Умоляй меня (Грейс Дрейвен) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 4)

— Поцелуй меня, прежде чем уйдешь.

Она выдернула юбку из его рук и покачала головой:

— Нет.

Его лицо застыло суровыми морщинами, которые она привыкла видеть:

— Почему нет? — они смягчились, когда она поцеловала кончик своего пальца и прикоснулась им к его губе.

— Если я это сделаю, то не остановлюсь на одном, и следующее, что ты узнаешь, как Гэвин и Цинния придут, чтобы найти меня, и обнаружат меня голой у тебя на коленях.

Баллард застонал и откинул голову на спинку кресла. Он на мгновение уставился в потолок:

— Какой мужчина не расстегнул бы свои бриджи, услышав, как женщина говорит, что она с радостью разделась бы для него после нескольких поцелуев?

Луваен пожала плечами:

— Я говорю только правду.

— И эта откровенная манера сама по себе очень привлекательна, — он выгнул бровь. — Ты будешь мечтать обо мне, когда будешь спать в девственной постели своей сестры?

— Нет, — поддразнила она. — Сны о тебе не дадут мне покоя. Мне нужен отдых, чтобы подготовиться к завтрашней ночи. Мне обещали, что я не буду спать, так что лучше сделать это сейчас, — она отвесила ему короткий поклон. — Я заставлю тебя сдержать это обещание, де Совтер, — она подмигнула и вышла из комнаты, его низкий смех последовал за ней, когда она закрыла за собой дверь.

Она остановилась у своей комнаты, чтобы взять ночную рубашку, и отогнала Гэвина от двери Циннии. Он сдержал свое слово и не переступил порог. К тому времени, как она забралась в постель Циннии и пожелала сестре спокойной ночи, действие зелья Эмброуза прошло, и она зевнула так же сильно, как и Цинния раньше. Снаружи снежные вихри бились в застекленные окна, как крылья бабочек. Луваен наблюдала за их хаотичными танцами, Цинния уже спала и уютно свернулась калачиком у нее за спиной. Шепот донесся с другой стороны двери. Тяжелый шаг, пауза, а затем шаги двинулись дальше. Она узнала поступь и вздохнула. Утро не могло наступить достаточно скоро.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Значит, вы проживете еще один день, — пристальный взгляд Изабо оставался на игле, пока она вышивала у окна. Солнечный свет лился сквозь стекло, очерчивая ее элегантный профиль и округлость живота. Две ее дамы сидели неподалеку, склонившись над своими рукоделиями, как будто разговор между их господином и госпожой их не интересовал.

Баллард знал лучше. Ожидая яростной обличительной речи, угроз смерти и обильных слез, он стоял прямо в соларе, опасаясь нервирующего спокойствия своей жены.

— С вами все в порядке, миледи?

Улыбка, острая, как лезвие ножа, изогнула ее губы.

— В порядке, насколько это возможно с этим паразитом, кувыркающимся внутри меня, — он вздрогнул, и ее улыбка стала шире. Может быть, она и не смотрела на него прямо, но она наблюдала за ним. — Вы нарушили нашу сделку, маркграф.

Он подошел и встал рядом с ее креслом, любуясь тем, как солнце золотило ее волосы. Ее красота не тронула его — никогда не трогала, хотя он понимал, почему другие были очарованы ею. Он действительно жалел ее. Привязанная к одному мужчине, преследуемая и обманутая другим, она подвергалась эксплуатации, манипулированию и вымогательству ради единственной вещи, которая ценнее любого человека — земли. Она ненавидела его, и не без причины, но она выполнила их сделку, веря, что у нее будет свобода и ее любовник. Он лишил ее второго.

— Мне жаль, Изабо. Он не оставил мне выбора.

Игла остановилась. Изабо повернулась на стуле и встретилась с ним взглядом. Он чуть не отпрянул. Даже в битве, когда его враги сражались с ним на полях, залитых кровью, он никогда не видел такой злобы.

— Не произноси мое имя. Моя мать дала мне мое имя, а ты оскверняешь его, произнося, — она продолжила шить, только теперь ее рука дрожала, противореча ее ровному тону. — Я молилась, чтобы Седерик был тем, кто пересечет мост в Кетах-Тор.

— Я знаю об этом.

Она продолжила, как будто он ничего не сказал:

— Я молилась, чтобы он распорол вас и вывалил ваши внутренности на глазах короля, чтобы потом он скормил их свиньям. Я молилась, чтобы он взял вашу голову и преподнес ее мне в качестве свадебного подарка, — её дамы сгорбились на своих табуретках и отвернулись. Изабо снова прервала свое рукоделие, и на этот раз, когда она посмотрела на него, в ее голубых глазах не было никаких эмоций. Эта пустота вызвала у него внутри холод, который поселился у основания позвоночника. — Я думаю, что тогда бы поцеловала вас.

Баллард посмотрел мимо жены на зеленые пастбища за окном. Если бы Седерик был лучшим бойцом, боги, возможно, ответили бы на ее молитвы. Вместо этого в тот день они предпочли его соперника, и Баллард ушел с поля боя, облитый кровью, которая хлынула фонтаном из смертельной раны, что он нанес Седерику в шею. Он испытал, скорее, облегчение, чем триумф. Как сказала Изабо, он прожил еще один день, и спорная собственность, которая принесла столько раздоров в его дом, осталась его собственностью.

— Что теперь? — она казалась усталой, побежденной.

Он вздохнул:

— Грантинг умер, не оставив наследника. Его владения граничат с моими. Король предоставил мне все земли Грантинга в интересах обеспечения безопасности границ королевства. Как маркграф, я в любом случае несу ответственность за их защиту.

Ее резкий лающий смех заставил женщину схватиться за живот и наклониться над рамкой для вышивания. Она подняла руку, чтобы остановить его, когда он подошел ближе. Пот выступил у нее на лбу и верхней губе, когда она выпрямилась. Ее губы изогнулись в усмешке:

— Для вас всегда найдется земля. Вы заточили меня за это в тюрьму, убили за это моего любимого. Есть ли что-нибудь, чего вы не сделаете за кусок грязи?

Если бы он ответил честно, то сказал бы «нет». Земля была силой. Обладание ей превращало солдат в рыцарей, рыцарей в дворян, а в некоторых случаях дворян в королей. Изабо не интересовали амбиции семьи, в которую она пришла женой, не было любви к мужу или наследнику, которого она носила. Их будущее ничего для нее не значило. Таким образом, Баллард не ответил прямо на ее вопрос:

— Я не буду держать вас в Кетах-Торе после рождения ребенка, если таково ваше желание. Я не отказался от всей нашей сделки, миледи. Вы все еще свободны жить в другом месте. В любом месте, которое вы выберете, я поддержу вас. Никто из нас не может снова жениться, но если вы найдете другого, кого полюбите, я не буду завидовать ему.

Изабо медленно поднялась со своего места и сократила расстояние между ними. Даже будучи беременной, с младенцем, почти лежащим у нее на коленях, она двигалась с грацией, которой можно было позавидовать.

— Но вы будете завидовать этому будущему любовнику на моих землях.

— Моих землях, — поправил он. — Они перестали быть вашими, когда вы вышли за меня замуж. И я откажусь от любого ребенка, которого вы можете родить от более позднего союза, — он указал на ее тяжелую фигуру. — Кетах-Тор принадлежит этому ребенку и только этому ребенку.

Солнечный свет блеснул на металле, когда рука Изабо взметнулась вверх, прежде чем по дуге устремиться к лицу Балларда. Уже сомневаясь в ее готовности подойти так близко, он увернулся от острых ножниц, которые она держала, почти потеряв глаз от ее прицела. Изабо промахнулась мимо его лица, но нашла свою цель у него на плече. Стальные лезвия глубоко вонзились в мышцы, и Баллард зашипел, когда обжигающая боль пронзила его руку до пальцев. Он оттолкнул ее от себя. Ее служанки закричали, вторя крикам Изабо, когда неестественное спокойствие рухнуло под ее яростью.

— Я хочу, чтобы вы сдохли! — крикнула она и бросилась на него всем телом.

Ножницы все еще были воткнуты в его плечо, Баллард поймал ее здоровой рукой и стиснул челюсть, когда она вонзила зубы в его бицепс. Он оказался беспомощным: он не мог защититься из-за страха причинить боль ребенку. Она укусила его достаточно сильно, чтобы пошла кровь, и отпустила только тогда, когда ее служанки оттащили ее от него.

Изабо опустилась на колени, тяжело дыша, лицо покраснело, рот был измазан кровью Балларда.

— Боги, я ненавижу вас, — выдохнула она, схватилась за живот и вцепилась в одну из своих служанок. Розовый цвет сошел с ее кожи, оставив ее пепельно-бледной.

Встревоженный Баллард присел перед ней на корточки:

— Изабо?

— Отойдите от меня, — прошептала она и обхватила себя руками за талию. — Ребенок. Больно.

Баллард вскочил на ноги:

— Позовите Магду и найдите повитуху, — приказал он служанкам. Они уставились на него, разинув рты и не двигаясь. — Сейчас же! — проревел он.

Одна выбежала из комнаты, в то время как другая убрала волосы Изабо с ее вспотевшего лица. Баллард обхватил ножницы рукой, сделал вдох и дернул. Боль, струящаяся по его руке, распространилась на спину и вниз по боку, сопровождаемая алым потоком. Он отбросил ножницы в сторону. Изабо ударила его, когда он поднял ее на руки и отнес в постель. Он осторожно уложил ее и отступил назад, чтобы оставшаяся служанка могла устроить ее поудобнее.

Бледная, как отбеленное белье, Изабо уставилась на него с кровати:

— Я надеюсь, что он умрет, — сказала она. — И что я тоже умру. Тогда я буду свободна, а у вас ничего не останется, — она отвернулась лицом к стене, вцепившись пальцами в простыни.

Служанка мягко заговорила:

— Роды ее ноша, господин. Теперь вам здесь не место.

Он кивнул и вышел из комнаты. В коридоре было темно и прохладно, и это помогло ему прояснить мысли. Запах меди щекотал его ноздри, а кровь из раны стекала и падала на пол ровными каплями. Он молился, как когда-то молилась Изабо, не о смерти, а о жизни.

-----*****-----

Эмброуз посмотрел на Балларда и Гэвина, неодобрение читалось в каждой черточке его обветренного лица. Он уравновесил мерцающий шар фиолетового света на кончиках пальцев. Тот вращался и подпрыгивал, выбрасывая голубые искры из своего центра.

— В последний раз, когда вы двое сражались за один из них, Магде пришлось зашивать руку Гэвина, и ты сломал запястье, — он оглядел большой зал, отметив, что стол и скамьи были сдвинуты к стенам, а камыши отодвинуты в сторону, открывая каменный пол. — Не забудь о мебели, которую тебе пришлось потом ремонтировать. Ты уверен, что хочешь это сделать?

Баллард пожал плечами:

— Гэвин сломал мне запястье, а не я.

Гэвин ударил по шару. Тот облетел вокруг спины Эмброуза, прежде чем скакнуть перед Гэвином и отлететь вне досягаемости.

— Мы уверены. В отличие от отца, я уже давно не получал удовольствия от хорошей стычки или драки.

— Когда ты в последний раз видел, чтобы я дрался с кем-нибудь, кроме тебя? — глаза Балларда сузились при виде хитрой усмешки сына.

— Ты переспал с вдовой Дуендой. Скажи мне, что это была не стычка. Наполовину утонувшая и наполовину мертвая — это женщина, которая бегала за тобой, пока ты не сдался.

Баллард размял мышцы, готовясь к предстоящему матчу, и проигнорировал комментарий Гэвина. Мальчишке не следовало знать о том, что происходит в его спальне, и Баллард не собирался его просвещать.

— Не рассчитывай на то, чтобы выиграть игру, сынок, — он подал знак Эмброузу, который швырнул искрящийся шар через большой зал. Он проворно отскочил в сторону, когда хозяин и наследник Кетах-Тора бросились за ним.

Игра была идеей Балларда, способом научить Гэвина боевым навыкам, выходящим за рамки владения мечом и верховой ездой. Она требовала скорости, ловкости и выносливости. Правила были просты: нужно гоняться за быстро летящим шаром, пока не поймаете его, все время мешая противнику сделать то же самое и не давая ему отобрать его у вас силой. Гэвин с энтузиазмом воспринял это упражнение, взволнованный возможностью противопоставить свои навыки своему обученному войной отцу. По мере того, как он достигал зрелости, игра становилась все сложнее, все более жестокой, пока не стала напоминать не благородное развлечение, а уличную битву, где единственным истинным правилом было победить.

Сам шар был отвратительной штукой, он метался со скоростью колибри. Дьявольское создание, появившееся в комнате зелий Эмброуза поздно ночью, ускользало от захвата, плюясь голубыми искрами, как будто смеясь над усилиями своих преследователей. Оба мужчины вскоре поняли, что поймать шар — это только половина задачи. Удержать его было так же трудно. Танцующие искры посылали острую боль через руку вверх, заставляя мышцы дергаться в конвульсиях, и иногда добыча становилась охотником. Баллард вывихнул два пальца в одной игре, когда шар развернулся и ударил его по руке. Гэвин потерял задний зуб, когда шар пролетел через всю комнату прямо на него. Он пригнулся недостаточно быстро и посчитал, что ему повезло, так как вместо сломанной челюсти у него выпал всего лишь один зуб.

Пальцы Гэвина едва коснулись поверхности шара, прежде чем Баллард схватил сына сзади, опустив на колени. Оба мужчины рухнули на пол только для того, чтобы вскочить и помчаться за своим призом. Баллард поймал его на короткое мгновение и был так сильно прижат к стене, что у него заскрежетали зубы. Шар выскочил из его хватки, и Гэвин бросился за ним, торжествующе крича:

— Ты медленно впадаешь в старческое слабоумие, старик.

Эти двое боролись от одного конца зала до другого, сцепляясь, нанося удары и ругаясь, когда шар вспыхивал между ними мучительно близко, но всегда вне досягаемости. В конце концов, Гэвин победил благодаря чистой выносливости. Задыхаясь, обливаясь потом и страдая от сильной головной боли после того, как Гэвин боднул его головой, Баллард сел на пол лицом к сыну и начал смеяться. Потому как мужчина засунул шар за пояс брюк. Сияние осветило его промежность. А Гэвин стиснул зубы, и с его красного лица сходили все цвета, пока он не побледнел до ужасного оттенка серого.

