Треснутая трубка

Сквозь зеркало

Хотя петух и проорал где-то почти рядом, Гена лишь шевельнулся нехотя и перевернулся на другой бок. Но горластый прогнал-таки сон. Гена потер глаза кулаком, открыл их и увидел, что сквозь узкую щель между досками сочится прямой, как туго натянутая нить, солнечный луч. Ого! Уже утро.

Гена откинул одеяло и осторожно, чтобы не разбудить сладко посапывающего рядом брата, на четвереньках подполз к щели. Большой, желтовато-красный, словно отлитый из золота петух сидел на заборе и, победно посматривая по сторонам, готовился к очередному своему утреннему салюту, но почему-то раздумал и, даже не шевельнув крыльями, камнем упал на землю рядом с ковыряющейся там курицей.

И только теперь Гена вспомнил, где он находится. Они же в гостях у Мусима Мусимовича! Все шестеро, все те, кто с помощью польских ребят узнали о героическом пути сына Мусима Мусимовича, старого матроса-авроровца. Их привез сюда учитель Петр Иванович, без которого родители не решились отпустить ребят так далеко от города.

Узнав, зачем приехали городские ребята, в большом доме Мусима Мусимовича собралась, наверное, половина деревни. Пришлось снова рассказывать, как они получили письмо от польских ребят, как начали искать имя и адрес Аркадия Мусимова, перечитали его последнее письмо к отцу и все письма, пришедшие потом из хутора Констанцина Люблянского воеводства. Мусим Мусимович не выдержал — вышел из избы и где-то долго пропадал. Вернулся он с покрасневшими глазами, постепенно успокоился и после общих настоятельных просьб рассказал о своей службе на легендарном крейсере «Аврора». Потом хозяева — Мусим Мусимович, Римма и ее здешние друзья — начали уговаривать их остаться погостить в деревне хотя бы дня три-четыре. Обещали показать, как работают в поле комбайны, как сельские ребята отдыхают в своем летнем лагере. Петр Иванович, поколебавшись, о чем-то поговорил с Сашей и согласился. Ночевать их устроили в разных местах: Сашу, Никона и Ромаша — на сеновале, Лиду взяла с собой Римма, а Гену с Герой уложили спать на деревянной кровати в сенях.

…Гена с завистью посмотрел на брата, которого не разбудишь, хоть из ружья стреляй рядом, и прямо в майке и трусах вышел во двор. Дома он частенько начинает в таких случаях расталкивать Геру, — а чего дрыхнет, когда люди уже встали? — но сейчас трогать не стал: пусть спит, все равно никто еще не знает, куда сегодня поведут гостей и что они будут делать. Вместо зарядки Гена побежал, помахивая руками, вдоль забора. Испуганные куры с отчаянным кудахтаньем бросились в подворотню, из сарая выглянула корова, от удивленья перестала жевать, но тут же скрылась. Гена добежал до большого котла, стоявшего у предбанника в дальнем углу двора, и, увидев, что он полон воды, на бегу скинул с себя майку. Но едва сунул руки в воду — откуда-то сверху в котел шлепнулся камешек, на грудь и шею прыгнули холодные капли. Гена удивленно посмотрел кругом, но ничего такого не увидел. Снова наклонился к воде, но не успел зачерпнуть ее в ладони — в воду снова булькнул камешек. Что такое? Кто бесится спозаранок?

— Эй! — окликнул Гена сурово. — Кто там?

Кто-то тихо засмеялся за забором.

— Чего прячешься? Выходи!

— Я не прячусь, — прозвучал из-за забора мальчишеский голос.

— Тогда чего же не выходишь?

— Я в своем огороде, мне нечего прятаться.

— Сосед Мусима Мусимовича?

— Ага.

— А чего камнями швыряешься?

— Я хотел об одном деле с тобой поговорить, вот кинул. Гена отыскал в заборе довольно широкую щель, присел к ней и заглянул в соседний огород. За забором, под кудрявой рябиной, стоял мальчик примерно его лет. У него густые, как у взрослого, черные брови, волосы тоже подстрижены по-взрослому, под польку, их растормошил ветер. На мальчике были безрукавка и явно не по росту длинноватые шорты.

Гена не знает, как его зовут, но самого признал сразу. Вчера вечером этот мальчик ушел от Мусима Мусимовича позже всех. А сидел он на скамейке чуть в сторонке от своих сельских ровесников и слушал рассказ городских ребят очень внимательно.

— А я тебя знаю, — сказал Гена. — Ты вчера сидел — ушки на макушке.

Мальчик в ответ тихо засмеялся и, заметив, откуда следит за ним Гена, закрыл щелку ладонью. Потом сам заглянул в нее и спросил:

— А тебя как зовут — Гена или Гера?

— Точно, — ответил Гена. — И так, и этак.

— Как это — и так, и этак?

— И Геной, и Герой. Чаще всего — Гена-или-Гера.

— А-а, — протянул мальчик раздумчиво. — А все-таки тебя зовут Геной. А другого — Герой.

— Верно. Как же ты узнал? — искренне удивился Гена.

— Сам же говорил, что у меня были ушки на макушке. Слушал, наблюдал, видел…

— А тебя как зовут?

— Мюнхгаузен, — ответил мальчик.

— Как-как? — переспросил Гена.

— Мюнхгаузен. Меня все мальчики так зовут. Поэтому я и решил сказать сразу, чтобы вы потом не удивлялись.

— А по-настоящему как зовут?

— Гришей.

— Инте-ре-есно… Почему же тебя так прозвали?

— А-а, пусть их! Я на это нисколько не обижаюсь.

— Но все-таки…

— Расскажу как-нибудь в другой раз, — ответил Гриша, настороженно осматриваясь вокруг. — Слушай-ка, у тебя ведь есть бинокль?

— Он у нас на двоих с Геркой…

— Настоящий бинокль? Так?

— Да. Нам его дядя, капитан морского корабля, подарил, когда приезжал в отпуск.

— Слушай-ка, вынеси его сюда!

— Зачем?

— Очень нужно, Гена…

— А скажешь — зачем?

— Ты сначала вынеси.

Гриша просил таким тоном, словно и не просил, а советовался. Это Гене понравилось. Он уже давно забыл, что именно этот мальчик бросал в него камешками и обрызгал водой. Теперь он показался Гене скромным, хотя в глазах его прыгали лукавые чертики. Видно, не зря товарищи прозвали его Мюнхгаузеном. Ко всему, он — сосед Мусима Мусимыча. Неудобно не показать бинокль, раз просит. Еще подумает, что городские ребята — жадюги. Но все же Гена на всякий случай сказал:

— Гера спит. Успеешь, вынесу еще…

Но Гриша отчего-то заволновался и заторопил его:

— Ты поскорее!

— Только потом скажешь — зачем. Как договорились. Ладно?

— Я же тебе пообещал…

Гена быстро сполоснул лицо, пробежал через двор и осторожно вошел в сени. Гера спал. И на сеновале, видать, спится сладко — ни звука оттуда, ни шороха. Гена взял со шкафа, стоявшего рядом с кроватью, бинокль и на цыпочках вышел обратно.

— Гриша! — позвал, подойдя к забору.

— Выходи сюда. Калитка вон там, чуть подальше, — откликнулся тот.

Гена вышел в соседний огород, прошел между кустами вишен и подошел к рябине. Молча протянул бинокль Грише. Тот повертел его в руках, осматривая со всех сторон, потом поднес к глазам и начал смело крутить фокусное кольцо.

— У тебя и свой, что ли, был? — удивился Гена столь умелому обращению с биноклем.

— Первый раз вижу, — ответил Гриша.

— А откуда знаешь, где что крутить?

— Ну уж, этого-то не знать… Тогда бы мне и хэвесют никогда не построить…

— Что-что? — не понял Гена.

Гриша, видимо, сообразил, что проговорился о чем-то секретном, — лицо его вспыхнуло маковым цветом.

— Узнаешь еще… Не спеши, — буркнул он, глядя в бинокль на вершины деревьев и острые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густую листву. Вдруг Гена заметил, как радостно блеснули его глаза.

— Что ты там увидел? — спросил он удивленно.

— Какой хороший бинокль! — восхищенно протянул тот вместо ответа. — Знаешь, мне нужен был именно такой!

Теперь Гена окончательно понял — Гриша что-то скрывает от него. А тот, продолжая удивлять всё больше и больше, вдруг вытянул из-под лопуха будильник и ткнул пальцем и минутную стрелку.

— Видишь, уже шесть тридцать!

— И что же?

— До хэвесюта мне надо добраться к половине восьмого! Остался ровно час!

— Да что ты заладил: хэвесют, хэвесют… Что это такое? Скажешь ты или нет?

— Гена, — сказал Гриша, будто и не слышал его вопроса. — Дашь мне бинокль часа на два, а? Не бойся, ничего с ним не случится.

Гена отрицательно покачал головой.

— Не-е… Гере надо сказать. Он у нас на двоих…

Гриша схватил его за плечо.

— Слушай-ка, айда тогда со мной сам, а?!

— Куда?

— В лес!

— Зачем?

— Придем — увидишь. А сейчас ничего не скажу.

— А не потеряют меня тут?

— Да мы вернемся, пока тебя хватятся. А там придумаешь что-нибудь — скажешь, что кушаться ходил… Но все-таки сначала поклянись!

— В чем поклясться-то?! — Гена уже устал удивляться.

— Поклянись, что никому не скажешь, куда и зачем мы ходили!

Гена уже хотел было рассмеяться над этим чудаком, но сдержался — обидится еще. А сам подумал: «Видно, не зря его прозвали Мюнхгаузеном! И чего он так торопится в лес?»

— Ну, будешь клясться?

— А чего ж… клянусь.

— Ильвеш левэх!

— Ильвеш…

— Говори скорее, а то не успеем! Ну!

— Ильвеш левэх! — выкрикнул Гена, сам не понимая, что говорит.

Гриша тут же схватил его за руку и жарко шепнул прямо в ухо:

— Беги за мной! Изо всех сил! Смотри, не отставай…

Они выбежали за огороды, спустились в овраг, пробежали по плотине небольшого пруда и, поднявшись на берег, побежали к лесу.

— Давай хоть будильник понесу! — На ходу крикнул Гена.

— Только не урони, смотри! — Гриша, не оглянувшись, сунул ему будильник.

Добрались до опушки, но Гриша и здесь нисколько не задержался — сразу же нырнул в кусты орешника и торопливо пошел вперед, ловко обходя деревца и подныривая под ветки. Минут через двадцать мальчики оказались в чаще, которой, казалось, не было конца. Но скоро они подошли к старой липе, поваленной бурей. Гриша вмиг взобрался на нее, подал руку Гене — помог залезть на ствол, и они осторожно двинулись по нему.

— Все. Дошли! — Гриша остановился, поднес к глазам бинокль и начал что-то высматривать впереди между деревьями. — Как ты думаешь, небо сегодня не затянет тучами?

— Ни облачка не видно, — буркнул Гена, все еще ничего не понимая.

— Что нам и нужно. Нам нужно ясное небо и яркое солнце!

— До половины восьмого осталось еще двадцать минут.

— Ты посиди тут, а я пойду проверю кое-что, — сказал Гриша. — Но смотри — никуда не уходи, а то потеряемся. Ладно?

— Ладно. — Гена спрыгнул со ствола и сел на пень. — Только ты недолго.

