Ученик Смерти

Глава 5 Я вижу смерть и Смерть тоже вижу

— Фух… Добрался. Здесь нас не найдут… Теперь можно спокойно приступить к выполнению заказа. Я знаю, с тобой все не так просто. Предыдущие попытки закончились неудачей, а один из исполнителей вообще пропал. Исчез. Будто его и не было. Так что, как говорится, бережёного бог бережёт. Пусть я потратил время и немного засветился, но зато заказ отработаю четко… А потом, с баблом на кармане, меня хрен кто найдёт.

Я сидел в коляске, по-прежнему прикрытой кружевной тканью, и слушал, как этот идиот, нарезая круги вокруг меня, рассуждает вслух.

Почему идиот? Да потому что надо быть полным кретином, чтоб разговаривать со своей жертвой, когда ты планируешь ее убить. Даже если эта жертва — ребенок. Что за дешёвая театральщина? Обычно подобные спектакли устраивают бродячие менестрели. Вот они, да. Любят напустить трагизма. Этот тип на менестреля точно не тянет. А вот на придурка — вполне.

Не понимаю, зачем мудак в кепке вообще рассирается? Впрочем, может, для него это первое дело? Тогда понятно, почему он волнуется. А он точно волнуется. Я слышу, как дрожит его голос. Легонько, совсем чуть-чуть, но, тем не менее, все равно дрожит.

— Ну ты и дебил, парень. Давай уже, приступай. Если бы я каждый раз вёл душевные беседы со своими жертвами, хрен бы когда стал одним из лучших. Они бы, эти жертвы, просто сами, с тоски дохли от таких разговоров. Лишь бы только их не слышать.

Естественно, я не рассчитывал, что убийца меня поймёт. Он, как и Марина, слышал сейчас только детский лепет. Марина… Мой единственный друг в этом сраном Закрытом мире. Единственный человек, который реально относился ко мне хорошо. Вообще единственный человек, который у меня тут был.

Этот тварёнышь вспорол ее ножом. Выживет ли она? Не знаю. Смотря насколько ловко парень обращается с колюще-режущими предметами. Если так же хреново, как сейчас трындит, то есть шанс. Надеюсь, прохожие увидели случившееся. Не слепые же они. И очень надеюсь, помогли Марине.

— Ну, что… — убийца подошел к коляске, а затем рывком сдёрнул кружево.

Надо отдать должное, он не отскочил, не заорал, не испугался. Хотя я ожидал чего-то подобного. Только немного отшатнулся и выматерился.

— Ох, ты, млять, и урод… — он изумленно покачал головой. — А я все понять не мог, кому помешал младенец. Теперь понимаю. Ты не ребенок, а какой-то мутант. Так даже лучше. Не будет сомнений…

Ну, точно в первый раз. Интересно, что за заказчик мне достался такой тупой? Как можно для убийства ребенка нанимать дилетанта? Тем более, насколько я могу судить по скудной информации, имеющейся у меня о Закрытом мире, Дома здесь — самая властная власть. С ними никто бодаться не полезет. Правда, я вроде бы незаконнорождённый. Но если жирный Максимка позаботился о моем существовании, Марину нанял опять же, значит, бастарды — тоже нужное явление. В любом случае, грохнуть сына Старейшины, пусть и приблудного — для этого нужно иметь смелость. Или не иметь ума. Или моей смерти хочет кто-то обладающей властью. Или… Да что угодно. Вариантов много. Может, другой Дом? И дело реально вовсе не в том, о чем говорила моя нянька после той ночи, когда мы с ней стали друзьями.

Я, кстати, вполне ее рассказ оценил. Еще тогда, полгода назад. Если верить словам Марины, а чего бы не верить, в Закрытом мире была все-таки магия. И некроманты тоже были. Но очень, очень давно. Кстати, Смерть ведь нечто подобное говорила, когда отправляла меня за Грань. Мол, раньше тут и Орден ее имени имелся, и Сила… Хитрит что-то старая дрянь. Ловит рыбку в мутной воде.

— Так… Лучше, наверное, задушить… или… утопить, — маялся выбором способа бедолага. У него аж испарина на лбу выступила. Вот как его таращило от предстоящего убийства.

— Конечно, а ты как думал? Не очень просто мочить ребенка, согласись. Особенно, если ты полный придурок, — снова не удержался я от комментария. Да и по хрену, что не понимает. Сам с собой поговорю.

Убийца стянул, наконец кепку, вытер ею лицо и кинул в сторону. Теперь я видел, он действительно молод. Думаю, лет двадцать. Где-то около того. Нет, другой Дом отпадает. Если бы убить бастарда Старейшины хотел такой же Старейшина, он бы не поскупился на нормального исполнителя. По крайней мере, сужу по известным мне в прошлой жизни власть имущим. А здесь — горе-исполнитель… Даже как-то обидно, честное слово.

— Придурок, тебе зачем это вообще надо? — заугукал я.