— Закончили? — он еле выдохнул это слово.

Баллард махнул рукой, поморщившись при мысли о том, что эти игольчатые искры делали с мужским достоинством Гэвина.

— Да. Ты победил. Я не могу смотреть, как ты настроился на игру, — он растянулся на каменной брусчатке, благодарный за их ледяной комфорт, и слушал, как Гэвин произносит заклинание, которое разрушило шар.

Баллард посмотрел на арочные потолочные балки высоко над ним.

— Я становлюсь слишком стар для этого, — ощущение щекотки на виске заставило его вытереть собравшиеся там капельки пота. Его рука была вымазана красным. Гэвин был не единственным, кто вышел из этой рукопашной схватки окровавленным.

Гэвин осторожно прижал руку к боку:

— У тебя локоть как молоток. Я думаю, ты сломал мне ребро.

Он не принес ни извинений, ни сочувствия. Сыграть в эту игру было идеей Гэвина. Одна сторона его лица все еще болела от последнего удара, который нанес ему Гэвин.

— Стоило ли это того, чтобы охладить твою кровь?

— На данный момент. Спроси меня ещё раз через пару часов после того, как я сяду за стол рядом с Циннией, ее запах будет у меня в носу, а ее сестра пригрозит вырвать мне сердце, если я посмею прикоснуться к ней пальцем.

Оба мужчины посмотрели в сторону ширмы, отделяющей зал от кухни, когда кто-то прочистил горло. Луваен стояла, наблюдая за ними, подбоченившись. Баллард с трудом поднялся на ноги и покачнулся, чувствуя головокружение. Гэвин, должно быть, ударил его сильнее, чем он думал. Крупные снежинки покрывали заплетенные в косу волосы Луваен, лениво слетая с ее макушки, цепляясь за распущенные пряди и опускаясь на ее лицо. Она поморщилась и прихлопнула несколько, что заплясали у нее на носу и зацепились за ресницы. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что это не снежинки, а пуховыми перьями. Магда заставила ее заняться приготовлением их ужина. Она окинула их пристальным взглядом, отмечая их растрепанное состояние, царапины и синяки, кровь и порезы.

— Магда послала меня сказать вам, чтобы, как только вы закончите избивать друг друга до бесчувствия, пожалуйста, покинули зал, дабы остальные из нас, у которых есть кое-какие важные дела, могли украсить его для Модрнихта.

Гэвин вздрогнул от ее язвительного тона. Баллард кивнул и отвесил поклон:

— Он ваш, и вы можете делать с ним все, что пожелаете, госпожа. Мы здесь закончили, — он поклонился во второй раз, когда она, не ответив, развернулась на каблуках и исчезла за ширмой.

Гэвин собрался последовать за ней:

— Лучше спрячь оружие. Она в отвратительном настроении.

Баллард уставился на то место, где она только что стояла. В отличие от Гэвина, он ожидал такого поведения. Сама Луваен предупредила его тремя днями ранее.

— Вы не захотите, чтобы я составляла вам компанию на этой неделе, милорд, — сказала она. — Я превращаюсь из землеройки в гадюку, когда у меня начинается менструация.

Она поразила его откровенной интимностью своего заявления. Баллард прожил с тремя женщинами в одном доме почти четыре столетия, имел представление о том, когда каждая из них страдала от месячных, и мудро старался держаться подальше, когда они случались. Луваен была первой, кто открыто признала это и предостерегла его. И она оправдала это предупреждение. Раздраженная и усталая, она избегала всех, ела в одиночестве на кухне или только с Магдой в компании и отказывалась проводить вечера в соларе перед сном.

Баллард скучал по ее присутствию и сидел в угрюмом молчании перед камином, выпивая слишком много эля и вспоминая каждый эротический момент той единственной ночи, которую он провел в ее постели. Он хотел ее, жаждал ее, и она через секунду снова окажется под ним — будь прокляты плохое настроение и менструации, если она хотя бы намекнет на свою готовность. Она этого не сделала, и он уважал ее желание побыть в одиночестве. Ему придется подождать еще немного, прежде чем она придет к нему в постель во второй раз. Воспоминание о том первом разе было само по себе утешением — ее неожиданный и ошеломляющий дар любви. На краткий, тошнотворный миг он подумал, не пожалела ли она о том, что переспала с ним. Ее признание в физическом дискомфорте прогнало это беспокойство.

По крайней мере, так он говорил себе сейчас, три дня спустя. Он нуждался в игре так же сильно, как и Гэвин. Теперь его желание к Луваен возросло до лихорадки, ведь он узнал ее на ощупь и вкус. Искушение заманить ее в свою комнату, пусть даже только для того, чтобы поспать рядом, тяжело давило на его разум. Он долго спал один в постели — привык к этому, но мысль о ней, свернувшейся калачиком рядом с ним во сне, теплой и мягкой, отказывалась исчезать. И он сделает это предложение сегодня вечером. Она могла бы откусить ему голову за его предложение, но он считал, что возможный исход стоит риска.

Он последовал за Гэвином и вошел в кухню. Джоан и Кларимонда делили рабочую поверхность: одна раскатывала тесто, другая чистила картошку. Два только что ощипанных гуся лежали на другом столе у очага, где Магда стояла и смотрела на дымящийся котел. Она взглянула на него и указала подбородком туда, где Гэвин сидел на скамейке, закрыв глаза от блаженства, пока Цинния обрабатывала его раны.

— Если ты знаешь, что для тебя хорошо, то позволишь этой красотке подлатать тебя. Прямо сейчас другая с таким же успехом воткнула бы в тебя нож и назвала бы это милосердием.

Губы Балларда дрогнули. Он мог и сам обработать свои раны и принял миску с водой, стопку тряпок и баночку с мазью от перепачканной мукой Джоан. Он наклонился, чтобы оттереть кровь с лица и грязь с рук.

— Где она?

Магда помешивала содержимое котла:

— В кладовой. Я послала ее туда за кувшином эля и вином, — она пожала плечами. — Если ты хочешь, чтобы с тебя содрали кожу, то можешь предложить свою помощь.

Они несколько мгновений смотрели друг на друга, прежде чем Луваен опустила руки и высвободилась из его объятий. Сердце Балларда ушло в пятки, только чтобы врезаться в горло, когда она снова скользнула к нему на колени, но на этот раз верхом. Коленями и бедрами она крепко сжали его бедра. Его руки автоматически поднялись, чтобы обхватить ее за спину и помочь ей сохранить равновесие.

— Луваен?

Изящные руки с мозолистыми кончиками пальцев обхватили его лицо. Ее большие пальцы скользнули по его высоким скулам, избегая синяков и разглаживая бледную кожу и темные шрамы, протравленные до кости. Ее взгляд останавливался на каждой линии. Он чуть не отвернулся, на мгновение пожалев, что не обладает красотой своего сына. И все же Луваен смотрела на него своими дымчатыми глазами, которые потемнели от желания. Это противоречило здравому смыслу, но она хотела его во всем его сломленном величие.

Один большой палец скользнул ниже, вдавливаясь в мягкую плоть его нижней губы. Луваен наклонилась к нему, и ее лицо было так близко к его, что она почти говорила ему в рот:

— Я рада, что это Гэвин прикусил язык, а не ты.

Баллард слегка опустил взгляд. Он держал ее за бедра, массируя верхнюю часть ягодиц сквозь тяжелые юбки.

— Почему? — пробормотал он.

— Потому что тогда я не смогла бы сделать этого, — она поймала его губы своими и пососала их.

Баллард застонал и чуть не скинул их обоих со скамейки. Низкий, соблазнительный смех Луваен затрепетал у него на зубах. Он открыл рот, и ее язык скользнул внутрь и заполнил его. Она поцеловала его глубоко, исследуя каждый изгиб и впадинку, края его зубов и гладкие стороны его щек. Легкие Балларда горели от потребности в воздухе, но он отказывался отстраняться, довольный тем, что задыхается, пока Луваен творила свою магию.

Она остановилась, и ее маленькая грудь ритмично вздымалась над ее лифом. Ее зрачки расширились так, что в тусклом свете глаза казались черными. Яркий румянец окрасил ее щеки и придал распухшим губам оттенок летней сливы. Член Балларда стал еще жестче под его бриджами. Она была так прекрасна, что он мог бы кончить, просто взглянув на нее. Луваен наклонилась вперед, и его пальцы впились в ее ноги, предвкушая, как она снова завладеет его ртом, заставляя его дрожать под ней.

Луваен удивила его нежнейшим поцелуем. Она улыбнулась и посмотрела ему в глаза, руками все еще обхватывая его лицо:

— Знаешь, когда я одна в своей постели, я получаю удовольствие, представляя твой рот, его прикосновение к моему. Твой вкус. Скольжение твоего языка по моему.

— Черт возьми, Луваен! — Баллард выругался. Он дернулся, впечатывая свою эрекцию в ее юбки в тщетной попытке добраться до сладкого местечка между ее ног. Вместо этого он наткнулся на ярды скомканной шерсти и барьера из собственных штанов. Он был в мгновение от того, чтобы сорвать с нее платье и овладеть ею, дабы она начала выкрикивать его имя. — Ведьма, ты издеваешься надо мной.

Она заставила его замолчать еще одним поцелуем, на этот раз похожим на первый: глубоким, пронзительным, превращающим его в безмозглое существо, молящее о пощаде. Он буквально мяукнул, когда она снова прервала поцелуй.

— Нет, — она дышала почти так же тяжело, как и он. — Я хочу доставить тебе удовольствие, — одну руку она оторвала от его лица, скользнув вниз по шее, и дернула шнуровку на горле. Она отодвинулась назад, пока не уселась на его колени. — Сними свою тунику.

Ей не нужно было просить дважды. Баллард стянул рубашку через голову и отбросил ее в сторону. Холодный воздух коснулся его разгоряченной кожи, его соски напряглись. И напряглись еще больше под жадным взглядом Луваен. Его руки снова легли на ее бедра, чтобы более надежно закрепить ее у себя на коленях.

— Не думаю, что ты сделаешь то же самое? — нежная кожа под ключицами манила. Он наклонился, чтобы провести языком по бледной плоти, и остановился, уткнувшись носом в округлый изгиб одной груди над краем ее лифа.

Грудь Луваен поднималась и опускалась в такт ее частым вдохам. Она изогнулась вне досягаемости его рта, и он зарычал в знак протеста, пытаясь притянуть ее назад. Она же потянула его за волосы.

— Прекрати, — упрекнула она тонким голосом. — Я не могу думать, когда ты это делаешь.

Он ухмыльнулся. Хорошо. Боги знали, какая бы капля здравомыслия не осталась у него, она испарилась от горячей крови, текущей по его венам.

— И о чем же ты думаешь? — спросил он. Свисающий кончик одного из шнурков ее корсажа болтался перед ним. Он поймал его зубами и дернул в надежде распутать узел. Баллард прокусил кружево, когда она провела обоими большими пальцами по его соскам.

Ее язык, скользнувший между его губ, оборвал его гортанное рычание. Он застонал ей в рот, его язык боролся с ее, когда она пальцами стала потирать и слегка пощипывать его соски, пока они не стали чувствительными, а член не запульсировал в такт сильному биению его сердца. Какая-то отдаленная часть его разума благодарила Луваен за предусмотрительность, что он коротко обрезал когти, иначе он бы уже разорвал ее юбки и оставил кровавые борозды на ее бедрах.

Его вздохи отразились от каменных стен, когда она оторвалась от его рта и потянулась к щеке, задерживаясь губами на каждом шраме и рунной метке, пока не достигла края его челюсти и мягкой кожи под ней. В ответ на ее безмолвные уговоры Баллард наклонил голову. Луваен уткнулась в него носом, и звуки ее медленных вдохов защекотали его ухо.

— Ммм, мне нравится запах гамамелиса, — прошептала она. Она потерлась носом о его волосы, прежде чем скользнуть ниже. Глаза Балларда закрылись, и он втянул воздух, когда она лизнула и прикусила кожу на его шее, остановившись, чтобы провести языком по ложбинке его горла.

Луваен откинулась назад, перенеся свой вес на верхнюю часть его бедер, а не на пах. Он схватил ее за бедра, чтобы остановить. Руками она скользнула по его ребрам вниз к животу, поиграла с узкой полоской волос, рассекающей его торс пополам, и, наконец, остановилась на завязках, удерживающих его бриджи на бедрах. Дыхание Балларда участилось до неглубоких вздохов. Проворные пальцы быстро справились с завязками. Оба вздохнули: один с облегчением, другая с одобрением, когда Луваен просунула руку внутрь и освободила его от ограничений одежды.

Баллард открыл глаза и поймал ее взгляд, устремленный на него, будто он был десертом, который она проглотила бы за раз. Непристойная улыбка, изогнувшая ее губы, обещала, что ему понравится быть поглощенным. Он слабо запротестовал, когда она соскользнула с него и опустилась на колени между его ног. Его спина выгнулась дугой, когда ее пальцы обвились вокруг него, слегка поглаживая тугую кожу его члена. Горячее желание, скопившееся внизу живота, прокатилось рябью по всему телу. Баллард попытался заговорить, спросить ее, какие дальнейшие мучения она запланировала для него. Но он потерял способность делать больше, чем выдыхать ее имя с отрывистыми вдохами. Он забыл, как дышать и говорить, когда она опустила голову. Баллард наблюдал, как Луваен приоткрыла губы и взяла его в рот: сначала набухшую головку его члена, затем верхнюю часть его ствола. Ее щеки ввалились, и она сильно всосала.

Каменные стены кладовой были достаточно толстыми, чтобы выдержать длительные осады и сильные штормы. Дверь представляла собой деревянную плиту такой плотности, что потребовалось шесть человек, чтобы поднять ее и прикрепить к стенам. Звук не ускользал из таких грозных буферов, и это хорошо, так как хриплые стоны Балларда раздавались по всей комнате. Он зарылся руками в шелковистые волосы Луваен, высвобождая пряди из ее косы, пока они не скользнули по костяшкам его пальцев. Ее голова скользила взад и вперед по его ладоням, когда она подхватила ритм, который заставил его изо всех сил сдерживаться, чтобы не вскочить со скамейки. Он хотел посмотреть на эту эротическую картину, на то, как она ублажает его губами и языком, крепко обхватив одной рукой основание его члена, чтобы контролировать его непроизвольные толчки, но веки отказывались сотрудничать. Он закрыл глаза, потерявшись в ощущениях, от которых огонь пробежал по его конечностям.

