Угасающее солнце: Кесрит

15

Эдун просыпался. Все принимались за свои обычные дела. Ньюн вернулся на половину Келов, которая теперь казалась пустой; и келы сидели в трауре. Эддан не вернулся.

И глаза Пасевы были красными, она, наверное, не спала всю ночь; но она сидела спокойно, хорошо владея собой. Ньюн принес ей завтрак, но чувствовал, что она есть не будет.

После завтрака братья Лирен и Дебас, переговорив между собой, поднялись, накинули мэз и зейдх, и стали прощаться.

— Вы уходите? — с ужасом спросил Ньюн. И взглянул на Пасеву, у которой было гораздо больше оснований уйти.

— Вы можете понадобиться, — сказала Пасева.

— Мы только пройдемся, — сказал Лирен. — Может, мы найдем Эддана и Сателя.

— Что ж, скажите Эддану, — мягко сказала она, — что я пойду за ним, как только выполню свой долг, который он возложил на мои плечи. Прощайте, братья.

— Прощайте, — эхом отозвались остальные Келы.

— Прощайте, — и братья спустились из башни и пошли по дороге.

Ньюн стоял на пороге и смотрел им вслед. Глубокая печаль стиснула сердце. Они шли к горизонту — две черные тени — и небо угрожающе хмурилось над ними, и не было с ними их дусов — ни один из зверей еще не вернулся домой. Сидевший у двери мьюк'ко тоже исчез куда-то. Может быть, ушел умирать. Дусы, как и кел'ейны, чувствуя приближение смерти, уходят умирать в одиночестве.

Верны Интель, — подумал он, — и верны Кесрит; и предчувствуя свою смерть, зная, что от них мало пользы, они решили уйти сами и не отягощать своими похоронами юного кел'ена, у которого и без того хватало забот.

Прошлой ночью они исполняли Погребальный обряд; они исполняли его самой Кесрит, и Ньюн внезапно понял, что мало стариков взойдет на борт корабля.

Они не хотели тех перемен, о которых говорила Интель. Она сказала им, какая жизнь ожидает их впереди, но они не хотели такой жизни, они хотели жить по-старому.

А он был другим; руки Интель, ее желания вылепили его. Он был предан Мелеин, и эта преданность привязывала его к тем переменам, о которых говорила Интель. Ньюн взглянул на утесы, за которыми исчезли братья, и зарыдал. Он знал, что следом за ними скоро уйдет Пасева. Она тоже предпочтет смерть всем грядущим переменам. А за ней последуют и другие. Ему уж никогда не стать таким, как они: он создан для другого. «Кел Мрака, — сказала Интель, — совсем иной кел."

Это он был келом Мрака, а они покидали Мрак, оставаясь в своем прошлом.

Он повернулся к эдуну, чтобы найти покой в Святилище, и внезапно его сердце похолодело. Он увидел на склонах гор движущиеся рядами черные тени.

Дусы.

Они окружили город регулов плотным кольцом. Хаа-дусы, дикие дусы, самые опасные.

И их было много, очень много.

Небо над головой кипело, покрываясь красными и мрачными серыми пятнами. В те дни, когда еще не был построен эдун, дусы жили внизу, в долине. Она так и называлась: Долина Дусов. Звери вернулись, словно чувствуя перемену погоды и то, что регулы уходят, оставляя Долину Дусов ее прежним хозяевам.

Они ждали.

Мри сразу предупредили регулов, что те строили город где-нибудь в другом месте, ведь эдун недаром был выстроен подальше от долины. Но регулам нужна была свободная от скал долина, где могли бы садиться корабли. Они осмотрели всю планету и не нашли лучшего места, чем Долина Дусов. Регулы принялись за строительство, и здесь вырос город, и хаа-дусы ушли отсюда.

Но сейчас дусы вернулись вместе с дождем и сильным ветром. Они сидели и ждали.

И даже прирученные мри дусы не вернулись домой.