И снова на то, что пацан меня поймет, не рассчитывал. Высказался, потому как реально не понимаю. Ну денег ему дадут, хорошо. Куда он с ними денется? Я знаю, к примеру, Лордов. Думаю, местные Старейшины от них недалеко ушли. Так вот любой, абсолютно любой ушастый за убийство даже не бастарда, за убийство личного конюха, преследовал бы убийцу до тех пор, пока не нагнал бы. И дело не в огромной любви к погибшему. Просто убить собственность Лорда — плюнуть ему в лицо. Хотя, даже плевок не так дорого обойдётся. Ни один властитель не простит оскорбления.

— Мандец… Когда ты начинаешь лопотать, вообще жесть какая-то… — убийца завис, рассматривая в упор мое лицо.

Да чтоб вам сдохнуть всем! Покажите мне! Мне покажите! Я тоже хочу знать, что не так. Хотя бы перед смертью. Едва эта мысль появилась в моей голове, я вдруг с удивлением понял, что… не умру.

— Ох ты ж Великая Тьма… — вырвалось у меня.

Я прислушался к своим внутренним ощущениям. Нет. Точно не умру. И вот, что еще важно. Это не просто какая-то вшивая интуиция или догадка. Это — четкое понимание. Некроманты всегда чувствуют смерть. Особенно, ее приближение. Смерть не ту, которой служу я. Не Высшую в данном случае. Речь идет о самом процессе. В прошлой жизни я с одного взгляда определял, если человеку в ближайшее время светило сдохнуть. Особенность у нас такая. И тут дело даже не в магии.

— Ох, какая прелесть… А вот ты умрешь, — сообщил я со смехом парню.

Потому что ровно в этот момент вокруг его фигуры появилось еле заметное, очень слабенькое черное свечение. И я точно знал, что оно означает.

— Прекрати! Прекрати так делать! — парень шагнул было в мою сторону, собираясь, видимо, приступить к выполнению заказа, но после того, как я расхохотался, снова замер истуканом. — Ты зачем издаешь эти звуки? Ты и правда мутант? Или просто из-за твоей рожи выходит такой эффект. Все дети иначе ведут себя. Они… не знаю… Мило лопочут там что-то. А ты… Прямо будто шакал какой-то блеешь.

Вообще, конечно, имелось желание пояснить идиоту, что шакалы не блеют. Но меня увлекло другое. Я с интересом рассматривал, как темное свечение собирается в одну точку в район живота придурка, потом превращается в черную же удавку, скользит вверх и обвивает шею парня. Сам он, естественно, ничего не чувствовал. Потому что и не должен. Я — некромант, мне доступно это видение. А он — простой человек.

И тут мы можем назвать два плюса. Первый — ко мне реально возвращаются родные, любимые способности. То есть теперь я еще и определять близкую смерть могу. Отлично! Значит, есть шанс, что даже в этом Закрытом мире, в мире, где нет магии, по крайней мере последние две тысячи лет, что-то все-таки из своих прошлых возможностей я получу. Ну, что ж, определять час гибели — тоже неплохо умение. На нем можно зарабатывать. Второй плюс — я действительно не умру. А идиот, который сейчас стоит передо мной и растерянно хлопает глазами, сдохнет. Причем, сдохнет очень скоро.

Веревка обвила шею. Либо его задушат, либо повесят, либо он сам с собой что-то сотворит. Но это вряд ли. Такие мелкие, ссыкливые крысы очень любят жизнь. Значит, парню все же помогут с ней расстаться. Чернота веревки плотная, весьма отчетливая. Это говорит об очень, очень коротком сроке жизни, который у придурка остался. Я бы даже сказал, и часа не протянет. Значит… Значит есть шанс, что меня найдут. К примеру, люди папаши. Максим Никанорович должен ведь за час узнать, что произошло с Мариной и ребенком.

— Черт… — убийца вдруг отступил назад, схватил табуретку, стоявшую рядом, а потом уселся на нее, продолжая внимательно и настороженно разглядывать меня.

Я его метания, в принципе, понимал. Первый раз и правда крайне волнительно. Но следить за ним было скучно. Человек скоро сдохнет. Человек мне больше не интересен. Тем более, я даже не могу ничего из его смерти почерпнуть. Бесполезное существо, одним словом. Поэтому, пока идиот пялился на меня, я пялился на окружающую нас действительность. Это был… наверное, дом. Маленький, крохотный даже. Мы находились в комнате, которая выполняла функцию и спальни и кухни. Засраный диван, грязный стол, гора посуды возле раковины… За окном виднелись кусты. То есть этаж — первый. Значит, точно не высокое строение.

Нет, в принципе некоторые части улиц и домов я успел, хоть и с трудом, рассмотреть еще в тот момент, когда этот придурок бежал с коляской по тротуару, максимально быстро удаляясь от места, где оставил Марину.