— Я быстро. — И Гриша исчез за деревьями.

Утренний лес полон птичьих трелей, скрипа, шорохов.

Совсем рядом, перепрыгивая с ветки на ветку, тоненько тренькают синички, высоко над головой автоматными очередями строчит дятел, а где-то далеко гортанно и глухо курлычет то ли тетерев, то ли еще кто. Приятно сидеть так в одиночку на пне и слушать, наблюдать, но и страшновато вроде бы — по спине пробегают мурашки. Куда же это делся Гриша? Почему он оставил его одного? И зачем ему в лесу бинокль? Хэвесют… Ильвеш левэх… Не может быть, чтобы он зря заставил поклясться так странно, — нет ли в этом лесу какой-либо тайны?..

Вдруг откуда-то снизу, кажется, из-под земли… донесся треск сломанной ветки, потом прозвучал Гришин голос:

— Гена-а! Гена-а, говорю!

Гена вскочил на ноги, сделал несколько шагов в сторону голоса и застыл, пораженный. Перед ним предстала тайна утреннего леса. Ослепительные солнечные лучи, перепрыгивая с одного дерева на другое, соединяются каким-то непонятным образом и ныряют куда-то вниз, под землю. Перед ним словно были развешаны ослепительно яркие, удивительно правильные четырех- и трехугольники. Гена не выдержал, закричал:

— Гриша-а!

— Гена-а! — как и прежде, откуда-то из-под земли донесся голос.

— Посмотри-ка на деревья! Как красиво!..

— Спускайся скорее сюда, ко мне!

Гена всмотрелся в ту сторону, откуда слышался голос, и только теперь разглядел, что шагах в четырех-пяти от него, за ореховым кустом, чернеет глубокий овраг.

— Гриша-а! Ты где? В овраге?

— Да-да! Спускайся скорее, а то уже семь тридцать!

Гена осторожно — того и гляди полетишь вниз головой, — цепляясь за ветки, спустился до половины почти отвесного склона, потом прыгнул на более или менее ровный клочок внизу.

И тут увидел Гришу. Он машет ему рукой — торопит.

— Не бойся, спускайся, держись за ветки!

И только Гена добрался до своего нового товарища, как тот схватил его за руку, провел по противоположному берегу метров десять вверх и указал на белый камень, из-под которого журчал родник:

— Садись вот сюда!

Гена сел на камень и взглянул на Гришу совсем уже обалдело. А тот был явно не в себе. Вот он легко перепрыгнул на другой камень, торчащий из-под земли напротив родника, и развернул на нем что-то совершенно черное. И камень тут же запылал, как костер, но беззвучно и чуточку ярче. Это было поразительно. Ведь камень-то находился на теневой стороне оврага, да и, вообще, солнце еще не поднялось так высоко, чтобы его лучи могли падать на дно оврага. Что тут происходит?

Приглядевшись, Гена понял, что сбоку к камню приставлено зеркало. Но откуда, как падают на него солнечные лучи? Расспросить Гена ничего не успел, потому что стрелка будильника подходила к половине восьмого, и Гриша, увидев это, отпрыгнул от своего камня обратно к родничку, рывком поднес к глазам бинокль и недвижно уставился в зеркало.

— Что там? Покажи и мне, — не выдержал Гена.

— На, смотри!..

Гена тоже всмотрелся через бинокль в зеркало, приставленное к камню. Но ничего не увидел в нем, кроме увеличенных листьев. И листья-то отдельно видны лишь тогда, когда смотришь чуточку скосив бинокль, а когда смотришь прямо, то виднеется лишь разлив изумрудной зелени.

Гриша еще раз взглянул на будильник и потянул из рук Гены бинокль:

— Дай мне, а то скоро кончится!

Гриша весь подался вперед, время от времени протирал глаза и снова прилипал к окулярам. Повернув к Гене отрешенные невидящие глаза, протянул ему бинокль.

— На, смотри… Внимательно смотри, — шепнул как-то испуганно.

Гена поспешил, вцепился в бинокль.

— Ну, видишь?

— Вижу… Вижу!

— Что видишь?

— Нос какого-то корабля… Это же нос космического корабля, Гриша!

— Еще что?

— Сетка, похожа на радиолокационную антенну!

— А ничего не слышишь?

Захваченный всем увиденным, Гена сначала не обратил внимания на непонятное зуденье, раздававшееся в ушах. Но после вопроса Гриша прислушался повнимательнее и в сплошном треске, писке ясно расслышал голос: «Пы…охмус…сьн…синерлип…вхчп…охтр…нс…лрпр…срр…клсьт…фркльст…ильвешь левэх…охмус…сын…сьл…тэтэт…»

— Голос слышал!.. Человеческий! — чуть не задохнувшись от волнения, выпалил Гена и отдал бинокль товарищу.

Не веря сам себе, он пытливо оглядел крутой берег оврага, высоченные деревья, кусок чистого неба прямо над ними, но нигде не было видно никакого корабля. Но когда снова перевел глаза на зеркало, опять раздались давешние звуки: «Ильвеш левэх охмус…сьн…сьл…тэ-тэт…» Вдруг они стали тише, тише и замолкли совсем. А сверху, словно они только и дожидались этого момента, шквалом зазвучали птичьи голоса.

— Всё, — выдохнул Гриша. — Сеанс окончен.

— Ничего больше не видно?

— Нет…

На зеркале, как и раньше, играла лишь изумрудная зелень. Никакого корабля, никакой антенны… Но вдруг в зеркале мелькнуло испуганное девчачье лицо, и тут же сверху, с края обрыва, донесся душераздирающий визг.

Гена не скоро понял, что произошло там, наверху. Зато Гриша, хорошо знавший овраг, видимо, сообразил сразу. Услышав испуганный девчачий крик, он спрыгнул с камня и помчался к липе, лежавшей вершиной на дне оврага. А с того места, откуда раздался крик, по склону оврага с шумом катились комья земли и струнки песка. Наверху снова мелькнуло цветастое платье и исчезло за кустиками. На мгновенье стало тихо, но тут же прозвучал встревоженный мальчишеский голос:

— Лида!

— Са-аш!.. — откликнулась дрожащим голосом девочка.

— Где ты?

— Я… я тут… за корень уцепилась… Вот-вот сорвусь!..

— Держись, Лида, я сейчас!

Гриша, подбежавший к вершине липы, остановился и, повернувшись, удивленно посмотрел на Гену. «Откуда, как они попали сюда?» — спрашивали его глаза. И Гена наконец-то догадался, что вслед за ними в лес заявились и Лида с Сашей. Но зачем они пришли именно к этому глубокому оврагу? Неужели они выследили их? Гена совершенно растерялся.

Он же поклялся Грише, что никому не выдаст его тайну, а если сейчас откликнуться, то наверняка придётся объяснить, зачем они пришли сюда. И какими словами поклялся! «Ильвеш левэх!..» Гена собственными ушами слышал их, когда смотрел в зеркало…

Наверху же, откуда раздался девчачий визг, что-то треснуло, и вниз опять полетели комья земли.

— Саша-а!.. Корень обрывается!..

И Лида, видимо, сорвалась — в кустах снова мелькнуло ее цветастое платье. Насмерть перепуганный. Гена сломя голову бросился туда, где стоял Гриша. А тот, задрав голову вверх, закричал изо всех сил:

— Цепляйся за корни! За корни!..

А Лида уже докатилась до места, где торчали корни упавшей липы. Но, видно, все-таки услышала она донёсшиеся снизу слова — успела обеими руками вцепиться в один из толстых корней. По инерции тело ее занесло дальше площадки, образовавшейся на месте липы, но Лида не выпустила из рук корень и повисла над оврагом на высоте примерно в четыре метра.

— Держись крепче, Лида! — крикнул Гена. — Сейчас мы что-нибудь придумаем!

Но та уже и сама поняла, что опасность на время миновала, и дерзко взглянула вниз.

— Аха, наконец-то я вас нашла!

— Ты что — нас искала?

— А кого же еще? Только вы вдруг как сквозь землю провалились…

— Зачем искала?

— Опущусь вот — узнаете…

Ну что ты с ней будешь делать? Разбойница и есть эта Лидка! Мальчишки, наверное, еще знай себе посапывают во сне, а она уже успела попасть в тёмный лес и повиснуть на обрыве. И не видно по ней, что больно-то испугалась!

Когда Гриша побежал зачем-то вниз по оврагу, Гена решил выведать: знает или нет Лида их тайну. Но она опередила его:

— Скажи-ка, чем стоять впустую, зачем вы сюда забрались?

— Я, с Гришей…

— Вот-вот! С Гришей зачем пришли?

— Да так… Овраг вон…

— Уж овраг-то этот я запомню. Чуть ногу не сломала! Ума не приложу: что вам тут понадобилось в такую рань?

Гена вздохнул облегчённо. Значит, Лида ничегошеньки не знает. Наверно, не обратила внимания на странное сплетение солнечных лучей между деревьями… Вон и Саша спрыгнул на площадку у корней липы. Побледнел весь — видно, сильно испугался за Лиду.

Саша присел на самом краю обрыва, стянул с себя рубашку, скрутил ее и протянул один конец Лиде.

— Держи, я тебя вытяну!

— Постойте, эй! Сейчас оба сорветесь!

Гриша, оказывается, приволок откуда-то — из какого-нибудь очередного своего тайника, конечно, — лесенку, хитро связанную из ивовых прутьев, и поставил ее, прислонив верхний конец к берегу совсем рядом с Лидой.

— Спускайся! — приказал грубовато. — Хватит там висеть!

Лида, видно, устала-таки висеть — непривычно молча вцепилась в лесенку и встала на хрупкую на вид перекладинку. Лесенка прогнулась, но выдержала.

— Вы там… крепче держите!

— Спускайся! — сказал и Саша. — Теперь уж не уронят, раз сама не упала.

Лида с опаской, явно не доверяя зыбкому сооружению Гриши, спустилась к ребятам и облегченно вздохнула. Саша тоже спустился по стволу липы. Гриша с одобрением смотрел, как он проворно и умело преодолевает крутизну. Потом повернулся к Лиде:

— Не поранилась?

— Нет. Только вот коленку поцарапала.

— Осторожнее надо быть, не то тут и шею недолго свернуть, — назидательно сказал Гриша.

Спустились к роднику. Лида вымыла исцарапанное колено и потянулась к листку лопуха. Увидев под ним будильник, удивилась, но промолчала. Наоборот, даже отвернулась от насторожившегося Гены и пристально взглянула на Сашу.

— Ты зачем за мной шёл?

— Я? Ну… подумал: не случилось бы чего с тобой в лесу…

— Тоже мне, защитник нашёлся! — фыркнула Лида, хотя у самой благодарно дрогнуло сердце. Что тут говорить — хороший он человек, Саша. Как ведь перепугался, когда она сорвалась в овраг…

— А сама ты как попала сюда? — спросил Гена.

— Нет, сначала ты скажи!

— Нет, ты!..

— Ты!..

— Ну, хватит, вам, — остановил их Гриша. — Гену привёл сюда я. А вот вас кто послал?

— Ильвеш левэх! — выпалила вдруг Лида.

— Что? Кто? — вытаращил глаза Гена. Откуда она знает эти слова?

— Говорю же — ильвеш левэх!

Гена покраснел от ее пристального насмешливого взгляда и молча ждал, что она скажет ещё.

