Трудная пациентка

11. Генератор Бердина

Кто-то бил его по щекам. Рахматов вдохнул – воздух стал легче, податливей. Какое-то время Рушан просто наслаждался возможностью дышать. Свободно, не прилагая к тому нечеловеческих усилий. Хлопки тем временем становились всё более настойчивыми. Рахматов открыл глаза. На него смотрел осунувшийся, почерневший от копоти, седой как лунь Гера.

– Живой? – просипел он, отирая ладонью кровь, струящуюся из ушей.

– Есть… немного…

Гера затряс головой, непроизвольно замычал от боли. Осторожно, точно на макушке у него стоял наполненный водой стакан, улёгся.

– Башка раскалывается! – пожаловался он.

Рахматов смотрел на своего ассистента, и его не покидало ощущение, что они оба болтаются сейчас в неведомом четвёртом измерении – то ли живы, то ли мертвы, то ли было, то ли нет.

– Ещё выжившие есть?

Кацевейко истолковал вопрос на свой лад.

– Наверно, есть, – подумав, ответил он. – Кислород имеется, атмосферное давление стабилизировалось. Вроде, в пределах нормы. Неповреждённые участки суши тоже остались. Думаю, на них спасшиеся найдутся… раз уж мы…

– Где Бердин и Щёткин?! – рыкнул Рушан, окончательно приходя в себя.

Гера, кряхтя, уселся, зажал ладонями виски.

– Там. – Он неопределённо махнул в сторону и отвернулся. Рахматов схватил стоящий рядом фонарь и, подняв над головой, осмотрелся. Часть помещения была смята обрушившимися плитами, прошита фрагментами свай, туго стянута остатками металлокаркаса. – Левое крыло разворотило. Мы с тобой в пазух попали. Повезло. Рулетка…

– А они? – глухо спросил Рушан.

– А им не повезло… – Кацевейко помолчал. – Выбираться надо. Правое, по-моему, меньше зацепило. Там должны быть живые.

Рахматов сглотнул слюну. Тусклый свет фонаря упал на подрагивающий в воздухе странный объект.

– Что за… – Он не поверил своим глазам.

– Транслятор, – с ненавистью процедил Гера. – Тоже повезло твари!

Над панелью покачивалась вогнутая линза – всё, что осталось от Земли после прохождения между сращениями нагуалей. Пурпурные сети зловеще колыхались позади.

– Но как такое возможно?! – прошептал Рахматов.

– Может, в правом крыле что из оборудования сохранилось? – предположил Кацевейко. – С наблюдателями свяжемся, глядишь, чего хорошего скажут. Выбираться надо.

Видеосвязь оказалась безвозвратно утеряна. Передатчик доносил едва слышный, искажённый ни то изменённой атмосферой, ни то ужасом голос Толи Кручинина.

– Данные получены, обрабатываются.

– Навскидку-то что сказать можете? – Принявший на себя функции президента ВКБГА Рушан Рахматов сделал знак 'Тихо!'. Группа уцелевших аномалийщиков затаила дыхание.

– Пока мало, – прошуршал динамик. – Глобальные изменения в гидро и литосфере. Радиационная активность повышена в верхней точке планеты. Над ней атмосферные слои рассеяны. Точнее сказать трудно, анализируем.

– Это мы всё и сами видим! – поморщился Рахматов. – Есть предположения, как все эти метаморфозы произошли? Как мы не рассыпались к…

Передатчик разразился длинными очередями разрядов.

– Однозначно сказать трудно, – Пробился, наконец, сквозь шумы голос Кручинина – тягучий и неуверенный, точно каждое слово взвешивалось на аптекарских весах. – Впечатление такое, что торсионные поля, которыми были обработаны земные нагуали, сделали их эластичными. Дело в том, что те нагуали, которые мы не успели обработать, при деформации планеты прошили астеносферу и литосферные плиты, как нож масло. Там-то и выбрасывалась на поверхность магма. Капсулированные же, превратились во что-то, вроде резинового скелета. Благодаря ему, Земля и смогла изменить форму. Точнее пока сказать трудно.

– Получается, та часть материка, где мы в последнее время активно работали с нагуалями, не случайно получила наименьшие повреждения, – заметил Ирге.

– Получается так, – кивнул Рушан. – И никакой рулетки. Что там с гравитационным полем?

– Похоже, без существенных изменений. Масса планеты осталась прежней. 'Челноки' потрясло, но не значительно.

– Всё равно ни чёрта не понимаю, – фыркнул Лоханкин. – Не сходится, ничего не сходится! Все законы физики, геологии, термодинамики летят к такой-то матери!

– Ты имеешь в виду законы нашего мира? – Рахматов прищурился. – Произошедшее стало возможно, благодаря нагуалям, росткам иной реальности. Это ни о чём не говорит?

– Видимо, так… Начинаем ассимилироваться что ли? Во всяком случае, укрощённые торсионными полями нагуали нас спасли.

– Не всех, Лёша, не всех… – Рахматов помрачнел. Он вдруг обратил внимание, что аномалийщики стали обращаться друг к другу на ты, точно породнились. – Были сожжены и затоплены целые материки. Раздавлены тектоническими плитами страны и города. Миллионы людей погибли, не выдержав, колебаний атмосферного давления… А ведь даже эмигрировать мы сейчас не можем. Космопорты разрушены, корабли – тоже, как и производства. Начало времён. Всё придётся восстанавливать с нуля. Но сколько специалистов осталось на Земле? Сколько людей вообще? Сотня тысяч? Две? В любом случае, мало. Катастрофически мало! Каждый из нас теперь – величайшая ценность. Хотя… – Рахматов замолчал. Перед мысленным взором всплыло бородатое лицо доктора Бердина. Вспомнилось: 'Нельзя спасти человечество, не спасая человека'. – Наверно, так было всегда. Просто однажды мы об этом забыли. Слава Богу, забыли не все…

Рушан задумался – не это ли послание было главным из тех, что принёс Шестой? То, что пытался сказать Универсум крошечной своей частице – человечеству – через исчезнувших Конструкторов и так и не появившихся Инженеров. Где у Вселенной микро, а где макро – разве проведёшь эту грань. Где кончается домен и начинается Галактика. Где пределы одних законов и исток других. Где, наконец, завершается человечество и берёт своё начало Человек. Услышать бы раньше…

– Надо наладить работу по поиску и спасению выживших, – нарушил тишину Гера.

Рахматов стряхнул с себя оцепенение, кивнул.

– Да. Кроме того, радиация… Займёмся доработкой торсионного генератора. Предлагаю назвать его Генератор Бердина. Возражения есть?

Возражений не было.