Рука Луваен возобновила свою игру на его груди, дразня его тугие соски кончиками пальцев. Баллард всхлипнул и принялся массировать голову беспокойными пальцами в безмолвном одобрении. Он не предавался этому особому удовольствию уже несколько столетий. Изабо прокусила бы его, если бы он попытался проделать с ней такое, не то чтобы его когда-либо соблазняла эта идея, даже без неминуемой угрозы расчленения. Были придворные проститутки, женщины впечатляющей выносливости и таланта, которые предлагали любые услуги за правильную цену. Некоторые делали это для него в темных углах коридора замка и однажды в королевской оружейной. Умелые и искусные, они доводили его до оргазма за считанные мгновения, его член едва выскользывал из их рта, прежде чем они уходили, протянув руки, чтобы взять монету у другого рыцаря за ту же услугу.

Это было по-другому, совсем по-другому. Тот же поступок, похожая позиция, меньшее мастерство, и Луваен не была проституткой с целью получения прибыли. То, что она делала с ним, также доставляло удовольствие и ей. Баллард услышал это в ее мягком бормотании, почувствовал это в том, как ее рука скользнула по его ребрам, словно Луваен наслаждалась текстурой его покрытой шрамами плоти под своей рукой. Она занималась с ним любовью ртом, неторопливо смакуя его. Все ощущения, проходящие через его мышцы, нарастали в паху, пока он не потянул ее за косу, чтобы заставить ее остановиться. Он выскользнул из ее рта с мягким хлопком.

В ее серых глазах блестела темнота, ее теплое дыхание обдавало его блестящий член. Она озадаченно уставилась на него, покраснев.

— Я делаю что-то не так? — в ее вопросе было больше вызова, чем беспокойства, как будто она заставляла его ответить утвердительно.

Баллард выдавил из себя тонкий смешок:

— Нет, моя красавица. То, что ты делаешь, выходит за рамки правильного. Слишком, — он провел дрожащими пальцами по ее горячей щеке. — Если ты не остановишься в ближайшее время, то я кончу тебе в рот.

Кривой взгляд, который она бросила на него, говорил о том, что он был немного глуповат.

— Глупое создание, — упрекнула она и опустила голову, чтобы прикусить внутреннюю сторону его бедра. Он подпрыгнул. — Это лучшая часть.

Она сделала вдох и снова приняла его в рот, глубоко вдыхая, пока его кончик не коснулся задней части ее горла. Баллард полностью отдался ей, простонав ее имя, его бедра подергивались от потребности в толчке, когда она опускалась, а затем поднималась вдоль его ствола. Его глаза закатились, а колени приподнялись, когда он держал ее голову.

— Не могу сдержаться, — сказал он сквозь крепко стиснутые зубы. — Боги, Луваен. Сейчас!

Он кончил сильно, его спина выгибалась, отрываясь от стены, пока его позвоночник не затрещал, и его семя не вырвалось из него быстрыми рывками, чтобы заполнить ее рот. Ее щеки и язык напряглись, когда она сглотнула. Его пальцы вплели эльфийские узелки в распущенные пряди ее волос и держали, пока она не опустошила его.

Луваен медленно отстранилась, остановившись, чтобы поцеловать раскрасневшуюся головку его смягчающегося члена. Ее губы, распухшие от усилий, изогнулись в легкой, довольной улыбке. Превратившись в груду свинцовых мышц и расплавленных костей, Баллард пытался отдышаться.

— Ты прикончила меня, — невнятно произнес он.

Она поднялась на ноги, и ее улыбка была столь же непримиримой, сколь и похотливой.

— Я полагаю, что такова была идея, милорд, — она наклонилась ближе, чтобы поцеловать его, посасывая его нижнюю губу.

Он повторил ее действия, проведя языком по нижней стороне ее верхней губы:

— Ты на вкус, как я.

Она потерлась носом о его нос:

— У меня также полный живот тебя, — вслед за этим поцелуем она поцеловала его в ушибленный лоб. — Мы пробыли здесь слишком долго. Они будут думать о всяких непристойностях там, на кухне, если я не вернусь с этим спиртным.

Балларду удалось заправить себя в бриджи и зашнуровать их, не завязывая слишком много узлов. Встать и не дать коленям подогнуться представлялось более сложной задачей. Ему ничего так не хотелось, как забраться в постель, обнять Луваен и провалиться в тяжелый сон.

— О да, — сказал он и притянул ее к себе. Ему нравилось, что она была почти такого же роста, как он. Каждый ее изгиб идеально вписывался. Она обвила руками его плечи, покачиваясь, когда он обхватил ее ягодицы. — Очень непристойные вещи, особенно если ты появишься с таким выражением лица, — поддразнил он. Уголок ее рта искушал его. Он коснулся там языком и улыбнулся ей в щеку, когда она вздохнула от удовольствия.

Луваен отстранилась ровно настолько, чтобы он мог уловить самодовольное выражение ее лица:

— И что это за взгляд? Кота, дорвавшегося до сливок?

— Ничего такого ручного. Больше похоже на волка после удачной охоты.

Она пропустила его волосы сквозь пальцы:

— Тебя можно называть по-разному, Баллард. «Добыча» никогда не будет одним из них, — она указала на его рубашку, скомканную в кучу, забытую под скамейкой. — Одному из нас придется кое-что объяснить, если ты спустился в кладовую во всей своей одежде, а вернешься только в половине.

— Преимущество быть господином — не нужно объяснять ни черта из того, что я делаю, — Баллард неохотно отпустил ее, чтобы забрать рубашку и надел ее через голову. — И я бы поспорил, что ты сказала бы большинству людей заниматься своими делами.

Она смахнула гусиный пух, который умудрился прицепиться к ткани его рубашки:

— Большинству и часто, — ее ухмылка показывала, что она наслаждалась каждой возможностью.

Они выпили по чаше вина и несколько раз поцеловались, прежде чем он протянул ей один кувшин и поднял другой. Он держал ее за руку, когда они поднимались по лестнице, остановившись перед дверью, чтобы поцеловать ее ладонь. Она ответила тем же жестом, поцеловав костяшки его пальцев, прежде чем высвободить пальцы из его хватки.

Кухня была пуста, если не считать Магды, которая сидела в кресле и шила у очага, у ее ног стояла корзина с одеждой, которую необходимо было починить. Какие бы мысли у нее не были о времени, проведенном Баллардом в кладовой с Луваен, она держала их при себе. Она указала на чистый стол, где раньше лежали ощипанные гуси.

— Оставьте вино там, а эль у огня.

Они сделали, как она велела. Взгляд Луваен скользнул по кухне, прежде чем она выглянула из-за ширмы, прислушиваясь:

— Где Цинния?

Губы кухарки скривились, когда она зашивала дыру в льняной сорочке:

— В конюшне с Гэвином. Он хотел показать ей, что копыто твоей лошади хорошо заживает.

Ноздри Луваен раздулись:

— Даже так?

Баллард зарычал. Он не думал, что что-то может испортить ее краткое хорошее настроение быстрее, чем возможная угроза драгоценному целомудрию ее сестры. Соблазнительница исчезла — на ее месте воцарилась мегера. Она прошла мимо него, схватила один из разделочных ножей Магды со стола, ближайшего к ней, и направилась к двери во двор.

Баллард выхватил нож у нее из руки, когда она проходила мимо.

— Думаю, что не стоит этого делать.

Она не стала тратить время на борьбу с ним за оружие, только бросила на него взгляд, достаточно горячий, чтобы опалить его брови, и вышла в вихре юбок.

— Ты понимаешь, что там есть, по крайней мере, вилы и три лопаты? — Магда отложила шитье, чтобы занять место у окна.

Баллард налил себе кружку эля из кувшина, который принес из кладовой:

— Пока Гэвин не повернется спиной, с ним все будет в порядке, — он сделал глоток напитка. — Парню лучше перестать бездельничать и жениться на девушке, или я убью его раньше, чем это сделает Луваен. Это становится чертовски утомительным: охранять кувшин без трещин, как будто это драгоценности короны.

Магда фыркнула:

— Я думаю, это лучшее развлечение, которое у нас было за последние годы. Эти двое ускользают в поисках уединения, а твоя любовница летит за ними, словно охота ее увлечение.

Баллард покачал головой:

— Приходи за мной, если Гэвин вернется весь в дырах.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Баллард вошел в свою комнату, с удовольствием отметив, что кто-то развел огонь в очаге. Он окинул свою кровать критическим взглядом. Роскошное ложе, щедро задрапированное тяжелой тканью, сотканной из тисненого шелка, занимало один угол комнаты. Он был его единственным обитателем в течение многих лет. Если бы ему повезло, у него был бы шанс разделить это щедрое пространство сегодня вечером.

В сундуке, стоящем в изножье кровати, лежала его одежда, а также несколько сувениров из жизни, которая теперь казалась далеким воспоминанием: регалии, которые он носил во время своего посвящения в рыцари; шпоры, подаренные ему его благодетелем; и, наконец, подарок, завещанный гордой иностранной королевой, которая теперь давно умерла. Это последнее, завернутое в бархат цвета бронзы, он достал со дна сундука и отнес к очагу, чтобы получше рассмотреть в свете огня. Ритуалы Модрнихта включали в себя воздаяние уважения женщинам в доме, а также богиням, которым поклонялись. Он уже говорил с Эмброузом о создании подарка, которым он мог бы поделиться с обеими сестрами, но у него было кое-что особенное для Луваен, что-то, что он намеревался предложить наедине.

Будь она похожа на Циннию или любую из женщин, которых он знал за свою долгую жизнь, Баллард осыпал бы ее драгоценностями или несколькими аршинами шелка. Но госпожа Дуенда была особенной, и он не мог придумать ничего более подходящего, чем передать ей подарок королевы. Он развернул бархат, обнажив кинжал и деревянные ножны, инкрустированные эмалью и драгоценными камнями. Само оружие было работой мастера, его дизайн отличался от прямых обоюдоострых ножей, которые он обычно носил, но был таким же смертоносным. Кинжал мог разрезать или проткнуть кольчугу, независимо от того, насколько хорошо она была сплетена или заклепана. Его пальцы обхватили рукоять из молочно-зеленого нефрита, выполненную в виде головы ястреба. Он легко расположился у него на ладони — невесомый, уравновешенный, смертоносный.

Некоторые могли бы сказать, что он стал бестолковым — таким же обольщенным, как любой неоперившийся мальчишка, обнюхивающий юбки своей первой женщины. Они были бы неправы в большинстве этих обвинений. Он уже не был мальчиком, а Луваен не была его первой женщиной. Даже до появления проклятия он никогда никого не любил: конечно, не свою жену, чьи губы кривились от отвращения каждый раз, когда он приближался, и никогда незнатных женщин или проституток, которые населяли королевский двор и делились своими благосклонностями. Хотя Луваен… Она поглотила его мысли.

Ты любишь ее?

Он слепо уставился на кинжал, в то время как вопрос резонировал в его голове. Его разум отверг эту идею. Он восхищался ею, был очарован ее свирепым характером и решительным поведением в тот момент, когда Цинния представляла их, и Луваен похвалила фингалы, которыми наградила его. Она сломила бы слабодушного мужчину или соблазнила бы его убить ее при первой же возможности.

Баллард не считал себя слабым человеком: иногда холодным, измученным и искалеченным проклятием Изабо, но не сломленным. Луваен вернула его к жизни, вырвала из сумерек бесконечного ожидания, прерываемого только пытками проклятия, когда поток прибывал во время прилива. Он не знал, что можно обнять молнию, пока не обнял ее, и этот опыт привел его в восторг.

Ты любишь ее?

— Разве это имеет значение? — сказал он вслух. Изабо прокляла его так же основательно, как прокляла Гэвина. У него не было будущего, и ему нечего было предложить Луваен. Даже если Гэвин разрушит проклятие, женившись на Циннии, Баллард был слишком физически изуродован, чтобы жить за пределами Кетах-Тор. Луваен и Цинния приняли его внешность, но он не обманывал себя, думая, что другие сделают это так же легко, если вообще смогут. Они будут смотреть на него, как на монстра — выслеживать его, как зверя. Его накопленное богатство обеспечило его сыну и будущей невесте его сына комфортную жизнь, где бы они не решили поселиться. Они не были ограничены Кетах-Тором, как он или любая жена, или любовница, если бы она связала себя с ним. Эта крепость была его домом, его убежищем и его тюрьмой. Он содрогнулся при мысли о том, чтобы запереть Луваен здесь с ним, даже если бы она была согласна.

Он завернул кинжал и ножны в бархат и вернул их в сундук. С приближением весны Баллард отправит ее домой, нагруженную золотом: достаточным количеством, чтобы она смогла купить свое личное оружие, но он надеялся, что она будет дорожить этим знаком его уважения и помнить его.

Впервые почти за неделю она присоединилась к остальным его домочадцам вечером в соларе и заняла место среди женщин, чтобы создавать амулеты для плетения из зелени, висящей в большом зале. Стол, который Цинния обычно делила с Эмброузом, когда они работали над переплетением его заклинаний и рецептов зелий, был завален кучами того, что выглядело как мусор, собранный с лесной подстилки: высушенная рута, ягоды артемизии и рябины, береста, вырезанная рунами и лентами, нанизанными на дубовые галлы. Женщины смеялись и болтали во время работы, их тихие голоса сопровождались успокаивающим потрескиванием огня в очаге.

Баллард некоторое время наблюдал за ними, его взгляд дольше всего задерживался на Луваен, когда он восхищался тем, как ее темные волосы мерцали в свете камина. Гэвин сел рядом с ним, а Эмброуз — у огня. Все трое держали в руках кубки с элем и обсуждали, какие задачи им предстоят на следующий день. В течение часа или двух он мог обманывать себя, думая, что так было всегда, так будет и в последующие годы — его маленькое домашнее хозяйство, разделяющее тяготы товарищество. Здесь он проводил время со своим сыном, своими верными друзьями и щедрой, хотя и вспыльчивой, любовницей. Будучи молодым человеком, он бы восстал против такой мирной домашней жизни, стремясь вести войну и доказать свою доблесть своим сверстникам. Время и проклятие смягчили его: он ценил более спокойные моменты, особенно такие кратковременные, как эти.

