Тринадцатый

Глава XXVII ГЛАДИАТОР

Гладиаторские игры возникли из погребального обряда этрусков, включавшего человеческие жертвоприношения. Со временем обряд видоизменился: обреченных на смерть перестали убивать сразу, а заставляли с мечами в руках сражаться около могилы – слабые проигрывали бой и погибали, а победители оставались в живых, вызывая восторг зрителей. Римляне впервые увидели это жестокое представление в 264 году до нашей эры на бычьем рынке, где на поминках по Бруту Пере, устроенных его сыновьями, сражались три пары гладиаторов. Зрелище показалось горожанам столь необычным и примечательным, что это событие было внесено в летопись Рима.

Зверев закрыл глаза рукой, прячась от слепящего света. Он почувствовал, как его мышцы напряглись и окаменели. До слуха доносился гул шумящей толпы. Опустив руку и присмотревшись, капитан увидел перед собой большую арену и амфитеатр, уходящий в небеса. Гул нарастал и становился все четче и четче. Рядом с Алексеем были Татьяна и Виктор. Четырин щурился от яркого света и тихо матерился.

– Добро пожаловать, тринадцатый. Или правильнее называть тебя генералом? – прозвучал голос откуда-то сверху.

Зверев поднял взгляд, но солнце снова ослепило его. Всю свою жизнь Алексей бежал от самого себя, пытаясь не обращать внимания на то, что преследовало его с десяти лет, а сейчас догнало и овладело им против воли. В голову будто вонзили острый клинок, боль пронзила все тело. И вот он уже сидел в окружении прекрасных рабынь, которые подносили ему душистое вино, расточали свои ласки и шептали на ухо красивые речи. Его место было усыпано лепестками роз, а перед ним распростерлась арена с гладиаторами. Он видел тысячи пленных, которых сам привел к ногам императора. Он чувствовал гордость за то, что совершил во имя Рима. Однако мгновением позже видение исчезло: теперь он, по иронии судьбы или высших сил, сам оказался на месте приговоренных. Капитан попытался сделать шаг, но тут же припал на одно колено от невыносимой боли, которая снова пронзила его. Сжав кулаки и почувствовав в них теплый песок арены, он осознал то, во что так долго не хотел верить. Жадно, с шипением он втянул через зубы воздух. Внутри него словно кто-то шевельнулся, ожил и захотел вырваться наружу.

– Как самочувствие, генерал Луций?

Зверев ничего не слышал, он был очень далеко от арены, но в то же время находился непосредственно на ней. Грань между прошлым и настоящим окончательно стерлась в его сознании, наступала новая, жестокая реальность.

– Гребаная дверь. Куда мы попали? – озираясь по сторонам и теребя капитана, медленно, чуть ли не по слогам произнес Виктор.

– Что с тобой? – Татьяна тихо положила руку Звереву на плечо.

Тело Алексея сотрясала дрожь, будто от погружения в ледяную прорубь. Неспешным, но уверенным шагом к нему приближался силуэт человека. Земля замерзала под его ногами, превращаясь в тонкий лед, который тут же с хрустом трескался. Он шел степенно и размеренно, явно наслаждаясь своим присутствием здесь. Опираясь на трость, он, словно смерть, неумолимо приближался к Звереву. Татьяна и Виктор отступили назад. Тело Алексея пронизывал жуткий холод, и чем ближе подходил незнакомец, тем сильнее он замерзал.

– Неужели ты думаешь, что в аду обязательно должно быть жарко? – сухо произнес Анатас.

– Кто ты? – с трудом выговорил Алексей, дрожа от холода и выдыхая пар. Его ресницы и волосы покрылись инеем.

– Неправильный вопрос. Может, лучше спросить, кто ты? Так кто ты?

– Я это я.

– Опять неверно. Посмотри на своих спутников: даже они сомневаются в том, что ты это ты. Осознай правду. Ты же чувствуешь внутри себя перемены, ощущаешь, как настоящий ты рвется наружу. Зачем его сдерживать? Я восхищен тем, как далеко ты зашел, но пора остановиться. Всему есть предел. Не стоит все усложнять. Ты и так доставил нам много хлопот. Блудная овца должна рано или поздно вернутся в стадо.

– Я это я! – заорал во все горло Зверев.

– Ты всегда поражал меня своим упрямством. Доверься мне, – протянул руку Анатас.

– Довериться тебе?! Мышь не может верить змее. Ты ведь знаешь, что будет, так к чему эта мелодрама? Кончай с нами, и дело в шляпе.

– Не все сразу. Просто протяни мне ладонь. Протяни, если хочешь получить хоть какой-то ответ. Тем более терять тебе все равно нечего.

– По-моему, он прежде никогда не стоял на коленях, – хлебнул пива и затянулся любимым «Беломором» Грешник.

– То, что он на коленях, еще не значит, что он покорился. За долгие тысячелетия он вправе познать самого себя, – похлопал по плечу Грешника Ворон.

– Маркус, а ты уже смертный? – горбун вытащил из-за пазухи вилку и несколько раз ткнул легионера в бок. – Крови что-то не вижу! А крепыш из Бухенвальда играет не по правилам. Или я слишком нежен с ним?

– Еще одна выходка, и вместо меня на арену выйдешь ты.

– Я просто пытаюсь разрядить обстановку, Маркус. Ты какой-то нервный, напряженный. Может тебе тайский массаж сделать? Я всегда к твоим услугам, – состроил глазки горбун.

– Заткнись! – вытащив меч и приставив его к шее Грешника, рявкнул преторианец.

– Молчу, молчу, – подняв руки вверх, жалостливо прошептал горбун.

Дрожа от холода, Зверев протянул Анатасу руку. Как только их ладони соприкоснулись, стало тепло. Они оказались посреди зеленого луга. Светило солнце. Рядом бегал маленький мальчик – это был Никита, тот самый, который замерзал на крыльце своего дома в селе Радужном. Рука Анатаса легла Алексею на плечо.

– Что ты видишь, генерал?

– Я вижу счастье, радость, тепло и любовь.

– Ты видишь то, что хочешь видеть. Иногда, чтобы получить радость, счастье и, как ты выразился, любовь, нужно совершить нечто страшное. Так что зло можно творить и во благо. Запомни это, Луций.

– Я что, умер?

– Если бы я собирал коллекцию самых частых людских вопросов, то этот стоял бы на первом месте. Как только вы попадаете в чужой мир или в новую обстановку, отличную от той, в которой привыкли находиться, звучит один и тот же вопрос. Нет, Луций, ты жив. Но посмотри: голубое небо, чистые облака, зеленая трава, свежий воздух – разве это не рай?

– Я бы поверил, если бы тебя не было рядом.

– Я то, что ждет людей после смерти. Ваши молитвы доходят лишь до меня. Вы молитесь, только когда прижмет. Верить в свои силы, конечно, хорошо, но отрицание самого моего существования – это, пожалуй, уже перебор. Ты ведь выше этого мясного планктона, который не понимает, чего он хочет и ради чего существует. Зачем тебе помогать им, если ими можно управлять? Подумай, Луций, подумай хорошенько: ради чего ты живешь? Ты можешь сделать этот мир лучше, если решишься на правильный выбор.

– Сделать этот мир лучше? Хочешь сказать, что ты делаешь этот мир лучше?! Ха-ха-ха!!!

К Звереву подошел мальчик.

– Дядя, давай поиграем.

– Видишь, все не так плохо, как представляется. Ты наверняка помнишь этого паренька. Господь не помог ему. Ты не помог ему. Так что пришлось помогать мне. И ты еще пытаешься упрекнуть меня в том, что я не стараюсь сделать этот мир лучше? Вы живете ради себя, у вас принято плевать на родителей в старости, обходить больного на улице, отбирать добро у других, даже не попытавшись заработать. Конечно, так проще, кто бы спорил.

– Чего ты от меня хочешь? – капитан отстранил Никиту в сторону.

– Вот это уже другой разговор. Только мальчишка здесь не причем. Он и так многое пережил на своем коротком веку, – Анатас прижал парня к себе. – Никита, поиграй пока сам, пожалуйста. У нас серьезный разговор. Итак, чего я хочу от тебя?

– Да.

– Хочу, чтобы ты понял, что запутался.

– Вот оно как? Ну, хорошо. Тогда расскажи обо мне. Интересно услышать, что ты поведаешь.

– Я бы не прочь пообщаться на эту тему, только вот беда: ты не знаешь нужных вопросов, а без них я не могу дать хороших ответов.

– Я знаю, кто ты и чего хочешь, но я не знаю, кто я, и помочь мне в этом некому. Но ты ведь всемогущ – неужели тебе трудно немного просветить меня?

– Так ты действительно хочешь знать или снова побежишь от своей судьбы? Уверен, что тебе это нужно?

– Уверен. Надоело играть с вами в жмурки!

Анатас присел и жестом позвал Никиту. Мальчик послушно подошел. Князь тьмы усадил его на колено и погладил по голове.

– Чего ты хочешь, малыш?

– Я хочу много конфет.

– Устами младенца глаголет истина. Да будет так, – Анатас щелкнул пальцами, и на лужайке появился шикарный стол, забитый всякими сладостями.

– Беги, наслаждайся. Теперь твоя очередь.

– Ты меня этим не подкупишь. Я не малец, который видит в тебе доброго дядю. Я знаю, кто ты, и понимаю, на что ты способен. Да и мир твой совсем не таков, каким ты его показываешь. Я хочу правды.

– Чего-чего ты хочешь?

– Правды!

– С правдой, Луций, надо обращаться как с огнем: не приближаться, чтобы избежать ожогов, и не удаляться, чтобы не замерзнуть. Ты хочешь знать правду? Что ж, будь по-твоему. Ты родился в семье Гая Корнелия Августа. Он был центурионом XIX легиона, расквартированного в Германии. Твой отец был хорошим солдатом. Если бы он пореже думал о людях и почаще о себе, то добился бы куда больших успехов. Однако история не имеет сослагательных наклонений. Ты пошел по его стопам, но продвинулся дальше и встал во главе Черного легиона – элитной гвардии, собравшей лучших из лучших. За твою жестокость враги тебя боялись и ненавидели, а воины были готовы идти за тобой хоть на край света, восхищаясь твоей отвагой. Ты, Гай Луций Корнелий, должен управлять этим миром, а не быть на побегушках у тех, кого считаешь святыми. Они хоть раз протянули тебе руку помощи, объяснили, кто ты есть на самом деле? Да я больше чем уверен, что Он пичкал тебя нелепыми загадками и баснями. Ведь гораздо увлекательнее дать абстрактную подсказку, нежели сказать точно. Я же, напротив, как говорю, так и делаю. Так что сам выбирай, кому доверять.

