Тьма. Том 5

Глава 14

Сетевая волна «100», передача «Добрым утро не бывает!»

— И-и-и! Доброе утро, сонное царство!

— Хотя все знают, что утро не бывает добрым!

— И это снова мы на волнах нашего сетевого радио. С вами Александр Пискарёв!

— И Анна Лоскутова!

— Прямиком из Серых земель, откуда не доходят сигналы, только гробы и караваны! Впрочем, это, конечно же, всех устраивает!

— А мы продолжаем следить за новостями с Большой Земли! Привет, Большая Земля! Есть кто? Что вы там устроили, кстати⁈

— А что они устроили?

— Саша, ты что, новости не смотрел?

— Я пил чай. Утром, Аня, это… Ну, в любом случае, важнее новостей!

— Сложно не согласиться, но, выходит, Саша — единственный пень, ещё не знающий, что сегодня происходит на Греческом море. А там в ничейных водах решили пободаться русские корабли и греческие лоханки…

— Стой, а почему не наоборот?

— Потому что родину надо любить, Саша! У нас — смелые витязи, могучие воины и горделивые корабли. У них — хилые вояки, трусливые легионер… чики! Легионерчики, да! Ну и, конечно, дырявые корыта.

— Слушай, Ань, а победили корыта или горделивые корабли, а то я волнуюсь чего-то!..

— Кто победил, неясно. Но посреди этого безумия, по волнам начинающейся войны, шёл сам «Автократорос Леон Исаур»!

— Так он же умер!..

— Кто?

— Автократорос…

— Какой?

— Который Леон Исаур…

— Давно?

— Да прилично уже… В середине восьмого века!

— Да? Ну, может, это следующий? У нынешнего порядковый номер 001302324, а порт приписки Трапезунд. Все его уже выучили, пока ты чай пил!

— Фух! Ты про корабль! А я-то думал, когда его поднять успели, и главное — зачем?.. И почему мёртвый ромейский император по морю ходит?

— Саша, ты всё пропустил! Там такой невероятный замес был! А в конце — (с придыханием) любовь!..

(звук кашля на заднем плане)

— Ну а пока Саша откашливается от чая, которым поперхнулся, мы послушаем песню ватаги «Ёлки-моталки», которая называется «Поцелуи над морем!»… Мне кажется, отлично подходит!

Звук боевого самолёта я не перепутаю ни с чем. На границе с Тьмой он нёс надежду на передышку и возвещал, что кавалерия близко. Поэтому, когда за окном каюты проревел истребитель, я вскочил с кровати свежим, бодрым и готовым ко всему.

Даже застрелиться, если прикажут — но тут с оговорками, конечно…

Но я был не на границе, а в каюте корабля. Очень престижной и дорогой каюте. И я бы с ещё удовольствием понежился на мягкой, как пух, кровати… Вот только сна ни в одном глазу не осталось.

Быстро одевшись, я вышел в гостиную. И, сцапав бутылочку с водой из бара, сел за стол.

Из душа неслись звуки льющейся воды и мелодичное пение. А через десять секунд оттуда выглянула раскрасневшаяся от пара Авелина в полотенце. Стараясь не думать о том, что под ним, я очень по-дружески отсалютовал ей водой.

— Доброе утро! На завтрак? — спросила девушка, очаровательно тряхнув мокрыми волосами.

— Доброе! Да, давай сходим! — согласился я.

— А что за шум был? — крикнула Авелина, уже снова скрывшись в душе.

— Похоже на самолёт. Пролетел совсем рядом! — отозвался я.

— А разве они летают так низко? — удивилась девушка.

— Военные и ещё ниже летают… — допив воду, я поставил пустую бутылку на стол…

И почувствовал на себе взгляд.

Очень настойчивый взгляд.

Заглянув под стол, я обнаружил в тени скатерти два глаза. И смотрели они на меня, почти не мигая.

— Проголодался? — спросил я.

— Муауа! — жалобно отозвался Тёма, чей аппетит на морском воздухе усилился пуще прежнего.

— Сейчас наложу! — пообещал я.

Разворошив сумку, я достал почти опустевшую упаковку корма и две миски. Корм высыпал в одну, а в другую — налил воды, и вскоре из-под стола раздался жизнерадостный хруст.

Следом за Авелиной душ занял я, но, в отличие от девушки, у меня гигиенические процедуры не заняли много времени. И через пять минут мы уже вышли в коридор «княжеской палубы», направляясь к местному симпосиуму, то есть в столовую.

Верю ли я в случайности? Если честно, то нет. Не верю. Любое событие приводит к какому-то результату, который тянет за собой новое событие — и так далее. Эта цепочка бесконечна. Поэтому любая «случайность» — лишь результат стечения вполне определённых обстоятельств, который можно было бы просчитать.

Можно было бы, но нет. Не хватило знаний и информации.

Когда мы вышли на лестницу, внизу, откуда-то из технических помещений корабля, показались двое мужчин. Один, кстати, был вооружён автоматом, который я видел в памятке пограничника — греческий «зеус».

А главное, оба этих человека были мне знакомы.

Первым был тот носатый, который вчера смотрел на нас с Авелиной, как на отбросы.

А вот второй…

Вторым был проклинатель, который отправил меня на лекарскую койку в Сочи!

