Точка бифуркации

Он страшно любил играть в шахматы, но почти никогда ни у кого же выигрывал. Перехаживал двадцать раз за партию, но, в конце концов, зевал коня, если он сохранился, или ладью. Причем, ладью называл турой, а слона - офицером, и хоть ему кол на голове теши!

Лицо у Спиридонова было, что называется, вытесано топором, все на этом лице торчало невпопад, а одно ухо сидело выше другого, чем он страшно гордился. Стрижка завершала портрет. Создавалось впечатление, что волосины на его голове росли каждая сама по себе в своем индивидуальном направлении. Когда Спиридонов думал, каждая часть его тела занималась своим делом. Руки шарили по столу, ноги выстукивали затейливый степ, а голова оставалась неподвижна и покойна, в такие минуты Спиридонов становился похож на годовалого ребенка двухметрового роста.

Сейчас был именно такой случай. Я знал, что когда у него в голове все уляжется на свои полочки, он на несколько секунд зацепенеет, а потом уже с ним можно говорить нормально. И терпеливо ждал, расслабившись.

- Вот так... Хм... Гм, - произнес Спиридонов наконец.

Я собрался.

- А что, этот Калуца.., он что, серьезный мужик?

- Да, весьма, - подтвердил я.

- А этот, как его... Сомов, он как?

- Тоже будь здоров.

- Х-хе... Вот ведь шельмы! Как же это они так? А?

Я пожал плечами.

- Значит так. Это ты правильно оказал: концы с концами... Теперь надо понять, как, когда, кто и, самое главное, зачем. Зачем? А?

- Ума не приложу!

- А зря. Надо бы. Вот смотри: собрались, сели, полетели. Уран - брехня. Им этот Уран нужен, как собаке пятая нога. Они хотели удрать подальше, канальи! А зачем? Ясно боялись. Вдруг чего... И все семеро были в курсе. А там разные были - понял. Двоих я знал лично - Грэндсмита и Асева.

- Вы были знакомы с Асеевым?!

- А как же! Приятель. Мы с ним... Асеев - это наш кадр.

- То есть?

- Да нет, - Спиридонов поморщился. - Я с ним работал еще тогда... Серьезный мужик. И если они его уговорили, значит дело того стоило... Ладно. Летят. А тут - бах! Или трах... Скажем, метеорит, хотя, какие к черту там... Что-то, в общем, случилось. Ты слушаешь?

- Даже уши болят.

- Правильно болят... Двигатель. Или, скажем, отражатель. Сомов, конечно, полез - он главный спец. И поймал рентгены. Или, скажем, того... Мало ли... А больше у них спецов нет! Ага-а!.. Вот. И сидят, голубчики... И тогда... А что делать? Они, видите ли, изготовили ядерное устройство. Как будто это так - тяп-ляп и готово. Врут м-мерзавцы! Сомов мог, а без него - вряд ли. Ты понял?

- Не понял.

- Сейчас поймешь. Дело в том, что мы нашли тело Сомова.

- Как? Где?!

- Перед взрывом он был уже мертв. Они поместили его в скафандр высшей защиты и вытолкнули. Обряд погребения...

- А почему они его не взяли с собой?

- Да пес же их знает, дураков! А капитан "Генуи" нашел, понял? Искал - и нашел. Они в скафандре пеленг включили.

- И что?

- Около трехсот рентген - смертельная доза. Аж в темноте светился. А они потом вернулись.

- Куда вернулись?

- На "Вавилов". Свеаборг оставался там все время. Он должен был погибнуть, но не погиб.

- Что значит "должен"?

- Так взрыв же! Свеаборг пожертвовал фигуру, но, думаю, это был уже не совсем Свеаборг.

- А кто же это был?

- Как кто? Сомов, конечно. Свеаборг - навигатор и в ядерных установках ни черта не смыслит.

- Что-то я, Василий Васильевич, перестал вас понимать.

- Еще бы! Ишь, чего захотел! Ты давай не сиди, а включай свою... Работай, работай, шевели тупым концом.

Это была любимая поговорка Спиридонова.

- Я готов, но надо же иметь в виду какое-нибудь направление.

- Давай, направление... Вот представь себе, что эти... хм, шельмы научились обмениваться фигурами. Чисто умозрительно... Ибо сказано в писании... Один дух вселяется в другого, а тот - в этого. Любой, наперед заданный, в любого, наперед заданного. А?

- То есть, вы хотите сказать...

- Вот именно!

- А как?

- Без разницы. Как-нибудь. Представь себе, что это возможно. Не сиди, представляй!

Я вообразил, что вселяюсь в Спиридонова. Мне стало смешно. Он это заметил и сказал:

- Ну, знаешь, ты тоже не подарок... Так вот, скажем, группа товарищей собралась и решила попробовать. А как? Мало ли что... И тогда они летят всем скопом к Урану, а по дороге без всякого риска прыгают друг в друга, наслаждаясь ощущениями. Они рассчитывают к концу полета занять положенные им фигуры - и все шито-крыто. Но случается некоторый случай. Трах или, там, бах. Четверо гибнут, а остальные трое в такой диспозиции: Сомов в корпусе Свеаборга, Калуца в своем, а второй Сомов - в своем.

- А этот, с рентгенами?

- Этот? Этот неизвестно кто. Собственно, в свете последних предположений, это тело Сомова. А душа...

- Ладно, и что дальше?

- А дальше все как по-писаному. Двое садятся в бот, а третий - Сомов в корпусе Свеаборга - остается и устраивает взрыв, рассчитывая заодно геройски погибнуть, ибо испытывает угрызения совести. Ну, как?

- Ловко, - произнес я. - Но как-то пресновато. И чего ради им друг в друга вселяться? А кроме того, Сомов-два...

- Вот!

Спиридонов подпрыгнул на стуле. Он был чрезвычайно возбужден.

- Вот в этом все и дело. Судя по всему, в этом Сомове их скопилось целых два. Это - принципиально важно. Один да один не есть два - я так думаю. Мало того, что они производили запрещенные эксперименты, они еще и... А? Вот ведь сукины дети! Как считаешь?

- Определенно. - сказал я твердо.

- Да-а.., а этот старый дуралей собственноручно подписал... Он, видите ли, подозревал, но у него не было веских оснований... Так-так-так... А этого-то, вот того, ихнего шефа, как фамилия?

- Какого шефа?

- Ну, того... Ты же мне говорил еще, что он рекомендовал Калуцу?

- Шеффилд.

- Во! Шеффилд. Он кто? Ты его видел?

- Нет.

- Непременно увидишь! Это будет первое, что ты сделаешь после того, как я тебя турну из кабинета. Запомни, что бы я тебе потом не вешал, ты плюешь на все и едешь к Шеффилду... Интересный какой-то Шеффилд попался, прямо головастый... Придумай легенду. Скажем, ты - писатель или там, я не знаю, поэт. В общем, придумай что-нибудь.

- Но я же был в институте!

- Это неважно. Если он про тебя ничего не знает - хорошо, а если знает - еще лучше. Я полагаю, это не тот человек которому важно, кто ты есть на самою деле. Он не политик, а идейный отец. Ты ему напой, что вот, мол, ходят слухи, ах-ах.., неужели это действительно возможно? Да быть этого не может! А потом сиди и слушай. А?

- Прямо вот так?

- Ну. Сиди и нагло слушай. Поддакивай, возражай, провоцируй разговор. Как считаешь?

- По-моему, глупо.

- А и надо, чтобы глупо! Они, эти голованы, любят, чтобы им в рот смотрели... Да, по сути говоря, им и надо в рот смотреть. А кому же еще тогда в рот смотреть - мне что ли? Или Шатилову?

Спиридонов задумался на секунду, потом тряхнул головой.

- Все понял?

- Все. Почти.

- Я тебе дам почти!.. Все. Теперь сидим и аккуратненько думаем.

Это была новинка. Обычно после фразы "Все понял?" следовало: "Иди, нечего тут сидеть." А тут - думаем. Да не просто так, а аккуратненько. Интересно!..

- О чем думать будем, Василий Васильевич?

- О жизни. О ней, проклятой.

- А что тут думать. Жить надо!

Спиридонов посмотрел на меня очень внимательно, потер взглядом во всех местах, потеребил верхнее ухо, помотал головой, как бы соображая, будет из меня толк или нет, а потом произнес:

- Не скажи. Есть о чем думать. Вот мы. Для чего мы с тобой существуем? А?.. Ладно, ладно. Это я уже двести раз слышал. Безопасность, тра-ля-ля... Дело не в безопасности.

- В чем же?

- А в том, что общество должно само собой уметь управлять. Понимаешь?.. Не понимаешь... Вернее, просто не знаешь. А я знаю. В одних местах принимаются одни решения, в других - другие. В Ассамблее спорят до тошноты, потом ка-а-ак примут закон, а потом его отменяют десятками лет и никак отменить не могут. Обычно что-нибудь запретят и пошло-поехало. Запретить-то просто тут достаточно большинства. А отменить запрет - шалишь! Тут нужно единодушие... Как это говорят, консенсус. Да дело и не в этом... Вот ты думаешь, что я начальник, и знаю больше тебя, а там есть еще больший начальник, он знает еще больше, а над ним... И как-то исподволь складывается мнение, что где-то там в высях есть самый большой начальник - например, тот же Совет или Господь Бог - и уж он-то знает все. Но его, этого самого верхнего начальника, нет. Ну, вот нет и все тут! А все думают, что есть. И все не хотят думать, как им всем жить дальше. Куда стремиться? Во имя чего? На Марс бросить ресурсы или, скажем, вбить их в освоение Сатурна? Или Солнце погасить, или второе зажечь? А? И живем мы по воле волн, носимые.., хе-хе, и гонимые... Как нас всех.., но не всех, а ка-аждого персонально заставить думать о том, как жить дальше? У каждого свои текущие дела, заботы, дети, какая-то там любовь... А? Скажешь, нет? Так ведь были уже однажды на краю, и я до сих пор не могу понять, как устроилось это разоружение!.. Наша проблема в том, что Бога-то нет. Нет его, этого вездесущего и всемогущего старикашки, и никто нам не поможет, если мы сами себе не поможем. А ты говоришь...

Я, собственно, помалкивал. Я, в данный момент, не ожидал от Спиридонова таких глобальных рассуждений. Но тот факт, что он их воспроизвел, говорил о многом. Видимо, с этим делом все так запуталось, что большинство умыло руки, а Спиридонов оказался крайним. Просто потому, что Спиридонов не умел и не хотел снимать с себя ответственность. На него клали - он поднимал и нес.

- Вот что я думаю, - продолжал Спиридонов. - Мы многое запрещаем - и это признак бессилия, мы боимся этих голованов, потому что они всегда придумывают разные штуки, от которых потом кости болят. Вроде, например, термоядерной бомбы или этих, как их бишь... ну, этих... вирусов каких-нибудь, я не знаю... Но ведь так можно все на свете запретить! Волков бояться - в лес не ходить. Правильно?.. И боимся. И не ходим. А вдруг уже пора, а мы сидим? Кто решит? И вот смотри, имеем второй параграф: "нельзя воздействовать на отруктуру личности". А может, как раз надо воздействовать и именно на структуру?.. Ну, хорошо, пусть нельзя. А почему? А что из этого выйдет? А как это определить, не нарушая второй параграф? Рано или поздно найдутся такие деятели, которые решат, что всем нельзя, а им можно. И сделают это. И что с ними потом делать? Сослать на Уран? Так они и сами с удовольствием туда отправятся, лишь бы узнать, что из этого выйдет! А?

Вот только теперь я понял, куда он клонит. Ай да Спиридонов!

- Что, зауважал? - поинтересовался он ехидно.

- Шеф, вы же знаете мое к вам!..

- Уж я-то знаю, будь покоен... Думать надо тупым концом он для этого нам приделан. Вот теперь ты думай, а я буду слушать.

- Все ясно. Они хотели устроить эксперимент втихушку. А вернулись - победителей не судят.

- И это все?

Я растерялся. Что же там еще могло быть?

Спиридонов посмотрел на меня, посмотрел в окно, задумчиво пожевал губами, покивал сам себе, а в довершение открыл ящик стола, вытащил какую-то папку, взвесил ее на ладони и сунул обратно.

- Ну, что? - поинтересовался он. - Не сварил?

- Нет, шеф, - честно признался я.

- Надо, Гиря, учиться мыслить масштабно. Не мальчик уже. Небось, сына скоро женишь? А?

Я промолчал.

- Что-то ты мне не нравишься, - продолжал Спиридонов. Особенно последнее время. Хватка есть - идей маловато. А дельный подчиненный должен являться к начальнику и вносить свои предложения, убеждая оное начальство в том, что именно оно, начальство, высказывало все это в расплывчатой форме, а он, подчиненный, всего лишь систематизировал, сформулировал и тэ дэ... Всего этого я не вижу. Приходится думать самому, а какой мне резон?

- Я стараюсь шеф, но...

- А между тем, этот Калуца - он на что-то намекал... Какой-то интересный Калуца нам с тобой попался, а?

- Не то слово, шеф! Это не Калуца, а сплошная загадка. Темная личность!

- Слушай, Гиря, - Спиридонов поджал губы, - а ведь дело-то очень серьезное. Я тут имел беседу с нашим шефом.., - он поморщился, - с Шатиловым. Как ты помнишь, его виза присутствует в решении Коллегии ГУК на полет "Вавилова". И вот...

Спиридонов вскочил и стукнул кулаком по столу.

- Вот ведь сукины дети! Ты подумай! Представляешь, что произошло?

- Василий Васильевич, ты бы рассказал внятно, что тут у вас было. А то ведь я не в курсе местных дел.

- А разве эти гаврики тебе не рассказали? - удивился он.

- Сказали, что был разговор на повышенных тонах, но при закрытых дверях.

- Врут - все подслушали, знаю я их... Ладно, давай серьезно. Шатилов поведал мне вот что. Как ты знаешь, решение Коллегии ГУК на полет подписано двенадцатью лицами. Все эти лица очень значительные. То есть свои подписи они где попало не ставят. Шатилов уже теперь - задним числом прозондировал почву и выяснил, что из этой дюжины ни один, ты понимаешь!, ни один так до сих пор толком и не знает, для чего "Вавилов" летал к Урану...

Спиридонов вскочил и забегал по кабинету размахивая руками, отчего стал похож на старинную мельницу. Потом он успокоился, сел на место и вопросительно посмотрел на меня.

- Это невозможно, - сказал я, - они что, спали, когда подписывали?

- Вот! И я спрашиваю его, Шатилова: ты что, спал, когда подписывал? Вас же там двенадцать гавриков сидело... А он знаешь что мне толкует? Он, мол, вообще не помнит, обсуждался ли данный вопрос на Коллегии ГУКа, но решение подписывал позже, в своем кабинете, и когда он обнаружил его в папке "на подпись", то две или три - сколько и чьи точно, он не помнит - но две или три подписи там уже имелись. Шатилов даже толком не мог понять, что это за бумажка и подписал полумеханически. Как он говорит, из чувства корпоративности. Так вот, он выяснил, что примерно так было со всеми.