– Я хотя бы человек?

– Конечно. Ты состоишь из плоти и крови, ты чувствуешь боль, ощущаешь радость и горе. Разве это не доказательство твоей человеческой природы?

– Тогда зачем я нужен тебе?

– Ты мне? – усмехнулся Анатас. – С чего ты взял, что ты мне нужен? Ты мне совершенно ни к чему. Мне нужна девушка, а без тебя мне до нее не добраться. Ты словно мелкий, гадкий проказник на протяжении двух тысячелетий ставишь мне палки в колеса.

– Что ты несешь?! Как я могу это делать?!

– Ну, с научной точки зрения, разумеется, никак. А с религиозной очень даже просто. Любое действие влечет за собой цепочку последствий. Если бы ты в свое время совершил то, к чему тебя готовили, ты бы владел миром. Но, к моему великому разочарованию, ты захотел поиграть в святого. И видишь, какая штука произошла? Они решили противопоставить тебя мне. Даже смешно как-то.

– Они?

– Точнее сказать Он и его приспешники, – указал пальцем вверх Анатас.

– Но как я мог помешать самому дьяволу?! – недоумевая, крикнул капитан.

– Дьяволу? Как вы любите громкие слова. Дьявол, Сатана, Люцифер – как только меня не называют. Да, ты прав, думая, что я всесилен, но и у меня есть некоторые правила.

– Правила? У тебя?

– А что такого? Или ты думал, что я огромного роста с безобразной козлиной мордой и окровавленными клыками, насилую девственниц и пожираю младенцев? Не смеши меня. Этот бред придумали ваши священники, чтобы вы понимали, как плохо не приходить к ним на поклон. То, что они делают, уже вышло за рамки веры и превратилось в любимое вами слово «бизнес». Давай-ка лучше пройдемся.

Пока капитан понял лишь одно: что-то удерживает властелина тьмы от расправы над ним, и этим «чем-то» явно была не девушка. Он последовал за Анатасом. Они шли по вымощенной дороге, вдоль которой росли финиковые пальмы и стояли красивые строения непонятного Алексею назначения. Лучи солнца отражались от глади кристальной воды искусно сооруженного водоема. Повсюду виднелись статуи. Неподалеку, распустив хвосты, ходили павлины.

– Где мы?

– Это резиденция Понтия Пилата. Я люблю здесь иногда прогуливаться. События сменяются событиями, эпоха – эпохой, а красота остается вечной и неповторимой. Я вижу, ты удивлен. Да, я не такой, каким люди привыкли меня представлять. Вам сказали, что мой удел – зло и коварство, кровь и жестокость, что я хочу видеть лишь огонь и пепелище. Вас убедили в том, что я тиран, существо, порожденное делать только мерзости. Но разве я их совершаю? Разве я вкладываю нож в руку маньяка? Разве я начинаю войны? Или, быть может, я заражаю вас неизлечимыми болезнями?

– Кто же тогда это делает?

– Вы. Вы сами. С рождения вам дается право выбирать, принимать решения. А мое дело – карать. Как только Бог отвернется от вас, вы попадете ко мне, и тогда уже никто и ничто не сможет вам помочь. Сам посуди. Предположим, ты убил пять человек, что будет тебе грозить по вашим законам? Ты же следователь, ответь мне.

– Смотря как дело обстояло. Скорее всего, пожизненное заключение. А к чему этот вопрос?

– А сколько дадут сыну не последнего чиновника в администрации, если он, пьяный, управляя автомобилем, собьет насмерть столько же людей?

– Скорее всего, отмажут. Но так всегда было.

– Вот видишь, убивать позволено тем, кто при деньгах и власти. И воровать им тоже позволено. Почему же за одинаковое преступление один получает пожизненное, а другой – максимум колонию-поселение?

– В этом я согласен с тобой.

– Тут, мой друг, грех не согласиться, потому-то я и хочу справедливости, как и ты. Но если вы не справляетесь, значит, я буду делать вашу работу. Только меня останавливают все время, жалеют вас.

– Так ведь если дать тебе волю, ты всех под одну гребенку зачешешь.

– А как иначе? Почему кто-то должен иметь преимущества?

– За что ты так ополчился на людей?

– А за что вы ополчились на крыс или насекомых? Они просто вызывают у вас омерзение, не так ли? Люди порождают у меня схожие чувства. Я ненавижу вас. Вы самые никчемные существа во Вселенной. И меня воротит от мысли, что у вас есть право раскаяться, – глаза Анатаса почернели. – Извини, я отвлекся от нашей беседы. Вижу, ты заинтересовался виллой прокуратора? Смотришь на нее, словно впервые видишь. А ведь ты был его другом. Генерал Черного легиона, самый преданный и непобедимый цепной пес Рима. Ты был лучшим другом не только Понтия, но и самого императора. Беспощадный, бескомпромиссный, безжалостный военный гений того времени. Одно твое имя заставляло врагов трепетать. Один вид твоего легиона вызывал панику в рядах противника.

– Я не понимаю, о чем ты. Я не помню этого.

– Как же так? – огорченно и с легкой иронией спросил Анатас и щелкнул пальцами.

В ту же секунду прекрасная вилла прокуратора Понтия Пилата ожила: у каждого входа стояло по нескольку стражников в блестящих доспехах, прелестные рабыни в белоснежных тогах улыбались, приветливо кивали и смущенно отводили взгляды. Картина, открывшаяся взору Алексея, походила на сказку.

– А теперь смотри и вспоминай, – наклонившись к уху Зверева, тихо прошептал Анатас.

Входные ворота резиденции с грохотом распахнулись. Налетевший ветер подхватил и закружил в вихре мирно лежавший песок. В пелене пыли появились силуэты воинов. Центурия прошла через врата и оказалась на дворцовой площади. Навстречу солдатам не спеша вышел человек. Для него тут же вынесли и поставили кресло, а когда он нехотя присел в него, к нему подошел огромного роста преторианец и поклонился.

– Прокуратор Иудеи желает его видеть, – выпрямившись, скомандовал он.

Коробка центурии разошлась, образовав три стройные шеренги. Центурион схватил за шиворот какого-то нищего и пихнул его вперед с такой силой, что тот прокатился по вымощенной дороге несколько метров, оставляя за собой пыльное облако, и оказался у ног прокуратора. Оборванец лежал, еле дыша. На его теле виднелись синяки и кровоподтеки. Властелин Иудеи снова шепнул что-то преторианцу. Тот быстрым шагом подошел к несчастному, схватил его за волосы и задрал голову так, чтобы нищий мог видеть властелина. Прокуратор долго вглядывался в лицо человека, стоящего перед ним на коленях. Он смотрел так, будто не хотел верить своим глазам. Но нет, перед ним был именно Гай Луций Корнелий – в недавнем прошлом друг и защитник Рима.

– Приветствую тебя, прокуратор, – хрипло произнес оборванец и тут же получил удар по затылку.

– Не смей открывать рта, пока господин сам с тобой не заговорит! – рявкнул стражник.

– Успокойся, Маркус. Он сделал многое для Рима и для нас с тобой лично и вправе говорить. Так что ты скажешь, генерал?

– Вы не ведаете, что творите, – вытирая кровь с разбитой головы, проговорил нищий.

– Напротив, мой друг. Мы знаем, что делаем, а вот ты повел себя странно. Предал меня и Маркуса. Да что там, ты предал самого Кесаря! И за предательство ты поплатишься головой. А все ради кого? Ради сумасшедшего, возомнившего себя царем иудейским и сыном какого-то бога?! Видит великий Марс, я был твоим другом и не хочу твоей смерти. Отрекись от того, что ты говорил, и, возможно, великий Кесарь дарует тебе жизнь за твои былые заслуги.

– Поступайте со мной, как хотите. Объяснять я вам ничего не буду, да вы и не поймете. Отрекаться от своих мыслей мне незачем. Я жил слепцом, но теперь прозрел. А ты делай, что должен.

– Да как ты смеешь?! – ударив генерала в живот ногой, прокричал преторианец. – Как ты смеешь так отвечать?!

– Подожди, Маркус, – остановив воина, Понтий подошел к человеку в лохмотьях и наклонился над ним. – Разве ты забыл, из какого ты рода? Разве ты забыл, через что нам пришлось пройти? Ты что творишь? Не помнишь, сколько раз мы ходили по самому краю?! Хочешь скатиться до уровня наших отцов?! Посмотри на себя: корчишь праведника после того, что творил? Запомни, ты не лучше меня! Сейчас ты делаешь то, что нашептал тебе твой мессия. Как он вас учит? Подставь другую щеку, если ударили по одной? Посмотри на свои ладони! – схватив его за рукав и небрежно тряся, кричал прокуратор. – От них несет кровью! Ты внутри волк, хищник! А как ни старайся, хищник жрать овес не станет! Или ты забыл, как сжимала эта ладонь рукоять меча? Опомнись, все еще можно исправить. При твоем желании и моих возможностях все уладится и станет, как было. Но если нет… – Понтий повернулся к нему спиной и выждал паузу. – У меня в последнее время жутко болит голова: такое ощущение, словно еще чуть-чуть, и она лопнет. А ты доставляешь мне лишний повод для мигрени. Каиафа просит распять твоего учителя. Первосвященник явно видит угрозу в «царе иудейском». Наверное, он действительно столь велик, если они испугались его. Да и чтобы заморочить голову такому человеку, как ты, нужно быть весьма талантливым.

– Прежде чем рассуждать, надо услышать хотя бы одно слово из его учения, – хрипло ответил Луций в спину прокуратору.

– Поверь, у меня еще будет возможность пообщаться с ним. А человек, предавший однажды, будет предавать и дальше. Маркус, я не хочу с ним больше говорить. Объясни ему все сам, – так больше и не повернувшись к Луцию, Понтий удалился.

Резкие и мощные удары не заставили себя долго ждать. Они обрушивались на несчастного до тех пор, пока он не потерял сознание от боли, но даже после этого экзекуция не прекратилась. Луций не чувствовал ничего, кроме обиды и злости, смешавшихся с кровью, текущей из его ран. Он ненавидел и проклинал себя. Это было раскаяньем – тем, что делало его чуть ближе к учителю, чем остальные присутствующие. Генералу представлялось, что он шел по бескрайнему полю. Роса скатывалась с его босых ног и приносила прохладу телу. Он касался высокой травы, его руки чувствовали ее нежность. Вдали за горизонт садилось солнце. Внезапно его ладонь ощутила такой холод, что пальцы свело судорогой. Теперь его рука сжимала меч. Его легкие не могли вдохнуть воздух: грудь сжали тяжелые доспехи. Мирная степь превратилась в поле брани, где повсюду лежали обезображенные трупы. Он шел, а под ногами хлюпала кровь, и все поле до горизонта было покрыто телами павших. Легион римских воинов стучал о щиты копьями и мечами и скандировал его имя. Вдруг смертельный холод охватил все его тело. Луций открыл глаза. Над ним стоял Маркус с кувшином, из которого только что окатил его ледяной водой.

