и та тихо и мгновенно распалась на две части.

Все единодушно подскочили, и Мэллоу рассмеялся. Он подобрал одну из половинок и подпер ее коленом.

— Вы можете отрегулировать глубину разреза с точностью до одной сотой дюйма, и двухдюймовая полоса будет разрезана посередке так же легко, как эта железка. Если вы точно оцените толщину, то сможете положить сталь на деревянный стол и рассечь металл, не поцарапав дерева.

При каждой фразе атомный резак двигался, и выдолбленный кусок стали летел через помещение.

— Вот это, — продолжал Мэллоу, — снятие стружки со стали.

Он снова взял ножницы.

— Или, допустим, вы имеете плоскость. Хотите ли вы уменьшить толщину полосы, сгладить шероховатости, удалить коррозию? Следите!

С другой половины полосы стала слетать тонкая, прозрачная лента, сперва шести-, потом восьми-, потом двенадцатидюймовой ширины.

— Или сверлить? Принцип тот же.

Теперь все столпились вокруг. Это смахивало на демонстрацию ловкости рук, трюки бродячего фокусника, действие из водевиля, на ходу превращающееся в искусное коммивояжерство. Коммдор Аспер щупал кусок стали. Высшие чины правительства приподнимались на цыпочки, заглядывали друг другу за плечи и перешептывались, а Мэллоу между тем прикосновениями атомного сверла пробивал чистые, совершенные по форме отверстия в закаленной стали дюймовой толщины.

— И еще одна демонстрация. Кто-нибудь, принесите два коротких куска трубы.

Из взволнованной и сосредоточенной толпы выделился Почетный Камергер чего-то-там-такого и послушно помчался исполнять поручение, не брезгуя замарать руки подобно простому рабочему.

Мэллоу поставил куски трубы вертикально, обрезал концы одним движением инструмента и соединил свежие срезы.

И они превратились в цельную трубу! Чистые концы, на которых отсутствовали шероховатости даже атомарного размера, при соединении образовали единое целое.

Когда Мэллоу оглядел свою аудиторию, он запнулся на первом же слове. Что-то в его груди возбужденно и пронзительно встрепенулось, под ложечкой закололо и похолодело.

Во всеобщем смятении личные телохранители Коммдора тоже пробрались в передние ряды, и Мэллоу впервые оказался достаточно близко, чтобы как следует разглядеть их необычное оружие.

Оно было атомным! Ошибиться было невозможно: оружие взрывного действия, стреляющее пулями, не могло бы иметь подобный ствол. Но не это было главным. Это вообще ничего не значило.

На рукоятях этого оружия были глубоко выгравированы и сохраняли следы уже стертого золота Звездолет и Солнце!

Те самые Звездолет и Солнце, что были оттиснуты на переплетах каждого из огромных томов Энциклопедии, начатой Установлением и все еще не оконченной. Те самые Звездолет и Солнце, что тысячелетиями осеняли знамя Галактической Империи.

Мэллоу заговорил, с трудом пробиваясь сквозь собственные мысли.

— Проверьте эту трубу! Она цельная. Но это еще не идеал: соединение, разумеется, надо делать не вручную.

Нужды в дальнейших фокусах не было. Все завершилось. Мэллоу прорвался. Он нашел то, что хотел. На уме у него было лишь одно: золотой шар со стилизованными лучами и косая сигарообразная форма космического корабля.

Звездолет и Солнце Империи!

Империи! Эти слова буквально впивались в мозг! Прошло полтора века, но Империя все еще существовала где-то в глубинах Галактики. И теперь она снова приближалась к Периферии.

Мэллоу улыбнулся.

9.

"Дальняя Звезда" уже два дня находилась в космосе, когда Гобер Мэллоу, находясь в своей личной каюте, вызвал старшего лейтенанта Дравта и вручил ему конверт, катушку микропленки и серебристый сфероид.

— Спустя час, лейтенант, вы станете исполнять обязанности капитана "Дальней Звезды" до моего возвращения — или навсегда.

Дравт сделал попытку подняться, но Мэллоу повелительным жестом усадил его опять.

— Успокойтесь и слушайте. Конверт содержит точное местоположение планеты, к которой вы направитесь. Там вы будете ждать меня в течение двух месяцев. Если до их истечения вас обнаружит Установление, то моим отчетом о путешествии станет эта микропленка. Если, однако, — и голос его помрачнел, — я не вернусь через два месяца, а корабли Установления вас не обнаружат, вы отправитесь на планету Терминус и вручите там капсулу в качестве отчета. Вы все поняли?

— Да, капитан.

— И ни вы, ни кто-либо из экипажа никогда не должны хоть в чем-нибудь дополнять мой официальный отчет.

— А если нас будут расспрашивать, капитан?

— Вы ничего не знаете.

— Да, капитан.

Разговор закончился, и спустя пятьдесят минут спасательная шлюпка легко оттолкнулась от борта "Дальней Звезды".

10.

Онум Барр был старым человеком — слишком старым, чтобы бояться. Со времен последних беспорядков он жил уединенно, в самом захолустье, с теми книгами, которые он смог спасти из руин. Он ничего не боялся потерять, тем более — остаток своей изношенной жизни, и потому встретил неожиданное вторжение, не моргнув глазом.

— Ваша дверь была открыта, — пояснил незнакомец.