Ньюн вздрогнул, вошел в эдун и остановился, решив не говорить об этом келам или госпоже. Келы были в трауре, госпожа была все еще погружена в свой сон; и Мелеин, ее Избранница, сидела одна в башне Сенов.

Ньюн бросил взгляд на небо, на мрачный круговорот туч, за которыми летел «Аханал». Юноше казалось, что ему не выдержать этих бесконечных часов ожидания до вечера.

И все, что он собирался делать сегодня днем, было бессмысленно: ведь этот Дом покинут, и они никогда не вернутся сюда; а грозный ветер все завывал; мрачно клубились тучи; сверкали молнии, пронзая зловещий мрак неба; слышались раскаты грома.

Он сидел у дверей, глядя вниз, в долину, где, словно по расписанию, извергались гейзеры. Облака пара взмывали вверх, свирепый ветер мгновенно разрывал их в клочья. Сегодня был холодный день. Ньюн задрожал и посмотрел на большие лужи, по которым ударяли тяжелые капли дождя.

Послышались тяжелые шаги по мокрому песку и шумное дыхание. Из-за угла появился дус с опущенной головой. За ним шли другие. Ньюн в ужасе сжался, не зная, чего ждать от зверей. Но мокрые дусы, тяжело ступая грязными лапами и поводя носами, прошли мимо него в эдун, вздрагивая всякий раз, когда гром разрывал небеса, и рыча от голода. Ньюн принялся считать их: один, два, три, четыре, пять, шесть. И последним, шатаясь, к большой луже у стены приблизился седьмой — мьюк'ко, больной дус, и стал жадно лакать воду. Ньюн видел опущенную меж лап огромную голову и мелькающий серый язык.

Три дуса так и не пришли. Ньюн ждал. Облегчение и беспокойство зрели в нем одновременно. Облегчение — потому что лишившиеся хозяев дусы были опасны, а беспокойство — потому что он не знал, где они. Может быть, эти три дуса так и не смогли встретиться со своими хозяевами.

А быть может, встретились по дороге в Сил'атен и проводили кел'ейнов в последний путь.

Ньюн очень надеялся на это. Ведь так было лучше всего — и для кел'ейнов, и для дусов.

Он пошел в кладовую, помещавшуюся в башне Катов. О дусах нужно было позаботиться.

Прежде всего, он хотел накормить мьюк'ко, который впервые покинул свое место у порога и вернулся в эдун. Может, теперь у него изменилось настроение.

Но дус снова отказался от пищи. Возможно, он что-нибудь перехватил по дороге. Но Ньюн не верил в это. Он оставил пищу рядом со зверем и начал раздавать порции другим дусам.

Весь эдун погрузился в молчание, лишь рычали и чавкали дусы, да Мелеин скорбела в своей башне: ощущение близкого конца висело в воздухе. Дус у ворот, старики и старухи — все молчали. Ньюн бродил по эдуну, занимаясь какими-то мелочами, и ему казалось, что он бродит по погребальным пещерам Сил'атена.

И вечером прибыл корабль.

Госпожа спала, когда они услышали, как тот спускается. И они поспешно выскочили из башни Келов, чтобы увидеть его; на усталых измученных лицах сияли улыбки, сердце трепетало в груди Ньюна. Дахача схватил его руку и порывисто сжал ее. Его окруженные морщинами глаза сияли, и какая-то необъяснимая близость возникла между стариком и юношей.

— Дахача, — прошептал Ньюн. — Ты-то полетишь?

— Те, кто остался — полетят, — ответил старик. — Мы не покинем тебя, Ньюн Зайн-Абрин. Мы сделали свой выбор. Если бы мы не хотели лететь, мы ушли бы с Эдданом, как это сделали Лирен и Дебас.

Приземлившийся корабль был со всех сторон освещен прожекторами. Так обычно делали регулы — их глаза не могли видеть в темноте.

— Идем, — сказала Пасева, и они последовали за ней в башню госпожи.

Мелеин была уже здесь. Она попыталась легким прикосновением разбудить Интель. Но Пасева твердо взяла госпожу за руку и разбудила ее.