Когда час стал поздним и очаг догорел, их маленькое сборище распалось. Эмброуз вывел Магду, Джоан и Кларимонду из солара. Баллард испытал глубокое разочарование, когда Гэвин предложил руку каждой сестре и был взят обеими. Луваен не приняла его приглашения провести ночь в его постели. Она также и не отказалась, но после того, как они провели время в кладовой в начале дня, он был почти уверен, что она согласится. Он ошибался.

Обе женщины присели в реверансе и пожелали ему спокойной ночи. Баллард всмотрелся в лицо Луваен, но не увидел в выражении лица ничего, что намекало бы на ее мысли. Он кивнул, коротко пожелал спокойной ночи и снова обратил свое внимание на огонь. Полчаса спустя он все еще сидел в своем кресле, когда тихий стук прервал его размышления. Дверь открылась, и внутрь вошла Луваен, закутанная в тяжелый халат, с распущенными волосами, уложенными гладкими волнами. Ее босые пальцы ног жались к холодному полу, и она понимающе улыбнулась ему:

— Все еще хочешь разделить ту удобную кровать, которой ты все время хвастаешься?

Он вскочил со стула и пересек комнату, прежде чем она успела сделать еще один вдох. Она протестующе пискнула, когда он сжал ее в своих объятиях.

— Ты даруешь мне милосердие, госпожа?

Она толкала его в грудь, пока он не ослабил хватку.

— Больше, чем ты мне показываешь, — она глубоко вздохнула. — Если ты будешь так обнимать меня во сне, я не продержусь до утра.

Он поцеловал ее: медленное, глубокое приветствие, перемежающееся тихим рычанием, которое заставило ее обмякнуть в его объятиях и застонать в его рот. Его руки прошлись по ее спине и бедрам, поднялись, чтобы обхватить ее за ягодицы, прижавшись к ним бёдрами.

Когда они оторвались друг от друга, она уставилась на него прищуренными глазами.

— Кровать? Или ты хочешь, чтобы мои ноги примерзли к полу?

Он подхватил ее на руки и толкнул дверь, соединяющую его спальню с соларом. Огонь в очаге почти погас, погрузив комнату в полумрак. Когда Луваен нетерпеливо заерзала, он неохотно опустил ее на пол, чтобы она осмотрела его убежище. Она остановилась перед кроватью и посмотрела на него через плечо.

— Это было не просто хвастовство, когда ты сказал, что у тебя большая кровать. Я думаю, понадобится карта, чтобы найти человека в этой штуке.

Он подошел к ней сзади и обнял за талию. Она же откинулась назад и наклонила голову, чтобы он мог уткнуться носом в ее шею.

— Я не отпущу тебя так далеко от себя, чтобы тебе понадобилась карта, — прошептал он ей на ухо.

Он повернул ее лицом к себе и снял с нее халат. На ней была льняная сорочка, которая подчеркивала тени ее напряженных сосков под тканью. Баллард сделал паузу, раздевая ее, любуясь очертаниями ее тела: тонкой талией и длинными ногами, хрупким выступом ключиц и элегантным наклоном плеч. Свет от камина трепетал на ее коже, придавая ей бледно-золотистый оттенок. Статная, с осанкой королевы и грацией сильфиды, она заставляла его пылать.

Ее дрожь вырвала его из задумчивости. Он снял с нее сорочку и остановился у льняной набедренной повязки, повязанной вокруг ее бедер и между ног. Луваен хлопнула его по руке, когда его пальцы скользнули под край. Он усмехнулся, поцеловал ее и взял в ладонь одну из ее маленьких грудей.

— Я могу быть терпеливым человеком.

Не встречая препятствий, он разделся догола, отнес Луваен на кровать и нырнул вместе с ней под гору покрывал и меха. Он чуть не вылетел обратно, чтобы схватить ближайшее оружие, когда Луваен завизжала и прыгнула на него сверху.

— Богиня, — воскликнула она. — Простыни как лед.

Баллард откинул голову на подушку и выдохнул достаточно сильно, что приподнялись пряди ее волос. Его руки сомкнулись у нее на спине, чтобы удержать ее неподвижно, в то время как сердце изо всех сил старалось пробиться сквозь грудную клетку.

На одно ужасающее мгновение ему показалось, что розы Изабо проскользнули в окно и свернулись под его одеялом, ожидая его возвращения и возможности ранить его плоть своими шипами. При мысли о том, как они разрывают Луваен, желчь подступила к его горлу. Он пристально посмотрел на нее и заставил свой ужас подчиниться с помощью лжи.

— Ты пытаешься убить меня? Со всей этой возней я подумал, что кто-то запихнул голодного дракона под одеяло.

— Я могла бы спросить тебя о том же самом, — она тоже оскорбленно фыркнула. — По крайней мере, дракон согрел бы одеяла. Я не ожидала, что окунуться в твою постель будет так же приятно, как окунуться в твой замерзший пруд, — она сильнее навалилась на него всем своим весом, прижимаясь к нему всем телом от плеча до колена. Ее пальцы проследили за углом его челюсти и изгибом носа. — Ты ненавидишь согревающие сковородки или хорошо подогретый кирпич?

Баллард провел руками по ее спине к ягодицам, рисуя ленивые круги на ее гладкой коже.

— Я смогу согреть тебя лучше любого кирпича, и ты не почувствуешь холод простыней, — он поцеловал кончик пальца, блуждающий по его нижней губе. — Прости меня. Я не подумал об этом небольшом удобстве. Меня не беспокоит холод.

— Очевидно, что нет, — она одарила его усмешкой и сдвинулась так, что его эрекция устроилась между ее обернутых тканью бёдер.

Проклятие принесло одно или два неожиданных блага, и его измененное зрение имело свои преимущества. Даже в полутьме кровати он видел каждую ее черточку: глаза с тяжелыми веками, выступающий нос и угловатые скулы, полные губы и острый подбородок. Она была красива так, как Изабо никогда не была — царственная внутренняя сила, вырезанная в самих костях ее лица. Баллард подумал, что от нее захватывает дух.

— Поцелуй меня, — приказал он.

Она мгновенно подчинилась и все еще улыбалась, когда их губы встретились. Они провели так несколько мгновений, зарывшись под одеяло и обмениваясь поцелуями, которые были то томными, то страстными. Когда они остановились, чтобы перевести дух, Луваен сделала странную вещь: она прикрыла ему глаза одной рукой, убрала ее и повторила действие.

Баллард нахмурился:

— Что ты делаешь?

Она пожала плечами:

— Темно, как сердце демона, в этой постели. Я не могу видеть свою руку перед лицом, но я вижу твои глаза: как у совы, светящиеся, круглые и освещенные изнутри, — она пошевелила бровями. — Я никогда не думала, что буду спать с гигантской птицей. Что ты видишь этими глазами?

Он перевернул ее на спину так быстро, что она ахнула. Баллард перенес свой вес на локти, чтобы не раздавить ее.

— Ты издеваешься надо мной, — сказал он своим самым угрожающим голосом: трудная задача, когда она раздвинула бёдра и подняла свои длинные ноги, чтобы обхватить его.

Пальцами она разминала мышцы на его шее.

— Только в самом добром смысле, — поддразнила она. — И мне очень нравятся твои золотые глаза.

— Совы едят мышей.

Она фыркнула:

— Разве ты не назвал меня волком раньше? Я еще не видела, чтобы сова съела волка.

— Эта сова может.

Он бросился к ней и уткнулся лицом в ее шею. Она взвизгнула от смеха, когда он зарычал и обнюхал ее шею, мягко кусая от челюсти до верхней части плеча. Она изогнулась в его объятиях, когда его пальцы пробежали вверх и вниз по ее ребрам, ткнув коленом ему в бок, при попытке избежать его щекотки. Их игра стала серьезной, когда Баллард провел пальцем по линии ее груди. Он сделал паузу и подул на один сосок. Луваен застонала и замерла, за исключением ее рук. Схватившись ими за его плечи, ногтями с силой впилась в его плоть. Он взял ее грудь в рот и пососал, своим весом сдерживал ее, когда она выгнулась и прошептала ободряющие слова.

Его чувства пошатнулись. Она пахла цветами и была сладкой на вкус. Ее стройное тело вплелось в его, твёрдое и нетерпеливое. Единственной женщиной, с которой он спал в этой постели, была Изабо, и эти встречи не имели ничего общего с любовью, а были связаны с войной. Это противоречивое существо, одновременно язвительное и любящее, околдовало его. Он бы с радостью провел остаток своих дней, завернувшись с ней в одеяло.

Он переключился на другую ее грудь, уделяя ей такое же внимание, в то время как руками скользнул по ее бокам к льняной набедренной повязке и остановился. Он оставил ее грудь, чтобы уткнуться носом в ложбинку у нее на шее.

— Красная повелительница — настоящий тиран, — проворчал он.

Она затряслась в его объятиях от беззвучного смеха.

— Не надо так жаловаться. Ты не тот трон, на котором она сидит раз в месяц.

— Нет, только жалкий проситель, который стоит перед ней на коленях, — он погладил ее ноги до икр и провел языком по ключицам. — Я хочу доставить тебе удовольствие.

Луваен надавила, толкая его, пока он не перевернулся на спину, и она снова легла на него сверху. Ее распущенные волосы упали, окружив его сладко пахнущей завесой.

— Ты доставляешь мне удовольствие, — заверила она его. — Я давно не делила постель с мужчиной, с тех пор как потеряла Томаса, а ты такой же прекрасный мужчина, каким был он.

У Балларда перехватило дыхание, когда он встретился с ее пристальным взглядом. Она ругалась с остротой хорошо отточенного лезвия топора, но ее неожиданные, откровенные комплименты лишили его дара речи. Она поцеловала кончик его носа, прежде чем скользнуть вниз, чтобы исчезнуть под одеялами. Он приподнял одеяло, чтобы посмотреть на нее.

— Луваен, что ты делаешь?

Он откинулся на подушки, задыхаясь, когда ее язык проложил извилистую дорожку вверх по внутренней стороне его бедра. Ногтями он впился в простыни, когда ее губы сомкнулись на его яйцах и нежно втянули их в рот. Звуки, вырывающиеся из его горла, звучали в темноте по-звериному: тонкие стоны и низкое рычание перемежались прерывистым дыханием. Он не ожидал и даже не надеялся на это, когда она снова появилась в соларе. Он все еще был ошеломлен их интерлюдией в кладовой. Боги, которые отвернулись от него столетия назад, теперь решили даровать ему благосклонность Луваен. Он был не из тех, кто отвергает столь щедрый дар.

Она ублажала его, пока он не залил ее рот горячим семенем и не превратился в дрожащую массу мышц и крови, которая текла по его венам, как стремнина. Пот стекал по его вискам и капал на живот даже после того, как он сбросил одеяла, чтобы остыть. Он облизнул пересохшие губы и постарался замедлить дыхание. Луваен сползла с изножья кровати, забрала свою долю покрывал и устроилась на боку.

— Это было прекрасно, — самодовольно промурлыкала она. — Мы должны сделать это снова и очень скоро.

Баллард задавался вопросами, как скоро это произойдет, и переживет ли он третью встречу. Он обхватил ее завернутое тело, не желая пока забираться под душные одеяла. Мужчина положил ее голову себе на плечо и обнял одной рукой за талию.

— Вот как умер твой муж, — он уткнулся носом в ее волосы. — Удовлетворяя желания своей похотливой, требовательной жены.

Ее тихий смешок пощекотал его плечо:

— Нет, хотя он не раз клялся, что я пыталась убить его своим энтузиазмом.

Баллард поблагодарил этих новых щедрых богов за то, что они познакомили его с Луваен после того, как она овдовела, иначе он бросил бы вызов Томасу ради нее.

— Он был счастливым человеком.

Она переплела свои пальцы с его:

— Я была счастливой женой. Томас был исключительным человеком. Человеком, который имел дело с мертвыми, но с великой радостью принимал жизнь. Он научил меня смеяться.

— Ты все еще скорбишь о нем? — а как она могла не скорбеть? Каждое слово, которое она говорила о своем муже, отзывалось восхищением.

— Да, хотя боль с каждым годом уменьшается, — она повернулась в объятиях Балларда, и в ее чертах проявилась старая печаль. — Он умер от чумы.

Баллард поморщился, вспомнив насмешки Эмброуза, Гэвина и его самого по поводу причин кончины ее мужа, некоторые из которых были адресованы непосредственно ей. Она либо отвечала резким оскорблением, либо подавлено улыбалась. Смерть придет ко всем. Даже он и Гэвин, чьи жизни неестественно затянулись из-за проклятия, умрут — либо от руки друг друга, либо по милости Эмброуза. Иногда шутки по этому поводу сдерживали страх смерти. Никто не шутил по поводу чумы. — Мне очень жаль, Луваен. Если бы мы знали…

Она прижала палец к его губам, чтобы остановить его извинения.

— Я не держу зла, и Томас тоже. Честно говоря, он посмеялся бы над твоими предположениями и предложил бы несколько своих, — она усмехнулась. — Несколько горожан поклялись, когда мы поженились, что он умрет через неделю, отруганный до смерти или зарезанный во сне.

Он взял ее за руку и поцеловал ладонь:

— А больше силы духа, чем здравого смысла.

Она выгнула бровь:

— К тебе это тоже относится. Ты переспал со мной.

— Учитывая, что я переспал с тобой один раз несколько дней назад и был в твоей власти дважды сегодня, я думаю, можно с уверенностью сказать, что это ты переспала со мной, госпожа Дуенда.

Они обменялись усмешками и погрузились в довольное молчание. Он чуть не застонал, когда Луваен испортила момент, спросив:

— Ты скучаешь по своей жене?

Скучал ли он по ней? Только в те моменты, когда он удалялся в свою камеру в кладовых и преодолевал поток в припадке конвульсий и агонии, от которых его глаза вылезали из орбит, а голос становился хриплым от крика. О, тогда он скучал по прекрасной Изабо, молился о возможности повернуть время вспять. Он аннулировал бы договор, с улыбкой передал бы ее Седерику и заявил, что нет двух людей, которые заслуживали бы друг друга больше. Это или убить их обоих и похоронить их тела вдали от его владений.