– Ну что, очнулся? А ты и впрямь сделан из камня. Твой друг прокуратор хочет, чтобы именно ты казнил этого мессию. Соглашайся по-хорошему.

Луций медленно осмотрел место, где находился. Это была площадь с высокими колоннами, вдоль которых возвышались деревянные кресты. Площадь оцепили воины.

– Нравится пейзаж? – Маркус подошел ближе и схватил его за грудки. – Знаешь, для кого это?

Но тут пейзаж застыл. Даже пролетавшие мимо птицы замерли в воздухе, словно нарисованные на картине.

– Надеюсь, ты читал Библию, капитан? – подойдя к одному из крестов, спросил Анатас и протянул руку к конструкции, не касаясь ее, но как бы нащупывая невидимую грань между ладонью и деревом.

– Я… я знаю историю, – неуверенно и настороженно ответил Зверев. – К чему ты клонишь? И как это связано со мной?

– Ты мне так и не ответил.

– Да.

– Тогда ты, наверное, слышал о двенадцати учениках. На самом деле их было тринадцать.

У капитана в голове эхом пронеслось слово «тринадцать», а по телу пробежала крупная дрожь.

– Но как такое может быть? Нигде об этом не упоминается, – попытался сглотнуть слюну пересохшим горлом Алексей.

– Правильно, нигде ты этого не найдешь, потому что есть то, чего люди не хотели сохранять в летописях для своих потомков. Когда Иисус умер, тьма снизошла с небес, содрогнулась земля, и только тогда свидетели его кончины поверили, что он и впрямь был сыном Божьим.

– Но где тут связь со мной?!

– Ты был тем, кого не вписали в историю: ты был тринадцатым. Признаюсь, ты раскаялся, но одного раскаянья мало. Поэтому ты и видишь сны, о которых никогда и никому не рассказывал, списывая их на усталость и психологические проблемы.

– Но что я сделал?!

– Ты не только предал, но и убил. Я вижу, ты не осознаешь содеянного. Но я покажу тебе, кто ты.

Алексей сидел рядом с мальчиком, который все время плакал и просил поиграть с ним. Мальчика звали Маркус.

– Ну что ты все время пищишь?! – рявкнул Луций и отвесил ему подзатыльник.

– Луций! – послышался строгий голос отца. – Он твой брат. Ты должен защищать его, а не прописывать ему оплеухи!

– Да, отец, – смиренно согласился он.

Время ускорилось, как на кинопленке: дома дряхлели, на их месте строились новые, лица сменяли друг друга. Действие перенеслось куда-то в леса Германии.

– Мы идем почти месяц, нас никто не преследует и никто не атакует. Это наши земли. Что мы здесь делаем? – врезался в уши повзрослевший и возмужавший голос Маркуса.

Луций огляделся. Он слышал шелест деревьев и вдыхал свежий воздух, от которого кружилась голова. Да, это не Рим с его спертым запахом и каменным лабиринтом улиц. Это Галлия.

– Повстанцы собрали армию, ею командует Бартус. Они разграбили уже несколько вилл, разбили три гарнизона, постоянно перехватывают обозы с продовольствием и грабят наших жителей. Не стоит их недооценивать. Бартус служил Арминию и действует так же, как действовал этот предатель, – ответил Луций.

– Ты взял с собой гвардию, которая должна охранять императора и Рим. Зачем? Сражаться против рабов?

– Это мой легион, Маркус, заруби себе это на носу. Эти воины прошли со мной огонь и воду. А сражаться против рабов намного сложнее, чем против воинов. Раб знает, что его участь – смерть на кресте. Так зачем тратить жизнь впустую, когда можно забрать с собой несколько граждан Рима? Страшен человек, которому нечего терять.

– Но тут нет ничего, кроме леса и сырости.

– Легион! Стой! Принять боевой строй! – прокричал Луций и, привстав на стременах, стал всматриваться в густой туман.

– Что происходит?

– То, что ты хотел. Мы настигли их. Там впереди их лагерь!

– Они ждут нас?

– Да, им некуда больше идти, там их жены и дети! Они будут биться.

– Ха! Может, пошлем парламентера?

– Боюсь, Маркус, они просто отсекут ему голову.

– Так что будем делать?

– У нас есть приказ. Будем атаковать! Рабов нужно наказывать: они должны понимать, что значит противиться воле хозяина.

– Клементий ведет свой легион с востока и нагонит нас через два дня. Может, подождем его? А пока возьмем лагерь в осаду. Зачем терять людей? Они все равно не дадут открытый бой, а превосходство в численности – уже победа.

– Зачем делить славу, если мы можем получить ее целиком? – Луций пришпорил коня и помчался впереди строя. – Братья! Марс смотрит на вас! Впереди жалкие рабы! Они построили укрепления, думая, что этот вал сможет остановить римскую армию! За этой ничтожной преградой вас ждут вино, женщины, золото и слава! Я отдам это поселение вам на три дня, если вы захватите его до заката солнца! Убейте их до прихода Клементия! Мне не нужны пленные, мне нужны колья с их головами! Мне не нужны рабы, мне нужна победа!

Легион ответил Луцию одобрительным гулом и лязганьем мечей о щиты.

– Приведите ко мне их жалкого вождя! Я хочу посмотреть в глаза твари, которая осмелилась напасть на наших граждан!

– Луций, они вырежут всех, – с иронией сказал Маркус, глядя на ровные шеренги легиона.

– А ты думал, слава достигается в тавернах за кубком вина? – усмехнулся Луций.

– Война должна быть честной.

– Ха! Война – это то, где нет правил! Победителей не судят – ими восхищаются. Хочешь прославиться, держись меня, – Луций помчался вперед, увлекая за собой конницу.

И снова туман.

– Манипул, принять защитное кольцо! Принять защитное кольцо!

Воины встали в круг вплотную друг к другу, сдерживая натиск разрисованных варваров, которые, не жалея себя, бросались на острые мечи римлян.

– Сжать строй! Плотнее! Держать позиции! – командовал Луций, глядя, как когорта обходит врагов сзади, а центурия огибает по флангу. – Держать строй! Сжать ряды! Держать строй! Оттащить раненых в центр! Не бросать своих! Защищать позиции! Маркус, встань в строй вместо Июлиана! Быстрее!

Маркус бросился в строй. В него тут же врезались несколько воинов противника. Сокрушив одного из них сильным ударом, он незамедлительно расправился со вторым, секундой позже схватил за волосы третьего, повалил на землю, приставил к его горлу меч, и замер. Его рука дрогнула. Перед ним была прекрасная девушка лет семнадцати. Он опустил меч, глядя в ее карие, бездонные, как пропасть, глаза, и движением головы показал, что она может идти. Девушка побежала в сторону укреплений. Тут же над головой Маркуса просвистел клинок и вонзился в упругое тело варварки. От неожиданности Маркус вздрогнул. Мимо него быстрым шагом прошел Луций и, подойдя к корчащемуся телу, брезгливо вытащил нож из-под лопатки. Он намотал девичьи волосы себе на руку, поднес клинок к горлу и, глядя на Маркуса, медленно перерезал его.

– Она бы тебя не пожалела! В следующий раз не сомневайся – просто убивай! На войне нет ни женщин, ни детей, ни стариков! Запомни: на войне все враги!

Не раздумывая, Луций устремился дальше, к образовавшейся в строю бреши.

– Сжать строй! Сомкнуть ряды! – кричал он, перешагивая через трупы и раненых. – Нам жизнь отнять, что плюнуть! Нас всех учили убывать! Так давайте достойно сделаем свою работу!

Легионеры, тесня врагов, пошли вперед, вырезая и добивая оставшихся.

В глазах у Зверева опять помутнело, но тут же яркий свет снова ослепил его. Теперь Алексей с Анатасом стояли на высоком холме.

– Посмотри туда, – указывая тростью, произнес князь тьмы.

Вдалеке капитан увидел сидящего на коне Луция, рядом с ним находился Маркус. Два легионера подтащили к ним сильно избитого человека.

– Генерал, это Бартус – вожак восстания!

Один из солдат ударил варвара по ногам копьем, и тот рухнул на колени.

– Бартус, я наслышан о тебе. И чего ты добился? Твоя непокорность привела к тому, что Кесарю пришлось прибегнуть к силе. Посмотри, что ты сотворил. Ты думаешь, что мы, римляне, хуже животных? Нет, мой друг, это вы такие. Ты обманул своих людей, пообещав им свободу. Разве ты не понимал, что твои планы обречены на провал? Почему вы такие упрямые? Зачем губить себя и свои семьи ради глупых идей?

– Лучше умереть, чем преклоняться перед шакалами! – глядя в глаза Луцию, произнес Бартус.

– Умереть? О, нет. Так ты не поймешь масштаба содеянного. Слишком просто заплатить за свою ошибку жизнью. Нет, ты будешь страдать! Центурион, притащите сюда его семью! Маркус, я хочу, чтобы он видел смерть своих близких. Пусть солдаты развлекутся с его женой, а ты, – вытаскивая клинок из ножен и передавая его брату, командовал Луций, – убей его детей, а затем отрежь его грязный язык и отруби ему кисти рук, чтобы он никогда больше не мог взять оружие и никогда не говорил о римлянах как о шакалах. Да, и проследи, чтобы его раны были как следует обработаны: он должен выжить, чтобы стать примером для тех, кто захочет пойти по его стопам. Центурион! Стариков, больных и раненых распять. Крепких и здоровых мужчин отобрать для отправки в Рим. Женщин посимпатичнее выставить на продажу на невольничьем рынке. Вырученные деньги раздать легионерам. Семьям погибших я выплачу из своего кошелька. Остальных передайте Клементию: пускай распорядится ими по своему усмотрению. Как говорится, опоздавшим – кости!

– Не надо! – воскликнул Зверев.

– Не надо что?

– Зачем ты меня мучаешь?

– Я мучаю? Побойся Бога. Я просто хочу, чтобы ты увидел самого себя. Ты же хотел узнать правду? Я даю тебе эту возможность, так что радуйся.

Зверев рухнул на колени. Ноги не могли его больше держать, голова закружилась и его стошнило.

– Я не верю тебе. Почему я? Почему?!