Он несся как угорелый и свернул в первую же подворотню. Потом мы двигались по грязным, унылым улицам. Я так понял, по улицам, принадлежавшим неблагополучному району. Что-то типа трущоб. Это вполне логично. В таких местах всем насрать на человека, который куда-то бежит с детской коляской.

Мог ли я заорать, пока мы были среди людей? Мог. Но что это даст? Да мало ли, по какой причине надрывается ребёнок. Может, он есть хочет, может, обосрался. А заботливый папаша, кстати, поэтому и бежит. Чтоб быстрее добраться домой и переодеть ребёночка.

— Фу… Какая же здесь у тебя грязь и вонь… — я недовольно скривился, закончив беглый осмотр.

— Млять… Почему ты настолько спокойно сидишь? Не плачешь? Почему бубнишь что-то на своём детском, непонятном языке, хохочешь… фильм ужасов просто какой-то… Долбаный «Омен», — горе-убийца по-прежнему оставался на табуретке и приступать к выполнению задания не спешил.

М-м-м… У парня с башкой совсем туго. Он задает эти вопросы годовалому ребёнку? И что, в его понимании я должен делать? Я же, Великая Тьма, ребенок! Чисто теоретически, я не понимаю, что происходит. Не понимал бы, если бы являлся настоящим младенцем.

— Так… Позвоню-ка сначала дамочке… Денег пока что нет. Да! Точно. А то заказ выполню и все. Кинет она меня. Знаю я этих богатеньких цыпочек.

Парень вскочил на ноги и вытащил из кармана маленькую, плоскую, чёрную штуковину. Я видел такую в журнале. Потом спрашивал одного охотника. Он сказал, мол это у них — для связи. Можно говорить с человеком, который находится на другом конце света.

— Але! Да, я! — гаркнул горе-убийца в телефон, после того, как прижал его к уху и пару секунд молча чего-то ждал. — Все, он у меня. Вон, сидит рядом, в коляске. Что значит, почему жив? Почему до сих пор я не вижу денег на счету? Да какое «на слово». Не верю я на слово… Сначала денежки, цыпа.

Парень сплюнул прямо на пол, вызвав у меня очередной приступ брезгливости, а затем развернулся и направился к двери, за которой предположительно был сортир. По крайней мере, думаю, не просто так он начал на ходу расстегивать ширинку. Хотя… Чего взять с идиота? Может, без штанов собрался разгуливать. Бедолага явно боится. Боится совершить то самое, первое убийство. Поэтому тянет время. Настраивается. Люди… Какие же они жалкие…

Я снова повертел башкой, рассматривая жилище горе-убийцы. Не сомневаюсь, этот идиот вполне мог притащить меня к себе домой. И в этот момент мое внимание привлекло… зеркало! Да. Здесь было зеркало. Как я сразу не заметил? Оно висело на двери узкого шкафа, стоящего в углу комнаты. Вот! Это шанс посмотреть на себя. Скоро придурок сдохнет, меня найдут и все. Я опять не увижу ни хрена. А мне хотелось понимания. Что со мной не так?

Я прислушался к звукам, которые доносились из-за двери туалета. Журчание, ругань с невидимой собеседницей — именно то, что надо. Наклонился через специальную перекладину, крепившуюся на уровне живота, наверное, чтоб ребёнок не выпал, и посмотрел вниз. В принципе, не очень высоко… Потом одной рукой нащупал механизм, который отщёлкивает эту перекладину, и спокойненько убрал преграду. Слезть с коляски тоже получилось быстро. Просто спустился вниз, словно маленькая обезьянка бродячего цирка, держась руками за ткань коляски. Два скольжения и все, уже стою на полу.

Чисто машинально не опустился привычно на четвереньки, а почему-то остался на ногах. Правда, руки не убирал. Так и держался за коляску. Интересно… А если попробовать… Я осторожно сделал маленький шажок. Качает из стороны в сторону, задницу вниз тянет, но вроде бы не падаю…

Потом еще один шажок. Второй. Третий. Выходило, конечно, не сильно хорошо. Со стороны я, наверное, напоминал пьяного человека. Меня так же мотыляло то вправо, то влево.

— Так… Ладно… Рискнем…

Я собрался, сосредоточился и рванул вперед. Добежал прямо до шкафа, шлепнул на зеркало обе ладони, а затем с интересом уставился в отражение.

— И все?! Это — все?! Серьёзно?!

Честно говоря, единственное чувство, которое испытал, глядя на детскую физиономию, смотревшую прямо на меня, — разочарование. Я-то думал, меня ждет нечто ужасное. Так они все охали, ахали и пугались. А тут… Глаза. Всего лишь глаза. Да, они выглядели, наверное, для простых людей, никогда некромантов не встречавших, более чем странно. Глаза были черными. Не в смысле цвета радужки. Нет. Радужки вообще не было. И белка не было. Просто оба глаза полностью заполняла чернота.