И пусть Мария Михайловна писала мне вчера вечером, что он был убит при попытке выйти в море, однако я не удивился. Всякие гады, как известно, отличаются высокой живучестью. И этот, похоже, не был исключением.

В следующую секунду я схватил Авелину за руку и дёрнул обратно в коридор. До того, как эти двое внизу успеют нас заметить.

Рядом с выходом на лестницу располагалась ниша, где стояла кадка с растущей пальмой. Туда-то я и утянул ничего не понимающую Покровскую.

— Что ты делаешь? — прошептала она, оказавшись до неприличия близко ко мне.

— Внизу проклинатель из Сочи. И тот вчерашний грек, который считает нас оборванцами, — объяснил я. — Проклинатель вооружён.

— Оружие же на корабле надо сдавать! — удивилась Авелина, настороженно прислушиваясь к голосам на лестнице.

— Что позволено Юпитеру, не позволено быку! — коротко пояснил я.

Голоса приближались.

— А если заметят? — Авелина так вцепилась в висевший на шее короб с артефактом, что костяшки пальцев побелели.

Ещё раз оглядев нишу, я вынужден был признать: укрытие и вправду так себе. Если эти двое на лестнице — опытные разведчики, то заметят нас обязательно.

Но что было делать?

— Не знаю… — честно сказал я.

Между тем, голоса стали громче. Лестница начиналась в конце коридора, и до того, как из-за угла появятся два грека, оставались считанные секунды.

А в голову из всех возможных способов скрыть лицо, на ум лезли только глупые рецепты из фильмов и книг.

Паника, мешая думать, начинала захлёстывать мозг. В голове молоточками стучали сожаления о том, что мы с Авелиной не побежали обратно в каюту — хотя, честно говоря, мы просто не успели бы добежать. А ещё в мозг долбились мысли о том, как такое случилось, и что с нами будет.

Впрочем, я и так знал, что с нами будет.

Носатый, может, ещё пройдёт мимо. Сомневаюсь, что он будет мешать личную неприязнь с делами. С другой стороны, этот тип с гарантией заинтересуется, что мы там делаем за кадкой. Обычно люди ведь в нишах не прячутся. И если у него появятся хоть какие-то подозрения…

Впрочем, проклинатель, заметив нас, почти гарантированно узнает меня! Мы смотрели друг на друга в Сочи достаточно долго, чтобы запомнить лица. И что он сделает? Правильно, перечеркнёт одной очередью все мои планы на будущее.

И на жизнь, в целом. И не только мою, но и Авелинину.

А у меня даже «пушка» с собой нет. Только артефакт Авелины. Но надолго ли хватит его защиты?

— Что делать? — шепнула девушка.

— Я… — мысли в голове были всё те же, так что я решил воспользоваться тем, что имею. — А сейчас, главное, не сопротивляйся!..

А потом резко прижал девушку к стене, обнял за талию и, наклонившись, поцеловал. Авелина дёрнулась раз, другой… Жарким упругим телом прижалась ко мне…

Между тем, топот шагов сзади утих. Греки поравнялись с нашей нишей, заметили, видимо, мой затылок и почти скрытую за моими плечами Авелину, задумались…

И не одобрили, это точно! Я даже услышал голос носатого, полный презрения и отвращения:

— О пос та зоа… И нэ йа на йэла́н и ко́тэс!*

— Э йнай аэдиастико́на койта́с!** — осуждающе добавил проклинатель.

— Мэн то ка́нэйс аўто́… Па́эй!*** — брезгливо отозвался носатый.

А затем в коридоре снова раздались шаги: значит, греки пошли дальше. Ну а я оторвался от губ Авелины, ощущая головокружение то ли от близкой опасности, то ли от взрыва гормонов. И, стараясь загладить неловкость, быстро шепнул:

— Прости, так было надо!

После чего осторожно выглянул из-за края ниши в коридор.

Две фигуры удалялись. И шли они прямо туда, где, насколько я помнил, располагалось корабельное хранилище ценностей.

К слову, там же лежал мой «пушок» с патронами.

Сзади подкралась Авелина и, выглянув, тут же спряталась в нише. А затем едва заметно тронула меня за руку.

— У них нерукотворный артефакт, — шепнула она.

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Яйцо такое же… Они как бы отзываются друг на друга, — пояснила Покровская. — Если знаешь, где смотреть, легко понять.

Я бы, наверное, посомневался в её словах. Но ведь проклинатель из Сочи участвовал в похищении тамги.

А носатый? Кто мешает ему быть греческим скрытнем? Тем самым, которого мы ловим?

Тем более, вчера, пока мы гуляли с Авелиной, я узнал этот корабль. Я же видел его. Только не сразу вспомнил, где. А сейчас наконец-то вспомнил.

В Эмбе. Когда обыскивал брошенную машину у порта.

На странице с церковными новостями где-то пол-листа занимала реклама. И там, среди других фотографий, был этот чёртов корабль!..

Даже название на борту можно было разглядеть…

Интересно, этот грек с самого начала планировал сюда попасть? Или это был запасной вариант? Ответа я не знал, но, думаю, сотрудники ПУПа и РУТа тоже не смотрели на рекламу, а искали шифровки в тексте.