— Госпожа, — сказала она. — Госпожа, корабль прибыл.

— А что регулы? — сон исчез из золотистых глазах госпожи, они снова стали ясными. — Как это восприняли регулы?

— Мы пока не знаем, — ответила Пасева. — В городе суета, это все, что мы видели.

Интель кивнула.

— Никаких контактов по радио. Регулы наверняка все прослушивают. Я думаю, что и «Аханал» воздержится от связи. — Она откинулась назад, гримаса боли исказила ее лицо. Мелеин поправила подушки. Госпожа облегченно вздохнула.

— Может, нам отнести тебя на корабль, госпожа? — спросил Дахача.

— Нет, — сказала она с печальной улыбкой. — Госпожа должна охранять Пана. Для меня нет корабля, пока на мне лежит этот долг.

— Но, может быть, мы вынесем тебя на дорогу, чтобы ты могла видеть порт?

— Нет, — твердо ответила Интель. И она коснулась руки Дахачи и улыбнулась. — Не бойся, пока что я правлю этим эдуном и планетой, и так будет до тех пор, пока я уверена, что имею на это право. Ты слышишь меня?

— Да, — сказала Пасева.

Интель отыскала ее глазами и удовлетворенно кивнула. Затем взгляд ее пробежал по комнате, пересчитал людей, и взор госпожи затуманился.

— Лирен и Дебас ушли недавно, — сказала Пасева. — Мы попрощались с ними.

— Я благословляю их, — пробормотала Интель.

Пасева опустила голову.

— Пока госпожа не освободит меня, — сказала она, — я буду служить ей. Нас еще достаточно много, чтобы сделать все, что может потребоваться.

— Нам осталось недолго, — ответила Интель. — Ньюн, дитя… — сказала она и протянула ему руку.

Он опустился на колено, взял ее руку в свою и опустил голову, чтобы госпожа могла коснуться его. Он почувствовал, как ее пальцы скользнули по волосам. Госпожа благословила его.

— Иди в долину, — сказала она. — Иди к кораблю, поговори с прилетевшими и выслушай, что они скажут. Будь мудр. Ты можешь сам принять решение, юный кел'ен. Будь осторожен. Мы уже почти прекратили службу у регулов.

Что-то скользнуло по его голове. Он ощутил какую-то тяжесть на шее. Он протянул руку, и его пальцы нащупали холодный металл. Ньюн повернул его и увидел в ладони пластинку с изображением Эдуна Кесритуна. Пластинка висела на цепочке, надетой на его шею. Нежные пальцы Интель взяли его за подбородок и подняли голову так, чтобы она могла видеть его глаза.

— Всего один джи'тэл, — мягко сказала она. — Но он стоит всех остальных. Ты узнаешь его, сын мой?

— Это огромная честь, — ответил он, задыхаясь. — Это джи'тэл кел'ена госпожи.

— Будь достоин этой чести, — сказала она. — Не теряй времени. Время сейчас дорого для нас.

Пальцы госпожи легонько толкнули его, и он поднялся. Он боялся взглянуть на остальных, которые были куда более достойны этой чести, чем он, самый юный и неопытный. Но кел'ейны не знали зависти. В их лицах была лишь радость за него. Видимо, они все были согласны с тем, что эта честь принадлежит ему.

Он скинул свою домашнюю одежду, и Келы стали готовить его в путь. Они надели на него сайг, и мэз, и зейдх; дали ему новое оружие — и ин'ейн, и захен'ейн. Палази с улыбкой отстегнул от своего пояса амулет и вручил Ньюну.

— Жизни и чести, — сказал Палази.

Он обнял старика, и остальных, и вернулся к госпоже. Сердце его бешено колотилось от возбуждения. Она поцеловала его в лоб, но не разрешила сразу же уйти. Она долго смотрела ему в лицо, и от этого взгляда кровь застыла в жилах Ньюна.

— Ты прекрасен, — сказала госпожа. В ее золотистых глазах стояли слезы. — Я очень боюсь за тебя. Будь осторожен, сын мой.

