Троя. Пепел над морем

Глава 16

Неделю спустя. Где-то у побережья о. Самос.

Кноссо вглядывался в скалы, заросшие кустарником, и неласковым словом поминал всех богов. Скоро море закроет свои воды, а везение вдруг оставило его. Хозяин дал ему поручение, пообещав хорошую награду, и Кноссо уже строил радужные планы, равно как и все его парни, мечтающие о горсти серебра помимо обещанного жалования. А тут вон чего! Ну хоть бы одна сволочь на разбой вышла. Но ведь он же не зря сюда заявился!

Самос, тесно прижавшийся к побережью Арцавы, не обойти никак, если плывешь на север с Родоса или Кипра. Он закрывает своим телом путь купцам, оставляя лишь две дороги. Первая — с востока, между островом и берегом материка. И вторая — с запада, там, где щедрая рука Морского бога высыпала целую пригоршню островков и скал. Обойти Самос слева или справа означало нелегкий выбор между пастью волка и пастью льва. И там, и там нечего и думать пройти одинокому кораблю. Но, тем не менее, Кноссо бороздит эти воды уже третий день, притворяясь раненой куропаткой. Точнее, купцом, который попал в шторм и отбился от каравана с охраной. И хоть бы что! Вот невезение!

— Вижу! — бросил кормчий, стоявший на правом весле.

— Ну, наконец-то! — обрадовался Кноссо. — Ванака, создатель сущего, я тебе жертву богатую принесу! — Он подошел к трюму и прокричал. — Эй, бездельники! Доспех нацепили и вздели тетиву. Драхмы идут прямо на вас!

Надо сказать, господин смог удивить Кноссо. Ну, скажите на милость, какие могут быть доспехи на море, когда тяжелая бронза вмиг утянет на дно самого умелого пловца. Пятьдесят гребцов и дюжина лучников, сидевших сейчас в трюме, щеголяли в сплетенных из льняной веревки нагрудниках и в таких же шапках, которые нипочем не пробьет простая стрела. Только если граненая, бронзовая, да еще и выпущенная из сильного составного лука с роговыми накладками. А откуда возьмется такая роскошь у прибрежных босяков?

— А ну, покажите мне, как вы их боитесь, парни! — скомандовал Кноссо, и по палубе забегали пятеро матросов, заламывая руки и оглашая все вокруг горестными воплями. Это было так весело, что Кноссо едва держался, чтобы не расхохотаться в голос. Но нельзя ведь. Три лодки, набитые серьезно настроенными личностями, были уже шагах в ста.

— Кто громче всех заплачет, получит двойную пайку! — подбодрил своих людей Кноссо, и те зарыдали в голос, протягивая руки к небесам.

Разбойники должны поверить, потому что слишком уж непривычен вид этого корабля. Он больше похож на волка, чем на барана. Если хоть малейшее сомнение возникнет, лодки развернутся и уйдут туда, где преследователь точно поймает днищем острую скалу, прикрытую пенными барашками волн. Карийцы мастера на такие проделки. Они и сами могли притвориться жертвой, чтобы попасться на пути какому-нибудь особенно жадному купцу. И тогда, наведя его на мель, они бросались на него из засады, словно стая голодных гиен на раненого быка.

— Не спать! — крикнул Кноссо, и лучники в трюме выстроились в затылок, приготовившись занять положенные места на палубе. Гребцы тоже повскакивали со своих скамеек. В ближайшие минуты корабль точно никуда не поплывет, а они тоже бьются, когда приходит нужда.

— Пошел! — заорал критянин, когда бронзовые крюки впились в борта корабля, а лодки, на которых сидели десятки полуголых карийцев, стали стремительно приближаться. Те размахивали длинными ножами и короткими копьями, а луков у них было около дюжины на всех. Они требуются только вначале, когда нужно перестрелять корабельную стражу, которой редко бывает больше, чем десяток человек. Это ведь торговец, а не кебенет, пограничный корабль его величества Рамзеса III.

— Лучников бей! — заорал Кноссо, опасаясь, что бестолковые земляки, вошедшие в раж, перестреляют вообще всех, а это деньги, как-никак. Чистое серебро.