— Ну, вот… А такие были надежды…

Я покачал головой, затем несколько раз моргнул, и сделал то, что умею с первого дня посвящения Смерти. Собрал тьму, заполняющую глазницы, в одну точку, в зрачок. Теперь глаза стали нормальными. Просто обычными, с очень темной радужкой. Великая Тьма… Марина могла бы показать мне отражение сразу… Даже нужно было показать. Это всего лишь признак того, что я некромант. Что я принадлежу Смерти и Тьме.

Странно конечно… Такого быть не должно. Я ведь новый человек. Я пришел в этот мир в новом перерождении. Посвящение Смерти не проходил. А Тьма проявляется внешне только после первых ритуалов. То есть, по всем законам логики, мои глаза чисто физически не принадлежат некроманту. Они принадлежат ребенку. То есть, отклонения есть, но совсем не те, которые видят люди. Единственное, остается вопрос, почему повитухи знают именно этот признак некромантов? Выходит, две тысячи лет назад особые детишки рождались уже будучи отданными Тьме. Жаль, спросить некого… Хоть бы Марина осталась жива. Впрочем, со мной в новой жизни все странно. Просто если бы я видел это с самого начала, то вполне мог сразу убрать. Мы не ходим круглыми сутками с черными кляксами вместо глаз. Зачем? Поэтому каждый некромант умеет изменять их до состояния вполне человеческих.

— Эй! Какого черта?! Ты почему там стоишь?!

Возмущенный вопль раздался со стороны сортира. Значит, мой горе-убийца уже вернулся. Я оторвался от зеркала и осторожно повернулся к нему лицом, стараясь не плюхнуться на задницу.

— Ах ты ж… Это как? Почему твои глаза теперь нормальные?

Конечно, даже если бы я ответил придурку, он все равно ничего не понял бы. Но у меня в любом случае такой возможности и не было. Нас беспардонным образом прервали.

Входная дверь с грохотом отлетела в сторону. Ее явно открыли с пинка. С хорошего такого, основательного пинка, выбив замок.

— Фух… Слава Великой Тьме… Успела. Привет, малыш.

На пороге стояла красивая блондинка, похожая на валькирию. Стояла и улыбалась. Улыбалась! Вот ведь сволочь! Что весёлого она находит во всем произошедшем?! Одета Смерть была в симпатичные штанишки и топик, который заканчивался гораздо выше пупка. Выглядела она, надо признать, просто охренительно. Чистый соблазн. Еще топик этот обтягивал грудь так, что без него и то приличнее было бы. Нет, ну до чего же хороша эта дрянь…

— Ты кто такая?! — придурок вообще впал в состояние полного ступора. Явления всяких дамочек, пусть даже очень привлекательных, он точно не ожидал. — Какой я тебе малыш, шлёндра? Ты на хрена вообще дверь сломала?

Смерть перевела взгляд с меня на парня, а потом мило поинтересовалась:

— Кто тебе сказал, идиота кусок, что я говорила это тебе?

Ответить ей бедолага не успел. Валькирия сорвалась с места, в два шага оказалась рядом с ним, схватила его за уши, (честное слово, за уши!), а потом резко крутанула башку влево.

— Ну, вот… Так и думал, что шея… Почему ты просто не выпила его? Высшей убивать человека вот так, примитивно, это, знаешь ли, дурной тон, — высказался я вслух, наблюдая, как после глухого щелчка сломавшихся позвонков, пацан кулем рухнул на пол.

— Что ты там бормочешь, Роберт? Ах ты ж, Тьма Первородная… — Валькирия поморщилась и пнула носком туфли валяющегося рядом парня. — Вот урод! Пришлось из-за него пачкать руки… Треклятый братец бдит. Мне нельзя оставлять следы Силы в этом мире…

Смерть брезгливо вытерла ладони о штаны, поправила прядь волос, которая постоянно выскакивает из ее косы, а затем быстренько подошла ко мне. Наклонилась и взяла на руки, будто самого обычного младенца.

— Ну, ты шустер, малыш. Пришлось за тобой побегать. Сначала задолбалась твой след искать. Тебе же, как всегда, лишь бы меня побесить. Ухитрился даже с перерождением, которое чисто теоретически от тебя вообще не зависит, дел натворить. И в Закрытом мире не развернёшься с призывом, иначе братец услышит. Я реально ножками бегала по этой долбанной империи, проверяя каждого младенца, родившегося в определенный час. Знаешь, такое себе развлечение. Меня от вида детских физиономий просто тошнит уже. А ты как? Заждался?

— Ты! Ты — эгоистичная особа! Являешься, спустя год! Бросила меня в этом психованном мире среди этих психованных людишек! — я изо всех сил шлепнул Валькирию по плечу ладонью. Естественно мое «изо всех сил» было для нее, как мертвому припарка. — Ты в курсе, что я все помню?! Все осознаю! Я, Великая Тьма, собственные роды пережил!

Вообще, конечно, это — потрясающее чувство говорить с тем, кто твой детский вой понимает, кто слышит в нем именно те слова, которые ты произносишь.

