Ученик лоцмана

II

Большой Голец — остров в восточной части Онежском озера. Это крошечный, километр на четыреста метров, клочок каменистой суши; нормального, мягкого грунта здесь нет, лишь на поверхности скал, цепляясь за расщелины, растёт хвойный лес и кустарник. Большой Голец — центральный из мини-архипелага из трёх островков; два других называются Малые Гольцы. Между островами скалистая банка, «луда» — безымянная каменистая отмель. В шторм ее обрисовывают волны, в штиль же она прячется под гладью воды.

Гольцы входит в группу Шальских островов — россыпь таких же крошечных клочков суши в семи с половиной километрах к юго-западу от устья реки Водлы, примерно час хода. Мы же подошли туда с другой стороны, с севера, там, где в озеро впадает тонкая водная нитка Волго-Балтийского канала. Миновав Озёрное устье, «Клевер» оттащил караван к узкой полоске суши, разделяющей Онегу и Лужандозеро; там мы подошли к берегу, расстыковались, оснастили ялы и прочие посудины — и наутро, только солнце встало, с попутным юго-восточным бризом двинулись к финальной цели нашего вояжа. Базовый лагерь фестиваля был как раз и развёрнут на Большом Гольце — за это время к островку из Петрозаводска бегал теплоходик, доставлявший туристов и тех участников, кто прибыл без собственных плавсредств, сухим путём. Таковых к моему удивлению оказалось не так уж мало — всего на крошечном клочке суши разместилось не меньше трёх тысяч человек, причём не меньше трети обитали в так называемом «историческом лагере» — в парусиновых и полотняных шатрах и палатках, изготовленных в полном соответствии со своими средневековыми прототипами. Немного в стороне размещался шумный, пёстрый лагерь водных туристов — десятки, если не сотни вытащенных на берег парусных катамаранов и байдарок, целые россыпи разноцветных палаток. Прочие же размещались в большом палаточном лагере, питаясь из заранее завезённых на остров полевых кухонь — дрова рубить здесь категорически запрещалось, их можно было получить в весьма скромных количествах для вечерних посиделок у костров с пришвартованной к островку баржи — за деньги, разумеется. Однако это, как и прочие неизбежные бытовые сложности посетителей не смущали — всё с лихвой компенсировали красоты природы, от которых захватывало дух, здешняя неповторимая атмосфера, и не в последнюю очередь — достопримечательности самого острова. Здесь, а так же на расположенном неподалёку мысу Бесов Нос находятся самые восточные из онежских петроглифов, датируемых чуть ли не ледниковым периодом. Сами по себе петроглифы, в общем-то дело обычное; встречаются они практически везде, где находили стоянки древних людей. Как таковой, мистики, вроде той, которой окутано Сейдозеро на Кольском полуострове тут и в помине нет; впрочем, некоторые из грубо вытесанных на сером камне изображений таковы, что разглядывая их, невольно приходишь к мыслям о контактах наших предков, с чем-то не вполне объяснимым, вроде демонов или даже инопланетных пришельцев.

Надо сказать, что древними петроглифами здешние достопримечательности не ограничиваются. На Большом Гольце около двадцати лет действовал лагпункт КарелЛага. В нём обитали до трёхсот человек — охрана, администрация лагпункта и, конечно, сами заключённые, добывавшие здесь гранит. Следы этого сохранились на островке до сих пор: прибрежная дамба, кучи некрупных обломков, а так ' же «мегалитические» сложения в виде цирков и кубов из каменных блоков возле карьера — сотни кубометров первично обработанного серого гранита, готового к отправке «на материк». В северной части островка сохранились фундаменты домов, причём на одном из них — жутковатый мемориал в виде сваренного из железных труб православного креста, обвитого колючей проволокой, творение, как я понял, уже перестроечных голов, установленное здесь местными краеведами. На многих их этих блоков и береговых гранитных плит можно различить надписи, сделанные заключёнными — фамилии, срока, признания в любви потерянным близким…

Но я отвлёкся. В базовом лагере фестиваля мы провели три дня, самозабвенно участвуя во всех мероприятиях. На четвёртый день была намечена большая парусная экспедиция — целая флотилия шлюпок и «исторических» судов, сопровождаемая парусными катамаранами, «Клевером» и моим «Штральзундом» отчалили от Большого Гольца и двинулась через озеро на восток.

