Убить Гитлера

Глава 6. Преступник

Весь следующий день (18 ноября – воскресенье) Сергея не беспокоили. В малюсенькой тюремной камере-одиночке размером полтора на два с половиной метра была железная кровать, табурет и маленький стол. Небольшое зарешеченное окошко выходило в тюремный двор. Тюремщик объяснил ему, что днём на кровати лежать нельзя. Затем глянул на перевязанную ногу Сергея и поправился – тебе можно.

Днём его водили на перевязку. Фельдшер – по крайней мере на это Сергей надеялся – обработал рану какой-то мерзкой жидкостью, от которой исходил тошнотворный запах. Всего-то клок мяса вырвала пуля, а какая боль!

Сергей лежал на кровати, задрав больную ногу – чтобы надзиратели – если заглянут в окошко – видели его больную ногу, оправдывавшую дневное пребывание в кровати – и обдумывал стратегию поведения. Более всего его мучал вопрос – может, сказать, что он из будущего? Если бы он был в российской тюрьме, то так непременно бы и сделал. Но давать фору Австро-Венгрии не хотелось. Хотя… Какая в конце концов разница? Он может предупредить о покушении на эрцгерцога Фердинанда. Конечно, Гаврила Принцип ещё ребёнок, что с него взять. Отправят жить в Америку. Объяснить всем, что от Первой мировой никому хорошо не будет. Всё равно, к концу века вся Европа объединиться и станет своего рода сверхгосударством. Не будет Первой мировой, значит – не будет и Второй мировой. Объединение Европы наступит гораздо раньше. Польша… Что будет с Польшей? Так и будет мечтать о независимости? Османская империя? Сама, по доброй воле предоставит независимость народам, её населяющим? Если центр ослабит нажим – все они разбегутся? Значит, для объединения нужно пройти через разъединение? Сергей убедился в справедливости однажды услышанных слов – нельзя стать настоящим философом не побывав в тюрьме. Именно в такой клетке начинаешь заново обдумывать смысл жизни!

Еда была паршивая. То ли у него вкусы изменились, то ли в самом деле в прошлом веке так готовили, но ел с трудом.

На прогулку не выводили. Почему? В австрийской тюрьме нет прогулок? Или ему не полагается? Или какая-то другая причина?

Как ни странно это звучит, всю вторую половину дня Сергей маялся от скуки. Попросил газету, но ему отказали. Будет указание следователя – дадут газету. А пока – отдыхай.

Понедельник начался с шума и топота по коридору. Сергей ждал, когда его позовут. Нетерпение нарастало, ему хотелось, чтобы всё побыстрее началось и кончилось, ожидание было мучительно. Незнание времени также раздражало. Наконец, раздался лязг отпираемой двери, ему скомандовали «Руки за спину» и повели многочисленными коридорами, через многие железные двери, запертые внушительного вида замками.

После тесной камеры комната, куда его привели, казалась просторной. Два окна с решётками, шеренга из пяти стульев вдоль стены, противоположенной окну. Две двери – слева и справа. Ему велели сидеть и ждать.

Через минуту тюремщики ввели ещё трёх арестантов, и усадили на стулья. Все молчали, в воздухе чувствовалось напряжение подобное тому, какое бывает перед премьерой в театре.

В комнату зашли ещё три человека, среди них женщина, одетая в странного покроя серое пальто и шляпку. Один из сопровождавших её мужчин сказал ей что-то по-чешски.

Женщина вдруг улыбнулась жалкой улыбкой, какой побитая собака улыбается хозяину. Подошла к Сергею, неожиданно взяла его за руку и что-то сказала. Первое слово он понял, она назвала его имя – «Карел», точнее имя того, кем он сейчас стал. Женщина выдала ещё какую-то длинную фразу и попятилась.

В ту же секунду Сергей понял всё. Они привели жену Кубейки.