Народ не слишком-то верил в предвидение будущего, как и в амулеты, приносящие счастье. В это верили регулы, но не мри. И тем не менее Ньюн вздрогнул, услышав слова Матери.

Тот, кто прожил столько лет, сколько Интель, вероятно, мог заглянуть в будущее. Вся жизнь Ньюна прошла в атмосфере непознаваемого и непостижимого, и всем этим владела Интель — госпожа, Мать, хранительница тайн.

— Я буду осторожен, — сказал он. И госпожа отпустила его. Ньюн старался не смотреть в глаза Мелеин. Если госпожа и Избранница тревожились о нем, ему не нужна была эта тревога, пускай даже они и предчувствовали что-то.

— Не доверяй регулам, — сказала кел'ант. — Не упускай из виду ничего.

— Хорошо, — ответил он, взял Пасеву за руки и, прощаясь, пожал их, как это делали уходившие братья и сестры его касты.

Он повернулся и вышел. Огромными прыжками пронесся по винтовой лестнице мимо написанных на стенах истории и подвигов Народа, мимо всего тайного и важного, о котором так туманно говорила Интель. Ньюн не мог прочесть надписей, но сейчас он всем своим существом ощущал эти слова, эти заветы его предков.

Все, что хотела вложить в него Интель, стало наконец его частью, и теперь госпожа могла выпустить его из рук, ибо он сделался таким же опасным, смертоносным, неумолимым, как ас'сей в шон'ай. И при всем этом Ньюн оставался с ней. Эти старики вложили в него столько любви, что он просто не мог не выполнить свой долг, не мог не оправдать доверия Эддана, Интель, Пасевы, и Дебаса, и Лирена. Они были уверены, что он выполнит миссию, возложенную на него госпожой.

Ньюн прошел через главные ворота и закрыл их за собой. У дверей он увидел гигантскую тень мьюк'ко. Огромная голова поднялась и невидимые во мраке глаза взглянули на него.

«Возможно, — подумал Ньюн, в душе которого вспыхнула надежда, — возможно, пришло время. Это было бы очень кстати. Он нужен мне, я нужен ему."

Но зверь что-то проворчал, отвернулся и снова опустил голову в грязь. Самец или самка — никто не мог определить пол дуса, как никто не мог сказать, почему дусы идут к одному мри и не идут к другому. И этот дус, скорее всего, все еще не понял, что Медай никогда не вернется; возможно, зверь тоскует, дожидаясь, что Медай вернется и накормит его. Ньюн этого не знал.

Печально пожав плечами, Ньюн продолжал свой путь. Но ему стало ясно, что дус не чувствовал перемен, которые произошли или вот-вот произойдут.

Земляне, скорее всего, истребят дусов. Регулы бы так и сделали, если бы не вступились мри. Регулы не могли приспособиться, как мри, к яду когтей, к немудреному образу жизни этих зверей. И поэтому ненавидели дусов.

Тревога, поселившаяся в Ньюне после встречи с дусом, не покидала его, пока он шел к долине, к призрачным облакам пара над гейзерами. Ньюн чувствовал запах ветра, чувствовал его мощь, словно это было живое существо.

Он поймал себя на том, что смотрит на знакомые места и думает: «я вижу все это в последний раз». Он был возбужден, неуверен — какие уж тут героизм и радость! Он ощущал весь этот мир: кислый влажный запах земли; горячий пар извергающихся гейзеров, у каждого из которых были свое имя и свои особенности.

Его мир.

Его родина.

Свободный, как ветер, кел все же любил землю. Он вдруг вспомнил, что не знает, куда они полетят; а ведь Интель говорила о Мраке так, словно это какое-то определенное место. Ньюн внезапно подумал, что, покинув Кесрит, он никогда не ощутит больше землю под ногами; ему был обещан Мрак, но юноша не мог его себе представить.

И, к тому же, ему предстояло встретиться с другими кел'ейнами — не со стариками, а с кел'ейнами, которые знали только войну и были подлинными представителями своей касты — гордыми, не прощающими обид. С такими неопытный кел с Кесрит еще никогда не встречался.