К сожалению, наше внимание, даже в этом мире, научилось игнорировать рекламные объявления. А уж такая архаика, как вставка-рекламаре в бумажном издании, и вовсе не имела шансов быть замеченной.

— Ты мне не веришь? — между тем, уточнила Авелина.

— Верю… — ответил я и повторил, задумчиво глядя на стену коридора: — Тебе верю…

— И что теперь? Почему они с оружием? — прошептала девушка.

— Это скрытень, которого мы искали, — сказал я, когда пазл в голове окончательно сошёлся. — С тем самым украденным артефактом.

— Всё-таки это проклинатель? — нахмурила лоб Авелина.

— Нет. Грек, который вчера нос от нас воротил…

— И что теперь? — закусила губу Покровская.

— Я думаю… — ответил я. — Думаю… Подожди…

Легче всего в такой ситуации сделать вид, что тебя это не касается. И тут никакие слова о патриотизме и чувстве долга не работают. Потому что ты не готов! Это на службе ты думаешь о деле, просчитываешь, как будешь — и как должен — действовать…

А на отдыхе твоя голова занята другими мыслями. Ты просто не готов к тому, что сейчас случится что-то опасное, необычное или связанное со службой.

Надо успеть переключиться, надо начать думать иначе… А это сложно.

И я бы, наверно, не пошёл на риск, тем более, когда рядом Авелина…

Если бы не слова Иванова о предсказании.

«Вернуть тамгу сможет тот, кто будет лично помогать мне в Ишиме».

И сейчас на чёртовом корабле из всех «помощников» были только я и Авелина. Ну а ещё Тёма.

А если я правильно всё понимаю, военные самолёты за окном ревели не просто так. Касаясь спиной стены, я чувствовал вибрацию судна, идущего куда-то на всех парах.

Куда?

Само собой, на юг. Как при этом корабль собирается прорываться через границу, я понятия не имел.

Однако понимал, что если не попытаюсь сейчас, дальше будет поздно. Древний артефакт уплывёт в Ромейскую империю, и вытащить его оттуда будет невозможно. Имперские греки в этом мире отличались паталогической жадностью.

И страшной, на грани паранойи, подозрительностью.

А ещё над Греческим морем ветра дуют с юга на север. Почти всегда.

Но сегодня было не «почти», а то самое «всегда». Ветер дул в сторону Руси.

И сейчас на развлекательной террасе, на корме корабля, греческий работник надувал воздушный шар, на котором за малую денежку поднимал в небо всех желающих.

Относительно малую денежку, конечно: на суше это развлечение обошлось бы раз в пять дешевле.

Говорю же, греки в этом мире ужасно жадные. Наверно, потому что имперцы.

— Ты бежишь сейчас на террасу, где всякие развлечения… — наконец, сказал я Авелине, выглядывая в коридор и проверяя, успели ли уйти два грека. — Там есть воздушный шар… Так вот… Можешь его хозяину всё, что угодно, наплести! Предложи любые деньги, но заставь его подготовить шар к полёту! И как можно скорее!

— А ты? — расширив глаза, Авелина вцепилась мне в руку, а её сердце так громко стучало, что я его слышал. — Что ты задумал, Федь?

— А я пойду за ними, — смирившись со своим выбором, кивнул я в сторону коридора.

— Это опасно! Не смей! — побледнев, горячо зашептала девушка. — Прошу тебя, Федь! Я не прощу тебя, если ты умрёшь!

— Ну да, риск есть… — согласился я. — Но выбора-то нет… Либо сейчас, либо никогда. Правильно?

— Но…

— Не спорь, очень тебя прошу! — сказал я Авелине, отцепляя дрожащие тонкие пальчики с рукава. — Пожалуйста, сделай, что я попросил. И защиту настрой на шар. Нам нужно вырваться! Пожалуйста!

— Хорошо… Только будь осторожен! — вновь закусив губу, Авелина тут же отвернулась.

— Буду… — не очень убедительно пообещал я.

А потом выскользнул в коридор и, стараясь не грохотать ногами по ковровой дорожке, побежал к дверям в следующий отсек, за которыми скрылись греки. По пути я мысленно призывал Тёму: его помощь точно не будет лишней.

Да и надо успеть его забрать с корабля, если у меня всё получится.

А если не получится — им с Авелиной нужно успеть уйти.

Хотя бы без меня.

Между тем, два грека спокойно прошли через весь коридор, остановившись только перед последними дверями. Когда мы только прибыли на корабль, именно туда отнесли моего «пушка». Здесь-то и располагалось хранилище для ценностей и личного оружия.

Перед дверями в хранилище стоял стол, за которым сидел охранник. Ещё четверо вооружённых членом экипажа прятались в двух защищённых нишах.

И, как я успел заметить, когда сдавал «пушка», ещё несколько человек дежурили внутри. Чтобы открыть хранилище, тогда пришлось звать начальника охраны корабля. Именно у него хранился ключ, чтобы отпереть механическую часть замка.

И даже с ключом требовалось ещё ввести код в электронную часть…

Осторожно заглянув в щель двери между двумя отсеками коридора, я застал разговор двух греков с охранниками. Судя по гербам на форме охраны, они принадлежали к какому-то греческому роду. Поэтому, видимо, не желали даже слушать «носатого» и проклинателя.

