Туманная река 3

Глава 29

В измайловский ДК Строителей режиссёр любительского театра Семён Викторович Болеславский шёл сегодня с тяжёлым сердцем. Ведь предстоял ему решающий серьёзный разговор. Он печально переставлял ноги по крутым ступеням ДК, оттягивая до последнего неприятный момент. А у дверей директора этого очага культуры Семён Викторович перекрестился двумя перстами справа налево. Докатился, подумал он, у меня, у убеждённого идейного атеиста, одна надежда осталась, на несуществующего Ивана Крестителя.

— Ну, во имя Отца, ни пуха, ни пера, — пробубнил он и вошёл к директору ДК.

— Пишите заявление по собственному желанию, — сказала Галина Сергеевна Ларионова и протянула ему бумагу и перо с чернильницей, — будем с вами по-хорошему расставаться.

— А собственно говоря, по какому поводу вы хотите от меня избавиться? — нервно дёрнул руками режиссёр любительского театра, — актёры меня любят! Занимаются в драмкружке они с большой охотой! А какие у нас шикарные гастроли были в Ликино-Дулёво. Да нас там целых два раза на бис вызывали!

— У вас Семён Викторович, — Ларионова встала из-за стола и решительно прошлась, — что не репетиция, то пьянка. Я понимаю наших драмкружковских строителей, им вечером домой не хочется к жёнам и детям, вот они сюда и зачастили, с поллитровкой.

— Может быть, тогда стоит мне дать испытательный срок? — робко предложил Болеславский.

— Хорошо! — директриса остановилась за спиной режиссёра, — допустим, я вам дам пятый по счёту испытательный срок. Но вы за два года поставили лишь один спектакль, «Клоп» Маяковского.

— Я предпочитаю работать на качество, а не на количество, — изогнувшись винтом, чтобы посмотреть на Ларионову, парировал Семён Викторович, — это моё творческое кредо.

— Семён, Семён, есть и ещё одна причина, — директриса вернулась на своё место за столом, — наш ДК не выполняет финансовый план. Пока дискотеки проводили, всё было очень хорошо, а сейчас сама могу директорского места лишиться.

Болеславский тяжело вздохнул и, опуская перо в чернильницу, стал карябать проклятое заявление. Так и знал, думал он, что нет никого Ивана Чудотворца, всё враки церковные. И тут в дверь, культурно постучавшись, вошёл Богдан Крутов. Вот мой шанс! Пронеслось в голове режиссёра.

— Богдан, как я рад вас видеть! — подскочил Семён Викторович, сделав большую кляксу на заявлении, и кинулся на грудь Олимпийскому чемпиону, — неужели это вы? Какой у вас прекрасный загар! Вы посмотрите, Галина Сергеевна, как похорошел. Не мальчик уже, а мужчина!

Вот чего не мог ожидать точно, появившись в кабинете директрисы ДК Строителей, так это Семёна Болеславского рыдающего у меня на груди. В то, что несколько симпатичных комсомолок мне подарят свои милые улыбки, с большой натяжкой поверить мог. В то, что Галина Сергеевна пошёл меня в пешее эротическое путешествие, допускал. Но это, то что?

— Я полагаю, вы тут в интимной обстановке репетируете? — усмехнулся я.

— Вот, отправляю Семёна Викторовича на гастроли, в другой драмкружок, — директриса вынула из стола новую чистую бумагу и положила её рядом с чернильницей, при этом скомкав заявления с кляксой.

— А у меня есть такое предложение. Я присяду? — спросил я разрешение у хозяйки кабинета.

Директриса кивнула в ответ.

— Есть замечательный сценарий, бомба! — начал я издалека, — Сейчас ведь у нас идёт массовое строительство однотипных домов. И вот представьте, перед самым Новым годом главный герой выпивает в бане с друзьями по случаю своей предстоящей свадьбы…

В общем, пересказывал я в вольной форме художественный фильм «Иронию судьбы или с лёгким паром» часа два. Мы несколько раз прерывались на чай. Несколько раз приходилось доказывать директрисе, что это не пошлая гадость, а всего лишь невинный водевиль, где главный герой потом осознает пагубный вред от употребления алкоголя и становится примерным семьянином. Хорошо, что Семён Болеславский во всём со мной соглашался и семь раз прокричал, что это гениальная идея. А так несколько раз подскакивал и орал, что он поставит гениальный спектакль! А когда я дал гарантию зрительского успеха, этого новогоднего представления, Галина Сергеевна сломалась. Из чего я сделал вывод, что финансовый план, отчаянно поёт романсы. Ну а дискотеки, решили возобновить уже с пятницы.

