Трудная пациентка

4. Во что играют нагуали

Доставленный на корабль ВКБГА доктор играл в молчанку. Рахматов был в отчаянии. Ситуация усугублялась тем, что Рушан не терпел насилия и испытывал сейчас перед своим пленником мучительное чувство вины. Удобная каюта, давно забытые на Земле лакомства и напитки смотрелись нелепо – утешительный леденец для смертника.

– Почему вы смотрите на нас, как на врагов?! -уже который час бился с забетонированным в своём упрямстве эскулапом Рахматов. – Неужели не понимаете, ФАГ – наша общая беда! Мы не озвучиваем это, чтобы не провоцировать всеобщую истерию, но, угодно вам знать, если Земля погибнет, не исключено, что вместе с ней погибнут и 'челноки'! Они связаны с гравитационным полем Земли, а, следовательно… Понимаете ли вы, что это значит? Наверняка у вас есть близкие на одной из сопредельных планет. Подумайте хотя бы о них!

– Все мои близкие на Земле, – неожиданно откликнулся Бердин, садясь на кровати, с которой не вставал вот уж двое суток.

– Вы говорите о своих пациентах?

Доктор не ответил. Встал и подошёл к иллюминатору. За толстым, сверхпрочным сплавом, внешне напоминающим стекло, застыла тьма.

– Как странно, кажется, мы зависли на одном месте, – пробормотал он.

– Скорость нашего корабля во много раз превышает скорость света, – пояснил Рахматов и смутился. Именитый доктор не мог не знать этого. Он думал о чём-то своём.

– Удивительно.

– Что вас так удивляет? – Рушан улыбнулся. – Не одну сотню лет люди путешествуют в пределах Солнечной системы, а сейчас и вне её.

– Удивительно, что человек нашёл способ не распадаться на атомы при сверхскоростях, а раковые заболевания до сих пор на Земле лечит препаратами пятисотлетней давности.

– Неужели?

Бердин повернулся к Рушану.

– Да, представьте. Об этом свидетельствует история медицины, где я постоянно натыкаюсь на очень и очень знакомые мне названия препаратов, исследований, инструментария.

– Вероятно, это связано с тем, что ещё тогда были найдены оптимальные варианты лечения, – предположил Рахматов.

Доктор горько усмехнулся.

– Вы ошибаетесь. Ещё в начале ХХI-го века каждая шестая женщина и каждый пятый мужчина в течение жизни сталкивались с онкодиагнозом. И выживаемость колебалась в районе двадцати шести процентов. Таковы истинные цифры, а не те, что давали официальные источники. Об эпидемии говорить было не принято. Слишком больших средств требовало изучение и решение проблемы. К середине того же века число больных удвоилось. Но и тогда не забили в колокола. Находились более доходные области финансовых вложений. Политики призывали сохранять и увеличивать популяцию за счёт рождаемости, а не продолжительности жизни. Только, дорогой мой Рушан Галлибулаевич, чтобы прогресс продвигался вперёд, необходим опыт, стоящий за плечами каждого из нас. Опыт профессиональный и человеческий. Цивилизация стала топтаться на месте, и только появление нагуалей подвигло взяться за научные исследования. Но…

– Что НО? – не выдержал Рахматов. Версия доктора казалась ему возмутительной. – Разве не научились мы преодолевать пространство и время, тормозить рост иных реальностей в теле Земли, строить новые планеты?

– Научились, – согласился доктор. – Но не кажется ли вам, что направленность всех наших достижений несколько однобока? Понимаю, борьба с ФАГом одна из основных проблем сегодня. Но также понимаю, что невозможно спасти человечество, не спасая человека. Не это ли хочет сказать нам Универсум? Сколько столетий назад он посылал сигналы в виде той же онкологии. Мы отказывались замечать их. Не замечаем и сейчас. Не потому ли нас уничтожают, что разум, ради которого Homo sapiens создавался, перестал быть главным ориентиром? Мы не слышим своего Родителя – макрокосм. Непослушное дитя способно причинить вред не только себе, но и окружающим. Но Вселенная лишена родительской сентиментальности, она не поставит нас в угол. Не отшлёпает. Она попросту избавится от своего творения, если творение несёт угрозу.