— Нет, наш брак был заключен по договоренности из-за земель. Между нами не было никакой привязанности, — Преуменьшение колоссальных масштабов, особенно в свете того времени, которое он провел с Луваен. Изабо лежала в его постели холоднее, чем один из трупов Дуенды, и сочилась отвращением к нему, густым, как растопленное сало. Балларду потребовались все усилия, чтобы вызвать эрекцию и уложить свою жену в постель. Он мог бы давать уроки мужу Луваен о стойкости духа. — Я не желал ее смерти, но я и не горевал, когда она умерла.

— Я думаю, что это само по себе достойно сожаления.

Если бы она только знала. Он покачал головой, чтобы избавиться от мрачных мыслей. Губы Луваен были мягкими под его губами, когда он целовал ее.

— Я не так хочу провести с тобой сегодняшний вечер — говоря о мертвых мужьях и мертвых женах, — он хотел провести с ней много таких ночей, как эта. — И учитывая, что ты буквально только что высосала из меня жизнь, я собираюсь либо умереть, либо заснуть на тебе.

Луваен ответила на его заявление широким зевком. Она снова повернулась к нему спиной и устроилась в изгибе его тела, приподняв одеяло, чтобы он присоединился к ней.

— Ты обещал согреть меня, если я буду спать в твоей постели, а эти проклятые холодные простыни сами по себе не согреются.

Он сделал, как она приказала, издав довольный вздох, когда она прижалась к нему кожей к коже. Его плоть горела, и он жаждал ласки холодного воздуха на своих конечностях, но это была небольшая цена за то, чтобы держать Луваен в своих объятиях. Он поцеловал нежную кожу у ее виска, услышал, как она сонно пробормотала: «Спокойной ночи», — и вскоре заснул.

На его взгляд, рассвет наступил слишком рано. Он проснулся при первом ее движении. Где-то ночью он откатился от нее и сбросил одеяло. Она же быстро его присвоила. Единственной видимой частью ее тела была макушка на вершине кокона, который она соорудила. Он заключил ее в объятия.

— Ты не спишь, фурия? — его дыхание вырывалось теплым облаком, которое рассеивалось в холодном воздухе.

Приглушенное:

— Может быть, — донеслось из-под простыней. — Который сейчас час?

— Восход солнца.

Быстрые рефлексы спасли его от удара локтем в лицо, когда Луваен выскочила из-под одеяла, с глухим стуком упала через полог кровати на пол. Баллард вскочил с кровати как раз вовремя, чтобы увидеть, как она пробежала через комнату и схватила свою рубашку с пола, куда он бросил ее прошлой ночью. Он стоял перед ней, выгнув брови, пока она изо всех сил пыталась натянуть одежду, прыгая вверх-вниз и рыча от разочарования, когда пыталась просунуть голову в одну из пройм.

— Луваен, — рявкнул он, теряя терпение.

— Что? — огрызнулась она в ответ, согнув руки под странными углами, когда боролась с сорочкой.

Он схватил ее за плечи:

— Стой спокойно, — скомандовал он. Она сделала, как он приказал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, пока он поправлял сорочку. Та скользнула через ее голову, чтобы прикрыть тело.

Она моргнула, глядя на него, и убрала с лица локоны спутанных волос:

— Спасибо, — она посмотрела мимо него. — Мне нужна моя накидка.

Он коснулся ее локтя, когда она бочком обошла его. Луваен удивила его своей реакцией на новость о том, что уже рассвело, как будто боялась слабого света, просачивающегося сквозь щели в окне.

— Так хочешь уйти от меня?

Луваен остановилась, ее глаза казались почти серебристыми в тусклом свете. Ее взгляд ласкал его, задержавшись на утренней эрекции. Баллард удивленно выдохнул: «Умпф», когда она бросилась на него с такой силой, что он покачнулся на пятках. Руками он скользнул по ее спине, чтобы прижать ее к себе и сохранить равновесие. Она поцеловала его так, словно изголодалась, ее язык скользнул между его губ, чтобы овладеть его ртом и потребовать от него такого же ответа. Он был только рад услужить.

Она прервала их поцелуй на прерывистом вздохе и прижала ладони к его лицу.

— Дурачок, — она упрекнула его тонким голосом. — Если бы у меня было время, я бы прямо сейчас встала на колени, чтобы как следует пожелать тебе доброго утра, — она усмехнулась его стону и вырвалась из его объятий, чтобы забрать свою накидку. — Цинния спит как мертвая, но просыпается вместе со священнослужителями. Мне не нужно, чтобы она поймала меня, когда я тайком выхожу из твоих покоев на рассвете.

Баллард провел рукой по волосам:

— Не говори мне, что девушка не знает о том, что ты уже была с мужчиной. Это не невинно, а глупо.

Она рассмеялась:

— Если бы она была глупой, мне бы вообще не пришлось беспокоиться об этом. Цинния, однако, так же умна, как и красива. И упряма. Мне трудно, так как я убеждаю ее сопротивляться чарам Гэвина, пока она не выйдет замуж. Наука, исходящая из уст лицемера, невозможна.

Он подавил желание обнять ее: боялся, что не отпустит, и ограничился тем, что погладил ее по растрепанным волосам:

— Правила для вдовы сильно отличаются от правил для девушки.

Луваен вздохнула и на мгновение прильнула к его ласке:

— Мы оба это знаем, и она тоже, на самом деле, но она использует любую причину, которую сможет найти, чтобы ослабить мои аргументы. Я все равно выиграю, но я бы предпочла не усложнять себе задачу.

Она в последний раз чмокнула его в щеку, прежде чем выскочить из его спальни. Он прислушался к ее легким шагам, когда она пересекала солар, затем к тихому скрипу двери, когда она выскользнула в коридор.

— Девственницы, — пробормотал Баллард себе под нос, направляясь к гардеробу. — Беспокойные, бесполезные существа.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Баллард занялся своими утренними приготовлениями гораздо более неторопливо, чем Луваен, посвятив несколько минут тому, чтобы соскрести грубую щетину с лица и завязать волосы назад, прежде чем спуститься вниз, чтобы перекусить.

Завтрак был тем событием, когда Магда пристально смотрела на него и Гэвина, пока они макали хлеб в свой эль.

— Вы двое можете не торопиться, — она схватила свою метлу, как будто это была булава. — Это же не значит, что мне нужна комната и этот стол, чтобы подготовиться к сегодняшнему вечеру, — Баллард гадал, кого бы она ударила первым.

Гэвин настороженно посмотрел на нее, проглотил хлеб и запил элем. Он вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел на отца:

— Если ты мне поможешь, то мы сможем отремонтировать и заменить цепь на мосту к полудню.

Баллард кивнул:

— Я встречусь с тобой в кузнице, — он спрятал улыбку за чашкой, когда его сын встал, протиснулся мимо Магды и выбежал из кухни.

— Шестеро ушли, остался еще один, — экономка отложила метлу в сторону и убрала за Гэвином.

Баллард устроился в кресле, вытянул ноги и проигнорировал неодобрительный взгляд Магды:

— Прогнала всех остальных, прежде чем они смогли поесть?

Она непримиримо фыркнула:

— Только вы двое не торопились садиться за стол. Остальные поели и занялись своими делами до того, как ты спустился по лестнице.

Он закатил глаза. Магда произнесла это так, как будто он не спеша спустился в полдень после утра, проведенного в постели. И так бы оно и было, если бы Луваен не выскочила из своих покоев ни свет ни заря, словно у нее горели волосы.

— Где эти очаровательные сестры?

— Цинния сейчас в будуаре, неизвестно для чего. Она пообещала, что спустится через час, чтобы помочь мне испечь пироги. Твоя строптивица должна встретиться с Эмброузом позже в большом зале, чтобы украсить его для Модрнихта.

Баллард выплюнул полный рот эля, который он только что выпил, обратно в свой кубок:

— Разумно ли это?

Магда, пожав плечами, прекратила подметать и, ухмыляясь, оперлась на метлу. — Наверное, нет, но интересно. Тогда у нас был бы настоящий Модрнихт — тот, когда следуют старым обычаям и приносят жертвы, потому что один обязательно убьет другого, прежде чем мы сядем за стол.

Несмотря на мрачное предсказание Магды, и ее склонность к кровопролитию, сравнимую со склонностью Луваен, никто не попытался убить кого-либо во время лихорадочных приготовлений к Модрнихту. Для Балларда этот день был таким же, как и любой другой в Кетах-Торе. Он в течение нескольких часов помогал Гэвину в кузнице, работая с мехами, чтобы поддерживать горн горячим, и нанося удары по металлу, пока в ушах не начал звучать звенящий хор молотков и продолжал звенеть после того, как они потушили огонь и взяли недавно выкованные звенья для ремонта моста. Затем они приступили к ремонту крыши складского здания, которая обвалилась под тяжестью скопившегося снега. Немощное солнце низко склонилось над горизонтом к тому времени, как они закончили и направились на кухню.

Когда наступил вечер, он спустился вниз, чтобы присоединиться к празднеству. Баллард тщательно оделся, облачился в бархатную котту [прим. Котта — европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами] цвета глаз Луваен и пояс для меча, украшенный декоративными завитками и инкрустированный через равные промежутки рубиновыми кабошонами. Даже на его ботинках не было запекшейся грязи, и они были отполированы до яркого блеска. «Какой наряд был потрачен впустую на него», — подумал он. Никакое количество дорогого бархата или полированных драгоценных камней не могло преодолеть его уродства, но он все равно поддался тщеславию в надежде, что Луваен сможет восхищаться им.

Главный стол, которым веками не пользовались, стоял в центре зала. Его огромные размеры когда-то вмещали за ужином до пятидесяти человек. Баллард вспомнил времена, когда он устраивал банкеты, пока кочевой двор короля Уолерана неделями жил в Кетах-Торе. Кормление стольких людей опустошило его кладовую, уменьшило его охотничьи угодья и нанесло значительный ущерб его казне. Он был верен своему королю, но Баллард праздновал, когда двор покинул его замок ради другой вотчины и другого дворянина, чтобы обнищать его.

Магда накрыла только на одном конце стола. Поверхность накрыли белой скатертью, украшенной вышитыми салфетками и зажженными свечами из пчелиного воска в серебряных подсвечниках. Серебряные тарелки мерцали в свете свечей и делили пространство с несколькими блюдами с едой и оловянными кувшинами, наполненными пряным вином и сладким молоком. Скамьи покрывали подушки, а место, где сидел хозяин замка, занимала дантеска. [Дантеска — тип мебели, кресло с высокой спинкой, локотниками, украшенными резьбой, готическим орнаментом, и сиденьем, обитым красным бархатом.] Сбоку лежала небольшая кучка свертков, завернутых в шелк, лен и шерсть, — подарки женщинам на Модрнихт.

Зал был увит зелеными гирляндами, развешанными по стенам. Украшенные лентами дубовые галлы и ягоды рябины уютно расположились на ветвях, и нос Балларда дернулся от прохладных ароматов вечнозеленых растений и сушеной артемизии. Зелень светилась мягким светом — трюк, без сомнения, использованный Эмброузом, — который добавлял теплой атмосферы залу.

Эмброуз присоединился к нему у огня, одетый в прекрасные одежды из коричневого и янтарного шелка. Он, протянув Балларду кубок вина, постучал по своему в безмолвном тосте и уставился на мезонин между лестницами.

— Я узнал, что сестры похитили Магду, связали ее по рукам и ногам, и прямо сейчас заставляют ее надеть шелковый корсаж и завязать ленты в волосах. Гэвин отправился туда, чтобы спасти ее.

Баллард недоверчиво фыркнул:

— Я бы скорее поверил, что солнце взошло в полночь или что у барана, которого ты кастрировал на прошлой неделе, выросла новая пара яиц, — он внимательно посмотрел на своего чародея. — Мне кажется, ты бы очень хотел увидеть свою женщину в бархате и лентах.

Небрежное пожатие плеч Эмброуза ни на мгновение не обмануло Балларда.

— Это бы отличалось от обычного фартука и шерстяного платья. Я не думаю, что Магда сможет уложить волосы… — он замолчал, и Баллард проследил за его взглядом на второй этаж.

Женщины из его семьи столпились на верхней площадке лестницы, смеясь и махая двум мужчинам, которые наблюдали за ними из холла. Гэвин появился позади них, как богато одетый гусак, окруженный такой же стаей гусынь с яркими перьями. Он склонился над рукой Циннии и повел ее вниз по лестнице. Цинния была одета в платье темно-зеленого цвета, которое облегало ее изгибы и переходило в элегантный шлейф, который колыхался позади нее, когда она спускалась по лестнице под руку с Гэвином. Ее светлые волосы мерцали в колдовском освещении Эмброуза, и, как всегда, Балларду пришлось отвести взгляд от такой возвышенной красоты.

Он обратил свое внимание на Магду, Джоан и Кларимонду. Рядом с Циннией все трое поблекли, но он одобрительно кивнул, глядя на их платья синего, желтого и цвета ржавчины, на их волосы, заплетенные в замысловатые косы или покрытые паутинкой вуалей. Баллард взглянул на Эмброуза, который с волнением уставился на покрасневшую Магду. Он протянул руку и прикрыл рот колдуну:

— Хорошо, что сейчас не сезон мошки, Эмброуз.

Баллард перевел взгляд на группу и остановился на Луваен. Он резко вдохнул, так же ошеломленный ее видом, как и Циннией, только не отвел взгляда. Одетая в платье цвета свежей крови, она приподняла подол, чтобы освободить ноги, и нахмурилась. Ткань ниспадала извилистыми складками по ее телу, намекая на длинную линию ног и придавая ее бледной коже перламутровый блеск. Она завила волосы и откинула их со лба, подчеркнув изгиб бровей и высокий изгиб скул. Она повернулась, чтобы откинуть шлейф в сторону, и Баллард застонал сквозь стиснутые зубы, при виде ее элегантной спины, обнаженной чуть ниже лопаток и частично скрытой длинными локонами.