— Так… Попрошу без грязных инсинуаций! Я тебя предупреждала, что во время открытия Пути нельзя устраивать скандалы? Предупреждала. Ты меня послушал? Нет. Я тебя предупреждала, что своим сопротивлением ты все испортишь? Предупреждала. Ты послушал? Нет. Я тебя…

— Да все! Все! Хватит. Я понял. Теперь-то что?

— Теперь… Видишь какое дело, малыш, ты оказался совсем не в том теле, которое я для тебя готовила. Но… На данный момент этого уже не изменить. Второй раз под носом у братца я фокус с перерождением некроманта больше не проверну. Надо исправлять ситуацию. Будем работать с тем, что есть.

— Марина жива? — спросил вдруг я, крайне неожиданно для самого себя. Странно, что меня волнует судьба няньки.

— В общем-то, не все потеряно. Бастард, да. Но в любом случае — член Дома… — тараторила Смерть, будто моего вопроса не слышала.

— Марина жива, я спрашиваю?!

Валькирия замолчала, глядя на меня пристальным, серьёзным взглядом. Учитывая, что держала она меня на руках, наши глаза находились почти друг напротив друга.

— Интересно… Ты привязался к этой женщине… Плохо. Видимо, так влияет новое тело… Ну, что ж. Прости, малыш, мне придётся немного вмешаться. Во-первых, такими темпами, учитывая, что вокруг тебя происходит, ты не доживёшь до нужного возраста. Это — первое. Второе — мне не нравится, что ты начал испытывать какие-то нелепые чувства и привязанности. Это лишнее. Так что, Роберт, мы поступим следующим образом. Сейчас я аккуратненько уничтожу все твои воспоминания, с первого дня рождения в Закрытом мире. Начнем, что говорится, с нуля. И, уж не обессудь, но придется тебе немножко побыть идиотом. Для твоей же безопасности…

— В смысле?! Что значит уничтожишь воспоминания?! Почему идиотом? — я попытался взбрыкнуть, но не успел даже пальцем пошевелить.

Смерть улыбнулась, подмигнула и положила руку мне на голову. В следующую секунду меня вновь, как в момент перерождения, накрыла темнота.

Российская Империя, Дом Черной Луны, 2022 год Нового времени.

Максим Никанорович чувствовал сильную маяту в сердце. Оно, это сердце, отчего-то заходилось с самого утра и отдавало куда-то в подреберье. Конечно, может дело было во вчерашнем плотном ужине, и болело вовсе не сердце, а, к примеру, поджелудочная, но в любом случае Максим Никанорович нервничал. Причем нервничал сильно. А нервничать он, ой, как не любит.

Левая рука Старейшины сидел в саду особняка, принадлежавшего главе Дома, задумчиво грыз кусок бастурмы, уставившись взглядом в одну точку, и ничего его не радовало. Даже бастурма. А это совсем уж из ряда вон. Еду Максим Никанорович любил даже больше, чем женщин. Все потому, что нянька попёрлась на прогулку с бастардом. Далась ей эта прогулка? Сидели ведь целый год в своей комнате, носа не показывали, и слава богу. Или показывали, когда никто их не видит. Ни няньку, ни младенца.

Тем более, легенду Максим Никанорович, рассказал домочадцам вполне правдивую. Даже нашел объяснение, отчего пацан безвылазно находится в доме, в дальнем его крыле, где мало кто бывает. Живёт там, словно в темнице. Мол, родила бедная родственница ребеночка и бросила. А Старейшина Дома, добрейшей души человек… в этом месте, конечно, с правдивостью вышло не очень, у слушателей от такой откровенной брехни, кривились лица, но вслух они ничего не говорили… В общем, Старейшина позволил младенцу остаться в особняке. Ведь именно так и пополняется род. Брат свата, деверь кума, золовка троюродной сестры — все они часть семьи. Сейчас, к примеру, Дом Черной Луны, разбросанный по империи, если собрать народец в кучу, человек пятьсот точно насчитывает. Это без наемных работников со стороны.

А чтоб не задавали вопросов, отчего ребенок все время с нянькой от чужих глаз укрывается, Максим Никанорович, в том числе и главе, преподнес версию, мол, роды были тяжёлые, малыш появился на свет немного странненький. С легкими отклонениями.

— То есть, мой бастард, типа… идиот? — спросил Старейшина, как только Максим Никанорович сообщил ему эту печальную новость.

— Заметьте… не я это сказал… Да и не совсем идиот. Заторможенный, да. Но не сильно.

Левая рука осторожно сдвинулся в сторону, подальше от тяжёлого стула, на который как раз опирался Матвей Иванович. Старейшина стоял возле рабочего стола в своем кабинете, внимательно слушая отчет советника.

— Хм… — глава Дома удрученно почесал затылок. — А кровь проверяли? Точно мой?