— Ильвеш левэх! — повторила Лида и расхохоталась. — Что вылупили глаза? Эх, вы, Мюнхгаузен и морской капитан! Думаете, эти слова знает только тот, кто смотрит в бинокль?

Гена обиделся, что его нового товарища назвали Мюнхгаузеном, и угрожающе шагнул к Лиде:

— Ты… ты знай — его зовут Гришей!

— Гришей не Гришей… Только вот хочется мне узнать, почему это сельские ребята его Мюнхгаузеном прозвали?

— Значит, тебе уже рассказали? — буркнул Гриша. — Вчера, что ли?

— Вчера, — ответила Лида, посмеиваясь. И спросила притворно ласково: — Почему, а? Спросить показалось неудобно. Ну, ладно. Ты не сердись…

— А я и не сержусь. — Гриша держал себя со взрослым достоинством. — Пусть их говорят, что хотят.

— Не обижаешься, даже если без причин так называют?

— Ну, может, и причина есть, — улыбнулся Гриша.

— Правда? — Лида не переставала удивляться. Она первый раз в жизни видела мальчика, который не обижался на прозвище. Да еще какое!

— Вот ты только что три раза сказала «Ильвеш левэх». А знаешь сама, что это означает?

— Нет, — покраснела Лида, догадываясь, к чему клонит Гриша.

— Ну вот. Не знаешь, а говоришь! За это тебя как хошь можно прозвать.

— А я, — вдруг повернула разговор Лида, — проснулась давеча, слышу — в сенях что-то шуршит. Вышла посмотреть и увидела, как Гена с биноклем в руках крадется в чужой огород. Куда он, думаю, в такую рань? Подошла к забору и услышала, как он клянется: «Ильвеш левэх!» Ага, думаю, тайна у них какая-то, теперь уж не спущу с них глаз. Не обвались под ногами берег — вы ни за что бы не заметили, что за вами следят…

— Вон как! — засмеялся Гриша. — А не попадает тебе от ребят за такие штучки?

— Не попадает, — сказал Саша. — Она и там, в посёлке у нас, ни на шаг не отстает от мальчишек. И прячемся от нее, и ссоримся с ней — никакого толку.

Саше всё больше начинал нравиться этот неторопливый рассудительный паренек. Чувствуется: знает он гораздо больше своих ровесников, но не выхваляется. Скромный, как Никон. И, главное, не обидчивый. Узнал, что за ним следили, и нисколько не рассердился.

— Ильвеш левэх! — строго сказал вдруг Гриша, подняв руку вверх. Потом повернулся к Гене: — Ты ведь слышал, кто сказал эти слова?

— Слышал…

— Понял, что они означают?

— Нет.

— Так вот подумайте: ни о чём не говорят вам эти слова?

Все принялись старательно думать, морща лоб и шевеля губами, но так никто ничего и не надумал.

— Не знаем…

— Откуда тут угадаешь…

— Гриша тоже целую неделю не мог их понять, — странно назвав себя по имени, сказал Гриша. — Не мог он знать, что секрет тут совсем простой…

— Да скажи же! — не выдержала Лида.

— Неужто они и вправду что-то означают? — все ещё не мог поверить Гена.

— Хэвель шевли[19]! Поняли? Хэвель шевли!

— Ой, верно же! — Лида захлопала в ладоши. — Ильвеш левэх! Хэвель шевли! Саш, Гена! Понятно?

— Вот это да! — подавленно выдохнул Гена. — Как просто: прочитать наоборот — и все…

— Ладно, не горюй! — хлопнул его по плечу Гриша, посмеиваясь.

— Чего уж ты… Тоже мне — ильвеш левэх, — на что-то обиделся Гена.

— Как хошь называй — не обижусь, — ответил Гриша. — Ведь и Ньютон тоже открыл свой самый знаменитый закон, задумавшись только над тем, почему яблоки с веток падают на землю.

— Ну и сравнил! Не зря тебя прозвали Мюнхгаузеном.

— Нет, не из-за этого.

— А за что же тогда?

— Узнав, что «ильвеш левэх» означает «солнечный луч», я поделился с ребятами с нашей улицы одной гипотезой…

— Какой гипотезой?

— Ну, высказал мысль, что на другие планеты можно полететь, используя солнечные лучи. Вы ведь знаете, с какой большой скоростью распространяется свет. Вот бы использовать эту энергию…

— А как? Каким образом?

— Если бы мы, земляне, нашли способ использовать энергию квантовых лучей, то вполне могли бы отправиться к другим планетам на солнечных лучах. По-моему, разумные существа, обитающие на какой-то из дальних планет, уже нашли этот способ. Я видел их… Да и Гена сегодня увидел.

— Что?! Кого видел? Где? — не веря своим ушам, всполошились Лида и Саша. — А ты чего молчишь, Гена?!

— Видел, — ответил Гена. — Правда видел. По чистому небу пролетел космический корабль. И я даже хорошо расслышал, как сказали «ильвеш левэх».

— Вот это да! — Лида от волнения не знала, куда себя девать. — Такое и сам Мюнхгаузен не придумал бы! Ну, расскажи, расскажи все по порядку, Гриша!

— Вы там, у себя в городе, тоже ведь часто купаетесь? — спросил Гриша.

— А то как же, — ответил Саша. — У нас прямо около поселка большущий пруд.

— Иногда ездим на Волгу, — добавил Гена. — Сел на троллейбус, двадцать минут — и там.

— Кто-нибудь из вас наблюдал в воде за своей рукой с плотно прижатыми друг к другу пальцами?

Ребята переглянулись и отрицательно покачали головами. Им показалось, что эти Гришины вопросы совсем не имеют отношения к «Ильвеш левэх». Да и кому хочется глазеть на свои пальцы во время купания! Нырять, плавать наперегонки, брызгаться или, растянувшись на песке, загорать — это дело, а смотреть на пальцы…

— А вы вот специально понаблюдайте, как вернетесь домой, — предложил Гриша и, наклонившись, поднял с земли сухой сучок.

— Больно нужно — наблюдать, в воде купаются, а не пялятся на свои руки, — буркнул Гена.

Он хотел сказать что-то еще, но его остановил Саша:

— Не мешай, дай дослушать…

— Когда приглядитесь к руке под водой, увидите, что она стала плоской, совсем тонкой. Особенно ладонь, — продолжал Гриша.

Гена не выдержал, засмеялся.

— Ну и мастер ты заливать! Думаешь, мы купаемся по стольку, что рука тоньшеет?

Гриша не обиделся и на это.

— Не понял ты меня, — сказал, мельком взглянув на Гену. — На самом-то деле рука, конечно, остается такой, какая есть, но когда смотришь на нее долго и пристально, вправду начинает казаться намного тоньше. Или вот вытяните в воде руки и соедините указательные пальцы.

— И что тогда?

— Тогда покажется, что указательные пальцы стали длиннее почти в три раза. Это когда вы держите пальцы параллельно к поверхности воды. А поднимите пальцы перпендикулярно к ней… Скажите, какими они покажутся?

Саша и Лида промолчали. Только Гена, повертев перед глазами пальцами, решился ответить:

— Такими же, какие они есть. Угадал?

— Нет, не угадал, — сказал Гриша, улыбнувшись. — На этот раз покажется, что пальцы стали намного короче и вообще — меньше.

— Какие же мы ненаблюдательные! — не столько с сожалением, сколько удивлённо сказала Лида. — Только и знаем, что озоровать…

— Вернемся домой — обязательно проверим, — сказал Саша. — Но все-таки, почему так кажется, Гриша? Вот на воздухе-то они ведь нормальные, как хочешь их крути…

— А потому, что в воздухе солнечные лучи распространяются равномерно.

— В воздухе?

— Да, в воздухе. А в воде не так. Потому что луч света, коснувшись воды, переламывается. Вернее, луч входит в воду, образуя угол… И хэвел шевли — солнечный луч — так же… Ну, мы говорили вообще о луче света. Он и занимает в моей гипотезе основное место…

— Ты в какой класс нынче пойдешь? — прервала его Лида, все больше удивляясь тому, как толково он объясняет о свете.

— В седьмой.

— Откуда же ты столько знаешь?

— Ну, хожу в кружок физики. А про свет вообще люблю читать всё. Интереснейшая это штука! Вот подумайте сами: имеет ли свет вес? Занимает ли он пространство? Ударяет ли свет то тело, на которое падает? Горяч или холоден свет? Он легко проходит даже через толстое стекло, но почему не проходит и сквозь тонкий лист картона?.. А знаете, как-то раз я показал ребятам один фокус…

— Какой фокус?

— Положил двадцатикопеечную монету на дно тазика и говорю ребятам: «Посмотрите на дно вот так, по краю таза. Что-нибудь видите?» Посмотрели они, как я их просил, покачали головами: «Нет, ничего там нет». Потом я начал наливать потихоньку в таз воды. Посмотрели ребята и вытаращили глаза. Загалдели: «Там, на дне, монета! Когда ты успел ее положить, мы же все время за тобой следили?! Отвел наше внимание чем-нибудь, да?» А я и не думал отводить им глаза. И обмана тут никакого нет. Всё — физика, законы света. Не верите — проверьте…

— Ух, не забыть бы! — загорелся Гена. — Ну и удивлю же я бабушку!..

А Гриша между тем быстро и уверенно начертил на земле палочкой какие-то линии.

— Вот, смотрите, как расходится свет от источника. Формулируя теорию света, Уйсон рассмотрел две гипотезы. По первой свет сравнивался с веществом, а по второй свет представлял собой волновую энергию. Исходя из того, что как звук, так и вода, обладают способностью огибать любой угол (способностью, которой, казалось, не обладает свет, так как мы не можем видеть за угол), Уйсон отбросил волновую гипотезу…

— Тогда что же, по его мнению, свет?

— По его мнению, свет состоит из мельчайших вещественных частичек. Их назвали корпускулами. А испускает их каждое светящееся тело. Солнце, например, или электрическая лампочка, или раскалённый докрасна металл. Уйсон утверждал, что мы видим светящуюся точку только тогда, когда корпускулы, идущие от нее, попадают в наш глаз. Но подумайте сами: можно ли видеть в абсолютно темной комнате? Или может ли фотографировать совершенно слепой человек?

— Нет, не может…

— Поэтому другой ученый, по имени Ойкос, отвергнув вещественную теорию света Уйсона, разработал новую — квантовую теорию. Ойкос учил, что свет состоит из отдельных квантов. По-другому их называют фотонами. По предположению Ойкоса, фотоны, образующие свет, абсолютно одинаковы, и каждый фотон обладает одним и тем же количеством энергии. Когда фотон попадает в электрон, говорил Ойкос, электрон либо поглощает всю его энергию, либо ничего не поглощает — тогда свет рассеивается… Догадываетесь теперь, какое бы это было достижение, если бы люди научились использовать квантовые лучи солнца!

— Да, но когда еще это будет!

— Ничего. Придет срок — ученые создадут фотонные ракеты! — Гриша, видя, как внимательно слушают его ребята, еще больше загорелся. — И знаете, какова будет скорость этих ракет?

— Какова же?

— Фотонные ракеты будут летать по Вселенной со скоростью света!

— А какая скорость у света? — Лида привстала на цыпочки, дожидаясь ответа, сама готовая вот-вот улететь с той скоростью, какой бы она ни была.