Человек, пришедший с женщиной сказал что-то резкое на чешском языке и тут же трое других арестантов вскочили. Их вывели в другую комнату.

Женщина продолжала что-то говорить, обращаясь то к сопровождавшим её людям, то к Сергею. Ей что-то отвечали, затем взяли под руку и вывели из комнаты.

– Занятно. Мы полагали, она тебя не узнает, а вышло наоборот – ты её не узнал. Занятно.

Говоривший кивнул конвоиру. Тут же руки Сергей оказались скрученными за спиной. Так и повели его за господином в тёмном, в тонкую полоску костюме.

Через пять минут он сидел на привеченном к полу табурете в уютном кабинете. Хозяин занял место за широким двутумбовым столом, покрытым зелёным сукном. Чернильный прибор, настольная лампа. За спиной хозяина кабинета – шкаф. Правее шкафа зарешеченное окно, выходящее на городскую улицу, у правой стены два свободных стула.

– Давай знакомиться. Меня зовут Герберт Шварц, я следователь по особо важным делам, буду вести твоё дело. Для начала разберёмся, по каким вопросам у нас есть полное согласие.

Он достал лист бумаги и вытащил из кармана пиджака автоматическую ручку. Дорогое удовольствие по тем временам, отметил Сергей.

– Итак. Зовут тебя Карел Кубейка. Или у тебя есть другой вариант имени?

Серей подтвердил, да, он Карел Кубейка.

– И родился ты 11 февраля 1869 года?

Сергей пожал плечами:

– Может быть. Не помню.

– Не помните свой день рождения? Пометим – не помнит, но не возражает. Семейное положение?

– Возможно, что женат. Так уверяла женщина, которую я видел четверть часа назад. Но я не помню её.

Следователь не удивился и записал сказанное Сергеем.

– Про детей тоже не помните?

– Нет. У меня странный провал в памяти.

Следователь ничему не удивлялся, лишь аккуратно записывал сказанные Сергеем слова в протокол.

– Ну а вероисповедание помните?

Сергей задумался – что сказать?

– Христианин. Точнее не помню. Возможно католик. А может – протестант.

– Родной язык какой?

– Немецкий.

И этому следователь не удивился. Спокойно записывал в протокол.

– Про родителей что-то можете сказать?

Сергей опять отрицательно покачал головой.

– Понятно. В школе учились?

– Я уже говорил – ничего не помню. У меня потеря памяти.

Следователь не спорил, записывал сказанное. Сергей всё более ощущал, что загоняет сам себя в тупик.

Через пол часа Герберт Шварц с удовольствием потёр руки и достал из портсигара папиросу.

– Угощайтесь.

– Спасибо, не курю.

– Как желаете.

Шварц закурил папиросу, откинулся на стуле и с посмотрел на Сергея с чувством превосходства. Сверху вниз.

– Завтра пригласим сюда самых квалифицированных докторов. У вас уникальная болезнь – не помните о себе ничего, кроме того, что было записано в вашем паспорте. Даже родной язык забыли. Родной язык забыли – кое-как понять можно, чего не случается в мире. Но как вы вдруг по-немецки заговорили, вот вопрос. Не было такого случая в медицинской науке – чтобы человека вдруг – положим, по голове ударили – заговорил на другом языке. Хорошо, что хоть на немецком, а то бы вдруг на каком-нибудь китайском – где бы переводчика искали? Кстати, госпожа Кубейка подтвердила, что её муж знал немецкий. Правда, плохо. Но это ничего, хоть что-то. Ещё, кстати, она говорила, что её муж много курил, а ты не куришь. Ни вчера, ни позавчера не вспоминал о папиросах, коридорные отметили, что табака не просил. Ну ладно, это мелочи. Из-за потери памяти забыл, что такое курить. Бывает. Ну а с какого момента хоть что-то помнишь?

