Троя. Пепел над морем

Глава 9

Год 1 от основания храма. Месяц восьмой, не имеющий имени. Страна Мигдония, запад Фракии. В более позднее время — Халкидики.

До залива Тессалоники мы тащились полных две недели. То ветер противный, то шторм пережидаем на берегу. Все же большую армию везем и корабли с припасами, взятыми в Микенах. Не шибко-то и разгонишься. В этих землях живут фракийские племена с вкраплениями ахейских поселений, жмущихся к морю каменными боками крепостей. И здесь меня должен ждать отец, который обещал вывезти сюда нашу родню и соседей.

Реки тут просто на зависть. У нас в Анатолии таких и нет почти. Разве что Скамандр, но там прочно окопались ахейцы, давным-давно захватившие Милаванду[12], рядом с которым он протекал. Дарданская знать, привычная биться на колесницах, здешние луга оценила высоко. Кони на густой траве вырастут не в пример нашим.

— А здесь богатые земли, — одобрительно протянул Абарис, который крутил головой во все стороны, по достоинству оценив русла полноводных рек, впадающих в море. На наших кораблях можно даже подняться вверх по течению, что немыслимо в Дардании и Вилусе.

— Отцу нужны пастбища, — пояснил я и позвал кормчего. — Палинур! Мы высадимся в заливе и пойдем вдоль берега. Обогнешь страну Паллена[13] и ждешь нас в устье большой реки. Ты не ошибешься, она там одна.

— Хорошо, царь, — кивнул Палинур. — Мы будем на месте дней через пять, если боги будут к нам благосклонны.

— Высаживаемся! С собой еды на неделю! — скомандовал я, разглядывая берег, за которым раскинулись отроги гор, поросших лесом. Когда-нибудь, через многие столетия здесь встанет город Салоники. А сейчас тут есть лишь жалкая деревушка фракийцев, которую ахейцы называют Терма. Рядом с ней бьют горячие источники, в которых я хочу искупаться.

— Эта река из подземного мира течет? — робко спросил Абарис, который несмело наступил в журчащий поток, отдающий запахом какого-то металла. — Боги развели огонь и греют воду в огромном котле?

— Угу! — промычал я, не желая разговаривать. Мне просто лень сейчас. Мои командиры поворчали немного, поминая злых духов, эриний и прочую нечисть, и тоже полезли в воду.

— Никогда такого не видел, — бурчал родосец Пеллагон, который осторожно лег в ручей и раскинул руки. — Хорошо-то как! Кстати, а что тут насчет баб?

Я лежал в горячей воде и молчал, бездумно глядя в небо. Я чувствую, как грязь многих недель, въевшаяся в кожу, слезает с меня клочьями, и как ее безвозвратно уносит журчащий поток. Как же я, оказывается, отвык от удобств цивилизации! Баню хочу. Или хотя бы душ. Все! Решено! Бане быть. А пока в моем дворце поставили бронзовую бочку на самое пекло, а мастера провели воду в купальню. И пусть все мне завидуют. Могу себе позволить, в конце концов.

Я не зря высадился именно здесь, мне нужно осмотреться в этих местах. Бухта Тессалоники тиха, и в нее нечасто заглядывают бури. Здесь много полноводных рек и хорошей земли. А само место это — ключ к Македонии, Фракии и северным Балканам. Когда-нибудь ему цены не будет, но пока нам нужен обычный холм в трех днях пути отсюда, который омывают сразу несколько ручьев. В том месте тоже добрая трава, и именно там я буду выращивать своих коней. Я еще вернусь, весь всего в двухстах стадиях на запад отсюда раскинулась плодороднейшая равнина будущей Македонии. И там когда-нибудь будет простроена ее столица — Пелла. Там земли еще лучше, но пока я слишком слаб, чтобы забрать их себе.

Мы так и не нашли никого из дарданцев, даже когда прошли небольшой полуостров из конца в конец. Мы брали в плен местных фракийцев-бригов[14], но и они только мычали невнятно, ничего путного не говоря. Это было странно. Мы же договорились с отцом, и он уже должен привезти сюда нашу родню и наемников из Вилусы. И да, холм, ручьи и полноводная река находятся на своем месте. Только вот холм, на котором должен будет встать великий и славный Олинф, занят совсем другими людьми. Там обосновался род фракийцев, которые нипочем не желают уступить нам свое место.