— О, это будет громадная скорость! За одну секунду можно будет облететь земной шар по экватору семь раз!

— Вот это скорость!

— Чтобы долететь от Земли до Луны, понадобится всего 1,3 секунды. До Солнца — восемь минут. До ближайшей звезды фотонная ракета долетит за четыре года, а до одной из самых дальних — до Полярной звезды — за 44 года… Ну, кто теперь сможет подсчитать, сколько километров налетает ракета за один год?

— Ой, разве подсчитаешь сразу!

— Подставьте после десяти двенадцать нолей — вот сколько километров промчится она за год.

Лида взяла из рук Гриши прутик и написала на земле: 10 000 000 000 000.

— Правильно?

— Правильно, — ответил Гриша.

Дослушав Гришину «лекцию», Лида и Саша внимательно оглядели овраг и нависающие над ним деревья. И увидели много. На некоторых деревьях на разной высоте под разными уголками были прикреплены зеркальца. Под большим камнем на противоположном склоне оврага — зеркало больше других… Все это было как волшебство. И сам Гриша, хотя и был их ровесником, начал казаться настоящим ученым.

— Просто не верится даже, — прошептала Лида, всматриваясь в зеркало у камня. — Всего-то простой овраг да зеленые листья…

— Я тоже сначала так подумал, — сказал Гена. — Но говорю же: сам видел и слышал…

Лида повернулась к Грише.

— А зачем тебе нужен будильник?

— Ах, будильник!

— Ну, который под лопухом…

— Совсем забыл с вами про время! — Гриша прыгнул к лопуху и вытащил будильник. — Ох, час уже прошел!

— И верно — уже полдевятого! Пошли скорее в деревню, а то нас начнут искать, — Лида шагнула к упавшей липе.

Гриша схватил ее за руку.

— Постойте!.. — И тихо добавил: — Ильвеш левэх!

— Когда? — сразу же поняла Лида.

— Сейчас. Минуты через три.

— Гена! — закричала Лида, бросившись к Гене, который, стоя у родника, протирал свой бинокль. — Дай его сюда!

Все сгрудились вокруг Гриши, ожидая, что он окажет.

— Неделю назад корабль появлялся в зеркале всего три раза в день, а теперь он появляется через каждый час.

— Ур-ра! — закричал Гена. — Ильвеш левэх!

— Вы все-таки потише, — остановил ребят Гриша. — Я ведь об этом еще никому не рассказывал, вы первые узнали…

Лида, схватившая бинокль первой, уже не отрывала его от зеркала. Саша с Геной тоже впились в него глазами. Гриша побежал куда-то вниз по оврагу и вернулся ровно к восьми тридцати.

— Тише вы! — выдохнула вдруг Лида, вместе с биноклем подавшись вперед. — Вижу… Слышу…

— Хорошо видно? — шепотом спросил Гриша.

— Очень…

— Что, что там видно? — нетерпеливо склонился к ней Саша.

— Все, как говорил Гена… Нос корабля… А вот антенна… Ну точь-в-точь как на телевизоре!

— Кто хочет услышать их голос, смотрите на зеркало! — сказал Гриша. — Давайте проверим. Я буду повторять за ними, а вы, если верно, кивайте мне!..

Сквозь жужжанье, треск и писк наконец-то прорвался голос.

— Ир… — повторил Гриша. — Охмус… сьн… синерлип… вхчи… акр… схтр… нс… лрпр… фрклеьт… ильвеш левэх… охмус… сьн… сьл… тэтэт…

Саша с Геной, давая понять, что слышат то же самое, кивали головами. Но не без конца, оказывается, работает Гришино говорящее зеркало: минуты через три-четыре голос, доносящийся из него, начал слабеть, слабеть и вот замолк совсем. До этого Саша успел-таки выхватить у Лиды бинокль и увидеть космический корабль, проплывающий за край зеркала. Лида, ошарашенная увиденным, не сумела даже обидеться на товарища, а молча обвела глазами безоблачное небо. Потом пробормотала растерянно:

— Ну ладно, как-нибудь да может показаться в зеркале ракета… Но как может зеркало разговаривать человеческим голосом? Это у меня в голове не умещается…

— А может, и это зеркало, и те вон, что на деревьях, у тебя, Гриша, совсем какого-то нового свойства, а? — опросил и Саша, уловив мысли Лиды.

— Я же вам говорил, что они самые обыкновенные: у нас, в сельмаге, купил…

— А… потрогать их можно?

— Подождите немножко.

Лида, а за ней и Саша, не обратив внимания на последние слова Гриши, бросились к зеркалу у камня. Но тот, сразу побледнев, двумя прыжками догнал их и изо всех сил оттолкнул от камня.

— Кто вам разрешил протягивать к нему руки?!

Лида от толчка чуть не свалилась вниз, на самое дно оврага. И обиделась.

— Сам же сказал, что можно!

— Я же сказал — подождите.

— Все равно не толкайся…

— Ха, не толкайся! Если хочешь знать, только прикоснись к этому зеркалу — сразу превратишься в уголек! Ладно еще успел…

— Так чего же говоришь, что купил их в сельмаге?

— Я правду сказал.

— Ври больше! — совсем завелась Лида. — Если бы все зеркала стали сжигать до уголька, на земле и людей бы не осталось!

— Не вру я, — спокойно, но твердо отрезал Гриша, и глаза его маленькими молниями сверкнули в солнечных лучах. Но это заметил только Саша и пристально всмотрелся в его лицо. Ничего такого — обычное мальчишеское лицо. А лоб тоже самый обыкновенный. Вот глаза у него, разве, чуточку необычные, блестят уж слишком. И смотрит он на солнце не мигая. Когда на глаза надают солнечные лучи, он не прикрывает их, а наоборот — раскрывает еще шире, и на лице его тотчас же появляется улыбка.

Гриша заметил, что Саша слишком подозрительно уставился на него. И отвернулся, пробормотав:

— Силой, конечно, я вас поверить не заставлю… Но и сказать всего пока не могу… Вы подождите меня здесь, я сейчас вернусь.

Гриша опять побежал куда-то вниз по оврагу. Быстро вернулся обратно и широко улыбнулся Лиде.

— Вот теперь можете трогать зеркало. Хоть языком облизывайте…

Лида первая схватила зеркало. Осмотрели его со всех сторон. Как и говорит Гриша, оно ничем не отличалось от магазинных зеркал. И лицевая сторона, и задняя — самые обычные. Ребята даже засомневались: а не обманул ли их Гриша, просто решив испугать?

В это время Гена вдруг вспомнил о чем-то и подтолкнул Сашу.

— Слушай, а ведь Мусим Мусимыч нас, наверно, совсем потерял?

— Я тоже подумал только что.

— Устанут искать…

— Да, надо было предупредить… — Саша вопросительно взглянул на Гришу. — Когда, говоришь, начнётся этот… ильвеш левэх?

— Через час.

— Тогда мы успеем добежать до Мусим Мусимыча. Можно нам сказать, где мы были?

— Об этом овраге лучше бы не упоминать.

— Ладно, — сказал Саша. — Слыхала, Лид? Никому ни слова.

— А друзей хотя бы можно привести с собой?

— Сколько их? — спросил Гриша.

— Ромаш, Никон и Гера. Всего трое. Ну и — наш учитель, Петр Иванч…

— Давайте еще и Римму позовем, а? — умоляюще заглянула в Гришины глаза Лида… — Можно, а? Ну, Римму, ты ведь ее знаешь?

— Римму? Ладно, зовите. Она не болтушка.

— Тогда мы быстренько перекусим чего-нибудь на завтрак и сразу же сюда, — сказал Саша.

— Хорошо, — согласился Гриша.

Лида обвела глазами деревья, на которых были прикреплены зеркальца.

— А вдруг кто-нибудь чужой заметит и поснимает их?

— Нет, не заметит, — усмехнулся Гриша. — И вы бы не заметили, если бы не оказались тут, на дне оврага… Да и облака вон пошли, сейчас закроют солнце.

Облака, действительно, уже закрыли часть неба, видимую из оврага, и двигались на восток.

По подсказками Гриши ребята довольно-таки быстро выбрались из оврага. Здесь Мюнхгаузен почему-то начал торопить их, стараясь поскорее отвести от оврага, но Лиде вздумалось посмотреть на то место, откуда она сорвалась. Взглянула вниз и застыла, увидев, вероятно, что-то интересное. Вцепилась в рукав Саши, прошептала:

— Смотри… Видишь?

Гриша, торопя ребят в деревню, схватил Сашу за другую руку и потянул к чаще.

— А-а, чего еще там может быть!

— Постой-ка, — освободил Саша руку. — Вроде, туман поднимается из оврага?

— Нет, похоже на туман, — ответила Лида.

Все невольно остановились и изумленно стали наблюдать, как с того места, где они только что стояли, густо заклубился вверх бурый туман.

— Ну и чудеса! — протянул Гена. — Только что там ничего не было…

— Да-а, действительно странный овраг, — согласился с ним Саша.

— Таинственный овраг, — как обычно, совершенно спокойно отозвался Гриша. — Сами же видели — ильвеш левэх!

И он, махнув рукой, решительно зашагал по еле заметной тропинке в чащу. Остальные заторопились за ним — не хотелось оставаться в этом жутковатом месте. Долго шли молча, раздавался только свистящий шорох веток, отпускаемых идущими впереди.

— Мальчики! — громко сказала вдруг Лида. — Я догадалась, что говорило зеркало!

— Ну! — остановился Гриша. — Так быстро?! Не может быть!

Все окружили Лиду.

— Знаете что? — возбуждению Лиды не было границ. — Тот мужской голос говорил с нами на настоящем чувашском языке!

— Почему же вы тогда ничего не поняли? — спросил Гена.

— А потому, что разговаривал он только одними согласными! Поняли — только согласными звуками! Если между этими согласными или в конце поставить гласные, то получатся самые настоящие чувашские слова!

— Ну и голова у тебя! — восхищенно сказал Гриша, и глаза его, когда он посмотрел на Лиду, опять блеснула неестественным светом. — Так ты и Мюнхгаузена переплюнешь!

— Не веришь? — спросила Лида, сверкнув глазами не хуже Гриши. — Вот увидите — переведу вам все как есть. Только окажите сначала, сколько сейчас времени?

— Я оставил будильник в овраге. Что-нибудь около девяти, — пожал плечами Гриша.

— Ах, если бы узнать время Синерлипа!..

— Что-о?! — Лицо у Гриши стало серым, как пепел. — О каком Синерлипе ты говоришь?

— Может, планета такая, а может, звезда…

Гриша схватил Лидину руку и странно как-то ощупал ее.

— Ха… рука как у всех здешних ребят… Не пойму, как ты вдруг о Синерлипе заговорила.

— Лида, — не выдержал Саша, — ну, говори же, что мы давеча услышали?

— Сначала голос сказал «Пр». Так ведь? Поставим перед «П» букву «э», а перед «р» — «и». Какое получится слово?

— Эпир[20]! — выдохнул Гена.

— Правильно! Пойдем дальше! Я тоже больше всех промучилась над первым словом, а дальше пойдет!

Слово за словом Лида расшифровала все отрывочные звуки, услышанные ими от зеркала. Не перевелись только два слова: «Охмус» и «Синерлип». А окончательно у нее получилось вот что:

— Гриша, — спросил Саша, — как ты думаешь, правильно перевела Лида?