– То есть, вы полагаете, что онкологические заболевания были знаком?

Доктор прошёл к транслятору, набрал код. Рахматов успел прочитать мелькнувшее над трансляционным полем 'Руслана Гольм'.

– Я захватил истории болезней, чтобы поработать с ними. Уверен, очень скоро вы убедитесь, что я совершенно бесполезен вам и вы вернёте меня туда, где я должен быть. – объяснил Бердин. – Однако посмотрите сюда. – В воздухе проявилась модель человеческого мозга. На фоне полусферы черепной коробки распускалось дерево с тонкими, изломанными ветвями. Кое-где ветви бугрились внушительными наплывами. – Это ПЭТ Русланы – позитронно-эмиссионная томография. Одна из тех самых методик диагностики, которым сравнялось вот уж пятьсот лет. – Рахматов с неохотой подошёл к транслятору. Наглядные изображения чужих страданий мнительного Рушана нервировали.- А вот это… – доктор вызвал из голографических недр ещё один снимок – это я нашёл во Всемирной Информационной Сети после нашего с вами разговора. – Над транслятором подрагивал один из тех сканов, какие в изобилии делались со спутников и были Рушану хорошо известны – чуть сплюснутый Земной шар, с разросшимся в нём кустарником ярко-алого цвета. Как и на первой модели, ветки пузырились наростами, сплетались, порождая новые и новые побеги.

– Позитронное сканирование Земли, – определил Рахматов. – Красным обозначены нагуали.

– Совершенно верно, – Бердин угрюмо смотрел на точно отражавшие друг друга модели. – Не правда ли, похоже? Не знаю, случайно ли такое совпадение, но заставляет задуматься.

Что ответить Рушан не нашёлся. Теория доктора вдруг перестала казаться ему утопией, стала зримой и выпуклой.

Аристарх Щёткин не сомневался, что именно ему удастся сломить сопротивление Шестого. В конце концов, должен же тот понять всю значимость дела, коль уж сам президент ВКБГА взялся за ликбез.

Щёткин остановился, вдохнул полной грудью пахнущий озоном, словно после хорошей грозы, воздух.

– Эмерия первая рукотворная планета. Опытный образец, так сказать. И весьма удачный. Как вам кажется?

– Да, здесь красиво, – вынужден был согласиться доктор. – Но почему Эмерии нет в эмиграционных списках 'челноков'?

– Это узкопрофильная планета, – торопливо ответил Щёткин. Поворот разговора ему не понравился. – Здесь ведутся разработки, требующие огромных затрат, соблюдения высокой точности и некоторой секретности. Но… – Президент цепко глянул на Бердина. – Если вы согласитесь сотрудничать с нами, любые двери на Эмерии будут для вас открыты. И не только на Эмерии.

– Заманчиво, но я не привык заглядывать в чужие окна, – хмыкнул Леонид Сергеевич. – Тем более, когда в собственном доме пожар.

– А не мешало бы заглянуть, – холодно произнёс Щёткин. – Вероятно, именно у соседа вы увидите в углу нечто, что заставит вас изобрести помпу. – Некоторое время шли молча. Наконец, Аристарх счёл, что взаимные колкости не лучший способ добиться ожидаемого. – Безусловно, если в процессе работы появятся вопросы, вы можете обращаться с ними напрямую к любому из ваших будущих коллег.

– У меня есть выбор? – криво усмехнулся Бердин.

– Нет, – улыбнулся Щёткин.

Они прошли в похожую на японскую пагоду беседку, где уже был накрыт кофейный столик.

Бердин внимательно изучал каплю кофе, медленно растекающуюся по блюдцу. Щёткин ему не мешал. Заговорил доктор нескоро.

– Поймите меня правильно, Аристарх Леонович. Я рад бы помочь, но просто не могу породить идею, столь далёкую от областей знаний, которыми владею. Я могу всю жизнь проторчать на вашей чудесной планетке, предаваясь размышлениям, но так и не произведу на свет сколько-нибудь полезную мысль. Отпустите меня, пожалуйста. Меня ждут больные.