Критяне сделали всего лишь один залп, и карийцы с ужасом увидели, что они из охотников превратились в добычу. Лучники, их главная боевая сила, лежали на дне лодок, уставившись в небо стекленеющими глазами, в которых навсегда застыло изумление. Те из них, кому особенно повезло, поймали сразу три, а то и четыре стрелы.

— Оружие бросайте и останетесь жить! Богами клянусь!

Кноссо заорал на карийском в медный раструб, который ему подарил господин. Усиленный металлом голос разносился над волнами, вгоняя в оторопь ничего не понимающих разбойников. Сопротивляться они не могли. Полтора десятка из них убили тут же, да еще и ранили некоторых. И они понимали, что следующего залпа им не пережить. Выбор у пиратов невелик: или сражаться и умереть, или броситься в воду, надеясь доплыть до берега, или же сдаться, раз уж именем богов им обещают жизнь.

Ну вот! Какой-то ушлый парнишка решил прыгнуть за борт. Он же вырос на берегу и плавает как дельфин. Стрела догнала его тут же, и теперь щуплое тело качалось на волнах на расстоянии вытянутой руки от лодки.

Разбойники во все глаза смотрели на корабль, борт которого возвышался над их суденышками на два локтя, и проклинали свою глупость. Надо же было так попасться! Старший из них, седой мужик в набедренной повязке, рыкнул что-то и осторожно положил свой кинжал к ногам. Ровно так, чтобы поднять его в мгновение ока.

— Говори! — коротко произнес он.

— Именем царя Энея, — орал Кноссо, — повелителя Сифноса и иных островов, вы объявляетесь разбойниками. Но царь милостив. Сдавайтесь и будете жить. Ваше наказание — три года исправительных работ, после чего вы вернетесь к своим семьям.

— Чего? — выпучили глаза разбойники. — Каких еще работ?

— Исправительных, — любезно пояснил Кноссо. — Камень рубить и руду толочь будете. Вы напали на корабль самого царя. Неужели думаете, что вам это с рук сойдет?

— Ты нам рабами предлагаешь стать? — заревел вождь.

— Всего на три года! — примиряюще поднял перед собой руки Кноссо. — Потом можете вернуться домой, или остаться там и жить, как свободные люди, или записаться в войско.

— Да пошел ты! — заревел кариец, наклонился за ножом и тут же упал, сраженный стрелой.

— С кем теперь я буду говорить? — спокойно произнес Кноссо. — Если я вас, сволочей, сейчас перестреляю, то высажусь на берег и заберу ваших жен и детей. Мои парни не уйдут без добычи. Мы в своем праве, вы на нас первые напали.

— Я Димас. Со мной говори! Мы сдаемся, не трогай наших женщин, — на второй лодке встал еще один седой мужик, сильно похожий на первого, только помоложе немного. — Принеси клятву своими богами, что не убьешь, и что через три года мы сможем вернуться к семьям.

— Клянусь богом Ванакой! — нараспев произнес Кноссо. — И богом Поседао, которому поклоняется мой господин, тоже клянусь! Вас не станут калечить, вас будут кормить, а после отработки вы вернетесь к семьям.

— Кладите копья, парни! — процедил седой. — Боги сегодня немилостивы к нам.

— Лезем на борт по одному! — скомандовал Кноссо. — Как залезли, руки держать за спиной. Кого связали, тот спускается в трюм и садится в рядок. Да кого я учу! Сами ведь все знаете!

Прибытие на Сифнос прошло триумфально. Три дюжины связанных карийцев, чьи шеи перехватывала тугая петля, вывели из трюма и посадили прямо на землю. Разбойники щурились на непривычном солнце и злобно зыркали по сторонам. Им было удивительно здесь. Кого тут только нет! Хананеи в своей нелепой одежде, сидоняне в высоких шапках и даже красоты неописуемой египтянка в смешном парике и в расшитом цветами платье, собранном в мелкую складку. Она идет на рынок, сопровождаемая одной лишь служанкой, и совершенно явно не боится здесь никого. В гавани множество кораблей и крикливых моряков, которые тащат на спинах корзины, кувшины и мешки. А голые мальчишки-критяне гонят с кораблей целые стада истошно блеющих коз. После пронизанной бедностью тишины родной деревушки здешний шум слепил и бил карийцев по всем чувствам сразу. Тут жили богато, это было видно невооруженным глазом. Одни бабы, лопочущие на незнакомом языке, что ходили стайками и выбирали свежую рыбу прямо в порту, чего стоили. У многих из них золото с камнями в ушах блестело, притягивая к себе жадные взоры голодных мужиков.