– Ты хочешь продолжить? Или мне остановиться? Вид у тебя, мягко сказать, неважный.

– Да, я хочу знать все!

– Ну что ж, будь, по-твоему. Признаюсь, даже если бы ты не захотел, тебе все равно пришлось бы увидеть это. Смотри, генерал. Смотри и сознавай, что ты натворил. Иуда по сравнению с тобой – ангел в белой тоге.

Не успел Анатас договорить, как все вокруг снова ожило.

– Я никогда не пойду на это, Маркус! Отец хотел не такой судьбы для нас, – сплевывая кровь, проговорил Луций.

– Ты думаешь, я хотел такой судьбы?! Нет! Разве я сам научился убивать людей?! Это все ты. Ты был хорошим учителем. Помнишь ту девушку? Помнишь?! – заорал преторианец.

– Нет, я не помню. Их было слишком много. Так много, что их лица ушли из моей памяти и перестали мне сниться.

– Не помнишь? Зато я помню! Помню в мельчайших подробностях, как холодное лезвие режет ее горло! Помню твой ледяной взгляд, твои глаза, в которых не было ни капли сожаления, ни толики раскаяния. В тот миг ты был для меня богом!

– Я не сделаю того, чего просит прокуратор. Можешь убить меня прямо сейчас, но я не пойду на это.

– Сделаешь! Я тоже не хотел убивать тех детей!

– Каких?

– Ты забыл?! Конечно, ты забыл. А я помню, как смотрел на них. Как не хотел делать этого, но повиновался твоему приказу! Ты, великий Луций, генерал Черного легиона, не знающий страха и поражения. Разве я мог ослушаться тебя?

– Я был во мраке. Я не осознавал того, что понимаю сейчас.

– Нет, Луций, это ты сейчас во мраке. Разве можно бросить все ради иллюзий какого-то сумасшедшего, выдающего себя за царя иудейского? Ты предал то, что создал. Ты предал власть и меня.

– Ты не прав. Тобой овладела ненависть и жажда величия. Мне знакомо это состояние. Поверь, это не лучшая судьба. Ты всегда хотел править Черным легионом, но они не пойдут за тобой. Не делай ошибок. Прошу! Умоляю! Ты же мой брат! Я всегда заботился о тебе! Я всегда защищал тебя! Я был рядом с тобой в битвах! Ты же мой брат, Маркус, что ты творишь?

Преторианец схватил Луция за горло.

– Нет! Ты предал императора! Ты предал отца! Ты предал всех! Ты создал меня, и я с достоинством займу твое место! А теперь ты убьешь того, кого считаешь спасителем!

– Я никогда не сделаю этого.

– Сделаешь! Я обещаю! Я знаю, пытки не дадут результата: они действуют лишь на человека, который не знал боли. Центурион, приведи Марию!

– Маркус, ты не посмеешь! – заорал Луций.

– Уже посмел! Что посеешь, то и пожнешь! Я научился от тебя многому и, в первую очередь, безжалостности.

Центурион скрылся за каменной стеной и через некоторое время притащил к ним женщину. Она была прекрасна. На ее теле были следы побоев, но она не кричала, не сопротивлялась, и ее лицо не выражало никаких эмоций. Ее поставили на колени рядом с Луцием. Они взглянули друг другу в глаза. Центурион вытащил меч из ножен и приставил к ее шее.

– Не надо, – еле слышно сказал Луций, и из его глаз потекли слезы.

Он смотрел на Марию, а она смотрела на него.

– Умоляю, не надо. Она ни при чем.

– А разве причем была жена Бартуса? «Убивай, не раздумывая! Никому и никогда не прощай предательства!», – разве это не твои слова? К тому же я не вижу иного способа заставить тебя сделать то, что требуется. Так ты согласен?

– Да! Да! Будь ты проклят! Да! Я сделаю то, что вы хотите!

– Нет, Луций! Пускай они убьют меня! Не делай этого! Он выше всего! Не делай этого! Не делай! Я этого не стою! Не надо!

– Уберите эту суку! – крикнул Маркус.

Девушку поволокли обратно.

– Ну, так что? Теперь-то ты понял, где твоя слабость?

– Я не позволю ему мучиться!!! – прокричал Луций Марии, которая уже скрылась за каменной стеной. – Я ненавижу тебя, Маркус!

– Я тоже не рад тебе. Ты предал снова! Сначала нас, а теперь и своего учителя. Ты и только ты будешь принимать участие в казни.

– Прошу! Не трогайте ее! Я все сделаю!

– Ты обещаешь?

– Да! Даю слово!

– Ты всегда держал слово! Я верю тебе. Ее немедленно отпустят. Я прикажу, чтобы она могла делать все, что ей заблагорассудится. А ты – ты будешь страдать вечно! Уберите его с глаз моих долой!

Через несколько часов к Понтию Пилату привели смиренного человека.

– Это дом Пилата? – спросил Иисус.

– Да! И заткнись! – сурово ответил стражник.

Вскоре на вилле раздались голоса. Кто-то подошел к сопровождающему и сказал, чтобы ввели подозреваемого.

– Проходи! – вталкивая задержанного во дворец, скомандовал солдат. – Мой господин ждет тебя!

Несчастного проводили в роскошную комнату. Перед ним в кресле, украшенном золотом и серебром, сидел Понтий Пилат. Легионер схватил нищего за шкирку и пихнул вперед ближе к прокуратору.

– Прежде чем я задам тебе вопрос, приготовься подумать над ответом, – потирая виски, произнес прокуратор. – Кто ты? – сухо спросил Пилат.

Странник не ответил.

– Ты смеешь мне не отвечать? Не знаешь, что я имею власть вершить над тобой любой суд, а если понадобится, то и распять тебя? Но я также могу и отпустить тебя на все четыре стороны.

– Я знаю твою власть. Но эта власть не больше, чем власть над птицей, которой запретили летать: она все равно взмоет ввысь – в этом ее жизнь, дарованная Богом.

– Птица не человек, боли не чувствует. А ты даже представить себе не можешь мучения распятого на кресте.

– Могу, – тихо сказал приговоренный и тут же получил плетью по спине.

– Не смей перечить прокуратору! – прикрикнул Маркус.

Корчась от боли, нищий поднялся с колен.

– Разве я могу перечить тому, кто сейчас выше людей? – тихо ответил он.

Маркус снова взмахнул плетью.

– Стой! – крикнул прокуратор. Преторианец послушно опустил кнут. – Я вижу, язык твой подвешен неплохо и голова твоя работает хорошо. А ты знаешь, что первосвященники требуют распять тебя?

– Людям свойственно ошибаться.

– Кому? Людям? – усмехнувшись, переспросил Пилат. – Люди требуют твоей смерти, смерти через распятие. И ты думаешь, что все они ошибаются?

– Каждый человек может быть в чем-то неправ, не надо его за это винить.

– А ты мне нравишься. И что, Маркус тоже ошибается?

– Маркус сделал выбор, это право каждого человека.

Зверев смотрел и не мог поверить своим глазам.

«За что мне приходится находиться здесь? А может, я болен? Да, точно! Я просто болен! Это все фантазии моего измученного воображения! Разве может случиться такое на самом деле? Нет, конечно, нет. Никого из них в реальности не существует, я скоро должен проснуться. Вот сейчас, сейчас все это кончится, и я окажусь у себя дома, и у меня, как обычно, будет болеть голова. Ну же, просыпайся! Просыпайся!», – уговаривал себя капитан.

– Ты не спишь! И перестань укорять себя! Я вижу твой гнев. Ты тот, кто ты есть. Ты воин. Генерал, не знавший поражений. Человек без жалости и совести.

– Я не такой.

– Такой, такой. Жить в иллюзиях всегда легче. Скольких ты убил людей, Луций?

– Это была война!

– Не надо кричать. Я стою рядом и прекрасно тебя слышу. Раньше ты делал зарубки на копье, которое стояло в твоем шатре. Ты никогда не брал его в битву и никому не показывал. Тебе нравилось коллекционировать жизни – впрочем, как и мне. Видишь, ты ничуть не лучше меня. Даже, наверное, хуже. Потому что я такой, какой есть, и мне не надо прятаться за маской человечности, в отличие от тебя. Так скольких ты убил?

– Не знаю, я никогда не считал.

– А я считал. Каждого знал в лицо, каждого помню. Это только тех, кого ты убил лично. А казнено по твоему приказу больше, чем ты можешь себе представить.

– Я не помню этого.

– Зато помнят люди. А это, поверь мне, гораздо важнее, чем твои личные воспоминания. Всегда удобней оградить себя от неугодного знания и сделать вид, что ты ничего не помнишь. Ты словно котенок, которого тычут мордочкой в миску с молоком, а он усердно не хочет из нее пить, хотя потом все равно будет лакать из этого блюдца, – Анатас махнул рукой, и Зверев оказался в гудящей, словно улей, толпе.

По узкой улице шел истерзанный и измученный человек. Кожа на его спине висела кровавыми лоскутами, на плечах лежал тяжелый крест, а на голове, впиваясь в лоб острыми шипами, красовался терновый венок. Он стонал, но шел к своей смерти. Каждый шаг, каждое движение вызывало у него адскую боль. Люди плевали в него и кидали камни и мусор. Рядом в доспехах римского легиона шагал Зверев. Он шел в полном обмундировании, словно впереди его ждала битва. Другие солдаты подталкивали его вперед, а люди не стеснялись в выражениях, проклиная то римлян, то человека, несущего крест. Параллельно процессии в толпе перемещался Анатас, всматриваясь в лицо капитана. Пыльная узкая дорога вела к Голгофе. Алексей осознал неизбежное, понял, что это не его фантазии, а жестокая реальность. Впереди ехали всадники, разгоняя зевак. Глотая поднимаемую ими пыль, он отрешенно следил за солнечным зайчиком, который прыгал по толпе, отражаясь от блестящего шлема. Это хаотичное движение луча напоминало ему его собственную жизнь. Вскоре процессия оказалась на горе.

– Пожалуй, хватит. Теперь побудь в роли зрителя. Что скажешь? Молчишь? Ну что ж, такой спектакль редко можно увидеть, а уж тем более пережить еще раз. Считай, что тебе повезло: билет в первый ряд был тебе заказан еще до встречи со мной.

Солдаты взошли на Голгофу. Приговоренных к казни расставили по местам, в центре оказался несчастный с терновым венком. Тяжелые кресты опустили на землю. Один из воинов осмотрел площадку, попинал деревянные сооружения ногой и дал знак палачам. В ту же минуту смертников положили на перекладины.

– Зачем мне на это смотреть? Я и так все понял и не желаю больше видеть кровь!