— Может быть…

Вдруг все заметили, что кругом темнеет прямо на глазах. Небо над лесом заволокли иссиня-черные тучи. Стало так душно, что трудно дышать. Прямо над головами ребят по небу полоснула молния.

— В деревню не успеем, — остановился Гриша, когда до опушки осталось рукой подать. — Сейчас хлынет ливень, вымокнем все в поле до ниточки. Да и сами знаете: в грозу в поле, вообще, опасно. У меня есть предложение…

— Какое?

— Давайте вернемся назад…

— А зачем? — возразила Лида. — От сильного дождя и там не спрячешься.

— Есть там одно местечко! — буркнул Гриша. — На дне оврага я соорудил кое-что. Пошли быстрее, все уместимся!

Сверкнула молния, и через несколько секунд ухнул и раскатился гром. Делать было нечего — ребята повернули назад и припустились за Гришей.

По листьям уже ударили первые крупные капли дождя.

На бегу Саша заметил:

— Гриша хотя и бежит, как все, а дышит абсолютно ровно. Глядя на него, можно подумать, что он сколько хочешь километров пробежит точно так же.

До оврага оставалось еще порядочно — Лида начала отставать от группы. Саша тоже придержал шаг. Это заметил и Гриша.

— Скорее, не то не успеем!

— Она же девочка — устает! — ответил Саша.

— Что делает?

В голове Саши мелькнула неуверенная еще мысль… Нет-нет! Наверно, Гриша просто не расслышал. Но ведь он прямо-таки выкрикнул это слово!.. Тогда… тогда он, может быть, просто не знает, что оно означает?!. Решив разогнать сомнения, Саша догнал Гришу и громко повторил:

— Девочки устают быстрее нас!

— Устают?

Гриша побежал потише, но все равно поглядывал на Сашу чуточку удивленно.

— А что это означает: устают?

Саша хотел оказать, что сейчас не до шуток, но тут совершенно отчетливо понял: Гриша, хотя все остальные уже совсем задыхаются, дышит по-прежнему ровно, будто стоит на месте. И выпалил другое:

— Инте-рес-но…

Он перешёл на шаг и начал осторожно отводить ветки орешников в сторону — вплотную за ним шли Гена и Лида. Гриша тоже пошел шагом, на ходу спросил:

— А чего тут интересного?

— Как же ты совсем не устаёшь?

— Опять это слово! — ответил Гриша, словно растерявшись на миг. — Не пойму что-то…

— Чего не поймёшь?

— Да слова этого — «устаешь»…

— Ну, ты!.. Не издевайся!

— Я и не думаю.

— Ильвеш левэх?

— Ильвеш левэх, Саша!

— Когда человек устает, он начинает дышать тяжело, ему хочется бежать медленнее и медленнее. Потом, когда у него совсем иссякает энергия, он садится отдыхать или падает от бессилия…

— Ах, вот оно что…

Лида и Гена поравнялась с ними, поэтому Гриша больше не стал ни о чём расспрашивать. Замолчал и Саша. «Нет, не прикидывается, — подумал он. — Значит, этот паренек не устает никогда, что бы ни делал… Но ведь такого не бывает!.. Интересно, чем еще поразит он нас? Видно, деревенские ребята тоже чувствуют в нем что-то такое… Не зря и прозвали Мюнхгаузеном… Нет, надо за ним понаблюдать получше. И то, что он может так запросто долго глядеть на солнце, тоже непонятно…»

В лесу стало темно, почти как ночью. Только частые молнии, освещая все вокруг синим светом, помогали ребятам правильно выбирать дорогу. Ураганный ветер гнул и трепал вершины могучих дубов, ломал и крошил сухие сучья. Лес стонал, трещал, гудел сотнями голосов.

— Конец света, что ли, наступает? — пробормотал Гена.

— Не болтай-ка ты! — отрезала Лида, а сама невольно придвинулась к Саше. — Тоже мне мужчина!..

— Никогда не видел такого…

— А забыл, как в позапрошлом году было затмение солнца?

— Не забыл, да вот… И тогда такого не было.

Наконец-то добрались до оврага. На этот раз Гриша повел их к другому, более пологому, спуску. Ниже по оврагу, где был камень с зеркалом, на небольшой каменистой площадке действительно стоял небольшой шалашик.

— Когда это ты успел? — спросил Гена, заметив, что листья на ветках, которыми был покрыт шалашик, еще нисколько не завяли.

— Я здесь вчера утром был…

В шалашике уместились все. Гена с Гришей сели по одну сторону, Саша — по другую. Лида села, прислонившись к нему спиной и вытянув ноги к выходу. Где-то недалеко в дерево ударила молния — это прозвучало так, словно рядом рывком разорвали плотную ткань, и загудел ливень. Но летний грозовой дождь как начинается, так и кончается быстро. Он оборвался, словно выключили душ, ветер сразу утих, и в лесу наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь дробным стуком срывающихся с листьев на листья кашель. Лида выглянула из шалаша и радостно крикнула:

— Ребята, смотрите — солнце!

На четвереньках вылезли из шалашика. Небо и вправду уже очистилось, ослепительно, во весь прогал меж деревьями сияло солнце. Только туман — или пар — все так же, как и до грозы, клубился по дну оврага.

— Наверно, помешает нам смотреть на зеркало? И откуда он взялся? — с досадой сказал Саша.

— Не помешает! — уверенно ответил Гриша.

Сельский Мюнхгаузен, раньше не желавший, чтобы ребята больно уж внимательно осматривали овраг, теперь, видимо, нисколько не переживает из-за тумана. Он стоит и спокойненько, будто ничего не происходило необычного, посматривает вокруг — на небо, на деревья, на листьях которых прыгали игольчатые лучи. Саша, после разговора там, наверху, не спускавший с него глаз, вздрогнул от внезапной мысли, что Гриша чего-то или кого-то ждёт.

Вот глаза его вдруг опять сверкнули тем необычным блеском, который нет-нет, да и появляется в них, и показалось, что даже лицо у него стало странным — голубовато-прозрачным. Гриша, видимо, почувствовал, что кто-то из ребят внимательно смотрит на него. Он резко повернулся и поймал Сашин взгляд.

— Вы на меня не сердитесь, — сказал тихо, виновато.

— Ты о чём, Гриша?

— Не ругайте за то, что привел вас сюда. Я не хотел вам сделать плохое. Я ведь — от души…

— Да брось ты, Гриша! Разве мы можем на тебя обидеться? Мы только благодарны тебе за то, что показал нам такие чудеса! — горячо ответил Саша. — Так ведь, ребята?

— Ой, так все интересно! — вскинулись и Лида с Геной. — Такое мы и во сне бы не увидели!

— Вы на меня, ребята, и потом не сердитесь. Что бы ни случилось, ладно? Даете слово?

Гришин голос звучал по-прежнему чётко и раздельно, но в нём явно прослышался то ли страх перед чем-то, то ли опасение. Да и на ребят он смотрел непривычно пытливо и серьёзно.

— А что с нами может случится? — подошла ближе к нему и Лида.

— Не подходите ко мне близко, — вдруг ошарашил ребят Гриша, отшатнувшись от нее. — Слышите, не подходите близко! — Голос его совершенно изменился — стал резким, тонким, почти визгливым. К тому же, он прямо на глазах начал дрожать всем телом.

— Что с тобой, Гриша? — всполошилась Лида. — Ты что, замерз?

— Не холодно же! — удивился и Саша.

— Где там холодно! — засмеялся Гена, все еще ничего не подозревая. — Дождь-то вон какой теплый был.

— Нет, это не от холода… — почти шепотом ответил Гриша.

Остальные переглянулись. Отчего же его тогда так затрясло, если не от холода? И почему он вдруг запретил подходить близко к себе? И прощение какое-то просит…

— Ребята, — заговорил Гриша снова, — вы постойте немножко тут, около шалаша, я в овраг схожу.

— А что — нам с тобой нельзя? — спросил Саша, продолжая удивляться свету, который все ярче сверкал в его глазах.

— Нельзя! — ответил Гриша. — А может, ненадолго в шалаш заберетесь, а?

— Зачем? Ведь дождь-то перестал, — возразила Лида.

— Вдруг будет сильная молния…

— Небо совсем чистое — какая молния!

— Правда, ребята, заберитесь на несколько минут в шалаш, а?

Саша мягко тронул Лиду за плечо.

— Айда, заберёмся. Раз Мюнхгаузен говорит — и молния может сверкнуть!

— Заберитесь. Я не шучу — молния может быть очень сильной. Тогда тоже было так же…

Первой в шалаш залезла Лида, за ней — Гена, а Саша нарочно замешкался и пристроился у самого входа. Выглянув наружу, он увидел, как Гриша стремглав побежал по оврагу вверх. Лида пересела к нему поближе и прошептала:

— Тебе не кажется, Саша, что Гриша что-то скрывает от нас?

— Еще как кажется…

Но договорить он не успел. При ярком солнце, легка подавив дневной свет, сверкнула молния такой гигантской мощи, что показалось — разрезала пополам весь мир.

— Ай! — вскрикнула Лида и, закрыв лицо руками, спрятала голову за спину Саши. А тот, тоже сжавший веки изо всех сил и тоже ослепленный, сидел и ждал — сейчас загрохочет гром, тоже неслыханной силы. Но… его не было. Прошла минута, другая. Грома не было. Только наверху, по всему склону оврага, стали подряд клониться и падать на землю деревья, вниз посыпались сучья, листья, ободранная кора.

— Что там так трещит? — спросила Лида, успокоенная тем, что грома не прозвучало.

— Деревья подряд валятся…

— Нет! Смотри!

В это время туман, уже целый час клубившийся на дне оврага, вдруг взметнулся вверх, словно водяной фонтан. Ребята как раз выбирались из шалаша, и туман окутал их так, что на минуту ничего не стало видно.

— По-моему, палёным пахнет, — потянув носом, сказал Гена.

— Ага, что-то горит!

Туман между тем поднялся еще выше и начал расползаться по-над деревьями.

— Чуете, запах палёного ушел вместе с туманом, — сказал Саша, лихорадочно шаря глазами по дну оврага.

— Ага. А что ты так смотришь?

— Смотрю, куда девался Гриша. Он, наверно, мог бы объяснить.

Договорить Саша не успел — Лида вдруг вскрикнула и отскочила назад, к шалашу. Потом показала рукой выше по оврагу, прошептав:

— Смотрите!.. Там…

Саша перевёл глаза туда, куда она показывала, и, широко раскрыв от изумления глаза, до боли стиснул ее руку. Посмотрев в сторону, где у камня стояло зеркало, Гена тоже застыл с раскрытым ртом, потом попятился назад. Тесно прижавшись друг к другу, ребята не сводили глаз с увиденного и, затаив дыхание, ждали, что будет дальше…

Чуть повыше родника, на небольшом ровном квадрате, стояла… космическая ракета. По правде, ребята сначала увидели только ее часть, потому что вид у ракеты был такой, словно ее кто-то аккуратно разрезал острым мечом ровно пополам.

— Ой, — все так же шепотом выдохнула Лида, — смотрите… мы ведь ее видели давеча в зеркале!

— Верно, — ответил Гена. — Вон и антенна точно такая же…

Саша, словно вырвавшись из цепкого сна, вдруг вздрогнул, схватил Лиду и Гену за руки и силой затащил их за куст орешника, раскинувшийся за шалашом.