Он говорил жестко, глотая слова. Барр не преминул заметить на его бедре странное оружие из голубоватой стали. В полумраке своей комнатушки Барр также увидел свечение силового поля, окружавшее этого человека. Он устало произнес:

— Нет причин ее запирать. Вам что-то от меня нужно?

— Да.

Незнакомец остался стоять в центре комнаты. Он был крупным, рослым человеком.

— Здесь живете только вы.

— Это место уединенное, — согласился Барр, но к востоку находится город. Я могу показать вам дорогу.

— Попозже. Могу я сесть?

— Если стулья вас выдержат, — сказал старик серьезно.

Стулья тоже были старыми. Остатки былого блеска.

Незнакомец сказал:

— Меня зовут Гобер Мэллоу. Я прибыл из дальней провинции.

Барр кивнул и улыбнулся.

— Ваш язык давно выдал вас. Я Онум Барр с Сивенны — и некогда патриций Империи.

— Так значит, это в самом деле Сивенна. У меня были только старые карты для ориентировки.

— Они, видимо, и вправду старые, раз положение звезд уже успело измениться.

Барр сидел совершенно спокойно, пока его гость смотрел куда-то задумчивым взглядом. Старик заметил, что атомное защитное поле вокруг пришельца исчезло, и горько признался сам себе, что его персона больше не устрашает незнакомцев — и даже, к сожалению (а может быть — к счастью?), его врагов. Он сказал:

— Мой дом беден, и мои запасы скудны. Вы можете разделить их со мной, если ваш желудок справится с черным хлебом и сушеным зерном.

Мэллоу покачал головой.

— Нет, я ел, и я не могу задерживаться. Все, что мне нужно — это объяснения, как добраться до центра здешнего руководства.

— Дать их достаточно легко. Как бы я ни был беден, это ничего у меня не отнимет. Вы имеете в виду столицу планеты или имперского сектора?

Глаза молодого человека прищурились.

— Разве это не одно и то же? Разве это не Сивенна?

Старый патриций медленно кивнул.

— Сивенна, да. Но Сивенна больше не является столицей Норманнского сектора. Ваша старая карта все-таки подвела вас. Звезды могут не сдвигаться с места веками, но политические границы слишком зыбки.

— Это плохо. В сущности, очень плохо. А далеко ли новая столица?

— Она на Орше II. В двадцати парсеках. Ваша карта укажет вам. Насколько она стара?

— Ей сто пятьдесят лет.

— Такая старая? — старик вздохнул. — С тех пор история развивалась бурно. Вы хоть что-нибудь о ней знаете?

Мэллоу покачал головой. Барр сказал:

— Вы счастливец. Для провинций это были тяжелые времена, исключая правление Станнелла VI, а он умер пятьдесят лет назад. С тех пор — мятежи и гибель, гибель и мятежи.

Барр остановился, не желая показаться слишком болтливым. Жить здесь было одиноко, и так мало представлялось случаев поговорить с кем-либо.

Мэллоу сказал с неожиданной резкостью:

— Гибель? Да? Вы говорите так, словно провинция оскудела.

— Возможно, не в абсолютном смысле. Физические ресурсы двадцати пяти первоклассных планет исчерпаются не так-то быстро. Однако в сравнении с изобилием прошлого века мы давно катимся под гору, и нет никаких признаков поворота вспять — во всяком случае, пока. А вы-то зачем всем этим интересуетесь, молодой человек? Вы — сама жизнь, взор ваш сверкает!

Торговец чуть покраснел: эти потухшие глаза, казалось, слишком глубоко заглянули в его собственные и улыбнулись увиденному там. Он сказал:

— Послушайте, я — купец издалека, с края Галактики. Я нашел разные старые карты и путешествую в поисках новых рынков сбыта. Естественно, рассказы об опустошенных провинциях меня беспокоят. Нельзя получить деньги в том мире, где денег нет. Как насчет Сивенны, к примеру?

Старик подался вперед.

— Я не могу сказать. Может быть, она на что-то годится и сейчас. Но неужто вы купец? Вы больше похожи на воина. Вы не убираете руки с оружия, а на вашей скуле заметен шрам.

Мэллоу мотнул головой.

— Там, откуда я прибыл, не очень-то много законности. Драки и шрамы входят в накладные расходы купца. Но драки имеют смысл только тогда, если по завершении они приносят деньги, и я бываю особенно рад, если мне предоставляется возможность получить их без драки. Так найду ли я здесь достаточно денег, чтобы оправдать драки? Поскольку, кажется, ввязаться в драку здесь легче легкого.

— Вы правы, легче легкого, — согласился Барр. — Вы можете присоединиться к остаткам войск Вискарда среди Красных Звезд. Правда, я не знаю, посчитаете ли вы это драками или пиратством. Или же вы можете примкнуть к нынешнему милостивому вице-королю — милостивому по праву убийства, грабежа, насилия, и по слову мальчишки-Императора, которого с тех пор заслужено прикончили.

Высохшие щеки патриция порозовели. Его веки опустились, потом глаза сверкнули вновь.

— Вы как будто не очень дружелюбно настроены по отношению к вице-королю, патриций Барр, — заметил Мэллоу. — А что если я один из его шпионов?

— Ну и что? — горько произнес Барр. — Что вы можете у меня отобрать?

Он обвел иссохшей рукой пустые стены разваливающегося домика.

— Вашу жизнь.

— Она легко покинет меня. Она уже пять лет медлит со мной расстаться. Но вы не из людей вице-короля. Будь вы одним из них, даже сейчас инстинкт самосохранения не дал бы мне вымолвить и слова.