Насколько я успел узнать из разговоров с Ивановым во время автопробега, знатные рода в Ромейской империи имели куда большую власть, чем на Руси. И если у нас царь был самодержцем, а опричнина обладала непререкаемым авторитетом, то греческие шпионы не всегда имели влияние на греческую же знать.

И это, как минимум, объясняло ту странную картину, которую я видел. Хоть «носатый» и создал в воздухе светящийся знак, охрана явно не планировала его пускать. И разговор, между тем, шёл на всё более повышенных тонах.

«Носатый» потерял терпение спустя пять минут. И выпустил несколько плетений, одно из которых опутало сидящего за столом охранника, а остальные — ударили в защищённые ниши.

Защита выдержала первое попадание, и спустя секунду оттуда открыли огонь на поражение. Проклинатель тоже начал стрелять в ответ, укрывшись за щитом «носатого». При этом оба шпиона продолжали кидать плетения в охрану.

Одно из них подожгло стену и ковровую дорожку. Яростно взвыла сирена, и с потолка, из разбрызгивателей, тугими струями полилась вода.

И в этот же момент корабль содрогнулся, будто столкнулся с чем-то. От удара я чуть не вылетел за дверь, удержавшись лишь в последний момент. Для этого пришлось даже упасть на колени.

Звуки боя у хранилища стали только громче. А когда я снова попытался приоткрыть дверь, та оказалась заблокирована.

— Чёрт! — возмутился я. — Чёртов пожар!

Похоже, сработала автоматика. И когда отсек разблокируется — я не знал. Но мне очень надо было попасть к хранилищу! Я попытался вспомнить, что там было за дверью…

А там, перед хранилищем, был перпендикулярный коридор. И, кажется, двумя концами он упирался в оба борта корабля.

А в нём — два панорамных окна. И окна не выглядели бронированными. Они были, конечно, толстыми, но я вполне мог бы их разбить…

Тем более, на стене неподалёку от меня имелся пожарный стенд. А там нашлась лопата, топор и огнетушитель. Стенд был закрыт толстой металлической крышкой, но, когда зазвучали сирены, она сама, на автомате, видимо, отщёлкнулась.

А тут ещё и дверь одной из кают начала открываться… Миг спустя оттуда выглянула испуганная женщина-двусердая лет тридцати. А следом за ней — мужчина чуть постарше с решительно сжатыми челюстями.

— Это пожар, Лёша! Надо следовать технике безопасности! — пытаясь глубоко дышать, воскликнула женщина.

— Да не переживай, без нас потушат! — отозвался мужчина.

…И тут увидел меня с топором:

— А ну стоять, поганец!

С этими словами мужчина выставил щит, который я бы точно не пробил. Не с моими-то силёнками. И, как назло, этот щит перегородил весь коридор.

Оставалось только зубами скрипеть! Если бы удалось как-то проскользнуть в их каюту, я бы попытался добраться до окна в отсеке хранилища.

А так…

— Вы кто такой, сударь? Назовитесь! — потребовал, между тем, мужчина.

— Да что же это творится⁈ — ещё больше занервничала его спутница, и её обширная грудь над тонкой талией заколыхалась.

К счастью, в этот день я шёл не купаться, а на завтрак. И у меня в карманах было всё то, что я постоянно таскал с собой: связка ключей, немного наличности и — ярлык опричников! Я пытался его и после Эмбы отдать Иванову, но… Иван Иванович каждый раз возвращал мне ярлык со словами, что ещё может пригодиться.

И вот, пригодился.

Поспешно вытащив знак опричнины, я показал его мужчине.

— Уберите щит и пропустите меня в вашу комнату! — приказал я.

— Хм… Простите, сударь! — отозвался тот, сразу же разрывая плетение. — Не знал…

— Всё в порядке, сударь! — при моём приближении эти двое отстранились, вжавшись спинами в стену, и я без проблем вошёл в каюту.

Семейный номер: гостиная, спальня и кабинет. Причём окно в кабинете было ближе всего к переборке перед хранилищем.

— Я открою окно в кабинете! — сообщил я. — Не закрывайте его обратно!

— Хорошо, сударь! — кивнул мужчина. — Если хотите, можем и дверь к номеру оставить открытой.

— Её можно открыть изнутри без ключа? — спросил я.

— Да, там замочек! — сообщила женщина, а мужчина закивал.

— Тогда не будем подвергать ваши вещи опасности! — решил я и, отпустив хозяев каюты, двинулся к месту действия.

Открыть окно было сложно. Запоры на нём будто специально делали так, чтобы усложнить жизнь пассажирам. И, возможно, так оно и было. Это же корабль. Мало ли куда во время шторма волна добивает…

— Сударь, там есть дверь на балкон! — осторожно заглянула в кабинет женщина, видимо, услышавшая мои сдавленные ругательства. — Из гостиной, за шторами!..

Оказалось, парочка так и не ушла из номера. Похоже, наблюдать за мной было куда интереснее.

— Благодарю за содействие! — стараясь держать уверенный вид, я вернулся в гостиную и заглянул за тяжёлую штору.

Дверь и в самом деле была. С круглой вращающейся ручкой. Стоило повернуть её на один оборот, как тяжёлая створка со скрипом открылась.