— Тут надежнее… А вдруг еще случится чего… — И сразу посуровевшим голосом сказал, почти приказал: — Давайте стоять тихо. Помните: что бы ни случилось — быть вместе, ни за что не расходиться!

Ему никто не успел ответить — Гена показал рукой в сторону ракеты:

— Гляньте — она растет!

Солнечные лучи, стреляющие вниз с развешенных на деревьях зеркал, падали на нос ракеты и искрами разлетались по сторонам. Через равные промежутки времени слышался звук, будто в воду опускали раскалённый металл. И под эти искристые фонтаны, под равномерное звучное шипенье ракета вырастала прямо на глазах. Вот показались и ее посадочные опоры, похожие на четыре взлётных крыла, сбоку появилась еще одна антенна.

— Вертится!

Верхняя часть антенны, похожая на небольшой светлый тазик, начала медленно вращаться. Она то опускалась вниз, то поднималась вверх и вращалась всё сильнее и сильнее. Вдруг раздался пронзительный скрип, из-под основания антенны вырвался яркий, как молния, луч и ударил в ель, растущую на самом краю оврага, и перерезал ее, как бритвой. Луч медленно заскользил по склону оврага — земля начала обваливаться огромными кусками. Вот луч коснулся большого камня, выступающего из-под земли, — он тоже раскрошился в один миг. После этого луч скользнул вверх и двинулся в сторону орешника, за которым спрятались ребята. Лида и Гена, увидев это, невольно прижались к Саше, словно тот мог чем-то защитить их.

— Он перережет нас, как коса траву! — прошептала Лида, пытаясь унять забившую ее дрожь.

— Может, в шалаш спрячемся? — Гена тоже чувствовал себя ненамного лучше.

— Шалаш не поможет. Видели — камень рассыпался, как песок, — ответил Саша. — Может быть…

— Побежали тогда по оврагу вниз! — Гена уже не маг стоять на месте.

— Не болтай чего не надо! — цыкнул на него Саша, схватив за рубашку, и поставил на прежнее место. — Куда от него убежишь! Может, он сам нас обойдёт…

Но луч продолжал скользить в их сторону. Еще несколько секунд — и он сожжёт орешник, а потом…

Всё же спасение их, оказывается, было рядом. В тот миг, когда луч вот-вот должен был упасть на орешник, из глубины оврага, оттуда, куда побежал Гриша, сверкнул еще один остренький луч, и оба они враз погасли. Хотя и стоял солнечный день, после того, как оба ярких луча погасли, показалось, что вокруг сразу потемнело. Но это длилось недолго, глаза быстро привыкли к нормальному свету, и ребята увидели, что у шалаша стоит Гриша.

— Испугались? — спокойно спросил он, сверкая глазами.

— Гриша!.. — только и выдохнула Лида, чувствуя, как сразу же начал проходить охвативший ее страх. Только теперь, увидев пылающие глаза этого мальчика, она поняла, что он — не просто болтунишка Мюнхгаузен…

— Испугались. Чего уж там! — признался Саша, выходя из-за куста. — Но что это там стоит, Гриша? Откуда она тут появилась? Кто в ней?

— Ну вот — испугались, — пробормотал Гриша. — Сами же дали слово, что в любом случае не будете на меня сердиться!

— Да мы не сердимся!

— Тогда мне нельзя было о ней говорить. А теперь и сами видите. Это плывет левэх!

— Ильвеш левэх?!

— Хэвель шевли? — Лида вытаращила глаза. — Это и есть хэвель шевли — солнечный луч?

— Да. Фотонная ракета «Ильвеш левэх»! Ты же сама всех удивила, разгадав ее шифр.

— «Ильвеш левэх» держит путь на Охмус». Так там было?

— Правильно!

— «Мы опустимся на Охмус в восемь часов по времени Синерлипа»!

— Тоже верно!

— А что такое Синерлип?

— Это — звезда.

— Какая звезда?

— Ну, звезда с таким названием.

— У меня брат очень интересуется астрономией, но я ни разу не слышала от него про Синерлип, — недоверчиво сказала Лида.

— Земляне о ней не знают, — ответил Гриша, глядя с нежностью в сторону ракеты. — Вы когда-нибудь слышали про созвездие Лебедя?

— Слышали, — Саша прямо не мог отвести взгляда от лица Гриши и особого блеска в его глазах. — Но ведь созвездие Лебедя так далеко от Солнечной системы! Да и… А откуда ты-то о нем знаешь?

Гриша сделал вид, что не расслышал последнего вопроса.

— Так вот, Синерлип как раз входит в это созвездие. А природные условия на нем схожи с нашими…

— А ты-то откуда знаешь? — схватилась Лида за вопрос Саши.

— Да пришлось вот узнать… — Гриша не сводил глаз с антенны, продолжающей так же медленно вращаться на боку ракеты. — Я тоже ничего не знал о Синерлипе… Не понимал даже, что такое Охмус…

— Охмус?

— Ну да. Слышали ведь, как из зеркала несколько раз сказали: Охмус, Охмус…

— Слышали, но…

— Это ученые Синерлипа на своем языке так называют Землю. Земля и есть Охмус…

— Гриша, а что это был за луч?

— Тот, который срезал ель?

— Ну да.

— У-у, — оживился Гриша, но глаз с ракеты не отнял. — С одной стороны, это очень страшная штука, а с другой — очень полезная… Знаете ли… — он заколебался и добавил: — А может, и не надо вам все это знать?..

— Скажи уж, раз начал!

— Несколько минут назад вы стояли перед смертью. У меня аж волосы дыбом поднялись, когда увидел, что луч приближается к вам. Так я испугался, что не успею вас спасти!

— А как это ты сумел?

— Ну, видели, наверно, как из оврага блеснул луч. Вот он вас и спас. Его ведь сразу заметили те, кто там, на «Ильвеш левэх».

— А как ты сделал такой луч?

— Вот этого пака не могу вам сказать, — Гриша виновато посмотрел на ребят. — Хоть обижайтесь, хоть что… Нельзя, поймите! Может, потом и разрешат… а пока придется подождать…

Увидев, как заволновался Гриша, ребята поспешили его успокоить.

— Нельзя — значит, нельзя. Можно будет — сам скажешь. Мы же…

Но тут Гриша, подняв руку, дал знак помолчать, а сам впился глазами в ракету.

Чёрный кружочек, расположенный чуть ниже основания антенны; вдруг полыхнул красным светом.

— Нас зовут! — Гриша схватил Сашу и Лиду за руки. — Пошли.

— К ракете?!

— Нет, к зеркалу!

— А зачем теперь зеркало, когда есть сама ракета? — не понял Гена.

— Без зеркала мы не сможем связаться с синерлипцами. Пошли, спустимся скорее!

Ребята, всё еще посматривая на ракету, стоящую примерно на половине склона, зашагали вниз, на дно оврага. Подошли к роднику, перепрыгнули через него и оказались перед зеркалом, приставленным к камню.

— Ничего не видно, — разочарованно протянула Лида. — Одни листья…

— А может, надо в бинокль смотреть? — наконец-то нашел Гена повод напомнить, что бинокль, висящий на шее у Гриши, принадлежит все же ему.

— Теперь можно и без бинокля, — отмахнулся тот. — Подождите чуток…

Лида уже давно пыталась кое о чём расспросить Гришу, но то и дело что-нибудь возникало и никак не удавалось завести разговор. «Как на «Ильвеш левэх» научились говорить по-чувашски?» — вот что больше всего занимало ее. Вот наконец-то, кажется, наступил подходящий момент, и Лида повернулась к Грише:

— Синерлипцы всегда разговаривают только на согласные звуки, да?

— Нет, не всегда.

— А почему с нами говорили так?

— Они же не на родном языке.

— Они разговаривали совсем как мы, если не считать, что пропускали гласные звуки.

— Верно.

— А откуда они знают наш язык?

Гриша ответил не сразу. Видимо, размышлял: можно говорить об этом или нет? Потом решительно сказал:

— Я научил!

— Ты?..

— Я!

Саша с Геной тоже заинтересовались их разговором и навострили уши.

— А как ты их научил? — поддразнивающе недоверчиво спросила Лида.

— Долгая это история, если все рассказывать, — уклонился от ответа Гриша.

— Ой, так хочется узнать!

Саша улыбнулся: теперь Грише не отвязаться от Лиды. Если уж прилипла она — не отцепишься. Это хорошо. Авось да чего вызнает. Уж больно он странный, этот Гриша. Нет-нет, да и выкинет что-нибудь такое… Утром зачем-то притащил сюда с собой Гену, потом и им открыл тайну зеркала. Да и не перечислишь все его странные поступки!.. Саше даже обидно стало за себя и своих ребят: тоже мне, знаменитые следопыты, когда один паренёк знает столько загадочного!..

— Почему же они решили пропускать гласные звуки?

— Я предупредил их об этом, но они меня не послушались. Сказали, что поскольку в языке преобладают согласные, то на употребление гласных не стоит тратить ни времени, ни энергии. Понимаете, наверно: во время дальних межзвездных полетов обо всем этом очень даже приходится думать. А потом и сам привык к такому произношению и перестал обращать внимания на отсутствие гласных…

— Ну, когда привыкнешь, конечно…

— Глядите, глядите! — показал Гена на зеркало. — Листья пропали!

Поверхность зеркала и вправду потускнела, потом стала молочно-белой и снова начала тускнеть.

— Дай-ка бинокль. Может, что-нибудь да видно? — потянулся Гена к Гришиной шее. Тот молча снял бинокль и протянул его хозяину.

— На. Но пока и через него ничего не увидишь.

Гена всё же нацепил бинокль на грудь и, взяв его в руки, недоверчиво уставился в зеркало. Лида с Сашей, следя за тем, как их товарищ лихорадочно настраивает фокус, молча ждали, что он скажет.

— Только дымка какая-то, ничего не разберёшь… — пробормотал Гена.

— Недолго осталось, потерпите. — Гриша уже опять был само спокойствие. — Теперь и без бинокля всё будет видно.

В это время на вершине ближнего дерева что-то блеснуло, и оттуда на зеркало упал розовый луч. Испуганный его шипением, похожим на змеиное, Гена отшатнулся от камня.

— Ой, мальчики, — прошептала Лида, — совсем как человек…

И вправду, едва луч коснулся поверхности зеркала, на ней отчётливо начало проявляться человеческое лицо. Саше показалось, что оно действительно ничем не отличается от человеческого. И нос прямой, правда с еле заметной ямочкой на переносице; брови чёрные, вразлёт; губы, как у многих людей, толстые. Только глаза казались чуточку узковатыми. Когда он открыл рот, блеснули два ряда ровных белых зубов. Увидев Гришу и остальных, пришелец поднял руку в приветствии — оно, видно, относилось больше к Грише, потому что он улыбнулся так, как обычно улыбаются, увидев давнего знакомого.

— Сстм ртмкос рбтэт?[21] — прозвучало в ушах ребят.

Гриша шагнул вперёд. Двинулись было за ними и ребята, но Гриша движением руки остановил их.

Человек в зеркале заговорил снова — хорошо было видно, как он шевелит губами.

— Оратас, пчм млчт, сст ртмкос рбтэт?