Сергей сидел, опустив голову. Он готовился совсем к иному допросу. Следователю безразличны поступки Сергея? Или прежде хочет докопаться – кто же сидит перед ним? Начать молчанку? Собьёт ли это следователя?

– То, что в госпитале Милосердных сестёр был, помнишь?

Сергей усмехнулся оригинальному названию больницы. Говорить или молчать? Смириться, или попытаться каким-либо образом выбраться отсюда? Пока есть шанс…

Сергей кивнул.

– За что полицейского избил?

– Случайно…

– Полицейский Лангер рассказывал иначе. Его заинтересовал факт, что чех не понимает по-чешски. Спрашивал, что вы делали в городе. Вы рассказали, что приехали из Мюнхена на романтическое свидание. Имя дамы называть не будете? Понимаю, сам бы так поступил. Не настаиваю, честь дамы не должна пострадать. Но – увы – объявляю вам об открытии уголовно дела – нанесение тяжких телесных повреждений полицейскому, находившемуся при исполнении служебных обязанностей. Вот, познакомьтесь с постановлением о взятии вас под стражу.

Сергей не стал читать документ, который протянул ему Шварц. Только отметил, что почерк у следователя красивый.

– Ну а затем избили фельдшера. Он-то чем вам помешал? Никаких вопросов не задавал, собирался отпустить вас – несмотря на то, что вы были не здоровы. Накануне вас подобрали на вокзале в бессознательном состоянии, вы там ещё и наблевали, причём с желчью. Фельдшер Кристли, организовавший вашу отправку в госпиталь, обратил вниаие, что спиртным от потерявшего сознание не пахло. Мелочь, но важная. Подозревал отравление, но однозначно – без лабораторного анализа – подтвердить отказался. Так и написал в объяснительной – допускаю. Так что извините – в постановление о возбуждении уголовного дела вписываю ещё нанесение тяжёлых телесных повреждений фельдшеру Геллеру. Вот постановление о возбуждении уголовного дела, гляньте.

Зачем ему эти бумаги? Чего хочет этот усатый следователь?

– Понимаю, торопились на свидание. Чего не сделаешь ради дамы сердца. Ой, простите, забыл, что вы должны были уехать. У вас в кармане лежал билет в Нюренберг, хотя на на вокзале вы говорили, что едете из Бломберга в Вену. Потеря памяти, забыли, куда торопились.

Сергей мочал. Шварца это не смутило.

– И вот – самый жуткий эпизод. В вестибюле больницы вы вырываете из рук августейшей особы тросточку и наносите такой чудовищный удар, что Их Императорское Высочество пришлось госпитализировать.

– Императорское высочество? – Сергей чуть не подскочил. Мгновенно всё стало на место. Шикарное авто около больницы. Два офицера, дежуривших у дверей. Повелительный возглас «Halt»: вызвавший столь негативные эмоции у Сергея. Вот почему дело было тут же передано в Тайную полицию!

– Кто это был?

– Это был эрцгерцог Отто Франц Иосиф Карл Людвиг Мария Австрийский!

Казалось – ещё секунда и следователь Шварц подскочит и станет по стойке «смирно».

– Я не знал… Простите. Я глубоко сожалею. Передайте эрцгерцогу мои глубокие сожаления, раскаяние и пожелание скорейшего выздоровления…

Получилось глупо и нелепо. Он лепетал, словно нашкодивший подросток.

– Сомневаюсь, что эрцгерцог примет ваши сожаления. У него было некоторое недомогание, потому он и зашёл в госпиталь в сопровождении собственной медсестры. Вы же превратили небольшое недомогание в серьёзную болезнь.

– Он до сих пор в больнице?

– Нет, его перевезли вчера в родовое имение Вёринг на окраине Вены, туда же вызваны лучшие медики. Нападение на Его Императорское высочество будет вашим основным делом. Куда вы так торопились – не помните?

Теперь следователь сделал паузу, предлагаю Сергею сказать хоть что-то. Не дождавшись, продолжил.