По внешней стороне борта шли балконы. В нашем с Авелиной номере их не было. А вот ближе к корме и к носу — имелись. При этом внешняя часть балконов покоилась на металлической балке, которая проходила где-то в метре от борта.

Там, где балкон заканчивался, балка широкой дугой тянулась дальше, плавно уходя в борт. Как раз в месте переборки между отсеками. До окна можно было легко дотянуться. Вот только страшно было, аж жуть брала…

Тем более, на высоте дул хороший такой ветерок. Когда гуляешь по солнечной палубе, он почему-то не настолько остро ощущается. А вот когда тебе предстоит пройти по балке, шириной не больше тридцати сантиметров, над пропастью в море…

В этом случае, конечно, напрягает всё подряд. И даже ветер.

А особенно напрягают два боевых чёлна с флагами Руси, которые идут почти вплотную к нашему туристическому кораблю. И если один чёлн был метрах в сорока, то второй практически прижимался к борту лайнера.

А, судя по вмятинам на борту, уже разочек приложился.

Выглянув за ограждение, я успел заметить туристов на других балконах и солнечной палубе. Опознать их было несложно по рукам, в которых были зажаты трубки. Как подсказывала память Андрея, в его мире тоже хватало особо умных, которые вместо того, чтобы спасаться или искать безопасное место, кидались снимать всё интересное.

Чтобы, наверно, прямо перед смертью успеть выложить в сеть.

Выбросив людей из головы, я посмотрел на балку и свой дальнейший маршрут. Затем убрал топор за пояс, чтобы не вывалился, и, ругаясь сквозь зубы, полез на ограждение.

— Страшно-то как, ять-переять… — пробормотал я, стоя на узкой стальной полоске под порывами хулиганистого ветра.

Прямо подо мной открывался отличный вид на пограничный русский чёлн. И меня там, кстати, успели заметить. Вот только заметившие матросы не спешили обо мне докладывать. Да и не могли, наверно: заняты были.

По ним ведь регулярно стреляли с борта нашего корабля.

Я ещё разок ругнулся… А потом встал на краю балки и, выставив руки, «упал» в сторону борта. Вот так, раскорячившись, я и двинулся дальше: приставным шагом в сторону окна.

Пройти успел полпути, когда русский чёлн внизу пошёл в «навал» на наш корабль. Я с ужасом смотрел, как уменьшается расстояние между бортами. Лайнер, конечно, огромный, и сильно трясти его не будет. Но для меня, балансирующего под порывами ветра за бортом, хватит с головой…

Понимая, что удар почти неизбежен, я оттолкнулся от стены, а затем почти упал на балку, обхватив её руками.

Снизу донёсся скрежет и треск, борта соприкоснулись, лайнер дёрнулся, и я вместе с ним… От адреналина и страха меня трясло, но разлёживаться было некогда. Я снова встал, снова упёрся в стену — и пошёл дальше.

Балка постепенно слилась с корпусом. И я оказался на последней треугольной площадке перед целью. Окно было совсем близко, рукой подать. Но что дальше-то?

Закончился ли бой внутри? Прошли ли греки дальше? Или победила охрана, и она встретит меня плотным огнём?

Можно было, конечно, попросить Тёму проверить. Вот только ему даже появиться было неоткуда: на солнечной стороне борта не мелькало ни единой тени.

Решившись, я размахнулся топором, а потом обрушил обух на стекло. То пошло мелкими трещинами, но устояло. Пробить его удалось только с пятого раза. А потом пришлось ещё какое-то время расчищать дыру топором, чтобы не осталось крупных осколков.

Сложнее всего было сделать тот последний шаг. Пока я бил окно, постоянно представлял себе, как оттуда высовывается кто-нибудь из греков и всаживает в меня короткую очередь.

Однако на мой вопиющий вандализм никто не отреагировал. И теперь я боялся, что меня встретят уже внутри, когда я весь такой красивый сунусь в оконный проём.

А ещё в голове мелькали картины, как при попытке влезть я срываюсь и лечу вниз. А высота-то здесь немаленькая: можно переломать себе всё, что не надо, при ударе об воду.

К счастью, времени на рефлексии у меня было мало. Поэтому, сделав три глубоких вздоха, я прижался лицом к стене и — шагнул в пустоту, всем телом потянувшись к оконному проёму.

Удалось зацепиться рукой. Пальцы впились в металлическую раму, заставив тело замереть в неестественном положении: одна нога ещё на балке, а другая уже ищет опору на окне, практически в шпагате.

Ещё пара судорожных вздохов, я отталкиваюсь левой ногой…

И вползаю в коридор перед хранилищем, мысленно скуля от ужаса.

Первые секунды я провёл, прижавшись к стене: тело дрожало, пальцы непроизвольно скрючивало. Но страх, как ни странно, подарил резкий прилив сил. Взяв себя в руки, я продышался и поторопился в сторону хранилища, откуда доносилась стрельба.

Греки уже прорвались внутрь, одолев внешнюю охрану. Защищённые ниши были уничтожены, стол разнесён в щепки. Тела охранников валялись на полу, а за ними зияла раскрытая дверь в хранилище.

Ближе всего к ней лежал охранник, который раньше сидел за столом. Судя по всему, код от двери ввёл именно он. Однако щадить его не стали: пустили пулю в затылок.

— Тёма! — позвал я, и кот появился в тени одной из разрушенных ниш.