Ему предстояло жить среди чужих келов; там могут оказаться и кат'ейны, и кто-нибудь из них станет его женой, и тогда у них будут дети. Он сын одной госпожи, брат другой. Он наверняка будет Мужем новой госпожи, чтобы его дети стали ее детьми. Если, конечно, он останется жив после возможной битвы.

Всевозможные перспективы будущей жизни мелькали в его воспаленном мозгу. И ни одной нельзя было отдать предпочтение, ни в одной нельзя было быть уверенным.

Он шел быстро, обходя потоки серы и вырывающиеся из расщелин облака горячего пара. Дорога была ему хорошо знакома. Под тонкой корочкой грунта бурлила горячая вода. Она могла выдержать только вес мри. Ни дус, ни регул не могли здесь пройти. Осваивая дикие долины Кесрит, регулы получили немало горьких уроков. Теперь они пользовались только машинами и самолетами и никогда не съезжали с проложенных ими дорог. Землянам придется потратить немало времени и сил, прежде чем они освоят планету, если, конечно, они рискнут выйти из города регулов.

Многие погибнут на Кесрит. Как гибли мри.

Впрочем, какое ему дело до землян? Живущие здесь сольются с Народом и улетят. Дахача, Палази, и остальные; и Интель — тоже. Они ее уговорят. Ничего, что она стара и устала от борьбы. Она полетит с ними.

Тогда они смогут покинуть Кесрит без сожаления, не оглядываясь назад.

Ньюн взглянул на белый хребет, который возвышался над портом, и увидел громаду «Хазана», а рядом с ним — темный силуэт только что прибывшего корабля.

«Аханал» — «Быстрый».

Подняв клубы белой пыли, Ньюн соскользнул с холма и по пологому склону направился вниз.

Между камней внезапно мелькнула огромная тень. Ньюн резко повернулся, держа руку у кобуры пистолета, и увидел огромную тушу, взбирающуюся на холм.

Хаа-дус. Ньюн застыл, затаив дыхание. Показались еще трое. Безмолвные огромные звери, смертельно опасные, реши они напасть на него. Но он их не интересовал. Он лишь вспугнул их.

Ньюн стоял неподвижно, уважая их право находиться здесь. Звери принюхивались, рассматривая юношу своими маленькими глазками. Затем один из них издал утробный звук, означавший, что звери настроены мирно.

«Простите, братья», — мысленно проговорил он — лучший способ общаться с этими странными животными. Ньюн отступил на несколько шагов назад, прежде чем двинулся дальше в нужном ему направлении. Дусы пропустили его.

Рука Ньюна скользнула от пистолета к амулету на груди. И с этого момента он пошел медленнее, помня предостережения Пасевы.

Его не тронули и, отойдя немного, он обернулся. Звери исчезли.

Ньюн пересек небольшую белую площадку и уперся в забор. Это была проволочная изгородь, которая не могла остановить того, кто решил пройти через нее. Ньюн прожег в заборе проход, чувствуя приятное удовлетворение от того, что не подчиняется запрету регулов. Любой из мри поступил бы так же. Никто из них не стал бы обходить забор. Регулы, конечно, пришли бы в ярость. Но таковы были мри, и они не желали стеснять свою свободу и подчиняться регулам.

«Кровожадный дикарь», — так назвал его один молодой регул, когда Ньюн пришел в город.

Регулы не убивали, но они строили заборы и машины, которые уродовали землю, они хотели разделить вселенную на куски, которые можно было продавать, как пищу, как машины, как одежду. Ньюн считал это чудовищным.

Он обошел свалку старых машин и других железных конструкций. Они были так переплетены друг с другом и сжаты, что казалось, будто здесь развлекался какой-то гигант. Сюда, вероятно, свезли и бросили машины и тележки со всех поселений регулов на Кесрит.