– Я предполагаю, что торопился уехать. За день до этого ты убил паренька по имени Адольф Гитлер, и торопился исчезнуть. Но на вокзале тебе внезапно стало плохо и всё пошло наперекос. Если бы не тот нелепый обморок, да ещё и рвота – то ищи-свищи – к тому моменту, когда прояснилось, что речь идёт об убийстве – ты бы уже был в Баварии. А может в Саксонии – кто тебя знает. Пославшие тебя где-то прокололись по-крупному.

– Меня никто не посылал, – выпалил Сергей. И тут же пожалел. Получилось по поговорке – «на воре шапка горит».

– Верю. Охотно верю. Сегодня я верю каждому твоему слову. Верю даже, что ты и есть Карел Кубейка. Хотя очень странно и необычно – какой-то рядовой каретник в полминуты вырубил умелыми приёмами двух здоровых мужчин. Такое ощущение, что каретник где-то обучался мастерству рукопашного боя. А за день до этого и того хуже – зарезал шестнадцатилетнего паренька. Да как зарезал! Не менее четверти часа шёл рядом с ним, наверное, ещё и разговаривал. Никаких следов драки. Просто увидел, что место пустынное – и зарезал. Четыре удара ножом. Три из них – смертельные. Зарезать таким образом – ой как не просто! Я уже два десятка лет подобными делами занимаюсь, знаю, как и когда убивают. Одно с другим сочетается. Тот, кто может хладнокровно и профессионально зарезать шестнадцатилетнего паренька, в состоянии справится с парой полицейских. Так кто ты по национальности?

– Чех. Я уже говорил. Просто у меня потеря памяти.

– Тому, что потерял память – верю. Люди часто теряют память. В жизни бывает много событий, о которых не хочется помнить. Но вот тому, что ты чех – не верю. Очень любопытно, как ты сумел настолько изменить свою внешность, что госпожа Кубйка тебя за мужа приняла. Правда, сразу сказала – внешне похож идеально, но какой-то чужой. Ладно, не моё это дело, завтра медикам расскажешь, где это тебе операцию подобную сделали? Одно знаю – не в Австрии. У нас таких специалистов нет. Ты, кстати, какие ещё языки знаешь? Кроме немецкого?

– Никакие.

Шварц развёл руками.

– Не заставляй меня сомневаться в правдивости твоих слов. По-немецки ты говоришь чудесно. Даже баварский акцент легко узнаётся. Но говоришь как то иначе, чем говорят в Баварии. Какой-то ещё акцент примешался. Сдаётся, что акцент связан с твоим настоящим родным языком. Русским.

Сергей сжался в комок. Только бы Шварц не заметил.

Следователь некоторое время молчал. Словно давал возможность подследственному прийти в себя.

– В полиции Линца работает капитан Бренер. Умнейший человек. И очень решительный. Он быстро размножил твою фотографию и отправил десятки полицейских – всех, кого сумел, на проверку магазинов, кафе, прочих публичных мест. И не зря. Служащий на почте опознал тебя по фотографии. И не просто опознал, но и вспомнил, что 16-го числа, в день убийства, ты был на почте, написал и отправил в Россию три письма. Почтовый служащий допустил оплошность, и не отправил в тот день эти письма. Так что они попали к нам. Читаю первое письмо – и глазам своим не верю – автор, оказывается не каретник, а доктор! Бывал на лекциях уважаемого профессора медицины Петербургского университета, и не просто бывал, а обсуждал с ним злободневные вопросы. Далее шёл такой текст, что мне пришлось обращаться к помощи университетских профессоров! Они в один голос сказали – текст писал специалист! Открываю второе письмо – и ещё меньше верю своим глазам! Автор, оказывается – геолог. Был помощником известного учёного в геологических изысканиях, кои описывает с профессиональной подробностью. Сверх того, зачем-то сообщает, что он сейчас находится по дороге в Дормштат. Ну а после третьего письма я сказал себе – отныне я буду верить каждому слову этого человека. Деловое письмо, касающееся какого-то странного производства фейерверков. Неожиданно для нынешней России, согласитесь. Только что войну Японии проиграли, в стране революционеры творят безобразие, а тут о фейерверках беспокоятся. Не поверите, в субботний вечер пришлось отправлять по телеграфу в наше посольство в Петербурге шифрованную депешу. И знаете, что выяснилось? Не поверите, как и я в первый момент! Письмо адресовано подполковнику Отдельного Жандармского корпуса! Сюрприз за сюрпризом!