— Нам нужен артефакт, слышишь? — спросил я. — Он, наверно, в каком-то чехле или в коробке. Скорее всего, у носатого кудрявого грека.

Все слова я сопровождал мысленными образами. Давно подметил: кот так лучше меня понимает.

— Только проверь! И, если получится, принеси! Но не насторожи грека! И собой не рискуй!

— Муара фр-р-р-р-р! — едва слышно отозвался кот с какой-то отрицательной интонацией.

— Почему? — удивился я.

— Мяф! Мур-р-р! — положив передние лапы мне на колени, Тёма транслировал в мозг какую-то мешанину из образов.

Но общий смысл я уловил. Тёма просто не мог взять нерукотворный артефакт. Не мог к нему даже прикоснуться.

— Хорошо. Просто найди его и скажи, где! — попросил я.

А потом вдруг чётко увидел в голове металлический круг, лежащий на полу хранилища. Старый, судя по всему, но очень ровный. Слишком ровный для мастеров монгольской эпохи. Такое могли отлить лишь после появления станков и точных измерительных приборов.

На круге был виден круг с хвостиком, похожий на ключ. Я даже смутно вспомнил название из гимназического курса: «Сүүлтэй онги» или как-то так.

Одна из двух фигур, которые использовал Джучи-хан: как печать, как символ на груди воинов, как знак на стягах…

Тряхнув головой, я прочистил мозги от сеанса связи с котом. И, подобравшись к проходу в хранилище, осторожно заглянул внутрь.

А внутри бой был в самом разгаре. Охрана здесь держалась профессионально. Большинство стеллажей с вещами пассажиров уже превратились в щепки, но трое бойцов всё ещё прикрывали хранилище, заливая шпионов дождём из свинца.

И да, у них неплохо получалось. У носатого вся одежда была изорвана и слегка закопчена. Правда, ран я на его теле не увидел: похоже, этот гад сумел выжить при каком-то локальном взрыве.

А у проклинателя плечо было в крови. Он сидел позади «носатого» за металлическим ящиком, а рядом с ним на полу лежала…

Тамга.

Именно такая, какой мне её и показал Тёма.

Рядом виднелись две половинки металлического ящичка. На его внутренней стороне были высечены руны. Видимо, в этом-то ящичке тамгу и перевозили.

— Тёма, принеси мне «пушка» и сумку с патронами… — тихо попросил я кота. — Сможешь?

Тот на миг задумался, уставившись в одну точку… А потом моргнул, скользнул к ближайшей тени и пропал.

Через пару секунд он вернулся с моим револьвером. А затем снова метнулся к тени и, на сей раз, притащил в зубах небольшой пакет, где лежали остатки моих патронов.

Три артефактных и десяток обычных.

Быстро зарядив револьвер, я указал Тёме на проклинателя и попросил:

— Отвлеки его, если он вдруг меня увидит… Но сам будь осторожен!

К счастью, внимание грека целиком занимали противники, а не тамга, которую его оставили охранять. И хотя охранников уже почти добили, я очень надеялся, что те подарят мне ещё несколько минут.

Пригибаясь, я рванул в сторону артефакта, держа в руке револьвер и целясь в проклинателя. А тот внимательно наблюдал, как носатый уничтожает щит над тремя охранниками, и не замечал меня.

Я почти успел…

Но в последний миг проклинатель резко повернулся ко мне. И одновременно навёл автомат.

А следом произошло сразу несколько событий.

Сначала Тёма, выскочив из тени ящика, полоснул проклинателя по ноге, отчего тот взвизгнул и не успел прицелиться в меня.

Корабль заскрипел и застонал: видимо, его решили испытать на прочность пограничники Руси. Откуда-то снаружи даже долетел звук взрыва.

А охранники втроём обрушили на носатого грека целый шквал огня…

И во всём этом шуме хлопки «пушка», выпускавшего пули в проклинателя, остались незамеченными.

Когда я опустил пистолет с пустым барабаном, проклинатель так и сидел, облокотившись на ящик. Вот только в нём появилась парочка новых отверстий.

В животе и в правой верхней части груди.

И стрелять он уже не мог. Куда больше его занимала кровь, заливающая лёгкое. А я рванул к ящичку и, схватив обе его половинки, закинул тамгу внутрь. Сам ящичек я, недолго думая, сунул за пояс штанов. Пришлось подтянуть пояс, но это была хоть какая-то страховка, что бесценная тамга меня не коснётся. Похоже, её не просто так сразу не подняли с пола. Всё-таки с могущественными артефактами лучше держать ухо востро.

А затем, не теряя больше ни секунды, я кинулся к выходу. Надо было поторопиться, пока второй грек ещё занят охраной.

Выскочив в коридор, я приказал Тёме найти Авелину и быть с ней, а сам подбежал к разбитому окну и выглянул. Ситуация снаружи изменилась прямо-таки радикально.

Во-первых, откуда-то появились греческие корабли, которые шли прямым курсом на русских пограничников и оттесняли их от лайнера.

Во-вторых, вокруг нас нарезал круги десяток вертолётов, парочка из которых были военными, а остальные — гражданскими.

А, кроме того, мимо с рёвом пронёсся военный самолёт. Скорее всего, тоже греческий.