— Ваш. Конечно, ваш. Мы же сразу все сделали. Но, думаю, дело в матери. Она его только родила, убить хотела. Точно отклонения у девки. Вы простите за самовольство, я ее… Ну… Вы поняли. Нет больше девки. Потому что сейчас ребёнок еще маленький. Всякое бывает. Может, головку немного повредил. Но через год-другой, глядишь, все наладится. Мы его в имперскую кадетскую школу отдадим. Там из него отличного солдата для Дома воспитают. А такая мамаша, которая языком много трепет от глупости, да на сына кидается, она мешать будет.

— Вот дура… Ну, ладно на меня обижена, сопляк при чем? — искренне удивился глава.

Как ни странно, он даже не злился. Может, потому что у Машки роды прошли отлично, на свет появился крепенький наследник и Матвей Иванович был по этому поводу настроен благодушно.

— Эм… А на вас за что? — осторожно поинтересовался Максим Никанорович. — Не сочтите за наглость, спрашиваю исключительно для понимания ситуации.

— Да я немного поначалу переборщил. Девка чет упрямилась. Говорила, мол не нужно ей ни денег, ни меня. Ну… Пришлось проявить настойчивость.

Ясно, подумал Максим Никанорович. Изнасиловал, выходит, дурынду. Кто ж Старейшине отказывает. Его от таких игрищ только сильнее желание распирает. Вот она и приперлась в особняк, когда время подошло. Видимо, в положенный срок избавиться не решилась, а сейчас, спустя девять месяцев, захотела «подарочек» папаше оставить. На долгую память. Но когда родила, совсем умом тронулась.

— Сына посмотреть хотите? — с замиранием сердца спросил Левая рука.

И сердце у него не просто так замирало. Он уже на тот момент с повитухой поговорил, на младенца посмотрел, глазища его черные, как самая темная ночь оценил, и прекрасно знал, судьба ему еще один подарочек подкинула. Дорогой подарочек. Бесценный.

Главное, лишь бы сейчас Старейшину не понесло к бастарду. А через месяц-другой он вообще про него забудет. Как раз достаточно времени осмыслить ситуацию, прикинуть, как дальше быть. За ребенка можно много выторговать. Надо только понять, что именно и у кого. Домов восемь. Без Черной Луны — семь. Одному Максиму Никаноровичу в этом деле не обойтись. Нужен союзник. Умный, осторожный, способный ждать. Если ребенок и правда, как Марина говорит, особенный, так Максим Никанорович точно найдёт, куда эти особенности применить. Это же просто охренеть можно, если младенец реально способен с мёртвыми управляться. От такой мысли по телу Максима Никаноровича побежали здоровые, будто слоны, мурашки. Какая власть, однако… Какая власть…

— Нет, — Старейшина покачал головой. — И сыном не называй. Машка услышит, с говном меня съест. Сын у меня один. В спальне сейчас на втором этаже лежит. А этот… Ну, присматривай за ним. Пусть растет. Все, что надо сделай. Врачам покажи. Насчёт кадетской школы мне идея нравится. Будет предан Дому до последнего вздоха. И пусть никто его не видит. Не хочу, чтоб слухи пошли, будто даже дальние родичи у нас дебилов рожают. Как доктора скажут, что нормальный, тогда можно. Но и то не особо. Машка… Сам понимаешь.

Левая рука еле заметно выдохнул, послушно кивнул и ретировался от греха подальше. Пока Глава не передумал.

И вот целый год Максим Никанорович за ребенком наблюдал со стороны. Кстати, Марина, похоже, оказалась права. Пацан — мандец какой… даже не странный. Пугающий. Глазницы его эти, заполненные чернотой. Как глянет, в один момент сердце ледяная рука ужаса сжимает. И еще… Каждый раз, когда Максим Никанорович оказывался рядом с бастардом, он буквально чувствовал, насколько сильно тот его не любит. А если младенец начинал орать, то такое ощущение возникало, будто в его крике осмысленная речь есть. Будто он не просто орет, а разговаривает. Только громко и по-злому.

— Эх… — Максим Никанорович тяжело вздохнул, вынул изо рта оставшийся кусок бастурмы, посмотрел на него с удивлением, будто первый раз видел и не понимал, откуда он вообще взялся.

Зачем только повелся на эту затею? Впрочем, Марина тоже встала в позу. Мол, у ребенка День рождения. Ребёнок и так растет, как полынь, никому ненужный. Неделю ходила ныла. На больное начала давить. Типа, младенцу непременно нужно развиваться. И для этого необходимо малышу показывать окружающую действительность, а не одну единственную комнату. Иначе вырастет реально идиотом. А вот этого Максим Никанорович допустить никак не мог. Ни в коем случае. На младенца у него очень большие планы. Он уже эти планы даже воплощать начал. Нашел того самого союзника и цену за ребёнка назначил охренительную.

— Все хорошо? — возле кресла-качалки, в которое Левая Рука еле втиснулся и теперь сомневался, вылезет ли обратно, нарисовался начальник охраны Дома. Один из тех, кто находится в прямом подчинении Максима Никаноровича.

— Да пойдёт. Тебе чего, Алексей?