У нашей избушки, на самом крыльце меня, как Прометея, который принёс огонь, встречала целая нетерпеливая делегация Толик Маэстро, Владимир Высоцкий, Санька Земакович и Наташа.

— Ну, как? — разом заголосили они.

— Дело — дрянь, — я сел с грустными глазами на завалинку.

— Б. ть, пойду, напьюсь, — коротко, но ёмко выразился бард.

— Я с тобой, — махнул рукой Маэстро, — и по бабам пойдём.

— Эй, эй, эй! — я резко поднялся, — а кто новый спектакль репетировать будет? А дискотеку до ума доводить, новую?

— Это, — замялся Владимир Семенович, — а почему тогда дело, то дрянь?

— Думаете, мне с вами легко? — я постучал себя кулаком в грудь, — ведь все нервы вы мне за время работы вымотаете, к гадалке не ходи.

На следующий день, пока Вадька, Санька и Толик возились в ДК с инструментами, всё нужно было по новой распаковаться, настроить, проверить звучание и прочие мелочи. Я подарил Высоцкому свои красные джипсы, и красную джипсовую курточку, которая у меня осталась после Олимпиады.

— Сегодня пойдём искать актрису на главную роль для «Иронии судьбы», — пояснил я свои чудачества.

— Не понял? — крутился у зеркала поэт-песенник, — а что в этом театре нет актрис?

— Это не совсем театр, — кашлянул я, — это скорее драмкружок, любительская студия.

— Эпическая сила, — прорычал Высоцкий, — ты же говорил, будет бомба?

— Я хотя бы раз тебя обманывал? — я оценил, глядя в отражение, как сидит костюмчик на Володе.

— Вот это-то и подозрительно, — пробурчал поэт.

И мы двинулись по полутёмным коридорам ДК. На крыльца нас должен был ждать заправленный под завязку мини автобус Opel Blitz. Но тут прямо на нас выскочил пышущий творческим возбуждением Семён Болеславский.

— Кстати, познакомьтесь, это Семён, это Владимир, — я попытался побыстрее избавиться от театрального режиссёра, и отодвинул его рукой в сторону.

— Когда вы, Богдан, представите мне пьесу, нужно же начинать читки! — пискнул Болеславский, вцепившись в меня, как клещ.

— Семён Викторович, — я повторно убрал с дороги шубутного театрала, — сначала найдём актрису на главную роль, а потом я диалоги как-нибудь пропишу.

— Я уже все роли распределил! — заверещал мне в ухо режиссёр.

— Тогда я рад, — я остановился, и обнял Болеславского так, чтобы кости хрустнули, и он меня больше не доставал, — да, забыл сказать, Владимир Семёнович будет у нас Лукашиным. В спектакле же много песен, а Володя прекрасный бард.

Когда к Семёну Викторовичу вернулось дыхание, он вновь попытался меня догнать и вступить в дискуссию, то автобус, Opel Blitz, уже ушёл.

Москва в 1960 году, это я вам скажу рай для нас, бездарных водителей. Поэтому я, когда отъехали подальше от ДК, остановился, просто прижавшись к обочине, не обращая внимания на такие мелочи, разрешена здесь остановка или нет. В зеркале заднего вида Семён Болеславский слава Богу не наблюдался. Высоцкий о чём-то глубоко задумался.

— Что-то я сомневаюсь, что у тебя с театром хоть что-то путное получится, — медленно проговорил Володя, — это же не дискотека, и даже не сочинение песен, которые надо признать ты лихо пишешь. Я ещё ни разу не начинал репетиций, не имея на руках даже подобия сценария.

— Иногда в спорте, очень важно довериться тренеру, который видит ситуацию в целом, — я постучал пальцами по рулю, — поверь, это тот самый случай. Найдём главную героиню, и всё само собой сложится. Поэтому давай как на духу, где какие театральные вузы находятся. Будем искать блондинку, комсомолку и просто красавицу.

— Ай! — махнул рукой бард, — семь бед, один ответ. Ехай прямо!

Половину дня мы мотались по Щепкинским и Щукинсикм училищам. Я устал ругаться с вахтершами, которым тыкал свои водительские права, и намекал на то, что вы не понимаете, с кем имеете дело. Наконец в ГИТИСе мы сначала забурились в столовку. У меня уже кружилась голова от созерцания будущих актрис театра и кино, из которых я никого не узнавал.

— Да кто тебе нужен, в конце-то концов? — не выдержал Высоцкий, запивая свою злость на меня жидким фруктовым компотом, — вот тебе блондинка, вот тебе красавица, а вот тебе комсомолка.