Похоже, «Автократорос Леон Исаур» успел прорваться через границу Руси. И теперь его прикрывал невесть откуда взявшийся греческий флот. Впрочем, русский флот тоже виднелся, но ещё только на подходе. И не пограничные чёлны, а серьёзные боевые корабли.

Пока всё ограничивалось противостоянием без выстрелов. Но напряжение висело в воздухе: обе стороны были готовы к схватке. Я отступил к дальнему от балки краю окна, набираясь решимости…

И в этот момент в коридор вывалился проклинатель.

Который и на ноги-то встать не должен был, зараза живучая…

Он резко вскинул автомат, окрысив породистое лицо. И это стало для меня лучшим стимулом… Я рванул вперёд и прыгнул на балку, вытянувшись в струнку и отчаянно надеясь хоть как-то зацепиться. Металл больно ударил в грудь, заставив вскрикнуть, а топор выскользнул из-за пояса и полетел вниз, в бездонное синее море. А я сжал зубы и, не давая себе ни секунды передышки, начал карабкаться.

На балке я представлял собой идеальную мишень. И мне это очень не нравилось. Настолько, что даже коробка с тамгой, врезавшаяся в самый чувствительный мужской орган, не помешала. От страха за свою жизнь и здоровье, я пролетел по узкой полоске над морем, будто у меня крылья выросли. И даже не подумал хоть как-то подстраховаться.

В последний момент я всё же начал терять равновесие, но успел ухватиться за поручень. А, выровнявшись, перескочил на балкон и опрометью рванул в номер с криком: «Ложись!». Вдруг та русская парочка ещё на месте?

Тем более, краем глаза я успел увидеть проклинателя, который, чуть на вывалившись из выбитого окна, наводил на меня автомат.

Для дважды дырявого он двигался на удивление быстро.

Пролетев через номер, где, к счастью, всё-таки никого не было, я чуть не выбил плечом дверь. А затем, путаясь в собственных пальцах, всё же отпер замок и буквально вывалился в коридор «княжеской палубы».

После чего, не останавливаясь, рванул вперёд. Да так, что ветер в ушах засвистел.

Позади раздался мощный удар по переборке, отсекавшей хранилище от жилой палубы. Дверь, запертая автоматикой, пока держалась, но… Даже если её вынесут, я уже окажусь вне досягаемости.

Если буду очень-очень быстро бежать.

По лестнице я мчался, распугивая случайных пассажиров револьвером и зажатым в руке ярлыком опричников.

— Дорогу! Дорогу! — только и повторял я, отталкивая с пути самых нерасторопных.

На развлекательную террасу вылетел, уже тяжело дыша: дыхание сбилось. Всю дорогу я думал о том, как хорошо бы уметь планировать, перелетая с террасы на террасу. Однако это были несбыточные мечты.

Для меня.

Когда я пробежал полпути до воздушного шара, то понял, что по сравнению с некоторыми — пока ещё голимый неудачник.

Под крики столпившихся людей, откуда-то сверху прилетел носатый.

Вот ведь гад…

— Сто-о-о-о-ой! — долетел до меня его крик на русском.

Ну да, уже стою, конечно!..

К шару я выбежал взмыленный, тяжело дыша и готовясь порвать любого, кто попытается мне помешать. Хоть голыми руками, хоть пятью последними патронами в «пушке».

Авелина выполнила то, что я просил. Надутый шар, покачиваясь, висел над палубой, а вокруг толпились люди. Кто-то требовал объяснить, что происходит, а кто-то кричал, чтобы шар спустили обратно и дали им улететь. Большая часть криков вообще была на греческом, и я их не понимал.

А старичок-оператор шара, кажется, вообще готов был на что угодно, лишь бы прекратился царящий вокруг хаос.

Однако свободе его решений сильно мешала лапа Тёмы, нежно елозящая когтями по морщинистой шее.

— В сторону! Дорогу! — заорал я, врезаясь в толпу.

Меня попытались схватить: кто-то даже кинулся наперерез, и «пушок» дёрнулся, посылая в воздух пулю… А затем в толпе разглядели ярлык, и чей-то голос с сильным греческим акцентом заорал:

— Опритсник!!!

В тот же миг толпа отпрянула от меня, как от бешеного. И это позволило мне заскочить в корзину.

— Живой! — громко выдохнула Авелина.

— Ходу, ходу! — заорал я и дёрнул старичка-оператора за плечо, не дав ему сбежать, едва когти Тёмы убрались с шеи. — Как огня добавить⁈

— Ручка там, крути! — пискнул тот на прощание, всё-таки вырвавшись и удрав от нас.

Ручка на сопле нашлась легко, и Авелина выкрутила её так, что горелка дала мощный столб пламени. Шар, и так уже висевший в воздухе, дрогнул и поплыл вверх. И тут же по нему с рёвом ударило что-то огромное и огненное, расплёскивая вокруг капли, которые падали на людей внизу.

С палубы раздались крики и визг тех, кому не очень повезло, но шар остался целым. Видимо, защита Авелины приняла на себя основной удар.

Мы поднимались всё выше и выше, а потом вдруг корзину дёрнуло. Это натянулся удерживающий её канат. Приставив револьвер к натянутой верёвке, я выстрелил дважды. Волокна лопнули, и шар, наконец-то получивший свободу, понёс нас дальше в небо.