- А первая подпись чья?

- Молодец! Неизвестно. Кто-то из двенадцати подписал первым. И этого первого кто-то обработал. Судя по всему, это было одно из самых значительных лиц, ибо магия его подписи подействовала в дальнейшем безотказно.

- А в стенограмме протоколов заседаний Коллегии вопрос о "Вавилове" фигурирует?

Спиридонов вздохнул и развел руками.

- Надо работать, проверять... Не отвлекайся... Это то, что мне поведал Шатилов. Поверхностные выводы?

- Тяжелый случай. Боюсь, чтобы копать в эту сторону, у нас не хватит полномочий. А по существу... Это не так просто - протащить решение через Коллегию. Скорее всего, люди, сделавшие это, сидят в самой верхней структуре ГУКа.

- Полномочия - не твоя забота, - глаза Спиридонова зло блеснули. - Я такие полномочия добуду, что... Бюрократы чертовы, напридумывали отделов-подотделов!.. Начальники! Кто-то манипулирует ими, а они сидят... Да и вообще, тебе не кажется, что наш ГУК - это уж слишком бумажная организация?

- Под себя копаем, шеф.

- За державу обидно! Ну что же это такое, в самом деле!.. Л-ладно... По первому вопросу - все. Вопрос второй Свеаборг.

- Да, кстати, а что с ним?

- При смерти.

- Но он жив?!

- Состояние очень тяжелое, почти безнадежное. Деталей пока не знаю. Фитцджеральд обещал брякнуть.

- Вы Сюняева и Штокмана туда послали?

- Да, они сначала залетят на Марс, а потом Штокман, возможно, двинет еще дальше. Будем настаивать на принятии решения перехватить "Вавилов" и отбуксировать на одну из опорных баз. Я консультировался на эту тему - технически очень сложно. И тем не менее, мы это пробьем! Штокман будет работать в комиссии, он же у нас специалист по космическому фактору. Сюняев вернется... Свеаборг, Свеаборг... Свеаборг это наша общая головная боль. Отныне, чувствую, мы только и будем делать, что сожалеть. Надо было раньше войти с ним в контакт.

- Может быть, он еще жив.

- Дай-то Бог... И третье. Калуца этот - явный фанатик идеи. Ты смотри, что он делает: он, пусть номинально, начальник экспедиции, толкает своего подчиненного взрывать двигательную установку. А сам в стороне! Понял? Что из этого следует?

- Уголовное дело, - пробормотал я неуверенно.

- Ну, уголовное - не уголовное... Это следствие, огласка, пресса, широкая общественность и этот самый общественный резонанс, от которого кости болят. И во имя чего все это?

- Будем выяснять?

- Будем. Ищи Шеффилда. Он у них идейный отец - попробуй его раскрутить.

Глава 5

С Шеффилдом я встретился случайно, но эта случайность носила односторонний характер. Она была случайностью только с его стороны, а с моей стороны явилась результатом трехчасовой непрерывной беготни по этажам института. При этом я старался избегать столкновений с теми лицами, которым было знакомо мое лицо, а с прочими держал себя сухо и официально. Я интенсивно разыскивал некоего мифического Оливареса, тыкался в каждую дверь и всякий раз сокрушался, что его тут нет, а сказали, что, вроде, должен. Чуть позже обнаруживалось, что я перепутал этаж или номер двери или название лаборатории. В одном месте мне оказали, что Оливареса они не знают, но вполне может быть, что его знает Засецкий, а если не он, то, вероятно, Шеффилд. Я наморщил лоб бормоча: "Засецкий, Засецкий.., что-то знакомое...", но вспомнить так и не смог, после чего, выяснив, где он сидит, а, заодно, где сидит Шеффилд, деловой рысью помчался в указанном направлений.

Далее я проявил чудеса терпения, пока дождался, когда Шеффилд останется один, после чего ввалился в кабинет, сделав вид, что совершенно не имею понятия о том, где нахожусь. В промежутке мне пришлось вычислять, кто из посетителей этого кабинета является собственно Шеффилдом, потому что до сих пор в глаза его не видел, а справки наводить не хотелось. Это, конечно, было пижонством, но, вообще говоря, имело смысл. Встреча, так встреча. Можно ее играть, а можно действительно встретиться с незнакомым человеком, и хотя бы в этом не валять дурака.

Итак, я вошел в кабинет и начал озираться по сторонам. Шеффилд же начал меня рассматривать, а потом спросил, не ошибся ли я дверью. Я сказал, что вроде нет, и мне нужен доктор Шеффилд.

- А с кем имею честь? - поинтересовался он.

- Вы доктор Шеффилд? Очень приятно. Видите ли, я прибыл в ваш институт в связи с поручением редакции ежемесячного издания "Новости культуры". Хочу написать несколько очерков о новейших исследованиях в области психологии научного творчества. Мне сказали, что вы специалист в этой области.

- Кто сказал?

- Оливарес.

- А кто это?

- Это... Хм, я, собственно, не в курсе, но меня вывели на него из отдела науки, а он...

- Что-то я не могу припомнить... Оливарес... Он не из Лаборатории моделирования высшей нервной деятельности?

- Понятия не имею. Я встретился с ним на конференции в Лос-Анжелосе.

- Ну, хорошо. А какое отношение имеет культура к психологии научного творчества?

- Дело в том, что наш журнал...

- Впрочем, не все ли равно. Дело в том, что я не занимаюсь научным творчеством.

- Тогда что же вы тут делаете? - спросил я лукаво.

Он понял и рассмеялся.

Шеффилд мне понравился. Он был похож на Санчо Панса, каким я его себе представлял, маленький, кругленький и очень серьезный. Просто удивительно, как он попал в поле зрения нашего ведомства. Вряд ли он когда-либо покидал Землю, и, скорее всего, просидел в этом кабинете всю жизнь.

- Ну, хорошо, будем считать, что я тот человек, который вам нужен. Чем же я могу быть полезен?

- Знаете... Доктор Оливарес (доктором он стал в этот самый момент) сказал мне, что вы занимаетесь проблемой пересадки сознания...

Шеффилд вскочил со своего стула и уставился на меня. Я тоже встал и начал топтаться на месте, как бы осознав, что сказал глупость, и больше этого не повторится никогда.

- Он вам это сказал?

- Да... И вообще, у нас ходят разные слухи. Даже утверждают, что где-то когото уже пересадили.

- Куда пересадили?!

- Ну.., - я помахал рукой туда сюда, - Из одного в другого.

Шеффилд поджал губы и сел. Я понял, что переигрываю и надо что-то делать.

- Нет, ну, разумеется, это анекдот, потому что, если одного пересадить в другого, то куда девать этого самого другого, - сказал я присаживаясь.

- Вероятно, в первого, - буркнул Шеффилд.

- Да, пожалуй,., - сказал я растерянно.

- И вы хотите об этом написать?

- Теперь, наверное, хочу. Если это возможно.

- Предположим, что возможно. Что тогда? И почему вы решили, что это имеет отношение к психологии научного творчества?

- Я?.. Я не решил. Я как раз и хотел. Однако, вы, наверное правы. Действительно...

- Так вот, имеет, и самое прямое. Только не пересадка, а подсадка, Кстати, вам удалось изобрести очень неплохой термин, поздравляю вас.

- Спасибо, Но... Неужели это действительно возможно?

- Вопрос не в том, возможно ли? Вопрос в том, нужно ли это? Так вот, я думаю, что нужно, и более того, необходимо. Я, пожалуй, готов обсудить с вами некоторые аспекты. Вы ведь гуманитарий?

- Лингвист.

Хоть здесь-то я, слава Богу, избавлен был от необходимости врать!

- Прекрасно. Давайте попробуем.

Я выдержал паузу, а потом с репортерской живостью ухватился за тему,

- Это интересно! Из чего вы исходите?

- Вас интересуют исходные посылки, из коих я вывожу необходимость, а заодно и возможность такого эксперимента?

- Совершенно справедливо.

- Что ж, извольте...

Это старомодное "извольте" меня несколько даже умилило. Последний раз я его услышал где-то полгода назад, когда торчал в космопорте в надежде, что мне удастся попасть на Марс через посредство транспортного водовоза. Начальник космопорта сказал: "Пожалуйста, но от вас требуется согласие капитана судна". "У меня есть только собственное" - ответил я. - "Присовокупите к нему согласие капитана, и все устроится наилучшим образом". Я отправился в коттедж для отдыха экипажей и нашел там упомянутого капитана водовоза. Он выслушал меня и все мои аргументы, а потом сказал: "Извольте, я вас беру, но при условии, что за двое оставшихся суток вы обрастете жабрами. Ибо кроме грузового отсека мне вас деть больше некуда". Пришлось ждать две недели и лететь шикарным пассажирским лайнером. За эти две недели я от скуки и злости действительно чуть не оброс жабрами. И вот теперь опять это "извольте"...

- ...Извольте, я вам их изложу. Но, пожалуй, я начну все же с вопроса.

- Извольте, - сказал я.

- Как вы думаете, человек - существо совершенное?

- Хм.., - сказал я. - Это вопрос риторический. С одной стороны - несомненно, ибо это единственный вид на Земле... и ее окрестностях, способный мыслить.

- Неужели!? - удивился он, - А собаки, по-вашему, к этому не способны?

- Судя по мнениям авторитетов - нет.

- Ага.., по мнениям - очень интересно! И что они, по-вашему, делают?

- Рефлексы. Инстинкты, - ответил я лаконично.

- Ну да, ну да... Впрочем, это бывает. Так что не очень огорчайтесь. Продолжайте.

- Извините, но я уже забыл, с чего все началось.

- С одной стороны, - подсказал он.

- А, вот!.. Но с другой стороны.., - тут я вспомнил про жабры. - С другой стороны, например, меня очень огорчает отсутствие у вида homo sapiens аппарата, обеспечивающего дыхание под водой.

- Вот видите! - воскликнул он. - А вы говорите!..

Что я говорю, и что он имел в виду из того, что я ему говорю - я не понял. Но в этом и не было нужды, поскольку он взял инициативу в беседе целиком на себя.

- Жабры - это пустяк. Надевайте себе акваланг и дышите на здоровье. Намного хуже дело обстоит с интеллектом. Вы можете в голове извлечь корень из "пи"?

- Какого пи?

- Три, запятая, четырнадцать, пятнадцать, девяносто два и так далее?

- Н-нет... Честно говоря, я и из трех не потяну, признался я.

- То-то же. Но и это - мелочь. В этом направлении ваш интеллект легко усиливается с помощью обыкновенного компьютера. Возьмем иной аспект. Впрочем, и этого достаточно!..

- Нет уж, - запротестовал я. - Давайте брать.

- Пожалуйста. Телепатия - нет. Телекинез - нет. Излучения - только электромагнитные, да и то в крайне узком диапазоне. Достаточно?

- Достаточно.

Я был подавлен ничтожеством вида, к которому принадлежу.

- То есть, вы согласны. Прекрасно! Но, к счастью, все эти недостатки отлично дополняются техническими средствами. Таким образом, мы должны констатировать, что сейчас и здесь человек - это как раз то, что нужно для обеспечения развития. С этой точки зрения...

Я облегченно вздохнул. Все же мы - венец природы, ее ударное звено в деле дальнейшего развития...

- Здесь и сейчас, - повторил он задумчиво. - Но, увы, сами-то мы остановились в развитии. Это случилось в тот момент, когда человек перестал приспосабливаться к природе и начал ее приспосабливать. Эволюция кончилась. Стимулов к развитию больше нет.

Я прикинул так и этак - действительно.

- Мы остановились! А остановка - это смерть. Вот вам первая предпосылка, Природа не желает нас развивать. Следовательно, мы должны сами об этом позаботиться.

- Что ж, - сказал я, - резонно.

- Более чем. Сейчас Солнечная система находится в Галактическом "поясе жизни", вероятность вспышки сверхновой неподалеку очень мала - все звезды достаточно молоды. Но так будет не всегда. Кончатся ресурсы, погаснет Солнце - что тогда?

- Так это когда еще будет, - вырвалось у меня. - Через миллиарды...

- Неважно, что через миллиарды, - сказал он строго. Важно, что будет. Мы уже сейчас должны начинать готовиться к этому. Вот вам вторая посылка. Ибо если мы будем сидеть на Земле и ждать, то наша цивилизация рано или поздно погибнет. А фактор - фактор найдется. Мы должны быть готовы противостоять любым факторам!

- В общем, этого достаточно, - сказал я. - Аргументы веские.

- Что-то уж больно сразу вы сдались, - заметил он. Демонстрируете несовершенство человеческой природы.

- Так я могу и упереться!

- Ну, так упирайтесь, кто вам не дает, - в тон мне сказал он.

- Хорошо. Мне этого мало. Миллиарды лет - мутная цифра. Нужна реальная перспектива. В конце концов, вселенная сжимается, и нам все равно крышка. Если уж в ход пошли миллиарды!

- Вот это речь не мальчика, но мужа. Вы, писатели, странный народ - ложитесь на спину еще до того, как вам ставят подножку... Что такое цивилизация, спрашиваю я вас? Цивилизация - это колоссальный механизм переработки информации.

"Почему он решил, что я писатель? - удивился я. - Хотя.., пусть буду писатель. Как говорится, извольте!"

- Казалось бы, чем лучше коммуникации, тем быстрее самоорганизующаяся система - цивилизация - реагирует на различные факторы негативного характера. Логично было бы совершенствовать общество в направлении полного слияния индивидуумов в одного сверхиндивидуума. Но это порочный путь!

"Слава богу, - подумал я, - а то ведь получится какой-нибудь Солярис и кукуй потом!"

Вообще-то я ощущал, что веду себя пассивно. Надо было как-то противоречить.

- Ну почему же, - сказал я. - Взять и соединить всех людей прямыми связями. На уровне корки и подкорки. Чтобы не надо было языком шевелить. Все все про всех знают. Информация общая. Сознание - общее, а подсознание у каждого свое.

Он как-то странно на меня посмотрел и произнес глухо:

- Но ведь тогда это будет один индивидуум. Случись чего, а он - один! Пусть даже сверхразум, но один. Страшно...

- Правильно, страшно, - поддержал я, - но есть только два пути. Либо так, как сейчас. много, но дураки, либо сверхумный, но один.

- Вы ошибаетесь, - оказал он, и я поразился, насколько это прозвучало официально.

- Ну, тогда как-нибудь иначе.

- Чтобы и овцы были сыты, и волки серы?

Я невольно хихикнул.

- Сажу маслом не испортишь! Но все же хотелось бы уяснить вашу концепцию до конца.

- Вы даже не представляете, до какой степени наши желания схожи, - с некоторой иронией в голосе сказал он. - Не все, увы, можно сформулировать явно... Вы смотрите на картину Айвазовского "Девятый вал". Какова его концепция?.. Да там же бездна!

