Тропа Исполинов

Эпилог

Коптящий столб дыма и огня стоял над соборной площадью. На северных окраинах грохотали пушки. Массы келлангийского войска панической толпою отступали по дороге на Бугден…

— Угости огоньком, гвардеец, — попросил Гурук.

— А тебе мало этого? — указал Гриос.

— От погребального костра не прикуривают, чаттарец.

— Многих потеряли?

— Как всегда, лучших… Скажи, почему на такие дела всегда напрашиваются лучшие?..

— А… этот? — Гриос показал на голову выше своего роста.

— И Таргрек, и Терри, и еще пятеро наших… Все там. А-а-а!

И Гурук, укрыв козырьком хвостатого шлема страшные, бессонные глаза, пошатываясь побрёл к тем немногим, кто ещё оставался от его маленького отряда. Драгуны вповалку спали, расстелив прямо на мостовой попоны, снятые с побитых коней.

Чаттарец вытряхнул и по новой забил табаком трубку.

— Эх, табачок, табачок…

— Эти, балахонщики, даже придти в себя не успели, — в который раз с удовольствием повествовал Тиргон. — Мы перелезли с той стороны, а их было где-то семь… или восемь на нас десятерых. Девчонки как завизжат! Они как вздрогнут! Мы как бросимся! Погнали их посохами как зайцев!..

— А это что? — спросил один из солдат, кивая на повязанную голову Бычьего Сердца.

— Это? Да это всё Йонас! Размахался как слепой в бане…

— Возьми этот посох, — сказал Тинч. — Он тоже побывал в бою. Это посох Таргрека. Теперь он будет принадлежать тебе.

— А ты… разве не ты будешь во главе стаи?

— Меня ждут в посёлке, по дороге на Бугден. Весна, ветер скоро установится… Пора на Анзуресс.

Перебирая повод, он сидел верхом на Варрачуке.

— Пропала куртка? — спрашивал Гриос. — Пустяки, в обозе достанем новую!

— Такова судьба у всех вещей, сынок. Рано или поздно им приходит срок… А куда это ты собрался? На какой такой Анзуресс? Ну-у… ну давай хоть съездим в горы, навестим Олеону?! Объяснишься с нею наконец, а, зятёк? Аах-ха-ха-ха-ха! Кстати, она велела, если вдруг тебя встречу, поглядеть: как твой шрам… этот, опасный… на линии жизни!

— Этот что ли? — Тинч неохотно протянул руку.

Однако, ладонь его, там, где недавно пролегал шрам, полученный в порту Урса, была теперь… как самая обычная ладонь. И линия жизни на ней по-прежнему острым углом, похожим на угол паруса, сливалась с линией судьбы — так, словно бы ничего и не случалось с Тинчем тогда, в порту, меньше года назад. Одни мозоли остались как прежде…

— Как же это? — не понял Гриос. — Ведь я точно помню, был он, шрам! Погоди, погоди. Как же это?

— Да он, наверное, давно пропал, — пожал плечами Тинч. — Уже и не помню, когда…

Тем временем, на площадь со стороны Лошадиной улицы появился всадник с перевязанной головой. Его драгунский мундир был перепачкан грязью и кровью настолько, что с трудом просматривались знаки различия. За ним, поодаль следовали несколько старших офицеров, среди которых выделялась массивная фигура Каррадена.

Соскочив с коня, Даурадес изучающим взором окинул окрестности…

— Смирно! — крикнул кто-то.

— Вольно…

— Папа? — сказал Тинч и ударил Варрачуке каблуками в бока. Но вороная не пошла…

— Папа! — прибавил он, соскакивая на землю…

— Па-а-па-а!

Он бежал стремглав, так мчался, летел, стараясь быстрее перебирать ногами, а покрытая булыжником земля так медленно проворачивалась под ногами…

Маркон увидел лобастого светловолосого мальчишку в изорванном и прожжённом свитере, который стремглав летел к нему с широко распростёртыми руками.

Тинч с разбегу повис на шее отца.

— Папочка, милый, любимый мой папа, как хорошо, что ты приехал, как хорошо, что ты живой… — захлёбываясь слезами, приговаривал он, а Маркон поглаживал его по всклокоченным волосам.

— Папа, а нашего дома больше нет, сгорел…

И Даурадес вдруг почувствовал, что в сердце вновь что-то болезненно пошевелилось. Отстранившись, непроизвольно схватился за грудь.

— Извини, Тинчи… У меня это… в последние дни частенько бывает. Старею, что ли…

Тинч вытер слезы. Посмотрел пристально.

— Нет, погоди-ка, папа.

И прибавил озабоченно:

— Ну-ка, отпусти, не держись за грудь, это не так лечится. Сердце в порядке… Так! Ого! Какой болевой шип! Сейчас я его… Подставь спину! Расслабься. Расслабься…

И — легонечко так шлёпнул отца ладонью меж лопаток…

Перед взором Даурадеса замелькали красные круги и в их середине — искажённое огненно-красным светом лицо. Дикий вопль прозвучал в ушах… Затем это кончилось.