Просительные интонации в голосе великана-доктора неприятно поразили Щёткина. Отчего-то именно в это мгновение он понял, что тот не кокетничает, что, действительно, рвётся на спешно покидаемую всеми Землю.

– Рахматов ещё ни разу не ошибался, – жёстко заявил Аристарх. – У вас в рукаве туз, и, пока этот туз не окажется на столе, вы останетесь нашим гостем. Слишком много на ту карту поставлено, доктор!

– Но я мог бы совмещать…

– Мы прекрасно знаем, насколько вы погружены в свою профессиональную деятельность, – отрубил Щёткин. – Вряд ли, занимаясь ею, вы сможете думать о чём-то другом. К тому же, вам потребуется время, чтобы вникнуть в тонкости. Наши лаборатории открыты для вас. А для начала приглашаю на одну увлекательную прогулку, – Аристарх многозначительно глянул на доктора.

– Хотите устроить мне экскурсию по Эмерии? – предположил Бердин.

– Эмерию вы сами посмотрите. Я хочу показать то, с чем вам предстоит бороться – нагуаль. Вы же, насколько я знаю, поклонник конкретики.

– Да, пожалуй.

– Завтра мы направляем к ближайшей сети нагуалей корабль. Это ещё одна попытка внедрить зонд в иную реальность и получить хоть какие-то сведения о тех законах, которые проникли в наш мир. Буду рад видеть вас на борту. Посмотрите, с чем мы имеем дело.

– Экскурс в Зазеркалье, – съязвил Бердин.

– Надеюсь, до этого не дойдёт, – Щёткин осклабился и трижды стукнул по деревянному столику.

– И, конечно, выбора у меня нет.

Сарказм доктора вышиб искру из всегда невозмутимого президента ВКБГА.

– Конечно, нет! Завтра за вами заедут. Встретимся на космодроме.

– Вы тоже летите? – Было видно, что Бердин удивлён.

– Я принимаю непосредственное участие во всех наших исследованиях, -припечатал Аристарх и вышел из беседки.

Над транслирующей плоскостью клубился пронзённый голубыми червоточинами звёзд мрак. Сколько доктор ни вглядывался, никаких красных паутинок видно не было. Только где-то на периферии вилась тонкая разноцветная лента.

– И где же нагуаль? – не выдержал он.

Сидящий у пульта Рахматов расхохотался.

– Это и есть нагуаль, дорогой Леонид Сергеевич. А вы думали, они и впрямь красные?

– Я видел записи гибели Марса. – Брови доктора сошлись на переносице. – Знаю, что они… похожи на северное сияние. Как вон те, – он указал на ленточку у края поля. – Но вы сказали, что мы подлетели на предельно возможное расстояние к одному из нагуалей.

– Это так, – подтвердил Щёткин. – К числу опасностей для космических кораблей относится и тот факт, что нагуали видны только на большой дистанции. По мере приближения они становятся невидимыми.

– Но их как-то можно заметить?

Рахматов сочувственно глянул на доктора. Сейчас тот выглядел растерянным первоклашкой, что явно для известного и почитаемого хирурга было непривычно.

– Как раз над этим и работаем, – пояснил он. – Мы пытаемся запустить в нагуаль зонд, чтобы выявить какой-то характерный признак изменённой реальности. Если у нас будут такие сведения, мы сможем разработать на их основе датчики для навигации космических аппаратов. Знали бы вы, доктор, – голос Рушана дрогнул – сколько людей погибло, попросту не заметив, что впереди раскинуты сети ФАГа.

– Но… как же…

– Пока мы ориентируемся исключительно по картам, которые составляются непосредственно перед стартом корабля, – объяснил Щёткин. – Отсматриваем траекторию полёта и, если обнаруживается, что её пересёк нагуаль, корректируем. Это единственное, что мы можем сделать. Но давайте к делу. Все готовы?

– Первый готов, – отозвался голос из динамика.