— Лицо нужно такое необычное, — я в два прикуса умял пирог с какой-то не вкусной требухой, — как у полячки.

— Почему, как у полячки? — прошептал Высоцкий.

— Потому что на гастроли поедем в Варшаву, вот почему, — пробурчал я и обомлел, — вот она!

Я чуть не ткнул в направлении нужной для спектакля девушки указательным пальцем, которая была одета в черный спортивный костюм и пристроилась с подносом в конец очереди за остывшим пюре и жидким борщом. Кормили надо сказать здесь так, чтобы никто случайно не растолстел.

— Хороша, — пророкотал Володя, — а что мы ей скажем?

— Что скажем? В круиз по средиземному морю пригласим, вот что скажем, — я встал и направился прямо к этой великолепной блондинке.

— Добрый день, — поздоровался я, и девушка резко развернулась в мою сторону, — вы могли бы выйти замуж за первого встречного?

Две подруги нужной для спектакля блондинки прыснули от смеха.

— Прямо здесь в столовой? — красавица изогнула дугой свои брови.

— А разве это столовая? — я повернулся вокруг своей оси, — это же Версаль! Посмотрите, какие изумительные фрески на стенах и потолке, а с какой достоверностью вырезаны человеческие фигуры, поедающие изысканную снедь.

— Прекратите морочить голову, — заулыбалась девушка, — это не фрески, у этих стен просто давно не было ремонта, это пятна грязи и обвалившаяся штукатурка.

— Вот сейчас вот присмотрелся, — я сильно сощурился, — действительно штукатурка. Тогда разрешите представиться, Богдан Крутов, в данный момент кастинг-директор.

— Вы будете что-то заказывать? — каркнула повариха.

— Все что барышня пожелает, будьте добры, подайте в лучшем виде, — улыбнулся я.

Затем я расплатился на кассе и принёс поднос с салатиком и пирожками за наш с Высоцким столик.

— Разрешите представить, — обратился я к блондинке, — это Владимир Высоцкий, талантливый актёр, исполнитель собственных песен. А это Нина Шацкая, начинающая талантливая актриса, — сказал я уже поэту.

В воскресенье рано утром, звонок в нашу избушку затрезвонил так, как будто на дворе началась третья мировая война. А умотался я за все эти послеолимпийские дни до полной апатии к происходящему. Хотелось хоть в воскресенье отоспаться до полудня. На дискотеке, пришлось как-то выкручиваться без клавишницы, ведь Ирина Симонова пошла в девятый класс, а Наташа могла играть исключительно аккордами. Толик психовал, Наташа психовала, я стоически терпел. В театральной студии имени Семёна Болеславского тоже было всё не слава Богу. Во-первых, хотя я и посмотрел «Иронию судьбы» сто раз в том своём мире, но диалоги вспоминались с большим скрежетом. Я очень хорошо помнил сцену в бане, а так же сцену встречи главных героев в Москве, ну и финал, где Ипполит ругает заливную рыбу и поливает себя из душа горячей водой в ванной. Радовало одно, Шацкая с Высоцким быстро спелись. Во-вторых, нужен был срочно актёр на роль самого Ипполита. Если на друзей главного героя театралы-любители ещё как-то тянули, то без этой ключевой фигуры терялся смысл всего происходящего на сцене. Кстати, роли матерей я без сожаления из сценария вырезал к чёртовой матери, как аппендицит. Первая сцена, Высоцкий и моя бывшая учительница литературы и русского языка Юлия Николаевна Семёнова наряжают ёлку. Вторая сцена — баня, из которой Володю решают отправить багажом в Ленинград. Третья сцена — Нина Шацкая поливает Высоцкого из чайника водой. А дальше? А дальше разберёмся. В-третьих, сам финал спектакля, если его скопировать из одноимённого, правда, пока не снятого кинофильма, получался нудным до зубовного скрежета. Нужно было что-то срочно сочинить жёсткое и точное, как удар в челюсть, чтоб у зрителей не создалось мучительного ощущения, бесцельно потраченного на театр времени.

— Богдан это тебя, — меня растолкал Санька Земакович, — мужик какой-то нервный. Чего ему надо я так и не понял. Может люлей ему прописать, чтоб не будил людей понапрасну.

— Спи, давай, ложись, прописатель, — пробурчал я, и, натянув спортивное трико, широко открывая от зевоты рот, вышел на крыльцо.

— Суренович, етит твою сила! — обрадовался я Спандаряну, — как здоровье?

Я спустился и приобнял главного тренера.

— Здоровье, как дерьмо коровье, — пробурчал Степан Суренович, — сегодня в здании ВЦСПС на Ленинском проспекте, состоится пресс-конференция и доклад перед тренерским советом. Съедутся деятели со всех команд мастеров, и будут мне дружно плешь проедать.