– Смотри. Поверить в слова – это одно, а поверить в то, что видел собственными глазами, – совершенно другое. Тем более мне уже не остановиться: этот момент я могу пересматривать вечно. Здесь потрясающая атмосфера.

– Я не хочу это видеть!

– А я не спрашиваю твоего мнения. Я просто даю то, чего тебе не хватало на протяжении нескольких тысяч лет.

Раздался звук молотка, хруст костей и истошные крики прибиваемых к крестам людей.

– Поднимай! – крикнул один из солдат, давая понять, что работа выполнена.

На холме водрузились три креста, видимые на многие километры. Народ взвыл. Некоторые кричали от радости, остальные от горя. Дело было сделано, приговор приведен в исполнение. Луций снял шлем и рухнул на землю. Он разразился страшным смехом, сменившимся горькими слезами. Вскоре на Голгофу прискакал Маркус. Его доспехи не сверкали – они были черны, как ночь, и одеяние его было того же цвета.

– Ну что, солдат? Ты видишь, к чему привела твоя гордость? Ты сам учил карать предателей так, чтобы об этом помнили остальные и боялись даже подумать о том, чтобы воспротивиться воле Кесаря.

– Я вижу, Маркус. Я вижу, ты обрел власть над Черным легионом. Тебе идут мои доспехи. Ты оказался хорошим учеником, слишком хорошим. Я чувствую, что ты превзойдешь меня. Но ты не сможешь остановиться. Кровь, она как вино. Вкусив немного, тебе захочется еще и еще. До тех пор, пока не захмелеешь. Кровь, Маркус, вызывает зависимость. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это. И теперь я рад, что освободился от нее. Мне жаль тебя. Жаль, что ты пошел по моим стопам.

– Это лишнее. Легион будет моим, и я уже знаю, как распоряжусь им! Поверь, моя слава затмит твою тысячекратно!

– Моя слава зиждется на страдании и ненависти. Ты видишь, к чему она меня привела. Я мечтаю о смерти, Маркус. Я не хочу топтать землю после того, что совершил. Остановись, пока не поздно, не повторяй моих ошибок.

– Ты глупец! Я пройду по миру с огнем и мечом! Меня будут бояться, как прежде боялись тебя! Нет на земле силы, способной остановить Черный легион – ты сам знаешь это.

– Да, знаю, – тихо проговорил Луций. – Я лично отбирал людей в свою армию. Я всех их помню поименно. Каждый из них стоит десятка самых отважных воинов. Они лучшие из лучших, ветераны, прошедшие огонь и воду. С ними можно воевать даже против самого дьявола. Но в твоих руках они будут прокляты. По большому счету, они были прокляты еще при мне. То, что ты собираешься сделать, – это глупость. Кесарь не станет держать при себе такую силу. Он видел, какой властью я обладал, и боялся моего могущества. Тебя подставляют так же, как когда-то и меня. Мы просто фигурки в их руках, в их игре.

– О Кесаре можно и позаботится! Чем я хуже Тиберия?! Я сам стану императором! Я буду править Римом!

– Ты ошибаешься, Маркус. Ты сам вырыл себе могилу, теперь дело за временем.

– Заткнись! – Маркус ударил Луция по щеке. – Это ты приговорил себя! Он висит на кресте, а ты сидишь здесь. Так можешь избавить его от страданий, я не стану тебе в этом мешать! Я не лишил тебя оружия, и теперь только тебе решать, мучиться ему долго или умереть быстро. Считай, что это мой подарок, брат, – он пнул Луция ногой, и тот упал на лопатки. – Его жизнь теперь в твоих руках. Мне эта падаль ни к чему! Побудь теперь и ты палачом! Да, кстати, может, ты покажешь свою былую славу и прикончишь всех здесь висящих? Хотя нет, зачем нам снова проливать кровь? Пускай твой мессия сойдет с креста и покарает всех здесь собравшихся своим огненным взглядом и молнией из задницы! Слышишь ты, царь иудейский, покажи свою силу! Я не боюсь ни твоего Бога, ни своего Плутона! Я, Гай Маркус Корнелий, проклинаю тебя, мерзкий ублюдок. Ты отобрал у меня брата, и я сделал все, чтобы убить тебя!

Маркус вскочил на коня и ускакал.

Первосвященники, книжники, старейшины и фарисеи, насмехаясь, говорили: «Других спасал, а Самого Себя не может спасти. Если Он Христос, Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, чтобы мы видели, и тогда уверуем в Него. Уповал на Бога; пусть теперь избавит Его Бог, если Он угоден Ему; ведь Он говорил: Я Божий Сын[24]». По их примеру и воины, которые сидели у крестов и стерегли распятых, издевались над ним: «Если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого[25]». И даже один из казненных разбойников, который был слева от Спасителя, злословил: «Если Ты Христос, спаси Себя и нас[26]».

– Хватит! Прошу тебя, хватит! – молил Зверев Анатаса.

– Ну что ты, это только начало. Все еще впереди. Ты смотри, не отвлекайся. Я знаю, что отвратительно смотреть на себя со стороны, но что поделаешь: такова жизнь.

– Умоляю, остановись!

– А ты бы остановился, будь я на твоем месте? И поверь мне, это еще только прелюдия: дальше будет еще интересней. Тут как в сказке, чем дальше, тем страшнее.

Луций в ярости сжимал в ладонях землю Голгофы, понимая, что он лишь пешка в этой игре. Его копье лежало рядом, меч висел на поясе. Но как он может убить того, в кого поверил, того, кто открыл ему глаза?

Другой же приговоренный, висевший рядом, сквозь боль говорил: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же. Но мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал[27]». Сказав это, он обратился к Иисусу Христу с молитвой: «Помяни мя, Господи, когда придешь во Царствии Твоем![28]».

– Смотри, капитан, что будет дальше. Смотри внимательно. Грешник кается. И твой учитель возьмет его к себе. Разве это нормально?

– Он же раскаялся!

– Раскаянье на кресте. Разве это раскаянье? Разве после этого он должен обрести спокойствие? А ты знаешь, что они совершили?

– Нет.

– А я знаю. Они насильники, убийцы, воры. Разве можно прощать таких? Но нет, вы особые. Стоит только раскаяться, и все. Ура! Да здравствуют врата рая. Все прощено. А я с этим не согласен. Вот ты бы согласился с тем, что какая-то падаль, изнасиловавшая твою жену, убившая твоих детей и ограбившая твой дом, получила прощение и попала в рай только потому, что раскаялась? Нет, раскаянье должно наступить лишь после того, как злодей сам пройдет через то, что совершил. Изнасиловал – будь добр, пройди через это, убил – умри сам. Любой обязан осознать, а не раскаяться. Ощутить и познать. Только после этого человек поймет, что он человек. Разве ты со мной не согласен? Или, быть может, я не прав?

– Не знаю…

– Нет, мой друг, ты знаешь. Ты просто боишься сказать это мне. А на самом деле ты бы лично вырвал им сердце и принес его мне еще теплым и бьющимся. И плевать было бы тебе, что ты за это попадешь в мои руки. Месть – вот самое сладкое, что есть в вашей жизни. Разве я не прав? Молчишь? Глупо стесняться своих инстинктов. Почему, когда одним позволено делать все, другие должны уповать на ваш продажный суд и полагаться на дефектную систему?

– Да, ты прав. Но не все такие.

– Все. Все до единого. Вы скрываете это, боитесь самим себе в этом признаться. Какие мысли у вас в голове, известно лишь мне, а они у вас не самые радужные. Но стоит вам раскаяться, как вы все становитесь белыми и пушистыми, а я так не хочу. Я не хочу, чтобы вы прятались за Ним. Я хочу, чтобы педофил предстал перед родителями замученных им детей, попал в их власть, на их суд. Я с радостью отдал бы насильников мужьям, несмотря на ваши законы, потому что таким, как они, человеческие законы не нужны – пусть родственники увидят кровь подлецов, совершивших такое. Уверен, я бы видел только благодарность в глазах матерей и отцов, когда бы они линчевали преступников. Или я не прав? Ах да, прости, я запамятовал: у тебя же не было семьи. Он забыл дать ее тебе, ведь тогда ты был бы привязан к ней. Но разве ты бы позволил надругаться над самым святым? Над своими близкими? Своей семьей? Нет, ни один из вас в здравом уме не простил бы своего обидчика. При этом вам было бы мало его убить – необходимо вдоволь насладиться его агонией, подобно тому, как он наслаждался беспомощностью тех, кого сам мучил. И знаешь что? Я дам тебе прочувствовать все это. Ты поймешь, насколько я прав, когда сам пройдешь через все. А пока, мой любезный друг, продолжим наш просмотр.

– Пить, – тихо произнес несчастный на кресте.

Луций вскочил с места и попытался подать учителю чашу с водой, но легионеры оттолкнули его.

– Пошел вон, прихвостень мрази!

– Ты хочешь пить?! – заржал один из палачей. – Лонгин, дай напиться этому царю всех людей!

– Конечно! – усмехнулся Лонгин и, окунув губку в чашу с уксусом, поднес ее на кончике копья ко рту распятого.

– Свершилось. Отче! В руки Твои предаю дух Мой[29].

– Хватит! Хватит! – заорал Луций, вскочив с земли и, раскидав трех палачей, подбежал к Спасителю. – Прости, Отче! Прости, что не уверовал в тебя раньше! Прости за все! Прости этот безумный мир, прости нас всех! – он сжал в руке копье и пронзил распятого.

Луция сбили с ног, скрутили и оттащили от креста. Тело приговоренного обмякло. Наступила полная тишина, солнце затянулось свинцовыми тучами, и кромешная тьма накрыла землю.

– Прости их! Прости их! – кричал обезумевший Луций.

Но его уже никто не слышал. Раздались раскаты грома, небо озарили молнии, земля содрогнулась. Начался проливной дождь, взвыл ветер. Люди в ужасе стали разбегаться по домам, на проклятой горе остались лишь воины и ученики, которые верили в несчастного.

– Прости их! – кричал Луций, сидя на земле.

Солдаты уже не обращали на него внимания, они озирались друг на друга и пятились прочь от распятых. Лишь только один легионер медленно подошел к бывшему генералу и тихо произнес:

– Я прозрел.

– Что?

– Я верю тебе и Ему, – задыхаясь от восторга и непонятной радости, говорил воин.

– Почему?

– Посмотри на мое лицо. Оно в крови. Кровь твоего учителя попала на меня, когда ты избавил его от насмешек и мучений. Несколько месяцев назад я получил в бою раны, от которых один мой глаз перестал видеть. А сейчас случилось чудо: мое зрение вернулось ко мне. И это произошло в тот момент, когда Его кровь попала на меня.