Сложенная из булыжников крепостца слова доброго не стоит, да и сам холм не особенно высок. Никакого сравнения с Афинским акрополем, стоявшим на отвесной скале. Просто стена, сложенная из больших каменюк, промежутки между которыми забиты каменюками поменьше. И никакого раствора, как и везде. Башен здесь нет, как нет и зубцов. Но зато лица людей, стоявших на стенах, весьма решительны. Они будут драться насмерть за свои запасы зерна, масла и сыра. И разговаривать с нами они отказались наотрез. За каменной стеной они чувствовали себя совершенно неуязвимыми.

Я подошел поближе, чтобы рассмотреть фракийцев, а фракийцы вовсю рассматривали меня, бестолково маша руками и тыча пальцами. Они никогда не видели рогов из чистого золота и теперь спорили, кто именно снимет шлем с моего хладного тела. Я неплохо понимаю фракийское наречие и слышу каждое слово. Ведь мы, дарданцы, соседи с этим народом, нас разделяет лишь Пролив. В мою сторону полетела одинокая стрела, которая воткнулась в паре шагов. Я вытащил ее из земли, повертел в руках и брезгливо отбросил в сторону. Наконечник костяной, оперение приделано кое-как. Нищета! Полнейшая, беспросветная нищета!

Терять людей при штурме этого курятника мне не хочется совершенно, но не уходить же отсюда несолоно хлебавши. У нас уже и еды не так чтобы и много. А ведь еще идти до самой Трои, где нас никто не ждет. Вот и приходится заниматься тем, чем занимаются все армии в походе: насильственной фуражировкой на местности. И, как назло, все нужное нам зерно лежит за воротами этой крепости. Зерно-то мы возьмем, а вот с мясом ситуация гораздо хуже. Фракийцы, которые какую-никакую разведку вели, всю скотину угнали в горы, не оставив нам ничего. По-моему, это просто свинство с их стороны.

Что там насчет стотысячных армий, осаждающих города по десять лет? Мне даже не смешно. Мои семь сотен парней съедают без малого тонну зерна в день. И эта тонна должна быть, иначе нам всем конец.

— Камнеметы собирайте! — сплюнул я в расстройстве.

Десяток треног с рычагом, веревочной сеткой и привязанным к нему льняным канатом воины собрали меньше, чем за день, а потом в городок полетели камни. Мы перекрыли выход из ворот рогатками и постами, и стали терпеливо ждать. Не так-то уж просто выжить в небольшом селении, когда тебе на голову день и ночь летят булыжники, разбивая крыши и калеча укрывшихся людей. Здесь непривычны к такой войне, они сломаются быстро.

Переговоры начались на третий день, когда количество камней, прилетевших за стену, уже исчислялось сотнями. Ворота отворились, и оттуда вышел лохматый мужик в козьей безрукавке и грязноватом хитоне. В руках он нес ветки, которыми размахивал изо всех сил. Видимо, не хотел схватить шальной камень или стрелу.

— Сардок, переводить будешь, — сказал я своему командиру пельтастов.

Переводчик при переговорах — дело обязательное, даже если знаешь язык. Будет несколько лишних секунд, чтобы подумать.

— Я Комо, — хмуро сказал фракиец, не подавая руки.

— Я Эней, царь Сифноса. — я все же ему руку протянул. — Это Сардок. Он геквет, спутник царя.

— Чего ты хочешь от нас, Эней? — зыркнул из-под бровей Комо, во все глаза разглядывая ожерелье на шее своего соотечественника. — Мы не так богаты, чтобы вести на нас такую армию. Твой шлем стоит дороже, чем все, что у нас есть.

— Мне нужно зерно, пятьсот мешков, и мясо, — любезно пояснил я. — Семьдесят баранов будет достаточно.

— Если отдадим, нам самим жрать будет нечего, — скривился фракиец.

— А если не отдадите, — равнодушно пожал я плечами, — то жрать будет некому. Соглашайся, Комо. Я возьму еду и уйду. Будешь упорствовать, я возьму город и перережу всех до последнего человека. Ты же не дурак, Комо, нас больше раз в пять, чем вас.

— Хорошо, — процедил фракиец, глядя на меня с нескрываемой ненавистью. — Если поклянешься богами, что после этого никого не тронешь, и что уберешься с моей земли, то получишь все, что просишь.

— Клянусь именем бога Поседао, которого почитаю, — поднял я руку. — Я возьму твою еду, а потом уведу войско. А если ты зимой наколешь досок из доброго леса без сучков и высушишь его в тени, я куплю его у тебя за серебро, ткани и красивую посуду.