Рядом на огромной выжженной площадке на фоне огней порта вырисовывались уродливые очертания разрушенной башни. Искореженные балки и металлические решетки создавали ужасное впечатление. Ураган и огонь здорово повредили оборудование порта. Ньюн все время смотрел по сторонам, с изумлением разглядывая сооружения, которые еще недавно видел целыми и невредимыми. Теперь все было разрушено. Он начал понимать, почему регулы так встревожены и подавлены.

«Хазан» стоял в кольце подъемных кранов. Ньюн и здесь увидел следы бури. Корабль был освещен прожекторами и по нему, словно насекомые, ползали темные фигурки. То и дело подъезжали машины — очевидно, подвозили материалы для ремонта.

Ньюн прошел мимо, стараясь оставаться незамеченным; «Хазан» остался позади. Перед юношей, словно огромная башня, возник «Аханал». Он угрюмой тенью вырисовывался на темном небе, одинокий прожектор освещал его верхнюю часть.

Ньюн подошел ближе и увидел, что корабль стар. Металлические плиты обшивки его были изъедены космической пылью. Там, где защитные экраны были сорваны, виднелись глубокие царапины. Надпись на борту почти стерлась.

Он позвал, опасаясь привлечь внимание регулов-охранников. Но одна из тележек все же двинулась к нему.

— На «Аханале»! — крикнул он. — Откройте люк!

Но они либо не ждали появления мри, либо опасались регулов. Во всяком случае, Ньюну никто не ответил. Подкатила тележка. Молодой регул заговорил с ним.

— Мри, тебе не разрешено.

— Это приказ бая? — спросил он.

— Иди прочь! — настаивал регул. — Мри Кесрит, иди прочь!

Послышался скрежет металла. Открылся люк. Ньюн, не обращая внимания на регула, взглянул на корабль, откуда опускался трап. Потом он пошел вперед, по-прежнему не замечая регула.

Тележка двинулась за ним. Затем она описала круг и встала впереди, загородив дорогу.

Люк по-прежнему был открыт. Молодой регул тяжело дышал, ноздри его расширялись и сжимались, выражая крайнюю степень возбуждения.

— Назад, — прошипел он.

Ньюн начал обходить тележку. Затем, стукнувшись о тупой нос машины плечом, бросился вперед и побежал. Ему было страшно и стыдно: мри смотрели на него сверху и видели его постыдное бегство. Ноги у него сделались ватными — ведь он сделал то, что мри еще никогда но делали — ослушался прямого приказа. Но он был посланцем госпожи и не хотел задерживаться из-за спора с молодым регулом. Тогда прибыл бы кто-нибудь из старших, а ослушаться старшего означало открытый бунт.

Ньюн буквально взлетел по трапу навстречу мри, но те уже скрылись в люке, не дождавшись его. Ньюн нырнул следом. Ослепительный свет ударил в глаза. Люк закрылся.

Десять кел'ейнов — Мужья, судя по возрасту и манере держаться. Ньюн ощутил чистый прохладный воздух, так не похожий на едкий воздух Кесрит. У люка послышался щелчок, и трап пополз вверх. Наступила тишина.

— Сэры, — пробормотал Ньюн и замолчал, глядя на них, на их оружие, на незнакомые суровые лица. Затем он коснулся рукой лба в знак приветствия. Они ответили ему тем же.

— Я Ньюн с'Интель Зайн-Абрин, — сказал он на ритуальном языке мри. — Я служу Интель, Госпоже Эдуна Кесритуна.

— Я — Сун с'Хара Сун-Лир — ответил самый старший из них, кел'ен с гривой седых волос. Он был ровесником Эддана и Пасевы. Его спутники были моложе. — Как себя чувствует госпожа?

— Эдун в безопасности.

— Приедет ли госпожа сама сюда?

— Возможно, но не раньше, чем я принесу ей ответ вашей госпожи.

Он понимал их, любивших и защищавших свою госпожу. Госпожу, которая должна была подчиниться госпоже Интель, — и они вместе с ней. Естественно, что они смотрели на посланца с неприязнью.

— Мы проводим тебя к ней, — сказал Сун с'Хара. — Идем. — И потом заботливо спросил: — Ты не ранен?