– Пошел прочь!

– Что?

– Убирайся! Я не хочу больше тебя слушать! Уходи! Проваливай! – закричал Луций и невольно схватился за меч, но, одумавшись, поднялся с земли, обхватил голову руками и побрел прочь, хлюпая по грязи и не выбирая дороги.

Воин огляделся, убедился в том, что остался один, и медленно поднял копье, то самое, которым было пробито тело Иисуса.

– Если уверовал я, поверят и другие. Я донесу до них учение Твое.

Алексей стоял, потрясенный увиденным.

– Ну что? Твое понимание Библии немного изменилось? Или ты всерьез верил в священные писания?

– Верил.

– Писания, мой милый Луций, создаются людьми. Я уже не раз говорил тебе об этом. А людям свойственно привирать, приукрашивать, искажать и даже скрывать те или иные факты. А уж тем более это принято в вашей хваленой Церкви. Священные рукописи за тысячи лет несколько раз переписывали, при этом священники занимались откровенной самодеятельностью и, что греха таить, попросту врали в них. Каждый толковал историю на свой лад. Ведь история, мой друг, – такая штука, которую можно повернуть любым боком. Народ проглотит все, что ему подадут, не задумываясь над тем, правда это или вымысел. Ведь никто никогда не узнает, было ли то, что там написано, на самом деле или нет.

– Мягко стелешь, да вот жестко спать.

– Я разъясняю, но не заставляю верить мне. Верь глазам своим. Разве они могут обмануть? Сам посуди: еще месяц назад ты не верил ни в меня, ни в Него. А сейчас? Что стало сейчас? Сейчас я стою перед тобой, и ты уже не можешь отрицать, что я есть. Ты видишь меня, ты можешь до меня дотронуться, ты споришь со мной. Значит, я существую. Значит, это правда.

– Это твоя правда!

– Допустим. Но разве у тебя есть что-то более весомое, чем стих из писания? Брось, Луций, ты и Библии-то никогда не читал. Откуда тебе знать правду, чтобы спорить со мной? Я не врал тебе раньше, не вру и сейчас. Все, что ты увидел, есть истина и ничего кроме.

– А как же тот воин?

– Какой?

– Тот, что забрал копье?

– С твоей стороны это полное невежество. Воин, который поднял твое копье, в писаниях будет упоминаться как Лонгин. Про него станут говорить, что он убил умирающего, а не ты. Ведь тебя прокляли. Наконечник копья, кстати, обладает могущественной силой, и многие пытались его заполучить. Но Лонгин спрятал его очень надежно. Вскоре появилась подделка, но за то особая благодарность Грешнику. Могу заверить тебя, что многие артефакты – фикция.

– Значит, я тринадцатый ученик Христа?

– Давай без пафоса. Обойдемся словом «учитель», а то мне как-то не по себе от столь громких слов.

– Хорошо, я поверю тебе.

– Хм, ты делаешь мне одолжение? Во что ты поверишь?

– В то, за кого ты меня выдаешь!

– Отлично, – сказал Анатас.

Они снова оказались в Колизее, где их уже ожидали.

– Что произошло?

– Произошло то, чего мы ждали две тысячи лет. Ты признал то, во что так долго отказывался верить. Маркус не может сражаться со Зверевым, но он может биться с Луцием.

– Для чего?

– На то есть свои причины. Маркус, похоже, ты дождался своего часа.

– Я ждал этого момента очень долго. Слишком долго!

Зверев стоял в центре арены. На почетном месте, возвышаясь над всеми, сидел Анатас. Рядом была его свита. По правую его руку сидела Татьяна, по левую – Виктор.

– Что происходит?! – прокричал Алексей.

– Происходит то, что должно было произойти еще много лет назад.

– Я признал то, что вы мне навязали, чего вы еще хотите от меня?!

Анатас поднялся со своего места и выпрямился в полный рост, расправив плащ.

– Нам от тебя, мой друг, ничего не надо больше. Все, что от тебя требовалось, ты сделал. Теперь твоя жизнь принадлежит ему, – указал он пальцем на Маркуса. – Либо ты убьешь Маркуса, либо он убьет тебя.

– Не бойся. Все произойдет быстро. Я не стану тебя долго мучить. И все же нужно было прикончить тебя на горе, – сухо заметил Маркус.

– Разве это справедливо?! – воскликнул Виктор. – Разве это честно?!

– О-о-о-о! Кто-то заговорил о честности? – улыбнулся горбун. – Значит, мы хотим, чтобы все было по-честному?! – он взглянул на хозяина, как преданный пес, в ожидании одобрения. Анатас кивнул. – Так ты требуешь, чтобы все было по-честному? – словно змей, прошипел Грешник и приблизился к Четырину вплотную.

– Да! Да! Да, мерзкая тварь! Я так хочу!

– Ну что ж, человек. Раз ты этого хочешь, пусть все будет по справедливости, – заржал горбун. – Милая, прекрасная девушка, – зайдя за спину Татьяне, ласково пропел он. – Ты видела за последнее время много того, что людям видеть не позволяется. Ты напугана, ты не понимаешь, что происходит. Ведь все, кто тебя окружали, либо предавали тебя, либо не понимали. Допустим, твоя мать.

– Не смей, – тихо произнесла Татьяна, и по ее щеке потекла слеза.

– Ну почему же? Мы все хотели правды. Как говорится, лучше страшная правда, чем красивая ложь. Впрочем, вы все так говорите, но на самом деле даже не мечтаете о правде. Ведь она бывает такой мерзкой. Вы храбритесь, уверяете всех, что правда лучше, и тут же покрываете измены своих друзей, их предательство, врете в глаза. Лишь бы правда не вышла наружу. Ведь за правду можно и огрести, так сказать, по морде! Так что продолжим. Как я и говорил, мы все прекрасно знаем, что произошло с твоей матерью. И твой брат недалеко ушел от нее – яблочко от яблони, так сказать… В общем, никто не стал дожидаться возвращения папки.

– Заткнись! – Татьяна попыталась ударить Грешника, но он ловко ускользнул от пощечины, а руку девушки перехватил Ворон и тихо прошептал ей на ухо: «Пусть закончит. Не злись на него, просто дослушай. Правда всегда неприятна, но ее рано или поздно приходится слушать».

– Ха! Мне нравится спесь этой самки! Удел людей – злиться, радоваться или печалиться. Мне никогда этого не понять, – улыбнулся сквозь зубы Грешник. – Итак, я говорил о твоей родне. Она сейчас парится в таких местах, что тебе и не вообразить. Сама понимаешь: самоубийство не выход в данной ситуации. Так вот, череда предательств еще не закончилась.

– Что ты имеешь в виду?!

– Тише, тише, не шуми. Не надо эмоций, – удержал ее в объятиях Посланник.

– Тадам! – Грешник выгнулся, словно конферансье, и указал одной рукой на Виктора, а другой на Зверева. – Рад вам представить, дорогая мадемуазель, самую завравшуюся и самую подлую парочку во Вселенной! Хотя, может, я немного и преувеличиваю. Итак! Они врали тебе с самого начала, с первого момента вашей встречи. А, Витек?

– Это было случайно, – посиневшими от страха губами еле пробормотал Четырин.

– Молчи! – тут же крикнул с арены Зверев, – Молчи! Они все перевернут на свой лад! Просто молчи!

– Правильно. Молчи. Разве ты можешь что-то сказать в свое оправдание? Или ты можешь вернуть к жизни ее папашку? Ведь отнять жизнь способен каждый, а даровать ее вы пока не научились.

– Что он несет? – спросила Четырина девушка.

– Я… Я…

– Что я-я? Ты разве ничего ей не рассказал? Странно. Значит, он умолчал о том, что убил твоего родителя? Ой, прости. Я, кажется, выдал твой маленький секрет. Посмотри на него, – указывая на Зверева, продолжал Грешник. – Он все знал и молчал. Он ни слова не сказал тебе, даже намека не дал. Разве я не прав, Луций? Или, быть может, ты забыл об этом? Дорогая Татьяна, ты думала, что они приперлись тебя спасать? Плевать они на тебя хотели. Им нужно было только смыть с себя грехи.

– Какая же ты мразь! Сукин сын! – заскрипел зубами следователь.

– Странно, почему же? Ведь я никогда и никому не врал. Напротив, всегда резал правду матку в глаза.

– Твоя правда гроша ломанного не стоит! – заорал Зверев и сделал шаг вперед, но его тут же отшвырнул Маркус, и капитан оказался на песке.

– Виктор, Витя, что они несут? – глядя в глаза Четырину, шептала Татьяна.

Виктору нечего было сказать.

– Не слушай их, не слушай! Я тебе все объясню! Просто не слушай их! – закричал Зверев и получил еще несколько ударов от Маркуса.

– Не слушай нас, зачем нас слушать? Ведь они снова врут тебе, врут, чтобы мы не рассказали всей правды. А она заключается в следующем. Вот этот молодой человек, – положив руку на плечо Виктора, начал рассказ Грешник, – убил твоего отца. Не собственноручно, конечно. Так, переехал его десятитонным грузовичком вместе со своим напарником.

– Я… – начал было оправдываться Четырин.

– Заткнись! Замолчи! – снова завопил капитан.

– Вот именно. Замолчи. А ведь его еще можно было спасти, если бы они отвезли его в больницу или вызвали скорую. Но они решили попросту закопать бедолагу в близлежащих посадках. Закопать твоего папулю еще живого! Понимаешь?! Они зарыли его в землю заживо! А ведь он мог выжить и прийти домой к вам, к тебе. И, поверь мне, ничего такого с твоей семьей не произошло бы. И мать, и твой брат не были бы сейчас у нас. Нужно было только проявить сострадание и помочь человеку, и все, проблема была бы решена. Счастливая семья в сборе, все радуются жизни, хэппи-энд. Но нет, они решили сделать по-своему, решили вашу судьбу за вас. И никто, никто вам не помог. Даже тот, в кого ты так верила, не помог. Как никто не помог и твоему отцу. Его просто зарыли в землю живого, еще думающего о жизни, еще дышащего, еще любящего вас.

– А что же вы? – захлебывалась слезами Татьяна.