Снизу в корзину ударил тугой комок воздуха. Должно быть, это было что-то убийственное, но защита Авелины опять отразила атаку. Правда, шар всё равно резко качнуло в сторону, заставив нас с девушкой упасть на дно корзины, ещё и старательно придавив собой Тёму. Иначе у всех троих были бы неплохие шансы вывалиться в море.

— Держись! — крикнул я, прижимая к себе девушку и шипящего от ужаса кота, пока корзину мотало, как взбесившиеся качели.

— А-а-а-а-а! — кричала Авелина без какой-либо цели.

— Ш-ш-ш-ш-ш! — надрывался Тёма, вытаращив и без того круглые глаза.

Плетения били в щит, не переставая. Шар мотало, относя всё дальше и дальше от корабля в сторону Руси. Однако и защита уже дрожала от силы мощнейших ударов. Стоящий на корме корабля носатый, что-то яростно крича, обрушивал на шар всё, что было в его арсенале.

А было у него, по всей видимости, немало. Я столько и представить себе не мог.

Я и Покровская сумели подняться, вцепившись в канаты. Возможно, зря. Но очень уж хотелось встретить смерть лицом к лицу.

Мы стояли, глядя, как защита Авелининого артефакта теряет прочность и съёживается. Снизу тихо скулил Тёма, видимо, понимая, что в открытом море и ему бежать некуда.

— Я боюсь, — тихо шепнула Авелина, прижимаясь ко мне.

Я обнял её, но ничего не ответил. Только прижался щекой к макушке.

— Мы умрём… — Авелина подняла лицо, взглянув на меня. — А ты хорошо целуешься…

Ну ещё бы! За две жизни-то можно было научиться… Хотя мысли, конечно, глупые и не о том…

Надо было думать, как выжить.

А я думал о поцелуях, о прижавшейся ко мне девушке, о её губах, о том, что чувствую, как стучит её сердце…

Я даже не понял, как мы слились в новом поцелуе… Шок сыграл своё, наверное. И даже Тёма, испуганно дравший мне штаны когтями, не помешал.

А щит, закрывавший нас от верной смерти, между тем, почти пропал…

К нам рвались ракеты, снаряды, пули… Греки использовали весь арсенал, чтобы остановить маленький воздушный шарик. И даже то, что им противостоял флот и авиация Руси — их не остановило.

А потом возникло странное ощущение… Будто мы оказались в урагане теньки. А Тёма, вцепившийся мне в ногу, вдруг успокоился и зафырчал.

Оторвавшись от губ Авелины, я посмотрел вокруг теневым зрением. И не поверил тому, что вижу.

У наших с Авелиной ног раскинулось облачко, а из него тугими струями рвалась энергия. Прямо в ней, как купальщик в море, с блаженным видом сидел Тёма.

А дальше, поднимаясь вверх, энергия втягивалась в короб с яйцом.

И щит вокруг нас наливался свежей неукротимой силой, отражая и заклятия носатого, и летящие с греческих кораблей снаряды…

И даже ракету типа «воздух-воздух», выпущенную с греческого самолёта.

Это всё прямо по нам летело, кстати. При том, что внизу русский и греческий флоты чуть ли не таранили друг друга. А в воздухе хватало уже и русских истребителей, которые остервенело пытались «куснуть» своих греческих коллег, отвлекая от маленького воздушного шара.

А наш шар, между тем, вырвался из смертоносного облака, будто пересёк незримую границу. Вот ещё вокруг царит огненный ад, а вот — мы летим над морем, и никто в нас не стреляет, никто не пытается убить…

И я не сразу понял, что мы просто пересекли границу Руси. Греки остались там, в ничейных водах. Их корабли отворачивали, беря обратный курс на юг. Их самолёты возвращались на базы, а «Автократорос Леон Исаур», прорвавшись сквозь границу, уходил за горизонт.

И только парочка вертолётов с эмблемами иностранных СНО ещё кружила, но хотя бы на приличном отдалении.

Подняв рубашку, я достал коробку и приоткрыл крышку. Внутри, мерцая гранями символа, безмятежно лежал артефакт, из-за которого закрутился весь сыр-бор.

Авелина снова прижалась ко мне и тоже заглянула внутрь:

— Это оно?

— Не знаю, — честно признался я. — Но все считают, что да.

— Странно, мой родовой артефакт на него откликается, но не вступает в борьбу…

— А должен был? — удивился я.

— Вообще-то да… Нерукотворные артефакты обычно друг с другом не сочетаются, — кивнула Покровская.

— А сердца наших родов? — спросил я.

— Они сразу были парные, — ответила Авелина. — Наоборот, только сильнее становились рядом. Обними меня… Холодно…

Она прижалась ко мне ещё теснее и зябко поёжилась. Убрав коробку, я обнял Авелину и постарался как можно надёжнее прикрыть руками.

А затем посмотрел вниз, на море, и понял, что мы как-то уж очень высоко забрались. Потянувшись к горелке, я убавил огонь.

Судя по солнцу, нас несло попутным ветром на север, к берегам Руси.

А судя по появившимся впереди чёрным точкам, скоро мы должны были продолжить путь на другом транспорте.

*Как животные… Курам на смех!

**Смотреть противно!

***Не надо (не делай этого)… Идём!