— Просто гляжу, вы нервничаете. Решил уточнить. Мало ли. Вдруг требуется мое участие.

Максим Никанорович внимательно посмотрел на стоявшего рядом мужчину. Высокий, тело накаченное, морда вполне себе ничего, бабам, наверное, нравится. Не из-за денег, которые на них тратятся, а чисто по велению души. Сука…

— Знаешь, наверное, и правда вовремя подошел. Ты видел, около часа назад за ворота отправилась нянька с ребёнком?

— С тем ребёнком, которого никому не показывают? Про которого говорят, будто он сын дальней родственницы Старейшины? Которым занимается только эта молчаливая женщина, Марина?

Максим Никанорович почти минуту молчал, изучая начальника охраны внимательным взглядом. Умен, подлец. Догадался, что про родственницу — это брехня. Понял, пацан имеет отношение к Старейшине.

То есть, помимо нормальной внешности Лехе еще и мозгов перепало. Где, твою мать, справедливость? Почему кому-то все, а кому-то — жирное тело кабана, Старейшина-мудак и жена-сука?

— Верно. Именно об этом ребенке речь, — выдал, наконец, Левая рука. — Вот ты давай, наверное, Алексей, пошли ребят, пусть присмотрят за нянькой и младенцем. Они в Центральный парк отправились. Там, по идее, должны быть. Неспокойно мне что-то.

— Думаете, могут быть проблемы?

— Не знаю. Но предчувствие имеется, нехорошее.

Естественно, Максим Никанорович не мог сказать вслух, что для подобных сомнений у него есть основания. Один раз на пацана уже покушались. Самое интересное, так и не выяснилось, кто именно. Хотя Левая рука Старейшины очень старался найти заказчика. Сам старался. Нянька не похожа на паникершу. Если сказала, что змея была, значит, точно не врет.

В день, когда Марина прибежала и сказала про ядовитую гадину, чудом оказавшуюся в коляске, на территории сада меняли камеры наблюдения. Буквально пару часов их не было, этих камер. И главное, все ровненько, все как положено. Замену сам Максим Никанорович заказал. То есть, обвинить кого-то другого в том, что камеры специально отключили, не получится. А за себя Левая рука точно знал. Он сто процентов не собирался младенца убивать. Более того, он его берег. Как очень драгоценные вложение в свое будущее. Потом еще один момент был. Его Левая рука тоже по камерам отследил. Марина-то, дура, не знает, что за их с ребенком комнатой Максим Никанорович пристальнее всего наблюдает. Пацан грохнул человека, который, похоже, пришел чтоб грохнуть пацана Вот такая вот история. Круговорот смертей в природе. Кому скажи, не поверят. Но Максим Никанорович видел это своими собственными глазами. Младенец каким-то чудесным образом выхватил из рук убийцы шприц и замочил парня. Ребенку было около четырёх месяцев. В тот день Левая рука еще больше уверился, что ставку он сделал верную. Пацан особенный, это факт.

Марине, которая корячилась, труп из комнаты через черный вход тащила, до леса его перла, Максим Никанорович ничего говорить не стал. Убралась сама? Молодец. Полезная тетка. Не прогадал Левая рука, когда ее в няньки нанял. Но и в этом случае, определить, откуда и по чему заказу пришел убийца, не получилось.

— Что за чертовщина…

Голос Алексея выдернул Левую руку Старейшины из раздумий. Начальник охраны как раз по рации вызывал троих парней, собираясь отправить их вслед за Мариной и бастардом. Вот только эта фраза, сказанная Алексеем, явно не парням предназначалась.

Максим Никанорович поднял взгляд, посмотрел удивленно на подчиненного, а затем повернулся в ту сторону, куда пялился парень. По аллее, ведущей от ворот к дому, соблазнительной походкой, покачивая охренительно впечатляющими бедрами, топала красотка. Край ее топика при каждом шаге поднимался вверх, позволяя рассмотреть тонкую талию и рельеф живота, который, как правило, бывает лишь у танцовщиц.

Максим Никанорович девок, подобных этой, прежде не встречал.

Дело даже не в смазливой роже, не в больших синих глазах и таких же больших, но упругих сиськах. Бюстгальтера на девке не было. Левая рука имел возможность оценить их в полной мере. Дело в сексуальности и горячей, обжигающей харизме, которой от блондинки несло за километр. Когда незнакомка посмотрела Максиму Никаноровичу прямо в глаза, он почувствовал, как внизу зашевелилось то, что без специальных препаратов давно не шевелится самостоятельно.

Во взгляде девки алой пульсирующей надписью читалось: «Я поимею тебя так, что ты потом без меня сдохнешь».

В общем, блондинка была умопомрачительно хороша и Максим Никанорович прямо сейчас кинулся бы к ней с предложением махнуть на Мальдивы. Если бы не одно «но».

У девки на руках сидел бастард.

— Это что за херня?! — Максим Никанорович попытался вскочить на ноги, но закономерно застрял между подлокотников кресла.