— Эти, что ли? — сиятельный Филон, пыхтя, вылез из чудной колесницы, запряженной парой ослов. В ней не стояли, а сидели. И карийцы пялились во все глаза на этакое диво. Надо же, кресло к колеснице приделал. Совсем обленился толстяк. Десять стадий пройти не хочет.

— Эти, господин, — угодливо склонился Кноссо.

— Семь драхм за каждого, — кивнул Филон.

— Семь драхм! — возопил Кноссо. — Да ты в своем уме, почтенный! Семь драхм за взрослого мужа! Да забери их тогда бесплатно.

— Три года, — укоризненно посмотрел на него Филон. — Через три года их придется отпустить. Такова воля нашего господина. Ты забыл?

— Ах да! — тоскливо опустил плечи Кноссо. — Не привыкну никак, что рабом можно стать на время. Вот с этим тогда говори! — он ткнул пальцем в Димаса. — Он старший у них.

— Значит, так! — Филон встал перед карийцами, который недобро смотрели на него из-под бровей. — Вас отвезут на остров Серифос. Этот остров пуст, там не осталось ни одного человека. Только такие, как вы, будут жить там. Вам покажут, как рубить породу и как толочь ее в мелкий порошок. Каждый из вас сдает две больших корзины в день, и тогда вас кормят и дают одежду на зиму. Если вы не сдаете положенное количество руды, то получаете меньше зерна и рыбы. Если вы сдадите больше, чем установлено, то получаете награду. Одежду, зерно или коз. Можете съесть, можете разводить. Дело ваше. Удрать с острова нельзя. Там нет лодок, а вам не дадут ни одного топора. Впрочем, вы можете попытаться. Каждое утро корабль будет привозить зерно и забирать руду. Если недосчитаются хотя бы одного из вас, то остальные получат еще один год отработки. Тот, кто попытается бунтовать, нападет на товарища или откажется работать, будет распят.

— А кто нас распнет, если на острове никого больше нет? — невесело усмехнулся Димас, и остальные карийцы загомонили согласно.

— Почтенный Кноссо до зимних штормов привезет еще несколько дюжин таких же негодяев, как вы, — пожал плечами Филон. — Они будут следить за вами, а вы за ними. Мы объявим огромную награду за голову каждого бунтовщика, и его поймают собственные товарищи, а потом передадут страже. Не искушайте судьбу. Три года пролетят быстро, и все это время у вас будет еда и крыша над головой. После этого вы сможете наняться на флот нашего господина и получать серебро за службу. Вот прямо как те парни, которые вас поймали. Посмотрите на них. Они еще год назад собирали раковины после шторма, а теперь все бабы Сифноса ждут, когда в порт придет почтенный Кноссо и его люди. У них всегда водятся оболы и драхмы. Думайте три года, отрабатывайте свое преступление. И если вы будете вести себя правильно, у вас тоже будет вкусная еда, серебро и красивые бабы.

— Я поплыл, — оглянулся Кноссо и повел по сторонам жадным взглядом. Слово «бабы» заставило его вскинуть голову и раздуть ноздри. — Чресла мои уже лопнут скоро, переполненные семенем. По вдовушкам бы сходить, но некогда. Чую я, как ветер начинает пахнуть гневом Морского бога. Он совсем скоро закроет нам свои пути. Я прогуляюсь до ахейского берега Крита. Ненавижу этих сволочей. А ты пока приготовь мое серебро, Филон. Я поставлю дело на широкую ногу. Господин хочет почистить свои воды от морских охотников, а я хочу получить его драхмы.

— Да, давай, — кивнул Филон. — Я очень надеюсь, что кто-нибудь из них попытается сбежать. Три года — это же просто ничто! Наш господин — сама доброта. Хм… Никогда не думал, что можно превратить в темницу целый остров, не тратиться на его охрану, да еще и прибыль с этого получать.