– Второй готов, – выкрикнул другой.

– Третий…

– Четвёртый…

Бердину казалось, что его отбросило на многие века назад, в те времена, когда ещё на Земле шли войны. Впервые пронзило осознание – в его мире война. И равняться с противником не приходится.

– Огонь, – отдал команду Щёткин.

Пол под ногами содрогнулся – вырвались из шахт термоядерные ракеты. По трансляционному полю понеслись четыре зелёных огонька.

– Неужели нагуаль можно взорвать? – спросил Бердин, с тревогой глядя в иллюминатор. – И корабль при этом не пострадает?

– Взорвать нельзя, – продолжил свой ликбез Аристарх. – Было б можно, давно расчистили бы, как минимум, Солнечную систему. Да и возможно ли взорвать принципы существования какой-то реальности? Боеголовки оснащены сверхпрочными зондами. Если удастся вклинить в нагуаль хотя бы один – уже победа. Пока не получалось. А корабль… Вы неверно представляете себе, что значит 'предельно возможное расстояние', – Щёткин досадливо прищёлкнул языком. – Нагуаль окружён, так называемой, 'шубой' – Абсолютно Мёртвым Пространством. Это пространство уже заражено и живёт по непредсказуемым для нас законам. Вот оно-то и сводит все наши попытки к нулю.

В этот момент иллюминатор озарился ослепительной белой вспышкой. По чёрной вселенской пустоте, расплываясь, потекли огненные волны. За первой полыхнула вторая. Третья. Сияющий прилив ещё мгновение дрожал в непроницаемом мраке космоса и вдруг стал скручиваться спиралью – точно его поглощала гигантская невидимая воронка.

– Снова 'шубу' не прошли, – скрипнул зубами Рахматов.

– Первый – цель не достигнута.

– Второй – цель не достигнута, – отрапортовали динамики.

– Четвёртый – цель не достигнута.

Щёткин с Рахматовым переглянулись.

– А где третий? – поинтересовался доктор, озвучив общий вопрос.

– Третий! – гаркнул Аристарх так, что все находящиеся в отсеке вздрогнули.

– Третью не вижу, – взволнованно сообщил динамик. – Аристарх Леонович, не вижу третью!

– Прошёл? – едва слышно вымолвил Рушан и защёлкал кнопками на приборном щитке.

– Нет третьей, нигде нет, – бормотал динамик и вдруг радостно воскликнул. – Ребята, нет её! Прошла!

Рушан вскочил и бросился к Щёткину.

– Аристарх Леонович, господин президент… – Он взмахнул руками и заметался от Аристарха к транслятору и обратно. – Разрешите мне! Я физик, я лучше данные сниму! Ну, что мы сейчас Викешу… то есть, простите, Третьего отправим! Он же вояка, хрен знает… то есть…

– Рахматов сядьте! – осадил его Щёткин. – Не забывайтесь! Я сам военный. На случай прохождения зонда в нагуаль существуют чёткие инструкции! – Президент отвернулся от взлохмаченного Рахматова и отдал распоряжение. – Третий, выводите батискаф, закрепляйтесь. Мы на базу. Ждём от вас вестей.

– Есть!

– Почему же не остаться кораблю? – недоумённо поднял брови Бердин.

– Корабль не оснащён нужным оборудованием для принятия сигналов с зонда, – убитым голосом сообщил Рушан. – Это грузовое судно-ракетоносец. Батискаф – автономный аппарат, он не может развивать такую скорость, какую развивает корабль, поэтому доставляется на место им. Зато напичкан под завязку! – Рушан обиженно смотрел в иллюминатор. Казалось, его не приняли в захватывающую дух игру. От корабля отделился серебристый шар. Медленно поплыл в чернильном океане, посверкивая круглыми боками. Рахматов понурился. – Отходим.

К физику приблизился Щёткин, положил ему на плечо руку.

– Не теряй голову. Обработка данных с зонда может быть проведена только в лаборатории. Или тебе интересней сидеть на вышке и выкрикивать, что там видно? – Аристарх подмигнул.