Я встал в постели, потянулся с хрустом суставов, и подошёл к окну. По случаю тёплой погоды оно было широко распахнуто, и потрясающий аромат акаций волнами вливался в комнату — у меня даже дух захватило от его густоты и насыщенности. Солнце стояло низко над горной грядой, охватывающей Зубаган с юго-запада; там, где эта гряда спускалась к морю и вдавалась в него узким скалистыми мысом, белела на фоне лазоревого неба величественная башня Маяка. Стрелки часов показывали половину шестого пополудни — помнится, Валуэр упоминал, что большая часть лавочек и магазинов закрывается в семь вечера, так что если я хочу сделать покупки ещё сегодня — следует поторопиться, да и золото и прочие ценности надо забрать со «Штральзунда» уже сегодня. Я быстро оделся, пристроил сзади за ремень ножны с «ка-баром» и вышел из спальни.

Вывеска гласила: «Варфоломей Гизер и сыновья. Товары для охоты и путешествий». Магазин этот мне порекомендовал мастер Валу, и при виде его мне сразу вспомнился эпизод из книги какого-то из современных российских фантастов, описывавшего мечту своего героя: однажды оказаться перед прилавками такого вот магазина где-нибудь в Санкт-Петербурге, Лондоне или Берлине конца девятнадцатого века, желательно, не испытывая при этом недостатка в наличных деньгах. Что ж, сейчас это как раз про меня, если учесть моё намерение посетить на днях кого-нибудь из коллег старичка менялы, так что можно смело цитировать Остапа «Бендера: 'Сбылась мечта идиота!»

Любопытно — имеются ли в виду путешествия по этому миру, или местные обитатели имеют возможность совершать туристические круизы на судах, проходящих через сеть Фарватеров? Вообще-то, вопрос интересный — насколько сами зурбаганцы отгорожены от бесчисленных миров, с которыми их город связан в силу сложившегося порядка вещей? А может, здесь тоже есть свои земли, на которые не ступала ещё нога человека, как наверняка имеется и охота — не на пустом же месте Грин написал своего «Зурбаганского стрелка». Помнится, там одним из главных персонажей является как раз охотник, нанимающийся в проводники к скучающим состоятельным бездельникам.

В любом случае, ассортимент производил впечатление. Примерно треть его была отведена под одежду и обувь, ещё столько-то занимало то, что у нас назвали бы 'сопутствующими товарами — всё, что может понадобиться путешественнику от альпенштоков с железными заострёнными наконечниками, котелков, палаток и наручных компасов до походных несессеров с бритвенными наборами, складных ножиков с вилками и ложками и до увесистых сундучков-погребцов и крупногабаритных чемоданах на колёсиках, оказывающихся при ближайшем рассмотрении своего рода переносными дорожными комодами.