— Слушай, — шепнул Кноссо, отведя Филона в сторонку. — Так ведь все равно кто-нибудь сбежит.

— Сбежит, конечно, — так же тихо ответил Филон. — Но остальные отработают за него. Господин считает, что даже если кто-то рискнет добраться до острова Кеа и проплывет полсотни стадий, то эринии с ним. Он заслужил свою свободу. А я вот все равно басилея тамошнего предупредил и награду за беглеца пообещал.

И Филон захихикал дробным, противным смешком, видимо, представляя, как несчастный, плывший к своей свободе целый день, выбирается на берег, а его тут же вяжут и везут назад, чтобы распять. Действительно, весело.

— Ай какая! — Кноссо проводил плотоядным взором фигуристую бабенку в хитоне чуть выше колен, которая игриво стрельнула глазами в его сторону. — Я малость задержусь. Пусть Ванака, создатель сущего, будет мне свидетелем, если я сейчас не возьму вон ту красотку, то кинусь в море и поимею какого-нибудь дельфина.

Он бросился бежать за объектом своего вожделения, поднимая пыль босыми пятками и крича истошно.

— Эй ты, красивая! Да не ты, старуха! Вот ты! Да, ты! Обол хочешь заработать? Два обола! Два! Три! Целую драхму дам, только не убегай…

— Видите! — назидательно поднял палец Филон и обратился к карийцам, который слюну глотали от зависти. — Половину овцы готов бабе за ласку дать. И вы тоже сможете так…

В то же самое время. Троя.

Город, переполненный людьми, доедал последние припасы. Только поначалу казалось, что зерна здесь много. Напротив, его тут же стало слишком мало, особенно когда проклятые данайцы, сами умирающие от голода, начали кружить вокруг, перехватывая все караваны, что пытались привезти зерно в осажденную Трою. Никто ведь не рассчитывал, что придется сидеть взаперти долгие месяцы. Война должна была закончиться одним сражением, молодецким наскоком, когда объединенные силы царей Вилусы и Арцавы сбросят в море обнаглевший ахейский сброд. Не вышло, война затянулась, и теперь она не имеет ни конца, ни края. В отличие от запасов еды, которые как раз оказались небеспредельны.

Внутри крепости сотни воинов и тысячи горожан, а ведь вся Троя — это акрополь в четыреста шагов поперек, застроенный так плотно, что едва разъедутся две телеги. Жилища горожан попроще забиты непрошенными гостями под завязку, и лишь царский дворец и дома сыновей Париамы избавлены от постоя.

Царь, кряхтя и страдая от одышки, встал и прошелся по своим покоям, где несколько жаровен не давали замерзнуть его старым костям. Ему все время было холодно, да так, что даже носки и свитер, связанные искуснейшей мастерицей и по совместительству любимой дочерью, никак не могли его согреть. Камень стен принимал в себя всё тепло, но сам оставался холодным. Немыслимая духота, царившая в покоях после того, как зябнущий царь приказал заткнуть окна тряпками, могла сбить с ног непривычного человека. Впрочем, еще одна любимая дочь, которую позвал Париама, была к ней привычна. Чем дальше все шло, тем чаще царь звал ее к себе, чтобы услышать столь редкий здесь голос разума. Пустое бахвальство тупоумных воинов, коими он не без оснований считал своих сыновей, его в последнее время невероятно раздражало.

— Кассандра! — поднял он глаза на девушку, которая склонилась перед ним. Дочь одета нарочито неброско. Платье однотонное, без разноцветных вставок, золотых блесток и ярких цветов. И украшений почти нет. Лишь небольшие серьги и пара драгоценных браслетов.

— Ты долго, — недовольно произнес царь. — Где ходишь? Я уже давно посылал за тобой.

— Я была на похоронах своего жениха, — не меняясь в лице, ответила та.

Это была скверная новость. Руку Кассандры отдали очередному хвастливому царьку с юга Вилусы, который поклялся прогнать ахейское войско. Еще один болтун, пообещавший очистить троянский берег от нашествия ахейцев. Не вышло. А ведь он и воином был неплохим, и немалое войско под стены Трои привел. Переоценил свои силы царь города Кабес.