— Мы же Олимпийские чемпионы, мы же ого-го! — я все ещё не понимал, из-за чего переживает главный.

— Ты просто молодой ещё, — махнул рукой Суренович, — вот поверь, обязательно найдётся какая-нибудь гадина, которая найдёт к чему прикопаться. На сборы тебе пять минут. Пару часов посидим вместе подумаем, что гутарить, а чего нет.

— Только из уважения к вашим сединам, — пробурчал я, — у меня у самого сегодня репетиция в погорелом театре.

Всегда знал, что спортивные тренеры, когда дело касается их любимого вида спорта, часто становятся крайне нервными и раздражительными. Поэтому в кабинете, который больше походил на простой школьный учебный класс, целый час стоял галдёж.

— Почему вы Бразилии проиграли? — перекрикивая всех, требовал разъяснить Александр Яковлевич Гомельский, — почему я спрашиваю, не использовали и не наигрывали расстановку с двойным центром? Мой Янис Круминьш и Петров должны были всех под щитами топтать.

Перед тренерским советом, случайно узнал, что у Гомельского старшего было обидное прозвище, чайник. Я-то больше помнил этого тренера по восьмидесятым, когда его все уважительно звали — папа. Склочный дядька, но говорят, был хороший мотиватор, и квартир пробиватор, и машин достоватор.

— Да прекрати ты орать! — взвился главный тренер ЦСКА и наш второй тренер сборной Евгений Алексеев, — знаю, что ты на моё место метишь! Вот тебе всё и не ладно!

— Попрошу всех успокоиться, и перейти к обсуждению оценки, которую мы должны выставить сборной СССР! — вмешался в галдёж председатель советских физкультурников Николай Романов, пытаясь стуком чайной ложечки о графин, угомонить баскетбольных метров.

— А пусть Крутов выскажется! — потребовал Георгий Авалишвили, наставник «Динамо» из Тбилиси, — мне Гурам прямо чудеса какие-то про него рассказывал.

Вмиг в помещении настала тишина и все решили рассмотреть меня повнимательней. Ещё бы, подумал я, тут про меня такого газеты понаписали, что я чуть ли не с центра поля забросил решающий мяч. Телевизоров ведь в стране не хватат. Да много чего в стране не хватат, и не хватает тоже.

— Спасибо за возможность высказаться перед профессионалами своего дела, — я встал из-за стола и перешёл за одинокую ораторскую кафедру, — у меня было время до заседания совета посмотреть календарь чемпионата СССР по баскетболу. Двенадцать команд начиная с февраля должны сыграть в один круг и закончить первенство восемнадцатого марта, это всего полтора месяца! Это товарищи самое настоящее вредительство!

— Ты говори, да не завирайся! — крикнул Александр Гомельский, — сейчас ещё отцов поучишь здесь, это самое делать, понимаешь.

— Никита Сергеевич Хрущёв, первый секретарь ЦК, заявил, что мы должны догнать и перегнать Америку, — я бухнул кулаком по деревянной кафедре, — в первенстве НБА каждая команда за сезон проводит больше девяноста игр, а мы всего одиннадцать. Каждый тренер и игрок там работает в десять раз больше. Сейчас выстави американских профессионалов против сборной СССР, от нас и мокрого места не останется.

— Мы, между прочим, развиваем любительский спорт, а не профессиональный, — недовольно бросил мне председатель совета и глава физкультурников Романов.

— Точно! — усмехнулся я, показав на председателя пальцем, — у нас спортсмены, как квартиры получать без очереди и машины покупать, так сразу все профессионалы. А как против профессионалов играть так сразу любители. Кстати, американские студенты уже все посмотрели нашу первую игру против США, и даже подробно разобрали все наши секретные наработки. Это значит, нас завтра ещё и студенты драть будут.

— Не пи…ди! — подскочил Гомельский, — да мы их в последней игре втроём обыграли! Значит, надерём им уши и завтра!

— Не мы обыграли, — я от злости чуть не заскрипел зубами, — обыграли американских студентов Саша Петров, Юра Корнеев и я. И лучше вам не знать чего нам это стоило.

Я, больше не захотев слушать всякие глупости, развернулся и покинул зал заседаний. До нашей избушки, с которой тоже нужно было что-то решать, я доехал на такси. Что-то, а денег у нас теперь было дофига. И когда Санька возмутился, что я трачу общие рублики на никому не нужный театр, я ответил, что это не трата, а вклад в будущее. Ведь нельзя жить лишь одним днём.