– Да, как-то я… – Рушан выдавил из себя извиняющуюся улыбку.

– Смотрите! – Доктор указывал в иллюминатор, борода у него тряслась.

Рахматов со Щёткиным резко обернулись. Со стороны Мёртвого Пространства неслась невредимая, словно отбитая в смертельном пинг-понге, ракета.

– Чёрт возьми… – на выдохе прошептал Аристарх, но тут же собрался и коротко спросил:

– Направление?

– Корректируется по нашей траектории, – так же коротко ответил пилотирующий корабль астронавт.

– Скорости уйти хватит?

– Трудно сказать, скорость движения ракеты не соответствует заданным нами параметрам.

– Так рассчитайте! – рявкнул Аристарх.

Рушан метнулся к приборам. Астронавт забегал пальцами по панели программного управления.

– Вы её видите?! – завибрировал динамик голосом Викеши.

– Видим! Третий, отходите. Если рванёт, и вас достанет, – прошипел в передающее президент. – У батискафа только астероидная защита – зонтик от лавины!

– Скорость не определяется, – доложил Рахматов. – Точно глушилки на эту тварь поставили. Не берёт наша аппаратура.

– Да чего тут определять?! – взвыл доктор, тыча в иллюминатор. – Видно же, догоняет.

Точка на радаре неумолимо настигающая корабль внезапно мигнула и исчезла.

– Ушла? – оторопел Рахматов.

Щёткин бросился к иллюминатору и, мгновение спустя, отметил:

– Хрен! Локаторами не определяется. А так… в реали общаться желает. – Стоящий рядом с президентом Бердин примёрз взглядом к растущей с ошеломляющей скоростью 'звезде'. – Курс?!

– Манёвры проведены. Корректируется по нашей траектории, – повторил астронавт.

– Самоликвидация ракеты?

– Не срабатывает.

Надвигающаяся 'звезда' в иллюминаторе выросла и превратилась в рассекающую галактический простор 'акулу'.

– Уходите! С траектории уходите! – бесновался динамик.

Викеше Щёткин не ответил. Обернулся к застывшему у пульта управления астронавту.

– Передайте на базу, в ходе экспериментов термоядерные боеголовки не использовать. Нагуаль обладает способностью перепрограммировать исходные данные в случае прохождения ракетой зоны Мёртвых Пространств. – Сквозь металл в голосе Аристарха вдруг пробилась горечь. – И надо было нам эту чёртову 'шубу' проковырять! И ни одной противоракетки! Хотя… – президент снова подошёл к иллюминатору. На остроносой морде 'акулы' уже можно было рассмотреть бокс с надёжно спрятанным в нём зондом. -…слишком близко. Простите нас, доктор.

Бердин только махнул рукой.

– А ведь это разум, – проговорил Рахматов едва слышно. – И вполне понятный нам. ФАГ защищается.

– Зона Мёртвого Пространства ракетой пройдена. Вернулась, голуба. Наша она теперь! Теперь послушается, – прорезал тишину голос Викеши. – Выхожу на связь с зондом.

– Третий! – Щёткин побледнел. – Активизированный зонд пилотирует ракету-носитель и отделяется только при термоядерной реакции!

– И я про то,- откликнулся динамик. – Куда он, туда и она! Ракета – дура, зонд – молодец! Включаю позывные,

– Третий! Викентий!

– Ничего, Аристарх Леонович, у вас там Несущий, интраморфы… До встречи! Надеюсь, до нескорой!

Связь прервалась.

Серебристый шар изо всех сил рвался вверх, уводя за собой смертоносного преследователя. Острый нос ракеты задрался и вслед за батискафом отклонился вправо. Расстояние между ними сокращалось. Скоро оба объекта превратились в крошечные искры. Через мгновение беззвучный взрыв озарил притиснутые к иллюминатору лица. В холодном космическом вакууме расцвёл ослепительный страшный цветок.

Щёткин ударил кулаком в стену.

Рахматов и Бердин вскрикнули.

Воздух в секторе зазвенел и стал покрываться ледяной коркой тишины.