— Офрионей погиб? — нахмурился Париама. — Когда?

— Вчера, — на круглом лице Кассандры не дрогнул ни один мускул. — Гектор договорился с данайцами. У них перемирие на три дня. Похоронят павших.

— Это я и сам знаю, — брюзгливо ответил Париама. — А вот про Офрионея он мне ничего не сказал. Как думаешь, почему?

— Потому что отряд из Кабеса уходит домой, — пояснила Кассандра. — И это уже не первый союзник, который покидает нас после смерти своего государя. Скоро в Вилусе не останется царей, они все будут похоронены тут.

— Никто не хочет сообщать мне плохие вести, — горестно вздохнул Париама и придвинулся поближе к очагу, протянув руки к самому огню. — А что там делает мой зятек? Недооценил я его, надо было тебя тогда послушать! Он, получается, и людей своих сохранил, и Дарданию разорить не дал.

— Он сегодня с утра данайский корабль утопил, который за едой на Лемнос пошел, — продолжила Кассандра. — Я сама со стены видела, стадий десять от берега всего. Он сначала ему бок пробил, а потом огнем спалил. Ни одному гребцу спастись не дал, перетопил всех до единого. Данайцы за ним бросились, а он ушел играючи. И сделал он это так… Не знаю, как и сказать… Как будто глумился над ними.

— Это ты верно подметила, дочка, — понимающе кивнул Париама. — Глумился. Он так их воинского духа лишает, чтобы и не думали, что уйдут отсюда без его дозволения. Хитрая сволочь зятек мой. Проглядел я его, ох проглядел! Надо было около себя его оставить. Что же ты, дочка, не смогла настоять тогда.

— Чтобы ты опять меня дурой прилюдно назвал? — Кассандра обиженно поджала губы. — Мои слова вообще никто, кроме Энея, всерьез не воспринимает. Я по твоей милости, отец, уже в посмешище превратилась. Потому-то и замуж не брали столько лет.

— Ладно, что ты разбухтелась, как старуха, — поморщился Париама. — Я же тебя сейчас слушаю. Продолжай!

— Пленные говорят, в лагере данайцев голод начинается, — сказала Кассандра. — Кораблей с едой уже давно нет. Скоро они свои ремни варить будут.

— Мы тоже этим вот-вот займемся, — хмыкнул Париама. — Все вокруг от голода пухнут. Один только Эней жрет от пуза, грабит острова и торгует со всем миром. И ведь он царского рода муж. Зачем ему сдалась торговля эта? Он же мальчишка, должен о войне думать. И как я мог быть так слеп!

— Он слишком молод, отец, — примирительно сказала Кассандра. — Потому его вид обманчив. Я сама побаиваюсь его. Эней такой странный… И его суждения необычны. Я долго размышляла над каждым его словом, и почти всегда убеждалась, что он прав. Ни ты, ни я никогда не думали так, как он. Взять и отказаться от колесниц, наследия предков! Сравнять благородного воина с мальчишкой, едва взявшим в руки лук. На такое не каждый способен.

— Я вот точно не способен, — недовольно проворчал Париама. — Меня бы колесничие в клочья разорвали, а ему это как-то с рук сошло. Скажи, девочка моя, почему он не приходит к нам на помощь? Мне кажется, я уже знаю ответ на свой вопрос, но очень надеюсь, что ты меня разубедишь. Уж больно тот ответ плох для нас.

— Не разубежу, отец, — покачала Кассандра головой, на которой короной были уложены косы, перевитые лентами. — Ответ прост. Царь Эней хочет победить в этой войне.

— Он хочет, чтобы мы победили в этой войне? — пристально посмотрел на нее Париама. — Ты же это сейчас сказала?

— Нет, не это, — горестно покачала головой Кассандра. — Он хочет победить один. А мы должны проиграть. Ему больше невыгодно договариваться с нами. Он будет повелевать теми, кто останется в живых. Впрочем, если тебя это успокоит, данайцы должны проиграть тоже. И ты знаешь, пока у него всё получается. Ждать осталось совсем недолго, отец. Война закончится ровно в тот день, когда опустеют пифосы в Трое, и будут сварены все ремни. То есть через пару недель.