«Милосердные боги, — мысленно взмолился он. — Пожалуйста, пусть красная повелительница исчезнет». Сильный толчок в плечо вырвал его из умоляющей задумчивости, и он повернулся, чтобы хмуро взглянуть на самодовольного Эмброуза.

— Хорошо, что мы не в гуще битвы, господин.

Баллард не ответил и последовал перед Эмброузом, пересек комнату, чтобы встретиться со свитой Гэвина у подножия лестницы. Он низко поклонился каждой из женщин, даже Кларимонде и Джоан, которые покраснели и захихикали при виде почтения своего господина. Пристальный взгляд Луваен, встретившись с его взглядом, задержался, когда она проходила мимо него по пути к столу. Слабая улыбка изогнула уголки ее рта, становясь глубже, когда его рука потянулась, чтобы скользнуть по складкам ее платья. Желание, горячее, как ее взгляд, захлестнуло его, и он едва удержался, чтобы не схватить ее в объятия.

Они собрались вместе, пока Эмброуз наливал по кружкам пряное вино или сладкое молоко и косился на скромное декольте Магды. Были произнесены тосты, а также благословения на крепкое здоровье, обильный урожай и мирные дни. Баллард занял место рядом с Луваен и заговорил достаточно тихо, чтобы его слышала только она.

— Мне повезло, что я человек стойкий и здравомыслящий, госпожа Дуенда, потому что вы испытываете и то, и другое. В следующий раз, когда ты появишься в зале в таком наряде, я подниму тебя на стол и возьму среди тарелок с абрикосами.

Луваен не сводила глаз с Гэвина и Циннии, пока двое потенциальных любовников разглядывали друг друга. Она ничем не показала, что его слова задели ее, если не считать мертвой хватки на ножке бокала и хриплого голоса.

— Это обещает быть липким, милорд, и восхитительным.

Он положил руку ей на локоть, с намерением повести ее вверх по лестнице в свою комнату, будь прокляты Модрнихт и нежные чувства Циннии, когда Магда разрушила этот план. Она хлопнула в ладоши и повелительным жестом пригласила всех сесть и начать пир:

— Мы работали, как проклятые, весь день не для того, чтобы оставить всё несъеденным. Займите свои места. Никаких особенных кухонных изысков, просто больше, чем нужно.

Баллард тихо зарычал, и на этот раз Луваен бросила на него лукавый взгляд:

— Ночь только началась, Баллард, и мое тело снова принадлежит мне. Если хочешь, я сама принесу абрикосы, — затем она улыбнулась и оставила его, чтобы занять свое место на скамейке рядом с сестрой.

Они начали с блюд из сушеных яблок и груш, политых медом, пирогов с каплунами [Каплу́н — специально откормленный на мясо кастрированный петух], похлебки из баранины, тушеной с картофелем и морковью, и соленой рыбы, сваренной на медленном огне в бульоне из шафрана. Затем последовали блюда с жареным гусем и свиной корейкой, смазанной соусом из миндального молока и масла. Драже из ломтиков сыра и кусочков сахара со специями завершали трапезу, и вино лилось так же свободно, как и беседа. По своему обыкновению, Баллард молчал во время застолья и сосредоточился на том, чтобы не слишком явно восхищаться Луваен. Кулинарные шедевры Магды были потрачены на него впустую. С таким же успехом он мог бы жевать свой ботинок, если бы уделял еде столько внимания. Луваен спорила с Эмброузом, смеялась над едкими шутками Магды и слизывала мед со своих пальцев таким образом, что Баллард так сильно сжимал вилку, что погнул металл. Он потянул за высокий воротник своей котты и помолился, чтобы ужин поскорее закончился.

После этого они собрались перед очагом, и Магда достала небольшое бревно, выструганное из древнего дуба. Она положила кусок дерева на стол, который Эмброуз передвинул к огню. Нож и стопка отбеленных платков, присоединились к бревну. Как самой старшей женщине в комнате, Магде первой выпала честь отдать дань уважения богиням и женщинам-предкам их небольшой группы. Она подняла нож и сделала неглубокий порез в центре ладони. Кровь закапала сквозь ее сжатый кулак на бревно, где оставляла крошечные ручейки на гребнях коры. Она вытерла лезвие и передала его Эмброузу, который сделал то же самое. Остальные последовали его примеру, пока верхушка бревна не заблестела красным в свете свечей.

Магда произнесла свое приветствие низким и почтительным голосом:

— Мы чтим всех Матерей: Сигел покровительницу Солнца, Эрсе покровительницу Земли, Фуллу покровительницу Луны, Хелит покровительницу всех Животных и Нертус покровительницу Плодородия, — она сжала руку во второй раз, и на бревно закапало еще больше крови. — Посвящается Айлин из Фаллахарена, которая родила меня и хорошо воспитала.

Она отступила в сторону, пропуская Эмброуза, за которым последовала Кларимонда. Оба отдали дань уважения Магде, которая с любовью смотрела на своего возлюбленного и свою дочь. Джоан отказалась, когда подошла ее очередь, и осталась там, где стояла, закрыв глаза. Баллард заметил озадаченное выражение лица Луваен. Он прошептал ей на ухо:

— Осиротела в младенчестве. Она никогда не знала свою мать, — сострадание смягчило черты лица Луваен.

Следующей пошла Цинния:

— Нашей матери, Абигейл Халлис, которая пела мне перед сном, вытирала мои слезы и любила меня, — она сжала кулак и слабо улыбнулась Луваен.

Луваен шагнула вперед и позволила нескольким каплям крови упасть на бревно, прежде чем расслабила руку:

— Нашей матери, Абигейл Халлис, которая взяла на воспитание нерожденного ребенка и любила меня, как свою собственную.

Баллард нахмурился, когда Эмброуз напрягся. Его пристальный взгляд метнулся к Балларду, и он стиснул зубы, явно пытаясь не сболтнуть то, что вертелось у него на языке. Луваен продолжила свои поклонения:

— За Гулльвейг, которая дала мне жизнь и умерла за это усилие. Надеюсь, ты мной гордишься.

Колдун выглядел так, словно вспыхнул бы пламенем, если бы промолчал еще немного. Отвлеченный странным поведением Эмброуза, Баллард истек кровью на бревно и благоговел перед своей матерью, а также перед добродушной любовницей своего отца. Если бы он не боялся разбудить разъяренный дух Изабо, он бы тоже поблагодарил ее: она дала ему Гэвина. Гэвин, очевидно, думал так же, как и он. Как и Джоан, он покачал головой и отошел от бревна. На этот раз у Циннии был озадаченный вид. Проницательный взгляд Луваен остановился сначала на Гэвине, а затем на Балларде, молчаливо вопрошая, почему ни один из них не почтил имя Изабо.

По завершению ритуала Магда бросила скользкое от крови полено в огонь. Группа склонилась перед искрящимся, потрескивающим жаром и занялась лечением своих ран, нанесенных самими себе. Эмброуз отвел Балларда в сторону, пока остальные ждали своей очереди, чтобы Магда промыла и перевязала их порезы.

— Ты слышал, что сказала Луваен?

Баллард пожал плечами:

— Да. Какая часть поставила тебя в такое затруднительное положение?

Эмброуз заломил руки и начал расхаживать по комнате:

— Она нерожденная, Баллард. Ее вырезали из чрева ее матери, а не родили.

— И что из этого?

Нерожденные были достаточно необычны, чтобы вызвать разговоры, но не настолько странны, чтобы быть чем-то удивительным. Он был еще меньше удивлен тем, что Луваен выжила. Такая свирепая женщина боролась бы со смертью с того момента, как сделала свой первый вдох. Предостережение по поводу того, что Эмброуз напрасно тратит свое время, зависло у него на губах и исчезло при внезапном воспоминании о последних ядовитых словах Изабо:

«Ему я завещаю свою горечь, свою ярость, свою ненависть. Когда он оставит детство позади, они проявятся. Дикарь, которым ты являешься, вырастит дикаря, которым он станет. Ни одна женщина не полюбит его. Все твои козни, твой обман — привели нас к этому. Ни одна рожденная женщина никогда не полюбит тебя. И сын погубит отца».

— Ни одна рожденная женщина никогда не полюбит меня, — тихо сказал он.

— Да! — Эмброуз украдкой оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, заметил ли кто-нибудь еще его волнение. — Луваен Дуенда — такой же ключ к разрушению этого проклятия, как и ее сестра.

Надежда, зародившаяся в груди Балларда, так же внезапно исчезла, оставив на своем месте сокрушительное отчаяние. На его лице, должно быть, отразились какие-то эмоции, потому что торжествующая ухмылка Эмброуза исчезла.

— Что не так?

— Как это может быть хорошей новостью? Мы думали, что любовь Циннии к Гэвину разрушит проклятие. Теперь нам нужны обе сестры, любящие обоих зверей, чтобы сделать это? — его взгляд метнулся к Луваен, элегантной в своем багряном платье.

— Ты трахаешь ее, Баллард, и ей это нравится, — возразил Эмброуз. — Несомненно, она испытывает к тебе некоторую привязанность.

Она и испытывала, в этом он не сомневался. Она также уважала его и восхищалась им. Но любить его? Это было совсем другое, нечто более глубокое, выходящее за рамки простого желания и привязанности. Он знал, что когда придет весна, она вернется домой к своему отцу. Ничто из того, что она сказала или сделала с тех пор, не указывало на то, что она передумает. Если бы она любила его, разве она не попросила бы остаться?

Он покачал головой:

— Ты питаешь ложные надежды, мой друг.

В глазах Эмброуза вспыхнуло раздражение:

— Надежда все еще есть, господин. Ты обязан ради самого себя держаться за надежду. Ты в долгу перед своим сыном, — он отвесил Балларду резкий, раздраженный поклон, прежде чем направиться к Магде за повязкой.

Луваен и Баллард ждали своей очереди на перевязку, а когда Магда закончила и оставила их одних, Баллард повернулся к Луваен и осмотрел ее забинтованную руку.

— Благодаря тебе я выиграл пари с Эмброузом.

— О?

— Да. Он был уверен, что если тебя порезать, то пойдет зеленая кровь. Я не согласился.

Она попыталась, но безуспешно, подавить смех:

— Болтливый, ублюдочный волшебник. Я не знаю, как Магда его терпит, — ее глаза изучали его лицо, и ее легкомыслие исчезло: — Что тебя беспокоит?

Либо он терял талант скрывать свои эмоции, либо она стала более искусной в чтении их по выражению его лица. Он склонился над ее рукой:

— Ничего такого, что нельзя было бы успокоить ночью в твоих объятиях, — сказал он. — Твоя кровать или моя? — он думал, что предложит ей выбор, после ее резких жалоб на его холодную постель.

— Моя слишком узкая для нас обоих. Пообещай мне хороший горячий кирпич или грелку, и ты больше не получишь от меня жалоб, — она сделала паузу. — По крайней мере, по этому поводу.

Баллард улыбнулся: меланхолия от интерпретации Эмброуза о том, как снять проклятие, уменьшилась перед поддразниванием Луваен.

— Будет сделано, — если бы они были одни в холле, он бы поцеловал ее, чтобы скрепить их сделку. Вместо этого он поднес ее руку к своему рту и прижался губами к костяшкам ее пальцев. — До вечера, госпожа.

Они присоединились к остальным за столом, где Цинния практически выплясывала из своих туфель от волнения, раздавая подарки. Баллард вернулся на свое место в дантеску и выпил свой шестой, может быть седьмой, кубок вина. Луваен и Цинния подарили Магде и девочкам по паре перчаток с меховой подкладкой из мягкой кожи.

Магда провела большим пальцем по меховой манжете:

— Они слишком хороши, чтобы носить их каждый день.

Цинния запротестовала:

— Нет! Ты должна носить их в любое время, когда захочешь. Они согреют твои руки в такие дни, как этот.

Кларимонда преподнесла подарки, которые она, Джоан и Магда сделали для них:

— Чтобы ты не сидела без дела за прялкой, — сказала она и протянула Луваен корзину, полную лучшего расчесанного льна Джоан. — А ты за своими книгами, — она передала небольшой сверток Циннии, которая открыла его, чтобы показать пару костяных игл, заточенных и сглаженных, чтобы пробивать страницы для переплетов книг. Женщины обменялись объятиями, и Баллард подумал, будет ли ему приятно наблюдать, как ловкие пальцы Луваен превращают горсть льна в золотую нить.

Эмброуз поднял один завернутый в ткань сверток и передал его Луваен:

— Для женщины, обладающей дикой магией, но не нуждающейся в ней, — сказал он. Луваен осторожно приняла подарок, ее глаза расширились от удивления и немалой доли подозрения.

— Не шути с ней, Эмброуз, — Баллард указал на Луваен и Циннию. — Подарок, который будет разделен между вами. Моя идея, но невозможна без магии Эмброуза, так что это от нас обоих.

Луваен медленно развязала бечевку, удерживающую ткань, пока Цинния наблюдала. Обе женщины ахнули, увидев открывшееся изящно вырезанное ручное зеркало. Баллард уловил искру замешательства во взгляде Луваен. Зеркало было намного дороже и прекраснее, чем те, которыми они владели в настоящее время, и как они могли разделить его?

— Вы расстались со своим отцом, — сказал он. — Это зеркало покажет вам его. Просто дайте команду «покажи мне» и назовите имя человека, которого хотите увидеть. Стекло вернет вам отражение этого человека. Когда закончите, просто скажите, чтобы оно заснуло.

Луваен ласкала его своим пристальным взглядом:

— Это продуманный подарок. Спасибо вам обоим.

В своей более энергичной манере Цинния подбежала к его креслу, опустилась перед ним на колени и сжала его руку.

— Спасибо, лорд де Совтер, — воскликнула она. — Большое вам спасибо!

Прежде чем Баллард успел сказать ей встать, она помчалась обратно к сестре, которая протянула ей зеркало.

— Давай, любовь моя. Ты выполнишь призыв.

Цинния схватила зеркало за богато украшенную ручку и уставилась в его отражающую поверхность.

— Покажи мне Мерсера Халлиса, — приказала она.

На мгновение зеркало замерцало лазурным сиянием в ее руках и погасло. Взволнованная улыбка Циннии превратилась в потрясенное «О», а ее глаза стали круглыми, как обеденные тарелки.

— Папа? Дама Нив?