— Жди, — сказал Комо, на лбу которого пролегла глубокая морщина, видимо, означавшая интенсивный мыслительный процесс.

Он ушел, а я задумчиво смотрел ему вслед. Да, я поклялся, что уведу армию, но я совершенно точно не обещал, что не приведу ее снова. Неужели мне придется согнать этих людей со своей земли? Не хотелось бы, мне пригодятся лишние руки. Мы слегка потесним их, компенсируя неудобство хорошей торговлей и железным инструментом. Место здесь просто отличное. И зерно можно растить, и разводить скот. Только вот почему отец не пришел сюда? На него это совершенно непохоже.

В то же самое время. Вилуса.

Сотни кораблей качались на волнах, и ни один из ахейских мужей не решался первым сойти на берег. Каждый знал о пророчестве, и никто из них не искал себе смерти. Даже отважнейшие из отважных, Ахиллес и Аякс, делали вид, что заняты чем-то важным. Диомед считал чаек, пролетающих мимо, а Менелай и Агамемнон, плывшие на одном корабле, весьма кстати устроили военный совет. Это было бы смешно, если бы не продолжалось уже не первый час. Троянцы, стоявшие напротив, даже заскучали. Они не понимали, что происходит, и начали клевать носом, утомившись на жарком солнце. У них уже и бранные слова закончились, и гениталии их ахейцы разглядели во всех подробностях. Фантазия воинов царя Париамы иссякла, и они погрузились в некоторую растерянность.

— Да чтоб вас всех! — Гектор, одетый ради такого случая в позолоченный доспех, отложил в сторону лук. — Парни! Разомните коней! Эти ахейские бабы будут до ночи на своих кораблях сидеть!

— Нет, смотри, брат! Кажется, один сейчас спрыгнет на берег, — хмурый здоровяк Деифоб, чья колесница стояла рядом, сплюнул на сухую землю и наложил стрелу на тетиву. — Лицо знакомое. Одиссей это. В том году у нас был. Сейчас я тебя от всей души приласкаю, ахейская собака!

Невысокий, коренастый воин в бронзовой кирасе и в шлеме из кабаньих клыков бросил на берег щит и встал на него обеими ногами. Он призывно заорал и замахал руками. Деифоб послюнявил палец, поднял его, ловя ветер, а потом резко натянул лук, коснувшись подбородка. Сухое дерево и рог скрипнули натужно, щелкнула тетива, ударив в кожаный наруч, и стрела улетела вдаль, жадно ища чужую жизнь. А данаец, стоявший на щите, все орал, торжествуя, и даже бронзовое жало наконечника, чиркнувшего по металлу панциря, не смогло утихомирить его.

— Ну кто так делает? Только хорошую стрелу понапрасну извел, — укоризненно посмотрел на брата Гектор.

— Ну стрельни ты, — недобро зыркнул на Гектора Деифоб, которому тоже было жаль стрелы.

— Учись, брат! Вот так надо! — самодовольно произнес Приамов наследник, любуясь оперением, задорно подрагивающим прямо в глазнице убитого им данайца. Но тут ни с того ни с сего воины посыпались с кораблей сотнями, и Гектор заревел.

— К бо-о-ю-ю!

— Протесилай уби-и-ит! — заорали со стороны ахейцев. — Он первым на землю Трои наступил! Пророчество сбылось! Прыгай!

— Пророчество сбылось! — молнией понеслось от одного племени к другому. — Пророчество сбылось! Теперь можно с кораблей сойти!

— Бей их, парни!

Троянцы, которые ничего из происходящего перед ними так и не поняли, лишь пожали плечами и тронули коней поводьями. Не знают они ни про какое пророчество. Знают только, что кровью умоются проклятые налетчики, пока сойдут на берег и разобьют лагерь. Не будет им покоя от троянских стрел ни днем, ни ночью.