Гриша сунул руку за пазуху — там что-то щёлкнуло — и начал говорить с пришельцем.

— Оратос дклдвэт, сст ртмкос рбтэт хрш!

Пришелец, услышав ответ Гриши, помолчал, оглядывая окрестности, потом снова повернулся к ребятам.

— Знчт, мн мжн вхдт н Охмус?

— Мжн!

— Счс првр вздх Охмус.

— Прврт, — сказал Гриша.

— Вйд чрз дсть мнт.

— Ждм! — ответил Гриша.

— Оратос, кт с тбй рдм?

— Т нве тврщ, — смутился Гриша. — Рзршт спрсть?

— Спршвт! — усмехнулся пришелец.

— Мжн рсскзть м о вши пргрмм?

Человек в зеркале ответил не сразу, подумал о чём-то, опустив голову, и решительно сказал:

— Пк о ншй пргрмм н слв! Встртмс чрз дсть мнт!

— Пнл! — ответил Гриша. — Ждм.

Лицо в зеркале начало тускнеть, потом — все быстрее и быстрее и исчезло совсем.

— Ты о чем-то спросил у него, да? — Лида вцепилась в руку Гриши, собираясь засыпать его вопросами.

— Да, спросил. Не поняла — о чем? — улыбнулся тот.

— Уж больно быстро вы разговаривали — не успела запомнить.

— А о чем? Можно нам узнать? — спросил Саша.

— Можно, почему же… Спросил: можно ли рассказать ребятам о вашей программе.

— А он что?

— Он ответил, что пока ничего не нужно рассказывать, встретимся через десять минут.

— Значит, он выйдет из ракеты?!

— Выйдет конечно, раз прилетел.

— Он дважды произнес слово Оратос. Что это такое? — Лида всё еще не выпускала руку Гриши.

Тот засмеялся, явно одобряя ее жадное любопытство.

— Это они, с «Ильвеш левэх», так меня называют.

— Значит, это человеческое имя?

— Ну, человеческое не человеческое… Мне кажется, не совсем… — по лицу Гриши пробежала тень.

— Ты не сердись, — смутилась Лида, заметив его недовольство. — Я не хотела обидеть…

— Да я не сержусь.

— Тогда перескажи весь ваш разговор, а?

— С самого начала он спросил: «Система ротмокос работает?» Я не успел ответить сразу, и он переспросил: «Оратос, почему молчите, система ротмокос работает?» Я настроился на волну «Ильвеш левэх» и ответил: «Оратос докладывает: система ротмокос работает хорошо». Он спросил: «Значит, мне можно выходить на Охмус?». Я сказал: «Можно!». «Сейчас проверю воздух Охмуса», — сообщил он. Я ответил: «Проверяйте». Он сказал: «Выйду через десять минут». Я ответил, что ждём. Но потом он спросил: «Оратос, кто с тобой рядом?» И я ответил: «Это мои новые товарищи».

— Ой! И о чём мы с ним станем разговаривать? — всплеснула Лида руками.

— Постарайтесь побольше расспросить. Обо всем, — посоветовал Гриша.

— А может, он согласится пойти с нами в деревню? — спросил Гена.

— Ах, как это было бы здорово! Мы бы познакомили его с Петром Иванычем, Мусим Мусимычем… Не то они и не поверят нашему рассказу!

— С нами же Гриша, — взглянув на сельского Мюнхгаузена, сказал Саша. — Покажет он им свои здешние чудеса — поверят…

— Нет, на меня вы не очень-то рассчитывайте, — быстро ответил тот.

— Почему?

— Ну, я еще не знаю… Может, и не пойду вместе с вами в деревню… В общем, на меня не надейтесь — и весь сказ.

Голос у Гриши на этот раз прозвучал сухо, холодно. И глаза его опять блеснули голубоватым светом. «Оратос… Оратос… — почему-то не выходило из головы Саши. — Почему они зовут его так странно?.. Охмус… система ротмокос… Оратос…» Саше показалось, что между этими тремя словами есть какая-то связь. И вдруг он вспомнил, как при появлении в зеркале лица пришельца Гриша сунул руку за пазуху и там что-то звонко щелкнуло. И этот необычный свет в глазах…

— Антенна начала вращаться! — закричал Гена.

— Значит, выходят. Пошли. — Гриша смело направился к ожившей снова ракете.

Когда ребята добежали до ракеты и, запыхавшись, остановились у ее основания, дверца одного из люков была уже открыта. Кто-то спустил из нее складную лестницу — она, равномерно пощелкивая, воткнулась нижним концом в землю. После этого в проеме люка появился тот самый синерлипец, которого ребята видели в зеркале. Он остановился на верхней ступеньке лестницы и оглядел овраг и его окрестности. Тень досады пробежала по его лицу при виде срезанной лучом ели. Тут на него упал солнечный луч, он вздрогнул, поднял руку вверх, приветствуя ребят, и обежал по лестнице на землю.

Саша шагнул вперед, но смутился, не зная, что говорить и делать, и по-школьному четко выдохнул:

— Здравствуйте…

Пришелец остановился и на ломаном чувашском языке отрывисто произнес:

— Рад пзнкомитца с вы! — На этот раз он пропускал не все гласные звуки и понять его было не так трудно. — Солнчн привет змлянм от народа Синерлип!

Видимо, синерлипской язык в корне отличался от языка землян и по произношению (не говоря уж о значении) слов, потому что пришелец каждое слово, почти каждую букву произносил раздельно, отрывисто, старательно выбирая их из памяти.

— Мн зовт Охапос…

Первым пришелец обнял и прижал к себе тонкими и какими-то прозрачными руками Гришу, потом протянул их — обе сразу — по очереди остальным, вслух, по-своему повторяя их имена: «Саши, Льдэ, Гэн». Потом он снова повернулся к Грише и сказал уже скороговоркой:

— Врмн у мн очнь мл — гтвсь льтэт вмсть с мн!

Хотя и сказал он всё это очень быстро, ребята тоже успели понять смысл этих слов: «Времени у меня очень мало — готовься лететь вместе со мной!» Саша с Лидой переглянулись и, затаив дыхание, посмотрели на Гришу. А тот как будто ждал именно этих слов и с готовностью произнёс:

— Гтв в льбй врм!

Это, конечно, означало: «Готов в любое время!»

«Инте-ре-есно! — подумал Саша. — Откуда Гриша знал, что ему предложат полететь вместе? Конечно, он знал. Не зря же сразу замялся, когда заговорили о том, чтобы познакомить пришельца с учителем. Нет, тогда у него было не просто чутьё — он знал!» А Гриша держал себя так, словно в том, что его пригласили улететь на фотонной ракете, не было ничего необычного, Охапос попросил ребят отойти чуть подальше от ракеты:

— Чрз минуту пойавте коколи — бдь остржньй!

И вправду: на боку ракеты со звоном открылись еще два люка, и из них на землю с жужжанием, воем посыпались существа, напоминающие земных кошек. Едва коснувшись земли, они зажужжали еще сильнее и рассыпались в разные стороны. Всё произошло так ошеломляюще быстро, что Саша успел разглядеть только двух «зверьков». У обоих были рты, похожие на железные кусачки, а вместо ног у одного был целый ряд колёсиков, у второго — ступенчатая лента, напоминающая миниатюрные тракторные гусеницы…

— Это и есть коколи? — первой опомнилась Лида.

— Онь.

— Они… живые?

— Автмты.

— А они не потеряются в лесу?

— Нт.

— Зачем они разбежались по лесу?

— Иралис, — ответил Охапос и, увидев, что девочка не поняла, объяснил: — Иралис… эт и вашм пньтьям — обрзцы. Сбрут даннй п Охмусу и зньсут н «Ильвеш левэх»…

— Во-он что… — протянула Лида. — Вы хотите увезти образцы на ракете?

— Правильно! — улыбнулся Охапос, показав два ряда своих очень ровных белых зубов. — Нс чнь ждт.

— Кто ждёт? Где?

— Н орбитэ. — Охапос обратился к Грише: — Обснь тврщм, кд м плтм!

«Объясни товарищам, куда мы полетим!» — поняли ребята, начавшие уже привыкать к произношению синерлипца, и все трое нетерпеливо повернулись к Грише:

— Расскажи!

— Ну, скорее!..

— К Солнечной системе с Синерлипа прилетела большая экспедиция. На землю же опустился на своей ракете только Охапос. И вот от Большого Совета созвездия Лебедя вдруг пришёл приказ: экспедиции срочно вернуться на Синерлип. Причина пока неизвестна: то ли космический прогноз предсказал приближение периода «энергетического голода», то ли случилось очень уж что-то важное в созвездии Лебедя… Как только коколи-автоматы соберут данные о структуре планеты Земля, ракета Охапоса взлетит к экспедиционному кораблю, который сейчас на орбите…

— Гриша, вот вы говорили о какой-то системе Ротмокос… Что это такое? — заспешил Саша.

Гриша вопросительно взглянул на Охапоса.

— Мжн, — кивнул тот.

— Системой Ротмокос члены экспедиции «Ильвеш левэх» называют систему зеркал, расставленных на деревьях по особому принципу, — начал объяснять Гриша. — Почему, думаете, Охапос опросил: исправно ли работает система Ротмокос? Да потому, что если хоть одно зеркало покосилось пускай на тысячную долю градуса, ракета не смогла бы взлететь обратно…

— Вон какая, оказывается, сила у этих волшебных зеркал! — восхитилась Лида.

Автоматы-коколи, между тем, с непрерывным жужжаньем носились и в воздухе, и между деревьями, и по земле. Одни рассекали кожу деревьев, отрывали отдельные листья и травинки; другие прорывали на склоне оврага ямочки, зарывались в землю и тут же выскакивали обратно; третьи хватали кусачкообразными ртами даже каши и разгрызали их, как орешки. А один из коколей, сверкая мизерным прожектором, поставленным на месте глаз, принялся с пронзительным визгом кружить вокруг ребят. Круги коколя становились всё уже и уже, и ребята невольно прижались друг к другу — как бы не укусил. Но вот Охапос поднял руку и молниеносным движением нажал на желтую кнопочку, четко видимую на спине коколя, тот сразу же взмыл вверх и ринулся в сторону ракеты. Вслед за ним туда же двинулись и остальные. Из люка навстречу им высунулась лента транспортера. Коколи тут же подцепились к его поперечным ступенькам и один за другим исчезли в люке.

— Ппрщсь с тврщми! — твёрдо сказал Охапос Грише. — Пр и нм сдтьсь в ркту!..

Гриша по очереди крепко пожал всем руки.

— Будь счастлива, Лида… Не обижайся на меня, Саша, — многого не успел рассказать, да и не могу. Спасибо за бинокль, Гена!.. Я очень рад, что познакомился с вами, что вы увидели «Ильвеш левэх». Простите меня, что не открыл вам своей тайны…

Охапос поклонился ребятам и взял Гришу за руку. А Лида, наконец-то поняв, что Гриша сейчас действительно улетит и, может быть, навсегда, с отчаянием схватила его за другую руку.

— Гриша!.. — выкрикнула и замолчала, не зная, что сказать. Потом выпалила первое попавшееся на язык: — Гриша, а что нам сказать о тебе в деревне? А родители?!

— Ребята… — глухо сказал Гриша. — Вы нисколько не переживайте из-за меня! Хорошо? Потому что я… я…

— Нм пр, Оратос! — почти выкрикнул Охапос и потянул Гришу за собой.