Баллард наклонился вперед в своем кресле, когда брови Луваен взлетели вверх, а ее лицо вспыхнуло. Она выхватила зеркало из рук Циннии.

— Спи, — отрезала она, и зеркало засветилось синим во второй раз.

Баллард хорошо представлял, что зеркало открыло двум женщинам. Он поставил локоть на стол и подпер подбородок рукой:

— Как твой отец?

Луваен протянула Циннии кубок с вином, который девушка взяла и осушила двумя глотками.

— Очевидно, дела идут неплохо, — Луваен осушила свой бокал, прежде чем ответить. — Я никогда не смогу выкинуть это из головы, — она похлопала Циннию по плечу. — Думаю, будет лучше, если я пока оставлю зеркало себе и призову сама в следующий раз. Как ты считаешь? — Цинния кивнула так усердно, что одна из косичек в ее замысловатой прическе расплелась.

Несмотря на неожиданный сюрприз «зеркала», все они признали вечер успешным. Баллард удержал Луваен, когда Магда позвала остальных помочь убрать со стола. Он достал кинжал из маленького сундучка возле очага и протянул ей.

— Ты уже отдал нам зеркало.

— Это только для тебя, — ему нравилось, как ее руки ласкали бархат цвета бронзы. — Давай. Открой его. Никакого волшебного зеркала, показывающего, как твой отец трахает соседку.

Она застонала:

— Пожалуйста, не напоминай мне, — она развернула бархат и вздохнула при виде кинжала и ножен. — Боги мои, Баллард, что…

Ее реакция была такой, как он и надеялся.

— Много лет назад меня вызвали ко двору, чтобы поприветствовать иностранную королеву. Ее звали Эстатира — она была воином, одетым в шелк. Красивая, сильная. Она раздавала подарки придворным, которые приветствовали ее. Я получил этот кинжал. Она сказала мне, что это ее любимое украшение, которое она носила и как защиту, и как талисман удачи. Подходящий подарок для женщины необычайной красоты и еще большей силы.

Он напрягся, когда Луваен покачала головой и попыталась вернуть ему кинжал:

— Я не могу принять это, милорд. Это слишком дорогой подарок, а я не королева.

Баллард осторожно подтолкнул его обратно к ней:

— Так и есть, Луваен. Ты просто некоронованная.

Она моргнула от его комплимента, снова завернула кинжал в бархатный сверток и прижала его к груди. Подняла руку и скользнула ей по его щеке. Он закрыл глаза и наклонился навстречу ее ласкам.

— Это бесценный дар, — прошептала она, взгляд ее серых глаз был нежен. — Я всегда буду дорожить им.

Он не успел ответить ей, так как Гэвин вывел качающуюся Циннию из кухни и повел к лестнице. Луваен оставила его ухаживать за своей сестрой. Девушка зевнула и слабо улыбнулась. Луваен вздохнула:

— Пойдем, любовь моя. Кровать ждет тебя, — она указала на Гэвина. — Это будет единственный раз, когда я попрошу тебя отнести мою сестру в постель, де Ловет, и я делаю это только потому, что со всеми этими смертельно длинными платьями, она сбросит нас обоих с лестницы. Так что извлеки из этого максимум пользы.

Баллард ухмыльнулся, когда Гэвин подхватил полусонную Циннию на руки и поднялся по лестнице со скоростью улитки. Луваен последовала за ними, остановившись один раз, чтобы бросить на Балларда взгляд, который говорил, что она точно знает, что делает Гэвин. Она подмигнула, обняла его подарок, как будто обнимала его, и последовала за его сыном вверх по лестнице.

Вскоре после этого он вернулся в свою комнату с грелкой в руке, чтобы согреть простыни. Кларимонда предложила взять на себя эту задачу, но он отказался. Ему не хотелось никакой компании, кроме Луваен, и если он мог вычистить конюшню, то мог справиться и с согреванием постели для своей возлюбленной. Он как раз поставил сковороду рядом с очагом, когда из солара донесся тихий стук. Он обнаружил Луваен все еще в ее багряном платье. Она уперла руки в бедра и нахмурилась.

— Я связана хуже фаршированного гуся, — заявила она. — Тебе придется помочь мне снять это дурацкое платье. И, пожалуйста, скажи мне, что простыни теплые.

Она засмеялась, когда он втащил ее и захлопнул дверь. Луваен выдохнула его имя, когда он поднял ее на руки и понес, целуя всю дорогу до своей кровати.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Цинния вошла в кухню, указывая пальцем на Луваен:

— Ты лицемерка!

Магда, Кларимонда и Джоан уставились сначала на раскрасневшуюся, разъяренную Циннию, а затем на Луваен, которая продолжала взбивать масло.

— Ну просто замечательно, — пробормотала она, прежде чем перевести взгляд на Магду с молчаливой просьбой.

Кухарка отложила вареное яйцо, которое чистила, и встала из-за стола.

— Пойдемте, девочки, в кладовую. Сегодня вечером у нас будет кэсир [прим. кэсир (цисер, сисер) — яблочная медовуха] с элем, — две женщины последовали за ней через дверь, ведущую в кладовую, оставив сестер вдвоем.

Луваен продолжила сбивать масло, встретив сердитый взгляд сестры.

— И почему же я лицемерка? — она знала ответ. Все, что происходило в последнее время между их с Баллардом комнатами, гарантировало, что Цинния в какой-то момент поймает ее. Она искренне обрадовалась, что сестра узнала об этом.

Цинния скрестила руки на груди.

— Я видела, как ты выходила из солара этим утром. Де Совтер поцеловал тебя перед тем, как ты ушла. На нем не было ни клочка одежды, — ее щеки порозовели. — Да и на тебе было очень мало её.

Луваен пожала плечами и продолжила взбивать масло.

— И что с того?

Глаза Циннии округлились и широко развела руками.

— Что с того? Что с того?! Ты неделями кричала мне, чтобы я вела себя прилично! Никаких поцелуев. Никаких прикосновений. Никаких объятий, — она загибала пальцы, перечисляя ограничения. — Я даже не могу пройти с Гэвином через двор без того, чтобы ты не выследила нас, как лаймер, а ты спишь с его отцом!

Луваен вздрогнула, когда Цинния практически завизжала ей в ухо. Она оставила маслобойку и похлопала по месту рядом с собой на скамейке.

— Сядь.

Рот Циннии сжался в мятежную линию.

— Я не хочу садиться. Я хочу знать, почему ты думаешь, что для тебя просто нормально…

— Сядь. Сейчас же.

Мгновение бунта не могли перебороть всю жизнь послушания. Цинния села.

Луваен потянулась к ее руке, но девушка убрала ее из досягаемости. Она вздохнула и встретила взгляд Циннии с тем, что, как она надеялась, было нейтральным выражением лица.

— У нас уже был разговор на эту тему, но можем снова к нему вернуться, — она знала, что они справятся с этим, даже если бы она никогда не стала любовницей Балларда. — Я могу приковать тебя к своей ноге, привязать к запястью и пришить к своим ботинкам, но все мои усилия не помешают тебе переспать с Гэвином, если ты вобьешь себе это в голову. Ты все ещё девственница?

Цинния сверкнула глазами.

— Да, — прошипела она. — Но дело не во мне.

— О, определенно в тебе. Я вдова. Несправедливо, я знаю, но моя ценность в обществе основана не на моей девственности. Моя ценность, как женщины, связана с имуществом, оставленным мне мужем, и моей способностью рожать детей. Я могу спать с мужчинами, сколько захочу, и так часто, как захочу, если буду осторожна. Ты уже знаешь, в чем твоя ценность.

Цинния вздернула подбородок и нахмурилась:

— Гэвин не рассматривает отношения со мной в таком ключе.

Луваен нахмурилась в ответ.

— И что? Он еще не сделал тебе предложение, не так ли? Пока он этого не сделает, то, что он рассматривает, не имеет значения. Другие будут оценивать по-другому.

Девушка вскочила со скамейки и принялась расхаживать по комнате:

— Ты права. Это несправедливо. Я сообразительна, и меня воспитали с хорошим характером. Я представляю собой нечто большее, чем какая-то глупая девственность.

— Мы все такие, любовь моя, — она снова потянулась к руке Циннии, и на этот раз девушка не отстранилась. Цинния сжала ее пальцы.

— Гэвин женится на мне, — провозгласила она с непоколебимой горячностью затворницы с промытыми мозгами.

Луваен устало вздохнула:

— Я хочу верить, действительно хочу, но твоя вера в него больше моей. Если он не сделает тебе предложение, ты должна выйти из Кетах-Тор целой и невредимой. До тех пор, пока я не услышу, как он скажет тебе свое слово, я буду продолжать притворяться и оставаться лицемеркой.

Они с Циннией уставились друг на друга, пока Цинния с раздражением не рухнула обратно на скамейку, все ее возмущение улетучилось, оставив только недоумение:

— Почему де Совтер?

Луваен замолчала. Ее список очевидных вещей длиной в целую лигу был трудным для выражения. Баллард де Совтер почти во всем был непохож на шутливого Томаса Дуенду. Мрачный, усталый, часто молчаливый, он излучал скрытую силу, которая наполняла любую комнату, что он занимал. Она мало знала о его прошлом, только то, что он был вдовцом и служил маркграфом. Она не удивилась, узнав, что когда-то он правил королевством в королевстве. Даже если бы он не открыл ей последний факт, она бы представила себе его в роли лидера и воина. Луваен уважала эти черты характера, но не испытывала к ним влечения. Спокойный человек, который спас ее семью от разорения, смеялся над ее острыми колкостями, любил своего сына и защищал свое хозяйство: такой человек притягивал ее, как железо к магниту. Она ничего этого Циннии не сказала.

Почему де Совтер?

Она пожала плечами:

— А почему нет?

Цинния моргнула, явно пораженная вопросом.

— Ну он…

— Хороший человек с добрым сердцем, — Луваен ухмыльнулась, когда моргание Циннии сменилось очарованием совиных глаз.

— И ты считаешь его красивым? Даже с его шрамами и когтями? — округлившиеся глаза Циннии и опущенные уголки рта говорили о многом.

— Да, считаю. И даже очень.

Луваен продолжала улыбаться при мысли о том, как огорчится Цинния, если она покажет, насколько ее привлекает Баллард. Он дразнил ее и называл похотливой. И он был прав. Она вожделела его с такой яростью, что практически набрасывалась на него в тот момент, когда они оставались одни, руки проникали в каждое открытое пространство его одежды, пока она обрушивалась с поцелуями на его рот. Он встречал ее энтузиазм с равной страстью, и редко они доходили до его кровати или снимали всю одежду, прежде чем он прижимал ее к стене или растягивал на ковре у огня, оказываясь глубоко внутри нее, а она стонала его имя.

— Ты любишь его?

Вопрос Циннии охладил пыл ее мыслей и навел меланхолию. Она отказывалась обдумывать такую возможность, хотя эта идея уже несколько дней таилась в глубине ее сознания, требуя, чтобы она признала ее присутствие.

— Твой вопрос не имеет значения, — сказала она. — Я не могу остаться. Я нужна папе. Весной я покину Кетах-Тор — вот ответ на твой вопрос.

Эта интерлюдия, неожиданно возникшая из отчаянных обстоятельств, была лишь временной. Ее место было дома в Монтебланко, она присматривала за отцом и была хозяйкой его дома. Она не собиралась снова выходить замуж. То, что она вообще когда-либо была замужем, удивило всех, включая ее саму. Она любила Томаса, ей нравилось быть его женой. Он забрал частичку ее с собой, когда умер, и она не могла представить себя связанной с каким-либо мужчиной после него. До сих пор. Недавние воспоминания дразнили ее: она сидела с Баллардом в соларе зимними ночами, читала ему или играла в шашки, дразнила его и поддразнивала в ответ, просыпалась до рассвета в его объятиях, его медленное дыхание согревало ее шею, его тело обвивалось вокруг нее.

Она бросила на Циннию суровый взгляд:

— Ты хитрая шалунья. В конце концов, ты сделала это из-за меня, не так ли?

Нераскаянная улыбка Циннии отразилась в ее карих глазах:

— Только немного, — озабоченный хмурый взгляд сменил улыбку, и она наклонилась, чтобы поцеловать костяшки пальцев Луваен. — Ты будешь осторожна, Лу? Ты так занята тем, что присматриваешь за мной, я не хочу, чтобы ты забывала о себе. Если де Совтер причинит тебе боль, может быть, я буду той, кто кого-нибудь застрелит, — заявила она, нахмурившись и взмахнув рукой.

Луваен обняла ее и чмокнула в лоб.

— Любовь моя, я не взяла с собой достаточно пороха и дроби, чтобы уложить всех троих мужчин, но под рукой имеются арбалеты и мечи. Я уверена, что ты бы справилась.

Они расстались, Цинния оставила Луваен делать совершенно ненавистную работу по взбиванию масла, пока сама направилась помогать Кларимонде изготавливать свечи.

Баллард нашел ее позже в будуаре Циннии в одиночестве, она вынимала из корзины необработанную шерсть. Луваен пригласила его войти на его вежливый стук. Он стоял в дверном проеме, лениво прислонившись к косяку.

— Что привело красивого лорда в гости к скромной прядильщице этим холодным утром? — произнесла она.

Баллард демонстративно оглянулся через плечо и посмотрел в конец коридора, прежде чем повернуться к ней.

— Откуда мне знать. Здесь нет красивых лордов или скромных прядильщиц. Я просто ищу благосклонности красивой женщины, которая случайно прядет.

— У вас острый язык, лорд де Совтер.

— Вы не так говорили прошлой ночью, госпожа Дуенда.

— Баллард! — увещевала она его.

Он поднял руки в небрежном жесте:

— Что? Из того, что я слышал, твоя невинная сестра знает, что ты делишь со мной постель. Какие секреты ты должна хранить сейчас?

Луваен бросила ворсянку в корзину и встала, чтобы присоединиться к нему в дверях.

— Новости распространяются быстро.

— Мы — восемь человек, живущих в одном замке. Новостям не нужно далеко распространяться или достигать многих ушей, — он оторвался от дверного косяка. — Мне нужно объехать свои земли. Пойдем со мной. Выглянуло солнце, и небо чистое.