– Мы? А мы же нечистая сила, демоны, бесы, плохиши. Мы же не умеем помогать. И руки у нас связаны – над нами ведь тоже есть контроль. К тому же, по твоему мнению, мы зло. А разве зло может помогать? Мы так, темнота, бездна, ничто. Мы не лжем, не обнадеживаем умирающего речами о выздоровлении, не даем надежду бесплодным женщинам. Мы то, что есть вы, но вы отказываетесь знать нас. Мы тень, в которую не хочется верить, но которая всегда рядом, лишь только вы выйдете на солнце. Помочь можно всегда, только надо поверить, поверить в нас, как ты и твои близкие верили в то, что твой отец жив. Но вы верите в Него. И просите Его. Но разве Он помогает? Разве Он что-то сделал для вас? Ни-че-го! А теперь, милая леди, успокаиваемся и наблюдаем за потрясающим зрелищем! Обожаю игры! – заорал Грешник и захлопал по-детски от радости в ладоши.

Виктор беспомощно смотрел на девушку.

– Пришло время, чтобы вы выяснили между собой то, с чем должны были разобраться уже давно. Но бессмертный не может биться со смертным. Поэтому ты, Маркус, обретешь человеческую плоть, а к тебе, Луций, вернутся твои навыки.

На Звереве появились доспехи генерала Черного легиона, в ножнах оказался острый меч, а в руке – прямоугольный щит цвета каменного угля с золотой отделкой. Маркус пристально оглядывал противника.

– По-моему, можно начинать, – с ухмылкой произнес горбун, сидящий на трибуне с пакетиком чипсов и полторашкой дешевого пива.

– Приступайте, – скомандовал Анатас.

Маркус ударил себя в грудь и поклонился своему хозяину.

– Береги себя. С этой минуты ты смертен и, если проиграешь, окажешься там, откуда вышел. А я уверен, тебе этого не хочется, так что постарайся не разочаровать меня.

Маркус, улыбаясь, вращал мечом с рукоятью в виде змеиной головы и плавно обходил капитана по кругу. А Алексей думал, но не мог себе представить, как ему сражаться с этим гигантом. Он видел меч впервые в жизни. Маркус грифом кружил вокруг капитана, сокращая расстояние, словно туже затягивая петлю. С каждым кругом сердце Зверева билось все чаще, а Маркус становился все ближе. Капитан сжал свой меч и прикрыл корпус массивным щитом. О чем он думал? О том, о чем думает любой человек, когда находится между жизнью и смертью: он думал, как выжить. Когда к твоему горлу приставлено холодное, как лед, и острое, словно бритва, лезвие клинка, ты думаешь лишь о себе. Захлебываясь последними глотками воздуха, ты пытаешься вместить в свои легкие как можно больше спасительного кислорода.

Страшное горбатое существо, улыбаясь, жрало и пило спиртное. Нет, не так был страшен властелин тьмы, который, облокотившись на свою трость, пристально смотрел на арену сверху. И не так был ужасен Ворон, который о чем-то говорил с Татьяной. По жилам капитана прошел страх при виде этого неказистого, уродливого, порой смешного горбуна. Прав был Виталий: от него веяло смертью так, что в воздухе чувствовался запах тухлого мяса. От него с каждой долей секунды распространялась по арене тень черная и густая, которая обволакивала и впивалась в легкие, укрывала своей мерзостью весь свет, погружала все вокруг в непроглядные сумерки. Это существо раковой опухолью вкрадывалось в душу, овладевало ею и, когда она уже не могла сопротивляться, бросало жертву к ногам своему хозяину, ожидавшему ее с распростертыми объятиями.

– Что, генерал, ты готов умереть?! – сказал Маркус и тут же бросился на Зверева.

Молнией сверкнул клинок гиганта и вонзился в щит едва успевшего закрыться от удара Луция. Легионер рывком выдернул меч и нанес капитану не менее сильный удар ногой, от которого тот оказался на песке. Зверев мигом вскочил, и в эту же секунду в его голове раздался голос: «Сражайся! Ты все сможешь!». Преторианец осыпал Луция тяжелыми ударами, но тот, хотя и с трудом, парировал их. Маркус снова заходил вокруг него. И снова по арене пронесся звук лязгающих мечей. И снова, отряхиваясь от песка, поднимался Зверев. Прошло несколько минут, а щиты бойцов уже были в пробоинах и трещинах. Преторианец подался вперед и, оттолкнув Зверева, сильным ударом расколол его щит пополам. Луций в ответ набросился на противника, и куски дерева, защищавшие тела бойцов, оказались разбросанными по арене. Уставшие, в поту, они ходили по кругу, а когда круг становился слишком мал, обрушивались друг на друга серией тяжелых ударов и снова расходились. Изловчившись, Маркус уклонился от меча Луция и оказался за его спиной. Лезвие скользнуло по доспехам капитана, высекая из них искры. Зверев сделал несколько шагов вперед и обернулся. Маркус с улыбкой смотрел на него, на его мече алели капли. В глазах капитана помутнело, а спину будто окатило кипятком. Из-под брони появилась первая кровь.

– А ты все-таки человек, – Маркус поднес меч ко рту и слизнул кровь Луция.

– Продолжим?

И снова лязг железа зазвучал в Колизее. Удар за ударом, уклонение и снова атака. Под очередным натиском Луций вновь оказался на песке. Маркус быстро приближался к нему. Генерал откатился в сторону, нанес несколько ударов и рассек преторианцу бедро. Маркус припал на колено, тяжело дыша. По его телу прошла хорошо забытая человеческая боль. Из открытой раны хлынула багрово-красная жидкость.

– Как видишь, и ты не бессмертен!

Преторианец вскочил и с криком кинулся на своего врага. И снова завязалась жестокая схватка. Истекая кровью, преодолевая боль и усталость, они бились, позабыв, ради чего сражаются. Каждым овладело существо, сидящее на трибуне и мирно попивающее пиво. Зверев вновь пронзил соперника мечом, на этот раз он попал в область печени. Меч, скрипя, вошел под пластины доспехов. Маркус рухнул на колени, выронив оружие. Шатаясь, прикрывая глаза от боли и усталости, он тщетно пытался нащупать меч на песке. С искаженным от боли лицом преторианец тяжело дышал и, опершись одной рукой об арену, другой прикрывал глубокую рану. Взгляд Зверева изменился, словно внутри капитана ожил кто-то другой. Он даже не понял, как меч Маркуса оказался рядом с ним, привлекая его внимание драгоценной отделкой. Алексей поднял клинок и ощутил его легкость. Рукоятка, как влитая, лежала в его ладони. Подходя ближе к хрипящему от боли противнику, Зверев с улыбкой любовался вновь обретенным оружием. По его руке прошел холод, такой, что заломило кости. Капитан прикрыл глаза и глубоко вдохнул.

– Думаешь, ты стал лучше меня? Хотел превзойти меня?!

– Ты всех предал! Всех нас, кто был с тобой рядом, кто помогал тебе, кто верил в тебя! Ненавижу тебя, будь ты проклят! – сплевывая кровь, прохрипел Маркус.

Тело капитана зашло за спину Маркуса и обняло стоящего на коленях преторианца. В эти секунды Алексея не было, на его месте был Луций, генерал Черного легиона. В его голове замелькали картины сражений некогда великой империи, в висках застучало.

– Я никогда не прощал предательства, Маркус. Никогда! Не прощал друзьям, не прощу и брату!

Он подставил меч к его шее, поцеловал и резким движением перерезал горло. Тело Маркуса вздрогнуло, из раны хлынула кровь. Некогда могучий и сильный, он подался вперед и упал лицом вниз на белоснежный песок, который, словно губка, стал жадно впитывать кровь. Луций внимательно смотрел, как жизнь покидает брата. Уставший и раненый, он любовался его смертью. С холодной стали капала еще теплая, не запекшаяся кровь. Генерал улыбнулся. В его голове раздался шум барабанов и гул труб. Колизей завращался вокруг, словно Луций находился посредине адской карусели. Потом все стихло. И тут же послышался лязг железа, шум визжащих стрел, крики умирающих и раненых. Вокруг него шла битва: сражались два войска. Он видел это, не ощущая себя, словно он был всем сразу. Он мог заглянуть в любую точку, увидеть, как по стеблю травинки ползет букашка или как выпущенная из лука стрела пронзает плоть, мог слышать приказы и стоны людей. Его внимание привлекли два всадника, которые с пятью сотнями телохранителей врезались с фланга во вражескую пехоту. Они были одеты одинаково в тяжелые черные доспехи с золотой чеканкой, забрызганные кровью. Привставая на стременах и резко опускаясь, они во имя империи обрушивали удары мечей на головы противников. Один из всадников с несколькими воинами отделился и углубился в человеческую массу, сметая всех на своем пути. Кони топтали людей, люди рубили друг друга, и никому не было пощады. Всадник подскочил к одному из сражавшихся и что-то крикнул. Переданные из уст в уста слова гонца дошли до одного из воинов в черных доспехах.

– Генерал! Генерал! Правый манипул почти разбит, и если мы не ударим с тыла, то можем проиграть сражение. Они опрокинули центуриона Суллу, а их конница вот-вот зайдет на правый фланг!

Черный воин резко остановился и углубился в центр своего отряда.

– Правым легионом командует Гай Матвей Тиберий! Почему он допустил такое?!

– Он тяжело ранен, командование взял на себя Понтий!

– А как мой легион?!

– Ваши воины давят противника, но если их обойдет справа конница… Они не боги, генерал, и без подмоги не вытянут сражение. Нужно, чтобы ваш отряд отрезал вражескую кавалерию, иначе быть беде.

Не дослушав до конца, черный всадник приказал отступать. Сердце Зверева словно остановилось: он увидел в покинутом всаднике Маркуса. Луций, убивший его на арене, теперь бросал его на верную смерть в битве. Он видел, как он сам же уводил конницу в другую сторону. Видел, как Маркус злобно смотрел ему вслед. Видел, как чье-то копье пронзило плечо брата и как он тут же срубил нападавшему голову. Конница отступала, а оставшиеся в глубине вражеского войска легионеры продолжали сражаться. Лишь только всадник с раненым плечом на вороном коне и в черных доспехах пристально смотрел вслед предателям.

– Ну что, поздравляю, – раздался до боли знакомый голос, и все снова встало на свои места. Поднявшись с почетного места, Анатас несколько раз хлопнул в ладоши. – Ты убил Маркуса во второй раз. Убивать у тебя в крови, Гай Луций Корнелий.

– Ничего себе! – отрыгнул Грешник. – Гляньте, наш Луций вернулся и завалил Маркуса. Нет, ты посмотри, Ворон: у него еще нога дергается! Это что, нормально?! Гляди, опять дернулась! Как лягушачьи лапки на опытах!

– Это конвульсии, мой друг. Душа покидает его тело. Вырываясь наружу, она пытается пробиться через остывающую плоть.

– А похоже на брейк-данс! Во, глянь, глянь, как ногой дрыгает! Давай его поднимем, может, он, как курица с отрубленной головой, бегать начнет?