- Но все же кое-что удается извлечь, - уж не знаю, возразил или подтвердил я.

- Кое-что, - буркнул он. - Вы знаете, что такое факториал?

- Восклицательный знак.

- Вот именно! На планете, вернее, в системе около десяти миллиардов людей. И каждый - индивидуум. Но, тем не менее, нам катастрофически не хватает индивидуальностей. Сиречь, талантов, точек зрения, концепций, идей. Разных, понимаете, всяких. Просто смех - всего десять миллиардов! А надо больше, много больше. Иначе Вселенная нас сожрет - у нее факторов достаточно. Мы не выдержим ее естественного отбора. Не успеем. Или не сообразим вовремя. Или переборщим, и никто не остановит. Надо больше!

- Надо, а как?

- Вопрос!.. Есть "эн" равное десяти миллиардам. Больше нет. А надо больше. Гораздо больше. На несколько порядков. Ставим восклицательный знак! Это "эн" факториал!

- И что, тогда хватит?

- Нет вопросов! Десять миллиардов факториал - это больше, чем число атомов во Вселенной. Хватит с запасом.

- Ну да! - не поверил я.

- Число атомов во Вселенной порядка десять в семьдесят девятой. Это существенно меньше. Даже и говорить не о чем!

- Хорошо, - сказал я торжественно. Стало быть, хватит. Осталась мелочь: надо поставить этот восклицательный знак. Как же это сделать?

- Очень просто, - спокойно оказал он. - Надо обеспечить возможность любой группе людей из этих десяти миллиардов объединиться в одну личность. Причем, желательно, не навсегда. На любое наперед заданное время.

Я опешил. Он, видимо, уловил мою растерянность и улыбнулся.

- Мысль дерзкая, не правда ли? И, если уж говорить честно, понять ее до конца сложно было даже автору.

- Автор - вы? - немедленно отреагировал я.

- Нет... - он поморщился. - К этой мысли надо просто привыкнуть. В науке так всегда. И к принципу относительности Эйнштейна привыкали, и к квантовой механике, и к этим кваркам. Теперь вот к возможности передвижения в нульпространстве. Я постараюсь облегчить вам привыкание. Вот смотрите. Пусть есть дело, проблема или нечто, что нужно преодолеть. Как действует человечество? Оно создает коллектив, или несколько, которые и решают проблему. В каком случае коллектив действует наиболее успешно?

- Ну, в том случае, если... Если все там у них нормально. Есть лидер, нормальный психологический климат.

- Все не то! Коллектив работает нормально, если состоит из единомышленников. Не просто из специалистов, друзей или ярких личностей, а именно из единомышленников. Единство цели - вот главное. Единство подхода, взаимопонимание.

- Да, пожалуй, - согласился я.

- Это тот самый факториал, который стократ увеличивает интеллектуальный потенциал творческой группы, - сказал он с жаром, - Но нам нужен предел. Это как раз тот случай, когда коллектив становится как бы отдельной личностью. Обратитесь к истории - тому есть масса примеров... Но концепция идет еще дальше. Мы хотим обеспечить полное слияние личностей любой группы людей и обеспечить ей единый материальный носитель, тело, или, если хотите, плоть.

Я поежился.

Мне на секунду представилось существо о трех головах, но с одним туловищем.

- Знаете, - сказал я, - ваша идея заманчива, но как-то не очень вдохновляет. Дракон о трех головах.

- Что? - он вздрогнул. - Какой дракон?

- Монстрового типа. Из сказок.

- Глупости. При чем тут три головы? Голова должна быть одна!

- Все равно. А вдруг это сверхразумное существо окажется злодеем?

- В каком смысле?

- Ну.., затеет что-нибудь против человечества. Возмечтает стать властелином Вселенной.

Он рассмеялся.

- В истории известны подобные случаи. Наполеон, Гитлер, Александр Македонский... Чем это кончилось - тоже известно.

- То были нормальные люди. А это - сверхинтеллект.

- По-вашему, Гитлер был нормальным человеком?

- Во всяком случае не сверхгениальным.

- М-м-да... Вы забываете о двух вещах. Первое: сейчас речь идет всего лишь о робких экспериментах. И второе: это существо, вернее, синтез личностей, должно существовать лишь ограниченное время - до тех пор, пока не выполнит свою задачу. Сразу после этого оно должно... хм, умереть, исчезнуть.

- А если оно не пожелает исчезать?

- Надо, чтобы пожелало. И оно пожелает.

- Вы говорите так, как будто уже попробовали его сделать...

- Я знаю, что говорю.

Сказано было так веско, что у меня отпала охота противоречить, Он это заметил и сделал этакий неопределенный жест рукой, как будто хотел заставить меня выдвигать еще какие-то контрдоводы. Я, однако, молчал.

- Хорошо, я постараюсь вам объяснить, почему это так... Человеческий организм состоит из клеток. Клетка - это база. Каждая клетка, в принципе, хранит информацию об организме в целом. Зачем?

- Черт его знает, зачем, - я искренне развел руками.

- Очень просто. Каждая клетка должна уметь синтезировать вещества, нужные организму, и только их. Белки... и прочее. Она обеспечивает единство внутренней среды организма и должна обладать всей информацией об этой среде. Клетки универсальны, но, объединяясь, составляют внутренние органы - структуры функционально строго ограниченные. Главная их особенность заключается в том, что они не способны размножаться. Отдельное от всего организма существование органа - это нонсенс, глупость, бессмыслица! Какая может быть иная цель у почки, кроме исправного очищения крови? Зато она специализирована и выполняет свою задачу оптимальным образом. Почка не может желать смерти организма, ибо тогда она обречена. Так вот, в нашем случае, клетки это люди, организм - человечество, а органы - вот это самое...

- Но ведь вначале речь шла о совершенствовании человека, о его замене другим, более совершенным существом, не так ли?

- Да? - удивился он, - Об этом шла речь?

Я пожал плечами.

- Ну, значит мы с вами в пылу полемики не туда заехали! А впрочем... Речь ведь шла о перспективе в миллиарды лет, - он улыбнулся. - В такой перспективе, пожалуй, ваши вопросы резонны.

- Позвольте, вы хотите оказать, что эта идея может быть реализована уже сейчас?!

- В принципе это реально... Я даже полагаю, что это было уже сделано и не однажды. Вы, например, не находите, что Леонардо да Винчи был уж слишком разносторонней личностью? Живопись, инженерное дело, фортификация... А тот же Аристотель?.. И вообще, раньше ученые как-то имели обыкновения быть энциклопедистами, а теперь все больше имеют обыкновение становиться узкими специалистами. Раньше были научные школы - теперь же имеют место научные подразделения. М-м-да...

- Все же хотелось бы подробнее... Существуют технические возможности... Я не очень понимаю, где взять это самое тело! И как туда поместить несколько сознаний?

- С телом проблем нет - оно есть у каждого, У вас, например, у меня...

Он критическим взором окинул мою фигуру. Я поежился.

- И что, можно вас... в меня?.. А меня куда девать?

- Вот именно!

- А вы во мне поместитесь? Извините, конечно, за глупый вопрос...

Он хмыкнул.

- Есть вполне научные основания утверждать, что вы задействуете свой мозг примерно на полпроцента. Так что теоретически возможно подсадить к вам еще сотню- другую личностей. Другой вопрос, что они могут оказаться несовместимыми и не пожелают сливаться в одну сверхличность. И третий вопрос: насколько это приемлемо с морально-этической точки зрения. Ведь после пересадки вы, как таковой, перестаете существовать.

- А они? - робко поинтересовался я.

- С ними нет проблем - у них свои тела.

- Да-а, - протянул я. - Забавно... А как это делается?

- Разве я сказал, что это делается?

- Но вы говорите так уверенно, словно...

- Словно уже побывал в чьей-то шкуре?

Я сделал протестующий жест рукой.

- Видите ли, - сказал он задумчиво, - мне представляется, что вы как-то односторонне воспринимаете идеи, которые я пытаюсь вам изложить. Вы, например, немедленно принялись искать некую опасность для всего человечества, причем как раз с той стороны, с которой она ему вовсе не грозит. Вот получится сверхразум и вот он ка-ак пожелает чего-нибудь такого.., этакого! Поверьте, все это ерунда. Возьмем нашу модель с мозгом, в который втиснули несколько личностей. С точки зрения переработки информации его возможности остались неизменными. Просто они начнут использоваться полнее. Но что мешало полнее использовать его изначально?

- Действительно! - сказал я, давая понять, что целиком и полностью настроился на волну его рассуждений.

- Как вы думаете?

Я пожал плечами. А в самом деле, что мешает, например, мне вдруг взять да и... Если уж на то пошло, то вряд ли мой мозг чем-то принципиально отличается от других ему подобных.

- Очень просто, - сказал он, - вам мешает, грубо говоря, ограниченность вашего жизненного опыта. Скажу больше: то, что называется интеллектом, это потенциальная возможность биологического или технического объекта перерабатывать информацию, то, что называется личностью - это реальный объем накопленной и переработанной информации. Сюда же включается и способность получать информацию из окружающей среды и внутренние информационные запасы - память, и способность направить переработанную информацию в нужный канал и порядок ее расположения на полках и, наконец, наличие в распоряжении объекта адекватной модели внешнего мира, что, по сути, и есть жизненный опыт. Поверьте, сумасшедший не потому сумасшедший, что не может перерабатывать информацию, а потому, что его модель внешнего мира совершенно не адекватна настоящему... Вы понимаете, о чем речь?

- М-да, - сказал я, - есть над чем поразмыслить.

- Так вот, - продолжил он, - разговор идет как раз о том, чтобы объединить жизненный опыт, то есть модели внешнего мира произвольного числа индивидуумов. Замечу - органически! Не просто, соединить, понимаете? А это возможно только в рамках одной личности. Собственно, это почти синонимы. Личность - нечто цельное, органичное, единое. Представьте, если на один экран проецируются два изображения. Что получится? Каша! Кстати, психологам, известны случаи, когда один человек жил двумя совершенно разными жизнями. Два сознания в нем функционировали, так сказать, в режиме разделения времени. Но это совсем не то. И еще: известно, что два полушария мозга функционально разделены. Фактически, у каждого человека два мозга. Вспомните хотя бы того же Луи Пастера, который обходился одним полушарием. Но ведь вы не ощущаете, что в вас сидят два индивидуума?

- Иногда ощущаю. Причем тот второй - весьма неприятный тип: желчный и брюзгливый, - пошутил я.

Шеффилд, между тем, отнесся к моей "шутке" весьма серьезно.

- Знаете, вы сейчас ухватили главное звено. Личность это явление цельное и, в то же время, противоречивое. Согласитесь - без внутренних противоречий как-то затруднительно представить себе развитие личности.

- Диалектика, - сказал я вздыхая.

- Очень может статься... Вы знаете, что такое интерференция?

- Нет, - сказал я. - Вернее, так, догадываюсь.

- А что такое голография?

- Смутно. Кажется, стереовизор устроен на этом принципе.

- Да, кажется, так. Но дело не в этом. Голография позволяет на одной фотоматрице записать несколько полноценных картинок. И позже их воспроизвести с помощью, скажем, лазера, Так вот, мозг в известном смысле можно считать подобным фотоматрице. Он позволяет, в известном смысле, записать на себя несколько личностей, а потом их воспроизвести? Но это, разумеется, только грубая аналогия.

- Я понимаю, - произнес я многозначительно.

- Этот ваш желчный двойник не очень вам мешает?

- Как вам сказать... Иногда просто житья не дает. Особенно, когда не высплюсь.

- Хотите от него избавиться?

- Да... То есть, нет, - сказал я поспешно.

Я представил себя в кресле под колпаком - стало как-то не очень уютно.

- Что ж, очень жаль. Это было бы тоже интересно... Хотя вряд ли возможно. Вы, наверное, догадываетесь, то он, этот двойник, не что иное, как вы сами. Поэтому вас очень трудно от него избавить. А было бы в высшей степени полезно попробовать.

- Полезно? Полезно для кого?

- Для науки, например.

- Хм...

- Вам этого мало? Тогда для человечества, для цивилизации. Что есть человек? Что есть личность? Может ли она быть разделена на какие-то структурные единицы?.. На какие?.. Как это выяснить?..

Шеффилд каждый раз делал паузу, надеясь, видимо, что я подхвачу его мысль. Я же никак не мог понять, куда он клонит, и он продолжил за меня.

- Вероятно, мы должны действовать как скульптор, отсекая от личности все лишнее до тех пор, пока в какой-то момент не обнаружим, что вот, ее больше нет!

- Вы думаете, что это произойдет скачком? А может быть при отсечениях личность будет меняться плавно, и мы так и не сможем определенно сказать, после какого удара молотка она перестала существовать?

- Да, да, - Шеффилд покивал, - Конечно, вы правы. И на какой-то стадии мы должны получить полного идиота... Человек - самый сложный объект из всех, известных науке. И, увы, наиболее малоисследованный. Так уж исторически сложилось, что человек, его личность очень нечасто попадали в поле зрения науки. Тому была масса причин. Во-первых, человек венец природы, вершина божественного промысла. Как же можно изучать его душу, вложенную самим Господом! Во-вторых, человек - не подопытный кролик, и ставить над ним эксперименты антигуманно. А без эксперимента нет науки. Втретьих, очень сильная конкуренция со стороны гуманитарных дисциплин. "Человек - сфера искусства". А, как известно, "наука ищет истину - искусство ею располагает". И вот вам результат: медицина - наука, психология, психопатология, психофизиология - это нечто на грани искусства. Все качественно и очень редко - количественно. Кстати, вам известно, например, что второй параграф Всемирной Декларации запрещает любые эксперименты, допускающий воздействие на структуру личности человека?

Я сделал вид, что не совсем понимаю, о чем речь. Это возмутило Шеффилда несказанно.

- Вы что же, не имеете понятия о существовании Декларации? - поинтересовался он.

- Нет, конечно же, я знакомился с этим документом, но... Вы понимаете, структура личности - это для среднего человека нечто такое, что... не вполне...

Я очень старался, чтобы в моем голосе были слышны нотки растерянности, сожаления и почтения к людям, которым известна тайна данного термина. Это мне удалось. Шеффилд смягчился.

- Этот пункт - один из наибестолковейших во всей Декларации. Я пытался узнать, кто спровоцировал его появление, но увы... Теперь это вещь в себе, - сарказмом было пропитано каждое слово моего собеседника. - Появление этого пункта знаменует славную веху в истории человечества, которое не удосужилось до сих пор понять, из кого она состоит... Структура личности!.. Как будто известно, что личность имеет структуру, И что кому-то может прийти в голову на нее влиять. А как, позвольте вас опросить? Не знаете? Я вам окажу! Личность меняется непрерывно. Она эволюционирует. Любое взаимодействие личности с внешним миром изменяет ее структуру!