Перед ним по-прежнему была соборная площадь, и Тинч спрашивал:

— Как? Легче?

Даурадесу действительно стало легче. Значительно легче! Он пошевелил плечами…

— Хм, — промолвил он. — Примерещится же такое…

— Это просто, папа!..

— Разрешите обратиться, господин генерал? — приблизился Гриос.

— Слушаю вас, полковник.

— Что делать с пленными? Я… и другие, конечно, помним приказ, но… сотни поднятых рук…

— Накормить, — отрезал Даурадес.

И прибавил:

— Ваш отряд переходит в подчинение новому коменданту города, генералу Макгребену. Вам, как и всем, кто принимал участие в штурме, даю три дня отдыха. Также и вам, вы слышите меня, капитан Гурук? Разобраться, что к чему, как я полагаю, вам поможет ватага вот этих молодцов. Как ваше имя, юноша?

— Тиргон, господин генерал!

— Как отряд особого назначения — так же, в помощь комендатуре. Самим в драку не лезть, но помогать чем можете. Вопросы?

— А форму дадите?

Даурадес внимательно оглядел его, Йонаса, Кайсту, Арну, других ребят…

— Боже мой… Адъютант! Поставить отряд на полное довольствие… и выдать форму, если просят!

— А это ещё кто?

— Очень просилась, — извиняясь, развёл руками Дарамац.

Из-за его плеча выглядывала… Бэсти. И восторженно смотрела… не на Даурадеса, а куда-то за его спину.

— Как это… — не понял Карраден. — Что за… Откуда?..

— Смотри, смотри, сейчас скажет: "сто якорей мне в глотку!" — съязвил подошедший Гурук.

— Ага!.. — озадаченно протянул Даурадес. — Так. Карраден! Даю вам сутки отдыха. И без возражений! Там и за вас есть кому покомандовать.

Карраден поднял Бэсти в седло, они удалились прочь и тихо о чем-то говорили, а о чём говорили — один Бог весть…

— Быть может, теперь по-другому сложится песенка? А, гвардеец?

— Вот, быть может, именно из-за этого мы и живём. — ответил Гриос. — Наверное, потому, чтобы по-другому заканчивались песенки…

Тинч вспомнил:

Быть может, когда-то он так же повезёт свою Айхо…

— А почему молчат соборные колокола? — спросил Даурадес — Ординарец!

— Слушаю, господин генерал!

— Разыскать священников… да не этих ряженых, а нашей церкви. Всех церквей! Довольно прятаться по кельям. Звонить в колокола и пусть благословляют. Мы выступаем в поход на Бугден!

— Эскадро-он! — взревел Гриос.

— Тебе-то что? — усмехнулся Гурук. — Отдыхай пока.

— Некогда отдыхать!

— Ничего, Тинчи, беда — не беда… Пусть нашим домом пока станет дорога. Вернёмся — отстроим дом лучше прежнего. Будут в нем широкие ворота и большие-пребольшие окна. Ты как там, в своих скитаньях, разницу где "ложок", а где "точок" не забыл?

— Ну как же! — в тон отцу откликнулся Тинч. — Ведь мы с тобою — работяги!

Он огляделся. Все они были здесь. Весеннее солнце равно освещало и тех, кто был рядом, и тех, кто был далёко, и тех, кто надеялся выжить, и тех, кто выжил.

Он снова шёл вдоль берега моря. И все они следовали за ним.

Спустя два дня тагркосские войска вошли в Бугден — который уже был взорван изнутри восстанием. Армия Северного Тагр-Косса добровольно присоединилась к армии Юга. Война завершилась даже раньше, чем планировал Даурадес.

Тагэрра-Гроннги-Косс, как теперь, по-старому стала именоваться страна, после обретения синего знамени заключил достойный мир с другими государствами Таккана. Позднее к союзу присоединилась и Келланги.

Карраден на долгие годы стал руководителем страны.

Даурадес, по окончании военных действий, ушёл в отставку и до конца дней возглавлял городской совет Коугчара.

Гриос привел-таки в Чат-Тар своих молодцов и едва не погиб в бою за Ихис.

Гурук, по слухам, разыскал свою подругу. И его песня тоже сложилась к лучшему.

О господине Кураде, равно как и о "Новой Церкви", более никто не слыхал. Говорили, что смерть ему приключилась от внезапного кровоизлияния в мозг — в то самое утро, когда пал Коугчар.

Что же касается Тинча, то об этом следовало бы рассказать отдельную историю, которую я, быть может, когда-нибудь поведаю и вам…

Жить! Жить! Рождаться, расти и умирать во имя жизни! Ошибаться, страдать, мужать в испытаниях, переживать каждый день как последний бой, срастаться душой со всем миром в его радости и беде, падать и вновь подниматься, бунтовать и препятствовать бунту, но — жить! и — не сметь умереть, пока живёшь, пока в твоем сердце клокочет это великое пламя —

Жизнь!

КОНЕЦ