Остальная часть магазина была отведена — ну, конечно же, под оружие! Я с трудом заставил себя не кинуться сразу к полкам, уставленным огнестрельным или остро отточенным металлом, а сначала приобрести всё необходимое в других отделах. В число покупок попали: несколько хлопчатобумажных и шёлковых сорочек, твидовый «охотничий» костюм цвета хаки и пару высоких дорожных ботинок на шнуровке. В комплект к ним я поддавшись на уговоры продавца — между прочим, исключительно на языке жестов! — приобрёл ещё и краги из толстенной кожи на медных застёжках, такие жёсткие, что не уступали пластиковым армейским наколенникам и вполне способны были защитить ноги не только от укусов собак, ядовитых змей или колючих кустов, но, пожалуй, и от сабельного удара. Гардероб свой я дополнил клетчатой же каскеткой, точь-в-точь как та, которую носил Ливанов в сериале о Шерлоке Холмсе. На полках имелись и ещё более романтичные пробковые шлемы с москитными сетками, но тут я удержался — подобный аксессуар будет выглядеть на городских улицах неуместно, если, конечно, речь не идёт об улицах французской Кохинхины или Бейрута. За каскеткой последовала вместительная сумка — скорее, даже ранец, из толстой телячьей кожи с крышкой, покрытой куском чёрно-белой коровьей шкуры, как вермахтовские солдатские ранцы времён войны. Снабжённый многочисленными толстыми ремнями и латунными пряжками, ранец сам по себе весил немало, зато не бросался в глаза, как мой потрёпанный брезентовый «абалаковский» рюкзак, которым я обходился до сих пор. Завершились покупки классическим дорожным несессером джентльмена с парой платяных щёток, латунной мыльницей, ножницами, массой блестящих металлических баночек и стеклянных флаконов для всякого необходимого парфюма, а так же набором для бритья, включающем кисточку, раскладной стаканчик для взбивания пены, ремнём для правки бритвы и, конечно же, саму бритву — опасную, с костяной, инкрустированной серебром ручкой. Кроме того, я разжился часами на массивном кожаном браслете — причём сами часы были не пристёгнуты привычно за дужки, а как бы упрятаны в кармашек с кожаным клапаном, защищающим циферблат. Нет, мои родимые «Командирские» тикали вполне исправно — но мне уже изрядно надоело высчитывать текущее время с учётом небольшой, но всё же заметной разнице в длительности суток здесь и на нашей Земле.

Но — вернёмся к оружию. Я не меньше получаса бродил вдоль стеллажей и полок, измучил приказчика просьбами показать «ещё и вот тот образец», кое-как сумел даже объясниться с ним всё на том же интернациональном языке жестов касательно характеристик того или иного смертоносного изделия. Чего тут только не было: и охотничьи двустволки, и помповые ружья, и разнокалиберные штуцера, явно предназначенные для крупного зверя (ага, значит, и здесь есть своя Африка и поклонники сафари). Целую стену занимала коллекция нарезного оружия — от карабинов, подозрительно напоминающих известный любому поклоннику вестернов «Винчестер» до однозарядных винтовок разных систем, и даже магазинок, напомнивших мне при ближайшем рассмотрении винтовки системы Лебель. Сказать, что у меня чесались руки и текли в три ручья слюни — значило бы сильно преуменьшить реальное положение дел; дух захватывало от этого торжества воронёной и полированной стали, тёмного орехового дерева и палисандра лож, всепроникающего запаха обработанного металла, кожи и ружейной смазки.

Тем не менее, я совершил над собой героическое усилие и отказался от покупки длинного ствола — сперва следует выучить язык настолько, чтобы иметь возможность поддерживать с продавцом квалифицированный разговор, да и посоветоваться со знающими людьми не помешает. Винтовка — дело серьёзное, к тому же у меня имеется привезённый с Земли карабин, и патронов к нему пока в достатке. Может, разве, взять двустволку — выбраться как-нибудь за город, желательно верхом и в сопровождении опытного проводника, разбирающегося в охоте на мелкую пернатую дичь…

Но это всё может и подождать. А пока я переключился на прилавки, где в стеклянных ящиках красовались разнообразные образцы короткоствола — от огромных револьверов, среди которых я углядел и шпилечные модели, до крошечных жилетных одно- и двух- и даже трёхствольных пистолетиков. Один из таких «дамских сверчков» и стал моей первой покупкой — выложенный костью и серебром, этот пистолетик удивительно напоминал знаменитый «Дерринжер», причём поздних моделей, двуствольный, с переломчатым затвором и кольцом вместо спускового крючка, рассчитанный на мощный револьверный патрон калибром не меньше десяти миллиметров. Револьверы под такой патрон тоже имелись в изобилии, и среди них я обнаружил старого знакомца — похожего на шерлокхолмсовский «Веблей» ствол, близнецом которого Валуэр угрожал мне во время первой нашей встречи. Стоил он, надо сказать, недёшево, и судя по оживлённой жестикуляции приказчика относился к новейшим, самым совершенным образцам оружия. Этот револьвер я и выбрал — только укороченную модель, с не такой габаритной рукояткой, пригодную для того, чтобы носить под лёгкой курткой, а не прятать, как мастер Валу, под просторным кожаным плащом.