- Для чего же тогда этот запрет? - удивился я. - И потом, нельзя запретить что-либо целиком и полностью, такой запрет не может быть эффективным. Необходимо установить границу, начиная с которой это "нельзя" должно работать.

Шеффилд глянул на меня с уважением. Так, по крайней мере, мне показалось.

- Возможно, вы и сами не знаете, до какой степени правы.

"Ну, я-то, положим, знаю!" - подумал я несколько самонадеянно, И был наказан.

То, что сказал далее Шеффилд, явилось для меня откровением.

- Разумеется, наша беседа носила до сих пор несколько отвлеченный характер. Мы толковали о каком-то гипотетическом объединении личностей, о создании сверхличности и даже, может быть, в некоей весьма отдаленной перспективе, о новом типе разумного существа. Все это полезно и забавно. Но, возвращаясь с небес на землю, я хотел бы отметить некоторое очень интересное свойство нашей цивилизации. В контексте вашего последнего замечания. Обращали ли вы внимание на то, что с развитием этой цивилизации начинает катастрофически возрастать количество запретов? Нельзя то, нельзя се ничего нельзя! Что интересно, запреты носят прямой и категорический характер. В то же время раньше, насколько мне известно, прямо почти ничего не было запрещено, а только кое-что не поощрялось, и преградой служила мораль. Обратите внимание - мора-аль! Нечто эфемерное, расплывчатое, но как великолепно она регулировала общественные отношения!

- Вы хотите сказать, что отношения в обществе становятся все более и более аморальными? - спросил я осторожно.

- Нет, этого я утверждать не берусь. Я утверждаю, что они становятся все более и более формальными. И, следовательно, я немедленно начинаю утверждать, что формальными же становятся связи между отдельными индивидуумами. А это признак того, что наше общество начинает медленно, но верно двигаться к распаду. Кстати, обюрокрачивание общественных структур - иной признак, но природа его та же. Там, где утрачиваются живые связи, чтобы сохранить структуру, продлить ее век, устанавливают отношения формализованные... По-моему, я уже все сказал, что хотел. Во всяком случае, достаточно.

Шеффилд замолчал.

Я понял, что аудиенция подходит к концу, поблагодарил за приятную и в высшей степени плодотворную беседу, посетовал, на то, что отнял слишком много времени. На это Шеффилд как-то по-особенному хитро усмехнулся и сказал: "Заходите еще, если появится желание поболтать".

"Непременно!" - ответил я и удалился, открыв задом дверь его кабинета.

При этом я совместил процесс открывания двери с процессом отвешивания поклонов. Кстати, рекомендую - очень удобно. Если, конечно, двери открываются наружу. Что, в свою очередь, очень удобно, если часто приходится выставлять посетителей.

В кабинетах больших начальников двери должны открываться только наружу!

Глава 6

У Спиридонова дверь кабинета открывалась вовнутрь. Создавалось впечатление, что он так и сидел на своем месте с тех пор, как мы расстались двое суток назад.

- Можно? - поинтересовался я, закрывая эту дверь изнутри. Спиридонов сморщился и посмотрел на меня глазами ангела, уволенного из рая без права ношения крыльев.

- Что? - спросил я.

Он молча показал пальцем на свою щеку.

- Зуб?

Он помотал головой.

- А что?

- Язык прикусил. Опух, зараза. Болит - мочи нет!

- Так прими таблетку.

- А какую надо? И где я ее тебе возьму?

- Ну, ты, Василий Васильевич, прямо как дитя малое. Вон же аптечка стоит на шкафу в соседней комнате!

- Сам видишь - никого нет, - рассердился Спиридонов, - а мне из кабинета выйти нельзя.

- Почему?

- Сан не позволяет... Все разбежались кто куда, должен же кто-то сидеть на связи!

- Так в соседней же комнате, Василий Васильевич, а? сказал я, пряча улыбку в усах, которых у меня не было. Иначе говоря, лукаво.

- Отстань! Чего тебе надо?.. Ну не знаю я, какую таблетку пить, не знаю! Понял? И иди отсюда, пока цел! - взорвался он.

Я взял стул, поставил его возле стола, сел напротив и изобразил на лице скуку.

Скажу честно: мне сорок лет, но когда я общаюсь со Спиридоновым, постоянно хочется озорничать. Стояли бы чернила на столе, так я бы их выпил. Или, например, лежала бы скатерть, так бы и сдернул. Примерно то же самое я замечал и за другими. Чем был обусловлен этот синдром, объяснить совершенно невозможно. И тем не менее.

- Ну, - сказал Спиридонов, продолжая морщить лоб и кривить рот, - чего сидишь? Давай рассказывай, нечего тут сидеть.

- Так принести таблетку?

- Неси, - сдался он. - И воды неси. Без воды они у меня в горле застревают... Слушай, Гиря, сейчас, говорят, таблетки уже пить нельзя. Мол, химия и все такое. Как думаешь?

- Это было в прошлом веке. Сейчас уже можно.

Я принес таблетку и заставил Спиридонова ее проглотить без воды. Потом отдельно принес воды и заставил выпить. Все это вместе взятое, вкупе с его гримасами и стенаниями, доставило мне такое же удовольствие, как цирковой номер с клоунами.

Спиридонов, проглотив таблетку, затих и начал как бы прислушиваться, что у него делается внутри. Потом склонил голову набок и выпятил челюсть. Потом закатил глаза и, наконец, задрав указующий перст, изрек:

- Подействовало.

- Не болит?

- Как корова языков слизнула! Вот черти, из чего они их делают?.. Я три часа сидел, мучился - хоть на стенку лезь, а тут - надо же... Ладно, давай не сиди, рассказывай.

Я выложил все, что почерпнул из беседы с Шеффилдом.

Спиридонов не перебивал, но поддакивал и время от времени цокал языком, словно бы говоря, мол, это же надо до чего додумались. Ну и ну!

- Ты все рассказал? - спросил он, когда я замолчал.

- Вроде... Все.

- Так-так... Смотри, какой интересный Шеффилд нам попался. Прямо настоящий... А что, вот, скажем, тебя в меня запихать, так мы, глядишь, вдвое умней станем. А Сюняева добавить - цены нам не будет! Мы всю их банду живо на чистую воду выведем, а? Как считаешь?

- Даю за них один шанс против тысячи.

- Но они-то тоже не сидят сложа руки. Если этого Шеффилда засунуть в Калуцу - от него спасу не будет!.. Но какие перспективы, а? Моя бы воля, я этого Шеффилда бы взял за шкирку и заставил работать, как следует. А то сидит, понимаешь, лясы точит с кем попало!.. Скажу тебе прямо, Гиря, если голованы начинают политиковать - худо дело. Это значит, что мы ни черта не делаем. Что-то у нас не то и не так. Ты ведь знаешь, что больше всего они любят работать мозгами - их медом не корми, а дай что-нибудь обдумать или обмозговать. Теорию, там, выдумать, или еще что почище. Знаю я их как облупленных! А тут, ты смотри, все побросали и политикуют. Это что значит, Гиря?

- Что-то не то у них, шеф.

- Это, Гиря, значит - во! - Спиридонов приставил ребро ладони к горлу. - Край, понял? Ведь Шеффилд этот, он тебе вроде фантастику рассказывал, а на самом деле внушал, что научная разработка данных идей подошла к такой стадии, когда нужно проводить широкомасштабные эксперименты. Видишь ли, в чем дело, я так думаю, что им, то есть, по крайней мере, Шеффилду, не хватает пищи для ума. Он теоретик, а теоретики питаются экспериментальными фактами только тогда, когда теории не выдумываются... Общая картина такова: их загнали в угол, и обрезают тематику, но они вывернулись и преступили какую-то грань. Им казалось, что это вызовет взрыв, шум на самом высоком уровне, но некие силы спустили все на тормозах... Я вижу, что все, кто оказался в орбите этого дела, чего-то боятся, а чего - никак не могу понять!.. Я тебе сейчас расскажу, с кем имел дело, пока ты там Шеффилда пас. Ум хорошо, а два - лучше... У меня самого в голове все это не укладывается... Кофе хочешь?

Я отрицательно помотал головой.

- А чай?

- Нет.

У меня твердое правило: прежде, чем иду к начальству на доклад, плотно обедаю. Или ужинаю - в зависимости от времени суток. А Спиридонов, судя по всему, не обедал, поскольку язык прикусил, значит, с одной стороны, ему чай пить вредно, а с другой - пусть не расслабляется.

Он меня, однако, тут же раскусил:

- Вот ведь какой ты, Гиря, вредный... Смерти моей хочешь!? Не выйдет! У меня, если желаешь знать, целый нижний ящик ирисок, так что плевать я хотел...

Он действительно выгреб из ящика пригоршню ирисок и высыпал перед собой на стол. Барственным жестом пододвинул мне одну, сам же своими огромными ручищами принялся неумело сдирать обертку о другой, а закончив, торжественно положил ее в рот.

- Так-то!.. И вот, значит, сижу я здесь с утра, всех, как положено, разогнал, а тут вдруг, откуда ни возьмись, заходит ко мне прямо в кабинет.., кто бы ты думал?

- Генеральный секретарь ООН, - брякнул я, засовывая в рот дар Спиридонова.

- Почти. Является сам Кузьмицкий, лично. Величественный, как.., как Наполеон при Ватерлоо! И на челе его высоком отражаются думы. Суров и озабочен, "Здравствуйте, - говорит, - товарищ Спиридонов, надеюсь, не помешал?" "Отнюдь, говорю, - товарищ Кузьмицкий, и даже, напротив того, рад вас видеть". Предложил сесть, он уселся и давай разводить канитель. Мол, то да се. Перевозки, мол, космические трассы, и все такое прочее. Очень сложные условия и серьезные усилия по преодолению... План поставок под угрозой срыва. Мы, мол, в Исполкоме акцентируем внимание, но не встречаем понимания. И нужны ассигнования...

Я сижу - ничего понять не могу! Что, думаю, ты крутишь-вертишь, старый хрен? Чего тебе от меня-то надо? И говорю:

"Да, - говорю, - Игорь Владимирович, я вас очень хорошо понимаю? К сожалению, в Исполкоме мы не всегда встречаем понимание и вынуждены порой решать задачи, изыскивая собственные резервы. А они небеспредельны!"

" Верно, - говорит он, - но мало того, существуют определенные, прямо скажем, не очень здоровые элементы, имеющие некоторое влияние и в Исполкоме, и в контролирующих органах, которые намеренно суют нам палки в колеса, стараются всячески дискредитировать деятельность нашего управления. Они словно бы не понимают, или, попросту не хотят понять, что освоению Солнечной системы у человечества нет альтернативы. Возбуждают общественное мнение по ничтожному поводу, подозревая в любом происшествии на космических трассах злой умысел и тому подобный вздор... Вот и теперь, насколько мне известно, вы ведете расследование катастрофы на "Вавилове?"

Я, конечно, тут же насторожился.

"Да, - говорю, - проводим служебное расследование."

"А на какой предмет?" - спрашивает он, всем своим видом показывая, что его это совершенно не интересует, но раз уж об этом зашел разговор, то...

"На предмет выявления элементов преступной халатности или нарушения правил проведения транспортных операций", - говорю я небрежно.

"Вот видите, - говорит он, - а, казалось бы, ну в чем дело? Работала комиссия, дала подробное заключение..."

"Так ведь жертвы", - говорю я"

"Разумеется... Я все понимаю... Люди - не пустяк. Но ведь тех, кто погиб, обратно не вернешь. А живым от этого легче не станет. Люди нервничают, перестраховываются... Разве это поможет делу? Я ни в коей мере не пытаюсь предопределить ход расследования и оказать давление на следственные органы, но..."

И тут он давай все это крутить по второму разу. А в конце поднимается и говорит:

"Надеюсь, - говорит, - что вы, по возможности, ускорите процесс расследования и постараетесь избежать включения в его орбиту лиц, не имеющих прямого отношения к аварии. Тем более, надеюсь, что все ваши выводы и заключения будут, прежде всего, согласовываться с руководством Управления, а уж потом становиться достоянием гласности".

- Это же прямое давление на органы дознания! - не выдержал я. - По-моему, товарищ Кузьмицкий злоупотребил своим служебным положением.

- Х-хе!.. Это мне он товарищ, а тебе, брат, - алтайский волк... При чем тут служебное положение? - Спиридонов махнул рукой. - Если бы он это тебе сказал, а то мне...

- Не вижу разницы.

- Ты ведешь следствие. Собственно, я тебе даже не указ, пока не напишешь заключение. Не цепляйся к мелочам... Лучше обрати внимание, чего хочет и чего не хочет алтайский волк Кузьмицкий. Он хочет ускорить расследование и не хочет иметь дела с лицами, не имеющими прямого отношения к происшествию, понял?

- Плохо.

Я действительно плохо понял, что имеет ввиду Спиридонов.

- Экий ты, право, какой.., - Спиридонов поерзал на стуле, - Кузьмицкий намекает, что если мы от расследования аварии перейдем к расследованию всех этих дел земных... Всех вот этих Шеффилдов и тому подобных нарушителей второго параграфа... Понял? Мы превысим... То есть нас никто не уполномочивал, понял? И они на нас кого-нибудь назюкают.

- Кто - они?

- Они - это они. - Спиридонов выпучил глаза и уставился на меня. - Ты что, мальчик? Они, в данном случае, это все, кто не мы.

- Хорошо, а кто мы?

- Мы - это... Черт бы тебя побрал!.. Мы - это я и ты. И ты должен быть готов к тому, что мы - это будешь ты лично, Потому что меня могут... Да мало ли что со мной могут сделать!

- Убрать! - сказал я зловеще.

- Ду-ура, - Спиридонов постучал костяшками пальцев по столу. - Уже почти полвека прожил, а все норовишь в детектив поиграть. Слушай, ведь раньше в сорок к пенсии готовились, а теперь еле успевают в людей превратиться, как ты думаешь, почему?

- Потому, Василий Васильевич, что средняя продолжительность жизни возросла до сотни лет. Медленно взрослеем. А кроме того, если везде сидят старикашки и все решения принимают самолично, то у очередного поколения возникает синдром инфантильности. Оно фиксируется на этапе юношеских дерзаний.

- Ага-а... Ясно. Значит, нас пора на смену?

- Ну что вы, Василий Васильевич, вас лично это совершенно не касается. Вы ведь молоды душой, не так ли? - пропел я самым елейным голосом.

- Ладно, - Спиридонов посерьезнел. - Значит, ты меня понял? Тебе надлежит быть готову ковырять это дело до тех пор, пока... До полной победы мировой революции, как говорил мой прапрадед.

- Ясно, - произнес я, - А кого они могут на нас назюкать?

- Назюкать?

- Вы ведь сами сказали, что они могут.

- Прямо так и оказал: "назюкать"? - изумился Спиридонов.

- Ну, - подтвердил я.