— Открой нам секрет «Ильвеш левэх», Гриша! — выкрикнула Лида на бегу, так и не выпуская руку мальчика из своей.

— Хэвел шевли, Лида! Поняла: солнечный луч?! Учёные Синерлипа нашли способ летать на световых лучах, на них и прилетел их корабль!.. Теперь там нашли способ летать быстрее света…

Саша, испугавшийся за Лиду, догнал их уже около ракеты и, услышав Гришины слова, закричал:

— Оратос?! Ты не знаешь, как они делают это?.. Ну, формулу, что ли, освоения света…

— Саша, я бы сказал вам ее… Обязательно сказал бы, если бы знал! Но я не знаю… Вы попросите Охапоса… Слышишь, Охапос, они просят сказать формулу «Ильвеш левэх»!

Охапос, услышав это, остановился. Потом вдруг быстро выхватил из кармана какую-то пластинку, похожую на белый картон, торопливо нацарапал на ней что-то. И сказал, ясно выговаривая и гласные, и согласные звуки (видимо, уже не стал беречь энергию):

— Эта формула не выдаётся другим цивилизациям без особого разрешения Большого Совета созвездия Лебедя. Но… Правда, я не знаю всей формулы, но напишу ее начало. Держите!..

Охапос шатнул на ступеньку лестницы. Гриша последний раз повернулся к ребятам:

— Вы отойдите подальше — к шалашу!.. И знайте, ребята: Охапос — не настоящий синерлипец. Он лишь его отражение! Он лишь его отражение! Материализованное отражение! Поняли? Как и я… вашего товарища Гриши… Прощайте!..

Лестница втянула его вместе с собой в люк, дверь со звоном захлопнулась. Саша, один не потерявший голову от быстрой смены ошеломляющих событий, силой отвёл Лиду с Геной к шалашу. Когда они оглянулись, верхняя антенна на ракете, напоминающая локатор, бешено вращалась. Потом сама ракета прямо на глазах начала расплываться. Вот она стала совсем зыбкой, вот совсем исчезла из виду. Вокруг вроде бы потемнело, и вдруг со дна оврага в ясную синь ударил солнечный луч…

…Петух проорал где-то почти рядом. Гена потёр глаза кулаком, открыл их и увидел, что сквозь узкую щель между досками сверху сочится прямой, как натянутая нить, солнечный луч. Ого, уже утро!..

Гена вспомнил только что увиденное и вздрогнул: оно стояло перед глазами как наяву. Приснится же такое…

Гена перевёл глаза на шкаф — бинокль спокойно лежал на том же месте, куда они с Герой положили его вчера.

Обеспокоенный таким необыкновенно странным и зримым сном, Гена соскользнул с кровати и в одних трусах вышел из сеней во двор. У большого котла, стоявшего в дальнем углу двора, с полотенцем в руках стояла Лида и, не отрываясь, смотрела вверх, в чистую синь неба. Решив напугать ее, Гена начал подкрадываться на цыпачках и вдруг застыл, словно его придержали. Он услышал, как Лида, все так же глядя в небо, прошептала: «Ильвеш левэх»…

Гена кашлянул. Лида повернулась к нему и чему-то таинственно засмеялась.

— Ты… что ты сейчас сказала? — спросил Гена.

— Ильвеш левэх, — все так же таинственно улыбаясь, ответила Лида.

— Хэвел шевли. Охмус, Оратос…

Теперь пришла очередь онеметь от удивления Лиде. Она даже не заметила, как из рук ее выпало полотенце. И лишь когда Гена поднял его с земли и подал Лиде, она схватила его за руку:

— А ты? Откуда ты это знаешь, Гена?! Не может же быть, чтобы два человека видели один и тот же сон!..

— Может! И не только два, а даже три.

Гена с Лидой повернулись на голос — сзади стоял Саша и как-то непонятно — то ли вопросительно, то ли удивленно — смотрел на них.

— Как?! И ты?

— А что ты видел?

— Охапос, Синерлип — все видел… — выдохнул Саша и опустился на бревно, лежавшее вдоль забора. — Идите-ка сюда, садитесь. Давайте попробуем разобраться, что к чему. По моему сну все началось с Гены. Вот ты и начинай рассказывать, а мы с Лидой будем добавлять… Поняли?..

Гена неуверенно, спотыкаясь почти на каждом слове, начал рассказывать свой сон. Саша то и дело кивал головой — «точно, я то же самое видел», — а Лида, у которой начальное удивление уже перешло в возбуждённый интерес, добавляла, уточняла, подсказывала. Гена кончил. Сны у всех троих оказались абсолютно одинаковыми, и все трое замолчали — потрясённые, ничего не понимающие, подавленные ощущением пролетевшей мимо и коснувшейся их краем крыла очень большой тайны.

— Да-а… — вздохнул Саша, морща лоб. — Слышал я, что воздух — сплошная масса информации… Если в данное время по данному месту пронеслась мощная волна именно такой информации… и мы восприняли её… Может, телепатия?..

— Тогда ее должны воспринять все в доме! — Гена недоверчиво покачал головой. — Не верится что-то… Мы же не особенные какие-то.

— А это мы сейчас проверим! — Лида вскочила и помчалась в избу, на бегу объяснив: — Там тётя Люба завтрак готовит!..

Выбежав обратно на ступеньки, она выкрикнула:

— А ей снилось, будто на пароходе ехала по Волге!.. — И тут же осеклась: мальчики стояли на бревне и, свесив головы через забор, смотрели на что-то во все глаза. Лида подбежала к ним, прыгнула на бревно, заглянула за забор и, ойкнув, чуть не свалилась обратно. Там, в соседском огороде, под рябиной, с небольшим зеркальцем в руках стоял… Гриша.

Саша и Гена, взглянув на испуганную Лиду, засмеялись. Увидев Гришу, они, видимо, совсем поверили в сон, который сегодня ночью приснился им троим по каким-то неизвестным причинам.

— Чего это вы все… какие-то ненормальные? — спросил Гриша, подозрительно посматривая на смеющихся городских ребят. — И, вообще, — кто вы такие, откуда тут взялись?

— Уж не хочешь ли ты сказать, Гриша, — нахмурился Саша, — что не знаешь нас, что видишь нас первый раз? А кто же тогда сидел вчера у Мусим Мусимыча в уголке на скамейке?

Гриша взглянул на него удивленно, но ответил спокойно (ну, точь-в-точь как Гриша-Оратос из сна!):

— Вот именно. Вчера я у Мусима Мусимыча не был, обиделся на отца и рано лег спать. А имя моё ты узнал от мальчишек. Или у Риммы…

Тут уже вытянулись лица у ребят, стоящих за забором.

— Ну, это для меня слишком… — потер Саша лоб, беспомощно посмотрев на Лиду и Гену. — Уж вчера-то вечером мы не спали! Своими глазами видел, как он сидел в углу у печки… — Но тут он, видимо, что-то придумав, повернулся к Грише: — А скажи, может, тебя и Мюнхгаузеном не зовут?

— Зовут… — покраснел тот. — Так что же из этого?

— Оратос!.. — вдруг выкрикнула Лида на весь двор. — А Оратосом тебя не зовут, Гриша?!

Паренек под рябиной удивленно пожал плечами. Потом он нахмурился и недовольно сказал:

— Хватит морочить мне голову. Или скажите, в чем дело, или… Некогда мне тут болтовню разводить.

По лицу его было видно, что он говорит правду и что даже чуточку обижен на городских ребят за непонятные намёки. Первым от общего неловкого молчания опомнился Саша.

— И то правда, ребята, — тихо сказал он. — Надо ему рассказать всё. Я, кажется, начинаю понимать, в чём дело… Гриша, ты перелезь-ка сюда, к нам, а? Мы тебе сейчас такое расскажем!..

Подумав, тот махнул на что-то рукой, перелез через забор и, сев на бревно, выжидательно посмотрел на Сашу. Выдержкой он, видимо, обладал действительно невиданной: за весь Сашин рассказ, прерываемый и дополняемый Геной и Лидой, он не проронил ни слова, только глаза его временами начинали сверкать, как у Оратоса. Дослушав ребят до конца, он несколько минут сидел, с виду совершенно подавленный, и наконец растерянно пробормотал:

— Так вы подумали, что это был сон?.. Не знаю, не знаю… Уж больно все подробно так — и овраг, и мои тамошние зеркала… А знаете, вчера вечером у нас пропал будильник…

— Будильник?!

— Да. И отец начал ругать меня: «Ты, — говорит, — опять подевал куда-нибудь!» Потом вспомнил о каких-то деньгах, которые я будто бы выпросил у него и истратил на зеркала в сельском магазине… Продавец ему сказал, что я все зеркала у него купил. А я не покупал их у него, честное слово! И денег у отца не просил на зеркала… Это вот мне Римма дала, а остальные пять, что там, на деревьях, я у ребят на разные штуки выменял…

— А зачем они тебе? Ты действительно хотел построить это самое… хэвесют?

— Да, — устало кивнул Гриша. — Вот видите, даже название это вы знаете, хотя я его никому не говорил… Но вы знаете больше, чем я: Ильвеш левэх, Синерлип… Значит, все это было с вами наяву!

— Ты хочешь сказать, что в деревне вчера было двое Гриш?! Ты и он… Оратос?..

— Выходит, так… Кто же тогда утащил будильник и выпросил у отца деньги?.. Только одного я не понимаю: как он так быстро создал то, над чем я бьюсь все лето? Ведь он же был, как сказал вам, тем же, что и я, — моим материализованным отражением…

— Нашел чему удивляться! — возмутился Гена. — А все остальное ты уже понял, что ли?

— А чего — все остальное-то? — Гриша поднял на него невидящие глаза.

— Ну… всё. Все эти охапосы, синерлипы, гипотезы Уйсона и Ойкоса…

— Никаких Уйсонов и Ойкосов на земле не было. Корпускулярную теорию света разработал Ньютон, а квантовую — Эйнштейн. Это вы и сами сообразили бы, если бы хоть интересовались физикой. А Уйсон и Ойкас… выходит, что они ученые Синерлипа. Ага, все ясно: значит, Оратас имел просто мою внешность, а знания у него были синерлипские… О, насколько, значит, больше нас они знают о свете! — Гриша горько усмехнулся. — Только и остается порадоваться, что случайно они поймали сигнал моего недостроенного хэвесюта, потом достроили и приземлились именно около него…

— Ребята! — вскочила Лида на ноги. — Чего же мы тут сидим?! Побежали в лес, к оврагу — может, что-нибудь да осталось там?!

Но Гриша не сдвинулся с места, только покачал головой:

— Нет, не думаю. Уверен, что там все точно так, как было. С их возможностями… Но посмотреть можно. Пойдем…

Ребята, подавленные коснувшимся их непонятным и необъятным, медленно поднимались с бревна. Саша, вставая последним, уперся руками о свои ноги выше колен и вдруг почувствовал под ладонью что-то твердое. Он сунул руку в карман и вытащил из него кусок тускло-белого картона. На нем коричневым цветом были нацарапаны какие-то непонятные знаки… И Саша все понял.

— Стойте! — крикнул он, высоко подняв над головой свою находку. — Вот!

Таинственный предмет в его руке, попав под лучи солнца, заполыхал ослепительно близкой звездой.