Выбранный мною револьвер носил гордое наименование’Герцог', и это царапнуло меня неожиданным воспоминанием — а случайно ли огнестрельный «тёзка» пистолета Старнника-Сикорски, из которого тот в известной повести братьев Сьтругацких застрелил потенциального агента инопланетян Льва Абалкина, сыграл такую роль уже в моей истории? Впрочем, вздор, конечно — просто фабрикант оружия, идя на поводу вкусов потребителя, приклеил к своей продукции ярлык с названием поэффектнее, а что до совпадений — что ж, случается и не такое…

Кстати, нюанс: ничего похожего на автоматическое, полуавтоматическое и самозарядное оружие я здесь не нашёл. Помповые дробовики — пожалуйста; магазинные винтовки — сколько угодно; револьверы с самовзводным механизмом — всё, что пожелаете за ваши деньги, а вот автоматики нет и в помине. И это снова навело меня на мысли о том, что здешний технический уровень, похоже, ограничивается кем-то сознательно — в конце концов, для изготовления простейшего образца со свободным затвором уровня местных оружейников вполне достаточно, а уж образчики подобных стволов сюда наверняка попадали — с той же Земли, к примеру. Нет, всё это надо хорошенько обдумать — не сейчас, впрочем…

Вдобавок к огнестрелу, я обзавёлся в отделе холодняка большим матросским ножом — более всего он напоминал не слишком большую испанскую наваху, только с железной свайкой вместо второго, дополнительного лезвия. Я видел похожие ножи на поясе у многих моряков в порту Зурбагана — они носили их в чехлах из тиснёной кожи, пристёгнутых к поясам, и теперь, хорошенько его разглядев, решил, что для повседневного ношения этот складень пожалуй, будет поудобнее моего «ка-бара», да и сталь, насколько я мог понять, не в пример лучше — тот, в конце концов, не более, чем не слишком дорогая китайская подделка, приобретённая в подземном переходе на площади Трёх Вокзалов за зверовидный внешний вид. Да и положение обязывает — моряк я, в конце концов, или где?

В итоге, я покинул заведение «Варфоломея Гизера и сыновей» изрядно облегчив свой кошелёк. Но это не особенно меня волновало — далее в программе на сегодня значился визит на «Штральзунд» и поход в банк — я заметил его на углу всё той же улицы Полнолуния и искренне надеялся, что не ошибся, истолковывая то, что было изображено на вывеске. Или всё же зайти к тому, первому меняле и обменять хотя бы небольшую сумму — и чёрт с ним, пусть рассказываем мастеру Валу о моих доходах? Но нет, главная задача сейчас — попытаться отыскать и арендовать надёжный банковский сейф, и здесь знакомец Валуэра мне точно не помощник.

Покупки я попросил доставить мне на дом — милейшая матушка Спуль предусмотрительно снабдила меня десятком картонных карточек со своим адресом. При себе же оставил только ранец и револьвер, предварительно набив барабан короткими, похожими на латунные бочонки патронами — предстояло проделать немалый путь по городу, имея за спиной целое состояние, так что эта мера предосторожности не казалась мне чрезмерной. Тем более, что судя по лёгкости, с которой мне продали оружие, а так же по всему тому, что я успел увидеть на улицах города — появление на публике с оружием никого здесь не удивляет и даже не настораживает. Ну, носит человек револьвер за поясом или винтовку на плече — и пусть носит, имеет право. Лишь бы пальбу на улицах не устраивал — но это уже совсем другой коленкор.