Следователь глубоко вдохнул и с довольным видом продолжил.

– Ещё хочу обратить твоё внимание, что письма писал человек, не просто свободно владеющий русским языком, но и хорошо владеющий пером. Изящный текст, лёгкий стиль. Вчера, в выходной день, разыскал специалиста по русской литературе и показал ему эти письма. Он посмотрел и выдал тут же – с Чеховым не сравниваю, но писал интеллигентный человек! Каретник – одним словом. И после этого не верить твоим словам?

Ещё одна пауза. Следователь ждёт реакции Сергея, но тот молчит.

– Может быть, ты чужие письма отправлял? Несколько человек – один из них врач, другой – геолог, третий – вроде бы деловой – дали тебе письма, чтобы ты их непременно из Линца отправил. Ты эти письма выучил наизусть… Ах, да, забыл – у тебя потеря памяти. Или ты письма оправил – и потом память потерял?

Казалась – ещё секунда и он расхохочется. Громко, раскатисто. Сергей перевёл внимание на чернильный прибор. Зачем он здесь? Следователь пользуется автоматической рукой. Остался как очевидец других времён?

– Мы о письмах позаботились. Сейчас их эксперты изучают. Как бы я не верил тебе, но странно, что один и тот же человек был бы и каретником, и доктором и геологом и деловым человеком. Какая-то тайнопись. Опять же, представь – ехать за тысячу километров, чтобы написать уважаемому профессору о новом лекарстве. Не очень логично.

Что случилось с настоящим каретником, скажешь? Ты уже понял – ещё день-другой, и всё прояснится. Ты мне одно слово скажи, я большего не требую. Как понимаешь, меня этот каретник интересует как прошлогодний снег. Так, праздное любопытство.

– Жив, – внезапно выпалил Сергей. Не думая. И тут же пожалел о сказанном. Каретник этот в двадцать первом веке прохлаждается – будь он не ладен.

– Вот и замечательно! Представлю тебе предварительные выводы. Буду не то что, предельно откровенен, буду недопустимо откровенен.

Ты – обычный шпион. В Линце у тебя была важная встреча. Для неё ты и изменил свою внешность, чтобы быть невероятно походить на того, чьи документы ты украл. Возможно, ты воспользовался документами того, кто был на тебя похож. Поэтому и появился на свет чех, не знающий чешский. У тебя была большая программа действий. Но что-то пошло не так. Возможно, случайным свидетелем вашей встречи стал этот паренёк – Адольф Гитлер. Глупый, ленивый переросток, мечтающий о богемной жизни. Семья бедная, на пенсию живут, а работать не идёт. По музыкальным салонам болтается, рисуночки мазюкает. А тут появилась возможность большой куш сорвать. Он представлял и думал, что это очень просто. Достаточно пригрозить. Сведения иногда равны золоту. То ли уж запросил слишком много, то ли запугал слишком сильно, но решили вы на него не тратиться. Я говорил тебе, что знаю – как непросто убить. Особенно того, с кем идёшь рядом. Такое убийство только со страха совершить можно. Подумаем – чего же такого вы боялись? Не пытайся скрыть, это нелепо – у тебя был напарник, в этом я уверен. Ему ты знак оставил – неподалёку от места, где ты тело Гитлера листьями присыпал, две розы лежали крест-на-крест. Ты их от дома нёс. Неспроста. Ну а дальше – напарник твой по какой-то причине решил и от тебя избавится. Что-то уж сильно пошло не так. Дал тебе яда, да не рассчитал. Организм у тебя сильный, вылез. Ну а утром ты решил броситься за ним вдогонку. Разобраться с напарником за вероломство, а заодно ноги подальше от места убийства унести. И опять не повезло. Случайно эрцгерцог Отто попался на пути. Невезучий ты.