Спиридонов покрутил головой, почесал кончик носа, покивал.

- Ай да я... Я, собственно, имел ввиду Департамент Общественной Безопасности Исполкома. Если в деле обнаружится какой-нибудь, пусть даже микроскопический криминал, до или после полета "Вавилова", здесь, на Земле, то формально они имеют полное право требовать передачи всех материалов дела в их распоряжение, что дает повод нашему начальству приостановить следствие до выяснения.

- Ну уж! - возразил я.

- Слушай, чего я тебе говорю!.. Прикажут лететь на Марс или еще куда подальше - и полетишь как миленький. Дисциплину еще пока никто не отменял... Ладно, будет дыня - будем резать, а пока нас никто не трогает... Да, я ведь так и не дорассказал. Только Кузмицкий ушел - видеофон брякает. Включаюсь - Пауэлл!.. Знаешь Чарльза Пауэлла?

Никакого Пауэлла, а тем более Чарльза я не знал и мотнул головой.

- Ты не знаешь good boy Чарли? - изумился Спиридонов. Да это же мой лучший друг! Неужели не знаешь?

- Увы, - сказал я.

- С твоей стороны это просто свинство. Мой друг и наш коллега сэр Пауэлл - лучший из известных мне специалистов по, так сказать, делам земным.

- А-а-а, конечно-конечно! - якобы вспомнил я. - И что он?

- Да так, знаешь ли, покалякали о пенсии, то да се... Заелся ты, Гиря, заелся и обнаглел. Пользуешься моим хорошим к тебе отношением и наглеешь на глазах. Пауэлла ты не знаешь, хотя он заместитель главы Департамента Общественной Безопасности, то есть лицо, которому ты подотчетен по делам на нашей старушке Земле.

- Так это тот самый Пауэлл?!

- Я не знаю, может быть, у тебя еще имеется, у меня он один, - на лбу у Спиридонова обозначилась скорбная складка. - Но его вполне достаточно, чтобы прикрыть эту лавочку.

- Что прикрыть? Расследование?

- Расследование он прикрыть не может. Но он запросто может взять в оборот всех этих шеффилдистов. И мы будем ходить кругами вокруг, не имея возможности получать информацию.

Я только теперь начал понимать, о чем толкует Спиридонов.

- В деле есть криминал?

- Откуда я знаю! - Спиридонов сгреб все конфеты со стола и бросил их в ящик стола. - Ясно одно: кому-то очень хочется, чтобы он отыскался. И он, кажется, отыскался. Погибла жена Свеаборга.

- Где?

- Здесь, на Земле.

- Авария?

- Да, но очень похоже на самоубийство. Машина скатилась по склону холма и перевернулась. Чарли сказал, что случайно это произойти не могло. Она сознательно направила машину по склону.

- А в чем же, собственно, криминал?

- В доведении до самоубийства.

- Кто подозреваемый?

- Уве Свеаборг.

У меня даже челюсть отпала.

- Но, Василий Васильевич, Свеборг на Марсе! И он, как вы сообщили:

- Да-да... Но!.. - Спиридонов поднял палец. - Он недавно посетил свою жену.

Слово "посетил" Спиридонов употребил с некоторым сомнением, видимо, не найдя более подходящей лексемы. У него самого жены не было, хотя был сын, то есть когда-то и он был женат.

Честно говоря, я никогда не мог вообразить Спиридонова женатым.

- Ты меня слушаешь? - поинтересовался Спиридонов. - Или ворон считаешь?

- Да, разумеется, - я очнулся.

- Ну так вот, сэр Пауэлл мне официально сообщил, что начато следствие. Я, в свою очередь, сообщил, что Уве Свеаборг, по нашим сведениям, не может фигурировать в качестве подследственного.

- Он был в курсе? - быстро спросил я.

- Нет. Он был удивлен. Я рассказал о марсианских делах, а потом... Потом он немножко помялся и сказал так: "Послушай, Вася, мы с тобой старые волки и нас не проведешь, но что-то я в последнее время начинаю запутываться в этой паскудной каше из политики и всех этих идиотских бумажек, черт бы их побрал! Если мы еще друзья, то объясни мне, Бога ради, отчего я, очень большой начальник, должен лично курировать следствие по делу о гибели этой несчастной женщины? Что вообще происходит на нашей планете?"

- А что на ней происходит такого особенного? поинтересовался я.

- Да ничего особенного на ней не происходит, - успокоил меня Спиридонов, - все идет по плану. Как Господь замыслил, так все и идет.

- Вы это сказали сэру Пауэллу?

- Обязательно. Я ему сказал, что просто мы с ним старые хрычи, выжившие из ума.

- А он?

- Он согласился. Он сказал, что нам пора в крематорий. "Мы, - сказал он, - все запутали и вместо того, чтобы думать, порождаем бумажки. Мы расплодили учреждения, канцелярии, комитеты и советы. Мы добились своего - создали на Земле практически единое государство, и оно начало давить все живое и мало-мальски мыслящее". Вот тут я насторожился. "Чарли, дружище, - сказал я ему, - ты, конечно, прав, и крематорий нас ждет - не дождется, но давай уж тогда прекратим самобичевание и займемся делом". Он сразу начал хитро улыбаться. А я его улыбки еще с тех пор помню, когда мы вместе трясли наркомафию. "Да, - сказал он, - тебя не проведешь. Как дела с расследованием "Вавилова"? "Работаем", - говорю. "Что-нибудь прояснилось?" - спрашивает. "Есть кое-что, отвечаю, но это не телефонный разговор". "Ага, говорит, понятно". И предлагает встретиться. "В частном порядке, говорю, встретимся не скоро. А для официальной встречи нужен повод". "Ну, говорит, давай я устрою у вас обыск". Чего захотел! "Нет, говорю, нужна санкция Генерального, а я не дам согласия". "Палки в колеса суешь, говорит, мешаешь следствию...". Ну, мы еще немного так покалякали, в легком таком жанре, а потом он поскучнел и говорит, что у него в деле есть показания некоторой дамы, подтверждаемые запиской самой потерпевшей. Суть такова, что незадолго до катастрофы Свеаборг неожиданно явился к жене и тут выяснилось, что это вовсе не Свеаборг, а неизвестно кто, хотя снаружи чистый Свеаборг, Тебе понятно?

- Понятно, - сказал я. - А кто же он был внутри?

- Именно это я и спросил у Чарли. Он ответил, что это, по мнению покойной, был сам сатана!.. Что уставился? Вытри слюни и шевели мозгами!

- Так, - сказал я, пытаясь имитировать процесс мышления, - Сатана - это понятно... У нее не было психических отклонений?

- Ду-ура, - сказал Спиридонов укоризненно" - Что ты плетешь?! Марта Свеаборг, по сведениям Чарли, всегда была очень спокойной и уравновешенной женщиной. Она преподавала в младших классах колледжа - неужели ты думаешь, что в школе стали бы держать учителя с психическими отклонениями?

- Но я этого не знал!

- Теперь знай. Еще что-нибудь сморозишь, в этом духе, выгоню с треском! В общем, так, займись этим делом. Нужно попытаться понять, кто именно явился Марте Свеаборг? Я думаю, это...

- Один из членов экипажа "Вавилова"! - догадался я.

- Вот теперь молодец, - похвалил Спиридонов.

- А сэр Чарльз?

- Что - сэр Чарльз? А-а... Нет, со стороны его ведомства препятствий не будет. Я с ним таки встречусь - все же старый приятель... Может, что-нибудь посоветует, а то, глядишь, и пособит... Ну, чего расселся, давай, иди, не сиди. Сегодня думай, а завтра с утра брякни - я уточню, что там со Свеаборгом, может, все же пронесло... Все, иди отсюда - у меня секретные переговоры начинаются!

Я вышел из кабинета и отправился домой, на ходу пытаясь исполнять указание шефа, то есть думать.

Глава 7

Не могу сказать, что мне понравилась Швеция. До настоящего момента я там не бывал, а этот маленький городишко на севере - Арвидсьяур - впечатления не произвел. Старинные дома, степенные жители, тишина, покой. Множество ухоженных кладбищ. Масса церквей и прихожан... Здесь, в этом городке, не существовало никакой Солнечной системы, никакого ГУКа и никакого космоса. Здесь вообще не существовало никаких мировых проблем! Я в этом городке был так же неуместен, как пастор в коридорах нашего управления.

В местном отделении полиции мне любезно предоставили возможность ознакомиться с материалами дела. Сомнений оно не вызывало - самоубийство. Случай достаточно редкий вообще, а здесь просто небывалый. Марта Свеаборг - женщина средних лет, спокойная и уравновешенная - пользовалась всеобщим уважением, ибо занималась святым (с точки зрения префекта, да, впрочем, и моей) делом: воспитывала детей. Мужа ее знали немногие - он был не местный. Приезжал редко. Об их отношениях мало что было известно. Последний раз Уве Свеаборг появился в Арвидсьяуре четыре недели назад.

Что произошло между супругами Свеаборг, не знал никто. Однако сразу после его убытия Марта взяла отпуск и перестала появляться, как говорят в России, на людях. Я встретился с соседкой и близкой подругой покойной - учительницей того же колледжа Эйхе Лундстрем. Она мне рассказала, что после отъезда мужа Марта... В общем, с ней что-то случилось. А когда госпожа Лундстрем две недели назад пришла к ней в гости и нечаянно спросила, почему муж так скоро уехал. Марта сильно нервничала и ответила, что это был не ее муж.

"А кто же это был?" - спросил я у госпожи Лундстрем. Она ответила, что не знает. "Вы его сами видели?". "Да", ответила она. "Он был похож на Уве Свеаборга?" "Это был он". Тогда я поинтересовался, верит ли госпожа Лундстрем в Бога. Она ответила, что нет, не верит. "А вы говорили комунибудь, что, извините за глупый вопрос, вместо Уве Свеаборга явился сам сатана?" Она грустно покачала головой и сказала, что да, говорила, но это было еще до того, как Марта покончила с собой, и сказано было в шутку. Теперь она, конечно, сожалеет об этом. Но дело в том, что именно так выразилась сама Марта, когда госпожа Лундстрем попыталась выяснить, кто же к ней приезжал.

Что касается предсмертной записки Марты Свеаборг, якобы оставленной где-то, то это была не записка, а недописанное письмо сестре Уве Свеаборга - его нашли в доме. Я снял с письма копию - разумеется, с позволения префекта. Смысл этого письма... В общем, если исключить детали и переживания несчастной женщины, он сводился к следующему. Марта Свеаборг очень любила своего мужа и ждала его приезда. Она знала, что Уве попал в катастрофу, и не понимала, почему, когда курс лечения был закончен, он не приехал сразу, а улетел на Марс. Когда же он, наконец, приехал, она поняла, что этот человек не ее Уве. Он даже по-шведски не мог толком говорить. Сначала она решила, что это - следствие болезни. Но потом поняла, что он - просто другой человек. И сказала ему об этом. И этот человек признался, что он не Уве Свеаборг. А на вопрос о том, где же сам Уве и почему он так на него похож, ответил, что Уве больше нет... Еще в письме говорилось, что этот человек сильно переживал, он, якобы, обещал самому Уве приехать к его жене и рассказать что с ним произошло, но теперь, в силу некоторых обстоятельств, не может этого сделать. И просил его не винить...

Когда я вернулся в Караганду и явился на доклад к Спиридонову, его не оказалось на месте, и куда он подевался никто не знал. Из всей нашей компании в наличии был только Зураб Кикнадзе, который уже двое суток, как вернулся из командировки на Луну и теперь маялся от безделья.

- О! Петя, дорогой, - воскликнул он, - как я рад, что ты здесь! Можно тебя потрогать?

Я, разумеется, не посмел отказать.

Он потрогал и сказал с хорошо поставленным восточным акцентом.

- Послушай, никого нэт, всэ куда-то подевались. Одни привидэния бродят! Вах!, почему всэ ушли? Скажи, дарагой, ты нэ привидэние?

Я признался, что нет.

- Тогда ладно. Как дела?

- Дела, Зураб, круто поворачиваются. Куда Спиридонов подевался?

- Да, похоже, его шайтан забрал!

- Вряд ли - сказал я. - Во всяком случае, если он и решился, то скоро пожалеет о содеянном.

- Какие были указания?

- Никаких.

- А какие у тебя планы на сегодня?

- Ждать дальнейших указаний.

- Интересно то, что к вопросам планирования мы подходим совершенно одинаково, - констатировал Зураб.

- Тогда поедем ко мне, - предложил я, - посидим, кофейку попьем. Я тебя в курс дела введу - может быть, что посоветуешь, или мысли какие-нибудь появятся.

Мы прибыли ко мне домой как раз в тот момент, когда веселье уже шло на убыль. Оказывается, Вовка собрал однокашников по поводу окончания весенней сессии. Спиртное они успели попрятать, но я сказал, что по такому поводу можно. Третий курс - взрослые люди... Тогда эта гвардия, смущаясь и хихикая, начала вытягивать бутылки из разных углов и потайных карманов. К их чести, среди прочего сухого оказалась и бутылка коньяка. "Специально для тебя, папа", пояснил Вовка. "Очень кстати, - сказал я, - но в следующий раз уши оборву!"

Плохо быть демократом. Постоянно приходится откладывать воспитательные мероприятия.

Выпили за окончание сессии, потом за повышение среднего балла, потом еще за какие-то школьные дела. После этого гвардия потребовала рассказать какой-нибудь трагический и запутанный случай из космической жизни. Я рассказал один, Зураб - второй, на этом мы с ним закруглились и, поскольку дело явно шло к танцам до упаду, перешли в мой кабинет. А там я рассказал Зурабу третий запутанный случай из космической жизни. Зураб был совершенно не в курсе - он работал по другому делу и отсутствовал в отделе уже три месяца. Мой рассказ произвел на него впечатление.

- Надо закурить, - сказал он, - а так я ничего не понимаю.

- Ты же бросил, - удивился я.

- Я-то бросил, а организм не успел, - пояснил он. - Знай, свое требует.

- А как насчет железной воли истинного кавказца?

- Мы с ней договоримся. У тебя есть что-нибудь?

Я достал ритуальную пачку "обезжиренных" сигарет, которую держал специально для Зураба. Бросание курить стало у него скверной привычкой...

Он глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. И сказал глубокомысленно:

- Да, дело сложное. Но, по-моему, вы со Спиридоновым мудрите. Сплошные натяжки. И потом, ваша основная версия не выдерживает никакой критики. Я имею в виду научный аспект. Это даже не научная фантастика, а так - сонный бред. Поверь моему слову, в конце концов найдется какое-нибудь банальное объяснение случившегося.

- Полагаешь?

- Убежден.

- Хорошо, - сказал я, - факты ты знаешь все. Давай...

- Не-ет. Факты-то я знаю, но не из первых рук и поэтому не могу судить о степени их достоверности.