Посещение порта прошло без сюрпризов. На «Штральзунд» никто не покушался; я осмотрел задраенные люки, проверил такелаж и кое-какое палубное оборудование, а под конец, уже когда выбрался на пирс с изрядно потяжелевшим (около пуда золота и прочих ценностей, это вам не жук чихнул!) ранцем и завёрнутым в кусок брезента карабином, подозвал сторожа и простимулировал его бдительность несколькими оставшимися у меня серебряными монетами. Он долго благодарил и даже спросил, где я остановился — с тем, чтобы раз в сутки присылать туда своего внука, который помогает деду нести нелёгкую службу по охране вверенных его заботам плавсредств, с известиями о состоянии дорки. Я согласился и выдал старику ещё две монеты авансом — а что, пусть стараются, лишним точно не будет…

В банк — это оказался именно банк, не подвела интуиция! — я попал уже перед самым закрытием, когда стрелки моих новых наручных часов показывали четверть седьмого вечера. Увидав горсть непривычных, но явно золотых монет клерк-кассир озадаченно крякнул, повертел монеты в руках и побежал за управляющим. А дальше — повторилась процедура, которую я уже имел удовольствие наблюдать у старика-менялы: тщательный осмотр при помощи большой, оправленной в серебро лупы, проба на зуб и обязательный тест с помощью кислоты. Результаты банковских служащих вполне устроили, а когда я сумел объяснить, что намерен снять ещё и сейф, управляющий самолично проводил меня в подвал где за несколькими решётками и толстенной бронированной дверью и размещалось искомое. Больше всего времени понадобилось на то, чтобы перегрузить в стальной ящик содержимое ранца — кроме пиратских сокровищ я поместил туда и резервную «астролябию», ту, которую нашёл на разбитом корабле. После чего — получил бронзовый, со сложной бородкой номерной ключ с цепочкой для ношения на шее, конверт, содержащий секретное слово-пароль, дающее доступ к сейфу — и покинул банк. Облегчение, надо сказать, немалое — не надо больше думать о сохранности «клада», стальные решётки, замки и бдительная охрана сделают своё дело. Я собрался, было, пройтись по улицам Зурбагана — как и писал Грин, они имели по преимуществу кольцеобразное расположение и, чем ближе, к горным отрогам, тем чаще чередовались с неожиданными крутыми сходящими и нисходящими каменными лестницами, ведущими под темные арки или на брошенные через улицу мосты. По таким улочкам хотелось гулять беззаботно, наслаждаясь своеобразной интимностью города — но я вдруг почувствовал такую сильную усталость, причём не столько даже физическую, сколько душевную — что не мог больше думать ни о чём, кроме как вернуться поскорее под гостеприимный кров матушки Спуль. Что я и проделал, наняв извозчика и предъявив ему карточку с адресом. Поездка не заняла много времени, хотя попетлять по узким улочкам в объезд заменяющих иные переулки каменных лестниц пришлось изрядно. Но всё когда-нибудь заканчивается — и вот я уже стою на крыльце и оповещаю о своём прибытии стуком массивного медного дверного молотка в форме кабаньей головы.

Какое же это блаженство — попасть в заботливые руки хозяйки старого доброго, в настоящем британском стиле, пансиона! Меня проводили наверх, в мои апартаменты; словно по волшебству возник кувшин с горячей водой и чистейшее хрустящее полотенце, а принесшая их матушка Спуль осведомилась, что подать к столу — подогретое пиво с пряностями или глинтвейн? Ужин будет подан через четверть часа, в столовой внизу, если, разумеется, уважаемый гость не захочет ужинать в своих комнатах. Надо ли напоминать, что переговоры с ней (как, впрочем, и со всеми остальными в этом городе кроме мастера Валу) велись исключительно на языке жестов с вкраплением редких выученных мною местных слов? Это создавало некоторые неудобства — не чрезмерные, разумеется, однако достаточные для тго, чтобы напомнить о том, что именно изучение языка на ближайшее время — главная моя задача.

Но — к делу. У меня оставалось четверть часа на то, чтобы привести себя в порядок и переодеться — а пока я буду ужинать, она разведёт в гостиной наверху камин и перестелит постель. При этом она недовольно поджала губы в знак того, что мои дурные манеры — в самом деле, разве прилично воспитанному человеку придёт в голову валяться днём на покрывале, да ещё и в одежде? — не остались незамеченными.

Впрочем, я не обратил на невысказанный упрёк особого внимания — воображение было занято тем, что вот сейчас, утолив голод, поднимусь снова наверх, усядусь перед огнём в глубокое кресло, укрою ноги клетчатым пледом, и, как и несколько часов назад, перед вылазкой в город, предамся воспоминаниям.