Лагерь ахейцев шумел, как гнездо рассерженных шершней. Троянцы заперлись в крепости, стоящей на высоком холме, а в Нижнем городе из ценного и съестного нашлось примерно ничего. Тут хорошо подготовились к осаде. Воины гибли от стрел, летевших из-за спешно сооружаемых стен лагеря. Они гибли из-за болезней, которые начались немедленно после высадки. И в этом воины винили своего ванакса, похоть которого вызвала немилость богов…

Десяток царей собрался в огромном шатре ванакса Агамемнона, который восседал в резном кресле явно местной работы. В Аххияве не найти подлокотников в виде склонившихся оленей и ножек-львиных лап. И такой чудной одежды, как у гостя, стоявшего перед царем, там не найти тоже. Немолодой мужчина, серебряно-седой, в длинной льняной тунике с синей полосой, низко склонил голову. На макушке его надет остроконечный колпак, в ушах серьги из лазурита, а в руках костяной жезл с навершием в виде орла. Его звали Хрис, и он в очередной раз повторял свою просьбу, изрядно разгневав этим микенского царя.

— Проваливай, старик! — Агамемнон брезгливо оттолкнул ногой упавшего перед ним на колени жреца храма Апалиунаса, который они разорили в одном из южных городов Вилусы. Ахиллес разорил по дороге, если быть точным.

— Молю, верни мне дочь, царь! — не унимался Хрис. — Я за нее выкуп богатый дам. Талант! Целый талант серебра за нее даю!

— Убирайся отсюда, я сказал! — заревел Агамемнон и повернул голову к страже. — Кто его пустил в мой шатер?

— Не гневайся, ванакс, — мягко остановил его Нестор, такой же седовласый, как и гость. — Это я приказал впустить. Выслушай его. Мы в чужой земле, и тут сильны их боги. Они разгневаются, если ты обидишь их слугу.

— Пусть проваливает, пока я не намял ему бока! — снова заорал Агамемнон.

— Остановись, ванакс! — негромко произнес Ахиллес, сухощавый, перевитый могучими мускулами воин, который сидел до этого в углу шатра, не произнося ни слова. — У нас моровая язва по лагерю пошла. Люди сгорают за пару дней, словно сухая щепка. Отдай ты эту ему девку без всякого выкупа. Мы тебе десяток баб приведем. Пусть в благодарность жрец попросит своего бога, чтобы дал нам удачу в этой войне.

— А что я получу взамен? — взорвался Агамемнон. — Эта баба — моя законная доля в добыче! Платите ее цену, раз я не должен взять выкуп! Сколько ты там давал, старик? Талант серебра? Хорошо, я согласен на талант!

— Мы уже разделили добычу, — свирепо засопел Ахиллес. — Ты предлагаешь у воинов отобрать то, что уже дал им? Воистину, свет еще не видел такой жадности! Возьмем Трою, и заберешь свой талант. Три таланта заберешь, если захочешь. Нам без этого удачи не видать. Воины волнуются, говорят, ты прогневал здешних богов.

— То есть вы все свою награду получили, — побагровел Агамемнон, — а теперь я один ни с чем должен остаться? Ты свою Брисеиду дерешь так, что весь лагерь слышит! Хорошо, благородные, будь по-вашему! Я дочь этому старику отдам, а взамен заберу наложницу вот у него! — и он ткнул пальцем в Ахиллеса.

— Да ты совсем спятил? — Ахиллес пошел пятнами. У него даже слов не нашлось от гнева. — Ты, образина собачья! Ты свою Хрисеиду в бою взял? Или, может быть, это я сделал? Я тебя в бою пока не видел. Песьи твои глаза! Трус с сердцем оленя![15] Я по твоему зову пришел сразу же, потому что клятве верен! Мне троянцы ничего не сделали. Я раньше и знать не знал, где эта Троя находится! Ты и так после любого боя большую часть добычи себе забираешь, а теперь хочешь взять то, что мое по праву? Да я больше вообще воевать не стану!

И Ахиллес бросил на землю жезл, который брал в руки тот, чья была очередь говорить.

— Талфибий! Эврибат! — заорал Агамемнон, а когда воины вошли, откинув полог шатра, ткнул пальцем в сына царя Фтиотиды и приказал. — Идите к стоянке этого хвастуна и приведите сюда его бабу! А если не отдаст, возьмите еще воинов. Хоть пять сотен возьмите, но чтобы Брисеида тотчас была у меня!

— Будь ты проклят! — Ахиллес встал и направился на выход. — Воюй с троянцами сам, пьяница несчастный! Приползешь еще на брюхе, когда Гектор тебе задницу надерет! Я слышал, он славный воин, не чета тебе!

Ахиллес вышел из шатра, а остальные цари и герои лишь стыдливо отвели глаза в сторону. Им нечего противопоставить мощи повелителя Микен, самого богатого и могущественного из них.