- Хорошо, тогда давай так: я буду экспертом по достоверности, выберу самые, на мой взгляд, вопиющие, а ты попробуй объяснить хотя бы каждый в отдельности.

- Попробуем.

- Попробуем! Факт первый: болезнь Сомова. Свидетели психиатры высшего класса. Что скажешь?

- Это просто неизвестная болезнь. Происхождение космическое. Возбудитель - за орбитой Марса.

- Пусть болезнь, - сказал я, - но факт налицо. Две личности в одном теле.

- Но не одновременно!

- А достаточно и по очереди. Версия не нуждается в одновременности.

- А-га... Хорошо... Куда окурок деть?..

- Съешь.

- Тогда я меняю позицию. Ничего такого нет. Все врачи сговорились и врут напропалую.

- Ну, знаешь... Тогда все становится еще сложнее. Существует ведь история болезни, а в ней видеозаписи бесед. Чего ради им сговариваться?

- Да бес их знает! - сказал Зураб.

- Ссылки на нечистую силу я отметаю. Еще возражения?.. Нет?.. Один ноль в пользу Спиридонова.

- Погоди, дай хоть подумать!

- Мне нужна твоя непредвзятость, а раздумий у меня и у самого полная голова... Факт второй. Уве Свеаборг.

- Это вообще не факт. Ни одного прямого доказательства.

- А жена, а письмо?

- Да мало ли, что ей померещилось. Не забывай, она испытала сильное нервное потрясение, ждала мужа, который попал в катастрофу и чуть концы не отдал.

- А где версия? Ее нет!

- Здесь в ней нет и нужды. Дальше.

- Хорошо, - я прикинул в уме. - Шеффилда ты, разумеется, отметаешь вместе с его теориями.

- Категорически. Старик выжил из ума и несет ахинею.

- Ну уж, извини, насчет ахинеи - перебор. Мне его идеи в чисто научном плане, показались весьма многообещающими.

- Пусть так, но Шеффилд не сообщил ни одного факта, подтверждающего вашу версию. А соображений и разного рода догадок я и сам тебе налью целое ведро.

- Ведро? - усомнился я.

- Подставляй, - сказал Зураб самоуверенно.

- Нет уж, факт третий. Суета в верхнем эшелоне ГУКа.

- Факт достойный внимания. Но, во-первых, в верхних эшелонах всегда суета. Быть начальником и не иметь рыло в пуху невозможно - это аксиома следственной практики. Скажу больше - не ошибается тот, кто ничего не делает. Но если ты начальник, твои ошибки ложатся на чашу особых весов, где есть стрелка и красная черта с надписью: "некомпетентность". И как только стрелка переходит черту, система, в которой служит начальник, пытается смешать его с грязью. Этого, естественно, стремятся не допустить. И особенно в тех случаях, когда ошибочное решение принято коллегиально. Это жизнь, Петя, и не надо мудрить.

- Но в чем заключалась ошибка в данном конкретном случае?

- С "Вавиловым"? Экспедиция оказалась несостоятельной. Как обычно. Слабое оснащение, плохой подбор кадров и некий элемент случайности привели к тому, что экспедиция не справилась с поставленной задачей.

- Ты говоришь банальности.

- Я говорю что думаю, и думаю, что говорю правду.

- Но ведь в том-то и фокус, что совершенно непонятно, с какой целью была снаряжена экспедиция! Ведь ты посмотри, кого они туда сунули. Из всей бандгруппы только один планетолог, да и то специалист по планетам Земной группы, а остальные - экипаж. Начальник экспедиции - Калуца - он же и повар. А задачи! Пункт первый: "уточнение параметров орбиты, суточного вращения и прецессии оси". Кто должен был уточнять? Калуца? Или Сомов?

- Сомов - он планетолог.

- А состав атмосферы и так далее?

- Сомов же.

- А спутники кто исследует?

- Опять Сомов.

- А пресловутые медико-биологические исследования?

- А это - Калуца.

- Но это же - смех в зале!

- И тем не менее, я повторяю: данный факт никак не связан с вашей версией.

- Ладно, - сдался я, - ты прав.

- Еще факты имеются?

- Да. Приемная дочь Сомова.

- А вот это серьезный довод, - Зураб задрал подбородок и устремил взор в потолок. - Дай-ка сигарету...

- А вот это несерьезно, - сказал я, - давай лучше по коньячку?

- Нэт, коняк нэ надо. Дашь сыгарэту - скажу мысль, нэ дашь - нэ скажу.

- Скажи, а я подумаю.

- Скажу, - Зураб достал из кармана свою пачку и закурил. - К этому факту можно придумать сотню объяснений. Но все они будут натяжкой. Потому что существуют вещи абсолютные и безусловные. У каждого человека только один отец и одна мать. Это не факт - это истина. И если Сомов - отец своей дочери, значит... Значит, он ей отец. То есть, это тот самый Сомов, который произвел ее на свет. Не физиологически, а, так сказать, духовно... Понимаешь, это такой факт, который нельзя подстроить. Нельзя обмануть человека, подсунув ему вместо отца кого-то другого...

Да, Зураб был прав. Этот факт надо было разрабатывать. Следовательно, Зураб молодец, а я - пентюх... Но это еще не поздно исправить.

- Ладно, Зурабчик, - сказал я, источая елей и патоку, бери всю пачку. Это меня Спиридонов сбил с панталыку.

- Вали все на Брута - его уже нет! - воскликнул Зураб. Кто ведет следствие - ты, или Спиридонов?

- Я, Зурабчик, я...

- Так и веди. Тебя ведь сам Спиридонов на это толкает.

- Ох, толкает, подлец!.. Все, шабаш! Следствие веду я. Давай прикинем ключевые моменты.

Мы взбодрились, я взял стило и через полчаса имел следующий перечень вопросов:

1. Действительно ли "приемная" дочь Сомова считает его своим отцом (подчеркнуто дважды)?

2. Кто первым подписал решение Коллегии ГУКа на полет "Вавилова" ("первым" подчеркнуто)?

3. Фигурирует ли вообще в стенограммах протоколов заседаний Коллегии вопрос о полете "Вавилова" ( "вообще" подчеркнуто)?

4. Почему Свеаборг оказался на Марсе и чем он там занимался?

5. Существуют ли данные о психическом, состоянии Свеаборга после аварии?

6. Какого рода исследованиями официально занимается Калуца, и в качестве кого Сомов находится в Институте исследований высшей нервной деятельности?

7. Кто конкретно занимался формированием экспедиции к Урану?

8. Кто второй, работающий по делу?

Последний вопрос я вписал по собственной инициативе. Действительно, Спиридонов заявил, что по делу работает кто-то еще, но не сказал, кто именно. Это, по меньшей мере, странно...

Зураб ночевал у меня, как, впрочем, и еще добрая половина участников вечеринки. Утром я устроил подъем и объявил аврал. Назначил Вовку главнокомандующим и приказал, чтобы в доме образовался порядок, близкий к идеальному. И предупредил, чтобы вечером он был дома - мы завтра едем в Сараево. "А это где?" - спросил Вовка. "Тут недалеко", ответил я, и мы с Зурабом убыли в управление.

Спиридонова еще не было, но он прибыл через час. Мы сидели в общей комнате.

- Ага, - сказал он, - Зураб появился! Как там Луна? Разобрался?

Зураб доложил результаты - дело оказалось вполне пустяковым.

- Но по шеям мы им дадим, - решил Спиридонов. - Наглеют надо пресечь. Как считаешь?

- Но шеям - надо, а пресечь - безнадежно. Люди ведь. Не могут они месяцами сидеть под силиконовыми колпаками, у них там даже Луны, и той нет. А они хотят любить и жаждут объяснений. Вот и бегают в скафандрах на свидания. Надо просто увеличить штатный запас кислорода до двух суток.

- А сейчас?

- Двенадцать часов.

- Ага... то есть только на одну ночь. Они сидят ночь при Луне.., то есть под звездами, и на остатках разбегаются по домам. Это безобразие! Значит так: по шеям и до двух суток. Пиши заключение - я подпишу... Вопросы? Нет!.. Та-ак... Сюняев звонил? Нет? Негодяй!.. Что еще? Ага, позвонить Фуллеру... Потом... Все!.. Теперь айда в кабинет - будем разговаривать.

Мы зашли в кабинет, уселись - Зураб у окна, я напротив Спиридонова - подождали, пока тот чертыхаясь ищет какую-то папку в ящиках стола - папку он не нашел, но зато вспомнил, кому ее отдал, и. наконец, утвердился в позе начальника.

- Ну, что сидишь? Докладывай.

Я доложил.

- Ясно, - сказал Спиридонов, когда я кончил. - Где копия письма? Давай сюда - почитаю. Страсть люблю читать чужие письма.

Я передал документ, сделал официальное лицо и сказал:

- Василий Васильевич, есть один вопрос.

- Давай вопрос.

- Кто конкретно является участником расследования аварии на "Вавилове"?

- А тебе зачем?

- Хорошо, кто ведет дело?

- Ты.

- Тогда мне хотелось бы знать всех своих помощников. Если это не секрет.

- Не секрет. В алфавитном порядке: Кикнадзе, Спиридонов, Сюняев, Штокман.

- Ясно. Тогда докладывайте.

- Ну-ну.., - Спиридонов поскреб затылок и обратился к Зурабу. - Что скажешь? А? Моя школа!

- А как же! - воскликнул Зураб и добавил сочувственно: Придется докладывать.

- Докладываю. Я лично в течение двух суток исследовал стенограммы заседаний Коллегии ГУКа. У меня, как вы знаете, свободный допуск в архив и я им воспользовался, дабы... То есть, воспользовался и все тут! Так вот, стенограмма от 24.05... содержит протокол заседания, на котором обсуждался вопрос о "Вавилове". Но! - Спиридонов обвел нас торжествующим взором. - Но это поддельная стенограмма, и у меня есть акт экспертизы! Но, - он еще раз обвел нас взором. - Но подписи участников - подлинные!

- Вот это номер! - воскликнул Зураб.

- Ага, ты уже в курса... Всем все ясно?

- Не всем и не все, - сказал я. - Непонятно, каким образом протокол был подвергнут экспертизе.

- Очень простым - я его украл из архива.

Мы с Зурабом переглянулись.

- Что скажешь, начальник? - ехидно поинтересовался Спиридонов.

- Что тут скажешь... Акт экспертизы недействителен и не подлежит приобщению к делу.

- Это почему же?

- Потому что объект экспертизы изъят незаконным путем.

- Будто бы? Тоже мне, законник выискался! А ну-ка скажи, какая статья какого закона запрещает воровать стенограммы из архивов?

Я промолчал.

- А-а-а!.. Я тебе скажу. Это запрещает делать инструкция ГУКа - то есть подзаконный акт. Так вот, экспертиза проведена в криминалистической лаборатории Департамента Безопасности по прямому указанию Чарльза Пауэлла. Инструкция ГУКа на него не действует. Бумага с печатью и подписью извольте приобщить!

- Блеск! - сказал Зураб.

- А ты как думал! - сказал Спиридонов. - Плевать я хотел на эти инструкции! Тоже мне, взяли моду: что ни контора свои инструкции. От кого скрываем? И во имя чего?!

- Для порядку, - сказал я назидательно-административным голосом. - Если каждый будет стенограммы растаскивать, их потом никогда не соберешь. А вдруг понадобятся - тогда что?

- Вот и понадобились, - сказал Спиридонов. - Все, закончили! Если бы я затребовал стенограмму официально, понадобилось бы три месяца. Это что - порядок?

Он выпучил глаза, взъерошился и забурчал себе под нос что-то типа "развели бардак", "свинство", "начальники!" и тому подобное.

- Под себя копаешь, Васильевич, - осторожно заметил Зураб.

- И копаю!.. В группе я буду отвечать за полузаконные акции - ясно? Гирю подставлять нельзя - он будет святой. Нас всех отдадут под суд, а он останется чистеньким и выведет всех этих деятелей на чистую воду. А? Чего молчишь?

- Думаю.

- Это хорошо. Ты, Зураб, отныне будешь подставным лицом. Надо в Швецию - ты в Швецию, надо поэта - будешь поэтом. Сюняев будет лицо официальное. Где какая комиссия или скандал - он там. А ты, Гиря, будешь сидеть и факты с гипотезами сопоставлять. Ну и, естественно, оперативные планы да твоей совести. Зря, конечно, я тебя у Шеффилда засветил... Ну, ничего... Все ясно? Чего молчите?

- Шевелим тупыми концами.

- Отрадно. Но я еще не дал указание, поскольку не закончил. Так вот, имея на руках акт экспертизы, я потратил еще сутки на то, чтобы встретиться с максимально возможным числом лиц, подписавших решение, а впоследствии и стенограмму. Их оказалось пять. Я утверждаю, что это рекорд. Пять членов Коллегии ГУКа за двое суток - это новое мировое достижение! Двое из пятерых сознались, что подписали стенограмму задним числом без всякого акта. Еще двое сознались в том же самом по предъявлению акта. Один уперся намертво. А теперь скажите, кто этот пятый? Впрочем, куда вам... Пятым был Шатилов. "Ничего не видел, ничего не слышал и знать ничего не желаю!" - заявил он мне. "Тогда передавай дело кому-нибудь другому", - сказал я на это.

- И что же Шатилов? - не выдержал Зураб.

- "Будет суд - покаюсь. Нет - покажу тебе кузькину мать, шантажист проклятый!" Вот, примерно, что он мне заявил. Вывод такой: вопрос о "Вавилове" на Коллегии не обсуждался никогда, а был решен кулуарным путем. Имею свидетельские показания одного из членов Коллегии. Чьи именно, с вашего разрешения, утаю. Это ведь не принципиально, так?

- Но этот факт не подлежит сомнению? - уточнил Зураб.

- Увы.., - Спиридонов вздохнул. - Просто с ним мы старые приятели. Да и вообще, скажу я вам, это дело развивается в очень узком кругу. Так и хочется воскликнуть: "Ба, знакомые все лица!". А теперь слушайте и запоминайте: никакой экспедиции к Урану не было!

- Как?! - воскликнули мы с Зурабом одновременно, а я добавил: - Что же, вообще, было?