Богохульство карлика продолжалось бы еще долго, если бы его не остановил сам властелин тьмы. Грешник насупился, прочитав во взгляде хозяина недовольство.

– Ладно-ладно, заткнулся! Подумаешь, он все равно дохлый! Ему-то что?! Уж и посмеяться нельзя.

Капитан стоял в оцепенении. Он слышал рыдания девушки, видел обезумевшие глаза Виктора и чувствовал ледяной холод за спиной.

– Почему? – тихо спросил Зверев.

Анатас вышел из-за его спины и присел перед трупом своего слуги.

– Ты такой, какой есть. Не будет лев давать молоко, как не будет овца питаться мясом, – он коснулся Маркуса, и его тело поглотил песок.

– Ты врал мне! Ты врал с самого начала! – закричал следователь.

– Успокойся. Я не солгал тебе. Я помогал, как мог. Ты видел то, что хотел видеть, задавал те вопросы, на которые хотел получить ответ. Почему ты не спросил про судьбу Маркуса? Молчишь? Ты изначально видел в нем своего врага. А как можно переубедить человека? Разве можно объяснить влюбленному, что его девушка изменяет? Нет! Ему хоть кол на голове теши, а пока не ткнешь носом, не поверит. И с тобой пришлось поступить так же. Ты, Луций, видел в нем врага и не хотел знать, почему он в него превратился. А врагов ты привык ненавидеть. Ненависть – это высшая форма страха, генерал. Мы сначала боимся, а уже потом ненавидим. Ребенок, который боится темноты, повзрослев, темноту возненавидит. Так и ты, испугавшись его в таком виде, его возненавидел, и тебе было неинтересно, кто он на самом деле. Ненависть, мой друг, – это гнев слабых.

– Но ведь он ненавидел меня сам!

– Конечно, ненавидел. Ты же бросил его, поправ кровные узы. Ради победы, ради славы. Ты же почувствовал себя Луцием? Ощутил себя великим генералом империи? А что такое Зверев? Ничтожный капитан с ничтожной жизнью. Луций – вот настоящий ты. Они пытаются засунуть тебя в слабую человеческую плоть. Я же хочу, чтобы ты управлял этим миром. И да, кстати, хочу обрадовать тебя: ты выиграл ту битву. Правда, выиграл ее слишком большой ценой. Ты поставил свой авторитет выше жизни собственного брата, который всегда боготворил тебя. И тебе, как никому другому, были оказаны почести в Риме. Поздравляю. Поздравляю с возвращением.

– Иди ты к чер… – не закончив, Зверев замолчал.

– Ты, мой друг, шагаешь по трупам. Предав своего брата, ты обрек его на смерть, а я выходил его и взял к себе. Ты угробил отряд в Чечне, приютил убийцу священника, и это сошло тебе с рук. Грешник по сравнению с тобой – лебедь в белом оперении. А знаешь, почему все так? Потому что они пойдут на все, лишь бы ты снова не вернулся ко мне. Я воспитал тебя. Ты тот, кто должен изменить этот мир к лучшему. А без потрясений, без боли, без крови, без усилий человечество не переубедишь.

– Как ловко ты все придумал. А я повелся, как ребенок. Ты не наказал Виктора, убрав только водителя. Ты знал заранее, что он попадет ко мне. Ты знал, что я ему поверю и начну искать Татьяну. Ты всеми силами хотел, чтобы я ее нашел, ведь без меня ты бы не получил ее. Ты все просчитал, и ты убирал всех после того, как они отыгрывали свои роли. Убрал Попова – расправился с ним при помощи Леканта, которого также не пожалел. Думаю, что и твой наместник Александр уже не в нашем мире. Все подчистил за собой… Уверен, что все мы – дерьмо?! Да ты сам такой же! Копаться в этом и не испачкаться не получается, поэтому ты и строишь из себя праведника!

– Не горячись. Глупца можно узнать по двум приметам: во-первых, он много говорит о вещах, для него бесполезных, и, во-вторых, высказывается о том, о чем его не спрашивают. Впрочем, ты не один такой – вас миллиарды, и все думают, что управляют собственной судьбой. Так бы оно и было, если бы вы не заходили за рамки. Каждый мнит себя властелином мира, но нет: он просто часть механизма, часть живой плоти земли. А если какая-то часть начинает болеть, я, словно хирург, удаляю ее. Вырезаю с корнем, как злокачественную опухоль. Вы существуете лишь потому, что Он верит в вас. Однако ты со своим другом сделал все, чтобы она стала моей, и теперь все изменится.

– Да что ты такое? – капитан с презрением сжал кулаки и стиснул зубы.

– Я тот, кто хочет спустить вас с цепи, чтобы вы рвали друг друга в клочья. Я тот, кто устроит вам кровавую жатву в скором времени. Я тот, в кого вы не верите, но кого боитесь. А вот ты, Луций, тщеславный, любящий власть и себя, проклятый убийца. Ты прячешься за плечом того, в кого ты даже не верил до момента, пока не появился я. Ты никто, твое имя забыли, забыли навсегда. Тринадцатый ученик. Ты не жив и не мертв. Ты как потерянная вещь, о которой недолго скорбят и которую быстро забывают: она вроде бы есть, но в тоже время ее нет. При мне ты все, при Нем – ничто. Думаешь, что защищаешь этот жалкий мирок? Нет, ты его уничтожаешь.

На арену спустились Грешник и Ворон, ведя перед собой Татьяну и Виктора. Следователь повернулся к ним: они смотрели на него испуганными глазами, в которых было море вопросов. Луцию вряд ли захотелось бы на них отвечать, а Зверев при всем желании не мог на них ответить.

– Итак, коль мы здесь собрались, может партеечку в преферанс? Или просто водяры нажремся? Ой, простите, не учел дамы. Даму можно напоить шампанским! Что скажете, милые гости, мне приготовить?

– Замолчи! Иначе я… – вспылила Татьяна.

– Фу-у, как невежливо. Сразу видно: критические дни. Голова болит, мужикам не дам, сама не ам! Кстати, знаете, что женщина – это восьмое чудо света? Нет? Так я вам сейчас расскажу! Сами подумайте, какое животное может быть мокрым, не намокнув, истекать кровью, не обрезавшись, давать молоко, словно корова, не попробовав травы, и еще выносить мозг, не раздеваясь? Разве это не чудеса?! Ну, скажи, пернатый, разве это не чудо?

Девушка хотела было ударить его, но ее руку вновь остановил Посланник.

– Не стоит. Его это не перевоспитает. Он не со зла, просто люди такие. Ты еще к нему привыкнешь.

– Не тронь ее! – Виктор хотел было освободить руку Татьяны, но та оттолкнула его.

– Не дотрагивайся до меня! Я тебя ненавижу! Я здесь из-за тебя!

– Остановись, ты не понимаешь, что они только этого и добиваются!

– Вы врали мне! Врали с самого начала! Я вам поверила, и что в итоге? Что? Один убил моего отца, а второй покрывал его своим молчанием! Ты же мент, мент поганый! Почему, зная, что он убийца, ты не посадил его? Почему? Да и вообще, кто ты на самом-то деле?!

– Ты нужна им. Они хотят, чтобы ты им поверила. С твоей помощью они сотворят зло, которое ты даже себе представить не можешь. Подумай об этом.

– А обо мне кто подумал? Кто подумал о моей семье?!

– Вспомни, чему учил тебя отец.

– Я все прекрасно помню, но тому, что он говорил, в этом мире не суждено сбыться. Из-за таких, как вы, его учение и вера в людей были напрасными. Теперь я понимаю, что только они не врали мне. Посмотри хотя бы на него! – показала она на Грешника, который молча ковырялся в носу. – Он тот, кто есть, и не скрывает этого. А те, кто меня окружал, либо врали, либо использовали, как, например, ты. Кто ты, Зверев? Ответь мне! Ты Луций, предатель и убийца своего брата и учителя, генерал, проливший немыслимое количество крови? Или, быть может, ты Алексей, который честно выполняет свой долг и пришел спасти меня? Ты и сам не знаешь, кто ты и что ты. Просто пешка, как и все в этом мире!

– Прошу, не надо. Умоляю! Хочешь, я на колени встану? Не делай этого, – с трудом сглотнул слюну пересохшим горлом капитан. – Ты подпишешь смертный приговор миллионам людей. Он ведь никого не пожалеет и не простит. Ты должна это понимать.

– Я больше не верю тебе. Не верю ни во что. В нашей жизни лучше занять темную сторону, так как на поверку она может оказаться намного светлее, чем кажется.

Девушка протянула руку Анатасу, и тот принял ее. Зверев опустил голову. Виктор стоял неподвижно.

– Похоже, ты проиграл, – тихо сказал Анатас, глядя на капитана. – Точнее потерпел поражение в одной из битв, но война будет продолжаться дальше. Кому как не тебе лучше знать, что поражение в битве еще не поражение в войне. Кто знает, как все обернется в следующий раз? Хотя, боюсь, для тебя следующего раза уже не будет.

– Так не должно быть, так не должно было случиться, – бормотал капитан себе под нос.

– Однако, это так. Я ждал этого долго, ты был хорошим соперником. Но ты человек. Просто человек, который сделал все, что смог. Я уважаю тебя, твои стремления. Не каждый может сделать то, что делал ты на протяжении сотен лет.

– И что теперь?

– Теперь все. Человек смертен, и его единственная возможность стать бессмертным – оставить после себя нечто вечное. Ты, Луций, смог это сделать, – Анатас подошел ближе и наклонился над его ухом. – Еще увидимся, Луций. Мною сотворенное мне принадлежать станет.

Анатас дотронулся до его головы рукой. У капитана подкосились ноги, тело обмякло, и он замертво рухнул на землю. Анатас медленно перевел взгляд на Виктора. Тот стоял, боясь пошевелиться, как кролик под взглядом удава.

– А что до тебя, то я пока не знаю, как с тобой поступить. Наверное, я все же сделаю для тебя исключение. Хоть и говорят, что я плохой, но все же дам тебе шанс не попасть ко мне. Терять тебе уже нечего, да и выбор у тебя невелик. Скажу откровенно: не я буду принимать участие в твоей судьбе, а человек, который потерял из-за тебя все. Теперь твоя судьба зависит от нее.

Ворон не спеша подошел к Татьяне и, взяв ее руку, опустился перед ней на колено.

– Госпожа, что вы прикажете сделать с тем, кто лишил вас всего?

Девушка посмотрела на Виктора холодным взглядом.

– Я хочу, чтобы он пережил то, что пережила я. Все, до мельчайших деталей.

– Да будет так.