— Нет, сэр, — сказал Ньюн и внезапно понял, что он должен преклоняться перед этим мри, ведь он посланец госпожи. А он выдал свою неопытность, незрелость. — У регулов и мри на Кесрит сложные отношения, — добавил он, чтобы скрыть свое замешательство.

— Нас встретили с оружием, — отозвался Сун, — но столкновения не было.

Ньюн пошел с ним по металлическим коридорам и холлам, приспособленным для регулов. Он видел молодых кел'енов и кел'е'ен, закутанных в вуали — своих ровесников. Сердце его забилось — ведь они были покрыты славой и заслужили почет. Он старался не смотреть на них, хотя чувствовал на себе их взгляды: ведь он был чужим для них. Некоторые по-братски приветствовали его, и он шел, окруженный большой толпой. Наконец они оказались в большой каюте, где размещалась госпожа.

Она была средних лет. Ньюн приблизился, склонив голову для благословения. Он чувствовал смутную тревогу, когда его приветствовала чужая госпожа, чьи покои находились не в башне эдуна, а в металлической клетке, чей род был другим, а на белой мантии красовалась чужая эмблема.

Этой госпоже предстояло умереть самой или вызвать на дуэль Интель. И тогда Ньюн должен был убить кела-защитника. Он про себя молился богам, чтобы у этой госпожи хватило смелости самой вызвать Интель на поединок.

Взгляд госпожи был твердым. Со всех сторон лился ослепительный свет сотен ламп. Все вокруг было холодным, металлическим. Множество мри стояли вокруг него. Это была их госпожа, их Мать, а он был чужим, пришельцем, угрозой для ее жизни.

Ньюн чувствовал, что его осматривают с головы до ног, пытаясь понять его и тех, кто его послал. Рядом с госпожой стояли сен'ейны в золотистых мантиях, кел'ейны в черных мантиях, и где-то в глубине холла Ньюн увидел шаловливых катов в голубых мантиях без вуалей. Они казались испуганными.

А за ними во всех коридорах висели гамаки, похожие на паутину. Прочные белые нити, словно кружева, свисали с потолков. Как много здесь мри, — поразился Ньюн, но вдруг его пронзила мысль, что это последние представители его Народа, оставшиеся во Вселенной. И они все помещались на этом маленьком корабле. И ими командовала эта женщина, их госпожа.

— Посланец, я — Эсайн Эдуна Элагун. Как поживает Интель?

Голос ее был мягче, чем выражение лица. Сердце юноши растаяло, словно его коснулся луч солнца. Ему было приятно, что госпожа ласково говорит с ним и дружелюбно отзывается об Интель.

— Госпожа, — сказал он, — Интель чувствует себя хорошо. — Он старался говорить мягко, но она все поняла, так как тень страха промелькнула в ее глазах. Но она была сильной женщиной и быстро взяла себя в руки.

— Что Интель хочет сказать мне? — спросила Эсайн.

— Госпожа послала меня приветствовать тебя и выслушать, что скажешь ты.

Она еле заметно кивнула и движением руки подозвала своих приближенных подойти поближе.

Ньюн остался возле нее на коленях. Он аккуратно снял зейдх и положил на нее ав-кел — Меч келов — то был подарок Сайрена. Меч был в ножнах и лежал рукояткой к госпоже — предложение мира. Руки Ньюн сложил на коленях. Ее кел'ейны сделали то же самое. Рукоятки их мечей повернулись к нему, чужаку, приглашенному на Совет.

— Мы приветствуем Интель, — спокойно сказала Эсайн. — Мы слышали о ее мудрости тогда, когда «Аханал» начал служить Народу. Это благодаря ей «Аханал» стал служить Народу. Она сделала так, что «Аханал» перешел к нам, и мы смогли отказаться от помощи регулов. Это было очень мудрое решение. Мы все понимаем это и благодарим за то, что это сделано вовремя, так как мы смогли улететь от землян. Это правда, что она собирается прекратить службу мри у регулов?