- Фактическая сторона дела такова. Малый десантный КК типа рейдер - "Вавилов" - стартовал с орбиты Марса, имея задание доставить на исследовательскую станцию возле Сатурна специальное научное оборудование. Рейс был внеплановый, но сам по себе вполне оправдан, поскольку оборудование уникальное и требовалось весьма срочно - что-то там научное.., - Спиридонов для убедительности покрутил пальцем у виска. - Детали этой срочности надо бы прояснить, но особого криминала я тут не вижу. Криминал состоит в том, что капитан "Вавилова" взял на борт в качестве пассажиров двух человек - фиксируйте внимание! - Сомова и Калуцу. Мало того, он оформил их членами экипажа. Калуца должен был возвратиться на Марс тем же рейсом, а Сомов... Будем выяснять. Авария произошла неподалеку от Юпитера, в гравитационном поле которого рейдер совершал маневр коррекции траектории. К слову сказать, Юпитер в это время находился в самом подходящем месте относительно Сатурна, и траектория полета была выбрана весьма оптимально с точки зрения энергетических затрат и времени. Вообще, такое взаимное положение планет достаточно уникально. И все бы хорошо, кабы... В результате аварии рейдер потерял управление и двигался под значительным углом к плоскости эклиптики, имея скорость примерно сто километров в секунду, то есть весьма приличную и вполне достаточную, чтобы улететь к чертовой бабушке. Таким образом, до Урана они не долетели и не собирались долетать. Весь бумажный камуфляж был состряпан задним числом с единственной целью: скрыть тот факт, что полет, по существу, не был никем санкционирован, и осуществлен в обход всех правил. Что делали на борту Калуца и Сомов - неизвестно. Таким образом, административные нарушения налицо, и мы имеем право тащить к ответу всех подряд.

- Сути дела информация не меняет. - сказал Зураб. - Какая разница, кто и куда летел?

- Извини! - перебил Спиридонов, - Меняет, и самым радикальным образом. Теперь я могу прямо идти к Калуце и спросить, с какой целью он находился на борту "Вавилова". Раньше он был повар и начальник, а теперь просто Калуца. И Сомов - аналогично.

- А они скажут: мы, мол, покататься хотели.

Спиридонов чуть не задохнулся от возмущения. Он вскочил со стула и некоторое время размахивал руками, изрыгая междометия. Потом неожиданно сел и успокоился.

- Вон Гиря сидит, пусть он и думает. Пусть расследует. А то молчит, сукин сын, а я должен тут прыгать. Чего молчишь?!

- Мне нужен отпуск на пару дней, - сказал я. - Вовка у меня экзамены сдал, хочу съездить в одно место.

- А?.. - Спиридонов пристально меня изучил. - Правильно. Здоровье нужно беречь, а детей - воспитывать. Давай, поезжай в одно место. Место-то выбрал хорошее?

- Югославия. До моря - рукой подать.

- А может, в Австралию махнешь?

- В Австралии зима - холодно.

- Как зима? Лето ведь!

- Это, Васильевич, в Южном полушарии, - Сказал Зураб, там сроду зима, когда у нас лето.

- Да?! Ясно... Давай, бери Вовку и мотай в Югославию. Потом доложишь, лето там теперь, или опять какая-нибудь ерунда...

Глава 8

Я демонстративно оформил отпуск на три дня и договорился с Зурабом о том, что если Сюняев выйдет на связь, то он меня поставит в известность, а сам тем временем пусть попытается выяснить что-нибудь о том, кто и от чего лечил Уве Свеаборга. С Марса по-прежнему не было никаких известий.

Вовка, как и договаривались, ждал мена дома. Он сказал, что мать, то есть моя жена, передает привет с орбиты Меркурия через третьих лиц.

Да, моя семейная жизнь складывалась не лучшим образом. Создавалось впечатление... М-да... Вероятно, на Марсе яблони не зацвели, и было принято решение расцветать их на Меркурии.

- Слушай, батя, - сказал Вовка солидно, - ты должен проявить характер. Жена и мать должна сидеть дома и воспитывать детей.

- Полагаешь?

- Это аксиома. Мужик в поле - баба возле печки. А у нас все наоборот. И потом, Меркурий - это же анахронизм планетологии. Большой кусок железа, покрытый силикатами. Что там изучать?

- Это вне сферы моей компетенции. А вот твои тезисы в нее входят. Что это за тон в разговоре о матери? Я, пожалуй, займусь твоим воспитанием.

- Воспитанием надо заниматься, пока ребенка еще удается разместить поперек лавки.

- Размеры лавки можно варьировать. Это с одной стороны. А с другой стороны, мать как раз и находится возле печки, так что формальности соблюдены... Ты собрался?

- А что мне собираться? Сел да поехал. Надолго едем?

- На пару дней. С визитом. Так что оденься поприличней. Будут дамы, а то, что ты на себя напяливаешь, совершенно непохоже на смокинг.

- Дамы? - оживился Вовка. - Это что-то новое!

- Все то же, самое, - сказал я. - Инструктирую: вести себя прилично, ноги на стол не класть, в разговор не встревать, варенье на штаны не капать, и не корчить из себя человека, обремененного жизненным опытом. Имей ввиду - я буду работать. Все ясно? Давай, не сиди, собирайся.

В последней фразе я воспроизвел интонации Спиридонова. Самое интересное, что они подействовали на Вовку самым благотворным образом. Он залез в шкаф, выудил пару костюмов и достаточно долго подбирал галстук к сорочке.

Я решал, что необходимо как-нибудь на досуге разобраться в принципах действий спиридоновских интонаций.

В Сараево мы прибыли к вечеру. Я прямо из стратопорта позвонил Сомову. Видеофон оказался на редкость дрянным и, фактически, обеспечивал только акустическим канал связи.

- Слушаю вас, но, к сожалению, не могу понять, с кем имею честь беседовать, - сказал Сомов в ответ на мое приветствие.

- Гиря, - представился я.

- Какая гиря? А-а-а... Как же, как же... Рад слышать! Откуда звонишь?

- Да вот тут в стратопорте сидим с отпрыском.

- Ага... То есть... Смотри-ка ты!

- Так как насчет картошки дров поджарить?

- Нет вопросов... Марина, у нас вечером гости!.. Что?.. Но, послушай, не каждый же день... Никаких разговоров!.. Ты лишаешь меня тесного общения в узком семейном кругу... Я сказал - никаких разговоров!.. У нее, видишь ли, запланировано посещение театра.

- Так, может быть, пусть посетит?

- Да она уже рассталась с этой мыслью... А я говорю рассталась!.. Марина, ты ставишь меня в неудобное положение. Тебя ведь не мальчик пригласил в театр, а подруга. Следовательно, можно сравнительно легко отделаться... Ее не мальчик пригласил, так, подружка... Правильно... И на стол надо собрать - а я этим не владею... Как насчет коньячка? Или сухое мартини?

- Коньячек предпочтительнее, - сказал я и подмигнул Вовке.

- Тогда садитесь в рейсовый - без хлопот прямо к дому.

- Так я уже не помню, где тот дом.

- И не надо. В рейсовый - остановка "Купол", понял?

- Понял - "Купол".

- Я встречу.

- А может, не стоит беспокоиться...

- Ну да! Жениха везут, а я буду сидеть...

- Это пока не афишируется.

- Наоборот, рекламу я обеспечу.

Пока ехали, я сделал вывод, что поведение Сомова, как отца своей дочери, абсолютно достоверно. То есть никаких претензий!

Сомов нас действительно встретил, мы поздоровались, обменялись рукопожатиями и похлопываниями по плечу. Старые приятели, да и только...

Шоу началось в тот момент, когда мы переступили порог квартиры Сомова. Увидев его Маришу, я даже пожалел, что не приехал просто так... Скотская, все же, работенка!

Перед нами стояла девушка лет семнадцати-девятнадцати, русоволосая, голубоглазая, очень стройная и женственная. Абсолютно не похожая на приемного отца (что вполне естественно) и, насколько я мог судить, на родного - тоже. Марина была в вечернем платье темно-зеленого тона - оно ей очень шло. И вообще в этой квартире все шло ко всему. Кроме, разве что, хозяина квартиры. Он повел себя в соответствии с канонами, то есть церемонно представил меня своей дочери (или наоборот), после чего я, взяв тон, представил ей своего сына. Последний несколько, правда, стушевался, но, в целом, не ударил в грязь лицом.

- Ну, ладно, - сказал Сомов, потирая руки. - Давайте рассредотачивайтесь кто куда. Ты, Мариша, займи Володю, покажи ему апартаменты, где что лежит и как отпирается...

- Полагаю, его можно использовать в качестве кухонного агрегата, - подсказал я.

- Очень дельная мысль, - поддержал Сомов, - Марина изредка балует меня специфическими блюдами, которых нет в меню кухонного сервиса. А это все требует присмотра и наблюдения... Дерзайте, а мы тут расслабимся. А? Как насчет расслабиться?

- Я - за. Вовка - если найдешь ингридиенты, то изобрази тот салатец... Помнишь - "Ассорти смертника"?

Вовке Мариша понравилась сразу и безоговорочно. Это было написано на его роже заглавными буквами. Правда, только для тех, кто умеет читать.

- Слушаюсь, шеф! - сказал он моим голосом, снял пиджак и принялся засучивать рукава. И я совершенно без всяких задних мыслей окунулся в самодовольство. Потому что такие ручки, как у моего Вовки, надо еще поискать! То есть, есть что показать и есть на что досмотреть. Да и вообще, справный парень. Еще бы голову наладить - можно спокойно умирать. Но голова - дело наживное.

- Орел! - Сказал Сомов, усаживаясь в кресло и жестом предлагая мне сделать то же самое.

- Так и есть перед кем воспарить! - заметил я, принимая предложение.

- Приятно! Вырастут люди, нас подвинут, сами будут делать жизнь... Давай-ка выпьем за это. Чтобы у них все было нормально. За своевременную смену поколений!

- А может быть, за непрерывную череду поколений? предложил я.

- Да, - согласился Сомов, - так оно будет лучше.

Мы выпили.

- Хорошо! - сказал я. - Надо отметить, что квартиру ты обставил со вкусом. У меня - сарай.

- Это еще Сомов... Впрочем, основное действующее лицо Мариша. Мать у нее...

Сомов почему-то осекся, а я заметил, что невольно стал тому причиной...

Скотская работа!

- Ну, что, давай, пока не расслабились, - сказал он. Небось, явился с задними мыслями?

- Есть грех, - признался я.

- Ковыряете?

- А куда деваться?

- Спиридонов бегает?

- Ты знаешь Спиридонова?

- Лично - нет. Наслышан.

- Бегает...

- Слушай, а тебя можно за язык потянуть?

- Попробуй.

- Если честно, то хотелось бы знать все. Но, вероятно, это - служебная тайна...

- А ты попробуй, не стесняйся.

- Ну, например, вы уже выяснили, что произошло на "Вавилове"?

- Нет, но выясним непременно. Есть версии. Собственно, сами события не столь уж и важны. Важна подоплека.

- Важна, - глухо сказал Сомов и отвел глаза в сторону.

- А ты бы взял да и вскрыл.

- Если бы дело касалось меня одного, я бы сделал это еще в прошлый раз.

- Понятно. Больше на психику давить не буду.

- Да пойми ты, - с горечью сказал Сомов, - дело не во мне. Даже и на все взаимные обязательства можно было бы наплевать. Я - Калуца - Свеаборг - Шеффилд и еще кое-кто... Если бы вопрос замыкался в этом многоугольнике, черт бы с ним. Но он не замыкается! И нам важно, чтобы вы продолжали свое расследование, чтобы независимо пришли к тем же выводам, к которым пришли мы. Мы ведь не профессионалы и не умеем добывать доказательства, а только они могут стронуть ситуацию с мертвой точки.

- Забавно, но Спиридонов утверждает то же самое.

- Да? - оживился Сомов. - Смотри-ка ты, какой у вас Спиридонов! Золотой человек - его на руках носить надо.

- Мы так и делаем.

- Не уроните? Смотрите...

Наше приятное собеседование было прервано появлением Мариши, торжественно вынесшей из кухни здоровенное блюдо, содержимое которого источало запах убийственной силы. Вовка сопровождал даму, сияя от удовольствия.

- Что это? - поинтересовался Сомов, принюхиваясь.

- Салат "Апофеоз любви", - провозгласил Вовка, но осекся, сообразив, что название выбрано без учета обстановки.

- Мы его решили переименовать, - пояснила Мариша. "Смертник" - это некрасиво.

- Дело не в этом. Рецепт был уточнен и пересмотрен фактически, это совершенно новое яство.

- Там есть крабы! - заявил Сомов, хищно шевеля ноздрями, - Разорви меня вакуум, если там нет крабов. Это космическое блюдо. Нет, это планетологическое блюдо! Ибо крабы...

- Совершенно верно, - подтвердил я, - Володька учится на астрофизическом факультете по классу планетологии. А крабы это крабы.

- Ба! - воскликнул Сомов. - Коллега! Садись, брат, отныне в этом доме ты - свой.

Вовка смутился, сел в кресло, потом вскочил, усадил Маришу и только потом уселся сам.

- Горячее я заказала через час, а пока давайте рассказывать какие-нибудь истории, - сказала Мариша.

- Нет, сначала мы выпьем за планетологию - это прекрасная наука! - заявил Сомов, разливая коньяк.

- За планетологию и за ядерные двигательные установки, поправил я.

Сомов бросил на меня многозначительный взгляд и ухмыльнулся.

- Я, собственно, имел ввиду, что это юное дарование не так давно сдало экзамен по курсу ЯДУ на "посредственно", произнес я совершенно невинным тоном. - Оно полагает, что планетологу ЯДУ ни к чему.

- А папа, между прочим, недавно приносил статью про какие-то новые двигатели и сказал, что они откроют новую эру. Потому что раньше до Юпитера летели два месяца, а теперь будет три недели, а если форсировать и повысить нормы перегрузок - две недели. Он объяснил, как они устроены, но я плохо поняла. - Мариша улыбнулась отдельно мне и отдельно Вовке.

- Володя изучит ЯДУ и все тебе расскажет, не так ли? - я уничтожил Вовку взглядом.

- Все это пустяки, - заявил Сомов, - давайте, наконец, выпьем - мне не терпится закусить.

"Нет, уважаемый, не пустяки. С какого пятерика планетологу интересоваться специальной литературой по ЯДУ?" - подумал я.

Между тем, Сомов и Вовка уже выпили, пришлось наверстывать. Салат мне, надо сказать, пришелся по вкусу, а Сомов снял пробу и вывалил себе на тарелку чуть ли не половину блюда.

- Папочка, не жадничай, - сказала Мариша, - ведь Ричард Яковлевич говорил, что острое тебе противопоказано.

- С каких это пор Ричард Яковлевич стал специалистом но моему желудку? - недовольно поинтересовался Сомов.

"А Ричард-то Яковлевич - это Калуца, - подумал я. Забавно!"

А вслух заметил:

- Он же повар - ему и карты в руки.

- Не повар, а кулинар, - поправила Мариша.

- Это все едино, - сказал Сомов, - Он мне еще в экспедиции надоел со своими намеками. Как ужин - так лекция о сочетаемости и усвояемости...

- Папа с Ричардом Яковлевичем летал к Урану, но по дороге случилась авария и...

- Мариша, это никому не интересно, - мягко перебил Сомов.

- Вы летали к Урану? - неожиданно вмешался Вовка. Расскажите. У нас на факультете ходят легенды, что там, на Уране, ваша экспедиция открыла...

- Да, было дело... Но не на Уране, а на Юпитере, и не мы, а пятая комплексная... Оказывается в Большом Красном Пятне наблюдаются явления, противоречащие теории большого вихря. То есть, это, конечно, вихрь, но не вполне...