Она вспомнила список дел, которые намеревалась выполнить, на этот день и быстро отбросила их в сторону. Магда не стала бы возражать, а Цинния была бы рада отсрочке от своей опеки. А лучше всего то, что Баллард будет предоставлен ей на весь день, а не на несколько украденных ночью часов. Она остановилась, не решившись принять его приглашение: разочарование приглушило ее волнение.

— Я не могу. Плаутфут боится тебя. Мне пришлось бы бороться с ним всю дорогу, чтобы не дать ему ускакать обратно в конюшню.

За исключением Магнуса, животные боялись Балларда. Плаутфут однажды чуть не вышиб дверь своего стойла, пытаясь увеличить дистанцию между ним и хозяином Кетах-Тора, когда Баллард и Гэвин убирали конюшни. Гэвину пришлось вывести коня во двор и привязать его к столбу, пока они не закончили уборку.

Баллард предложил простое решение:

— Ты поедешь верхом на Магнусе. Он может нести нас обоих на полном скаку, не запыхавшись.

Она взяла свой плащ и рукавицы и сменила обувь на более тяжелые ботинки. Как он и обещал, небо над головой было ясным и темно-синим. Луваен прищурилась от яркого солнца после стольких недель, проведенных либо на улице с пасмурной погодой, либо в помещении при свечах. Снег растаял, но воздух холодным огнем обжигал ее ноздри и легкие. Тепло конюшни практически погрузило ее в оцепенение после бодрящей температуры снаружи. Магнус заржал и овеял своим дыханием ее юбку, пока она ждала, когда Баллард оседлает его.

— Он не возражает против второго наездника? — они с Циннией часто вместе ездили верхом на Плаутфуте, но их кроткая тягловая лошадь была совсем не похожа на этого холенного, готового к бою скакуна.

Баллард поправил подпругу и одеяло под седлом.

— Нет. Возможно, ты не помнишь, но он отнес нас обоих обратно в замок после того, как ты упала в пруд, — затем он сосредоточился на ней, натягивая капюшон, чтобы прикрыть лицо, и затягивая шнурки на шее. В отличие от нее, он был невосприимчив к холоду и носил только стеганый плащ поверх тяжелой шерстяной рубашки и кожаных штанов. — Ты готова? — она кивнула, и он проворно взлетел в седло, не используя стремя. Она взяла его предложенную руку и вскочила позади него, аккуратно приземлившись на круп Магнуса среди шквала юбок.

— Я же говорила тебе, что не нуждаюсь в табуретке, — она продолжала извиваться, пока не поправила платье к своему удовлетворению и Магнус неодобрительно фыркнул.

Баллард оглянулся через плечо:

— Нет, но пара бриджей вместо твоего платья, возможно, были бы лучше.

Луваен обвила руками его узкую талию и прижалась к его спине, чтобы согреться:

— Перестань жаловаться. Эта поездка была твоей идеей, — ей очень понравилось, как низкий смех, вибрирующий вдоль его позвоночника, заставил ее щеку покалывать.

Они проехали через двор замка, огибая вьющиеся розы. Цветы вращались на своих стеблях, когда Магнус трусил мимо, алые лепестки раскрывались и закрывались. Они неодобрительно зашипели, когда лошадь проскакала мимо, не обеспокоенная их присутствием. Луваен прижалась ближе к Балларду и зашипела в ответ.

Они пересекли небольшой мост, врезанный в заднюю часть замка. Он тянулся через пропасть в самом узком месте, выходя на тропу, ведущую к пруду. Луваен содрогнулась при воспоминании о падении в эту черную, замерзшую воду.

Баллард, должно быть, почувствовал ее дрожь.

— Слишком холодно? — спросил он через плечо.

— Пока нет, — она была благодарна, что он повел Магнуса с тропинки вниз по другой, которая петляла и поворачивала через лабиринт деревьев, прежде чем спуститься в неглубокий овраг и снова подняться на узкий гребень, который обнимал край леса. Они ехали молча, слушая серенаду скрипа седла и приглушенный ритм конской поступи, когда тот ступал по ковру из сухих листьев, покрытых слоем снега. Луваен устроилась поудобнее, чтобы насладиться поездкой. Ее ноги и спину покалывало от холода, но передняя часть туловища оставалась теплой, потому что она прижимала Балларда к себе и смотрела на голый лес, запертый зимой.

Она резко выпрямилась, когда голубая вспышка заплясала в уголке ее глаза и исчезла. Вспышка появилась снова, колыхаясь в тенях, отбрасываемых густыми березами. Еще три раза она дразнила ее, появляясь и исчезая из поля зрения быстро, как светлячок летом. Она похлопала Балларда по руке.

— Мы рядом с сильным источником магии? Сквозь деревья пробивается голубой свет.

Его ответ удивил ее:

— Ты не можешь отрицать наследие своей матери, госпожа. Те из нас, у кого нет дара магии, не видят того, что видишь ты. Мы следуем вдоль линии защиты Эмброуза. Мне сказали, что граница иногда мерцает синим.

Луваен внимательнее вгляделась в деревья и на этот раз заметила странный эффект ряби, словно стена чистой воды, проходящая сквозь подлесок. Мурашки, пробежавшие по ее коже, были не просто от холода. Магия стекала с барьера лазурными струйками, оставляя светящиеся следы на ветвях деревьев и на заснеженной земле. Она выглянула из-за Балларда, чтобы проследить путь барьера. Он огибал гребень, продолжаясь за пределами ее поля зрения.

— Как далеко простирается защита?

— На целую лигу во всех направлениях.

Она ахнула. Баллард упоминал, что Эмброуз обладает впечатляющим талантом к колдовству. Только теперь она поняла масштабы его силы. Возведение и поддержание такого большого барьера требовало от заклинателя как огромной силы, так и десятилетий опыта в наложении заклинаний. Луваен застонала в спину Балларду:

— Милостивые боги, Эмброуз мог бы превратить меня в жабу или слизняка щелчком пальцев.

— Я полагаю, что он делал это в прошлом с несколькими несчастными, достаточно глупыми, которые перешли ему дорогу, — он обвел рукой панораму. — Мои земли когда-то покрывали расстояние в десять раз большее, чем сейчас, и Кетах-Тор чуть не лопался по швам от количества людей. Я проводил свои дни, управляя судом, улаживая споры, читая отчеты о недвижимости, собирая арендную плату и охотясь. Иногда я ходил на войну.

Он перечислил свои прошлые обязанности, как она перечислила бы те вещи, которые ей нужно купить, но Луваен уловила тоску в его плоском описании. Она крепче обхватила его руками за талию.

— Поток изменил все.

— Да. Мы отрезаны от мира, и только Гэвин может сообщать нам новости, когда возвращается из своих путешествий.

Проявления, вызванные потоком, сбивали ее с толку. Она не пользовалась магией, даже если и могла видеть магию в действии, но потоки были не более чем волнами силы, иногда направляемыми магами во благо или во зло, но сами по себе нейтральные.

— Я не понимаю. Дикая магия не злонамеренна и не мстительна, просто непредсказуема. Почему этот участок так сильно изменил тебя и заточил здесь?

Он напрягся рядом с ней:

— Тебе придется поговорить с Эмброузом о таких вещах. Он маг, а не я, — его голос заострился, наполнился едким сарказмом, который застал ее врасплох и сигнализировал о прекращении любых дальнейших разговоров на эту тему.

Луваен вняла предупреждению и замолчала. Она никогда не была из тех, кто ходит вокруг людей на цыпочках, предпочитая действовать напрямую, иногда жестко. Такое поведение в большей степени делало из нее врага, чем друга. Она не верила, что ее вопрос оскорбил Балларда, но что-то, что она сказала, разбередило старую рану, которая все еще болела, и он зарычал в ответ. Одна ее часть понимала это и уважала его границы, другая ощетинилась, уязвленная его внезапно враждебным поведением. Она проглотила язвительный ответ и подавила искушение надрать ему уши.

Тяжелое молчание повисло между ними. Несколько раз во время своего пребывания в Кетах-Торе она составляла бессловесную компанию Балларду, непринужденную тишину, нарушаемую только ритмичным постукиванием ее ноги по педали прялки. Сейчас было по-другому.

Луваен села прямо и убрала руки с того места, где они лежали по бокам Балларда. Он схватил одну руку, сильно прижав ее к ребрам.

— Не надо, — сказал он. — Не отстраняйся от меня, — он потянул ее руку вверх и наклонился, чтобы поцеловать кончики пальцев в перчатках. Его тон оставался мрачным, но в нем больше не было прежней враждебности. — Есть сожаления, о которых трудно размышлять и еще труднее говорить. Я не могу ответить на твой вопрос, Луваен, и не буду. Я слишком ценю твое уважение, чтобы потерять его.

Луваен наклонила голову, озадаченная зловещим заявлением, и поежилась под плащом, когда холод, не имевший никакого отношения к погоде, пробежал по ее спине.

— Я могу быть торговкой рыбы худшего сорта, милорд, но я гораздо более снисходительна, чем думает большинство людей. Я надеюсь утешать, а не судить.

Он потянул ее за руку во второй раз, заставляя ее снова прислониться к его спине, и плотно обхватил ее рукой свою талию. Вскоре присоединилась и другая ее рука, и она полностью обняла его.

— Твое общество — мое величайшее утешение, госпожа.

— Я напомню тебе об этом в следующий раз, когда нырну голышом в ту ледяную яму, которую ты называешь кроватью.

Он наградил ее шутку мягким смешком и расслабился в седле.

— Сейчас ты несправедливо обвиняешь меня, Луваен. Кровать была теплой последние ночи.

С этим она не могла поспорить. Он орудовал грелкой с таким же энтузиазмом, как и мечом, несколько раз повторяя ей, что его награда за усилия намного перевешивает скромность задачи. Луваен позаботилась о том, чтобы как можно чаще вознаграждать его за доброту.

Они продолжили свое путешествие вдоль границ его уменьшенных владений, проезжая мимо огороженных пастбищ, на которых паслось стадо мохнатых овец, которых Эмброуз одновременно охранял и презирал, и поля озимых. Баллард указал на те, что были ближе всего к тому месту, где они ехали.

— Когда цветет лен, земля отражает небо. Голубые поля, насколько хватает глаз.

Ее пальцы дернулись от желания вцепиться в тунику Балларда. Цинния увидит, как расцветет лен. А Луваен будет в Монтебланко ухаживать за своим отцом, стараясь не думать слишком много о хозяине Кетах-Тора. С другой стороны, она могла бы быть занята тем, что лгала всем и каждому о том, где они с Циннией зимовали, если бы ее сестра в конечном итоге вернулась домой вместе с ней.

— Баллард, — сказала она. — У меня есть вопрос, и я хочу, чтобы ты честно ответил мне.

Он напрягся, очевидно, готовясь к новым расспросам о потоке и о том, почему он его изменил.

— Спрашивай, — сказал он. Она заметила, что он не обещал ей честного ответа.

Она намеревалась поступить именно так, как он предложил ранее, и, рискуя превратиться в жабу, расспросить Эмброуза о странностях потока. Но на данный момент другие вещи тяжелым грузом лежали у нее на уме.

— Будет ли Гэвин просить руки Циннии?

Баллард погладил ее по руке:

— Ты можешь развеять свои страхи. Я уверен, что он сделает это в течение недели.

Она почти размякла от облегчения, прежде чем ее охватило другое беспокойство. В то время как все знали, что у Циннии не было и пары серебряных монет, Луваен чувствовала, что ей нужно напомнить Балларду об этом факте.

— Оставшееся богатство и влияние моего отца пошли ко дну вместе с его кораблями. Цинния выйдет замуж без приданого или семейных связей. У нее есть только любящее сердце и великая красота, которые она может предложить твоему сыну, а красота длится недолго.

Баллард остановил Магнуса. Он повернулся, чтобы встретиться взглядом с Луваен, его взгляд скользнул по ее макушке, губам и подбородку, прежде чем вернуться к ее глазам. Мрачная линия его рта стала глубже.

— Единственное приданое, которое он хочет от нее — это ответная любовь. Что касается красоты: Цинния, которую Гэвин видит сейчас, будет Циннией, которую он увидит, когда она иссохнет, как сушеный инжир, и будет сжимать трость.

Пузырь эмоций вздулся в ее груди и поднялся к горлу, почти задушив ее. Как повезло бы ее сестре, если бы она вышла замуж за человека, воспитанного таким отцом.

— Спасибо, Баллард, — прошептала она.

Он наклонил голову, выпрямился в седле и привел Магнуса в движение. Луваен обхватила его за талию так сильно, что он застонал.

— На какие еще вопросы я могу ответить, чтобы заслужить такую привязанность от тебя, госпожа? — в его голосе появились дразнящие нотки.

Она прижалась щекой к его спине:

— Пока этого достаточно, милорд.

Они вернулись в крепость к середине дня, когда небо стало серым, а поднявшийся ветерок лениво кружил снег. Зубы Луваен стучали, и она похлопала себя по носу рукой, уверенная, что найдет сосульку, свисающую с кончика. Она была благодарна, когда они въехали в относительное тепло конюшни, чтобы разморозить ее кости. Лошадь и тепло тела Балларда согревали ее грудь и внутреннюю часть ног. Остальная часть ее тела дрожала и содрогалась под слоями шерсти и меха, которые она носила.

Баллард спешился первым, перекинув ногу через шею Магнуса, чтобы легко спрыгнуть на землю. Он поднял руки вверх и потянулся к Луваен. Она скользнула в его объятия и обвила руками его шею. Он прижал ее к себе, его лицо бледное от холода было загадочным в слабом свете конюшни.

Она подняла руку, чтобы провести большим пальцем по одной из его выдающихся скул.

— Хотела бы я быть здесь, когда зацветет лен.

Он вглядывался в ее лицо, и его глаза стали еще темнее:

— Тогда останься, — руками он крепче сжал ее спину, а голос стал еще глубже: — Останься со мной в Кетах-Торе.

О, как сильно ей хотелось сказать: «Да»! Прокричать это в близлежащие горы снова и снова, пока они не услышат эхо на всем пути к Монтебланко. Слово застряло у нее в горле. Ее преданность принадлежала ее отцу. Даже без угрозы со стороны коварного Габрилла Джименина, Мерсер Халлис нуждался в своем старшем ребенке хотя бы для того, чтобы быть ему опекуном и не дать попасть в еще более безрассудные финансовые схемы.