Помолчал и вдруг сказал по-русски с сильным акцентом:

– Как правильно говорить тебе – Ваше Благородие или Ваше Высокобродие?

Сергей молчал.

– Подумай над тем, что я сказал. Теперь ты своих должен бояться больше, чем нас. Решиться на убийство своего же агента – такая веская причина нужна, что – не дай бог!

Сергей молчал, переваривая услышанное. Этому Шварцу детективы писать. Да, в конце случился «прокол» – не сумел вернуться. Один просчёт потащил за собой цепочку неприятных событий, количество которых нарастало лавиной. Досада, что письма не дошли, затмевала собой многие другие неудачи этих дней. Вариант перехвата писем аналитики прокручивали, только не с одновременным его арестом. Не думали, что возможно такое чудовищное совпадение: во-первых, не сумел вернуться, во-вторых тут же попался за убийство, в-третьих письма перехвачены, в четвёртых – тяжкая потеря сознания после срыва возвращения. Четыре карты из колоды вытащил – и все шестёрками оказались.

А теперь – целый букет, теперь будут терзать по лучшим рецептам инквизиции. И вдруг всплыло понимание – плохо его готовили к операции. Тому, как действовать в случае провала, уделили так мало внимания…

Раскрылась дверь и Сергей увидел человека с шикарными усами и бакенбардами. Шварц вскочил.

– Допрашиваю задержанного, господин генерал.

Генерал пристально посмотрел на Сергея.

– Говорит что-нибудь?

– Очень мало. Я задал ему примерно девяносто вопросов. Из них на восемьдесят он ответа не дал, или дал такой ответ, который невозможно принять. Но здесь тот случай, когда молчание бывает более красноречиво, чем слова. Отдельные его слова и реплики говорят о нём красноречивее, чем многословные тирады. Вот, например, господин генерал, – Шварц указал, на фразу, записанную на одном из листов допроса.

– Передайте эрцгерцогу мои сожаления, – прочитал вслух генерал. Повернулся к Сергею и изобразил на лице страшную гримасу.

- Тебе что, эрцгерцог ровня, что ты ему сожаления передаёшь?

Казалось, он сейчас начнёт хлестать Сергея по лицу. Сергей опустил голову. Но не от того, что боялся ударов, а от того, что пришло понимание ещё одного прокола. Он не имел права так говорить по отношению к представителю другого сословия. Он в обществе, где сословные границы реальны и строго соблюдаются.

– Очень важная фраза, господин генерал. Она – вне всяких сомнений указывает, что этот господин привык к общению в таких кругах, в которых нормальным считается сказать подобную фразу представителю высшей аристократии. Не удивлюсь, если в его доме великие князья бывали. Так что перед нами, скорее всего, какой-либо молодой граф сидит. И притом, большой либерал. Считает себя в высшей степени благородным человеком, потому, что научился не замечать у окружения низкие чины. Более высокие чины, чем есть у него – редкость. Отсюда и сожаления, словно он случайно бокал шампанского опрокинул на брюки зашедшего к нему на часок князя. С другой стороны – эка невидаль – кому-то зубы выбил. Российский подход. К нему в дом полицейский с плохой новостью зайти побоится – кабы по зубам не получить от этого либерала.

Сергей дёрнулся. Пусть сколько угодно оскорбляют его, но не Россию! И тут же взял себя в руки. Молчать. Молчать, чтобы они не говорили.

–