- Да нет же, речь шла именно об Уране, - настаивал Вовка.

- Это недоразумение, - сказал Сомов. - Но где же обещанное горячее? Минутку - я проверю заказ.

И он удалился на кухню.

Вовка посмотрел на меня, я покачал головой, после чего он пожал плечами.

- Мариша, - сказал я, - ведь твой папа специалист но двигателям планетолетов. Попроси его, пусть поднатаскает Вовку - у него переэкзаменовка через месяц. А ты, друг, все перепутал. Это не тот Сомов.

- Как не тот? Я специально кристалл брал в библиотеке... Капитан - Асеев, Бортинженер - Сомов... Действительно, бортинженер... Но он же планетолог!

- Наверное, перепутали.

- Ну, не знаю.., - зло сказал Вовка, но продолжать спор не решился - я его осадил, пихнув ногой под столом.

Мариша сначала сидела, потупив взгляд, потом взглянула на Вовку, на меня, как-то беспомощно оглянулась на кухню Сомова не было слышно - и сказала тихо:

- Володя прав - папа знает обе специальности.

- Да? - притворно изумился я. - Но ведь...

- После экспедиции он очень изменился. Я тоже сначала не могла понять... Я даже сначала не поверила... А вы давно знаете отца?

- Видишь ли, Мариша, мы познакомились недавно. Но, поскольку я занимаюсь расследованием катастрофы, кое-что мне известно.

Ее глаза широко раскрылись. Я подумал, что она сейчас заплачет. Но она сдержалась.

- Тогда... Вы должны знать...

- Да, я знаю...

Лицо Вовки отразило самый широкий спектр чувств. Он не понимал, что скрывается за предложениями, которыми мы обменялись, но догадывался, что девушке сейчас очень плохо, а причина тому - я. И готов был ее защитить, но не знал как.

Обстановку разрядил Сомов.

- Горячее, - провозгласил он, появляясь в гостиной с подносом. - К мясу полагается красное вино. К красному вину полагаются пламенные тосты и горячие споры.

Оставшаяся часть ужина прошла великолепно. Вовка, правда, еще раз попытался уяснить себе ситуацию, но мы с Сомовым дружными усилиями перевели стрелки разговора на широкую магистраль общечеловеческих ценностей. Сомов довершил усилия, задав будущему космическому волку убийственный вопрос о том, как тот относится к семье и браку, а если положительно, то каким именно образом следует сочетать межпланетный риск с задачами укрепления семейных уз?

- Я, вообще-то, еще не думал, - признался смущенный Вовка.

- Как это - не думал? - изумился Сомов. - А кто за тебя думать будет? Папа с мамой?

- Папа с мамой пусть о себе думают. По полгода друг друга не видят.

- Что так? - поинтересовался Сомов, обратив взоры на меня.

- А вот так, - сказал я. - Не уделил должного внимания в молодости, не решил основной вопрос, пустил семейную жизнь на самотек - и вот результат.

- Нормальный результат, - констатировал Сомов, кивнув в сторону Вовки. - Ну что, молодежь? Мы, пожалуй, удалимся в будуар. А вы тут общайтесь в процессе разборки стола. Можете танцы устроить. Музыка, живопись, станковая графика - все в вашем распоряжении... Айда, Петя, откинемся в креслах.

Кресла были отменные и я откинулся с удовольствием. "Будуар" Сомова напоминал кунсткамеру. Книги, глобусы, какие-то ноздреватые железяки и прочее в том же духе.

- А что, - сказал Сомов, - сватовство, по-моему, прошло нормально, контакт явный. Совместная кулинарная деятельность - это лакмусовая бумажка совместимости в смысле устройства семьи. Как полагаешь?

- Жизнь покажет...

- Ну, жизнь штука такая... Как твои тайные планы?

- Воплощены.

- Хва-ат! И что же ты выяснил?

- Выяснил? Не выяснил, а установил, что Мариша - твоя дочь.

Реакцию Сомова я не берусь передать. Он что-то долго морщил на лбу, потом чесал нос большим пальцем левой руки, исследовал потолок взором и, наконец, сказал:

- Знаешь, это удар ниже пояса. Я полагал, ты меня будешь изучать. Или что-нибудь такое... Ну, прохвосты! И все равно, я вот тут - он коснулся лба - не схватываю. Логику не могу воспроизвести.

- У меня есть друг, и он сказал, что можно все разыграть, но детей обмануть нельзя. У Мариши только один отец. И я понял, что она считает отцом тебя.

- Та-ак, - Сомов поджал губы. - Понятно. Вот как, значит... Мне это в голову не приходило. Х-ха.., но в суд родительскую любовь не предъявишь.

- Вот тут ты ошибаешься. Да и не в суде дело.

- В чем же?

- В том, чтобы иметь внутреннюю уверенность, что ты на верном пути. Когда ищешь решение, важно знать, что оно существует.

- Понятно. Если знаешь ответ, то решение легко подогнать под него.

- Вот что-то в этом роде... Скажи, а со Свеаборгом у вас...

Сомов резко выпрямился в кресле.

- Что? Что-нибудь случилось? Говори!

Я вздрогнул от этого крика и поразился перемене в настроении Сомова.

- Видишь ли, нет полной информации, но...

- Какой информации?! Говори - я имею право об атом знать.

- Да это, в общем, не секрет. С Марса сообщили, что Свеаборг пытался покончить жизнь самоубийством.

- Он жив?

- Четверо суток назад получили сообщение, что он в очень тяжелом состоянии. Сейчас - не знаю.

Сомов стиснул голову руками.

- Я чувствовал,- прошептал он, - я знал... Боже мой! Как страшно... Как в бездну!..

Он еще некоторое время сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. Потом выпрямился и посмотрел на меня в упор. Мне показалось, что тоска в его глазах вот-вот уйдет за грань сумасшествия.

- Вот так, - произнес он. - За все надо платить.

- Извини, я не знал, что вы были так близки.

- Мы? Близки?! Свеаборг - это я!

Я решил, что Сомов действительно сошел с ума. Просто по-человечески реагировал на его состояние. Не было времени анализировать и сопоставлять...

Наверное, крик Сомова был слышен в гостиной, потому что дверь в комнату открылась, и на дороге появилась бледная Мариша. Она бросилась к Сомову и обхватила его голову.

- Что, папа? Опять? Боже мой, ну сколько же это еще будет продолжаться!.. А вы, - она бросила гневный взгляд на меня, - вы зачем здесь!?

- Мариша. Мариша! - сказал Сомов с надрывов. - Ну, что ты, маленькая... Все уже, все... Он тут непричем.

- Что случилось, папа?

Я оглянулся - в дверях стоял Вовка и этот Вовка был грозен, как Зевс-громовержец. Я почувствовал себя полным мерзавцем.

- Все, все дети, - сказал Сомов, вставая. - Просто твой отец сообщил мне, что погиб мой друг.

- Дяда, Уве? - сказала Мариша. - Дядя Уве умер? Да, папа? Это правда?

После этого начался какой-то кошмар. Сомов и Вовка пытались успокоить Маришу, я суетился вокруг, проклиная себя, Спиридонова и всю эту банду идиотов из ГУКа. Чего стояли любые расследования по сравнению со слезами бедной девочки!

Наконец, все улеглось, и тут я заметил, что Сомов как-то отошел на второй план, а на первую роль выдвинулся мой Вовка, бережно обнимавший всхлипывающую Марину. Он гладил ее по волосам и бормотал что-то успокаивающее...

- Ну что, мужики, - сказал, наконец, Сомов. - Пойдемте, помянем нашего Уве. Он был настоящий... И Господь отпустил ему выше человеческой меры.

Глава 9

С Сомовым мы распрощались дружески. То, что я сообщил о Свеаборге, он, кажется, упрятал куда-то внутрь себя и внешне выглядел как обычно. И чувства юмора не утратил.

"Вот смотри, - сказал он мне напоследок, - никто сейчас не верит в переселение душ, и раньше не верили, пока Христа не распяли. Отчего люди такие недоверчивые? Обязательно им надо кого-нибудь распять..."

Вовке он сказал с намеком:

"Володя, я надеюсь, что этот салат был не последним. Что же касается ЯДУ, то ими не следует пренебрегать ни в коем случае. Если нужны консультация - я к твоим услугам."

Вовка очень чинно простился с Маришей. Они стояли несколько в стороне, и у меня сложилось впечатление, что это знакомство не пройдет для них бесследно...

В стратоплане мы с Вовкой не общались. Он сидел надутый и делал вид, что читает какую-то книжку. Я приводил в порядок свои мысли. Констатировал следующее. Первое: родственные отношения между Сомовым и его якобы приемной дочерью абсолютно достоверны. Второе: биологический возраст этого Сомова не соответствует его поведению, но зато его "психологический" возраст и манера поведения скорее соответствует возрасту от пятидесяти до шестидесяти, то есть как раз тому, в котором находился погибший Сомов. Третье: реакция Сомова на сообщение о самоубийстве Свеаборга и, в частности, его фраза: "Свеаборг это я", пожалуй, несколько выходит за рамки обычной реакции на гибель близкого человека, друга или родственника. Он, несомненно, ожидал чего-нибудь в этом роде и, более того, в таком исходе усмотрел какую-то опасность для себя. То есть, Сомов ощущал в себе что-то неладное, какие-то признаки чего-то.., развитие какого-то процесса... или болезни?..

На этом пункте я застрял, безуспешно пытаясь сформулировать его так, как если бы писал отчет для Спиридонова. Спиридонов всегда говорил: "Ты мне мозги не пудри своими рассуждениями - излагай факты документальным слогом". Обычно получается, что если "документальным слогом" изложить не удается, то и факты - не факты и выводы с душком.

Мы прибыли домой поздно вечером, поужинали и тут у нас с Вовкой состоялся следующий разговор:

- Слушай, батя, - сказал он, - а тебе не кажется твоя деятельность аморальной?

- Что?

Вовка вывел меня из того состояния, которое я именую "следственная прострация". То есть из состояния, когда мозг уже не порождает новые идеи, а только периодически заменяет в мыслях одни слова другими. И смысл его вопроса не сразу проник через уши в мою подкорку. А когда проник, я сказал грозно:

- Что ты мелешь?!

- Я хочу сказать, что так нельзя. Они ведь думали, что мы приехали в гости. А ты, оказывается, "работал".

- Кто думал?

- Мариша, во всяком случае.

- А я с ней, как ты выражаешься, и не "работал", - сказал я.

- Врешь, - сказал Вовка и уставился на меня с прищуром. Так мог смотреть только один человек - мой отец. Что он и делал в детстве, уличая меня во лжи. И я всегда, сколько помню, краснел. Я бы и теперь покраснел, но увы... Он меня, что называете, достал. Я именно "работал" и именно с Маришей.

- Ну-ка вали спать! - приказал я. - Ишь ты, распоясался!..

Это уже был и не метод, и не средство. Просто я растерялся и нажал на рефлекс по старой памяти.

Вовка усмехнулся и глубокомысленно кивнул.

- Стареем. Впадаем в детство.

- Давай, давай... Бери фонарик и катись.

Когда Вовка был маленький, я в девять вечера загонял его в постель и тушил свет, он же приспособился, добыл фонарик и каждый вечер читал в кровати, укрывшись с головой одеялом. Я это знал, но проявлял либерализм. А вот жена...

- Ладно, - сказал Вовка, - я ухожу. Но имей в виду, когда я женюсь - а это случится скоро - я не воспользуюсь твоей методикой воспитания. Это и будет тебе суровой карой.

- Что ты тут болтаешь? - изумился я. - Женится он!.. Я тебе так женюсь - не обрадуешься.

- Браки можно заключать, начиная с возраста восемнадцать лет. Мне - двадцать. Так что уж извините... И потом, ты ведь меня свататься возил.

- Но позвольте, - возопил я, - это же не афишировалось! В самом деле... Нет, я мог, разумеется, предполагать.., но чтобы в таком темпе решать вопрос - и в мыслях не держал.

- Мы были откровенны. Установили общность взглядов на семью. Выявили взаимную симпатию. Таким образом, я не вижу препятствий.

- А любовь? Как быть с ней?

- Любовь, батя, штука неосязаемая. Ее пути неисповедимы... И потом, я уже был влюблен раза три. Пора и остановиться.

- В твои годы я был осмотрительнее, - заметил я, давая понять, что готов перейти от тоталитарных методов к демократическим и обсудить проблему за круглый столом.

- Я учту твои пожелания, - сказал Вовка, давая в свою очередь понять, что отныне суверенитет будет его флагом в борьбе за права.

И отправился спать.

Я же с утра я отправился в отдел, имея намерение обсудить с группой план расследования. Однако Спиридонова не отказалось на месте. Одинокий Зураб сидел за своим столом и листал мою папку. Судя по всему, он делал это уже в десятый раз.

- Ну, что? - спросил я. - Какие новости?

- Никаких. Сюняев молчит, а Спиридонов вчера срочно вылетел на четвертую станцию навигационного обеспечения.

- Сюняев вообще не выходил на связь?

- Нет.

- Странно... А Спиридонова какой леший вывел на орбиту?

- Очень серьезная авария на четвертой. Какой-то взрыв. Детали пока не известны.

Детали стали известны после того, как в отделе появился Спиридонов. Редкий кадр: он был красен, как вареный рак и зол, как черт. Вместе с ним явился Карпентер.

- А-а, Гиря, - сказал Карпентер. - давненько не видились... Четвертая приказала долго жить. Четыре покойника.

- Что там стряслось?

- Устанавливают. Работает комиссия. Но, боюсь, долго будут устанавливать, потому что от станции остались, как говорят, рожки да ножки в виде фрагментов, разлетевшихся с места события в разные стороны.

- Как это - фрагменты? Станция-то приличная. А сколько обслуживающего персонала было на борту?

- Восемь человек. Четверо спаслись чудом. Двое в боте ушли на ремонтные работы, а еще двое копошились на поверхности. Их, правда, тряхнуло крепко и разметало в разные стороны, но скафандры выдержали.

- Кончайте там болтовню, - заорал Спиридонов из своего кабинета, - заходите сюда - будет оперативное совещание.

Мы зашли и расселись.

- Вот смотрите, до чего доводит разгильдяйство. Четыре трупа - раз. Станции нет - два. А три - это те последствия, которые наступили в результате взрыва. Такого количества мусора в орбитальных коридорах мир еще не видывал! Нарушены коммуникации связи, помехи из-за отражения радиоволн возросли на порядок, блокированы пассажирские и грузоперевозки. Как это называется?

- Василий Васильевич, это не мы, - сказал Зураб.

- Если бы это были вы - я бы вам уже давно головы поотрывал... Ну, я доберусь до этих начальничков! Интересно, откуда на станции взялось то, что смогло взорваться? Его там в принципе не должно было быть! А ведь было. Как думаете?