— Как она вошла?! — Алексей, который был удивлён не меньше начальства, схватил рацию, собираясь снова запросить парней, но уже тех, что сидят на въезде.

Без его ведома обычно посторонних в дом не пускают. А тут какая-то левая, совершенно незнакомая девица шагает по территории особняка, как по тротуару.

— Вечер в хату, господа хорошие, — зарядила девка с ходу фразочку, которая вообще не вязалось с ее внешностью. Глянешь — чисто королева. А рот открыла — шпана подзаборная. Сидевшая она, что ли? Потом, как ни в чем не бывало, блондинка плюхнулась в другое кресло, которое стояло тут же. От Максима Никаноровича ее теперь отделял только круглый стол.

Левая Рука замер, боясь вдохнуть. Сейчас младенец, который в данный момент прилег на плечо блондинки, обернется, и осведомлённых в особенности ребёнка станет больше. А убивать Леху, служившего верой и правдой уже пять лет, Максиму Никаноровичу сильно не хотелось.

— Ты кто такая? — Алексей, похоже, красоту незнакомки тоже отметил, но профессиональная выдержка взяла верх. Рука начальника охраны непроизвольно сжалась в кулак.

— Ой, ну перестань. Пошутила я. Во-первых, не вечер, а день. Во-вторых, у вас, между прочим, младенца украсть хотели. Я вмешалась. Тетку, которая с ним была, уж извините, не уберегла. Тут главное, как вышло. Иду я такая на свидание… Да, кстати. Важное свидание было. Я мужичка, между прочим, полгода обхаживала. Смотрю, женщина колясочку катит. А к ней, значит, парниша подбегает. Странный такой. Кепка на нос натянута. Он ей что-то сказал, а потом, вынул нож, здоровый, да как всадил тетке прямо в живот. Она упала, он коляску схватил и бежать. Я за ним. Еле отбила, честное слово.

— Кого отбила? — бестолково переспросил Максим Никанорович, теряя нить рассказа.

Он вдруг в одно мгновение начал очень плохо соображать. В башке пульсировала кровь, громыхая возле висков глухим набатом. И еще стало тяжело дышать. Воздух будто вот-вот мог закончиться.

— Вы дурак, господин? — спросила блондинка, немного подавшись вперед.

Ребенка она по-прежнему держала на руках. Младенец сидел, уткнувшись лицом ей в плечо. Он вообще был какой-то… подозрительно тихий.

— Говорю, няньку вашу подрезали на улице. Я ребенка спасла. Эта тетя мне и сказала адрес, куда малыша отнести. Лежит, главное, на земле… Кровь у нее со рта бежит… Бульк, бульк… бле… — девка изобразила звук, который больше напоминал приближающуюся тошноту. — А няньку врачи забрали. Померла или нет, не скажу. С ребеночком сюда побежала. Ну, что ж вы, малыша с отклонениями на улицу с одной няней отправили? Времена-то неспокойные. А с виду такие приличные люди. Мясо, вон, кушаете. Какой-то сумасшедший малыша чуть не украл. И совершенно не понятно, зачем. Может, на органы хотел продать. В вас, в столицах ваших, чего только не творится. Решил, наверное, раз ребёнок больной, то никому и не нужен.

— Кто больной? — снова спросил Максим Никанорович, чувствуя, как быстро начинает уходить земля из-под ног.

— Вы, господин, странный, честное слово, — блондинка пожала плечами, а затем повернула бастарда прямо лицом к обоим мужчинам.

Максиму Никаноровичу показалось, что сейчас ему сейчас точно откажут все органы сразу. Сердце, почки, легкие и даже печень. Чертов малыш смотрел на него абсолютно обычными глазами. Той пугающей черноты в них больше не было. Просто глаза, просто белки, просто радужка. Но и это не все. Ребёнок выглядел…

— Ах ты, бедненький… — протянул стоявший рядом Алексей. — Я подозревал, что в этом все дело. Дурачок он, да?

— Дурачок… — завороженно повторил Максим Никанорович вслед за начальником охраны.

Левая рука Старейшины пялился на младенца и не мог оторвать взгляд. Что это? Как? Почему? Мысли метались в его голове, но ответа не было ни на один вопрос. Год он наблюдал за младенцем. Год! И мог дать руку на отсечение, с точки зрения разумности ребенок был абсолютно нормальным. Даже слишком. Сейчас же — очевидно, нет. С точки зрения внешности — бастард как раз наоборот, нормальным не был. Сейчас же — очевидно, да.

— Ага… Говорю, дите особенное. Разве можно его без нормального присмотра оставлять? Ну, вы не переживайте. Няньку жаль, конечно. Видно сразу, хорошая тетя… была. Зато теперь у вас есть я. А меня подрезать ни у кого не получится. Я девушка деревенская, простая. Если что могу и руку сломать плохому человеку, — заявила блондинка, затем снова посмотрела Максиму Никаноровичу в глаза и соблазнительно улыбнулась.