Она взглянула на кел'анта, и тот жестом выразил согласие.

— Я видел нечто такое, чего мне никогда прежде видеть не доводилось, — сказал старик. — Регул напал на этого посланца. Не оружием, правда, а своей машиной. Регул был в отчаянии.

— А эдун? — спросила госпожа. Ее лоб пересекла глубокая морщина. — Как держится эдун Народа, если с регулами творится подобное?

— Пока в безопасности, — сказал он. А потом он понял, что интересует ее больше всего и о чем она не хочет спрашивать простого кел'ена. И он пришел к ней на помощь.

— Госпожа, Тайны Народа у нас. А регулы заняты исправлениями повреждений, что принес ураган. Земляне скоро будут здесь, и регулы боятся, что могут задержать их посадку. Я полагаю, что молодой регул у корабля действовал без четкого приказа.

— И все же, — спросила госпожа, — что будет, если мы покинем корабль?

— Мы — мри, — сказал с твердой уверенностью Ньюн, — и регулы пропустят нас, они не рискнут ничего сделать.

— Если ты так рассуждаешь, то почему молодой регул напал на тебя?

— Госпожа, — сказал он, злясь на свою молодость и неопытность. — Мне кажется, что это нельзя считать серьезной угрозой.

Она задумалась, посмотрела на Сенов и на остальных. Затем вздохнула и нахмурилась:

— Боюсь, что риск слишком велик. Мы подождем, пока Интель вынесет свое решение. Мы прибыли сюда по ее вызову. Я сделаю все, что она скажет. Посланец, заверь ее в нашем полном почтении и уважении к ней.

Он был подавлен и в то же время почувствовал облегчение. Он низко поклонился и услышал шепот, прошелестевший по комнате. Ньюн боялся встретиться глазами с мри, но, подняв голову, увидел, что в их взглядах нет обвинения.

— Я скажу ей, — заговорил он с достоинством, которое было вложено в него с детства и пронизывало кровь и плоть, — что госпожа Эдуна Элагун — мужественная и благородная женщина, и что она заслуживает всяческого уважения Народа.

— Скажи ей, — мягко проговорила госпожа, — что я и мои дети желаем ей всего наилучшего.

— Я передам ей, — сказал он.

— Ты не останешься у нас на ночь?

Он сам думал об этом, так как его не прельщала ночная прогулка в эдун, тем более, что спать ему там вряд ли придется, так как он будет докладывать обо всем Интель, а затем выполнять ее приказания. А кроме того, он вспомнил о регулах, которые будут его поджидать, о непогоде, и его охватили сомнения.

Но он сказал:

— Госпожа, я должен вернуться как можно быстрее, прежде чем регулы обдумают, что им теперь делать.

— Хорошо, — сказала она. — Так будет лучше всего. Иди.

И когда Ньюн, взяв ав-кел и одев зейдх, склонился к ее руке, госпожа вложила в его руку золотой перстень. Его сердце стиснуло смутное беспокойство: этот дар означал, что он чем-то угодил ей. Перед тем, как встать, он поцеловал ей руку, потом подвесил перстень к одному из шнуров и, прощаясь, поклонился.

— Благополучного возвращения, кел'ен, — сказала она.

Он хотел пожелать ей долгих лет жизни и не смог, ограничившись пожеланиями благополучия. Она с улыбкой кивнула.

Келы накинули вуали и проводили его к двери, чтобы выпустить в темноту.

Он услышал рычание дуса, которого тут же успокоил один из келов. Затем они вошли в шлюзовую камеру, где находился внешний люк. Свет погас, чтобы, когда откроется люк, они не превратились в мишени.

Стало совсем темно. Затем открылся люк, опустился трап и в камеру проникли слабые отсветы прожекторов порта. Едкий воздух коснулся их.

Они расстались молча. Никакие слова сейчас были не нужны. Теперь все зависело от мужества их Матерей. Им решать, прольется ли кровь кого-нибудь из них.

Когда на Кесрит останется только одна госпожа, придет время церемоний и поклонов.